ЕЛАССОНСКИЙ, АРСЕНИЙ Описание путешествия в Московию

Публикация 1879 г.

Арсений архиепископ Элассонский и его “Описание путешествия в Московию”.

(1588-89 гг.)

Одно из крупных событий русской истории конца ХVІ века — учреждение Московским патриаршества, — недостаточно исследовано в нашей исторической литературе. Так, напр., до сих пор еще нельзя дать решительного ответа на вопросы: что вызвало это событие? Каково было участие в нем Бориса Годунова, царя Феодора, м. Иова, п. Иеремии и других лиц? Какими мотивами руководились эти лица, стремясь к учреждению Московского патриаршества? Как относилось к этому стремлению греческое духовенство? И пр. и пр. Нет сомнения, что решение этих и многих других вопросов было бы весьма желательно для уяснения истины. В этих видах мы и решились обратить внимание исследователей русской старины на один малоизвестный иностранный памятник, заключающий в себе интересный материал для истории учреждения в России патриаршества.

Этот памятник — сочинение Арсения архиеп. Элассонского: “Descriptio itineris in Moscoviam”. Арсений ар. Элассонский, спутник п. Иеремии II, описывает в этом сочинении свое путешествие в Москву и пребывание в ней в 1588-89 гг. Хотя этот памятник давно известен нашим историкам, начиная с Карамзина, но до сих пор о нем встречались только отрывочные упоминания, и пользование им было самое [2] незначительное. Полного исследования об этом памятнике не было; не было, даже, полного перевода его на русский язык. В этих видах представим здесь 1) биографию арх. Арсения, 2) библиографию “Descriptio” и 3) перевод его.

I.

Биография Арсения, архиепископа Элассонского.

Невозможно представить полного очерка жизни и деятельности Арсения Элассонского, так как исторически известия о нем слишком скудны и отрывочны. Скудость этих сведений обнаруживается с первого шага. О жизни Арсения в Греции известно только то, что он был сын благочестивого пресвитера, который имел столь же благочестивое семейство: из четырех сыновей его трое, в числе их и Арсений, поступили в монашество и достигли степени епископской, а последний был пресвитером” (см. брошюру г. Г. Воскресенского: “Арсений, архиепископ Суздальский”, стр. 1, Владимир, 1856). Других сведений о жизни Арсения в Греции не встречается ни в греческих известиях о нем, на сколько они были нам доступны, ни, тем более, в русских источниках. Только в одном источнике мы встретили немало сведений о жизни Арсения в Греции: А. В. Старчевский в предисловии ко II тому своего сборника: “Historiae Buthenicae scriptores exteri saeculi XVI” (Berlin, 1841-42), в котором помещено и “Descriptio” Арсения, сообщает следующие любопытные сведения о жизни его в Греции ¹.

“Арсений, писатель ХVI столетия, был архиепископом в Мальвазии, на полуострове Морее. Он находился в тесной дружбе с папою Павлом III и посвятил ему с вам “Комментарии на Еврипида”; но, обнаружив склонность к папизму, был отрешен от служения патриархом Константинопольским и навлек на себя порицания православных. Кроме сказанных комментариев, он писал на греческом языке “апофегмы” и собрал многие места из Стобея. Также [3] были изданы в Риме его стихотворения и разные повествования; там же и “апофегмы”, а Комментарии на 7 Еврипидовых трагедий, — в Венеции, в 1534 году” ².

Таковы известия г. Старчевского об Арсение. Но ни одной черты из этих известий мы не можем отнести в Apceнию Элассонскому. Г. Старчевский впал здесь в ошибку: он смешал Арсения Элассонского, жившего во второй половине ХVІ века и в первой четверти ХVII века — с Арсением архиепископом Монемвасийским, или Мальвазийским ³, жившим раньше, именно — в конце XV века и первой половине XVI века. Арсений Манемвасийский — лицо, довольно известное в истории греческой церкви и своими разнообразными ученики трудами, и своею “склонностью к папизму”. О нем можно встретить не мало сведений в сочинениях по истории греческой церкви, например у известного историка XVI века Март. Крузия ⁴, у историка ХVII века Филиппа Кипрского ⁵ и у Мелетия, мит. Афинского ⁶. Во всех этих свидетельствах об Арсение Монемвасийском нет ни одной черты, кроме имени, которая бы относилась к Арсению Элассонскому. Если бы Арсений Монемвасийский и Арсений Элассонский — были одно и тоже лицо, в таком случае, конечно, мы встретили бы у вышеупомянутых историков известия о пребывании Арсения в России, о его участии в учреждении Московского патриаршества, о его “Descriptio itineris in Моsсоviam”, и пр. А между тем, ни один из этих историков ничего подобного не говорит, рассказывая об Арсение Монемвасийском. Понятно, после этого, что эти два Арсения — две отдельные личности. Странно, поэтому, как г. Старчевский не обратил внимания на то обстоятельство, что ни один из предшествовавших ему издателей "Descriptio” — ни итальянские издатели 1749 г., ни Бекман, ни Вихманн — никто из них не сообщает об Арсение Элассонском этих интересных сведений.

Другие исследователи не впадают в подобную ошибку. Так, современный греческий историк г. Сафа, в своей “Neoellhnhkh Qilologia”, говорит об Арсение Монемвасийском и Арсение Элассонском — как о двух совершенно [4] отдельных личностях ⁷. О жизни Арсения Элассонского в Греции, г. Сафа, соотечественник Арсения, не сообщает никаких известий, конечно — потому, что не мог их собрать.

Единственно достоверным фактом из жизни Арсения в Греции можно признать только тот, что он был архиепископом Элассонским и Демоникским.

Город Элассона ⁸ находится в старой Фессалии, недалеко от города Лариссы, у юго-западной подошвы Олимпа ⁹.

Этот — “один из древнейших городов Фессалии”, в настоящее время не представляет ничего замечательного и скорее может быть назван деревнею, чем городом ¹⁰. Но во 2 половине XVI в. он был так значителен, что в нем находилась кафедра греческого епископа. Элассонская епархия входила в состав Ларисской митрополии ¹¹ и была соединена в одну с епархией Демоникскою (Demonici) ¹². Во 2-ой половине ХVІ в. Элассонская и Демоникская кафедра является архиепископией ¹³.

В этой-то епархии, во 2 половине XVI в., был архиепископом наш Арсений. Нельзя указать определенно — в какие именно годы он занимал эту архиепископию. Но приблизительно это время можно определить так: в 1585 г. Арсений был послан в Москву п. Феолиптом ¹⁴ и с этого времени уже не мог занимать кафедры в Элассоне, так как с 1585 и до конца жизни он жил в Россия, откуда только один раз ездил в Грецию и то — на самое короткое время. Итак 1585 год — крайний срок, до которого Арсений мог быть Элассонским архиепископом. С которого же сода началось его святительское служение здесь? В 60-х годах XVI столетия Элассонскими архиепископами была: Иоасаф и Неофит ¹⁵. Не считая Арсения преемником Неофита (так как не имеем на это никаких данных), мы позволяем себе сделать тот вывод, что Арсений занимал Элассонскую кафедру в 70-х и начале 80-х годов XVI в.

Что Арсений, действительно, занимал кафедру в Элассоне и Демонике, — это не подлежит никакому сомнению, так как это единогласно утверждают — и сам Арсений, и все русские и греческие известия о нем. Не приводим этих [5] свидетельств, весьма многочисленных, чтобы избежать повторений, так как в дальнейшем исследовании мы будем встречаться с ними. Приведем здесь только следующее любопытное известие:

От известного нашего путешественника по востоку еп. П — ия. мы получили указания на след. два факта, добытые им во время своей поездки в Элассон, в конце 50-х годов текущего столетия. 1) В Элассонском монастыре “Панагие” ¹⁶. хранится серебренное блюдо с драгоценным камнем по средине и с надписью, что оно прислано туда из России архиеп.. Арсением, бывшим архиепископом Элассонским. 2) В монастыре “св. Дионисия”, ¹⁷ лежащем на Олимпе, вблизи Элассона, хранится несколько икон московские письма, присланных туда из России архиеп. Арсением.

Эти факты подтверждают, что Арсений, действительно, был архиепископом Элассонским. Иначе чем объяснить присылку им даров в монастыри Элассонской епархии?

В 1585 году Арсений был послан Константинопольским патр. Феолиптом в Россию, за милостыней ¹⁸ и, с этих пор начинается его странническая жизнь в России, пока он окончательно не поселился в ней.

С 1585 года сведения о жизни Арсения становятся более подробными, но все-таки — отрывочными и неполными.

Первое хронологическое упоминание об Арсение мы находим под 1585 годом, в грамоте Константиноп. патриарха Феолипта II, от 27 мая, посланной с афонским старцем Нифонтом ¹⁹ к царю Федору Ивановичу. Извещая последнего о нуждах Константинопольской церкви, патриарх, между прочим, писал царю, “что отправляет к нему, с послом царским, двух верных и добрых своих сослужебников: честного архиепископа Элассонского Арсения и другого, епископа Дирахийского Паисия...” ²⁰ Эту грамоту повез в Москву старец Нифонт, а вслед за ним отправились туда посланники патриарха: Арсений и Паисий — еп. Диракийский, вместе с царским послом Борисом Благим. [6]

Подробности этой первой поездки Арсения в Россию неизвестны. Времени прибытия его в Москву нельзя в точности определить. Но можно предположить, что выехавши из Константинополя в июне 1585 г., Арсений прибыл в Москву в конце того же года, или начале следующего ²¹. Известно, что цель поездки Арсения была вполне достигнута: он получил от Федора Ивановича значительную милостыню на Константиноп. церковь. В 1586 г., когда Антиохийский патриарх Иоаким отправился в обратный путь из России, с ним была послана грамота в Констант. патриарху Феолипту, в которой сказано, что с Арсением Элассонским было послано патриарху “милостыни — двести рублей; архиепископу же ²² и бывшим с ним роздано по рукам 475 рублей” ²³.

Арсений и Паисий выехали из Москвы в феврале или марте 1586 г. ²⁴. Куда же они отправились? — Главный путь из Москвы в Грецию лежал чрез Литву в южную Россию. Этим путем отправился и Арсений. Но, приехав в Литву, он здесь и остался, а на родину не поехал. Это подтверждается след. известиями. Во время второго приезда Арсения в Москву, в 1588 году, с п. Иеремией II, когда на первой аудиенции у царя были поднесены дары патриарху и монемвасийскому митрополиту Иерофею, Арсению “не дано жалованья от царя”, говорится в “Статейном Списке” “ибо однажды он был уже в Москве и тогда дарована ему богатая милостыня от царя Иоанна Васильевича, ²⁵; но с тех пор, проживая в земле Литовской, не возвращался он в свою церковную область” ²⁶. Второе свидетельство. Спутник Арсения — митр. Иерофей говорил в Москве п. Иеремии, по поводу желания царя учредить в России патриаршество — следующее: “мы втроем ничего не можем сделать, да при том один из нас, архиепископ Элассонский Арсений, не имеет кафедры и замедлил в Литве и возвратился в Россию с патриархом” (Иеремией) ²⁷.

Невольно является вопрос: как Арсений поступил с милостынею, которую должен был доставить в Константинополь? Нет сомнения, что эта милостыня была доставлена [7] по назначению спутником Арсения — еп. Паисием. Высокая нравственность Арсения, о которой у нас составилось убеждение, основанное на фактах ²⁸, не позволяет нам заподозрить Арсения в каком-либо нечестном поступке, в роде, напр., утайки денег. Притом, если бы это случилось, то последующие отношения Арсения к иерархам греческой церкви, напр. к Иеремии II, были бы другого рода: тогда нет могло бы быть замечаемой нами близости в этих отношениях. Наконец, нужно иметь в виду, что если бы Арсений утаил дары русского царя, то он не посмел бы отправиться через два года в Москву и, затем, остаться в ней навсегда.

Переходим, теперь, в довольно интересному периоду из жизни Арсения в России, именно — ко времени занятия им должности учителя в Львовской братской школе.

Известно, что Львовское братство учредило у себя школу в мае 1586 года, как свидетельствует г. Зубрыцкий ²⁹. Первым учителем этой школы был наш Арсений. Он прибыл во Львов в июне 1586 года, как свидетельствует “извещение” (предисловие) к изданной во Львове в 1588 г. “Еллинословенской грамматике” ³⁰. Там сказано: “...прииде святейший патриарх великия Антиохии... Кир Иоаким, в богохранимый град Львов, року 1586... В то же лето месяца июния... прииде митрополит ³¹ Димонитский в Элассонский, Кир Арсение, иже школьное учение наченше...” ³² Мы охотно верим этому свидетельству, как близкому к тому времени, о котором здесь идет речь ³³. Притом эта “Грамматика” издана учениками Арсения, под его личным руководством (как увидим ниже.) ³⁴

Итак, в июне 1586 г. Арсений прибыл во Львов и сделался учителем братской школы.

Все имеющиеся у нас источники единогласно утверждают, что Арсений прислан во Львов патриархом Константинопольским Иеремиею II ³⁵. Так, в предисловии к “Еллинословен свой грамматике” (Львов, 1588) сказано: “в тоже лето (1586), месяца июния, от вселенского патриарха экзаршески прииде... Кир Арсение...” ³⁶ Автор “Пересгроги” ³⁷, [8] перечисляя услуги, оказанные Иеремией II южнорусской церкви, говорит: “тот же (т. е. Иеремия II)... чрез митрополита ³⁸ Элассонского и Димониского Арсения чрез две лете “учил” ³⁹. В другом месте “Перестроги” автор ее приводит речь какого-то “от благоверных единого с братства Львовского”, который, перечисляя заслуги греческих иерархов, говорит: и... не Арсений ли митрополит... во Львове, от патриарха приехавши, учил две лете?” ⁴⁰ Пр. Филарет также утверждает, что Арсений прислан во Львов п. Иеремиею II ⁴¹. Очевидно, что это дело устроилось не без согласия Арсения. Всего естественнее предположить, что когда во Львове начали устраивать школу, то обратились к проезжавшему в то время через южную Россию Арсению, о котором, вероятно, слышали, как о человеке ученом. Греческий историк Сафа именно так и говорить, что “по предложению русского епископа Гедеона ⁴² и по благословению (protrophn) п. Иеремии, возвращавшийся (epaneJlwn) ⁴³ Арсений принял на себя преподавание греческого языка в новой Львовской школе” ⁴⁴. Получив согласие Арсения, братство, или сам Арсений — обратились к Иеремии, за его “благословением”, как выразился Сафа. Иеремия одобрил избрание Арсения, с которым он мог познакомиться в бытность свою митрополитом Ларисским, ведомству которого была подчинена Элассонская архиепископия — место прежнего служения Арсения ⁴⁵.

Должность учителя Львовской братской школы Арсений проходил в течение почти двух лет. Какого же рода была его деятельность здесь?

В “извещении” к “Еллинословенской грамматике” неопределенно сказано: “прииде... Кир Арсение, иже школьное учение наченше”... ⁴⁶ Также неопределенно выразился в одном месте и автор “Перестроги”: патриарх Иеремия “чрез... Арсения чрез две лете учил” ⁴⁷. Но в другом месте он определенно указывает предметы, которым обучал Арсений: “грамматику грецкую и с словенским письмом не Арсений ли... учил две лете?” ⁴⁸ Те же предметы [9] обучения указывает и г. Д. Зубрыцкий: “Арсений учил по гречески и по славянски” ⁴⁹.

В “порядке школьною, или уставе ставропигийской школа в Львове 1586 года” ⁵⁰, в § 12 указаны следующие предметы обучения: “повинен будет дидаскал учити и на писме им (ученикам) подавати от грамматики, реторики, диалектики, мусики и от прочих внешных постов и от святого евангелия, от книг апостольских” ⁵¹. В § 10 сказано: “учитися мают (ученики) дробле, псалтыри или грамматики с розвязованям ей”. ⁵² В § 11 говорится: “по обеде хлопци мают писати, сами на таблицах каждый свою, пауку выданую им от дидаскала, кроме малых, которым сам винен будет дидаевал писати” ⁵³.

