Темы

Австролоиды Альпийский тип Америнды Англия Антропологическая реконструкция Антропоэстетика Арабы Арменоиды Армия Руси Археология Аудио Аутосомы Африканцы Бактерии Балканы Венгрия Вера Видео Вирусы Вьетнам Гаплогруппы генетика Генетика человека Генетические классификации Геногеография Германцы Гормоны Графики Греция Группы крови Деградация Демография в России Дерматоглифика Динарская раса ДНК Дравиды Древние цивилизации Европа Европейская антропология Европейский генофонд ЖЗЛ Живопись Животные Звёзды кино Здоровье Знаменитости Зодчество Иберия Индия Индоарийцы интеллект Интеръер Иран Ирландия Испания Исскуство История Италия Кавказ Канада Карты Кельты Китай Корея Криминал Культура Руси Латинская Америка Летописание Лингвистика Миграция Мимикрия Мифология Модели Монголоидная раса Монголы Мт-ДНК Музыка для души Мутация Народные обычаи и традиции Народонаселение Народы России научные открытия Наши Города неандерталeц Негроидная раса Немцы Нордиды Одежда на Руси Ориентальная раса Основы Антропологии Основы ДНК-генеалогии и популяционной генетики Остбалты Переднеазиатская раса Пигментация Политика Польша Понтиды Прибалтика Природа Происхождение человека Психология Разное РАСОЛОГИЯ РНК Русская Антропология Русская антропоэстетика Русская генетика Русские поэты и писатели Русский генофонд Русь Семиты Скандинавы Скифы и Сарматы Славяне Славянская генетика Среднеазиаты Средниземноморская раса Схемы США Тохары Тураниды Туризм Тюрки Тюрская антропогенетика Укрология Уралоидный тип Филиппины Фильм Финляндия Фото Франция Храмы Хромосомы Художники России Цыгане Чехия Чухонцы Шотландия Эстетика Этнография Этнопсихология Юмор Япония C Cеквенирование E E1b1b G I I1 I2 J J1 J2 N N1c Q R1a R1b Y-ДНК

Поиск по этому блогу

четверг, 3 октября 2013 г.

под ред. В.В. Фомина. Варяго-Русский вопрос в историографии. Рудбекианизм, исторические взгляды эпохи Просвещения и норманизм. Часть 6

Часть 6.

Рудбекианизм, исторические взгляды эпохи Просвещения и норманизм

Отмеченное свойство готицизма - легко покидать лоно науки и перерождаться в мифотворчество - объяснялось его исходной политизированностью: в этом смысле готицизм никогда и не был наукой. Он родился в форме политического протеста «угнетённых» готов, и мина несправедливо «забижаемых» страдальцев стала переходить по наследству ко всем последователям традиций готицизма, дойдя до современных норманистов. 

Методика, рождённая мифотворчеством готицизма, со всей полнотой проявилось в родственном готицизму рудбекианизме - феномене западноевропейской исторической мысли XVII-XVIII вв., зародившегося в шведском обществе. О рудбекианизме мною уже было опубликовано несколько работ, в том числе, в Выпуске 1 данной серии (перечень работ приводится в примечаниях). Но для цельности повествования необходимо повторить вкратце предысторию появления рудбекианизма. 
Надо сказать, что у шведского готицизма с самого начала возникла проблема несоответствия между названием Швеции и именем готов, поскольку имя страны - Sverige, означавшее Svearike - Свейское королевство, было связано с другим предком шведов - свеями, которых возвеличивание готов заслонило и отодвинуло в тень. Здесь мне хотелось бы привлечь внимание к одному существенному моменту в шведской истории, который чрезвычайно важен в данном контексте. В современной исторической науке, особенно в работах последователей норманистских концепций недостаточно учитывается тот факт, что шведское общество, как, впрочем, и все остальные общества, не возникло как исторически гомогенный феномен. Оно образовалось из двух этнополитических компонентов - областей гётов и свеев. От их слияния, как зафиксировано в источниках, и создалось королевство Швеция110: «Королевство Швеция вышло из языческого мира, когда соединились страны Свея и Гота. Свея называлась земля на севере, а Гота - земля на юге» (Sverikis rike är af hedne värld samankomit af Svea och Gotha landh. Svea kalladis nordanskogh och Gotha sunnanskogh)111.

Интересно отметить, что данной декларацией открывалась новая редакция общегосударственного свода законов, принятая в 1442 г. при одном из королей Кальмарской унии, вышеупомянутом Кристофере Баварском. В главе о готицизме было показано, что как раз в это время в Швеции стало нарастать стремление искать свои истоки в готской истории, что и вылилось в написание «отцом шведской истории» Э. Олаем хроники гото-шведских королей (1470). 

Объединение Свей и Гёты в шведской истории можно сравнить с объединением «юга» и «севера» в истории многих государств, что и становилось поворотным моментом в процессе их политогенеза. И как у многих народов, память о собственных древних корнях долго сохранялась как у потомков гётов, так и у потомков свеев. Даже сейчас в современном шведском обществе вспыхивают время от времени дискуссии о том, кто был ведущим в шведской истории - свей или гёты, откуда пошла государственность и т. д. Это соперничество имеет глубокие корни и длительную историю. В процессе развития именно королевский род свеев или упсальский род стал правящим в пределах объединившихся земель, а из имени Свеярике родился общий политоним - Швеция, т. е. Sverige или Svearike. Но борьба между двумя традициями кипела долго и была упорной - это иллюстрируется историей использования титулов Rex Gothorum и Rex Sueorum. Нордстрём обратил внимание на свидетельство одного шведского источника начала XIII в., в котором сообщалось, что Олоф Шётконунг (995-1022), известный в русской истории благодаря браку его дочери Ингигерды/Ирины с Ярославом Мудрым, а в шведской - как конунг упсальского рода свеев, положивший начало процессу объединения «севера» и «юга» Швеции в одно государство, наложил запрет на титул Rex Gothorum, сделав легитимным только титул Rex Sueorum112. Но со второй половины XIII в. в шведской королевской титулатуре опять появляется титул готских королей, и шведские короли стали именоваться: Rex Sveorum et Rex Gothorum, т. е. короли свеев и гётов113. Видимо, к этому времени в объединённом Шведском королевстве был достигнут компромисс и баланс. И вдруг развитие готицизма начинает опять испытывать его основы, поскольку образ гётов, соединённый с древней историей готов, приобретает неслыханный блеск. Юг Швеции или Гёталандия оказывается колыбелью и истоками великого гото-германского начала, откуда вышли основоположники и зиждители западноевропейской культуры. Шведские короли, ещё недавно сверху вниз смотревшие на титул готских королей, начинают величаться их славой. Нетрудно догадаться, что готицизм должен был вызывать некоторый внутренний дискомфорт в шведской общественной мысли XVI века. 
То, что осознание этого историографического дисбаланса имело место, видим мы, например, из вышеприведённого письма И. Магнуса Меховскому, где Магнус пытался примирить название Готия с ныне существующим Швеция, объясняя, что первое было языческим названием страны, и его сменили на Швецию с принятием христианства, что, разумеется, не лезло ни в какие ворота исторической действительности. Однако ощущение психологического дискомфорта оттого, что имя готов воспарило и приобрело неслыханную известность, а имя свеев оказалось обойдённым историческими чинами, проявилось уже в труде Эрика Олая «Chrinica regni Gothorum». Пытаясь примирить означенное противоречие, Олай писал, что «имя страны Sverike - это искажённое Zwerike d.i. 'duo regna'... "Cui concordare dicunt, quod ciuitas principalis Suitensium ['der Schweizer'], que se a Suecis siue Gothis deuenisse fatetur, vocatur Zwerik, i.e. 'duo regna', et latine Turegum"»114. Толкование Svearike как Zweirike явно относится к числу «рискованных этимологий», используя уже приводимое выражение Нордстрёма, но, к сожалению, таковыми являются большинство «этимологий» готицизма, в рамках которого закрепилась традиция произвольного манипулирования именами или частями слов для подтверждения умозрительных концепций. 

Размышления представителей шведского готицизма о том, как соединить свеев с идеей великого готского прошлого в истории Швеции, и привели к рождению утопии рудбекианизма - от имени шведского литератора XVII в. Олафа Рудбека (1630-1702) - понятие, которое я начала в своих статьях вводить в научный обиход, поскольку хотя рудбекианизм и упоминался ещё 
А. Шлёцером, он остался совершенно за пределами внимания российских учёных. И тем не менее рудбекианизм оказал существенное влияние на развитие российской исторической науки, ибо под его влиянием воспитывался Байер, и, следовательно, рудбекианизм является одним из истоков норманизма. 
Здесь следует сказать, что вообще все корни норманизма идут из Швеции. Заслуга этого принципиально важного открытия принадлежит В.В.Фомину, в работах которого впервые была представлена развёрнутая аргументация, опровергающая укоренившееся в науке представление о Г.З.Байере как родоначальнике норманизма, в основе которого виделся «..."немецкий патриотизм", свысока взиравший на "варварскую Русь"». Фомин показывает, что взгляды, составившие ядро норманизма, берут своё начало в Швеции XVII в., а побудительной силой для них выступила политическая мысль шведских придворных кругов, связанных с завоевательной политикой Швеции того периода. Родоначальником норманской теории выступает шведский дипломат и историк П.Петрей (1570-1622), поскольку именно в его работе впервые прозвучала мысль о шведском происхождении летописных варягов115. Особую заслугу В.В.Фомина в том, что он выделил значение шведского историописания XVII в. для варяжского вопроса, подчёркивает и финский исследователь варяжской тематики Латвакангас. Он также отмечает, что шведская историография по варяжскому вопросу, за исключением отдельных упоминаний, в научной литературе не рассматривалась, и со ссылкой на Вильгельма Томсена, напоминает, что шведские историки Арвид Моллер (1674-1758) и Альгот Скарин (1730-1731) были первыми учёными, которые подняли варяжскую тему как научную проблему116
Характеризуя роль шведских литераторов и историков в разработке норманизма, начиная с XVII в., как основополагающую, Фомин пишет, что, заложив «его основы и пополняя его источниковый фонд, они вместе с тем определяют новые темы в варяжском вопросе и выдвигают доказательства, обычно приписываемые Байеру, Тунманну и Шлёцеру... Именно шведы отождествили летописных варягов с византийскими "варангами" и "верингами" исландских саг, а слово "варяг" выводили из древнескандинавского языка, скандинавскими также полагая имена русских князей. Указали они и на якобы существующую лингвистическую связь между именем "Русь" и Рослаген». То, что факт вклада шведских историков в развитие норманизма оказался совершенно за пределами внимания современных российских норманистов, прекрасно подтверждается недавно опубликованной книгой Л.С.Клейна «Спор о варягах», где он называет доказательство В.В.Фомина того, «что основателем норманской теории был не Байер и даже не Миллер, до Байера выдвинувший те же факты, а швед Пер Перссон (Петр Петрей)...», открытием или «некоторым вкладом» в историографию, хотя при этом Клейн и делает оговорку, что ранний норманизм шведских историков был известен ещё Кунику, но потом был забыт. Но этот факт Клейн узнал лишь из работ Фомина, который с 1993 г. неоднократно подчеркивал, что «в целом, как подводил черту крупнейший норманист XIX в., "в период времени, начиная со второй половины 17 столетия до 1734 г. (в 1735 г. в "Комментариях Петербургской Академии наук" была опубликована на латинском языке статья Байера "De Varagis", с которой несколько столетий ошибочно связывалось начало норманизма. - В. Ф.) шведы постепенно открыли и определили все главные источники, служившие до XIX в. основою учения о норманском происхождении варягов-руси"»117

Странная открывается ситуация: такие маститые норманисты как Куник, как Томсен, да, собственно, ещё и Шлёцер знали о роли шведских историков XVII—XVIII вв. как зачинателей в норманизме, но оставляли их в тени собственных авторитетов, а потом их роль и вообще была забыта, исчезнув из поля научного зрения. И это при том, что профессиональные скандинависты занимают немаловажное место среди современных российских норманистов. Как же такие существенные факты могли забыться? Полагаю, что объяснение этому следует искать в истории взаимоотношений шведской мифотворческой историографии XVII-XVIII вв. и утопической традиции в западноевропейской исторической мысли, благодаря чему находки шведских авторов осваивались общеевропейской историософией этого периода и уже через неё расходились кругами по всей Европе. Поэтому феномен норманизма, на мой взгляд, имеет как бы двойную гносеологию. На одну из них совершенно справедливо указал В.В.Фомин, связывая появление идей о шведском происхождении летописных варягов в шведской историографии XVII в. с внешнеполитическими устремлениями шведской короны этого периода, направленные на идеологическое обоснование территориальных приобретений в пределах Новгородской земли118

Но у норманизма был и ещё один источник, пройдя мимо которого, мы не сможем понять, каким образом идеи, родившиеся в среде шведских литераторов и историков XVII в. под влиянием шведской внешней политики этого периода, перешли затем в общеевропейскую историософию, отделившись от материнского организма. Научной субстанции в идеях о шведском происхождении летописных варягов было ровно столько же, сколько в высказанных несколькими десятилетиями ранее уверениях шведского готицизма о гото-шведском происхождении таких исторических героев, как древнегреческий Телеф, или как ученик Пифагора Замолксис, или как древнеримский Марс. Следовательно, речь здесь идёт о таком феномене как влияние утопий на человеческое сознание и их способности приспосабливаться к жизни в лоне науки, становясь на какое-то время её частью. О феномене исторической утопии можно сказать словами Э.М. Ремарка: «Иллюзия и действительность слились здесь настолько прочно, что превратились в некую новую субстанцию, наподобие того, как медь, сплавляющаяся с цинком, превращается в латунь, которая блестит как золото»119. Безусловно, жизнеспособности утопий способствует заинтересованность в них большой политики. Но если бы дело было только в политическом прагматизме, то от утопий было бы несложно избавляться: кончился прагматизм - кончилась и утопия. Сложность заключается в том, что утопия входит в сознание и становится вопросом веры и привычки. И в качестве догмата веры, уже утопия может влиять на политику, требуя воспитания общества в системе определённых ценностей. Эта мысль хорошо иллюстрируется историей рудбекианизма. 

