Коллекция
золотых вещей из кургана Аржаан-2, экспозиция которых открылась в
ноябре 2008 года, стала настоящей жемчужиной Национального музея имени
Алдан-Маадыр Республики Тува. Прекрасные произведения древнескифского
прикладного искусства мерцают спокойным золотым светом в витринах зала
особого хранения. Украшения одежды, священные предметы, оружие…
О каждой вещи можно многое порассказать. В каждой отражена история загадочной цивилизации древних кочевников Центра Азии. Начнем с рассказа о золотых украшениях шапки аржаанского властителя.
Образ царя, короля, принца, словом, всякого владыки начинается с его головного убора.
Вот, к примеру, моя пятилетняя дочка нарисовала странную фигурку с зубчиками вокруг неровного бублика, обозначающего голову.
– Кто это?
– Царь!
– Почему ты так думаешь?
– Так у него же корона на голове!
Королевская корона, царский венец, диадема римских императоров, шапка Мономаха, папская тиара, патриарший клобук, архиерейская митра. Все это – первостепенные знаки священства и власти.
Головной убор пожилого мужчины, погребенного в главной могиле Аржаана-2, конечно же, был весьма необыкновенным и заключал в себе символику великого владычества. Хотя на короны, привычные нам по детским рисункам, он вовсе не был похож.
В погребальном срубе Аржаана-2, благодаря его герметичности, сложилась особая среда, в которой хорошо сохранилось дерево и практически полностью разрушилась органика животного происхождения, превратившись в аморфную студенистую массу.
Даже кости черепов местами истлели и раскрошились, в них образовались отверстия, на первый взгляд напоминающие следы трепанации.
Конечно, в таких условиях те части головных уборов, которые были сделаны из кожи, войлока или меха, исчезли без следа, рассыпавшись в прах. Но сохранились детали, сделанные из вечного металла – золота.
Свидетельствует руководитель раскопок Аржаана-2 Константин Владимирович Чугунов:
«Под черепом мужского скелета компактно лежали остатки декора головного убора – четыре крупные бляхи в виде фигур лошадей с подогнутыми ногами и навершие в виде оленя, стоящего «на цыпочках».
Украшения вырезаны из золотого листа; глаза, рот, ноздри, скулы и уши животных оконтурены припаянной проволокой и инкрустированы стекловидной массой. Среди блях найдены золотые и бирюзовые бусы.
Здесь же обнаружена одна литая бляшка в виде кошачьего хищника, аналогичная украшавшим костюм погребенного».
Головной убор этот был невысоким и, наверное, округлым, прикрывающим шею, кожаным или, что всего вероятнее, выполненным из дорогого тонкого белого войлока. На него были нашиты в виде узора или к нему привешены золотые и бирюзовые бусины.
Любопытно, что центрально-азиатские скифы полностью игнорировали драгоценные камни и очень редко использовали в украшениях серебро, но весьма любили бирюзу, янтарь, а в сочетании с золотом иногда применяли цветные стекловидные пасты.
Вполне возможно (хотя это только предположение), что венец сей был украшен разноцветными фигурными аппликациями. Во всяком случае, в одном из курганов урочища Пазырык на Алтае, где, благодаря мерзлоте, хорошо сохранилась органика, было обнаружено нечто подобное: округлая войлочная шапочка с украшениями из лоскутков кожи, выкрашенной разноцветными лаками.
К такой вот основе головного убора аржаанского царя были прикреплены шесть золотых изображений зверей. Все они сейчас блистают, привлекая внимание посетителей, в одной из витрин зала особого хранения Тувинского национального музея: четыре лошади, хищник из семейства кошачьих и олень.
Образ ветвисторогого оленя – один из главных образов скифо-сибирского звериного стиля.
Он повторяется и варьируется в памятниках изобразительного искусства древних кочевников чаще и в большем многообразии, чем изображения прочих живых существ.
Известны изображения оленей, выполненные в бронзе и золоте, вырезанные из дерева и кости, нанесенные на кожаную или войлочную основу в виде аппликаций, выбитые на скалах и на отдельных камнях. Кстати, эти последние дали название особому типу каменных стел, нередко сопровождающих погребения скифской эпохи: «оленные камни».
Присмотримся к золотому оленю, венчавшему головной убор аржаанского царя.
В этом изящном изображении, одновременно реалистичном и стилизованном, нетрудно узнать самого величественного копытного зверя центрально-азиатской тайги – марала.
