Оригинал взят у 
mamlas в Поэзия народного костюма. Хранители наследия, Ч.1/3
mamlas в Поэзия народного костюма. Хранители наследия, Ч.1/3
Мерцалова М.Н. Поэзия народного костюма, 1988
Автор в цикле новелл и очерков раскрывает поэтические черты народного костюма, рассказывает о том, как связан костюм с природой и народными обычаями. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на широкий круг читателей. Уникальные цветные съёмки были произведены в различных областях РСФСР в основном в начале 70-х годов. ©
Оглавление
Хранители традиций
Работа в музее по изучению народного костюма интересна и увлекательна. Она дает возможность сосредоточиться на частностях, деталях, сопоставить их с целым, уловить взаимосвязи отдельных элементов. Все это помогает глубже понять специфику художественной композиции народного костюма.
Но... как бы ни был хорош любой из костюмов в фондах музеев — это всего лишь музейный экспонат с инвентарным номером и краткой записью в толстой книге: где, когда, у кого был он куплен. А ведь костюм не живет сам по себе, как другие предметы прикладного искусства. По существу, он неотделим от человека. Такая неполная жизнь народной одежды в качестве музейного экспоната всегда оставляет чувство неудовлетворенности в душе. Возникает желание видеть костюм на людях там, где он бытовал, а еще лучше, где сохранился и сейчас. Однако выполнить это желание по ряду причин очень трудно, а иногда даже и невозможно.
Как всегда, выручает случай. Ранней весной 1967 года состоялся вечер фольклорных самодеятельных коллективов, приехавших из разных областей нашей страны. Показ этот устраивали Общество по охране памятников культуры и Центральный Дом народного творчества имени Н. К. Крупской.
В зале Дворца культуры Трехгорки, где происходил показ, перед поднятием занавеса наступила напряженная тишина. Очевидно, большинство зрителей не имело представления о том, что их ожидает. В кратком вступительном слове один из организаторов вечера только перечислил коллективы и назвал районы, откуда они приехали. В полной тишине раздвинулся занавес. Сцена пуста... Мгновение, другое... Изза кулис (справа и слева) медленно, плавно выходят жительницы города Мезени Архангельской области. Выходят в настоящих, подлинных костюмах своих матерей и бабушек. В полном молчании совершают обряд «разведения невест». Обряд этот, как и многие другие старинные обычаи, связан с древними устоями этики русского крестьянства. Весной молодые девушки выходили на улицу водить хороводы не гурьбой, а по двое-трое. Сходились они на лугу, приветствуя друг друга почтительными поясными поклонами, и начинали разводить невест по родовитости и знатности.
Эти качества — родовитость и знатность — в крестьянском быту не всегда были равнозначны материальному достатку. Родовитыми и знатными считались и девушки из семей с незапятнанной репутацией, из рода в род отличавшихся умом, рассудительностью, умением общаться с людьми. Такие семьи уважались в народе, к ним приходили за советом, породниться с ними считалось честью.
124. Фольклорный коллектив села Колыбельское Липецкой области (костюмы: рубашки, плиссированные юбки-поневы из одноцветной ткани, бархатные корсетки, передники, парчовые кички, обмотки — связки бус с множеством лент). 70-е годы XX века. Село Колыбельское Липецкой области.
Сдержанная почтительность и в то же время достоинство в общении друг с другом в этом обряде поражали своей пластической красотой, которая, вероятно, воспитывалась с детства, настолько поведение женщин было естественно и непринужденно. И когда северянки составили хоровод, запели песни, то красота их движений, гармония цветов костюмов, своеобычность мелодий — все слилось воедино, и очарование этим подлинным явлением народного искусства было так велико, что надолго оставило воспоминание у зрителей.
Все фольклорные коллективы в этот вечер показывали свое искусство с большим подъемом. Их настроение поддерживала реакция зрительного зала. Забавным и увлекательным был традиционный танец «Тимоня». От курской свадьбы с причитаниями невесты и ее матери пахнуло глубокой стариной, хотя в горестных воплях невесты, современной советской девушки, конечно, уже не звучал страх перед неведомой судьбой.
Вечер закончил коллектив села Дорожова Брянской области. Село это имеет интересную историю: в XVI и XVII веках в него ссылали по царскому указу скоморохов, осмелившихся выступать с критикой существующих порядков. Скоморохи из вольных людей становились крепостными, обзаводились семьями, имели детей. Вероятно, и у современных жителей Дорожова среди их отдаленных предков были эти скоморохи — уж очень выделяются они горячим темпераментом, неустанностью в пляске и любовью к озорным песням. А как хороши были их костюмы! Вышитые рубахи с черными клетчатыми поневами и яркие вышитые, обязательно с красными кумачовыми полосами «занавески» — фартуки с рукавами, повойники и кички с бисерными «позатыльниками». Широкие бисерные цветные «гайтаны», которым позавидует любая современная модница (как и другие украшения), сохранили все участницы коллектива. Веселье дорожовских женщин было настолько заразительным, что улыбки не сходили с лиц слушателей-зрителей, казалось, еще немного, и к пляшущим на сцене присоединится зрительный зал.
Без преувеличения можно сказать, что настроение после такого концерта было общим — радостно-приподнятым. Все ушли наполненные чувством благодарности к участникам фольклорных коллективов за то, что они сумели бережно сохранить подлинную народную многогранную красоту, и к устроителям этого интересного показа.
Для меня же этот показ был особенно ценен еще и тем, что дал возможность увидеть народный костюм на живых людях, сохранивших с ним подлинную связь, подобную той, какую мы находим в лицах нескольких поколений одной семьи.
В 1969 году работа сложилась так, что мне снова удалось увидеть и услышать фольклорные коллективы жительниц Мезени и Каменки, но не на московской сцене, а на их родине.
Сумрачное небо Архангельска предвещало мелкий частый дождь, а прилетели в Мезень — ясный солнечный день. Солнце в конце сентября, а особенно здесь, севернее Архангельска, светит неярко, и этот чистый, но слабый свет, последний отблеск лета, придавал воздуху чуть заметную голубизну, от которой и стволы берез, и светлая-светлая желтизна их листьев, и бурая трава выглядели почти прозрачными. Участницы фольклорного коллектива собирались довольно медленно — был будний рабочий день, солнце уже клонилось к закату. Однако в этом похолодевшем воздухе, среди молодых березок в саду у Дома культуры голоса звучали особенно звонко и красиво, а синеватый вечерний свет придавал штофному шелку костюмов и золотым девичьим повязкам пастельные оттенки. Нужно сказать, что костюмы участниц коллектива неодинаковы. Девичьи костюмы, состоящие из широкой юбки, белой кисейной рубашки с полукороткими рукавами и безрукавной «коротёны», обшитой золотым позументом, девичьей повязки с широкими лентами, сохранились неизменными от XVIII века. Костюмы же молодых женщин являются очень интересным сочетанием остатков старины с модой 90-х годов XIX века.
Мезень в XVIII веке по приказу Екатерины II была объявлена городом, но вплоть до недавнего времени имела сообщение главным образом водными путями, поэтому там дольше сохранялся старинный костюм как обрядовый, то есть девичий костюм невесты. Но и в такие отдаленные места проникало влияние моды, тем более что какая-то часть жителей, занимаясь рыбным промыслом, имела определенный достаток. Воспитанные в уважении к традициям, молодые женщины старались в своем костюме сохранить что-то от старины, а что-то прибавить от моды. Так были оставлены нетронутыми бархатные кички, надеваемые сверх женского повойника. Очелье кички закрывали шелковым красным платком (сложенным сначала косынкой, а затем в виде ленты), который завязывали спереди, а из кончиков делали ушки (илл. 125).
125. Фольклорный коллектив города Мезени. 60-е годы XX века.
Получался типичный по форме купеческий женский головной убор, широко распространенный в первой половине XIX века. Сохранившиеся же до настоящего времени платья шили из шелковой материи «шанжан» (уток одного цвета, основа — другого) с отрезным лифом и пышными вверху рукавами, какие носили в конце 90-х годов XIX века. Юбку (на две четверти от низа) отделывали узким белым, машинной работы кружевом, таким же кружевом украшали и ворот. Это платье в Мезени называется «сарафан» (!). Старинное название указывает на то, что, по-видимому, еще в середине XIX века молодые женщины действительно носили сарафаны. На плечи обязательно накидывали шелковую или полушелковую шаль с кистями, с крупным тканым рисунком двух или более цветов (илл. 88, 97). Качество шали — а каждая женщина стремилась иметь их несколько — служило вывеской достатка ее хозяйки.
Поселок Каменка находится на противоположном берегу реки Мезени. Когда в советское время в Каменке открыли большой лесопильный завод, то население увеличилось за счет выходцев из Лешукони и окрестных ему деревень. Поэтому старинный народный костюм так же, как и обычаи, сильно отличается от мезенских. Лешуконь — село, а не город, и там самой нарядной считалась одежда из ткани собственного производства. Женщины и девушки Лешукони ткали клетчатые материи, и чем рукодельнее были они, тем мельче делали клетки.
Про этот обычай мне рассказала руководительница фольклорного коллектива Каменки Т. Н. Орешкина. Страстная любительница пения, Таисия Николаевна уже много лет руководит хором самодеятельности Каменки. Она помнит много старинных северных песен, но знает и современные и разучивает их с не меньшим удовольствием, чем народные. Таисия Николаевна знает крестьянские обряды, бытовавшие в Лешукони, и ей удалось поставить на сцене клуба свадебный народный обряд, восстановив его многие местные особенности по записям, передававшимся из рук в руки. Свадьба начинается со сватовства, и главные действующие лица: сват, сваха, отец и мать невесты, дружка — все должны точно знать установленный традицией текст. Воспроизведенный на сцене обряд свадьбы был живым куском старины и вызвал большой интерес у специалистов-этнографов.
Когда слушаешь хор на близком расстоянии, то невольно наблюдаешь лица поющих. Среди участниц фольклорного коллектива мое внимание привлекла немолодая высокая стройная женщина с необыкновенным лицом. Такое лицо забыть нельзя—в течение шести веков его писали древнерусские художники. Оно воплотило эстетическое представление наших предков о женской красоте.
После окончания показа захотелось узнать поближе эту женщину. Скромная и немногословная, она сказала о себе, что очень любит петь и с радостью надевает старинные костюмы, которых у нее два. Один оказался для покоса. Хотя времени у нас оставалось мало — нужно было успеть вернуться в Мезень до начала отлива реки Мезени, — все же мы попросили ее надеть этот редкий красный сарафан с красной рубахой, в котором она еще в 30-е годы ходила на покос. Красота движений нашей новой знакомой, ее легкая походка — все было удивительно ритмично и музыкально, как бывает только у одаренных натур. Нельзя было не поделиться с людьми радостью открытия красоты русской женщины. Так и появился это снимок (илл. 41).
Осень 1970 года привела нас в Липецк. Липецк когда-то принадлежал Воронежской губернии, состав населения которой исторически складывался чрезвычайно интересно. Просторы Воронежского края после падения монгольского ига заселялись русскими служилыми людьми, обязанными охранять Московское государство. В XVIII веке в целях освоения свободных плодородных земель Екатерина II одаривала угодных ей дворян землей, и, чтобы использовать эти наделы, помещики переселяли в черноземье целые деревни и села из районов со скудной землей. Однако выгода от этого насильственного переселения доставалась только помещикам, положение же крепостных крестьян не становилось лучше от перемены места и разорения старого хозяйства. Переселившись в новые места, крестьяне сохраняли костюмы и обычаи родного края. Таким образом, получалось, что в двух соседних деревнях были совсем разные костюмы, но за 20 верст от одной и за 40 от другой можно было встретить опять такие же.
Еще в Москве любители фольклора посоветовали нам съездить в село Колыбельское Липецкой области — там существует интересный самодеятельный фольклорный коллектив.
В Липецком обкоме комсомола наша работа по сбору материала для книги встретила полное сочувствие. Почти каждый сотрудник, к которому мы обращались, старался помочь нам в организации работы. Времени мало, а сделать нужно много, да к тому же в хорошую погоду, то есть без дождя. Выделили нам шофера Диму Бахарева и машину, несмотря на довольно трудное положение с транспортом. Скромный, малоразговорчивый, как большинство застенчивых людей, с доброй веселой улыбкой, Дима стал нашим верным помощником.
В обкоме комсомола нам подтвердили, что в селе Колыбельское есть самодеятельный коллектив и что там живет интересная хранительница старинных песен Фекла Никитична Ивлева. Поехать в Колыбельское можно было только в воскресенье, так получалось по нашему плану. Дима согласился провести свой выходной день за рулем — другого выхода не было.
Дорога в Колыбельское довольно однообразна. До самого горизонта видны убранные поля, перемежающиеся большими площадями сочных, ярко-изумрудных озимых и бархатно-черными пашнями. Кое-где однообразие пейзажа нарушали небольшие рощи в осеннем зареве еще не опавшей листвы.
Дом Феклы Никитичны Ивлевой знают все жители Колыбельского, села большого, где вид солидных аккуратных домов говорит о материальном достатке их обитателей.
В воскресный, не очень погожий день на улице прохожих почти нет, но первая женщина, которую мы встретили, указала нам дорогу к дому Феклы Никитичны Ивлевой. Дверь открыла женщина средних лет и приветливо пригласила нас войти в дом. Дом у Ивлевых построен сравнительно недавно, ни внутренняя планировка и отделка, ни тем более обстановка не имеют ничего общего с крестьянской дореволюционной избой. Современная недорогая мебель, телевизор, чистые скатерти, занавески — все заботливо расставлено, вымыто и вычищено рачительной хозяйкой. В первой комнате у окна сидела худенькая пожилая женщина в темном платке. Большие, глубоко сидящие, окруженные тенями темные красивые глаза доброжелательно смотрели на нас. Длинные лучики морщин в углах глаз придавали им ласковое выражение, затаенную, чуть заметную улыбку. А руки... Крупные, сильные, узловатые кисти рук — это повесть о всей жизни крестьянки. Все, что сработали они за много, много лет, все, что пришлось им вынести, выстрадать,— все это делало их прекраснее и выразительнее, чем прославленные руки на портретах Ван Дейка. Женщина, так поразившая нас своим обликом, и была Фекла Никитична Ивлева.
126. Ансамбль народной музыки «Беседы». Город Калуга. Костюмы, выполненные тарусской фабрикой «Художественная вышивка» по эскизам художников-модельеров и художников по вышивке Зайцевой Н. В., Максимовой Р. В., Покаловой Т. В., Мучковой Т. В., Давыдовой С. С. Таруса, 1985 г.
Поздоровались, представились, рассказали о цели нашего приезда. Пока дочь Феклы Никитичны Ивлевой Надежда Филипповна ходила собирать участников хора, мы беседовали с хозяйкой дома, просили рассказать о себе. Ко времени Великой Октябрьской социалистической революции Фекла Никитична была хотя и молодой, но уже замужней семейной женщиной. Петь любила с детских лет и на всех праздниках в селе была первой запевалой. Любила, очень любила и свой крестьянский праздничный костюм.
«Я у матери-то была одна, и снарядов (так в Колыбельском называли праздничный костюм, от слова «снаряжать»; «снаряжаться») у меня было много. Все ведь сами делали. Пряли шерсть на поневы, прясть-то я была мастерица — тонко, ровно пряла. Лен у нас здесь не сеяли, а к нам приходили коробейники, привозили и пряжу и кудель. Холсты все больше полульняные ткали. Ну а бархат на «корсетки», бусы, ленты, кички и кумач покупали. Бывало, в праздник нарядишься и пойдешь к матери в гости. А младшего, грудного ребенка берешь с собой — оставлять-то не с кем было. И так хорошо, приятно на душе, что ты не хуже других. А готовили-то «снаряды» все больше по ночам, зимой».
Лицо Феклы Никитичны осветилось воспоминаниями и стало еще привлекательнее. Хотелось знать, а как вспоминает она о женском крестьянском труде, и я спросила ее об этом. «Конечно, нелегкий был наш труд-то. А нужно было — и работали. Работящая была, всегда первая в поле. Особенно любила работать вместе, сообща. Вот когда вошли в колхоз, то и стали работать бригадами, выйдем все бабы в поле, и весело, хорошо идет работа, ну и, конечно, пели в поле все. Много ведь песен-то знали». По тону рассказа, по выражению лица было видно, что природа наградила Феклу Никитичну светлой, поэтичной душой, умеющей радоваться жизни, которая научила ее нести тяготу без недовольства и сварливой злобы. Мы попросили нашу хозяйку спеть, пока еще не пришли участницы фольклорного коллектива.
Сначала Фекла Никитична отнекивалась, уверяя нас, что стара уже, голос не тот, а потом, уступая нашим просьбам, запела. Голос уже не имел силы, свойственной поющим крестьянкам, но сохранил красивый тембр, а главное, что привлекало в пении Феклы Никитичны,— музыкальность исполнения и мягкая задушевность:
Ой, на горе калина,
Ой, под горой малина.
...Закончила она свою песню, и стали мы уговаривать, чтобы она надела свой старинный костюм. Эта просьба доставила Фекле Никитичне явное удовольствие (илл. 128).
127. Донце красной бархатной мезенской кички, шитое золотом. XIX век.
128. Портрет Ф. Н. Ивлевой. 1970 г.
Женский костюм села Колыбельского уникальный в Липецкой области. По исследованиям этнографов, далекие предки жителей этого села были переселенцами из Литвы, с течением времени они обрусели, но в женском костюме сохранили главные элементы литовского — плиссированную юбку, называвшуюся в Колыбельском поневой, из одноцветной темно-красной шерстяной ткани, у рубашки — стояче-отложной воротник с острыми концами, форма которого поддерживалась специальным «ожерелком», бархатную «корсетку» и парчовый головной убор, существовавший теперь под названием «кичка». Неизменным элементом праздничного костюма молодой женщины была шейная «обмотка» (большая связка бус) с большим количеством лент (илл. 129).
129. Ф. Н. Ивлева в старинном костюме села Колыбельское.
По словам Феклы Никитичны, такие «снаряды» носили лет до 35, а затем складывали в сундук для старшей дочери. Действительно, парчовая кичка могла украшать только молодое лицо. Свойство парчи таково, что она старит, или, вернее сказать, делает более заметными морщины и обесцвечивает старое лицо. Так, в существовавшем обычае носить этот костюм только в молодом возрасте сказывается эстетическое народное чутье.
К тому времени, как мы стали фотографировать Феклу Никитичну, на дворе их дома, среди привычных ей предметов, собрались и участницы фольклорного коллектива. Собрались, правда, не все. Не было руководительницы этого коллектива, местной учительницы Нины Афанасьевны Ивановой, и некоторых других участниц.
«Пестра погода», по местному выражению, то давала выглянуть солнцу, то принималась поливать нас мелким дождиком. Ветер становился все более порывистым и сильным, и лица певиц зарделись почти девичьим румянцем. Такими их сфотографировал А. Божко, когда они пели, присев на опрокинутую лодку (илл. 124). Репертуар у коллектива большой, кроме старинных, они поют много современных советских песен.
Осенние сумерки в плохую погоду опускаются слишком рано, и, поблагодарив Феклу Никитичну, участниц хора за гостеприимство и пение, мы вынуждены были отправиться в Липецк. По дороге каждый вспоминал нашу встречу с Феклой Никитичной, ее облик, ее пение, ее способность увлечь других любовью к народной песне. Ее рассказы о костюме, о жизни в старой деревне произвели на всех впечатление, а шофера Диму особенно поразило слово «снаряды», которое в представлении молодого человека нашего времени имеет только одно — военное значение.
В сентябре 1971 года нам удалось побывать в Рязани и Рязанской области. Опять судьба свела нас с симпатичными людьми — работниками Рязанского обкома и Скопинского горкома комсомола. В Скопинском районе и находится интересовавшее нас село Секирино, славное своими удивительными костюмами, голосистыми женщинами и прекрасным фольклорным коллективом.