Надо сказать, что интерес к античным источникам, пробудившийся в западноевропейской общественной мысли под влиянием итальянских гуманистов, вызвал из забытья и такой источник, как мифы о гипербореях. В учёных кругах Западной Европы обнаружилась тенденция рассуждать о том, чьими предками были гипербореи. В 1569 г. было опубликовано сочинение нидерландского географа Иоанна Горопиуса Бекануса «Origines Antwerpianaе», где он высказывал мысль, что античные мифы о гипербореях описывают древнее прошлое народа кимвров. Этим объёмистым трудом, по характеристике шведского историка Нордстрёма, Горопиус воздвигнул монумент древнему народу кимвров, в которых он видел одного из основателей Антверпена. Поэтому он постарался проследить их историю из самой глубины времён, т. е. от библейских предков. По мнению Горопиуса, язык кимвров являлся праязыком для европейских народов, и современные ему жители Антверпена сохранили его древнее благозвучие. От кимвров произошли основные народы Европы, получив в наследство их древнюю мудрость. Именно от кимвров получили древнегреческая и древнеримская культуры своё ценнейшее содержание120 (как видно, обвинения итальянских гуманистов в адрес северных варваров породили массу ответных теорий со стороны «северных варваров»), 
В качестве источника для своих теорий Горопиус обращается к мифам о гипербореях, которые, по его убеждению, были кимврского происхождения. Он отрицает сведения античных авторов о стране гипербореев на севере Европы и уверен, что это Атлантика, Исландия, Гренландия и Северная Америка, где в Новой Испании и на Флориде вызревает богатый урожай пшеницы. Именно там проживали блаженно счастливые кимвры, и оттуда посылали они свои дары на Делос. Оттуда же прибывал к древним грекам бог Аполлон, поэтому всё, что связано с его культом - кимврского происхождения. Оттуда явился мудрец и прорицатель Аварис, у него кимврское имя, которое правильно звучало Абарвис (Abarwis), что означало «тот, кто обладает чистой мудростью». Он был учителем Пифагора и ввёл его в божественный мир знаний, соответственно, можно говорить о том, что древние греки получили свою культуру от кимвров121. Поскольку споры о предках народов были популярны в то время в ученых кругах, то Горопиус проявил осведомлённость и о труде Иоанна Магнуса, скептически отозвавшись о поисках прародины готов в Швеции. В соответствии с мнением Горопиуса, готы не вышли с юга Швеции, а переселились туда с европейского континента в ходе одной из последних волн колонизации, что тоже вполне почётно для шведских предков. Другой предок шведов - свей - пришли из нынешней Германии и являются переселившимися в Скандинавию свевами122. Нордстрём при этом отметил, что такого мнения придерживаются и шведские учёные, эту же точку зрения высказывал и А.Г. Кузьмин123

Как обнаружил Нордстрём, сочинение Горопиуса привлекло внимание крупного деятеля в области шведской словесности Юхана Буре (1568-1652). В Упсальской библиотеке Ю. Нордстрём нашёл экземпляр «Origines Antwerpianae», принадлежавший Ю. Буре. Книга испещрена его заметками, свидетельствующими о внимательном ее изучении. Из комментариев Буре явствует, что больше всего его заинтересовали рассуждения Горопиуса о прародине гипербореев, вернее, о том, где она находилась. Он язвительно критикует соображения Горопиуса об Атлантике и Северной Америке. Так, он говорит о том, что Исландия начала заселяться и застраиваться только при Харальде Прекрасноволосом. Если бы гипербореи проживали в древности в Новой Испании, то можно было бы ожидать, что автохтонное население этих мест сохранило бы кимврское наречие, чего пока не обнаружено. Если гипербореи проживали в Северной Америке, то зачем им надо было добираться на Делос кружным путём, через Скифию и пр. (удивительно, как критика чужих фантазий обостряет собственное аналитическое чутье, что не мешает, однако, самому критику впадать в грех ещё больших фантазий). Перечень заблуждений Горопиуса заключается восклицанием Буре: «Надо быть безумцем, чтобы не понять, что Гиперборея - в Скандии» («От de icke äre galne, kunne de ju see at Hyperborej är in Scandia»). Это восклицание венчает начерченный Буре эскиз карты Скандинавского полуострова, на котором область вокруг озера Меларен или исторический центр области расселения свеев (иначе говоря, столь любимая норманистами Средняя Швеция) названа как Гиперборея, а таинственные Рифейские горы помещены на севере, на месте северных отрогов Скандинавского хребта. От земель свеев лёгким пунктиром намечен предполагаемый Буре маршрут гипербореев на остров Делос124. Таким образом, Буре проникся мыслью, что под именем гипербореев описаны предки свеев, и под влиянием этого озарения, он, опираясь на мифы о гипербореях как «источник», начинает «восстанавливать» древнюю историю свеев. Удивляться этому не приходиться, имея в виду, что ко времени Буре шведское общество уже более ста лет воспитывалось на мысли готицистов о том, что многие античные и другие источники содержат сведения по древней истории Швеции, если их «правильно» интерпретировать. 

Нордстрём внимательно изучил ту часть наследия Буре, которая была связана с интересом Буре к гипербореям, обусловленным выводом «Гипербореи - это свей» («At Hyperborei äre Sveones»). Из материала, собранного Нордстрёмом, совершенно очевидно, что рассуждения Буре следовали ходу рассуждения Горопиуса, но в том смысле, что всё, что Горопиус приписывал кимврам, по мнению Буре, следует связывать со свеями. Поскольку главным культом гипербореев был культ Аполлона, и Горопиус посвятил этой теме одно из центральных мест своего сочинения, то и Буре уделяет культу Аполлона соответствующее внимание. Он высказывает, например, уверенность, что храм Аполлона следует видеть в языческом Упсальском храме, упоминаемом Адамом Бременским. «Только в Скандинавии, а не за её пределами, были примеры идолопоклонства. - убеждает Буре. - Доказано, что Гренландия, Исландия, Норвегия стали заселяться только со времени Харальда Прекрасноволосого» («At der och ingestädz i Norlanden fordom war något afgida mönster, bewijses der af, att inge land som är Grönland, Island, Norike blefue medh folk besatte för än i Har (aid) Harf (agers) tijdh»)125. Однако Буре трудно увязать известные ему данные о квадратной форме Упсальского храма с данными Диодора, что храм Аполлона на острове гипербореев был шарообразной формы126. Но ничто не могло поколебать убеждённость Буре в том, что Эллада получила своих богов из Скандинавии и что древнегреческие культы имеют скандинавское происхождение. 

Буре считает, что вообще за образом Аполлона скрывается Один. А в матери Аполлона Лето/Латоне он видит шведскую прорицательницу, которая принесла грекам со своей гиперборейской родины идею об истинном боге и его сыне. Не составило трудности и объяснить непонятное имя сынов Борея или Бореадов, которое носили жрецы храма Аполлона: Буре поясняет, что это имя было греческим, поскольку греки давали историческим персонажам свои имена (в скором времени последователи Буре, и особенно Рудбек, с лёгкостью в мыслях необыкновенной докажут, что и имя Борей было скандинавским, только подпорченным греками по незнанию «скандинавских» языков). Отсутствие в Скандинавии древнегреческих предметов, которые эллины приносили в качестве даров, также находит объяснение Буре: все жертвенные предметы оказались утеряны - сколько времени-то прошло. Весьма оригинальное объяснение даёт Буре рассказу о Геркулесе, принесшем от гипербореев ростки священной оливы в Грецию. Это была не олива, а морской компас, который был назван оливой в память оливовой ветви, принёсённой голубем на Ноев ковчег. Магнитный компас был разрисован как оливовый лист, а поскольку он был привезён Геркулесом в Грецию, то у него даже было название lapis Herculeus. Таким образом, гипербореи, т. е. свей облагодетельствовали человечество великим изобретением магнитного компаса. Из Упсалы изливался свет божественного знания, расходясь лучами по древнему миру. С восторгом отмечает Буре, что гиперборейский мудрец Абарис, которого упоминает Геродот, поразил своей учёностью самого Пифагора. Именно этот гиперборейский мудрец посвятил Пифогора в тайны природы, и таким образом Юг Европы черпал мудрость из скандинавского источника127

Эти заметки или как Нордстрём их называет, «гиперборейские открытия», Буре не публиковал, и они так и остались в рукописном виде. Но есть множество свидетельств тому, что его увлечение гипербореями и его трактовка гиперборейских мифов быстро получили распространение в шведском обществе. Буре был весьма влиятельной фигурой как в придворных, так и в учёных кругах Швеции. Рано начав свою придворную службу, он добился высокого положения при Карле IX и был назначен в качестве учителя к наследнику престола Густаву Адольфу, который на всю жизнь сохранил уважение и симпатию к Буре и, взойдя на престол, постоянно осыпал его своими милостями и почётными должностями. Буре увлекался историей письменности и литературы, был инициатором перевода на шведский язык исландских саг и внёс существенный вклад в развитие шведской словесности128. Нордстрём предполагает, что увесистый фолиант с вышеупомянутым сочинением Горопиуса о гипербореях преподнёс Буре сам король Карл IX, и что Буре был первым читателем этого труда в Швеции129. Вскоре после ознакомления Буре с работой Горопиуса идеи о гипербореях как предках свеев начинают распространяться в упсальском кружке шведских учёных. Историк и профессор права в Упсальском университете Юхан Мессениус (1579-1636) в своей истории Швеции «Scondia illustrata» уже говорит о связях шведских гипербореев с Грецией. Младший современник Буре, шведский философ и поэт Георг Штэрнъельм (1598-1672) развивает идеи о великом гиперборейском прошлом свеев в работах по истории шведского языка «Svea och Gotha males fatabur» (1643), изданной впоследствии под названием «Runa Suethica duobus syste-matibus comprehensa», а также в трактате о гипербореях «De Hyperboreis Dissertatio», изданном после его смерти в 1685 г.130 

Нордстрём подчеркивает, что в работах Штэрнъельма тема гипербореев используется как основа доказательств того, что в далёком прошлом скандинавы выступали владыками мира, и что в этих работах проявились все контуры будущей рудбековской «Атлантиды». Штэрнъельм утверждал, что шведский язык в наибольшей степени сохранил чистоту древних предков скифов, от которых произошли германцы, галлы, иберийцы, бритты. Но шведские скифы занимали среди этих народов особо почётное положение, поэтому из шведского языка лучше всего толкуются имена богов и народов. Скандинавия была колыбелью многих народов-завоевателей, которые могли выступать под разными именами, но благодаря их завоеваниям распространялся язык, поэтому шведский язык занимает особое положение благодаря своей древности. Прародина шведов также известна под многими именами, в том числе, как Остров гипербореев или Эликсия, а это название сохранилось в скандинавских топонимах, например, Helsingor на западном побережье Норвегии. Правильное шведское название гипербореев Штэрнъельм реконструирует, следуя логике Буре: гипербореи живут за Бореем, что по-гречески означает «за северным ветром», значит, исходное шведское название должно было звучать как Öfwer-Nordlingar - Крайне северные Скандинавцы. Штэрнъельм считает неправильным утверждение, что Аполлон родился на Делосе. Как он, так и его сестра-близнец Диана, по его мнению, увидели свет на Острове гипербореев. Аполлон почитался больше других богов, и его храм - это Упсальский храм, построенный богами Фреем и Нъордом (сыном Борея), поскольку Niord - это тоже самое, что и Nord, что значит север, которое греки перевели на своё язык как Борей. Вообще, все гиперборейские имена, уверяет Штэрнъельм, имеют скандинавское происхождение. Например, имя гиперборейского мудреца Абариса - это испорченное скандинавское Эварт или Иварт. 

Упсала - священный город Аполлона, священное место богов и королей, был главным городом во всей древней Скандинавии, развивает Штэрнъельм свои идеи. Многие народы поклонялись шведским богам, например, тракийцы, византийцы или фригийцы. Скандинавскому Одину под разными именами поклонялись многие древние народы. Древнегреческий Аполлон - это Один, поскольку он одноглаз, что аллегорически должно пониматься как Око мира или Солнце. Следовательно, древние греки получили своих богов от скандинавов. Даже имя древнеегипетского Озириса было также, по убеждению Штэрнъельма, другим именем Одина- Аполлона и происходило от шведского слова sijr-video, что должно было значить « Одноглазый». Сведения о том, что гипербореи играли на цитре, находит Штэрнъельм вполне достаточным доказательством их шведского происхождения. Ни у одного народа в мире нет таких склонностей к музыке и поэзии, как у скандинавов. Каждый крестьянин в Скандинавии владеет каким-нибудь музыкальным инструментом. И к тому же сам Орфей был готского происхождения. Таким образом, во многих древних источниках, в частности, у Диодора Сицилийского, согласно Штэрнъельму, передаются рассказы о событиях древнешведской истории131
Приведённые выдержки показывают, что «методологической» основой для построений Штэрнъельма служили известные сейчас в рукописях записки о гипербореях его учителя Буре, а также труды шведского классика готицизма Иоанна Магнуса. В работах Штэрнъельма получила дальнейшее развитие методика работы с самыми разнообразными источниками как «толкования» их в пользу своих фантазий. 
Данная методика ярко проявилась у ученика Штэрнъельма, профессора Олафа Верелия (1618-1682), посвятившего значительную часть своего творчества изучению, переводу и изданию исландских саг. Верелий, находившийся под сильным влиянием идей своего учителя, попытался использовать мифы о гипербореях для толкования исландских саг и нашёл, что саги содержат достаточно много материала, подтверждающего, что Швеция - древняя Гиперборея. Из этого следовал вывод о том, что труды Диодора Сицилийского - бесценный источник для изучения древней истории Швеции132

Но поиски великого прошлого шведскими историками и литераторами в начале XVII в. не ограничивались экскурсами в древнегреческую историю. Как было сказано в начале главы, именно в это время у дипломата и историка П. Петрея появляются рассуждения о шведском происхождении летописных варягов, и таким образом идея об основоположнической миссии предков шведов начинает распространяться и на древнерусскую историю. Сам по себе этот факт не вызывает удивления, если учесть, что готицизм уже более ста лет насаждал в шведском обществе мысль об основоположничестве предков шведов в истории большинства европейских народов. А в начале XVII в. наследие готицизма обогатилось подключением мифов о гипербореях к шведской истории благодаря изысканиям Буре. В частности, вышеупомянутый эскиз карты Буре с Гипербореей в Средней Швеции «реконструировал» путь предков свеев их Средней Швеции через всю Восточную Европу к Чёрному морю и далее в Грецию и утверждал образ свеев, под именем гипербореев путешествовавших с древности по рекам Восточной Европы до Чёрного моря и обратно. 
Таким образом, обстановка, в которой создавались работы Петрея, ясна. Но некоторые подробности в связи с их появлением прольют более яркий свет на их «научную» ценность. Высказывание о шведском происхождении летописных варягов появилось в работе Петрея «История о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), опубликованной в 1614— 1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. также и на немецком языке в Лейпциге. Здесь, в рассказе о первых русских правителях впервые в историографии была высказана мысль, что варяги русских летописей были выходцами из Швеции: «...оттого кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». И если в шведском издании эта мысль была выражена совершенно недвусмысленно, то в немецкой версии - в диспозитивной форме: «...aus dem Königreich Schweden, oder dero incorporirten Ländern, Finland und Lieffland...»133. Нетрудно понять дипломатическую осторожность Петрея, если принять во внимание распространенность в его времена влиятельной немецкоязычной историографической традиции, выводившей варягов из Вагрии (Мюнстер, Герберштейн). Но на какие источники ссылается Петрей в своём шведском издании? Оказывается, его соображение о том, что воинственные завоеватели русских варяги («waregos») должны были происходить из Швеции, исходило только из интерпретации фантазий Иоанна Магнуса и из слов Магнуса, что шведы завоевали страну русских до реки «Танаима» и взимали с них дань134

