записки русского путешественника
назрань, магас и другие
Ингушетия
расположена на северных склонах предгорья Большого Кавказского хребта.
В состав Российской империи ингуши вошли в 1810 году. Во время
Кавказской войны считались лояльным России народом и из них были даже
сформированы военные отряды, помогавшие русским в войне с чеченцами.
При
этом ингуши – родственная чеченцам нация, языки обоих народов входят в
вайнахскую группу языков. В советские годы ингушей и чеченцев
официально считали братскими народами и даже объединили в одну
республику – Чечено-Ингушетию, что привело к шутке про единый
«чечено-ингушский народ».
Тем не менее, в начале 90-х годов
ингуши предпочли остаться в составе России. И хотя войны на территории
республики не было, конфликт коснулся ее самым непосредственным
образом. Вначале по Ингушетии в сторону Чечни двигались российские
танки, потом сюда направилась большая часть беженцев из Чечни, здесь же
скрывались и отсиживались многие боевики. Летом 2004 года чеченские
боевики совершили рейд на Назрань, атаковали здание МВД республики и
убили около сотни милиционеров и военных. А в последние месяцы в
Ингушетии идет какая-то непонятная война – этим летом здесь произошла
целая серия убийств и терактов. Из Грозного я выехал днем. По пути
водитель сделал крюк и заехал в станицу Орджоникидзевскую – официально
самое большое село в России, где живет около 70 тысяч человек. Известно
оно еще тем, что здесь постоянно происходят столкновения на этнической
почве. Так, совсем незадолго до моей поездки в этом селе была убита
русская учительница и ее дети. Я читал об этом в Интернете за несколько
дней до визита в Ингушетию, но решил, что большой опасности республика
не представляет.
Чуть позже я проехал село Барсуки, у которого
во время первой войны была обстреляна колонна российских войск,
двигавшаяся в Чечню. Где-то здесь, по воспоминаниям генерала Трошева,
погиб солдат – рядовой Виталий Масленников, которого можно считать
первой жертвой чеченской войны. Прохождение российских войск было
сильно затруднено, потому что местные жители останавливали танки и
автобусы, а кто-то обстреливал колонны из леса. Всего при прохождении
войск через Ингушетию было уничтожено несколько десятков единиц
бронетехники.
При въезде в Назрань человека встречают огромные
двухэтажные кирпичные дома. Вообще Ингушетия не производит впечатления
бедной республики, какой она официально считается. Везде видны новые
здания и активное строительство.
Последний водитель, житель
Грозного, в Назрань не заезжал, поэтому высадил меня на въезде в город.
Я созвонился со своим знакомым Умалатом и сел на автобусной остановке.
Несколько раз мимо меня проезжали милицейские машины, долго
разглядывали, и, наконец, одна из них решилась и подъехала. Двое
милиционера, сидевших в ней, проверили мои документы и попросили
поехать с ними – как было сказано, «для выяснения личности». По дороге
начался типичный развод на деньги и игра в «плохого и хорошего
полицейского».
- Слушай, - сказал один другому. - Мне даже не хочется его в ГУВД вести. Там ведь его будут целую неделю держать.
- Да, наверно, - поддакивал другой.
Милиционеры
говорили так довольно продолжительное время, видимо, ожидая, что я
предложу им деньги. Но я денег не предлагал, решив, что я лучше
скатаюсь в ГУВД и расскажу начальству, какой ерундой их подчиненные
занимаются в рабочее время.
Из разговора с милиционерами я
узнал, что они работают в президентском сопровождении, перекрывают
дорогу, когда по ней едет глава республики, а в остальное время следят
за порядком на ней. По их словам, я сидел как раз на этой дороге,
поэтому и привлек их внимание.
- Ты зачем сюда приехал вообще? – спросил у меня милиционер.
- Я путешествую по Северному Кавказу, сейчас в Назрань приехал, завтра во Владикавказ поеду.
- Ты не слышал что ли, что здесь происходит?
- Слышал что-то про учительницу, которую убили.
-
Да, а потом был теракт на ее похоронах, а потом убили помощника
президента, а потом покушение на самого президента. Сейчас вся
республика стоит на ушах. Тут взрывы, перестрелки, каждый день
милиционеров убивают. А ты, блин, приезжаешь зачем-то и сидишь тут на
президентской дороге.
- Да я просто приехал осмотреть местные достопримечательности.