Тот, кто бывал в тайге ранней осенью, наверняка слыхивал трубные пронзительные крики: ими самцы-маралы во время гона оповещают соперников и подруг о своем присутствии.
Царский олень изображен с закинутой вверх и чуть назад головой: именно так закидывает голову марал, оглашая горно-таежные дебри своим криком. И маленький хвост его задран, как у марала, охваченного любовным экстазом.
Но есть в образе золотого зверя несколько особенностей, не имеющих аналогий в реальности, и в то же время, придающих ему особую выразительность и значимость. Он стоит на стройных, удлиненных ногах, устремившись к небу, как бы приподнявшись на цыпочках.
В реальности копытное животное не может стоять в такой позе. Однако изображения такого рода очень часто встречаются в искусстве скифо-сибирского стиля. Особенно часто – в каменных писанницах, петроглифах.
Очень близкие аналогии Царскому оленю были выявлены исследовательницей петроглифов Центральной Азии Марианной Арташировной Дэвлет в урочище Ортаа-Саргол.
Место это, распадок между горными кряжами, примыкающими к скалистому левому берегу Енисейской «трубы» (Саянского каньона), расположено сравнительно недалеко от Долины царей, хотя и отделено от нее труднопроходимыми горами и стремнинами Енисея.
И вот там, на отвесной стенке каменной скалы, мы видим родных братьев Царского оленя, тоже с поднятыми, как у кричащих маралов, головами, тоже стоящих «на цыпочках».
Впрочем, в поисках близнецов Царского оленя не обязательно путешествовать через горы: в каменной кладке самого кургана Аржаан-2 обнаружены каменные плиты с изображениями очень сходного типа.
У этих изображений та же особенность: фигуры оленей стоят, приподнявшись на тонких удлиненных ногах, как бы не опираясь ни на что. Точнее было бы сказать, что они не стоят, а висят или парят в пространстве.
В отличие от них, Царский олень имеет своеобразную опору. Это золотая пластина в виде двух горизонтальных выступов-завитков, закрученных по часовой стрелке. В этих завитках можно увидеть и стилизованные птичьи клювы, и подобия листьев растений, но более всего такая форма пластины создает ощущение огненного вихря.
Фигура зверя как бы вздымается из него. Это олень, вырастающий из пламени, или, лучше сказать, излетающий из пламени.
То, что летящий скифский олень связан с образами небесного огня, солнца, известно давно.
Об этом убедительно свидетельствуют материалы Пазырыкских курганов (Алтай). Один из главных мотивов орнаментов резных деревянных украшений конской сбруи, войлочных ковров и попон, обнаруженных в мерзлотных линзах пазырыкских могил – оленьи рога, стилизованные в той или иной степени.
Контуры ветвистых рогов, состыкованные в основаниях, нередко образуют пламевидные закрученные в одном направлении изображения, нечто, напоминающее огненные колеса.
В предельно упрощенном и геометризированном виде они превращаются в трех- четырехконечные фигуры, подобные свастикам. Такие фигуры известны в Иране, Индии, в позднеантичном мире, в прикладном искусстве славянских народов.
Как правило, они связаны с культами небесных или солнечных божеств – от иранского Митры до славянского Ярилы. Скифские олени – тоже огненные небожители, о чем свидетельствуют их летящие позы и их неправдоподобно огромные ветвистые рога.
Наш Царский олень явно из этой породы. Его рога извиты и загнуты так, как не бывает в природе. Длина изящных головных украшений равна длине туловища. Они больше похожи на языки пламени, бегущие по веткам какого-то чудесного дерева, чем на рога животного.
Огненный небесный олень неслучайно был помещен на самый верх погребального наряда царя. В своем порыве он как бы возносит усопшего ввысь и одновременно в северо-западный край неба: ведь головы погребенных обращены к северо-западу.
В головном уборе царя образ летучего оленя дополнен четырьмя фигурками лошадей.
Им свойственно то же изящество, та же плавность линий и совершенство изгибов, что и их огненнорогому собрату.
Между образами оленя и лошади в древнескифском искусстве существует взаимосвязь. Среди пазырыкских шедевров, к примеру, есть великолепный головной убор жертвенного коня, украшенный ветвистыми оленьими рогами.
В этом уборе обыкновенный земной конь как бы превращается в священного небесного оленя. Надо полагать, что, по представлениям пазырыкцев, странствовать в загробном мире на олене сподручнее, чем на коне.