Поздно вечером мы были в Скопине и на следующее утро отправились в Секирино. Уже при въезде в Секирино ясно ощущаешь, что это необычное село. Прежде всего наше внимание привлекла его архитектура. Если костюм и песни прославили женщин Секирина, то внешний облик добротных, иногда довольно больших, главным образом кирпичных домов был создан мужчинами. Каждый дом был «разделан» по-своему, и такое яркое чувство декоративности сказывалось в этой отделке, что невольно возникало ощущение сказки, которое всегда проявляется, когда видишь игрушки, сделанные руками народных умельцев. Даже кирпичная кладка была превращена в узор, прочерченный белыми, а изредка синими линиями. Резные наличники окон раскрашены обязательно несколькими яркими красками, а сочетание цветов очень близко к орнаменту вышивки костюма. Почти все дома имеют небольшие фруктовые сады, и отягченные зреющими яблоками деревья еще больше увеличивали впечатление сказочности этого села.
Пройти Секирино из конца в конец не так легко — оно растянулось на несколько километров. Днем народу немного, все больше женщины, старики и старухи; мужчины работают на шахтах, расположенных близко от села.
В клубе нас уже ждал Иван Сергеевич Седин, заведующий клубом и руководитель фольклорного коллектива. Это человек, влюбленный в песню и красоту русской природы. Веселый, общительный, улыбчивый, он обладает даром импровизации и в разговоре легко переходит на рифмованную речь; она у него так и льется, так и катится. Возможность показать коллектив, с которым он работает уже несколько лет, видимо, доставила ему удовольствие, да и долг гостеприимства — его свято чтут во многих местах нашей обширной страны — заставлял Ивана Сергеевича приложить немало усилий, чтобы собрать так неожиданно, в дневное время женщин, постоянно занятых хозяйственными заботами. Надо сказать, что в этот день большинство жительниц Секирина было занято уборкой картофеля на приусадебных участках.
Это было интересное и своеобразное зрелище, на которое мы обратили внимание, когда проезжали по селу. На бархатистом черноземе работали женщины в темных кофтах, черных, в белую тонкую клетку поневах и темных платках. Манера повязывать платки очень красивая и очень старинная. По русскому народному обычаю, женщины закладывают косы наперед, от уха к уху. Это создает спереди, почти на макушке, валик. Причесанную голову покрывают или повойником, или большим платом — его концы завязывают сзади, — а сверху надевают более плотный платок. Он оставляет открытым часть повойника, опущенного на лоб, и возвышается острым углом, боковые стороны платка закладывают, концами обвивают шею и их завязывают. Валик из кос расширяет верхнюю часть, а боковые стороны слегка закрывают щеки, и все это делает удивительно красивым и правильным овал женского лица.
Из разговора с местными жительницами я узнала, что в Секирине сохранился обычай: женщинам свыше сорока лет носить описанный костюм в будни. Оказывается, и в настоящее время многие из них ткут поневы в зимние дни.
130. Ожерелки, разметки и полеты — украшения женского костюма села Секирино.
Из уважения к своему руководителю участницы хора оставили домашнюю работу и пришли в клуб. Когда они надели свои праздничные костюмы, то многих трудно было узнать, настолько преобразились их лица, фигуры. В хороший теплый день красота звучания голосов и красота яркой одежды пропадают в помещении, но в нашем распоряжении был небольшой автобус, поэтому все мы уселись в машину и поехали на просторы скопинской земли. Некоторые женщины стали напевать вполголоса. По-видимому, у них была потребность «настроиться», подготовить себя к предстоящему, такому необычному выступлению.
Здесь, среди сжатых полей, зеленых лугов, обсаженной молодыми дубами дороги, капустных огородов и колхозных яблоневых садов, провели мы несколько незабываемых часов, наслаждаясь русскими песнями, зрелищем хороводов и красочными образами секиринских женщин в их старинных костюмах (илл. 64). Когда видишь народную одежду в ее природных условиях, то понимаешь пристрастие русских к красному цвету. На золотистой стерне или на яркой зелени травы, среди темной листвы дубов или между ветками зрелых яблок — везде красный цвет становится еще более интенсивным и радостным, так можно ли и нужно ли было его избегать, когда так велика его эмоциональная насыщенность (илл. 131, 132).
131. Фольклорный коллектив села Секирино Скопинского района Рязанской области. 1971 г.
132. Рязанские яблоки. Село Секирино.
Только к вечеру, когда уже начало смеркаться, вернулись мы в Секирино. Здесь гостеприимный хозяин Иван Сергеевич Седин сытно накормил нас, вместе с участницами хора спел нам еще несколько старинных и современных песен, и около 12 часов ночи мы снова были в Рязани.
Все эти удачные поездки в родные места самодеятельных фольклорных коллективов, знакомство с их участниками укрепили меня в мысли, что их роль в современной культурной жизни нашей страны интересна и значительна. Фольклорные коллективы не столько экзотика, сколько звено в народном наследии наших предков, которое держат руки скромных, но по-настоящему одаренных женщин, хранительниц лучших и жизнеспособных традиций.
Наблюдали ли вы когда-нибудь, как прибывает вода в реке? Весенний паводок ждут все — и люди и природа. Он шумный, бурный, беспорядочный, и течение реки теряет присущий ему ритм, вода мчится в своем ложе как пораженная тяжкой лихорадкой. Смотреть страшно, слушать сладостно. Ведь за этим могучим, с нетерпением ожидаемым взрывом наступит успокоение, и придет пора радости и светлых надежд — весна.
133. Низанные из бус концы шерстяного тканого пояса от женского костюма села Секирино
Так и в человеческой жизни, в бурном потоке жизни общества, наполненном ошибками, страданиями, радостями и горем, вдруг наступает какое-то очищение, словно не все люди, а хотя бы часть из них поднимается над землей и получает силы обозревать все кругом и внимательно всматриваться в прошлое. Великая сила прошлого не только наполняет материальный, видимый, окружающий нас мир, но она живет в нашей крови, невидимой бесконечной цепью связывает нас с поколениями наших близких, далеких и отдаленных предков. И эта связь реально существует, существует в крови и память о них. Она просыпается в людях в минуты внутреннего просветления, когда они поднимаются на новую ступень, приобретают способность видеть дальше и понимать глубже. Тогда интерес к прошлому уже не довольствуется общими положениями — хронологией, списком государственных или общественных деятелей, кратким перечнем важнейших памятников культуры и искусства. Рациональное восприятие фактов уступает место эмоциональному. Тогда возникает жажда по-родному прильнуть к жизни наших предков, узнать об их быте, привычках, нравственных устоях, обо всем, что окружало их. Сами слова «родное», «родные» — свидетели наших кровных связей, и свет этих связей сияет на тех местах, где жили наши предки, и теплится во всех вещах, созданных ими, изнутри, освещаемых их трудом.
Интерес к прошлому среди нашей молодежи, желание не только изучать его, но и собирать уцелевшие предметы народного творчества, народного искусства заметно увеличился в 60 —70-х годах. Тогда-то и начали разыскивать самодеятельные фольклорные коллективы, которые существовали во многих местах нашей страны, но не были известны за пределами своего края или области. Эти коллективы приглашали в столицу, устраивали показы и прослушивания для музыкальной общественности Москвы.
На одном из таких показов, где выступали северные коллективы, участники которых были связаны между собой лишь местом жительства и любовью к пению, я познакомилась с Александрой Эммануиловной Чижовой. Вскоре она пригласила меня на просмотр своего небольшого любительского фильма о празднике «горка» в селе Усть-Цильма.
Усть-Цильма... О нем я когда-то узнала из весьма интересного «Путеводителя по Северу России», изданного «Товариществом Архангельско-Мурманского пароходства» в 1899 году. Об этом селе было написано, что оно — административный центр Печорского уезда, большое и многолюдное (шесть тысяч жителей) и тянется на протяжении 2,5 версты по правому берегу Печоры «напротив устьев Пижмы и Цильмы», и после перечисления административных уездных учреждений прибавлено — «дома незавидной крестьянской постройки».
В XV —XVII веках Усть-Цильма была одним из обширных владений новгородских «пятин» и постепенно заселялась выходцами из Новгородского княжества.
При тогдашних условиях жизни место это казалось неприхотливым и выносливым людям вполне пригодным для жизни и для благоденствия. Оно было богато дорогой рыбой, обильно пушным зверем и имело хорошие речные пути — основные дороги Древней Руси.
На Усть-Цильме новгородцы жили изолированно и долгое время с местным населением не вступали в очень близкое общение. В эпоху раскола остались верны «старой вере». Обычаи, быт — все сохранялось тщательно и неукоснительно. Но... время шло, общение с коренной Русью не прерывалось, и постепенно стал возникать интерес друг к другу между новгородско-печорской молодежью и местными жителями. Немало горя и тем и другим принесло это сближение. Но в результате все население Усть-Цильмы по внешнему виду ясно разделилось на две группы. От смешанных браков появилось потомство менее высоких людей, очень белокожих, с ярким румянцем слегка пурпурового оттенка, с узким красивым разрезом зеленоватых глаз и золотистыми или светло-рыжими волосами. В семьях, из рода в род оберегавших «чистоту крови», потомство сохраняло тот новгородский тип, который сложился еще в незапамятные времена. Высокие, рослые, с правильными чертами и красивым овалом лица, темноволосые, с синими, серыми или мягко-карими глазами и сейчас поражают приезжих особым обаянием своего облика.
Но первое мое знакомство с жителями Усть-Цильмы, вернее, с образом жителей Усть-Цильмы, состоялось на просмотре фильма А. Э. Чижовой. Образ этот сложился из музыки, песен и соцветия костюмов участниц и участников «горки». Своеобразие песен, их необычный строй и мелодия, заметно отличавшиеся от среднерусских народных напевов, пластика их хороводов, грандиозных и торжественных, привели меня в смятение. Передо мною возник образ русских женщин, сохранивших глубокие связи с древнейшими их предками, с далекими пришельцами из «Господина Великого Новгорода», и я поняла — смысл праздника «горки» органически связан со всей жизнью, со всем укладом Усть-Цильмы; это не праздничное развлечение, а праздничное «действо», и костюм в нем занимает не последнее место.
Хотя мужчины принимают участие в празднике, но женщины, как жрицы древнейших времен, являются в нем главными действующими лицами.
Единство, общность людей в празднике прежде всего сказываются в том, что никто не приходит на него в одиночку.
Праздник начинается тем, что торжественно, плавно не идут, а выступают женщины большой организованной группой на место, специально предназначенное для «горки». В недалеком прошлом оно располагалось на высоком берегу Печоры, с которого видны неоглядные просторы этого северного края. По реке же на больших лодках подплывали и мужчины.От зимнего долгого сна Печора просыпается поздно. Еще в мае по ней проплывают отдельные крупные льдины, и часто на первую «николину горку» (22 мая) бывают заморозки, и ледяной ветер с Белого моря пронизывает людей до костей. Но выносливые и терпеливые жители Усть-Цильмы и их гости с Пижмы или из других родственных мест холодную резкую погоду не считают препятствием для праздника первой «горки». Наступает священное время радостного общения с природой, с благодатной землей, снова получившей способность родить и кормить людей. Поэтому так велико значение женщины в праздничном действии «горки», которое всегда и неизменно проходит только на улице, когда ноги ощущают упругость земли, тело радостно вздрагивает от прохладного бодрящего воздуха, наполненного ароматами хвойных деревьев и ожившей реки, а глазам открываются любимые родные места, освещенные пронзительными лучами весеннего солнца.
Автор в цикле новелл и очерков раскрывает поэтические черты народного костюма, рассказывает о том, как связан костюм с природой и народными обычаями. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на широкий круг читателей. Уникальные цветные съёмки были произведены в различных областях РСФСР в основном в начале 70-х годов. ©
Оглавление
Хранители традиций
Работа в музее по изучению народного костюма интересна и увлекательна. Она дает возможность сосредоточиться на частностях, деталях, сопоставить их с целым, уловить взаимосвязи отдельных элементов. Все это помогает глубже понять специфику художественной композиции народного костюма.
Но... как бы ни был хорош любой из костюмов в фондах музеев — это всего лишь музейный экспонат с инвентарным номером и краткой записью в толстой книге: где, когда, у кого был он куплен. А ведь костюм не живет сам по себе, как другие предметы прикладного искусства. По существу, он неотделим от человека. Такая неполная жизнь народной одежды в качестве музейного экспоната всегда оставляет чувство неудовлетворенности в душе. Возникает желание видеть костюм на людях там, где он бытовал, а еще лучше, где сохранился и сейчас. Однако выполнить это желание по ряду причин очень трудно, а иногда даже и невозможно.
Как всегда, выручает случай. Ранней весной 1967 года состоялся вечер фольклорных самодеятельных коллективов, приехавших из разных областей нашей страны. Показ этот устраивали Общество по охране памятников культуры и Центральный Дом народного творчества имени Н. К. Крупской.
В зале Дворца культуры Трехгорки, где происходил показ, перед поднятием занавеса наступила напряженная тишина. Очевидно, большинство зрителей не имело представления о том, что их ожидает. В кратком вступительном слове один из организаторов вечера только перечислил коллективы и назвал районы, откуда они приехали. В полной тишине раздвинулся занавес. Сцена пуста... Мгновение, другое... Изза кулис (справа и слева) медленно, плавно выходят жительницы города Мезени Архангельской области. Выходят в настоящих, подлинных костюмах своих матерей и бабушек. В полном молчании совершают обряд «разведения невест». Обряд этот, как и многие другие старинные обычаи, связан с древними устоями этики русского крестьянства. Весной молодые девушки выходили на улицу водить хороводы не гурьбой, а по двое-трое. Сходились они на лугу, приветствуя друг друга почтительными поясными поклонами, и начинали разводить невест по родовитости и знатности.
Эти качества — родовитость и знатность — в крестьянском быту не всегда были равнозначны материальному достатку. Родовитыми и знатными считались и девушки из семей с незапятнанной репутацией, из рода в род отличавшихся умом, рассудительностью, умением общаться с людьми. Такие семьи уважались в народе, к ним приходили за советом, породниться с ними считалось честью.
124. Фольклорный коллектив села Колыбельское Липецкой области (костюмы: рубашки, плиссированные юбки-поневы из одноцветной ткани, бархатные корсетки, передники, парчовые кички, обмотки — связки бус с множеством лент). 70-е годы XX века. Село Колыбельское Липецкой области.
Сдержанная почтительность и в то же время достоинство в общении друг с другом в этом обряде поражали своей пластической красотой, которая, вероятно, воспитывалась с детства, настолько поведение женщин было естественно и непринужденно. И когда северянки составили хоровод, запели песни, то красота их движений, гармония цветов костюмов, своеобычность мелодий — все слилось воедино, и очарование этим подлинным явлением народного искусства было так велико, что надолго оставило воспоминание у зрителей.
Все фольклорные коллективы в этот вечер показывали свое искусство с большим подъемом. Их настроение поддерживала реакция зрительного зала. Забавным и увлекательным был традиционный танец «Тимоня». От курской свадьбы с причитаниями невесты и ее матери пахнуло глубокой стариной, хотя в горестных воплях невесты, современной советской девушки, конечно, уже не звучал страх перед неведомой судьбой.
Вечер закончил коллектив села Дорожова Брянской области. Село это имеет интересную историю: в XVI и XVII веках в него ссылали по царскому указу скоморохов, осмелившихся выступать с критикой существующих порядков. Скоморохи из вольных людей становились крепостными, обзаводились семьями, имели детей. Вероятно, и у современных жителей Дорожова среди их отдаленных предков были эти скоморохи — уж очень выделяются они горячим темпераментом, неустанностью в пляске и любовью к озорным песням. А как хороши были их костюмы! Вышитые рубахи с черными клетчатыми поневами и яркие вышитые, обязательно с красными кумачовыми полосами «занавески» — фартуки с рукавами, повойники и кички с бисерными «позатыльниками». Широкие бисерные цветные «гайтаны», которым позавидует любая современная модница (как и другие украшения), сохранили все участницы коллектива. Веселье дорожовских женщин было настолько заразительным, что улыбки не сходили с лиц слушателей-зрителей, казалось, еще немного, и к пляшущим на сцене присоединится зрительный зал.
Без преувеличения можно сказать, что настроение после такого концерта было общим — радостно-приподнятым. Все ушли наполненные чувством благодарности к участникам фольклорных коллективов за то, что они сумели бережно сохранить подлинную народную многогранную красоту, и к устроителям этого интересного показа.
Для меня же этот показ был особенно ценен еще и тем, что дал возможность увидеть народный костюм на живых людях, сохранивших с ним подлинную связь, подобную той, какую мы находим в лицах нескольких поколений одной семьи.
В 1969 году работа сложилась так, что мне снова удалось увидеть и услышать фольклорные коллективы жительниц Мезени и Каменки, но не на московской сцене, а на их родине.
Сумрачное небо Архангельска предвещало мелкий частый дождь, а прилетели в Мезень — ясный солнечный день. Солнце в конце сентября, а особенно здесь, севернее Архангельска, светит неярко, и этот чистый, но слабый свет, последний отблеск лета, придавал воздуху чуть заметную голубизну, от которой и стволы берез, и светлая-светлая желтизна их листьев, и бурая трава выглядели почти прозрачными. Участницы фольклорного коллектива собирались довольно медленно — был будний рабочий день, солнце уже клонилось к закату. Однако в этом похолодевшем воздухе, среди молодых березок в саду у Дома культуры голоса звучали особенно звонко и красиво, а синеватый вечерний свет придавал штофному шелку костюмов и золотым девичьим повязкам пастельные оттенки. Нужно сказать, что костюмы участниц коллектива неодинаковы. Девичьи костюмы, состоящие из широкой юбки, белой кисейной рубашки с полукороткими рукавами и безрукавной «коротёны», обшитой золотым позументом, девичьей повязки с широкими лентами, сохранились неизменными от XVIII века. Костюмы же молодых женщин являются очень интересным сочетанием остатков старины с модой 90-х годов XIX века.
Мезень в XVIII веке по приказу Екатерины II была объявлена городом, но вплоть до недавнего времени имела сообщение главным образом водными путями, поэтому там дольше сохранялся старинный костюм как обрядовый, то есть девичий костюм невесты. Но и в такие отдаленные места проникало влияние моды, тем более что какая-то часть жителей, занимаясь рыбным промыслом, имела определенный достаток. Воспитанные в уважении к традициям, молодые женщины старались в своем костюме сохранить что-то от старины, а что-то прибавить от моды. Так были оставлены нетронутыми бархатные кички, надеваемые сверх женского повойника. Очелье кички закрывали шелковым красным платком (сложенным сначала косынкой, а затем в виде ленты), который завязывали спереди, а из кончиков делали ушки (илл. 125).
125. Фольклорный коллектив города Мезени. 60-е годы XX века.
Получался типичный по форме купеческий женский головной убор, широко распространенный в первой половине XIX века. Сохранившиеся же до настоящего времени платья шили из шелковой материи «шанжан» (уток одного цвета, основа — другого) с отрезным лифом и пышными вверху рукавами, какие носили в конце 90-х годов XIX века. Юбку (на две четверти от низа) отделывали узким белым, машинной работы кружевом, таким же кружевом украшали и ворот. Это платье в Мезени называется «сарафан» (!). Старинное название указывает на то, что, по-видимому, еще в середине XIX века молодые женщины действительно носили сарафаны. На плечи обязательно накидывали шелковую или полушелковую шаль с кистями, с крупным тканым рисунком двух или более цветов (илл. 88, 97). Качество шали — а каждая женщина стремилась иметь их несколько — служило вывеской достатка ее хозяйки.
Поселок Каменка находится на противоположном берегу реки Мезени. Когда в советское время в Каменке открыли большой лесопильный завод, то население увеличилось за счет выходцев из Лешукони и окрестных ему деревень. Поэтому старинный народный костюм так же, как и обычаи, сильно отличается от мезенских. Лешуконь — село, а не город, и там самой нарядной считалась одежда из ткани собственного производства. Женщины и девушки Лешукони ткали клетчатые материи, и чем рукодельнее были они, тем мельче делали клетки.
Про этот обычай мне рассказала руководительница фольклорного коллектива Каменки Т. Н. Орешкина. Страстная любительница пения, Таисия Николаевна уже много лет руководит хором самодеятельности Каменки. Она помнит много старинных северных песен, но знает и современные и разучивает их с не меньшим удовольствием, чем народные. Таисия Николаевна знает крестьянские обряды, бытовавшие в Лешукони, и ей удалось поставить на сцене клуба свадебный народный обряд, восстановив его многие местные особенности по записям, передававшимся из рук в руки. Свадьба начинается со сватовства, и главные действующие лица: сват, сваха, отец и мать невесты, дружка — все должны точно знать установленный традицией текст. Воспроизведенный на сцене обряд свадьбы был живым куском старины и вызвал большой интерес у специалистов-этнографов.