-
Какие достопримечательности? У тебя есть путеводитель? Так и запиши в
нем – в Назрани смотреть ни хрена нет. Здесь, блин, с такими молодыми
людьми, как ты, знаешь, что бывает? Приглашают тебя в гости, потом не
выпускают, потом – видишь, коровы идут по дороге – будешь их пасти,
потом через месяц позвонят твоим родственникам и предложат
"посодействовать в освобождении" за определенную сумму. Людей просто к
этому вынуждают.
- То есть – как это вынуждают?
- То
есть, например, месяц назад приехал один человек из Ингушетии в Москву
в командировку, ехал там утром в метро, и его зарезали. После таких
случаев, естественно, появляется озлобленность у людей.
Этого
эмоционального милиционера, как я выяснил, посмотрев его документы,
звали Беслан. Он достаточно долго запугивал меня подобными вещами, а
под конец позвонил моему знакомому и попросил его приехать. Умалат
вскоре приехал, поговорил немного с милиционерами и убедил меня
отпустить.
- Тут в республике сейчас очень беспокойно, -
объяснил он поведение ингушских милиционеров. – После этого убийства в
Орджоникидзевской тут начался настоящий бардак. Поэтому менты и
волнуются.
Мы доехали до первой гостиницы, которая оказалась
закрыта, и пошли ко второй. По дороге Умар сказал мне, показывая на
окрестный пейзаж:
- Вот это место часто обстреливают. Там неподалеку находятся здания силовых структур.
- А кто обстреливает-то?
- Да бог его знает. Тут очень сложно понять, что происходит.
Умалат устроил меня в гостиницу, и город я пошел осматривать на следующее утро.
Аул
Назрань известен с середины 19 века. С 1944 г. по 1957 г. с
упразднением Чечено-Ингушетии селение было включено в состав Северной
Осетии. В 1967 году село стало городом и ныне насчитывает
приблизительно 130 тысяч жителей.
Назрань сложно назвать
городом, это скорее большое село. Выше двух этажей здесь здания
практически не встречаются. Бесконечные кварталы частных домов,
магазины и службы сервиса. Только в центре можно увидеть большие дома –
кварталы пятиэтажных зданий, некоторые из которых, впрочем, при
ближайшем рассмотрении оказываются четырехэтажными. В остальном же это
настоящая деревня - правда, с бешенным трафиком, пробками, светофорами
и повсеместно положенным асфальтом. Одновременно с этим на некоторых
центральных улицах можно заметить коров и овец, мирно щиплющих травку,
или куриц, с кудахтаньем разбегающихся от проезжающих машин.
В
центре города находится большой пруд. Когда я подошел к берегу, над ним
несколько раз пролетели военные вертолеты. Если учесть, что в центре
города я увидел несколько БТРов, что уже давно стало редкостью даже для
Чечни, то республика производит впечатление крайне неспокойного региона.
За
прудом находится самый ухоженный район в городе – здесь расположились
представительства международных организаций, которые занимаются
беженцами из Чечни и другими проблемами. Рамзан Кадыров неоднократно
приглашал их переехать в саму Чеченскую республику, но до сих пор
считается, что там небезопасно.
Домики с белыми стенами и
красными крышами похожи на пригород американского города – здесь тихо и
спокойно. У многих домов припаркованы джипы с дипломатическими номерами
и надписями «ООН – UN» на борту. И только коровы, забредающие на
окраину поселка и жующие травку и стен коттеджей, помогают избавиться
от ощущения, что ты в Европе или Америке.
Отношение жителей
Назрани к чужакам достаточно настороженное. Добровольно
фотографироваться не стал никто, в то время как в других регионах люди
радостно с улыбкой соглашались. Когда я спросил рабочих, стоящих у
проходной с какого-то завода, можно ли их снять на фотокамеру, они
мрачно ответили:
- Не надо. И здание тоже нельзя фотографировать.
- Понятно.
- Сам откуда?
- Из Москвы.
- Не скинхед, случайно?
С
другой стороны, в магазинах, где у продавца не было сдачи, он
соглашался на меньшую сумму – всю мелочь, которая была у меня в
кармане. По той же причине (отсутствие сдачи) я пообедал в столовой в
два раза дешевле. И, наконец, в магазине, где я купил бутылку лимонада
за восемь рублей, у продавщицы снова не оказалось мелочи.
- Ладно уж, берите, это же всего лишь одна бутылка, - сказала она с улыбкой.
