SECRET MEMOIRES RELATING TO THE CABINET OF ST PETERBURG
В Королевском архиве Виндзорского замка я обратил внимание на документ под названием «Секретные мемуары, относящиеся к кабинету в Санкт-Петербурге». Хотя большинство документов Королевского архива, относящихся к эпохе Георга III, опубликовано 1, он числился в описи как неопубликованный.
Документ представляет собой неподписанную (во всяком случае, на тех страницах, которые сохранились) рукопись на английском языке на пятидесяти листах довольно большого формата, причем на большинстве листов текст записан в двух столбцах.
Текст во втором столбце — это не продолжение текста первого столбца, а пояснения, уточнения к нему. Текст сохранился неполностью. Рукопись обрывается на пятидесятом листе. Начальный лист пронумерован как лист 1, но по содержанию не видно, действительно ли это начало документа. На первой странице печатными буквами (по-видимому, архивистом) записано название документа (RA. Secret Memoires Relating to the Cabinet of St Peterburg) и дата: 1764 или 1765.
Автором «Секретных мемуаров» был граф Дж. Бэкингэмшир, который являлся британским послом в России в 1762-1765 годах. Текст был собственноручно записан графом. В Королевском архиве имеются еще два документа, написанные, хотя.и значительно позднее, рукой Бэкингэмшира. Сравнение почерков подтверждает его авторство, и соответствующая запись была внесена в опись документов Королевского архива. Содержание документа также не оставляет сомнения в авторстве. Речь идет о пребывании графа при дворе Екатерины II.
Определение авторства вовсе не было открытием, поскольку характеристики, данные Бэкингэмом (до 1784 г., когда был введен титул маркизов Бэкингэм, который получили представители семейства Гренвилов и к которому автор публикуемого документа отношения не имел, Бэкингэмшир именно так подписывал свои бумаги и так называл себя, чем внес некоторую путаницу) государственным деятелям России, известны специалистам. Бумаги графа были частично опубликованы в Англии еще в 1900— 1902 гг. в сборниках «Донесения и корреспонденция Джона, второго графа Бэкингэмшира», составивших два тома в камденовской серии публикаций документов 2. В них помещен как ряд писем Бэкингэмшира времен его посольской деятельности в России, так и отрывки из обширной записки, которую публикаторы назвали «Русский меморандум». Сравнение «Секретных мемуаров» и «Русского меморандума» показывает, что это две версии одного документа, имеющие между собой довольно существенные отличия. [112] Мне не известно, записан ли оригинал «Русского меморандума», как и виндзорский документ, рукой самого графа.
Публикация 1900-1902 гг. имеет ряд особенностей, которые несколько ограничивают ее научное значение. Во-первых, в ней документ опубликован не как единое целое, а в отдельных отрывках. Это объясняется, по-видимому, тем, что публикаторы считали основной задачей опубликование дипломатических бумаг Бэкингэмшира, а характеристики, данные в «Меморандуме» российским государственным деятелям, служили лишь дополнением к ним. Во-вторых, по изданию 1900—1902 гг. трудно судить, как выглядел оригинал документа, но те предложения, которые совпадают с текстом второго столбца виндзорского варианта, прямо включены в основной текст. Если предположить, что в оригинале «Русского меморандума» текст был также разделен на два столбца (а это предположение вполне логично), то становится очевидным, что подобная композиция несколько нарушает авторскую логику. В настоящей публикации текст второго столбца заключен в квадратные скобки и, как правило, следует за словом, выделенным автором соответствующим знаком. Если такого знака нет, то текст второго столбца следует за соответствующим абзацем первого столбца. В-третьих, я пытался избежать некоторых фактических ошибок, присущих публикации 1900—1902 годов. Приведу один пример. В опубликованном документе говорится о роли Волкова и Вильгунова в перевороте 1762 года. Правильное прочтение фамилии, конечно, «Мельгунов», и это четко видно в виндзорской рукописи.
Публикация 1900 г. не прошла мимо внимания отечественных историков. В 1902 г. в журнале «Русская старина» А. П. Редкин опубликовал статью «Граф Джон Бэкингэмшир при дворе Екатерины II», которая в большей степени явилась авторизованным переводом камденовского издания 3. Обратившись к дипломатическим документам, автор перевел на русский язык отдельные характеристики из «Русского меморандума». Он перевел, разумеется, далеко не весь текст камденовской публикации, ограничившись частью характеристик наиболее известных лиц, включая Екатерину II, Н. И. Панина, братьев Орловых и некоторых других. Кроме того, Редкин использовал только первый том камденовского издания, поэтому большая часть «Меморандума» осталась за пределами его внимания. Так, наиболее, интересная часть характеристики Екатерины II, данной Бэкингэмширом, в его статью не вошла. По своему объему текст отрывков, переведенных Редкиным, составляет менее половины виндзорского документа. К сожалению, Редкин повторил ошибки английского издания. Так, в его статью вошла ошибка с «Вильгуновым». В характеристике Е. Р. Дашковой (как и в камденовском издании) упомянута «странная подвижность тела и ума», хотя речь идет об «одинаковой подвижности» (в виндзорском документе явно видно «same», а не «strange»).
В отечественной историографии к документам камденовской публикации обращалась И. Ю. Родзинская 4. О характеристиках из «Русского меморандума» она, однако, только упоминает, заинтересовавшись прежде всего документами дипломатического характера. В некоторых случаях историки приводили характеристики, заимствованные из статьи Редкина 5.
Итак, отличительные особенности настоящей публикации определяются, во-первых, тем, что виндзорская версия является наиболее полной, она не только существенно шире отрывков, привиденных в статье Редкина, но и несколько шире материалов, включенных в камденовскую публикацию. Во-первых, текст «Русского меморандума» не вполне совпадает с текстом виндзорского документа, в некоторых случаях более многословного и содержательного. В виндзорском документе больше деталей, дополнительных сведений частного характера. В то же время, хотя и реже, в камденовской публикации присутствуют фразы, которых нет в «Секретных мемуарах». Тексты действительно не во всем идентичны: часто в предложениях для передачи одной мысли использованы разные английские слова, в частности, определения или глаголы. Камденовская публикация включает довольно большой отрывок о деле Мировича, который отсутствует в виндзорском документе,— возможно, соответствующие страницы были утеряны. [113] В-третьих, настоящая публикация знакомит читателя с записками Бэкингэмшира в том виде, как они были составлены, а не в отрывках, представленных в композиционном плане произвольно. Я старался также избежать ошибок, которые были обнаружены в камденовской публикации и у Редкина.
В публикациях, где упомянуто посольство Бэкингэмшира, о нем самом практически ничего не сказано. Джон Хобарт, второй граф Бэкингэмшир, родился в семье баронетов Хобартов из Норфолка. Его отец, тоже Джон Хобарт, был членом парламента, служил в Комитете по торговле и плантациям и успешно продвигался вверх по службе, как считают, благодаря своей сестре Генриетте, позднее ставшей графиней Саффолк, к которой благоволил король Георг II. В 1728 г. он стал бароном Хобартом из Бликлинга, некоторое время занимал должность лорда-лейтенанта Норфолка, а в сентябре 1746 г. был возведен в графское достоинство под титулом Бэкингэмшира. Он был женат два раза. В первом браке с Юдифь Бриттиф, дочерью норфолского землевладельца, и родился 17 августа 1723 г. сын Джон Хобарт, ставший позднее послом в России. В 1727 г. Юдифь умерла, отец женился во второй раз. Во втором браке родился его сводный брат Джордж, который затем попал в Россию в качестве секретаря посольства Бэкингэмшира, а позднее, после смерти старшего брата, унаследовал и графское достоинство.
Джон Хобарт получил образование в Вестминстерской школе, обучался в Крист-колледже в Кэмбридже, хотя степени по окончании его не получил. В 1745 г. он был назначен помощником лейтенанта графства Норфолк, а с 1747 г. заседал в парламенте от Норвича и бурга Сент-Айвз в Корнуэлле. В начале 1756 г. он стал инспектором королевских владений, и в том же году после смерти отца унаследовал титул графа Бэкингэмшира и место в палате лордов. С 1756 и до 1767 г. он — королевский камергер. Бэкингэмшир в июле 1762 г. был назначен послом в Россию, не имея дипломатического опыта, и 23 августа он выехал к месту новой службы. Бэкингэмшир представлял Англию при российском дворе до января 1765 г. и вернулся на родину в марте того же года. На следующий год Бэкингэмшир отказался от предложения возглавить дипломатическую миссию в Испании, что, возможно, стало одной из причин его последующего отхода от дел. Только через десять лет, в самом конце 1776 г., он был назначен лордом-лейтенантом Ирландии. Это была самая высокая государственная должность, которую он занимал до 1780 г., хотя и без особого успеха. При нем ирландский парламент несколько расширил права католиков, но движение протеста в Ирландии продолжало нарастать, и билль против мятежей удалось провести только благодаря подкупу депутатов. Похоже, Бэкингэмшир тяготился своей должностью и тем, что был вынужден проводить меры, которые сам не одобрял.
