Правда о Ярмольнике: какой на самом деле в жизни этот жiд

Оригинал взят у judastruth в Правда о Ярмольнике: какой на самом деле в жизни этот жiд

Честно скажу, никогда мне не нравился этот шнобелястый кривляющийся клоун с рожей как у какаду. Оказалось он и в жизни такое же говно как и на экране. Ниже будут опубликованы не какие-то "антисемитские" сплетни, а откровения его кошерного соплеменника Марка Рудинштейна. В интервью он его шутливо называет Зюня Пермольник.

— Вы довольно нелицеприятно пишете о Ярмольнике — он что, действительно такой хам?

— Не просто хам — я бы это назвал комплексом неполноценности каким-то. Должен сказать, что отношение к нему у меня двоякое: с точки зрения зарабатывания денег он работяга, но талантом, увы, обделен, и хотя в Театр на Таганке его взяли, ни одной сколько-нибудь значимой роли Ярмольник там не сыграл. При мне Янковский прямо ему говорил: «Леня, если ты хочешь прыгать на телевидении, вести передачи, не претендуй на то, что артист. Ты хороший, способный организатор, вот и все — что ты лезешь?»... Янковский был категорически против приглашения Ярмольника в «Ленком» на какой-то спектакль, и не только он, а слушая сегодня все эти Ленины крики о дружбе, хочу спросить его: вот случилась трагедия с мамой Абдулова — где же ты, его друг? Видишь, что происходит с родными Саши? Ну, подай голос, вступись! Невыгодно? Знаешь, с кем будешь дело иметь?

Где они теперь, эти друзья? Я не говорю обо всех: есть Степанченко, который, действительно, знаю, Абдулова нежно любил, но на протяжении 20 лет нежной любви между Абдуловым и Ярмольником, между Янковским и Ярмольником я не видел. Можно и больше сказать, но это уже будет вторжение в интимную жизнь.

Из публикации в журнале «Караван историй».


«Передо мной стояла молоденькая сотрудница по размещению гостей фестиваля. Нос распух от рыданий, ни слова сказать не может — только трясется и всхлипывает. 

— Ну что он тебе сделал? — допытывался я. — Обозвал? Ударил? Что?

Наташа, руководитель службы протокола «Кинотавра», устало сообщила:

— Да наорал «Артист» на нее, причем не по делу.

— Он сказал, ему нужно еще два номера с видом на море, — заикаясь, пробормотала девушка, — а я ответила, что надо согласовать с вами, и он начал кричать, угрожал даже...

— Полчаса надрывался, — уточнила Наташа.

Я легко представил себе эту сцену. Готов поспорить: истерика Зюни Пермольника продолжалась до тех пор, пока бедная девчонка не начала рыдать. 

Кое-как успокоив сотрудницу, я глотнул холодной воды и взглянул на Наташу.

— Вот чем больше я за ним наблюдаю, — задумчиво сказала она, — тем сильнее убеждаюсь: ему просто нравится мучить окружающих. Это ведь не первый уже случай. Марк, надо с ним что-то делать, он борзеет прямо на глазах, — Наташа смотрела очень серьезно. — И сама я не справлюсь.

Вообще-то Наташа, с ее прошлым, может справиться с кем угодно. В начале 90-х она жила с крупным подольским авторитетом по кличке Зверь. Мужик был красивый, здоровый и совершенно безжалостный: взял Наташку 15-летней девчонкой, прямо из детского танцевального ансамбля «Фантазия», и с тех пор ни на шаг от себя не отпускал, а она любила его, терпела, что обращается, как с вещью, на стрелки бандитские сопровождала... Там-то их однажды и повязали — и его, и ее. Приволокли в отделение, начали допрашивать. Тогда никаких «вы имеете право на адвоката» не было — ствол в зубы, лампа в лицо... Тем более что у Наташкиного авторитета была репутация беспредельщика — ну и психика, видно, соответствующая, потому что спровоцировать его оказалось очень просто. Не успел он, как говорится, пальцы на столе разложить, как следователь достал табельное оружие да и влепил ему две пули в лоб. Расстрелял прямо на глазах у Наташи. Со следователя взятки гладки: законная самооборона, а ее отпустили — понимали, что ничего не знает».

«Сьюзан Сарандон приехала на «Кинотавр» в качестве почетной гостьи — не столько за гонорар и возможность представить свой новый фильм, сколько из любопытства. «Хочу своими глазами увидеть страну Достоевского и представителей знаменитой русской актерской школы», — говорила она журналистам и ничуть не лукавила.
Несмотря на всемирную славу, Сьюзан оказалась женщиной простой и непафосной. С прессой работала профессионально, никаких заоблачных требований не выдвигала и даже призналась мне, что не ожидала от российского фестиваля такой хорошей организации.