Опираясь на фантазии Магнуса, Петрей начинает путаную «дискуссию» с представителями немецкоязычной традиции, выводившими варягов из Вагрии. Ведь если бы варяги были выходцами из Вагрии, рассуждает Петрей, то они должны были бы подчиняться саксам («...at the skole wara kompne aff Engern som lyder under Saxen...»; в немецком издании было прибавлено «...oder aus Wagerland im Land Holstein...», явно с учётом работ немецких авторов), а это дело невозможное, поскольку даже если бы саксы воевали с русскими, то никогда не смогли бы их победить или принудить их платить дань. Нет, уверяет Петрей, это могли сделать только шведы, поэтому варяги могли быть только шведами, например, из монастыря Warnhems или из административного округа Wartoffa härad в Вэстерётланд (что хронологически совершенно невозможно, добавлю от себя). Имена варяжских братьев, по мнению Петрея, являются изменёнными шведскими именами: Рюрик (Rurich) вполне мог изначально прозываться Erich, Frederich или Rodrich; Синеус (Sineus) - как Siman, Sigge или Swen; Трувор - Ture или Tufwe. Дату призвания братьев Петрей путает, называя 752 г. и поясняя, что в это время в Швеции правил король Бьёрн135. Вот эта галиматья и заложила первый камень в фундамент норманизма, хотя у меня нет уверенности, дал ли себе труд норманизм за всё время своего существования выяснить, что единственным источником, на который опирался первый апологет норманизма Петрей, был Иоанн Магнус, сочинения которого выведены из числа научных ещё пару столетий назад136
Исследователь варяжской проблемы из Финляндии Латвакангас отмечал неожиданность появления в «Истории о великом княжестве Московском» мысли о шведском происхождении варягов. Буквально за два года до этого сочинения Петрей опубликовал трактат по истории Швеции «Краткая и благодетельная хроника обо всех свеярикских и гётских конунгах» («Ееп kort och nyttigh chronica om alia Swerikis och Gothis konungar»). Здесь он постарался обрисовать, в духе готицизма, подвиги древних шведских конунгов и утверждал, что они завоевали полмира, достигнув пределов Азии, и собирали дань со всех земель к востоку и югу от Балтийского моря. Затрагиваются и отношения с русскими, но ни слова не говорится о шведском происхождении русских князей. Более того, в 1614 г., когда уже начала выходить из печати шведская версия «Regni muschovitici sciografia», было опубликовано второе издание указанной хроники о гото-шведских королях, где тем же Петреем указано, что он «не нашёл в русских хрониках каких-либо сведений о завоеваниях шведских конунгов, но это и понятно, поскольку хроники начинают рассказ с прихода Рюрика, Синеуса и Трувора из Пруссии в 562 г.»137. Тем самым Петрей в этой своей работе фактически воспроизвел так называемую «Августову легенду», изрядно перепутав дату призвания Рюрика. 
Таким образом, создаётся впечатление, что рассуждения о шведском происхождении Рюрика и варягов Петрей внёс в готовый текст «Regni muschovitici...», не успев согласовать их со своими прежними публикациями. Спрашивается, что же побудило Петрея в кратчайший срок между двумя публикациями перенести и варягов, и Рюрика в Швецию? 
Хочется напомнить, что внешнеполитическая обстановка того времени особенно благоприятствовала экзерсисам с попытками пристроить предков шведов ещё и в основоположники к древнерусской истории, поскольку фоном для этих экзерсисов служили такие события, как военное присутствие шведских войск в Новгороде и шведско-русские переговоры в 1613 г. в Выборге о кандидатуре шведского принца Карла-Филиппа на пустующий московский престол. 

Историческая мысль долго занимала себя представлениями о том, что будто на переговорах в Выборге 28 августа 1613 г. новгородские послы сами заявили, что когда-то у них был князь шведского происхождения, по имени Рюрик. В официальным отчёте шведской делегации о переговорах в Выборге, хранящемся в Государственном архиве Швеции, имеется запись, что руководитель новгородского посольства архимандрит Киприан отметил, что «новгородцы по летописям могут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик» («De Nougårdiske kunde bewijsa af sijne Historier, at the hafwe hafft ifrän Swerige en Storfurste benämndh Rurich»). Но со временем выяснилось, что «речь Киприана» - подлог, совершенный сановниками Густава II Адольфа, которые сфальсифицировали часть данных в отчёте о переговорах, добавив от себя фразу, будто был в Новгороде «великий князь из Швеции по имени Рюрик». Сличение протокола с неофициальными записями, которые также велись при встрече в Выборге и также сохранились в Государственном архиве Швеции, позволило восстановить подлинные слова архимандрита Киприана: «...в старинных хрониках есть сведения о том, что у новгородцев исстари были свои собственные великие князья... так из вышеупомянутых был у них собственный великий князь по имени Родорикус, родом из Римской империи» («...uti gamble Crönikor befinnes att det Nogordesche herskap hafuer af ålder haft deres eigen Storfurste for sig sielfue... den sidste deres egen Storfurste hafuer uarit udaf det Romerske Rikedt benemd Rodoricus»)138. Следовательно, он представил ту же самую «Августову легенду», подчёркивая древность родословия новгородских князей. 

В чём же дело, каким образом одна и та же мысль вдруг и почти одновременно поразила воображение шведского дипломата и высокопоставленных сановников шведского королевского двора? Чей замысел и чье влияние подтолкнули к подлогу в официальном дипломатическом протоколе (поскольку если называть вещи своими именами, то это был подлог)? Вопрос далеко не второстепенный, поскольку именно этот протокол и стал важнейшим источником, на который впоследствии ссылались шведские историки, уверяя, что сами новгородцы «помнили» о своем князе Рюрике «родом из Швеции». 
Приведённые выше материалы об увлечении шведских историков гиперборейскими мифами, породившем фантазии о путешествиях свеев под именем гипербореев по рекам Восточной Европы до Чёрного моря, приводят к догадке, что интерес к гиперборейским мифам такого влиятельного человека как Буре, вызвавший к жизни гипербореаду шведских историков и литераторов, явно возбудил и рвение ловкого дипломата Петрея на ходу вставить в свою работу «Regni muschovitici sciographia» фразу о шведском происхождении летописных варягов - основоположников великой правящей династии русского государства. Если уж даже древние гипербореи были шведского происхождения, то почему бы не приписать туда же и древнерусских варягов? Тем более, что вторую книгу своего труда Петрей прямо-таки и посвятил принцу Карлу-Филиппу, что яснее ясного говорит о службистской подоплёке его «исторических» изысканий. Дескать, а вдруг карта ляжет, как хочется, и Карл-Филипп станет правителем в Русском государстве, а тут уже и верный слуга Петрей со своим политически корректным трудом: прибёг, доложил, а там как начальству будет угодно. Прямая связь между «учёной» гипербореадой, политической конъюнктурой и выступлением Петрея в роли «первооткрывателя» шведского происхождения летописных варягов хорошо подтверждается хронологией. В 1611 г. шведский дипломат Петрей опубликовал работу по шведской истории в духе готицизма, упомянув при этом и русского князя Рюрика, пришедшего в Новгород из Прусской земли. Увлечение Буре гипербореадой, согласно Нордстрёму, приходится на период с 1610 г. по 1613 г.139 И вот, в 1614-1615 гг. Петрей издаёт на шведском языке другое свое произведение, уже по истории Московского княжества, в котором вдруг появляется мысль о варягах как выходцах из Швеции, и рассуждения об именах древнерусских князей как испорченных шведских, разительно напоминающие рассуждения ученика Буре, Георга Штэрнъельма о древнегреческих именах как искажённых шведских. 

Влиянием Буре, по всей вероятности, можно объяснить и дерзость шведских сановников, сфальсифицировавших отчёт о переговорах: едва ли они решились бы на заведомый подлог без поддержки влиятельных лиц. И этот подлог имел существенный резонанс. «Сведения» из сфальсифицированного отчёта, равно как и из книги Петрея, стали распространяться в учёных кругах Европы, постепенно вытесняя немецкоязычную историографическую традицию, выводившую варягов из Вагрии. В 1671 г. шведский королевский историограф Юхан Видекинд опубликовал «Историю десятилетней шведско-московитской войны», с описанием событий Смутного времени, где привел слова архимандрита Киприана из этого отчёта с собственными комментариями: «Из древней истории видно, что за несколько сот лет до подчинения Новгорода господству Москвы его население с радостью приняло из Швеции князя Рюрика»140. Работа Видекинда неизменно пользовалась доверием: придворный историограф имел доступ к королевскому архиву и опирался на подлинные архивные материалы. В частности, в восприятии Шлёцера сведения Видекинда неопровержимо свидетельствовали о том, что в Смутное время сами новгородцы верили в шведское происхождение Рюрика141. Шлёцер не знал о подлоге, совершённом шведскими сановниками, однако об этом уже давно стало известно современной исторической науке. Фрагмент документа с подлинными словами архимандрита Киприана, зафиксированными в неофициальных записях в Выборге, впервые был опубликован ещё Г. Форстеном в 1889 г., а несколько лет тому назад был представлен в монографиях финского историка Латвакангаса и российского историка Фомина142, однако современный норманизм проходит мимо данного факта. 

Вышеприведённый материал показывает, что идея о гипербореях как предках свеев оказалась тем недостающим звеном, которого так искали представители шведского готицизма в XVI века. Теперь картина шведского прошлого становилась полной: один из предков шведов - готы - стояли у истоков всей германской культуры, а другой предок - свей, выступая под именем гипербореев, был вдохновителем как древнегреческой цивилизации, так и великих культур в Восточной Европе, вплоть до древнерусской культуры. Поэтому естественным представляется ход мысли Буре, который, сказав: «Гиперборея - это Скандинавия», затем продолжил: «А гипербореи - это свей!» При таком раскладе каждый получал своё: пусть готы/гёты заложили Германию и германскую культуру, зато свей, оказывается, выступая под именем гипербореев, были вдохновителями древнегреческой цивилизации - фундамента общеевропейской культуры, и основоположниками великих культур в Восточной Европе вплоть до древнерусской культуры и государственности. 
Историк Нордстрём так передавал эйфорическое чувство, вызванное в шведском обществе этим историозодчеством: «Ни один из народов Европы, помимо классических народов, не мог предъявить прошлое, полное столь дивных испытаний в мужестве, как мы - потомки готов. Это придало нашему патриотизму новый элемент мужества, как раз в преддверии державного периода XVII в., в который, как казалось его современникам, возродились заново героические силы готов. Но до этого только из исторической памяти черпали шведское национальное чувство и историческая фантазия подлинную пищу. Благодаря трудам историков, благодаря популярным рассказам об исторических судьбах отечества, благодаря небольшим простонародным сочинениям, благодаря красноречию политиков и учёных, благодаря поэзии, театру - великое множество форм использовалось для того, чтобы запечатлеть в шведском народном сознании представление об истории отечества с блистательной героическая сагой о "древних готах", в которой отразилось совершенное проявление силы и способности нашего народа... С такой историей мы чувствовали себя аристократией Европы, которой предопределено владычествовать над миром»143. Здесь необходимо подчеркнуть, что всё это говорилось об истории миражной, об истории или великом прошлом, которого никогда не было в действительности. Вернее, сами по себе исторические события происходили, конечно, но они не имели никакого отношения к шведам, поскольку происходили в истории других народов144

Удобством работы с историческими химерами было то, что при этом не требовалось особого изучения автохтонных источников. Перед шведскими историками XVII в. были величественный мираж готицизма и мифы о гипербореях, озарённые собственной фантазией: достаточно было как-то притачать одно к другому. Эту миссию и осуществил шведский писатель и профессор медицины Олоф Рудбек в его знаменитом произведении «Атлантида» или «Атлантика» («Atland eller Manheim»), изданном в 1679-1698 гг., которое вобрало в себя как традиции готицизма, так и гипербореаду Буре и его учеников. 
Рудбек принадлежал к упсальскому кружку, лично знал Верелия и разделял его взгляды на скандинавское происхождение гипербореев. В своей «Атлантиде» он попытался собрать воедино как фантазии Иоанна Магнуса о великом готическом прошлом Швеции, так и химеры «гипербореады», возвеличивавшие прошлое свеев, и создать из шведской истории какую-то великую феерию мирового масштаба. Основной мыслью рудбековской «Атлантиды» стало стремление «обосновать» основоположничество шведов с древнейших времён в историях большинства европейских народов, а Швецию представить колыбелью общеевропейской культуры, в том числе, древнегреческой, скифской и древнерусской. Рудбек обнаруживает специфическую методику работу с источниками. Уже его влиятельные предшественники Магнус и Буре проявили склонность к более чем свободной интерпретации писателей древности Иордана и Диодора Сицилийского. Но Рудбек пошёл ещё дальше. И у Магнуса, и у Буре всё-таки можно увидеть границу между источниками и их собственными домыслами. Рудбек мешает источники и свои фантазии беззастенчиво и вкладывает в уста древних авторов то, что ему заблагорассудиться, поэтому пробираться через чащобу его писаний особенно сложно. 
В своей «Атлантиде» Рудбек исходит из убеждения, что за именами многих народов и стран у античных и других древних авторов скрываются прямые предки шведов, но что это с течением времени забылось, оказалось утерянным и т. д. Он начинает «реконструировать» утраченную шведскую историю через отождествление со Швецией платоновской Атлантиды, острова гипербореев или Эликсии, Скифии, Варягии и др.145 Важное место у Рудбека занимает, естественно, дальнейшее развитие «гипербореады» его старших упсальских коллег, как последнего витка шведской историософии, выводящего местное мифотворчество на орбиту совершенно безбрежных возможностей. Рудбек, вслед за Буре, Штэрнъельмом, Верелиусом стремился представить античные мифы о гипербореях картинами подлинной шведской истории в древности. Но если основоположник шведской «гипербореады» Буре оставлял грекам хотя бы имя бога северного ветра Борея, полагая, что оно было переводом на греческий исходного скандинавского имени, забытого со временем, то Рудбек начинает уверять, что имя Борея - шведское, но искажённое при передаче на греческий язык. Манипуляция ономастиконом, начатая ещё Магнусом (Телеф-Елефф) и охарактеризованная Нордстрёмом как «рискованные этимологии», расцвела под пером Рудбека пышным цветом. 

