aldanov в Русские города, основанные в XIII веке. Русская история вне Москвы. Часть 1.
Русская история творилась не только в Москве.
Наша историография, особенно учебная и популярная, та, поставляет учебники для школ и описывает «историю для всех», та, по которой мы создаем представление о собственной идентичности в истории, невероятно «москвоцентрична», особенно, что касается истории от XIII-XIV веков и до XVIII века. Столица в ней на 400 лет заслоняет собой остальную страну. При этом теряются объем и пропорции истории, снижается значение многих тенденций, которые проявляли себя в России, как целостности. Иногда кажется даже, если что-то в нашей тогдашней истории случалось такое, что не находило отзвука в Москве, то будто не случалось вообше.
Что с этим делать? Один из возможных подходов изучать историю других городов, но не порознь, а коллективно, в своеобразных «пакетах». В этом случае местная, провинциальная историография получает шанс подняться на новый, намного более высокий уровень.
Небольшой анализ одного такого «пакета» коллективной истории нескольких городов я собираюсь дать ниже.
1. Анализ парциальной русской истории: коллективная история городов.
В своем журнале я поместил в разное время пять очерков, посвященных русским городам, основанным в XIII веке (верней, в более узкий период с 1226-1275) [i]. В них я сделал краткий обзор истории 16 городов, периодов расцвета, их основных памятников, а также тенденций демонтажа прошлого в этих городах.
Основание городов – часть процесса колонизации доступной тогда территории (северной, южной, восточной), создания укрепленных фопростов (прежде всего, на юге и западе), и потому практически все новые поселения были основаны на границах русского мира или вблизи них, а топография расположения этих городов обозначает движение русских княжеств того времени.
Но сам этот период, как известно, был связан с татаро-монгольским нашествием, потому на вновь основанные города, как опоры временно остановленного движения, легла немалая нагрузка в дальнейшей истории, некоторые особенные фунции. Тем они интересны особенно.
Главная цель этого поневоле фрагментарного исследования состояла в том, чтобы увидеть русскую историю вне Москвы. Когда становится возможным обобщение хотя б и на 16 примерах, то некоторые тенденции развития России становятся более или менее очевидными.
Но перейдем к делу, к анализу обобщающей таблицы.
Таблица 1. Города 13 века: возвышение, самые известные памятники, и их демонтаж.
Роль городов XIII века в истории. Когда Русь-Россия была существенно меньше по размерам, роль отдельных городов и их промышленных специализаций была существенно выше. Это становится очевидно по данным таблицы. Так, оказывается, что город Галич-Мерьский некоторое время играл роль противоцентра Москвы, став опорой Шемяки в его борьбе с Василием Темным, город Вязьма на время чумы стал запасной столицей России, там пребывали царь со довором и патриарх со своим окружением, а две русские царицы, оказывается, родом из города Мещовска, что повышает статус тогдашней провинции.
То же самое относится и к экономике: Шенкурск был важен для Ивана Грозного производством смолы, которая вместе с московским хлебом позволяла зарабатывать деньги стране в его времена, город Устюжна был крупнейшим производителем железа и оружия еще в XVI-XVII вв, потом на некоторое время его заменил город Алексин из того же списка. Торговлей в разное время занимались почти все перечисленные города. Рядом с городом Зарайском находится село Дединово, где был построен первенец русского военного флота, корабль «Орел».
Очень значительна роль форпостов Москвы на юге и западе – Алексин, Таруса, Мещовск, Мосальск, Зарайск противостояли угрозам Крыма, Можайск и Вязьма – польско-литовской угрозе. Уже не Москву, но другие русские княжества представляют в нашей истории Порхов, опорный пункт Пскова, Шенкурск и Бежецк, города новгородские, Кашин, второй город Тверского княжества. Не забудем, что Алексин, Таруса, Мещовск, Мосальск и Вязьма были некоторое время частью Великого княжества Литовского.
Как культурные и религиозные центры особенно важны из данной таблицы Галич с его монастырями, Кашин с его традициями живописи и строительства, Гороховец с замечательными памятниками архитектуры церковной и купеческой, Порхов с его редкостной древностью – Кремлем и представлениями о той старине, которая мало где выжила, как в его памятниках.
