АБУЛЬ-ГАЗИ... РОДОСЛОВНОЕ ДРЕВО ТЮРКОВ.

Во имя Бога милостиваго, милосердаго.

Воздав хвалу безначальному и безконечному Богу, который не имеет себе общника, который словом «да будет» дал бытие семи небесам и семи землям, составляющим осьмнацать тысяч миров; благословив пророка Мохаммеда избраннаго, любимца Божия, посланника ко всем сынам человеческим и к гениям, наделеннаго четырьмя дарами, благочестием, пророчеством, достоинством быть истолкователем веры и быть печатию пророков, - сочинитель сей книги Абульгази Багадур хан, сын Араб-Мохаммед-хана, потомок Чингиза, Харезмиец, говорит: писатели на персидском и тюркском языке изложили историю предков, родственников и потомков Чингиз-хана, царствовавших в разных державах, указали время рождения и смерти их, хорошия и худые дела их, так что многие из ученых посвятили по книге многим из таковых государей, и в течение годов, как скоро являлся тот или другой государь из потомков Чингиз-хановых, являлся ученый-историк; с мыслию, что он напишет лучше прежняго писателя, составлял летопись этого государя и посвящал ему свое произведение.

Таким образом о некоторых династиях держав, основанных потомками Чингиз-хана, есть по десяти летописей, о других по двадцати, о иных по тридцати летописей. В настоящее время у меня убогаго под рукою есть осьмнадцать свитков, в которых заключаются [2] исторические разсказы о потомках Чингиз-хановых, властвовавших в Иране и Туране. Но так как по недостатку покровительства со стороны наших предков и родственников и по причине невежства народа Харезмскаго не было писано исторических сочинений о властителях нашего дома, с того времени, как предки Абдуллах-хана отделились от наших предков, и до нашей поры, то я всеми мерами старался поручить кому нибудь составить такую историю; но не нашедши человека способнаго к этому, я отнес к себе пословицу Тюркскаго народа «сирота сам себя повивает» и решился сам составить летопись своей династии. От Адама до настоящаго времени, хотя написано столько летописей, что число их один только Бог знает, но ни один государь, ни один эмир, ни один умный правитель сам не писал о себе истории: так если я взялся за дело, за которое не брался никто из нашего дома, по своему равнодушию к такому труду, никто из жителей Харезма, по своей неспособности к нему, то не подумайте, что, при такой крайности, мною сказано что либо ложное, или я хотел скрыть свои ошибки. Меня убогаго Всевышний Господь, по своей милости, наделил многим, именно, он даровал мне три рода знаний: первый – предводительствовать войском, издавать законы, знать судопроизводство, выступать в походы с конницею и с пехотою, вести войну при многочисленном войске и при малом войске, вести переговоры с друзьями и врагами; второй – уметь составлять всех форм стихотворныя сочинения: месневи, касиды, газели, мюктааты, рубаи, знать языки арабский, персидский, тюркский; третий – знать мелочныя и важныя события в истории государей, бывших в Арабистане, Иране, Туране и Монголии, их имена, время их жизни и государственныя их дела. Конечно была бы ложь, если бы я сказал, что ни в Иране, ни в Индостане не найдется человека, искуснаго, как я смиренный, в изобретении и составлении поэтических произведений; [3] но в настоящее время и между мусульманами, и между неверными в странах и государствах, которыя я видел или о которых слышал, нет отличнаго в знании военном; правда, земля пространна: неудивительно, если есть в странах, о которых я не слышал. И так, не оставляя своего намерения я, в тысяча семьдесят четвертом году (1663, 4 – по Р.Х.) начал писать эту книгу, назвал ее Родословным древом Тюрков и расположил в девяти главах:

Глава первая.

От Адама до Монгол-хана.

Глава вторая.

От Монгол-хана до Чингиз-хана.

Глава третия.

История Чингиз-хана от рождения до смерти его.

Глава четвертая.

История Огдай-хана, третьяго сына Чингиз-ханова; его детей и потомков, детей Чингиз-хановых, царствовавших в юрте Монгольском.

Глава пятая.

История Джагатай-хана, второго сына Чингиз-ханова, и его потомков, царствовавших в Мавераннагре и Кашгаре.

Глава шестая.

История Тули-хана, младшаго сына Чингиз-ханова, и детей его, держаствовавших в государстве Иранском. [4]

Глава седьмая.

История детей Джучи-хана, старшаго сына Чингиз-ханова, царствовавших в Дешти-Кипчаке.

Глава осьмая.

История детей Шибан-хана, сына Джучи-ханова, бывших ханами в Мавераннагре, Крыме, у Казаков и в Туране.

Глава девятая.

История детей Шибан-хановых, царствовавших в державе Харезмской.

Эти девять глав пришлись в чудное соответствие содержанию сочинения, так как мудрецы говорят: выше девяти ничего не бывает; девять есть предел всего существующаго. [5]

Глава первая

Сотворение Адама – мир ему – Господом Всевышним.

Всевышний Господь, когда захотел сотворить Адама, сказал Гавриилу – мир ему -: принеси персти с лица земли. Когда ангел пришел на землю и стал брать персти, тогда земля мимическим языком спросила его: что ты делаешь? Гавриил пересказал ей ход дела. Земля, заклиная его Богом Всевышним, говорила: «не бери от меня; потому что в последующее время из сынов Адамовых, после того как они размножатся, одни будут неверующими в Бога, другие непокорными Ему, одни будут жестокосердыми, другие грешниками; за то Всевышний Господь накажет их; а у меня не станет силы перенести гнев и наказание Бога Всевышняго». Гавриил не взял персти, возвратился к Богу Всевышнему, пересказал ему слова земли. После сего Бог послал Михаила – мир ему; - но и он возвратился и пересказал те же самыя слова. Потом Он послал Исрафила – мир ему, - и этот возвратился и сказал, что он слышал тоже. Напоследок Бог послал Азраила – мир ему; - земля и его стала с заклинаниями удерживать; но Азраил сказал: «повеление Бога выше твоего прошения и заклинания», и взял персти с того места земли, на котором в нынешнее время стоит Кааба. За это Бог [6] поручил Азраилу вынимать души у людей. После того Всевышний Господь всемогущим своим словом из персти сделал тесто, составил образ человека и положил его между Меккой и Таифом; это продолжалось тридцать девять дней. В сороковой день Бог дал ему душу. О том, что Иблис (Диавол, арабское слово от греческаго *** ) не поклонился Адаму, что Адам ходил в рай и возвратился оттуда в здешний мир, мне к чему пересказывать? Оно всякому яснее луны и светлее солнца.

Адам, прожив в сем мире тысячу лет, перешел в тот мир. Слово Адам арабское слово. Арабы поверхность земли называют адим; Азраил не взял персти из внутренности земли, а взял ее с поверхности ея, потому и дано ему имя Адам. Прозвание ему Сафи-улла («чистосердечно преданный Богу»). У Адама, когда он умер, было детей сорок тысяч. Умирая, он поставил на своем месте сына своего, Сифа.

Посла Адама Всевышний Господь поставил пророком Сифа. Он, прожив девятьсот двенадцать лет, перешел в чертоги райские. Имя Сиф значит дар Божий, потому прозвание ему Гибят-улла. Он также, при своей смерти, на свое место посадил сына Эноса.

Энос, выполняя закон своего деда Адама, прожил в здешнем жилище девятьсот двенадцать лет и перешел в другое жилище. Имя Энос значит правдивый, потому его называют Садик. При своей смерти, он поставил на свое место сына Каинана, дав ему много советов и приказаний.

Каинан восемьсот сорок лет ходил путем отца своего и, оставив на своем месте сына Малелеила, перешел к Богу.

При Малелеиле размножились сыны человеческие. Малелеил основал город в стране Вавилонской и назвал [7] его Сус. Он научил строить дома и заводить селения. Прежде него не строили домов, но жили в горных пещерах и в лощинах; он людям дал совет, чтоб они разселялись по земле, и везде, где найдут удобную землю, сеяли хлеб и заводили селения; народ так и поступал. Малелеил, прожив в сем мире, девятьсот двадцать лет, перешел в другой мир. При смерти своей, он посадил на свое место сына своего Иареда.

Иаред, прожив девятьсот шестьдесят лет, поставил на свое место сына Эноха и ушел в след за отцем своим.

Имя Энох есть сирийское слово. Арабы познания в вере, в философии и врачебном искусстве выражают словом дарс, потому они называют его Идрис («много сведующий»). Всевышний Господь поставил его для современников пророком: восемьдесят два года совершая должность пророческую, он призывал людей на путь правый. После того Азраил, по повелению Божию, пришел и, посадив Идриса – мир ему – на свои крылья, перенес его в рай: с того дня и до настоящаго времени он находится в раю.

По переходе Идриса в рай, сын его Мафусал заступил место отца и посвятил себя делам правосудия. Лета жизни его не известны. По прошествии многих дет, он поставил на свое место сына Ламеха и перешел к вечной жизни.

Ламех также много лет жил в здешнем мире, но число лет жизни его не известно; он, при смерти своей, поставил на свое место сына своего Ноя.

Когда Ною исполнилось двести пятьдесят лет, тогда Всевышний Бог избрал его в пророки и послал к современному ему народу: семьсот лет он склонял людей к принятию мусульманства; только восемьдесят человек, мужчин и женщин, уверовало. В продолжение семисот лет, он, приходя к людям миролюбцам, говорил: веруйте в [8] Бога; но кроме тех восмидесяти человек никто не уверовал. Сильно вознегодовав на людей неверующих, Ной молился Богу о погибели их. Архангел Гавриил явился ему и сказал: Всевышний Господь принял твою молитву, он восхотел в такое-то время потопить водою всех людей, живущих на лице земли. Бог повелел построить ковчег и научил как построить его. Пророк Ной вместе с теми, которые уверовали ему, построил ковчег. После того из земли выступила вода, с неба полился дождь. Пророк Ной взял по паре от всякаго рода птиц крылатых и зверей, ходящих на ногах, и вместе с уверовавшими вошел в ковчег; а все одушевленное на лице земли потонуло в воде. Напоследок земля, по повелению Всевышняго Бога, приняла в себя воду; ковчег остановился на горе Джуди, в стране Сирийской, вблизи города Мосула. В ковчег вошли они в первый день месяца Реджеба, а в десятый день месяца Мохаррема, по прошествии шести месяцев и десяти дней, вышли из ковчега. Они жили при подошве горы. Все они сделались больны: пророк Ной и жены его, три сына и три невестки были здоровы, а прочие люди отошли к милосердию Божию.

Потом пророк Ной разослал по земле трех сынов своих, каждаго в свою сторону: сына Хама послал в Индостан; сына Сима послал в землю Иран; сына Иафета послал в северную страну, и всем им сказал: кроме вас троих не осталось никого из потомков Адама; потому вы трое займете три страны света; когда размножатся ваши семейства, то каждый из вас заселяй свою землю.

Некоторые называют Иафета пророком, а другие говорят, что он не был пророк. Иафет, по распоряжению отца своего (с горы Джуди) перешел на берега Идиля и Яика, жил там двести пятьдсят лет и помер. У него было восемь сынов и потомство его многочисленно. Вот имена сынов его: Тюрк, Хазар, Саклаб, Рус, Минг, [9] Чин, Кеймари, Тарих. Иафет, поставив на своем месте старшаго сына Тюрка, сказал прочим сыновьям: Тюрка вы признайте государем и повинуйтесь ему.

Тюрка по преимуществу звали Иафетовичем. Он был человек образованный и умный. После отца своего, когда он обозревал земли, одна из них ему очень понравилась и он в ней поселился: эту землю называют ныне Иссиг-кюль. Он выдумал строить увеселительныя жилища. Некоторые из обычаев, существующие в Тюркском племени, хранятся с его времени. У Тюрка было четыре сына: первый Тутук, второй Хакяль, третий Берсаджар, четвертый Амлак. Тюрк, при смерти своей, поставив государем Тутука, сам отправился в далекий путь.

Тутук был прекрасный государь, умный и богатый; ввел многие уставы в жизнь Тюрков. Он бы современником Кейумурсу, первому государю персидскому. В один день он отправился на охоту и поймал дикую козу; когда, изжарив ее, ел, из руки у него упал кусок на землю; когда поднял его и стал есть, во рту почувствовал что-то приятное на вкус; а это произошло от того, что на месте, где приготовлялась пища, была соль. Таким образом Тутук стал солить пищу и от него началось употребление соли. Прожив двести сорок лет, поставил на свое место своего сына Ильча-хана и ушел в город, из котораго, как говорят, никто не возвращается, кто ни пойдет в него.

Ильча-хан царствовал много лет; попивши и поживши, он ушел за отцем своим, передав, при смерти, свое место сыну Диб-бакуй-хану.

Диб-бакуй, в имени котораго слово либо значит нижнее место, бакуй-старшина народный, также был государем много лет: видел улыбку друзей, видел слезы врагов, и после веселаго и многолетняго царствования, оставил свое место сыну Киюк-хану и ушел в город, из котораго никто не возвращается, кто ни пойдет в него. [10]

Киюк-хан, вступив на престол отцовский, несколько лет совершал дела правосудия, и, поставив в своей державе своего сына, Аланчу-хана, отправился в страну, куда идут все люди.

Аланча-хан много лет правил государством. О времени Ноя – мир ему! – до времени этого Аланчи-хана все потомки Иафета были мусульмане; при Аланче юрт улучшился, народ сделался богаче; но к ним идет пословица Узбекова: собака, если разжиреет, кусает своего хозяина. Когда у кого умирал любимый кто либо, то сын, или дочь, или брат делал похожую на него статую, и, поставив ее в своем доме, говорил: это такой-то из наших ближних; оказывая к нему любовь, первую часть от кушанья клали перед статуей, целовали ее, натирали мазями лицо, глаза и кланялись ей. Из таковых потерявшихся действий возникло идолопоклонство.

У Аланчи-хана было два сына, близнеца: старшему имя было Татар, младшему Монгол. Аланча-хан, когда состарился, разделил свои владения своим сыновьям. Оба брата провели жизнь свою в благополучии и счастии, не делая друг другу худого. Если Бог благоволит, то мы сначала будем говорить о Татаре, а потом скажем о Монголе.

Татар-хан и семь преемников, царствовавших после него.

Татар-хан, царствовав много лет, умер. Его сын, Бука-хан, заступив место отца, царствовал много лет и умер. После него Илиндча-хан занял место отца, и, несколько лет правил народом, скончался. Его сын Атли-хан, сделавшись после отца государем, несколько лет прожив в удовольствии и утехах, ушел в след за отцем своим. Потом сын его Атсиз-хан, заместив отца, несколько лет провел в войнах с врагами и на [11] охоте за зверями и ушел вслед за своим отцем. Потом сын его Орда-хан, сделавшись государем, в продолжение нескольких лет вино и кумыз пил, из китайской комки себе одежду кроил, и чрез глубокия воды смерти отправился в след за отцем своим. После него воцарился его сын Байду-хан, и несколько лет самодержавствовал.

С того времени как Монгол и Татар были государями, до времени Байду, не было вражды между сими народами. Потомки Монгол-хана царствовали в своем народе; потомки же Татар-хана царствовали в своем народе. Байду был неразсудительный, легкомысленный юноша: он вступил в вражду с преемниками Монгол-хановыми, и начал делать набеги на их владения, но тогда пришла смерть, схватила его за ворота и увлекла в след за отцем его.

После того заступил место отца Сююнч-хан; при Сююнуч-хане между монгольским и татарским народами возгорелся огонь вражды столь сильной, что, если бы вылили на него воду реки Аму, он не погас бы. Монголы всегда оставались победителями. Если Бог благоволит, мы, после истории Монголов, перескажем о делах Сююнуч-хана.

Глава вторая.

Монгол-хан и его преемники до Чингиз-хана.

Корень слова Монгол есть суть мунг-ул. Народ, уклоняясь от точнаго выговора, со временем стал произносить Монгол. Слово мунг, известно всем Тюркам, значит печальный; ул значит угрюмый, поэтому Монгол значит: печальный – угрюмый. В этом племени девять человек были царями: первый из [12] них Монгол-хан, последний Ил-хан. Шараф-эд-дин Езди в ведении к Зафар-наме говорит: в народе Тюркском есть обычай всякое дело приводить к числу девять; это употребление числа девяти произошло от девяти Монгольских ханов; также в начале книги сказано было: Всевышний Бог все сотворенное устроил по чинам: выше девяти он не сотворил никакого чина. Монгол-хан царствовал много лет; у него было четыре сына: первый Кара-хан, второй Уз-хан, третий Кюз-хан, четвертый Гюр-хан. Монгол-хан, поставив на свое место старшаго из своих детей Кара-хана, оставил здешнюю жизнь.

Кара-хан.

После своего отца он царствовал над всем народом. Лето он жил по горам Эр-Таг и Гер-таг, которыя ныне зовутся Улуг-таг и Кичик-таг; а когда наступает зима, он проводил время в Кара-куме и на берегу реки Сыр. При Кара-хане подданные его сделались столь нечестивы, что между ними не было ни одного мусульманина.

Рождение Угуз-хана.

У старшей жены Кара-хановой родился сын, котораго красота превосходила красоту луны и солнца. Трое суток он не брал груди матери; в каждую ночь дитя, являясь в сне матери своей, говорило: матушка! будь покорною Богу (мусульманкою); если ты не сделаешься мусульманкою, то я не буду кормиться твоею грудью и умру. Мать не противилась сыну и уверовала в единаго Бога. После того дитя кормилось грудью матери. Мать его никому не сказывала о своем сновидении и о том, что сделалась мусульманкою; она таила это потому, что Тюркский народ, со времени Иафета до Аланча-хана бывший мусульманами, с того времени, [13] как Аланча-хан сделался государем, разбогатев, стал рабом богатства, забыл Бога и был нечестивым. При Кара-хане он так ожесточился в нечестии, что сын, как скоро узнавал, что его отец сделался верующим, убивал отца своего; и отец убивал сына, когда узнавал, что он сделался мусульманином. В это время у Монголов был обычай сыну не давать имени, доколе ему не исполнится года. Кара-хан, когда его сыну прошел год, предложил народу угощение доения и сделал большой пир. Во время пира дитя принесли в собрание; Кара-хан сказал бекам: этому сыну нашему исполнился год: так какое имя дадите ему? Беки не успели еще ответить, как дитя выговорило: мне имя Угуз.

Одногодний ребенок в собранье вбежал,
Ясно, языком промолвив, сказал:
«Знайте, мне имя: Угуз-царь знаменитый.
«Верно то знайте все вы, чины имениты!»

Все бывшие на пиру, и большие и малые, услышав это слово ребенка, дивились и говорили: дитя само себе нарекло имя, лучше этого имени может ли быть? Назвали его Угуз и говорили: никогда не слышал и не видел, чтобы однолетнее дитя так говорило, и, гадая о его судьбе, предсказали, что он будет долголетен, очень богат, что ладонь у него будет ровна, что рукав его будет широк.

Когда Угуз начал говорить, то бегая непрестанно произносил: Аллах! Аллах! Всякий, кто слышал это, говорил: он дитя, не умея владеть языком, не смыслит, что говорит, потому что слово Аллах есть арабское, а из Монголов ни один отец не слышал арабскаго языка. Всевышний господь создал его любимцем, и свое имя положил ему в сердце и на язык. Когда Угуз пришел в юношеский возраст, Кара-хан сосватал за него дочь брата своего Гюр-хана. Угуз наедине сказал [14] девице: исповедуй Бога, который сотворил мир, тебя, нас, которому имя Аллах! делай только то, что он повелел. Но как невеста не согласилась на это, то он тотчас встал и лег на особом месте. По ночам не ложась с невестою, он днем не говорил с нею. Чрез несколько времени сказали Кара-хану: ваш сын не любит свою жену; не любя ее, он со дня женитьбы не ложится с нею в одном месте. Кара-хан, услышав это, сосватал за него дочь другого брата Кюз-хана. Угуз-хан и этой девице также предложил принять веру, но и она не согласилась; а потому и с нею вместе он не ложился. Прошло несколько лет после этих происшествий. Угуз-хан часто выезжал на охоту; однажды он на берегу реки увидел несколько девиц, которыя мыли белье; между ними была также дочь Уз-хана, брата отца его: он поопасся послать к ней человека для переговора с нею, дабы тем не открылась тайна, а потому сам, отозвав ее в сторону, говорил ей, заклиная ее хранить тайну: «отец мой брал за меня двух девиц; я не любил их потому, что я мусульманин, а они обе неверныя, и когда я каждой из них говорил: будь мусульманкою! Они не соглашались; если ты сделаешься мусульманкою, то я тебя возьму за себя». Девица отвечала: «в какой вере ты будешь, в той буду и я». После того Угуз-хан переговорил с отцем своим и Кара-хан, сделав большой пир, взял дочь Уз-ханову за Угуз-хана. Она сделалась мусульманкою и Угуз-хан очень любил ее.

После этого прошло много лет. В один день Угуз-хан отправился в удаленное место на охоту; Кара-хан созвал к себе своих родственников и невесток, предложил им явства и в продолжение беседы спросил у своей жены: какая тому причина, что Угуз после взятую жену любит, а прежния две жены ему постылы? Жена его отвечала: не знаю; сами невестки лучше знают это. Когда хан спросил о том невесток, тогда старшая из них [15] сказала: сын ваш мусульманин; нам обеим он советовал быть мусульманками, но мы не согласились; а младшая ваша невестка мусульманка, за то сын ваш очень ее любит. Кара-хан. Когда услышал эти слова, то призвал к себе беков своих, и, посоветовавшись с ними, решил Угуза схватить на охоте и убить, и послал человека по своим владениям с приказом, чтобы скорее люди собирались, ибо он выедет на охоту. Младшая жена Угуз-хана, узнав этот умысел Кара-хана, отправила человека к Угуз-хану. Как скоро пересказано было все Угуз-хану, он также отправил к народу человека с словами: «отец мой собирает войско для того, чтобы убить меня; кто держится меня, пусть идет ко мне; кто держится отца моего, пусть пристает к нему». Многие из народа пошли к Кара-хану; не много людей пришли к Угуз-хану. У братьев кара-хановых было много сынов; никто не предполагал, что они отстанут от Кара-хана, но все они перешли к Угуз-хану. Угуз-хан назвал их Уйгурами. Слово уйгур принадлежит тюркскому языку: оно, как всем известно, значит союзник. Так говорят: молоко сселось, сют уйюди: когда молоко сделалось айраном, тогда части его отделены одна от другой; но когда сседаются уйюган сливки, или сметана, тогда части его между собою соединяются. Подобным образом говорят: я в молитве присоединился к имаму, имамга уйюдим; т.е. когда имам садится, то садится и молящийся с ним; если тот встает, то и этот встает: а это не есть ли союз? Когда они пришли к Угуз-хану и крепко схватились обеими руками за полы одежды его, Угуз-хан назвал их Уйгурами, т.е. союзниками, приверженцами. Угуз-хан и Кара-хан вывели свои полки и сразились между собою. Всевышний Господь даровал победу Угуз-хану; Кара-хан обратился в бегство. В битве Кара-хану в голову вонзилась стрела; но не знали, кто ее пустил; Кара-хан от этой раны умер, а Угуз-хан вступил на престол отца. [16]

Ханствование Угуз-хана.

Угуз-хан пригласил всех своих подданных к мусульманству: тем, которые сделались мусульманами, он покровительствовал, а преследовал тех, которые не принимали мусульманства; отцев он придавал смерти, а детей их делал рабами. В то время много было владений кроме тех, которые зависели от Кара-хана. В каждом большом владении был особый государь: ему подчинены были малыя области; области Кара-хана, исповедывавшия мусульманство, присоединились к Угуз-хану, а небывшия мусульманскими, отошли к другим ханам.

Угуз-хан каждый год вел войны с живущими в юрте монгольском и оставался победителем. Напоследок все их взял; некоторые из них, спасая себя бегством, подчинились хану татарскому. Татары то время жили близ Джурджита. Джурджит есть большой юрт; городов и селений в нем много; он находится на северной стороне Китая, который Индийцы и Таджики называют Чин. Угуз сделал нападение на Татар; хан их с многочисленным войском вступил в битву с ней, но Угуз одержал верх и истребил его войско.

Войску Угуз-хана досталась столь великая добыча, что всей нельзя было навьючить на лошадей, их не достало для этого. В войске был один хороший, прекрасный человек, он придумал сделать телегу (арбу); по образцу ея все сделали телеги, и, наложив на них добычу, повезли домой. Телегу назвали канг: прежде не было слова этого, как не было и самой телеги. Ее назвали канг потому, что когда на ней ехали, то она производила скрип: канг, канг, а изобрателя ея назвали Кангли. Весь народ Кангли от этого человека происходил.

В продолжение семидесяти двух лет Угуз-хан вел войны с татарами, хотя Монголы и Татары были одной [17] кости. На семьдесят третьем году он всех их подчинил своей воле и сделал мусульманами.

После того он завоевал Китай, завоевал Джурджит и также Тангут, который Таджики называют Тибет. После того он покорил Кара-Китай, который также большой юрт: жители его так-же как и Индусы, чернаго цвета.