«Филологический» метод, с помощью которого Рудбек препарировал имя Борея, был представлен в моей публикации в первом выпуске, но для логики изложения, считаю полезным повторить рассказ о нём и здесь. По убеждению Рудбека, имя Борей принадлежало одному из древних шведских конунгов и по-шведски звучало как Боре (Pore/Bore), но греки произносили его как Борей. Выражение «род Борея» (Bores ätt), по мнению Рудбека, у скандинавских скальдов варьировалось как borne (урождённый), ätteborne (по происхождению, по рождению), bordig (происходящий). Исходным для всех этих слов, указывал Рудбек, служил глагол bära, «рождать», откуда и ham (ребёнок), и bambarn (потомок). Отсюда пошли, согласно Рудбеку, выражения börd födsel (благородного происхождения) и bore fader. Последнее выражение как таковое смысла не имеет, но в общем русле рассуждений Рудбека фактически наделяется значением «урождённый по отцу», ибо далее Рудбек рассуждает следующим образом. Слово «дети или потомки», ungar, стало произноситься как Yngiar или Ynglingar, эквивалентно имени Инглингов, легендарной династии шведских конунгов из «Круга земного» Снорри Стурлусона, и постепенно стало использоваться для обозначения королевской династии. Почва для этого была подготовлена прежними обозначениями королевских потомков, такими как borne, baame, baroner. Последнее слово Рудбек также относит к «скандинавским» по происхождению, отмечая, что происхождение этого титула было сложно установить, но совершенно очевидно, что оно входит в состав таких шведских слов как Yfverbome, Upboren, af Yfver, что означает высокий или рождённый как борен (Boren född) - строго говоря, совершеннейшая абракадабра. Постепенно слово borne стало варьироваться и использоваться с приставкой över, «высокий», чтобы подчеркнуть благородство происхождения. Именно такая форма, överboren, «высший среди borne», и закрепилась за династией конунгов. 
Это слово, согласно Рудбеку, было подхвачено древними писателями, чтобы отметить особо выдающихся потомков рода borne, поэтому слово överborne утвердилось в значении «благороднейший». Название Överbornes ö (у Рудбека Yfwerbornes Öö) закрепилось в свою очередь за Скандинавским полуостровом в качестве места проживания Упсальской династии как самой высокородной. Соответственно, считает Рудбек, по имени этой династии древние греки и латины стали назвать северный ветер Boreas. Но вот только не знаю, писал Рудбек, как именно Диодор Сицилийский смог узнать народное имя Yfverboren и ввести его в греческий язык. Наверняка он взял из скандинавского слова приставку over- и перевёл её на греческий как hyper, откуда и получилось слово hyperboreas. Диодор, в интерпретации Рудбека, сам признаёт, что все короли гипербореев, назывались oettborne или Bores oett (род Боре), т. е. Boread.es от имени первого их короля Боре/Воге. Поэтому греки и латины называют весь народ Yfverbome, и это исконное скандинавское слово («...detta namnet wara det Norska folkets egenteliga modermals ord...»), сами греки не очень уверены в происхождении этого слова и думают, что оно греческое, но это старое доброе шведское слово («...menades det wara Grekiska, som ar gamla goda Swenskan...»), которое значит наивысший в королевстве и называется Högbome или Yfverbomem146

С помощью такой «этимологии» - или «филологической герменевтики» - Рудбек доказал скандинавское происхождение Гипербореи, продемонстрировав, что Диодор не опознал в греческом Борее доброе старое шведское имя Поре/Боре. Такую же «герменевтику» Рудбек использовал для доказательства скандинавского происхождения и ряда других топонимов греческих мифов. Например, в главе «О наименовании Швеции Heligs Öja или остров Блаженных» Рудбек постулировал, что в древности Швеция называлась также и Эликсией, или островом Блаженных: «Из всех имён, которыми Швеция была почтена и которые были услышаны греками и записаны ими в несколько неверном виде, было и такое как Helixoia...», которое произносилось также как Elixoia или остров, где жили yfwerbome - Рудбек, не раздумывая, вставляет своё искусственное слово yfverbome вместо гипербореи в цитаты из древнегреческих авторов, принуждая их говорить его тарабарским языком. Если бы греки понимали наш язык, уверен Рудбек, они бы не стали писать, что Elixoia - остров, поскольку шведское слово «ö», «остров», уже входит в название Elixoia. Но отсюда и явствует, что за греческим названием Эликсия скрывается шведское Heligsö, что и означает, по Рудбеку, «Остров Блаженных»147
Но кроме гипербореады с идеей основоположничества шведов в создании древнегреческой культуры Рудбек дал ход и другой фантазии, зародившейся одновременно с гипербореадой, - идее основоположничества шведов в создании древнерусской государственности. Политическая конъюнктура благоприятствовала: после Столбовского мира, заключенного в 1617 г., Швеция удерживала захваченные во время Смутного времени обширные территории Новгородской земли: Ижорскую землю, Ивангород, Копорье, Ям, Орешек, Корелу с уездом, благодаря чему контролировала русскую торговлю хлебом на западноевропейских рынках, что давало приток свободных средств в казну шведской короны. В 1630-х гг. Швеция вступила в Тридцатилетнюю войну (1618-1648), общеевропейский военный конфликт, изначально вспыхнувший между католиками и протестантами Германии, с целью подчинить своему контролю балтийское побережье Германии и одержала ряд крупных побед в этой войне. Все эти обстоятельства направляли шведскую историографическую мысль на поиск новых «побед» и в историческом прошлом. В 1671 г. была опубликована «История десятилетней шведской войны» Юхана Видекинди, где была приведена сфальсифицированная речь Киприана, в которой он якобы говорил о Рюрике из Швеции148. В 1675 г. в Лундском университете Эрик Рунштеен защитил диссертацию «О происхождении свео-готских народов», в которой, развивая фантазию о переселении свея-готского народа из Швеции в Скифию, доказывал, что этнонимы Восточной Европы - скандинавского происхождения: аланы получили своё имя от провинции Олодингер (Ålån-dingar et Olåndingar), а роксоланы - имя выходцев из Росландии (Roslandia) или Рослагена (Roslagia)149

Как видим, путь от фантазии готицизма к утопии норманизма выстраивался представителями шведской историографии XVI-XVII вв. как в игре в кубики: для каждого нового пролёта отбирались «кубики» от предыдущей «стройки», при этом чуткий нос придворных историков всё время вытягивался, жадно ловя и изучая парфюмы, исходящие из придворных канцелярий, - какой материал отбросить, какому отдать предпочтение? Диссертация Рунштеена как раз олицетворяет попытку соединить историю роксоланов - древнего народа Восточной Европы, в которых античная и ренессансная традиция видела одного из предков русских, с воображаемой историей свео-готских народов. У Рунштеена уже присутствует «кубик» с идеями о шведском происхождении восточноевропейских этнонимов, о происхождении от Рослагена имени роксоланов, связываемых с предками русских. Материал для этого «кубика» нашёлся всё в той же неистощимой сокровищнице неопубликованных произведений Буре. 
В один из периодов своей деятельности Буре составлял словарь готских и старошведских терминов, используя принятую в его время традицию «рискованных этимологий». Так, он решил, что финское название шведов «rodzelainen» произошло от шведского названия прибрежной полосы в Упландии Рослаген (Roslagen), а топоним Рослаген возник как результат сложных трансформаций целого комплекса понятий, восходящих к глаголу ro - грести150. Авторитет Буре явно вдохновил некоторых историков Швеции, в том числе, Рунштеена использовать название Рослагена в рамках своих готицистских построений и начать примерять его на восточноевропейских ландшафтах. На следующем витке шведской фантазийной историографии роксоланы, как известно, были отброшены как неподходящий материал, а Рослаген оказался непосредственно подключённым к этимологии Руси. И этот новый «кубик», введённый в игру уже в XVIII в., был также создан шведскими историками, как это аргументировано показал Фомин, называя имена А.Скарина, Ю.Тунманна и др. Но путь к ним лежал через рудбекианизм, к показу которого я и возвращаюсь. 

Конечно, пробиться через развесистые кущи историографической фантазии XVII в. и составить о ней чёткую картину не так просто, но полагаю, что именно Рудбек был тем историком, кто первым в полной мере дал развитие подброшенной Петреем идее, что к предкам шведов можно причислить и древнерусских летописных варягов, а также использовал «свидетельства» Видекинда о Рюрике из Швеции. Но поскольку единственным источником Петрея был Иоанн Магнус, Рудбек постарался максимально расширить свою источниковедческую базу и призвал в свидетели своей правоты даже самого Господа Бога и библейские тексты. 
Ссылаясь на Священное писание, Рудбек, сохраняя традиционную для европейского летописания XVI-XVII вв. схему Библии, пытается доказать присутствие на севере, т. е. в Швеции и Финляндии внука Ноя, Магога и других библейских праотцов. Рудбек ссылался, например, на книгу пророка Иезекииля (38, 2-15; 39, 1-6)151 и следующие слова Писания: «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! Обрати лице твое к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала, и изреки на него пророчество и скажи: так говорит Господь Бог: вот, Я - на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала! И поверну тебя... Гомера со всеми отрядами его, дом Фогарна, от пределов севера... Посему изреки пророчество, сын человеческий, и скажи Гогу: так говорит Господь Бог: не так ли? В тот день, когда народ Мой Израиль будет жить безопасно, ты узнаешь это; и пойдешь с места твоего, от пределов севера...»; «...Ты же, сын человеческий, изреки пророчество на Гога и скажи: гак говорит Господь Бог: вот, Я - на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала! И поверну тебя, и поведу тебя, и выведу тебя от краев севера, и приведу тебя на горы Израилевы. И выбью лук твой из левой руки, и выброшу стрелы твои из правой руки твоей... И пошлю огонь на землю Магог и на жителей островов, живущих беспечно, и узнают, что Я Господь...». 

Эти слова из пророчества Рудбек комментирует следующим образом. Все названные здесь персонажи: Магог, Гог, Фувал, Мешех явно проживают на крайнем севере или в северных широтах, а также на островах севера. Все ученые люди знают, что жители островов на севере - это Швеция и Финляндия, так что упоминание севера и островов, по мнению Рудбека, первое неопровержимое доказательство того, что речь в пророчестве идёт о Швеции и Финляндии. Далее, считает Рудбек, следует обратить внимание на слова о луке и стрелах. Это тоже свидетельство того, что слова пророчества относятся к Швеции. Традицию владения шведами луком, унаследованную ими ещё от скифов, всегда так и описывали: лук - в левой руке, а стрелы - в правой. Подобное обыкновение сохранилось в Даларне, Хэльсингланде, Финляндии и в Лапландии. Третье доказательство видит Рудбек в том, что следы имен библейских праотцов Гога, Магога и др. сохранились и в топонимике Скандинавии, и в именослове шведских правителей. Почему, например, Гог называется князем (в шведском переводе Библии, первейшим), вопрошает Рудбек? Потому что это имя было почётным именем и титулом самых прославленных шведских правителей, достаточно только справиться в «Эдде». Кроме того, есть много мест в Упландии, Сэрмландии, Вэстманаландии, в которых сохранилось присутствие имени Гог152

Имя Магога, продолжает далее Рудбек, это уж явное шведское имя Мангог (Mangog), что означает «могучий герой» («en mächtig Hielte»), С его именем, согласно Рудбеку, связано название острова Magogrs-öö, которое он находит на старой карте Швеции, на карте Оксфордского издания и на других (Sweriges gamla Tafla Maggor-öö, Oxfort nya Tafla och Blau Sjöspegel Maggeren), а также - у Буре как Magger-öö. Название Маггерэн, как легко можно догадаться, происходит от шв. mager т.е. скудный, бесплодный и означает Скудный/Бедный остров. Но взгляд Рудбека различает в нём великое библейское прошлое, и тут уж ничего не поделаешь: он ВИДИТ это! Так же легко находит Рудбек соответствия для имени Мешеха - их он находит в Финляндии. Фувал (есть русские варианты как Тобел) в шведском переводе читается как Tubal. Рудбек уверен, что это русское Тобол - сибирская река в бассейне Оби (по сведениям Рудбека, протекает в Пермской земле). Так же легко идентифицируются Рудбеком и другие имена, с помощью чего он доказывает, что страна Гога и Магога, которая упоминается в Священном Писании, находилась в Швеции, а шведы были князьями над финнами и русскими153

Развивая эту мысль далее, Рудбек обращается, как он полагает, к русским материалам, предваряя новый опус словами: «Теперь давайте посмотрим, что могут дать исторические свидетельства наших русских соседей», и предлагает такое рассуждение. «До Рождества Христова вся Россия называлась Венден-Wenden. Ближайшие к Новгороду княжества стали называться Россия от 2-х больших городов: Stora Russau и nya Russau... А потом царь Иван Данилович в 1200-х годах подчинил себе все княжества вендов, и после того их народ до Волги и Меотии стал называться русские (ryssar) и московиты (Moskowiter). ...Финны и сейчас называют всю Россию Wenden-ma (Venetorum terra), а русских - вендами.... Иордан рассказывает, продолжает далее Рудбек, как наш король Германарик подчинил себе эти народы: сначала подчинил герулов, потом обратил своё оружие против вендов... среди них надо считать несколько народов: вендов, антов, славян - все оказались под властью Германариха. Эстов, живших на берегу Балтийского моря, он также подчинил. После этого он правил всеми Скифскими и немецкими народами. А задолго до нашего Германариха, во времена Александра Великого, Один, вернувшись в Швецию, уже тогда подчинил себе все эти королевства и разделил их между своими детьми, и один из них (Рудбек называет его Sigurlami) получил Гордарики или Nogord, т.е. Ryssland»154
Образ вендов и славян, подчинённых шведам, занимает у Рудбека много места и обосновывается благодаря манипулированию известными источниками. Кому подчинялись венды и славяне, убеждает Рудбек, видно из преданий самих русских, а также из рассказа императорского легата Герберштейна. 

Согласно этим источникам, русские брали своих королей от варягов-шведов (Waregis/Swenska), от них же прозывается море как Warega more (Балтийское море - Östersiön или Восточное море), а остров как Варгён (дословно, Волчий остров). Однажды пришли с этого Волчьего острова (Wargön) три брата Roderick, Sinaus и Trygo. У Гваньини, говорит Рудбек, мы можем прочесть о том, что этот Rörick Varg (что дословно означает Рёрик Волк - так Рудбек переворачивает по-своему имя Рюрик варяг) расширил свою державу до Греции, а Одерборн (Рудбек пишет Oderbernus) писал, что Родерик Варг/Волк (Roderik Warg) жил в Новгороде (Nogord), а его родственники или девери/зятья (swåg-rar) правили в Литве, Финляндии, Швеции и Норвегии. В старых летописях рассказывается, что своими первыми королями русские считают тех, кто пришёл с (острова) Варгён (Wargöön), а Варгён находился по другую сторону Балтийского моря, из чего ясно, что это была Швеция (Swerige). Саги рассказывают, продолжает Рудбек, что старейшей резиденцией русских правителей был сначала Новгород, а потом Киев. Эти резиденции объединил Вальдемар, который был потомком Эрика Вэдерхата, короля Швеции (Erik Väder hatt - мифологический правитель в Упсале, сказочный герой, мог менять направление ветра, поворачивая свою шляпу), а его сын Ярослав женился на дочери Олофа Шётконунга. Этот Вальдемар обращался за помощью к варягам, и получил её благодаря Эрику Победоносному, его союзнику. Все эти данные, по мнению Рудбека, являются убедительными доказательствами того, что шведы с глубокой древности правили вендами, т. е. славянами и русскими. Подтверждение тому Рудбек находит и у Матвея Меховского и напоминает, что тот писал, что древняя территория Сарматии или Азиатской Скифии находилась под властью готов, пока татары не подчинили себе все её земли. 