Шумного застолья, какие любит, например, Жерар Депардье, Сьюзан не захотела: мне, мол, просто поужинать с помощниками — лишь бы было спокойно и вкусно. Я заказал для нее столик в ресторане «Дионис»: заведение это пользовалось огромным успехом у сочинской публики.

Не успели наши американские гости доесть закуски, как в ресторан вошел Зюня Пермольник — дорого одетый, холеный, снисходительно улыбающийся. С ним, естественно, свита — несколько прихлебателей. По-хозяйски оглядев зал, «Артист» увидел, что за столиком, который он привык считать своим, сидят какие-то невзрачные люди, и улыбка с его лица сползла. 

— Рита! — заорал он на весь ресторан.

Сарандон от неожиданности подпрыгнула на стуле. 

— Никаких проблем, — засуетился официант, — мы вас ждали, оставили другое местечко, тоже очень хорошее. 

— Я заказывал этот стол, — ледяным тоном сказал «Артист», и это были последние человеческие звуки, которые он издал, потому что дальше начался какой-то безумный зоопарк.

То и дело срываясь на визг, Зюня требовал немедленно освободить его стол — в противном случае грозил «вызвать кого надо» и «всех урыть». 

— Да я вас всех... Да я сейчас... — задыхался он. 

Это была самая настоящая истерика — «Артист» совершенно потерял над собой контроль, маска ироничного мудреца слетела с него как луковая шелуха.

Сьюзан Сарандон

— Что происходит? — нервно спросила Сарандон у переводчика. 

Заикаясь от стыда, тот начал бормотать, что произошла, дескать, небольшая путаница с резервированием столиков. Сьюзан явно ему не поверила: ну какой нормальный человек будет брызгать слюной и чуть не стекла бить только из-за того, что ему предложили другой столик? 

— Кто этот человек? — поинтересовалась она. 

— Это... Зюня, — совсем растерялся переводчик. 

Сарандон с ужасом посмотрела на визжащего мужчину, встала и ушла (что она думает о «великой русской актерской школе» теперь — лучше и не знать).

Никакого внимания на то, что мимо него прошла голливудская звезда, Пермольник не обратил, — трясущимися руками достал мобильник и надрывно сообщил:

— Все, раз по-хорошему не понимаете, я звоню кому надо! 

В зале наконец появилась хозяйка. Рита и сама была местной знаменитостью благодаря, во-первых, своему ресторану, а во-вторых — мужу: в истерическом угаре «Артист» как-то забыл, что Ритин благоверный — солидный авторитет. 

— Ребята уже здесь, — невозмутимо сообщила Рита. — Иди, поговори с ними на улице, не мешай людям ужинать. 

— Ах ты, сука! — задохнулся Пермольник. — Забыла, с кем разговариваешь? 

Но его уже подталкивали к выходу два здоровенных амбала.

Муж Риты, спокойный, как гиппопотам, ожидал на выходе из ресторана в компании нескольких молчаливых молодых людей. 

— Нехорошо оскорблять женщин, — лениво сказал он. — Какие у вас проблемы? 

Силы явно были неравны, но Зюня понял это не сразу. 

— Я — «Артист», и проблемы сейчас будут у тебя, — пообещал он. — Стоит мне только позвонить — вас тут положат всех.

Внимательно изучая Зюню своими колючими глазами, авторитет помолчал, а потом очень вежливо предложил: 

— А давай, «Артист», ты не будешь никому звонить, извинишься перед хозяйкой и гостями и пойдешь отсюда на х...? Иначе, при всем уважении, эта ситуация закончится для тебя очень плохо. 

У Зюни прорезалось наконец чувство самосохранения.

«Извинился, ушел, — рассказывал мне муж Риты через час после скандала. — Марк Григорьевич, мы, может, слишком грубо с ним разговаривали, но выхода не было».


Из публикации в журнале «Караван историй».


«К концу 90-х все более или менее успокоилось: бандитских разборок больше не было, «Атас» в ресторане никто не заказывал, проститутки не избивали сутенеров, братки в красных пиджаках с золотыми цепями на бычьих шеях исчезли, и даже Хусейн, сидящий в фойе «Жемчужины» в своем неизменном костюме «в искорку» и попивающий кофе, стал восприниматься окружающими как часть фестивальной традиции. 
И вот теперь этот «Артист» — неуправляемый, истеричный, считающий, что ему все дозволено. 
Я взял мобильный и набрал номер Александра Иншакова. 

Леонид Ярмольник с супругой Оксаной и дочерью Александрой.

— Саша, нужна помощь. 

Выслушав мою просьбу, Иншаков усмехнулся:

— Ты его найди и позвони мне — я приду. 

