Зачастую высказывается мнение, что национализм в Европе представляет собой явление современной эпохи, связанное с образованием национальных государств. В частности, нередко утверждается, что националистические настроения были полностью чужды древней Руси, в которой враждебное отношение к представителям других народов было обусловлено исключительно религиозными различиями. Попробуем разобраться, насколько подобные утверждения соответствуют действительности, на основании русских письменных памятников XI-XV вв.
Самое раннее пространное изложение древнерусской этнической картины мира мы находим в Повести временных лет (начало XII в.). В ней летописец, основываясь на библейском повествовании, рассказывает о разделе мира после потопа между тремя сыновьями Ноя – Симом, Хамом и Яфетом: «По потопе бо 3-е сынове Ноеви розделиша земьлю: Симъ, Хамъ, Афетъ. Яся въстокъ Симови… Хамови же яся полуденья часть… А Афетови же яся полунощная страна и западная… Симъ же, и Хамъ и Афетъ, разделивше землю, и жребии метавше, не переступати никомуже въ жребий братень, и живяху кождо въ своей части» (Библиотека литературы Древней Руси, далее БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 62, 64). Еще раз о разделении земель между сыновьями Ноя летописец говорит после рассказа о разрушении Вавилонского столпа, тут же объявляя о происхождении собственно славян: «По раздрушении же столпа и по разделении языкъ прияша сынове Симовы въсточныя страны, а Хамовы же сынове полуденыа страны. Афетови же сынове западъ прияша и полунощьныя страны. От сихъ же 70 и дву языку бысть языкъ словенескъ, от племени же Афетова, нарецаемеи норци, иже суть словене» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 64).
Итак, в представлении древнерусских книжников юг (Африка) относится к наследию Хама, восток (почти вся Азия) – к наследию Сима, а север и запад (Европа и часть Западной Азии) – к наследию Яфета. Повесть временных лет подробно описывает обитателей западных и северных стран: «Въ Афетови же части седить русь, чюдь и вси языце: меря, мурома, всь, мордва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, югра, литва, зимигола, корсь, летьгола, либь. Ляхове же, и пруси и чюдь приседять к морю Вяряскому. По сему же морю седять варязи семо къ вьстоку до предела Симова, по тому же морю седять къ западу до земли Агаряньски и до Волошьскы. Афетово же колено и то: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агляне, галичане, волохове, римляне, немци, корлязи, венедици, фрягове и прочии, приседять от запада къ полуденью и съседятся съ племенем Хамовомъ» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 62, 64). В Яфетов жребий также входят «сармати, тавриани, Скуфия». На юге Яфетов жребий отделяет от Хамова жребия (Африки) Средиземное море. Границу, отделяющую Яфетов жребий на востоке от жребия Симова, также можно определить. В число потомков Яфета летописец включает, объединяя их под общим именем «вси языце», балтские, финские и угорские племена. Далее он пишет, что «из Руси можеть ити по Волзе в Болгары и въ Хвалисы, и на въстокъ доити въ жеребий Симовъ» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 66). Булгар и Хорезм («Хвалисы») здесь включаются в Симов жребий, из чего следует, что на востоке Европы граница между уделами Яфета и Сима проходит по линии раздела балтско-финских и тюркских племен.
Повесть временных лет вновь перечисляет балтские и финские племена при описании этнической ситуации в Русском государстве: «На Беле озере седять весь, а на Ростове озере меря, а на Клещине озере седять меря же. А по Оце реце, кде втечеть въ Волгу, языкъ свой – мурома, и черемиси свой языкъ, и мордва свой языкъ. Се бо токмо словенескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, новъгородьци, полочане, дьрьговичи, северо, бужане, зане седять по Бугу, послеже же волыняне. И се суть инии языце, иже дань дают Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемись, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимегола, корсь, нерома, либь: си суть свой языкъ имуще, от колена Афетова, иже живуть на странахъ полунощныхъ» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 68 ). Мы видим, что балты и финны рассматриваются как родственные славянам народы, но стоящие на более низкой ступени иерархии колена Яфетова и принужденные платить дань славянской Руси.
Еще более отчетливо та же мысль выражена в Летописце Переяславля Суздальского, отражающем летописный свод великих владимирских князей начала XIII в. Он в целом основывается на тексте Повести временных лет, но добавляет к нему определение подвластных Руси балтско-финских племен как «исконных данников и конокормцев от начала»: «По Белоуезероу си Весь, а на Ростове езере Меря, на Клищине езере Мряжа; а по Оце седят язык свой Мурома, и Черемиса, Мордва, языци рознии. Се бо токмо руски языкь: Словене, Поляне, Древляне, Новгородци, Полочане, Дрегвичи, Севера, Божане, еже по Боугу седять, после же Велынци назвашася. А се данници дають Руси дан: Чюд, Меря, Весь, Моурома, Черемиса, Мордва, Пермь, Печера, Имь, Литва, и сперва исконнии данници и конокормци, Зимгола, Корсь, Нерома, сиречь Жемоть, Либь» (Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. Книга 4. М., 1898. С. 9).
В «Слове о погибели Русской земли», написанном, по всей видимости, около 1238 г. уроженцем Переяславля Суздальского, мы находим мысль о божественном предопределении Руси повелевать балтско-финскими племенами, как и Восточной Европой в целом: «Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгаръ до буртасъ, от буртасъ до черемисъ, от черемисъ до моръдви, – то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, деду его Володимеру и Манамаху, которымъ то половоци дети своя полошаху в колыбели. А литва из болота на светъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы железными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не вьехалъ, а немци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ. Буртаси, черемиси, вяда и моръдва бортьничаху на князя великого Володимера» (БЛДР. Т. 5. СПб., 2000. С. 90).
Из народов жребия Симова Повесть временных лет первыми подробно представляет булгар в рассказе под 986 г. об их посольстве к русскому князю Владимиру. Целью посольства было попытаться обратить Владимира в мусульманскую веру, поэтому этот рассказ является одновременно и первым представлением на страницах русской летописи ислама. Последний описывается как религия, потакающая низменным человеческим порокам, чем и пользуются булгарские послы, пытаясь склонить к принятию ее сластолюбивого князя: «Приидоша болгаре веры бохъмичи, глаголюще, яко “Ты князь еси мудръ и смысленъ и не веси закона; да веруй въ законъ наш и поклонися Бохъмиту”. Рече Володимиръ: “Кака есть вера ваша?” Они же реша: “Веруемъ Богу, а Бохъмитъ ны учить, глаголя: обрезати уды тайныя, а свинины не ести, а вина не пити, и по смерти съ женами похоть творити блудную. Дасть Бохъмить комуждо по семидесятъ женъ красенъ, и избереть едину красну, и всехъ красоту възложит на едину, и та будеть ему жена. Зде же, рече, достоить блудъ творити всякый. На семъ же свете аще будет кто убогъ, то и тамо, аще ли богатъ есть зде, то и тамо”. И ина многа лесть, еяже нелзе писати срама ради. Володимиръ же слушаше ихъ, бе бо самъ любляше жены и блужение многое, и послушаше сладъко. Но се бе ему не любо: обрезание удовъ и о неядении свиныхъ мясъ, а о питьи отинудь рекъ: “Руси веселье питье, не можемъ безъ того быти”» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 132).