Между Индостаном и Китаем, по берегу Океана, на зимнем востоке или на юго-востоке летнем от Тангута, на той стороне Китая, на берегу моря, в цепи больших гор, было много народов. Государя этой страны звали Ит-берак. Угуз-хан против него выступил в поход со своею конницею; произошла битва; Ит-берак-хан победил, Угуз обратился в бегство. По эту сторону того места, где происходила битва, протекали две большия реки; между сими реками, остановившись на несколько дней, он собрал остатки разсеяннаго войска.

У великих государей, когда они отправляются в далекий путь, есть обычай брать с собою своих жен; таким же образом отправлялись и некоторые нукеры. При Угуз-хане был княжь, который также отправился на войну с женою. В битве он пал, а жена его спаслась и, вслед за ханом, пришла в его стан между двумя реками. Она была беременна; ей настала пора родить, а как время было холодное и дома, куда бы ей приютиться, не было, то она родила сына в дереве, у котораго внутренность сгнила. Когда об этом донесли хану, он сказал: его отец в битве пал при мне; о это не беда! взял к себе этого мальчика и назвал его Кипчак. На старинном тюркском языке дуплистое дерево называли кипчак; а так как это дитя родилось в дупле дерева, то его назвали Кипчак. В нынешнее время дуплистое дерево называют чабчак: простолюдины, по неповоротливости языка своего, вместо буквы к произносят в сем слове ч и вместо кипчак говорят чапчак. Хан при себе воспитал этого [18] мальчика. Когда он достиг юношеских лет, народы Урус, Авлак, Маджар, Башкурд возмутились; хан, поручив Кипчаку много народа и нукеров, послал его в эту страну, на берега рек Дона и Итиля. Дон и Итиль имена двум большим рекам. Триста лет он царствовал в этой стране. Все народонаселение Кипчакское произошло от него. Со времени Угуз-хана до Чингиз-хана на берегах трех рек, Дона, Итиля и Яика, не было другого народа кроме Кипчакскаго. Около четырех тысяч лет они жили в сих странах: потому сии страну зовут Дешти-кипчак.

Угуз-хан, по прошествии семи лет после того, как был разбит Берак-ханом, опять предпринял поход против Берак-хана, в битве разбил его и велел его умертвить; завладевши юртом его, он, не тревожа мусульман, избил тех, которые не веровали в Бога, взяв в плен детей их и обратно прибыл домой.

Поход Угуз-хана в Туран и Индостан.

Угуз-хан, собрав войско в областях Монгольской и Татарской, выступил к Телашу и Сираму. Цари Ташкендский, Самаркандский и Бухарский, выставивши войско, не могли с ним ратовать, искали себе защиты в больших городах и надежных крепостях. Угуз-хан сам осадил Сирам и Ташкенд и взял их, а к Туркестану и Андеджану послал сынов своих, они в шесть месяцев Туркестан и Андеджан подчинили власти отца. Угуз-хан над всеми оными областями поставил даругу и пошел к Самарканду. Завоевав Самарканд и поставив над ним даругу, выступил к Бухаре. По взятии Бухары, отправился к Балху; завоевав Балх, пошел на область Гур. Была зима, время было самое холодное; в горах Гура выпал большой снег и войско отказывалось итти, но Угуз-хан, [19] дав приказ, чтобы никто не отставал от него, шел далее и взял Гур.

С началом года, когда наступила весна, он сделал счет войску: нескольких человек не доставало. При распросе о них, никто о них не знал; чрез несколько дней эти люди пришли служить хану. Когда он спросил их о их состоянии, они отвечали: «нас несколько человек следовало за войском, но в горах, когда в одну ночь выпал глубокий снег, мы не могли итти и на этом месте остановились; наши кони, верблюды все издохли; по наступлении весны, мы пешком пришли сюда». Хан сказал: «эти люди пусть называются Карлык». Народ Карлык происходит от их рода.

Выступив отсюда, он взял Кабул и Газнин, и пошел на Кашмир. В то время государем Кашмира был Ягма. Неприступныя горы и большия реки покрывают Кашмир; Ягма, в надежде на неприступность местности, вздумал сопротивляться Угуз-хану. Целый год были между ними битвы; с обоих сторон пало много людей. Наконец Угуз-хан взял Кашмир и велел убить Ягму; войско его все было истреблено. Пробыв там несколько времени, он чрез Бедехшан возвратился в Самарканд, а отселе отправился в Монголию и прибыл восвояси.

Поход Угуз-хана в Иран (Персию), Сирию и Египет.

Пробыв на месте один год, Угуз-хан во второй год велел своим подданным готовиться к походу в Иран (Персию) и к военным трудам на несколько лет. На следующий год он выступил и прибыл в город Телаш.

Позади ханскаго войска были оставлены люди для того, чтобы собрать всех усталых, голодных, сбившихся с дороги, потерпевших какую либо утрату. Эти люди привели [20] к хану одного семейнаго человека, отставшаго от войска. Хан спросил его: почему ты отстал? он отвечал: по недостатку у меня вьючнаго скота я шел за войском; жена моя была беременна и родила; у матери от голода не было молока для кормления ребенка. На берегу реки я увидел, что шакал поймал фазана; я палкою бросил в шакала; шакал убежал, оставив фазана: я взял эту птицу, изжарил и ею кормил жену мою. Оставленные вами люди нашли меня и сюда представили. Хан, дав этому бедняку лошадь, хлеба и другия потребныя вещи, уволил его от похода, сказав: кал ач! «оставайся, голодный»! – От его рода произошел народ Кал Ач; в нынешнее время его называют Халадж. Из этого народа многие живут в Мавераннагре, среди племен Аймак; их много в Хорасане и Ираке.

Чрез Телаш Угуз-хан пришел в Самарканд и Бухару. Переправясь через реку Аму, вступил в Хорасан. В то время в юрте Иранском не было хорошаго государя; Кейумурс умер, а Гушенга еще не возвели на царство. Это время Арабы называют «Мюлюк-у-т-таваиф», удельные царьки, т.е. в каждом народе был свой начальник; а Тюрки называют это время «правлением черных ханов», т.е. в каждом семействе простолюдин был ханом, а потому в каждом доме был свой хан. В таком состоянии в это время был юрт Иранский. Угуз-хан завладел Хорасаном; вышед из него, он занял Ирак-аджем Ирак-араб, Адзербайджан, Армению, Сирию до Египта. Он подчинил себе все оныя государства, некоторыя из них смирив оружием, другия договорами склонив к подданству.

Угуз-хан, находясь в Сирии, одному из своих слуг тайно дал золотой лук и три золотыя стрелы и сказал: поди, в пустыне на востоке, в таком месте, где не ступала нога человеческая, зарой лук в землю, один [21] конец его выставив наружу, а стрелы отнеси на западную сторону и положи их так же, как положен лук. Этот человек сделал так по царскому повелению. По прошествии одного года после сего события, он призвал к себе трех старших сынов своих, Кюна, Айя и Юлдуза, и сказал им: «я теперь нахожусь в чужом юрте, дел у меня много, отправиться на охоту я не могу; но я слышал, что на восточной стороне в такой-то пустыне много дичи: вы с своими нукерами отправьтесь, поохотившись, возвращайтесь!» После того он призвал трех меньших своих сынов, Кюка, Тага и Тингиза, и, сказав им тоже, что говорил старшим им братьям, послал их в западную сторону. Чрез несколько дней три старшие его сына принесли пред хана много дичи и вместе золотой лук, а три младших сына принесли к хану много пойманных зверей и вместе три золотыя стрелы. Вдобавок к мясу пойманных зверей приказав изготовить разных кушаний, он созвал на пир народ; гадал о найденных луке и стрелах и обратно отдал их детям. Три старшие сына его, переломив лук, разделили его между собою; а каждый из трех младших сынов его взял по стреле. Проживши много лет в завоеванных странах, Угуз-хан уничтожил врагов, облаготворил друзей, и во всех областях, которых голова Сирам, а ноги Египет, поставив правителей, возвратился в свой юрт.

Пир, данный Угуз-ханом.

Угуз-хан, радуясь что он с своими детьми и народом совершил поход здраво и благополучно, сделал приготовления к большим пирам. Для того велел построить дворец, обложил золотом концы всех дерев украсил их рубинами, яхонтами, изумрудами, бирюзою и жемчугом. В описании этого здания заключаются стихи: [22]

Дом воздвигнул из злата Великий Властитель
Дом, красотою равный небесным чертогам.

К пиру он велел заколоть девятьсот лошадей и девять тысяч овец; велел сделать из сафьяна девяносто девять сосудов; девять из них велел наполнить вином, а девяносто кумызом, и созвал всех своих нукеров.

Угуз-хан шести сыновьям своим, дав умные советы и сделав мудрыя наставления, роздал области, города, села и стада. Это высказано в следующих стихах:

Угуз на пиру показал свою щедрость
Любовь изъявил он к шести сыновьям,
За то, что они, помогая отцу,
И храбрость и ум в делах показали,
Усердно ему помогали
И в битвах делили труды.

После того он роздал своим нукерам города, области, селения соразмерно заслуг каждаго, оказанной в управлении, в военных походах. А сыновьям своим сказал: «вы, тои старшие брата, нашли золотой лук и, изломав его, разделили между собою: пусть ваше имя будет Бузук. Ваши дети и потомство будут называться также Бузук от сего дня и до кончины мира. Три младшие сына, нашедшия три золотыя стрелы, пусть называются Уч-Ук. Потомкам, от них происшедшим, будет имя Уч-Ук, отныне и до кончины мира. Находка вами лука и стрел совершилась не по человеческому устроению, но по Божию. Прежде нас умершие люди царя уподобляли луку, а себя стрелам, потому что из натянутаго лука в которую сторону пущена будет стрела, туда она и летит. После моей смерти на престол мой должен возсесть Кюн-хан. После него из рода Бузука кто будет способен к царствованию, того народ пусть и ставит царем; до скончания века лучший из Бузуков да избирается в цари. Прочие [23] из них путь садятся при хане на правой стороне; а Уч-Учки пусть садятся на левой стороне, до скончания мира усердно служа первым». – Угуз-хан, царствовав сто шестьдесят лет, отошел к милосердию Божию.

Царствование Кюн-хана, старшаго сына Угуз-ханова.

В поколении Уйгуров, как его назвал Угуз-хан, у одного белобородаго старца был сын по имени Иркил-ходжа: он был везирем и поверенным Угуз-хана, во все время его царствования, человек умный, разсудительный и все знающий. Кюн-хан также его поставил везирем и до своей смерти поступал по его советам. Иркил-ходжа жил очень долго. Однажды, когда хан был один, он сказал ему: отец твой в продолжение ста шестидесяти лет, в зной летний не сидел в тени шатра, в холод зимний не скрывался в дому, но мечем завоевал много государств и оставил их вам шестерым. Если вы шестеро и все ваши дети будете жить согласно между собою, то на долгия лета и многие дни владения ваши не отойдут от власти вашей. Но если вы не будете согласны между собою, то от вас отойдут и приобретенныя вами и родовыя владения, погибнет и недвижимое и движимое владение. Кюн-хан сказал: вы отцу моему всегда были советником; теперь вы какое дело ни одобрите мне, оставшемуся без отца, я его исполню. Иркил-ходжа сказал: после Угуз-хана осталось много государств, городов, областей, недвижимаго и движимаго имения; а у вас шести братьев по четыре сына, и всех двадцать четыре царевича. Опасаюсь, чтобы, при множестве лиц царскаго дома (я не разумею здесь вас шестерых), не рушилось взаимное ваше согласие из мирских выгод. [24]

Злато, именье, одежда, стада
Пусть отмечаются знаком у вас:
Будет у каждаго свой знак – тамга.
Эти тамги заменят имена и прозванья.
Всякий, по ним зная долю свою,
Руку удержит от похищенья чужого.
Каждый, кто род свой от вас поведет,
Пусть поступает по силе устава сего.
Выслушав слово Иркиля-ходжи,
Кюн одобрил совет разумнаго старца

Кюн-хан, благосклонно приняв совет Иркил-ходжи, созвал большой курултай. Когда собрались на него все, и сановники и простолюдины, он роздал царевичам оставшееся после Угуз-хана богатство, владения, области, движимое и недвижимое имение, соответственно праву каждаго из царевичей – большим по большой доле, меньшим по меньшей доле. Эти двадцать четыре сына были от законных жен, но кроме их были сыновья от наложниц: он также им дал части соответственно их достоинству.

После того он велел убрать золотой дом, который выстроен был по повелению Угуза: велел поставить на правой стороне шесть белых шатров, и на левой стороне шесть белых шатров; также велел поставить на правой стороне дерево в сорок саженей, и к вершине его прикрепили золотой значек, и на левой стороне велел поставить дерево в сорок саженей, к вершине котораго прикрепили серебряный значек. Потом, по ханскому распоряжению, Бузуковичи с своими нукерами, скача на конях, стреляли в серебряные значки и попадавшим в цель он давал большия награды. Кюн-хан, подражая отцу своему, велел заколоть девятьсот коней и девять тысяч [25] овец, налить вина в девять сафьянных сосудов и в девяносто сафьянных сосудов кумыса. Сорок суток пировали и веселились.

Имена сынов и внуков Угуз-хановых.

У Угуз-хана было шесть сынов: старшему из них имя Кюн-хан, второму Ай-хан, третьему Юлдуз-хан, четвертому Кюк-хан, пятому Таг-хан, шестому Тингиз-хан. У каждаго из них было по четыре сына: одни из них родились от законных жен, другие от наложниц; их здесь мы перескажем.

У Кюн-хана четыре сына: первый Калы, второй Баят, третий Алка-уйлы, четвертый Кара-уйлы.

У Ай-хана четыре сына: первый Язир, второй Ябир, третий Дудурга, чертвертый Дукер.

У Юлдуз-хана четыре сына: первый Ушар, второй Курнук, третий Бегдали, четвертый Каркин.

У Кюк-хана четыре сына: первый Баяндур, второй Бачина, третий Джаулдур, четвертый Чени.

У Таг-хана четыре сына: первый Салур, второй Аймур, третий Алаюн-атлы (Ала-юнтли), четвертый Узгар.

У Тингиз-хана четыре сына: первый Икдур, второй Бекдуз, третий Ава, четвертый Кынык.

У каждаго из шести сынов Угуз-хановых было еще, сверх поименованных, по четыре сына, рожденных от наложниц; вот имена их, только неизвестно, кто из них чей был сын: Кене, Кюне, Турбатлы, Герайлы, Султанлы, Оклы, Кюкли, Сючлы, Герасанлы, Юрунчи, Джамчи, Турумчи, Кой, Сюклы, котораго в нынешнее время называют Сюрхи, Кюрчик, Сяварчик, Карачик, Кузгурт, Киргиз, Тавкин, Лала, Мурда, Шуй, Саир.

Значение имен двадцати четырех внуков Угуз-хановых: Колы значит крепкий; Баят значит счастливый; [26] Алка-уйлы значит приятный; Кара-уйлы значит жителя на всяком месте, где только будет жить; Язир значит господин народов; Ябир значит низлагающий все встречающееся; Дудурга значит завоеватель и хранитель владения; Дукер значит круглый; Ушар значит быстро делающий; Кунук значит старший; Бекдаи значит обильный благами; Кыркын значит деятельный; Баяндур значит счастливый; Бачина значит старательный; Джаулдур значит знаменитый; Чени значит герой; Салур значит имеющий меч; Аймур значит величайший богач; Алаюн-атлы значит имеющий пегаго коня; Узгир – совершатель прекрасных дел; Икдур значит великий; Бекдуз значит услужливый; Ава значит высокостепнный; Кынык значит славный.

Кюн-хан царствовал семьдесят лет; отходя к милосердому Богу, он возвел на свое место своего брата Ай-хана.

Царствование Ай-хана

Ай-хан был человек прекрасный, умный, твердый, образованный; он, руководствуясь советами своего отца и старшаго брата, в продолжение многих лет шел путем, который был проложен отцем его и наконец отошел к милосердию Божию.

Юлдуз-хан

Он был также прекрасный государь, но мы наверно не знаем, в каком родственном отношении был он к Ай-хану: внук-ли или побочный брат ему. У Ай-хана был младший брат, по имени Юлдуз, но не этот хан: кто бы он ни был, только он был из рода Угуз-ханова. Царствовав несколько лет, он назначил на престол после себя своего сына Менгли и потом умер. [27]

Менгли-хан

Менгли-хан был также прекрасный государь; он несколько лет ел также мясо, пил кумыз, ходил в одежде из белых горностаев и черных соболей; обнимал прекрасных как луна и солнце; ездил на рысаках, бегучих как ртуть, быстрых как ветер, летал, куда влекло сердце его, и ушел в другой мир, посадив на своем месте сына Тингиз-хана.

Тингиз-хан

Тингиз-хан также много лет царствовал; он жил долго; состарившись, поручил царство сыну своему Иль-хану и, несколько лет послужив Богу, умер.

(Взаимная вражда Монголов и Татар)

Иль-хан

Иль-хан был государем Монгольскаго народа. Прежде мы говорили, что девятым ханом Татарским был Сююнуч-хан: Иль-хан и Сююнуч-хан были современники. Между ними происходили непрестанныя битвы и грабительские набеги. Иль-хан оставался победителем, потому Сююнуч-хан, отправив посла, с большими подарками, к Киргизскому хану и обещав еще большия впоследствии, склонил его к союзу с собою. Страны Татар были многолюдны; жителей в них было более, нежели во всех Монгольских поколениях, но как один род непрестанно с другими вел междуусобныя войны, то Монголы их преодолевали; в Тюркских волостях не было ни одной, где бы не раздавался голос Монгола, куда не доставала бы рука его, потому все волости стонали от Монгольских притеснений. Сююнч-хан, подружившись с Киргизским ханом, разослал [28] по всем волостям послов с приказанием, чтобы на помощь ему народ в такой-то день собрался на известном месте, дабы отомстить Монголам за зло, ими сделанное. Жители означенных стран, собравшись в одно место, пошли на Монголов. Монголы, собрав в одно место свои кибитки и имение, окопали кибитки рвом. Сююнуч-хан напал на них и, в продолжение десяти дней, выступал в битвы с ними, но каждый день Монголы одолевали. В один день ханы и беки под начальством Сююнуч-хана, в потаенном месте составил общий совет и говорили: сколько мы не ухитряемся против Монголов, но дела наши идут худо. Поэтому на следующее утро они привели в исполнение следующую придуманную хитрость: войско их, как бы ослабленное битвами, обратилось в бегство, бросило тяжести и худшее имение, и стало удаляться; Монголы, не зная, что их выманивают в битву, пустились их преследовать и настигли их; Татары, увидевши Монголов, воротились, стали в боевой порядок, сразились, победили и совершенно истребили Монголов. Как кибитки Монголов были все собраны в одно место, то Татары захватили их со всем богатством, так что ничего не было спасено: все большие из пленников избиты мечом, а молодые сделаны рабами; каждый взял по одному пленнику; из Монголов не осталось ни человека, а оставшиеся в живых исправляли должность прислужников, и к какой волости принадлежал его господин, по оной и тот стал называться: одним словом, в мире не осталось ни одного Монгола.

Переход Кыяна и Нюгуза в Эркене-кон и основание там юрта

Когда Сююнуч истребил Монголов, дети Иль-хана, которых было много, все погибли в битвах. У Иль-хана был младший сын по имени Кыян, в тот год он его [29] женил; у младшаго брата Иль-ханова был сын, по имени Нюгуз, одних лет с Кыяном, также в том году женился. Оба они попали в руки людей из одного коша. По прошествии десяти дней, ночью они оба с своими женами сели на коней и бежали и приехали в юрт. По прибытии в юрт, они нашли в нем более, нежели четвертую часть разнаго скота, и советуясь, между собою, говорили: если мы войдем в сношение с жителями, то они на всех четырех сторонах будут нам врагами; если мы, не выходя никуда, останемся в своем юрте, то нам нельзя будет не встретиться с кем-нибудь, на дороге-ли, на месте-ли; так лучше того и другого сделаем, если в горах отыщем себе такое место, куда никому нет дороги. И так они, взявши свой скот, пошли в горы; среди горных утесов пробираясь по дороге, пробитой горными баранами, пробились на гору и стали на верхнем уступе ея. Осмотревшись хорошенько вокруг себя, они увидели, что туда не было другой дороги кроме той, по которой пришли они: дорога эта была такова, что верблюд или конь с большим трудом мог проходить по ней, и, при одном неверном шаге, мог пасть и разбиться. Посреди же гор была безпредельная площадь, где текли реки и ручьи, было много разных плодовых дерев, разнообразные виды трав. Поселившись в этой земле, они воздали благодарение Богу. Зимою они питались мясом стад своих, весною пили молоко их, из кож их делали одежду. Это место назвали они Эркене-кон. Эркене значит горная цепь, а кон значит острый. В горах был снег.

У обоих их было много детей и большия семейства: у Кыяна было больше детей, у Нюгуза меньше. Кыянов род назвали Кыят; Нюгузов род носил два имени: некоторые из них называли Нюгуз, других Дурлигин. Кыян значит поток, который с силою стремится из горы вниз. Иль-ханов сын был человек сильный, быстрый, [30] потому его назвали Кыяном. Кыят есть множественное число слова Кыян. Дети этих двух человек много лет жили в Эркене-коне; ладонь их расширилась, бока их раздались: каждое семейство сделалось особливым аймаком и носило имя своего родоначальника; если Бог позволит, мы будем говорить о всех их. Аймак значит кость; тюркскаго народа люди, спрашивая кого нибудь, говорят: из какого ты аймака? т.е. какой ты кости (рода)?

Более четырехсот лет жили они в Эркене-коне, стада скота их так размножились, что им стало тесно. Потому они, собравшись в одном месте, сели и советовались между собою. Тут они говорили: от отцев наших мы слышали, что вне Эркене-кона есть обширныя земли и хорошия сельбища, которыя прежде были нашим юртами; Татары, с другими поколениями, истребив наши роды, завладели нашими юртами. Слава Богу, в настоящее время наши головы не таковы, чтобы нам, боясь врагов, прятаться в горах. Поищем дороги из-среды горы и перейдем отсюда: кто захочет быть другом нашим, с тем и мы будем в ладу, а с врагами будем бороться. Все они, считая эти слова разумными, стали искать дороги для выхода, но не находили ея. Тут один кузнец сказал: в таком-то месте есть железная руда: гора изменится в долину, если в ней растопить железо. Они пошли, осмотрели место и согласились на умное мнение кузнеца. На плечах наносили дров и углей и на широте горы положили слой дров и слой угольев, завалили ими вершину горы, и уступы боков ея, и скаты ея, и, сделав из кож семьдесят мехов, на семидесяти местах поставили их и стали сильно дуть. Когда всемогуществом Божиим огонь возгорелся, гора расплавилась и растекла, открылась дорога такая, что мог пройти навьюченный верблюд. Несколько дней и ночей они выбирались из гор. С этого времени у Монголов вошло в обычай праздновать этот день и класть в огонь кусок [31] железа и его раскаливать. Прежде хан, взяв клещами железо, кладет его на наковальню, ударяет по нему молотком, и потом князья его. Этот день много почитают как день в который они, вышедши из теснины, возвратились в юрт праотцовский. В то время государем Монголов был Бурте-чино, из рода Кыянова, из поколения Курлас. Он во все области разослал послов с известием о выходе своем из Эркене кона. Некоторыя из них явились к ним дружелюбными, другия враждебными. Татары стали с ними во враждебныя отношения. Оба эти народа, Татары и Монголы составили ополчения и вступили в битву; Монголы, одержав победу над Татарами, взрослых из них истребили мечем, малолетних сделали рабами. Так чрез четыреста пятьдесят лет Монголы отомстили за кровь свою и за имение свое и стали жить в юрте прадедов. Из Тюркских поколений, живущих на сих местах, не было ни одного многочисленнее и многолюднее Татар; Монголы, возвратившись из Эркене-кона, поразили Татар и, занявши отцовския земли, стали господствовать во всех Татарских областях. Татары некоторых областей, отдавшись под защиту Монголов, хотя не омонголились, но, соединившись с Монголами, сами себя называли также Монголами.