После отставки с поста лорда-лейтенанта Ирландии Бэкингэмшир больше государственными делами не занимался. Он скончался в своем поместье Бликлинг в сентябре 1793 года. По замечаниям современников, Бэкингэмшир был настоящим аристократом, приятным в обращении, с располагающими манерами. Когда Бэкингэмшир был еще молод, самый знаменитый мемуарист той эпохи Г. Уолпол назвал его «сдобным караваем, пышным, прекрасным, которого сразу видно насквозь». В связи с этим не совсем понятно, почему исследователь екатерининского царствования В. А. Бильбасов, приводивший отрывок из депеши Бэкингэмшира о любительском спектакле при дворе в Москве в январе 1763 г., заметил, что даже «угрюмый» английский дипломат был под впечатлением от общего веселья 6.
Бэкингэмшир был женат дважды. В первом браке с Мари-Анной, дочерью сэра Томаса Дрюри из Нортхэмптоншира он имел четырех дочерей. Второй раз он был женат на Каролине, дочери Уильяма Конелли из Стратфордшира. Трое родившихся в этом браке сыновей умерло в детском возрасте, выжила только дочь, вышедшая позднее замуж за виконта Кэстльри. Поскольку сыновья не выжили, титул графа Бэкингэмшира перешел к сводному брату Джорджу, который также умер, не оставив мужского потомства. [114]
Записки Бэкингэмшира о русском дворе были составлены, по-видимому, в начале 1765 г., когда он возвращался из России или готовился к отъезду. На это, в частности, указывает ремарка в той части текста, где приводится характеристика Екатерины II. Их ценность для исследователей весьма велика и определяется, во-первых, тем, что «секретные мемуары» способствуют рассмотрению англо-русских дипломатических отношений в первой половине 60-х годов XVIII века. Автор давал не только личные, но и политические характеристики многим российским государственным деятелям, обращая особое внимание на их ориентацию в области внешней политики. В этом плане записки могут служить важным дополнением к дипломатическим донесениям Бэкингэмшира, которые частично опубликованы и на русском языке 7. Приведу здесь только один пример: документ может быть полезен с точки зрения изучения «северной системы» Н. И. Панина. Еще в русской дореволюционной историографии велись споры о том, насколько она была реалистична. Замечания Бэкингэмшира по данному поводу могут быть полезны при рассмотрении этой темы, поскольку они подтверждают тот поход, которого придерживался в свое время еще В. О. Ключевский, заметивший, что «северная система», предполагавшая создание союза, в котором «куча пассивных членов», опекаемых Англией, Россией и Пруссией, напоминает «дипломатическую телегу, запряженную щукой, лебедем и раком». Что до самого Панина, то это был «дипломат-белоручка, и так как его широкие планы строились на призраке мира и любви между европейскими державами, то при своем дипломатическом сибаритстве он был еще и дипломат-идиллик, чувствительный и мечтательный до маниловщины» 8.
Во-вторых, «Мемуары» представляют интерес для тех, кто изучает политическую историю России в начале царствования Екатерины II. В них не только представлены характеристики ведущих деятелей этого этапа ее правления, но они составлены таким образом, что дают возможность судить о взаимоотношениях между ними, о политической борьбе при дворе. Конечно, записки Бэкингэмшира очень субъективны. Автор не скрывает своих антипатий, и, как это видно, очень часто его раздражение вызывали те, кто противодействовал британской политике, в частности, попыткам сохранить и укрепить те привилегии, которыми обладали в России английские купцы. Давно подмечено, что Бэкингэмшир весьма критичен и подчас односторонен в своих оценках. Но от этого важность свидетельств иностранного очевидца не снижается, а скорее,— наоборот. Критическая заостренность суждений Бэкингэмшира дает возможность задуматься над правомерностью некоторых традиционных оценок, утвердившихся в нашей историографии (примером могут служить характеристики Панина, Дашковой и др.).
В-третьих, записки Бэкингэмшира интересны с точки зрения анализа того, каковы были его представления о России и русском народе. В документе есть ряд замечаний, которые позволяют судить об этом. В целом можно признать, что Бэкингэмшир, вероятно, разделял те, в основном негативные, стереотипы в общественном сознании людей западного мира, которые существовали в XVIII в. и во многом сохраняются и в наши дни. В более широком плане можно видеть, что некоторые замечания Бэкингэмшира дают возможность судить об отношении британцев той эпохи к другим европейским народам: исконным противникам французам, пруссакам, голландцам и др.
Выражаю признательность преподобному о. П. Милчеллу, настоятелю собора св. Георга в Виндзорском замке, духовнику королевы, за помощь в получении разрешения работать в Королевском архиве и гостеприимство, леди Ш. де Баллейн, директору архива, за помощь и содействие в получении разрешения на публикацию документа, профессору Кэмбриджского университета Э. Кроссу за полезную консультацию.
Введение к публикации, перевод и
примечания А. Б. Соколова
Соколов Андрей Борисович —
доктор исторических наук, профессор, декан
исторического факультета Ярославского
государственного педагогического университета
им. К. Д. Ушинского.
Комментарии
1. Документы до декабря 1783 г.
опубликованы сэром Дж. Фортескью: The Correspondance of King
George III. Vol. 1-6. Lnd. 1927-1928. Это издание было
подвергнуто критике за многочисленные
неточности. Поэтому публикация бумаг Георга III
была продолжена Э. Эспиналом значительно
позднее: Later Correspondance of George III. Vol. 1-5. Cambridge. 1962. Ни в
одно, ни в другое издание «Секретные мемуары» не
вошли.2. The Dispatches and Correspondance of John, Second Earl of Buckingham. Vol. 1. Lnd. 1900; Vol. 2. Lnd.1902.
3. РЕДКИН А. П. Граф Джон Бэкингэмшир при дворе Екатерины II (1762-1765 гг).— Русская старина, 1902, февраль, март.
4. См. РОДЗИНСКАЯ И. Ю. Русско-английские отношения в шестидесятых годах XVIII века.— Труды Московского государственного историко-архивного института. Т. 21. М. 1965; ее же. Источники по истории русско-английских отношений 1760-70-х гг.— Там же. Т. 24. М. 1966.
5. КАМЕНСКИЙ А. Б. «Под сению Екатерины»... Вторая половина XVIII века. СПб. 1992; РАХМАТУЛЛИН М. А. Непоколебимая Екатерина.— Отечественная история, 1996, № 6; 1997, № 1.
6. БИЛЬБАСОВ В. А. История Екатерины II. Т. 2. Берлин. 1900, с. 178.
7. Сб. Русского Исторического Общества. Т. 12. СПб. 1873.
8. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Сочинения. В 9-ти тт. Т. 5. М. 1989, с. 39-40.
Текст воспроизведен по изданию: Английский дипломат о политике и дворе Екатерины II // Вопросы истории, № 4-5. 1999
© текст - Соколов А. Б. 1999
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вопросы истории. 1999
ДЖОН БЭКИНГЕМШИР
СЕКРЕТНЫЕ МЕМУАРЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К КАБИНЕТУ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
SECRET MEMOIRES RELATING TO THE CABINET OF ST PETERBURG
[Из разговора на эту тему, который однажды состоялся у меня с м-ром Паниным по данному вопросу, вытекает, что он, кажется, придает голосованиям в рейхстаге Империи меньшее значение, чем они на самом деле имеют для России.]
Король Пруссии — его герой, но он не настолько ослеплен этим пристрастием, чтобы не замечать множества недостатков, портящих характер этого великого монарха, и не понимать, что соглашения с ним, вероятно, не продлятся долее того дня, пока они остаются важными для его интересов.
