М.А. Балабанова
( г. Волгоград)
Поза погребенных как объект археолого-этнографических исследований (по погребальным комплексам позднесарматского времени).
Как известно для одного и того же народа, несмотря на консервативность погребальной обрядности, зафиксировано значительное многообразие форм обращения с умершим телом [Смирнов. 1997].
В этом аспекте на фоне всех сарматских культур, особое место занимает погребальная обрядность поздних сарматов. Среди сотен комплексов с позой погребенных вытянуто на спине, имеется группа с отклонениями, которая составляет менее 5.0%. Из этой категории внимание привлекают захоронения, в которых костяки, уложены ничком, вниз лицом, на животе. Всегда поза «ничком», «на животе» «хребтом вверх» и т.д. определена археологом. Эта группа погребений второй половины II-IV вв. н.э. и явилась объектом данного исследования. Чтобы выяснить, насколько часто встречается этот обряд у позднесарматских племен, проводился сравнительно-исторический анализ с археологическими культурами раннего железного века и раннего средневековья. Для понимания мотивировки данного обряда пришлось проанализировать данные этнографии.
Общая характеристика комплексов. Серия позднесарматских погребений осуществленных в позе «ничком», «на животе», «хребтом в верх» насчитывает 19 комплексов (табл. 1. рис. 1: 1-13). Картографирование памятников показывает их наибольшую концентрацию в могильниках Астраханского Правобережья, Черноярский район и прилегающие к нему районы Калмыкии. Два таких погребения обнаружены в могильниках Нижнего Подонья, три в Заволжье и два в могильниках Южного Приуралья (табл. 1). Во всех случаях обряд применяли к взрослому населению, это в основном люди зрелого и пожилого возраста и чаще к мужчинам, чем к женщинам. Все погребения с позой «ничком» являются индивидуальными могилами, кроме коллективного захоронения кург.2 Хохлацкого могильника и парного из могильника у п.Зеленый (рис. 1-11) [Шилов. 1982, c. 45-46; Рыков. 1926].
Если парные погребения в позднесарматской обрядности довольно распространенное явление, то тройное, двое из которых дети - явление исключительное. В кургане Хохлацкого могильника костяк пожилого мужчины с искусственно деформированным черепом лежал посередине на животе, а по его бокам два подростка лежали, вытянуто на спине. В погребении у пос. Зеленый были похоронены, по мнению П.Рыкова, мужчина и женщина и оба в позе «ничком».
Основываясь на деталях погребального обряда всю группу можно разделить на несколько частей. Первую часть образуют захоронения, которые отличаются от общей массы позднесарматских погребений только позой «на животе», все остальные обрядовые традиции соблюдены (рис. 1-1-1-7). Вторая часть, это захоронения людей, которых можно определить как приговоренных к смерти, со связанными руками и ногами (рис. 1-8 - 1-12). Сама поза «связанные руки и ноги» или, так называемые, случайные позы предполагают применение силы к погребенному человеку. Есть и прямые свидетельства «насилия», например, по отношению к женщине, останки, которой раскопаны в могильнике п. Зеленый. По П. Рыкову женский череп имел следы надрезов, возможно, следы скальпирования (?). Кроме этого, он был еще и трепанирован в области правой теменной кости, форма отверстия была прямоугольной. По мнению автора, женщину бросили или опустили в яму, «с целью помещения ее около умершего» мужчины, тоже лежащего в позе «ничком» [Рыков. 1926, c. 105]. На всем остальном материале не было зафиксировано следов каких-либо травм. Правда, только по отношению к черепам, так как большая часть костей посткраниального скелета не была представлена в коллекциях. Реконструируя позу погребенного из кург. 44 могильника Кривая Лука-XVII, авторы раскопок предположили, что он находился в «состоянии летаргического сна» (рис. 1-10) [Дворниченко и др. 1976]. Поза женщины из кург.2 могильника Кривая Лука-I, позволяет предположить, что она была, скорее всего, похоронена в сидячем положении (?) (рис. 1-11) [Дворниченко и др. 1977. c. 7]. В категорию брошенных, лежащих ничком, видимо, «приговоренных к смерти», со связанными руками и ногами, без сомнения, можно отнести погребенных из могильников Кривая Лука-X, кург.8, погр.2, Усатово, кург.F15 (рис. 1-8; 1-9). Еще более удивительная неестественная поза у пожилого мужчины из кург.28 могильника Кузин хутор (рис. 1-12). Голова и верхняя часть туловища помещались ниже, чем ноги. Человек, по мнению автора раскопок, был брошен в колодец головой вниз [Шилов. 1962, c. 41-42].
В третью часть включены погребения, в которых обнаружены нарушения анатомической целостности скелетов (рис. 1-13). В двух мужских захоронениях из кург.2 могильника Кегюльта и кург. 4 могильника Уязебашево нарушено анатомическое положение черепа [Рыков. 1931; Пшеничнюк. 1983]. Нарушение анатомической целостности скелета и отсутствие некоторых костей удалось зарегистрировать еще два раза: у женщины из кург.2 могильника Кривая Лука-I и у мужчины из кург.49 могильника Кривая Лука-XVII [Дворниченко и др. 1977, c. 7; Федоров-Давыдов и др. 1974]. При этом авторы раскопок ничего не пишут об ограблении с нарушением курганной насыпи.
Таким образом, несмотря на перечисленные детали, всю группу объединяет поза погребенных «ничком» «на животе». Чтобы разобраться с символикой таких погребений, необходимо провести сравнительно-исторический анализ, так как в погребальных обрядах отражается способ смерти, «вредоносность» покойника, социальный статус умершего и т.д. [Токарев. 1990, c. 180-192; Толстой. 1990, c. 120, 123].
Археолого-этнографические свидетельства по позе погребенных «на животе» «ничком» и т.д.
Прежде всего, рассмотрим культуры савромато-сарматского круга. Так, в рассматриваемой позе было обнаружено только одно савроматское погребение (VI-IV вв. до н.э.) из могильника близ хут. Авиловского. В сохранившейся части разрушенной ямы на дне лежала верхняя часть мужского скелета, положенного на живот вниз лицом [Синицын. 1954, c. 239-240].
В комплексах IV-III вв. до н.э. такие захоронения тоже встречаются редко, всего три в выборке из 500 погребений [Железчиков. 1997, c. 58. табл.1, 16, с.77 ; Яблонский и др. 2004, c.126].
В группе III-I вв. до н.э. из списка А.С. Скрипкина на 979 захоронений в позе «на животе» нет ни одного [Скрипкин.1997, c. 180].