Перечень Тюркских и Монгольских поколений

Историю Монгольских и Тюркских поколений, их происхождение, имена и прозвания описал Ходжа-Рашид Казвини. Он говорит: «из династии государей рода Чингиз-ханова, царствовавших в Иране, первый принял мохаммеданскую веру Газан – да будет над ним милость Божия! – сына Аргуна – сына Абака-хана, сына Гулагу-хана, сына Тулы-хана, сына Чингизханова. Сделавшись государем и избрав себе место в подножие трона, он призвал меня пред лице своей благосклонности [32] и сделал везирем, вручив мне управлением всем Иранским царством. По прошествии одного года, он в одно время призвал меня к себе и сказал: «Слава Богу, мы сделались мусульманином!»Со времени прибытия сюда из Монголии моего деда, Гулагу-хана, прошло два или три года; Монголы, которые после нас родятся, забудут язык, слова, земли, области, поколения свои и не будут знать. Племен в Монголии много, некоторыя из них от Монгольской кости, некоторые не Монголы. Все это ты узнай и опиши». Когда он дал это повеление, я сказал: одному одно дело сделать можно, но вы возлагаете на меня большой труд. Хан сказал: кроме тебя никто не может исполнить это дело. У нас есть книги, написанныя на монгольском языке: есть люди, помнящие происшествия, которыя не описаны».Поэтому ко мне представили до шести человек из Монголов, знающих древний монгольский язык. При хане был также высший сановник, бек, по имени Булад, прозывавшийся Чингисанг. «Лучше тебя, сказал ему, в настоящее время никто не знает первоначальных событий в Монгольском племени; также ты знаешь Монгольский язык и читаешь книги на оном», и хан дал повеление, чтобы Булад Чинсанг Бегадир был начальником этого комитета. Тогда был семьсот второй год хиджры (1302 Р.Х.). Написав летопись, я назвал ее «Историческим сборником». Это историю теперь предо мною убогим. Кроме ея, у меня под рукою семнадцать исторических сочинений о Чингизе, о которых я говорил еще в начале моего сочинения; по ним я составляю это сочинение. Так называемые писцы, люди с небольшим образованием и смыслом, составляя рукописи этих книг (в продолжение трехсот семидесяти двух годов после Рашид-эд-дина, было написано наверно до двадцати или тридцати экземпляров его творения), в каждой новой рукописи исказили многия слова; во всякой летописи третью часть или половину испортили. [33] В летописях наименование гор, рек, мест, имена лиц на Монгольском и Тюркском языке; писцы, переписывавшие те сочинения, будучи Персиянами или Таджиками, не знали ни Монгольскаго, ни Тюркскаго языка. Какого-нибудь Таджика если дней десять учить выговаривать имена Монгольския, он не выучится, то как он напишет их? Меня убогаго Всевышний Господь в такой мере наделил знанием языков Тюркскаго и Персидскаго, их наречий и терминов с условными значениями, что в нынешнее время между Тюрками и Таджиками не найдется человека, которому бы дано было столько, сколько мне; сверх того, по некоторым делам, я отправлялся к Калмыкам, прожил там год, хорошо изучил язык, обычаи и техническия слова Монгольские. Эту летопись я изложил на Тюркском языке, дабы ее знали все, хорошие и плохие из людей. Притом по тюркски я так излагал, что и пятилетний ребенок может понимать меня; чтобы быть ясным, я не примешивал слов из наречия Тюркско-Джагатайскаго, из языков Персидскаго и Арабскаго. У меня на сердце есть желание изложить эту книгу на Персидском языке, если позволит это Бог и не придет за мной ангел смерти. Но обратимся к историческому рассказу, от котораго я уклонился, говоря так много о себе, и во-первых перескажем то, что знаем о племенах не-Монгольских; потом, если Бог благоизволит, будем говорить о Монголах.

Тюркские поколения.

В истории об Угуз-хане мы сказали, что в земле Тюркскаго племени находится пять поколений, носящее общее имя Тюрков: Уйгуры, Кангли, Кипчак, Кал-ач, Карлык.

Дети Угуза, не отделяясь от Тюркманов, занимали Мавераннагер и Хорасан. [34]

Кипчаки

Кипчаки жили между реками Доном, Волгою и Яиком.

Кангли.

Кангли жили вместе с Тюркманами; перешедши в область Тюркманов, они поселились на берегах Иссык-кюля, Джулы и Телаша, здесь жили много лет. Один из государей Ургенча, Тукуш-хан взял за себя дочь одного Канглийскаго вельможи, которой имя было Тюркян. От нея родился Султан-Мохаммед, харезмский шах. Султан-Мохаммед был великий государь. Владения его простирались с одной стороны до Индостана, с другой до Андеджана и Туркестана, на третьей стороне до Арабистана, на четвертой до Рума; столицею его был Ургенч. Из Канглийскаго народа все, бывшие в близком родстве с его супругою, переходили на службу Султана. Принимали мусульманскую веру и получали должности. Старший родной брат государыни Тюркяни, по имени Хаммар-тегин, перешел на службу Султану, сделался мусульманином: Султан дал ему должность Даруги в Ургенче. Сын младшаго брата Тюркянина отца, Инальчик, перешед к Султану, принял мусульманство, и Султан пожаловал ему область Туркестанскую, где он и был правителем. С этого дня, говорил ему Султан, тебя никто не должен звать Инальчиком; но да зовут Гаир-ханом. Когда из Канглиев один прекрасный человек, по имени Кюк, пришел к Султану, он, назвав его Кюк-ханом, отдал ему Бухару. Всех Канглиев, перешедших к Султан-Мохаммеду, харезмскому шаху, и сделавшихся слугами его, было до шестидесяти тысяч. В Джуде и Телаше осталось их также до десяти тысяч семейств. Чингиз-Хан, во время нашествия на Телаш, всех живших там Канглиев захватил и [35] истребил все юрты. Канглиев ныне уже нет, как и народа того, который составлял царство Харезмское. Скитавшиеся в этом царстве Канглии, в последующее время, соединились между собою и представляют в себе остаток преждебывшаго поколения.

Поколение Карлык

Карлыки, основавши свое жительство в высоких горах Монголии, занимались земледелием; у них было также и скотоводство; поставив одного лучшаго из среды себя человека государем себе, по смерти его они опять избирали кого-нибудь. Их было не много: в лучшее время их считалось до двух тысяч семейств. Около четырех тысяч лет они жили в этом обиталище, до того времени, как Чингиз-хан, сделавшись государем Монголии и подчинив себе власти другие народы, послал к Карлыкам Барлас Кублая Нойяна с требованием покорности ему. В то время государем Карлыкским был Арслан-хан. Он вместе с Кублай Нойяном отправился к Чингиз-хану с большими дарами, в главе которых ставил свою дочь. Представясь хану он поклялся до своей смерти преклонять свою выю к служению хану, который также одну из дочерей своего семейства выдал за него и, обещав ему свою защиту и покровительство, позволил ему возвратиться в свою землю. Тут Чингиз-хан, обративши взор к своим бекам, сказал: «ему ли называться Арслан-Ханом? Отныне должно называть его Арслан-Сирак». Монголы на своем языке Сираком называют Таджика.

Поколение Уйгур

Слово уйгур значит союзник. Так говорят: молоко сселось, сют уйди; когда молоко сделалось айраном, то [36] части его отделены одна от другой; когда же сседаются, уйюган, сливки, сметана, то части его не отделяются одна от другой: потому уйди тоже значит, что пристал один к другому, соединился, был в союзе. Также говорят: в молитве я присоединился к имаму, имамга уйдым, т.е. когда имам садится, то и совершающий с ним молитву садится; когда он встает, то и этот встает: потому это есть союз между ними.

Сказывают, что в Монголии есть две горы, весьма высокия, которыя тянутся от востока к западу; одна из них зовется Тукрату-Бузлук, другая Ускунлук-Тикрам. Между сими двумя горами, в западной стороне Монголии, еще лежит гора Кут-таг. Среди этих гор протекает в одном месте десять рек; в другом девять – все они большия реки. На этих реках были жилища древних Уйгуров; жившие на десяти реках назывались Ун-Уйгур; жившие при девяти реках звали Тукуз-Уйгур. У них было много городов, деревень и пахотных земель: их всех было сто двадцать волостей. Но как они не избирали себе государя чтобы подчиняться его велениям, то пришли в разстроенное состояние. Однажды все они, составив сейм, на общем совете постановили: «Нас две отдельныя области; пусть каждая выберет себе начальника. Кто не будет повиноваться его слову, у того пусть он отберет имение и накажет его смертью». Посему Ун-Уйгуры поставили в своей волости начальником Мингу-таия, дав ему титул Иль-илтырь; Тукуз-Уйгуры избрали для своей волости своего начальника, назвав его Кюль-иркин. Дети их были правителями около ста лет. С тог времени Уйгура, который был правителем, называл Иль-ильтыром; а того, который был правителем у Тукуз-Уйгуров, Кюль-Иркином: так они называли своих правителей в продолжение многих лет, а после всякаго начальника называли Иди-кутом. Значение слова иди всякому известно: [37] оно значит пустил, дал, как говорят: отпусти нитку; ип ий; корова молока не держит, сыгир иди. А словом кут тюркские народы называют жизнь, счастие; они говорят кому-либо: конь твой или одежда твоя да послужит к счастию твоему, к жизни твоей – «кутлы булсын». Если ея хозяин не будет жив, то как она послужит к его благополучию? Так иди-кут значит посылающий жизнь всему народу. Около трехсот лет Уйгуры жили в оном месте; после того они пришли в разстройство, будучи уводимы в плен и в рабство. Некоторые из них остались на месте жительства; другие перешли на берега Иртыша, разделившись здесь на три общины. Одна из этих общин пришла к городу Биш-балыку и, занявшись земледелием, составила здесь хорошо устроенную державу; другая, разводя коней и овец, вела кочевую и частию оседлую жизнь вблизи Биш-балыка; третья община, при верховье Иртыша, не занимаясь ни сколько скотоводством, ловила рыбу, бобров, соболей, куниц, белок, употребляя их мясо в пищу, а шкуры на одежду себе; хороших нарядов, шелковых, бумажных, они не видали на своем веку. У них матери, кляня своих дочерей, говорили: угодить бы тебе за пастуха, у котораго лошади и овцы! станешь есть мясо, пить кумыз – злые дни выпадут на твою головушку! При Чингиз-хане у них Иди-кутом был Баурчик: он, чрез посла к Чингиз-хану, изъявил ему свою покорность и каждый год отправлял к нему дары. Когда Чингиз-хан был в походе на Мавераннагер, Иди-кут Баурчик выступил к нему с своим войском, и, соединившись с ним на дороге, оказал ему большую услугу. Между Уйгурами много было знающих Тюркский язык и грамоту, хорошо разумеющих должности дефтердарей и счетную часть в диванах. При внуках Чингиз-хановых в Мавераннагре, Хорасане и Ираке, все чиновники диванов и дефтердари были из Уйгуров. В областях Китая дети Чингиз-хана ставили [38] в диваны и в дефтердарей также Уйгуров. Огдай-хан, заступивший места отца своего Чингиз-хана, поручил управление Хорасаном, Мазандераном и Гиляном Уйгуру, который назывался Кюргюз. Он был хороший знаток счетнаго дела: управлял сбором доходов в тех трех областях, он в каждый год исправно отсылал их к Огдай-хану.

Поколение Текрин.

Текринов называют также Мекринами. Их владения, близкия к земле Уйгуров, лежат посреди гор. Не должно смешивать этого племени с Монгольским и Уйгурским: они особый народ. Во время Чингиз-хана их было тысяча семейств. Хан отправил к ним посла сказать: «Бог дал мне великую державу, на четырех странах все народы мне покорны, а ты что делаешь?» В то время правителем Текринов был Ченаныч; у него была дочь красавица, по имени Букяй. Отправясь к хану с дарами, в которых самым лучшим была дочь его, он явился пред него с изъявлением своей покорности. Хан с своей стороны одарил его и, угостив его, отпустил назад. Хан, взяв за себя эту девицу, любил ее больше всех жен. По смерти Чингиза, сын его Огдай-каан взял ее себе и также любил больше всех своих жен.

Поколения Киргиз и Кемкечут.

У Угуз-хана был внук по имени Киргиз: Киргизы происходят от него; но в наше время очень не много людей из этого рода. Монголы и другия племена, истребив Киргизов, в огне и воде, вступили в землю их и, оставшись тут жить, приняли имя Киргизов. Они сами знают, из какого они рода. Киргиз и Кемкечут называются две области, близкия одна к другой: на двух сторонах их текут [39] две большия реки, одна называется Селенга, другая Айхара-Муран; эти две области называются Абир и Сибир. Близ них жилища Киргизския. Киргизы своего правителя называют Инал; это слово у них тоже, что у Монголов (каан) и Таджиков падшах. В Чингиз-ханово время правителем их был Урус-инал. Чингиз-хан, отправив к Киргизам Бурю посланником, требовал, чтобы они ему покорились. Урус-инал, радушно угостив посла, сам не пошел к хану, но отправил с ним хороших людей с большими дарами в изъявление своего подданства. Из даров самым лучшим был белый кречет с красными ногами, носом и глазами.

(пер. Г. С. Саблукова)
Текст воспроизведен по изданию: Родословное древо тюрков. Сочинение Абуль-Гази, Хивинского хана // Известия общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете, Том XXI, Вып. 5-6. Казань. 1906
© текст - Саблуков Г. С. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Парунин А. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОАИЭИКУ. 1906 

Глава седьмая.

История потомков Джучи-хановых, царствовавших в Дешт-Кипчаке.

Сначала скажем о Джучи-хане. Имя Джучи-хановой матери было Бурте-Кучин. Бурте-Кучин была беременна. В одно время, когда Чингиз-хана не было дома, хан [149] Меркитского народа сделал набег на Чингиз-ханов дом, и, захватив в плен Бурте-Кучин, увел ее с собой. Старшая сестра Бурте-Кучин была женой Унг-хана (Кераитского). Унг-хан был в дружбе с ханом Меркитским, по этой причине Унг-хан выпросил себе Бурте-Кучин, и отправил ее к Чингиз-хану, потому что Унг-хан был другом отцу Чингиз-ханову, Исукей-багадуру. Бурте-Кучин, находясь в пути, родила Джучи-хана. Так как в том месте не было колыбели, в которую бы положить его, то из опасения, что он не занемог, велели сделать из теста корзину, и в нее положили его и принесли домой. Чингиз-хан, увидев этого своего сына, сказал: «к нам благополучно прибыл новый гость!» Монголы на своем языке гостя, в первый раз пришедшего, называют словом джучи. По такому обстоятельству дано этому сыну имя Джучи. Известно, что Джучи-хан умер прежде своего отца. Главныя обстоятельства его жизни описаны в истории Чингиз-хана, а потому наш рассказ о нем здесь короток.

История Бату-хана, сына Джучи-ханова.

Чингиз-хан, услышав о смерти Джучи-хана, крайне опечалился, и носил траур. В это время он высказал своим детям и эмирам свои желания и мысли о мерах к государственному благоустройству, и передал слова, составляющия его завещание. По окончании траурных дней, он сказал Утчикину: «отправься в Дешт-Кипчак и второго Джучи-ханова сына, Бату-Саин-хана, как его прозвали, возведи на отцевский престол; младшим его братьям и эмирам вели быть в повиновении у него. Если его братья и эмиры не будут держаться этого распоряжения, то ты останься там и мне доноси о тамошних делах; мы примем на себя заботы о устройстве их». С таким [150] приказом он послал его. Утчикин, когда приближался к уделу Бату-ханову, Бату, узнав о том, выслал для встречи его своих детей и младших братьев, а вслед за ними и сам выехал для его встречи. Свидание с Утчикином возобновило скорбь их. По прошествии трех дней Утчикин посадил Бату-хана на отцевском престоле, младшим братьям и эмирам Бату-хановым передал слова, сказанные Чингиз-ханом; весь народ изъявил покорность им. При этом сделали большой пир: по монгольскому обычаю Бату-хану поднесли чашу, и также Бату-хан подал им чашу и роздал много даров.

В это время сверх ожидания прибыл из Чингиз-хановой орды человек с известием, что хан умер; вдруг, объятые скорбию, так сильно плакали, что вопли далеко неслись за стенами жилищ. По прошествии дней сетования, Бату-хан, поручив свое царство младшему своему брату, Тукай-Тмуру, отправился в Кара-корум, столицу Чингис-Ханову, взяв с собой пятерых своих братьев, Орду, Шибана, Беркая, Джамбая, Беркчара; с ними также был Утчикин. Прибывши в Кара-корум и увидевшись со всеми эмирами и лицам царского дома, они совершили обряды поминовения в память умершего. По окончании их, Бату-хан и все царевичи, сообразно завещанию Чингиз-хана, посадили на престол Огдай-каана; устроив большой пир, подали каану чашу и каан также дал пир царскому дому и эмирам, и, отворив двери казнохранилища, роздал столь много даров, что никто не остался бедным, все сделалались богачами.

Некоторые из государей, имевших владения свои в Китайском государстве, возмутились. Каан должен был предпринять поход в ту страну. При этом случае, он дал повеление, чтобы и Бату-хан был вместе с ними в этом походе. Бату-хан с пятью своими младшими [151] братьями участвовал в этом походе. Каан, поразив и разорив все те царства, возвратился в Кара-корум.

После сего он указал Бату-хану покорить для себя Рус, Черкес, Болгар и другие города. Он приказал, чтобы его сын Киюк-хан, Тули-ханов сын, Менгу-каан, и Джагатай-ханов сын, Байдар, служили и помогали Бату-хану в этом походе. Бату-хан, взяв их с собой, отправился в путь, прибыл в свою столицу. Бату-ханов брат, Тукай-Тимур-хан, гостеприимно встретил их всех, угощал их трое суток. Потом Бату-хан в продолжение сорока суток угощал все это собрание: во все эти сорок суток на одну минуту не были они свободны от утех и удовольствий. После сего Бату разослал по областям знаменьщиков для набора войска; на этот раз собралось войска так много, что ему не было счета. Замечаем, что резиденция Джучи-хана была в Дешт-Кипчаке, в стране, которая называется Синяя Орда. О том, как Бату-хан завоевал Маджаров, Башкурдов, Русь, Корелу и Немцев, и о его смерти будет сказано ниже сего.

Ханствование Берке-хана, сына Джучи-ханова в Дешт-Кипчаке

По смерти Бату-хана, Менгу-каан сделал Кипчакским ханом Сартака, сына Бату-ханова: но он умер прежде вступления на престол ханства. После него избрали в ханы младшего его брата Улакыча, но и Улакыч в скором времени умер. После него Менгу-каан сделал ханом Берке-хана, сына Джучи-ханова.

Берке-хан, сделавшись ханом, сделал большой пир, роздал много даров, за всеми старшими и младшими своими братьями утвердил те уделы, которые дал им Бату-хан. К каану послал большие дары. После сего, в один из [152] дней, Всевышний Господь вложил в сердце Берке-хана любовь к мусульманству, и он узнал, что его вера была неистинна. Это было так: в одно время Берке-хан отправился в город Сарайчик, основанный старшим его братом; здесь он увидел большой караван, прибывший из Бухары. Из этого каравана, он призвал к себе, в уединенное от людей место, двух хороших человек, и спросил у них об учении и правилах мусульманства. Эти люди хорошо объяснили ему, в чем состоит мусульманство. Счастливец государь, этот Берке-хан, от искреннего сердца, сделался мусульманином. Призвав после сего младшего из своих братьев, Тугай-Тимура, он пересказал ему свою тайну, и этот тоже сделался Мусульманином. Потом он объявил народу веру ислама и, как скоро узнавал где неверующих, поступал с ними жестоко, притеснял их. Напоследок в его благородном теле открылась болезнь колика, и от нея он, в шестьсот шестьдесят четвертому году (1265-6 Р.Х.) перешел к милосердию Божию. Царствование его продолжалось двадцать пять лет.

История Менгу-Тимур-хана, сына Тукая, сына Бату-ханова; потом история Туда-Менгу, сына Тукая, сына Бату-ханова, после того история Токтагу-хана, сына Менгу-Тимур-ханова.

По смерти Берке-хана сделался ханом Менгу-Тимур-хан, и занялся управлением народа в своем уделе; в отношении родственников своих, как старших так и младших в роде, он действовал согласно распоряжениям Бату-хана, а потом владение в Белой Орде отдал он Багадур-хану, сыну Шибан-ханову; области Кафу и Крым отдал Уран-Тимуру. Уран-Тимур был сын Тукай-Тимура. Сам он предпринимал поход в царство Болгарское: [153] по прошествии двух лет, он, одержав победу, возвратился домой. После того он с многочисленным войском отправился воевать с Абака-ханом; прибыв в царство Иранское, он заключил мир с Абака-ханом и возвратился домой; они друг другу постоянно пересылали подарки. В шестьсот осьмидесятом году (1281 Р. Х.) Абака-хан оставил здешний мир; вместо его сделался ханом Ахмед-хан, который был мусульманин, но он вскоре погиб от руки Аргуна, сына Абака-ханова, и Аргун-хан, сын Абака-ханов, сделался государем. Менгу-Тимур-хан, государь Дешт-Кипчакский, услышав, что Аргун-хан сделался государем, послал против Аргун-хана войско в числе осмидесяти тысяч человек, под начальством двух беков, Тукая и Туркеная. Аргун-хан, получив известие об этом, выслал против неприятеля эмира Тугаджара с многочисленным войском, а вслед за ним и сам выступил в поход. Войска вступили в битву на высотах Карабага. Войско Менгу-Тимур-хана было разбито и обратилось в бегство. Менгу-Тимур-хан, услышав об этом, крайне огорчился и умер.

После него сделался государем Туда-Менгу, сын Тукая, сын Бату-ханова. Туда-Менгу-хан начал свое царствование многими притеснениями и неправдами. Токтагу-хан, сын Менгу-Тимур-хана, должен был бегством скрыться от его тиранства; но, по прошествии некоторого времени, он набрал большое войско, напал на Туда-Менгу, в битве с ним разбил его войско, убил Туда-Менгу и сам сделался государем.

Токтагу-хан, овладев многими областями, действовал в управлении ими по уставам отца и своих предков. Напоследок, он перешел от тленного жилища в вечное. Царствование его продолжалось шесть лет; он похоронен в Сарайчике. [154]

Ханствование Узьбек-хана, сына Тугрул-хана, сына Менгу-Тимур-хана,….сына Бату-хана, сына Джучи-хана, сына Чингиз-ханова.

По смерти Токтагу-хана сделался ханом Узбек-хан. На тридцатом году своего возраста он принял правление и действовал в оном по уставам своих отцев и дедов. Оказывая каждому благоволение, соответственно его достоинству, он щедро награждал его. Он ввел в удел свой веру ислама: содействием этого государя все его подданные облагорожены верою священного ислама. С его времени весь удел Джучиев стал называться уделом Узьбековым и так будут называть до дня всеобщего воскресения. Подданные наслаждались плодами его правосудия. Он сделал два похода в царство Иранское против Абу-Саид-хана, но не мог овладеть им и возвратился без успеха. Напоследок он перешел из сего мира в другой.

Ханствование Джанибек-хана, сына Узьбек-ханова.

По смерти Узьбек-хана сделали ханом Джанибек-хана. Этот Джанибек-хан был чудный из мусульманских государей. Он оказывал великое уважение ученым и всем, отличавшимся познаниями, аскетическими делами и благочестием. По вступлении на престол в городе Сарайчике, он был защитником светлого закона. Мелик-Эшреф, сын Тимур-таша, был государем в Адзербайджане; этот Мелик-Эшреф был крайне дурной и жестокий правитель, так что жители Адзербайджана, и простолюдины и сановники, должны были рассеяться оттуда в разныя стороны. Кади Мухьи-ддин, убежав оттуда, пришел в город Сарайчик и в нем остался жить. По временам он говорил поучения. . Однажды хан пришел в то место, где [155] он говорил поучения, чтобы послушать проповедь кадия. Кадий, сказав поучение, рассказал несколько случаев о жестокости, несправедливости Мелик-Эшрефа с такой живостию, что все присутствовавшие, начиная с хана, горько плакали. Тут кадий сказал хану: «если не защитишь нас от Мелик-Эшрефа, то в будущем свете на пути в рай наши руки удержат тебя за твою одежду..»Эти слова сделали впечатление на хана; он, собрав войско, повел его против Мелик-Эшрефа, сразился с Мелик-Эшрефом и его убил. У Мелик-Эшрефа было, кроме другого имения, драгоценных камней столько, что они составляли четыреста вьюков верблюжьих: Джанибек роздал те камни своему войску. Сопутствуемый победою и Божиим хранением, он возвратился в свою столицу, оставив правителем завоеванной страны своего сына Бирди-бека. Когда возвратился он в свой юрт, открылась болезнь в его благородном теле, и как болезнь не прекращалась, то хан, не надеясь избавиться от нея, отправил к Бирди-беку в Адзербайджан человек и звал его к себе. Но прежде прибытия оттуда Бирди-бека, Джани-бек изнемог от болезни. Собрав к себе свой народ, он заочно назначил Бирди-бека наследником престола. Говорил много в наставление и назидание им, и перешел к Божию милосердию в семь сот пятьдесят осьмом году (1357 по Р. Х.). Он царствовал семнадцать лет: похоронен в Сарайчике.

Ханствование Бирди-бек-хана, сына Джани-бекова.

После смерти Джани-бека, Бирдибек-хан прибыл из Адзербайджана (Тебриза) в Сарайчик; три дня продолжался траур. По окончании траура все царевичи и эмиры поставили Бирди-бека в ханы. Бирди-бек был человек жестокий, нечестивый, с душой черной, злорадной. Из своих братьев, и старших и младших, из близких родственников, никого не пощадил, всех предал смерти; желая [156] упрочить за собой государство, он не понимал, что здешняя жизнь преходяща. В самом деле царствование его не продолжалось и двух лет: он умер в семьсот шестьдесят втором году (1361 Р. Х.). Бирди-беком кончилась прямая линия детей Саин-хановых. Ныне между Узьбеками есть пословица: «в Бирди-беке ссечен ствол гранатового дерева». После него в Дешт-Кипчаке царствовали потомки других сынов Джучи-хановых.