Вслед за булгарскими послами к Владимиру прибывает греческий философ, который укрепляет князя в его неприятии ислама: «По семъ прислаша греци къ Володимиру философа, глаголюще сице: “Слышахомъ, яко приходили суть болгаре, учаще тя приняти веру свою. Ихъ же вера оскверняеть небо и землю, иже суть прокляте паче всехъ человекъ, уподобльшеся Содому и Гомору, на няже пусти Богъ каменье горущее и потопи я, и погрязоша, яко и сихъ ожидаеть день погибели ихъ, егда придеть Богъ судити на землю и погубити вься творящая безаконье и скверны деющая. Си бо омывають оходы своя, поливавшеся водою, и въ ротъ вливають, и по браде мажются, наричюще Бохмита. Тако же и жены ихъ творят ту же скверну и ино же пуще: от совокупления мужьска вкушають”. Си слышавъ, Володимиръ плюну на землю, рекъ: “Нечисто есть дело”» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 134).
Описывая события полуторастолетней давности, автор Повести временных лет несомненно выражал взгляды своих русских современников. А это значит, что в начале XII в. на Руси господствовало мнение, что ислам – это вера, которая «оскверняет небо и землю», а ее приверженцы «прокляты паче всех человек». Причем отвращение к исламу испытывалось не только на идеологическом, но и на физиологическом уровне, о чем свидетельствуют баснословные рассказы о религиозных обрядах мусульман.
Убежденность в том, что подобные обряды действительно существовали у мусульман, была на Руси широко распространена, о чем свидетельствует ее отражение в целом ряде древнерусских письменных памятников. Наиболее примечательный из них носит полное название «Слово святого Григория, изобретено в толцех о том, како первое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят» и датируется разными исследователями периодом от XI до XIV в. В основе его лежит славянский перевод Слова св. Григория Богослова на Богоявление, посвященного обличению античного язычества. Русский автор или авторы добавили к нему обличение иных языческих вер, к которым они причисляли и ислам. Его тема затрагивается в «Слове» три раза.
Во-первых, в ряду того, что надлежит отвергать правоверным христианам, упоминается имя мусульманского пророка: «Мы же сихъ, чада, отмьщемся нечестивыя жьртвы: дьяволя служения и кладения требъ, критьскаго оканьнаго учителя, Моамеда проклятаго срачиньскаго жерца» (Памятники древне-русской церковно-учительной литературы. Под ред. А.И. Пономарева. Вып. 3. СПб., 1897. С. 232). Вслед за этим приводится уже известное нам по Повести временных лет описание исламских обрядов булгар: «От фюфильскихъ же и отъ араитьскыхъ писании научьшеся болгаре, отъ срамныхъ удъ истекающюю сквьрну вкушають [рекуще, яко тем вкушениемь очищаются греси]. И суть всехъ языкъ сквьрнеише и проклятеише» (там же. С. 233, 231). Наконец, объясняется происхождение этих обрядов. Оказывается, в Коране рассказывается про то, что Осирис родился через задний проход и из-за этого был провозглашен богом. В память об этом арабы, булгары, туркмены и все прочии мусульмане омывают себе задние проходы водой, а потом эту воду пьют: «Того же Осирида скажеть книга лъживая и сквьрньная срачиньскаго жьрца Моамеда и Бохмита проклятаго, яко нелепымъ проходомъ проиде, рожаяся, того ради и богомъ его нарекоша. И от толе начаша мыти гузице срацини, и болгаре, тьркмени, и олико ихъ есть въ вере тои, и омытье то въливають в рътъ» (там же. С. 233).
Баснословность подобных рассказов для нас не имеет никакого значения, потому что мы рассматриваем здесь не ислам как таковой, а отношение к нему и к исповедующим его народам в древнерусском государстве. Как уже очевидно, отношение это было крайне отрицательным. При этом идеологические мотивы были неразрывно связаны с генеалогическими, т.е. этническими. Ислам был верой жребия Симова, как христианство было верой жребия Яфетова. Важные подробности древнерусских представлений о происхождении мусульманских народов содержатся в статье Повести временных лет под 1096 г., повествующей о половецком нашествии на Киев. Помимо вполне традиционного возведения сарацин к Измаилу в ней утверждается, что хорезмийцы и булгары являются потомками сыновей Лота Моава и Аммона, рожденных от него его собственными дочерями: «сынове бо Моавли – хвалисе, а сынове Амоновы – болгаре, а срацини от Измаила… Темьже хвалисе и болгаре суть от дщерью Лотову, иже зачаста от отца своего, темже нечисто есть племя ихъ» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 264). Таким образом, нечистота ближайших к Руси мусульманских народов обосновывается не только их религией, но и их происхождением.
Господство в Русском государстве подобных взглядов должно было если не полностью исключить, то по крайней мере свести к минимуму любые этнические контакты между русскими людьми и народами жребия Симова. Прямой запрет на подобные контакты был введен законодательно на государственном уровне уже в XI в. Церковным уставом Ярослава Мудрого. 19-я статья Устава гласит: «Аще жидовин или бесерменин будет с рускою, на иноязычницех митрополиту 50 гривен, а рускую поняти в дом церковныи»; 51-я статья: «Аще кто с бесерменкою или съ жидовкою блоуд створитъ, а не лишится – церкви отлучится и христьян, а митрополиту 12 гривенъ» (Древнерусские княжеские уставы 11-15 вв. М., 1976. С. 88, 90). Как видим, русскую женщину, вступившую в половую связь с иудеем или мусульманином, надлежало навечно заточить в монастырь, а русскому мужчине, вступившему в половую связь с мусульманкой или иудейкой, грозило отлучение от церкви.
Наряду с распространенной точкой зрения на происхождение мусульман от Сима в древней Руси бытовало и мнение об их происхождении от Хама. Его мы, в частности, встречаем в Сокращенной Палее русской редакции. Этот памятник, излагающий историю человечества согласно библейским и апокрифическим источникам, был составлен в XIII-XIV вв. на основании греческого оригинала с многочисленными дополнениями. В частности, в нем излагается история о благословении Ноем Сима и Яфета и проклятии им Хама. Повествование следует библейскому оригиналу, но с существенным дополнением: «И бяхоу сынове Ноеви, сына Аламехова, Симъ, Хамъ, Афетъ разплодишася по земли. И начатъ Нои делати землю. Насади виноградъ и испивъ Нои вина отъ плодовъ своих и упився возлегъ спати и обнажися в домоу своемъ. И видевъ сынъ Ноевъ Хамъ отець Ханаоновъ обнажение отца его Ноа и шед Хамъ возвести обема братом своим. Симъ же и Афетъ вземше ризу на обе раме свои и идоста опакы и покрыста наготоу отца своего и лицем же своим опакы зря и не виде наготы отца своего. Истрезви же ся Нои от вина. Разумевъ Нои сотвори ему сынъ средни зло. Сынъ же старшеи и меншеи сотвори ему угодно. И рече Нои: Благословенъ Господь Богъ Симовъ и Афетовъ. Проклятъ боуди Хамъ. Рабъ буди братома своима. И распространит Богъ Сима и Афета. Хамово же племя разделися во все поганьскыа языкы. Приаша веру Бахметчю иже оскверни землю. Их же Нои намени холопи. Иже холопи быша верою. Веровавше в жидовьского холопа Бахмета» (Книга бытиа небеси и земли (Палея Историческая) с приложением Сокращенной Палеи русской редакции. Труд Андрея Попова // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1881, январь-март. Книга первая. М., 1881. С. 14-15). Выделенный отрывок отсутствует в Библии и греческом оригинале Палеи, из чего следует, что он был добавлен русским автором и отражает взгляды, бытовавшие на Руси. Согласно этим взглядам, последователи ислама являются потомками Хама, расселившимися среди языческих народов. Будучи в силу проклятия Ноя наследственно предрасположенными к рабству, они приняли веру, основатель которой Мухаммад был рабом евреев.