И так параграфы “Устава” не противоречат известиям “Перестроит” и “летописи Львовского братства” о предметах обучения в Львовской школе. В параграфе 12 “Устава” главным. предметом обучения названа грамматика. Она же указана и в § 10. “Писанье” каждым учеником “своей науки” (§11) относится, конечно, к грамматике. Что касается указанных” в § 12 реторики, диалектики, мусики ⁵⁴ и “прочих внешних постов” ⁵⁵, то все эти отделы “словесности” в то время носили общее название “грамматики” ⁵⁶. Евангелие, книги апостольские и псалтырь — были основою всякого тогдашнего обучении, а потому, и автор “Перестроги”, и автор “Летописи Львовского братства” считали совершенно излишним упоминать о них.

Замечательно, что в “Уставе” не сказано — о грамматике какого языка идет в нем речь? Но именно это умалчивание и заставляет думать, что речь идет о грамматике славянского языка: Подробности грамматических приемов, о которых говорит § 9 (см. 56 примечание) утверждают нас в этой мысли. Такие приемы, как рассказ и рассуждение о прочитанном, вряд ли могли делать “дети” на греческом языке. Но почему в “Уставе” ничего не сказано о преподавании греческого языка, которым, как мы знаем из других источников, несомненно занимался Арсений в Львовской школе? Вероятно — потому, что “Устав” написан [10] в то время, когда братство ограничивалось преподаванием в своей школе одного славянского языка.

Пр. Филарет говорит, что предметами учения в Львовской школе были “языки — греческий, славянский, русский (?), диалектика и реторика” ⁵⁷. Но он основывает свое свидетельство на грамоте митр. Михаила от 1592 года, данной Львовскому училищу ⁵⁸. Но в 1592 г. Арсения уже не было во Львове. След., эта программа школьного учения не относится ко времени Арсения.

Что Арсений взялся за преподавание славянского языка — в этом нет ничего удивительного: живя в Греции, где всегда было не мало славян и готовясь к поездке в Россию, Арсений мог довольно основательно изучить славянский язык. Путешествие в Россию увеличило его знакомство с ним. Но здесь является интересный вопрос: не славянин ли Арсений? Наше предположение имеет некоторое основание: кроме того факта, что Арсений преподавал во Львове славянский язык, можно указать еще и на то обстоятельство, что Арсений добровольно остался в России. Конечно, в России нередко оставались и греки, в другие иностранцы, но несомненно, что славянину было естественные остаться в ней, чем греку.

Других фактов из Львовской жизни Арсения мы не знаем. Но зато можем указать на плоды его учительской деятельности.

М. А. Максимович, в статье “Книжная старина южнорусская”, гл. III ⁵⁹, свидетельствует, что первым изданием Львовской братской типографии была “грамматика доброглаголивого Еллинословенского языка. 1591, в 8” ⁶⁰. Пр. Филарет, основываясь на “Описании книг Толстого” г. Строева (стр. 64) также утверждает, что эта грамматика издана в 1591 году, но дает ей другое название, именно: “грамматика, сложена от различных грамматик, спудеями, иже в Львовской школе. В друкарни братской ⁶¹ О. Флеров указывает на грамматику с заглавием, приводимым у Строева и, согласно с ним, относит ее в 1591 г. ⁶². Наконец, г. Д. Зубрыцкий, в брошюре ,Historyczne [11] Badania о drukarniach Rusko-Slwoiauskich w Galicyi" (Lwow, 1836, стр. 15-16), относит эту грамматику также к 1591 г. и дает ей такое заглавие: “Grammatika dobrohlaholiwaho Ellino-slowenskaho iazika, sowerszennabo iskustwa osmi czastei slowa ko nakazaniu mnoboimenitomu Rossyiskomu rodu wo Lwowi w drukami bratskoi roku 1591”.

И так, все эти лица относят грамматику к 1591 году. Но одни из них дают ей одно название, другие — другое. Это разноречие заставляет думать, что здесь разумеются две различные грамматики.

Наше предположение оказывается верным. Еще г. Зубрыцкий, в вышеуказанной своей брошюре (стр. 16), приводит свидетельство некоего г. Й. Дзержковского (Iozef Dzierzkowski) — о том, что последний нашел два издания упоминаемой грамматики: одно — in quarto, другое — in octo и, что оба эти издания вышли в одном году. Г. Зубрыцкий справедливо замечает, что потребность в грамматике не могла быть так велика, чтобы вызвать появление 2-х изданий в одном году ⁶³. Но он не решает вопроса — каким образом явились эти два издания? Вопрос решается просто.

В “Актах Зап. Рос”, т. IV, под № 4 находим: “Послание Виленских православных граждан Львовскому братству, с благодарностью за доставление вновь изданной оным Славяно-греческой грамматики”... В “Послании” читаем: “посласте нам начало, преображение святых писаний грамматических языка греческого и словенского, наказующе ны да приймем со благоразумием”...⁶⁴ В дате грамоты говорится: “писан у Вильни, в лето по воплощении Спаса нашего 1588, месяца мая 28 дня” ⁶⁵.

Это свидетельство положительно говорит, что в мае 1588 г. уже существовала изданная во Львове Еллинославянская грамматика. Не отвергая вышеуказанных свидетельств о том, что и в 1591 г. явилась там же и такая же грамматика, мы приходим к тому же заключению, к какому пришел и автор “Примечаний” к IV тому “Акт. Зап. Рос.”, именно, что издание 1691 года есть “издание позднейшее, и, может быть, вовсе новое” ⁶⁶. [12]

Но из вышеуказанных известий о грамматике Львовской мы признаем, что только гг. Максимович и Зубрыцкий говорят о грамматике, изданной в 1591 г. Остальные же свидетельства касаются грамматики первого издания, т. е.-1588 года. Основываемся на следующем соображении. Мы уже упомянули, что по словам г. Зубрыдкого — некто г. Дзержковский указывает на 2 издания грамматики: одно: — in quarto, другое — in octo. Г. Максимович указывает на издание “в 8” (in octo), озаглавливая его так: “Грамматика доброглаголивого Еллинословенского языка. 1591, в 8”. Г. Зубрыцкий не указывает формата известного ему издания. Но, так как он озаглавливает его одинаково с Максимовичем, то, след. и он говорит об издании in octo. Издание, о котором говорит Строев (а со слов его — пр. Филарет и о. Флеров), носит другое заглавие, именно: “Грамматика, сложена от различных грамматик”. Какого формата это издание — Строев не указывает, но нужно думать, что оно, как отличное от предыдущего, и есть именно издание in quarto. Так как изданием 1591 года несомненно было то, о котором говорят гг. Максимович и Зубрыцкий и, так как по справедливому замечанию Зубрыцкого — в одном году не могло явиться двух изданий, так как, наконец из “Послания Виленского братства” мы знаем, что в 1588 г. уже существовала грамматика, — то, несомненно, что упоминаемая Строевым “грамматика, сложена от различных грамматик” и есть, именно, издание 1588 года in quatto. Указание же г. Строева на 1591 год, как на год издания этой первой грамматики, должно считаться ошибкою.

Кем издана грамматика 1588 года? Полное ее заглавие такое: “грамматика, сложена от различных грамматик спудеями, иже с Львовской школе” ⁶⁷. Итак, сама грамматика свидетельствует, что она издана спудеями (учениками) Львовской школы. Мы знаем, что 28 мая 1588 г. эта грамматика явилась уже в Вильне; след., во Львове она вышла в свет раньше, напр. в апреле того же года.

В своем “Descriptio” Арсений говорит, что он выехал из Львова в начале мая 1588 года ⁶⁸. След., в апреле, [13] когда по нашему мнению вышла во Львове грамматика, — Арсений был еще во Львове.

Мы знаем, наконец, что Арсений два года был учителем греческого и славянского языков в Львовской братской школе.

Сопоставляя все эти факты, не трудно убедиться в том, что 1) грамматика, изданная во Львове в 1588 г., составлена учениками нашего Арсения 2) что она составлена под руководством Арсения; 3) что она и напечатана под надзором Арсения. — Оратор, речь которого приводит автор “Порестроги”, — прямо говорит: “...не Арсений ли... во Львове... учил две лете? И яко грамматику через своих учнев з друку выдал” (“Ак. Зап. Рос.”, IV, 222). Итак, это был труд не столько учеников Арсения, сколько его самого.

Плоды деятельности Арсения не ограничились одною “грамматикою” 1588 года. Мы уже знаем; что в 1591 г. вышло 2 издание этой грамматики. Г. Зубрыцкий свидетельствует, что и это 2 издание принадлежит также ученикам Львовской школы ⁶⁹, которые, несомненно, были учениками Арсения. Затем, в 1593 и вышло во Львове сочинение: “Господина Мелетия святейшего папы Александрийского, о христианском благочестии к иудеом ответ ajVg (1593). Во Львове вдруи карнбратской” ⁷⁰. Это сочинение напечатано двумя текстами греческим и славянским, т. е. — помещен греческий оригинал, со славянским переводом. В “послесловии” сказано: “сия книжица... благодатию же Божиею, от еллинскаго на словенский язык спудеими школы нашея преложивше, в общую пользу росийскому роду нашему еллински и словенски, изобразихом”. На след. странице это “послесловие” переведено на греческий язык, что доказывает хорошее звание Львовскими “спудеями” этого языка.

Мы не можем утверждать положительно, чтобы и этот труд был совершен учениками Арсения; но, кажется, не сделаем натяжки, если признаем, что “Ответ к иудеом” принадлежит ученикам учеников Арсения. След., и в этом труде можно видеть следы деятельности Арсения. На эту заслугу Арсения очень ясно указал оратор, речь которого [14] приведена в “Перестроге”. Упомянув о “Грамматике” Арсения, оратор прибавляет: “и тогда в друкарни грецкого и словенского письма розмножилося” ⁷¹. Укажем еще на следующие факты: в 1589 г. преемник Арсения по школе — учитель Кирило (по всей вероятности — ученик Арсения сговорил апологию “по гречески” на соборе в Тарнополе под председательством п. Иеремии II ⁷². Так велики были успехи учеников Арсения.

Арсений учительствовал во Львове почти два года. Так говорят — и автор “Перестроги” ⁷³, и “извещение к грамматике” 1588 года. ⁷⁴ Сам Арсений свидетельствует, что он выехал из Львова в начале мая 1588 г. ⁷⁵ А так как он приехал туда в июне 1586 года, то, след., он прожил во Львове 1 год и 11 месяцев.

Выехавши из Львова, Арсений отправился в Замостье ⁷⁶, на свидание с проезжавшим тогда в Москву Константинопольским патриархом Иеремией II. Из Замостья Арсений поехал с патриархом в Москву. Об этом путешествии его в Москву, и о пребывании там, не будем здесь говорить, так как обо всем этом расскажет (несколько ниже) сам автор “Descriptio”.

Перейдем прямо во времени 2-го выезда Арсения из Москвы.

Во 2-ю свою поездку в Москву Арсений прибыл туда 13 июля 1588 г. ⁷⁷, а выехал из нее 19 мая 1589 года, как говорит “Статейный список о приезде п. Иеремии ІІ” ⁷⁸. С 1589 года и до времени 3-го приезда Арсения в Москву, в 1592 году, т. е. за 2,5 года, — мы не имеем никаких известий о жизни Арсения. Зная, что он выехал из Москвы вместе с п. Иеремией, мы не можем решить: поехал ли он с ним на родину, или остался в южной России, с которою был уже знаком? Но нам кажется более вероятным первое предположение. Если бы Арсений остался в южной России, то о его пребывании там сохранились бы какие-нибудь известия в южнорусских источниках: прожить эти три года без всякого дела Арсений не мог: его присутствие в Литве было бы замечено. [15]

Наше предположение находит себе подтверждение в следующем обстоятельстве...

В “Трудах Киев. Д. Ак.” (1865, октябрь) помещено “Деяние Констант. собора 1593 года”, извлеченное пр. Порфирием (бывшим епископом Чигиринским) “из греческой рукописи, хранящейся в библиотеке св. обители Синайской” ⁷⁹. Из этой же греческой рукописи извлечено и то “предисловие”, которое помещено пред актом “Деяния”. Это-то предисловие и представляет для нас интерес. Оно подписано так: “Смиренный архиепископ елассонский и димоникский Арсений”. Оно, несомненно, принадлежит нашему Арсению. Кроме подписи, в этом убеждает и содержание предисловия. Оно говорить о предмете, слишком близко ж и знакомом Арсению, именно — о избрании и поставлении первого русского патриарха. Наконец, общий характер этой заметки и даже отдельные выражения ее весьма напоминают “Descriptio” Арсения. — Выписываем это “предисловие”, как принадлежащее перу Арсения:

“В царствование Федора Иоанновича, благочестивейшего великого царя всея великия России, и благочестивой его царицы Ирины, первым святейшим патриархом великороссийским в Москве поставлен был Иов, прежний митрополит сего города. Он принял высочайшую благодать патриаршества от святейшего патриарха константинопольского Иеремии, по рассуждению и избранию великороссийских архиереев, вместе с которыми присутствовали всепреподобнейший митрополит монемвасийский Иepoфeй, и смиренный архиепископ елассонский в димоникский Арсений, в 7096 лето от создания мира, от рождения же Христова 1588 ⁸⁰, когда было великое собрание и литургия в всечестном и именитом храме Пречистые Богородицы, что близь царских палат, который почтили и назвали патриаршим, в 26 день месяца января, в который было и производство kur Иова в патриарха. Тогда служили литургию все архиереи, архимандриты и игумены великороссийские со святейшим патриархом константинопольским kur Иеремиею, в присутствии благочестивейшего великого царя всея великие России, Федора Иоанновича, [16] окруженного вельможами и боярами его. По окончании литургии все прославили Бога, титуловали и многолетствовали царя, благодарили п. Иеремию, и новому патриарху пели, не полла ети деспота. Затем все отправились в большую трапезу царя, туи угобжены (?) были всеми благами и, прославив Бога в многолетствовав царя, возвратились домой”.

Как очутилась эта заметка Арсения в рукописи Синайского монастыря? Нельзя думать, чтобы она находилась и на подлинном акте “Деяния Конст. собора 1593 года”. Там она не имела бы никакого смысла, так как по характеру своему чужда всякой официальности. Да и притом, Арсений не мог участвовать в этом соборе, так, как уже в 1592. г. он был в Москве. Естественнее всего полагать, что владелец означенной рукописи, переписавши для себя “деяние”, счел интересным переписать в эту заметку Арсенал, как касающуюся того же предмета. Откуда это лице переписало ее — не можем сказать; но несомненно, что не из “Descriptio”, потому что, хотя некоторые фразы и напоминают “Descriptio” но в целом своем составе эта заметка не есть выписка из него. Можно предположить, что сам Арсений прислал эту заметку владельцу означенной рукописи. Наконец рождается догадка: не Арсению ли принадлежала и самая рукопись, хранящаяся ныне в Синайскому монастыре? Не проживал ли он сам в это время в Синайском монастыре? — Но как бы то ни было, а эта заметка намекает на то, что Арсений был в Греции между 1589 и 1592 годами.

В “Снош. Росс. с Вост.” (ч. I) мы находим известие, утверждающее, что будто бы Арсений находился в Москве в 1590 году. Именно, описывая прием у п. Иова — митрополита Тырновского Дионисия, автор говорит: “по правую сторону от патриарха сидели архиепископы: Вологодский Иона и Элассонский Арсений” ⁸¹. Это известие мы считаем ошибкой — или самого автора, или его источников, так как все русские известия единогласно свидетельствуют, что Арсений, выехавши из Москвы в 1589 г., вместе с Иеремией, снова [17] прибыл в Москву только в 1592 году. Вот эти свидетельства.