Обстановка
здесь достаточно напряженная, но по всем признакам возникает ощущение,
что все эти конфликты касаются только властей и каких-то непонятных
группировок, ведущих борьбу за власть. Так же, как и в Дагестане и
Чечне, люди предпочитают не вникать в суть проблемы, питая одинаковую
ненависть и к правоохранительным органам, и к террористам. Вся эта
война проходит мимо них. Тимур из Грозного мне как-то рассказал, что во
время того рейда на Ингушетию был в Назрани и работал над каким-то
проектом:
- В 2004 году, когда было нападение боевиков на
Назрань, мы сидели вот в этой комнате, а прямо над нами – оттуда туда –
из гранатометов обстреливали здание ГУВД. Но я помню только то, что нас
комары и жара в тот день сильно достали, - и все это таким спокойным
голосом, словно речь идет о чем-то само собой разумеющемся.
На
южной окраине города находится музей-мемориал жертвам репрессий.
Построенный недавно музей выглядит снаружи очень красиво – высокая
каменная башня, обвязанная в нескольких местах колючей проволокой.
Главное событие, которому посвящена экспозиция – депортация 1944 года.
Во
время Великой Отечественной войны территория Чечено-Ингушетии была, как
известно, частично оккупирована немецкими войсками, и многие местные
жители сотрудничали с интервентами. О масштабах этого сотрудничества до
сих пор ведутся большие дискуссии. Историки с античеченскими взглядами
говорят даже о группировках численностью 40 тысяч человек, наносивших
удары в тыл Красной армии. Жители Владикавказа обычно рисуют такую
картину осады города во время войны: с запада наступали немцы, с
востока – чеченцы и ингуши, и город еле удалось отстоять от тех и от
других. Другие же источники, особенно современные чеченские и
ингушские, отрицают массовый характер подобного сотрудничества, и
говорят, что на стороне вермахта выступало лишь несколько сотен человек.
Так
или иначе, ингушей вместе с чеченцами 23 февраля 1944 года отправили в
Среднюю Азию. Об этом и можно узнать из экспозиции музея. Несколько
картин с похожим сюжетом – комната сельского дома, женщины и дети
собирают теплые вещи, а у дверей стоят два чекиста с автоматами. Помимо
этого – вырезки из статей, фотографии, документы. Не забыты и другие
народы, репрессированные в советское время – отдельные стенды посвящены
курдам, карачаевцам, калмыкам, немцам, туркам. И еще один раздел
посвящен осетино-ингушскому конфликту 1992 года, который здесь назван
«геноцидом 1992 года». Хотя, разумеется, осетины придерживаются прямо
противоположного мнения.
Выйдя из музея, я направился в Магас.
На выезде из Назрани поймал попутку – водитель маршрутки ехал по
каким-то личным делам в ингушскую столицу и даже не спросил денег за
проезд (кстати, обратно я ехал с таксистом, который тоже согласился
подвезти бесплатно).
Почему-то мало кто знает, что официальная
столица Ингушетии – не Назрань, а город Магас, построенный лишь
несколько лет назад. Вроде бы это единственный город, который появился
в России за последний двадцать лет «с нуля» - то есть буквально в
чистом поле. Правда, ранее на том же месте существовал древний город с
тем же именем, стертый с лица земли монгольскими завоевателями.
Турецкие строители начали создавать новый город в середине 90-х, а в
2002 году он уже стал официальной столицей Ингушетии, заменив в этом
качестве Назрань. По официальным данным, население Магаса составляет
чуть больше трехсот человек. По проекту, город рассчитан на 30 тысяч
жителей и будет состоять из 27 микрорайонов.
Магас находится в 4
км от Назрани, до него идет ровная, прямая и широкая дорога – настоящий
автобан. Да и сам Магас больше похож на город, чем Назрань. Те
несколько кварталов, из которых он состоит, застроены суперсовременными
домами бежевого или салатного цвета, напоминающими офисные здания в
Москве. Высота немногочисленных жилых домов, как правило, не превышает
трех этажей, и все они имеют уютные дворик с несколькими деревцами и
газоном. Естественно, все тротуары уложены узорной плиткой, а улицы
неестественно ровные и чистые.
В то же время Магас и городом
назвать можно с трудом. Людей здесь практически не видно. Нет в городе
и того, что составляет основу жизни любого населенного пункта –
предприятия, магазины, кафе, развлекательные центры. Здесь только жилые
и административные здания, а также новое здание Ингушского университета.