Панина считают человеком честным и порядочным в стране, где это понятие не имеет обозначения. Сознавая и гордясь этим, он всегда будет осторожен, чтобы не отклониться от поведения, благодаря которому создана такая репутация.
Для пользы России, для мира и счастья ее суверена в высшей степени необходимо, чтобы м-р Панин и граф Орлов могли жить в дружбе, но такая дружба несовместима с мыслью о браке, которой, как считают, молодой [116] человек по-прежнему увлечен; ей другой никогда не сможет потворствовать без ущерба для репутации, без риска для собственной популярности, без нарушения своего долга в том деле, которое, как полагает встревоженная нация, только он и может исполнить надлежащим образом.
Княгиня Дашкова 2 владеет его сердцем, то ли будучи его ребенком, то ли как любовница, люди дурные утверждают, что и того и другое. Он говорит о ней с восхищением, он проводит с ней почти каждую свободную минуту, он сообщает ей самые важные секреты с безграничным доверием, которое министр вряд ли может оказывать частному лицу. Императрица, зная об этом обстоятельстве, справедливо тревожится, что такие сведения получает персона, склонная к бесконечным интригам, обуреваемая ненасытными амбициями, та, которая из закадычного друга стала закоренелым врагом; поэтому императрица добилась от него обещания, что он не будет говорить о государственных делах. Он дал слово, но в данном случае нарушил его.
[В ранние годы у м-ра Панина была связь с женой брата великого канцлера графа Романа Воронцова. Она была матерью того Воронцова, который позднее стал послом в Англии, Елизаветы, фаворитки Петра III, жены графа Бутурлина, нынешнего российского посланника в Испании, и княгини Дашковой. На смертном одре эта дама заверила м-ра Панина, что княгиня Дашкова, которая при том присутствовала, его дочь. Поскольку он всегда искренне говорит о ней с нежностью и не пытается скрывать, сколько времени проводит с ней наедине, те, кто лучше всего его знают, утверждают, что в высшей степени возможно, что им движет не любовная интрига; беспристрастие заставляет верить, что его привязанность носит исключительно отцовский характер, а их общение невинно.]
[В разговоре, который состоялся у меня в Царском Селе с Ее Императорским Величеством о княгине Дашковой, она уверяла меня, что эта дама не останется в Петербурге более двух месяцев.]
Исходя из этого, а также имея точную информацию, что княгиня [За несколько дней до того, как императрица выехала в Ригу, мне дали знать, что княгиню Дашкову в мужской одежде видели в бараках конных гвардейцев.] использует все свое искусство, чтобы отвращать сердца не только м-ра Панина, но и многих других, от ее персоны и правительства, она (императрица.— А. С.) имеет намерение выслать ее из Петербурга, возможно, это решение к нынешнему времени приведено в исполнение.
Характер генерала Панина 3 лучше всего понять исходя из того, что сказал недавно о нем его брат.
Когда умерла жена генерала, думали, что он настолько потрясен этой потерей, что это угрожало его здоровью. Императрица послала к нему Шурина 4 [старый слуга, в чьей опытности, привязанности и преданности Ее Величество имеет величайшую уверенность; когда готовилась Революция, он был главным каналом общения между нею и заговорщиками. Раньше он считался управляющим ее частным гардеробом, но сейчас она даровала ему ранг камергера. Он заботился о сыне (подчеркнуто в тексте.— А. С.), рожденном в Москве в рождество 1762 года.], чтобы заверить в своем расположении и дружбе и воодушевить позаботиться о своем здоровье, когда она так нуждается в нем. М-р Панин, узнав об этом, выразился в следующих словах (насколько можно передать это по-английски). Я искренне люблю своего брата. Мы с ним рождены из одного чрева. Это, однако, не ослепляет меня в оценке его характера; его способности невелики, он отчаян и безрассуден, и значит есть некая безрассудная цель, для которой его служба и нужна императрице.
Генерал Чернышев 5, безусловно, лучший офицер на русской службе. У него есть система, прилежание и знания, и если ему чего-то не хватит в день битвы, это пойдет не от головы, а от сердца.
[Он — брат Чернышева, прежнего посла в Англии, а затем во Франции. Он — вице-президент военного совета и выполняет те же функции, что и секретарь по военным делам в Англии. Чернышевы привязаны к м-ру Панину, в политике они довольно склонны к венскому двору.] [117]
Из газет и другого поверхностного чтения он усвоил некие безумные идеи свободы, и вследствие этого при малейшем поводе заявил об отставке. Императрица отправила его в отставку без видимой неохоты и дала ему полную свободу раскаиваться, и в конце концов его вынудили смириться с человеком, которого он более всего ненавидит [граф Орлов], и только через его ходатайство он был восстановлен в прежнем положении.
[При первой встрече он сказал мне, что поступил как честный и мужественный человек, что никогда не опустится до того, чтобы представлять извинения за свое поведение, и пристойность этого очевидна сама по себе. Я ответил что, поскольку он был излишне опрометчив, покорность суверену необходима и подобающа. В конце концов он последовал моему совету, за который затем меня благодарил, но я подозреваю, что в сердце он не простил императрицу.]
Многие подозревают, что он не очень чистосердечный человек, тем не менее, он, конечно, лучший из трех братьев [Старшего я уже упомянул 6. Его качества и способности известны в Англии в полной мере. Он был хорошо принят царицей, но ни она, ни ее министры с ним не советуются. Младший, которого предполагали направить на Аугсбургский конгресс, сейчас получил назначение для сопровождения императрицы в Ригу, хотя он вряд ли отличит военный корабль от лодки 7. Он очень оживлен, из него льется поток слов, и некое знание воодушевляет его на то, чтобы искусственно судить о многих вещах. Он оказывает англичанам честь считаться лучшими моряками во всей Вселенной, а также признает, что они превзошли все другие нации в важнейших общих идеях о торговле, но полагает, что французы достигли большего в их совершенствовании. Он очень высоко ценит парламент Великобритании и пожелал, чтобы я достал ему акты (я полагаю, он имеет в виду собрание парламентских статутов) в переводе на французский и за его счет. Никак не комментируя его просьбу, я пообещал, что он получит, как только их переведут.], что на самом деле совсем не преувеличенный комплимент. Предполагают, что этот господин был фаворитом Ее Величества в те времена, когда она была великой княгиней, после Салтыкова и до того, как Понятовского узнали в России.
Олсуфьев — человек благовоспитанный и ученый 8. Он знает латинский и большинство современных языков, у него прекрасная память, и свойственная ему разумность позволяет оценивать его знания как не такие искусственные, какими они на самом деле могут показаться при более пристальном рассмотрении. Его первое пристрастие — стол, второе — женщины, третье — деньги, позволяющие эти расточительные удовольствия, этот ряд замыкает честолюбие. Когда он в затруднительном положении, его рвение безгранично, но поскольку страсть к удовольствиям слишком сильна в нем, чтобы не подвергать его тело, уже с подагрой, тучное и нескладное, последней возможности наслаждаться, не приходится ожидать, что он надолго сохранит хоть какую-то степень активности и значения.
Возможно, природа не создавала более отвратительного выражения лица, чем у Теплова, или же человека, характер которого более точно соответствовал его внешности 9. Вследствие того, что он много читал, но без всякого разумения, в стране, где (за исключением немногих домов) книга — это редкость, долгое время находясь на службе, он научился создавать такие построения, при которых ложные факты становятся правдоподобными и которыми он увлекает людей неинформированных. Стремясь польстить императрице идеей, будто бы Россия сможет экспортировать собственные товары, он внушает ей, что благодаря должному вниманию и покровительству ее поданные смогут снабжать себя всем необходимым, и, более того, вывозить свою продукцию на российских кораблях на внешние рынки. Это создало ему столь высокий кредит, что его буйные проекты принимаются, и Орлов, который его ненавидит, тщетно добивается его отставки. Он — противник м-ра Панина и склонен (как я понимаю, из личного интереса) к австрийскому дому.
[Он — один из секретарей императрицы и является главным из тех, кто консультирует ее по торговым и промышленным делам. Он руководил [118] внедрением культуры табака на Украине. Еще он — большой сторонник идеи, будто бы Россия должна вести собственную торговлю с Испанией и Италией. Он вовлек в последнюю революцию гетмана 10, и с тех пор, хотя он всем ему обязан, подозреваю, что он настраивает государыню против него. Он — один из тех, кому была поручена забота о находившемся в заключении Петре Третьем, и те, кто считает, что несчастный монарх был задушен, полагают также, что он держал один из концов веревки. Заключение договора о торговле на условиях, приемлимых для Англии, было сорвано его инсинуациями].