“Новый летописец”, изданный кн. М. Оболенским, в главе 47, под 7100 (1592) годом говорит: “О приезде Арсения епископа ⁸² Галасунского ⁸³. Того ж году приеде к Москве епископ Галасунский Арсений, иже последи архиепископ был в Суздали, тамо и скончася” ⁸⁴. Почти в тех же выражениях говорят о приезде Арсения в Москву в 1592 г. — “Русская летопись по Никонову списку” ч. VIII ⁸⁵ и “Летопись о многих мятежах” ⁸⁶. Мы имеем возможность еще точнее определить время 3-го приезда Арсения в Москву. В “Дополн. к актам историч”, т. I, под № 137 помещена “Настольная грамота Новгород, митрополиту Варлааму”. Эта грамота, данная п. Иовом и духовенством 6 марта 1592 года, свидетельствует, что на соборе русских иерархов, избравших и рукоположивших Варлаама в сан митрополита, присутствовал, между прочим, и наш Арсений ⁸⁷). Если же 6 марта 1592 г. Арсений уже участвовал на соборе русских святителей, то, след., он прибыл в Москву в начале 1592 г. — в январе или феврале.

Приехав в Москву в 3-й раз в 1592 г., Арсений остался теперь навсегда в России, и более уже не видел своей родины. Живя сначала в Москве, потом в Суздале, Арсений провел в России весьма знаменательные годы конца XVI и 1-ой четверти XVII столетия. В известиях об этой эпохе имя Арсения встречается не редко. Проследим эти известия.

Когда в 1589 г. Арсений прощался на отпускной аудиенции с царем Феодором, последний сказал ему: “твердо надейся, что я никогда не оставлю тебя без помощи: многие города с их областями я поручу тебе, и ты будешь управлять ими в качестве епископа” ⁸⁸. Этот ответ царя был, конечно, ответом на просьбу самого Арсения — остаться в России. Сам Арсений прямо не говорит об этом; но в одном месте “Descriptio” заключается очень ясный намек на то, что подобная просьба действительно существовала со стороны Арсения. Именно, в своей прощальной речи [18] к царю Феодору Арсений выразился так: “...каждый день видя собственными глазами твою благосклонность и милосердие, я ради их удалился от близких мне соотечественников и от своей должности” ⁸⁹. Получивши в 1589 г. разрешение от царя Федора — остаться в России и, отправившись провожать п. Иеремию, Арсений, по неизвестным нам причинам, не вернулся тогда же в Москву, но только в 1592 году. Но когда, в этом году, он прибыл в Москву, царь Феодор не исполнил своего обещания, т. е. — не дал ему в управление “многих городов с их областями”. Обещание это было исполнено уже Михаилом Федоровичем, когда Арсений, в 1614 г., получил Суздальскую кафедру.

До назначения же в Суздаль Арсений был архиепископом Московского Архангельскою собора ⁹⁰. Год назначения его к этому собору в точности неизвестен. В “Настольной грамоте” данной в 1592 г.. Новгородскому митрополиту Варлааму, Арсений называется еще Элассонским архиепископом ⁹¹. В “Ист. Росс. иер.” говорится, что “Арсений, архиепископ Галасунский, родом грек, с 1599 года” ⁹² определен в Архангельскому собору. Но это известие мы считаем ошибочным, основываясь на следующем. В “грамоте утвержденной — об избрании царем Б. Ф. Годунова”, помеченной 1 августа 1598 г., Арсений в самом тексте грамоты назван так: “Арсеней Архиепископ Архангельски” ⁹³, а под грамотой он подписался прежним своим званием — “Архиепископом Геласонским” ⁹⁴. Но это ничего не значит, так как Арсений во все время своего служения при Архангельском соборе назывался и подписывался различно — то “Галасунским”, то “Архангельским” архиепископом. И так, уже в 1598 г. Арсений был архиепископом Архангельского собора. Но нельзя думать, чтобы именно в этом году Арсений был и определен к собору: определение должно было состояться раньше. Арсений прибыл в Москву в 1592 году. Трудно допустить, чтобы до 1598 г., т. е. в продолжение 6 лет, он оставался в Москве без всякой должности.

В чем состояли обязанности Арсения при Архангельском соборе? Каталог архиереев, бывших при этом [19] соборе, автор “Ист. Рос. иер.” озаглавливает так: “Преосвященные, бывшие при Московском Архангельском соборе для поминовенья по усопших великих князьях и царях, почивающих в оном соборе” ⁹⁵. Также определяет эти обязанности и один современный акт. В “Актах историч.” т. II, под № 355 помещена “Записка о царском дворе, церковном чиноначалии, придворных чинах и пр.”, составленная в 1610-13 г., “по вызову польского правительства, чтобы ознакомить юного королевича Владислава с учреждениями и обычаями русских” ⁹⁶. Составитель этой “Записки”, упомянув сначала о патриархе и его обязанностях, так продолжает об Арсение: “да на Москве же безотступно живет у царьских гробов, у Архангела, архиепископ Еласунский, из грек, и служит завсегды по родителех государьских” ⁹⁷. И так, обязанности Арсения, как архиепископа Архангельского собора, заключались в служении в царской усыпальнице, которою служил тогда Архангельский собор. Вообще, на эту должность нужно смотреть — как на почетное только звание, а не как на учреждение, вызванное необходимостью. В этом убеждает нас список архиереев этого собора ⁹⁸. Этот список начал наш Арсений, а кончил Афанасий, митрополит Грузинский, в 50-х или 60-х годах XVIII века. Всех архиереев было 11 и-6 из них были иностранцы: 1 грек (Арсений), 1 серб и 4 грузина. Отсюда можно заключить, что эта должность давалась преимущественно иноземцам, приезжавшим в Россию и не получавшим покуда своей епархии. В этом убеждает и то обстоятельство, что эта должность не была постоянною, но существовала с большими перерывами.

Посмотрим, теперь, на участие Арсения в современных русских событиях. Заметим наперед, что участие его в этих событиях было несравненно деятельнее; чем каким представляется оно по дошедшим до нас скудным известиям.

При жизни Федора Ивановича мы не встречаем об Арсении никаких известий. Из жизни же его, в царствование Бориса, известен только один факт: участие его в [20] избрании Бориса на царство, что доказывает подпись Арсения на избирательном акте ⁹⁹. Но в какой мере он содействовал избранию Бориса и, вообще, какие были его отношения к последнему, не можем решить, по отсутствию данных.

За время царствования Лжедимитрия I имя Арсения мы встретили в 2-х современных актах. 1) В июне 1605 года была составлена “Поименная роспись духовным и светским чинам”, из которых должен был составляться “Совет (Rada) его Цесарской милости”. В числе духовных особ, ІІ-е место занимает “Архиепископ Архангельский” (“Arcibiskup Archangelski”) ¹⁰⁰. Известно, что эта “Роспись” была только проектом, не осуществившимся на деле. 2) Второе известие говорит о фактическом участии Арсения в одном современном событии, именно — в короновании на царство Марины, в 1606 г. В церемониале этого обряда ¹⁰¹ находим указание на то, что Арсений занимал не последнее место при совершении этого обряда ¹⁰².

В царствование В. И. Шуйского встречаем участие Арсения в одном только современном событии, именно — в соборе 1607 года, по поводу “всенародного покаяния”, придуманного Шуйским для поддержания своего колеблющегося трона ¹⁰³. Для совещания об этом предприятии царь, в феврале 1607 года ¹⁰⁴, пригласил к себе находившихся тогда в Москве “властей” ¹⁰⁵. В числе этих “властей” был и “Арсений Архиепископ Архангельский” ¹⁰⁶. Участие его в этом деле, задуманном Шуйским, не дает нам права заключать о близости Арсения к царю: Арсений участвовал в нем по воле царя и, собственно потому, что находился тогда в Москве.

О деятельности Арсения в безгосударственное время, наступившее после низвержения Шуйского, не имеем никаких известий до 1611 года, когда он является в осажденном Кремле.

В октябре 1611 г., бояре, составлявшие Московскую думу, (партия Мстиславском, Салтыкова и других приверженцев кандидатуры польского королевича или короля), осажденные вместе с поляками в Кремле, поняли, “что только [21] немедленное прибытие короля или королевича с войском может спасти их” ¹⁰⁷. Поэтому было отправлено новое посольства к Сигизмунду “для убеждения королевича к скорому приезду в Москву и для постановления договора о всех статьях, недокончанных прежними послами” ¹⁰⁸. Этому посольству, состоявшему из кн. Ю. Я. Трубецкого, М. Г. Салтыкова-Морозова и думного дьяка Янова, даны были три “верющие грамоты” (от 5 и 6 октября) к Сигизмунду, Владиславу и к польским вельможам ¹⁰⁹. Эти-то грамоты и представляют интерес по отношению к Арсению.

Грамота бояр к Сигизмунду начинается так: “Наяснейшему великому государю Жигимонту III... великого московского государства, вагам государские богомолцы, Арсенеи Архгепископ Архангелскои, и архимариты и игумены и весь освященный собор, и ваши государские верные подданные, бояре, и околничие, и дворяне и дьяки думные, Федор Мстиславской с товарыщи, и приказные люди, и... челом бьют” ¹¹⁰.

Вторая грамота — к Владиславу, написана также от имени Арсения, “со всем освященным собором” и — от имени бояр и кн. Ф. Мстиславского, “с товарищи” ¹¹¹. Третья грамота — к польским вельможам, написана только от имени бояр и князя Федора Мстиславского, “с товарищи” ¹¹².

На основании двух первых грамот мы делаем такой вывод: в октябре 1611 года Арсений находился в Москве, вместе с осажденными поляками и, во главе боярской думы, послал посольство к Сигизмунду для приглашения в Москву Владислава.

Для объяснения участия Арсения в этом событии необходимо, наперед, решить след. вопросы: когда Арсений очутился в осажденном Кремле? Зачем он здесь остался? Какая была его роль здесь?

Нам известно, что Арсений, как архиепископ Архангельского собора, находившегося в Кремле, должен был жить при соборе “неотступно”, чтобы служить там “завсегды по родителех государских” ¹¹³. Отсюда можно заключить, [22] что Арсений никогда не оставлял Кремля. След., когда в 1610 г. Кремль был занят поляками, Арсений не оставил своего поста — Архангельского собора, но продолжал служить там по прежнему. След., он остался здесь потому, что этого требовали его обязанности, его долг. В “Прологе” ¹¹⁴ говорится, что Арсений удержан был в осаде “нуждею”, т. е. здесь выражена та мысль, что Арсений, оставшись в Кремле с поляками, не был в единомыслии с ними, так как он не по сочувствию в ним остался здесь, но по необходимости — по долгу своей службы.

Какая же была роль Арсения в Кремле? Судя по вышеуказанным грамотам 1611 г. можно думать, что Арсений принадлежал в Кремле в партии Салтыкова, Мстиславского и других, партии, желавшей возведения на Московский престол королевича Владислава. Такой вывод можно было бы сделать, если бы мы имели несколько свидетельств, подобных этим грамотам. Но на основании единичного факта нельзя строить такого вывода. Появление же имени Арсения на указанных грамотах — легко объясняется. Эти грамоты явились уже после низложения и заключения п. Гермогена ¹¹⁵. След., для придания большей ценности своим грамотам, московские бояре уже не могли воспользоваться его именем. Да притом, и. Соловьев справедливо замечает, что патриарх “ни в каком случае не согласился бы подписать грамоту, где бояре называло себя верными подданными Сигизмунда” ¹¹⁶. Лжепатриарха Игнатия тогда уже не было в Москве, “в челе кремлевского духовенства оставался Арсений — грек ¹¹⁷. Его-то именем и воспользовались московские бояре, чтобы показать свое желание — желанием и духовенства. Очень возможно, что они, не спрашивая согласия Арсения, внесло его имя в грамоты и принудили его подписаться под ними ¹¹⁸. Такие насилия встречались тогда сплошь и рядом.

Но если мы признаем шаткими эти доводы и согласимся, что Арсений добровольно подписался на этих грамотах, то здесь не будет большой вины со стороны Арсения. Он был иностранец и, потому, не понимая надлежащим образом интересов русского народа, мог совершенно искренне желать [23] кандидатуры королевича Владислава. Он не мог питать к полякам той ненависти, какую питал к ним природный русский. К вопросу о московском престолонаследии он мог, как чужеземец, относиться совершенно индифферентно.

Будучи даже более близким к русским интересам, Арсений при всем том мог желать кандидатуры королевича. Везде находя смуты, неустройства, “шатание”, рознь, он, естественно, желал видеть на их месте — покой и порядок. Не будучи глубоким политиком и, главное, не будучи русским человеком, он мог думать, что для достижения желанного покоя и порядка, необходим какой-нибудь царь, напр. Владислав. В нем он мог видеть надежду на умиротворение изнуренной земли. Не будучи русским, он не мог понять, что вся надежда в избрании — не какою-нибудь царя, но — русского царя, указанного всею землею, а не толпою заговорщиков...

Переходим, теперь, во времени окончания осады и взятия Кремля (октябрь — ноябрь 1612 г.), когда имя Арсения снова появляется в современных известиях.

В конце августа 1612 г. соединенными усилиями ополчений Пожарского и Трубецкого гетман Ходкевич был отражен от Москвы и отступил в Можайску. С этого времени и до конца октября под Москвою не происходило ничего замечательного. Но дело видимо близилось к концу и клонилось в пользу русских. Положение осажденных поляков в русских было ужасное, вследствие страшного голода ¹¹⁹. В это время находился в Кремле и наш Арсений. Подобно всем осажденным, и он не был застрахован от всех ужасов осады, и его жизнь была здесь слишком тяжела, В “Ином сказании о самозванце” читаем: “Галасунскому архиепископу бывшю во осаде в Кремли со окаянными поляки и немцы, и всеми потребами обнищавшую весь дом его поляки разграбиша и вся имения его и запасы поимаша, архиепископ же гладом помирая и уже...” и проч. ¹²⁰.

К этому времени, именно в 21 октября 1612 года, современные сказания относят явление Арсению св. Сергия.

Мы имели под руками след. сказания об этом явлении: [24]

1) “Пролог” на 22 октября, статья: “В той же день празннуем Пресв. Богородице, избавления ради от ляхов”;

2) “Сказание о житии и о чюдесех препод, и богоносн. отца Сергия”, статья: “О явлении чюдотворца Сергия Галасунскому архиенископу Арсению” ¹²¹; 3) “Иное сказание о самозванцах”, статья: “О явлении Сергия чудотворца на Москве во осаде Галасунскому архиепископу Арсению, и о взятии у поляков града Китая” ¹²². Все эти источники почти согласно рассказывают об этом явлении. Несколько разнится от других только сказание “Пролога”. Мы приведем начало рассказа по “иному сказанию о самоз.”, а конец — по “прологу”.