Магас
– единственный город России, в котором я увидел улицу Хрущева. К этому
политическому деятелю ингуши и чеченцы должны испытывать особую
благодарность. Именно он в 1957 году восстановил Чечено-Ингушетию и
поселил вайнахов на их земли обратно.
После улицы Хрущева я
вышел на центральную площадь города. Здесь находится дом правительства,
здание парламента и президентский дворец. Входы во все здания
перегорожены железным забором и постами охраны. Посредине площади стоят
несколько фонтанов. Я спросил у одного из охранников, можно ли здесь
что-то фотографировать.
- Конечно, нет! – воскликнул он.
- А почему?
-
Ну как сказать. У начальства свои причуды, - заметил охранник. – Но
здесь можно фотографироваться на фоне фонтана. А если само здание
сфотографируете, тогда из него охрана выйдет и арестует вас.
Тем не менее, я исподтишка сфотографировал все здания. Из них, вопреки ожиданиям, никто не выбежал.
Напоследок
добавлю, что после моего отъезда из республики в течение нескольких
месяцев здесь произошла новая серия терактов. Убийство еще одной
русской учительницы, взрыв машины с сотрудниками ППС, обстрел батальона
внутренних войск, убийство милиционера в Карабулаке, нападение на
воинскую часть в Малгобеке – и это далеко не полный список.
Похоже,
терроризм, который почти удалось победить в Чечне и Дагестане, пришел в
соседнюю республику. Наиболее смелые прогнозы говорят о том, что мы на
пороге новой войны, наиболее осторожные – о том, что это лишь
провокации, направленные на смену руководства республики. В любом
случае, Ингушетия, похоже, сейчас является самой неспокойной
республикой на Северном Кавказе. И если в Чечню и Дагестан, по моим
ощущениям, ехать вполне можно (не забираясь, правда, далеко в горы), то
с поездкой в Ингушетию туристам стоит повременить.
Назрань
Музей-мемориал жертвам репрессий
Магас
назрань, магас и другие
Приезжайте к нам, гости, почаще, пожалуйста,
Чтоб несчастья нас посещали пореже.
И зимою и летом - добро пожаловать:
В Назрани умеют встречать приезжих!
Гирихан Гагиев
Чтоб несчастья нас посещали пореже.
И зимою и летом - добро пожаловать:
В Назрани умеют встречать приезжих!
Гирихан Гагиев
расположена на северных склонах предгорья Большого Кавказского хребта.
В состав Российской империи ингуши вошли в 1810 году. Во время
Кавказской войны считались лояльным России народом и из них были даже
сформированы военные отряды, помогавшие русским в войне с чеченцами.
При
этом ингуши – родственная чеченцам нация, языки обоих народов входят в
вайнахскую группу языков. В советские годы ингушей и чеченцев
официально считали братскими народами и даже объединили в одну
республику – Чечено-Ингушетию, что привело к шутке про единый
«чечено-ингушский народ».
Тем не менее, в начале 90-х годов
ингуши предпочли остаться в составе России. И хотя войны на территории
республики не было, конфликт коснулся ее самым непосредственным
образом. Вначале по Ингушетии в сторону Чечни двигались российские
танки, потом сюда направилась большая часть беженцев из Чечни, здесь же
скрывались и отсиживались многие боевики. Летом 2004 года чеченские
боевики совершили рейд на Назрань, атаковали здание МВД республики и
убили около сотни милиционеров и военных. А в последние месяцы в
Ингушетии идет какая-то непонятная война – этим летом здесь произошла
целая серия убийств и терактов. Из Грозного я выехал днем. По пути
водитель сделал крюк и заехал в станицу Орджоникидзевскую – официально
самое большое село в России, где живет около 70 тысяч человек. Известно
оно еще тем, что здесь постоянно происходят столкновения на этнической
почве. Так, совсем незадолго до моей поездки в этом селе была убита
русская учительница и ее дети. Я читал об этом в Интернете за несколько
дней до визита в Ингушетию, но решил, что большой опасности республика
не представляет.
Чуть позже я проехал село Барсуки, у которого
во время первой войны была обстреляна колонна российских войск,
двигавшаяся в Чечню. Где-то здесь, по воспоминаниям генерала Трошева,
погиб солдат – рядовой Виталий Масленников, которого можно считать
первой жертвой чеченской войны. Прохождение российских войск было
сильно затруднено, потому что местные жители останавливали танки и
автобусы, а кто-то обстреливал колонны из леса. Всего при прохождении
войск через Ингушетию было уничтожено несколько десятков единиц
бронетехники.