В среднесарматских погребениях И.В. Сергацков тоже зафиксировал лишь одно погребение в выборке из 973 комплексов [Сергацков. 2002, c. 86].
По синхронным культурам этот признак тоже встречается редко. Так, на довольно обширном материале саргатской и гороховской культур, Н.П. Матвеева выделяет отдельную модель погребений, во рву, в «случайных позах», интерпретируя их как человеческие жертвоприношения [Матвеева. 2000, c. 173, 179, 193, 196, 204).
При раскопках Кокэльского могильника гунно-сарматского времени обнаружено лишь одно женское погребение в позе ничком на 470 погребений [Дьяконова. 1963, c. 145].
В комплексах таштыкской культуры так же имеются могилы, где люди уложены в неестественной «скособоченной» позе с сильно закинутыми за спину и перевязанными руками [Вадецкая. 1999, c. 29, 117].
В Тулхарском могильнике в трех женских погребениях первых веков нашей эры умершие лежали, на животе [Литвинский, Седов. 1984, c. 113]. Еще один женский костяк, лежащий на левом боку, вниз лицом обнаружен в Ворухском могильнике (КВ-82) [Литвинский. 1972, c. 99]. По данным А.Н. Берштама в дромосе одной из катакомб Кенкольского могильника был брошен труп связанного убитого мужчины [Берштам. 1950, c. 68].
Огромный материал по меотским памятникам также свидетельствует о крайне редкой частоте встречаемости этого признака, в могильниках: Прикубанский (IV в. до н.э.) на 400 погребений только 3; Старокорсунского городища 2, на 1000 погребений - 4 [Лимберис. 1990; 2001].
Всего семь раз В.С. Ольховским зафиксирована поза «ничком» на скифском материале VII-III вв. до н.э. при анализе 1857 комплексов [Ольховский. 1991. c. 58, 67, 101, 102 и 154]. В двух ранних могилах поза «на животе» ставится под сомнение самим автором. В комплексах IV-III вв. до н.э. на 738 погребений этот признак встречался пять раз. Два раза эта поза определяется для «зависимых людей»; два раза в такой позе были похоронены дети и последний случай – погребение «взрослого человека со связанными за спиной руками».
В могилах черняховской культуры этот признак тоже встречается крайне редко. Так, Г.Ф. Никитина, обработавшая массовый материал дважды фиксирует такую позу: один раз на могильнике Будешты на 360 погребений и другой раз на могильнике Маслово на 91 погребение [Никитина. 1985, c. 41, 98, 116].
Наличие позы ничком М. Мончинска отмечает у раннесредневековых германцев IV-VII вв. [Мончинска. 1997, c. 207, 210]. По ее данным, начиная с III в.н.э. наряду с комплексами, где отсутствует череп или другие части тела «иногда встречаются трупоположения, в которых умерший положен лицом к земле».
Список можно было бы продолжить, но, есть ли в этом необходимость? Следует только отметить, что в средневековье этот обряд тоже встречается, но довольно редко.
В связи с тем, что только этнографический материал дает возможность узнать мотивировку самих носителей данной традиции, то пришлось обратиться к этнографическим данным. Мною отобраны свидетельства наличия позы «ничком» у разных народов и оказалось, что она имеет распространение практически по всей Евразии, но как экстраординарное явление.
Например, у современных тувинцев, как отмечает В.П. Дьяконова, погребение ничком практиковалось вместе с подкладыванием каменной «подушки» при похоронах детей колыбельного возраста или старых людей опасного возраста [Дьяконова. 1975, c. 148-150].
Такой обряд зафиксирован и у береговых юраков, эвенков, якутов, бурят и применялся избирательно, ничком хоронили самоубийц, людей неординарных или физически неполноценных, умерших не своей смертью [Дьяконова. 1975, c. 150; Смоляк. 1980, c. 181, 186; 196-198]. Поза «ничком» применялась при похоронах некоторых шаманов, особенно тех, которые служили восточным тенгриям, или же черным шаманам, напускавших на людей болезнь или «съедавшие» у кого-нибудь душу [Дьяконова. 1975, С. 150; Туголуков. 1980, c. 200].
В славянской этнографии погребали вниз лицом тоже «вредоносных покойников», колдунов [Толстой. 1990, c. 120; Былины Печоры, № 266.75. 2001].
На территории Европы в средневековье и новое время лицом к земле обращали самоубийц и жертв эпидемий.
Таким образом, далеко не полный перечень источников свидетельствует о том, что поза «на животе» «ничком» крайне редко встречается в погребальной обрядности разных культур и эпох и, что наиболее важно, она распространена у самых разных евразийских народов и за ней, скорее всего, стоят весьма сходные представления. Видимо, эта погребальная традиция применялась к людям, которых объединяет ряд общих черт.
Это, во-первых, покойники, отличающиеся посмертной вредоносностью по отношению к живым сородичам: шаманы, колдуны, ведьмы, вурдалаки и т.д., которые еще при жизни по представлениям живых, приносили беды и несчастья. Вполне естественным было стремление живых избавиться от души такого человека после смерти путем их погребения ничком, так как была большая вероятность, что они и после смерти будут вредоносить. Понятным становятся и погребения ничком самоубийц, или других «заложных» покойников, так как их души также вызывали опасения среди живых, поскольку они «доживают свой положенный им при рождении век за гробом». Они сохраняют способность к передвижению, выходят из могилы и находятся в распоряжении нечистой силы, а все их действия направлены во вред живым [Зеленин. 1994, c.231].
Во-вторых, «приговоренные к смерти» или человеческие жертвоприношения. Человеческие жертвоприношения, как обряд, имели широкое распространение и чаще всего практиковались воинственными народами [Токарев. 1990, c. 174 и др.]. Об этом, по крайней мере, свидетельствуют жертвенные «поминальники» таштыкских могильников. На их площадках, встречаются как уложенные ничком, со связанными руками, люди, так и расчлененные трупы [Вадецкая. 1992, c. 244; 1999, c. 87, 117].
Пышные похороны с жертвоприношениями людей, животных и жидкостей Ахиллес устроил своему погибшему другу Патроклу [Гомер. Илиада, ХХШ, 165-175]. В свою очередь тень самого Ахиллеса потребовала от ахейцев принесения ему в жертву Поликсены. Этот сюжет нашел свое художественное решение в трагедии Еврипида «Гекуба» [Еврипид. 190, 210, 220-260].
У скифов, по данным Геродота, ежегодно кумиру бога Ареса старинному железному мечу приносились в жертву рогатый скот, лошади и мужчины [Геродот. IV, 10. 62]. У тех же скифов, но уже в поминально-погребальной обрядности также практиковались бескровные человеческие жертвоприношения [Геродот. IV, 71, 72].