Глава осьмая.

Потомки Шибан-хана, пятого сына Джучи-хана, сына Чингиз-ханова, царствовавшие в Туране, у Казаков в Крыме и в Мавераннагре.

(Шибаниды в Туране).

У Чингиз-хана сын Джучи-хан; у него сын Шибан-хан, его сын Багадур-хан, его сын Джучи-буга, его сын Бадакул, его сын Мунга-Тимур, его сын Бик-кунди-оглан, его сын Алий-углан, его сын Хаджи Мохаммед-хан, его сын Махмудек-хан, его сын Абак-хан, его сын Тулук-хан, его сын Шамай-султан, его сын Узар-султан, его сын Багадур-султан. У помянутого выше Махмудек-хана был сын Муртаза-хан, у этого сын был Кучум-хан. Кучум-ханом пресекся род этого дома. Кучум-хан сорок лет царствовал в Туране. Жизнь его была долга; под конец ея он ослеп. В тысяча третьем году (1595 Р. Х.) Русские отняли Туран из рук Кучум-хана. Кучум-хан, убежав, скрылся у народа Мангкыт и там отошел к Божию милосердию.

Род Тукай-Тимура, царствовавший в Крыме.

У Чингиз-хана сын Джучи-хан, у него сын Тукай-Тимур, его сын Уз-Тимур (Уран-Тимур), его сын [157] Сарича, его сын Кюньджек-углан, его сын Тук-кул ходжа-углан, его сын Туй-ходжа-углан, его сын Токтамыш хан; у этого было восемь сынов в таком порядке: Джелаль-эд-дин, Джаббар-бирди, Кюпек, Керим-бирди, Искендер, Абу-Саид, Куджек, Кадир-бирди.

У помянутого выше Тук-кул ходжи был младший сын по имени Тулюк-Тимур; у этого сын был Хине, его сын Хасан-углан, которого зовут также Ичкилий Хасан; у него сын был Мохаммед-хан, его сын Таш-тимур, его сын Гайяс-эд-дин-хан, его сын Хаджи-Герай. У этого было восемь сынов в следующем порядке: Девлет-яр, Нур-девлет-хан, Хайдар-хан, Кутлук-заман, Кюльдаш, Минглий-Гирай-хан, Ямгурдчий, Уз-Тимур. Род Крымских государей идет от Хаджи-Герая; но в настоящее время, за отдаленностию этой страны от нас, нельзя знать, от которого сына Хаджи-Гераева начинается род царствующих ныне в Крыме государей.

Род Тукай-Тимура, царствовавший у Казаков.

У Чингиз-хана сын Джучи-хан, его сын Тукай-Тимур, его сын Уз-Тимур, его сын … Ходжа, его сын Бадакул-углан, его сын Урус-хан, его сын Коирчак хан, его сын Берак-хан, его сын Абу-Саид, по прозванию Джанибек-хан. У этого было девять сынов в таком порядке: Ирандчий, Махмуд, Касим (это тот, который препираясь с Махмед-ханом Шибани, был виновником смерти Мохаммед-хана); за ним следовали: Итик, Джаниш, Канбар, Тениш, Усюк, Джаук.

Государи из рода Тукай-Тимура, третьего сына Джучи-ханова, царствовавшие в Мавераннагре.

У Чингиз-хана сын Джучи-хан, у него сын Тукай-Тимур, у него сын Уз-Тимур, его сын Абай, его сын [158] Нумган, его сын Кутлук-Тимур углан, его сын Алий-Тимур-бек углан, его сын Тимур-Кутлук-хан, его сын Тимур-султан, его сын Мохаммед-хан, его сын Джувак-султан, его сын Манкышлак-султан, его сын Яр-Мохаммед-султан, его сын Джан-султан, его сын Дин-Мохаммед-султан, его сын Нур-Мохаммед-хан, его сын Абдул-Азиз-хан.

Узьбекские генеалогисты говорят, что предки Абдул-Азиз-хана, предки Казакских государей и предки Крымских государей ведут свой род от Тукай-Тимур-хана, третьего сына Джучи-хана, сына Чингиз-ханова, что отцы Хаджим-хана, Абдуллах-хана и Кучум-хана ведут свой род от Шибан-хана, пятого сына Джучи-хана, сына Чингиз-ханова. Известно, что названные три хана были современниками друг другу и один после другого перешли из сего мира в другой. О прочих сыновьях Джучи-хановых и о владениях их сказано было выше.

___________________

Связь осьмой главы с девятой.

Ниже сего девятая глава будет отделена от осьмой, но в сем месте требуется рассказать события, которыми связывается их содержание.

История детей Шибан-хана, пятого сына Джучи-ханова.

Прежде сказано было, что Джучи-хан дал повеление, чтобы народ его удела выступил с ним для завоевания государств Маджаров, Башкурдов, Руси, Корелы и Немцев, и приготовился к трудам семилетнего похода; но [159] прежде нежели собралось войско, он заболел и умер. Также сказано было, что Чингиз-хан, который в то время был еще в живых, дал повеление своему внуку, Бату, которому прозвание Саин-хан, в сих словах: «прими на себя власть отца и иди в земли, в которыя хотел идти он», и что в то время, когда Саин-хан собирал войско, умер и Чингиз-хан. По прошествии двух лет сделался ханом Огдай-каан; он снова повелел Саин-хану предпринять поход. В этом походе Саин-хан завоевал один за другим Русские города и дошел до Москвы. Там соединились между собою государи Корелы, Немцев и Руси; оцепивши свой стан и окопавшись рвом, они отбивались в продолжение почти трех месяцев. Напоследок, Шибан-хан сказал своему брату Саин-хану: «дай мне тысяч шесть человек в прибавок к воинам, которые при мне; ночью я скроюсь в засаду в тылу неприятеля; на следующий день, вместе с рассветом, вы нападете на него спереди, а я сделаю нападение на него с тыла». На следующий день они так и сделали. Когда разгорелся бой, Шибан-хан, поднявшись из засады, устремился с конницей, доскакав до края вала, он, спешась, перешел через вал. Внутри вала стан оцеплен был со всех сторон телегами, связанными железными цепями: цепи перерубили, телеги изломали, и все, действуя копьями и саблями, пешие напали на неприятеля. – Саин-хан спереди, Шибан-хан с тыла: в этом месте избили они семьдесят тысяч человек. Все эти области сделались подвластными Саин-хану.

Когда Саин-хан, возвратившись из этого похода, остановился на своем месте, сказал Орде, по прозванию Ичен, старшему из сынов Джучи-Хана: «в этом походе ты содействовал окончанию нашего дела, то в уделе тебе остается народ, состоявший из пятнадцати тысяч семейств, в том месте, где жил отец твой». Младшему своему [160] брату, Шибан-хану, который также сопутствовал своему брату Саин-хану в его походе, отдал в удел из государств, покоренных в этом походе, область Корел; и из родовых владений отдал четыре народа: Кушчи, Найман, Карлык и Буйрак, и сказал ему: юрт (область), в котором ты будешь жить, будет между моим юртом и юртом старшего моего брата, Ичена: летом ты живи на восточной стороне Яика, по рекам Иргиз-сувук, Орь, Илек до горы Урала; а во время зимы живи в Аракуме, Каракуме и по берегам реки Сыр при устьях реки Чу и Сари-су. Шибан-хан послал в область Корел одного из своих сынов, дав ему хороших беков и людей. Этот юрт постоянно оставался во власти сынов Шибан-хановых; говорят, что и в настоящее время государи Корельские – потомки Шибан-Хана; эта земля далека от нас, потому один Бог верно знает, истинны ли, или ложны эти известия. Шибан-Хан в показанных областях проводил лета и зимы, и, по прошествии нескольких годов, умер.

У Шибан-хана было двенадцать сынов; вот имена их, написанныя по порядку: Байнал, Багадур, Кадак, Балга, Джирик, Меркан, Куртга, Аяджий, Саилган, Баянджар, Маджар, Кунджий.

Второй сын его, Багадур-хан, заступил место отца. У Багадур-хана было два сына: старшему имя было Джучий-буга, младшему Кутлук-буга.

Джучий-буга заступил место отца своего. У него было четыре сына; имена их: Байда-кул, Бектимур, Нукеджар, Яс-буга.

Когда Джучий-буга перешел из сего мира в другой, старший сын его Бадакул вступил на отцевский престол. У него был один сын по имени Минг-тимур: он был удивительно храбр, боек и умен, потому его прозвали [161] Кюлюк-Минг-Тимур. Слово Кюлюк на тюркском языке имеет такой смысл: у кого есть какая либо надежная вещь, и ея владелец будет от сердца обнадеживать себя ею, говоря: доколе эта вещь будет у меня, я не испытаю ничего дурного; того называют Кюлюк.

У Минг-Тимура было шесть сынов, которых имена: Ильсак, Джанта, Булак, Сююнуч, Тимур-тюнга, Бек-Кунди.

Булад, по смерти отца своего, Минг-Тимура, занял место его. У него было два сына: Ибрагим и Араб-шах; Узбеки обоих их называют Аса-араб.

Государи из рода Шибан-хана, бывшие в Мавераннагре.

У Чингиз-хана сын Джучий; у этого сын Шибан-хан; его сын Багадур-хан; его сын Джучий-буга; его сын Байдагул; его сын Мунга-Тимур; его сын Булад; его сын Ибрагим-углан; его сын Девлет-шейх-углан; его сын Абул-хаир-хан. У него было одиннадцать сынов.

Имя старшему Абул-хаирову сыну Шах-Бадак-султан, у которого было два сына: старшему сыну имя было Мохаммед, прозвание ему Шахт-бехт, милость Божия над ним! Он был поэт, и так как он происходил из рода Шибан-хана, то в предисловиях своих поэм он называли себя Шибани. Младший сын Шах-Бадак-султана назывался Махмуд-султан, его сын Абдуллах-хан.

Имя второму сыну вышеупомянутого Абул-хаир-хана было Ходжа-Мохаммед: Узбеки называют его Ходжугум-Тинтак; у него сын Джани-бек-хан: это был человек глупый. Его сын Искендер-хан также был малоумен; но в нем было два хороших качества: усердие совершать [162] молитвы, каноническия и произвольныя, и уменье охотиться с ястребами и держать их. У него был сын известный и знаменитый Абдуллах-хан, а у этого сын был Абдул-мумин-хан. Абдул-мумином пресекся этот дом. Так как история Абдуллах-хана очень известна в свете, то мы не изложили ея подробно.

Глава девятая.

Потомки Шибан-хана, пятого сына Джучи-хана, сына Чингиз-ханова, царствовавшие в Харезме.

По смерти Булада, два сына его Ибрагим и Араб-шах, разделив отцевы владения, вместе в одной земле и кочевали и имели свои станы; лето проживая при вершине Яика, а зиму при устье Сыра, они с приятностию провели свой век.

По смерти Араб-шаха сын его Хаджи-Тулий, заступив место отца своего, царствовал над народом. У него был сын по имени Тимур-шейх; Хаджи-Тулий, умирая, поставил на свое место Тимур-шейха.

Во время молодых еще лет Тимур-шейха, Калмыки, в числе двух тысяч человек, сделали набег на его область. Когда они с взятым в плен отступали, Тимур-шейх, увлекаясь мщением, погнался преследовать их прежде, чем успело собраться войско его. Настигнув их, он вступил в сражение с ними, но был им разбит и пал в битве. После него не осталось детей; и потому народ, подвергшись набегам врагов, стал отделяться от своих правителей. Так как и от младших братьев государя не оставалось сыновей, то всеми овладела безнадежность. По [163] этой причине пограничные жители ушли к другим владельцам. Тогда белобородые старики Уйгуров собрались к дверям ставки ханши и чрез посла сказали ей: «весь народ отошел к посторонним владельцам, и мы также готовы уйти: благодарим за хлеб-соль! Но хотим сказать еще одно слово: у хана много было жен и наложниц: пусть верно разведают, нет ли которой нибудь из них беременной: если будет такая, то мы не отложимся и останемся на своем месте до разрешения ея от бремени». Выслушавши сии слова, ханша сказала: «из других жен нет беременной, а я уже третий месяц ношу во чреве». Услышавши это, Уйгуры остались при орде; Найманы, прежде сего оставившие орду, когда услыхали слова ханши, не стали искать себе других начальников, воротились к орде, хотя и не входили в сношение с нею. Другия же поколения перешли к другим владетелям и сделались слугами их. По прошествии шести месяцев ханша родила мальчика и ему дали имя Ядигер. Тогда Уйгуры послали человека к отошедшим людям, сказавши ему: «обойди всех их и проси у них даров за радостную весть». Этот человек сначала ходил к Найманам, и они дали ему в подарок карего с лысиною коня. Когда они опять прикочевали к ханской орде, мать взяла своего новорожденного сына, принесла его в отцовский приемный шатер, и посадила его на переднем месте. По понятиям Монголов, левая сторона почетнее правой: потому, что сердце есть царь в государстве тела, а сердце Бог устроил в левом боку. Уйгуры, принимая Найманов как гостей, посадили их на левой стороне выше себя. По этой причине Найманы и в нынешнее время садятся выше Уйгуров. После сего и нукеры, бывшие при отце его, охотно пришли к нему. Они – слуги хана при дворе его, они одежда; у Найманы и Уйгуры – ворот и рукава…. Тот и другой из этих народов говорил: «я – карачий сынам Ядигера!» Смысл этих слов такой: на узбекском [164] языке сказать: «карачи» значит сказать: наблюдай, что хорошо или худо, что придет или уйдет, что безпокоит или не безпокоит, не передаваясь ни на чью сторону.

Ядигер-хан благополучно вырос. У него было четыре сына: первый Берке, второй Абу-лек, третий Аменк, четвертый Ияк.

Имя Аменк на Монгольском языке, который в это время еще не совсем был забыт, имеет такой смысл. Слово душа на арабском языке значит джан, у Таджиков гюш, у Узбеков тын, а у Монголов амен. В имени Аменк буква к, прибавленная к амен, выражает уменьшение; Узбеки выражают это уменьшение приложением к слову частицы гна, или гня; так, для означения малой лошади, которая зовется ат, они говорят атгна (лошадка), а о небольшом человеке они выражаются кшигня (человечек) от кши (человек). Потому слово Аменк значит душенька. Но обратимся к тому, о чем мы говорили.

Старший сын Ядигера, Берке-султан, был весьма бойкий, храбрый витязь. Говорят, что Господь Бог дал ему цельную грудь. В теле человеческом между суставами костей есть хрящи, а у него не было хрящей; у него грудь была без суставов, как бы одна доска. Берке-султан был современником Абул-Хаир-хану: когда Берке-султан был в юношеских летах, Абул-Хаир-хан был в старческих годах, а потому оба они жили в одно время.

В Мавераннагре Абу-Саид-мурза, потомок Тимур-бека, убил одного из своих братьев, Абдуллатифа-мирзу и сделался обладателем юрта. Сын Абдуллатифа мирзы, Мирза-Мохаммед-Джукий бежал и пришел к Абул-хаир-хану. Жена Абул-хаир-ханова была младшая сестра Абдуллатифу и тетка Мирзе-Мохаммед-Джукию. Когда он жил несколько времени при дворе хана, пришел из [165] Мавераннагра человек с известием, что султан Абу-Саид-Мирза из Самарканда отправился в поход в Хорасан, а из него предположил идти в Мазандеран. Получив эти вести, Мирза-Мохаммед-Джукий стал просить у хана помощи. Хан пригласил Берке-султана, сказав ему: «Мирза-Мохаммед-Джукий просит у нас помощи, но в моих сыновьях и младших братьях нет такого, который мог бы совершить это дело. Ты также сын мне: выступи с своим войском, с твоим я соединю и свое войско». Берке-султан согласился на слова хана, и, взяв с собой Мирзу-Мохаммед-Джукия, с тридцатью тысячями человек отправился в поход и вступил в область Ташкенд. Джагатайский народ, который, быв отлучен от Джукия и его отца, был только полусердечно расположен к Абу-Саиду, теготясь виной, передался Мирзе-Мохаммед-Джукию. Тогда он вступил в город Ташкенд; от него пошел к Шах-рухие и взял ее. Отсель, переправясь через реку Сыр, пошел к Самарканду. Абу-Саид-мирза, уходя в Хорасан, к Самарканде оставил вместо себя эмира Мозайяда, потомка Аргунова. Он с людьми, ему покорными, вышел из Самарканда, построился в боевой порядок и вступил в сражение. Берке-султан поставил в центре Мирзу-Джукия с Джагатайцами, сам стал на левом крыле, а войско Абул-Хаирово, под начальством Пешкенд-углана, поставил на правой стороне и вступил в битву. Всевышний Господь возвысил руку Берке-султана, а знамя Мозайяд Аргуна уронил. Битва происходила вблизи города; поражая мечем джагатайское войско, они преследовали его до городских ворот и возвратились. Эмир Мозайяд спасся от руки и вошел в город. Он поставил стражу в воротах и в башнях города, приготовил снаряды для защиты в случае осады, и отправил в Хорасан к Абу-Саиду-мирзе письменное донесение о своих обстоятельствах. Абу-Саид-мирза, [166] прочитав донесение, дал приказ, чтобы Хорасанское войско собралось в скорейшем времени. Когда оно собралось в больших силах, он отправился с ним к Самарканду. Мохаммед-Джукий-Мирза вступил в Куфейн и Керминю. Все области Мавераннгра, кроме Бухары и Самарканда, покорились Мохаммед-Джуки-Мирзе: он во всех их поставил даруг. В это время получена весть, что Саид-мирза с большим войском пришел к Балху. Услышав об этом, все, большие и малые, в общем заседании, составили совет. Берке-султан сказал: «Слава Богу, Ташкенд, Туркестан и Мавераннагр в нашей власти! Сильное войско, Узбекское и Джагатайское, с нами; для нас ни откуда нет опасности. Пойдем на берег реки Аму, не дадим врагу перейти через нее; если перейдет сюда, сразимся с ним!» Джагатайские беки говорили: «воротимся отселе и уйдем за реку Сыр, и остановимся в Шах-рухие. Мавераннагра мы не убережем, довольно для нас, если удержим за собой Туркестан и Ташкенд». Мохаммед-Джукий-мирза признавал благоразумным мнение Берке-султана; но не мог перемочь слов своего народа, а потому от Кермини он пошел прямо к Шах-рухие. Карайманы Джагатайские вообразили, что он бежит, не имея сил противостать Абу-Саид-мирзе, и в тот же день отделились от него и перешли на сторону Абу-Саида. Берке-султан гневался за то, что не приняли его совета. Увидев, что из Джагатайцев не осталось с ними ни одного человека и что весь Мавераннаегр принял сторону врага, он дал своим чиновникам приказ выступить войску в обратный путь. Поспешили дать его чрез гонцев; в продолжение трех дней согнали, сколько могли, скот, навьючили, сколько могли, багаж, и Берке-султан возвратился домой. Мохаммед-Джукий-мирза пошел в Шах-рухию. Абу-Саид-мирза, получив известия об этом, [167] пустился преследовать его, и осадил его в Шах-рухийской крепости. Четыре месяца он держал ее в осаде, но не мог взять ее. Напоследок он послал к нему Ходжу-Обейда Самаркандского, который, клятвою уверив Мохаммеда-Джукия-мирзу в безопасности, склонил его вытти из крепости и явиться к Абу-Саиду-мирзе. Исполняя свое слово, Абу-Саид-мирза не предал его смерти, но, заковав в узы, заключил его в крепость Ихтияр-уд-дин, в Хорасане. Это было в восемь сот шестидесятом году (1455 Р. Х.)

Прибытие мангыта Муса-бия ко двору Берке-султана с просьбою о помощи.

Муса-бий и Куджаш, сделавшись врагами один другому, вступили в битву. Куджаш-мирза остался победителем, а Муса-бий обратился в бегство. Рассуждая с самим собою и советуясь с своими людьми, он говорил: «куда обратиться мне, чтобы отомстить за себя? Если может кто это сделать, то может сделать только Берке-султан; другим того не сделать». Он пришел ко двору Берке-султана и рассказал ему о своем положении. Берке-султан сказал: «очень рад я, очень рад твоему приходу». Он не сомневался в своем успехе и сказал: «пусть отец мой будет ханом, а ты при дворе его будешь великим бием». Со всех четырех сторон своего владения он собрал народ, и сделал большой пир; отца его Ядигера посадили на белый войлок и подняли его в ханы. На Ядигера и на Мусу-бия указывается известная между Узбеками пословица: «Абул-хаир был ханом, а князь был и в суде и в войне паном». После того, Берке-султан, приготовясь к походу, отправился в путь, взял с собой Муса-бия, поставил [168] его начальником передового отряда. Была зима; выпал большой снег; от продолжительного похода кони их утомились, съестные припасы истощились. Войско желало воротиться, но султан не хотел того. Прошло несколько дней и войско пришло в расстройство от показанных причин. Тогда все беки, в главе которых был сам Муса-бий, пришли к султану и сделали предложение: «дело наше плохо: без лошадей, пешком куда нам идти? Не сбылся этот поход в нынешний год, пусть совершится в следующий год. Тогда лучше воротиться». Султан отвечал: «сегодня и завтрашний день пойдем дальше; что узнаем, сообразно тому и будем действовать; в противном случае воротимся». На следующий день они продолжили поход. Пред ними открылось поле, когда они вышли на него, увидели под горою в долине большое жительство. Отошедши назад с поля, слезли с коней и послали двух человек разведать об этом народе. Они пошли и привели пастуха, который, когда его стали расспрашивать, сказал, что тут дом Куджаша-мирзы. Они сели на коней и внезапно нахлынули на дом мирзы. Куджаш-мирза был схвачен, и султан велел убить его. Жители были ограблены, многие из них взяты в плен, остальные покорились. У Куджаша-мирзы была дочь, по имени Малай-хан-задя; султан взял ее себе. Там они провели всю зиму и весной воротились домой.

Смерть Ядигер-хана и убиение Берке-султана.

Минуло несколько лет после этих происшествий; Ядигер-хан скончался; после него умер и Абуль-хаир-хан. Абуль-хаир-хан был человек бойкий: доставлял радость друзьям, заставлял плакать врагов; из окружающих [169] его с четырех сторон родственников до каждого касалось его колено, доставала его рука. Потому все они подняли головы и убили Абуль-хаир-хана. У него как ни много было детей и внуков, но столько же явилось и врагов, которые подняли на них руки, и некоторые из сынов его были убиты, остальные разбежались. Многочисленный народ его весь рассеян на четыре стороны. Есть старинная пословица: «если враг разорил дом отца твоего, то и ты в оплату разори его дом». Действовавший согласно с этой пословицей Берке-султан с своей стороны поднимал на них руки. По прошествии нескольких лет, внук Абул-хаир-хана, Шахт-бехт-хан, от природы храбрый витязь, пришел в отцовский юрт, собрал рассеявшихся и разогнанных жителей. Как дед его мирно жил с Берке-султаном, так и он обходился с ним, нимало не обнаруживая вражды своей. В один год они зимовали в устье Сыра; зимовье Шахт-бехт-хана было выше по реке от Берке-султана на один оазис. В один день Шахт-бехт-хан дал приказ своему народу, чтобы он весь в этот день собрался и ночевал при его дверях, сказав: «завтра я отправлюсь на охоту». Нукеры его собрались; около полуночи, он сел на коня и поехал с ними к орде Берке-хана. Он сказал своим нукерам: «завтра на рассвете нападем на Берке в его доме; никто из вас не бросайся на добычу, обступите кругом дом его и Берке представьте мне в руки». Как занялась заря, они, как было приказано, окружили стан, но сколько ни искали султана, не находили его. Когда спросили слуг и невольниц, они отвечали: до прихода вашего он был здесь: но после прихода вашего куда он делся, не знаем; каждый из нас бежал в свою сторону. – Где же был султан? До времени нападения, султан, неодетый, лежал в шатре; когда раздался конский топот, он, набросив на спину соболью [170] шубу, босой, выбежал вон; тут он увидел, что вокруг него враги. Дом его находился посреди самого оазиса; пред дверьми дома было большое озеро, поросшее камышом. Время стояло холодное. Он побежал в камыш. Когда он шел по льду, камышевыя спицы искололи и изранили его ноги, непрестанно текла кровь. Он вошел в густой камыш, и, обернув себе ноги полами одежды, сел. Шахт-бехт-Шибани-хан, отыскивая Берке, хватал разбежавшихся и расспрашивал о нем. У Берке-султана был инак, Уйгур, по имени Мунка; он также скрылся, но попался одному из людей, искавших Берке-султана. На вопрос его, кто он? Мунка отвечал, что он тот, кого ищут. Мунка был пеш, а тот на коне. Опасаясь слезть с коня, чтобы схватить его, он встал на коня и поднял крик: сюда идите, сюда идите! Услышавшие этот зов перекликнулись между собою. Все отыскивавшие Берке-султана собрались, взяли Мунка-Бия, привели его к Шахт-бехт-хану и сказали: «мы нашли Берке». Хан и все его придворные узнали, что это не хан Берке, а Беркеев инак, Мунка. Хан спросил его: «зачем ты сказал, что ты Берке, когда ты Мунка?» Бий отвечал: «я ел его хлеб-соль, терпел с ним неприятности в жизни и рос в одном с ним месте; а потому я поступил так для того, чтобы сыщики собрались вокруг меня, а он между тем скрылся от врага своего. Остальное тебе известно – Шахт-бехт-хан одобрил поступок его и, простив кровь на нем, наградил его. После того они все стали искать Берке. Как в ту ночь выпал снег глубиною на палец, то один человек заметил на краю аула след босых ног; когда он подошел к озеру, на льду увидел капли крови; идя по кровавому следу, в густом камыше увидел сидящего человека. Он кликнул товарищей; человек десять сошлись туда, взяли его и привели к Шахт-бехт-хану; он тотчас [171] велел убить султана. Разграбив и опустошив дом его, он возвратился к себе домой.