Когда слушаешь хор на близком расстоянии, то невольно наблюдаешь лица поющих. Среди участниц фольклорного коллектива мое внимание привлекла немолодая высокая стройная женщина с необыкновенным лицом. Такое лицо забыть нельзя—в течение шести веков его писали древнерусские художники. Оно воплотило эстетическое представление наших предков о женской красоте.
После окончания показа захотелось узнать поближе эту женщину. Скромная и немногословная, она сказала о себе, что очень любит петь и с радостью надевает старинные костюмы, которых у нее два. Один оказался для покоса. Хотя времени у нас оставалось мало — нужно было успеть вернуться в Мезень до начала отлива реки Мезени, — все же мы попросили ее надеть этот редкий красный сарафан с красной рубахой, в котором она еще в 30-е годы ходила на покос. Красота движений нашей новой знакомой, ее легкая походка — все было удивительно ритмично и музыкально, как бывает только у одаренных натур. Нельзя было не поделиться с людьми радостью открытия красоты русской женщины. Так и появился это снимок (илл. 41).
Осень 1970 года привела нас в Липецк. Липецк когда-то принадлежал Воронежской губернии, состав населения которой исторически складывался чрезвычайно интересно. Просторы Воронежского края после падения монгольского ига заселялись русскими служилыми людьми, обязанными охранять Московское государство. В XVIII веке в целях освоения свободных плодородных земель Екатерина II одаривала угодных ей дворян землей, и, чтобы использовать эти наделы, помещики переселяли в черноземье целые деревни и села из районов со скудной землей. Однако выгода от этого насильственного переселения доставалась только помещикам, положение же крепостных крестьян не становилось лучше от перемены места и разорения старого хозяйства. Переселившись в новые места, крестьяне сохраняли костюмы и обычаи родного края. Таким образом, получалось, что в двух соседних деревнях были совсем разные костюмы, но за 20 верст от одной и за 40 от другой можно было встретить опять такие же.
Еще в Москве любители фольклора посоветовали нам съездить в село Колыбельское Липецкой области — там существует интересный самодеятельный фольклорный коллектив.
В Липецком обкоме комсомола наша работа по сбору материала для книги встретила полное сочувствие. Почти каждый сотрудник, к которому мы обращались, старался помочь нам в организации работы. Времени мало, а сделать нужно много, да к тому же в хорошую погоду, то есть без дождя. Выделили нам шофера Диму Бахарева и машину, несмотря на довольно трудное положение с транспортом. Скромный, малоразговорчивый, как большинство застенчивых людей, с доброй веселой улыбкой, Дима стал нашим верным помощником.
В обкоме комсомола нам подтвердили, что в селе Колыбельское есть самодеятельный коллектив и что там живет интересная хранительница старинных песен Фекла Никитична Ивлева. Поехать в Колыбельское можно было только в воскресенье, так получалось по нашему плану. Дима согласился провести свой выходной день за рулем — другого выхода не было.
Дорога в Колыбельское довольно однообразна. До самого горизонта видны убранные поля, перемежающиеся большими площадями сочных, ярко-изумрудных озимых и бархатно-черными пашнями. Кое-где однообразие пейзажа нарушали небольшие рощи в осеннем зареве еще не опавшей листвы.
Дом Феклы Никитичны Ивлевой знают все жители Колыбельского, села большого, где вид солидных аккуратных домов говорит о материальном достатке их обитателей.
В воскресный, не очень погожий день на улице прохожих почти нет, но первая женщина, которую мы встретили, указала нам дорогу к дому Феклы Никитичны Ивлевой. Дверь открыла женщина средних лет и приветливо пригласила нас войти в дом. Дом у Ивлевых построен сравнительно недавно, ни внутренняя планировка и отделка, ни тем более обстановка не имеют ничего общего с крестьянской дореволюционной избой. Современная недорогая мебель, телевизор, чистые скатерти, занавески — все заботливо расставлено, вымыто и вычищено рачительной хозяйкой. В первой комнате у окна сидела худенькая пожилая женщина в темном платке. Большие, глубоко сидящие, окруженные тенями темные красивые глаза доброжелательно смотрели на нас. Длинные лучики морщин в углах глаз придавали им ласковое выражение, затаенную, чуть заметную улыбку. А руки... Крупные, сильные, узловатые кисти рук — это повесть о всей жизни крестьянки. Все, что сработали они за много, много лет, все, что пришлось им вынести, выстрадать,— все это делало их прекраснее и выразительнее, чем прославленные руки на портретах Ван Дейка. Женщина, так поразившая нас своим обликом, и была Фекла Никитична Ивлева.
126. Ансамбль народной музыки «Беседы». Город Калуга. Костюмы, выполненные тарусской фабрикой «Художественная вышивка» по эскизам художников-модельеров и художников по вышивке Зайцевой Н. В., Максимовой Р. В., Покаловой Т. В., Мучковой Т. В., Давыдовой С. С. Таруса, 1985 г.
Поздоровались, представились, рассказали о цели нашего приезда. Пока дочь Феклы Никитичны Ивлевой Надежда Филипповна ходила собирать участников хора, мы беседовали с хозяйкой дома, просили рассказать о себе. Ко времени Великой Октябрьской социалистической революции Фекла Никитична была хотя и молодой, но уже замужней семейной женщиной. Петь любила с детских лет и на всех праздниках в селе была первой запевалой. Любила, очень любила и свой крестьянский праздничный костюм.
«Я у матери-то была одна, и снарядов (так в Колыбельском называли праздничный костюм, от слова «снаряжать»; «снаряжаться») у меня было много. Все ведь сами делали. Пряли шерсть на поневы, прясть-то я была мастерица — тонко, ровно пряла. Лен у нас здесь не сеяли, а к нам приходили коробейники, привозили и пряжу и кудель. Холсты все больше полульняные ткали. Ну а бархат на «корсетки», бусы, ленты, кички и кумач покупали. Бывало, в праздник нарядишься и пойдешь к матери в гости. А младшего, грудного ребенка берешь с собой — оставлять-то не с кем было. И так хорошо, приятно на душе, что ты не хуже других. А готовили-то «снаряды» все больше по ночам, зимой».
Лицо Феклы Никитичны осветилось воспоминаниями и стало еще привлекательнее. Хотелось знать, а как вспоминает она о женском крестьянском труде, и я спросила ее об этом. «Конечно, нелегкий был наш труд-то. А нужно было — и работали. Работящая была, всегда первая в поле. Особенно любила работать вместе, сообща. Вот когда вошли в колхоз, то и стали работать бригадами, выйдем все бабы в поле, и весело, хорошо идет работа, ну и, конечно, пели в поле все. Много ведь песен-то знали». По тону рассказа, по выражению лица было видно, что природа наградила Феклу Никитичну светлой, поэтичной душой, умеющей радоваться жизни, которая научила ее нести тяготу без недовольства и сварливой злобы. Мы попросили нашу хозяйку спеть, пока еще не пришли участницы фольклорного коллектива.
Сначала Фекла Никитична отнекивалась, уверяя нас, что стара уже, голос не тот, а потом, уступая нашим просьбам, запела. Голос уже не имел силы, свойственной поющим крестьянкам, но сохранил красивый тембр, а главное, что привлекало в пении Феклы Никитичны,— музыкальность исполнения и мягкая задушевность:
Ой, на горе калина,
Ой, под горой малина.
...Закончила она свою песню, и стали мы уговаривать, чтобы она надела свой старинный костюм. Эта просьба доставила Фекле Никитичне явное удовольствие (илл. 128).
127. Донце красной бархатной мезенской кички, шитое золотом. XIX век.
128. Портрет Ф. Н. Ивлевой. 1970 г.
Женский костюм села Колыбельского уникальный в Липецкой области. По исследованиям этнографов, далекие предки жителей этого села были переселенцами из Литвы, с течением времени они обрусели, но в женском костюме сохранили главные элементы литовского — плиссированную юбку, называвшуюся в Колыбельском поневой, из одноцветной темно-красной шерстяной ткани, у рубашки — стояче-отложной воротник с острыми концами, форма которого поддерживалась специальным «ожерелком», бархатную «корсетку» и парчовый головной убор, существовавший теперь под названием «кичка». Неизменным элементом праздничного костюма молодой женщины была шейная «обмотка» (большая связка бус) с большим количеством лент (илл. 129).
129. Ф. Н. Ивлева в старинном костюме села Колыбельское.
По словам Феклы Никитичны, такие «снаряды» носили лет до 35, а затем складывали в сундук для старшей дочери. Действительно, парчовая кичка могла украшать только молодое лицо. Свойство парчи таково, что она старит, или, вернее сказать, делает более заметными морщины и обесцвечивает старое лицо. Так, в существовавшем обычае носить этот костюм только в молодом возрасте сказывается эстетическое народное чутье.
К тому времени, как мы стали фотографировать Феклу Никитичну, на дворе их дома, среди привычных ей предметов, собрались и участницы фольклорного коллектива. Собрались, правда, не все. Не было руководительницы этого коллектива, местной учительницы Нины Афанасьевны Ивановой, и некоторых других участниц.
«Пестра погода», по местному выражению, то давала выглянуть солнцу, то принималась поливать нас мелким дождиком. Ветер становился все более порывистым и сильным, и лица певиц зарделись почти девичьим румянцем. Такими их сфотографировал А. Божко, когда они пели, присев на опрокинутую лодку (илл. 124). Репертуар у коллектива большой, кроме старинных, они поют много современных советских песен.
Осенние сумерки в плохую погоду опускаются слишком рано, и, поблагодарив Феклу Никитичну, участниц хора за гостеприимство и пение, мы вынуждены были отправиться в Липецк. По дороге каждый вспоминал нашу встречу с Феклой Никитичной, ее облик, ее пение, ее способность увлечь других любовью к народной песне. Ее рассказы о костюме, о жизни в старой деревне произвели на всех впечатление, а шофера Диму особенно поразило слово «снаряды», которое в представлении молодого человека нашего времени имеет только одно — военное значение.
В сентябре 1971 года нам удалось побывать в Рязани и Рязанской области. Опять судьба свела нас с симпатичными людьми — работниками Рязанского обкома и Скопинского горкома комсомола. В Скопинском районе и находится интересовавшее нас село Секирино, славное своими удивительными костюмами, голосистыми женщинами и прекрасным фольклорным коллективом.
Поздно вечером мы были в Скопине и на следующее утро отправились в Секирино. Уже при въезде в Секирино ясно ощущаешь, что это необычное село. Прежде всего наше внимание привлекла его архитектура. Если костюм и песни прославили женщин Секирина, то внешний облик добротных, иногда довольно больших, главным образом кирпичных домов был создан мужчинами. Каждый дом был «разделан» по-своему, и такое яркое чувство декоративности сказывалось в этой отделке, что невольно возникало ощущение сказки, которое всегда проявляется, когда видишь игрушки, сделанные руками народных умельцев. Даже кирпичная кладка была превращена в узор, прочерченный белыми, а изредка синими линиями. Резные наличники окон раскрашены обязательно несколькими яркими красками, а сочетание цветов очень близко к орнаменту вышивки костюма. Почти все дома имеют небольшие фруктовые сады, и отягченные зреющими яблоками деревья еще больше увеличивали впечатление сказочности этого села.
Пройти Секирино из конца в конец не так легко — оно растянулось на несколько километров. Днем народу немного, все больше женщины, старики и старухи; мужчины работают на шахтах, расположенных близко от села.
В клубе нас уже ждал Иван Сергеевич Седин, заведующий клубом и руководитель фольклорного коллектива. Это человек, влюбленный в песню и красоту русской природы. Веселый, общительный, улыбчивый, он обладает даром импровизации и в разговоре легко переходит на рифмованную речь; она у него так и льется, так и катится. Возможность показать коллектив, с которым он работает уже несколько лет, видимо, доставила ему удовольствие, да и долг гостеприимства — его свято чтут во многих местах нашей обширной страны — заставлял Ивана Сергеевича приложить немало усилий, чтобы собрать так неожиданно, в дневное время женщин, постоянно занятых хозяйственными заботами. Надо сказать, что в этот день большинство жительниц Секирина было занято уборкой картофеля на приусадебных участках.
Это было интересное и своеобразное зрелище, на которое мы обратили внимание, когда проезжали по селу. На бархатистом черноземе работали женщины в темных кофтах, черных, в белую тонкую клетку поневах и темных платках. Манера повязывать платки очень красивая и очень старинная. По русскому народному обычаю, женщины закладывают косы наперед, от уха к уху. Это создает спереди, почти на макушке, валик. Причесанную голову покрывают или повойником, или большим платом — его концы завязывают сзади, — а сверху надевают более плотный платок. Он оставляет открытым часть повойника, опущенного на лоб, и возвышается острым углом, боковые стороны платка закладывают, концами обвивают шею и их завязывают. Валик из кос расширяет верхнюю часть, а боковые стороны слегка закрывают щеки, и все это делает удивительно красивым и правильным овал женского лица.
Из разговора с местными жительницами я узнала, что в Секирине сохранился обычай: женщинам свыше сорока лет носить описанный костюм в будни. Оказывается, и в настоящее время многие из них ткут поневы в зимние дни.
130. Ожерелки, разметки и полеты — украшения женского костюма села Секирино.
Из уважения к своему руководителю участницы хора оставили домашнюю работу и пришли в клуб. Когда они надели свои праздничные костюмы, то многих трудно было узнать, настолько преобразились их лица, фигуры. В хороший теплый день красота звучания голосов и красота яркой одежды пропадают в помещении, но в нашем распоряжении был небольшой автобус, поэтому все мы уселись в машину и поехали на просторы скопинской земли. Некоторые женщины стали напевать вполголоса. По-видимому, у них была потребность «настроиться», подготовить себя к предстоящему, такому необычному выступлению.
Здесь, среди сжатых полей, зеленых лугов, обсаженной молодыми дубами дороги, капустных огородов и колхозных яблоневых садов, провели мы несколько незабываемых часов, наслаждаясь русскими песнями, зрелищем хороводов и красочными образами секиринских женщин в их старинных костюмах (илл. 64). Когда видишь народную одежду в ее природных условиях, то понимаешь пристрастие русских к красному цвету. На золотистой стерне или на яркой зелени травы, среди темной листвы дубов или между ветками зрелых яблок — везде красный цвет становится еще более интенсивным и радостным, так можно ли и нужно ли было его избегать, когда так велика его эмоциональная насыщенность (илл. 131, 132).
131. Фольклорный коллектив села Секирино Скопинского района Рязанской области. 1971 г.
132. Рязанские яблоки. Село Секирино.
Только к вечеру, когда уже начало смеркаться, вернулись мы в Секирино. Здесь гостеприимный хозяин Иван Сергеевич Седин сытно накормил нас, вместе с участницами хора спел нам еще несколько старинных и современных песен, и около 12 часов ночи мы снова были в Рязани.
Все эти удачные поездки в родные места самодеятельных фольклорных коллективов, знакомство с их участниками укрепили меня в мысли, что их роль в современной культурной жизни нашей страны интересна и значительна. Фольклорные коллективы не столько экзотика, сколько звено в народном наследии наших предков, которое держат руки скромных, но по-настоящему одаренных женщин, хранительниц лучших и жизнеспособных традиций.
Наблюдали ли вы когда-нибудь, как прибывает вода в реке? Весенний паводок ждут все — и люди и природа. Он шумный, бурный, беспорядочный, и течение реки теряет присущий ему ритм, вода мчится в своем ложе как пораженная тяжкой лихорадкой. Смотреть страшно, слушать сладостно. Ведь за этим могучим, с нетерпением ожидаемым взрывом наступит успокоение, и придет пора радости и светлых надежд — весна.
133. Низанные из бус концы шерстяного тканого пояса от женского костюма села Секирино
Так и в человеческой жизни, в бурном потоке жизни общества, наполненном ошибками, страданиями, радостями и горем, вдруг наступает какое-то очищение, словно не все люди, а хотя бы часть из них поднимается над землей и получает силы обозревать все кругом и внимательно всматриваться в прошлое. Великая сила прошлого не только наполняет материальный, видимый, окружающий нас мир, но она живет в нашей крови, невидимой бесконечной цепью связывает нас с поколениями наших близких, далеких и отдаленных предков. И эта связь реально существует, существует в крови и память о них. Она просыпается в людях в минуты внутреннего просветления, когда они поднимаются на новую ступень, приобретают способность видеть дальше и понимать глубже. Тогда интерес к прошлому уже не довольствуется общими положениями — хронологией, списком государственных или общественных деятелей, кратким перечнем важнейших памятников культуры и искусства. Рациональное восприятие фактов уступает место эмоциональному. Тогда возникает жажда по-родному прильнуть к жизни наших предков, узнать об их быте, привычках, нравственных устоях, обо всем, что окружало их. Сами слова «родное», «родные» — свидетели наших кровных связей, и свет этих связей сияет на тех местах, где жили наши предки, и теплится во всех вещах, созданных ими, изнутри, освещаемых их трудом.
Интерес к прошлому среди нашей молодежи, желание не только изучать его, но и собирать уцелевшие предметы народного творчества, народного искусства заметно увеличился в 60 —70-х годах. Тогда-то и начали разыскивать самодеятельные фольклорные коллективы, которые существовали во многих местах нашей страны, но не были известны за пределами своего края или области. Эти коллективы приглашали в столицу, устраивали показы и прослушивания для музыкальной общественности Москвы.
На одном из таких показов, где выступали северные коллективы, участники которых были связаны между собой лишь местом жительства и любовью к пению, я познакомилась с Александрой Эммануиловной Чижовой. Вскоре она пригласила меня на просмотр своего небольшого любительского фильма о празднике «горка» в селе Усть-Цильма.
Усть-Цильма... О нем я когда-то узнала из весьма интересного «Путеводителя по Северу России», изданного «Товариществом Архангельско-Мурманского пароходства» в 1899 году. Об этом селе было написано, что оно — административный центр Печорского уезда, большое и многолюдное (шесть тысяч жителей) и тянется на протяжении 2,5 версты по правому берегу Печоры «напротив устьев Пижмы и Цильмы», и после перечисления административных уездных учреждений прибавлено — «дома незавидной крестьянской постройки».
В XV —XVII веках Усть-Цильма была одним из обширных владений новгородских «пятин» и постепенно заселялась выходцами из Новгородского княжества.
При тогдашних условиях жизни место это казалось неприхотливым и выносливым людям вполне пригодным для жизни и для благоденствия. Оно было богато дорогой рыбой, обильно пушным зверем и имело хорошие речные пути — основные дороги Древней Руси.
На Усть-Цильме новгородцы жили изолированно и долгое время с местным населением не вступали в очень близкое общение. В эпоху раскола остались верны «старой вере». Обычаи, быт — все сохранялось тщательно и неукоснительно. Но... время шло, общение с коренной Русью не прерывалось, и постепенно стал возникать интерес друг к другу между новгородско-печорской молодежью и местными жителями. Немало горя и тем и другим принесло это сближение. Но в результате все население Усть-Цильмы по внешнему виду ясно разделилось на две группы. От смешанных браков появилось потомство менее высоких людей, очень белокожих, с ярким румянцем слегка пурпурового оттенка, с узким красивым разрезом зеленоватых глаз и золотистыми или светло-рыжими волосами. В семьях, из рода в род оберегавших «чистоту крови», потомство сохраняло тот новгородский тип, который сложился еще в незапамятные времена. Высокие, рослые, с правильными чертами и красивым овалом лица, темноволосые, с синими, серыми или мягко-карими глазами и сейчас поражают приезжих особым обаянием своего облика.
Но первое мое знакомство с жителями Усть-Цильмы, вернее, с образом жителей Усть-Цильмы, состоялось на просмотре фильма А. Э. Чижовой. Образ этот сложился из музыки, песен и соцветия костюмов участниц и участников «горки». Своеобразие песен, их необычный строй и мелодия, заметно отличавшиеся от среднерусских народных напевов, пластика их хороводов, грандиозных и торжественных, привели меня в смятение. Передо мною возник образ русских женщин, сохранивших глубокие связи с древнейшими их предками, с далекими пришельцами из «Господина Великого Новгорода», и я поняла — смысл праздника «горки» органически связан со всей жизнью, со всем укладом Усть-Цильмы; это не праздничное развлечение, а праздничное «действо», и костюм в нем занимает не последнее место.