По сведениям письменных источников существовала практика человеческих жертвоприношений и у савроматов, сарматов и аланов, поскольку они также поклонялись мечу, как кумиру бога войны Аресу [Климент Александрийский. 5, 64; Аммиан Марцеллин. XXXI, 2, 23].
В «Римских вопросах» Плутарх сообщает о том, что римляне, как и блетонессии совершали когда-то человеческие жертвоприношения [Плутарх. 1990. c. 211].В «Повести временных лет» также есть сведения о жертвоприношениях людей в Киеве под 983г., буквально накануне принятия христианства [Повести. 1997, c. 131].
Таким образом, в традиционной культуре многих народов практикующих обряд положения умершего в позе «на животе» имелась мотивировка; либо посмертная вредоносность некоторых из умерших, либо насильственная смерть с возможными человеческими жертвоприношениями. В первом случае – это крайне малочисленные захоронения, а во втором, наоборот, от нескольких человек до нескольких десятков. Тема человеческих жертвоприношений возникает здесь в связи с относительной массовостью таких захоронений позднесарматской культуры. Несмотря на то, что большая часть костяков не несет следов повреждений, в некоторых случаях фиксируется насильственный характер смерти, скорченное положение тела со связанными конечностями.
Обычно обе причины сводятся к тому, что такое поведение живых по отношению к мертвым приносит благо всему обществу. Даже относительно большая частота встречаемости этого признака в позднесарматских комплексах не дает возможности доказать ту или иную интерпретацию данного обряда у них. Если склоняться к первой версии, то получается, что, в отношении образно выражаясь «колдунов» и «ведьм» позднесарматское общество отличалось их обилием от всех других синхронных народов. Если же придерживаться версии, что признак поза «ничком» это человеческие жертвоприношения, то, для данной группы древних племен, по выражению Э. Лича, довольно часто возникала необходимость «в дарах, дани или штрафах, выплачиваемых богам» [Лич. 2001, c. 101].
Возможно и третье решение исследуемой проблемы, это обряд проводов на «тот свет». Он известен по этнографическим данным многих народов, об этом есть сведения в письменных источниках. Подробный символический анализ этого обряда у славянских народов изложен в монографии Н.Н. Велецкой [Велецкой. 2003]. У нее же приводится литературный обзор по данной проблеме. Следует отметить, что у многих народов с традиционным мышлением имелись представления о человеческом веке, то есть, сколько лет человеку отпущено для жизни на земле.
Так, у древних народов, таких как сарды, каспии, греки, римляне и другие, наиболее распространенной точкой зрения на предел земной человеческой жизни было 60 лет. У древних римлян, если к 60 годам люди не умирали, то их ежегодно сбрасывали в Тибр [Плутарх. 32, 86]. К рубежу эр этот ритуал уже ушел в область преданий, что нашло отражение в «Фастах» Овидия [Овидия. V, 624, 635].
В отдаленные времена, как отмечает Н.С. Бабаева у таджиков, с наступлением предела жизни 60-70 лет, «зажившихся» людей умерщвляли, так как сверх этого возраста идут «лишние годы» [Бабаева. 1993, c. 21, 84, 85].
Как утверждает ряд исследователей, у некоторых народов Средней Азии были известны помещения для временного содержания трупов. Эти помещения служили и последним кровом для тяжелобольных и очень старых людей. У горных таджиков и у некоторых кавказских народов стариков относили на гору и оставляли их там умирать или же сбрасывали с горы в пропасть [Кисляков. 1970, c. 70; Литвинский. 1972, c. 113; Мейтарчиян, 2001, c. 162-163; Велецкая. 2003,c. 149, 150].
Вообще, геронтоцид как, ритуальное убийство в древности был известен многим народам Старого и Нового света [Страбон. XI, 11,3; Нарты. 1989, с. 80; Зеленин. 2004; Туголуков. 1980, c. 166-169, 173; Косарев. 2003, c.21-26; Алексеев. 1992, c. 61; Лебедев, 1977. c. 56-57; Велецкая. 2003].
Особый интерес вызывает информация, связанная с наличием геронтоцида у савромато-сарматских народов, которая приведена у древних авторов [Плиний Старший. Кн.IV, 26.90; Валерий Флакк. VI, 120].
По мнению Н.Н. Велецкой к старым людям, которым около 60 лет славяне использовали ритуал «проводов на тот свет». Жизнь старых людей преждевременно пресекалась, не достигая одряхления, а «умерщвляемые могли восприниматься как посланцы к богам» [Велецкая. 2003, c. 90-92, 237).
Таким образом, сравнительно-исторический анализ не позволяет однозначно решать проблему символики исследуемого ритуала у позднесарматского населения II-IV вв. н.э. Кроме того, отсутствие какой-либо закономерности погребений с позой ничком также диктует осторожный подход к семантике обряда. Скорее всего, имели место и возможные человеческие жертвоприношения и ритуальное умерщвление пожилых и старых людей, а также такие захоронения могли быть связаны с вредоносностью части умерших.
В заключение хотелось бы отметить следующее:
1. Захоронения на «животе» в позднесарматских комплексах встречаются чаще, чем в других сарматских культурах и в относительно синхронных евразийских культурах.
2. Анализ деталей погребального обряда позволяет выделить три группы погребений, которые сочетают те или иные признаки: это погребения ничем не отличающиеся от большого количества захоронений кроме позы погребенных; предполагаемые приговоренные к смерти и захоронения с посмертным ритуальным нарушением анатомической целостности костяков.
3.Использование этнографических источников по исследуемой теме в сочетании с элементами погребальной обрядности не позволяет однозначно решать мотивировку обряда у позднесарматских племен.
Список литературы:
Алексеев. 1992. Алексеев Н.А. Традиционные религиозные верования тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Аммиан Марцеллин. 1996. Аммиан Марцеллин. Римская история. СПб., 1996.
Бабаева. 1993. Бабаева Н.С. Древние верования горных таджиков Южного Таджикистана в похоронно-поминальной обрядности. Душанбе.
Берштам. 1950. Берштам А.Н. Очерк истории культуры древнего Семиречья. Древние кочевники Семиречья // МИА. № 14. М.-Л.,
Былины Печоры . 2001. Былины Печоры / Былины в 25 т. Т.2.СПБ.,
Вадецкая. 1992. Вадецкая Э.Б. Таштыкская культура // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М.
Вадецкая. 1999. Вадецкая Э.Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. СПб.
Велецкая. 2003. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 2003.
Геродот. 2007. Геродот. История. М., 2007.
Гомер. 1984. Гомер. Илиада // Европейский эпос античности и средних веков. М., 1984.