Впрочем, более распространенный в древней Руси взгляд на происхождение мусульман от Сима также предполагал их рабское положение, поскольку возводил их к Измаилу и его матери Агари, рабыни Сарры (отсюда распространенное в средневековых русских текстах именование мусульман измаильтянами и агарянами). Эта история подробно излагается уже в самом раннем памятнике русской словесности – «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона (между 1037 и 1050 гг.), где, впрочем, раба Агарь представлена как прообраз иудейства, а свободная Сарра – как прообраз христианства: «Образъ же закону и благодети Агаръ и Сарра, работнаа Агаръ и свободнаа Сарра… Роди же Агаръ раба от Авраама, раба робичишть, и нарече Авраамъ имя ему Измаилъ… По сихъ же видевши Сарра Измаила, сына Агариина, играюща съ сыномъ своимъ Исаакомъ, и ако приобиденъ бысть Исаакъ Измаиломъ, рече къ Аврааму: “Отжени рабу и съ сыномъ ее, не имать бо наследовати сынъ рабынинъ сына свободныа”… И отгнана бысть Агаръ раба съ сыномъ ея Измаиломъ, и Исаакъ, сынъ свободныа, наследникъ бысть Аврааму, отцу своему. И отгнани быша иудеи и расточени по странам, и чяда благодетьнаа христиании наследници быша Богу и Отцу»
Часть 2
Нужно полагать, что именно убеждение в происхождении мусульман от рабских колен Хама или Сима обусловило решительное отличие в отношении древнерусского законодательства к мусульманским пленным в сравнении с христианскими: «Если Россия могла приложить к христианским государствам – Литве, а потом Швеции те начала, которые были выработаны в отношениях Русских княжеств, то никак не могла сделать того и относительно Татар. Это были бусурмане, варвары, с которыми вечная война. Все усилия наших Царей направлены к тому, “чтобы рука христианская высилась над бесерменством”. Борьба должна была кончиться покорением Россией Татар. Поэтому на пленных мусульманах нет этого характера срочного рабства… Уложение [Царя Алексея Михайловича] постановило относительно пленных мусульман, принимающих православие: 1) Если они принадлежат православным, то остаются в их владении, но владельцы не могут их продавать, а могут только поступаться по добродетели безденежно (Улож. гл. XX, ст. 97). Если они принадлежат Русским подданным неправославным христианам и нехристианам, то получают свободу, заплатя 15 рублей владельцу (Улож. гл. XX, ст. 71). Вообще пленный мусульманин, бывший в частном владении и непринявший православие был в полном рабстве по Уложению (Улож. гл. XX, ст. 99, 100)» (А.В. Лохвицкий. О пленных по древнему русскому праву (XV, XVI, XVII века). М., 1855. С.3-4, 14-15).
Однако потомками Измаила в древней Руси считались не только мусульманские народы, но и тюрки-язычники. Как было сказано выше, иранские племена – «сармати, тавриани, Скуфия» причисляются Повестью временных лет к колену Яфета. В отличие от них, тюркские племена южнорусских степей причисляются через Измаила к колену Сима. Впервые об этом говорится в статье Повести временных лет., рассказывающей о разгроме Печерского монастыря половцами в 1096 г: «Въ 20 того же месяца, въ день пятокъ, въ час 1 дне, прииде второе Бонякъ безбожный, шолудивый, отай, хыщникъ, къ Киеву внезапу, и мало в городъ не вогнаша половци, и зажгоша болонье около города, и увратишася на монастыре, и пожгоша манастырь Стефанечь, деревне и Германечь. И приидоша на манастырь Печерьскый, намъ сущимъ по кельямъ почивающимъ по заутрени, и кликоша около манастыря и поставиша 2 стяга предъ вороты манастырьскыми, намъ же бежащимъ задомъ монастыря, а другимъ убегшимъ на полате. Безбожнии же сынове Измаилеви высекоша врата манастырю и устремишася по кельямъ, высекающе двери, изношаху, еже аще обретаху у кельи… Убиша бо от братья нашея неколько оружьемь безбожьнии сынове Измаилеви, пущении на казнь хрестьяномъ» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 262, 264).
Далее летописец останавливается на происхождении кочевых тюркских племен подробнее: «Ищьли бо си суть от пустыня Етривьския, межи въстокомъ и северомъ, ишьло же есть ихъ коленъ 4: торкмене, и печенези, торци, половьце. Мефедий же свидительствуеть о нихъ, яко 8 коленъ пробегле суть, егда исече я Гедеонъ: осмь ихъ бежа в пустыню, а 4 исече… Измаилю роди 12 сына, от нихъже суть торъкмени, печенези, и торци и половци, иже исходят от пустыне» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 264). Мефодий, на которого здесь ссылается русский летописец, – это живший в III-IV вв. епископ города Патар в Ликии, которому приписывалось широко распространенное в христианском мире Откровение. В книге Мефодия повествовалось об истории мира от сотворения до второго пришествия Христа, разделенной на семь периодов по тысяче лет каждый. Особую роль Откровение Мефодия Патарского отводило происходившим от Измаила племенам мадианитян. Разбитые израильским судьей Гедеоном и бежавшие в Етривскую пустыню, они должны были вернуться оттуда в последнее, седьмое тысячелетие. Именно с этими народами и были отождествлены на Руси языческие тюркские племена, подвергавшие набегам южнорусские земли.
При этом необходимо заметить, что понятия язычества и ислама в древней Руси четко не разграничивались, а скорее ислам считался одной из разновидностей язычества. Восточные народы – как мусульманские, так и языческие, одинаково причислялись к потомкам Измаила. Повесть временных лет противопоставляет половцев христианской Руси как язычников: «Якоже се и ныне при насъ половци законъ держать отець своихъ: кровь проливати, а хвалящеся о семъ, и ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомякы и сусолы, и поимають мачехы своя и ятрови, и ины обычая отець своихъ. Но мы же, християне, елико земль, иже верують въ святую Троицю, и въ едино крещение, и въ едину веру, законъ имамъ одинъ, елико в Христа крестихомъся и въ Христа облекохомся» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 72). В то же время в Летописце Переяславля Суздальского мы находим подобное же противопоставление, но в нем половцы уже выступают как мусульмане: «Якож и Половци законъ Магметевъ дръжать: кровъ пролиати ради и хвалящеся о семъ, и ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомеки и сусолы, и поимают мачехи своя и ятрови, и оходы женъ подмывающе и въкушають, обычай очь имуть. Мы же христиани, елико земель, иже верують въ святоую Троицю, въ едино крещение, въ Христа крестихомься» (Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. Книга 4. М., 1898. С. 11).
