ЭТНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РУССКОГО НАРОДА ПО АНТРОПОЛОГИЧЕСКИМ ДАННЫМ Продолжение-1.

Глава I

ОЧЕРК ИССЛЕДОВАНИИ ПО ЭТНИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ, ВЫПОЛНЕННЫХ ДО 1950 г.

  

Начальный период. Антропологическое изучение русского на­селения началось сравнительно поздно — в конце восьмидесятых годов прошлого века. К этому времени Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии и его антропологический отдел, основанный в 1864 г. проф. А. П. Богдановым и ставший главным центром антропо­логического изучения страны,— провел уже ряд крупных работ: были собраны большие краниологические коллекции, организована антропо­логическая выставка, положившая начало Антропологическому музею университета, опубликованы 12 томов трудов, в том числе несколько крупных монографий. Сам А. П. Богданов занялся разработкой кранио­логических материалов; антропологические исследования на живых он поручил своим ученикам. Их усилия были направлены в первую очередь на изучение финских и тюркских этнографических групп, антропологи­ческой характеристики которых до того времени не существовало, а именно эти сведения, по их мнению, были необходимы для того, что­бы составить представление о древнейшем населении отдельных райо­нов страны. Первые исследования по антропологии финских племен были опубликованы в Казани и в «Трудах географического общества» в Санкт-Петербурге (Н. Малиев, 1894, 1887; В. Майнов, 1883). В «Антропо­логической выставке» появились работы о лопарях (А. Кельсиев, 1886), самоедах (Н. Зограф, 1877), мещеряках (Н. 3ограф, 1879), мордве (В. Майнов, 1891), касимовских татарах (В. Бензенгер, 1879) и другие. В опубликованных в то время материалах по антрополо­гии русского населения главное место занимали измерения длины тела и обхвата груди, выполненные в призывных комиссиях, иногда с допол­нением некоторых данных о цвете радужины и волос и размерах головы (В.Петров, 1893; А. Тихомиров, 1879).

В 1889 г. появилась книга, которую можно назвать первым специаль­ным исследованием по антропологии (соматологии) русского населе­ния. Это была монография Д. Н. Анучина о географическом распреде­лении роста призываемых на военную службу по материалам призыв­ных комиссий в период от 1874 по 1883 гг. (Д. Н. Анучин, 1889). Автор пришел к выводу, что вариации средних величин у призывных, преиму­щественно крестьян, не находятся в связи ни с природными условиями (например, качеством почвы), ни с экономическими (величиной земель­ного надела). В Европейской части России отмечались две зоны отно­сительной высокорослости и две зоны низкорослости. В целом эти зоны  соответствовали территориям расселения древних племен. Таким обра­зом, Д. Н. Анучин пришел к выводу, что современные вариации в длине тела характеризуют особенности антропологических типов, вошедших в состав русского населения.

Вопрос об антропологических типах русских был рассмотрен Н. Ю. Зографом по материалам подробного исследования крестьянского населения Ярославской, Костромской и Владимирской губерний (Н. 3ограф, 1802; N. Zоgгaf, 1892. Цифровые таблицы этой моно­графии содержат большое число ошибок и неточностей, которые были подробно рассмотрены в критической брошюре А. Ивановским и П. Рож­дественским (1894). Тем не менее выводы Н. Ю. Зографа были повто­рены частично и позднейшими авторами. Н. Ю. Зограф выделял в рус­ском населении Поволжья по сочетанию признаков три типа: 1) высоко­рослый, светло-русый, мезо- или долихокефальный; лицо умеренно широкое, носовой указатель сравнительно малый, спинка носа прямая; 2) низкорослый, темноволосый, брахикефальный, с низким лицом, более широким носом и поднятым основанием; 3) смешанный, промежуточный тип.

Несколько позже появилась монография В. В. Воробьева (1899, 1900) по антропологии русского населения Рязанской губернии. Автор рассматривает внутригрупповые связи отдельных признаков, сопостав­ляет территориальные вариации длины тела, головного указателя (вы­численного по краниометрическим данным), цвета волос и радужины по отдельным данным. В. В. Воробьев пришел к выводу, чго в зонах с более высокорослым типом головной указатель выше, цвет волос тем­нее, цвет радужины варьирует крайне неопределенно.

То обстоятельство, что два компетентных исследователя, придер­живаясь приблизительно одинаковых приемов анализа, пришли к раз­ным выводам, указывает, что проблема выделения антропологических ти­пов в русском населении чрезвычайно сложна и требует более широкого охвата материала.

На рубеже XX в. появились два обширных труда о расах Европы — В. Риплея (W. Ripley, 1900) и И. Деникера (I.Deniker, 1889, 1900, 1902), одновременно опубликовавшего общую классификацию человече­ских рас. (Третье аналогичное сочинение, Ж. Сержи, сравнительно мало затрагивало современные расы Восточной Европы (G. Sergi, 1900). Два первых автора широко использовали материалы, накопленные рус­скими исследователями. По Риплею, с именем которого связана попу­лярная в свое время теория трехрасового состава населения Европы (северная, альпийская и средиземная расы), в русском населении пре­обладает альпийский тип, к которому на западе примешивается север­ный тип. И. Деникер положил начало выделению типов по конкретному сочетанию признаков, преобладающих на определенной территории. Намеченные им антропологические варианты сохраняют значение и в настоящее время при наличии значительно более полных антропологи­ческих данных, хотя мнения о взаимосвязи выделенных типов, конечно, изменяются по мере развития антропологических знаний. И. Деникер различал шесть основных европейских рас с несколькими подрасами. В русском населении, считал он, значительное место занимает восточно­европейская раса — низкорослая, брахикефальная, светлоокрашенная, с волосами пепельного и льняного оттенков, прямоугольным лицом и часто вздернутым носом. Главная область распространения этой расы, по И. Деникеру,— Белоруссия и отчасти Литва. В западных областях Роосии восточноевропейская раса выступает в смешении с подсеверной или даже северной, распространенной в Латвии и Финляндии; в юго-западных областях широкое распространение имеет альпийский тип; а в восточных районах к трем предыдущим присоединяются угорский и лопарский элементы. Следует отметить, что описание, антропологического состава России дано И. Деникером в довольно расплывчатой форме.