Азиатская Скифия, согласно Рудбеку, это Венден, т. е. Польша, Болгария и Россия до Волги и Оби, а готы - это шведы. Ссылаясь на Никифора Грегору, Рудбек пополняет свои «доказательства» батальными картинами, которые уже совсем легко проецируются на сочинения многих современных норма-нистов: «Наши предки гиперборейские скифы (Yfwerborne Skythar) или гиперборейские норманны (Yfwerborne Norske), - пишет Рудбек, - насылал бог на тех, кого хотел покарать, они покидали свою родину и подчиняли себе многие страны мира, а народы превращали в своих рабов, взимали с них дань. Те народы, которые жили ближе к их отечеству Старой Скифии (gambla Skythien) или Швеции (Swerige) сохранили за ними их старое название и продолжали называть их, по-прежнему, Скифией. Они покорили и тех, кто жил севернее истоков Дона (Tana flodens källor), т. е. финнов, и тех, кто жил по реке Дону (Tana floden), т. е. русских, а потом захватили и остальную Европу и подчинили её до Меотийского болота. Потом через много сотен лет из нашей первейшей и старейшей Скифии другие могучие ватаги и разделившись на два потока, покорили Азиатскую Сармарию (Sörmland) до Каспийского моря, а также Польшу, Германию, Францию, Италию, Рим, Испанию и Африку. Когда читаешь, что писали о нас другие писатели, - заканчивает Рудбек свои фантазии, - то видишь ясно, что наш Гог в стране Магог (Швеции) был, действительно владыкой над Мешехом (Финляндией) и Тувалом (Венден или Россией) вплоть до Чёрного моря, Босфора и Каспийского моря, и всё это подтверждается Священным Писанием»155
Рекордом абсурдности является использование Рудбеком легенды Геродота о скифах и восставших против них рабов (вернее, детей, родившихся от рабов, пока основные силы скифов были в военном походе в Азии). Рудбек считает, что эта легенда хорошо отражает картину подчинения русских славян (slavar) предкам шведов, которых он видит в королевских скифах. Видите, разглагольствует Рудбек, из рассказа Геродота явствует, что русские или славяне были батраками или слугами у королевских скифов-шведов. И сам Геродот свидетель, что наши предки королевские скифы были свободным народом, и так у нас до сих пор каждый крестьянин может прийти в риксдаг, а у русских этого нет156. Слова эти, в частности, показывают, что Рудбек относится к тем поклонникам свободы, которые любят хотя бы в древности представлять себя господами над другими народами. 

Для того чтобы доказать шведское происхождение летописных варягов, Рудбек выстраивает следующую «этимологическую» конструкцию. Среди многочисленных имён, которые, согласно Рудбеку, Швеция носила в древности, было название Варгён или Варг-ён (Warg-öön). Поясню, что название это Рудбек производит от warg-волк и ööн-остров. Как обычно, для подкрепления своих нелепых утверждений, Рудбек обращается к «авторитетным» авторам: «...Магнус в своей истории говорит, что остров Швеция некоторые называли Балтиям, а некоторые Вергион. П. Классон называет Швецию Wargöön. Шведское море Эстершён (Восточное море. - Л.Г.) русские называют Варгехавет (Wargehafwet)... а шведов - варьар (Wargar), что показывает, что великокняжеское имя русской династии явилось из Швеции, когда мы к ним пришли. Почему Швеция получила это имя, хорошо разъясняется О. Верелиусом в его примечании к Гервардовой саге: от великого разбоя на море, поскольку волки (Wargur) - это те, кто грабят и опустошают и на суше, и на море... И поскольку Швеция носит имя Варгён, а шведские мореходы называются волки, я хотел бы пояснить некоторые старинные сказания... У нас верят, что люди могут обращаться в волков... Об этом было известно Геродоту, когда 2000 лет тому назад ему рассказывали о наших предках и говорили, что живя среди греков и скифов, они могли раз в год превращаться в волков, но Геродот отметил, что он не поверил этим рассказам.... Если бы Геродот понимал наш язык и значение слова warg, а потом бы ещё прочёл наш Упландский свод законов... о ежегодных поставках морского снаряжения для осуществления морских набегов и о морской службе по очередности, то тогда бы он поверил и понял, что в рассказе о людях, превращавшихся в волков (wargar) на много дней, а потом опять принимавших человеческий облик, имелось в виду именно это (т. е. уход на морскую службу. - Л.Г.)...»157

Как известно, рассказ о превращении людей в волков, переданный Геродотом, касался народа невров, этническая идентификация которого была предметом длительных дискуссий между специалистами в области славянских и балтских языков, но никогда эти дискуссии не касались того исторического контингента, который Рудбек величает «наши предки». Однако Рудбека никогда и не печалила задача исторической достоверности его построений. Он действовал среди исторических источников с размашистостью того самого «удалого норманна», вымышленным образом которого так пленялся Погодин, и действительно, «нарезал» исторический материал «без циркуля, без астролябии, с плеча...», а также, хочется добавить, без руля и без ветрил. Его аргументация шведского происхождения Рюрика Волка или варягов как шведских волков-разбойников, по меньшей мере, нелепа, потому что подпитывалась ненаучными источниками: готицизмом Магнуса, гипербореадой Буре, карьеристскими потугами первого норманиста Петрея и других угодливых сановников шведского двора. В шведской историографии всё перечисленное наследие, включая и Рудбека, давно отнесено к мифотворчеству, не имеющему научной ценности. Особенно едкие оценки высказывались относительно «Атлантиды» Рудбека, в которой, по заключению Свеннунга, Рудбек довёл шовинистические причуды человеческой фантазии до полного абсурда158

Какой же тогда смысл возвращаться в современном историческом исследовании к рассмотрению рудбековской «Атлантиды»? Приведённые выше фрагменты говорят сами за себя. Из них хорошо видно, что не все из «причуд фантазий» Рудбека отошли в прошлое, некоторые из них легко узнаваемы по работам норманистов, как уже и было отмечено выше. Достаточно вспомнить, например, как Байер аргументировал свою идею о шведском происхождении варягов: «...Скандия от некоторых называется Вергион и что оное значит остров волков... что в древнем языке не всегда значит волка, но разбойника и неприятеля...»159. Не правда ли, Байер прямо со школярским доверием почти дословно цитирует одну из причуд фантазий Рудбека? А ведь Байер до сих пор является непререкаемым авторитетом для каждого норманиста, вклад которого вкупе с Миллером и Шлёцером, оценивается как «подлинно академическое отношение к древнейшей русской истории, основанное на изучении источников»160. Но из вышеприведённого видно, что основным «источником» Байера оказывается Рудбек, за которым маячит фигура дипломата Петрея. Вот и все «источники». Следовательно, выяснение роли Рудбека в формировании взглядов Байера является остро актуальным вопросом для изучения варяжского вопроса, поскольку мифотворчество Рудбека и других шведских литераторов и политических деятелей XVI-XVII вв. обнаруживает несомненную связь между их фантастическими реконструкциями великого прошлого предков шведского народа и современным норманизмом. Так же, как Рудбек упрекал Геродота и Диодора в незнании «скандинавских» языков, так и современные норманисты упрекают древнерусских летописцев в незнании скандинавского языка и неверной передаче непонятных им «скандинавских» слов, существующих порой лишь в воображении современных наследников шведской «гипербореады». В их трудах легко узнаваемы и вера в скандинавское происхождение древнерусских топонимов, этнонимов и антропонимов, и метод «доказательства» их скандинавской этимологии. 
Утопия не обладает способностью саморазвития, обеспечивающего движение от старого к новому, а лишь воспроизводит самоё себя. Примеры с антропонимами и топонимами - одно из подтверждений справедливости такого заключения. Но такую же сохранность в современной науке обнаруживают и другие «открытия» рудбекианизма. Например, идея исходно скандинавского происхождения древнегреческих культов, в частности культа Аполлона, обрела новую жизнь в попытках норманистов отождествить культы Перуна и Волоса с культами Тора и Одина (или, по крайней мере, доказать наличие последних на Руси). Стремление Рудбека увидеть в древнегреческих источниках от Геродота до Диодора Сицилийского отражение древнешведской устной традиции получило продолжение в попытках вывести происхождение ПВЛ из древнешведского дружинного эпоса или исландских саг. 

Возникает законный вопрос: как же это получилось, что несуразные «реконструкции» древнешведской истории, произведённые Рудбеком в конце XVII в., вдруг обрели новую жизнь в древнерусской истории, переселившись туда в форме норманизма? Проистекает это непосредственно из того, что Рудбек был влиятельной фигурой в шведской исторической мысли? Здесь надо подчеркнуть, что среди шведских историков Рудбек уже при жизни сделался непререкаемым авторитетом. Известный шведский историк и литературовед Хенрик Шюк отметил, что фантазии Рудбековской «Атлантиды» в Швеции конца XVII-XVIII вв. воспринимались как святыня, сравнимая только с Аугсбургским символом веры (официальный вероисповедальный документ - богословская норма лютеран)161. Таким образом, догма готицизма, утверждённая в Швеции при Густаве, была пополнена ещё святыней рудбекианизма в конце XVII века. В 1688 г. филолог Габриель Спарвенфельд (1655— 1727) получил задание от шведского правительства совершить поездку по Европе и постараться отыскать документы, которые подтверждали бы «Атлантиду» Рудбека. Все были уверены, что рассказы Рудбека покоятся на достоверном материале, который по разным обстоятельствам был вывезен из страны и рассеялся по разным старинным архивам и книгохранилищам. Несмотря на то что Спарвенфельд путешествовал более пяти лет и посетил Испанию, Италию, 
Швейцарию, Северную Африку, он, естественно, ничего не нашёл162. Однако мысль о том, что письменные источники, писанные рунами и подтверждавшие шведские древности, о которых писал Рудбек, когда-то существовали, но постепенно были утеряны или уничтожены, ещё довольно долго занимали умы шведских историков163
Однако авторитета Рудбека, влиятельного историка в шведском обществе, явно было бы недостаточно для того, чтобы стать и властителем дум, например, немецких учёных. А рудбекианизм в конце XVII - первой половины XVIII в. получил общеевропейскую популярность. Произошло это в силу того, что готицизм, в русле которого немецкими и шведскими историками и теологами в течение XVI в. был создан образ великого прошлого готов как завоевателей мира и героических предков германских народов, с XVII в. стал привлекать всё большее внимание английских историков, а несколько позднее - и французских мыслителей. И вот в рамках общеевропейского готицизма идеи величия готов в древности приобрели большое распространение во многих европейских странах, вместе с чем имена Иоанна Магнуса и Рудбека на какое-то время стали признанными европейскими именами. 
В 1647 г. Натаниэль Бэкон заявил в своём «Historical Discourse of the Uniformity of the Goverment of England», что древнее готское право оказало большое влияние на английское право в ранний период истории164. В английской литературе проявилось увлечение древнескандинавским литературным наследием, которое отождествлялось с готическим («altnordisch» в значении «gothic»). Романтика английского готицизма подогревалась идеями исходного родства всех германских народов. Эти идеи, как уже говорилось выше, были сформулированы немецким готицизмом, но, распространяясь и на предков англичан - англов, ютов, саксов, захватили постепенно и английских мыслителей. Роберт Шерингэм в 1670 г. написал работу «De Anglorum Gentis Origine Disceptatio», где привлёк всю доступную скандинавскую литературу, которая характеризовалась как «libri antiqui lingua Gothica scripti». Дискуссия о прародине готов получила развитие среди английских историков и отразилась в таких работах, как «Британия» Уильяма Кэмдена (1610), как «История Великобритании» Джона Спида (1611), как «Archaeologus» Генри Спельмана (1626) и др. Идея Швеции как прародины готов оспаривалась многими английскими историками в пользу ютов (через преобразование этнонима Jutae в Gutes-Getes-Gothes), которые рассматривались как естественные предки англосаксов, что лишний раз подтверждает слабость человеческой природы и власть над ней тщеславия. Но тем не менее шведский готицизм в глазах английских историков и литераторов принадлежал к респектабельной исторической традиции, что подтверждается публикацией таких работ, как «А Short Survey of the Kingdome of Sweden» (1639), «The Swedish Intelligencer» (1633) и др. Как было сказано выше, ещё с XVI в. в Англии получил распространение труд Иоанна Магнуса, а в 1658 г. был переведён на английский язык труд его брата Олафа Магнуса под названием «А Compendious History of the Goths, Swedes, & Vandals»165

И как бы то ни было, основная идея готицизма о родстве всех германских народов укоренилась в Англии. Историк Джеймс Тюрелль так сформулировал её в своём труде: «Все германцы имеют готское происхождение, а англосаксы относятся к древним германцам, описанным Тацитом...» (General History of England», 1698). Ему вторил государственный деятель и дипломат Уильям Темпль: «Саксы были ветвью готских народов, рои которых вылетели из северного улья и под руководством Одина ещё в древние времена заняли все страны вокруг Балтийского моря» («Intdouction to the History of England», 1695). На волне этого увлечения готицизмом «Атлантида» Рудбека была встречена в Англии самым позитивным образом, о чём свидетельствует отзыв Королевского общества от 10 января 1681 г., помещённый в «Collectiones philosopicae»: «Заслуженные и прославленный автор только что закончил великий труд, который служит к большой чести его страны и показывает, как росло и развивалось Шведское королевство... в подтверждение положений, которые он отстаивает, он собрал обширнейший материал из самых разных областей и связал всё воедино... невозможно отдать предпочтение какой-то одной части его работы перед другими»166. То, что образованные англичане - современники Рудбека - читали его «Атлантиду» и воспринимали его писания с доверием, свидетельствует небольшая работа английского дипломата в Стокгольме Джона Робинсона «An Account of Sueden». Together with an Extract of the History of that Kingdom» (Лондон, 1694), где он поведал любознательной публике, что начало готской истории относится к тому времени, когда Один (Othinus или Woden), изгнанный из Азии Помпеем, завоевал Москву, Саксонию, Швецию, Данию и Норвегию167. Как видим, «вытяжка» из истории Шведского королевства явно позаимствована у Рудбека и его единомышленников. 