Упомянув о тяжелом положении Арсения в Кремле ¹²³, летописец так рассказывает о самом явлении Арсению св. Сергия: “архиепископ же (Арсений) гладом помирая и уже живота своего отчаявшуся и отходную ему проговорившу, лежащу ему в келии со единым старцом килеиником своим является ему великии в чудесех Сергии, пришед к велии тихо молитву сотворь. Архиепископ ж от зелные немощи едва ответ дает — аминь; и абие входит в келию его преподобн. Сергии и свет в келии возсия, и глагола ему св. Сергий: Арсение се убо Господь Бог молитв ради всенепорочные Владычицы нашея Богородицы и великих ради святителей Петра и Алексея и Ионы, да и аз грешный с ними асе ходатай бых, заутра град Китай предает в руце християном и врагов наших вскоре всех низложит и из града из вержет ¹²⁴. Архиепископ же Арсений очи свои возвед и ясне видит близ одра его стояща великого Сергия чудотворца и познав его и едва став на ногу поклонися ему; он ж невидим бысть от очию его”... ¹²⁵. Далее читаем в “Прологе”: “пронесеся же вскоре видение сие в слухи благочестивых воевод и всего православного российского воинства. И абие благонадежно бывше по словеси св. Сергиа, и вооружившеся приступиша ко граду, и вскоре взяша град Китай месяца октовриа в 22 день” ¹²⁶. В заключение “Пролог” замечает, что со времени этого события уставиша праздник праздновати пресвятыя Богородицы, месяца октовриа в 22 день, и он же преславная [25] победа и заступление Богоматерними молитвами бысть, на воспоминание предбудущим родом, во славу Христа Бога”.

После взятия русскими Китая, 22 октября, поляки продержались в Кремле еще месяц. Доведенные голодом до отчаяния, они сдали, наконец, Кремль 27 ноября ¹²⁷. В торжествах этого великого дня принимал участие и Арсений.

27 ноября ополчения Пожарского и Трубецкого, собравшись в двух различных местах Москвы, и взявши кресты и образа, двинулись в Китай-город и “сошлись у лобного места”, рассказывает г. Соловьев, “где Троицкий архимандрит Дионисий начал служить молебен, и вот из Фроловских (Спасских) ворот, из Кремля показался другой крестный ход: шел Галасунский (Архангельский) архиепископ Арсений с Кремлевским духовенством и несли Владимирскую: вопль и рыдания раздались в народе, который уже потерял было надежду когда либо увидать этот дорогой для москвичей и всех русских образ. После молебна войско и народ двинулись в Кремль”... ¹²⁸).

Первым делом вождей народного ополчения, после очищения Москвы от поляков, было избрание царя по желанию всей земли. Выбор народа пал на Михаила Федоровича Романова. В этом великом событии не мог не принять участия и наш Арсений. Это участие доказывается подписью его на “грамоте, утвержденной о избрании Михаила Феодоровича... ¹²⁹. На этой грамоте, писанной 11 мая 1613 г., Арсений подписался так; “смиренный Арсений, Божиею милостью, Архиепископ Архангельский”. ¹³⁰.

Живя в это время в Москве, Арсений, естественно, принимал участие и в других событиях по поводу, избрания царя, напр. — в встрече его, происходившей 2 мая ¹³¹. “Иное сказание о самозв.” свидетельствует, что Арсений, вместе с другими лицами, встречал царя “близ царствующего града Москвы” ¹³². 11 июля происходило царское венчание, в котором участвовал и Арсений. О нем упоминается в двух местах “чина венчания” ¹³³. В первое время, по избрании Михаила, делами, государства заведовала дума. В делах этой думы принимал участие и Арсений, [26] что доказывается его подписями на 2-х современных грамотах, именно-1) на “Соборной грамоте российского духовенства Строгановым”... ¹³⁴, и 2) на “жалованной грамоте” (январь 1614 г.) духовенства и бояр кн. Д. Т. Трубецкому — за заслуги его в смутное время ¹³⁵.

Переходим в новой эпохе в жизни Арсения — к назначению его на Суздальскую кафедру.

В каталоге Суздальских архиереев, помещенном в “Ист. Росс. иер”, под №23, читаем след.: “Арсений определен из греческих Галусинских епископов в 1584 году. Некоторые полагают, что он после был архиепископом ¹³⁶. Преемником Арсения называется, далее (под № 24), Иов — с 1589 года. И так, автор “Ист. Р. иер.” полагает, что Арсений Элассонский занимал Суздальскую кафедру с 1584 по 1589 г. Но, зная предыдущую жизнь Арсения, мы положительно утверждаем, что это известие “Ист. Р. Иер.” лишено всякого исторического основания.

Когда же Арсений был назначен на Суздальскую кафедру?

В “Ист. Росс. иер.”, в списке Суздальских владык, под № 28 читаем: “Арсений, хиротонисаю 1613” ¹³⁷. Здесь несомненно разумеется наш Арсений. Но и это известие страдает неточностями: 1) Арсений не мог быть хиротонисан на Суздальскую кафедру, так как перед тем он был уже несколько лет архиепископом Архангельского собора. Да в приехал он в Россию уже в сане архиепископа. След., вместо “хиротонисан” нужно поставить здесь — “назначен”. 2) Арсений назначен в Суздаль не в 1613 г., а позже. Существуют еще 4 известия, указывающие на 1613 г., как на год назначения Арсения в Суздаль. Это свидетельства — 1) списка Суздальских архиереев, помещенного в “Ж. М. Н. П.”, 1852, ч. LXXV ¹³⁸; 2) “исторического собрания о богоспасаемом граде Суждале”, составленного (в 1754 г.) ключарем Суздальского собора Ананиею Федоровым ¹³⁹ 3); “каталога учиненного... при преосв. Тихоне еп. Суждальском... о прежде бывших в Суждале преосвященных” ¹⁴⁰, и 4) “Иного сказания о самозванцах” ¹⁴¹. [27]

Во все эти свидетельства совершенно неосновательны. Мы знаем, что в мае 1613 года Арсений был еще архиеписвопом Архангельского собора: так он подписался на грамоте о избрании Михаила Федоровича ¹⁴² и на грамоте к Строгановым ¹⁴³. При Архангельском же соборе Арсений состоял и в январе 1614 года, что доказывает подпись его на “жалованной грамоте”, данной, в январе 1614 г., кн. Д. Т. Трубецкому ¹⁴⁴. В 1613 и 1614 г. Суздальским архиеписвопом был еще предшественник Арсения — Герасим: он упоминается Суздальским архиепископом в сентябре 1614 г., когда он, вместе с кн. Б. М. Лыковым, был отправлен к атаманам казаков и в “воровским людям” уговорить их, чтобы “они от воровства отстали и крови крестьянской не проливали и городов и уездов не воевали” ¹⁴⁵. Затем мы не встречаем дальнейших известий о Герасиме. Можно, поэтому, думать, что он скончался вскоре после своего посольства к казакам. Преемником его был Арсений. И так, необходимо признать, что Арсений назначен на Суздальскую архиепископию в конце 1614 г., или начале 1615 г. Более точного указания не можем сделать. В первый раз он упоминается, как архиепископ Суздальский, в грамоте 1617 года ¹⁴⁶.

В “Соборной грамоте Росс. духовенства Строгановым”, писанной в мае 1613 г., Арсений подписался так: “Смиренный Арсений, Божиею милостью, Архиепископ Архангельский и Тверский и Кашинский” ¹⁴⁷. Отсюда видно, что в 1613 г. Арсений был назначен в Тверь; но, по каким-то неизвестным для нас причинам, это назначение не состоялось. Это подтверждается тем, что в “Ист. Рос. Иер.”, в списке Тверских иерархов, перед Пафнутием (хиротонисан в 1608 г.) стоит (без №) “Арсений II сомнительный” ¹⁴⁸. След. и автор “Ист. Рос. Иер.” имел указания на какие-то отношения какого-то Арсения с тверской архиепископии. Имея в виду вышеуказанное свидетельство “Соборной грамоты Строгановым”, можно допустить, что здесь разумеется наш Арсений.

Относительно деятельности Арсения в Суздале [28] приходится довольствоваться весьма немногими и отрывочными фактами. Перечислим эти факты.

1) В “Актах Исторических”, т. I, под № 200 помещена “Жалованная грамота Суздальскому епископу Варлааму, о архиерейских вотчинах”. Эта грамота, данная Иваном Васильевичем IV, в 1578 г., освобождала вотчины Суздальской кафедры от многих государственных и земских повинностей. После грамоты Ивана IV следуют, под тем же № 200, “подтвердительные записи” следующих царей, данные преемникам еп. Варлаама. 4-я и 5-я “подтвердительные записи” даны архиеп. Арсению, в 7125 (1617) году. Эти “записи”, не дававшие Суздальской кафедре никаких новых прав, но подтверждавшие только прежние права, были выданы царем по просьбе Арсения. 2) В первых годах ХУП ст. Суздальским архиепископом был Герасим (не предшественник Арсения, а другой). Неизвестно, по какому случаю он находился в Москве в 1605 г., когда ею овладел Лжедимитрий I. “Поляки взяли его в плен; принуждали, чтобы он послал грамоты в свою паству с повелением — молиться за самозванца. Святитель не согласился. Его посадили под стражу в Чудов монастырь” ¹⁴⁹, где он умер и погребен. Память Герасима уважалась суздальцами: они желали иметь у себя его останки. Арсений принялся за это дело и выхлопотал у царя разрешение — перевезти тело Герасима в Суздаль. В каком году это происходило — неизвестно, так как указаний на это мы не нашли в “Ист. собрании о граде Суждале”, откуда заимствуем это известие ¹⁵⁰.

3) Последние годы своей страдальческой жизни несчастная Ксения Борисовна Годунова (в иночестве Ольга) провела в Суздальском Покровском женском монастыре, где и скончалась 30 августа 1622 г. ¹⁵¹. “Перед смертию она била челом царю, чтоб позволил похоронить ее в Троицком Сергиеве монастыре вместе с отцом и матерью. — Царь исполнил просьбу” ¹⁵². Этот последний печальный долг царственной фамилии Годуновых пришлось выполнить [29] Арсению: он перевез тело Ксении в Москву. За это дело Арсений взялся по царскому повелению, как показывает “царская грамота (1622 г.)” ¹⁵³.

4) Укажем, наконец, на несколько фактов, свидетельствующих об отношениях Арсения к местной святыне, которою так богат древний Суздаль. В 3 главе 3 част., “Ист. собрания о граде Суждале”, где собраны доказательства святости местных святителей Федора и Иоанна, первым доказательством поставлено то, что память этих святителей всегда праздновалась Арсением ¹⁵⁴. Второе доказательство — то, что Арсений (как и другие суздальские архиереи) оканчивал “свои писания (с коих имеются многие отпуски) к разным персонам” писанные ¹⁵⁵ таким образом: “а милость Божия и пречистые Богородицы, и великих святителей и чудотворцев Иоанна и Феодора Суждальских да будет” ¹⁵⁶. Сюда же относится и то обстоятельство, что Арсений по повелению п. Филарета “прилежно и достоверно испытывал” о чудесах, бывших в Суздале от местной иконы Казанской Богоматери и, собрав эти свидетельства, отправил их к патриарху ¹⁵⁷.

Живя в Суздале, Арсений принимал иногда участие и в современных общерусских событиях. Так, известно, что он-1) участвовал на соборе 1618 г., учрежденном по делу Троицкого архимандрита Дионисия и его сотрудников по исправлению печатных книг ¹⁵⁸; 2) в январе 1619 г. находясь в Москве, Арсений участвовал в избрании и рукоположении священно-инока Иосифа в сан архиепископа Рязанского ¹⁵⁹; 3) в июне 1619 года Арсений принимал участие в приеме и поставлении Филарета Никитича в сан патриарха всероссийского ¹⁶⁰.

О годе смерти Арсения существуют разноречивые показания. “Ист. Р. Иер.” утверждает, что он умер в 1624 г. ¹⁶¹. Список суздальских архиереев, помещенный в Ж. М. Н. П.”, 1852, ч. LXXV ¹⁶², годом смерти Арсения называет 1629 год; “Каталог учиненный... при пр. Тихоне... о прежде бывших в Суждале преосвященных ¹⁶³ свидетельствует, что Арсений умер в 1634 году. [30]

Известие “Ист. Pос. Иер.” должно быть отвергнуто потому, что в 1624 году Арсений был еще жив. В этом году, как свидетельствует гр. М. Толстой, Арсений пожертвовал в Суздальский Ризположенский женский монастырь — медный ковшик, который и теперь там хранится ¹⁶⁴-2-е указание также лишено оснований: Арсений не мог быть Суздальским архиепископом в 1629 году, потому что, уже в 1628 году, мы встречаем суздальским архиеписком Иосифа, преемника Аресния ¹⁶⁵. Понятно, после этого, что 3-е указание совершенно неосновательно.

В каком же году умер Арсений? Мы видели, что в 1624 г. он был жив. А в 1626 г. мы не находим уже Арсения в числе русских святителей. В этом году, во время страшного Московского пожара 3 мая сгорела на Патриаршем дворе “Настольная грамота”, данная в 1619 г. п. Феофаном и русскими святителями — п. Филарету ¹⁶⁶. Тогда была составлена новая “Утвердительная грамота” п. Филарету ¹⁶⁷. Это был документ первостепенной важности, а потому он был подписан всеми наличными русскими святителями ¹⁶⁸. Но между этими подписями мы не находим подписи Суздальского и Тарусского архиепископа Арсения. Чем это объясняется? — болезнью, невозможностью приехать в Москву и т. п. — нельзя, потому что по этому делу не было созываемо собора в Москве, а просто была составлена грамота и рассылалась для подписи тем святителям, которых не было тогда в Москве. Если бы Арсений был жив в мае 1626 г., если бы он даже был болен в это время, то и тогда он подписал бы эту грамоту, как документ слишком важный. Но так как мы не видим на нем подписи Арсения, то естественно заключить, что в мае 1626 г. его уже не было в живых. И так, Арсений умер в 1625 году, иди в начале 1626 г., после 12-тилетнего святительствования в Суздале. На этот год кончины Арсения указывает и “Ист. собр. о граде Суждале” ¹⁶⁹. Он умер 29 апреля ¹⁷⁰.

“Ист. собр. о гр. Сужд.” говорит, что Арсений “положен бысть в Суздальской соборной церкви у западного левого столба” ¹⁷¹. Гр. М. Толстой прибавляет, что он [31] погребен у левой стороны этого столба ¹⁷². Но из плана Суздальского собора, приложенного к “Истор. собр. о гр. Суж.”, видно ¹⁷³, что гроб Арсения находится у правой стороны столба.

История Арсения в Суздале не кончалась с его смертью. В 1668 г. Суздальский архиепископ Стефан доносил п. Иосафу, что на гробе Арсения осыпался кирпичный свод и земля, так что виден самый гроб, и потому “подле тоя гробницы непочиня стоять нельзя” ¹⁷⁴. На это донесение п. Иосаф отвечал, что после совещания с царем и патриархами — Паисием Александрийским и Макарием Антиохийскими, решено — освидетельствовать гроб Арсения, для какой цели и посылается в Суздаль чудовский архимандрит Иоаким ¹⁷⁵. Произведя освидетельствовоние, архиеп. Стефан отвечал патриарху, что он с архим. Иоакимом “мощи Арсения архиепископа досматривали, и те мощи в новой гроб преложили и поставили на прежнем месте” ¹⁷⁶.

Гр. М. Толстой прибавляет, что “мощи обретены нетленными” ¹⁷⁷. Но автор “Ист. собрания”... не говорит этого, если не считать намеком на это обстоятельство того, что он называет тело Арсения “мощами”. Он прибавляет только дальше, что архиеп. Стефан и архим. Иоаким совершили 28 апреля (канун дня кончины Арсения) того же года литургию и панихиду над “мощами его; а в июле того же года была устроена над гробом Арсения деревянная “гробница” ¹⁷⁸. Можно думать, что гр. Толстой основывался в этом случае на местном предании, что свидетельствует о глубоком уважении суздальцев к памяти Арсения.

Существуют и другие доказательства того, что в Суздаль жила (в XVIII веке) память об Арсении, как о человеке святой жизни. Эти свидетельства мы заимствуем из “Ист. собрания о граде Суждале”.