В период с 1900 по 1917 г. были исследованы по полной или частич­ной программе пять-шесть русских групп из разных районов. Собранный материал частично был опубликован авторами (Г. Вильга, 1903, Я. Галай, 1905; К. Прохоров, 1903, 1907; А. Свиридов, 1907), частично стал известен по сводной работе А. А. Ивановского «Об антро­пологическом составе населения России» (1904). В этой книге материалы о русском населении занимают небольшое место — они охватывают семь-восемь групп из нескольких сот, представляющих различные народы Си­бири, Средней Азии, Кавказа и отдельных районов европейской части страны. Значительная часть материала собрана самим автором. А. А. Ивановский — автор первой обстоятельной монографии о монголах, первоначальных исследований казахов, курдов, азербайджанцев, ар­мян, многочисленных краниологических описаний, а также руководитель больших археологических работ в Закавказье. А. А. Ивановский поста­вил цель выделить антропологические типы чисто количественным путем, вычислением разницы групповых характеристик по каждому из 10 приз­наков, по которым были собраны материалы, с последующей суммацией найденных разниц. В качестве групповой характеристики автор поль­зуется не средней арифметической величиной, а относительными числа­ми больших и малых вариантов, различая в каждом признаке три клас­са— А, В, С (с подклассами), иногда четыре класса. Возможная раз­ница в одном признаке изменяется от 0 до 2-х единиц, во всех десяти — от 0 до 20, но автор относит к одному типу лишь группы, суммарная разница которых не превышает двух классов. В результате сопоставле­ния данных о каждой группе со всеми остальными выделяются несколь­ко типов или группировок. Некоторые из них довольно однородны и характеризуют комплекс особенностей, преобладающий в нескольких сходных группах, связанных с одной территорией. Таковы, например, группы курдо-персидская, монгольская, среднеазиатская и другие. На­ряду с ними намечаются группировки, вызывающие большие сомнения, так, например, русские Курской губернии оказываются, по вычислениям А. А. Ивановского, в равной мере отличными от русских Тверской губер­нии, от грузин, от поляков и литовцев. Эти последние обнаруживают между собой одинаковую третью степень различия.

Возможность такого вывода наглядно иллюстрирует неприемлемость метода суммации разниц: если из нескольких групп первая и вторая сходны в признаке А, вторая и третья в признаке В  и  т. д., то даже при одинаковой величине суммарного сходства эти группы по большей части нельзя рассматривать как равно близкие. Отдельные признаки неоди­наковы по относительной изменчивости, по корреляции. Игнорирование правила неравнозначности признаков для выделения- рас так же не­приемлемо, как превращение этого правила в неизменный закон с выте­кающей из него дихотомией классификационных схем.

А. А. Ивановский был одним из первых исследователей, применив­шим для антропологического анализа не сочетание вариантов, а сумми­рование групповых разниц. Впоследствии были разработаны другие приемы, основанные на том же принципе,— дифференциальный диагноз Чекановского, коэффициенты расового сходства. Несмотря на солидное биометрическое обоснование некоторых предложенных формул сходст­ва, они не оказали заметного влияния на развитие антропологической науки. Методика А. А. Ивановского, спорная по существу, кроме того, несовершенна и в математическом отношении, и по подбору признаков и групп. Автор включал в таблицы серии наблюдений над очень близ­кими группами и не включал данные о группах нередко очень сущест­венные, если они не содержали определенного набора признаков. Самый  подбор признаков несколько случайный: окраска радужины и волос объединены в одной балловой характеристике, хотя связь вариаций этих признаков иногда невелика; из высотных размеров лица рассмотрена лишь физиономическая высота. Размеры тела — обхват груди, длина ноги, а вероятно, и длина тела — использованы в сводке без каких-либо пояснений относительно техники изменений, которая не во всех случаях была одинакова. В 1911 г. в связи с выходом в свет второй книги — «Население земного шара, опыт антропологической классификации» — А. А. Ивановскому под давлением критики пришлось написать «Добав­ление», вносившее некоторые поправки в его работу, но не устранявшее ее основных недостатков. Методика А. А. Ивановского, использованная в работах его учеников, в дальнейшем уже не применялась.

В 1909 г. в Петербургском университете начал преподавание антро­пологии Ф. К. Волков. Ученик, а впоследствии сотрудник лаборатории проф. Волкова Д. А. Золотарев (1913, 1915, 1916) провел антропологи­ческие работы в Новгородской, Тверской и в северной части Ярославской губернии, до того времени не затронутых исследованиями московских антропологов.

Вне связи с московской и петербургской антропологическими груп­пами появились работы А. Н. Краснова (1902). Им были произведены наблюдения над призывными из юго-восточных поволжских и централь­ных губерний. Вопреки широко распространенному мнению о преобла­дании брахикефалии в русском населении, А. Н. Краснов установил, что головной указатель из 19 уездов только в двух достигает 82—83, в четырех уездах — 81, а в остальных колеблется около 80. Доля серых и голубых радужин превосходит долю темных вариантов и в некоторых уездах превышает 50%, светло-русые и белокурые встречаются чаще темно-русых. Проф. Краснов говорил о распространении в юго-восточ­ной части страны белокурого долихокефального типа и видел в нем вариант скандинавской расы, которому он присвоил название «бореальный». Этот тип, или по крайней мере блондинический его вариант, преоб­ладает у мордвы. Однако, сравнивая данные проф. Краснова с одновре­менно появившейся работой Ретциуса :и Фюрста (Rеtzius, К. Fuгst, 1912) о шведских конскриптах, нетрудно констатировать, что эти два типа заметно различны по средней величине головного указателя, про­центу светлоглазых, длине тела и, вероятно, по другим признакам. 

Из трех таблиц фотоснимков, приведенных в работе А. Н. Краснова, едва ли один или два портрета могут быть суммарно сближены со скандинавским типом. Других данных для характеристики бореального типа проф. Краснов не приводит.

Большое влияние на развитие антропологии, особенно антропологии русской, оказали труды Е. М. Чепурковского (1903, 1913а, 19136, 1916). Ему принадлежит заслуга новой разработки некоторых вопросов антропологического анализа. Из многих признаков, включаемых в прог­рамму исследования, для выделения типов, как отметил Е. М. Чепурковский, пригодны лишь те, которые дают ясные различия при сравнении территориальных групп. Эти признаки, считал исследователь, необходи­мо учитывать в первую очередь; для русского населения наиболее пока­зательны вариации головного индекса.

Взаимосвязь изменчивости признаков в пределах одной группы не характеризует типа, внутригрупповые корреляции варьируют очень неопределенно, если, конечно, не считать признаков, связанных между собой морфогенетической зависимостью, например длина тела — длина головы. В соответствии с установленными биологией фактами одним из главнейших критериев реальности расы у человека нужно признать наличие определенного ареала. Выделение типов становится надежным лишь на основе изучения карт географического распространения вариан­тов признака. Области наибольшей концентрации одного варианта дан­ного признака и другого или других вариантов характеризуют расовые элементы данной территории и зону их распространения. На промежу­точной территории находятся переходные или смешанные варианты, конечно, не обязательно в точности средние. Эти выводы, сформулиро­ванные Е. М. Чепурковским, сохраняют свое значение и в настоящее время как методическая основа для расового анализа на территории с густым и равномерно распределенным населением. В других условиях приемы анализа несколько видоизменяются, что, к сожалению, не было отмечено автором. Выделение очагов наибольшей концентрации и пере­ходных зон становится невозможным, если изучаемые группы невелики по численности, разделены значительными пространствами или место­обитанием других этнических групп. Но принцип ареальности выделяе­мых типов, конечно, сохраняет значение и в этих случаях.