Помимо английского готицизма рудбекианизм получил поддержку и от виднейших представителей французского Просвещения, отдавших обильную дань поклонения Рудбеку. Среди них следует назвать Монтескье, Вольтера, Руссо, Шатобриана. 
В своей работе «О духе законов» (1748) Монтескье писал: «Я не знаю, был ли это знаменитый Рудбек, который в своей "Атлантиде" превознёс Скандинавию и рассказал о великом превосходстве, долженствовавшем поставить скандинавов над всеми народами мира; и по причине этого они явились источником свободы для Европы, т.е. практически всей той свободы, которая сейчас есть у людей. Гот Иорданес назвал северную Европу мастерской человеческого рода. Я скорее назвал бы её мастерской, которая производит оружие, разбивающее оковы, которые куют на юге. Именно на севере рождаются мужественные люди, которые оставляют свои страны для того, чтобы разбивать тиранов и рабов и учить людей, поскольку природа создала их равными...»168. Норвежский историк И.11. Нильсен обратил внимание на то, что именно у «Монтескье мы находим идею о скандинавах как родоначальниках монархии. Повсюду, куда они ни приходили, они устанавливали, посредством своего вторжения, "монархию и свободу"... Европы.... Путём норманского господства была... установлена монархическая система, где одна отдельная личность правила при помощи твёрдо установленных, основополагающих законов и с опорой на знать»169
Аналогичные образы встречаем у Ф.М. Вольтера в его «Истории Карла XII» (1731): «Считается, что именно из Швеции, той её части, которая, по-прежнему зовётся Гёталандией, вышли полчища готов и заполонили Европу, отвоевав её у Римской империи, в течение пятисот лет бывшей её владыкой и тираном. В те времена скандинавские страны были более плотно населены...»170. Эту книгу Вольтер писал, будучи в Англии, и как говорит Свеннунг, находился под большим впечатлением от английского готицизма171. Правда через пару десятков лет Вольтер, ставший самым активным и влиятельным представителем французского Просвещения, меняет дирекцию и начинает выступать в своих исторических работах, в первую очередь, в многотомном труде «Опыт о нравах и духе народов» (1756-1769), с резкой критикой официальной исторической науки и обоснованием так называемого метода исторической критики, опираясь на который, следовало в собранной массе фактов отделять более достоверное от вымысла и тем самым очищать историю от всего «чудесного и фантастического». Однако «причуды фантазии» готицизма и рудбекианизма крепко запали в головы французских литераторов и историков. У Шатобриана в его «Memoires doutre-tombe» находим высказывание о том, что «Теодорих остаётся великим, хотя он и погубил Боэция. Готы принадлежали к высшей расе»172

Познакомившись ближе с той мифотворческой традицией, которая формировала общественное сознание Западной Европы в течение почти трёхсот лет и типичными образчиками которой являлись труды Магнуса, Буре, Рудбека, начинаешь лучше понимать, почему именно в западноевропейской мысли эпохи Просвещения появилась идея рационализма. После «Атлантиды» Рудбека идти дальше было просто некуда. 
Но, возвращаясь к вопросу о том, почему вымышленные идеи шведской мифотворческой историографии XVII в. оказались на вооружении немецкой исторической мысли XVIII в., следует признать, что этому способствовало увлечение готицизмом и рудбекианизмом представителей английской и французской общественной мысли XVII-XVIII вв., занявших лидирующее положение в западноевропейской общественной мысли данного периода. Вышеприведённое со всей очевидностью объясняет, откуда черпали смелость своих рассуждений Байер, Миллер и Шлёцер, явившись в чужую страну, не зная толком ни языка, ни источников и литературы по её истории, тем не менее со всей категоричностью бросившись «открывать» её истинное историческое прошлое перед изумлённым взором российского общества. Но кто такой был для Байера Татищев, если сам Рудбек, обласканный многими светилами западноевропейских просвещённых кругов, уже всё поведал о древнерусских древностях, об Одине, завоевавшем вендов-руссов от Балтики до Тобола, о шведских волках-разбойниках, короли которых ещё с Геродотовых времён владели Вендо-Руссией? Когда Байер в 1726 г. прибыл в Санкт-Петербург, то в своём научном багаже он привёз идеи Рудбека, на которых он вырос и сформировался. Именно эти идеи Байер и растиражировал в своей статье «О варягах», опубликованной в 1735 году. С рудбековской свободой откомментировал Байер и найденные им Вертинские анналы, составленные епископом Пруденцием, где в числе наиболее важных событий, происходивших во Франкском королевстве, были за 839 г. записаны сведения о прибытии в столицу франков Ингельгейм, к Людовику Благочестивому посольства византийского императора Феофила, вместе с которым были и послы другого народа, называвшего себя «Rhos», а своего правителя - хаканом (Chacanus); Людовик узнал, что послы принадлежали к свеонам (eos gentis esse Sueonum). Вышеупомянутых gentis Sueonum, с лёгкой руки Байера, стали переводить как «от поколения шведы были», что было искажением смысла текста173

Монтескье и Вольтер, отдавшие дань поклонения готицизму, были теми властителями дум среди просвещённых европейцев, влияние которые явно сказалось на идеях Миллера и Шлёцера. Достаточно напомнить, что работа Монтескье «О духе законов» с позитивным упоминанием Рудбека как личность знаменитую, была опубликована в 1748 г., т.е. за год до известной диссертации Г.Ф.Миллера «О происхождении имени и народа российского», представленной в сентябре 1749 году. Кто смел сомневаться в почтенности идей, несколько лет тому назад высказанных Байером, если уж сам Вольтер писал «о полчищах из Скандинавии, заполонивших Европу»? Миллер, по крайней мере, в них не сомневался: «Чрез упоминаемых мною скандинавов, как вам известно, благосклонные слушатели! разумеется народ, который производя начало свое от готфов, живших прежде всего сего около Черного моря... Сей народ в древния времена воинством славной, за бесчестие почитал, чтоб дома состареться, не оказав в чужих землях своей храбрости. Он не довольствуясь местами под его владенем бывшими, но желая всегда распространяться нападал отвсюду на соседей; доходя водою и сухим путём вооруженною рукою до самых отдаленных народов, сверх имеющагося во владении всего южного берега Балтийского моря... наконец победоносным оружием благополучно покорил себе Россию...»174. Как видим, за словами Миллера - образы великих готов Иоанна Магнуса, владения которых Магнус распространял от южной Балтии до России, образы, триста лет тиражировавшиеся норманизмом, и, в конце концов, всё-таки опровергнутые наукой. 
В 1750-60-е гг. раздался призыв Вольтера очищать историю от всего «чудесного и фантастического», и вот, пожалуйста, в 60-е гг. и Шлёцер приступает к «очищению» ПВЛ175. Подобный подход Шлёцера к работе с русскими летописями в отечественной науке объясняли тем, что Шлёцер подошёл к исследованию ПВЛ с навыками учёных, работавших над библейскими текстами176. С таким взглядом можно отчасти согласиться, поскольку в Германии к XVIII в. действительно имелась сложившаяся традиция работы с переводом и изданием библейских текстов, восходившая еще к лютеранскому переводу Библии с латыни на немецкий язык, когда издатели стремились определить список с «подлинным» текстом священного писания, который далее следовало использовать как эталонный образец. Поэтому влиянию теологической схоластики Шлёцер был, безусловно, подвержен. Но его стремление «издать очищенного Нестора, а не сводного...», а также преподнести пример того, «каким образом можно и должно исправить самого Нестора с помощью прочих исторических знаний... Очистить ещё мало обработанную историю от басней, ошибок и вздорных мнений»177 имеет слишком разительное сходство с идеями исторической критики Вольтера, которым Шлёцер явно следует с энтузиазмом неофита. 
Но не только поддержка готицизма и рудбекианизма английскими и французскими мыслителями XVII-XVIII вв. сказалась на взглядах Байера, Миллера, Шлёцера. Эпоха Просвещения породила и собственные утопии, вошедшие составной частью в идейный багаж норманизма и негативно сказавшиеся, в частности, на исследовании такой темы как генезис древнерусского института княжеской власти. 

Здесь важно вспомнить, что эпоха Просвещения дала развитие историософии, согласно которой возникновение института наследственной власти - княжеской или королевской - связывалось с феодализацией общества и как следствием этого процесса - возникновением государства, объединённого под властью одного правителя, что и стало основой возникновения института наследственных правителей - монархов. Таким образом, вся история представлялась двумя, чётко разграниченными периодами: первобытностью с выборной властью или народовластием и феодальной эпохой с монархией и наследственной властью. Все источники, в которых рассказывалось о наследственных правителях на ранних этапах человеческой истории, стали отрицаться как недостоверные. Перед историками ставилась задача: установить тот момент, когда одновременно из первобытного хаоса возникали государство, феодализм и королевская или княжеская власть. Как всё это возникало, было определено со всей категоричностью: в результате сознательно заключённого между людьми договора, чему предшествует стадия анархии и «войны всех против всех». В историю науки эти взгляды, как известно, вошли под именем теории Общественного договора. 
Эти новинки последней французской мысли также составляли часть того идейного багажа, который доставили в Петербург немецкие академики. Теория общественного договора стала частью их методологической базы в работе с русским летописанием. Как уже было сказано, на связь историософии эпохи Просвещения с историческим методом Байера, Миллера и Шлёцера до сих пор особого внимания не обращалось. Но хочется ещё раз подчеркнуть, что без уяснения такой связи в полной мере невозможно понять дерзость этих учёных, взявших на себя роль менторов и реформаторов русской исторической науки. Их позиция становится объяснимой только, если рассматривать её в контексте культурно-исторической обстановки того времени и увидеть, что они ощущали себя носителями новой, просвещённой идеологии, которая открыла универсальные законы развития и дала в руки золотой ключ, открывавший двери в прошлое любой страны. Знание языка и прочей конкретики при таком подходе становились менее важными. С новым методологическим оружием в руках можно было легко входить в глубины чужой истории, сортировать источниковедческий материал, якобы «очищая» его от ошибок, а, иначе говоря, подгоняя источники под теоретические новинки или огульно отрицая всё, что стояло на пути нового учения. 

Взгляды о «демократическом» правлении у новгородцев, в соответствии и теорией Общественного договора, педантично стремился излагать Миллер в своих работах на русском языке. Так, в диссертации «О происхождении имени и народа российского» он писал: «По изгнании варягов из северныя части России упоминается о царе оныя земли Буриславе... чтоб он державствовал в Новегороде, за тем не может статься, что там в оное время правление было демократическое... В Несторовой яко в древнейшей российской летописи... наипаче объявляется, что новгородцы были без владетелей, пока варягов для принятия княжения назад не призвали»178. Эту же мысль как важное теоретическое положение он продолжает постулировать и в своих последующих работах: «...тогдашний образ правления в Новгороде был общенародный, и... Гостомысла никак признать не можно владетельным государем, и который будто искал себе преемника или наследника, как то другие об нем вымыслили...»179Таким образом, в российскую науку был введён принцип первичности догмы над источниками, благодаря которому летописи или фрагменты из них, не подходившие под догму, объявлялись недействительными, ошибочными, присочинёнными. Наличие княжеского института власти до призвания варягов не подходило под догму - оно стало отрицаться как малоумная фантазия. Но отрицаться не в результате тщательного изучения источниковедческого материала, скрупулёзного сличения и анализа данных, а в силу априорного приговора: если за точку отсчёта в возникновении русской государственности принять призвание варяжских братьев, то всё, что было до них в русской истории, следует относить к догосударственному, а, следовательно, к докняжескому периоду. 

Неслучайность, методологичность идеи о «демократическом» правлении в Новгороде до призвания варягов в работах немецких историков подтверждается тем, что она красной нитью проходит и у Шлёцера. Рассматривая Сказание о призвании варягов, он рассуждает таким образом: «Какая была цель призывающих? - Они не искали государя, самодержца в настоящем смысле. Люди, взращённые в дикой свободе и может... столь же мало знавшие, что такое значит король, не могли вдруг и добровольно переменить гражданское свое право на монархическое. Они искали только защитников, предводителей, сберегателей границ... По сему, условились они с тремя, которых однакоже из предосторожности не впустили в главное свое место, но расположили по трём крепостям.... Правда, очень скоро предводитель сделался государем Но говорят, что трёх братьев призвали быть князьями, княжити, т. е. 
царствовать? Да и сами они, по своему роду, будто были князья, т. е. государи, принцы. - Но надобно знать, то на других славенских наречиях значит ещё и теперь слово князь. В Лаузице оно вообще ознаает почтение: млоды кнезъ, молодый дворянин, кнеин, барыня, кнество, дворянство. В верхнем Лаузице священника называют кнезъ духовный... Кому тут придёт на ум принц или государь?»180. Или вот ещё: «Цари финландские, лифландские, пермские, также князья новогородские и государи киевские до Рурика принадлежат к бредням исландских старух, а не к настоящей русской истории»181. Ещё один пример: «Они (население Словенского княженья. - Л.Г.) и прежде управлялись сами собою в гражданском только своём обществе? - Я предполагаю, что сии народы, жившие очень спокойно в своём северном уголке, не чувствовали ещё напастей от внешних неприятелей. Но теперь нужда заставила их помышлять о защите: они должны были опасаться возвращения изгнанных варягов и взять для сего меры: почему и начали городы ставити Но трехгодичное бедствие устрашило их и извлекши их прежней демократической бесчувственности, дало почувствовать собственную их силу. Как они избавились от разбойников общими силами, то и приготовления к защите должны были производиться союзом всех 4 наций. Тут восстало несогласие, непременное следствие всех федеральных систем: - как это естественно!»182 

Эти отрывки из Шлёцеровского «Нестора» очень представительны для иллюстрации той методологической базы, на которую немецкие академики опирались в работе с русским летописанием. Но основоположниками этой базы они не были - они были только эпигонами идейных течений, сложившихся в рамках Просвещения, прежде всего, французского Просвещения. 
Здесь следует добавить ещё один момент, важный для понимания ментального наследия немецких академиков и оказавший влияние на последующее формирование норманизма. В рамках упомянутого германо-славянского спора зародились, в частности, идеи о некоем имманентном славянам народоправстве. Так, современник Рудбека, прусский историк Христофор Харткнох (1644-1687) писал о том, что вендские народы (он конкретно имел в виду поляков) не имели изначально монархической власти. При этом Харткнох ссылался на Прокопия Кесарийского (VI в.), который, характеризуя современных ему славян, сообщал, что они не знали авторитарной монархической власти183. Мысль эта закрепилась в западноевропейской исторической науке, и вот уже в русле просветительской мысли, в работах чешского просветителя Г. Добнера (1719-1790) она выступает как истина в последней инстанции: «...чехам и другим славянам в древности было присуще не монархическое, а демократическое общественное устройство»184. Поскольку в эпоху Просвещения в общественной мысли стал доминировать взгляд, согласно которому народоправство связывалось с первобытным хаосом и дикостью, а монархия - с утверждением порядка и цивилизации, то германо-славянский спор в русле новых просвещённых взглядов автоматически разрешался следующим постулатом: истории всех народов, принадлежавших к славянской языковой семье (включая, естественно, и русскую историю), наделялись первородной народоправной дикостью, а носители германских языков становились монопольными обладателями монархического начала и порядка. Несложно понять, что в сознании немецких академиков теория Общественного договора гармонично накладывалась на традиции немецкоязычной историософии об исконном «народоправстве» у славян, что облегчало и манипулирование в этом русле содержания русских летописей. Но любопытно, что идеи о славянском «народоправстве» проявили удивительную живучесть и продолжают циркулировать в современной исторической науке и по сей день, хотя это не просто устаревший, но уже обветшалый подход - реликт утопий давно минувших времён. 