При въезде в Назрань человека встречают огромные
двухэтажные кирпичные дома. Вообще Ингушетия не производит впечатления
бедной республики, какой она официально считается. Везде видны новые
здания и активное строительство.
Последний водитель, житель
Грозного, в Назрань не заезжал, поэтому высадил меня на въезде в город.
Я созвонился со своим знакомым Умалатом и сел на автобусной остановке.
Несколько раз мимо меня проезжали милицейские машины, долго
разглядывали, и, наконец, одна из них решилась и подъехала. Двое
милиционера, сидевших в ней, проверили мои документы и попросили
поехать с ними – как было сказано, «для выяснения личности». По дороге
начался типичный развод на деньги и игра в «плохого и хорошего
полицейского».
- Слушай, - сказал один другому. - Мне даже не хочется его в ГУВД вести. Там ведь его будут целую неделю держать.
- Да, наверно, - поддакивал другой.
Милиционеры
говорили так довольно продолжительное время, видимо, ожидая, что я
предложу им деньги. Но я денег не предлагал, решив, что я лучше
скатаюсь в ГУВД и расскажу начальству, какой ерундой их подчиненные
занимаются в рабочее время.
Из разговора с милиционерами я
узнал, что они работают в президентском сопровождении, перекрывают
дорогу, когда по ней едет глава республики, а в остальное время следят
за порядком на ней. По их словам, я сидел как раз на этой дороге,
поэтому и привлек их внимание.
- Ты зачем сюда приехал вообще? – спросил у меня милиционер.
- Я путешествую по Северному Кавказу, сейчас в Назрань приехал, завтра во Владикавказ поеду.
- Ты не слышал что ли, что здесь происходит?
- Слышал что-то про учительницу, которую убили.
-
Да, а потом был теракт на ее похоронах, а потом убили помощника
президента, а потом покушение на самого президента. Сейчас вся
республика стоит на ушах. Тут взрывы, перестрелки, каждый день
милиционеров убивают. А ты, блин, приезжаешь зачем-то и сидишь тут на
президентской дороге.
- Да я просто приехал осмотреть местные достопримечательности.
-
Какие достопримечательности? У тебя есть путеводитель? Так и запиши в
нем – в Назрани смотреть ни хрена нет. Здесь, блин, с такими молодыми
людьми, как ты, знаешь, что бывает? Приглашают тебя в гости, потом не
выпускают, потом – видишь, коровы идут по дороге – будешь их пасти,
потом через месяц позвонят твоим родственникам и предложат
"посодействовать в освобождении" за определенную сумму. Людей просто к
этому вынуждают.
- То есть – как это вынуждают?
- То
есть, например, месяц назад приехал один человек из Ингушетии в Москву
в командировку, ехал там утром в метро, и его зарезали. После таких
случаев, естественно, появляется озлобленность у людей.
Этого
эмоционального милиционера, как я выяснил, посмотрев его документы,
звали Беслан. Он достаточно долго запугивал меня подобными вещами, а
под конец позвонил моему знакомому и попросил его приехать. Умалат
вскоре приехал, поговорил немного с милиционерами и убедил меня
отпустить.
- Тут в республике сейчас очень беспокойно, -
объяснил он поведение ингушских милиционеров. – После этого убийства в
Орджоникидзевской тут начался настоящий бардак. Поэтому менты и
волнуются.
Мы доехали до первой гостиницы, которая оказалась
закрыта, и пошли ко второй. По дороге Умар сказал мне, показывая на
окрестный пейзаж:
- Вот это место часто обстреливают. Там неподалеку находятся здания силовых структур.
- А кто обстреливает-то?
- Да бог его знает. Тут очень сложно понять, что происходит.
Умалат устроил меня в гостиницу, и город я пошел осматривать на следующее утро.
Аул
Назрань известен с середины 19 века. С 1944 г. по 1957 г. с
упразднением Чечено-Ингушетии селение было включено в состав Северной
Осетии. В 1967 году село стало городом и ныне насчитывает
приблизительно 130 тысяч жителей.