Комплекс особенностей, характерный для .типа, ввиду неопределен­ности сочетания признаков у отдельных индивидуумов данной группы, может быть установлен лишь по сочетанию признаков на территории, то есть сопоставлением групповых характеристик. По этому поводу сле­дует заметить, что внутригрупповая корреляция, близкая к нулю, могла бы считаться признаком полной консолидации группы. Однако снижение корреляции проявляется в разных признаках неодинаково, иногда пока­затели связи признаков довольно устойчивы в различных частях одного контингента даже при достаточной гомогенности группы. Этот факт приходится учитывать главным образом при изучении скелетного мате­риала.

Карта географического распределения вариантов головного указате­ля составлена Е. М. Чепурковским по измерениям, производившимся с 1903 по 1912 г. в воинских частях. Общее число обследованных — более 27 ООО человек. Кроме того, автор исследовал несколько тысяч женщин, служащих воспитательных домов. В русском населении Восточной Ев­ропы автор выделяет два основных типа:

1)      Мезокефальный тип, головной указатель 79—80, установлен в 16 смежных уездах бывших Рязанской, Тамбовской и Пензенской губер­ний. Эта зона занимает территорию по правым приюкам Оки, по Цне и Мокше и верховьям донских притоков Вороны и Хопра. Нигде в других зонах расселения русских такой концентрации мезокефальных индексов не наблюдается. Автор назвал описанный тип «рязанским», а впослед­ствии типом «восточного великоросса».

2)      В северо-западных областях страны выделен брахикефальный тип. Ввиду того, что характеристика этого типа автором несколько видоиз­менялась, целесообразно привести данные из его работы 1922—1925 гг. Сравнительно высокий головной указатель, от 82,6 до 84,0, констатиро­ван в смежных уездах восточной части Новгородской губернии (два уезда — Валдайский и Демянский), западной части Тверской губернии (пять уездов), северной части Смоленской губернии (пять уездов) и южной части Псковской губернии (два уезда) —всего в 14 уездах. За­падная граница брахикефальной зоны проходит по Валдайской возвы­шенности через Осташковский уезд к Вельскому (с выступом к Великим Лукам), восточная .граница идет от Вышнего Волочка к Торжку и далее к Гжатску и Вязьме. К западу и востоку от описанной зоны индекс немного понижается. Автор назвал северо-западный брахикефальный тип «валдайским».

На территории между двумя названными зонами, по первоначально­му описанию Е. М. Чепурковского, преобладают промежуточные вели­чины головного указателя. Впоследствии автор несколько изменил фор­мулировку: индекс 81—82 характерен для населения речных долин. На водораздельных пространствах не только в восточновалдайских районах, но также в костромской, владимирско-суздальской, пермской зонах го­ловной указатель русского населения одинаков и составляет в среднем около 83. Все же ни одна из названных зон не занимает столь обширной и однообразной по индексу территории, как восточновалдайская зона.

Кроме двух преобладающих в русском населении типов, Е. М. Чепурковский упоминает третий, с относительно низким индексом — в Могилевском Приднепровье и в Приильменье. На Украине и в белорус­ских полесьях выделены два других типа с высоким головным ука­зателем.

Географическое распределение вариаций окраски волос и радужины дает, по материалам Е. М. Чепурковского, менее определенные разли­чия. Внутригрупповая корреляция между индексом и цветом (а также индексом и длиной тела) колеблется в широких пределах и обнаружи­вает тенденцию к уменьшению по мере увеличения численности групп. Межгрупповые связи, хотя и нечетко выраженные, существуют; так, валдайская и пензенско-тамбовская зоны почти одинаковы по окраске волос; но по цвету радужины вторая несколько темнее первой, разница, по частичным данным, около 5%. Принимая во внимание многочислен­ные косвенные указания, эту разницу автор признает показательной. Так, тамбовско-пензенский тип мезокефальный и сравнительно темный, валдайский тип брахикефальный и сравнительно светлый. Тип белорус­ских полесий еще более светлоокрашенный и несколько более брахике­фальный, валдайский тип — разновидность белорусского, распростра­нившаяся из полесий области обитания кривичей. Украинский тип, наи­более темный и брахикефальный, распространился, по мнению исследо­вателя, сравнительно поздно из Прикарпатья, могилевско-ильменский — светлый и довольно длинноголовый, наименее распространенный — свя­зан с западными областями. Этот последний тип Е. М. Чепурковский называет «скандинавским», украинский тип — «альпийским», валдай­ский и белорусский вариант, по словам автора, «родственен тому свет­лому брахикефалу, которого островки и теперь встречаются в Западной Европе и который, по мнению некоторых ученых, проник в Британию в начале бронзового века из Балтики» (1924, стр. 101). В целом светло­окрашенный брахикефал водоразделов соответствует восточноевропей­ской расе Деникера. Тамбовско-пензенский тип наиболее древний и в наибольшей мере сохранил особенности древнего курганного населения. Этот тип представлен также у мордвы-мокши. Не отрицая возможного влияния угров и татар, автор сближает восточный русский тип с южно-европейскими, болгарским или средиземно-иберским.

Изучая работы Е. М. Чепурковского в настоящее время, следует учитывать, что археологические и краниологические материалы о древ­нем населении страны, разъясняющие некоторые из поставленных авто­ром вопросов, были накоплены лишь в тридцатых и сороковых годах XX в. То же самое нужно сказать относительно некоторых приемов био­метрического анализа, использованных автором. С этими оговорками материалы Е. М. Чепурковского могут быть использованы и в настоя­щее время.

Многие другие упомянутые в обзоре работы доставили лишь предва­рительный ориентировочный материал по русской антропологии, так как уже в период написания не отвечали требованиям научной методики своего времени. Вместе с тем нужно отметить, что несмотря на устаре­лость программы и методики, деятельность русских антропологов, объе­динявшихся в отделе Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, развивалась в русле идей передовой русской интеллиген­ции. Труды зарубежных авторов, защищавших так называемую «расо­вую теорию», неизменно встречали должную критическую оценку на страницах «Русского антропологического журнала».

Первый период после Великой Октябрьской социа­листической революции. Перед небольшой группой антрополо­гов в начале 20-х годов возник ряд новых задач. Необходимо было отве­тить на запросы строительства социалистического общества руководя­щим участием в изучении физического развития взрослого и детского населения страны, подготовить на смену «любителям» антропологии кадры подготовленных специалистов, положить начало планомерному изучению различных этнических групп, обновить устаревшие программу и методику исследований и поставить их в соответствие с современным состоянием морфологии человека, соматологии и биометрии, развивав­шегося учения о конституционных типах и многое другое. Тесно связан­ный комплекс исследовательских и организационных начинаний того времени, несмотря на появившиеся в последние годы очерки по истории антропологии, не получил освещения как единое целое. Поэтому в этом разделе книги уместно привести некоторые материалы, поясняющие значение начального периода советской антропологии, с учетом и тех начинаний, которые выходили за рамки непосредственного изучения расового типа русского населения, составили необходимое звено его последующего развития.