Дворниченко, Смирнов, Федоров-Давыдов. 1976. Дворниченко В.В., Смирнов А.С., Федоров-Давыдов Г.А. Отчет о раскопках курганов в Астраханской области в 1976 г. Архив ИА РАН. Р-1, № 6719.
Дворниченко В.В., Малиновская Н.В., Федоров-Давыдов Г.А. Древности Астраханского края. М., 1977.
Дьяконова. 1963. Дьяконова В.П. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль (по результатам раскопок за 1963, 1965 гг.) // Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции. Материалы по археологии и антропологии могильника Кокэль. Вып.III. Л.
Дьяконова. 1975. Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л.
Еврипид. 1999. Еврипид. Трагедии. Т.1. М.
Железчиков. 1997. Железчиков Б.Ф. Анализ сарматских погребальных памятников в IV-III вв. до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып.II. Раннесарматская культура. М.
Зеленин. 1994. Зеленин Д.К. К вопросу о русалках (Культ покойников, умерших неестественной смертью, у русских и у финнов) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913. М.
Зеленин. 2004. Зеленин Д.К. Обычай «добровольной смерти» у примитивных народов // Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1934-1954. М.
Кисляков. 1970. Кисляков Н.А. О древнем обычае в фольклоре таджиков // Фольклор и этнография. Л.
Климент Александрийский. 1948. Климент Александрийский. Увещательная речь к эллинам // Латышев В.В. ВДИ. 1948 №2 (24).
Косарев. 2003. Косарев М.Ф. Основы языческого миропонимания. М.
Лебедев. 1977. Лебедев В.В. Похоронный обряд ачайваямских коряков-оленеводов // Полевые исследования института этнографии. М.
Лимберис. 1990. Лимберис Н.Ю. Отчет о работе Краснодарской археологической экспедиции на могильниках Старокорсунского городища №2 в 1990. Архив археологическая лаборатория КубГУ.
Лимберис. 2001. Лимберис Н.Ю. Отчет Краснодарской археологической экспедиции о раскопках грунтового могильника у хутора Прикубанский в 2001г. Архив археологическая лаборатория КубГУ.
Литвинский. 1972. Литвинский Б.А. Курганы и курумы Западной Ферганы. М.
Литвинский, Седов. 1984. Литвинский Б.А., Седов А.В. Культы и ритуалы Кушанской Бактрии. Погребальный обряд. М.
Лич. 2001. Лич Э. Культура и коммуникация: Логика взаимосвязи символов. К использованию структурного анализа в социальной антропологии. М.
Матвеева. 2000. Матвеева Н.П. Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке (лесостепная и подтаежная зона) Новосибирск.
Мейтарчиян. 2001. Мейтарчиян М. Погребальные обряды зороастрийцев. М.- СПб.
Мончинска. 1997. Мончинска М. Страх перед умершими и культ мертвых у германцев IV-VII вв. н.э. (на основании так называемых погребений специфического обряда) // Стратум плюс. СПб.-Кишинев.
Нарты. 1989. Нарты. Осетинский героический эпос в трех книгах. М., Кн.2.
Никитина. 1985. Никитина Г.Ф. Систематика погребального обряда племен Черняховской культуры. М.,
Овидий. 1994. Овидий. Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II. СПб.
Ольховский. 1991. Ольховский В.С. Погребально-поминальная обрядность населения степной Скифии (VII-III вв. до н.э.). М.
Плиний Старший. Плиний Старший. Естественная история. Кн.IV, 26.90 // http://www.pereplet.ru/gorm/atext/pliny.htm.
Плутарх. 1990. Плутарх. Застольные беседы. Дополнения. Л.
Повесть. 1997. Повесть временных лет // Библиотека литературы Древней Руси. Т.1. XI-XII вв.СПб.
Пшеничнюк. 1983. Пшеничнюк А.Х. Культура ранних кочевников Южного Урала. М., 1983.
Рыков. 1926. Рыков П.С. Археологические раскопки и разведки в Нижнем Поволжье и Уральском крае летом 1925г. (предварительный отчет) // Известия краеведческого института изучения Южно-Волжской области при Саратовском госуниверситете. Т.1.Саратов.
Рыков. 1931. Рыков П. Отчет об археологических работах, произведенных в Нижнем Поволжье летом 1929г. // Известия Нижневолжского института краеведения. Т.4. Саратов.
Сергацков. 2002. Сергацков И.В. Анализ сарматских погребальных памятников в I-II вв.н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып.III. Среднесарматская культура. М.
Синицын. 1954. Синицын И.В. Археологические памятники в низовьях реки Иловли / И.В. Синицын // Ученые записки СГУ. Исторический выпуск. Т. XXXIX. Саратов.
Скрипкин. 1997. Скрипкин А.С. Анализ сарматских погребальных памятников в III-I вв.до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып.II. Раннесарматская культура IV-I вв. до н.э. М.
Смирнов. 1997. Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения: Исследования, тексты, словарь. М.
Смоляк. 1980. Смоляк А.В. Нанайцы. Похоронная обрядность // Семейная обрядность народов Сибири (опыт сравнительного изучения). М.
Страбон. 1994. Страбон. География. М.
Токарев. 1990. Токарев С.А. Ранние формы религии. М.
Толстой. 1990. Толстой Н.И. Переворачивание предметов в славянском погребальном обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.
Туголуков. 1980. Туголуков В.А. Юкагиры. Похоронная обрядность // Семейная обрядность народов Сибири (опыт сравнительного изучения). М.
Федоров-Давыдов, Дворниченко, Малиновская. 1974. Федоров-Давыдов Г.А, Дворниченко В.В., Малиновская Н.В. Отчет о раскопках курганов в урочище «Кривая Лука» в Черноярском районе Астраханской области в 1974 г. Архив Астраханского краеведческого музея.
Флакк Валерий. Флакк Валерий. Аргонавтики восемь книг. VI, 120 // http://www.darial-online.ru/1999_2/gagloyti.shtml
Шилов. 1962. Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции за 1962 г. Черноярский район Астраханской области хут. Хохлацкий Сарпинский район Калмыцкой АССР. Архив ИА РАН. Р-1, № 2728.
Шилов. 1982. Шилов В.П. Проблема освоения открытых степей Калмыкии от эпохи бронзы до средневековья // Памятники Калмыкии каменного и бронзового веков. Элиста.
Яблонский, Мещеряков, Вальчак, Тришина. 2004.
Яблонский Л.Т., Мещеряков Д.В., Вальчак С.Б., Тришина И.В. Могильник Прохоровка 1 – эпонимный памятник сарматской археологии (по результатам археологических раскопок) // Вестник РГНФ. №4. М.