Остряки петербургского двора прозвали Елагина [другой секретарь императрицы] графом de la Tuffiere [персонаж комедии Вольтера Le Glorieux], с которым он более схож не знаниями, а притворством 11. Императрица предпочитает его стиль, считая его более утонченным и изящным, чем у других секретарей. Если бы его влияние было достаточным, чтобы стоило соблазнять его, он проявил бы себя не настолько принципиальным, чтобы остаться равнодушным к собственному интересу.
Братьев Орловых пятеро, но старший из них уклоняется от занятия важной роли, а младший, которому не более девятнадцати лет, находится за границей. Григорий, старший из оставшихся трех, является фаворитом своей государыни, и, насколько ее воля способна сделать его таковым, первым человеком в Российской империи 12. Он не очень воспитан и, принимая это во внимание, можно сказать, что он не производит дурного впечатления при разговоре на общие темы. В политике он не расположен к нынешней системе, которой придерживается м-р Панин, и, насколько он вмешивается во внешнеполитические дела, склонен к поддержке Австрийского дома. Он любит англичан, считая их откровенным и мужественным народом, но больше из рассказов, услышанных им о цирке Браутона, представления которого вполне согласуются со вкусами его семьи. В начале его возвышения императрица говорила, что сама воспитает и обучит его. Она преуспела настолько, что сумела научить его думать и рассуждать, но не думать по справедливости и рассуждать по справедливости, так как он обладает только тем советом, который слепит, а не тем, который указывает путь.
[Из того, что было случайно высказано им в частном разговоре со мною, видно, что он, кажется, считает искусства, науки и производство изящных вещей вредным для великой и могущественной страны, поскольку они расслабляют ум и тело людей, а поддерживать надо только сельское хозяйство и производство предметов, которые можно вывозить в необработанном виде. Если бы он мог быть заподозрен в том, что читал Вергилия, я бы почти вообразил, что он взял свои идеи управления из следующих строк: «Excudent alii spirantia mollius gerd // Credo equidem, vivos duceat de // marmore vultus // 0 rabuat causas melins calique // meatus // Describent radio et suogente // sidera dicet // Tu regere Imperio populos // Romane memini // Haud tibi erant artes etc] 13.
Более чем вероятно, что сейчас она хотела бы оставить его таким, каким она нашла его, удовлетворившись его рвением [Это общая ошибка, и я некоторое время разделял ее, будто бы императрица не выделяла Орлова из толпы до тех пор, пока не началась агитация за революцию, однако позднее меня уверили, что она заметила одной из доверенных особ, что задолго до этого, когда у нее не было даже отдаленной мысли отдать ему предпочтение, он нашел способ убедить ее, что жизнь для него ничто, если ее безопасность или место окажутся под вопросом.] к ее интересам и преданностью к ее особе, что она считает совершенно достаточным, чтобы оправдать свое предпочтение. Тогда бы, не тронутый этой заботой, не запутавшийся в своих мыслях, более внутренне счастливый, и, следовательно, согласный, он направил бы все свое внимание к той милостивой госпоже, чья щедрая рука подняла его.
[Он — один из трех адъютантов императрицы. Во время дежурства они командуют всеми войсками в окрестностях столицы. Он — капитан Кавалергардского и лейтенант-полковник Конногвардейского полков (императрица [119] сама является полковником всей кавалерии, и у каждого полка есть свой день для чествования, когда она наряжается в костюм, соответствующий форме этого полка, и обедает с его офицерами), он стоит во главе комиссии по устройству дел колонистов, состоит кавалером всех орденов и камергером.
Во время юбилея своего восшествия на престол Ее Императорское Вел-во заметила мне, что накануне вечером она раздумывала, какую из своих должностей должен представлять на торжестве граф Орлов, и решила, что, действуя как ее адъютант, он будет выделен более, чем если поручить ему общее командование.]
В последнее время он принял ужасно надутый и глубокомысленный вид, что придало ему натянутость и угрюмость, вовсе не свойственные его характеру. Он небрежно одевается, курит, часто ездит на охоту и не так неуступчив встречным красавицам, как следовало бы из политических соображений и из благодарности. Считают, но ошибочно, что императрица равнодушна к его мимолетным увлечениям.
Одна из тех женщин, которые не будучи хорошенькими нравятся своей молодостью и Бог весть чем еще, была некоторое время отличаема графом Орловым, и все-таки ее часто допускали к участию в частных загородных поездках. Так как эта дама постоянно бывала на моих приемах и у меня была частая возможность видеть ее, я позволил себе пошутить с ней на этот предмет. Она ответила мне, что я должен хорошо знать о ее привязанностях к другому мужчине, а также что благоразумие заставляет ее расхолаживать Орлова, что она всегда и делает настолько пристойно, насколько может; недавно в деревне она была несколько смущена, когда в комнату, где он пытался шалить с ней, вошла императрица. При этом императрица зашла сзади и, наклонившись к ее плечу, прошептала: «Не смущайся, я убеждена в твоей чистоте и расположении ко мне, и не бойся, что ставишь меня в неловкое положение, напротив, я благодарна тебе за твое поведение».
Алексей [Он командовал солдатами, приставленными для охраны Петра III во время его заключения, и, как полагают, вместе с Тепловым и немецким офицером (сейчас отправленным с поручением в Сибирь) отправил его на тот свет], следующий брат, великан по силе и фигурой: он говорит по-немецки, но по-французски очень мало. Возможно, из осознания, что он менее значим, он более общителен и доступен, чем старший брат 14. Мнения о том, кто из них выше по уму, расходятся, но спорить об этом — значит спорить по пустякам; обоих можно считать молодыми офицерами, получившими воспитание как бы в Ковент-Гардене, в кофейнях, тавернах и за бильярдом. Храбрые до крайности, они считались скорее смирными, чем задиристыми. В своем неожиданном возвышении они не забыли старых знакомых и вообще обладают изрядной долей беспринципного добродушия, которое располагает оказать услуги другим без ущерба для себя, и хотя в решающий момент они способны к самым отчаянным действиям, они, без сомнения, не будут творить зло ради зла. Они совсем не мстительны и не стремятся вредить даже тем, кого не без причины считают своими врагами. Когда генерал Чернышев был в немилости, они были самыми горячими ходатаями за него, хотя могли не сомневаться в его враждебности им.
Однако всякий, кто попытался бы добиваться привязанности императрицы [молодой человек, чья фигура и манеры располагали в его пользу, несколько месяцев назад обратил на себя особенное внимание императрицы. Некоторые из друзей м-ра Панина, бывшие также и его друзьями, поощряли его добиваться цели. Сначала он последовал их совету, но вскоре пренебрег блестящей удачей, которая очевидным образом открывалась перед ним. Не было неестественным предположить, что в тот бескорыстный период жизни, когда увлечение является достаточной причиной, а любовь и обладание составляют все, привязанность к даме, с которой он жил в интимной связи, объясняла непоследовательность его поведения, но потом он сознался по секрету близкому родственнику, что испугался угроз Орловых по отношению ко всякому, кто попытается заместить их брата. [120] и его амбиции были не столь велики, чтобы рисковать жизнью в этой попытке], подвергнется большой опасности, если не станет действовать с величайшей осмотрительностью, ему надо озаботится тем, чтобы момент его успеха был одновременно моментом такой немилости Орловых, при которой они уже не в силах нанести ему вред.
Федор, самый младший из трех находящихся в России, составляет гордость и украшение семьи 15. Если бы какая-либо путешествующая дама стала описывать его, она бы написала, что в нем черты Аполлона Бельведерского сочетаются с силой и мускулами Геркулеса Фарнезе [Сейчас им обладает одна увядающая красавица, единственная, которая осмеливалась быть привлекательной в присутствии императрицы Елизаветы. (Во время ее правления все хорошенькие женщины, отправляясь ко двору, должны были скорее прятать свою красоту и держаться на расстоянии от Ее Императорского Величества, которая оскорблялась, если всеобщее обожание отвлекалось от нее на другой объект.) Прекрасные черты, искусное и роскошное платье в сочетании с необузданностью манер, создающих атмосферу охотничьего азарта, в настоящее время захватили его. Хотя это увлечение и не более чем иллюзия, оно, возможно, некоторое время продолжится, так как даму часто приглашают к развлечениям Ее Императорского Вел-ва]. Его речь свободна, манеры приятны. В настоящее время он мало общается с иностранцами, потому что с трудом изъясняется по-французски. Императрица дала ему должность, и о нем говорят как о прилежном и способном человеке. Поскольку когда удача и верная служба придала его братьям их нынешнее значение, он был еще достаточно молод, чтобы чему-то научиться, он сможет со временем стать пригодным для самых высоких должностей и затем поддержать, при падении, тех, чье счастливое начало возвысило его.