Октябрьская революция открыла возможность осуществить давнее стремление специалистов — организовать в Московском университете на базе Антропологического музея кафедру антропологии и обеспечить та­ким путем регулярную исследовательскую работу и подготовку кадров, которая до того времени в ограниченных размерах велась проф. Анучиным при кафедре географии. В 1919 г. совещание кафедры географии (предметная комиссия) заслушало доклад преподавателя В. В. Бунака и при поддержке проф. Анучина поставила перед факультетом и Наркомпросом вопрос об открытии специальной антропологической кафед­ры. В 1919—1920 гг. уже началось преподавание специальных курсов на новой кафедре (биологического факультета), а в 1922 г. был открыт при Московском университете Научно-исследовательский институт ан­тропологии, к которому постепенно перешли научно-организационные функции антропологического отдела ОЛЕАЭ.

Научный персонал кафедры и музея первоначально состоял из четы­рех лиц: проф. Д. Н. Анучина и преподавателей В. В. Бунака, Б. С. Жу­кова и Б. А. Куфтина. В Научно-исследовательский институт, кроме этих лиц, входили профессора А. А. Дешин и П. А. Минаков. Перед кафедрой и институтом возник ряд неотложных и ответственных научных задач. Необходимо было подготовить общие и специальные курсы по разделам антропологии, по доисторической археологии, этнографии, организовать практикумы для студентов, обеспечить их учебными пособиями и ма­териалами, наладить летние практические занятия и т. д. Институт и кафедра взяли на себя составление методической инструкции, для ра­бот по антропометрическому изучению физического развития, занявше­го видное место в деятельности социально-гигиенических институтов, кабинетов и других учреждений Народного комиссариата здравоохра­нения. Если инструментарий и основные приемы измерительной техни­ки, разработанные Р. Мартином, получили международное признание и могли быть с небольшими изменениями включены в инструкцию, то методика составления характеристик физического развития требовала уже отыскания наиболее простых и теоретически правильных формул биометрии, которые могли бы получить широкое применение.

Необходимо было подвергнуть пересмотру программу и методику антропологических исследований. В программе антропологического от­дела ОЛЕАЭ большое -место занимали измерения тела, некоторые не­надежные измерения лица, например диаметр между скуловыми буграми. В то же  время   отсутствовали  существенные измерения, например, морфологическая высота лица. Так называемые описательные признаки определялись в небольшом количестве, модели стандартных вариантов не использовались. Выбор признаков и разграничение вариантов не отражали результатов новейших морфологических исследований. В но­вых программах была существенно изменена методика измерений в соответствии с принципами Р. Мартина. Схема определения вариантов так называемых описательных признаков была составлена с учетом результатов специальных исследований (спектрофотометрического ана­лиза окраски волос, детального изучения пигментации радужины), а также имеющихся литературных материалов, в частности схемы Венингера, подвергшейся, однако, радикальному пересмотру на основе учения о формах прерывистой и непрерывной изменчивости. Составленные в 1925—1927 гг. антропологические программы легли в основу последую­щих работ советских специалистов.

В первой части текущего столетия большое внимание антропологов привлекла проблема «конституции» человека  (типов телосложения).

Взаимоотношение общего габитуса, физического развития, линейных пропорций тела и особенностей строения головы и лица оставалось неясным. Некоторые направления в учении о конституциях рассматри­вали особенности строения головы и лица как неразрывную часть еди­ного морфо-физиологического целого и приводили по существу к отри­цанию основных свойств категории «раса» — независимо от наследст­венной передачи отдельных признаков, их ареальности и т. д. В этих условиях одной из очередных задач Института антропологии было комп­лексное исследование вариаций физического развития, габитуса в раз­ных профессиональных и территориальных группах русского населения с одновременным исследованием измерительных и балловых признаков головы и лица. Полученные результаты показали, что и расоведческое и конституциональное исследования имеют свои специфические задачи, взаимно дополняют одно другое. В таком плане были изучены (с при­влечением к работе студентов) контингента индустриальных рабочих-текстильщиков Александрова, металлистов Тулы, стеклодувов Гусь Хрустального (в районе, пограничном с рязанской зоной), писчебумажников Осташковского района (валдайской зоны) и другие. Собранные данные были использованы в разных публикациях.

Одной из первых специфических антропологических работ было ис­следование приволжских финнов — мари и мордвы — и смежного рус­ского населения, привлекшего к, себе особое внимание в связи с вопросом о происхождении пензенско-тамбовского типа (В. Бунак, 1925а, б). Впоследствии при содействии Б. С. Жукова было организовано обшир­ное исследование финского и русского населения заволжских районов (П.  3енкевич, 1934). Одновременно было проведено исследование русского населения клязьминской зоны (А. Ярхо, 1925).

Особый раздел работ Института составило изучение скелетных остат­ков древнего населения страны. Д. В. Дервиз (1923) произвел тщатель­ный анализ серии черепов из старых московских могильников, от кур­ганов XI—XII вв. до кладбищ XVIII столетия. Разложив при помоши биометрических приемов кривые головного указателя, автор выделил в составе курганных черепов две группы, одну с индексом 72—73, дру­гую— 76—77. Наличие двух типов курганных черепов было отмечено уже А. П. Богдановым. В московских курганах, по материалам Дервиза, встречаются и суджанский (долихокефальный), и смоленско-новгородский (мезокефальный) типы. В кремлевских черепах XV в. имеются так­же два вида черепов с индексом 76 и 80. Таким образом, XV—XVI вв. в Москве к одному из курганных вариантов присоединился новый кра­ниологический тип, более мезокефальный.

Другая краниологическая работа  (V. Вunак, 1932а) содержит  сравнительную характеристику черепов из курганов трех племенных групп, вошедших в состав русского населения,— кривичей, северян, вя­тичей. Головной указатель смоленских и новгородских кривичей (78) выше, чем у северян и у вятичей, то есть валдайская зона уже в X— XI вв. отличалась сравнительно высоким головным указателем. Учиты­вая этот факт и другие данные, автор приходит к выводу, что долихомезокранные курганные типы приняли участие в формировании типа позднейшего русского населения. Более высокий головной указатель, констатируемый в настоящее время (на черепе в среднем 81), нельзя объяснить замещением мезокранного типа брахикефальным или при­месью какого-нибудь резко брахикранного варианта. Повышение индек­са, возникло в результате внутригрупповой перестройки — смешения долихо- и мезокранных элементов, которое при известных условиях мо­жет вести к длительному сдвигу признаков. Форма черепа вследствие накопления факторов поперечного роста при изменении круга брачных связей и контакте разобщенных групп населения сдвигается в сторону брахикефалии.