Эта невероятная с современной точки зрения активность рассматриваемых маленьких городов и их большое значение ограничены, однако, определенным временем.
Периоды активности в истории городов. Посмотрим на таблицу. Каждый город из нее имел период наибольшей активности и, соответсвенно, значения в жизни страны.
Так, Порхов заявил себя еще в XIV веке, в борьбе Новгорода с ВЛК. Форпосты на южных и западных окраинах проявили себя в конце XV-XVI-нач XVII в. Первая и действительно значительная волна экономического расцвета выделяет XV-XVII вв. Это Север России (Кашин, Галич, Устюжна, Шенкурск), известный ремеслом и промыслами, это Можайск, а потом, в конце периода, такие города, как Гороховец или снова Кашин, но уже в роли торгового города.
Но, в общем-то, это конец значительной роли рассматриваемых городов. Уже в XVI веке северные города настигает спад, связанный с климатическими изменениями, в XVII веке города пустеют в связи с развитием южной колонизации, в конце XVII и начале XVIII века их усиленно грабит для своих целей Петр I, в XVIII веке монастыри накрывает секуляризация. После XVII века эти заметные города Московского государства становятся действительно провинцией в огромной, все разрастающейся России, и лишь некоторые возвращают себе часть прежнего значения в этом другом, многоразмерном государстве.
Памятники и их демонтаж. Памятники, что и понятно, по времени своего возникновения в основном коррелируют с периодами активности городской жизни. Обычно лучше всего документируется памятниками последний такой период в истории города, ранние памятники гибнут в военных событиях, перестройках, небрежении, уничтожении за ненадобностью.
Из зафиксированного уничтожения различных памятников в войнах на первое место выйдет уничтожение их в Смуте (поляки и казаки), старые уничтожения будут принадлежать еще татарам, более близкие к нам французам (1812), немцам (Отечественная война 1941-45) и даже англичанам, уничтожившим город Колу из корабельных пушек. В мирное время очень поусердствовала Советская власть, но реконструкции времен Российской империи также были способны кое-что уничтожить: так в конце XVIII в. были снесены Вяземский и Можайский Кремли. Точно так же уничтожала монастыри секуляризация: стоит отобрать о монастыря его средства пропитания, как начинают рушиться его стены и кровли.
Тут налицо связь с изменением роли городов: все, что не годится для новой, более скромной или просто иной жизни, под топор, лом и кирку. Представление о культурной и воспитательной роли истории и ее памятников появилось достаточно поздно, потому только сейчас мы могли бы что-то сделать для восстановления утраченного. С одной стороны, этим занята церковь, с другой должны работать городские власти, чтобы сделать старину местом посещения туристами. И тут, мне кажется есть место для издательской и исследовательской деятельности историков.
О знании истории поверхностном и глубоком. Собственно, то, о чем я говорил выше, несистемно, по маленьким кусочкам, знают многие. Почему с этой стороной истории действительно стоит познакомиться поглубже? Да потому что поверхностное знание рождает чудовищ не хуже незнания. Примером может послужить историософия Чаадаева. В современности таких примеров можно найти еще больше. Но на Чаадаеве остановимся на некоторое время, чтоб разобраться в таких явлениях, как незнание родной истории или ее полузнание, знание поверхностное.
Русские города, основанные в XIII веке. Часть 3. Юг и север -1. Южные города: Алексин, Таруса, Мосальск и Мещовск.
Русские города, основанные в XIII веке. Часть 3. Юг и Север-2. Северные города: Шенкурск и Устюжна.
Русские города, основанные в XIII веке. Часть 3. Юг и Север-3 Северные города: Бежецк, Кашин и Данилов
К ним примыкал и этот очерк для оценки роли географии в развитии города:
aldanov в Русские города, основанные в XIII веке. Русская история вне Москвы. Часть 2.
2. Подход к русской истории по Чаадаеву.
Памятник, который «властно не говорит о прошедшем и не рисует его живо и картинно».
«Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он – офицер гусарской».
А.С. Пушкин «К портрету Чаадаева»
Петр Яковлевич Чаадаев, один из первых наших философов и, безусловно,
первый значительный историософ, получил образование в Московском университете (1808-1811),
который не закончил, вступив в гвардию и приняв участие в войне с французами. Воевал он
храбро. Но все ж это был душой «Периклес», а не просто офицер, и. во время похода в Европу
его голова смогла получить новую умственную пищу через первое знакомство с Западом и
его достижениями. Друг Чаадаева Якушкин писал как раз об этом: «Пребывание целый год в
Германии и потом несколько месяцев в Париже не могло не изменить воззрения хоть
сколько-нибудь мыслящей русской молодежи; при такой огромной обстановке каждый
из нас сколько-нибудь вырос".
Факт тот, что в 1821 году Чаадаев прервал блестяще складывавшуюся карьеру (скорей на ту пору уже государственную, чем военную) и в 1823 отправился в поездку по Европе, где «познакомился в Германии с философом Ф.Шеллингом, с идеими западных теологов, философов, ученых и писателей с социальным и культурным укладом Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Италии». Надо думать, что новые впечатления произвели во впечатлительном чаадаевском уме целую революцию, и Чаадаев пришел к концепции ведущей роли христианской веры в духовном и материальном развитии Западной Европы. Впрочем, сама эта идея была не нова.
По контрасту к ней он стал обдумывать русскую историю и пришел к неутешительным выводам. Однако если Европу философ изучал как вживе, так и по книгам, то с Россией он не особо церемонился - сидел в Москве, которую ранее предпочел Петербургу, ездил разве только что в подмосковную усадьбу, источников для изучения страны тоже, вероятно, не было, в силу того, что они только еще создавлись. В читательской лени обвинять Чаадаева нет оснований: он был превеликий книгочей, знал 4 языка.
Но, конечно, была Москва и были семейные предания и та жизнь, что творилась вокруг – сначала правление Александра и Аракчеева, потом Николая Павловича.
Так что прообразом для философии русской истории была все ж Москва. Ну, вот и припечатал Чаадаев такую Россию: «Вопреки имени христиан, которое мы носили, в то самое время, когда христианство величественно шествовало по пути, указанному божественным его основателем, и увлекало за собой поколения, мы не двигались с места. Весь мир перестраивался заново, у нас же ничего не созидалось: мы по-прежнему ютились в своих лачугах из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода не для нас свершались. Хотя мы и христиане, не для нас созревали плоды христианства». Или: «Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя».
Что тут сказать? Призывы окинуть и не найти ни одного памятника, пожалуй что ничем не подкреплены: в упор ради своей идеи не видел Чаадаев ни прожитых веков, ни даже пространств. Немного путешествовал по ним, по пути на Запад и назад, в Петербург и из Петербурга, ходил, вероятно, по Смоленску или Новгороду, но будто б не видел ничего.
Потому будто к себе самому, как историософу, обращен такой упрек: «Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной».
Это было б верно, но обращено это все ж не к себе, а ко всему обществу. Впрочем, тот слой, который был адресатом, такого упрека заслуживал. Чаадаев, может, и меньше других. Он однако был, как мне кажется, все же историософ без исторического кругозора. Что сказать иного, если он с такой легкостью повторял байки о Византии: «В то время, когда среди борьбы между исполненном силы варварством народов Севера и возвышенной мыслью религии воздвигалось здание современной цивилизации, что делали мы? По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов».
Источник европейского образования, позже забытый и оклеветанный, и высокомерный историософ, повторяющий чужие враки и видящий лишь один возможный путь – европейский и христианский, это выглядит печально. Вспомним тут еще чаадаевское: «разве не цивилизована Япония, да еще и в большей степени, чем Россия, если верить одному из наших соотечественников? Но разве вы думаете, что в христианстве абиссинцев и в цивилизации японцев осуществлен тот порядок вещей, о котором я только что говорил и который составляет конечное назначение человеческого рода?».