Камергер Пассек — это тот офицер, который и был арестован в день, непосредственно предшествовавший Революции 16. Он был верным другом Орловых и по характеру во многих отношениях напоминает их, но в равной с ними степенью обладая решительностью, руководствуясь теми же идеями, знаниями и привычками, он более скрытен, ловок и хитер. Хотя он и достиг ранга камергера, более высокого, чем можно ожидать в его возрасте, и внешне предан Фавориту, мне часто казалось, что он с неудовольствием смотрит на тех, кто в чем-то уступает ему, и не имея других очевидных заслуг, кроме того, что участвовали с ним в одном деле, были поставлены гораздо выше его. Он часто говорил мне, что любит англичан за открытость характера, так напоминающую его собственный, он изображал себя моим другом, и, возможно, так и было, но из этого я совершенно уверен, что будь я в России правителем или просто частным лицом, я бы считал его своим самым опасным врагом.
[Петра III обыкновенно винят в том, что он не допросил этого господина сразу после того, как его арестовали. Правда заключается в том, что офицер, направленный к императору с сообщением об этом, не удосужился заменить по дороге лошадей и поэтому прибыл в Ораниенбаум так поздно, что несчастный государь был вынужден отложить допрос до того времени, пока не стало слишком поздно.
Ораниенбаум находится в тридцати английских милях от Петербурга, а Петергоф — в двадцати].
Волков [Во время революции, когда Мельгунов и Волков находились с императором в Петергофе, вместо того, чтобы дать ему единственно правильный совет отступить в Нарву, они запутали его и тянули время, составляя и поправляя прокламации, которые они предлагали отослать в Петербург 17. Если бы он отправился в Нарву, а это было в его силах по меньшей мере в течение двенадцати часов, он мог бы оставаться там в безопасности, пока на помощь ему не прибыла бы армия из Ливонии; у Его Прусского Величества было бы время, чтобы спасти своего союзника, который стал своего рода жертвой собственных пристрастий к Пруссии, и любой, кому известно о колеблющихся настроениях солдат в первые дни после Революции, сочтет, что более чем вероятно, что подавляющая часть из них вернулась бы к своим обязанностям, если бы их суверен был [121] по-прежнему в здравии и на свободе.] от рождения обладает великими способностями и с юности воспитывался в деле; он, возможно,— именно тот человек в России, кто наиболее сведущ в иностранных делах, а также лучше всего осведомлен о внутреннем положении страны, но пресловутое распутство будет всегда препятствием для его возвышения на то видное место, на которое в ином случае он вполне бы мог претендовать. Сейчас очень хорошо известно, что будучи во всем обязанными покойному императору, он и Мельгунов предали его, за что потом получили денежное вознаграждение.
Князя Волконского все считают храбрым солдатом и открытым честным человеком 18. Он целиком подчиняется своему дяде Бестужеву, двуличность которого может легко превратить его добронамеренную доверчивую простоту во зло 19. [Как это было в Москве, когда он убеждал его подписать бумагу, рекомендующую императрице выйти замуж за одного из своих подданных.] Военные намекают, что его способности не вполне соответствуют обязанностям главнокомандующего, но русским не найти лучшего офицера, кто сможет с воодушевлением повести их в атаку.
Камергер Черкасов обучался в Кэмбридже, где его способности проявились скорее вяло, чем блестяще 20. Благодаря великому прилежанию он приобрел некоторые познания латинских классиков и истории, а также так овладел английским, что может читать любого автора и с легкостью вести разговор. Он прямой и решительный человек. Он привязан к императрице долгом, а к своей стране — принципами и чувством.
[Он женат на дочери нынешнего герцога Курляндского: она уродлива, но хорошо воспитана и приятна в обращении.]
[Императрица однажды сказала ему в моем присутствии: «Я думаю, что в своей жизни Вы никогда не солгали».]
Зная Англию и потому уважая ее, предпочитая ее любой другой иностранной державе, он любит только Россию, и если когда-нибудь ему придется действовать в качестве министра и он сочтет, что ее интересы задеты, он не примет во внимание никаких других соображений. В ходе процесса над Мировичем он произнес весьма неблагоразумную речь относительно методов расследования, которое, как считают, определялось м-ром Паниным [будто бы они не хотели расследовать его достаточно полно, чтобы оправдать императрицу] и его друзьями 21. Это было пагубно для него, хотя Ее Имп. Вел-во и Орловы одобрили его поведение.
Великий канцлер отличается непринужденным обращением и приятными манерами, свойственными людям знатного происхождения; он человек слабый, боязливый, честный наполовину и как министр полон предубеждений, малодеятелен и медлителен 22. Его тело и душа одинаково расстроены и расслаблены, чему, возможно, не в малой степени способствует беспорядок в домашних делах, происходящий не от того, что он сам много тратит, а от того, что по лености и невниманию он дает обворовывать себя.
[Его жена не благовоспитана и не изящна, она держится с сердечной непринужденностью, которая свойственна хозяйке модной гостиницы; с великим притворством изображая искренность, она на деле очень лукава и в прежние времена низким коварством достигала больших успехов. Она и графиня Строганова, их единственный ребенок, обе очень расточительны, первая любит игру, а вторая — роскошество в одежде и любовные интриги; и в том, и в другом она любит разнообразие.]
Русские дамы следуют примеру тех дам в Лондоне, которые считали вицеканцлера красивым господином, но дома он не был так [Будучи посланником в Англии, он всегда представлял сведения настолько достоверные, что петербургский кабинет считал его министром с величайшими способностями и информированностью. Это способствовало назначению его вице-канцлером, на должность, к которой, по общему мнению, он совершенно непригоден.] политичен в своих любовных делах, как во времена, когда он был у нас 23. Тогда, смешивая дело с удовольствиями, он сразу добывал имеющую значение информацию. Сейчас он не обладает ни информированностью, ни значением. [122]
Генерал Голицын [Служа во время последней войны, он ничем особенно не выделился, но полностью избежал какой-либо немилости.] весьма разумен 24, но научился скрывать это, он вежливо сдержан, обладает чувством юмора; подобающим уважительным поведением по отношению к императрице он прикрывает немного дерзкие остроты, которые живо рассыпает его жена, и нереализованные амбиции жены своего брата [Это графиня Матюшина, которая унаследовала после княгини Дашковой расположение императрицы, но будучи слишком суетливой утеряла его через восемь месяцев и была вежливо отставлена, когда двор вернулся в Петербург 25.], слишком часто выходящие наружу. Он принадлежит к тому сорту предусмотрительных людей, которые никогда не стремятся получить и не получат главного места, но которые, какие бы изменения не произошли, наверняка сохранят свое высокое положение.
Генерал Румянцев, осаждавший и завоевавший Кольберг, после своего возвращения в Петербург долго оставался незамеченным, пока заслугой своей сестры (графини Брюс) не был вытащен вперед и сделан генерал-лейтенантом Украины 26. Внешне он кажется высокомерным, но после первого знакомства вы найдете его не просто любезным, но стремящимся угодить. Завоеванная страна, почувствовавшая его гуманность и признательная за нее, сожалела, когда его отозвали.
[Если русский в малейшей степени обижен или стеснен в своих обстоятельствах, он немедленно сказывается больным и замолкает. Румянцев четыре месяца носил старую ночную рубаху, жалуясь на боли в кишечнике, но как только он уверился, что императрица имеет в виду назначить его на должность, он сразу принял прекрасный внешний вид, хотя, надо полагать, его кишечник был так же болен, как и всегда.]