источник( г. Волгоград)
Поза погребенных как объект археолого-этнографических исследований (по погребальным комплексам позднесарматского времени).
Как известно для одного и того же народа, несмотря на консервативность погребальной обрядности, зафиксировано значительное многообразие форм обращения с умершим телом [Смирнов. 1997].
В этом аспекте на фоне всех сарматских культур, особое место занимает погребальная обрядность поздних сарматов. Среди сотен комплексов с позой погребенных вытянуто на спине, имеется группа с отклонениями, которая составляет менее 5.0%. Из этой категории внимание привлекают захоронения, в которых костяки, уложены ничком, вниз лицом, на животе. Всегда поза «ничком», «на животе» «хребтом вверх» и т.д. определена археологом. Эта группа погребений второй половины II-IV вв. н.э. и явилась объектом данного исследования. Чтобы выяснить, насколько часто встречается этот обряд у позднесарматских племен, проводился сравнительно-исторический анализ с археологическими культурами раннего железного века и раннего средневековья. Для понимания мотивировки данного обряда пришлось проанализировать данные этнографии.
Общая характеристика комплексов. Серия позднесарматских погребений осуществленных в позе «ничком», «на животе», «хребтом в верх» насчитывает 19 комплексов (табл. 1. рис. 1: 1-13). Картографирование памятников показывает их наибольшую концентрацию в могильниках Астраханского Правобережья, Черноярский район и прилегающие к нему районы Калмыкии. Два таких погребения обнаружены в могильниках Нижнего Подонья, три в Заволжье и два в могильниках Южного Приуралья (табл. 1). Во всех случаях обряд применяли к взрослому населению, это в основном люди зрелого и пожилого возраста и чаще к мужчинам, чем к женщинам. Все погребения с позой «ничком» являются индивидуальными могилами, кроме коллективного захоронения кург.2 Хохлацкого могильника и парного из могильника у п.Зеленый (рис. 1-11) [Шилов. 1982, c. 45-46; Рыков. 1926].
Если парные погребения в позднесарматской обрядности довольно распространенное явление, то тройное, двое из которых дети - явление исключительное. В кургане Хохлацкого могильника костяк пожилого мужчины с искусственно деформированным черепом лежал посередине на животе, а по его бокам два подростка лежали, вытянуто на спине. В погребении у пос. Зеленый были похоронены, по мнению П.Рыкова, мужчина и женщина и оба в позе «ничком».
Основываясь на деталях погребального обряда всю группу можно разделить на несколько частей. Первую часть образуют захоронения, которые отличаются от общей массы позднесарматских погребений только позой «на животе», все остальные обрядовые традиции соблюдены (рис. 1-1-1-7). Вторая часть, это захоронения людей, которых можно определить как приговоренных к смерти, со связанными руками и ногами (рис. 1-8 - 1-12). Сама поза «связанные руки и ноги» или, так называемые, случайные позы предполагают применение силы к погребенному человеку. Есть и прямые свидетельства «насилия», например, по отношению к женщине, останки, которой раскопаны в могильнике п. Зеленый. По П. Рыкову женский череп имел следы надрезов, возможно, следы скальпирования (?). Кроме этого, он был еще и трепанирован в области правой теменной кости, форма отверстия была прямоугольной. По мнению автора, женщину бросили или опустили в яму, «с целью помещения ее около умершего» мужчины, тоже лежащего в позе «ничком» [Рыков. 1926, c. 105]. На всем остальном материале не было зафиксировано следов каких-либо травм. Правда, только по отношению к черепам, так как большая часть костей посткраниального скелета не была представлена в коллекциях. Реконструируя позу погребенного из кург. 44 могильника Кривая Лука-XVII, авторы раскопок предположили, что он находился в «состоянии летаргического сна» (рис. 1-10) [Дворниченко и др. 1976]. Поза женщины из кург.2 могильника Кривая Лука-I, позволяет предположить, что она была, скорее всего, похоронена в сидячем положении (?) (рис. 1-11) [Дворниченко и др. 1977. c. 7]. В категорию брошенных, лежащих ничком, видимо, «приговоренных к смерти», со связанными руками и ногами, без сомнения, можно отнести погребенных из могильников Кривая Лука-X, кург.8, погр.2, Усатово, кург.F15 (рис. 1-8; 1-9). Еще более удивительная неестественная поза у пожилого мужчины из кург.28 могильника Кузин хутор (рис. 1-12). Голова и верхняя часть туловища помещались ниже, чем ноги. Человек, по мнению автора раскопок, был брошен в колодец головой вниз [Шилов. 1962, c. 41-42].
В третью часть включены погребения, в которых обнаружены нарушения анатомической целостности скелетов (рис. 1-13). В двух мужских захоронениях из кург.2 могильника Кегюльта и кург. 4 могильника Уязебашево нарушено анатомическое положение черепа [Рыков. 1931; Пшеничнюк. 1983]. Нарушение анатомической целостности скелета и отсутствие некоторых костей удалось зарегистрировать еще два раза: у женщины из кург.2 могильника Кривая Лука-I и у мужчины из кург.49 могильника Кривая Лука-XVII [Дворниченко и др. 1977, c. 7; Федоров-Давыдов и др. 1974]. При этом авторы раскопок ничего не пишут об ограблении с нарушением курганной насыпи.
Таким образом, несмотря на перечисленные детали, всю группу объединяет поза погребенных «ничком» «на животе». Чтобы разобраться с символикой таких погребений, необходимо провести сравнительно-исторический анализ, так как в погребальных обрядах отражается способ смерти, «вредоносность» покойника, социальный статус умершего и т.д. [Токарев. 1990, c. 180-192; Толстой. 1990, c. 120, 123].
Археолого-этнографические свидетельства по позе погребенных «на животе» «ничком» и т.д.
Прежде всего, рассмотрим культуры савромато-сарматского круга. Так, в рассматриваемой позе было обнаружено только одно савроматское погребение (VI-IV вв. до н.э.) из могильника близ хут. Авиловского. В сохранившейся части разрушенной ямы на дне лежала верхняя часть мужского скелета, положенного на живот вниз лицом [Синицын. 1954, c. 239-240].
В комплексах IV-III вв. до н.э. такие захоронения тоже встречаются редко, всего три в выборке из 500 погребений [Железчиков. 1997, c. 58. табл.1, 16, с.77 ; Яблонский и др. 2004, c.126].
В группе III-I вв. до н.э. из списка А.С. Скрипкина на 979 захоронений в позе «на животе» нет ни одного [Скрипкин.1997, c. 180].
В среднесарматских погребениях И.В. Сергацков тоже зафиксировал лишь одно погребение в выборке из 973 комплексов [Сергацков. 2002, c. 86].