Осуждать Чаадаева с позиций накопленных знаний и иного восприятия других цивилизаций несложно. Другое дело – понять, как вообще возможен стал такой взгляд? Первый источник – мы понимаем – просто недостаток сведений. Второй – Москва с ее историей. Москва, как центр, как средоточение ценностей русской цивилизации, как главное явление русской истории, то место, которое она заслуживает не вполне.
В конце концов, если Чаадаев нацелился на критику русской истории, то Москва ее на то время заслужила. Мы то с вами видим, промотрев историю провинциальных городов, сколько усилий стоило строительство страны, как трудно добывались средства, как постепенно совершался прогресс, как медленно,но все же росла материальная и духовная культура. Москва, увы, очень многое поглощала совершенно безвозвратно, неистово и неблагодарно.
Так что восприятие Чаадаевым русской истории – это сублимация московского результата на всю деятельность русских. Но будем острожны и в этой критике. Главным противником идей Чаадаева стал все ж официоз. Николай Павлович, Бенкендорф, государственные люди того времени восприняли критику русской истории очень близко к сердцу, даже и не зная ее, как Чаадаев. История все же дает право на самоидентификацию, и идеи – не пустой звук.
Герцен: "Чаадаев сказал России, что прошлое ее было бесполезно, настоящее тщетно, а будущего никакого у нее нет". А какой она желалась, высказал барон Бенкендорф: “Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение; вот, мой друг» (Бенкендорф М.Ф. Орлову).
Как поступить с Чаадаевым, тоже пришло на ум этому великому проницателю:
«Статья сия, конечно, уже Вашему Сиятельству известная, возбудила в жителях московских всеобщее удивление. В ней говорится о России, о народе русском, его понятиях, вере и истории с таким презрением, что непонятно даже, какимобразом русский мог унизить себя до такой степени, чтоб нечто подобное написать. Но жители древней нашей столицы, всегда отличающиеся чистым, здравым смыслом и будучи преисполнены чувством достоинства Русского Народа,тотчас постигли, что подобная статья не могла быть писана соотечественником их, сохранившим полный свой рассудок, и потому, - как дошли сюда слухи, - не только не обратили своего негодования против г. Чеодаева, но, напротив, изъявляют искреннее сожаление свое о постигшем его расстройстве ума, котороеодно могло быть причиною написания подобных нелепостей. Здесь, - продолжает Бенкендорф, - получены сведения, что чувство сострадания о несчастномположении г. Чеодаева единодушно разделяется всем московскою публикою. Вследствие сего Государю Императору угодно, чтобы Ваше Сиятельство, по долгу звания вашего, приняли надлежащие меры в оказании г. Чеодаеву всевозможных попечений и медицинских пособий. Его Величество повелевает, дабы Вы поручили лечение его искусному медику, вменив сему последнему в обязанность непременно каждое утро посещать г. Чеодаева и чтоб сделано былораспоряжение, дабы г. Чеодаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнегосырого и холодного воздуха; одним словом, чтоб были употреблены все средствак восстановлению его здоровья".
Николай I на этом документе начертал собственноручно: "Очень хорошо".
Философ погиб сказав в свое оправдание:
“Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой,
с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том
случае, если ясно видит её; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь
мы прежде всего обязаны родине истиной”
Верно. Плох официоз, но плох и взгляд «из общих соображений». Плохо жить с закрытыми глазами, но плохо смотреть и чужими Потому изучать историю все же нужно, обязательно нужно, помня об опасностях некоторых слишком привычны, хоть и авторитетныз подходов. «Москвоцентризм» из них с моей точки зрения на первом месте.
И еще одна цитата из Чаадаева, из его письма Якушкину: «Я много размышлял о России с тех пор, как роковое потрясение так разбросало нас в пространстве, и я теперь ни в чем не убежден так твердо, как в том, что народу нашему не хватает прежде всего глубины. Мы прожили века так или почти так, как и другие, но мы никогда не размышляли, никогда не были движимы какой-либо идеей: вот почему вся будущность страны в один прекрасный день была разыграна в кости несколькими молодыми людьми, между трубкой и стаканом вина".