Но вернемся к нашим лошадкам. Они выполнены мастерски и настолько точно, что в них легко угадываются черты породы, восходящей к дикой лошади Пржевальского.
Примечательна их поза: они лежат, подогнув ноги и склонив головы, как будто прислушиваясь. Точно в такой же позе были обнаружены 14 жертвенных лошадей, погребенных в общей могиле на площади кургана к югу от главной могилы.
Ученые установили, что эти жертвенные лошади происходили из разных табунов и, по-видимому, являлись приношениями усопшему царю из различных уголков его владений.
Вполне возможно, что и их золотые копии, нашитые на царскую шапку, тоже символизировали обширность, безграничность подвластных ему земель. Мы не знаем, в каком порядке фигурки лошадей были расположены на головном уборе, но их число – четыре – соответствует сторонам света.
Одна из этих лошадок сообщила исследователям ценную информацию о предназначении погребального наряда аржаанского владыки.
При внимательном изучении фигурки под микроскопом был обнаружен крохотный, незаметный для невооруженного глаза заусенец. Он образовался под рукой мастера в процессе резки.
Заусенец настолько тонок, что он непременно бы отломился, если бы царь носил шапку с этой фигуркой при жизни хотя бы самое короткое время.
И другие детали убора царя, за исключением шейной гривны, не сохранили на себе никаких следов использования. Более того, сам наряд, как мы убедимся в дальнейшем, был устроен так, что носить его при жизни было бы затруднительно.
Очень похоже на то, что он был изготовлен специально для совершения погребального обряда уже после смерти царя. Если это так, то все его композиционные, изобразительные, смысловые особенности служат одной задаче: успешному достижению усопшим владыкой цели загробных странствий.
Подобно великолепному убранству гробниц египетских фараонов, драгоценный и прекрасный наряд скифского владыки создавался вовсе не для земной славы и не для услаждения человеческих глаз, а для путешествий в таинственных, великих и страшных мирах, через которые суждено пройти ему после смерти.
Изображения животных на заупокойном венце аржаанского царя перекликаются с образами на головном уборе царицы.
Но об этих, пожалуй, еще более удивительных предметах – в следующий раз.
Фото:
О каждой вещи можно многое порассказать. В каждой отражена история загадочной цивилизации древних кочевников Центра Азии. Начнем с рассказа о золотых украшениях шапки аржаанского властителя.
Образ царя, короля, принца, словом, всякого владыки начинается с его головного убора.
Вот, к примеру, моя пятилетняя дочка нарисовала странную фигурку с зубчиками вокруг неровного бублика, обозначающего голову.
– Кто это?
– Царь!
– Почему ты так думаешь?
– Так у него же корона на голове!
Королевская корона, царский венец, диадема римских императоров, шапка Мономаха, папская тиара, патриарший клобук, архиерейская митра. Все это – первостепенные знаки священства и власти.
Головной убор пожилого мужчины, погребенного в главной могиле Аржаана-2, конечно же, был весьма необыкновенным и заключал в себе символику великого владычества. Хотя на короны, привычные нам по детским рисункам, он вовсе не был похож.
В погребальном срубе Аржаана-2, благодаря его герметичности, сложилась особая среда, в которой хорошо сохранилось дерево и практически полностью разрушилась органика животного происхождения, превратившись в аморфную студенистую массу.
Даже кости черепов местами истлели и раскрошились, в них образовались отверстия, на первый взгляд напоминающие следы трепанации.
Конечно, в таких условиях те части головных уборов, которые были сделаны из кожи, войлока или меха, исчезли без следа, рассыпавшись в прах. Но сохранились детали, сделанные из вечного металла – золота.
Свидетельствует руководитель раскопок Аржаана-2 Константин Владимирович Чугунов:
«Под черепом мужского скелета компактно лежали остатки декора головного убора – четыре крупные бляхи в виде фигур лошадей с подогнутыми ногами и навершие в виде оленя, стоящего «на цыпочках».
Украшения вырезаны из золотого листа; глаза, рот, ноздри, скулы и уши животных оконтурены припаянной проволокой и инкрустированы стекловидной массой. Среди блях найдены золотые и бирюзовые бусы.
Здесь же обнаружена одна литая бляшка в виде кошачьего хищника, аналогичная украшавшим костюм погребенного».
Головной убор этот был невысоким и, наверное, округлым, прикрывающим шею, кожаным или, что всего вероятнее, выполненным из дорогого тонкого белого войлока. На него были нашиты в виде узора или к нему привешены золотые и бирюзовые бусины.