По синхронным культурам этот признак тоже встречается редко. Так, на довольно обширном материале саргатской и гороховской культур, Н.П. Матвеева выделяет отдельную модель погребений, во рву, в «случайных позах», интерпретируя их как человеческие жертвоприношения [Матвеева. 2000, c. 173, 179, 193, 196, 204).
При раскопках Кокэльского могильника гунно-сарматского времени обнаружено лишь одно женское погребение в позе ничком на 470 погребений [Дьяконова. 1963, c. 145].
В комплексах таштыкской культуры так же имеются могилы, где люди уложены в неестественной «скособоченной» позе с сильно закинутыми за спину и перевязанными руками [Вадецкая. 1999, c. 29, 117].
В Тулхарском могильнике в трех женских погребениях первых веков нашей эры умершие лежали, на животе [Литвинский, Седов. 1984, c. 113]. Еще один женский костяк, лежащий на левом боку, вниз лицом обнаружен в Ворухском могильнике (КВ-82) [Литвинский. 1972, c. 99]. По данным А.Н. Берштама в дромосе одной из катакомб Кенкольского могильника был брошен труп связанного убитого мужчины [Берштам. 1950, c. 68].
Огромный материал по меотским памятникам также свидетельствует о крайне редкой частоте встречаемости этого признака, в могильниках: Прикубанский (IV в. до н.э.) на 400 погребений только 3; Старокорсунского городища 2, на 1000 погребений - 4 [Лимберис. 1990; 2001].
Всего семь раз В.С. Ольховским зафиксирована поза «ничком» на скифском материале VII-III вв. до н.э. при анализе 1857 комплексов [Ольховский. 1991. c. 58, 67, 101, 102 и 154]. В двух ранних могилах поза «на животе» ставится под сомнение самим автором. В комплексах IV-III вв. до н.э. на 738 погребений этот признак встречался пять раз. Два раза эта поза определяется для «зависимых людей»; два раза в такой позе были похоронены дети и последний случай – погребение «взрослого человека со связанными за спиной руками».
В могилах черняховской культуры этот признак тоже встречается крайне редко. Так, Г.Ф. Никитина, обработавшая массовый материал дважды фиксирует такую позу: один раз на могильнике Будешты на 360 погребений и другой раз на могильнике Маслово на 91 погребение [Никитина. 1985, c. 41, 98, 116].
Наличие позы ничком М. Мончинска отмечает у раннесредневековых германцев IV-VII вв. [Мончинска. 1997, c. 207, 210]. По ее данным, начиная с III в.н.э. наряду с комплексами, где отсутствует череп или другие части тела «иногда встречаются трупоположения, в которых умерший положен лицом к земле».
Список можно было бы продолжить, но, есть ли в этом необходимость? Следует только отметить, что в средневековье этот обряд тоже встречается, но довольно редко.
В связи с тем, что только этнографический материал дает возможность узнать мотивировку самих носителей данной традиции, то пришлось обратиться к этнографическим данным. Мною отобраны свидетельства наличия позы «ничком» у разных народов и оказалось, что она имеет распространение практически по всей Евразии, но как экстраординарное явление.
Например, у современных тувинцев, как отмечает В.П. Дьяконова, погребение ничком практиковалось вместе с подкладыванием каменной «подушки» при похоронах детей колыбельного возраста или старых людей опасного возраста [Дьяконова. 1975, c. 148-150].
Такой обряд зафиксирован и у береговых юраков, эвенков, якутов, бурят и применялся избирательно, ничком хоронили самоубийц, людей неординарных или физически неполноценных, умерших не своей смертью [Дьяконова. 1975, c. 150; Смоляк. 1980, c. 181, 186; 196-198]. Поза «ничком» применялась при похоронах некоторых шаманов, особенно тех, которые служили восточным тенгриям, или же черным шаманам, напускавших на людей болезнь или «съедавшие» у кого-нибудь душу [Дьяконова. 1975, С. 150; Туголуков. 1980, c. 200].
В славянской этнографии погребали вниз лицом тоже «вредоносных покойников», колдунов [Толстой. 1990, c. 120; Былины Печоры, № 266.75. 2001].
На территории Европы в средневековье и новое время лицом к земле обращали самоубийц и жертв эпидемий.
Таким образом, далеко не полный перечень источников свидетельствует о том, что поза «на животе» «ничком» крайне редко встречается в погребальной обрядности разных культур и эпох и, что наиболее важно, она распространена у самых разных евразийских народов и за ней, скорее всего, стоят весьма сходные представления. Видимо, эта погребальная традиция применялась к людям, которых объединяет ряд общих черт.
Это, во-первых, покойники, отличающиеся посмертной вредоносностью по отношению к живым сородичам: шаманы, колдуны, ведьмы, вурдалаки и т.д., которые еще при жизни по представлениям живых, приносили беды и несчастья. Вполне естественным было стремление живых избавиться от души такого человека после смерти путем их погребения ничком, так как была большая вероятность, что они и после смерти будут вредоносить. Понятным становятся и погребения ничком самоубийц, или других «заложных» покойников, так как их души также вызывали опасения среди живых, поскольку они «доживают свой положенный им при рождении век за гробом». Они сохраняют способность к передвижению, выходят из могилы и находятся в распоряжении нечистой силы, а все их действия направлены во вред живым [Зеленин. 1994, c.231].
Во-вторых, «приговоренные к смерти» или человеческие жертвоприношения. Человеческие жертвоприношения, как обряд, имели широкое распространение и чаще всего практиковались воинственными народами [Токарев. 1990, c. 174 и др.]. Об этом, по крайней мере, свидетельствуют жертвенные «поминальники» таштыкских могильников. На их площадках, встречаются как уложенные ничком, со связанными руками, люди, так и расчлененные трупы [Вадецкая. 1992, c. 244; 1999, c. 87, 117].
Пышные похороны с жертвоприношениями людей, животных и жидкостей Ахиллес устроил своему погибшему другу Патроклу [Гомер. Илиада, ХХШ, 165-175]. В свою очередь тень самого Ахиллеса потребовала от ахейцев принесения ему в жертву Поликсены. Этот сюжет нашел свое художественное решение в трагедии Еврипида «Гекуба» [Еврипид. 190, 210, 220-260].
У скифов, по данным Геродота, ежегодно кумиру бога Ареса старинному железному мечу приносились в жертву рогатый скот, лошади и мужчины [Геродот. IV, 10. 62]. У тех же скифов, но уже в поминально-погребальной обрядности также практиковались бескровные человеческие жертвоприношения [Геродот. IV, 71, 72].