Бецкой, Intendant des Batiments, в последние двенадцать месяцев продвинул себя в милости Ее Императорского Вел-ва 27. Он относится к типу французских ученых, и не совсем бесталантен, он обладает самым важным качеством придворного, а именно почаще делать свою службу необходимой, занимаясь всем. Он — драпировщик, архитектор и садовник, политик, когда осмеливается на это, он возьмется управлять госпиталем, академией или монастырем, он разделит антресоль на двадцать будуаров, по количеству благородных девиц, или, при малейшем намеке, поднимет сад на уровень апартаментов, на сорок футов от земли. [Его считают активным сторонником австрийцев и французов.] Тем не менее, по справедливости и беспристрастности, позволительно заметить, что он искусно пользуется своим изрядным чувством юмора и обладает похвальной чувствительностью к страданиям своих ближних.
Полагают, что генерал Вильбуа тоже неравнодушен к видам Австрийского дома 28. Его считают заслуженным офицером. Он командует артиллерийскими полками, и дисциплина и внешний вид его людей способствуют укреплению его репутации.
Княгиня Дашкова, дама, чье имя, как она того несомненно желает, останется в памяти следующих поколений, замечательно хорошо сложена и производит приятное впечатление. Когда на какой-то момент ее бурные страсти засыпают, ее лицо приятно и манеры становятся способными возбудить такие чувства, которые едва ли когда-либо были известны ей самой. Но хотя лицо ее красиво и черты его совсем недурны, общий вид его таков, как будто искусный художник пожелал изобразить с пристойностью одну из тех многих дам, изображениями утонченной жестокости которых полны трагические журналы. При ее черствости и превосходящей всякое описание смелости, первой ее мыслью было бы освободить, при помощи самых отчаянных средств, все человечество, а следующей— превратить людей в своих рабов. Если бы когда-нибудь судьба покойного императора находилась на чаше весов, ее голос, несомненно, осудил бы его; если бы не нашлось руки для выполнения приговора, она бы сделала это.
[Однажды вечером она сказала мне: «Pousquoi estce que mon mauvais sort m'a place dans ce vaste Cachot? Pourquoi suis je obligee de ramper avec sette troupe de flatteurs egalement servils & faux? Que ne suis je Nee Anglaise? J'abore la Liberte & la fougue de votre Nation 29.] [123]
Только однажды она отдала дань гуманности, пролив слезы по смерти своего глубоко любимого мужа. [Это был человек, которого заслуженно любили и высоко ценили и государыня, и все знавшие его 30. Последнее время он командовал русскими войсками в Польше и там скончался. Его особенно отличали дамы.] Она много читала, обладает одинаковой живостью тела и ума и быстро схватывает ситуацию. Если бы она была госпожой своему нраву и сохранила спокойствие до тех пор, пока нынешние подозрения в отношении ее не угаснут, пока возраст не умерит ее страсть и не добавит рассудительности, история княгини Дашковой не закончилась бы на этом.
Графиня Румянцева [она дочь Матвеева, посла Петра Великого, арестованного в Англии], мать генерала, носящего это имя, и графини Брюс, благоразумно воспользовалась личными преимуществами своей дочери. Она всегда в частных партиях императрицы и имеет влияние достаточное, чтобы поспособствовать с гербом или чтобы был выпорот паж. Она делает вид, а люди склонны придавать ей большее значение, чем на самом деле. Она как раз из разряда тех придворных сплетниц, которые могут причинить вред, но не нести полезную службу. [Иностранные послы в целом уделяют ей большое внимание.]
Графиня Брюс, хотя ей уже за тридцать, сияет красотой в петербургских кругах 31. Она хорошо одевается, сносно танцует, изящно говорит по-французски, прочитала дюжину пьес и столько же брошюр, и, естественно, имеет склонность поддерживать интересы той нации, которой она обязана за весь свой лоск. Не питая отвращения к любовным похождениям, но будучи разборчивой в своем выборе, она всегда подчиняет свои увлечения рассудку. Старательно наблюдая за привязанностями своей госпожи, она выбирает тот объект, который связан с фаворитом на час, и это неизбежно ведет к тому, что ей доверяются секреты, а для удовольствий нужно ее общество. [Когда Понятовский был в России, она выбрала Чарторыского, как сейчас Алексея Орлова.]
Великий князь хорош фигурой и элегантно танцует 32. Он еще слаб, но набирает силу каждый день. Он живо все воспринимает, и у него хорошая память. Отнюдь не благодаря прилежанию он все же имеет лучшие познания, чем обычно имеют принцы в его возрасте; а так как мать не дает ему особой поблажки, а его учителя способны и усердны, он может достичь значительных успехов. На самом деле граф Орлов, который много за ним ухаживает, слишком часто прерывает своих хозяев в выполнении ими своих обязанностей. [Когда двор отправился в Ригу, императрица предложила, а граф Орлов был в этом особенно настойчив, чтобы великого князя вакцинировали, но м-р Панин и многие другие расстроили это намерение. Она очень хотела взять его с собой в путешествие, но в конце концов ей безапеляционно сказали, что этого делать не следует.]
Замечу, что некоторое время тому назад я бы не подумал, что будет непростой задачей по справедливости обрисовать характер Ее Императорского Вел-ва, что теперь, после того, как я имел счастливую возможность часто видеть ее в часы досуга, когда покров сдержанности и церемонности был отброшен, это дело приводит меня в замешательство и смущение вследствие ощущения парадокса. Он, тем не менее, может быть легко разрешим, если отметить, что тогда я знал лишь великие очертания и не был знаком с маленькими слабостями и непоследовательностями, которые почти стирают и затемняют некоторые великие качества, которые украшают ее. Невозможно определить главный смысл ее поведения после того, как она посадила себя на трон, не различив очевидные признаки похвального устремления выделиться, сделать своих подданных счастливыми дома и уважаемыми за границей, поощрять искусство, науки и торговлю, создать либеральную систему образования для молодых дворян обоих полов, в известной степени расширить те же преимущества для людей низших слоев, не притесняя частных лиц, увеличить государственный доход, контролировать тиранические действия духовенства, причиняющего страдания своим вассалам, и установить [124] спокойствие в обществе, уважение и добропорядочность, которые преобладают в других европейских народах. В течение двух последних лет, хотя и ежечасно находясь в опасности от внутренних потрясений, она направила свои усилия для общего умиротворения Европы, она дала Польше короля, установила правителя для Курляндии и в огромной степени приняла участие в ниспровержении той французской системы, которая так долго преобладала в Швеции. Все это правда, и, бесспорно, приходится горько сожалеть, что тщеславие, самомнение, жадность и вкус к мелочным удовольствиям затемняют столь светлую картину.
Политическая интрига и буйное воображение целиком разъясняют ее в высшей степени опрометчивое путешествие в Ригу, которое в действительности было порождено намерением недалекого ума устроить морской парад и наслаждаться зрелищем того, с каким низкопоклонством провинции встречали ее, а также увидеть у своих ног того правителя, которого она сама и создала. Оставаясь глухой к дружеским советам, которые противоречили ее намерениям, она проявила упрямство, чтобы доказать собственную твердость. Считая себя более информированной и выше доводов тех, кто ее окружает, она поступает по отношению ко всем ним соответствующим образом; ясно осознавая, что она знает, она в то же время представляет себя в равной степени [Находясь в Кронштадте на борту адмиралтейского судна, на котором развевался императорский флаг, и тешась не испытанным прежде величием, возможностью командовать более чем двадцатью большими кораблями, она вступила со мной в спор о том, каким концом корабль начинает двигаться. Об этом обстоятельстве она действительно не обязана знать, но в той конкретной ситуации ее сомнение было смехотворным.] госпожой в том, чего не знает.
Ее расходы во многих случаях неподходящим образом ограничены, и как следствие этого многие из самых высокопоставленных людей настойчиво ищут первый предлог для того, чтобы покинуть Петербург, так как, не получая от суверена прежних подарков, не могут позволить себе оплачивать ежедневно возрастающую цену за каждый предмет потребления.
Много значения придают ее решительности, особенно в том, что касалось низложения ее мужа. В отчаянной ситуации трус становится храбрецом. Она должна была или устранить его, или подвергнуться заточению, которое, как она знала, давно уже задумалось над ней. Те, кто ее хорошо знает, говорят, что она скорее предприимчива, чем храбра, а ее кажущаяся храбрость вытекает иногда из убеждения в малодушии ее врагов, а иногда из того, что она не видит опасности для себя.
[Я видел ее на военном смотре, когда батальоны, отступая, стреляли. Она стояла близко к тому углу, где они должны были развернуться, не более чем в четырех или пяти ярдах от дул полевых пушек, и матрос, находившийся от нее не более чем в двадцати шагах, был смертельно ранен пыжом. В этот момент я разговаривал с ней, и я не заметил в ней иного чувства, кроме жалости к этому несчастному. Но в некоторых других случаях я видел, как она бледнела без всякой причины.]