Войны, которые вела Русь с народами жребия Симова, имели одновременно характер национальный и религиозный. Приведем из Повести временных лет описание наиболее крупного похода русских князей против половцев, состоявшегося в 1111 г.: «Поидоста на половце Святополкъ съ сыномъ, Ярославъ, и Володимеръ съ сынми, и Давыдъ со сыномъ. И поидоша, возложивше надежю на Бога и на пречистую матерь его, и на святыя ангелы его. <…> И оттудо идоша Върьскла, ту же завътра, въ среду, хрестъ целоваша и възложиша всю свою надежю на хрестъ со многими слезами. И оттуде приидоша многи реки въ 6 неделю поста, и поидоша к Донови въ вторникъ. И оболичишася во броне, и полки изрядиша, и поидоша ко граду Шаруканю. И князь Володимеръ пристави попы своя, едуче предъ полкомъ, пети тропари и коньдакы хреста честнаго и канунъ святой Богородици. <…> В пятницю завътра, месяца марта въ 24 день, собрашася половци, изрядиша половци полки своя и поидоша к боеви. Князи же наши, възложише надежю свою на Бога, и рекоша: “Убо смерть намъ зде, да станемъ крепко”. И целовашася другъ друга, възведше очи свои на небо, призываху Бога вышняго. И бывшю же соступу и брани крепце, Богъ вышний возре на иноплеменникы со гневомъ, падаху предъ хрестьяны. И тако побежени быша иноплеменьници, и падоша мнози врази наши, супостати, предъ рускыми князи и вои на потоце Дегея. И поможе Богъ рускымъ княземъ. И въздаша хвалу Богу въ тъ день. И заутра, суботе наставше, празноваша Лазарево въскресенье, Благовещенья день, и похваливше Бога, проводиша суботу, и в неделю приидоша. Наставшю же понеделнику страстныя недели, паки иноплеменници собраша полки своя многое множество, и выступиша яко борове велиции и тмами тмы. И оступиша полкы рускыи. И посла Господь Богъ ангела в помощь русьскымъ княземъ. <…> И падаху половци предъ полкомъ Володимеровомъ, невидимо бьеми ангеломъ, яко се видяху мнози человеци, и главы летяху, невидимо стинаемы на землю. И побиша я в понедельникъ страстный, месяца марта въ 27 день. Избьени быша иноплеменнице многое множество на реце Салнице. И спасе Богъ люди своя. Святополкъ же и Володимеръ, и Давыдъ прославиша Бога, давшаго имъ победу таку на поганыя, и взяша полона много, и скоты, и кони, и овце, и колодниковъ много изоимаша рукама. И въпросиша колодникъ, глаголюще: “Како васъ толка сила и многое множество не могосте ся противити, но воскоре побегосте?” Си же отвещеваху, глаголюще: “Како можемъ битися с вами, а друзии ездяху верху васъ въ оружьи светле и страшни, иже помагаху вамъ?” Токмо се суть ангели, от Бога послани помогатъ хрестьяномъ. Се бо ангелъ вложи въ сердце Володимеру Манамаху поустити братью свою на иноплеменникы, русьскии князи» (БЛДР. Т. 1. СПб., 1997. С. 298, 300). Примечательно, что это предприятие русских князей имело характер в прямом смысле крестового похода, при этом противники Руси постоянно именуются иноплеменниками, т.е. подчеркивается их национальная чуждость.
Такой же характер крестовых походов имели войны русских князей против булгар-мусульман, например, поход Андрея Боголюбского в 1164 г.: «Иде князь Андреи на Болгары с сыномъ своимъ Изяславомъ и с братомъ своимъ Ярославомъ и с Муромьскымъ княземъ Гюргемъ. И поможе имъ Богъ и святая Богородица на Болгары – самехъ исекоша множьство, а стягы ихъ поимаша, и одва в мале дружине оутече князь Болгарьскыи до Великаго города. Князь же Ондреи воротися с победою, видевъ поганыя Болгары избиты, а свою дружину всю сдраву. Стояху же пеши съ святою Богородицею на полчище подъ стягы. И приехавъ до святое Богородици [и до пешець] князь Андреи с Гюргемъ и со Изяславомъ и съ Ярославомъ и со всею дружиною, оудариша челомъ передъ святою Богородицею [и почаша целовати святоу Богородицю] с радостью великою и со слезами, хвалы и песни въздавающе еи. И шедше взяша градъ ихъ славныи Бряхимовъ, а переди 3 городы ихъ пожгоша. Се же бысть чюдо новое святое Богородици Володимер[с]кое, юже взялъ бяше с собою благоверныи князь Андреи и принесъ ю с славою [и] постави ю въ святеи Богородице Володимери в Золотоверсеи, идеже стоить и до сего дне» (Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 352-353).
Более подробно этот поход описывается в рассказе об установлении на Руси праздника Покрова Пресвятой Богородицы: «Месяца авгоуста въ 1 день праздноуемъ всемилостивому Христу Богоу нашемоу и пречистей его матери. Ведети есть о сем нам возлюбленнаа братиа пантократорныи день милости Божиа праздноуемъ. Благочестивому и верномоу царю нашемоу князю Андрею оуставившоу се праздновати со царем Маноуилом повелениемъ Лоуки патриарха и митрополита Костянтина всея Роуси и Нестера епископа Ростовьскаго. Маноуилоу царю мирно в любви и братолюбии живоущу съ благочестивымъ княземъ нашимъ Андреем слоучися имъ въ единъ день изити на брань, ономоу изо Царяграда на Срацины, а сему из Ростова на Болгары. Обычай же имеаше князь Андреи егда к воеви идяхоу всегда чистою душею и иконоу владычица нашеа Богородица приснодевыа Мариа и Крестъ прозвитера два въ священных ризах ношахоу и тоу прииметь от святых таинъ плоти и крови Господня и соущии с ним глаголя се: Владычице Богородице родивши Христа Бога нашего оуповааи на тя весь не погибнеть. Азъ рабъ твои имею тя стеноу и покровъ и Крестъ Сына твоего ороужие на брани обоюду остро и огнь опаляа лица противных наших хотящих с нами брани. И падоша вси на коленоу пред святою Богородицею со слезами целоующе. И взяша четыри городы Болгарьскиа и Бряхимовъ в Каме и воротився от сеча вси и видеша лоуча огнены от иконы Спаса нашего владыки и Бога и весь полкъ его открытъ он же воротився опять и попали городы огнемъ и положи землю ту поустоу а прочии городи осади дань платити. Тож видение Маноуилъ царь тамо виде въ единъ день августа въ 1 праздновати оуставиша милости божиа человеколюбиа яко же рече пророкъ его же хощю помилоую помилованъ боудеть и ныне владыко тако покры вся люди роусскиа земля оуповающаа на тя темъ вси припадаем ти» (Ив. Забелин. Следы литературного труда Андрея Боголюбского // Археологические известия и заметки, издаваемые Императорским Московским Археологическим Обществом. № 2-3. М., 1895. С. 46-47).