Не то чтобы Саша был у меня в долгу, хотя однажды, пытаясь ему помочь, я чуть не нажил себе крупные проблемы. Дело в том, что, по мнению американских спецслужб, Иншаков каким-то образом был связан с крупной преступной группировкой. Естественно, в Штаты его не пускали, а я на свой страх и риск включил Сашу в выездной список официальной делегации «Кинотавра». Мой знакомый, сотрудник американского посольства, сказал при встрече: «Марк, зачем тебе это надо? Этот человек никогда не получит визу в США, въезд на территорию нашей страны ему запрещен, а если попробуешь настаивать, то проблемы со въездом будут и у тебя».

В США Иншаков так и не попал, но о том, что я сделал все, что мог, помнил и, видимо, ценил.

Телефон «Артиста» не отвечал, однако я был почти уверен, что найду его в пляжном ресторане. 

Так и оказалось — он сидел за тем самым столом, где так и не удалось поужинать Сьюзан Сарандон. Я подошел, поздоровался и нарочито шутливо спросил:

— Ну что, Зюня, можем поговорить? 

Пермольник поднял на меня взгляд и радушно ответил:

— Конечно, Марк, только подожди пять минут, мы закончим обсуждать сценарий. 
Я махнул рукой официанту, заказал себе минералки и набрал эсэмэс Иншакову. «Буду через 10 минут», — ответил Саша.

Леонид Ярмольник и президент Ассоциации каскадеров России и Национальной федерации карате России Александр Иншаков.

Зюня увлеченно обсуждал что-то с молодыми ребятами богемного вида, причем разговор крутился вокруг денег.

Я заметил, с каким уважением они смотрят на Зюню, и пытался понять, в чем феномен этого актера, каким образом, не сыграв ни одной мало-мальски приличной роли, он ухитрился создать себе репутацию корифея? Ведь даже Олег Янковский, которого Зюня любит называть своим другом, не раз говорил ему: 

— Ты не актер, ты телевизионный массовик-затейник.

— Надо же зарабатывать деньги, — оправдывался Зюня. 

В глубине души, правда, он так не считал. Помню, когда любимцу публики телеведущему Леониду Якубовичу присвоили звание народного артиста, возмущению Пермольника не было предела.

Весть застала нас в бильярдной, где Зюня стоял и орал во весь голос: «Если Якубовичу дали народного, то я завтра же пойду и откажусь от своего заслуженного!».

Актерская судьба у него явно не задалась. Из Театра на Таганке довольно быстро попросили, пытался попасть в «Ленком», но именно Янковский сделал все, чтобы Марк Захаров его не взял (а может, и сам Марк Анатольевич этого не захотел).

Зюня знал, что не попал в «Ленком» во многом из-за Янковского, но продолжал крутиться вокруг Олега — то кирпичи для дачи достанет, то поможет подешевле нанять бригаду ремонтников, но роль прораба при гении как-то компенсировать надо. В своем кругу, где все знают его как облупленного, крутого строить бесполезно, а перед посторонними — почему нет?

Зюня придумал себе «особые» связи в криминальном мире — так появился на свет якобы авторитетный у бандитов «Артист» с повадками киношного Аль Пачино и внутренней трагедией трусливого, слабого человека, а в том, что Пермольник слаб, я не сомневался: достаточно посмотреть, как он обращается со своей женой. 

— Что значит я забор не там поставил? Ты передай, что со мной лучше не связываться... 

Повернулся ко мне и возмутился:— Представляешь, соседи по даче говорят, что я на три метра дальше забор поставил, требуют передвинуть. 

— Ну, я бы тоже потребовал, если бы ты на мой участок залез. 

— Ну так это ты, — хохотнул Пермольник, — а они никто! Вот куда лезут, а? Хоть бы подумали, прежде чем связываться! 

Молодые люди за столом переглянулись и стали прощаться, а когда ушли, я спросил:

— Зюня, ты что в ресторане устроил? 

— Когда я заказываю этот стол, я рассчитываю именно его и получить, — отчеканил он. — А ты знаешь, кто за ним сидел? Имя Сьюзан Сарандон тебе о чем-нибудь говорит? 

На мгновение Пермольник смутился, потом с вызовом ответил:

— Мне плевать — хоть сам президент! 

— Зюня, передо мной можешь не хорохориться и не строить из себя крутого, — устало вздохнул я. — Ты, по-моему, заигрался и перестал отличать вымысел от реальности. 

Лицо Пермольника налилось краской.

— Марк, я тебя, конечно, уважаю, но все-таки думай, что говоришь. На прошлой неделе меня подрезали на дороге, и я... 