Мнение о генетической связи современного русского населения с кур­ганным в свое время было высказано А. П. Богдановым. Правда, он объяснял изменение формы черепа прямым влиянием внешних условий и особенно воздействием культуры. Эта сторона гипотезы А. П. Богда­нова не подтверждалась антропологическими данными и вызвала отри­цательное отношение ко всей его теории изменений формы черепа. В на­стоящее время роль отдельных экзо- и эндогенных факторов оценивает­ся различными исследователями неодинаково, но самый факт изменения формы черепа на протяжении времени при отсутствии смешения типов не вызывает сомнений. Термин «брахикефализация», использованный в ра­ботах В. В. Бунака, получил широкое применение в специальной лите­ратуре.

В 1930 г. Центральное статистическое управление опубликовало таб­лицы антропометрических измерений мужской молодежи воинского при­зыва 1927 г. На основании этих материалов В. В. Бунаком (1932, а, б) была составлена карта географического распределения вариаций длины тела. Новые данные позволили определить средние размеры длины тела по национальным группам и таким образом внести уточнение в карту, составленную Д. Н. Анучиным. Выяснилось, что, например, белорусов нужно отнести не к низкорослому типу, а к среднему или даже высоко­рослому типу. Во всех районах произошло на протяжении 50 лет уси­ление роста (что рассмотрено автором в особой работе), но эти сдвиги за небольшими исключениями не сгладили наметившихся раньше зо­нальных различий распределения роста и их соответствия территориям расселения древних славянских племен.

В 1932 г. появилась статья В. В. Бунака, в которой автор ставил сво­ей задачей подвести итоги накопленным за последние десятилетия материалам по антропологии Восточной Европы. В статье были сопо­ставлены зоны, выделенные по длине тела и по головному указателю (с учетом новых материалов) и таким путем выделено несколько антро­пологических типов русского населения: рязанско-пензенский, тамбовско-хоперский, нижнеокский, вятско-камский (и вологодско-костромской), валдайский, центральный, ильменский и др. Характеристика вы­деленных типов дополнена данными исследования отдельных групп. Вятско-камский тип оказывается близким к смежным финским группам, у которых преобладает ослабленный вариант лапоноидного типа. Ря­занско-пензенский и тамбовско-хоперский отличаются некоторым сдви­гом в сторону понижения головного указателя и потемнением радужи­ны. Сочетание мезокефалии и темной окраски характерно также для марийцев Заволжья, отнесенных   к разновидности   уральской расы  (субуральской или средневолжской); в других признаках тамбовско-хоперский вариант не ближе к марийцам, чем любая другая группа русского населения. Сравнительно темная окраска и мезокефалия были свойственны также древнему и раннесредневековому населению Север­ного Причерноморья, где местами (на Кубани) и в настоящее время сохраняется сходный комплекс основных особенностей. Автор выделяет древние мезокранные и по всем данным среднепигментированные фор­мы в группу понтийских или северопонтийских типов. Поскольку древ­ние мезокранные типы обычно относят к средиземноморской расе, постольку понтийская группа также сближена со средиземноморской, но лишь в качестве особой ее северной ветви. Современный восточно-русский тип генетически связан с северопонтийским — через вятичей и аллано-скифские группы, что, конечно, не означает близкого сходства современного рязанского населения с черкесским. К этой же группе северопонтийских типов в качестве особой разновидности, возникшей сравнительно поздно в результате смешения различных форм и изме­нений в процессе брахикефализации, относит автор и центральный рус­ский (восточноевропейский) тип.

Антропологические варианты северо-западных областей страны были выделены в отдельную группу и отнесены к особой расе европейского ствола, получившей в прежних работах автора (1924) наименование «балтийская раса». Балтийский, уральский и северопонтийский типы составили три основных элемента в антропологическом составе русского и финского населения.

В Ленинграде кафедра антропологии университета и другие научные учреждения наряду с исследованиями в Средней Азии и Сибири продол­жали работы по этнической антропологии северо-западной части РСФСР. В 1930 г. вышла обширная монография Д. А. Золотарева о карелах. По антропологии русского населения вышло несколько работ в Казани, Перми, Костроме. Б. Н. Вишневский собрал и частично опу­бликовал некоторые данные о кровяных группах. Большой материал об основных гемоагглютиногенах опубликован проф. Рубашкиным.

Последующее двадцатипятилетие (1932—1957гг.). В 30-х годах в антропологии, как и в других разделах науки, была подготовлена почва для изучения специальных теоретико-методических вопросов в свете диалектического и исторического материализма. Т. А. Трофимова и Н. Н. Чебоксаров опубликовали в «Антропологиче­ском журнале» сводку высказываний Маркса, Энгельса, Ленина по во­просу о человеческих расах (1933). Материалы этой сводки были широ­ко использованы в последующих работах советских антропологов.

В 30-х годах в немецкой антропологической литературе усилилась тенденция к «абсолютизации» категории раса, к интерпретации расы как главного фактора процесса исторического развития, тенденция, при­водившая в конечном счете к фашистскому расизму. Редакция «Антро­пологического журнала» обратилась с призывом развернуть борьбу против расистских извращений антропологического материала. В 1937 г. вышла из печати книга «Наука о расах и расизм», в которой было изло­жено разрабатывавшееся советскими учеными понимание расовых ка­тегорий у человека.

В 1932 г. появилась статья А. И. Ярхо «Против идеалистических те­чений в расоведении СССР». Существенная часть концепции А. И. Ярхо состоит в безоговорочном признании принципа неравноценности отличи­тельных групповых признаков для выделения крупных и мелких расовых вариантов. Некоторые аспекты этого принципа вполне плодотворны, они получили отражение в трудах многих антропологов XIX в. (Геккель, Топинар, Деникер), но в качестве универсальной схемы, принцип «не­равноценности», хотя он был принят вслед за А. И. Ярхо многими   советскими антропологами, встретил ряд возражений и в целом не согласуется с наиболее прогрессивным географическим методом расового анализа. Возникающие методические вопросы освещены на конкретном материале в последующих главах.

В согласии с географическим методом А. И. Ярхо (как и Е. М. Чепурковский) использовал коэффициенты внутригрупповой и межгруппо­вой корреляции и территориальную локализацию комплекса отличитель­ных групповых признаков и способствовал таким образом развитию ме­тодики расового анализа. Кроме того, в статьях А. И. Ярхо имеется ряд критических замечаний по поводу отдельных пунктов цекоторых работ автора, которые я считаю опровергнутыми как современными А. И. Яр­хо, так и последующими моими работами.

Другая теоретическая работа Т. А. Трофимовой й Н. Н. Чебоксарова «Значение учения о языке Н. Я. Марра в борьбе за марксистскую антро­пологию» вышла в 1934 г. В этот период языковедческая концепция Н. Я. Марра рассматривалась многими антропологами как надежная база в изучении этногенеза и (косвенным образом) для расового анали­за. В настоящее время теория Н. Я. Марра имеет мало сторонников.