Любопытно, что центрально-азиатские скифы полностью игнорировали драгоценные камни и очень редко использовали в украшениях серебро, но весьма любили бирюзу, янтарь, а в сочетании с золотом иногда применяли цветные стекловидные пасты.
Вполне возможно (хотя это только предположение), что венец сей был украшен разноцветными фигурными аппликациями. Во всяком случае, в одном из курганов урочища Пазырык на Алтае, где, благодаря мерзлоте, хорошо сохранилась органика, было обнаружено нечто подобное: округлая войлочная шапочка с украшениями из лоскутков кожи, выкрашенной разноцветными лаками.
К такой вот основе головного убора аржаанского царя были прикреплены шесть золотых изображений зверей. Все они сейчас блистают, привлекая внимание посетителей, в одной из витрин зала особого хранения Тувинского национального музея: четыре лошади, хищник из семейства кошачьих и олень.
Образ ветвисторогого оленя – один из главных образов скифо-сибирского звериного стиля.
Он повторяется и варьируется в памятниках изобразительного искусства древних кочевников чаще и в большем многообразии, чем изображения прочих живых существ.
Известны изображения оленей, выполненные в бронзе и золоте, вырезанные из дерева и кости, нанесенные на кожаную или войлочную основу в виде аппликаций, выбитые на скалах и на отдельных камнях. Кстати, эти последние дали название особому типу каменных стел, нередко сопровождающих погребения скифской эпохи: «оленные камни».
Присмотримся к золотому оленю, венчавшему головной убор аржаанского царя.
В этом изящном изображении, одновременно реалистичном и стилизованном, нетрудно узнать самого величественного копытного зверя центрально-азиатской тайги – марала.
Тот, кто бывал в тайге ранней осенью, наверняка слыхивал трубные пронзительные крики: ими самцы-маралы во время гона оповещают соперников и подруг о своем присутствии.
Царский олень изображен с закинутой вверх и чуть назад головой: именно так закидывает голову марал, оглашая горно-таежные дебри своим криком. И маленький хвост его задран, как у марала, охваченного любовным экстазом.
Но есть в образе золотого зверя несколько особенностей, не имеющих аналогий в реальности, и в то же время, придающих ему особую выразительность и значимость. Он стоит на стройных, удлиненных ногах, устремившись к небу, как бы приподнявшись на цыпочках.
В реальности копытное животное не может стоять в такой позе. Однако изображения такого рода очень часто встречаются в искусстве скифо-сибирского стиля. Особенно часто – в каменных писанницах, петроглифах.
Очень близкие аналогии Царскому оленю были выявлены исследовательницей петроглифов Центральной Азии Марианной Арташировной Дэвлет в урочище Ортаа-Саргол.
Место это, распадок между горными кряжами, примыкающими к скалистому левому берегу Енисейской «трубы» (Саянского каньона), расположено сравнительно недалеко от Долины царей, хотя и отделено от нее труднопроходимыми горами и стремнинами Енисея.
И вот там, на отвесной стенке каменной скалы, мы видим родных братьев Царского оленя, тоже с поднятыми, как у кричащих маралов, головами, тоже стоящих «на цыпочках».
Впрочем, в поисках близнецов Царского оленя не обязательно путешествовать через горы: в каменной кладке самого кургана Аржаан-2 обнаружены каменные плиты с изображениями очень сходного типа.
У этих изображений та же особенность: фигуры оленей стоят, приподнявшись на тонких удлиненных ногах, как бы не опираясь ни на что. Точнее было бы сказать, что они не стоят, а висят или парят в пространстве.
В отличие от них, Царский олень имеет своеобразную опору. Это золотая пластина в виде двух горизонтальных выступов-завитков, закрученных по часовой стрелке. В этих завитках можно увидеть и стилизованные птичьи клювы, и подобия листьев растений, но более всего такая форма пластины создает ощущение огненного вихря.
Фигура зверя как бы вздымается из него. Это олень, вырастающий из пламени, или, лучше сказать, излетающий из пламени.
То, что летящий скифский олень связан с образами небесного огня, солнца, известно давно.
Об этом убедительно свидетельствуют материалы Пазырыкских курганов (Алтай). Один из главных мотивов орнаментов резных деревянных украшений конской сбруи, войлочных ковров и попон, обнаруженных в мерзлотных линзах пазырыкских могил – оленьи рога, стилизованные в той или иной степени.