Примечательно, что автор рассказа проводит прямую параллель между походом русского князя Андрея на булгар и походом греческого царя Мануила на сарацин, т.е. представляет их как усилия в общей борьбе христианских яфетических народов против мусульманских народов удела Симова. При этом представление о единстве христиан-яфетитов не ограничивалось только православными, но распространялось также и на католиков. Наиболее ярко это отражено в рассказе о Третьем крестовом походе, помещенном в Ипатьевской летописи под 1190 г.: «В то же лето иде цесарь немецкыи со всею своею землею битися за гробъ Господень. Проявилъ бо бяшеть ему Господь ангеломъ, веля ему ити. И пришедъшимъ имъ и бьющимся крепко с богостудными тыми агаряны. Богу же тако попустившу гневъ свои на весь миръ, зане исполнися злобъ нашихъ вся земля. И си вся наведе на ны грехъ ради нашихъ, – во истину судъ створи, и правы судбы его, – и преда место святыня своея инемъ, иноплеменьникомъ. Сии же немци, яко мученици святии, прольяша кровь свою за Христа со цесари своими. О сихъ бо Господь Богъ нашь знамения прояви: аще кто от нихъ в брани от иноплеменьныхъ убьени быша, и по трехъ дьнехъ телеса их невидимо из гробъ ихъ ангеломъ взята бывахуть. И прочии, видяще се, тосняхуться пострадати за Христа. О сихъ бо воля Господня да сбысться и причте я ко избраньному своему стаду, в ликъ мученицкыи. Се бо створи Господь за грехы наша, казня всь миръ и пакы обращая, яко же сгрешихомъ, и безаконьновахомъ, и не оправдихомъся пред нимь. Кто бо свесть умъ Господень и таиная его творения кто весть?» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 667-668). С точки зрения русского летописца, немцы ведут общую с русскими борьбу против иноплеменников-агарян, которые в 1187 г. захватили Иерусалим: «Во дни наша преда Господь градъ Ерусалимъ святы беззаконьнымъ темь агаряномъ» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 655). Как и Владимира Мономаха в 1111 г., немецкого императора Фридриха Барбароссу побуждает выступить в крестовый поход ангел Господень. Западные христиане для автора записи в Ипатьевской летописи включаются в понятие «мы», что отражает убеждение в единстве яфетического христианского мира в противостоянии мусульманским семитическим народам.
Теперь рассмотрим вопрос о том, каким образом русское сознание восприняло наиболее болезненное в своей истории столкновение с Востоком – татарское нашествие. К сожалению, зачастую исследователи, занимающиеся этим вопросом, упускают из виду текст, являющийся ключевым для его понимания, которым является уже упоминавшееся Откровение Мефодия Патарского. Как говорилось выше, Мефодий предсказывал, что в седьмое тысячелетие мировой истории разбитые Гедеоном измаильтяне вернутся из Етривской пустыни. Ни одно из земных царств не сможет устоять перед их натиском: «Сьи бо Гедионь съсече плъкы их и отгна их от вселеныа вь поустыню Ефривьскоую из нееже беаху и оставшыи 12 колень обеты сьтворише къ Исраилитом и изыдоше въ пустыню вьнетрьнию колень 9. Хотет же единою изыти и опоустети всю землю приети и страны вьса и оудрьжати вьходом мирнымь от Египта до Ефиопии и от Ефрата до Индии и от Тигра до въхода царства Монитова и севера до Рима и до Драча и Гигита и Солуня и Алванеи даж до Понтьскаго море. И сугубь боудеть яремь их на выи всехь языкь. Не боудет же царство на земли еже вьзможе победити ихь» (Истрин. С. 104-105).
Первоначально русские книжники отождествили с предсказанными Мефодием измаильтянами половцев и родственные им тюркские племена южнорусских степей. Однако с появлением татар это отождествление было перенесено на них, что видно уже из описания в Лаврентьевской летописи первого столкновения Руси с татарами на Калке: «Того же лета явишася языци, их же никто же добре ясно не весть, кто суть, и отколе изидоша, и что языкъ ихъ, и которого племени суть, и что вера ихъ. И зовуть ятатары, а инии глаголють таумены, а друзии печенези. Ини глаголють, яко се суть, о них же Мефодий, Патомьскый епископъ, сведетельствует, яко си суть ишли ис пустыня Етривьскы, суще межю встоком и севером. Тако бо Мефодий рече: “Яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеонъ, и попленять всю землю от встока до Ефранта, и от Тигръ до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья”» (БЛДР. Т. 5. СПб., 2000. С. 92). Почти такой же текст находим в Новгородской I летописи. В отличие от Лаврентьевской и Новгородской, Галицко-волынская летопись называет татар моавитянами: «Приде неслыханая рать, безбожнии моавитяне, рекомыи татаръве, придоша на землю половецькую» (БЛДР. Т. 5. СПб., 2000. С. 204).
Aquila Aquilonis slavanthro.mybb3.ru
(Продолжение следует)
Часть 3
Если в летописных рассказах о сражении русских с татарами на Калке отождествление татар с измаильтянами Мефодия Патарского приводится как лишь одна из версий, то в повествованиях о нашествии на Русь полчищ Батыя они называются измаильтянами уже прямо и без оговорок: «Придоша безбожнии измаилтяне, преже бивъшеся со князя рускими на Калкохъ» (Галицко-волынская летопись); «Князь же Юрьи выступи изъ Володимиря и бежа на Ярославль, а въ Володимири затворися сынъ его Всеволодъ съ матерью и съ владыкою и со всею областию своею. Безаконьнии же Измаильти приближишася къ граду, и оступиша градъ силою, и отыниша тыномь всь» (Новгородская I летопись); «О пленении Рускыа земля отъ Батиа. Слышано бысть на восточней стране въ роде Измаилове, сына Агарина, рабыни Авраамовы, яко смири Господь Богъ Рускую землю нахождениемъ безбожныхъ иноплеменникъ, таурмень» (Тверская летопись).
Мефодий Патарский определенно указывает, что иго измаильтян будет не благоволением к ним Бога, а наказанием за грехи христиан: «Глаголеть бо Богь кь Израилю Моисеомь: “не зане любит те Господь Богъ дает ти наследити землю сию, нь за грехи живущихь на неи”. Сице и сыновом Измаилевомь не зане любить их Господь Богъ дасть им силу одрьжати вса земле христианьскуа нь за безаконие их и грехы. Тьчна бо темь скрьбь не бысть ниже имат быти въ всех родехь… Сего ради оубо Богъ предасть их вь руце варваромь, от нихже вьпадоуть вь грехь и оскврьнетсе жены их скврьнными и наложат на не иго свое сынове Измаилевы» (Истрин. С. 109). Ту же самую мысль выражают русские летописцы при описании татарского нашествия: «За умноженье безаконий наших попусти Богъ поганыя не акы милуя ихъ, но нас кажа, да быхом встягнулися от злых делъ. И сими казньми казнить нас Богъ, нахоженьем поганых; се бо есть батогъ его, да негли встягнувшеся от пути своего злаго» (Лаврентьевская летопись); «Да кто, братье и отци и дети, [и не плачеться] видевше Божие попущение се на всеи Русьскои земли. Грехъ же ради нашихъ попусти Богъ поганыя на ны. Наводить Богъ, по гневу своему, иноплеменьникы на землю, и тако съкрушеномъ имъ въспомянутся къ Богу» (Новгородская I летопись).
По предсказанию Мефодия, власть измаильтян над миром будет временной. В конечном счете они будут побеждены «греческим царем», который покорит их самих власти христиан: «Не боудет же царство на земли еже вьзможе победити ихь даже до числа времень седморичных и посемь побеждени будоут царствомь грьчьскым и повинутсе емоу. Сие бо царство возвеличитсе паче всехь царствий езыческых и не потребитсе ни единымь царствомь. Имат бо оружие имже всехь победит… И нападет на нихь страхь отвьсюду и жены их и чеда ихь и доещеи младенца их и вьси пльци ихь соущии на земли их вь руце грьчскаго цара предадетсе оружиемь и пленом и пагубою и смрьтию. И будет иго цара грьчскаго на них седмь седмицею паче еже бе иго ихь на Грьцехь. И будоут вь тоузе велице и глади и жежеди и скрьби и будоут раби сами и жены и чеда их и поработеть работавьшимь им. И будеть поут ихь грьчаишыи стократицею» (Истрин. С. 112). Подобно Мефодию, епископ Серапион Владимирский (ум. в 1275 г.) в своих проповедях предсказывал, что татарское иго над Русью прекратится, когда русский народ покается в своих грехах: «Кто же ны сего доведе? Наше безаконье и наши греси, наше неслушанье, наше непокаянье. Молю вы, братье, кождо васъ: внидите в помыслы ваша, оузрите сердечныма очима дела ваша, – възненавидете их и отверзете я, к покаянью притецете. Гневъ Божии престанеть, и милость Господня излеется на ны; мы же в радости поживемъ в земли нашей» (БЛДР. Т. 5. СПб., 2000. С. 374).