Назрань сложно назвать
городом, это скорее большое село. Выше двух этажей здесь здания
практически не встречаются. Бесконечные кварталы частных домов,
магазины и службы сервиса. Только в центре можно увидеть большие дома –
кварталы пятиэтажных зданий, некоторые из которых, впрочем, при
ближайшем рассмотрении оказываются четырехэтажными. В остальном же это
настоящая деревня - правда, с бешенным трафиком, пробками, светофорами
и повсеместно положенным асфальтом. Одновременно с этим на некоторых
центральных улицах можно заметить коров и овец, мирно щиплющих травку,
или куриц, с кудахтаньем разбегающихся от проезжающих машин.
В
центре города находится большой пруд. Когда я подошел к берегу, над ним
несколько раз пролетели военные вертолеты. Если учесть, что в центре
города я увидел несколько БТРов, что уже давно стало редкостью даже для
Чечни, то республика производит впечатление крайне неспокойного региона.
За
прудом находится самый ухоженный район в городе – здесь расположились
представительства международных организаций, которые занимаются
беженцами из Чечни и другими проблемами. Рамзан Кадыров неоднократно
приглашал их переехать в саму Чеченскую республику, но до сих пор
считается, что там небезопасно.
Домики с белыми стенами и
красными крышами похожи на пригород американского города – здесь тихо и
спокойно. У многих домов припаркованы джипы с дипломатическими номерами
и надписями «ООН – UN» на борту. И только коровы, забредающие на
окраину поселка и жующие травку и стен коттеджей, помогают избавиться
от ощущения, что ты в Европе или Америке.
Отношение жителей
Назрани к чужакам достаточно настороженное. Добровольно
фотографироваться не стал никто, в то время как в других регионах люди
радостно с улыбкой соглашались. Когда я спросил рабочих, стоящих у
проходной с какого-то завода, можно ли их снять на фотокамеру, они
мрачно ответили:
- Не надо. И здание тоже нельзя фотографировать.
- Понятно.
- Сам откуда?
- Из Москвы.
- Не скинхед, случайно?
С
другой стороны, в магазинах, где у продавца не было сдачи, он
соглашался на меньшую сумму – всю мелочь, которая была у меня в
кармане. По той же причине (отсутствие сдачи) я пообедал в столовой в
два раза дешевле. И, наконец, в магазине, где я купил бутылку лимонада
за восемь рублей, у продавщицы снова не оказалось мелочи.
- Ладно уж, берите, это же всего лишь одна бутылка, - сказала она с улыбкой.
Обстановка
здесь достаточно напряженная, но по всем признакам возникает ощущение,
что все эти конфликты касаются только властей и каких-то непонятных
группировок, ведущих борьбу за власть. Так же, как и в Дагестане и
Чечне, люди предпочитают не вникать в суть проблемы, питая одинаковую
ненависть и к правоохранительным органам, и к террористам. Вся эта
война проходит мимо них. Тимур из Грозного мне как-то рассказал, что во
время того рейда на Ингушетию был в Назрани и работал над каким-то
проектом:
- В 2004 году, когда было нападение боевиков на
Назрань, мы сидели вот в этой комнате, а прямо над нами – оттуда туда –
из гранатометов обстреливали здание ГУВД. Но я помню только то, что нас
комары и жара в тот день сильно достали, - и все это таким спокойным
голосом, словно речь идет о чем-то само собой разумеющемся.
На
южной окраине города находится музей-мемориал жертвам репрессий.
Построенный недавно музей выглядит снаружи очень красиво – высокая
каменная башня, обвязанная в нескольких местах колючей проволокой.
Главное событие, которому посвящена экспозиция – депортация 1944 года.
Во
время Великой Отечественной войны территория Чечено-Ингушетии была, как
известно, частично оккупирована немецкими войсками, и многие местные
жители сотрудничали с интервентами. О масштабах этого сотрудничества до
сих пор ведутся большие дискуссии. Историки с античеченскими взглядами
говорят даже о группировках численностью 40 тысяч человек, наносивших
удары в тыл Красной армии. Жители Владикавказа обычно рисуют такую
картину осады города во время войны: с запада наступали немцы, с
востока – чеченцы и ингуши, и город еле удалось отстоять от тех и от
других. Другие же источники, особенно современные чеченские и
ингушские, отрицают массовый характер подобного сотрудничества, и
говорят, что на стороне вермахта выступало лишь несколько сотен человек.