— Да не надо мне героических историй о том, кого и как ты поставил на место, — прекрати просто хамить персоналу и веди себя прилично, и не надо тут, на «Кинотавре», гнать эту криминальную волну. Я-то хорошо знаю, что вся твоя крутизна — миф, который ты создал за счет знакомства с Сашей Иншаковым. Нет у тебя никакой реальной силы, влияния нет — одна пустая бравада. 

Зюня, однако, уже ничего не слышал — он ткнул пальцем мне за спину и заорал:

— А этот здесь что делает?! Разве я неясно выразился в прошлый раз, что не хочу его больше видеть? 

Я оглянулся: в ресторан вошел Саша Солдатов, а с ним мой личный охранник. С некоторых пор Пермольник считал этого охранника своим личным врагом — он сломал «Артисту» челюсть. Было это на банкете после концерта «Эхо «Кинотавра» в Петербурге — Зюня тогда решил продемонстрировать присутствующим, что он на короткой ноге с Рудинштейном и может позволить себе любые шутки на мой счет. Подкрадывался сзади, делал вид, что вырывает у меня волос, и поджигал его зажигалкой (это, конечно, была заготовка — волос у него в руках был не мой). Я не обратил внимания на то, что к Зюне подошел охранник и тихо сказал:

— Не надо этого делать. 

...Он прошел Чечню. Здоровый парень, черный пояс карате, силища неимоверная, но размышлять не привык. Таким, как он, нужно четко формулировать задачу: охраняй меня или, например, охраняй вон того актера или вообще расслабься. На беду, именно в тот вечер я забыл его «перепрограммировать» — парень продолжал охранять меня и делал это на совесть. Зюня в полной уверенности, что ему ничего не будет, проделал свой фокус еще раз, обошел с этим горелым волосом все помещение, а когда ему на глаза попался охранник, решил в своей обычной манере «поставить его на место»: — Ты вообще кто такой, чтобы говорить мне, что делать, а что нет?
Еще и пальцем у него перед носом помахал, но так поступать было ни в коем случае нельзя, потому что реакция у этих людей молниеносная. Охранник, не долго думая, двинул Зюне в челюсть — тот и пикнуть не успел, а челюсть уже висит: перелом в двух местах.
Питер. Ночь. «Скорая помощь» привезла нас в дежурное отделение какой-то больницы на окраине. Вышел молодой врач в грязном халате, совсем мальчик. Зюня начал махать руками: мол, не трогай меня! Говорить не может, поэтому пишет на бумажке: у меня есть профессор в Москве, везите меня в Москву — и пять восклицательных знаков.
— До Москвы вы его, конечно, довезете, — пожал плечами врач, — но время потеряете, кости могут деформироваться.
— Зюня, надо делать! — уговариваю я. — Давай рискнем, пусть доктор работает.
Врач наложил шину, мы погрузили Зюню в «рафик» и повезли в Москву, к этому его знаменитому профессору. Тот осмотрел челюсть и сказал: «Зюня, я бы лучше не сделал! Все идеально — подожди две недельки и будешь в порядке».
Эти две недельки обошлись мне где-то в пять с половиной миллионов рублей, потому что я должен был оплатить утерянную прибыль, утерянное здоровье, нравственные потери — Зюня насчитал все, что можно было насчитать.
Охранника я, конечно, увольнять не стал, несмотря на все требования Пермольника. За что? За то, что делал свою работу?
— Марк, какого черта этот бабуин опять тут?! — надрывался Зюня. — Все, я звоню Иншакову.
— Спокойно, Зюня. На ловца, как говорится, и зверь бежит, — я указал на дверь. — Саша уже здесь.

Пермольник вскочил и, брызжа слюной, начал кричать что-то невнятное. Иншаков был в курсе этой челюстно-лицевой истории. Послушал пару минут, потом спокойно пообещал:— Я разберусь, — повернулся к охраннику, посмотрел на него... И так же спокойно махнул рукой: мол, все в порядке. Пермольник чуть не задохнулся от ярости. — Все уже быльем поросло. Оставь парня в покое.
Зюня, словно сдувшийся шарик, опустился на стул.
— Слушай, хватит дурака валять, — без улыбки сказал Иншаков и направился к бару.
Я подождал, пока Зюня немного придет в себя.
— Ну что? Убедился, что никто тут за тебя впрягаться не станет? А знаешь, почему Саша на моего парня не стал наезжать? Потому что в отличие от тебя и за ним, и за Иншаковым реальная стоит история. Они похожи, понимаешь? Они настоящие мужики, а ты — пшик. Криминальный авторитет «Артист» существует только в твоем воображении, поэтому угомонись, крутой.
На следующее утро, спустившись к завтраку, я услышал, как Зюня говорит с кем-то по телефону: «Алло? Это я. Что значит — кто? Вы там совсем рамсы попутали? Это «Артист»!».

Источник