Дочь Куджаша-мирзы была женой Берке-султана, от которого она, около двух месяцев, была беременна. Ее, как пленницу, взял себе сын Абул-хаиров Ходжа-Мохаммед-султан. По прошествии семи месяцев, она родила мальчика, которого назвали Джани-бек. У него был сын Искендер-хан, а его сын был знаменитый и славный Абдулла-хан: у этот сын Абдул-Мумин-хан.

Ходжа-Мохаммед-султан был человек слабоумный, и его называли Ходжагум-тинтак. Малоумие было в нем так велико, что он, бросая в огонь сало, ворожил и гадал женщинам своего аула, и говорил той или другой: у тебя будет сын, у тебя будет дочь, тебе то и то будет; а сам не знал, тот сын от него ли был, или от другого кого; у него не было смысла понять это, и все другие люди говорили, что Ходжугум-тинтак Берке-ханова сына считал своим. Малай-хан-задя для своей выгоды не открывала ему правды. Наши старики говорили: Абдуллах-хан в десять или в двадцать крат отомстил детям Абул-хаир-хановым за кровь своего прадеда Берке-султана. Не зная близкого отношения своего дома к нашему; он и его истребил и сам умер; сын его ушел вслед за ним. После него не осталось потомства, владение его досталось чужим.

Теперь будем говорить о сыновьях Берке-султана, а после того, если Бог благоволит, скажем о младших братьях его.

История детей Берке-султановых, Ильбарса и Бильбарса.

После Берке-султана осталось два сына: старший по имени Ильбарс, младший Бильбарс, который в народе [172] более известен под именем Биличиг. Он, когда еще кормился грудью, сделался болен и у него обе ноги изувечились; голени от самых колен высохли. Оба сына, достигнув полного возраста, были бойкими, прекрасными витязями; они жили в юрте отцовском. Шахт-бехт-хан – милость Божия над ним! – овладел Мавераннагром; потому их владения отошли от них. В этом владении оставались только сыновья Ядигер-хана. Так теперь расскажем о том, как Ильбарс-хан овладел Ургенджем.

Шахт-бехт-хан овладел Мавераннагром. Султан Хусеин-мирза в Герате умер своей смертию. Шахт-бехт-хан пошел и отнял Хорасан у детей Султан-Хусеин-мирзы. У султана Хусеин-мирзы Джагатая было много сынов и внуков; двое или трое из них спаслись, а прочих всех Шахт-бехт велел убить, и в Ургендж, который был до того времени в зависимости от султана Хусеин-мирзы, послал даругу. По прошествии около шести лет после этих происшествий, шах Измаил пришел к Мерву, сразился с Шахт-бехт-ханом, и, поразив его, предал его мученической смерти. Даруга, поставленный в Ургендже Шахт-бехт-ханом, услышав об этом, ушел из Ургенджа. Шах Измаил, овладев всем Хорасаном, прислал в эту область даругу; в Харезм прислал трех даруг: одного в Хиву и Гезарасп, другого в Ургендж и третьего в Везир; присланные в Ургендж и Везир были родные братья, родом Арабы: Ургенджскому даруге имя было Сюбхан-кули-араб, Везирскому Рахман-кули-араб. Рахман-кули-араб, по прибытии в Везир, собрал вельмож городских, дал им большой пир и всем сделал подарки. В это время в Везире был ученый старик кадий Омар. Он не представлялся новому правителю, и приглашенный к пиру, не пошел туда, сказавшись больным. На утро после того дня, в который правитель давал пир, кадий Омар чрез посланного тайно пригласил к себе [173] до четырех человек из почетных граждан вместе с начальниками города и сказал им: «поздравляю вас с счастьем, какое доставляет вам новый правитель; поздравляю вас с новой верой». Вельможи изумились словам кадия и спросили его: о какой новое вере говорите вы? Кадий им отвечал: ужели вы доселе не слышали, какой веры и какого обряда шах Измаил и этот правитель? Они с клятвою говорили: «В продолжение нескольких лет нам дается правитель от того, кто бывает государем Хорасана. И на этот мы также смотрим». Кадий сказал им: «уже около четырнадцати лет тому, как шах Измаил принял то вероисповедание, в котором он ныне: а это исповедание неправое», и тут он подробно объяснил им свою мысль. «При даруге мало людей, а нас много: по страху своему он этого не открывает. Пожив несколько времени, он отнимет у нас свободу и вас, первых граждан, принудит быть хулителями асхабов. Сделав вас своими, он навяжет свою веру и всему народу, а кто этого не сделает, того убьет. Вы об этом не позаботились, отстали от правоверия и сделались неверными». Выслушавши эти слова, все первостепенные граждане Везиря приняли этот образ мыслей. Прошло около двух лет, и они не могли ничего сделать. В это время в Бакыргане был хороший человек Хисам-эд-дин, по прозванию Китал, из рода Сеид-ата. Некоторые из горожан Везиря отправились к нему и сказали: мы хотим тебя сделать государем, истребить Персов. Он им отвечал: народ сегодня готов признать меня государем, но завтра меня отвергнет. Если вы в самом деле хотите это сделать, то я найду государя из знаменитого рода. Везирцы спросили: кто же он такой? Ходжа, несколько лет, по одному разу в год, ездил в Арку к Узбекам для собрания подаяний, и потому подробно рассказал им о роде Ильбарс-хана, о его достоинствах, несчастьях и всех обстоятельствах жизни его. Для человека из [174] жителей Везиря и один от ходжи отправились к Ильбарсу с письмом ходжи и прошением от вельмож Везирских. Ильбарс вместе с своим братом Бильбарсом отправился с людьми, приехавшими за ним из Везиря, и с дороги впред себя послал их в Везирь. Они прибыли в город, известили Везирцев. Все первостепенные жители собрались и из своего заседания послали к Ильбарсу человека и говорили чрез него хану: народ, изъявляя ему подданническую покорность, просит их приехать ночью в такое место, которое не видно из города, и там укрыться, и о том известил бы их чрез посланного. Ильбарс-хан так и сделал. Когда посланный Везирцами к Ильбарс-хану человек возвратился и известил их о прибытии Ильбарса в назначенное место, тогда все граждане, и большие и малые, собрались, поставили к городским воротам стражу, истребили в городе всех Кызылбашей, не оставивши из них ни одного. На следующее утро Ильбарс вступил в город. Весь народ встретил хана и поместил его в доме, в котором жил правитель города. Народу дали общественный обед; сделавши большой пир. Узьбеки и Сарты в общем собрании единодушно возвели Ильбарса на достоинство хана, в девять сот одиннадцатом году, в год овцы (1505-6 Р. Х.). В прежнее время в зависимости от Везиря много было областей, из которых каждая имела своего правителя. Но около времени вступления в него Ильбарс-хана, оне, одна после другой, отпали от него; оставалось только три управления: Везир, Янга Шагр, Терсек. Ильбарс-хан жил в Везире; Янга шагр отдал в управление Биличиг-Султану, в Терсек поставил особого правителя.

Взятие Ургенджа Ильбарс-ханом.

Когда жители Везиря истребляли Кызылбашей, тогда один [175] сирота укрылся в одном пустом здании; когда наступил вечер, он вышел городскими воротами и ушел в Ургендж. Выше мы говорили, что Ургенджский правитель назывался Сюбхан-кули-араб, а Везирский Рахман-кули-араб. Пришед к Сюбхан-кули-арабу, он рассказал все, что только видел. Сюбхан-кули призвал к себе первостепенных жителей Ургенджа и, пересказав им о том, что случилось в Везире, говорил: «вот уже несколько лет я ем хлеб-соль вашу. Теперь, если вы хотите, чтобы я вышел от вас, то уйду; если же угодно, чтобы я оставался здесь, я останусь». Ургенджцы на это сказали: «Слава Богу, Ирак и Хорасан под державою такого государя, каков шах Измаил! Вот уже почти пять лет, как ты здесь по его велению: от тебя мы не видели никакого притеснения и обиды. Что будешь говорить, когда предстанешь пред государя? То, что из Арки десяток Узьбеков пришли в Везир? И что вам сказать государю, когда пошлем тебя к нему? Притом у Узьбеков нет ни домов, ни городов, они не живут постоянно на одном месте. Пройдет дней десять – и они ограбят и разорят Везир и уйдут назад. А потому зачем нам поднимать тревогу? Сюбхан-кули-араб сказал: если вы искренно говорите это, то все вы дайте мне в этом присягу. Тогда все, и знатные и простые, сели и Сюбхан-кули поклялись – не мыслить против него лиха, и, если придут Узьбеки, стоять за него и с ним сражаться. Потом Сюбхан-кули сказал своему конюшему (рикабдарю): «представь сюда воз денег!» Тот привез и положил их на землю посреди собрания. Тут Сюбхан-кули, обратясь к первым из граждан, сказал: «найдите мне проворного, удалого джигита, который был мог съездить в Везир и доставить верныя известия о тамошних происшествиях». Они тотчас не могли указать прямо на кого нибудь; тут один из придворной стражи сказал: [176] «когда были мы еще в детстве, между ними был один человек, Иваз, по прозванию «рыжий бык»; отец его был бойкий джигит. Он скоро явился пред ханом и сказал: «я исполню это поручение». Тогда Сюбхан-кули сказал: «я буду верить известиям, которыя ты мне доставишь; эти деньги ты возьми себе, и считай меня единоверным с тобою». Он, взяв деньги и заставив его исповедать его веру, отправился в Везир и, возвратившись оттуда, рассказал подробно все, что там было.

Ильбарс, хан, прожив три месяца в Везире, выступил в поход против Ургенджа. Сюбхан-кули, взяв Ургенджское войско, вышел из города, и за полтора фарсанга от него дал сражение. Ильбарс, поразив его войско, преследовал его до города и вошел в него. Сюбхан-кули со всеми своими нукерами пал в битве. После этого Ильбарс-хан послал за своим семейством и имуществом и перевел его в Ургендж.

Кызылбаши, жившие в Хиве и в Гезараспе, входили в такия же совещания с Сартами, как и Ургенджский правитель Сюбхан-кули, и недовольные их поведением, строго держали их. Из Ургендча Узьбекские наездники делали набеги на Хиву; в этих наездах некоторые погибали, а отого при Ильбарсе число нукеров уменьшилось. Многие из людей Ядигер-хановых оставались при его доме и сыновьях. Однажды Ильбарс призвал своих беков и сказал им: «мы прибыли сюда с немногими людьми; много из наших осталось при наших братьях. Если вам угодно, я призвал бы сюда братьев моих». Князья все ответили: «мы и прежде думали, что вы пошлете кого нибудь за ними». Один старик из Уйгурского племени, который в это время сидел у дома, потому что ему не достало в нем места, встал с своего места, вошел к хану и, сложив руки, почтительно сказал ему: «опытные из прежних [177] Узьбеков говорили: порукою в благоденствии государства есть милость к подданным, а признак расстройства государственного есть любовь государя к своим родственникам». Ильбарсу показались эти слова злонамеренными. Все бывшие тут беки, ругая этого человека, говорили: такие ничтожные люди, ссоря между собою родственников, в ласковых словах рассыпают вражду. Очень хорошо будет, когда ты таких злонамеренных людей, расстроивающих своими словами, истребишь одного за другим, после того как прибудут сюда ваши братья».

Прибытие в Ургендж детей Абулек-хановах и Аменк-хановых. Взятие Хивы, Гезараспа и пограничной части Хорасана. Приведение в подданство Тюркменов, живших в Абул-хане, Манкышлаке и Дабистане.

В это время всех четырех сынов Ядигер-хановых не было уже в живых. У детям их Ильбарс отправил посла с словами: «мы, по прибытию в сию страну, овладели Везирем и Ургенджем; из Хивы и Гезараспа Кызылбаши еще не вышли. Если вы хотите прибыть сюда – о чем я молю Бога, - то здесь найдете себе подданных: угодно ли будет вам принять управление областями, они есть; захотите ли владеть жителями на полях Хорасанских, они там есть; есть Тюркмены в Абул-хане и Манкышлаке». Когда посланный пересказал это, тогда сын Абулек-хана и шесть сынов Аменк-хана с своими домами и людьми переехали в Ургендж. Ильбарс-хан сам взял Везир, а им отдал Ургендж. После того дети Аменк-хановы делали много набегов на Хиву и Гезарасп, опустошили их области; Кызылбаши от страха убежали. Владея Хивою, [178] Гезарапспом и Катом, они стали делать набеги на Хорасан. В это время шах Измаил умер. Правители всех областей, находящхся на северной стороне Хорасанских гор, к востоку до Мегины, к западу до Даруна, страшась Узьбеков, бросили свои области и убежали. Таким образом владения Узьбеков расширились: начальники их вступили в те области и делались владетелями их. Отселе они делали многократныя опустошительныя вторжения в Хорасан, на юге, и в Абул-хан и Мангышлак, на западе.

Мы выше говорили, что младший брат Ильбарс-хана, Биличиг, когда кормился грудью, сделался калекою, что у него высохли обе ноги и он сидел на бедрах. Потому он не мог садиться на коня и ездил в тележке. Устроив в ней место для спокойного и удобного сидения в ней, он велел оковать железом колеса ея. Запрягая в нее проворных аргамаков, он в сопровождении четырех, пяти храбрых джигитов, всегда ездил на сражение в Абул-хан и Мангышлак. Он был стрелок, не делавший промаха. Стоя на коленах в тележке, в которой он будто лежал, он прямо несся между стрелками, окружавшими его с левой и правой стороны. В жарких сшибках, предводительствуя джигитами, он всегда был в передних рядах. Наклонившись на переднюю сторону тележки, кричал джигитам: «так иди! Этак иди! Вперед! Назад!» равняясь с рядами всадников, он сражался; его тележка, запряженная аргамаками, не имея тяжестей, не отставала от вершников.

Некоторые из Тюркменов, сделавшись подданными, давали подать, а некоторые бунтовали. Не было прямо определено, какое давать количество подати: иногда давали много, иногда мало. В истории Суфиян-хана мы скажем – если Бог позволит – о приведении в определенность имения Тюркменов и о сборе дани с них. [179]

Такой образ действий продолжался несколько лет. Билигич-султан умер, а после него и Ильбарс-хан. После Ильбарс-хана осталось восемь сынов: старшему имя Султан-гази, второму Мохаммед-гази; имена прочих неизвестны. От Билигич-султана осталось пять сынов; старший назывался Султан-хаджи, другие неизвестны по имени. Замечаем, что Ильбарс-хан, овладев Везирем, в память того, что он взял эту область из подвладычества Кызылбашей, к имени каждого из своих сыновей, придавал прозвания гази: такой-то гази, этот-то гази. Младший брат его Биличиг-султан к именам своих сынов придавал прозвание хаджи: такой-то хаджи, этот-то хаджи.

В то время между потомками Ядигер-хановыми не было никакого больше Султана-хаджи, сына Биличиг-султанова: его перевели из Янга-шагра в Везир и поставили ханом. У Султана-хаджи было немного подданных и войска. Народ, имение и управление державою было в руках Ильбарс-хана, а по смерти его в руках старшего сына его, Султана-гази, юноши умного, храброго и гордого. В то время между народом распространилось мнение: «Султан-хаджи правил отчасти хорошо, отчасти худо. Но распоряжения Султан-гази есть отрада – что об этом и говорить? Но в нем самый большой порок – скупость». Он Султан-хаджи хану доставлял только две доли: одну, так называемую, ханскую, другую – столовую. Султан-хаджи-хан, прожив только один год, ушел вслед за отцами своими.

После Султана-хаджи самым старшим из прочих лиц ханского дома был сын Абулек-ханов, Хасан-кули: его возвели в достоинство ханское и отдали ему Ургендж. Все ханские дома были дети троих сыновей Ядигеровых. При этом общем происхождении, они, разделившись на три части, распались на три особыя владетельныя линии. При [180] Хасан-кули-хане, детей Ильбарс-хановых, детей Биличиг-султановых, и сверх других малых семейств их, больших домов было больше десяти. Главою всех их был Султан-гази. У Аменк-хана было шесть сынов: старший Суфиян, второй Бучага, третий Аваниш, четвертый Кал, пятый Акатай, шестой Аганай. Много детей также было у этих шести сыновей. При Хасан-кули-хане, кроме этих шести, еще других больших домов было шесть. Хасан-кули-хан был один сын у своего отца, но у него самого было много детей: старший сын в его семействе был Билал. Оба, отец и сын, не имели ратного духа. С одной стороны многие из бойких детей Ильбарс-хановых, и с другой многия из бойких детей Аменк-хановых, недовольныя тем, что Хасан-кули-хан один владеет доходами Ургенджскими, согласаясь между собою, восстали против него. Против их многих Хасан-кули, выступив с небольшими силами, биться с ними не имел сил; не имея способов бороться с ними, он заключился в Ургендж. В то время этот город еще не имел крепости Эйрек (она уже после построена Иш-султаном). Все они осадили Ургендж: все начальники осаждавших, устроив полки свои, приступили к Хорасанским воротам. Хасан-кули-хан с пешими полками вышел из ворот, построил их к битве, приставил тылом ко рву. Осаждавшие, действуя конницею, осаждаемые пехотою, сильно бились между собою от предполудня до вечера. Младший сын Аменк-хана, Аганай-султан, которому тогда минуло двадцать лет, сражался с утра до пополудня и, желая отличиться пред своими, не умевшими преодолеть врага, взяв под начальство наездников, ударил на врага, врубился в пехоту его, но не мог воротиться с места, куда пробился, и на краю вала, пронзенный копьем одного из воинов, пал: толпа пехотинцев стрелами убила сперва под ним коня, а потом, [181] и ему сами рассекла голову. (Это так раздражило осаждавших, что они, ударив всеми силами на войско Хасан-кули-хана, заставили его скрыться в городе). Пехота, копейщики и остальное войско, вступив в город, произвели большую тесноту; не доставало места для помещения и после того, как они расположились опять по своим палаткам. Начальники перечислили всех жителей и, раздав нукерам должную плату, заперлись в городе, думая, что неприятель, не имея возможности взять Ургендж, решится снять осаду. Смерть Аганай-султана сделалась причиною смерти Хасан-кули-хана и причиною страданий для многих. Если бы он не был убит, то Хасан-кули-хан не возбудил бы против себя кровавой мести. Может быть после нескольких дней осады, они, дав осажденным дорогу, выгнали бы их из Ургенджа и благополучно проводили бы их в чужой юрт. Смерть Аганай-султана сделалась неисцельною раною и тяжким ударом. Ургендж, город многолюдный, очень скоро почувствовал голод, так что ослиная голова продавалась по двадцати тенке, но и за эту цену не находили на один вертел. В кругу Ургенджских мулл был один очень зажиточный человек: у него были некоторыя дела с одним из простых горожан. Однажды он приходит к нему в дом, видит, что один белобородый из мулл сидит в доме; хозяин положил на блюдо половой член лошака и говорит гостю: «Это крошево, обложенное лошадиным паховым салом». Таковы делались приготовления столовыя на всех вертелах того времени! Такое положение жителей продолжалось два месяца. Поэтому судите, что было после. Жители, истомленные, начали выходить из города; в нем осталось немного жителей, так что для защиты города не доставало людей. Чрез четыре месяца он был взят. Хасан-кули-хана и старшего сына его, Билал-султана, убили; детей с матерью отправили в Бухару. В настоящее время [182] из этого семейства до пятнадцати человек живут в Синде.

История Суфиян-хана.

После того возвели на ханский престол Суфиян-хана и отдали ему Ургендж; Везир, Янга-Шагр, Терсек в Хорасане, также Дарун и Манкышлакских Тюркменов взяли внуки Берке-султана, из которых главным был Султан-гази. Дети Аменк-хана заняли стоящие по берегам реки города: Хиву, Гезарасп, Кат, Булдусаз, Никчегу; стоящие в горах: Баг-абад, Нисай, Эсюрд, Джегарду, Мегину, Чегчу; и, наконец Тюркменов, живших в Абул-хане и Дабистане. Все эти владения разделивши между собою, соответственно степени права каждого, четыре сына Аменк-хановы жили с спокойным сердцем.

В Абуль-хане в то время жило Тюркменское племя Ирсары: Суфиян-хан отправил к ним человека с такими словами: «Божественный закон установил давать закат (сороковину): Потому вы из своего имения каждогодно должны давать сороковину; а я тогда не буду посылать от себя людей, с тем, чтобы они хищнически собирали ее». Тюркмены изъявили покорность этому распоряжению и каждый год с своих имений охотно доставляли хану зякат. Так они делали в продолжение нескольких лет. Суфиян, отправляя людей для сбора дани, в большие участки посылал по человеку в два или даже три малые участка. В один год он также распорядил сбором. Когда сборщики отправились, их всех, и хороших и дурных, по счету оказалось сорок человек. Каждый из них объезжал все деревни: побывав в одной и обобрав ее, отправлялся в другую. Джигиты Тюркменские сделали заговор между собою, и каждый из них убивал комиссара, когда он являлся в его жительство. Чрез несколько времени довели это до сведения хана. Сильно раздраженный [183] таким поступком Тюркменов, хан с четырьмя своими младшими братьями взял конницу и отправился в Абуль-хан.

В то время переезд из Ургенджа в Абуль-хан был как переезд из села в село, потому что река Аму от крепости Ургендчской текла к восточной стороне горы Абуль-хана; от подошвы этой горы она, обогнувши на южную сторону, шла к западу, отселе текла к Угурдже и вливалась в Мазандаранское море. На обеих сторонах Аму, до самой Угурджи, были нивы, виноградники и деревья. Весною жители выходили на места возвышенныя; когда являлись мухи и слепни, люди, имевшие стада, уходили к дальним колодцам, находящимся на расстоянии от реки почти на два дневные пути, когда же прекращался овод, они приходили опять на берега реки. Обработанность и населенность страны превосходили описание. По обеим сторонам реки от Пишкара до Кара-Киджита, жило поколение Адаклы-Хызр, или от Кара-Киджита до западной стороны горы Абюль-хана, по обоим берегам реки жило поколение Алий. Отселе до того места, где река вливалась в море, жили верблюдоводы. Но обратимся к нашему рассказу.

Каждый из начальников войска, по прибытии на границу Тюркменской земли, построясь в ряды, (каждый) с своей стороны, отрядил наездников для нападения. Ирсари и Хорасанские Салуры жили вперемежку один с другими. Успех нападения был таков, что нападшие не могли увести с собою всего скота, малолетних детей побрали в плен; некоторые спаслись бегством в одно место, в котором не подвергались наездам по неудобству проехать туда на коне; там, на северной стороне Абуль-хана, есть безопасная долина. Между ею и Абуль-ханом идет дорога, на три дня для верхового ездока; ее называют Джутак. Невыгода проезда по тому пути та, что неприятель, не запасшись водою, если бы захотел овладеть сим местом, то хотя бы [184] сто лет трудился взять его, не успел бы: там идет одна тропинка, по которой проходит один только вьючный верблюд. Мне убогому приводилось много раз видеть этот путь. Тюркмены ушли в это место и там скрылись. Хан, когда собрались его наездники, осадил Джутак. Тюркмены держались в нем около двух дней; но от недостатка воды пришли в изнеможение. Семеро из старейшин их спустились в горы и поспешно отправились в стан Акатай-хана. Изъявив ему свою покорность, они говорили: мы слыхали, что в земле Узьбеков дом и все владение принадлежат младшему сыну; начиная с отца, все старшие братья оказывают почет младшему брату. По рассказам известно нам, что ты младший из сынов, оставшихся после Аменк-хана. Потому мы ныне умоляем тебя: испроси у старших братьев твоих прощение нам в вине нашей. Все мы клянемся, что будем преданы тебе, и что наши потомки будут покорны каждому потомку Акатай-ханову и никогда не отвратят от них лица своего. Акатай-хан послал этих людей назад, велел им представить к себе всех людей способных к делам. Они, явясь к Акатай-хану, дали пред Кораном клятву на покорность ему. Акатай-хан, оставив Тюркменов в своем стане, отправился к старшему своему брату Суфияну и просил прощения Тюркменам в преступлениях их, и он простил им. От него он ходил к Бучаге-хану, потом к ставке Аваниш-хана и Кал-хана; все они сказали: «для тебя мы прощаем их и забываем вины их: делай с ними как знаешь». Акатай-хан, возвратившись в свой стан, рассказал Тюркменам, что видел и слышал. Сердца их готовы были разорваться от радости. После того он рассказал Тюркменам: «Старший мой брат простил вам вину; так вы теперь что дадите за провинность?» Они отвечали: «что прикажите нам, то мы и дадим». Акатай-хан спросил: сколько человек из ханских нукеров убили вы? Тюркмены, сосчитавши их, [185] отвечали: «сорок человек, и хороших, и худых». Султан сказал: «Так вот решение: нынешний год вы уже поплатились, потерпев разорение от наезда на вас. В следующий год – Бог велит – в уплату за кровь каждого убитого дайте моему брату тысячу овец. А на следующее время сколько вам давать, о том вы сами переговорите с моим братом». Они охотно приняли это условие. Потому Хорасанские Салуры обещались дать шестнадцать тысяч овец, поколения Теке-Сарык и Ямут – восемь тысяч овец, поколение Ирсари должно было дать шестнадцать тысяч овец. Все названныя здесь подданныя поколения составляют один урук: всех их называют каменными Салурами. Хан возвратился в Ургендж; в следующий год он посылал сборщиков подати и десять первостепенных князей Тюркменских сполна отдали сборщикам сорок тысяч овец и с большими дарами представлялись хану; во второй год хан опять отправил к ним человека с данью, они опять ее внесли. Эти сорок тысяч овец оставались на их шее до нескольких раз.