Работы по антропологическому изучению СССР приобрели плано­мерный характер. В Сибири, в Средней Азии, на Кавказе были произ­ведены исследования во всех союзных и автономных республиках и национальных округах. В Европейской части СССР было завершено исследование финских и тюркских племен Поволжья, Урала, северных и западных областей. Одновременно с финскими группами изучалось смежное русское население. Таким образом, значительно пополнились материалы по Среднему и Нижнему Поволжью (Т. А. Трофимова, 1949), по Ленинградской области, о вепсах и русских (Г. Ф. Дебец, 1941), по республике Коми (Н. Н. Чебоксаров, 1946). Специальные работы были организованы в антропологических центрах, ранее выде­ленных другими исследователями,в  тамбовско-хоперской зоне (Г. Ф. Де­бец, 1933), новгородской зоне (Н. Н. Чебоксаров, 1947). В середи­не 30-х годов появились геногеографические работы (Н. Н. Чебокса­ров, 1934), начало быстро развиваться изучение костных остатков древнего населения страны. Музеи обогатились большим количеством краниологических коллекций с разных территорий и из разных культур, начиная с периода бронзы, а в последнее время и неолита, до современ­ной эпохи. Накопившийся материал был изучен и резюмирован Г. Ф. Дебецом в монографии «Палеоантропология СССР», опубликованной в 1948 г. В книге Г. Ф. Дебеца и в большом количестве исследований, вы­полненных за последнее десятилетие, приведены краниологические характеристики населения Восточной Европы предшествовавших эпох и намечены связи современных антропологических типов с древнейшими.

Остановимся лишь на краниологических исследованиях восточносла­вянских племен средневековья, участвовавших в образовании средне­русского антропологического типа. Имевшиеся сведения о курганных и кладбищенских черепах в 30-х годах значительно расширились благо­даря ряду специальных исследований Т. А. Трофимовой (1941, 1946). Автор приходит к выводу, что черепа вятичей или с вятической терри­тории содержат, кроме длинноголового узколицего элемента европей­ского облика, другой, также долихокранный элемент, но с признаками субуральского типа. В кривических черепах наряду с характерным бал­тийским комплексом, сравнительно широколицым и мезокефальным, также имеется урало-лапоноидный элемент. На территории древней муромы, мери, а также в пределах Костромской области этот сублапо-ноидный элемент выступает достаточно отчетливо.

Интерпретация новых материалов (после 1932 г.) по антропологии русского населения дана в работах Г. Ф. Дебеца и Н. Н. Чебоксарова.

Г. Ф. Дебец (1933), изложив результаты исследования в пяти райо­нах тамбовско-хоперской зоны, подтвердил, что восточнорусский тип существенно отличается от субуральского. По некоторым признакам этот тип сходен со скандинавским; ранговая корреляция групповых средних указывает на связь понижения головного указателя с посветлением радужины. Разбирая вопрос о возможности отнесения восточно-русского типа к средиземноморской группе, Г. Ф. Дебец отмечает, чтопредки современных народов Причерноморья и Скандинавии были сое­динены переходными формами и что восточный русский тип принадле­жит к этой промежуточной ветви. Такой вывод фактически не расходит­ся с определением тамбовско-хоперского типа как варианта понтийской ветви.

Используя соответствие рангов изменчивости двух признаков для выделения антропологических типов, следует учитывать, что одинако­вая корреляция может быть получена при крайних вариантах головного указателя в 75 и 85 и в 75 и 79, при доле светлоокрашенных радужин в 40 и в 60%, 45 и 55%. Мнение Н. М. Зографа, П. И. Зенкевича об участии в формировании восточнорусского типа светлоокрашенного до­лихокефала скандинавского облика и темного брахикефала, основанное на экстраполяции имеющихся данных, нельзя считать подтвержденным конкретным материалом.

В 1936 г. появилась работа Н. Н. Чебоксарова по антропологии севе­ро-западных областей Советского Союза. Автор приводит сравнитель­ную характеристику отдельных групп русского населения по материалам Д. А. Золотарева, Г. Ф. Дебеца, а впоследствии и по лично им произве­денным исследованиям. Н. Н. Чебоксаровым широко использованы антропологические материалы по смежным территориям и этническим группам, учтены итоги антропологических исследований Швеции, Нор­вегии, Германии, вычислены для отдельных территорий коэффициенты ранговой корреляции групповых характеристик важнейших признаков. Почти во всех группах намечаются связи посветления окраски радужи­ны с повышением головного указателя, увеличением доли вогнутых спи­нок носа, более сильным развитием складки века. Учитывая все эти дан­ные, Н. Н. Чебоксаров выделяет в северо-западной части РСФСР четыре антропологических типа:валдайский тип (первый), представленный в Демянском уезде Новгородской губернии, в Осташковском и Ржевском уездах Тверской губернии, по материалам Д. А. Золотарева, имеет средний головной указатель около 83, скуловой диаметр около 140, доля голубых радужин меньше одной четверти, доля светлых волос пример­но 10%. К западу от валдайской группы в Новгородском и Крестецком уездах, а также, по материалам И. Н. Чебоксарова, в селениях по Ильменскому озеру головной указатель ниже — около 81, длина тела несколько выше, доля голубоглазых примерно такая же, светловолосые варианты несколько более часты. Таков второй — ильменский тип. К во­стоку от валдайской группы на побережье Белоозера и Шексны и у карелов южной части Карельской республики головной указатель имеет промежуточную величину немного больше 81, скуловой диаметр почти такой же, как в валдайской группе, но голубая окраска радужины явно преобладает, велика также доля светлых волос и вогнутых спинок носа. Этот тип (третий) автор называет собственно балтийским или восточно-балтийским. Он имеет широкое распространение в прибалтийских стра­нах от Финляндии до Польши. Наконец, в северных районах, в низовьях Северной Двины, у карелов северной части республики, у западных ко­ми и у русских в смежных районах выделен особый вариант (четвер­тый) — беломорский. Он отличается от восточнобалтийского немного меньшим головным указателем, немного более высоким ростом; другие различия выражены менее определенно.

Перечисленные типы (всего в количестве 12) с некоторыми дополне­ниями выделяет также Т. И. Алексеева (1956).

В работе 1936 г. и последующих работах Н. Н. Чебоксаров высказы­вает предположение о происхождении выделенных типов. Восточнобалтийский тип «оформился за счет депигментации умеренно коротко­головых сублапоноидных элементов» (1936, стр. 223) и существенно отличается от западнобалтийского типа, генетически связанного с брахикранными формами верхнего  палеолита — солютрейскими. Характер­ные представители западнобалтийского типа — немцы Шлезвиг-Голь­штейна в округе Пробстей, на острове Фемары — отличаются очень ши­роким черепом, большим скуловым диаметром, малой высотой лица, большой долей светлоокрашенных радужин. Беломорский мезокефаль­ный тип связан с предыдущим, а равно с длинноголовыми европейскими. В работе 1946 г. автор определяет беломорский тип как вариант, близкий к скандинавскому. Ильменский тип, по определению Н. Н. Чебоксарова, представляет собой лишь более депегментированную разновидность восточнорусского, а валдайский комплекс связан с кругом альпо-карпатских брахикранных рас.