В наиболее полном виде теологическое истолкование ига измаильтян над Русью изложено в Житии Михаила Тверского, написанном в 1319-1320 гг. духовником тверского князя игуменом Александром. Согласно ему, обращение Руси в христианство вызвало ярость дьявола, который в отместку начал склонять русский народ к грехам. Стремясь вернуть русских людей на путь истины, Бог наслал на них разнообразные наказания, самым суровым из которых стало татарское нашествие: «Господь же премилостивый Богъ божественным своимъ промышлениемъ на последний векъ яви благодать свою на русскомъ языце: приведе великого князя Владимера русскаго въ крещение: Вълодимеръ же, просвещенъ Святаго Духа благодатию, введе всю землю русскую въ крещение. Оттоле распространися святая вера по всей земли, и бысть веселие и радость велика в новопросвещенных людехъ; точию единъ дияволъ сетовашеся, побеждаемъ от тех, имиже преже техъ чтим бываше, жертву приимая и вся угодная. Сего не терпя, врагъ душь наших опрометашеся, льстивый, како бы съвратити с праваго пути ихъ; и вложи в сердце ихъ зависть, ненависть, братоубийство; нача въсхитити и имения сынъ подо отцемъ, брат менший под старейшим братомъ, умножися неправда и злоба многа въ человецехъ, и предашеся въ слабость света сего скороминующаго. Господь же премилостивый Богъ, не терпя видети погибающа от диявола род нашь, претяше намъ казньми, хотя нас обратити от злобъ нашихъ, посла на ны казнь, овогда глад, овогда смерть въ человецехъ и скотехъ; конечную же пагубу преда нас в руце измаилтяном. Оттоле начахомъ дань даяти по татарьскому языку. И егда коему княземъ нашим доставашеся великое княжение, хожаше князи русстии въ Орду къ цареви, носящи множество имения своего» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 70).
Игумен Александр указывает, что наибольшей жестокости татарское иго над Русью достигло после воцарения в Орде Узбека и принятия им ислама: «А в Орде седъ иныи царь именемъ Азбякъ, поиде въ богомерзъкую веру срачиньскую, и оттоле наипаче не пощадети нача роду крестьянскаго, яко же бо о таковых рекоша царьскыя дети, иже пленени во Вавилонъ, сице глаголааху: “Предасть ны в руце царю нечестивому и законопреступному, и лукавнеишому паче всея земля”» (Софийская I летопись старшего извода. ПСРЛ. Т. 6. Выпуск 1. С. 377-378). Особенно ярко отношение русского книжника к исламу проявляется во вставке, которую он сделал в цитату из Книги пророка Даниила: «Игумен Александр сравнивал Узбека с жестоким вавилонским царем Навуходоносором II, о котором рассказывала Библия. Приведенный выше отрывок заканчивается стихом 32 из III главы Книги пророка Даниила. Последняя сохранилась в трех славянских переводах, восходящих к Лукиановскому и Исихиевскому греческим изводам. Однако ни в греческих, ни в славянских текстах 32 стиха III главы Книги пророка Даниила нет слова “законопреступну”. Становится очевидным, что оно вставлено самим автором Повести о Михаиле для усиления отрицательной характеристики Узбека» (В.А. Кучкин. Повести о Михаиле Тверском. М., 1974. С. 251-252).
Как и Мефодий Патарский и русские летописцы, описывавшие татарское нашествие, автор Жития Михаила Тверского указывает, что Бог не благоволит к законопреступной власти, но лишь использует ее как орудие наказания: «Егда бо Господь, градъ Иерусалимъ казня, предасть в руце царю Титу римьскому. И пакы, егда Фоце Царьградъ предасть в руце, такоже не Фоку любя, но Царьградъ казня за людьская согрешения. И еже се бысть за наша согрешения» (Софийская I летопись старшего извода. ПСРЛ. Т. 6. Выпуск 1. С. 377-378). При этом он ясно дает понять, что иго измаильтян является временным явлением, используя для этого примеры из истории: «Власть хана над Русью автор Повести сравнивал с властью Тита над Иерусалимом и Фоки Каппадокийца над Константинополем. Пример с Фокой особенно красноречив. Сотник Фока удерживал императорский трон лишь в течение восьми лет, после чего власть снова перешла в руки “законных”, с точки зрения средневековых хронистов, императоров. Тем самым тверской писатель давал понять, что и власть татарского хана является временной. Ее существование он ставил в прямую зависимость от “наших согрешений”, под которыми понимал, как в этом можно было убедиться выше, моральные недостатки, а также, что особенно важно, феодальные распри, выступления младших князей против старших» (В.А. Кучкин. Повести о Михаиле Тверском. М., 1974. С. 254).
При Узбеке ислам окончательно стал государственной религией Улуса Джучи. Сообщая об этом событии, игумен Александр называет ислам «богомерзкой сарацинской верой», что полностью соответствует взгляду, распространенному на Руси еще до татарского нашествия. В составе государства Джучидов оказались две традиционно исламских области – Булгар и Хорезм, и именно они, особенно Хорезм, сыграли решающую роль в его исламизации: «С самого момента своего создания Золотая Орда оказалась в окружении исламских государств. Тесные контакты с ними, в том числе и с теми, которые вошли в Улус Джучи – Волжской Булгарией и Хорезмом, – обеспечили возможность проникновения мусульманства в Орду на раннем этапе ее существования… Крупные хорезмийские и, возможно, булгарские купцы, слившись с феодальной знатью Орды в роли откупщиков, советников, дипломатов, “писцов”, оказывали влияние на политический курс страны… Господствующее положение ханифитского мазхаба в Золотой Орде объясняется огромным значением, которое имели среднеазиатские области, а также Волжская Булгария для становления золотоордынской культуры в целом» (Д.В. Васильев. Ислам в Золотой Орде. Историко-археологическое исследование. Астрахань, 2007. С. 37, 36, 32). Как было показано ранее, булгары и хорезмийцы считались на Руси нечистыми народами, происходящими от кровосмесительной связи Лота с собственными дочерями.