Во первых, автор этого памятника везде, где только приходится ему говорить об Арсении, называет его — то “святителем” (стр. 46-47, 154, 201), то “святым” (203 с. даже — “чудотворцем” (34 с). Замечательно, что последний [32] эпитет дан Арсению архиеп. Стефаном, свидетельствовавшим тело его. Подобное благоговение в памяти Арсения питали и другие суздальские архиереи. Напр. в 1756 г. митрополит Силвестр, обратив внимание на гробницу “великого святителя” Арсения, велел устроить над нею железную решетку — “да не попираемо будет то место народом” (153 с). “И ныне то место” — прибавляет автор — “всем есть знаемо” (ibid). Следовательно, память об Арсении жила не только у людей книжных, но и в народе.

Мы имеем еще более сильное доказательство того, что суздальцы относились к Арсению, как к человеку святому. Это — существование в Суздале, и окрестностях его, икон с ликом Арсения. Автор “Ист. собрания”... насчитывает пять известных ему икон с изображением Арсения (33-34 стр.). Одна из этих икон была написана в 1668 году, тотчас после освидетельствования гроба Арсения ¹⁷⁹. Так ли относятся суздальцы и теперь в Арсению — мы не знаем. Но, имея в виду, что гр. М. В. Толстой (посетивший Суздаль в 1868 году) передает местное предание о том, что при освидетельствовании гроба Арсения в 1868 г. тело его найдено нетленным ¹⁸⁰, — можно предположить, что и в настоящее время суздальцы относятся к Арсению, как к святому человеку.

Для полноты очерка жизни Арсения необходимо сделать характеристику умственной и нравственной личности его — насколько это будет возможно при скудости и отрывочности наших известий о нем. Кроме известных нам фактов из жизни Арсения, мы должны иметь в виду и “Descriptio” потому, что для характеристики писателя, сочинения его могут представлять богатый материал. Но “Descriptio” написано с замечательной объективностью: личность автора проглядывает в нем весьма редко и то — в двух-трех словах. Положим, нельзя не отнестись с уважением к писателю, который менее всего занят собою, — нельзя не видеть в этом черты его высокого благородства; но в данном случае, при скудости других материалов, нельзя и не [33] пожалеть о том, что Арсений слишком объективен в своем сочинении.

Современный греческий историк Сафа называет Арсения “ученым (ologioV) архиепископом” ¹⁸¹. Г. Терновский говорит о нем, что он известен “своею образованностью и литературными произведениями” ¹⁸²). Действительно, об Арсении можно сказать, что он был — если не “ученым”, то, несомненно, “образованным” человеком. Мы знаем, что Арсений в продолжение 2 лет был учителем Львовской братской школы, где преподавал греческий и славянский языки. В каком бы объеме он ни читал там эти предметы, во всяком случае он должен был обладать и известной долей знаний и педагогическими способностями. А что у него было то и другое — это ясно доказывается теми плодами, какие принесла деятельность его во Львове (см. выше). Еще с большим правом мы должны назвать Арсения человеком образованным, если, обратим внимание на то, что он, будучи греком, преподавал славянский язык. Доказательством образованности Арсения служит, наконец, его “Descriptio”. Правда, это сочинение не может быть названо замечательным в стилистическом отношении; но, тем не менее, в нем не мало достоинств ¹⁸³. Оно написано очень живо; в авторе замечается большая наблюдательность. Тон всего сочинения — мягкий, ровный, спокойный. Отличительная черта его — объективность. Автор говорит о себе лишь на столько, на сколько он участвовал в описываемых событиях. И в последних случаях он говорит о себе всегда скромно и просто. Сочинение не без недостатков, конечно; но они — внешнего характера, напр. отсутствие хронологии, повторения фраз, даже целых периодов и т. п.

Первая черта нравственной личности Арсения — необыкновенная скромность, смирение. Оно проглядывает в каждой строве его “Descriptio” — в отзывах как о себе, так и о других. Самого себя он называет “смиренным” “малейшим из всех” (omnium minimum), “презреннейшим грешником” (peccatorem abjectissimum), и т. п. Отзывы [34] его о других лицах, далеких для него — весьма почтительны. Напр., царя Феодора он величает: — “знаменитейшим”, “величайшим, могущественнейшим” и проч.; царицу Ирину “прекраснейшею, богобоязненной, благочестивейшей” и т. п. Также почтительны его отзывы о Б. Годунове, посольском дьяке Анд. Щелкалове, польском канцлере Яне Замойском и др. Мы могли бы заподозрить искренность всех этих эпитетов, так как понимаем их преувеличенность, — если бы имели доказательства близости Арсения к этим лицам, и если бы видели, что привязанность его к ним была награждена. Эта почтительность выражений Арсения объясняется единственно главною чертою его характера — смирением. Еще почтительнее отзывается он о людях близких себе, напр.: Иеремию II он называет — “великим мужем, божественным, вторым подобием Иова и пророка Иеремии” и т. п.

Также часто проглядывает в “Descriptio” и “другая черта характера Арсения — простота души старчески-юной, наивной. Особенно резко она проглядывает там, где Арсений описывает роскошь и великолепие царских палат в Москве. Богатые наряды царя, царицы, придворных и проч. Здесь нет конца его детски-наивному изумлению...

Третья черта его личности — необыкновенная мягкость характера. Общий тон “Descriptio” — довольство решительно всем. Он доволен и путешествием по Польше, тамошними приемами, и поездкою в Москву, приемами, ласкою и щедростью царя и царицы и пp., и пр. ¹⁸⁴. Очень характеристично след. проявление его мягкости: когда Арсений, на аудиенции у царицы, выслушал горячую речь Ирины, в которой она просила святителей молиться о даровании ей наследника, на него эта страстная мольба произвела такое сильное впечатление, что он заплакал. Нигде мы не встречаем резкого отзыва Арсения о ком-либо. Замечательно также, что он сохранил хорошие воспоминания о всех местах своей деятельности. В Элассон, напр., он досылает ценные подарки. О Львове нигде не отзывается дурно. При Архангельском соборе он служит около 20 лет и — не [35] жалуется на такую узкую сферу деятельности. Получив назначение в Суздаль, он живет здесь до самой смерти, не просится никуда в другое место, не ищет ничего нового. Везде он доволен своим положением, со всеми уживается.

Нельзя не обратить внимания и на то, что никто, сколько нам известно, не сделал дурного отзыва об Арсении. Мы знаем одни хорошие отзывы о нем, напр. Константинопольского патриарха Феолипта, Александрийского патриарха Сильвестра (см. выше) и проч.

Таков был характер Арсения. Этому характеру вполне соответствовала и его жизнь. Мы не знаем в жизни Арсения ни одного такого поступка, за который можно было бы упрекнуть его, который бы лег на него грязным пятном, а между тем он жил в России в то время, когда — по меткому выражению старицы Марфы — “всяких чинов люди по грехам измалодушествовались” ¹⁸⁵, когда — по другому характерному выражению современника — “не было истины ни в ком: ни в патриархе, ни в народе, ни в церковном чине” ¹⁸⁶. При своем характере — мягком, добром — Арсений не мог кинуться в водоворот политических страстей. У него лежало сердце к одному делу — служению церкви. Ревность его к своему служению резко проявилась в смутное время. В тяжелое для Москвы время 1611-12 гг., когда Москвою овладели и господствовали в ней поляки, Арсений остался верным стражем того поста, на который был поставлен церковной властью: он не оставил своего Архангельского собора. Доказательством безукоризненной жизни Арсения служит, наконец, то обстоятельство, что после своей смерти он чествуется в Суздале, как святой человек.

Вообще личность Арсения представляется довольно светлой, симпатичной... Если мы ничего почти не сказали о недостатках Арсения, то вовсе не из желания скрыть их, а единственно потому, что дошедшие до нас источники ничего не говорить о них.

Мы кончили биографию Арсения. Наш рассказ нельзя назвать полным очерком его жизни. Такого очерка [36] невозможно составить теперь, при существующих весьма скудных материалах. Мы не думаем, однако, чтобы на родине Арсения — в Греции и, особенно, в Элассоне, не осталось никаких следов его деятельности, никаких указаний на его тамошнюю жизнь. Точно также должны были сохраниться следы его жизни во Львове. Не бесследно, думаем, протекло и его 20-ти летнее служение Архангельскому собору. Но самый богатый материал должен был остаться в Суздале, где он прожил около 12 лет ¹⁸⁷. Только собравши весь этот материал можно будет представить полный очерк жизни и деятельности Арсения Элассонского.

II.

Библиография “Descriptio itineris in Moscoviam”.

Что “Descriptio itineris in Moscoviam” написано Арсением архиеп. Элассонским, а не кем либо другим, в этом нет никакого сомнения. Никогда этот вопрос не возбуждал сомнений и — никто (кроме г. Старчевского) не приписывал принадлежность “Descriptio”, какому-либо другому лицу. Все издатели “Descriptio” и все лица, упоминавшие о нем, единогласно приписывают “Descriptio” Арсению Элассонскому. Не будем приводить свидетельств этих лиц, но только укажем на такие авторитеты, как Бекуан, Вихмани, Аделунг, А. Н. Муравьев (“Сношения Росс. с Вост.” ч. I), пр. Филарет, Софа и др.

Когда написано Арсением “Descriptio”? Ни в самом “Д — о”, ни в известиях о нем, нигде мы не нашли решения этого вопроса. Один только г. Старчевский говорит, что “D-о” написано Арсением “по возвращении из России” ¹⁸⁸. Правда, мы знаем, что Арсений мог быть в Греции между 1589 и 1592 гг.; но нельзя согласиться, чтобы именно в это время было написано им “D-о”: нужно полагать, что оно написано гораздо позже этого времени.

1) Главный предмет “D-о” рассказ об учреждении [37] патриаршества в России. Но как описано Арсением это событие? Прежде всего мы замечаем в описании, как этого главного события, так и других подобных обстоятельств — полнейшее отсутствие хронологии. Мы встречаем в “D-о” только 3 точные хронологические указания: 1 мая 1588 г. — день, в который Арсений получил во Львове письмо от Иеремии; 20 мая того же года — один из дней пребывания Арсения в Замостье; 26 января 1589 г. — день поставления Иова в сан патриарха. При указании же времени событий Арсений выражается очень неопределенно: “через 10 дней”, “по истечении определенного времени”, “по прошествии дней, недель” и т. п. 2) Далее, мы замечаем в “D-о” редкое упоминание собственных имен. Мы встречаем только след. имена: ц. Феодр, и. Ирина, п. Иеремия, п. Иов, Борис (Годунов), А. и В. Щелкаловы, польский канцлер Иоанн (Замойский), митр. Иерофей, архидиакон Леонтий и — только. А между тем, Арсению приходилось встречаться в это время с очень многими лицами, а с некоторыми и сходиться очень близко, но о большинстве встречавшихся ему лиц он глухо говорит: “епископы”, “бояре”, “военачальники”, “казначей”, “великий протопоп” и т. п. 3) Наконец, сравнивая рассказ Арсения об учреждении патриаршества с русскими известиями, мы видим, что некоторые события пропущены Арсением, другие изменены. — Все эти недостатки “D-о” ясно показывают, что оно написано Арсением долго спустя после описываемых событий, когда память стала изменять ему.

Об одном только событии Арсений говорит очень подробно и точно. Это — об обряде поставления Иова в сан патриарха.

Не приходилось ли Арсению после поставления п. Иова вторично видеть этот обряд? Мы не имеем прямых свидетельств о том, что Арсений участвовал в поставлении п. Гермогена; но в этом нельзя сомневаться, так как в то время (1606 г.) Арсений жил в Москве. При совершении этого-то поставления он и возобновил свои воспоминания об обряде поставления п. Иова. — Поставление п. Гермогена [38] происходило в 1606 году. Отсюда мы делаем тот вывод, что “D — о” написано Арсением после 1606 года.

Если этот вывод верен, то местом написания “D — o” должно признать Москву, так как в 1606 г. Арсений был еще архиепископом Архангельского собора.

Для чего и для кого написано “D-о”? — Г. Терновский говорит, что “D-о” “носит более официальный характер” ¹⁸⁹. Трудно согласиться с таким мнением: “Д — о” нимало не походит на официальный документ. Мы уже говорили, что в “D — o” нет почти никакой хронологии и, что в нем замечаются некоторые пропуски: то и другое не было бы допущено в официальном документе. Кроме того, мы знаем, что “D-о”, как свидетельствует г. Сафа (“Neoell. Qilolog, 206”), написано стихами: а стихотворное изложение не терпимо в официальном документе. Итак, “D-о” есть сочинение совершенно частного характера. Начало его напоминает — как бы письмо к какому-то лицу: “Scias velim, frater, quod die” и пр. Подобных фраз, выражающих обращение автора к определенному лицу, не встречаем более в “D-о”. Но и одной этой фразы вполне достаточно, чтобы видеть, что “D-о” написано к какому-то неизвестному нам лицу с той целью, чтобы познакомить его с описываемыми событиями.

Где находится оригинал этого сочинения? Вихтанн, в своем предисловии к “D — o” говорит: “кодекс (codex) этого путешествия... находился в Турине” ¹⁹⁰. Но неизвестно что он разумеет здесь под словом “codex”? — подлинник, или копию, список? Аделунг говорит определенно: “неизвестно, где хранится оригинал этого... документа” ¹⁹¹. Другие издатели “D-о” выражаются в том же смысле. Затем Аделунг говорит, что в Турине существует копия “D — о” — “единственная, сколько известно до сих пор” ¹⁹²). Почему этот Туринский манускрипт “D-о” считают копией, а не подлинником, Аделунг не объясняет.

Туринская копия (а след. и оригинал) написана на новогреческом языке, как говорят итальянские издатели “D-о” ¹⁹³, Вихманн (стр. 57), Аделунг (стр. 382) я друг. По [39] свидетельству Сафы — “D-о” написано “в 15-ти сложных (dekapenta sullabon) стихах” 194). Итальянские издатели говорят, что рукопись написана “не особенно старательно”, что речь изобилует многими варварскими словами” (vocibus barbaris) ¹⁹⁵. Особенно интересные сведения о Туринском манускрипте сообщает известный библиограф С. А. Соболевский, видевший манускрипт в 1848 г. Он говорит: “рукопись эта, по величине, равняется книге в 12 долю листа нашего времени, писана на бумаге, почерк четкой... На белых листах, в начале и в конце книги, написаны разными почерками имена прежних ее владетелей, разные замечания, числа и годы и пр.” ¹⁹⁶. Наконец, итальянские издатели сообщают, что эта рукопись (chartaceus codex) находится в Туринской королевской библиотеке, под “№ CCCXXXVII в. 1. 5.” и состоит из 57 листов ¹⁹⁷. Они же относят рукопись к концу XVI века (circa finem saeculi XVI) ¹⁹⁸, а г. Соболевский говорит, что почерк рукописи “конца XVI, или начала XVII века” ¹⁹⁹. Мы полагаем (см. выше), что “D-о” написано Арсением после 1606 года; след., наше мнение не разногласить с показанием г. Соболевского.

Еще один вопрос относительно Туринского манускрипта — о месте его нахождения. Вихманн говорит (стр. 67), что Туринский манускрипт “находился пред завоеванием французами Италии ²⁰⁰ — в Турине”. След., в то время, когда Вихманн писал это (1820 г.), манускрипта уже не было в Турине. Тоже утверждает и Аделунг, но прибавляет и новое — именно, он говорит (стр. 382), что рукопись “принадлежала прежде Туринской королевской библиотеке... Во время же революции, когда Турин был взят французами, рукопись была отослана в Париж, где и находится теперь ²⁰¹, также в королевской библиотеке”. Но это свидетельство Аделунга оказывается ошибочным. Г. Соболевский, посетивший Турин в 1878 г., нашел в тамошней королевской библиотеке означенный манускрипт “D-о”. Вот как он говорить об этом: “В 1848 г, осенью, находясь в Турине, я нашел в тамошней королевской библиотеке, и не без малого труда, рукопись сочинения Арсения Элансонского... [40]

Я имел намерение скопировать весь этот манускрипт на прозрачной бумаге; но как в не топленной библиотеке было очень холодно, а для взятия на дом требовались просьба в время, то, в ожидании желаемого разрешения, я списал только первую страницу манускрипта, и находящиеся на нем приписки. Тут начались военные действия с Австрией, посольство наше выехало из Турина и я, не получив разрешения взять этот памятник на дом, должен был уехать. Списанные мною листки с означением № рукописи переданы были мною М. П. Погодину. Где они теперь — не знаю” ²⁰². Нельзя, однако ж, думать, чтобы Аделунг сообщил свое известие без всяких оснований. Можно предположить, что рукопись “D-о”, действительно, некоторое время, именно с французской революции, находилась в Париже, а потом снова возвращена в Турин, где и находится теперь.