По сведениям письменных источников существовала практика человеческих жертвоприношений и у савроматов, сарматов и аланов, поскольку они также поклонялись мечу, как кумиру бога войны Аресу [Климент Александрийский. 5, 64; Аммиан Марцеллин. XXXI, 2, 23].
В «Римских вопросах» Плутарх сообщает о том, что римляне, как и блетонессии совершали когда-то человеческие жертвоприношения [Плутарх. 1990. c. 211].В «Повести временных лет» также есть сведения о жертвоприношениях людей в Киеве под 983г., буквально накануне принятия христианства [Повести. 1997, c. 131].
Таким образом, в традиционной культуре многих народов практикующих обряд положения умершего в позе «на животе» имелась мотивировка; либо посмертная вредоносность некоторых из умерших, либо насильственная смерть с возможными человеческими жертвоприношениями. В первом случае – это крайне малочисленные захоронения, а во втором, наоборот, от нескольких человек до нескольких десятков. Тема человеческих жертвоприношений возникает здесь в связи с относительной массовостью таких захоронений позднесарматской культуры. Несмотря на то, что большая часть костяков не несет следов повреждений, в некоторых случаях фиксируется насильственный характер смерти, скорченное положение тела со связанными конечностями.
Обычно обе причины сводятся к тому, что такое поведение живых по отношению к мертвым приносит благо всему обществу. Даже относительно большая частота встречаемости этого признака в позднесарматских комплексах не дает возможности доказать ту или иную интерпретацию данного обряда у них. Если склоняться к первой версии, то получается, что, в отношении образно выражаясь «колдунов» и «ведьм» позднесарматское общество отличалось их обилием от всех других синхронных народов. Если же придерживаться версии, что признак поза «ничком» это человеческие жертвоприношения, то, для данной группы древних племен, по выражению Э. Лича, довольно часто возникала необходимость «в дарах, дани или штрафах, выплачиваемых богам» [Лич. 2001, c. 101].
Возможно и третье решение исследуемой проблемы, это обряд проводов на «тот свет». Он известен по этнографическим данным многих народов, об этом есть сведения в письменных источниках. Подробный символический анализ этого обряда у славянских народов изложен в монографии Н.Н. Велецкой [Велецкой. 2003]. У нее же приводится литературный обзор по данной проблеме. Следует отметить, что у многих народов с традиционным мышлением имелись представления о человеческом веке, то есть, сколько лет человеку отпущено для жизни на земле.
Так, у древних народов, таких как сарды, каспии, греки, римляне и другие, наиболее распространенной точкой зрения на предел земной человеческой жизни было 60 лет. У древних римлян, если к 60 годам люди не умирали, то их ежегодно сбрасывали в Тибр [Плутарх. 32, 86]. К рубежу эр этот ритуал уже ушел в область преданий, что нашло отражение в «Фастах» Овидия [Овидия. V, 624, 635].
В отдаленные времена, как отмечает Н.С. Бабаева у таджиков, с наступлением предела жизни 60-70 лет, «зажившихся» людей умерщвляли, так как сверх этого возраста идут «лишние годы» [Бабаева. 1993, c. 21, 84, 85].
Как утверждает ряд исследователей, у некоторых народов Средней Азии были известны помещения для временного содержания трупов. Эти помещения служили и последним кровом для тяжелобольных и очень старых людей. У горных таджиков и у некоторых кавказских народов стариков относили на гору и оставляли их там умирать или же сбрасывали с горы в пропасть [Кисляков. 1970, c. 70; Литвинский. 1972, c. 113; Мейтарчиян, 2001, c. 162-163; Велецкая. 2003,c. 149, 150].
Вообще, геронтоцид как, ритуальное убийство в древности был известен многим народам Старого и Нового света [Страбон. XI, 11,3; Нарты. 1989, с. 80; Зеленин. 2004; Туголуков. 1980, c. 166-169, 173; Косарев. 2003, c.21-26; Алексеев. 1992, c. 61; Лебедев, 1977. c. 56-57; Велецкая. 2003].
Особый интерес вызывает информация, связанная с наличием геронтоцида у савромато-сарматских народов, которая приведена у древних авторов [Плиний Старший. Кн.IV, 26.90; Валерий Флакк. VI, 120].
По мнению Н.Н. Велецкой к старым людям, которым около 60 лет славяне использовали ритуал «проводов на тот свет». Жизнь старых людей преждевременно пресекалась, не достигая одряхления, а «умерщвляемые могли восприниматься как посланцы к богам» [Велецкая. 2003, c. 90-92, 237).
Таким образом, сравнительно-исторический анализ не позволяет однозначно решать проблему символики исследуемого ритуала у позднесарматского населения II-IV вв. н.э. Кроме того, отсутствие какой-либо закономерности погребений с позой ничком также диктует осторожный подход к семантике обряда. Скорее всего, имели место и возможные человеческие жертвоприношения и ритуальное умерщвление пожилых и старых людей, а также такие захоронения могли быть связаны с вредоносностью части умерших.
В заключение хотелось бы отметить следующее:
1. Захоронения на «животе» в позднесарматских комплексах встречаются чаще, чем в других сарматских культурах и в относительно синхронных евразийских культурах.
2. Анализ деталей погребального обряда позволяет выделить три группы погребений, которые сочетают те или иные признаки: это погребения ничем не отличающиеся от большого количества захоронений кроме позы погребенных; предполагаемые приговоренные к смерти и захоронения с посмертным ритуальным нарушением анатомической целостности костяков.
3.Использование этнографических источников по исследуемой теме в сочетании с элементами погребальной обрядности не позволяет однозначно решать мотивировку обряда у позднесарматских племен.
Список литературы:
Алексеев. 1992. Алексеев Н.А. Традиционные религиозные верования тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Аммиан Марцеллин. 1996. Аммиан Марцеллин. Римская история. СПб., 1996.
Бабаева. 1993. Бабаева Н.С. Древние верования горных таджиков Южного Таджикистана в похоронно-поминальной обрядности. Душанбе.
Берштам. 1950. Берштам А.Н. Очерк истории культуры древнего Семиречья. Древние кочевники Семиречья // МИА. № 14. М.-Л.,
Былины Печоры . 2001. Былины Печоры / Былины в 25 т. Т.2.СПБ.,
Вадецкая. 1992. Вадецкая Э.Б. Таштыкская культура // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М.
Вадецкая. 1999. Вадецкая Э.Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. СПб.
Велецкая. 2003. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 2003.
Геродот. 2007. Геродот. История. М., 2007.
Гомер. 1984. Гомер. Илиада // Европейский эпос античности и средних веков. М., 1984.