Хотя мужчины принимают участие в празднике, но женщины, как жрицы древнейших времен, являются в нем главными действующими лицами.
Единство, общность людей в празднике прежде всего сказываются в том, что никто не приходит на него в одиночку.
Праздник начинается тем, что торжественно, плавно не идут, а выступают женщины большой организованной группой на место, специально предназначенное для «горки». В недалеком прошлом оно располагалось на высоком берегу Печоры, с которого видны неоглядные просторы этого северного края. По реке же на больших лодках подплывали и мужчины.От зимнего долгого сна Печора просыпается поздно. Еще в мае по ней проплывают отдельные крупные льдины, и часто на первую «николину горку» (22 мая) бывают заморозки, и ледяной ветер с Белого моря пронизывает людей до костей. Но выносливые и терпеливые жители Усть-Цильмы и их гости с Пижмы или из других родственных мест холодную резкую погоду не считают препятствием для праздника первой «горки». Наступает священное время радостного общения с природой, с благодатной землей, снова получившей способность родить и кормить людей. Поэтому так велико значение женщины в праздничном действии «горки», которое всегда и неизменно проходит только на улице, когда ноги ощущают упругость земли, тело радостно вздрагивает от прохладного бодрящего воздуха, наполненного ароматами хвойных деревьев и ожившей реки, а глазам открываются любимые родные места, освещенные пронзительными лучами весеннего солнца.
Оригинал взят у mamlas в Поэзия народного костюма. Хранители наследия, Ч.2/3
mamlas в Поэзия народного костюма. Хранители наследия, Ч.2/3
Начало
Как в смене времен года природа сохраняет строгий определенный порядок, так и «горка» подчинена раз и навсегда установленной последовательности в чередовании ее частей.
Как только толпа женщин проходит на место для «горки», они сразу же, но без суетливости, расходятся направо и налево, образуя правильный круг. Круг на земле — отражение круга солнца. С этого круга, призывающего или, может быть, даже заклинающего солнце и воздающего ему хвалу, и начинается действо «горки». Женщины видны как на ладони. Те, кто не участвует непосредственно в праздничных действах, стоят на почтительном расстоянии в ожидании — вот, сейчас...
Если собрать всех обитающих на земле экзотических крупных птиц с пестрым оперением, то едва ли их затейливое разноцветие выдержит сравнение с костюмами усть-цильмских женщин на празднике «горка». Традиционный русский народный северный костюм несколько видоизменился в Усть-Цильме, но не столько в отдельных его частях, сколько в пропорциях. Сочетание же ярких, самых неожиданных цветов и разнообразных фактур настолько смело и красиво, что громадный хоровод можно уподобить волшебному соцветию драгоценных камней (илл. 134).
134. Старинный праздничный женский костюм села Усть-Цильма. Коми АССР, Печорский район, село Усть-Цильма.
Сильным звонким голосом запевает одна из женщин специальную «горочную» песню, и вся масса хоровода подхватывает ее. По мере приближения песни к концу изменяется рисунок движения хоровода — круг начинает сжиматься и образуются сначала две линии, а затем квадрат, в центре которого неожиданно возникает цепь. Цепь закручивается спиралью и раскручивается в «плетень». И вот тут возникает (совершенно неожиданно для зрителя) изумительная по пластике форма движения рук, плеч, головы, покрытой платком с длинной шелковой бахромой. Руки женщин в движении переплетаются — каждая из них кладет левую руку на плечо впереди стоящей, а правой придерживает пальцы левой руки стоящей сзади нее. При такой пластической схеме концы платков и особенно бахрома тянутся за руками, подчеркивая и дополняя их движение. И кажется, что громадный сказочный «змий», неотразимый в своем многоцветном великолепии, обвивает всех женщин и заставляет их двигаться, как бы превращая их в своих служанок. И в то же время в этом волнообразном движении живет и образ воды, которой так богат наш северный край и без которой нет жизни на земле. Всех хороводных фигур — построений — семь, но «цепь» и «плетень» — художественная кульминация действа «горки». Они как бы символизируют единство человека, земли, солнца, воды и неба. Все эти связи в понимании народа нерасторжимы и вечны.
Радость от пения, от ритма движений, от слаженности хоровода и от общения друг с другом во время действа «горки», со слов его участниц, бывает так велика, что невольно забываются все обиды, недоразумения, счеты между собою. Хочется все время пребывать в этом состоянии, снова и снова наслаждаться и песнями и хороводами.
Первая часть праздника — «хоровод» — «плетень» — длится около трех часов и после окончания «раскручивания плетня» завершается общей пляской, очень интересно построенной. Начинают эту пляску двое. Взявшись под руки крест-накрест и немного покружившись, они разъединяются и, продолжая кружиться, берут каждый себе по другому партнеру и.т. д. Таким образом, все участники «горки» начинают кружиться парами, образуя два круга, которые двигаются навстречу друг другу.
А. Э. Чижова, балетмейстер по профессии, сумела снять действо «горки» так, что все характерные особенности ее пластически-танцевального решения, зафиксированные кинокамерой, стали четко видны.
В Усть-Цильму мне удалось попасть только через несколько лет после просмотра фильма А. Э. Чижовой. Село оказалось огромным. Дома «незавидной крестьянской постройки», как было написано в путеводителе 1899 года, уже сменились добротными новыми домами, обшитыми тесом, покрашенными разноцветной краской. Почти на каждом доме, где обычно помещают его номер, красной или коричневой краской были выведены пятиконечные звезды, иногда по одной, иногда несколько — знак того, что хозяин дома, его сыновья или братья погибли на Великой Отечественной войне или вернулись инвалидами. Глубокое уважительное отношение к погибшим или умершим дома инвалидам Отечественной войны сказывается со стороны их односельчан в том, что в день, когда по древнему обычаю поминали всех погибших воинов (11 сентября), они все в торжественном безмолвии, одетые в соответствующие старинные одежды («смирное платье»), посещают свое «кладбище героев», где похоронены их близкие — защитники Родины, и там поют «поминальные плачи».
Усть-Цильма расположена на очень высоком берегу Печоры, который имеет еще изрядной высоты уступ — приблизительно на расстоянии одного километра от края берега, а за ним, уже в отдалении, синеет полоса леса. Главная улица, то поднимаясь на пригорки, то опускаясь в лощины — следы стоков воды при разливе в те первобытные времена, когда Печора была громадной широкой рекой,— по всей своей почти трехкилометровой протяженности имеет только с одной (правой) стороны северный «тротуар» — деревянные «мостки». Левая же сторона — береговая, почти пустая, отдельные дома на ней расположены редкими, небольшими кучками. На этой стороне долгое время праздновалась «горка», и на этой же стороне за солидной ажурной железной оградой находится «кладбище героев». Берег живописный, укреплен природой: кустарником и небольшими купами деревьев, главным образом сосны. Около домов сделаны палисадники — нововведение недавнего времени, в которых посажены и ухожены садовые цветы средней полосы европейской части России.
Внешний вид Усть-Цильмы весьма современный. Старинных северных домов на высокой «подклети» почти нет. Во всяком случае, не они характеризуют это древнее селение. Единственная северная деталь — маленькие окна. Жестокие морозы и сильные ветры заставляют жителей севера особенно заботиться о сохранении тепла. Новые кирпичные или сборные плиточные дома стандартны и бесхарактерны, как и во многих других местах нашей страны.
В Усть-Цильму мы смогли отправиться только в конце августа. Путь был трудный, и из Сыктывкара в Усть-Цильму мы прилетели только вечером. Нас ждали, встретили хорошо и обещали на следующий же день собрать женщин — основную группу певиц и «заводил» на празднике «горка».
Главной целью нашей поездки было знакомство с народными праздничными традициями, с праздничными одеждами — этой великой областью народного творчества. Выявление старых элементов и появление новых в местном северном костюме было также очень ценно для меня.
Мы еще не видели тех женщин, с которыми нам нужно было беседовать, слушать их пение и, к великому их удовольствию, фотографировать, но, по сложившейся привычке, по дороге из гостиницы в Дом культуры невольно всматривались и разглядывали всех, попадавшихся нам навстречу. И вдруг особое внимание привлекла женщина, удаляющаяся от нас. Ее плавная, легкая и неторопливая походка, ее необычный костюм, не случайный, а специально подобранный, все в ее облике, далеко еще не полном — ведь видна была только спина,— все свидетельствовало об индивидуальном вкусе, даже, можно сказать, о личности. Но остановить ее уже не было возможности, а по пути в Дом культуры нам нужно было еще зайти в местный краеведческий музей. И все-таки позже нам удалось встретить эту женщину. Темная юбка, черное с каким-то почти неуловимым отливом бархатное полупальто покроя 10-х годов XX века. По старому русскому обычаю волосы заплетены в две косы и уложены спереди высоко от уха к уху. Голова покрыта оранжевым платком с розами и сверкающей золотистой ниточкой (илл. 135). Продолговатое свежее, с румянцем лицо и золотистые волосы... Лицо спокойно и озарено чувством собственного достоинства. Не напускного, но врожденного глубинного, доставшегося от предков, как и умение прекрасно работать и петь. Это оказалась одна из главных ведущих в празднике «горка» — Ф. П. Жданова.
135. Фотина Петровна Жданова. Усть-Цильма.
Я обратилась к ней с просьбой разрешить ее сфотографировать в старинном костюме. Ей уже сообщили о нашем приезде и было поручено собрать актив певиц и певцов. Мужчин, отдающих свой досуг пению, в Усть-Цильме не так много.
Фотина Петровна пригласила нас к себе в дом. В добротном большом доме с современной мебелью (в жилых комнатах одних сервантов с дорогой посудой было четыре!) самой приятной и уютной была большая кухня. Белая, светлая, с чистой и красиво расставленной кухонной утварью на небольших полках, развешанных по вкусу и надобностям хозяйки. Известно, что кухня своего рода характеристика хозяйки. В ее внешнем виде, в заведенном порядке сказываются определенные черты характера человека.
Фотина Петровна проработала много лет на ферме. Как знатная доярка, выходившая к тому же большое количество племенного скота, приезжала в Москву, имела немало наград. Обо всем этом она рассказывала очень сдержанно, без всякого хвастовства, и понятно было, что ее внутренний мир — ее сокровище, которое она бережет от посторонних, способных нарушить сложившийся в ее душе порядок.
Ее эмоциональный мир находил выход в любви и преданности народным песням, праздникам «горки», к которым она всегда истово готовилась. Подготовка к праздникам прежде всего начиналась с костюма. Немало денежных премий истратила Фотина Петровна на дорогие шелковые, парчовые и бархатные отрезы, чтобы блистать на праздниках, изумлять односельчан красотою своих нарядов. На празднике «горка» женщины меняют костюм до трех раз, самый «богатый» и красочный надевают на главную, первую, часть.
Все русские народные костюмы отличаются большой декоративностью, но достигается она главным образом тканым или вышитым рисунком на главных частях или закраинах его. Заметные издали, они особенно хороши при ближайшем рассмотрении. Иное мы видим в женских нарядах Усть-Цильмы.
Вся окружающая людей природа в их подсознании принимает участие в празднике. Она для них служит тем храмом, в котором происходит таинство единения человека и природы. И храм этот не имеет границ. Не имеет ограничения и толпа людей на праздничном действии «горки». Только тогда, когда их нельзя сосчитать, и будет настоящий праздник. В этой безграничности природы и бессчетности массы людей скрыта идея вечности, ибо вечное не имеет ни границ, ни числа. Поэтому и женский усть-цильмский костюм построен на разнообразных сочетаниях цветов и оттенков тканей, перекликающихся с сиянием небесной радуги, и крупные части его хорошо видны и на далеком расстоянии.
Белый цвет в нем почти отсутствует. Все рубашки делают из цветных тканей. Верхняя часть рукавов — от горловины до конца плеча — обязательно парчовая, она называется «ластовица» (в остальных северных районах и в средней части России ластовицей называют квадратную или ромбовидную вставку в месте соединения стана рубашки и нижнего шва рукава). В отдаленные времена эту ластовицу всегда вышивали золотом. Сарафаны в Усть-Цильме превратились в юбки на помочах. Их делают прямыми. Северных косоклинных сарафанов здесь не носят. На сарафан надевают передник из цветной шелковой ткани с узором или одноцветный, но непременно с золотой или серебряной бахромой (илл. 136). Сверх всех этих одежд девушки носят северную «коротену», но сильно измененную и которая на установившемся женском костюме кажется лишней деталью. Лямки у нее длинные, и поэтому грудь остается открытой, что сильно изменяет пропорции, делит фигуру на три части, соотношение которых далеко от совершенства.
136. На берегу реки Печоры... Усть-Цильма.
Обязательная часть костюма — шейные украшения, главным образом широкие плоские цепи. Они спускаются ниже талии, и, чтобы цепи не мешали женщинам двигаться во время хоровода и заключительной пляски, нижнюю часть их засовывают под передник (илл. 137). Усть-Цильма не имеет жестких головных уборов. О высокой цилиндрической новгородской кичке здесь даже и не слыхали, но все же шелковый тканый платок с бахромой надевают на жесткий каркас. Этот каркас в виде повязки, довольно высокий спереди и низкий на затылке, крепко держится на заложенных спереди косах, и повязанный платок спереди похож на сольвычегодскую разлатую кичку.
137. Участники праздника «горка» в своих старинных костюмах около дома ветерана Великой Отечественной войны В. Г. Чупрова. Усть-Цильма, 1984 г.
Даже в отдельности каждый старинный женский усть-цильмский костюм производит впечатление монументального, торжественного одеяния. Когда же множество женщин в таких вот, разных по цвету, но единых по форме и пропорциям, костюмах выходят на просторы своего края и поют свои изумительные песни, то зрителей невольно охватывает трепет восторга: они словно переносятся в иную, неведомую им жизнь, в которой сливаются воедино музыка, сказка, былина и яркое оперение жар-птицы.
Во время праздничного действа трудно выделить и рассмотреть каждый костюм, поэтому мы решили сфотографировать лишь небольшую группу женщин в плавном движении хоровода. Они сами выбрали ту часть берега, где когда-то начинался праздник «горки». Лучи заходящего солнца обласкали их и заиграли на костюмах, превращая современные ткани в драгоценные сказочные материи (илл. 134).
Уважение к дедовской старине сохраняется и у какой-то части молодежи. Самой торжественной свадьбой считается та, на которой невеста бывает одета в традиционный усть-цильмский костюм новобрачной. Как раз незадолго до нашего приезда состоялась такая свадьба, и новобрачная, обликом своим похожая на Снегурочку, способную растаять от любви, согласилась (не без колебаний) снова надеть этот костюм. Самое начало ее новой жизни хотелось украсить на фотографии не только костюмом, но и красивым домом как символом семейного счастья. А дом такой есть в Усть-Цильме. Инвалид Отечественной войны Виссарион Григорьевич Чупров уже несколько лет, несмотря на расстроенное здоровье, украшает свой дом. Все делает сам, и тяга к красоте наполняет его жизнь радостью, отгоняет черные мысли о болезнях. Доставляет радость Виссариону Григорьевичу и то, что большинство приезжающих обращают внимание на его дом, любуются им, поэтому он охотно разрешил нам запечатлеть его как образец самодеятельного искусства. На фоне этого дома мы и сфотографировали новобрачную и односельчан в традиционных народных костюмах (илл. 139, 140 и др.).
138. Полный костюм молодухи (рубашка из цветного шелка с узором и светлыми «ластовицами», сарафан шелковый, передник из другой по цвету и оттенку шелковой ткани обшит по краю узкой красной лентой. Серебряная бахрома пришита почти посередине передника, серебряная парчовая коротена — единственное светлое пятно в сине-лилово-оранжевой переливчатой гамме этого костюма. Каркас под головным платком придает ему форму низкого кокошника. Нагрудное украшение — массивная цепь — внизу спрятано под коротену). Усть-Цильма.
139. Новобрачная в свадебном костюме. Усть-Цильма.
140. Портрет новобрачной. Усть-Цильма.
141. Кукла в девичьем усть-цильмском наряде.
Едем, опять едем... Едем в Каргополь. Пока что этот «озерный край» окружен для нас тайной. Мы располагали лишь некоторыми, хотя и очень интересными сведениями о нем из специальной литературы да рассказами москвичей, побывавших в этом краю.
Как приветливый хозяин, распахнул перед нами Каргопольский край своеобразную красоту свою, когда мы только проехали пристанционный поселок Няндома. Окрестности дороги изменились почти внезапно. После спокойных небольших лугов вдруг появились как бы сбежавшие для радостного приветствия яркие зеленые холмы, беспокойные в своих разнообразных формах, суетливо обгоняющие друг друга. Крохотный перелесочек или крупные одинокие деревья то там, то сям украшали их гладкую бархатную поверхность. И между этими холмами покоились небольшие озера. День был пасмурный, синеватые тучи бродили по небу и, отражаясь, передавали озерам свой цвет. Зависимость озерной воды от цвета неба заставила остро почувствовать живую вечную связь земли и неба. Так людские голубые и синие глаза становятся более яркими даже от близости нескольких васильков.
Настроение, вызванное дорожным пейзажем, казалось, должно было предвещать и большую удачу в Каргополе. Тем более что первый житель Каргополя, с которым мы должны встретиться, был человек незаурядный. Сейчас много и часто пишут о «вещизме», о страсти к накопительству, но есть у нас в стране и люди, охваченные стремлением собрать что-то не для себя, а для людей, показать им жизнь и быт их предков. К таким людям принадлежит и Николай Федорович Аннин.
142. Каргопольская верхняя одежда — балахон. Село Архангело Каргопольского района.
В незапамятные времена, может быть в XVI или XVII веке, жила в Новгороде вдова Анна с тремя сыновьями. Трудно было вдове растить трех детей, вечно ее семья перебивалась с хлеба на квас, и когда выросли сыновья, то подались они на север, на реку Онегу. И до них уже немало новгородцев уходило осваивать новые земли. Но выбранное братьями место принесло им удачу. От каждого из них возникло поколение, однако всех их звали Аннины, по имени вдовы Анны, матери трех братьев. Из этого рода и Николай Федорович Аннин. Родословную свою он узнал от стариков и, почитая своих предков, загорелся желанием создать музей крестьянского быта. Ему удалось собрать многое, при этом утварь, инструменты, бытовавшие в крестьянстве, собраны у него в хронологическом порядке: осветительные приборы, например, от светца для лучины до электрической лампочки и даже современной недорогой люстры; гладильные приборы — от рубеля со скалкой до электроутюга с увлажнителем и т. д. Но костюмов, особенно женских, у него нет — надеялся на сундуки своей матери, тщательно охраняемые в свое время. Однако семейные обстоятельства, преклонный возраст А. А. Анниной заставили ее передать сундук с драгоценным для нее содержимым — крестьянской одеждой — дочери. А дочь распорядилась материнским добром по-своему. И от всего былого богатства остался один сарафан, одна кумачная рубашка с домотканой клетчатой подставой и узкой браной цветной подолицей и верхняя северная крестьянская женская одежда, называемая А. А. Анниной — «балахон». Под этим названием на Севере бытовала летняя полукороткая без подкладки одежда из шерстяной довольно плотной ткани домашнего производства. Ее покрой — плотно облегающий фигуру отрезной лиф до талии, к нему пришита баска — прямая, чуть расширенная в боках, а на спинке она сделана из трех частей, создающих три глубокие расклешенные фалды (илл. 142). Надо отдать должное этому виду крестьянской одежды — покрой ее интересный, и «балахон» хорошо сидел на тонкой девичьей фигуре, а четкость фалд на спине свидетельствовала о знании правил положения нитей ткани на них (илл. 147).Сарафан из холщовой набойки и рубашка были будничной одеждой крестьянок, но именно эта одежда не только прекрасно гармонировала с окружающей природой, но и была как бы ее дополнением, ибо без нее природа теряла какую-то часть своего обаяния. Как заманчивы были красные рукава рубашки и светлый платок на зелено-желтом лугу (илл. 145). А уж если выходили на сенокос женщины и девушки Каргопольского края, то скошенный луг, казалось, снова покрывался цветами. И как цветы склоняются под дуновением ветра, так ритмично, плавно и согласно выполняли они свою работу.