Совокупность перечисленных факторов - постулат теории Общественного договора о возникновении монархии немедленно из первобытного хаоса «народоправства», идеи немецкоязычной историософии о прирождённом славянам «демократическом» начале и истинно германской «монархичности», традиции готицизма и рудбекианизма, наполнившие просвещённые умы Европы образами «германских» завоеваний, несущих другим народам порядок и государственность - привели к тому, что варяжский князь Рюрик и его братья были стараниями Байера, Миллера и Шлёцера объявлены безродными бродягами-наёмниками, неизвестно как ставшие князьями в Словенском княженье. 
Для Байера «находка» в Вертинских анналах стала тем решающим аргументом, опираясь на который, он стал огульно отрицать все источники, противоречившие его концепции «народ Rhos - от поколения шведы были». В угоду этому «открытию» и были ошельмованы, например, немецкие составители генеалогий, во множестве публиковавшиеся в период XVI-XVIII вв. в Германии и связывавшие историческое прошлое династий немецких и датских владетельных домов Вагрии и Мекленбурга со многими правящими родами в акватории Балтийского моря, в том числе, в России. Среди наиболее известных немецких авторов, работавших с генеалогическими исследованиями, следует назвать имя ректора городских училищ в Новом Бранденбурге/Мекленбурге и Фленсбурге/Шлезвиге магистра Бернгарда Латома (1560-1613). Он прославился, в частности, как автор истории Мекленбурга и как составитель генеалогий Мекленбургского герцогского дома, прямыми предками которых были правящие роды Вагрии и Ободритского дома, с отдалённых времён связанные междинастийными узами со многими европейскими домами, в том числе, и на севере Восточной Европы. В генеалогических материалах Латома среди предков мекленбургских герцогов был назван сын князя ободритов и вагров Рюрик, вместе с братьями призванный на княжеский престол в княжество словен185

Эти сведения подтверждались исследованиями его соотечественника И.Ф. Хемница, работавшего в середине - второй половине XVII в.186 Сведения эти были частью династийных историй, известных издревле, как это явствовало ещё из произведения Мюнстера. Всё это было прекрасно известно Байеру, поскольку совпадало с периодом его научной деятельности, но огульно отрицалось им в угоду догме - в генеалогиях же Рюрик происходил из Вагрии: «Однако ж Бернард Латом, Фридерик Хемниций и последователи их... сыскали, что Рурик жил около 840 года... то потому и принцов, процветавших у вагров и абартритов, сыскивали. ... Много мне другаго в ум пришло против преждних мнений, которое я в надежду моего мнения, кое я ныне объявить имею, нарочно оставил. ... Ныне же из летописей французских бертинианских... особливо знатное место присовокуплю...»187. «Знатное место» из Вертинских анналов было его открытием, его звёздным часом, поэтому Байер объявил войну любому Рюрику, который не был «от поколения шведов». Байер тогда не знал, что за почти трёхсотлетний период ни одного Рюрика «от поколения шведов» найти так и не удастся. 
Но на пути новых взглядов о «народоправстве» в Словенском княженье до призвания Рюрика стояли и многие русские источники. Русская летописная традиция и традиция русских родословных произведений совершенно едины в сообщениях о том, что Рюрик и его братья приглашались как князья в княженье Словен в силу своих наследных прав, по причине отсутствия прямых наследников мужского пола в самом княжении. Если кратко обобщить все известные летописные сведения, то получим следующую картину. Кризис власти в княженье Словен в связи с отсутствием верховного правителя (вероятно, изгнанного) вызвал раздоры и междоусобицы. Для прекращения кризиса влиятельные люди страны приняли решение найти кандидата на княжеский престол в обширной системе как внутриродовых, так и межродовых связей, исходя их прав и места избранника в ряду этих связей. Но каждый настаивал на своём кандидате, поэтому за разрешением спора решили обратиться к старейшему князю Гостомыслу. Гостомысл спросил совета вещунов, и те поведали, что в князья следует призвать одного из внуков Гостомысла, сына средней дочери Умилы. Эту весть встретили с радостью, поскольку сын его старшей дочери не пользовался популярностью. 
Проиллюстрирую сказанное конкретными фрагментами из источников. Согласно ПВЛ Лаврентьевской редакции, события в княженье Словен перед призванием варяжских братьев разворачивались так: «Изгнаша варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и въста род на род, [и] быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся. И реша сами в себе поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву»188. Никоновская летопись дополняет эту картину: «И по сем събравъшеся ръша к себъ: "поищем межь себе, да кто бы в нас князь был и владъл нами, поищем и уставим такового или от нас, или от казар, или от полян, или от дунайчев, или от варяг". И бысть о сем молва велиа; овъм сего, овъм другаго хотящем, таже совъщавшася послаша в варяги»189. Почему выбор пал на кандидата из варягов, разъясняет Воскресенская летопись, где читаем: «И в то время в Новегороде некой бе старейшина, именем Гостомысль, скончиваеть житие, и созва владалца сущая с ним Новаграда и рече: "Совет даю вам, да послете в Прускую землю мудрые мужи и призовёте князя от тамо сущих родов"»190
Каким образом «тамо сущие роды» были связаны с княженьем Словен, мы узнаём из Новгородской Иоакимовской летописи (НИЛ), которой В.Н.Татищев посвятил четвёртую главу своего труда и в которой рассказывается о том, что «Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим, расправы ради и правосудия... Гостомысл имел четыре сына и три дочере. Сынове его ово на войнах избиени, ово в дому измроша, и не остася ни единому им сына, а дочери выданы быша суседним князем в жены...». Вещуны предсказали, что «имать наследовати от своих ему. Он же ни сему веры не ят, пребываше в печали. Единою спясчу ему о полудни виде сон, яко из чрева средние дсчере его Умилы произрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий... Востав же от сна, призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: "От сынов ея имать наследити ему... И вси радовахуся о сем, еже не имать наследити сын болыния дочере, зане негож бе... и посла избраннейшие в варяги просить князя...»191. ПВЛ опускает детали обсуждения, приводя только его конечный результат: «...идаша за море к варягам к руси... реша русь, чудь [и] словени и кривичи вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да пойдете княжитъ и володети нами»192

Несмотря на сугубую лаконичность этой фразы, она вполне конгруэнтна вышеприведённым сведениям более позднего летописания, если освободить её от смыслового искажения (отождествления летописного «наряд» со словом «порядок» вместо «власть»), привнесённого работой Шлёцера «Нестор» в силу двойного перевода - с русского на немецкий и обратно, и логически завершает всю картину: официальные представители княженья Словен отправляются в страну, где находятся намеченные кандидаты на их княжеский престол, и обращаются к данным кандидатам с приглашением занять этот престол в силу отсутствия у них власти-наряда (или представителя власти - «нарядника») в соответствии с правом и местом в ряду княжеского родословия. Известно скептическое отношение многих современных исследователей к сведениям из летописей XV-XVII вв., связанным с призванием Рюрика. Особенно это касается НИЛ, которая, по словам М.Н.Тихомирова, «вызывала наибольшее количество сомнений...». Постепенно НИЛ была признана подлинным произведением, но сочинением неизвестного автора XVII в., «использовавшим источники различного характера»193. Сегодня блестящие исследования С.Н.Азбелева показали более значительную историческую ценность данного источника. С.Н. Азбелев доказал, что составителем НИЛ был первый епископ Новгорода Иоаким (ум. 1030) и что в ней использованы исторические знания, передававшиеся в устной традиции Новгородской земли. Учёный напомнил, что подобные мысли высказывались уже А.А. Шахматовым, но исследователи НИЛ к ним почему-то не обращались194
Кроме летописей, известен целый ряд других русских источников, посвящённых родословию правителей Руси и характеризуемых в науке как легендарно-политические сказания русской литературы XIV-XVII вв.195 В их числе можно назвать такие памятники как «Сказание о князьях владимирских»196, «Корень родства великих князей русских»197, «Корень великих государей царей и великих князей русских»198, «Книга степенная царского родословия» и многие другие, в которых также сообщалось о княжеской родословной Рюрика и его братьев и повторялось, что они приглашались на правление в силу своих наследных прав и по причине отсутствия прямых наследников мужского пола после смерти Гостомысла. 

И вот этакое источниковедческое богатство стало отбрасываться как недостоверное, вымышленное, не имеющее научной ценности под влиянием завезённой Байером, Миллером и Шлёцером схоластики и ненаучной мифотворческой историографии. Мысли об «очищении истории от всего чудесного и фантастического» вкупе с социально-политическими теориями философов- просветителей, согласно которым государственности предшествовал период свободы и народоправства, сделалась прокрустовым ложем, используемым норманистами для поддержания идеи о Рюрике - безродном военном наёмнике откуда-то из Средней Швеции. 
С тех пор много воды утекло. Далеко вперед ушла наука в своем понимании потестарных процессов ранней истории человечества. Да и общий взгляд на древность, на первобытный период истории человечества радикально изменился. Сама Теория общественного договора признана утопией, поскольку давно стало ясно, что институт монархии не возникал в силу добровольно заключённого между отдельными группами договора. Учёными-медиевистами была обоснована идея о длительном переходном периоде от первобытного общества к феодальному, что и привело к критическому пересмотру концепций (разработанных в своё время в трудах Б.Д. Грекова и его учеников, хотя критику надо было начинать с Монтескье), в которых процесс разложения родоплеменных отношений рассматривался как одновременный процессу формирования классового общества. Всё это привело к разработке в 60-80-х гг. новых концепций дофеодального и предфеодального типов общественных отношений. Одновременно в западной политантропологии получила, также для определения поэтапной эволюции обществ эпохи разложения родоплеменного строя и предгосударственного общества, получила развитие теория вождества. Со временем термин «вождество» был принят и в отечественной науке для характеристики позднепервобытных и предклассовых обществ. При изучении проблематики институтов власти в доклассовых обществах было установлено, что институт наследственной власти - княжеской или королевской - возникает задолго до образования государства и тем более - формирования феодальных отношений, в рамках ещё первобытного общества, в недрах которого появляется верховная власть, носящая сакрализованный и наследный характер199

Но ничего этого нет и в помине в работе российских норманистов. У них как и встарь Рюрик - безродный наёмник, по договору с которым в русской истории в одночасье возникает государственность и как её следствие - княжеская власть. Открываем монографию Н.Ф.Котляра «Древнерусская государственность» и читаем: «...источники, западные и древнерусские, постоянно называют князьями племенных вождей, но это вовсе не означает, что они ими были. Князь в подлинном значении этого термина появится в восточнославянском обществе лишь тогда, когда начнет рождаться государственность»200. Открываем работы А.Н. Кирпичникова, И.В.Дубова, Г.С.Лебедева, Е.Н. Носова, Е.А.Мельниковой, В.Я. Петрухина и ряда других авторов и читаем: племена славян и финнов вели междоусобные войны, замириться не могли, заключили договор с неким предводителем военных отрядов, и как результат этого договора возник институт древнерусской княжеской власти201. Дальше XVIII в. норманистская мысль так и не двинулась даже в исследовании таких важных вопросов как генезис института княжеской власти и возникновение русской государственности. 
Очевидно, что под влиянием норманизма наша историческая наука стагнирует и не может использовать достижения современной теоретической мысли, поскольку над ней, как кошмар, довлеет весь груз утопий XVI-XVIII вв., в частности, перепевы вышеозначенного рудбекианского военно-разбойничьего мотива в трактовке вопроса о происхождении варягов, которые приобрели личину академического догмата и постулат о безродном Рюрике - предводителе военных отрядов как консервация утопических идей историософии эпохи 
Просвещения, конкретно, теории Общественного договора. Оба эти вопроса неразрывно связаны с таким центральным для историографии вопросом как создание российской государственности, поэтому представляется необходимым более конкретно показать влияние вышеперечисленных факторов на трактовку современными норманистами различных проблем начального периода российской истории, чему и будет посвящена следующая глава. 