Перейдем в обозреиию изданий и переводов “Descriptio”. 1) Первое издание “D-о” — итальянское 1749 года. Издатели его говорят, что до них “не было издаваемо это сочинение и никогда об этом авторе (Арсение) не было сделано никакого упоминания” ²⁰³. Об этом издании говорят — Вихманн (с. 57), Аделунг (с. 382) и Сафа (с. 206). Первые два называют это издание “дорогим и редким”. Оно принадлежит трем итальянским учении — Пазино (Pasinus). Ривотелла (Rivautella) и Берта (Berta). В 1749 г. они издали “Codices manuscripti Biblothecae Taurinensis Athenaei” (Taurini, I и II, больш. in folio). В I томе, на стр. 433-439, помещено “Description — в новогреческом оригинале и с латинским переводом его. Но замечанию Вихманна — рукопись издана здесь “вполне”. К “Д — о” издатели предпослали свое предисловие на латинском языке ²⁰⁴.

Вихманн ничего не говорит о достоинствах этого издания. Аделунг ничего также не говорит об издании новогреческого текста; но о латинском переводе его замечает тоже, что заметили сами издатели его. Они говорят, что речь новогреческого текста изобилует “многими варварскими (т. е. русскими) словами, значения которых мы не могли попять. Поэтому... некоторые греческие слова не довольно ясно [41] прочтены нами, или — переведены общими латинскими выражениями” ²⁰⁵. Г. Соболевский замечает, что самый новогреческий текст прочтен и напечатан первыми издателями весьма неисправно: “издатели — говорит он, — каталога Туринской библиотеки напечатали текст памятника очень небрежно: ибо, по сличении переписанной мною первой страницы с печатным текстом, нашлось несколько ошибок и даже пропущенных слов; сверх того они сами... признаются, что многих слов не поняли; это вероятно или русские слова, писанные греческими буквами, или выражения греко-российского церковного обряда” ²⁰⁶. Можно, поэтому, судить, как неисправно было это первое издание, если на одной первой странице нашлись такие крупные недостатки. Причину такой неисправности итальянских издателей Сафа объясняет следующим образом: “издание греческого текста сделано не точно (adlia) и наполнено многими значительными (down) недостатками: издатели... принявши это сочинение за прозаическое, таким и поместили его в каталоге, вопреки разделению его на 15-тисложные строфы” ²⁰⁷.

2) В 1809 году издан Бекманом латинский перевод “Descriptio” Аделунг говорит следующее об этом издании: “так как каталог Туринской библиотеки сделался очень редким и дорогим, то со стороны Бекмана (Beckman) было большой заслугою, что он сообщил довольно подробное известие (Nachricht) об этом путешествии Арсения” ²⁰⁸. Но Вихманн (с, 57) и Сафа (с. 206) утверждают, что Бекман издал — не “известие” (Nachricht) о “D-о”, а полный латинский перевод его. Это была перепечатка латинского перевода итальянских издателей; след. и издание Бекмана страдает теми же недостатками. Оно носит такое заглавие: “Literatur der altern Reisebeschreibungen”. Латинский перевод “D — o” помещен здесь в I томе — статья 3, стр. 504-420 ²⁰⁹).

3) Следующее издание принадлежит Б. фот Вихман ну ²¹⁰. В 1820 г. он издал “Sammlung bisher noch ungedruckter kleiner Schriften zur altern Geschichte und Rentniss des Russischen Reichs” (I В., Berlin, 8°). В этом сборнике [42] 3-ей статьей помещено, на стр. 60-122, “Descriptio” Арсения. Здесь помещен — так как и у Бекмана, — латинский перевод “D-о”, сделанный итальянскими издателями. Вихманн перепечатал его без всяких поправок но оригиналу. К переводу он предпослал свое небольшое предисловие (с. 57) и предисловие итальянских издателей (с 59-60). На полях “D-о” стоят цифры страниц итальянского издания (433-469 стр.) ²¹¹.

4) В 1841-42 г. вышел в свет сборник г. А. В. Старчевского — “Historiae Ruthenicae Scriptores exteri saeculi. XVI” (V, I et II, Berolini et Petropoli, in-4, Lexicon — octav format). Во II томе, под № 10 помещено “Arsenii Elassonis Archiepiecopi, iter in Moscoviam”. След., здесь снова встречаем латинский перевод “Д — о”. Он перепечатан Старчевским из итальянского издания, или из Вихманна, но не из Бекмана, так как Старчевский в своем предисловии не упоминает о последнем ²¹². Предисловие Старчевского к “D-о” наполнено такими грубыми ошибками (см. о них выше — в “биографии”), что не заслуживает никакого внимания.

5) В 1857 г. появился французский перевод “D-о”, сделанный о. иезуитом кн. Ав. Голицыным. Он носит такое заглавие: “Document relatif au Patriarcat Moscovite, 1859” (Paris, 1857, 1 v., in 16, 96 pag.). С какого текста — греческого или латинского — сделан этот французский перевод и каковы его достоинства, — г. М. Полуденский (у которого заимствуем это известие) не объясняет ²¹³. Об этом переводе упоминает Сафа (стр. 206).

6) О последнем — греческом издания “D-о” мы узнаем из свидетельства Сафы. Упомянув, что итальянские издатели наделали много ошибок вследствие того, что привяли “Д — о” за прозаическое произведение, тогда как оно написано стихами, Сафа продолжает: “в 1859 году к. spuridwn ZamelioV, исправивши и восстановивши стихотворный размер издал творение Арсения, на которое он смотрит не как на положительный образец поэтического вдохновения, или повествовательного искусства автора, но как на серьезное историческое воспоминание” ²¹⁴. Это издание носит такое [43] заглавие: “KadidVosiV Patriareiou en Rossia”. И так, издание г. К. С. Зампелиоса есть критическое. Нельзя, поэтому, не пожалеть, что мы не могли воспользоваться их.

Это было последнее издание “D-о” в целом его составе. Далее идут более или менее обширные обозрения его. Из иностранных мы знаем только обозрение Аделунга, Оно помещено в “Kritiesch-Literarische Ubersicbt der Reisenden in Russland bis 1700” (В. I, SPB. und Leipzig, 1846, № 96, стр. 379-401). Содержание “D-о” передано здесь довольно подробно. Но для нас имеют особенную ценность примечания (отчасти — исторического, но больше — филологического содержания), которыми Аделунг снабдил свой труд. Это обозрение сделано по латинскому переводу итальянского издания, при чем г. Аделунг замечает, что он исправлял латинский текст по новогреческому оригиналу (того же издания). В России напечатаны след. обозрения “Descriptio”: 1) Первое — сколько нам известно — обозрение было помещено в “С.-Петербургском Вестнике” 1788 года (м. сентябрь, стр. 174-177). Мы не имели под руками этого журнала, но пользовались полною выпискою из него, помещенною в рукописи Киево-Софийской библиотеки: “собрание разных выписок”. Редактор “С.-Петербургского Вестника”, упомянув в своем предисловии о латинском переводе “D — о”, сделанном итальянскими издателями, продолжает: с этого-то латинского перевода, “выписав сократительно знатнейшие происшествия г. Бакмейстер... сообщил их нам на немецком языке для помещения в с-петербургском ием. жур., который мы перевед (?) на российский язык, читателям нашим сообщаем”. Этот перевод обозрения, сделанного Бакмейстером, носит такое заглавие: “О установлении патриаршества в России; выписано из поденной записки ²¹⁵ архиеп. Арсения, бывшего с греческим патриархом Иеремеем в Москве во время царствования царя Федора Иоанновича”. Обозрение начинается с приезда п. Иеремии в Смоленск. Оно ведется довольно подробно и близко к подлиннику. Составитель, употребляет нередко целые выражения Арсения. Это обозрение значительно меньше обозрения Аделунга. [44]

2) В “Вестнике Европы” 1820 года, 22 (стр. 122-128) и 23 (стр. 205-211) помещено обозрение “D — о” по изданию Вихманна. Это обозрение составлено очень коротко, значительно меньше предыдущего. По местам встречаются буквальные выписки из “D-о”. Обозрение начинается с приезда Иеремии в Москву.

3) В “Библиографических записках”, 1858 года, № 3, в статье: “Материал для истории учреждения патриартества в России” М. Полуденского (стр. 76-81), сделано обозрение “D — о” по французскому переводу кн. А. Голицына. Это обозрение — самое короткое; довольно подробно изложен только путь Арсения из Львова до Смоленска. Е обозрению приложена заметка С. Соболевского о Туринском манускрипте и итальянском издании “D-о” (стр. 81), которою мы уже пользовались.

4) В “Чтениях Моск. Общ. Ист. и Др. Р.”, 1863 года, № 2, помещено в русском переводе г. Клеванова — обозрение Аделунга.

Затем, немногие выписки из “D-о” встречаем в след. сочинениях: 1) “Сношения России с Востоком”. А. И. Муравьева, ч. I, гл. IV, стр. 193 — 224; 2) “История государства Российского”, Н. M. Карамзина, т. X, стр. 110-116 в примечания к X тому: 205-ое, 215-е, 216-е, 217-е; 3) “Домашний быт русских цариц XVI и XVII вв.”, И. Забелина, стр. 358-363; 4) “Учреждение в России патриаршества”, А. П. Зернина ²¹⁶, стр. 22-23.

Предлагаемый ниже перевод “Descriptio” на русский язык сделан нами с латинского перевода его, помещенного в сборнике Вихманна. Других изданий мы не нашли. Мы уже знаем, что этот латинский перевод “D-о” сделан итальянскими издателями с неправильной рочтенного ими новогреческого оригинала. След., все ошибки (пропуски, вставки, неточности и пр.) латинского перевода остались и в нашем.

Заметим еще, что мы старались переводить “Descriptio” как можно буквальнее, чтобы, с одной стороны, соблюсти точность во всех подробностях рассказа, а с другой, чтобы удержать самый склад речи автора.

(Окончание будет)

Текст воспроизведен по изданию: Арсений архиепископ Элассонский и его “Описание путешествия в Московию”. (1588-89 гг.) // Историческая библиотека, № 9. 1879
© текст - Оглоблин Н. 1879
© сетевая версия - Трофимов С. 2009
© OCR - Трофимов С. 2009
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Историческая библиотека. 1879

Комментарии

1. Мы не могли пользоваться сборником г. Старчевского, но имели под руками рецензию на него г. Ц-а. См. “Ж. M. Н. П.”, 1844, т. ХLI, отд. VI, стр. 123-127.

2. ibid., стр. 126.

3. Монемвасия и Мальвазия — названия одного и того же города; это — древний Эпидавр в Аргосе. См. “О сост. Конст. церкви...” — “Хр. Чт”, 1861, т. 2, стр. 96.

4. Turcograeciae libri octo”, M. Crusii. Basileae, lib. II, стр. 146-151, 199.

5. Philippi Cyprii “Chronicon Ecclesiae Graece”, Lipsiae et Francofurti, 1687, стр. 389-390 (“nota”).

6. “Ekklhsiastikh istoria”,  Meletion mhtropoliton AJhnwn, en Biennh, 1784, ***. III, стр. 375.

7. “Neoellhnikh Qilologia”, К. N. SaJa et AJhnaiV, 1868. Об Арсение Монемвасийском он подробно говорит на стр. 126 — 130, а об Арсение Элассонском — на стр. 206-207.

8. Аделунг сообщает, что у греческих писателей этот город называется “Olossoou”, “Olossol”, также — “Elassiwn”,. теперь — “Alessone” (см. “Krit. — liter. Uebersicht der Reisend. in Russl, bis 1700”, SPB., 1846, Bd. I, c. 381, прим. 416). Но г. Благовещенский, посетивший этот город в конце 50-х годов настоящего столетия, называет его — “Элассонною” (“Среди богомольцев”, Спб., 1872, стр. 374).

9. “Среди богомольцев”, Н. Благовещенского, стр. 374.

10. Интересные сведения о современном Элассоне сообщает г. Благовещенский — “Среди богом.”, стр. 384-385.

11. “Хр. Чт.”, 1861, т. 2: “О сост. Конст. церкви...”, стр. 95.

12. ibid., стр. 128. См. также “Turcograec.”, lib. IV, стр. 327.

13. ibid., стр. 102.

14. “Снош. Росс. с Восток.”, 1, стр. 152-155.

15. ibid, 107.

16. См. об этом монастыре — “Среди богомольцев”, Н. Благовещенского, стр. 381.

17. См. об этом монастыре — ibid., стр. 365-368.

18. См. грамоту п. Феолипта к ц. Федору Ивановичу в “Снош. Рос. с Вост.”, I, стр. 152-155.

19. “Снош. Рос. с Вост.”, I, стр. 152.

20. ibid., стр. 154.

21. “Изуч. Визант. Ист...” Ф. Терновского, II, 68 — временем прибытия Арсения и Паисия в Москву признает 1586 год.

22. Т. е. — Арсению, архиепископу Элассонскому.

23. “Снош. Рос. с Вост.”, I, стр. 179-180.

24. ibid., стр. 169.

25. Очевидно, что здесь, по ошибке, поставлено имя ц. Иоанна Васильевича вместо ц. Федора Ивановича. Мы знаем, что первый приезд Арсения был в 1586 году, когда царствовал уже Федор Иванович.

26. “Снош. Рос. с Вост.”, I, стр. 195.

27. “Изуч. Виз. Ист...”, Ф. Терновского, II, стр. 72.

28. Это будет показано ниже.

29. “Летопись Львов. Ставроп. братства”, Д. Зубрицкого (“Ж. M. Н. П.”, 1849, ч. 62, отд. II, стр. 15-16).

30. “Граматика сложена от различных граматик спудеями, иже в Львовской школе. В другарни Братской”. См. Строева “Опис. книг Толстого”, стр. 64.

31. Очевидно — ошибка: мы знаем, что Арсении был только архиепископом.

32. “О правосл. церк. братств.”, И. Флерова, стр. 90, прим. 309.

33. Арсений прибыл во Львов в 1586 г., а “Грамматика” была издана в 1588 году.

34. Пр. Филарет, в своей “Ист. Рус. Церк.” (IV, стр. 97) — годом прибытия Арсения во Львов называет 1588 год. Но это, очевидно, ошибка: в 1588 г. Арсений, как мы дальше увидим, уже оставил Львовскую школу.

35. По словам Аделуна Иеремия II в третий раз был приглашен на Константиноп. кафедру в 1587 году (“Krit. — Liter Ubers. der Reis. in Russl.”, стр. 380, прим. 412). Но автор статьи “Сост. Конст. Церв...” (“Хр. Чт.”, 1861, т. II, с. 90), основываясь на греческих источниках, — третий период патриаршеского служения Иеремии в Константинополе начинает с 1586 года.

36. “О прав. церв. брат.”, И. Флерова, стр. 90, прим. 309.

37. “Ак. Зап. Рос.”, т. IV, № 149.

38. См. 31 примечание.

39. “Ак. Зап. Рос”, т. IV, № 149: “Перестрога”, стр. 206.

40. ibid. стр. 222.

41. “Ист. Рус. Церк.”, IV, стр. 97.