143. Ф. П. Жданова в малице — основной зимней одежде женщин Усть-Цильмы (малица сделана из оленьего меха, он служит подкладкой, а сверху — малицыно платье из шелковой с серебристой блестящей нитью ткани типа «космос». Капюшон-капор и рукавички, пришитые к рукавам, из оленьего меха). Усть-Цильма, 1984 г.
144. Закладное каргопольское ткачество — нижняя часть передника. Начало XX века. Село Архангело Каргопольского уезда Олонецкой губернии.
145. Будничная одежда крестьянок Каргопольского края. Начало XX века. Село Архангело Каргопольского уезда Олонецкой губернии.
146. Каргопольская вышивка по холсту — подолица. Конец XIX — начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
147. Каргопольский балахон. Вид со спины. Село Архангело Каргопольского района.
Еще в отдаленные времена Каргополье было хранителем русской народной эпичесской поэзии. Многое принесли с собой новгородцы — обычаи, искусство, умение украшать свой быт, костюмы, но особенно сохраняли они как живую память о Великом Новгороде, как часть жизни родного края — сказания, былины и песни, передавая их из уст в уста своим потомкам. В XIX веке эта область народного творчества привлекала пристальное внимание русских ученых; много былин, песен, погребальных причитаний было записано, особенно в районе Кенозера.
Любовь к песне, желание выразить песней свое душевное состояние характерно и для современных жителей Каргополя. Собраться вместе и «всласть» попеть — обычное явление, особенно среди женщин старшего поколения. К одной из таких женщин мне и рекомендовали обратиться. Прасковья Владимировна Ботутина рассказала мне, какое значение для нее имеет песня. От природы она была музыкальна и еще в детстве быстро запоминала все, что пела ее мать. Замуж вышла по любви, но мало радости принесла ей жизнь. Муж, горячо любивший ее, рано умер от туберкулеза. «И такая тоска на меня напала, — рассказывала Прасковья Владимировна, — вот тогда-то я и запела. Делаю что по дому, работаю ли в поле, все пою от тоски. Голос у меня был звонкий, высокий. А теперь высоко уже петь не могу».
Постепенно, продолжала она свой рассказ, к ней стали присоединяться соседки, знакомые, и собираться петь вместе стало уже правилом. Правило это особенно укоренилось во время Великой Отечественной войны. Прасковья Владимировна была мастерица сочинять частушки, которые неоднократно от нее записывали и фольклористы и любители.
Частушки эти давали возможность посмеяться, пошутить даже над тяготами военной жизни и вносили в нее хотя бы маленькие искорки веселья. Однако специально надевать старинные костюмы на посиделки среди женщин военного времени никому не приходило в голову. Вынимали и надевали старинные наряды те, у кого уже была сильно изношена их обычная городская одежда, и только в 60 —70-х годах женщины поняли, что старинная песня и старинный костюм тесно между собой связаны.
К сожалению, собрать эту маленькую фольклорную группу, сформировавшуюся вокруг Прасковьи Владимировны, уже не было возможности. Кто-то уехал из Каргополя, кто-то умер...
В сорока километрах от Каргополя стоит деревня Тихменга. Особой живописностью место это не отличается. Дома добротные, современной с палисадниками постройки, но встречаются и на высоком подклете, хотя в настоящее время высокий подклет не имеет уже хозяйственного значения — лошадей и телег нет, редко кто имеет и корову. Даже при беглом взгляде видно, что жители Тихменги живут в достатке. Как и многие в Каргопольском крае, они любят петь. Эту склонность для их пользы и радости сумела направить по хорошему руслу местная учительница Клавдия Васильевна Халикова. Она сорганизовала женщин, совхозных пенсионерок, и вот уже десять лет работает с ними. Этот фольклорный самодеятельный коллектив стал известным не только в округе, но и в области. Двое из участниц — Малыгина Клавдия Федоровна и Исакова Валентина Николаевна — солистки, они же играют на балалайках и хорошо подбирают по слуху аккомпанемент, что помогает хору держать музыкальный строй. Нас ожидали в крайнем доме Тихменги. Дальше уже простирались луга, кое-где из них в низких, более сырых местах рос кустарник, а в отдалении была видна кромка невысокого, молодого леса. В солнечный день свежая, разных оттенков зелень источала непередаваемый аромат трав, хвои и лиственных деревьев, и воздух был настолько упоительным, что, казалось, каждый вдох сразу же приносит тебе невидимые крупицы жизни, такие нужные и такие сладкие для всех.
Участницы фольклорной группы — их было восемь — с явным интересом спешили на встречу с нами. Каждая несла в руках узел со своим костюмом. Большинству их костюмы достались по наследству от матерей или даже бабушек, это были праздничные кашемировые сарафаны, обычные для Каргопольского края. Широкие, прямые (по покрою) они были по верхнему краю заложены кругом небольшими складками, которые из-под обшивки свободно расходились на груди, а затем скреплялись фартуком — обязательной частью праздничного костюма. Белые (праздничные) рубашки имели широкие пышные рукава, но не длинные (илл. 148), с облегающими вышитыми манжетами, обшитыми по краю довольно широкой, заложенной мелкими складками кружевной оборкой (илл. 149). Праздничные фартуки у всех певиц, по обычаю их матерей, были сделаны из той же ткани и такого же цвета, как и сарафаны. Когда они вынули платки и стали ими покрывать головы, я спросила: «А где же ваши шитые золотом кики с рогом?» Они хором ответили: «А наши родители были небогатые, и у матерей кичек не было». Это лишний раз подтвердило мои выводы: кичка, или, вернее, «кика с рогом», как более древний и дорогой головной убор сохранялась главным образом в более зажиточных крестьянских семьях, и в конце XIX века ее носили по большим праздникам, но не с сарафаном, а с платьем (крестьянский вариант городского модного платья 90-х годов XIX в.). Это «старинное платье», как называют его в Каргопольском крае, шили из шелковых на бумажной основе тканей с тканым цветным рисунком. Подобный рисунок мы встречаем на очень распространенных на Севере шалях (см. илл. 88, 89). «Старинное платье» состояло из широкой (в сборку) юбки и «казачка» — узкого, облегающего фигуру лифа (из 12 частей) со сборчатыми сверху, но узкими внизу рукавами. Под такой лиф в городе полагался корсет, а в деревню корсет еще не успел проникнуть, поэтому деревенские модницы, изменившие своему традиционному сарафану, имели вид довольно убогий, с точки зрения горожанок.
Малиновые же сарафаны тихменской группы не имели никаких мишурных отделок, разнообразных нашивок, так назойливо украшающих костюмы многих самодеятельных и несамодеятельных коллективов. Они, эти сарафаны, радовали своей простотой, хорошо гармонировали с внешностью певиц, были близки им, как всегда дочери бывают близки вещи матери.
148. Фольклорный ансамбль деревни Тихминга Каргопольского района. 1985 г.
149. Группа участниц фольклорного ансамбля деревни Тихминга.
Сначала певицы несколько стеснялись, не знали, с чего начать, но четкие ритмичные звуки балалайки включили их в привычное состояние, и они подхватили задорную плясовую песню. Тихменгская фольклорная группа имеет довольно обширный репертуар, но, к сожалению, и довольно пестрый. Многие городские песни конца XIX — начала XX века про «несчастную женскую любовь», про измену любимого и т. д. проникли в деревни, были обработаны местными любителями пения, крепко там обосновались и особенно полюбились во время Великой Отечественной войны. Это имело свои глубокие эмоциональные основания, и шестидесятилетним женщинам эти песни уже кажутся старинными.
Никакая, пусть даже самая прекрасная сцена для настоящего фольклорного коллектива, составленного из подлинно деревенских жителей, не может сравниться с зеленым лугом и околицей деревни. Как только певицы собрались вместе и выстроились (илл. 148), от малинового цвета их сарафанов стала более яркой зеленая трава, лучи солнца «выбелили» их рубашки до ослепительной белизны, и отраженный от них свет засиял на женских лицах, делая их более рельефными (илл. 149). И люди, и одежда, и скромная северная природа составили одно целое, и еще раз мы убедились в их неразрывной органической связи.
Как в смене времен года природа сохраняет строгий определенный порядок, так и «горка» подчинена раз и навсегда установленной последовательности в чередовании ее частей.
Как только толпа женщин проходит на место для «горки», они сразу же, но без суетливости, расходятся направо и налево, образуя правильный круг. Круг на земле — отражение круга солнца. С этого круга, призывающего или, может быть, даже заклинающего солнце и воздающего ему хвалу, и начинается действо «горки». Женщины видны как на ладони. Те, кто не участвует непосредственно в праздничных действах, стоят на почтительном расстоянии в ожидании — вот, сейчас...
Если собрать всех обитающих на земле экзотических крупных птиц с пестрым оперением, то едва ли их затейливое разноцветие выдержит сравнение с костюмами усть-цильмских женщин на празднике «горка». Традиционный русский народный северный костюм несколько видоизменился в Усть-Цильме, но не столько в отдельных его частях, сколько в пропорциях. Сочетание же ярких, самых неожиданных цветов и разнообразных фактур настолько смело и красиво, что громадный хоровод можно уподобить волшебному соцветию драгоценных камней (илл. 134).
134. Старинный праздничный женский костюм села Усть-Цильма. Коми АССР, Печорский район, село Усть-Цильма.
Сильным звонким голосом запевает одна из женщин специальную «горочную» песню, и вся масса хоровода подхватывает ее. По мере приближения песни к концу изменяется рисунок движения хоровода — круг начинает сжиматься и образуются сначала две линии, а затем квадрат, в центре которого неожиданно возникает цепь. Цепь закручивается спиралью и раскручивается в «плетень». И вот тут возникает (совершенно неожиданно для зрителя) изумительная по пластике форма движения рук, плеч, головы, покрытой платком с длинной шелковой бахромой. Руки женщин в движении переплетаются — каждая из них кладет левую руку на плечо впереди стоящей, а правой придерживает пальцы левой руки стоящей сзади нее. При такой пластической схеме концы платков и особенно бахрома тянутся за руками, подчеркивая и дополняя их движение. И кажется, что громадный сказочный «змий», неотразимый в своем многоцветном великолепии, обвивает всех женщин и заставляет их двигаться, как бы превращая их в своих служанок. И в то же время в этом волнообразном движении живет и образ воды, которой так богат наш северный край и без которой нет жизни на земле. Всех хороводных фигур — построений — семь, но «цепь» и «плетень» — художественная кульминация действа «горки». Они как бы символизируют единство человека, земли, солнца, воды и неба. Все эти связи в понимании народа нерасторжимы и вечны.
Радость от пения, от ритма движений, от слаженности хоровода и от общения друг с другом во время действа «горки», со слов его участниц, бывает так велика, что невольно забываются все обиды, недоразумения, счеты между собою. Хочется все время пребывать в этом состоянии, снова и снова наслаждаться и песнями и хороводами.
Первая часть праздника — «хоровод» — «плетень» — длится около трех часов и после окончания «раскручивания плетня» завершается общей пляской, очень интересно построенной. Начинают эту пляску двое. Взявшись под руки крест-накрест и немного покружившись, они разъединяются и, продолжая кружиться, берут каждый себе по другому партнеру и.т. д. Таким образом, все участники «горки» начинают кружиться парами, образуя два круга, которые двигаются навстречу друг другу.
А. Э. Чижова, балетмейстер по профессии, сумела снять действо «горки» так, что все характерные особенности ее пластически-танцевального решения, зафиксированные кинокамерой, стали четко видны.
В Усть-Цильму мне удалось попасть только через несколько лет после просмотра фильма А. Э. Чижовой. Село оказалось огромным. Дома «незавидной крестьянской постройки», как было написано в путеводителе 1899 года, уже сменились добротными новыми домами, обшитыми тесом, покрашенными разноцветной краской. Почти на каждом доме, где обычно помещают его номер, красной или коричневой краской были выведены пятиконечные звезды, иногда по одной, иногда несколько — знак того, что хозяин дома, его сыновья или братья погибли на Великой Отечественной войне или вернулись инвалидами. Глубокое уважительное отношение к погибшим или умершим дома инвалидам Отечественной войны сказывается со стороны их односельчан в том, что в день, когда по древнему обычаю поминали всех погибших воинов (11 сентября), они все в торжественном безмолвии, одетые в соответствующие старинные одежды («смирное платье»), посещают свое «кладбище героев», где похоронены их близкие — защитники Родины, и там поют «поминальные плачи».
Усть-Цильма расположена на очень высоком берегу Печоры, который имеет еще изрядной высоты уступ — приблизительно на расстоянии одного километра от края берега, а за ним, уже в отдалении, синеет полоса леса. Главная улица, то поднимаясь на пригорки, то опускаясь в лощины — следы стоков воды при разливе в те первобытные времена, когда Печора была громадной широкой рекой,— по всей своей почти трехкилометровой протяженности имеет только с одной (правой) стороны северный «тротуар» — деревянные «мостки». Левая же сторона — береговая, почти пустая, отдельные дома на ней расположены редкими, небольшими кучками. На этой стороне долгое время праздновалась «горка», и на этой же стороне за солидной ажурной железной оградой находится «кладбище героев». Берег живописный, укреплен природой: кустарником и небольшими купами деревьев, главным образом сосны. Около домов сделаны палисадники — нововведение недавнего времени, в которых посажены и ухожены садовые цветы средней полосы европейской части России.
Внешний вид Усть-Цильмы весьма современный. Старинных северных домов на высокой «подклети» почти нет. Во всяком случае, не они характеризуют это древнее селение. Единственная северная деталь — маленькие окна. Жестокие морозы и сильные ветры заставляют жителей севера особенно заботиться о сохранении тепла. Новые кирпичные или сборные плиточные дома стандартны и бесхарактерны, как и во многих других местах нашей страны.
В Усть-Цильму мы смогли отправиться только в конце августа. Путь был трудный, и из Сыктывкара в Усть-Цильму мы прилетели только вечером. Нас ждали, встретили хорошо и обещали на следующий же день собрать женщин — основную группу певиц и «заводил» на празднике «горка».
Главной целью нашей поездки было знакомство с народными праздничными традициями, с праздничными одеждами — этой великой областью народного творчества. Выявление старых элементов и появление новых в местном северном костюме было также очень ценно для меня.
Мы еще не видели тех женщин, с которыми нам нужно было беседовать, слушать их пение и, к великому их удовольствию, фотографировать, но, по сложившейся привычке, по дороге из гостиницы в Дом культуры невольно всматривались и разглядывали всех, попадавшихся нам навстречу. И вдруг особое внимание привлекла женщина, удаляющаяся от нас. Ее плавная, легкая и неторопливая походка, ее необычный костюм, не случайный, а специально подобранный, все в ее облике, далеко еще не полном — ведь видна была только спина,— все свидетельствовало об индивидуальном вкусе, даже, можно сказать, о личности. Но остановить ее уже не было возможности, а по пути в Дом культуры нам нужно было еще зайти в местный краеведческий музей. И все-таки позже нам удалось встретить эту женщину. Темная юбка, черное с каким-то почти неуловимым отливом бархатное полупальто покроя 10-х годов XX века. По старому русскому обычаю волосы заплетены в две косы и уложены спереди высоко от уха к уху. Голова покрыта оранжевым платком с розами и сверкающей золотистой ниточкой (илл. 135). Продолговатое свежее, с румянцем лицо и золотистые волосы... Лицо спокойно и озарено чувством собственного достоинства. Не напускного, но врожденного глубинного, доставшегося от предков, как и умение прекрасно работать и петь. Это оказалась одна из главных ведущих в празднике «горка» — Ф. П. Жданова.
135. Фотина Петровна Жданова. Усть-Цильма.
Я обратилась к ней с просьбой разрешить ее сфотографировать в старинном костюме. Ей уже сообщили о нашем приезде и было поручено собрать актив певиц и певцов. Мужчин, отдающих свой досуг пению, в Усть-Цильме не так много.
Фотина Петровна пригласила нас к себе в дом. В добротном большом доме с современной мебелью (в жилых комнатах одних сервантов с дорогой посудой было четыре!) самой приятной и уютной была большая кухня. Белая, светлая, с чистой и красиво расставленной кухонной утварью на небольших полках, развешанных по вкусу и надобностям хозяйки. Известно, что кухня своего рода характеристика хозяйки. В ее внешнем виде, в заведенном порядке сказываются определенные черты характера человека.
Фотина Петровна проработала много лет на ферме. Как знатная доярка, выходившая к тому же большое количество племенного скота, приезжала в Москву, имела немало наград. Обо всем этом она рассказывала очень сдержанно, без всякого хвастовства, и понятно было, что ее внутренний мир — ее сокровище, которое она бережет от посторонних, способных нарушить сложившийся в ее душе порядок.
Ее эмоциональный мир находил выход в любви и преданности народным песням, праздникам «горки», к которым она всегда истово готовилась. Подготовка к праздникам прежде всего начиналась с костюма. Немало денежных премий истратила Фотина Петровна на дорогие шелковые, парчовые и бархатные отрезы, чтобы блистать на праздниках, изумлять односельчан красотою своих нарядов. На празднике «горка» женщины меняют костюм до трех раз, самый «богатый» и красочный надевают на главную, первую, часть.
Все русские народные костюмы отличаются большой декоративностью, но достигается она главным образом тканым или вышитым рисунком на главных частях или закраинах его. Заметные издали, они особенно хороши при ближайшем рассмотрении. Иное мы видим в женских нарядах Усть-Цильмы.
Вся окружающая людей природа в их подсознании принимает участие в празднике. Она для них служит тем храмом, в котором происходит таинство единения человека и природы. И храм этот не имеет границ. Не имеет ограничения и толпа людей на праздничном действии «горки». Только тогда, когда их нельзя сосчитать, и будет настоящий праздник. В этой безграничности природы и бессчетности массы людей скрыта идея вечности, ибо вечное не имеет ни границ, ни числа. Поэтому и женский усть-цильмский костюм построен на разнообразных сочетаниях цветов и оттенков тканей, перекликающихся с сиянием небесной радуги, и крупные части его хорошо видны и на далеком расстоянии.
Белый цвет в нем почти отсутствует. Все рубашки делают из цветных тканей. Верхняя часть рукавов — от горловины до конца плеча — обязательно парчовая, она называется «ластовица» (в остальных северных районах и в средней части России ластовицей называют квадратную или ромбовидную вставку в месте соединения стана рубашки и нижнего шва рукава). В отдаленные времена эту ластовицу всегда вышивали золотом. Сарафаны в Усть-Цильме превратились в юбки на помочах. Их делают прямыми. Северных косоклинных сарафанов здесь не носят. На сарафан надевают передник из цветной шелковой ткани с узором или одноцветный, но непременно с золотой или серебряной бахромой (илл. 136). Сверх всех этих одежд девушки носят северную «коротену», но сильно измененную и которая на установившемся женском костюме кажется лишней деталью. Лямки у нее длинные, и поэтому грудь остается открытой, что сильно изменяет пропорции, делит фигуру на три части, соотношение которых далеко от совершенства.
136. На берегу реки Печоры... Усть-Цильма.
Обязательная часть костюма — шейные украшения, главным образом широкие плоские цепи. Они спускаются ниже талии, и, чтобы цепи не мешали женщинам двигаться во время хоровода и заключительной пляски, нижнюю часть их засовывают под передник (илл. 137). Усть-Цильма не имеет жестких головных уборов. О высокой цилиндрической новгородской кичке здесь даже и не слыхали, но все же шелковый тканый платок с бахромой надевают на жесткий каркас. Этот каркас в виде повязки, довольно высокий спереди и низкий на затылке, крепко держится на заложенных спереди косах, и повязанный платок спереди похож на сольвычегодскую разлатую кичку.
137. Участники праздника «горка» в своих старинных костюмах около дома ветерана Великой Отечественной войны В. Г. Чупрова. Усть-Цильма, 1984 г.
Даже в отдельности каждый старинный женский усть-цильмский костюм производит впечатление монументального, торжественного одеяния. Когда же множество женщин в таких вот, разных по цвету, но единых по форме и пропорциям, костюмах выходят на просторы своего края и поют свои изумительные песни, то зрителей невольно охватывает трепет восторга: они словно переносятся в иную, неведомую им жизнь, в которой сливаются воедино музыка, сказка, былина и яркое оперение жар-птицы.
Во время праздничного действа трудно выделить и рассмотреть каждый костюм, поэтому мы решили сфотографировать лишь небольшую группу женщин в плавном движении хоровода. Они сами выбрали ту часть берега, где когда-то начинался праздник «горки». Лучи заходящего солнца обласкали их и заиграли на костюмах, превращая современные ткани в драгоценные сказочные материи (илл. 134).