Контуры ветвистых рогов, состыкованные в основаниях, нередко образуют пламевидные закрученные в одном направлении изображения, нечто, напоминающее огненные колеса.
В предельно упрощенном и геометризированном виде они превращаются в трех- четырехконечные фигуры, подобные свастикам. Такие фигуры известны в Иране, Индии, в позднеантичном мире, в прикладном искусстве славянских народов.
Как правило, они связаны с культами небесных или солнечных божеств – от иранского Митры до славянского Ярилы. Скифские олени – тоже огненные небожители, о чем свидетельствуют их летящие позы и их неправдоподобно огромные ветвистые рога.
Наш Царский олень явно из этой породы. Его рога извиты и загнуты так, как не бывает в природе. Длина изящных головных украшений равна длине туловища. Они больше похожи на языки пламени, бегущие по веткам какого-то чудесного дерева, чем на рога животного.
Огненный небесный олень неслучайно был помещен на самый верх погребального наряда царя. В своем порыве он как бы возносит усопшего ввысь и одновременно в северо-западный край неба: ведь головы погребенных обращены к северо-западу.
В головном уборе царя образ летучего оленя дополнен четырьмя фигурками лошадей.
Им свойственно то же изящество, та же плавность линий и совершенство изгибов, что и их огненнорогому собрату.
Между образами оленя и лошади в древнескифском искусстве существует взаимосвязь. Среди пазырыкских шедевров, к примеру, есть великолепный головной убор жертвенного коня, украшенный ветвистыми оленьими рогами.
В этом уборе обыкновенный земной конь как бы превращается в священного небесного оленя. Надо полагать, что, по представлениям пазырыкцев, странствовать в загробном мире на олене сподручнее, чем на коне.
Но вернемся к нашим лошадкам. Они выполнены мастерски и настолько точно, что в них легко угадываются черты породы, восходящей к дикой лошади Пржевальского.
Примечательна их поза: они лежат, подогнув ноги и склонив головы, как будто прислушиваясь. Точно в такой же позе были обнаружены 14 жертвенных лошадей, погребенных в общей могиле на площади кургана к югу от главной могилы.
Ученые установили, что эти жертвенные лошади происходили из разных табунов и, по-видимому, являлись приношениями усопшему царю из различных уголков его владений.
Вполне возможно, что и их золотые копии, нашитые на царскую шапку, тоже символизировали обширность, безграничность подвластных ему земель. Мы не знаем, в каком порядке фигурки лошадей были расположены на головном уборе, но их число – четыре – соответствует сторонам света.
Одна из этих лошадок сообщила исследователям ценную информацию о предназначении погребального наряда аржаанского владыки.
При внимательном изучении фигурки под микроскопом был обнаружен крохотный, незаметный для невооруженного глаза заусенец. Он образовался под рукой мастера в процессе резки.
Заусенец настолько тонок, что он непременно бы отломился, если бы царь носил шапку с этой фигуркой при жизни хотя бы самое короткое время.
И другие детали убора царя, за исключением шейной гривны, не сохранили на себе никаких следов использования. Более того, сам наряд, как мы убедимся в дальнейшем, был устроен так, что носить его при жизни было бы затруднительно.
Очень похоже на то, что он был изготовлен специально для совершения погребального обряда уже после смерти царя. Если это так, то все его композиционные, изобразительные, смысловые особенности служат одной задаче: успешному достижению усопшим владыкой цели загробных странствий.
Подобно великолепному убранству гробниц египетских фараонов, драгоценный и прекрасный наряд скифского владыки создавался вовсе не для земной славы и не для услаждения человеческих глаз, а для путешествий в таинственных, великих и страшных мирах, через которые суждено пройти ему после смерти.
Изображения животных на заупокойном венце аржаанского царя перекликаются с образами на головном уборе царицы.
Но об этих, пожалуй, еще более удивительных предметах – в следующий раз.
Фото:
1. Пантера и бисер.
2. Лошадки с царского головного убора, смотрящие вправо.
3. Олень. Плита с петроглифом из насыпи кургана Аржаан-2.
4. Олень с царского головного убора.
5. Лошадки с царского головного убора, смотрящие влево.
Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ, Санкт-Петербург – Кызыл
Источник: http://www.centerasia.ru/issue/2009/8/2477-na-glave-ego-zlat-venec.html
Источник: http://www.centerasia.ru/issue/2009/8/2477-na-glave-ego-zlat-venec.html