Работы Н. Н. Чебоксарова существенно расширили имевшиеся све­дения по антропологии северо-запада РСФСР. Вместе с тем они поро­дили много вопросов: 1) как велика разница (и ее достоверность) в доле светлых радужин и вогнутых спинок носа при сравнении нескольких смежных групп из центральных участков восточнобалтийской и беломор­ской зон; 2) превосходит ли эта разница групповые колебания в обшир­ной зоне восточнобалтийского типа (от Финляндии до Польши), в вал­дайской зоне, а также различие между восточнобалтийским типом, по определениям Н. Н. Чебоксарова и Норденстренга; 3) каковы примерно границы ареала валдайского и ильменского типов, валдайского и вос­точнобалтийского (у Белоозера); 4) если русское население Северной Двины, по историческим свидетельствам, «потомки новгородских пере­селенцев, а по типу (беломорскому) отличается от ильменского, то име­ются ли следы ильменского типа на Северной Двине и в области Коми и в каких именно районах?

Такого рода вопросов, связанных с морфологическими особенностя­ми, ареалами и этнической историей севера и северо-запада страны, очень много.

Четыре типа, описанных выше, исчерпывают сочетание двух призна­ков в двух вариантах каждый: два светлоокрашенных — с большим головным указателем (восточнобалтийский) и с меньшим головным ука­зателем (беломорский) и два темноокрашенных — мезо- и брахике­фальный, ильменский и валдайский. Ширина и высота лица в этих вариантах изменяются согласно морфогенетической зависимости — брахикефалы более широколицы, их лицевой указатель несколько сни­жен, точно так же, как и длина тела. М. П. Сикора (М. Sikora, 1949) рассматривает эти вариации как выражение внутрирасовых тенденций развития, приводящих к появлению различных балтийских вариантов в пределах одной группы. Так или иначе, значение установленных корре­ляций признаков и их пригодность для выделения исторически различ­ных вариантов остаются не вполне ясными. Существуют ли на изучен­ной территории именно две разновидности формы головы и окраски радужины или следует выделять также третий, промежуточный вариант, или, наоборот, реален один тип со значительными колебаниями средней величины признаков? Все эти вопросы могут быть разрешены лишь при наличии материалов, равномерно охватывающих изучаемую территорию. Одно из основных условий антропологического анализа больших этни­ческих массивов — соблюдение единого территориального масштаба при сравнении отдельных групп. Таким путем выясняется общий размах  колебаний признака на данной территории, выделяются характерные его варианты и их локализация.

В 1944 г. в Москве был организован сектор (впоследствии отдел) антропологии Института этнографии АН СССР. В скором времени отдел стал крупным центром антропологического изучения Советского Союза. В «Трудах» Института напечатаны несколько антропологических моно­графий и ряд исследований многих этнических групп и древних кранио­логических типов. Следует назвать две работы общего содержания. Н. Н. Чебоксаров (1951) разработал схему классификации групп антро­пологических типов, в которой выделена евразийская или европеоидная большая раса с подразделениями, южная и северная или балтийская малые расы; последняя включает группы восточноевропейскую (кон­тактную), атланто-балтийскую и беломорско-балтийскую. Кроме того, названы еще две группы — средиземно-балканская и атланто-черноморская. В коллективной работе Г. Ф. Дебеца, Т. А. Трофимовой и Н. Н. Чебоксарова, содержащей ценный этногенетический материал, намечены связи современных и древних групп населения Восточной Европы. Выводы, к которым пришли названные исследователи, будут рассмотрены на основании конкретных материалов в последующих гла­вах. В главах XI и XII попутно отражены также общетеоретические соображения, высказанные автором этой главы в работе «Человеческие расы и пути их образования» (1956).

В крупных работах по расовой систематике в Восточной Европе вы­деляются под разными названиями четыре типа: северный, восточно-балтийский, альпийский, лопарский (Biassutti, 1941; Montagu, 1945; Saute г, 1952; Е. V. Eickstedt, 1934). Последний различает три варианта «северной» расы: теутонордийский, даллонордийский и феннонордийский, из которых для Восточной Европы характерны два последних, особенно феннонордийский. Лопарская раса входит в аль­пийскую группу, ее распространение ограничено крайним севером. Восточнобалтийская раса, по мнению автора, имеет в истории развития некоторое сходство с азиатскими типами (сибирскими), влияние которых она испытала.

В обстоятельном исследовании К. Куна (С. Coon, 1939), антропо­логические типы выделены по их связи с теми или иными формами европейского каменного века. Автор выделяет группу, непосредственно связанную с верхнепалеолитическими вариантами — брюннским и борребийским. Ее мезо- и брахикефальные потомки сохраняются местами в разных зонах Европы, не занимая сплошной территории. Вторая груп­па происходит от верхнепалеолитических и мезолитических форм со средними размерами головы и включает три типа — альпийский, близ­кий к нему лопарский и ладожский. Последний получил название по месту находки серии древних (неолитических) черепов, описанных А. П. Богдановым и имеющих некоторые краниологические особенности  верхнепалеолитических и мезолитических вариантов. Ладожский тип отличается широким лицом, низким переносьем, брахикефалией, светлой пигментацией. Эти особенности не уточняются автором, но выделяются в двух территориально различных вариантах—восточно-балтийском, распространенном по южному побережью Балтийского моря, местами в советских прибалтийских республиках и в Финляндии, и новодунай­ском, преобладающем на равнинах Восточной Европы, в Польше и в СССР. Оба варианта имеют, по К. Куну, примесь позднейших неолити­ческих типов шнурокерамического и собственно дунайского, а также восточных монголоидных элементов. Несмотря на смешанное происхож­дение, Кун полагает, что блондинизм ладожского типа составляет его древнюю особенность, а не получен им от смешения с нордийским (шнурокерамичеоким) элементом.

Третья и четвертая группы европейских типов составились из потом­ков неолитических и более поздних племен, или медитеранных форм, небрахикефализированных и брахикефализированных. В третьей группе два типа — собственно средиземный и северный с многими подтипами, в четвертой — три типа: динарский, арменоидный и нордийский. Эти типы, особенно северный, как было уже отмечено, имеют, по мнению К. Куна, широкое распространение в Восточной Европе среди преобла­дающего ладожского типа.

Разбор работы К. Куна не входит в нашу задачу. Отметим лишь, что Кун отличает восточнобалтийский тип от светлого брахикефального ва­рианта, представленного в русском и отчасти в украинском населении, не разделяя между собой северную и южную зоны Восточной Европы. Ни этот вывод, ни предположение о большом участии нордийских эле­ментов в формировании населения Восточной Европы, особенно южной ее полосы, не подтверждается автором какими-либо фактическими дан­ными. Между тем поставленные им вопросы заслуживают внимания и настоятельно, нуждаются в проверке на основе новых материалов.