Уважение к дедовской старине сохраняется и у какой-то части молодежи. Самой торжественной свадьбой считается та, на которой невеста бывает одета в традиционный усть-цильмский костюм новобрачной. Как раз незадолго до нашего приезда состоялась такая свадьба, и новобрачная, обликом своим похожая на Снегурочку, способную растаять от любви, согласилась (не без колебаний) снова надеть этот костюм. Самое начало ее новой жизни хотелось украсить на фотографии не только костюмом, но и красивым домом как символом семейного счастья. А дом такой есть в Усть-Цильме. Инвалид Отечественной войны Виссарион Григорьевич Чупров уже несколько лет, несмотря на расстроенное здоровье, украшает свой дом. Все делает сам, и тяга к красоте наполняет его жизнь радостью, отгоняет черные мысли о болезнях. Доставляет радость Виссариону Григорьевичу и то, что большинство приезжающих обращают внимание на его дом, любуются им, поэтому он охотно разрешил нам запечатлеть его как образец самодеятельного искусства. На фоне этого дома мы и сфотографировали новобрачную и односельчан в традиционных народных костюмах (илл. 139, 140 и др.).
138. Полный костюм молодухи (рубашка из цветного шелка с узором и светлыми «ластовицами», сарафан шелковый, передник из другой по цвету и оттенку шелковой ткани обшит по краю узкой красной лентой. Серебряная бахрома пришита почти посередине передника, серебряная парчовая коротена — единственное светлое пятно в сине-лилово-оранжевой переливчатой гамме этого костюма. Каркас под головным платком придает ему форму низкого кокошника. Нагрудное украшение — массивная цепь — внизу спрятано под коротену). Усть-Цильма.
139. Новобрачная в свадебном костюме. Усть-Цильма.
140. Портрет новобрачной. Усть-Цильма.
141. Кукла в девичьем усть-цильмском наряде.
Едем, опять едем... Едем в Каргополь. Пока что этот «озерный край» окружен для нас тайной. Мы располагали лишь некоторыми, хотя и очень интересными сведениями о нем из специальной литературы да рассказами москвичей, побывавших в этом краю.
Как приветливый хозяин, распахнул перед нами Каргопольский край своеобразную красоту свою, когда мы только проехали пристанционный поселок Няндома. Окрестности дороги изменились почти внезапно. После спокойных небольших лугов вдруг появились как бы сбежавшие для радостного приветствия яркие зеленые холмы, беспокойные в своих разнообразных формах, суетливо обгоняющие друг друга. Крохотный перелесочек или крупные одинокие деревья то там, то сям украшали их гладкую бархатную поверхность. И между этими холмами покоились небольшие озера. День был пасмурный, синеватые тучи бродили по небу и, отражаясь, передавали озерам свой цвет. Зависимость озерной воды от цвета неба заставила остро почувствовать живую вечную связь земли и неба. Так людские голубые и синие глаза становятся более яркими даже от близости нескольких васильков.
Настроение, вызванное дорожным пейзажем, казалось, должно было предвещать и большую удачу в Каргополе. Тем более что первый житель Каргополя, с которым мы должны встретиться, был человек незаурядный. Сейчас много и часто пишут о «вещизме», о страсти к накопительству, но есть у нас в стране и люди, охваченные стремлением собрать что-то не для себя, а для людей, показать им жизнь и быт их предков. К таким людям принадлежит и Николай Федорович Аннин.
142. Каргопольская верхняя одежда — балахон. Село Архангело Каргопольского района.
В незапамятные времена, может быть в XVI или XVII веке, жила в Новгороде вдова Анна с тремя сыновьями. Трудно было вдове растить трех детей, вечно ее семья перебивалась с хлеба на квас, и когда выросли сыновья, то подались они на север, на реку Онегу. И до них уже немало новгородцев уходило осваивать новые земли. Но выбранное братьями место принесло им удачу. От каждого из них возникло поколение, однако всех их звали Аннины, по имени вдовы Анны, матери трех братьев. Из этого рода и Николай Федорович Аннин. Родословную свою он узнал от стариков и, почитая своих предков, загорелся желанием создать музей крестьянского быта. Ему удалось собрать многое, при этом утварь, инструменты, бытовавшие в крестьянстве, собраны у него в хронологическом порядке: осветительные приборы, например, от светца для лучины до электрической лампочки и даже современной недорогой люстры; гладильные приборы — от рубеля со скалкой до электроутюга с увлажнителем и т. д. Но костюмов, особенно женских, у него нет — надеялся на сундуки своей матери, тщательно охраняемые в свое время. Однако семейные обстоятельства, преклонный возраст А. А. Анниной заставили ее передать сундук с драгоценным для нее содержимым — крестьянской одеждой — дочери. А дочь распорядилась материнским добром по-своему. И от всего былого богатства остался один сарафан, одна кумачная рубашка с домотканой клетчатой подставой и узкой браной цветной подолицей и верхняя северная крестьянская женская одежда, называемая А. А. Анниной — «балахон». Под этим названием на Севере бытовала летняя полукороткая без подкладки одежда из шерстяной довольно плотной ткани домашнего производства. Ее покрой — плотно облегающий фигуру отрезной лиф до талии, к нему пришита баска — прямая, чуть расширенная в боках, а на спинке она сделана из трех частей, создающих три глубокие расклешенные фалды (илл. 142). Надо отдать должное этому виду крестьянской одежды — покрой ее интересный, и «балахон» хорошо сидел на тонкой девичьей фигуре, а четкость фалд на спине свидетельствовала о знании правил положения нитей ткани на них (илл. 147).Сарафан из холщовой набойки и рубашка были будничной одеждой крестьянок, но именно эта одежда не только прекрасно гармонировала с окружающей природой, но и была как бы ее дополнением, ибо без нее природа теряла какую-то часть своего обаяния. Как заманчивы были красные рукава рубашки и светлый платок на зелено-желтом лугу (илл. 145). А уж если выходили на сенокос женщины и девушки Каргопольского края, то скошенный луг, казалось, снова покрывался цветами. И как цветы склоняются под дуновением ветра, так ритмично, плавно и согласно выполняли они свою работу.
143. Ф. П. Жданова в малице — основной зимней одежде женщин Усть-Цильмы (малица сделана из оленьего меха, он служит подкладкой, а сверху — малицыно платье из шелковой с серебристой блестящей нитью ткани типа «космос». Капюшон-капор и рукавички, пришитые к рукавам, из оленьего меха). Усть-Цильма, 1984 г.
144. Закладное каргопольское ткачество — нижняя часть передника. Начало XX века. Село Архангело Каргопольского уезда Олонецкой губернии.
145. Будничная одежда крестьянок Каргопольского края. Начало XX века. Село Архангело Каргопольского уезда Олонецкой губернии.
146. Каргопольская вышивка по холсту — подолица. Конец XIX — начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
147. Каргопольский балахон. Вид со спины. Село Архангело Каргопольского района.
Еще в отдаленные времена Каргополье было хранителем русской народной эпичесской поэзии. Многое принесли с собой новгородцы — обычаи, искусство, умение украшать свой быт, костюмы, но особенно сохраняли они как живую память о Великом Новгороде, как часть жизни родного края — сказания, былины и песни, передавая их из уст в уста своим потомкам. В XIX веке эта область народного творчества привлекала пристальное внимание русских ученых; много былин, песен, погребальных причитаний было записано, особенно в районе Кенозера.
Любовь к песне, желание выразить песней свое душевное состояние характерно и для современных жителей Каргополя. Собраться вместе и «всласть» попеть — обычное явление, особенно среди женщин старшего поколения. К одной из таких женщин мне и рекомендовали обратиться. Прасковья Владимировна Ботутина рассказала мне, какое значение для нее имеет песня. От природы она была музыкальна и еще в детстве быстро запоминала все, что пела ее мать. Замуж вышла по любви, но мало радости принесла ей жизнь. Муж, горячо любивший ее, рано умер от туберкулеза. «И такая тоска на меня напала, — рассказывала Прасковья Владимировна, — вот тогда-то я и запела. Делаю что по дому, работаю ли в поле, все пою от тоски. Голос у меня был звонкий, высокий. А теперь высоко уже петь не могу».
Постепенно, продолжала она свой рассказ, к ней стали присоединяться соседки, знакомые, и собираться петь вместе стало уже правилом. Правило это особенно укоренилось во время Великой Отечественной войны. Прасковья Владимировна была мастерица сочинять частушки, которые неоднократно от нее записывали и фольклористы и любители.
Частушки эти давали возможность посмеяться, пошутить даже над тяготами военной жизни и вносили в нее хотя бы маленькие искорки веселья. Однако специально надевать старинные костюмы на посиделки среди женщин военного времени никому не приходило в голову. Вынимали и надевали старинные наряды те, у кого уже была сильно изношена их обычная городская одежда, и только в 60 —70-х годах женщины поняли, что старинная песня и старинный костюм тесно между собой связаны.
К сожалению, собрать эту маленькую фольклорную группу, сформировавшуюся вокруг Прасковьи Владимировны, уже не было возможности. Кто-то уехал из Каргополя, кто-то умер...
В сорока километрах от Каргополя стоит деревня Тихменга. Особой живописностью место это не отличается. Дома добротные, современной с палисадниками постройки, но встречаются и на высоком подклете, хотя в настоящее время высокий подклет не имеет уже хозяйственного значения — лошадей и телег нет, редко кто имеет и корову. Даже при беглом взгляде видно, что жители Тихменги живут в достатке. Как и многие в Каргопольском крае, они любят петь. Эту склонность для их пользы и радости сумела направить по хорошему руслу местная учительница Клавдия Васильевна Халикова. Она сорганизовала женщин, совхозных пенсионерок, и вот уже десять лет работает с ними. Этот фольклорный самодеятельный коллектив стал известным не только в округе, но и в области. Двое из участниц — Малыгина Клавдия Федоровна и Исакова Валентина Николаевна — солистки, они же играют на балалайках и хорошо подбирают по слуху аккомпанемент, что помогает хору держать музыкальный строй. Нас ожидали в крайнем доме Тихменги. Дальше уже простирались луга, кое-где из них в низких, более сырых местах рос кустарник, а в отдалении была видна кромка невысокого, молодого леса. В солнечный день свежая, разных оттенков зелень источала непередаваемый аромат трав, хвои и лиственных деревьев, и воздух был настолько упоительным, что, казалось, каждый вдох сразу же приносит тебе невидимые крупицы жизни, такие нужные и такие сладкие для всех.
Участницы фольклорной группы — их было восемь — с явным интересом спешили на встречу с нами. Каждая несла в руках узел со своим костюмом. Большинству их костюмы достались по наследству от матерей или даже бабушек, это были праздничные кашемировые сарафаны, обычные для Каргопольского края. Широкие, прямые (по покрою) они были по верхнему краю заложены кругом небольшими складками, которые из-под обшивки свободно расходились на груди, а затем скреплялись фартуком — обязательной частью праздничного костюма. Белые (праздничные) рубашки имели широкие пышные рукава, но не длинные (илл. 148), с облегающими вышитыми манжетами, обшитыми по краю довольно широкой, заложенной мелкими складками кружевной оборкой (илл. 149). Праздничные фартуки у всех певиц, по обычаю их матерей, были сделаны из той же ткани и такого же цвета, как и сарафаны. Когда они вынули платки и стали ими покрывать головы, я спросила: «А где же ваши шитые золотом кики с рогом?» Они хором ответили: «А наши родители были небогатые, и у матерей кичек не было». Это лишний раз подтвердило мои выводы: кичка, или, вернее, «кика с рогом», как более древний и дорогой головной убор сохранялась главным образом в более зажиточных крестьянских семьях, и в конце XIX века ее носили по большим праздникам, но не с сарафаном, а с платьем (крестьянский вариант городского модного платья 90-х годов XIX в.). Это «старинное платье», как называют его в Каргопольском крае, шили из шелковых на бумажной основе тканей с тканым цветным рисунком. Подобный рисунок мы встречаем на очень распространенных на Севере шалях (см. илл. 88, 89). «Старинное платье» состояло из широкой (в сборку) юбки и «казачка» — узкого, облегающего фигуру лифа (из 12 частей) со сборчатыми сверху, но узкими внизу рукавами. Под такой лиф в городе полагался корсет, а в деревню корсет еще не успел проникнуть, поэтому деревенские модницы, изменившие своему традиционному сарафану, имели вид довольно убогий, с точки зрения горожанок.
Малиновые же сарафаны тихменской группы не имели никаких мишурных отделок, разнообразных нашивок, так назойливо украшающих костюмы многих самодеятельных и несамодеятельных коллективов. Они, эти сарафаны, радовали своей простотой, хорошо гармонировали с внешностью певиц, были близки им, как всегда дочери бывают близки вещи матери.
148. Фольклорный ансамбль деревни Тихминга Каргопольского района. 1985 г.
149. Группа участниц фольклорного ансамбля деревни Тихминга.
Сначала певицы несколько стеснялись, не знали, с чего начать, но четкие ритмичные звуки балалайки включили их в привычное состояние, и они подхватили задорную плясовую песню. Тихменгская фольклорная группа имеет довольно обширный репертуар, но, к сожалению, и довольно пестрый. Многие городские песни конца XIX — начала XX века про «несчастную женскую любовь», про измену любимого и т. д. проникли в деревни, были обработаны местными любителями пения, крепко там обосновались и особенно полюбились во время Великой Отечественной войны. Это имело свои глубокие эмоциональные основания, и шестидесятилетним женщинам эти песни уже кажутся старинными.
Никакая, пусть даже самая прекрасная сцена для настоящего фольклорного коллектива, составленного из подлинно деревенских жителей, не может сравниться с зеленым лугом и околицей деревни. Как только певицы собрались вместе и выстроились (илл. 148), от малинового цвета их сарафанов стала более яркой зеленая трава, лучи солнца «выбелили» их рубашки до ослепительной белизны, и отраженный от них свет засиял на женских лицах, делая их более рельефными (илл. 149). И люди, и одежда, и скромная северная природа составили одно целое, и еще раз мы убедились в их неразрывной органической связи.
Оригинал взят у mamlas в Поэзия народного костюма. Хранители наследия, Ч.3/3
mamlas в Поэзия народного костюма. Хранители наследия, Ч.3/3
Предыдущая часть
Все задорнее становились песни, все оживленнее хороводы (илл. 150, 151), и даже у нас возникло желание включиться и разделить с коллективом радость общения с народной песней.
150. Песни у околицы. Ансамбль деревни Тихминга.
151. Любимый хоровод-пляска. Ансамбль деревни Тихминга.
152. Каргопольская вышивка по белому холсту различными швами. Каргополь. Конец XIX века.
Интерес к фольклорным самодеятельным коллективам заметно вырос за последние 10—15 лет. Это, конечно, отрадно, но некоторые из них превратились почти в профессиональные, и вместе с этой профессионализацией изменились и костюмы. Из подлинно народных они все более превращаются в псевдонародные, и их нарочитость, мишурность, дурно понятая декоративность особенно видны не на сцене, а на природе, в чем неоднократно приходилось убеждаться.
Среди многочисленных и разнообразных фольклорных коллективов наше внимание привлек ансамбль народной музыки «Беседы» из Калуги. Интересен он был прежде всего потому, что в его появлении сказывались поиски самостоятельной судьбы. Пять девушек-учениц Калужского музыкального училища увлеклись замыслом самим собрать народные песни в глухих уголках Калужской области, выучить их и петь в подлинных народных костюмах. Вдохновителем и руководителем этого коллектива стала музыкант-фольклорист, аспирантка кафедры фольклора института имени Гнесиных Ирина Геннадьевна Козлова.
То, что молодые будущие музыканты проявляют живой интерес к народной песне и народному костюму, — явление само по себе примечательное. Ведь это начало нового этапа в освоении наследия наших предков, раскрытие каких-то новых связей, возникающих между стариной и юностью... Нужно, обязательно нужно ехать в Калугу!
Самое прекрасное время для посещения Калуги — поздняя весна, когда листва на деревьях в городе еще светло-изумрудная, благоухающая нежным ароматом своей юности, и этот тонкий аромат, сливаясь с запахом обильно цветущей сирени, вызывает ненасытные желания наслаждаться этим воздухом, сохранить его в себе. Казалось бы, не может существовать в современном городе такой воздух, а между тем это так. Калуга — город удивительный и своеобразный, расположенный на высоком берегу реки Оки, на месте не только живописном, но венчающем лесную сторону Калужской области.
Город окружают леса. С одной стороны большой сосновый бор, с другой — массивы лиственного леса и старинные липовые парки бывших дворянских имений, которыми была так богата Калужская губерния в XVIII и еще XIX веках. Поэтому в городе очень чистый воздух. Каждое время года насыщает его присущими ему ароматами. Многое, конечно, зависит и от того, что Калуга, как чистоплотная женщина, всегда содержит себя в чистоте, и эту «славу» поддерживает все население города.
Ирина Геннадьевна Козлова приехала в Калугу с горячим желанием научить молодежь по-настоящему петь народные песни, но не просто так, одну песню за другой, а связать эти песни действием, темой и достигнуть настоящего мастерства в их исполнении. Всевозможные аранжировки, даже если они сделаны на высоком уровне талантливыми композиторами, «беспощадно» отрицались ею. «Правда, только правда» — когда-то девиз гениального Мусоргского был взят ею, и к нему прибавлено: «Подлинность прежде всего».
Не так легко было увлечь учащихся своими мыслями и желаниями, но девочки, уроженки и жительницы окрестных деревень, с детства знакомые с домашним деревенским пением,сумели понять свою увлеченную и темпераментную руководительницу.
Ирина Геннадьевна постепенно приучала своих учениц к подлинной старинной народной песне. Возила их в Москву в фольклорный кабинет Московской консерватории слушать магнитофонные записи, показывала им приемы народных голосоведений, следила за их дикцией, которая должна была точно воспроизводить речь калужских крестьян тех районов, где были записаны песни. Работа была кропотливой, требовала большого терпения. Когда «азы» были освоены, было предложено теперь самим поездить по глухим местам Калужской области, познакомиться со старушками, хранившими в своей памяти песни матерей и даже предков, записать эти песни и, кроме того, выучить их «с голоса». Песня должна была подкрепляться и костюмом, с которым она неразрывно связана.
Основной калужский женский крестьянский костюм, как и все костюмы южновеликорусского края (Орловской, Тульской, Рязанской, Тамбовской губерний), когда-то, в отдаленные времена, состоял из рубахи, поневы и сложного головного убора — кички. Но исторически сложилось так, что еще в XVI веке значительное количество деревень, главным образом Перемышля, вместе с крестьянами принадлежало монастырям. Со временем владения монастырей расширились, и эти земли окрестными, не монастырскими жителями назывались «монастырщиной». Крестьяне «монастырщины» находились в несколько лучшем правовом и материальном положении, чем барские крепостные. А в 1764 году монастырские крестьяне после закрытия некоторых монастырей становятся «экономическими» (государственными) и уже не выполняют работу, которую они должны были делать для монастырей. Получив возможность большее время работать на своих наделах, становятся экономически более крепкими, но долгое время не тянутся подражать городским, а сохраняют свой установившийся уклад и быт. Крестьяне «монастырщины» — это прозвище сохранилось за ними даже в 20-х годах нашего века — жили особняком и заметно отличались даже внешним видом от барских крепостных крестьян. У них раньше появился косоклинный сарафан как праздничный наряд, понева же оставалась будничной одеждой. Женский костюм «монастырщины» был более богатый по материалу и отличался своеобразным головным убором. Пережитком глубокой старины был костюм девушек — они носили только рубахи с занавесками. Рубаху обязательно подпоясывали широким тканым шерстяным поясом, сверх которого делали напуск. На будничной рубахе обшивали цветной (красной) полосой подол только спереди, а на праздничной — широкой красной полосой с тканым рисунком обшивали весь подол.