Первая попытка ввести ислам в качестве государственной религии Орды была предпринята еще ханом Берке: «По мнению М.Г. Сафаргалиева, победа Берке в значительной мере была облегчена благодаря поддержке его кандидатуры со стороны мусульманских купцов, привлеченных еще при Бату золотоордынской администрацией в качестве откупщиков дани. Одновременно он нашел опору в среде мусульманского духовенства Хорезма и Булгара, желавшего видеть на троне не язычника, а магометанина» (там же. С. 21). Передача татарской дани с Руси на откуп мусульманам вызвала в 1262 г. восстание в Великом княжестве Владимирском, в результате которого мусульманские откупщики были изгнаны или истреблены: «Избави Богъ от лютаго томленья бесурьменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганых, изволиша вечь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, изъ Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля. Окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людемъ творяхуть, роботяще резы и многы души крестьяньскыя раздно ведоша. Видевше же человколюбець Богъ, послуша моленья Матерня, избави люди своя от великыя беды. Томь же лете оубиша Изосиму преступника, то бе мнихъ образомь точью, сотоне съсудъ; бе бо пьяница и студословець, празнословець и кощюньникъ, конечное же отвержеся Христа и бысть бесерменинъ, вступивъ в прелесть лжаго пророка Ма[х]меда; бе бо тогда Титямъ приехалъ отъ цесаря Татарьского, именемъ Кутлубии, золъ сый бесурменинъ, того поспехомъ оканный лишеникъ творяше хрестьяномъ велику досаду, кресту и святымъ церквамъ поругаяся; егда же люди на врагы своя двигшася на бесурмены, изгнаша, иныхъ избиша, тогда и сего безаконного Зосиму оубиша в городе Ярославли, бе тело его ядь псомъ и ворономъ» (Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 476). Насилие со стороны мусульман связывается с именем Берке также в сообщении о смерти последнего: «Въ лето 6773 (1266)… Того же лета умре царь Татарскыи Беркаи, и бысть ослаба Руси отъ насилиа бесерменъ» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 72).
Aquila Aquilonis slavanthro.mybb3.ru
(Продолжение следует)
Часть 4, заключительная.
Ненависть русских людей к мусульманам была обусловлена не только насилием с их стороны, но и тем, что, как мы помним, ислам изначала считался на Руси худшей из всех религий: «Ихъ же вера оскверняеть небо и землю, иже суть прокляте паче всехъ человекъ» (Повесть временных лет под 986 г.). В древнерусских памятниках мы неоднократно встречаем утверждения о том, что мусульмане не только худшие из язычников, но и слуги дьявола. Приведем несколько примеров. Так, рассказ о татарских зверствах и княжеских усобицах в Курском княжестве под 1284 г. летописец заканчивает словами: «сътворися радость диаволу и его поспешнику бесерменину Ахмату» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 81). В повествовании тверского летописца об убиении в Орде тверских князей Александра и Федора татары хана Узбека представляются как домочадцы дьявола: «Сего же ненавидя вселукавый и злыи советник ненавидяи добра человеку, вселися посреде беззаконных людеи, учаше, аки своих домочадцевъ, на князя Александра и наполниша беззаконному царю горесных слов лстивых, изыде смрадная слова изо устъ его, и призвав единаго от слуг своих, именемъ Исторчея, нача ему вещати отметные слова: “иди в Русь и призови ми семо князя Александра не яростию, но тихостию”» (А.Н. Насонов. О тверском летописном материале в рукописях XVII века // Археологический ежегодник за 1957 год. М., 1958. С. 39). Автор сказания о нашествии на Русь Едигея в 1408 г. утверждает, что «безаконии Измаилтяне… самояднии волци христианскымъ людемъ обретаются научением отца ихъ сатаны» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 156). В соборном послании русского духовенства Ивану III от 13 ноября 1480 г. говорится, что татар насылает на Русь дьявол: «на нюже свирепуетъ гордый онъ змий, вселукавый враг дияволъ, и воздвизаетъ на ню лютую брань поганымъ царемъ и его пособники поганыхъ языкъ, ихъже последняя зря… во дно адово, идеже имутъ наследовати огнь неугасимый и тму кромешнюю» (Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1. СПб., 1841. С. 137). Летописец Василия III, повествуя о захвате крымским ханом Мухаммед-Гиреем в 1522 г. Астрахани после его опустошительного похода на Русь годом ранее, заявляет, что помощь ему в этом через мусульманского пророка оказал сам Сатана: «Съи же злыи сыроядець не унасытился крови православныа, но своеа веры беззаконныа хотя кровью напоити ненаясытныи свои гортан и своему закону поругатель быти въсхоте, пошелъ на царство Хасторканьское... Окаанныи же злу пророк их Магмед, взяв силу и крепость у отца своего сатаны, из ада подаст ему, пришед к Хасторкани, воя их победил и царство взял» (цит. по: М.Н. Тихомиров. Русское летописание. М., 1979. С. 161), и т.д.
Как знамение того, что грехи Руси прощены Богом, были восприняты победы над татарами Дмитрия Московского, прежде всего Донское побоище. Прямое указание на это мы находим в «Задонщине» (1380-е гг.): «И отскочи поганый Мамай от своея дружины серым волком и притече к Кафе граду. Молвяше же ему фрязове: “Чему ты, поганый Мамай, посягаешь на Рускую землю?... А не бывати тобе в Батыя царя: у Батыя царя было четыреста тысящь окованые рати, а воевал всю Рускую землю от востока и до запада. А казнил Богъ Рускую землю за своя согрешения”… Уподобилася еси земля Руская милому младенцу у матери своей: его же мати тешить, а рать лозою казнит, а добрая дела милують его. Тако господь Богъ помиловал князей руских, великого князя Дмитрея Ивановича и брата его, князя Владимера Андреевича, меж Дона и Непра, на поле Куликове, на речке Непрядве» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 116).
О том, что победа на Куликовом поле была одержана по воле Бога, говорит уже краткая летописная повесть о Донском побоище: «Поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы полци погании побегоша… Богъ бо невидимою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша… Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одержими суще» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 130). Более четко эта точка зрения изложена в пространной летописной повести о Куликовской битве: «Хотя человеколюбивый Богъ спасти и свободити род христианский молитвами пречистыа его Матере от работы измалтьскиа, от поганаго Мамая… Помянулъ еси, Господи, милость свою, избавилъ ны еси, Господи, от сыроядець сих, от поганаго Мамая, и от нечьстивых измайлович, и от безаконных агарянъ, подаваа чьсть, яко сынъ, своей матери» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 120, 134).
«Задонщина» также прямо говорит о том, что противостояние между Русью и Ордой имело не только вероисповедную, но и национальную природу. Победа на Куликовом поле была победой русских как народа жребия Яфетова над татарами как народом жребия Симова и расплатой за поражения на Каяле и Калке: «Пойдем, брате, тамо в полунощную страну – жребия Афетова, сына Ноева, от него же родися русь православная… И оттоля на восточную страну – жребий Симова, сына Ноева, от него же родися хиновя – поганые татаровя, бусормановя. Те бо на реке на Каяле одолеша родъ Афетов. И оттоля Руская земля седитъ невесела; а от Калатьския рати до Мамаева побоища тугою и печалию покрышася, плачющися, чады своя поминаючи – князи и бояря и удалые люди, иже оставиша вся домы своя и богатество, жены и дети и скот, честь и славу мира сего получивши, главы своя положиша за землю за Рускую и за веру християньскую… Снидемся, братия и друзи и сынове рускии, составим слово к слову, возвеселим Рускую землю и возверзем печаль на Восточную страну – в Симов жребий» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 104). Летописные повести о Куликовской битве также подчеркивают одновременно иноверческую и инородческую природу татар. Так, в краткой повести они именуются «поганым родом Измалтескым», «сынами Агариными» и «иноплеменниками» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 129-130), а пространная повесть называет их предводителя Мамая «плотным (т.е. плотским) дьяволом», а их самих – «нечестивыми измайловичами», «беззаконными агарянами», «треглавными зверми сыроядцами» и «содомлянами» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 122, 132, 134).