110По мнению шведских учёных, процесс образования единого государства прошёл завершающую стадию в течение периода XI—XIII вв. См., напр.: Gahrn L. Sveariket i källor och historieskrivning. - Göteborg, 1988. S. 25-30; Lindkvist Th. Plundring, skatter och den feodala statens framväxt. - Uppsala, 1995. S. 1; Lindqvist Th., Sjöberg M. Op. cit. S. 66-67. Стоит обратить внимание на то, что слияние «севера» и «юга» Швеции происходило в течение нескольких столетий или, образно говоря, Стокгольм объединялся с Гётеборгом чуть не триста лет. Как же норманисты, с лёгкостью в мыслях необыкновенной, уверяют, что объединение Новгорода и Киева, завершившееся в течение пары десятков лет (согласно летописи, в лето 6370 князь Рюрик прибыл в Новгород, а в лето 6390 князь Олег сел княжить в Киеве, провозгласив: «Се буди мати градомъ русьским»), осуществилось ватагой безродных не то наёмников, не то купцов, выходцев как раз из района будущего Стокгольма? Следовательно, в лоне своих маленьких ландшафтов у этих «выходцев» сил для объединения не хватало, поэтому и потребовался такой длительный период, а на необъятных просторах неведомой страны те же люди за какие-то два десятка лет создали гигантскую державу? Да, ведь норманисты нам сказки рассказывают! Совершенно очевидно, что процесс российского политогенеза шёл совершенно иным путём, нежели это мыслится на базе норманистских химер. 
111Sveriges regeringsformer 1634-1809 samt konungaförsäkringar 1611-1800, utgiven av Emil Hildenbrand. - Stockholm, 1891. S. 1-57. 
112Nordström J. De yverbornes... S. 57. 
113Gahrn L. Op. cit. S. 111. 
114SvennungJ. Op. cit. S. 44. 
115Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 8-47; его же. Начальная история Руси. С. 9-16; его же. Варяго-русский вопрос... С. 340-342. 
116Latvakangas A. Op. cit. S. 39. 
117Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 21-22; его же. Варяго-русский вопрос... С. 340; Клейн Л.С. Указ. соч. С. 204, 
118Фомин В.В. Варяго-русский вопрос... С.340-342. 
119Ремарк Э.М. Тени в раю. - М., 1972. С. 296. 
120Nordström J. De yverbornes... S. 111-114. 
121He могу удержаться, чтобы не рассказать здесь один эпизод, пересказанный мне моей знакомой. Она была с визитом в одной западноевропейской стране, и за ужином, где в десерт входил шоколад, услышал обращённый к ней комментарий сидевшего рядом уроженца данной страны: «Ах, Вы любите шоколад? А ведь это мы научили вас, русских, есть шоколад». Привожу этот рассказ к тому, что стремление набиваться друг к другу в «учителя», порождённое в Европе уязвлённым самолюбием от ренессансных препирательств на схоластическую тему о том, чьи предки были наилучшими, разрослось и приобрело множество личин от «научных» до обывательских. В рассматриваемый в этом разделе период все стремились объявить себя учителями древних греков или римлян. Сейчас же все норовят пристроиться в «учителя» и в «основоположники» к русской культуре. Из последнего наблюдения происходит законный вывод: русская культура есть завидное наследие, если появились претенденты со стороны заявить себя её творцами. 
122Nordström J. De yverbornas... S. 112-114. 
123Ibid. S. 112; Кузьмин А.Г. Два вида русов в юго-восточной Прибалтике // Сб. РИО. Т.8. С. 195-196. 
124Ibid. S. 115-116. 
125Ibid. S. 184. 
126Согласно исследований шведских археологов, языческий храм в Упсале, действительно, имел прямоугольную форму: внутренний квадрат, заключённый в прямоугольник, чуть вытянутый с востока на запад. Предположительно, был возведён в середине X в., а разрушен в конце XI в. (Gellested N. Hednatemplet i 
Gamla Uppsala // Fornvannen, 1950. S. 193-203). О «шарообразной форме» (вероятно, круглой форме, что логично, поскольку круг являлся древнейшим графическим символом солнца) первичного храма Аполлона см.: Латышев В.В. Известия древних писателей греческих и латинских о скифах и Кавказе. Т. I. Греческие писатели. - СПб., 1890. С. 461-462. 
127Nordström J. De yverbornas... S. 118-121. 
128Latvakangas A. Op. cit. S. 145. 
129Nordström J. De yverbornas... S. 113. 
130Ibid. S. 102, 122; Wieselgren P Sveriges sköna litteratur, en öfverblick vid Akademiska föreläsningar. - Lund, 1835. Andra delen. S. 200. 
131Nordström J. De yverbornas... S. 102-103, 121-130, 193. 
132Ibid. S. 130-134. 
133Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 18-20; Latvakangas A. Op. cit. S. 132-135. 
134Latvakangas A. Op. cit. S. 133. 
135Ibid. S. 133-134. 
136Полагаю, что российские норманисты плохо себе представляют, из какого источника проистекают их теории. Это следует, например, из рассуждений Л.С.Клейна о доказательствах В.В.Фомина относительно роли П. Петрея как первого норманиста: «Всё это дотошный Фомин (надо отдать ему должное) вытащил на свет божий... Открытие сделано, но цель вряд ли достигнута... Ну да, вероятно, Петрей в немалой степени был ангажирован шведской политикой. Да, возможно, именно это стоит у начала признания варягов и Руси норманнами. Но нас это не очень волнует. Нас волнует совсем другое: подтверждается это отождествление или нет. И мы признаем его вне зависимости от того, Петрей ли его заметил первым или Петрухин» (Клейн Л.С. Указ. соч. С. 216.) Как видно из вышеприведённого, Петрей не мог заметить в варягах скандинавов, он вообще не открыл ничего нового, поскольку опирался на И.Магнуса, а сочинения Магнуса - не наука, и время тут ничего изменить не может. То, что родилось как миф сознания, мифом сознания будет оставаться всегда. Поэтому современному исследователю, Петрухину, цитирующему Петрея в XXI в. как источник (см., напр.: Петрухин В.Я. Сказание о призвании варягов в средневековой книжности и дипломатии // ДГВЕ. 2005 год. С. 80), так и не удалось доказать скандинавское происхождение варягов, но об этом пойдёт разговор в следующей главе. 
137Latvakangas A. Op. cit. S. 136-137. 
138Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 24, 52; Latvakangas A. Op. cit. S. 130. 
139Nordström J. De yverbornas... S. 183-184. См. подробнее: Грот JI.П. Утопические истоки норманизма. С. 325. 
140Видекинд Ю. История десятилетней шведско-московитской войны XVII века. - М. 2000. С. 280. 
141Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 23. 
142Там же. С. 52; Форстен Г. Политика Швеции в Смутное время // ЖМНП. Октябрь. 1889. С. 194. Прим. 1; Latvakangas А. Op. cit. S. 130. 
143Nordström J. De yverbornas... S. 95. 
144Современная шведская медиевистика не рассматривает более юг Швеции как прародину древних готов, откуда они переселялись на европейский континент. Пересмотр готицистских концепций начался, собственно, давно. Итог первого этапа был подведён в конце 1980-х гг. Ларсом Гарном: «Поскольку у нас нет чётких данных о существовании готского королевства (götarike), то приходилось обращаться к географическим наименованиям и строить выводы на их основе... Поскольку источников мало, и они скудны, то и исследовательские работ были невелики числом и скромны по результатам... Общепринятым и распространённым было только предположение о том, что Вэстергётланд была древней областью поселения гётов и что гёты издревле проживали и в Вэстрегётланд, и в Эстергётланд. Однако никакого подтверждения в источниках этому не находилось» (Gahrn L. Op. cit. S. 79). И здесь речь идёт только лишь о картине расселения гётов на юге Скандинавии в первом тысячелетии н. э., то в исторически обозримое время, и то это не удаётся определить более или менее чётко. Что касается древних времен, то современные шведские учёные пришли постепенно к мысли о том, что не юг Скандинавии являлся той прародиной готов, откуда они расселялись по свету. Линдквист и Шёберг пишут о том, что даже имя шведских гётов сложно анализировать: «Схожесть его с именем готов породила в XV в. убеждение в том, что готы были выходцами из Гёталандии. Это представление сыграло важную роль в становлении национального самосознания. Однако сам вопрос о происхождении готов из Скандинавии всегда оставался дискуссионным и вызывал сильные сомнения у учёных» (Lindkvist Th., Sjöberg М. Op. cit. S. 35). Ещё более определённо высказывается по этому вопросу Дик Харрисон: «Как письменные источники, так и археологический материал дают основание полагать, что древние предки готов - или вернее говоря, те, кто ранее других стал именовать себя готами - в период до Рождества Христова проживали на территории современной Польши. Разумеется, у них были контакты с другими народами в районе Балтийского моря, но определить, какие этнические группы населяли в это время Скандинавию, решительно невозможно» (Harrison D. Op. cit. S. 25). По этому поводу австрийский медиевист X. Вольфрам заметил: «...и Австрия, как считали в позднем Средневековье, называлась когда-то Готией 
(Gothia)» (Вольфрам X. Указ. соч. С. 41). От себя хочу добавить, что поскольку топонимика хранит следы присутствия той или иной этнической группы, то, по всей видимости, шведские гёты были или северной периферией континентальных готов, или одной из групп континентальных готов, отселившихся в Скандинавию с европейского континента в какой-то период. Надо учитывать также, что физическая география Балтийского региона имела другой вид на рубеже эпох в сравнении с концом первого тысячелетия. 
145Rudbeck О. Atland eller Manheim. Uppsala och Stockholm, 1937. Första delen. S. 191, 228, 265, 293, 324. 
146Ibid. S. 228, 230-233. 
147Ibid. S. 293-301. 
148Widekindi J. The svenska i Russland tijo åhrs krijgz-historie. - Stockholm, 1971. S. 511. 
149Мыльников А.С. Указ. соч. С. 269. 
150Latvakangas A. Op. cit. S. 147. «Rodhen och Rodhzlagen hafwa nam(n) af rooch rod her ty der brukas mest rodd med båtar, och deres rät heter rodherätt som i äl(d)sta lagbokene fines(;) af roen har Sverike fåt na(mnet) Rodzema på finska, och alle svenske rodzelainen ty de wiste först föga af andra än Roslagen» (Bure(us), Johan(nes): Götisk och gammalsvensk lexicon) Роден и Родслаген получили название от слова грести, поскольку там в обычае были гребные суда, а право называлось гребное право, оно есть в самых старинных законах; от гребли Швеция стала называться по-фински Родзе-ма, а все шведы - родзелайнен, поскольку финны узнали Рослаген прежде других земель [Швеции]). Эти рассуждения Буре сейчас известны как основа символа веры норманизма. И с того времени, как он написал их, т. е. с начала XVII в., все только и делали, что переливали из пустого в порожнее их «филологический» смысл, не тратя много усилий на проверку их исторической доброкачественности. А в этом-то дело: «филологические» штудии готицизма проистекают из внеисторических источников. 
151Цит. по изданию: Библия. Юбилейное издание, посвящённое тысячелетию Крещения Руси. - М., 1988. С. 832-833. 
152Rudbeck J. Op. cit. Tredje delen. S. 174-175. 
153Ibid. S. 176-191. 
154Ibid. S. 194. 
155Ibid. S. 196-199. 
156Ibid. S. 632. 
157Ibid. Första delen. S. 324-325. 
158SvennungJ. Op. cit. S. 91. 
159Байер Г.З. О варягах // Фомин В.В. Ломоносов. С. 353-354. 
160Джаксон Т.Н. Варяги - создатели Древней Руси? // «Родина», 1993, № 2. С. 82. 
161Schuck Н. Den äldre Peringskiölds tid. // KGL.Vitterhets historie och Antikvitets akademien. Dess förhistoria och historia. I-VIII. - Stockholm, 1932-1944. В. IV. S. 138. 
162Jacobovsky C.V. Sparvenfeld. Bidrag till en biografi. Akad.avh. Stockholm, 1932. S. 73, 79,84; Latvakangas A. Op. cit. S. 172-173; Aberg A. Nar svenskarne upptackte varlden. Fran vikingar till gustavianer. - Lund, 1981. S. 109-110. 
163Latvakangas A. Op. cit. S. 172; Lindroth S. Svensk lärdomshistoria 4. Gustavianska tiden. - Stockholm, 1978. S. 620-621. 
164Haslag J. Op. cit. S. 14; SvennungJ. Op. cit. S. 64. 
165Haslag J. Op. cit. S. 10-22. 
166Svennung J. Op. cit. S. 64-65. 
167Latvakangas A. Op. cit. S. 170. 
168Montesquieu Ch.L. Om lagarnas anda. - Stockholm, 1990. S. 165; Voltaire. Karl XII. - Stockholm, 1993. S. 12. 
169Нильсен И.П. Рюрик и его дом. - Архангельск, 1992. С. 17-18. 
170Voltaire. Op. cit. S. 12. 
171SvennungJ. Op. cit. S. 98. 
172Ibid. S. 103. 
173Как я попыталась напомнить в своих работах, никаких «шведов» в IX в. ещё не было, а на территории современной Швеции были свей и гёты. О свеях сказано в ПВЛ, что они были иным народом относительно варягов-руси, следовательно, gentis Sueonum из Вертинских анналов - народ, не связанный со скандинавскими свеями ничем, кроме созвучного имени. Этнонимы - подвижная категория, имена родовые и общенародные путешествуют во времени и пространстве. Особенно распространённым это явление было в раннее средневековье. Не ходя далеко за примерами, вспомним, что имя готы в разные периоды закреплялось за разными народами или группами народов. X. Вольфрам напоминает, что античная география к множеству германских племён применяла название «CBeBbi»-«suevi» - имя, с которым связывался и этноним свеоны как название отпочковавшейся от свевов этнической группы. Со свеонами, локализуемыми на Балтике, связывают шведские учёные имя свеев, написание которого осталось в источниках во множестве вариантов: Suehans и Suetidi у Иордана; Suevos, Sueones и др. у Адама Бременского и т. д. Поскольку письменное отражение этнонимов в античных и средневековых источниках сильно варьировалось, ещё с древности сложилась традиция давать при написании имени народа какую-то дополнительную отличительную черту. О народе Sueonum из Вертинских анналов, например, упоминается, что их правитель носит титул хагана, что сразу помещает их на юге Восточной Европы. У нас нет никаких оснований утверждать, что имя suevi не имело несколько отпочкований, в том числе и на юге Восточной Европы. Вспомним переселенческую легенду об О дине - выходце из областей к востоку от Свартахав (Чёрное море) и Свитьод Великой. Может, устная традиция, отразившаяся в исландских сагах и выводившая предков свеев с юга Восточной Европы, содержит зерно истины? 
174Миллер Г.Ф. О происхождении имени... С. 378. 
175Шлёцер А.Л. Указ. соч. С. 1-7. 
176Тихомиров М.Н. Русское летописание. - М., 1979. С. 13. 
177Шлёцер А.Л. Указ. соч. С. XIX-XXVII. 
178Миллер Г.Ф. О происхождении имени... С. 396-397. 
179Миллер Г.Ф. О народах, издревле в России обитавших / С немецкого на российский язык переведено И.Долинским. - СПб., 1773. С. 91-92. 
180Шлёцер АЛ. Указ. соч. С. 305-308. 
181Там же. С. 420. 
182Там же. С. 297. 
183Hartknoch Ch. Alt- und neues Preussen oder Preussischer Historien zwey Theile. - Frankfurt-Leipzig, 1684. S. 232-233. 
184Мыльников A.C. Указ. соч. С. 234. 
185Thomas F. Avitse Russorum atqve Meclenburgensium Principum propinqvitatis seu consanguinitatis monstrata ac demonstrata vestigia. - Rostok, 1717. S. 9-14. 
186Меркулов В.И. Немецкие генеалогии как источник... С. 137. 
187Байер Г.З. Указ. соч. С. 346-347. 
188ПСРЛ. Т. I. - Л., 1926. Стб. 19. 
189Там же. Т. IX. - М„ 1965. С. 8-9. 
190Там же. Т. VII. - СПб., 1856. С. 262. 
191Татищев В.Н. История Российская. T.I.-M, 1994. С. 108-110. 
192ПСРЛ. Т. I. Стб. 19-20. 
193Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 79, 81. 
194Азбелев С.Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. - СПб., 2007. С. 6-34; его же. Ярослав Мудрый в русском летописании. // Вестник Липецкого государственного педагогического университета. Серия гуманитарные науки. Выпуск 2. 2008. С. 34-41; его же. Труды А.А.Шахматова по новгородскому летописанию и недавние работы в области текстологии и археологии // Новгород и средневековая Русь: Сборник статей к 80-летию академика В.Л.Янина. - М., 2009. С. 17-30. 
195Гольдберг АЛ. К истории рассказа о потомках Августа и о дарах Мономаха // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР. Т. 30. - Л., 1976. С. 209-211. 
196Дмитриева Р.П. Сказание о князьях владимирских. - М.-Л., 1955. С. 90-109; Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 422-426. 
197Гольдберг АЛ. Указ. соч. С. 204. 
198Мыльников А.С. Указ. соч. С. 4. 
199Неусыхин А.И. Дофеодальный период как стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (на материале истории Западной Европы раннего средневековья) // Проблемы истории докапиталистических обществ. - М., 1968. Кн. 1. С. 567; Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. - М., 1970; Жуков Е.М. Очерки методологии истории. - М., 1980. С. 136-137; Service Е. Origins of the State and Civilization. - N.Y., 1975; Cohen R. State Origins: A Reappraisal // The Early State. The Hague, 1978; Claessen H.J.M. The Internal Dynamics of the Early State // Current Anthropology. - Chicago, 1984. Vol. 25. № 4; Попов B.A. Этносоциальная история аканов в XVI- XIX вв. - М., 1990. 80-108; Крадин Н.Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности. - М., 1995. С. 11-61; Claessen H.J., Oosten J.G. (eds.) Ideologi and the Formation of Early States. - Leiden, 1996; Скрынникова ТД. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. - М., 1997; Баум Р. Ритуал и рациональность: корни бюрократического государства в Древнем Китае // Раннее государство, его альтернативы и аналоги. - Волгоград, 2006. С. 244-266; Скальник П., Фейнман Г.М., Чэбел П. По ту сторону государств и империй: вождества и неформальная политика //Раннее государство, его альтернативы и аналоги. Волгоград, 2006; и др. 
200Котляр Н.Ф. Древнерусская государственность. - СПб., 1998. С. 35. 
201Дубов И.В., Кирпичников А.В., Лебедев Г.С. Русь и варяги (русско-скандинавские отношения домонгольского времени) // Славяне и скандинавы. - М., 1986. С. 189-194; Мельникова Е.А., Петрухин В. Я. «Ряд» легенды о призвании варягов в контексте раннесредне- вековой дипломатии // Д.Г. 1990 год. М., 1991. С. 219—229; их же. Легенда о призвании варягов и становление древнерусской историографии // ВИ, 1995, № 2. С. 44-57; Петрухин ВЛ. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. - Смоленск-М., 1995. С. 116-128; Свердлов М.Б. Дополнения // Повесть временных лет. Подготовка текста, перевод, статьи и комментарии Д.С.Лихачёва / Под ред. В.П.Адриановой-Перец. Изд. 2-е исправленное и дополненное. Подгот. М.Б.Свердлов. - СПб., 1996. С. 596; Кирпичников А.Н. «Сказание о призвании варягов». Анализ и возможности источника // Первые скандинавские чтения. - СПб., 1997. С. 7-15; его же. Сказание о призвании варягов: Легенды и действительность // Викинги и славяне. Ученые, политики, дипломаты о русско-скандинавских отношениях. - СПб., 1998. С. 31-38; Носов Е.Н. Первые скандинавы в Северной Руси // Там же. С. 65-66; Мельникова Е.А. Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции // ДГВЕ. 1998 год. - М., 2000. С. 143, 152-154, 158; её же. Историческая память в устной и письменной традициях (Повесть временных лет и «Сага об Инглингах») // ДГВЕ. 2001 год. - М., 2003. С. 62-63; Пчелов Е.В. Генеалогия древнерусских князей, - М., 2001. С. 43-60; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI - первой трети XIII вв. - СПб., 2003; Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. - М., 2004. С. 257, 263; и др.