Дворниченко, Смирнов, Федоров-Давыдов. 1976. Дворниченко В.В., Смирнов А.С., Федоров-Давыдов Г.А. Отчет о раскопках курганов в Астраханской области в 1976 г. Архив ИА РАН. Р-1, № 6719.
Дворниченко В.В., Малиновская Н.В., Федоров-Давыдов Г.А. Древности Астраханского края. М., 1977.
Дьяконова. 1963. Дьяконова В.П. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль (по результатам раскопок за 1963, 1965 гг.) // Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции. Материалы по археологии и антропологии могильника Кокэль. Вып.III. Л.
Дьяконова. 1975. Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л.
Еврипид. 1999. Еврипид. Трагедии. Т.1. М.
Железчиков. 1997. Железчиков Б.Ф. Анализ сарматских погребальных памятников в IV-III вв. до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып.II. Раннесарматская культура. М.
Зеленин. 1994. Зеленин Д.К. К вопросу о русалках (Культ покойников, умерших неестественной смертью, у русских и у финнов) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913. М.
Зеленин. 2004. Зеленин Д.К. Обычай «добровольной смерти» у примитивных народов // Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1934-1954. М.
Кисляков. 1970. Кисляков Н.А. О древнем обычае в фольклоре таджиков // Фольклор и этнография. Л.
Климент Александрийский. 1948. Климент Александрийский. Увещательная речь к эллинам // Латышев В.В. ВДИ. 1948 №2 (24).
Косарев. 2003. Косарев М.Ф. Основы языческого миропонимания. М.
Лебедев. 1977. Лебедев В.В. Похоронный обряд ачайваямских коряков-оленеводов // Полевые исследования института этнографии. М.
Лимберис. 1990. Лимберис Н.Ю. Отчет о работе Краснодарской археологической экспедиции на могильниках Старокорсунского городища №2 в 1990. Архив археологическая лаборатория КубГУ.
Лимберис. 2001. Лимберис Н.Ю. Отчет Краснодарской археологической экспедиции о раскопках грунтового могильника у хутора Прикубанский в 2001г. Архив археологическая лаборатория КубГУ.
Литвинский. 1972. Литвинский Б.А. Курганы и курумы Западной Ферганы. М.
Литвинский, Седов. 1984. Литвинский Б.А., Седов А.В. Культы и ритуалы Кушанской Бактрии. Погребальный обряд. М.
Лич. 2001. Лич Э. Культура и коммуникация: Логика взаимосвязи символов. К использованию структурного анализа в социальной антропологии. М.
Матвеева. 2000. Матвеева Н.П. Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке (лесостепная и подтаежная зона) Новосибирск.
Мейтарчиян. 2001. Мейтарчиян М. Погребальные обряды зороастрийцев. М.- СПб.
Мончинска. 1997. Мончинска М. Страх перед умершими и культ мертвых у германцев IV-VII вв. н.э. (на основании так называемых погребений специфического обряда) // Стратум плюс. СПб.-Кишинев.
Нарты. 1989. Нарты. Осетинский героический эпос в трех книгах. М., Кн.2.
Никитина. 1985. Никитина Г.Ф. Систематика погребального обряда племен Черняховской культуры. М.,
Овидий. 1994. Овидий. Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II. СПб.
Ольховский. 1991. Ольховский В.С. Погребально-поминальная обрядность населения степной Скифии (VII-III вв. до н.э.). М.
Плиний Старший. Плиний Старший. Естественная история. Кн.IV, 26.90 // http://www.pereplet.ru/gorm/atext/pliny.htm.
Плутарх. 1990. Плутарх. Застольные беседы. Дополнения. Л.
Повесть. 1997. Повесть временных лет // Библиотека литературы Древней Руси. Т.1. XI-XII вв.СПб.
Пшеничнюк. 1983. Пшеничнюк А.Х. Культура ранних кочевников Южного Урала. М., 1983.
Рыков. 1926. Рыков П.С. Археологические раскопки и разведки в Нижнем Поволжье и Уральском крае летом 1925г. (предварительный отчет) // Известия краеведческого института изучения Южно-Волжской области при Саратовском госуниверситете. Т.1.Саратов.
Рыков. 1931. Рыков П. Отчет об археологических работах, произведенных в Нижнем Поволжье летом 1929г. // Известия Нижневолжского института краеведения. Т.4. Саратов.
Сергацков. 2002. Сергацков И.В. Анализ сарматских погребальных памятников в I-II вв.н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып.III. Среднесарматская культура. М.
Синицын. 1954. Синицын И.В. Археологические памятники в низовьях реки Иловли / И.В. Синицын // Ученые записки СГУ. Исторический выпуск. Т. XXXIX. Саратов.
Скрипкин. 1997. Скрипкин А.С. Анализ сарматских погребальных памятников в III-I вв.до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып.II. Раннесарматская культура IV-I вв. до н.э. М.
Смирнов. 1997. Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения: Исследования, тексты, словарь. М.
Смоляк. 1980. Смоляк А.В. Нанайцы. Похоронная обрядность // Семейная обрядность народов Сибири (опыт сравнительного изучения). М.
Страбон. 1994. Страбон. География. М.
Токарев. 1990. Токарев С.А. Ранние формы религии. М.
Толстой. 1990. Толстой Н.И. Переворачивание предметов в славянском погребальном обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.
Туголуков. 1980. Туголуков В.А. Юкагиры. Похоронная обрядность // Семейная обрядность народов Сибири (опыт сравнительного изучения). М.
Федоров-Давыдов, Дворниченко, Малиновская. 1974. Федоров-Давыдов Г.А, Дворниченко В.В., Малиновская Н.В. Отчет о раскопках курганов в урочище «Кривая Лука» в Черноярском районе Астраханской области в 1974 г. Архив Астраханского краеведческого музея.
Флакк Валерий. Флакк Валерий. Аргонавтики восемь книг. VI, 120 // http://www.darial-online.ru/1999_2/gagloyti.shtml
Шилов. 1962. Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции за 1962 г. Черноярский район Астраханской области хут. Хохлацкий Сарпинский район Калмыцкой АССР. Архив ИА РАН. Р-1, № 2728.
Шилов. 1982. Шилов В.П. Проблема освоения открытых степей Калмыкии от эпохи бронзы до средневековья // Памятники Калмыкии каменного и бронзового веков. Элиста.
Яблонский, Мещеряков, Вальчак, Тришина. 2004.
Яблонский Л.Т., Мещеряков Д.В., Вальчак С.Б., Тришина И.В. Могильник Прохоровка 1 – эпонимный памятник сарматской археологии (по результатам археологических раскопок) // Вестник РГНФ. №4. М.