Скажем здесь также о количестве дани, доставляемой прочими Тюркменами. По прошествии нескольких годов после сих событий, разложена была дань и на прочих Тюркменов, какую они должны были вносить по расчету соразмерно числу человек и количеству их скота. Поколение Ички-Салур доставляло хану шестнадцать тысяч овец и сверх того тысячу шестьсот овец для зареза на ханскую кухню. Эту последнюю дань называли котловыми овцами, а те шестнадцать тысяч овец назвали податными овцами, и отдавали их на содержание нукеров. Но сверх количества податных овец, которых доставляло каждое поколение Тюркменов, они брали на себя десятую часть из котловых овец: истратив казенных овец, они еще собирали себе, говоря обязанному взносом дани: «ужели не даш ты овцы для зареза к государеву столу?» Поколение Хасан-или [186] доставляло шестнадцать тысяч овец и тысячу шестьсот котловых овец; из них десять тысяч давали поколения Икдур и Чаудур, а четыре тысячи небольшия поколения Арабечи давали четыре тысячи податных овец и четыреста котловых овец. Гоклан давали двенадцать тысяч податных овец, и тысячу двести котловых овец. Адак-или двенадцать тысяч податных овец и тысячу двести котловых овец. На берегах реки Аму жили три поколения Тюркменов, занимавшихся земледелием, которых называли Уч-Ил («три поколения), именно: Хызр-или, Адак-или и Алий-или. С их земледельческих промыслов брали десятину. Тюючи («Занимавшиеся верблюдоводством») и Алий-или платили также и скотом; Адак-или давали воинов.

По прошествии нескольких лет, Суфиян отошел к милосердию Божию.

(пер. Г. С. Саблукова)
Текст воспроизведен по изданию: Родословное древо тюрков. Сочинение Абуль-Гази, Хивинского хана // Известия общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете, Том XXI, Вып. 5-6. Казань. 1906
© текст - Саблуков Г. С. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2012
© OCR - Парунин А. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОАИЭИКУ. 1906 

Глава седьмая.

История Бучаги-хана.

По смерти Суфияна Бучага-хан переведен был в Ургендж и возведен на ханский престол. У Суфияна было пять сынов: первый Юсуф, второй Юнус, третий Алий, четвертый Агиш, пятый Пеглеван-кули; всем им пятерым отдали Хиву. Во время Бучаги-хана в Бухаре был ханом Обейд-хан. Он в несколько походов на Хорасан овладел некоторыми городами его; в места, незанятые им, непрестанно отправляли экспедиции Узбеки и жителей их брали в плен. Узбеки, владевшие Эсюрдом, Нисаем, Даруном, также наездами опустошали Хорасан до Таиль-Кюпрука: если возвращалась одна партия, отправлялась туда другая. Между Хонджедом и Асфараином до Нися лежит большое пространство пустопорожней земли. Владетели тех двух мест не занимались ни возделыванием земли, ни скотоводством; зимою и летом они укрывались внутри курганов. Поэтому шах Тахмасп, быв много обеспокоиваем тем, отправил посла к Бучаге-хану с такими словами: [187] «я желаю быть сыном хану. Тимур взял за себя супругу из потомков Чингиз-хановых, и потому доселе его называют Тимур-Кюрекан; и мое сердце ищет также быть в родстве с потомками Чингиз-хана. Тогда самый сильный враг мой такой, каков был Хункар, скажет: шах Тагмасп женат на дочери Узьбекского государя; в хорошем родстве он». У Бучаги-хана не было дочери; у старшего брата его, Суфиян-хана, была дочь, пришедшая в полный возраст, по имени Аиша-бика; ее они согласились отдать за Тагмаспа. Мы говорили, что у этой девицы было пять родных братьев. Из числа из Агиш-султан был человек бедный, скудный и больной. Под начальством его хан отправил девять человек. С дарами от невесты они явились к шаху, который для встречи их выслал своих беков и, приняв их при многолюдном собрании, сделал им угощение и оказал почеты беспредельные. Агиш-султану он отдал город Хонджед, которым он после правил тридцать лет, до своей смерти, не выезжая из этого города ни в военные походы, ни в другия путешествия. Бучаг-хану шах послал девять кинжалов, оправленных золотом, девять шатров, у которых верхи были из парчи, а низ из полотна; постель и уборы приемной части шатра блестели золотом и серебром, девять коней с седлами и уздами, тысячу кусков шелковых тканей. Хан также отправил невесту с приличным ей приданым.

После того совершилось несколько кругов времени и Бучага-хан помер.

Царствование Аваниш-хана.

В Ургендже возвели Аваниш-хана на престол ханский. У Бучаги-хана было три сына: старший назывался Дост-Мохаммед, второй Иш-Мохаммед, третий Бурум, которого [188] также звали Иш-дост (По старшинству они были в таком порядке: 1-й Иш-М; 2-й Дост М, 3-й Бурум. В этом порядке они указываются ниже. Поэтому сделано (там же) и замечание о праве Иш-Мохаммеда на ханское достоинство, и требование им себе города Ургенджа. Прежний Русский перевод этой книги «Родословная История о Татарах» подтверждает это. В самом подлиннике допущена была, автором ли, или издателями и переписчиками, сбивчивость. И во втором месте печати подлинника. Дост М. назван (тоже что ныне) старшим братом, а Иш М. – младшим братом. Но считаю это ошибкой, и эти названия должно перенести с одного из этих братьев на другого. В прежнем переводе во втором месте Иш М. прямо назван старшим братом; хотя в этом месте их порядок такой же, какой и в нынешнем тексте. См. Родосл. История о Татарах, т. II, стр. 207-250. (Примечание переводчика): им обоим хан отдал Кат. У Аваниш-хана было три сына: старший по имени Дин-Мохаммед-хан, второго звали Махмуд, третьяго Алий-султан. Дин-Мохаммедова мать была куплена у купца, привезшего ее из Манкытского поколения; она была лицем черная. Сама о себе сказывала, что была дочь такого-то Манкитского мирзы, родившаяся ему от наложницы; что когда разорен был Манкытский юрт, один человек взял ее в полон и продал купцу. Также мать двоих малолетних сынов его происходила от Манкытских князей. Дин-Мохаммед-хан, когда был отнят от груди, отдан под смотрение матери Али-султановой, Бииме. Государи всех своих жен, взятых из Манкытских княжен, зовут Биим. Биим очень слабо смотрела за воспитанием Дин-Мохаммед-хана. Дин-Мохаммед-хан, на шестом году своего возраста, играя с детьми, построил крепость, и некоторых из детей поставил в крепости, а других вне ее, сказал последним: «возьмите эту крепость; кто из вас войдет в нее, того и награжу; а тех, кто за трусостию отстанет, накажу смертью». Приходит Биим и говорит: «делал бы что тебе сродне, вместо городов и крепостей тебе камни и земля!» Дин-Мохаммед почтительно встал [189] и, сложив руки, представил себя в положении отдающего честь. Биим оскорбилась этим и говорила: «я его браню, а он мне отвечает важничаньем!» Дин-Мохаммед-хан сказал: «вы изволили сказать, что для меня есть камни и земля; ими наполнит Бог рот твой. Но в то же время из земли и камней строятся города и крепости». Соответственно такому настроению души, по воле Всевышняго Господа, была и его деятельность.

Дин-Мохаммед-хан, в зависимости от отца, достиг девятнадцатилетняго возраста. Отец не давал ему ничего. В то время пограничная часть Хорасана до Астрабада была в зависимости от Ургенджских государей: ее звали горною стороною, а Ургендж речною; обе эти части составляли юрт Ургенжчского государя. Предприимчивые из Ургенджских джигитов ходили в Хорасан, делали набеги на Кызылбашей и оттуда возвращались с добычею. Дин-Мохаммед-султан подговорил несколько джигитов пуститься с ним в Астрабад и Мазендеран; с десятками четырьмя отправился туда, не спросив позволения у отца. По берегу реки он пришел к Чикдалик-Тугаю, оттуда перешел к колодезю Динар. Когда он ехал отселе дальше, ему повстречался человек с шестью верблюдами и тридцатью овцами. «Куда едешь?» он спросил его. Этот отвечал: я слуга такого-то человека из придворных чиновников Мохаммед-гази-султана. Я ходил к Тюркменам за данью; взяв этот оброк, возвращаюсь теперь в Дарун. В это время правителем Даруна был сын Ильбарс-ханов, Мохаммед-гази-султан. В числе овец был желтый козленок. Дин-Мохаммед-султан сказал: отдай нам этого козленка. Если Бог благословит наш путь, то мы по возвращении отплатим с избытком. Тот не согласился. Султан осердился, велел связать и прибить его, а всех верблюдов и овец его взял, и поехал дальше. Когда я был в детстве, слышал от стариков слова: «не делай худого дела, думая: оно [190] небольшое, что из этого будет? Эта коза была поводом к пословице: «наш город разорен из-за желтого козленка». Теперь скажем об этом разорении.

Дин-Мохаммед-султан вступил в Астрабад, сделал три набега на Кызылбашей и с большой добычей возвратился к отцу. Между тем тот человек-сборщик подати, у которого он велел отнять овец, по приходе к своему господину рассказал случившееся с ним. Князь пересказал о том Мохаммед-гази-султану. Гази-султан сильно рассердился на поступок Дин-Мохаммед-султана, отрядил большое число людей на дороги, по которым должно было ему ехать назад, с тем, чтобы они его подстерегали. Таким образом, когда он возвращался, ничего не опасаясь, его схватили. Отняли у нукеров его добычу и все, что у них было, и сделавшим им много неприятностей, бросили их, а Дин-Мохаммед-султана взяли с собою и представили к Мохаммед-гази-султану. Он посадил его в один дом, велел запереть двери и, приставив стражу из нескольких человек, приказал неотходно стеречь его. А из нукеров его, оставшихся пешими, многие разошлись по своим домам, к которым шли они, то падая в изнурении, то снова вставая по отдохновении; некоторые из них, правдивые, не зная, что сказать по возвращении в свой юрт, когда султан их в неволе, разошлись по селениям, лежащим на большой дороге в Кюрдиш, и кормились, или выпрашивая милостыню, или нанимаясь в водоносцы. Нукеры, возвратившияся в свои домы, рассказали все, от начала до конца, случившееся с ними. Эти вести донесли Аваниш-хану. Он ничего не сказал, потому что отец мало заботился о Дин-Мохаммед-султане, и особенно потому, что хану в это время было уже пятьдесят лет; а так как мать Али-султана была в одних годах с ханом, то он недавно взял за себя красивую младшую сестру Мохамед-гази-султанову. Мохаммед-гази-султан, несколько дней [191] продержав под стражею Дин-Мохаммед-султана, захотел возвратить его к отцу. У него был нукер из Уйгуров по имени Риша-Худай-бирди; ему он отдал его на руки, и, прикомандировав к нему человек шесть, сказал: «свяжи ему ноги под брюхом лошади, и, не останавливаясь нигде ни днем, ни ночью, скорее вези его к хану, передав ему от меня благожелание, скажи, что я слышал, будто бы это дитятко уезжало без позволения отца; скажи, что оно здесь наделало такие-то дела и за то я поучил его». Тогда Риша-Худай-бирди с человеками шестью, взяв султана, пустился в дорогу и поспешно ехал. Во время ночных переездов Дин-Мохаммед-султан в тех местах, где он предполагал жительства, распевал песни; цель этого была та: мои нукеры, этих жительствах меня дожидавшиеся, как скоро услышат мой голос, узнают по нему меня и ко мне явятся. Но всякий раз как султан пел, Худай-бирди говорил слово: риша. Это слово для султана было острее стрелы или сабли; а у Худая-бирди это слово было обыкновенным присловьем, за которого его и звали Ришаи-Худай-бирди. Дин-Мохаммед не знал его привычки к этому присловью и с досадою думал про себя, что он этим словом насмехается над ним. Они приехали в Кюрдиш на заре. Там было много людей. Из казаков султана в этом селении было человек до шести. На топот конский казаки встали. В это время султан запел, они услышали его голос, узнали и сбежались к нему. Худай-бирдию требовалось сделать остановку и он хотел остановиться: в жительстве, султан ему сказал: «мне стыдно здесь останавливаться, поедем дальше и остановился в другом месте». Худай-бирди согласился и поехал далее. Когда стала заниматься заря, он остановился и все с ним бывшие сошли с коней. Казаки султановы ехали следом за ними. Один из них, разорвав перевязку на ногах султана, освободил его. Султан схватил саблю Худай-бирдия и ей ссек ему голову; другие [192] убили его провожатых. Засыпали кровь песком, а трупы оттащили дальше от дороги и зарыли. Султан всех обязал клятвою нукеров своих никому не сказывать об этом деле. После того он приехал в Ургендж, явился к отцу, и на расспросы об его отсутствии сказал ему: Мохаммед-гази-султан, человек обязательный, удержал его у себя; подарил ему коня, одежду, и, хорошо угостив, отпустил его от себя. Отец поверил.

В тот же день Дин-Мохаммед призвал с рынка одного рещика, велел ему вырезать печать с именем жены отца, дочери Мохаммед-гази-хановой. От имени Аваниш-хана написал такое письмо: «После молитвы к Богу о здравии Мохаммед-гази-султана, мое слово к нему: сестра твоя больна; Богу одному известен конец ее жизни. У ней теперь только одно желание увидеться с тобою». От имени сестры написал письмо: «Свидетельствуя тебе, брат мой, мою полную покорность, извещаю тебя, что я с некоторого времени больна, и потеряла всю надежду оправиться от своей болезни. Теперь у меня остается единственное желание увидеться с тобой прежде моей смерти. Прошу, приезжай скорее, иначе мы увидимся только на том свете». Поручив оба свои письма одному из своих надежных нукеров, и внушив ему, что еще пересказал сверх написанного в них, он посла его на двух лошадях. Потом он призвал к себе тех джигитов, которые с ним были в его поездке и кроме их присоединил к себе человек до двадцати, и с ними каждый день делая пирушки, велел им внимательно делать осмотры на дороге Хорасанской. Посланный Дин-Мохаммед-султаном доставил письма Мохаммед-гази-султану. Прочитав письма, он поспешно отправился в Ургендж. Въехал в город Ургенджскими воротами, он вступил в дом хана. Сошедши с коня, побежал к сестре. В этот день должно было пролиться крови Мохаммед-гази-султана. Аваниш-хан в этот день с [193] утра отправился на ястребиную охоту. Дин-Мохаммед-хан, который ночь и день подстерегал, известясь от своих нукеров о приезде Гази-султана, поспешно собрал их к себе. Это было в средине между утром и полуднем в весенние дни. Мохаммед-гази-султан вошел в ее дом, в котором жила сестра его; она не знала о его приезде; увидев его, она встала и встретила его. Султан сказал: «Слава Богу, ты выздоровела! Прочитав в твоем письме, что мы едва ли увидимса до дня воскресения, я, не останавливаясь ни днем, ни ночью, спешил сюда». Сестра ему сказала: я не была больна, и к тебе не писала. Услышав это, он испугался, и, не останавливаясь, торопливо вышел. Он услышал топот, производимый Дин-Мохаммедом с товарищами, собравшимися толпою. Он наверно узнал о беде, ему грозящей; но, боясь войти в дом, он побежал в другую сторону. Ему попалась большая дверь, он побежал в нее, и увидел конюшню, в которой никого не было; осмотрев ее, он не нашел места, чтобы скрыться. Прислушиваясь, он слышал топот людей, которые бегали. Объятый сильным страхом, он искал места, где бы скрыться, но не находил. Не зная куда деться, он увидел большую кучу навоза из конского помета; разрыл ее и, покрыв себя корзиною, лег в нее. Дин-Мохаммед-султан с человеками пятьюдесятью нукеров вбежал в дом отца; все, рассеясь, искали Дин-Мохаммеда, но не находили; спрашивали прислужниц, но никоторая не знала, где он, одна из них сказала, что видела, как он пошел в ту сторону. Дин-Мохаммед-султан побежал туда, все нукеры обыскали дом; один из них вошел в ханскую конюшню. Осмотрев все стойла, он шел назад и увидел на навозе красный лоскут, и когда подошел, чтоб узнать, что это лежит, увидел, что это край одежды, и побежал сказать о том Дин-Мохаммед-султану, и он пришел, вытащил Гази-султана из-под корзины и отрубил ему голову. [194] Тотчас разнеслась в городе весть, что Мохаммед-гази-султан убит. Расстояние между Ургенджем и Везирем на пути шести агачей. Один из нукеров султана Гази-султана приезжал в Ургендж и в тот же день уехал к султану Гази-султану и рассказал ему о случившемся в Ургендже. Младшая жена султана была дочь Суфиян-хана, у которого также был сын Алий; он в это время приехал туда для свидания с сестрою. Султан Гази-султан, услышав о смерти своего младшего брата, не посоветовавшись ни с кем и не размыслив надлежащим образом, в гневе на своего родственника, схватил своего шурина Али-султана, лежавшего тогда в его доме, и убил его. Аваниш-хан возвратился с охоты, увидел убитого Мохаммед-гази-султана, спросил: где Дин-Мохаммед; ему сказали: убив Мохаммед-гази-султана, он тотчас с своими нукерами ускакал, страшась вас; куда скрылся – не знаем». Хан говорил: «в удовлетворение моим братьям и моим бекам я готов сделать все, что вы скажете к спасению моей державы». Тут приехал человек из Везиря с известием, что Султан-гази убил султана Алия. Услышав эту весть, хан, изумленный ею, не знал, что делать. Его младшие братья Кал-хан и Акатай-хан, дети его старших братьев, Суфиян-хана и Бучага-хана, узнав это, перешли в Ургендж, предполагая, что подданные султана Гази-султана начнут войну с Аваниш-ханом, также подданные Аваниш-хана пришли в Ургендж; дети Амнек-хана с своею дружиною собрались в Ургендж. Подданные детей Ильбарс-хановых собрались в Везир. Аваниш-хан, как ни желал помириться с ними, но его младшие братья, племянники – дети старших братьев – и все нукеры не согласились. Они пошли на Везир. Султан Гази-султан каждый день посылал человека к детям Биличиг-султана в Янга-шагр, с прошением, чтобы они скорее шли к нему. Они извещали, что идут, и все еще не приходили. Прежде [195] прибытия их, дети Аменк-хана, подошли к Везирю. На восточной стороне Везиря, в расстоянии от него на один фарсанг, на краю поля, на месте, называемом Кум-кенд, стояло селение, которое в то время было прекрасно устроено. Султан Гази-султан с своим войском выступил из Везиря и шел в Кум-кенд. Султан-гази-султан народу своему мало оказывал милостей, но много делал обид; много дел возлагал на свою дружину, но мало награждал ее, потому подданные крайне не любили его. Оба войска построились в боевой порядок. Когда Султан-гази расставлял к сражению свои полки, и, увидев, что в одном месте мало было людей, сказал: «тут надобно поставить больше войска»; тогда один из Узбеков, которых в войске его было много, вскричал: «если тут мало людей, то поставь в строй твоих лошадей и коров». Кто сказал это – за многолюдством осталось неизвестным. Султан не обратил на это внимания, и проехал, ни сказав ни слова. Оба войска вступили в битву. Аваниш-хан одолел врага, и, преследуя его, в тот же день вошел в Ургендж. Там он велел убить шестнадцать человек из взрослых и малолетних детей Ильбарс-хановых, начиная с султана Гази-султана. У султана Гази-султана много было жен: из них одна была дочь Тюркмена, Улуг-тубя-Зенбиль-бека, взятая им во время набега на Тюркменов, живших в Бурме – как звалось одно из Хорасанских мест. От нее было у него два сына и две дочери. Старшему сыну имя было Омар-гази-султан, младшему – Шир-гази-султан. Старшей дочери было имя Зюгра-ханым, младшей – Нунаш-ханым. Это семейство взято было нукерами Акатай-султана; Омар-гази-султану было пятнадцать лет; Шир-гази-султану было двенадцать лет. Другие из сынов Аменк-хановых, разграбив дом султанского семейства, убили сынов хана, доставшихся им в добычу, а дочерей и жен взяли в неволю; но Акатай-хан ничего не взял, и сохранил жизнь доставшихся ему детей; [196] жену султана Гази-султана, дочь Улоуг-тубя-Зенбиль-бекову, вместе с двумя дочерями и двумя сынами ее, отправил в Бухару, дав им коней и верблюдов и человек пять в провожатые. Дети Биличиг-султановы, по выступлении в поход из Янга-Шагра, когда приближались к Везирю, услышали, что султан Гази-султан вышел из него против неприятеля и перешел к Кум-кенду. Поспешно пошли туда; прибывши на место, видят, что тут была битва, видят трупы убитых; узнавши, чем кончилась битва, он не возвратились домой, а чрез верхния области Ургенджские ушли в Бухару. Из этого дома было много человек в Мавераннагре. Это было в девятьсот семьдесят четвертом году гиджры (1563-4 Р. Х.). Теперь этот род пресекся и от него никого не осталось. Горная и речная стороны достались детям Аменк-хановым. Аваниш-хан жил в Ургендже; они полюбовно разделили между собою другия области и Тюркменские земли жили спокойно. Дарун, владение Мохаммед-гази-султана, отдали Дин-Мохаммед-султану: «он, говорили ему, твоя добыча».

Взятие Ургенджа Обейд-ханом.

Омар-гази-султан, сын султана Гази-султана был юноша-боец. В Бухаре, когда он пришел туда, вступил на службу к Обейд-хану. Он неотступно просил себе у хана помощи. Обейд-хан слышал о разорении Ургенджа. «Если я туда поеду, то половина владений детей Аменк-хановых будет моею», говорил он. После сего все сыновья Абул-хаир-ханова, согласившись между собою, выступили в поход: из Ташкенда Берак-хан, из Самарканда Джеванмерд-хан, из Хисра внуки Хамзы и Мегдий-султана, из Бухары Обейд-хан; все они пришли к Ургенджу. Дети Аменк-хановы, жившие в Хиве и Гезараспе, не имея сил стоять против них, убежали к Аваниш-хану; но и [197] Аваниш-хан, не смея оставаться в Ургендже, со всеми поспешно ушел в степь. Обейд-хан, вступив в Ургендж, послал вслед за Аваниш-ханом войско которое настигло его на северной стороне Везиря, в местечке Бият-кыри и разбило их. Он отдал Аваниш-хана Омар-гази-султану, как поввинного мести за кровь, и Омар-гази-султан убил Аваниш-хана; но Акатай-хану Обейд-хан даровал жизнь; Кал-хана также спасли внуки Хамзы и Мегдиевы, правители Хисара. Обейд-хан отдал Ургендж своему сыну Абдул-Азизу и там оставил его. Он не потревожил ни Сартов, ни Тюркменов, ни других жителей; не переломил ноги ни у одной курицы их, ни одной вещи не передвинул со своего места. Но Узбекские роды рассчитал на четыре отдела: один отдел из них взял в свою власть Обейд-хан, другой – правители Хисара, третий – правители Самарканда, четвертый – начальники Ташкенда; каждый из них, доставшихся на его долю людей поручив человеку, велел перевести их в свою область.