Когда она не занимается делами, развлечения, которым она отдается с молодым азартом, мелочны сверх всякой меры и напоминают те, которые в других странах дети оставляют в двенадцать лет.
Две ее главные ошибки, обе в равной степени очевидные и непростительные, состоят в той низости, с которой она принимает грубое невнимание Орловых, и в недостаточной привязанности, которую она проявляет к великому князю.
Ее лицо и фигура явно изменились к худшему со времени ее восшествия на престол; легко обнаружить следы того, что когда-то она была в высшей степени привлекательной особой, но теперь она — уже не предмет для обожания. Не желая трогать столь нежную струну, я перехожу к окончательному разговору о революции и о той печальной трагедии, которая за ней последовала. Некоторые явно сходные обстоятельства могут естественным образом заставить человека, который изучал «Историю» Робертсона, а сейчас возвращается к России, попытаться сравнивать, но я [125] воздерживаюсь от этого, будучи убежденным, что обе очаровательные дамы, случись им узнать об этом, будут оскорблены. Кроме того, подобный стиль всегда ведет к некоторому искажению характеров из-за стремления представить сходство более ярким.
Те, кто хочет оправдать императрицу, утверждают, что ее муж позволял своей фаворитке публично оскорблять ее, и сам открыто признавался в намерении ее заточить, и что он имел намерение объявить великого князя незаконнорожденным и выслать его. Два первых утверждения заключают в себе очевидные факты, последнее представляет скорее догадку. [Когда в день революции император был арестован, Елизавета Воронцова упрекала его за то, что он не последовал ее совету, говоря, что если бы он отправил в заключение эту ужасную женщину, ничего бы не произошло (подчеркнуто в тексте. — А. С.)]
Защищая императора, его друзья утверждают, что хотя он угрожал заточить ее, но был слишком гуманен и нерешителен, чтобы привести свою угрозу в действие.
Ни один знающий человек не может отрицать того совершенно очевидного обстоятельства, что несчастный монарх был убит. Тем не менее беспристрастие заставляет сомневаться, хотела ли преемница его смерти, или, по крайней мере, верить, что формально она не дозволяла этого. Тем не менее невозможно представить, что столь рискованное дело прошло само собой, скорее возможно, что она скрыла свои подозрения и сквозь пальцы посмотрела на варварское усердие тех друзей, которые в этом случае думали как о своей, так и о ее безопасности.
[В разговоре со мной императрица не раз упоминала своего мужа и, не преувеличивая его неблагоразумия, указывала не тех, кто главным образом и вызвал его падение.
Однажды, когда она покинула Петербург для участия в охоте, я увидел в ее кабинете его портрет. Портрет был без рамки и стоял на полу таким образом, как будто его внесли, чтобы она взглянула на него. Вице-канцлер заметил, что он отличается удивительным сходством. Я рассматривал его со вниманием и, естественно, сочувственно размышлял о страшной участи наследника России, Швеции и Гольштейна, который, обладая многими недостатками разума, в сердце их не имел. Вице-канцлер был, казалось, удивлен моим молчаливым вниманием и спросил, что занимало мои мысли? Неужели так трудно было догадаться? Если приход во дворец и встреча с этим господином не были случайными, я должен предположить, что и портрет поместили туда для этого случая.]
Проницательный читатель, внимательно знакомящийся с этими плохо составленными строками, с легкостью обнаружит мое стремление оправдать, насколько это позволяют правда и убеждение, от которых нельзя отступать, и я обрываю эту тему, которую вообще бы предпочел не начинать.
Куда более приятная и менее трудная задача — опровергнуть клевету, повсеместно распространяемую, вследствие интриг и злобы, в связи со смертью князя Ивана. Итак, подразумевая как само собой разумеющееся, что императрица обладает по меньшей мере здравым смыслом, я прошу разрешения представить на рассмотрение следующие вопросы:
Стали бы офицеры, вынужденные убить князя, обсуждать убийство, если бы имели секретный приказ?
[В этом случае его смерть могла быть отложена на годы.]
Стала бы императрица замышлять это дело, когда она находилась на большом расстоянии от столицы, и, особенно, зная, что недавно гвардия была так ненадежна?
Судили бы тогда Мировича публично, так что почти каждый, кто хотел, мог допросить его?
Разве повели бы его на казнь так открыто, если он мог указать на знакомства и назвать имена, а к эшафоту могли приблизиться все?
Я ежедневно общался со многими иностранцами и русскими, которые в других случаях высказывались с большой свободой и некоторой долей [126] неудовольствия о поведении императрицы, но я не встречал никого, за исключением известных агентов дворов, враждебных ей, кто бы внушал сомнение, что был по меньшей мере заговор, приведший к трагедии в Шлиссельбурге.
Я убежден, что монархиня никогда не боялась и не боится Брауншвейгской династии [За несколько дней до моего отъезда из Петербурга у меня состоялся разговор с м-ром Паниным об остающихся в заключении в России членах этой фамилии. Он доверительно заверил меня, что если бы герцог согласился оставить своих детей, он мог бы уехать еще более года назад, и что намерение освободить их всех (я думаю, что Иван составлял исключение) рассматривалось и состоялось бы, если бы события, произошедшие в Шлиссельбурге, не отложили бы его, хотя он полагает, что от этого намерения ни в каком смысле не отказались. Меня доверительно проинформировали, что герцог Людовик, по разрешению, оставил своего брата; он добился от него единственного обещания, что он никогда не покинет Россию до тех пор, пока его детям не будет разрешено сопровождать его. Как говорят, герцог дряхл и весь опух.] и может ее не опасаться. Ее сын если он выживет, будет ее роком; когда я видел их вместе и наблюдал за их взглядами, мне вспомнилась строка из Вергилия: «Exoriare aliquis nostris ex ossibus Ultor» 33.
В начале своего царствования Ее Императорское Вел-во была, безусловно, благожелательно настроена к Австрийскому дому, и подтверждение ею привилегированных условий, дарованных ее мужем королю Пруссии, происходило не из особого ее расположения к этому монарху, но лишь из того, что она хотела, находясь в мире со всеми своими соседями, быть в состоянии уделить все свое внимание упрочению власти, в высшей степени ненадежное основание которой она не могла не ощущать. Это продолжалось до того времени, когда она отвергла предложение великого канцлера сделать Францию гарантом подтверждения старинного договора с императрицей-королевой (Марией-Терезией.— А. С.), будучи задетой действиями последней по поводу герцогства Курляндского, что и заставило ее изменить свое отношение. Кажется, что с этого времени меры австрийских министров на то и рассчитаны, чтобы раздражать ее; неуважительные доклады, составляемые по каждому случаю, почти открыто распространяются; те декларации, которые были ими так же высокомерно заявлены, как и низко оставлены, противодействовать ее видам в Польше, довели ее негодование до крайности. Тем не менее у них есть основания надеяться на влияние графов Орловых и естественную склонность большинства высокопоставленных лиц, и если однажды они отступят от своих связей с Францией и смогут угодить императрице, за этим вскоре может последовать возвращение к старой системе.
[В то время, когда я покидал Петербург, Бестужев находился в большой немощи, и императрица не консультировалась с ним, но политические идеи Орловых идут от него.]
Ее обида на французов усилена презрением и отвращением к этой самонадеянной интригующей нации, и все же осторожная предусмотрительность может быть рекомендована в принятии любых решений, связанных с будущими действиями этого ненадежного правительства, в котором каприз может привести к смене политики и министров в течение получаса. Я не могу не придерживаться мнения, что в настоящее время отсутствует перспектива того, что Россия будет следовать французским советам. Союз царицы с королем Пруссии возник по необходимости, поскольку она сочла его значимым для достижения своих ближайших задач, и хотя за последнее время она была в нескольких случаях недовольна этим монархом, она, возможно, полагает, что та же необходимость продолжает существовать, пока действия императрицы-королевы, кажется, направляются домом Бурбонов.
Если царица питает преимущественное расположение к какой-то нации, то это — к англичанам, но она никогда не пожертвует для них ни своими интересами, ни популярностью, и поскольку некоторые из тех, кто ей [127] советует, утверждают, что в прошлых договорах о торговле и союзе содержались излишние уступки в нашу пользу, она будет воздерживаться настолько долго, насколько это возможно, в надежде добиться некоторых изменений.