Отголоском древних времен была и понева «монастырщины» — распашная, с «прошвой» из пестрой материи, соединявшей два полотнища шерстяной клетчатой ткани. Поневу располагали сзади, спереди поневы не сходились. Поневу украшали понизу и по закраинам передних полотнищ красным шерстяным «плетешком», лентами с блестками, тесемочками и пр. Этот, казалось бы, бесхитростный орнамент так прекрасно сочетался с тканью поневы, так дополнял ее, что невольно, когда рассматриваешь ее, возникает ощущение, что это законченное строгое произведение искусства, эстетическая ценность которого не изменяется с течением времени. Понева была короткой, и из-под нее всегда был виден подол рубашки с красной узорной обшивкой. Однако в композиции этого калужского костюма цветом и декором особенно выделялись рукава — покров рук — работниц. Как запев песни заключает в себе, предопределяет последующее развитие ее мелодии и лада, так и цветовое решение и построение декора рукавов обуславливают расположение цветов и ритмы узоров в остальных частях костюма. Конечно, высокими художественными достоинствами обладали женские костюмы «монастырщины» и вообще всей Калужской области середины XIX века, но и в поздних, сделанных даже в 20-х годах XX века, сохраняются неизменными основные художественные принципы их построения, сложившиеся в отдаленные времена. А время особенно беспощадно ко всем материальным ценностям, и певицам ансамбля «Беседы» в поисках старинных напевов легче было услышать песни, чем найти костюмы.
Просьбы спеть старинную песню сначала вызывали сопротивление. Воспоминания старого человека, прожившего трудную жизнь, спрятаны глубоко, особенно интимны, и поднимать их из глубины души, да еще перед чужими людьми, не всякой женщине под силу. Однако юность и деликатность девушек «Беседы» чаще всего покоряли старых одиноких женщин. Внимание и серьезная заинтересованность слушательниц согревали душу, вызывали воспоминания, возвращали забытые времена. И те, у кого еще сохранялись старые костюмы, охотно доставали их, показывали и часто дарили с радостью от сознания, что кому-то они нужны «для дела».
Полного комплекта почти ни у кого не сохранилось, и девушки, изучив калужский народный костюм по работам М. Е. Шереметевой — этнографа и краеведа (1886 — 1963 гг.), старались сами восполнить недостающие детали. Труднее всего было с головными уборами. В нетронутом, в неразоренном виде они почти не сохранились, и, чтобы восстановить их, девушкам приходилось всюду разыскивать недостающее, буквально по бусинке, по ленточке... Но как известно, «терпение и труд все перетрут». Одолели все трудности и молодые певицы ансамбля «Беседы». Какая радость, какое трепетное ожидание охватило девушек, когда у каждой из них был полностью приготовлен костюм и они должны были собраться все вместе на первую спевку в этих костюмах. Уже в начальных звуках песни появились новые краски, увереннее и согласнее звучали голоса, какой-то необъяснимый восторг охватил молодые сердца. Как будто крестьянская одежда отдала им часть той силы, которую получали от родной калужской земли из поколения в поколение их предки (илл. 153).
153. Участницы ансамбля народной музыки в калужских народных костюмах. Калуга, 1985 г.
И прошлое и настоящее слились воедино.
С этой первой спевки в народных костюмах начался творческий рост ансамбля «Беседы». А затем пришел и успех — в 1985 году ансамбль стал лауреатом премии Калужского комсомола, и в том же, 1985 году — лауреатом конкурса творческой молодежи Москвы.
Встреча наша с девушками ансамбля «Беседы» и их руководительницей И. Г. Козловой произошла накануне знаменательного для них дня — выпускного концерта — экзамена, на котором они должны были показать свою работу как исполнительницы и как хормейстеры.
Солнечный теплый день поднимал настроение и, несмотря на понятную нервозность, поддерживал надежду на удачное исполнение программы. Радостное чувство создавало и то, что на тарусской фабрике «Художественная вышивка» по эскизам художницы Н. В. Зайцевой для девушек были сделаны новые костюмы по мотивам калужской народной одежды. Костюмы эти предназначались для выступлений на XII Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве и были на редкость удачны.
Много приходилось видеть женских костюмов для коллективов самодеятельности нашей обширной страны. Одни были более удачные, другие менее, но большинство из них делалось на некую отвлеченную стандартную среднюю фигуру, а такие не так часто встречаются. Поэтому все недостатки фигуры и отклонения особенно выделяются, задуманный художником образ разрушается, и впечатление о внешнем облике участниц того или иного самодеятельного коллектива не совпадает с тем, на которое рассчитывали и художник и руководители.
А между тем каждая из участниц должна быть прекрасной. Этой возможностью сделать любую женщину красивой, «преобразить» ее и обладает народный костюм. Значит ли это, что следует только рабски копировать народные костюмы и «наряжать» в них участниц самодеятельности? Нет, нет и нет!..
Творчество художника — процесс живой и сложный, ограничивать его, ставить какие-то рамки ему невозможно, но результаты работы зависят от того, что взято художником за основу. В работе над созданием сценического костюма важно, чтобы художник не только мог отличить орнамент воронежской вышивки от вологодской или от каргопольского «закладного» ткачества, но тонко и глубоко понимал бы основные законы композиции народного костюма и по ним строил не копию, а вполне современный костюм. Чаще же всего бывает так: художник выбирает силуэт, какой-либо цветовой фон и на этом безликом основании располагает в произвольном порядке и произвольных масштабах разработанный им орнамент по «народным мотивам».
По-иному Н. В. Зайцева вместе с группой художниц-вышивальщиц подошли к созданию костюмов для девушек ансамбля «Беседы». Правда, их задачу облегчало то, что в ансамбле всего лишь шесть человек и художницам не так трудно было учесть внешние данные каждой из участниц «Беседы».
Таруса — это не только одно из красивейших мест на Оке, но и интереснейший культурный центр Подмосковья, история которого тесно связана с именами крупных художников, писателей, музыкантов. Правый и левый берега Оки в этом месте, как родные братья, не похожие друг на друга, но тесно связанные матерью-рекой, соревнуются между собой, выставляя напоказ свою красоту. Высокие холмы, благоухающие летом запахом дикого тмина, на обозримом пространстве чередуются в спокойном, плавном певучем ритме, а леса на другом берегу светлы и радостны, и музыка природы — шум леса и пение птиц — умиротворяет душу человека, снимает с нее скорбное одиночество, порожденное крикливой суетой города, очищает и возносит его дух. И многим прекрасным произведениям искусства обязаны мы Тарусе. А ведь творчество — незримая, но живая сила, она также оплодотворяет не только культуру, но и землю, как и иней, о котором в народе существует примета или поверье: если в зиму, в январе, будет часто оседать иней, то лето даст большой урожай.
На этой благодатной почве возникла и развивалась как значительная отрасль декоративного искусства и строчевышивальная мастерская, созданная сестрой знаменитого русского художника В. Д. Поленова — Еленой Дмитриевной Поленовой. Она изучила местную ажурную «перевить», широко распространенную среди крестьянок Калужской губернии. Как художник Елена Дмитриевна поняла, какие возможности заключены в этой разновидности вышивки и делала рисунки для «перевити», которую исполняли по белому и крашеному холсту крестьянки, работавшие у нее в мастерской. На протяжении почти 80 лет промысел этот претерпевал множество изменений — укрупнений, слияний и пр. В настоящее время это достаточно крупное предприятие, которое славится не только в нашей стране, но и за рубежом.
Сильные корни художественной традиции Тарусы привлекают и молодых художников, когда каждый из них связывает свою жизнь с прикладным искусством. Так было и с Н. В. Зайцевой, Р. В. Максимовой, Т. В. Покаловой, Т. В. Мучковой, С. А. Давыдовой, потрудившимися над созданием костюмов для ансамбля «Беседы» (илл.154).
154. Репетиция к концерту-экзамену. Калуга.
Взяв за основу калужскую женскую рубашку, распашную поневу, навершник, холодайку и два основных цвета — белый и красный, художницы полностью отказались от народной декоративности. Расположение упрощенного, но достаточно понятного и на расстоянии орнамента делило фигуры так, что они казались выше, стройнее. Свободные формы навершников и холодайки (в сочетании красного с белой рубашкой и белого с красной) не были громоздкими, но опять же хорошо найденные пропорции делали их легкими, а возможность свободно двигаться в них еще больше усиливала это впечатление. Чувство меры художников и понимание специфики костюма как пространственного произведения искусства, но в отличие от скульптуры не имеющего постоянной неподвижной формы, особенно ясно сказалось в «действах» на улице, а позже — на сцене.
Сначала участницы «Беседы» — Ольга Архипова, Елена Бурова, Ольга Есина, Наталия Горкина и Маргарита Тимохина — нарядились в народные калужские костюмы, в которых они чувствовали себя уже привычно и свободно, и мы все вместе отправились искать подходящее для съемок место. Хотелось быть поближе к реке. Ведь у реки голоса звучат ярче, и песня далеко разносится в увлажненном воздухе (илл.155).
155. Обсуждение предстоящего выступления с руководителем (И. Г. Козловой). Калуга.
Окраины Калуги богаты прекрасными, широкими, уходящими вдаль видами, от созерцания которых невольно успокаивается душа, возникает ощущение гармонии... Как необходима для человека в это время протяжная русская песня. И она зазвучала (илл. 156)... «Благослови мати» пели свежие, звонкие голоса песню из цикла «заклинания» весны. И песня, и нарядная зелень, среди которой расположились девушки, и их крестьянские костюмы с типичным для Калужской области обилием красного цвета, и дальние дали — все объединилось, дополняя друг друга, и цельная, нераздельная, единая жизнь человека и природы воочию воплотилась в этот миг перед нами. Невольно вспомнилась Усть-Цильма с ее праздником «горка», и хотя масштабы разные, но почва и корни были одни.
156. Песни на берегу реки. Калуга.
Во вторую половину дня, ближе к вечеру, когда уже стали появляться тени, девушки предстали перед нами в своих новых тарусских костюмах. Для их завтрашнего выпускного экзамена нужно было хотя бы немного «обжить» эти костюмы. Они хорошо вписывались в городской пейзаж, особенно в сочетании со старинными особняками, еще сохранившимися в Калуге.
Девушки шли по улицам города и были счастливы, что прохожие любуются ими, открыто выражают свой восторг. Радостные, оживленные, теперь уже уверенные в том, что их костюмы хороши и украшают их, они вместе с И. Г. Козловой не позировали перед фотокамерой, а по существу репетировали отрывки из выпускного концерта (илл. 157, 158). Они пели и плясали у подъезда и на колоннаде бывшего особняка Золотарева, в других местах, и в ритмичных движениях проверялись и выявлялись достоинства их костюмов. Где бы мы ни снимали наших девушек, всюду подходили люди, собирались зрители, и особенно трогательно было, когда крохотные малыши дарили исполнительницам цветы — букеты из желтых одуванчиков.
157. Фрагменты плясок народного свадебного обряда. Калуга.
158. Фрагменты плясок народного свадебного обряда. Калуга.
Звуки нежной протяжной мелодии возвестили нам начало выпускного экзамена-концерта в музыкальном училище, которое заканчивали участницы ансамбля «Беседы». Это девушка на флейте и парень на пастушьем рожке перекликались, вели короткий музыкальный диалог не на сцене, а около ее боковых частей, как вестники грядущего. Короткое вступление сразу заинтересовало всех своей необычностью и создало определенный лирический настрой.
Занавес раздвинулся... Тихой поступью с пением «Выходили красные девицы» появились девушки, и начался обряд «закликания» весны. Песни перемежались хороводами, в них принимали участие даже дети, а весь праздник «закликания» весны закончился пляской «Ходил комар по лугу».
Весенний хоровод — пляску — сменили зимние «колядки» с пением, загадками, неизменным действующим в святочных играх «козлом», гаданием, святочными целовальными песнями и плясовыми. Программа была обширной и интересной. На наших глазах оживали забавы наших предков, забавы, в которых принимали участие вся молодежь и даже дети, что создавало впечатление дружной большой семьи. Просто и естественно вели себя девушки на сцене, чисто и музыкально исполняли песни, но условия сцены — не берег реки, освещенный ярким солнцем, и где-то, в глубине души, было жаль, что интересное зрелище было ограничено сценой.
Последняя и самая большая часть концерта-экзамена — «Свадьба». Свадебному обряду мы уделили большое место в этой книге и постарались восстановить и описать весь его ритуал. Каждая местность имеет свои особенности в свадебном обряде, но его основа везде одинакова. При показе же его в действии прежде всего следует помнить, что главные моменты происходят в помещении, в избе, специально прибранной и украшенной для этого. Конечно, в условиях небольшой сцены музыкального училища сделать это трудно. Однако вся музыкальная часть, все песни и причитания невесты, величания были исполнены превосходно.
По народному обычаю после величальных песен начиналась пляска гостей. И в эту разудалую пляску тарусские костюмы девушек внесли немало радости и красоты. То где-то огненным факелом вспыхивали красные рукава, то белые ластовицы в красном навершнике мелькали, как крылья диковинной птицы, то пронзали красное полотнище белой невыносимо острой стрелой. В ритме пляски девушки часто менялись местами, и все время возникали новые сочетания красного и белого, перевиваясь и пропадая, снова возникая и образуя каждый раз неповторимые соотношения цветов и орнаментов этих костюмов в пространстве (илл. 159).
159. Фрагменты плясок народного свадебного обряда. Калуга.
Ансамбль «Беседы» вызывает большой интерес в Калуге, и работа И. Г. Козловой и девушек над выпускным концертом-экзаменом встретила дружное одобрение всех присутствующих в зале. Порадовались и мы их успеху и уехали из Калуги с таким светлым чувством, какое всегда возникает, когда соприкасаешься с настоящей ценностью, с подлинным искусством. Ведь хранителями традиций , такими серьезными, увлеченными, неустанно работающими, являются совсем юные девушки, уже осознавшие глубокое значение традиций в народном искусстве.
Прошло лето, закончился XII Всемирный фестиваль молодежи и студентов, на котором успешно выступал ансамбль «Беседы», как однажды по радио в «Пионерской зорьке» довелось услышать выступление девочки из далекого края — из села Большой Куналей Бурятской АССР — Нади Хромых. Она пела народную песню «Ямщик» и очень увлекательно рассказывала о костюме, в котором она выступала и выступает в своем селе. Это так называемый «семейский костюм». А история его такова.
Еще при Екатерине II стали высылать в Сибирь, в Забайкалье, старообрядцев. Высылали их семьями — нужна была рабочая сила для заселения и освоения Сибири. Эти высланные получили народное прозвище «семейские», которое сохранилось за их потомками и до настоящего времени. Трудолюбивые, упорные и способные организовать свою жизнь в любых трудных условиях, «семейские» хорошо прижились в Забайкалье. Время шло, изменялось многое, одно поколение сменяло другое, семьи разрастались, но немногие покидали не только привычные, а теперь уже и родные места. Семейские старались жить обособленно, но с течением времени общение с окрестным населением вошло в привычку, а затем сделалось и необходимостью, а уже в наше время самолет там стал таким же средством передвижения, как когда-то лошадь.
Когда старые внешние обычаи уступали место новым, все то, что наполняло внутренний мир или было лишь частью его, что ощутимо соединяло современных людей с далеким прошлым их предков, охранялось с любовью и разумом. Одним из главных звеньев этой связи была песня.
Пятьдесят лет тому назад один из жителей села Большой Куналей, Алексей Иванович Рыжаков, организовал хор из своих односельчан. До какой же степени была сильна жажда единения в совместном действии, если и до сих пор хор этот существует и по-прежнему им руководит А. И. Рыжаков.
Пока организатор хора был молод, он мало думал, а за множеством дел, может быть, и совсем не думал о подготовке смены. Однако с возрастом все чаще стал размышлять о том, что после него может заглохнуть «семейская» песня, исчезнет традиция и драгоценные связи с их предками порвутся.
И вот полегоньку он начинает подбирать музыкально одаренных детей и знакомить их с богатым наследством, которое хранит он всю жизнь. В этом хоре начала петь и Надя Хромых. К четырнадцати годам голос ее настолько окреп и развился, что ее взяли в хор взрослых. Но Надя не бросила и детский хор — ведь там ее подруги...
Женщины из села Большой Куналей поют в хоре в своих старинных нарядах, доставшихся им от бабушек и прабабушек. Костюм семейских женщин очень близок по покрою и виду к костюмам Усть-Цильмы и вообще северным сарафанам. Они, как и в Усть-Цильме, покрывают голову большими пестроткаными платками концами назад и на косы надевают (под платок) жесткую основу. Так старинные костюмы живут и доставляют удовольствие и тем, кто поет в них, и тем, кто слушает. Место, которое занимает старинный костюм в жизни жителей Большого Куналея, вызывает интерес и уважение. Девочки и молодые девушки, по словам Нади, интересуются этими костюмами, расспрашивают об их деталях, об отдельных частях, и многие из них хотят выступать перед слушателями в этих костюмах.
160. И. Г. Козлова в народном костюме, бытовавшем в местах Калужской губернии, смежных со Смоленской губернией.
Такими неожиданными сведениями закончились наши розыски хранителей традиций — они начались в Липецке, в селе Колыбельском, где мы познакомились с небольшим хором женщин почтенного возраста, и последним звеном в этой достаточно длинной цепи оказался детский хор народной песни в селе Большой Куналей Бурятской АССР.
Четыре поколения людей хранят традиции народного искусства — народную песню и тесно связанный с нею народный костюм. Пожелаем же им иметь последователей и продолжателей, чтобы никогда не иссыхал животворный источник искусства, из которого черпали силы и вдохновение наши далекие предки и великие гении русской земли.
161. Прошвы, сделанные перевитью. Конец полотенца. Начало XX века.
Продолжение следует...
Все задорнее становились песни, все оживленнее хороводы (илл. 150, 151), и даже у нас возникло желание включиться и разделить с коллективом радость общения с народной песней.
150. Песни у околицы. Ансамбль деревни Тихминга.
151. Любимый хоровод-пляска. Ансамбль деревни Тихминга.
152. Каргопольская вышивка по белому холсту различными швами. Каргополь. Конец XIX века.
Интерес к фольклорным самодеятельным коллективам заметно вырос за последние 10—15 лет. Это, конечно, отрадно, но некоторые из них превратились почти в профессиональные, и вместе с этой профессионализацией изменились и костюмы. Из подлинно народных они все более превращаются в псевдонародные, и их нарочитость, мишурность, дурно понятая декоративность особенно видны не на сцене, а на природе, в чем неоднократно приходилось убеждаться.
Среди многочисленных и разнообразных фольклорных коллективов наше внимание привлек ансамбль народной музыки «Беседы» из Калуги. Интересен он был прежде всего потому, что в его появлении сказывались поиски самостоятельной судьбы. Пять девушек-учениц Калужского музыкального училища увлеклись замыслом самим собрать народные песни в глухих уголках Калужской области, выучить их и петь в подлинных народных костюмах. Вдохновителем и руководителем этого коллектива стала музыкант-фольклорист, аспирантка кафедры фольклора института имени Гнесиных Ирина Геннадьевна Козлова.
То, что молодые будущие музыканты проявляют живой интерес к народной песне и народному костюму, — явление само по себе примечательное. Ведь это начало нового этапа в освоении наследия наших предков, раскрытие каких-то новых связей, возникающих между стариной и юностью... Нужно, обязательно нужно ехать в Калугу!
Самое прекрасное время для посещения Калуги — поздняя весна, когда листва на деревьях в городе еще светло-изумрудная, благоухающая нежным ароматом своей юности, и этот тонкий аромат, сливаясь с запахом обильно цветущей сирени, вызывает ненасытные желания наслаждаться этим воздухом, сохранить его в себе. Казалось бы, не может существовать в современном городе такой воздух, а между тем это так. Калуга — город удивительный и своеобразный, расположенный на высоком берегу реки Оки, на месте не только живописном, но венчающем лесную сторону Калужской области.
Город окружают леса. С одной стороны большой сосновый бор, с другой — массивы лиственного леса и старинные липовые парки бывших дворянских имений, которыми была так богата Калужская губерния в XVIII и еще XIX веках. Поэтому в городе очень чистый воздух. Каждое время года насыщает его присущими ему ароматами. Многое, конечно, зависит и от того, что Калуга, как чистоплотная женщина, всегда содержит себя в чистоте, и эту «славу» поддерживает все население города.
Ирина Геннадьевна Козлова приехала в Калугу с горячим желанием научить молодежь по-настоящему петь народные песни, но не просто так, одну песню за другой, а связать эти песни действием, темой и достигнуть настоящего мастерства в их исполнении. Всевозможные аранжировки, даже если они сделаны на высоком уровне талантливыми композиторами, «беспощадно» отрицались ею. «Правда, только правда» — когда-то девиз гениального Мусоргского был взят ею, и к нему прибавлено: «Подлинность прежде всего».