Сыновья Аваниш-хановы, Махмуд и Алий-султан, спаслись от рук врага и убежали в Дарун к Дин-Мохаммед-хану. Алий-султан был тогда по седьмому году. Дети Суфиян-хана, Юсуф и Юнус, также не попались в руки врагу, ушли к Дин-Мохаммед-султану; так что все, как из ханских, так из частных домов, спасшиеся от неприятеля, собрались в Даруне, при Дин-Мохаммед-султане. Дети Акатай-хана, кроме старшего, Хаджим-хана, были малолетни: они вместе с отцем и материю перешли в Бухару. Хаджим-хану было тогда осьмнадцать лет. Когда неприятели во время нашествия напали на жителей, он не мог спасаться бегством. При отце его был добрый нукер, по имени Джан-сеид из поколения Дурбан, человек умный, заведывавший всем имением хана; Хаджим-хан ушел в его дом; оделся в старый изношенный чекмен, взял в руку укрюк и в таком виде пас лошадей Джан-Сеида. Самаркандские правители взяли в плен Дурбанцев, [198] перевели их на жительство в Кызыл-рабат. По прошествии трех месяцев, Ургенджцы, узнав его, начали говорить друг другу: «я видел Хаджим-султана, сына Акатай-ханова; он пасет лошадей Джан-сеитовых». Молва об этом увеличивалась со дня на день. Джан-сеид сказал султану: «Ургенджцы, здесь находящиеся, тебя узнали. Это сегодня или завтра дойдет до Обейд-хана: что ты об этом думаешь?» Хаджим-султан отвечал: ты сам, если можешь, проводи меня отселе; если тебе нельзя, дай мне лошадь; я уеду к Дин-Мохаммед-султану. Джан-сеид взял четыре лошади: две для себя и для Хаджим-султана, а на двух наложил дорожные запасы, и вместе с Хаджим-султаном отправились большою дорогою в Ургендж. Кимя в то время текла между Ургенджем и Везирем; переправясь чрез Кимю, они приехали в Дарун к Дин-Мохаммед-султану.

Битва Дин-Мохаммед-султана с Обейд-ханом.

По прибытии Хаджи-султана, все члены ханского дома на общем совете решили выступить в поход на Ургендж. По приходе в Кюрдиш, они призвали к себе начальников Адак-илийцев, из поколения Хизр, и сказали им: «мы идем добывать свой юрт, если всемогущий Бог поможет нам овладеть им, то мы вас пожалуем в тарханы, дадим вам высшее место при нас; лучших из вас сделаем нашими нукерами, каков при нас доблестный род Узьбеков, таковыми и вы будьте». Начальники заключили договор и выступили в поход. Из Адак-илийцев к ним присоединилась тысяча человек. С шестью тысячами человек, две тысячи человек было у них своих нукеров; в числе трех тысяч они пришли в Пишках. Здесь на общем совете они рассудили: «если нам идти на Ургендж, то там будет противодействовать нам Абдул-Азиз-султан, [199] сын Обейд-хана; притом переправа чрез реку Аму для нас опаснее врага, на дороге же в Хиву ни врага нет, ни реки нет», а потому они пошли в Хиву. Хивою правил даруга; его и с ним человек десять они захватили и убили. Даруга Гезараспа бежал. Абдул-Азиз-султан, услышав об этих происшествиях, бросил Ургендж и ушел к отцу. Обейд-хан сильно оскорбился этим делом, созвал войско и отправился в Ургендж. Прибыв к Тюю-буин, здесь он сам остановился, а все войско, отдав под его начальство одного знаменитого бека из рода Угланов, послал против Дин-Мохаммед-султана. Дин-Мохаммед-султан, узнав об этом, выступил с войском из Хивы. Все нукеры его говорили: «нас только десять тысяч, а неприятелей сорок: битва не будет для нас счастлива; воротимся в Дарун. Обейд-хан не останется в Ургендже, но уйдет назад; тогда мы в него вступим. Обейд-хану поход к Ургенджу и отступление трудны, а для нас удобны». Дин-Мохаммед не обратил внимания на слова их и шел вперед. Все князья, явясь пред лице Дин-Мохаммед-султана, сошли с коней в числе сот до трех человек, пали пред ним на колена и говорили: «умоляем тебя, воротись!» Но Дин-Мохаммед-султан, ничего не отвечая, проехал между ними, они во второй раз приступили к нему и говорили те же слова, но и в этот раз он не дал им ответа и проехал между ними. Они сделали то в третий раз: тогда хан ближе подъехал к ним, слез с лошади, взял в руку горсть земли, и, сказал: «Боже! Моя душа в твоей руке, а мое тело достояние земли», высыпал землю за пазуху своей рубахи, встал, и, взглянув на беков, сказал: «я обрек себя на смерть: если вы своею жизнию дорожите больше, нежели я, то удалитесь от битвы; если же вы, подобно мне, готовы жертвовать собою, не отставайте от меня!» Сел на коня и пустился в путь. В войске поднялся столь сильный вопль, [200] что земля и небо наполнились им: все со слезами ехали вслед за Дин-Мохаммед-султаном. Тогда получено известие, что неприятель в этот день, перешел Гезарасп, остановился на ночлег; также был слух, что переходы делают они ночью, а днем останавливаются. Дин-Мохаммед-султан в тот вечер пришел в Герден-Хаст: в сем месте есть овраг, окружающий озеро, которое со времени сражения, бывшего тут в описываемое нами время, называют Ишкет-кюли. По приходе в это место, он остановился на западной стороне озера и когда сошли с коней, поставил стражу. Была ночь; стража приходит и извещает, что приближается неприятель. Войско Дин-Мохаммеда село на коней и разделено было на два отряда. Одним предводительствовал Юсуф-султан, сын Суфиян-хана, другое было под начальством самого Дин-Мохаммед-Султана. При Дин-Мохаммед-султане был Хаджим-султан, сын Акатай-ханов. Сын Аваниш-хана, Алий-Султан, был восьми лет: его поручив надежным человекам шести, Мохаммед-Дин велел им быть с ним в стороне, сказав: «если наше дело примет оборот неудачный, вы скройтесь с сим дитятей, чтобы не погас светильник нашего рода». После того, поручивши себя Богу, они скрытно стали на обеих сторонах дороги. Неприятельское войско стало проходить: все беки, в главе которых были Угланы и Хафиз-Конкират, проходили в особливом отряде, которого путь освещался десятками четырьмя факелов. Когда отряд этот подошел близко, конница Дин-Мохаммеда ударила на него. Прежде нежели узнало об этом назади идущее войско, беки, составлявшие отряд с Угланами и Хафиз-Конкиратом, одни, для которых срок жизни исполнился, были убиты; другие, которым еще смерть не назначена судьбами неба, были перевязаны. Остальное войско обратилось в бегство. Проворные из джигитов положили на месте человек по сту. Сказывают, что Конкират Кюн [201] Тунгар-багадур заколол копьем шестьдесят человек. Хаджим-султан рассказывал: - с начала и до конца битвы я неотлучно был при Дин-Мохаммед-султане. С ним мы пробились в самую середину войска. В продолжение ратоборства у Дин-Мохаммед-хана пал улук; занятый битвою, он не заметил, что лук его уронен. Соскович с коня, я поднял лук и ему подал его. Он, обращаясь ко мне, сказал: «собрат, это пусть будет основанием вечной дружбы нашей!»Дин-Мохаммед-хан был старше меня двумя годами: в это время ему было двадцать лет, а мне осьмнадцать». По окончании битвы к Дин-Мохаммед-султану представили беков, оставшихся в живых, сказывая, этот –тот-то бек, этот – тот-то бек. Когда их проводили пред султаном, подвели на султанском коне одного бека: Этот кто? спросил Дин-Мухаммед-хан; тот, кто привел его, отвечал: Хафиз-Конкират. Султан сказал: «Ты, Хафиз, всегда говорил Обейд-хану, что Ургенджцы не мусульмане, а неверные: почему ты называешь нас неверными?» Хафиз стал на колена и сказал: «настоящее время покажет, мусульмане ли вы, или неверные». Султан не сказал на это ничего, но слова Хафиза-Конкирата с этого времени между Узьбеками вошли в присловие. Собрав вместе всех беков, он вел с ними переговор о том, как возвратить из Мавераннагра Кал-хана с Акатай-ханом и прочих людей, уведенных туда. Беки все клялись, что они вышлют сюда всех, уведенных из Ургенджа, и начальников, и народ; заклинаясь, уверяли, что, если и Обейд-хан не согласится на это, то они с своими семействами и людьми, перенося все трудности, возвратятся сюда. Бекам дали лошадей, одежду, и с почетом и ласкою отпустили их. На Хаджим-султан-хана возложили исполнение этого поручения: «ты – умный юноша», говорили ему, «ты один можешь перевести сюда отца своего и его людей; кроме тебя никто не в состоянии сделать это». [202] Приняв на себя это поручение, он взял с собою беков, отправился вслед за Обейд-ханом. Он явился к нему в Бухаре; Обейд-хан принял его почтительно и ласково, отдал ему отца и людей с ним бывших. Оттуда ездил он в Самарканд к Джеван-мерд-хану, который тоже сделал. От него отправился в Хисар; начальники его выдали ему Кал-хана со всеми людьми. Взяв Кал-хана и отца своего Акатай-хана и не оставив в Мавераннагре ни одного семейства, переселенного туда из Ургенджа, он всех привел в Ургендж. После того все они, по общему согласию, возвели на ханство в Ургендже Кал-хана.

О Кал-хане.

В его время Ургендж благоденствовал, подданные жили в мире. На все была крайняя дешевизна; говорили в пословице: «когда Кал-хан был государем, один хлеб покупали по одному пулу». Правив несколько лет, он перешел к милосердию Божию.

Об Акатай-хане.

Акатай-хана возвели в Ургендже на ханское достоинство. У Кал-хана было два сына: одному имя Шейх-Мохаммед, другому Шах-Назар; им двоим дали город Кат. Когда небо совершило несколько годовых оборотов, все внуки Аменк-хановы достигли юношеских лет: для них потребовались владения, подданные и имение. У старшего из братьев, Суфиян-хана, было пять сынов: один из его сыновей, Алий, был убит султаном Гази-султаном; другой сын его, Агиш, жили в Хорасанском городе Ходженде, который он получил как вено за своею сестрою. Третий сын, Юсуф, велел открыть себе из руки [203] кровь; она не останавливалась и он оттого умер. Оставались два сына: первый – Юнус, другой – Пеглеван-кули. Дети Бучага-хана, Аваниш-хана и Акатай-хана, все соединивши свои силы, изгнали в Бухару обоих сынов Суфиян-хановых, также изгнали в Бухару двух сынов Кал-хана, живших в Кате. После того Акатай-хан жил в Везире; Ургендж взял себе Алий-султан, а потом, отдав его негодному старшему своему брату Махмеду, себе взял Дарун. Баг-абад отдали Хаджим-хану, Нисай и Эсюрд Дин-Мохаммед-хану, Хиву и Гезарасп двум сынам Бучага-хановым, Ишу и Досту. После такого раздела они жили спокойно.

Небо еще совершило несколько годовых обращений. Сын Суфиян-хана, Юнус, женат был на дочери Исмаила, который в то время был Манкытским князем. Юнус, с четырьмя десятками человек, выехал из Бухары, предположив съездить к своему тестю в Манкытах и мимоездом побывать в Ургендже. Проехав с северной стороны Кат, он прибыл в крепость Тюк. В это время жители были около Ургенджа и при Везире, а в Тюке не было людей. Ту ночь он ночевал в Тюке. Поутру он взошел на Тюкскую крепость и, смотря с нее, увидел Ургенджскую крепость, и спросил своих казаков: какая это видна отселе крепость? Ему сказали, что Ургенджская. Юнус сказал: «ужелу я буду столько труслив, что тогда, как город Ургендж, юрт моего отца, у меня в глазах, пойду отселе к Манкытам? Казаки ему сказали: мы готовы исполнять, что захочешь. Решившись ехать в Ургендж, он в этот день пробыл в Тюке. По закате солнца он немедленно, в половине вечера, приблизился к Ургенджу с полуденной стороны; там слезли с коней, пешком подошли к городскому валу. В то время стража охраняла крепость Ургенджскую и день и ночью, во время ночи обходя ее с факелами. Когда Юнус-султан [204] спустился в ров; несколько стражей, встревоженных приходом казаков, явилось с факелами. Юнус-султан прилег грудью к земле и, когда они прошли, подошел к крепости, один из них приставил к стене шест, поднялся на крепость, втащил к себе туда каждого из своих товарищей, таким образом все они взобрались на крепость; потом пошли в дом Махмуд-султана, всех в нем жителей захватили в свои руки. Махмуд был известен своим легкомыслием; кроясь за спиною умного своего младшего брата Алий-султана, он жил в Ургендже, объедая его. У Юнуса не было с ним взаимных сделок и рассчетов, их не разделяла кровавая месть, потому он послал его в Везир к Акатай-хану, дав ему в спутники одного человека. Ургенджские Узбеки и Сарты, видя это, в тот же день поставили Юнуса в достоинство хана. Войско и народ хорошо понимали ход этих дел; зная изменчивость слов и поступков глупого Махмуда, они отчаялись в своей жизни. Юнус-хан был человек умный. Легкомысленный Махмуд, явившись к Акатай-хану, говорил ему: «что сидишь? Выступай в поход. С Юнусом только сорок человек, Ургенджские Узбеки мои нукеры; народ в одинаковом расположении к нему и ко мне. Что же ничего не предпринимаешь?» Хан советовался в этом с своими подданными; все они желали начать войну. Хан, человек кроткий, хотя не одобрял, но и не мог отвергнуть слов народа: отправился в поход и пришел к Ургенджу. Юнус выступил против него; вступили в битву на западной стороне могилы шейха Неджм-эд-дина-Кюбри – милость Божия над ним! – Дело было в полдень весенняго дня. Юнус-хан одержал победу, Акатай-хан обратился в бегство. Сын Юнус-хана, по имени Касим, родившийся ему от дочери Акатай-хана, с своими нукерами преследуя своего деда, когда настиг его, поздоровался с ним и сказал ему: «в такой знойный день куда вы зашли? Сядьте под [205] тень дерева. Сегодня побудьте здесь, а на утро отправляйтесь». Хан на это сказал: «сердце твоего отца чернее, чем дно у котла; если ты хочешь сделать мне добро, то не тревожь меня». Касим-султан раз до четырех говорил ему эти слова, и Акатай-хан давал ему один и тот же ответ. Видя, что хан не воротится, взял своего деда за пояс, воротил его и привел в город; поместил его в доме одного из чиновников с тем рассчетом, что, когда распространится слух, об убиении хана в доме одного сановника, дети Акатай-хановы за кровь будут мстить всем Ургенджским Сартам; а я в это не буду вмешан. Таков был его умысел. Сыновника того звали Сулейман. Сын Юнус-ханов стерег Акатай-хана в доме этого сановника, а в Везир к сыновьям его послал человека с такими словами: У хана, человека старого, от быстрой езды на коне при дневном жаре заболел живот; я хотел его проводить к вам, но он не захотел того. «Не отягощай меня переездом», говорил он, - «я не поеду; если я теперь не у сына, то нахожусь с моим внуком». Эта болезнь его продолжается уже около пятнадцати лет. – Касим стерег его и никого к нему не допускал. В одну из ночей он человекам четырем дал приказ: «свяжите хану руки и ноги; в задний проход всуньте палку и ворочайте ею дотоле, покуда умрет он; если так сделаете, то на теле у него нигде не останется ни синяго, ни другого какого знака; из задняго прохода у него будет идти кровь, но подумают, что это оттого, что он действительно был нездоров животом». Люди те пошли и сделали так. На заре положили труп хана на телегу и отправили в Везир к сыновьям его.

У Акатай-хана было шесть сынов: старший Хаджий-Мохаммед, второй Махмуд, третий Булад, четвертый Тимур, пятый Алла-кули, шестой Сулейман. Когда Акатай-хан был убит, тогда Хаджий-Мохаммед и Махмуд [206] были в Баг-абаде в Хорасане, а четыре сына были при нем в Везире; они послали к двум братьям известие, что отец их убит. Услышав это, они выступили в поход и своим Везирским братьям послали сказать, чтобы и они с своим войском в такой-то день были под Ургенджем. Хаджим-хан, переправясь через реку Аму, переходил через оазиз Фатима-хатун, который на восточной стороне Ургенджа, а братья его выступили с войском из Везиря: Юнус-хан, узнав это, ночью вышел из Ургенджа и бежал в Бухару. Нукеры его не остались при нем; каждый из них ушел, куда вздумал. Сын Юнуса, Касим-султан, отправился вслед за отцем, но сбился с дороги; отец один приехал в Бухару, а сын его, проездив ночь, по утру попал в оброст (ченгель) одной реки, продравшись к нему по густому камышу. С этого времени этот оброст стали звать Хан-ченгель: он находится между Бурлу-кари и Куйгином. Там он пробыл весь тот день. При нем был один человек; Касим сказал ему: если мы не достанем откуда нибудь себе хлеба, то без пищи как нам дойти до Бухары? Нукер отвечал: «останься здесь, а я съезжу в жительство, где никто меня не знает, и привезу оттуда хлеба». Он сел на коня, уехал, поспешил в Ургендж к Хаджим-хану и рассказал ему, что видел. Хаджим-хан послал с Касимом людей; велел им взять его; когда Касим был приведен, Хаджим велел убить его.

Весь род Суфиян-хана погиб; от него не осталось потомства. Дети Кал-хана погибли, от них также не осталось потомства. Дети Аваниш-хана жили в Хорасане, дети Акатай-хана в Ургендже и Везире, дети Бучага-хана, Иш, Дост и Бурум, в Хиве, Гезараспе и Кате. Доста возвели на ханство. Дост был человек с качествами, пригодными факиру, дервишу; младший брат его, Иш, был храбр в битвах, не щадил своего имения для нукеров, [207] но был с посредственным умом, с холодностию к мусульманству, с дерзостию беспредельною; постоянным занятием его было волокитство за женщинами и девицами: у него вся забота была высматривать жен и девиц у хороших людей. Эти качества Иш-султана были причиною, что на ханский престол возвели младшего брата его Доста. Иш-султан просил себе Ургендж. «Хива принадлежит моему младшему брату – говорил он – а мне дайте Ургендж», но ему не дали его. Иш-султан, взяв войско из Хивы, отправился с ним в Ургендж; вблизи крепости Кум, на месте Джурбюк, Иш-султан расположился станом, и, как у Хаджима силы было много, а у него мало, то он ты своего войска примкнул к реке, а перед загородил телегами. В продолжение осьми дней происходили между ними битвы; победа не переходила ни на чью сторону.

Иш-султан Уйгуров и Найманов, взятых им в плен, предавал смерти с жестокими муками; но пленников из других поколений отпускал, наделяя их лошадьми, одеждой. Напоследок они заключили мир. Хаджим-хан возвратился в Ургендж; Иш-султан, по прибытии в Хиву, изгнал из своего войска Уйгуров и Найманов, а на место их поместил Дурбанов. Спустя несколько времени, он опять выступил для завоевания Ургенджа. Хаджим-хан с младшими своими братьями вышел против него: войска их расположились между крепостию Тюк и Ургенджем. Иш-султан так же, как и в прежний поход, защитил себя телегами, и сражался, не передвигая с собою свою ограду. В продолжение недели они вступали в битвы, но не могли преодолеть один другого. В одну ночь Иш-султан выступил с своим войском из стана, не дав заметить Хаджим-хану и вошел в Ургендж. В городе не было никого, кроме Сартов. Дети Акатай-хановы ушли в Везир. Иш-султан привел под свою [208] власть жителей Ургенджа; отнял имение у Уйгуров и Найманов, детей их выгнал в Везир. Оба враждующие хана оставались в занятых ими местах: тот и другой чрез послов звали к себе Алий-султана. Алий-султан жил тогда в Нисае. Отпустив послов, он выступил с войском и соединился с Хаджим-ханом. Тогда дети Акатай-хана, Алий-султан и Абул-султан, сын Дин-Мохаммед-хана, который в это время уже не был в живых, все вместе осадили Ургендж; после четырех-месячной осады, на рассвете дня, они, устремясь на крепость, взошли на ее стену. Иш-султан на коне, а нукеры его пешие пошли отбивать врага. При Иш-султане был долго служивший нукер из Дурбанского поколения, по имени Тин-Алий; у него была сестра девица. Эту девицу Иш-султан обесчестил, за то в душе Тин-Алия всегда крылась злоба на султана. Когда неприятель взошел на крепостную стену и Иш-сутан проезжал близ нее, Тин-Алий пустил стрелу в султана и попал ею в хребет коня его: конь взбесился и сбросил с себя султана: он ударился о бревно серединою голени и переломил ее у себя. Нукеры его все разбежались. При нем остался только Хакк-кули Пеглеван, один из Хивинских Сартов, храбрый и бойкий юноша; Иш-Султан воспитал его при себе и брал всегда с собою, куда ни отправлялся. Хакк-кули поднял султана, лежавшего на месте, где упал, посадил его и стал оправлять ему переломленную ногу, но тогда подошел неприятель. Хакк-кули встал на защиту султана и бился с ним на смерть. Напоследок число неприятелей увеличилось, они его убили, а после и Иш-султана убили на том же месте. Старший брат его, Дост-хан, был в Хиве; послали туда отряд воинов, которые там убили и его. У Иш-султана было два сына; старший назывался Шаг-кули, младший Тагир; их отослали в Бухару; по [209] переезде туда, они оба там померли. Также от троих сынов Бучаги-хана не осталось потомства.

После этих событий в девятьсот шестьдесят пятом году гиджры (1557-8 Р. Х.), в год коня, на ханский престол возвели Хаджим-хана, которому тогда было тридцать девять лет, и отдали ему Везир. Города: Ургендж, Гезарасп и Кат отдали Алий-султану. В то время уже не было в живых Алла-кулия и Сулеймана, двух сынов Акатай-хана; другие четыре его сына, остававшиеся в живых, были Хаджим-Мохаммед и Махмуд, рожденные оба от одной матери; Булад и Тимур также оба от одной матери. Махмуд-султан жил в Везире при своем брате Хаджим-хане. Буладу дали половину Хивы и из Тюркманов поколение Улуг-тубе-кюнаш; Тимуру дали другую половину Хивы и из Тюркменов поколение Кара-букаул. После того они жили с спокойным сердцем.

О Дин-Мохаммед-султане (старшем сыне Аваниш-хана).

Когда Кал-хана возвели на ханство, Дин-Мохаммед-хану отдали в удел Нисай и Эсюрд. Дин-Мохаммед-хан был человеком, который не мог жить спокойно на одном месте. Он непрестанно делал набеги на Кызылбашей. Это заставило Шах-Тахмаспа выслать против него войско. Оно, в то время как Дин-Мохаммед был в Нисае, взяло Эсюрд и, поставив там правителя, ушло назад. Дин-Мохаммед-хан, не имея тогда сил, отправился в Газнин к шаху Тахмаспу, и при нем пробыл шесть месяцев, надеясь, что он возвратит ему Эсюрд. Шах-Тахмасп не обратил на это внимания. Дин-Мохаммед, велел рещику вырезать печать с именем шаха Тахмаспа и написал указ на имя Эсюрдского правителя: «Мы пожаловали Эсюрд Дин-Мохаммед-султану: по [210] предъявлении сей граммоты этот город ему должен быть передан». Когда шах Тахмасп выехал на охоту, Дин-Мохаммед в одну ночь уехал от двора шахова. Шах Тахмасп на этот раз сказал: «самовольно приезжал, самовольно и уехал». Дин-Мохаммед-хан приехал к Эсюрду и передал ярлык правителю, который отворил ему городские ворота. Он въехал в город и остановился в доме. Переночевав, он поутру приставил к воротам стражу и велел убить всех Кызылбашей, не оставив в живых ни одного человека. После того он тревожась жил в Эсюрде. Шах Тахмасп, узнав об этих происшествиях, с многочисленным войском пошел на Дин-Мохаммеда. Дин-Мохаммед, услышав, что шах Тахмасп приближается, вышел с человеками пятьюдесятью на встречу его. Когда шах Тахмасп пришел к реке Кара-су, которая на северной стороне Мешхеда, стража его известила, что видела Дин-Мохаммед-Хана, шах не поверил этому. Приходит один из придворных и сказывает, что Дин-Мохаммед-хан явился у дверей его шатра. Шах вышел к овалу своего шатра. Дин-Мохаммед-хан подошел к нему и взял в руку полу одежды его. Шах, положив одну свою руку на плечо ему, другую приложил поверх рубашки к сердцу его, чтобы узнать, как бьется оно, и в его сердце не было трепета. Смотря на лицо хана, шах сказал: «твое сердце, Дин-Мохаммед, тверже камня». Шах в тот же день сделал большой пир, а на утро сделал ему подарки, и сказал ему: «прощаю тебе все твои проступки и отдаю тебе Эсюрд», отпустил его от себя, а сам отправился назад в Газвин.