Поколебать русских людей в их убеждении в том, что критическая точка в «истории спасения» Руси пройдена, уже не могли никакие последующие успехи татар, в том числе взятие Москвы Тохтамышем два года спустя после победы на Дону. Летописный рассказ, ближайший по времени к этим событиям, определяет их как «зло пришествие Тохтамышево и горкое поганыхъ нахождение»; Тохтамыш движется на Русь «съ всею силою своею и съ всеми своими безбожными полкы Татарскыми»; после взятия Москвы татарами «въ церквахъ же и въ олтарехъ убииство съдеаша и кровопролитья сътвориша окааннии, и святая места погании оскверниша». Летописец традиционно объясняет происшедшее как наказание за грехи русских людей: «Сии вся приключишася на христианстемъ роде отъ поганыхъ, грехъ ради нашихъ» (Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 131-133).
В то же время это и все последующие наказания решительно отличаются от того, чем было Батыево нашествие. Примечательно, что автор пространной повести о взятии Москвы Тохтамышем сначала объясняет нашествие татар «гневомъ Божиимъ, за оумножение греховъ нашихъ», а затем приписывает помощи Бога победу Владимира Серпуховского над одним из татарских отрядов: «Князь же Володимерь Андреевичь стояше, ополчився, близъ Волока, събравъ силоу около себе; и неции отъ Тотаръ, не ведуще его ни знающе, ехаше на ны; он же о Бозе оукре[пи]вся и оудари на нихъ, ти тако милостию Божиею овыхъ оубилъ, а иныхъ живыхъ поималъ, а нии побегоша» (Новгородская IV летопись. ПСРЛ. Т. 4. Часть 1. С. 326, 337).
Еще более укрепили русских людей в их убеждении в Божественном заступничестве события 1395 г., когда войска Тамерлана достигли южных рубежей Руси, а им навстречу выступили русские войска во главе с Василием I. На Руси Тамерлану приписывали намерение повторить нашествие Батыя: «Прииде [Темир Аксак] ратью на цесаря Тактамыша, и бысть имъ бой на месте, нарицаеме Ораиньскомъ, на кочевища цесаря Тактамыша; и прогна цесаря Тактамыша. Оттоле възгореся оканный, нача мыслити въ сердци своемъ тако и Рускую землю попленити, аки преже сего, за грехи попустившю Богу, поплени цесарь Батый Рускую землю, а гордый и свирепый Темирь Аксакъ то же помышляше, хощетъ взяти Рускую землю. И собра все вое свое, проиде всю орду и всю землю Татарьскую, прииде близъ пределъ Резаньския земля, взя градъ Елечь, и князя елечьскаго изнима, и многи люди помучи. И се слышавъ, князь Василей Дмитреевичь собра воя своя многи, поиде с Москвы и къ Коломне, хоте ити противу ему въ стретение; пришедъ ратию, ста на брезе у Оки реки. Тимирь Аксаку же стоящю на единомъ месте 15 дни, помышля, оканный, хоте ити на всю Рускую землю, аки вторый Батый, разорити крьстьяньство» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 234).
Однако Тамерлан внезапно развернул свои войска и ушел обратно, причем случилось это в то время, когда в Москву из Владимира была доставлена Владимирская икона Богоматери.
На Руси это было воспринято как ясное знамение прямого покровительства Бога русскому народу. Автор Повести о нашествии Темир Аксака откликнулся на эти события замечательными по поэтической силе словами: «Милостивъ бо есть Богъ и силенъ, елико хощетъ – и можетъ, еще ныне милостивъ на насъ, яко избавил ны Господь изъ рукы врагъ нашихъ татаръ, избавилъ ны еси от сеча и от меча, и от кровопролития: мышцею силы своея разгналъ еси враги наша, сыны Агарины, рукою крепкою и мышцею высокою устрашилъ еси сыны Измаиловы; не наши воеводы прогнаша Темирь Аксака, не наши воиньства пострашили его, но силою невидимою нападе на нь страх и трепетъ, страхомъ Божьимъ устрашился гневомъ Божимъ гонимъ бе, подщався и отиде от Руския земля, отступивъ поиде прочь отнюду же прииде, земли Рустей отнюду же не прикоснуся, ни оскорби, ни остужи, ни вреди ея, но поиде безъ врата. Мы же въстахомъ и прости быхомъ, онъ же заиде исчезе; мы ожихомъ и прости быхомъ, помощь наша от Господа, сотворшаго небо и землю» (БЛДР. Т. 6. СПб., 1999. С. 238, 240).
Хотя впоследствии татарские нашествия продолжают рассматриваться как Божье наказание, при этом в них все чаще видят проявление собственной злой воли ордынских правителей или же вдохновляющего их дьявола. Так, Ростовский епископ Вассиан в своем послании Ивану III 1480 г. в связи с нашествием хана Ахмата говорит о «скорби и бедах от безбожных варваръ, Богу тако изволшу нашего ради согрешениа», но при этом призывает великого князя оказать решительное сопротивление «оному окаанному мысленому волку, еже глаголю страшливому Ахмату, хотя изхитити из уст его словесное стадо Христовых овець» (БЛДР. Т. 7. СПб., 2000. С. 388). Обращясь ко временам Батыева нашествия, Вассиан заявляет, что власть измаильтян над Русью была нарушением должного порядка вещей и явилась лишь следствием грехов русских людей: «Но точию нашего ради согрешениа и неисправления к Богу, паче же отчааниа, и еже не уповати на Бога, попусти Богъ на преже тебе прародителей твоих и на всю землю нашю окаанного Батыа, иже пришед разбойнически и поплени всю землю нашу, и поработи, и воцарися над нами, а не царь сый, ни от рода царьска. И тогда убо прогневахом Бога, и Богъ на ны прогневася и наказа нас, яко же чадолюбивый отець» (БЛДР. Т. 7. СПб., 2000. С. 394).
Покаяние приведет Русь не только к победе над татарами, но и к их покорению: «Аще убо сице покаемся, и тако же помилует ны милосердый Господь, и не токмо свободит и избавит, яко же древле израильских людей от лютаго и гордаго фараона, нас же, новаго Израиля, христианских людей, от сего новаго фараона, поганого Измаилова сына Ахмета, но нам и их поработит» (БЛДР. Т. 7. СПб., 2000. С. 396). Как мы помним, в Откровении Мефодия Патарского предсказывалось, что измаильтяне будут в конечном счете покорены «греческим царем». К второй половине XV в. Русь оказалась единственным в мире независимым православным государством, поэтому вполне естественным было перенесение этого пророчества на русского великого князя, а тем самым и связывание с его именем надежд на конечное торжество яфетитов над измаилитами.
Из вышеприведенного краткого очерка можно сделать вывод, что в средневековую эпоху русские люди были отнюдь не чужды национализма. Народы для них четко делились по принадлежности к благословенному уделу Яфета (Европа) или к проклятым уделам Сима и Хама (Азия и Африка). Эта граница примерно совпадала с разделительной линией между христианством и исламом. Средневековое сознание было глубоко религиозно, и любое явление неизбежно окрашивалось для него в религиозные тона. Было бы интеллектуальной нечестностью отрицать существование националистических настроений в древней Руси только на том основании, что эти настроения были тесно переплетены с вероисповедными.
Aquila Aquilonis slavanthro.mybb3.ru