42. Т. е. — Гедеона Балабана, Львовского епископа.

43. Здесь, очевидно, разумеется возвращение Арсения из Москвы в Южную Россию.

44. “Neoel. jilolog”, SaJa, 207.

45. “Turcograec.”, M. Crusii, II, 179. Также: “Сост. Конст. Цер.”, 85.

46. “О прав. церк. брат.”, И. Флеров, стр. 90, прим. 309.

47. “Ак. Зап. Рос.” , IV, стр. 206.

48. ibid., 222.

49. “Летоп. Льв. Ставр. брат”, Д. Зубрицкого (“Ж. M. Н. П.”, 1849, ч. 62, отд. II, стр. 16).

50. Сообщен Я. Ф. Головацким в “В. Ю.-3. и З. Росс.” 1863, №9.

51. ibid., стр. 62.

52. ibid.

53. ibid.

54. “Мусика” — поэзия.

55. Т. е. — светские поэты.

56. Действительно ли в начале преподавались в этой школе реторика, диалектика и мусика, — трудно решить. Сомнение наводит § 9 этого “Устава (стр. 61-62), который говорит: в школе мают быти дети розделены на трое: едны которые ее будут учитити слов познавати и складами (т. е. — азбука и склады), другии который ее будут учити читати и на память многих ее речий учити (т. е. чтение в изучение наизусть), третей ее будут учити читаючи выкладати россуждати розуметы” (т. е. рассказ в рассуждение о прочтенном). Очевидно, что все эти приемы относятся к граматике, а не кь реторике, диалектике, или мусике.

57. “Ист. Рус. Церк.” IV, стр. 97.

58. ibid., стр. 97, прим. 155.

59. “Временн. М. О. И. и Д. Р.”, 1849, кн. IV, отд. III.

60. ibid., стр. 3.

61. “Ист. Рус. Цер.” IV, стр. 95 и примечания 155 в 156.

62. “Отправ. церк. брат.” стр. 90, прим. 309.

63. “Histor. Badan. о drukarn...”, стр. 16.

64. “Ак. Зап. Рос.”, IV, стр. 5.

65. ibid.

66. ibid.: “Примечания к IV тому”, стр. 3, прим. 3.

67. “Ист. Рус. Церк.”, IV, стр. 97, прим. 156. — “О прав. церк. брат.”, стр. 90, прим. 309. — Строева “Опис. кн, Толст.”, 64.

68. “Samml. bisher noch ungedr. kl. Schrif. zur alt. Gesch. und Kent. des Russ. Reichs”, Wichmann (1820, 1): “Descriptio...”, стр. 61-63.

69. “.....przez uczniow szkoly brackiey wydana”. См. “O drokarn. Russko — slow, u Galicyi”, стр. 15-16.

70. Сообщением этой библиографической редкости мы обязаны проф. И. И. Мальшевскому, нашедшему ее в 1875 году в библиотеке Почаевской Лавры. — Это издание помещено г. Максимовичем в каталоге книг братской Львовской типографии, под № 4, с след. заглавием: “Мелетия патриарха ответ в иудеом о христианском благочестии. 1593 в 8”. (См. “Врем. M. О. И. и Д. P.”, 1819, кн. IV, отд. III, стр. 3).

71. “Ак. Зат. Рос.”, IV, стр. 222.

72. “Летоп. Льв. брат.”, Д. Зубрыцкого, стр. 22.

73. “Ак. Зап. Рос”, IV, стр. 206 и 222.

74. “О прав. церк. брат.”, стр. 90, прим. 309.

75. “Descriptio...”, стр. 61-63 (по сборнику Вихманна).

76. ibid.

77. “Снош. Рос. с Вост.”, I, 192.

78. См. Рукопись Киево-Софийской библиотеки № 160, где помещена выписка из “Статейного Списка” (Моск. Арх. Мин. Ин. Дел. — “Дела Греческие”, № 3).

79. “Труды Киев. Дух. Акад.” 1865, № 10, стр. 248.

80. Очевидно — ошибка: известно, что это происходило в следую-щем, 1589 году.

81. “Снош. Рос. с Вост.”, I, стр.246.

82. Это место принадлежит к числу весьма немногих (2-3-х), называющих Арсения, по ошибке, епископом, а не архиепископом, как бы следовало.

83. “Галасунский” вместо “Элассонский”. Так называется Арсений почти во всех современных русских источниках.

84. “Временник М. О. И. и Д.”, 1853, кн. 17: “Новой летописец”. стр. 38.

85. Издание 1791 года, XIII, стр. 23.

86. Издание 1771 года, стр. 28.

87. “Дополнения к актам историческим”, I, стр. 229.

88. “Descriptio...”, стр. 122.

89. ibid, с. 121.

90. Почему он и называется в современных актах — “архиепископом Архангельским”

91. “Доп. к актам историческим.”, I, стр. 229.

92. “Ист. Рос . Иер.”, I, стр. 251.

93. “Ак. Арх. Эксп.”, II, № 7, стр. 41.

94. ibid., стр. 45.

95. I, 251.

96. “Ак. Ист.”, II, прим. 68.

97. ibid., стр. 422.

98. “Ист. Рос. Иер.”, I, стр. 251 — 252.

99. “Ак. Арх. Эксп.”, II, стр. 41 и 46.

100. “Собр. Г. Гр. и Дог.”, II, стр. 207-208.

101. ibid., №138.

102. ibid., стр. 292.

103. Соловьев, VIII, стр. 179.

104. В “Статейном Списке” о посольстве к п. Иову по этому делу, по ошибке, поставлен 7415 (1907) год (см. “Ак. Арх. Экс.”, II, 148).

105. Г. Соловьев (VIII, 179) говорит, что было приглашено “лучшее духовенство” т. е. предполагает здесь какой то выбор Шуйского. Но так как были приглашены, кроме патриарха, только митрополит Сарайский и архиепископ Архангельский — об постоянно жившие в Москве, то, следовательно, приглашение этих лиц не было преднамеренным: приглашены те, кто случился под рукою.

106. “Ак. Арх. Экс.” II, стр. 148.

107. Соловев, VIII, 434-435.

108. “Собр. Г. Гр. и Дог.” II, № 272

109. ibid., №№ 272, 273 и 274.

110. ibid., стр. 572.

111. ibid., стр. 573-674.

112. ibid., стр. 575.

113. “Ак. Ист.”, II, стр. 422.

114. На 22 октября, статья: “В той же день празднуем пресв. Богородице, избавления ради от ляхов”.

115. Соловьев, VIII, стр. 436.

116. ibid.

117. ibid.

118. В печатном тексте этих грамот нет никаких подписей, потому что грамоты перепечатаны с копий, не имевших подписей; но они, без сомнения, были на оригиналах грамот.

119. Соловьев, VIII, 453-455. — “Летоп. о мног. мятеж.”, 1771 г. изд., стр. 295.

120. “Врем. М. О. И. и Д. Р.”, 1863, кн. 16, отд. II: “Иное сказ. о самоз.”, стр. 130.

121. Это “Сказание” напечатано, в 1786 г., в раскольничьей Клипцовской типографии. См. “Несколько слов о Клинков, типографии” И. Калугина (“Библ. Зап.”, 1868, № 5).

122. “Врем. М. О. И. и Д. Р.” 1853, кн. 16, отд. II.

123. См. об этом выше.

124. В “Прологе” читаем это место так: “заутра град сей предает Господь Бог в руце православным христианом и врагов ваших низложить”. Но текст летописи вернее, потому что “заутра” т. е. 22 октября, русские войска, действительно, взяли — но не “град сей”, т. е. Кремль, а “град Китай”, как сказано в “Ином сказании” и в других современных русских известиях, и в самом “Прологе” — несколько ниже.

125. “Врем. М. О. И. и Д. Р.”, 1853, кн. 16, отд. II, стр. 129-130.

126. Конец этого события мы привели по “Прологу”, потому что здесь он изложен подробнее, чем в “Ином сказания”.

127. Соловьев, VIII, 455-456.

128. ibid., 456-457.

129. “Собр. Г. Г. и Д.”, I, № 203.

130. ibid., 637.

131. Соловьев, IX, 14.

132. “Ин. сказ. о сам.”, стр. 137. — Это была вторая встреча: первая была в селе Братовщине.

133. “Собр. Г. Г. и Д.”, III, № 16, стр. 78-79.

134. “Ак. Арх. Экс.”, III, № 4, стр. 4 и 7. Грамота писана летом 1613 года. См. Соловьев, IX, 15-16.

135. “Др. Рос. Вивл.”, Новикова, XV, 209. — В числе заслуг князя упоминается и та, что он участвовал в освобождении из Кремля Арсения и др. русских пленных (ibid., 206).

136. “Ист. Рос. Иер.”, I, 178 — 179.

137. (ibid., стр. 206).

138. Отд. VI, статья “Сведения для истории епархий и иерархов”, стр. 22.

139. “Врем. М. О. И. и Д. Р.”, 1855, кн. 22, от. II стр. 32.

140. См. Рукопись Киево-Сарийский библиотеки № 595.

141. “Врем. М. О. И. и Д. Р.”, 1853, кн. 16, от. II, стр. 137.

142. “Соб. Г. Г. и Д.”, I, 637.

143. “Ак. Арх. Эксп.”, III, 7.

144. “Др. Рос. Вивл.”, Новикова, XV, 209.

145. “Книги Разрядные” I, 3. См. также “Наказ”, данный этим послам в “Соб. Г. Г. и Д.”, III, № 22. См. о том же — Соловьев, IX, 30.

146. “Ак. Ист.”, I, № 200. стр. 369.

147. “Ак. Арх. Эксп.”, III, 7.

148. “Ист. Рос Иер.”, I, 137.

149. “Ж. М. Н. П.” 1852, ч. LXXV, от. VI, с 22.

150. “Врем. М. О. И и Д. Р.”, 1855, кн. 22, от. II: “Ист. собр. о гр. Суждале”, стр. 161. См. о том же — “Ж. M. Н. П.”, 1852, ч. LXXV, отд. VI, стр. 22.

151. “Ак. Ист.”, II, 34 прим.

152. Соловьев, IX, стр. 375.

153. “Ак. Арх. Эксп.”, III, № 125.

154. “Врем. М. О. И. и Д. Р.” 1855, кн. 22, от. II: “Ист. собр. гр. Сужд.”, стр. 117.

155. Не знаем — существуют ли и теперь “отпуски” с “писаний” Арсения? Если существуют, то понятно, что они представили бы для нас слишком интересный материал.

156. “Ист. Собр. о гр. Сужд.”, 131-132.

157. ibid., 195-196.

158. См. Киевск. Академич. библиотеки “Курсовое сочинение” № 372.

159. См. “Настольную граммоту Сарск. и Подон. митроп. Ионы Рязан. и Муром. архиеп. Иосифу” в “Ак. Арх. Эксп.”, III, № 330. — Интересно, что в этой грамоте (стр. 483) лжепатриарх Игнатий поставлен в числе законных патриархов, между п. Иовом и п. Гермогеном.

160. См. “Дворц. разряды” 1, 405-406 Подробности об участии Арсения в обряде поставления п. Филарета см. в “чине наречения и поставления... Филарета” (“Соб. Г. Г. и Д.”, III, № 45, стр. 187, также — “Доп. к Ак. Ист.” II, № 76, с. 209 и “Др. Рос. Вивл.”, VI, 127).

161. “Ист. Рос. Иер.”, I, 179.

162. Отд. VI, стр. 22.

163. Киево-Софийской библиотеки Рукопись № 595.

164. “Путев. письма из др. Сузд. обл.”, гр. М. Толстого (М., 1869), с. 48.

165. Соловьев, IX, 443.

166. “Соб. Г. Г. и Д.”, III, 293.

167. ibid.:, № 74.

168. ibid., 295-296.

169. стр. 32.

170. ibid., с. 32, 46, 201.

171. стр. 32.

172. “Пут. письма из др. Сузд. обл.”, 69.

173. См. этот план на стр. 205.

174. “Ист. собр. о гр. сужд.” (“В. М. О. И. и Д. Р.”, 1855, кн. 23, от. II), стр. 32.

175. ibid., 33.

176. ibid.

177. “Пут. пис. из др. Суз. обл.”, 69.

178. “Ист. собр. о гр. суж.”, 33.

179. Заметим, кстати, что автор “Ист. собрания”... явно стремится доказать святость Арсения (стр. 32-34). Для этого он приводит 8 доказательств, которыми мы и пользовались в своем месте.

180. “Пут. письма из др. Ср. обл.”, стр. 69.

181. “Neoel. jilolog”, K. N. Saja, 1868, AJhn, стр. 206.

182. “Изуч. Виз. Ист.”... II, 71.

183. О языке “Descriptio” не можем ничего сказать, так как мы пользовались не греческим оригиналом его, во значительно искаженным латинским переводом.

184. Совершенную противоположность Арсению в этом отношении представляет спутник его — Монемв митрополит Иерофей: списывая свое пребывание в Москве, он высказывает положительное недовольство решительно всем, кроме щедрых царских подарков (см. “Изуч. Виз. Ист...”, Ф. Терновского, II, 70 — 72). Если верить свидетельству Иерофея о том, что жизнь Иеремии и его свиты в Москве была слишком стеснена, то молчание о том Арсения доказывает, с одной стороны, его незлобие, а с другой — лучшее знание условии русской жизни, требовавших такого стеснения иностранцев.

185. Соловьев, IX, 1.

186. ibid., VIII, 194.

187. “Ист. собр. о гр. сужд.” говорит, что Арсений писал к “разным персонам” письма, с которых “имеются многие отпуски” (стр. 132). В другом месте говорится о существовании “расходных книг” времени Арсения (стр. 117).

188. “Ж. M. Н. П.”, 1844, т. XLI, ст. VI: рецензия г. Ц-а ни “His. Ruthen. scrip. ext. saec. XVI” Старчевского, — стр. 127.

189. “Изуч. Виз. Ист.”, II, 73.

190. “Sammlung... klein. Schrift... Russ. Reichs”, Wichmann, I, 17.

191. “Krit.-Liter. Ubers. der Reis. ив Russl.”, I, 382.

192. ibid.

193. Они говорят: “sermo, quo usus est anctor, graecus vulgeris est, sev Romanicus”. Wichmann, I, 60.

194. “Neoel. jilolog”, с 206.

195. Wichmann, l, 60. Эти “варварские слова” удержаны и в латинском переводе “Descriptio”. напр. Voivodes (воеводы), Cneses (князья), Protopapas (протопоп) и проч.

196. “Библ. зап.”, 1858, № 3, стр. 81.

197. Wichmann, I, 59.

198. ibid.

199. “Библ. Зап.”, 1858, № 3, стр. 81.

200. В конце XVIII века.

201. Писано в 1846 году.

202. “Библ. Зап.”, 1858, № 3, стр. 81.

203. Wichmaim, I, 59-60.

204. Некоторыми указаниями этого предисловия мы уже пользовались.

205. Wichmann, I, 60.

206. “Библ. Зап.”, 1868, № 3, с. 81.

207. “Neoel. jilolog”, с 206-207.

208. Adelung, I, 382.

209. Wichmann, l, 57; Adelung, I, 383.

210. Сведения о Б. фон Вихманне см. “Сын Отеч.”, 1822, 30; “Некрология Викман на”, стр. 191-192.

211. Об издании Вихманна упоминают — Adelung I, 382-383; Saja, 206.

212. “Ж. M. Н. П.”, 1844, т. XLI, стр. VI, стр. 126-127.

213. “Библ. Зап.”, 1858, № 3, статья “Материал для истории учреждения патриаршества в России”, стр. 76-80.

214. “Neoel. jilolog”, 207.

215. Это ошибка; “Descriptio” — не “поденная записка”, а простой рассказ, или “воспоминание”, как называет его Зампслиос (Сафа, стр. 107).