Так
или иначе, ингушей вместе с чеченцами 23 февраля 1944 года отправили в
Среднюю Азию. Об этом и можно узнать из экспозиции музея. Несколько
картин с похожим сюжетом – комната сельского дома, женщины и дети
собирают теплые вещи, а у дверей стоят два чекиста с автоматами. Помимо
этого – вырезки из статей, фотографии, документы. Не забыты и другие
народы, репрессированные в советское время – отдельные стенды посвящены
курдам, карачаевцам, калмыкам, немцам, туркам. И еще один раздел
посвящен осетино-ингушскому конфликту 1992 года, который здесь назван
«геноцидом 1992 года». Хотя, разумеется, осетины придерживаются прямо
противоположного мнения.
Выйдя из музея, я направился в Магас.
На выезде из Назрани поймал попутку – водитель маршрутки ехал по
каким-то личным делам в ингушскую столицу и даже не спросил денег за
проезд (кстати, обратно я ехал с таксистом, который тоже согласился
подвезти бесплатно).
Почему-то мало кто знает, что официальная
столица Ингушетии – не Назрань, а город Магас, построенный лишь
несколько лет назад. Вроде бы это единственный город, который появился
в России за последний двадцать лет «с нуля» - то есть буквально в
чистом поле. Правда, ранее на том же месте существовал древний город с
тем же именем, стертый с лица земли монгольскими завоевателями.
Турецкие строители начали создавать новый город в середине 90-х, а в
2002 году он уже стал официальной столицей Ингушетии, заменив в этом
качестве Назрань. По официальным данным, население Магаса составляет
чуть больше трехсот человек. По проекту, город рассчитан на 30 тысяч
жителей и будет состоять из 27 микрорайонов.
Магас находится в 4
км от Назрани, до него идет ровная, прямая и широкая дорога – настоящий
автобан. Да и сам Магас больше похож на город, чем Назрань. Те
несколько кварталов, из которых он состоит, застроены суперсовременными
домами бежевого или салатного цвета, напоминающими офисные здания в
Москве. Высота немногочисленных жилых домов, как правило, не превышает
трех этажей, и все они имеют уютные дворик с несколькими деревцами и
газоном. Естественно, все тротуары уложены узорной плиткой, а улицы
неестественно ровные и чистые.
В то же время Магас и городом
назвать можно с трудом. Людей здесь практически не видно. Нет в городе
и того, что составляет основу жизни любого населенного пункта –
предприятия, магазины, кафе, развлекательные центры. Здесь только жилые
и административные здания, а также новое здание Ингушского университета.
Магас
– единственный город России, в котором я увидел улицу Хрущева. К этому
политическому деятелю ингуши и чеченцы должны испытывать особую
благодарность. Именно он в 1957 году восстановил Чечено-Ингушетию и
поселил вайнахов на их земли обратно.
После улицы Хрущева я
вышел на центральную площадь города. Здесь находится дом правительства,
здание парламента и президентский дворец. Входы во все здания
перегорожены железным забором и постами охраны. Посредине площади стоят
несколько фонтанов. Я спросил у одного из охранников, можно ли здесь
что-то фотографировать.
- Конечно, нет! – воскликнул он.
- А почему?
-
Ну как сказать. У начальства свои причуды, - заметил охранник. – Но
здесь можно фотографироваться на фоне фонтана. А если само здание
сфотографируете, тогда из него охрана выйдет и арестует вас.
Тем не менее, я исподтишка сфотографировал все здания. Из них, вопреки ожиданиям, никто не выбежал.
Напоследок
добавлю, что после моего отъезда из республики в течение нескольких
месяцев здесь произошла новая серия терактов. Убийство еще одной
русской учительницы, взрыв машины с сотрудниками ППС, обстрел батальона
внутренних войск, убийство милиционера в Карабулаке, нападение на
воинскую часть в Малгобеке – и это далеко не полный список.
Похоже,
терроризм, который почти удалось победить в Чечне и Дагестане, пришел в
соседнюю республику. Наиболее смелые прогнозы говорят о том, что мы на
пороге новой войны, наиболее осторожные – о том, что это лишь
провокации, направленные на смену руководства республики. В любом
случае, Ингушетия, похоже, сейчас является самой неспокойной
республикой на Северном Кавказе. И если в Чечню и Дагестан, по моим
ощущениям, ехать вполне можно (не забираясь, правда, далеко в горы), то
с поездкой в Ингушетию туристам стоит повременить.
Назрань
Музей-мемориал жертвам репрессий
Магас
http://www.liveinternet.ru/community/geo_club/post114225523/