Обзор материалов по исследованию отдельных групп. С 1923 по 1950 г. были изучены 78 групп русского населения разных территорий, за исключением юго-западной. К этому числу можно присоединить лишь единичные ранее изученные группы, перечисленные в сводке А. А. Ивановского, так как прежние материалы не сравнимы с последующими по способу определений балловых признаков, программе измерительной части и форме публикации результатов.

 

Распределение вариаций головного указателя по территории почти совпадает с тем, какое намечено на сводных картах 1912 и 1932 гг. Лицевой указатель дает наименьшие величины в Карельской респуб­лике и в Архангельской области и разнообразные сочетания в группах других территорий. Носовой указатель варьирует неопределенно.

По цвету радужины в большей части групп преобладают светлые от­тенки, небольшое усиление средних нюансов отмечено в Среднем Заволжье. Волосы головы по преимуществу темно-русые, светлые оттенки  более многочисленны в северо-западной зоне. Средний балл роста бо­роды по пятибалльной системе колеблется от 2,4 в Кировской области и одном из районов Рязанской до 3,37 в Шарьинском районе Горьковской области. Верхнее веко без складки варьирует по частоте от 8 до 70%, оба крайних варианта найдены в Пензенской области. Группы с малой частотой признака отмечены в Мордовской АССР, отчасти в Рязанской области. Спинка носа с вогнутым профилем составляет в разных груп­пах от 27 до 43% в Арзамасской и Вологодской областях, в других районах преобладает частота варианта от 10 до 20%. Выпуклый профиль сравнительно редок. Поднятое основание носа встречается чаще, чем опущенное, средний балл по большей части меньше 2, малые величины балла преобладают в Архангельской и Вологодской областях. Толщина губ варьирует в аредних величинах от 13 до 16 мм, в балловых харак­теристиках— от 1,6 до 2,4. Территориальные различия в этом признаке, так же как в высоте верхней губы и в горизонтальном профиле (сред­ний балл около 2),  не выражены.

Для разрешения возникших вопросов необходим более детальный анализ материалов прежних исследований. Сводка их по важнейшим признакам приведена в приложении I.

Специальные разделы антропологических исследо­ваний. Собранные до настоящего времени материалы получены непо­средственным наблюдением над живыми людьми, главным образом над строением их головы и лица. Специальные разделы антропологической программы, не менее существенные для сравнения групп, остаются мало разработанными. К ним относятся:

1)      Эпидермический рельеф пальцев, ладони, ступни, определяемый по отпечаткам.

2)      Особенности строения волос, определяемые в лабораторных усло­виях,— толщина, форма стержня и другие признаки — известны по ма­териалам, иногда многочисленным, но не дифференцированным по тер­ритории, и потому пригодным для характеристики лишь суммарного рус­ского типа.

3)      Форма и размеры отдельных частей тела — кисти, стопы, таза — и некоторые другие соматические особенности иногда находятся в неко­торой связи с размерами головы и лица и могут дополнить характери­стику изменчивости этих последних. Антропометрический материал по русскому населению (в целом очень обильный) остается не увязанным с материалом кефалометрическим.

4)      Серологические признаки — кровяные группы системы ABO, MN, Rh, а также группы вкуса и прочие особенности, определяемые немноги­ми наследственными факторами. Признаки этого типа позволяют вы­числить концентрации генов в разных группах и производить групповые сравнения более точно, чем это возможно по фенотипическим характе­ристикам, которыми ограничивается антропометрический анализ вариан­тов строения головы и лица. Известно, что расхождение в частоте фенотипических вариантов не обязательно соответствует эндогенному разли­чию, тогда как разница в концентрации генов прямо пропорциональна сходству сравниваемых групп. В современных исследованиях серологи­ческим признакам отводится не меньшее, а иногда и большее место, чем всем другим. Считая необоснованным недооценку фенотипических раз­личий, следует признать, что антропологический анализ получает законченный вид лишь при учете обеих групп признаков. Изучение серологи­ческих признаков в связи с обычными соматическими было начато сорок лет тому назад, но в середине тридцатых годов оно прекратилось. Об­ширный материал, собранный особым бюро, организованным при Музее антропологии и этнографии АН Б. Н. Вишневским, получил лишь частич­ную разработку и мало захватил русское население. Карты распределе­ния кровяных групп по территории, составленные зарубежными иссле­дователями по материалам советских авторов (Стефан, Бойд, Моурант), имеют лишь приближенное значение и остаются неувязанными с мате­риалами соматологическими.

5) Материалы по антропологии русского населения состоят почти исключительно из цифровых характеристик, выраженных в миллимет­рах и баллах. Полученные этим путем записи в бланках при разработке материала не могут быть проверены ни самим исследователем, ни дру­гими лицами, а по истечении некоторого времени сохраняют лишь услов­ное значение, не дают достаточного представления о изучаемых типах и мало пригодны для сравнения, так как многие особенности не улавли­ваются обычными измерениями и балловыми характеристиками. Поэто­му и антропологическая методика включает как одно из основных тре­бований фотографическую документацию. К сожалению, в работах по русской антропологии это требование осталось почти не выполненным. Фотографический материал в большом количестве и хороший по каче­ству был собран лишь в семидесятых годах прошлого века при устрой­стве антропологической выставки.

Итог прежних исследований. Работы, проведенные во вто­рой половине века, позволили выделить в составе русского населения три антропологических типа. Из них один связан с балтийским кругом форм, другой более отдаленно с уральским, третий с каким-то древним типом причерноморской зоны. Три названных типа получили лишь при­ближенную характеристику, область их распространения осталась недо­статочно установленной. Высказаны предположения об участии в обра­зовании русского антропологического типа других разновидностей: брахикефального — сравнительно темного, с крупными размерами лица варианта, близкого к альпийскому; брахикефального — темнопигментированного, с малыми размерами лица, лапоноидного и, наконец, долихокефального — длиннолицего, со светлой радужиной — «нордийского». О реальности трех последних вариантов, их распространении и проис­хождении высказаны разные мнения. Не выясненным остается вопрос об участии темнопигмвотированного брахикефального элемента с мон­голоидными особенностями, наличие которого можно предполагать, учитывая пребывание на востоке и на юге современной русской терри­тории кочевых тюркских народов, а в XIII—XVI вв.— монголов.

Исследования производились по обширной программе, включавшей несколько десятков признаков, но лишь для небольшого их числа (че­тырех?) намечены различия, связанные с территорией. Остается неяс­ным, в какой мере этот результат выражает однотипность русского насе­ления, большую локальную изменчивость и в какой он определяется недостаточной точностью методов определения признаков и неравно­мерным распределением исследованных групп по территории. Геогра­фические карты вариантов длины тела и головного указателя, состав­ленные в 1932 г., содержат данные об областях по существовавшему в то время административному делению, а более ранние карты выполне­ны в уездном масштабе (карта длины тела включает сведения не только о русском населении). В делом материалы, собранные до 1950 г., дали лишь приближенную ориентировочную характеристику антропологиче­ского состава русского населения.