Другое из замечательных дел Дин-Мохаммеда было следующее. Обейд-хан отдал город Мерв-Шах-джеган в управление Найману Юлум-бию. Чиновники, составлявшие стражу при двери (дворе) хана, наговорили ему много обвинений на [211] Юлум-бия, указывали на его худые замыслы. Юлум-бий, узнав это, стал бояться хана; хан несколько раз чрез посланных звал его к себе, но он не шел к нему. Увидев, что он не хочет к нему явиться, послал тридцать тысяч человек с приказом взять его и представить к нему. Когда войско хана шло к Мерву, Юлум-бий послал человека в Эсюрд к Мохаммед-хану с словами: «Мерв будет наградой тому, кто спасет меня от настоящей беды!». Дин-Мохаммед-хан, услышав такие слова, выступил с войском из Эсюрда. Когда он пришел к устью Мюргаба, то дал приказ, чтобы каждый всадник в лесу срубил себе по три ветви древесные, две и них привязал в тороках и одну у хвоста лошади; велел каждому ехать особым своим местом, а не одному за другим, чтобы на мягком грунте земли, каков в Мерве, оставалось больше следов. Страже своей он велел наблюдать за сторожевым отрядом неприятеля. Так как неприятель был еще далеко, он в этот день проехал небольшое пространство и остановился на ночлег. Его стража, заметив сторожевой отряд неприятельский, известила его. Поутру он двинулся дальше, и в этот день, опять сделав небольшой переход, остановился. Сторожевой полк неприятеля донес своему войску, что Дин-Мохаммед-хан идет с великими силами, и оттого идет медленно. Услышав это, неприятель послал людей для наблюдения. Они, увидевши стражу и огни среди войска Дин-Мохаммед-ханова, донесли, что он идет с большими ополчениями. Неприятель, на основании таких слухов, рассуждал: «За нами – Юлум-бий, пред нами Дин-Мохаммед-хан: как нам оставаться в середине двух врагов?» двинулся назад и, ушел в Бухару. Дин-Мохаммед вступил в Мерв и, сделавшись властителем его, в нем постоянно жил.

Главными чертами в характере Дин-Мохаммеда были храбрость в битвах с врагами и великодушие. Он никогда [212] не копил богатства; ласка его к своим нукерам была умеренна. По временам его поступки походили на поступки сумасшедшего. Сам я, не быв очевидцем его дел, не верю всем людским рассказам. Он умер в городе Мерве в девятьсот шестидесятом году (1553 Р. Х.), в год коровы, на четыредесятом году своей жизни.

У Дин-Мохаммед-хана было два сына, старший Баинда-Мохаммед, младший Абул-Султан (Абу-Мохаммед): его сделал он Кал-ханом; потому, когда еще жив был отец его, его звали Абул-ханом. Баинда-Мохаммед-султан был малоумен: однажды, когда отец его сидел в приемном отделении своего дома, он явился к нему и, став на колена, сказал: «я старше Абул-Мохаммеда; но его называют ханом, а меня только султаном: по твоему ли повелению, или сами от себя они так нас титулуют?» Хан не знал, что сказать ему. При хане находился один хороший бек, по имени Турумчий, из Тюркменского рода Лайна, человек весьма умный, известный по многим мудрым словам. Он сказал: «позвольте мне, государь, решить вопрос его». Говори! сказал хан. Турумчий, обратившись к Баинда-Мохаммед-султану, сказал: «когда Всемогущий Господь дал Вам жизнь, отец Ваш был султаном; а когда родился Ваш брат, Ваш отец был ханом. Чем был у кого отец, тем сделался и сын; родившегося от султана, называют султаном, а родившегося от хана называют ханом». Эти слова для него, неразумного, показались основательными, и он встал и вышел. Он умер вскоре после смерти отца своего. У Баинда-Мохаммед-хана был сын Турсун-Мохаммед; он был государем в Мерве; был очень деятельный, храбрый витязь. – На двадцать третьем году своей жизни, когда он ночью лежал в постели, некоторые из его нукеров зарезали его ножем. У него не было детей.

Абул-Мохаммед-хан по смерти отца своего был [213] ханом в Мерве. У него был один сын; с ним он, взяв войско, вступил в Хорасан, разделив на четыре отряда, вместе с своим сыном послал их для набегов, а сам оставался двадцать дней в Мешхеде. Хорасанские Кызылбаши собрались к Мешхеду; на северной стороне города, на берегу Кара-су, оба войска вступили в битву. Кызылбаши одержали победу; десять тысяч Узбеков под начальством Джелаль-хана потеряли жизнь. Тут убит был и единственный сын Абул-ханов. Абул-хан, лишившись сына, с печали заболел; никто не понимал причины его болезни; лекарь, взятый из Мешхеда, сказал: Хан страдает от того, что лишился сына; он выздоровеет, если у него будет сын, а без того не поправится в здоровье. Придворные сказали: сын не есть что нибудь такое, что можно добыть силою или богатством». В Мерве была одна женщина по имени Бибича; в кругу женщин ее делом были игра на тамбурине и раскрашиванье хиною. Она не выходила никогда за-муж. У ней был четырехлетний сын; она привела его к бекам и сказала: хан в одну ночь велел мне выкрасить его хиною, имел со мною сообщение; я сделалась беременною и родила этого сына; до настоящего времени, боясь супруги хана, я никому того не сказывала. Беки передали этого мальчика лекарю, а он отвел его к хану. Хан в это время не мог узнавать людей. Лекарь обнажил мальчика и хана, положил мальчика на грудь хану и, прикрыв их одеялом, громко кричал хану: Это ваш сын! Так делал он раза по три в день. Хан день ото дня стал поправляться и, выздоровев, усыновил себе этого мальчика, назвав его Нур-Мохаммедом. Когда он достиг юношеских лет, Абул-хан умер. По смерти Абул-хана возвели на ханство Нур-Мохаммеда. В течение нескольких лет его ханствования младшие братья Хаджим-хана и их дети из Ургенджа делали набеги на Мерв; много огорчая его попреками: «ты сын безчестной женщины, [214] какой же ты мне брат?» У него не достало сил переносить это унижение; он пошел в Бухару к Обейд-хану, и рассудил предложить ему в дар Мерв. Обейд-хан, вместе с Нур-Мохаммедом, взял войско, вступил в Мерв. Нур-Мохаммед предполагал, что Абдуллах-хан, взяв Мерв, опять отдаст его ему, если он, управляя им, велит в хутбе возглашать его имя, и что тогда братья и сыновья Хаджим-хана не посмеют его тревожить. Но это чаяние его не сбылось. После того как Обейд-хан занял Мерв, он, боясь его, в одну ночь бежал и ушел в Ургендж к Хаджим-хану. Если благоволит Бог, мы об этом после расскажем. Он с Хаджим-ханом ушел в Персию. Через пять лет, которые они прожили у Кызылбашей, Обейд-хан умер. После него сделался ханом Бухары Абдуллах-хан. Тогда Нур-Мохаммед-хан опять овладел Мервом. В нем он истребил Узбеков, которые, бывши к нему нерасположены душею, причиняли ему много огорчений и беспокойств, а заменил их Сартами и Тюркменами. Узнав это, Персидский государь шах Аббас Мази пришел и осадил Мерв. После сорокадневной осады, Нур-Мохаммед, истощившись в силах к обороне, вышел из Мерва и предстал с покорностию пред шаха Аббаса. Шах поставил своих правителей в Мерве, Эсюрде, Нисае, Даруне и во всех областях, зависевших дотоле от Нур-Мохаммеда, и отправился назад; увел с собою Нур-Мохаммед-хана и в Ширазе заключил его в крепость; в ней Нур-Мохаммед и умер. От Дин-Мохаммеда не осталось потомства.

О других двух сыновьях Аваниш-хановых.

Старший сын Аваниш-ханов был Дин-Мохаммед; второй сын его был Махмуд; его прозвали Сари-Махмуд [215] султан. Он был человек весьма глупый, без мужества, без всяких достоинств, трус и скупой. Из хороших качеств Всевышний Господь не дал ему ни одного. Его звали Сари-Махмуд «Желтый Махмуд» потому, что в потомстве Аменк-хановом, как из мужского, так из женского пола до этого времени не было, кроме этого глупого потомка, ни одного человека, желтого или белого; все были черные. Однажды этот нечистый сидел в многолюдном собрании и пил бузу. Приходит человек и сказывает, что неприятели идут. Все бросились на коней, а он бросился с ножем ставить метки на кувшинах с бузой, приговаривая: на этом кувшие с бузой такая метка, а на этом кувшине с бузой такая метка, и отдал их под присмотР. Х.озяину твоего дома. По смерти его, детей от него не осталось.

Младший сын Авнаши-ханов был Алий-султан, он владел в нагорной стороне городами: Нисаем, Эсюрдом; в приречной стороне Ургенджем, Гезараспом и Катом. Действия начальников и правителей в обеих сих областях зависели от Али-султана. Каждогодно, в начале месяца февраля, он из Ургенджа отправлялся с конницею к пределам Хорасана и, делая на него набеги, там проводил все лето. Границами тех земель, которые он делал наезды, были Иль-Кюпрюк, Тиршиз, Тэрбат, Деджам и Харкерд. Занимаемые ими области были Джорчан, которого некоторую часть называют Кебуд-джама, Джачарам, Керайлу, Астрабад. Войско его простиралось до сорока тысяч. Осенью, в месяце октябре, он возвращался в Ургендж и в нем проводил зиму. Все Узбеки, составлявшие его многочисленное ополчение, поименно внесены были в список и получали жалованье. Нукерам, составлявшим его свиту, давалось каждому по шестнадцати овец: эти овцы, раздаваемые в жалованье, собирались от самих же Тюркменов; в случае недостачи их, давалась пятая часть из [216] овец, захватываемых во время наездов на Хорасан. Он в каждый год с небольшим отрядом людей отправлялся в Астрабад для сбора дани с племени Оклы-Гоклан, и сам распоряжался собиранием ее, рассылая своих нукеров. Теперь скажем о Кызылбашах.

Шаху-Тахмаспу каждый год приносили вести, что Алий-султан в наезде разорил такую-то область, но шах мало заботился об этом. Зимой одного года он дал повеление одному из своих беков, Бедер-хану: «возьми двенадцать тысяч Курджинов и отправься с ними в Хорасан. Как скоро придет туда Алий-султан, ты прямо напади на него; но об этом прежде никому не говори, чтобы это не услышал Алий-султан. Садись на коня и исполни так». Бедер-хан, выступил в поход и прибыл в Бичтам. Здесь ему донесли, что Али-султан с небольшим отрядом войска стоит в Астрабаде, собирая дань с Тюркменов, что его нукеры разошлись по домам Тюркменов и с султаном нет людей. Он поспешно вступил в Астрабад. Султана тотчас известили о приходе Кызылбашей, увидев передовой отряд их. Кызылбашей было двенадцать тысяч человек, а с султаном только три тысячи. Как скоро он получил известие о том, сели на коней и переехали на берег реки Гюргана. Я убогий видел эту реку: оба берега ее круты, в некоторых местах высота их есть в локтей сто. В прежнее время, когда производились набеги, избирали на ней переправы то в том, то в другом месте, предварительно осмотренном. Али-султан расположил свое войско на краю высокого, крутого берега; людей он не поставил на самом краю берега, а расположил палатки в четыре или в пять рядов, оставил между ними и берегом широкую дорогу и провел за палатками четыре перекопа, чтобы с внешней стороны нельзя было на них нападать коннице; лошадей же и верблюдов он велел привязать. Тут приблизились к ним Кызылбаши и сделали атаку. [217] Отряд, человек в тысячу, одною массою на всем скаку ударил на стан. Узбеки пешие бросились против них и приняли их в стрелы. Кызылбаши не могли перескакать через перекопы. Сколько раз Кызылбаши не возобновляли свои нападения, Узьбеки, выбегая на встречу им из стана, отражали их. Как скоро они начали стрелять в них из ружей, то Узьбеки уходили в палатки и прятались за верблюдов. Кызылбаши стали утомляться. Тут бек Оклий-цев, по имени Аба-бек, с другими десятью беками и с тремя стами человек захотел лично переговорить с султаном. Аба-бек, выступив с ними на ровное открытое место посреди войска, в то время как окружавшие его сели там и держали с собою лошадей, пошел к султану и сказал ему: «бой у нас идет ровно на обеих сторонах; у вас нет конницы; прогоняя Кызылбашей, мы не можем их преследовать и они остаются на своем месте. Позвольте мне с конными сделать нападение на них с которой-нибудь стороны». Султан позволил. Аба-бек с конницею выехал с тем местом, которое составляло ворота стана. Когда Аба-бек принял позволение от султана, выехал из стана, войско, оставшееся при нем, говорило: «для чего вы, государь, позволили это ему? Видя, что нас мало, он присоединится к Кызылбашам». Султан сказал: «Кызылбашей двенадцать тысяч; пусть же число их увеличится еще тремя сотнями. Только низкие люди способны делать зло своим: я судьбу свою поручаю Богу». Аба-бек, выступив с конницею, напал на Кызылбашей; и когда Кызылбаши начали их стеснять превосходством своих сил, Узьбеки дали тыл; но, удалившись от них, они опять воротились и сделали на них нападение. До шести раз они так делали. Такими действиями бой разгорелся сильно. Все Узьбеки, составлявшие фронт войска, устремились в бой; в то же время Аба-бек ударил с тыла на Кызылбашей; Узьбеки, быстро построясь в ряды, в то время как Аба-бек напал с тыла, с [218] фронта, с кликом: Алла, Алла, ударили на Кызылбашей: они не выдержали силы нападения, не устояли, побежали. Пехота, сев на верблюдов, какие были в стане, устремилась за неприятелем, напала на тыл его и преследовала его до заката солнца. Немного человек из Кызылбашей, под начальством Бедер-хана, спаслись. Конюший султана сказывал: я получил девятую часть из коней, доставшихся из добычи султану, и мне привелось получить 700 лошадей: поэтому судите, как велика была добыча.

По прошествии пятнадцати или шестнадцати лет после этого события Алий-султан, в начале осени выступил в поход из Ургенджа. Прибыв в долину Ходженда Хорасанского, он остановился там зимовать, намереваясь с наступлением весны сделать нападение на Ирак. Если придет, думал он, шах Тахмасп, я буду сражаться с ним. Но, когда наступили очень знойные дни, у него между крыльцами показался нарыв; он никому о том не сказывал. После того как он у него порвался, султан слег в постель. Придворные хотели осмотреть болезнь, хан не показывал, потому что стыдливость его была столь велика, что никто не видел его и в то время, когда он совершал омовения. Напоследок придворные говорили ему, чтобы он позволил разрезать у себя одежду и показать, но он и на это не согласился. Они против воли разорвали у него одежду и увидели, что сделалось сильное воспаление, и остановить его было нельзя. Сделали прижигание, но оно не принесло пользы; и султан отошел к милосердию Божию, в девятьсот семьдесят шестом году, в год коровы, на сороковом году жизни (1568 Р. Х.). Один стихотворец хронограмму его смерти означил в следующих стихах (мокаттаа):

«Али-султан есть тот знаменитый государь, которого имя известно в мире. [219]
Меч его из луча солнца, от которого шах Тахмасп кроется, как нетопырь.
Этот государь как скоро вышел из мира сего, то со всех сторон беды постигли его.
Год смерти его я означил словами:
Десять ханов равняются поражавшему Кызылбашей»

Доблести Али-султана.

Али-султан был прекрасный человек. Хаджим-хан говорил о нем: со времени Ядигер-хана до настоящей поры не родилось человека подобного Алию: деятелен, скромен на словах, храбр и мужествен в борьбе с врагами, изворотлив и настойчив в исполнении, внимателен к состоянию своей дружины, правосуден и строг, тверд волею. Стыдливость его была чрезвычайная и в такой высокой степени, что, когда он умирал и Аталык его, по имени Ата-бай, чтобы узнать, жив ли он еще, или нет, сунул свою руку под одеяло и тронул ногу его, он, находясь уже при смерти, открыл глаза и сказал: «ужели ты, прежде моей смерти, отнимешь у меня честь и стыдливость?» Правосудие его видно из следующих случаев: во время Хорасанского похода у одного знаменщика потерялась лошадь: когда переходило войско, младший брат знаменщика возвратился в юрт, чтобы отыскать лошадь: в одном шатре он увидел баранью голову, взял ее, привязал у себя с боку; когда возвратился к войску, другой из воинов узнал голову, принес жалобу султану и управшивал разобрать это. Тот говорил, что он нашел ее в юрте; хозяин барана утверждал, что он взял ее из дома и сюда привез. Султан унесшего голову велел казнить смертию, повесив его на шею верблюда. Также один раз султан во время похода проходил с войском по краю овощного поля: один молодой человек, спрыгнув с [220] лошади, сорвал две дыни. Хозяин дынь побежал к Султан и принес ему жалобу. Султан остановился на том месте, велел представить того молодого человека, приказал поставить в землю высокое бревно и на нем повесить похитителя; он уехал с того места уже тогда, как то отдал душу.

У Али-султана было два сына: старшего звали Искендер, младшего Санджар. Искендер умер через шесть месяцев после своего отца. Санджар был малоумный. Но не смотря на это Найман Кул-Мохаммед-бий поставил его государем в Нисае, уважая в нем сына своего несчастливого детьми государя. Он в продолжение осьми дней только раз выводил его в комнату, где принимались придворные, с тем, чтобы они не знали его недостатков. По времени он один ходил к султану и, по выходе от него, говорил: «султан дал такое то приказание, дал такое-то повеление». По временам он делал такие распоряжения чрез кого нибудь из приближенных к султану. Иногда Кул-Мохаммед-бий, посидев в своей гостиной, выходил оттуда и говорил: «Атабек! Государь сделал вам несколько таких-то поручений с приказом, чтобы вы исполнили это в скорейшем времени». «Вам султан жалует тысячу монет». «Худай-кулию пять тысяч монет». «Алла-кулию султан приказал отправиться послом к шаху». «Таким-то пяти человекам он поручает поверить всю казну; чего не достает, пусть представляет из других источников; оценка им пусть произведется в царском совете; такое-то дело пусть возложено будет на Худай-Назара». По этим распоряжениям, о которых мы сказали и которые Кул-Мохаммед-бий делал от имени Санджар-султана, судите и о прочих всех. Таким образом в продолжение двадцати пяти лет он поддерживал Санджара в сане государя. Санджар умер, не оставив после себя детей. [221]

Дети Акатай-хановы, из которых был главным Хаджий-Мохаммед-хан.

У Акатай-хана было шесть сынов: старший из них был Хаджий-Мохаммед-хан; второй Махмуд-султан, третий Булад-султан, четвертый Тимур-султан, пятый Алла-Кулий-султан, шестой Сулейман-султан. Алла-Кулий-султан умер двадцати двух лет. Сулейман-султан умер осьмнадцати лет, Махмуд-султан – сорока лет. После него осталось шесть сынов: первый Мохаммед, второй Амин, третий Алий-султан, четвертый Мохаммед-Амин, пятый Араб-султан, шестой Ак-баба. Амин и Мохаммед-Амин умерли после отца. Остальных четверых умертвил Абдуллах, хан Бухары. Абдуллах-хан убил также двух сынов Мохаммед-султановых, старшего Шах-Алия, который был женат, и младшего Шах-бехта, и всех сынов их, из коих один был тринадцати лет, а другие были по одному – по два года. Жена Али-султана и жена Араб-султана остались беременными: он к обеим им дал присмотрщика для наблюдения за ними: одна из них родила дочь, и он ей сохранил жизнь; другая родила сына и он в тот же день велел умертвить его. Тимур-султан умер сорока лет; у него было три сына: старший из них был Мохаммед-султан, второй Кадир-бирди-султан, третий Абул-хаир-султан: всех троих также умертвил Абдуллах-хан.

У Булад-султана было четыре сына: первый Баба-султан, второй Гамза-султан, третий Кулчи-султан, четвертый Пеглеван-Кули-султан. Булад-султана и трех сынов его Абдуллах-хан предал смерти. Пеглеван-Кули-султан умер своею смертию чрез пять лет после отца своего. [222]

Качества Булад-султана.

Булад-султан был человек без смысла, без мужества, сумасбродный. О нем, когда я был еще небольшой, слышал много рассказов. Расскажу о трех, четырех поступках его, дабы они не забылись между людьми. У Булад-султана было две привычки; первая: в разговоре он в конце своей речи приговаривал: шальф-ру! «распутница»; другая привычка: согнув два меньшие пальца, и большой палец положив на средний, быстро спускал его и производил звук: щелк: щелк! как делают это шуты и скоморохи. Так делал он обеими руками и за каждым разом приговаривал: «шальф-ру!» Однажды он спросил: «не отправляется ли какой караван в Хорасан? Ему сказали, что вчера отправился туда караван. Он одному из своих придворных дал приказ воротить всех, находившхся при караване, и представить к нему. Посланный настиг караван при колодезе Сагча, воротил его и привел в Хиву. Эти мусульмане подумали, что верно у султана есть война с Хорасаном; иначе для чего ему ворочать всех нас? Когда привели к султану всех людей из каравана, султан, взглянув на них, сделал рукою щелк-щелк, и сказал: мне семерку бритв-распутница! раз до пяти он повторил эти слова; караванные не могли понять. Нукеры султана им объяснили слова хана, который требовал, чтобы они привезли ему семь бритв; больше ему ничего не нужно; и вы отправляйтесь в свой путь. Вот еще один его поступок: Абдуллах-хан, желая отомстить Ургенджу, осадил этот город; но, не могши взять его, отступил назад простояв у Нового водопровода. Когда Абдуллах-хан стоял у Нового водопровода, тогда молодые джигиты, в числе пяти сот, выехали против неприятеля, говоря между собою: «что нам смотреть на неприятеля? подеремся с его сторожевыми! Булад-султан сказал: [223] и я еду, и также с ними отправился. Младший брат его, Тимур-султан, присоединившийся к молодцам, удерживал его и говорил: «ты куда едешь?» Все беки также останавливали его, но он не послушался и поехал. Сказывают, что он, в стычке с караулом, одолевал врагов: и когда бой сделался жарким, он не отставал от других. Но как к неприятелю пришло помощи, джигиты должны были бежать от него. Булад-султан обратился в бегство прежде всех. Приехав к Хиве, он слез с коня, взошел на порог городских ворот и, стоя на нем, махал руками и кричал: «поди сюда приятель, коли хочешь! попробуй теперь войти в город». У Булад-султана было три жены; старшая из них, Азиз-ханым, была внучка Ильбарс-хана. В ее дом он пошел в этот день и там, хвалясь перед своими женами, говорил: «сего дня я с неприятелем так и так бился, а завтра я ему то и то сделаю. Азиз-ханым, стыдясь за него пред посторонними женщинами, сидела спокойно, но на последок сказала: «перестань же!» Султан осердился и начал бранить ее; ханым начала противоречить ему. Он сказал ей: «полно тебе есть грязь, дикая синья!» - «Если жена свинья, то муж ее вепрь» отвечала она. Он схватил палку, и, когда хотел ее ударить, она встала и побежала от него, но запнувшись за порог, раздробила себе берцо. Но довольно говорить об этом.

Качества младшего его брата, Тимур-султана.

У Тимур-султана мало было ума; слова его были без соли. Но были у него и хорошия качества: он был храбр на войне, справедлив. Он до самой смерти своей ни к кому не ездил в гости, ни у кого не обедал. Однажды он ездил из Гезараспа в Хиву повидаться со своим [224] старшим братом Булад-султаном. Атабек Булад-султана, Уйгур, по имени Инди-бай, который правил и ртом и языком и волею Булад-султана, - этот Атабек в то время, как Тимур-султан после свидания с Буладом отправился назад домой, вышел к нему в одной тесной улице и, став на колена, звал его к себе в дом, приготовив для принятия султана богатый стол и большие подарки. Султан, сидя на лошади, ничего ему не говорил в ответ. Инди-бай говорил: «я – твой усерднейший старый слуга; знаю, что до настоящего времени ты не ходил ни к кому в дом. Надеюсь, что удостоишь меня милости больше, нежели кого либо; тогда и отдаленные и близкие будут говорить: Тимур-султан ни у кого не бывал в доме, но кушал в доме Инди-бая». Это было зимой; на султане была соболья шуба, крытая парчею и застегивавшаяся золотыми пуговицами; сняв ее с себя, он сделал знак своему стремянному, и этот, взяв шубу, положил ее на плеча Аталыка, а Тимур-султан, ударив плетью коня, уехал. Тимур-султан рассказывал о себе: когда мне уже было пятнадцать лет, в один день я с человеками десятью молодых людей выехал из Везиря середними его воротами для прогулки. Я приехал в один аул. Один зажиточный человек попросил меня заехать на несколько времени в его дом, я не желая отказом огорчить его, зашел к нему; он зарезал овцу и приготовил стол. От нее лопатку я привез домой. Отец мой спросил меня: что это за мясо? Со мною ездившие сказали, что султан ездил на прогулку, и что один богатый человек, пригласив его к себе, зарезал для него овцу, и что это бедро от нее. Когда они сказали, отец мой взял плеть и, подозвав меня к себе, сказал: «я дожил уже до пятидесяти лет, но до селе не ходил ни к кому в дом; а тебе только пятнадцать лет, и ты ходишь по чужим домам и ешь овец; когда тебе будет двадцать лет, ты станешь ….

(пер. Г. С. Саблукова)
Текст воспроизведен по изданию: Родословное древо тюрков. Сочинение Абуль-Гази, Хивинского хана // Известия общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете, Том XXI, Вып. 5-6. Казань. 1906
© текст - Саблуков Г. С. 1906
© сетевая версия - Тhietmar. 2012
© OCR - Парунин А. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОАИЭИКУ. 1906