[У меня есть все основания верить, что м-р Панин делает все от него зависящее, чтобы убедить императрицу согласиться с условиями, предложенными нами.
Многие из тех, кто на деле не расположен к Англии, а являются друзьями венского двора, возможно, потрудились, чтобы отложить наш договор о союзе, полагая, что его заключение, при данном стечении обстоятельств, может усилить нынешние связи Ее Импер. Вел-ва с Пруссией.]
Поскольку голландцы включаются в тот Великий Северный Союз, который м-р Панин желает сформировать, меня всегда в высшей степени удивляло, что императрица и ее министры, кажется, не имеют никакого представления о значении этой нации и о влиянии, которое принц Оранский, когда он достигнет совершеннолетия, может приобрести в европейских делах, имея те сокровища, которые находятся в его распоряжении, собственный независимый доход и почти абсолютную власть в Соединенных Провинциях.
Как раз перед тем, как Ее Имп. Вел-во отбывала в Ригу, до меня дошло так много сообщений, что в ее отсутствие весьма вероятны некоторые беспорядки, что я не мог не заметить камергеру Черкасову, господину, с которым я жил в великой дружбе, что, будь я на его месте, я бросился бы к ногам императрицы и уговорил бы ее отложить все мысли о поездке. Он сразу попросил разрешить повторить ей то, что я сказал, и я согласился, добавив в то же время, что он должен сказать ей, что мои страхи возникли из общих слухов, а не из каких-то точных сведений. Как следствие он пожелал, чтобы на следующий день я нанес визит графу Орлову, и он частным образом провел меня к ней. В общих чертах я говорил следующее.
Что слова, которые из меня выскочили, были результатом неожиданного волнения, проистекавшего из действительного интереса, который я проявляю ко всему, что касается ее благополучия; что если бы я знал конкретный факт, который мог бы послужить точным доказательством, я бы сам искал возможность, чтобы немедленно связаться; что я боюсь, что они сочтут, что я могу дать слишком мало сведений тривиального и неопределенного характера, о чем Черкасов, я надеюсь, уже сообщил ей. Что, действительно, каждый день ко мне с разных сторон поступают сообщения, которые хотя и малозначимы, если рассматривать их изолированно, но вместе могут привлечь некоторое внимание; и что, хотя я не слишком робок по натуре, когда дело касается меня самого, тем не менее испытал величайшее беспокойство, когда могут быть затронуты интересы и безопасность тех, кого я искренне уважаю и почитаю. Она ответила мне, что имела информацию о несдержанных и мятежных разговорах, которые велись, что было найдено необходимым наложить наказания, и наказания были наложены. Что такие предосторожности были предприняты, чтобы сделать почти невозможным для любых двух читателей, вступивших в соглашение, установить связь с третьим без того, чтобы обязательно быть раскрытыми. Что она в полной мере знакома с настроениями русских и знает, что они ленивы и по натуре всегда недовольны. Что они пугливы, и даже если в каком-то деле отличились, то это скорее происходит из жестокого отчаяния, чем от настоящей храбрости. Что беды прежнего императора происходили от его известной ненависти к русским обычаям и религии, но его судьбу предопределила его слабость и нерешительность. Что она в полной мере чувствует мою привязанность и благодарна за те доказательства ее, которые я предоставил ей, но что она не будет колебаться в отношении своего планируемого путешествия, в противном случае ее могут заподозрить в неуверенности, которой она в действительности не чувствует. Она закончила, заверив меня, что никто, даже Орлов, не узнают о предмете нашего разговора. После своего возвращения из Риги она сказала мне, что со времени печального события в Шлиссельбурге она часто вспоминала мой [128] дружеский совет и искренне [раскаивалась, что не последовала ему (эти слова записаны карандашом и, предположительно, иным почерком.— А. С.)]
(пер. А. Б. Соколова)
Текст воспроизведен по изданию: Английский дипломат о политике и дворе Екатерины II // Вопросы истории, № 4-5. 1999
© текст - Соколов А. Б. 1999
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вопросы истории. 1999
Текст воспроизведен по изданию: Английский дипломат о политике и дворе Екатерины II // Вопросы истории, № 4-5. 1999
© текст - Соколов А. Б. 1999
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вопросы истории. 1999
Комментарии
1. Панин Никита Иванович (1718—1783), граф, государственный деятель и дипломат, гофмейстер вел. князя Павла Петровича.2. Дашкова Екатерина Романовна (1743—1810), княгиня, урожд. графиня Воронцова, статс-дама Екатерины II.
3. Панин Петр Иванович (1721—1789), граф, военный деятель, генерал-аншеф, сенатор.
4. Так в тексте. Подразумевается, по-видимому, Шкурин Василий Григорьевич (ум. в 1782 г.), камер-лакей Екатерины II.
5. Чернышев Захар Григорьевич (1722—1784), граф, военный и государственный деятель, вице-президент Военной коллегии, с 1773 г.— ее президент и генерал-фельдмаршал.
6. Чернышев Петр Григорьевич (1712—1767), граф, сенатор.
7. Чернышев Иван Григорьевич (1726—1797), граф, генерал-поручик.
8. Олсуфьев Адам Васильевич (1721—1784), тайный кабинетный советник, директор кабинета, сенатор.
9. Теплов Григорий Николаевич (1711—1779), активный участник переворота 1762г., действительный тайный советник.
10. Разумовский Кирилл Григорьевич (1728—1803), граф, последний гетман Малороссии, сенатор, генерал-фельдмаршал.
11. Елагин Иван Перфильевич (1725—1794), статс-секретарь.
12. Орлов Григорий Григорьевич (1734—1773), граф, генерал-адъютант, действительный камергер.
13. «Смогут другие создать изваянья живые из бронзы. // Или обличье мужей повторить в мраморе лучше // Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней // Вычислят иль назовут восходящие звезды,— не спорю. // Римлянин! Ты научись народами править державно — // В этом искусство твое! — налагать условия мира, // Милость покорным являть и смирять войною надменных!» (пер. с лат. С. Ошерова).
14. Орлов Алексей Григорьевич (1737—1807), граф, секунд-майор Преображенского полка, генерал-майор.
15. Орлов Федор Григорьевич (1741—1796), граф.
16. Пассек Петр Богданович (1736—1804), активный участник переворота 1762г., капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка, камергер.
17. Волков Дмитрий Васильевич (1718—1785), тайный секретарь, позднее губернатор Оренбурга, президент Мануфактур-коллегии. Мельгунов Алексей Петрович (1722—1788), генерал-лейтенант, позднее губернатор Новороссийской губернии. Ярославского наместничества.
18. Волконский Михаил Никитич (1713—1788), князь, генерал-аншеф.
19. Бестужев Алексей Петрович (1693—1766), граф, до 1758 г. канцлер, возвращен из ссылки Екатериной II.
20. Черкасов Александр Иванович (ум. в 1788 г.), барон, президент Медицинской коллегии.
21. Мирович Василий Яковлевич (1739—1764), подпоручик Смоленского полка.
22. Воронцов Михаил Илларионович (1714—1767), граф, канцлер с 1758 года.
23. Голицын Александр Михайлович (1723—1807), князь, вице-канцлер.
24. Голицын Александр Михайлович (1718—1783), князь, генерал-фельдмаршал.
25. Матюшина Анна Алексеевна (1722—1804), графиня, статс-дама.
26. Румянцев Петр Александрович (1725—1796), граф, генерал-фельдмаршал.
27. Бецкой (Бецкий) Иван Иванович (1704—1799), государственный и общественный деятель, директор канцелярии строений.
28. Вильбуа (Вильбоа) Александр Никитич (ум. в 1781), генерал-фельдцейхмейстер.
29. Почему же моя несчастная судьба заключила меня в эту темницу? Почему же я должна пресмыкаться вместе с этим стадом льстецов, одновременно услужливых и фальшивых? Почему я не родилась англичанкой? Я обожаю свободу и порыв вашей нации» (пер. с фр.).
30. Дашков Михаил Иванович (1736—1764), князь, камер-юнкер.
31. Брюс Прасковья Александровна, урожд. гр. Румянцева, статс-дама.
32. Павел Петрович (1754—1801), великий князь, император Павел! (1796—1801).
33. «О, приди же, восстань из праха нашего, мститель!» (пер. с лат. С. Ошерова).