Не так легко было увлечь учащихся своими мыслями и желаниями, но девочки, уроженки и жительницы окрестных деревень, с детства знакомые с домашним деревенским пением,сумели понять свою увлеченную и темпераментную руководительницу.
Ирина Геннадьевна постепенно приучала своих учениц к подлинной старинной народной песне. Возила их в Москву в фольклорный кабинет Московской консерватории слушать магнитофонные записи, показывала им приемы народных голосоведений, следила за их дикцией, которая должна была точно воспроизводить речь калужских крестьян тех районов, где были записаны песни. Работа была кропотливой, требовала большого терпения. Когда «азы» были освоены, было предложено теперь самим поездить по глухим местам Калужской области, познакомиться со старушками, хранившими в своей памяти песни матерей и даже предков, записать эти песни и, кроме того, выучить их «с голоса». Песня должна была подкрепляться и костюмом, с которым она неразрывно связана.
Основной калужский женский крестьянский костюм, как и все костюмы южновеликорусского края (Орловской, Тульской, Рязанской, Тамбовской губерний), когда-то, в отдаленные времена, состоял из рубахи, поневы и сложного головного убора — кички. Но исторически сложилось так, что еще в XVI веке значительное количество деревень, главным образом Перемышля, вместе с крестьянами принадлежало монастырям. Со временем владения монастырей расширились, и эти земли окрестными, не монастырскими жителями назывались «монастырщиной». Крестьяне «монастырщины» находились в несколько лучшем правовом и материальном положении, чем барские крепостные. А в 1764 году монастырские крестьяне после закрытия некоторых монастырей становятся «экономическими» (государственными) и уже не выполняют работу, которую они должны были делать для монастырей. Получив возможность большее время работать на своих наделах, становятся экономически более крепкими, но долгое время не тянутся подражать городским, а сохраняют свой установившийся уклад и быт. Крестьяне «монастырщины» — это прозвище сохранилось за ними даже в 20-х годах нашего века — жили особняком и заметно отличались даже внешним видом от барских крепостных крестьян. У них раньше появился косоклинный сарафан как праздничный наряд, понева же оставалась будничной одеждой. Женский костюм «монастырщины» был более богатый по материалу и отличался своеобразным головным убором. Пережитком глубокой старины был костюм девушек — они носили только рубахи с занавесками. Рубаху обязательно подпоясывали широким тканым шерстяным поясом, сверх которого делали напуск. На будничной рубахе обшивали цветной (красной) полосой подол только спереди, а на праздничной — широкой красной полосой с тканым рисунком обшивали весь подол.
Отголоском древних времен была и понева «монастырщины» — распашная, с «прошвой» из пестрой материи, соединявшей два полотнища шерстяной клетчатой ткани. Поневу располагали сзади, спереди поневы не сходились. Поневу украшали понизу и по закраинам передних полотнищ красным шерстяным «плетешком», лентами с блестками, тесемочками и пр. Этот, казалось бы, бесхитростный орнамент так прекрасно сочетался с тканью поневы, так дополнял ее, что невольно, когда рассматриваешь ее, возникает ощущение, что это законченное строгое произведение искусства, эстетическая ценность которого не изменяется с течением времени. Понева была короткой, и из-под нее всегда был виден подол рубашки с красной узорной обшивкой. Однако в композиции этого калужского костюма цветом и декором особенно выделялись рукава — покров рук — работниц. Как запев песни заключает в себе, предопределяет последующее развитие ее мелодии и лада, так и цветовое решение и построение декора рукавов обуславливают расположение цветов и ритмы узоров в остальных частях костюма. Конечно, высокими художественными достоинствами обладали женские костюмы «монастырщины» и вообще всей Калужской области середины XIX века, но и в поздних, сделанных даже в 20-х годах XX века, сохраняются неизменными основные художественные принципы их построения, сложившиеся в отдаленные времена. А время особенно беспощадно ко всем материальным ценностям, и певицам ансамбля «Беседы» в поисках старинных напевов легче было услышать песни, чем найти костюмы.
Просьбы спеть старинную песню сначала вызывали сопротивление. Воспоминания старого человека, прожившего трудную жизнь, спрятаны глубоко, особенно интимны, и поднимать их из глубины души, да еще перед чужими людьми, не всякой женщине под силу. Однако юность и деликатность девушек «Беседы» чаще всего покоряли старых одиноких женщин. Внимание и серьезная заинтересованность слушательниц согревали душу, вызывали воспоминания, возвращали забытые времена. И те, у кого еще сохранялись старые костюмы, охотно доставали их, показывали и часто дарили с радостью от сознания, что кому-то они нужны «для дела».
Полного комплекта почти ни у кого не сохранилось, и девушки, изучив калужский народный костюм по работам М. Е. Шереметевой — этнографа и краеведа (1886 — 1963 гг.), старались сами восполнить недостающие детали. Труднее всего было с головными уборами. В нетронутом, в неразоренном виде они почти не сохранились, и, чтобы восстановить их, девушкам приходилось всюду разыскивать недостающее, буквально по бусинке, по ленточке... Но как известно, «терпение и труд все перетрут». Одолели все трудности и молодые певицы ансамбля «Беседы». Какая радость, какое трепетное ожидание охватило девушек, когда у каждой из них был полностью приготовлен костюм и они должны были собраться все вместе на первую спевку в этих костюмах. Уже в начальных звуках песни появились новые краски, увереннее и согласнее звучали голоса, какой-то необъяснимый восторг охватил молодые сердца. Как будто крестьянская одежда отдала им часть той силы, которую получали от родной калужской земли из поколения в поколение их предки (илл. 153).
153. Участницы ансамбля народной музыки в калужских народных костюмах. Калуга, 1985 г.
И прошлое и настоящее слились воедино.
С этой первой спевки в народных костюмах начался творческий рост ансамбля «Беседы». А затем пришел и успех — в 1985 году ансамбль стал лауреатом премии Калужского комсомола, и в том же, 1985 году — лауреатом конкурса творческой молодежи Москвы.
Встреча наша с девушками ансамбля «Беседы» и их руководительницей И. Г. Козловой произошла накануне знаменательного для них дня — выпускного концерта — экзамена, на котором они должны были показать свою работу как исполнительницы и как хормейстеры.
Солнечный теплый день поднимал настроение и, несмотря на понятную нервозность, поддерживал надежду на удачное исполнение программы. Радостное чувство создавало и то, что на тарусской фабрике «Художественная вышивка» по эскизам художницы Н. В. Зайцевой для девушек были сделаны новые костюмы по мотивам калужской народной одежды. Костюмы эти предназначались для выступлений на XII Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве и были на редкость удачны.
Много приходилось видеть женских костюмов для коллективов самодеятельности нашей обширной страны. Одни были более удачные, другие менее, но большинство из них делалось на некую отвлеченную стандартную среднюю фигуру, а такие не так часто встречаются. Поэтому все недостатки фигуры и отклонения особенно выделяются, задуманный художником образ разрушается, и впечатление о внешнем облике участниц того или иного самодеятельного коллектива не совпадает с тем, на которое рассчитывали и художник и руководители.
А между тем каждая из участниц должна быть прекрасной. Этой возможностью сделать любую женщину красивой, «преобразить» ее и обладает народный костюм. Значит ли это, что следует только рабски копировать народные костюмы и «наряжать» в них участниц самодеятельности? Нет, нет и нет!..
Творчество художника — процесс живой и сложный, ограничивать его, ставить какие-то рамки ему невозможно, но результаты работы зависят от того, что взято художником за основу. В работе над созданием сценического костюма важно, чтобы художник не только мог отличить орнамент воронежской вышивки от вологодской или от каргопольского «закладного» ткачества, но тонко и глубоко понимал бы основные законы композиции народного костюма и по ним строил не копию, а вполне современный костюм. Чаще же всего бывает так: художник выбирает силуэт, какой-либо цветовой фон и на этом безликом основании располагает в произвольном порядке и произвольных масштабах разработанный им орнамент по «народным мотивам».
По-иному Н. В. Зайцева вместе с группой художниц-вышивальщиц подошли к созданию костюмов для девушек ансамбля «Беседы». Правда, их задачу облегчало то, что в ансамбле всего лишь шесть человек и художницам не так трудно было учесть внешние данные каждой из участниц «Беседы».
Таруса — это не только одно из красивейших мест на Оке, но и интереснейший культурный центр Подмосковья, история которого тесно связана с именами крупных художников, писателей, музыкантов. Правый и левый берега Оки в этом месте, как родные братья, не похожие друг на друга, но тесно связанные матерью-рекой, соревнуются между собой, выставляя напоказ свою красоту. Высокие холмы, благоухающие летом запахом дикого тмина, на обозримом пространстве чередуются в спокойном, плавном певучем ритме, а леса на другом берегу светлы и радостны, и музыка природы — шум леса и пение птиц — умиротворяет душу человека, снимает с нее скорбное одиночество, порожденное крикливой суетой города, очищает и возносит его дух. И многим прекрасным произведениям искусства обязаны мы Тарусе. А ведь творчество — незримая, но живая сила, она также оплодотворяет не только культуру, но и землю, как и иней, о котором в народе существует примета или поверье: если в зиму, в январе, будет часто оседать иней, то лето даст большой урожай.
На этой благодатной почве возникла и развивалась как значительная отрасль декоративного искусства и строчевышивальная мастерская, созданная сестрой знаменитого русского художника В. Д. Поленова — Еленой Дмитриевной Поленовой. Она изучила местную ажурную «перевить», широко распространенную среди крестьянок Калужской губернии. Как художник Елена Дмитриевна поняла, какие возможности заключены в этой разновидности вышивки и делала рисунки для «перевити», которую исполняли по белому и крашеному холсту крестьянки, работавшие у нее в мастерской. На протяжении почти 80 лет промысел этот претерпевал множество изменений — укрупнений, слияний и пр. В настоящее время это достаточно крупное предприятие, которое славится не только в нашей стране, но и за рубежом.
Сильные корни художественной традиции Тарусы привлекают и молодых художников, когда каждый из них связывает свою жизнь с прикладным искусством. Так было и с Н. В. Зайцевой, Р. В. Максимовой, Т. В. Покаловой, Т. В. Мучковой, С. А. Давыдовой, потрудившимися над созданием костюмов для ансамбля «Беседы» (илл.154).
154. Репетиция к концерту-экзамену. Калуга.
Взяв за основу калужскую женскую рубашку, распашную поневу, навершник, холодайку и два основных цвета — белый и красный, художницы полностью отказались от народной декоративности. Расположение упрощенного, но достаточно понятного и на расстоянии орнамента делило фигуры так, что они казались выше, стройнее. Свободные формы навершников и холодайки (в сочетании красного с белой рубашкой и белого с красной) не были громоздкими, но опять же хорошо найденные пропорции делали их легкими, а возможность свободно двигаться в них еще больше усиливала это впечатление. Чувство меры художников и понимание специфики костюма как пространственного произведения искусства, но в отличие от скульптуры не имеющего постоянной неподвижной формы, особенно ясно сказалось в «действах» на улице, а позже — на сцене.
Сначала участницы «Беседы» — Ольга Архипова, Елена Бурова, Ольга Есина, Наталия Горкина и Маргарита Тимохина — нарядились в народные калужские костюмы, в которых они чувствовали себя уже привычно и свободно, и мы все вместе отправились искать подходящее для съемок место. Хотелось быть поближе к реке. Ведь у реки голоса звучат ярче, и песня далеко разносится в увлажненном воздухе (илл.155).
155. Обсуждение предстоящего выступления с руководителем (И. Г. Козловой). Калуга.
Окраины Калуги богаты прекрасными, широкими, уходящими вдаль видами, от созерцания которых невольно успокаивается душа, возникает ощущение гармонии... Как необходима для человека в это время протяжная русская песня. И она зазвучала (илл. 156)... «Благослови мати» пели свежие, звонкие голоса песню из цикла «заклинания» весны. И песня, и нарядная зелень, среди которой расположились девушки, и их крестьянские костюмы с типичным для Калужской области обилием красного цвета, и дальние дали — все объединилось, дополняя друг друга, и цельная, нераздельная, единая жизнь человека и природы воочию воплотилась в этот миг перед нами. Невольно вспомнилась Усть-Цильма с ее праздником «горка», и хотя масштабы разные, но почва и корни были одни.
156. Песни на берегу реки. Калуга.
Во вторую половину дня, ближе к вечеру, когда уже стали появляться тени, девушки предстали перед нами в своих новых тарусских костюмах. Для их завтрашнего выпускного экзамена нужно было хотя бы немного «обжить» эти костюмы. Они хорошо вписывались в городской пейзаж, особенно в сочетании со старинными особняками, еще сохранившимися в Калуге.
Девушки шли по улицам города и были счастливы, что прохожие любуются ими, открыто выражают свой восторг. Радостные, оживленные, теперь уже уверенные в том, что их костюмы хороши и украшают их, они вместе с И. Г. Козловой не позировали перед фотокамерой, а по существу репетировали отрывки из выпускного концерта (илл. 157, 158). Они пели и плясали у подъезда и на колоннаде бывшего особняка Золотарева, в других местах, и в ритмичных движениях проверялись и выявлялись достоинства их костюмов. Где бы мы ни снимали наших девушек, всюду подходили люди, собирались зрители, и особенно трогательно было, когда крохотные малыши дарили исполнительницам цветы — букеты из желтых одуванчиков.
157. Фрагменты плясок народного свадебного обряда. Калуга.
158. Фрагменты плясок народного свадебного обряда. Калуга.
Звуки нежной протяжной мелодии возвестили нам начало выпускного экзамена-концерта в музыкальном училище, которое заканчивали участницы ансамбля «Беседы». Это девушка на флейте и парень на пастушьем рожке перекликались, вели короткий музыкальный диалог не на сцене, а около ее боковых частей, как вестники грядущего. Короткое вступление сразу заинтересовало всех своей необычностью и создало определенный лирический настрой.
Занавес раздвинулся... Тихой поступью с пением «Выходили красные девицы» появились девушки, и начался обряд «закликания» весны. Песни перемежались хороводами, в них принимали участие даже дети, а весь праздник «закликания» весны закончился пляской «Ходил комар по лугу».
Весенний хоровод — пляску — сменили зимние «колядки» с пением, загадками, неизменным действующим в святочных играх «козлом», гаданием, святочными целовальными песнями и плясовыми. Программа была обширной и интересной. На наших глазах оживали забавы наших предков, забавы, в которых принимали участие вся молодежь и даже дети, что создавало впечатление дружной большой семьи. Просто и естественно вели себя девушки на сцене, чисто и музыкально исполняли песни, но условия сцены — не берег реки, освещенный ярким солнцем, и где-то, в глубине души, было жаль, что интересное зрелище было ограничено сценой.
Последняя и самая большая часть концерта-экзамена — «Свадьба». Свадебному обряду мы уделили большое место в этой книге и постарались восстановить и описать весь его ритуал. Каждая местность имеет свои особенности в свадебном обряде, но его основа везде одинакова. При показе же его в действии прежде всего следует помнить, что главные моменты происходят в помещении, в избе, специально прибранной и украшенной для этого. Конечно, в условиях небольшой сцены музыкального училища сделать это трудно. Однако вся музыкальная часть, все песни и причитания невесты, величания были исполнены превосходно.
По народному обычаю после величальных песен начиналась пляска гостей. И в эту разудалую пляску тарусские костюмы девушек внесли немало радости и красоты. То где-то огненным факелом вспыхивали красные рукава, то белые ластовицы в красном навершнике мелькали, как крылья диковинной птицы, то пронзали красное полотнище белой невыносимо острой стрелой. В ритме пляски девушки часто менялись местами, и все время возникали новые сочетания красного и белого, перевиваясь и пропадая, снова возникая и образуя каждый раз неповторимые соотношения цветов и орнаментов этих костюмов в пространстве (илл. 159).
159. Фрагменты плясок народного свадебного обряда. Калуга.
Ансамбль «Беседы» вызывает большой интерес в Калуге, и работа И. Г. Козловой и девушек над выпускным концертом-экзаменом встретила дружное одобрение всех присутствующих в зале. Порадовались и мы их успеху и уехали из Калуги с таким светлым чувством, какое всегда возникает, когда соприкасаешься с настоящей ценностью, с подлинным искусством. Ведь хранителями традиций , такими серьезными, увлеченными, неустанно работающими, являются совсем юные девушки, уже осознавшие глубокое значение традиций в народном искусстве.
Прошло лето, закончился XII Всемирный фестиваль молодежи и студентов, на котором успешно выступал ансамбль «Беседы», как однажды по радио в «Пионерской зорьке» довелось услышать выступление девочки из далекого края — из села Большой Куналей Бурятской АССР — Нади Хромых. Она пела народную песню «Ямщик» и очень увлекательно рассказывала о костюме, в котором она выступала и выступает в своем селе. Это так называемый «семейский костюм». А история его такова.
Еще при Екатерине II стали высылать в Сибирь, в Забайкалье, старообрядцев. Высылали их семьями — нужна была рабочая сила для заселения и освоения Сибири. Эти высланные получили народное прозвище «семейские», которое сохранилось за их потомками и до настоящего времени. Трудолюбивые, упорные и способные организовать свою жизнь в любых трудных условиях, «семейские» хорошо прижились в Забайкалье. Время шло, изменялось многое, одно поколение сменяло другое, семьи разрастались, но немногие покидали не только привычные, а теперь уже и родные места. Семейские старались жить обособленно, но с течением времени общение с окрестным населением вошло в привычку, а затем сделалось и необходимостью, а уже в наше время самолет там стал таким же средством передвижения, как когда-то лошадь.
Когда старые внешние обычаи уступали место новым, все то, что наполняло внутренний мир или было лишь частью его, что ощутимо соединяло современных людей с далеким прошлым их предков, охранялось с любовью и разумом. Одним из главных звеньев этой связи была песня.
Пятьдесят лет тому назад один из жителей села Большой Куналей, Алексей Иванович Рыжаков, организовал хор из своих односельчан. До какой же степени была сильна жажда единения в совместном действии, если и до сих пор хор этот существует и по-прежнему им руководит А. И. Рыжаков.
Пока организатор хора был молод, он мало думал, а за множеством дел, может быть, и совсем не думал о подготовке смены. Однако с возрастом все чаще стал размышлять о том, что после него может заглохнуть «семейская» песня, исчезнет традиция и драгоценные связи с их предками порвутся.
И вот полегоньку он начинает подбирать музыкально одаренных детей и знакомить их с богатым наследством, которое хранит он всю жизнь. В этом хоре начала петь и Надя Хромых. К четырнадцати годам голос ее настолько окреп и развился, что ее взяли в хор взрослых. Но Надя не бросила и детский хор — ведь там ее подруги...
Женщины из села Большой Куналей поют в хоре в своих старинных нарядах, доставшихся им от бабушек и прабабушек. Костюм семейских женщин очень близок по покрою и виду к костюмам Усть-Цильмы и вообще северным сарафанам. Они, как и в Усть-Цильме, покрывают голову большими пестроткаными платками концами назад и на косы надевают (под платок) жесткую основу. Так старинные костюмы живут и доставляют удовольствие и тем, кто поет в них, и тем, кто слушает. Место, которое занимает старинный костюм в жизни жителей Большого Куналея, вызывает интерес и уважение. Девочки и молодые девушки, по словам Нади, интересуются этими костюмами, расспрашивают об их деталях, об отдельных частях, и многие из них хотят выступать перед слушателями в этих костюмах.
160. И. Г. Козлова в народном костюме, бытовавшем в местах Калужской губернии, смежных со Смоленской губернией.
Такими неожиданными сведениями закончились наши розыски хранителей традиций — они начались в Липецке, в селе Колыбельском, где мы познакомились с небольшим хором женщин почтенного возраста, и последним звеном в этой достаточно длинной цепи оказался детский хор народной песни в селе Большой Куналей Бурятской АССР.
Четыре поколения людей хранят традиции народного искусства — народную песню и тесно связанный с нею народный костюм. Пожелаем же им иметь последователей и продолжателей, чтобы никогда не иссыхал животворный источник искусства, из которого черпали силы и вдохновение наши далекие предки и великие гении русской земли.
161. Прошвы, сделанные перевитью. Конец полотенца. Начало XX века.
Продолжение следует...