216. “Арх. Ист.-юрид. свед. о Росс.”, Н. Калачева, кн. 2, половина 1, отд. I, стр. 1-34.

Арсений архиепископ Элассонский и его “Описание путешествия в Московию”.

(1588-89 гг.)

III.

Труды и путешествие смиренного Арсения архиеп. Элассонского, с рассказом об учреждении Московского патриаршества.

(Labores et iter humilie Elassonis Archiepiscopi Arsenii, ubi et Patriarchatus Moscovitici institutio narratur). ²¹⁷. Да будет тебе известно, брат, что 1 мая ²¹⁸, во время пребывания моего в городе Львове (Lobi) ²¹⁹ я получил письмо от святейшего патриарха константинопольского Иеремии, которого, по справедливости, можно назвать вторым подобием Иова и пророка Иеремии. Он писал, что ему желательно посетить великого канцлера польского Иоанна (Poloniae Cancellarium Iohannem) ²²⁰ и получить — как от него, так и от польского короля, грамоты на проезд чрез Польшу и Литву (Lithuaniae), чтобы оттуда отправиться к великому православному царю Феодору, известному своим могуществом и славою. Когда я прочел эти письма, то чрезвычайно обрадовался; оправившись от болезни ²²¹ и быстро собравшись в дорогу, я купил лошадей и повозку (currus), имея все остальное заблаговременно приготовленным ²²². Через [46] несколько дней патриарх прибыл к границам Польши. Канцлер послал к нему почетных лиц, убедительно прося — посетить его город Замостье (Zamosci). Когда я узнал, что патриарх намерен отправиться к канцлеру, то поспешил в Замостье. И так, вечером следующего дня я выехал из Львова, и в воскресенье прибыл в Замостье, где приветствовал патриарха с величайшим благоговением, почтительно поклонившись ему. 20 мая, в воскресенье, когда патриарх благословлял народ, он пригласил меня к себе. Продолжительная беседа его была полна скорби: он плакал, когда рассказывал о различных бедствиях, испытанных им от турок на о. Родосе, куда он был сослан ²²³. Между прочим, он спросил меня: “каково тебе живется с поляками?” — “Прекрасно, отвечал я, владыка мой, под покровом твоего благословения”. Затем, когда я спросил его: могу ли отправиться с ним к великому и сильному царю России? — Он милостиво отвечал мне: “присоединись ко мне, сын мой, и мы отправимся в Россию”.

Его светлость канцлер, его домашние, и все бывшие у него принимали нас весьма ласково, любезно и почтительно. Между тем, патриарх получил от короля ответ. Король разрешал нам проехать Польшу и поручал проводникам, которые должны были сопровождать нас до Бреста (Berestum). Он уже приказал, что бы везде, во время поездки нашей чрез внутреннюю Польшу (media Polonia) и Литву, нас принимали благосклонно и дружелюбно. По дороге из Бреста до Вильны (ViInam), нас провожали уже другие проводники. Расстояние между этими городами мы проехали в 5 дней, везде встречая гостеприимство, На нашем пути собирались дворяне (nobiles) и другие жители, и все — от мала до велика — выходили к нам на встречу. Мы видели здесь многих дворян, очень богатых; один из них долго стоял в толпе, вместе с другими. Это был советник (consiliarius) яснейшего короля Польского, великий канцлер (magnus Logotheta) всей Литвы ²²⁴. Этого благородного православного мужа, стоявшего вместе с другими, называли [47] “Pocarpem” ²²⁵. В Вильне, где мы пробыли 12 дней, нас приняли чрезвычайно ласково и почтительно; все спешили получить наше благословение. Благородный и знаменитый “Pocarpes” различным образом выражал свою глубокую преданность нам.

По дороге из Вильны до Орши (Orsiam) — последнего литовского города на границе с Россией, нас провожали новые проводники. Через 10 дней мы прибыли в Оршу, где нас приняли гостеприимно. Отдаривши своих проводников, и отпустивши их, мы направились к границам Россия, именно — к знаменитому и многолюдному городу Смоленску (Smolenscum), лежащему на берегах Днепра (Borysthenem). Когда мы подъехали к городу, воеводы (Voivodes) ²²⁶ его выслали на встречу людей, которые проводили нас в дом, находившийся вне стен города, около торговой площади; нас приняли здесь очень почтительно. Воеводы прислали чиновников, которые просили нас представить список лиц свиты патриарха, и каждому определить месячное содержание (demensum frumentum). Мы исполнили их просьбу. Вслед за ними прибыли другие чиновники, немедленно отправлявшиеся к великому царю, с известием о нашем приезде. Местный епископ (lociqne episcopus) ²²⁷ в продолжении нескольких дней присылал нам прекрасных кушанья (exqnisitas dapes); кроме того, каждому из нас он приказал отпускать месячное содержание (frnmenti mansuram) из собственных средств (proprium ordinem) ²²⁸.

Получив известие о нашем приезде, царь немедленно прислал послов, которые должны были сопровождать нас в дороге. Они привезли след. письмо царя к патриарху:

“Я, Феодор, православный и великий царь Владимирский (Volodimeriae), Московский (Moscoviae), великой России (Russiae), Астрахани (Astracani), Казани (Cazani), великого Новгорода (Novoguardiae) и величайшей (sic) Рязани (Rhesaniae maximae), — царь всей северной страны (Septentrionatis regionis) и обширнейшей Сибири (Siberiae), умоляю тебя, владыка мой: потрудись приехать в Москву (Moscham), чтобы я мог получить твое благословение”. [48]

В субботу, в праздник первоверховных ап. Петра и Павла, епископ и воевода пригласила нас в церковь, находившуюся в городе. Здесь мы отслужили божественную литургию. — Из Смоленска мы отправились с царскими послами (legatie) ²²⁹ в Москву, пользуясь, в продолжение всей дороги, содержанием от царских щедрот (Regiis sumtibus). Мы старались поскорее кончить свое путешествие.

Через 10 дней ²³⁰ мы прибыли в знаменитую Москву — город, украшенный великолепными зданиями (praeclaris aedificiis) ²³¹. Нас встретили дворяне (nobiles viri) ²³²; народу было бесчисленное множество. Мы заняли дом епископа великой Рязани.

Царь прислал к нам бояр (nucilitate praestantes viros) и многих других высших сановников. Каждый день нам готовился на царский счет обед из превосходных и разнообразные блюд; за столом нам прислуживали ключники (tricliniarchaae), повара, кравчие (pincernae) и другие прислужника — младшие и старшие ²³³. Чрез несколько дней царь прислал к патриарху вельмож, в блестящих золотых одеждах (auresque strangulis) ²³⁴), украшенных жемчугом. Они пригласили великого патриарха в царские палаты, куда он немедленно и отправился. Впереди шли дворяне — младшие и старшие, позади — монахи, в своих черных мантиях, по средине уже, с патриархом — Монемвасийский (Monembasiensis) ²³⁵ митрополит и я — Элассонский епископ ²³⁶, смиренный Арсений, родом из Эллады (ab Hellade profectus). Со всею свитою мы приблизились к широкой и изящной лестнице ²³⁷ царских палат. Подле этой лестницы мы сошли с коней, что бы войти в палату. Стоявшие здесь дворяне ²³⁸ объявили патриарху от имени царя следующее:

“Знаменитый Феодор, великий царь и величайший император (sic) могущественной России просит тебя, патриарх, пожаловать в верхнюю палату”.

Святейший патриарх так отвечал им: “да исполнится приказание царя без всякого препятствия и замедления! Поэтому, отправимся немедленно в верхнюю палату, со всем этим собранием дворян”. [49]

Потом великий царь снова послал двух знаменитых дворян ²³⁹, которые в весьма почтительных выражениях передали патриарху, от имени царя, следующее: “царь Феодор, великий император всей России, царь царей (Rex Regrum), просит тебя — пожаловать к нему, ибо он сильно желает увидеть тебя и получить твое благословение”. Святейший патриарх, константинопольский и вселенский отвечал на это так: “приказание царя немедленно исполним; да царствует царь во веки!”

Тогда двое вельмож взяли патриарха под руки (sub alis) и привели его к дверям палаты ²⁴⁰, со всех сторон сверкавшей золотом ²⁴¹. Великий царь сидел здесь на троне (thronem). Когда он увидел нас, тотчас поднялся и сошел с трона, держа в руке скипетр (sceptrum).

Патриарх стал вблизи царя; но, прежде всего, помолился образу Госпожи и покровительницы всего мира Богородицы. Этот образ, украшенный рубинами, смарагдами, алмазами, сапфирами, топазами, жемчугом и друг, драгоценными камнями, — находился внутри царского трона ²⁴², немного возвышаясь над головою царя. Помолившись иконе, патриарх стал подле царя и, подняв свою руку, пожелал ему всякого благополучия и долголетия. Именно, он пожелал, чтобы пределы русского царства распространялись в длину и ширину, чтобы русский царь господствовал над многими землями, чтобы его имя славилось во всех странах востока и запада, чтобы, наконец, он получил наследника, который бы занял в последствии его престол!

Выслушав эти благожелания, великий царь — голова которого была украшена диадемою (diademate) ²⁴³ и великолепною короною ²⁴⁴, — поклонялся патриарху и так отвечал ему: “Благодарю тебя, владыка мой, патриарх! Бог, все благословляющий, да примет в сердцу твои моления и благосклонно да содействует твоим благожеланиями!” Затем царь прибавил: “Владыка мой! Твоя святость кстати (opportume) посетила наше царство во дни моего правления”. После того царь взошел на высокий золотой трон ²⁴⁵, пригласил патриарха сесть по правую руку от себя, — в знак особенной [50] чести; а нам приказал сесть ²⁴⁶ по правую сторону от патриарха. Сидя на высоком троне, царь держал в правой руке искусно сделанный скипетр ²⁴⁷, унизанный отборными смарагдами, топазами, красивыми рубинами, большими алмазами, сверкающими сапфирами и др. драгоценными камнями. В стороне стоял большой, вылитый из золота шар (sphacram), на котором была изображена вся вселенная (totius terrae ambitus) ²⁴⁸. — Присутствовавшие здесь — князья (Cneses), областные правители (Provinciarum Toparchae), военачальники (Duces), дворяне (nobiles) и все монахи — весьма почтительно стояли ²⁴⁹.

Снова поднялся царь и сказал: “благослови меня, святейший владыка!” Патриарх, приблизившись, снова благословил царя и пожелал ему благополучной, благочестивой и долголетней жизни.

После царя взяли у патриарха благословение все остальные присутствовавшие. Растроганные этими чрезвычайными почестями, мы вышли из палаты и, в сопровождении большой свиты, вернулись домой, куда вошли с нами только немногие знатные особы.

После того, как мы прожили здесь две недели ²⁵⁰ вместе со многими знатными царскими сановниками ²⁵¹, патриарх заявил, что пришла пора — вернуться ему к своему константинопольскому престолу. Тогда явился к патриарху знаменитейший сановник (Archon), старший из царских бояр (Barones Regis) ²⁵², царицын “Maimwn” ²⁵³, наместник (Dux) великой Казани (Casant) ²⁵⁴, слава о которой распространяется во всех частях света. Приняв благословение от патриарха, он пожелал ему здоровья от имени дара и благочестивейшей царицы.

Когда патриарх пожелал им благополучия и спросил: “как они здравствуют?” — благородный боярин отвечал: “прекрасно, — Божиею помощью и милостью”.

Потом он встал и — не без страха (non sine timore) ²⁵⁵, но почтительно и в порядке передал патриарху следующую просьбу великого Феодора, царя великой России:

“Великий патриарх константинопольский и вселенский, [51] святых святейший! Умоляю и заклинаю тебя: благосклонно выслушай эти речи, которые обращает к тебе царь! Феодор, могущественный и великий царь Владимирский, Московский и всей России, просит и молит тебя — остаться (moram figere) в Московской земле и быть патриархом Владимирским, Московским и всей России, чтобы, поэтому, получить большее право на наименование вселенского патриарха (unde роtriori ratione Oecumenicus appellabere). Если ты согласишься на это, то — ты сам, лица твоей свиты и твои родственники будут получать очень богатое содержание (censum)”.

Выслушав эту речь, патриарх немедленно отвечал “благодарю за расположение и внимание во мне великого царя Феодора и госпожу царицу Ирину, желающих украсить свое царствование учреждением собственного патриаршества, которое, действительно, составляет великое украшение всех стран. Но их желание не может быть исполнено: меня ждут в Константинополе — архиепископы, епископы, пресвитеры, монахи и все жители его. Однако, чтобы некоторым образом удовлетворить желанью царя, да будет избран патриархом кто либо другой, по установленным законам и по согласию епископов”. Благородный боярин (Baro) чрезвычайно опечалился (indoluit), что патриарх не может остаться в России. С полученным отказом он отправился в царские палаты, чтобы передать царю речь патриарха. Явившись в царю, он в порядке рассказал ему выслушанное им от патриарха.

Как скоро царь узнал отказ патриарха, то был поражен чрезвычайною скорбью (maximo moerore) и воскликнул: “исполнятся ли теперь наши желания? Да переменит всемогущий Бог волю патриарха! Пусть соберутся все епископы, старшие архимандриты и все бояре!” Всем епископам и боярам немедленно было приказано собраться в царские палаты. Итак, собираются все епископы, старшие архимандриты и бояре и, в присутствии царя, устрояют собор (Synodum) во внутренней палате (in aulae medio) дворца. Все члены собора единогласно (una voce) выражают свое сильное желание, чтобы константинопольский и вселенский патриарх [52] управлял русским патриаршеством в продолжение всей своей жизни.

Тогда царь, епископа и все прочие знатные члены собора послали к патриарху, с известием о своем решения, знаменитого благородного сановника Андрея Щелкалова (Andreот Tzalcanem), человека пожилых лет, одаренного большою мудростью, ученостью и добродетелью ²⁵⁶, а также — его родного брата Василия (Basilium) ²⁵⁷. Явившись в великому патриарху — мужу, чествуемому всегда и везде, — они, прежде всего, поклонились ему и взяли у него благословение. Затем, в следующих выражениях они объявили ему решение царя и всего собора: “благосклонно выслушай нас, святейший, благочестивый патриарх! Царь Феодор, правящий Россией, которая простирается от Востока и до Запада и — всею северною страною, — также: все русские епископы и бояре, умоляют тебя остаться нашим патриархом на всю свою жизнь. Если ты согласишься на это, то получишь от царя дорогие подарки, области, знаменитые города — большие и малые, месячное содержание и ежедневно (eingulis diebus) — тысячу новгородских денег (aspra Nogratia mille) ²⁵⁸. Равным образом и лицам твоей свиты будут даны особенные области, чтобы они пользовались подобающим им почетом; кроме того, они будут получать значительное содержание и все необходимое для жизни”. Сказавши это, они поклонились патриарху.

Патриарх отвечал им так: “приношу величайшую, какую только могу, благодарность великому царю Феодору и благочестивой царице Ирине (Ireni) за их милостивое ко мне расположение. Благодарю, также, и святейший собор, который, в видах возвеличения русского царства, по собственному желанию (votis suis) предлагает мне Московское патриаршество. Но я никаким образом не могу остаться здесь и принять это предложение. Ибо епископы, пресвитеры и все жители Константинополя пишут, теперь, ко мне, чтобы я вернулся к ним. Поэтому, я желаю поскорее проститься с царем, чтобы немедленно отправиться к своей церкви, которую я почитаю — как мать, меня носившую. Я [53] должен ехать туда, чтобы поддержать свою церковь — немощную и стареющуюся, чтобы сохранить многих знаменитых ее членов, которые, щедро получивши от церкви великие блага и милости, теперь почти совсем оставили ее, не почитают и не стараются доставить ей какое либо утешение. Но я, первый сын своей церкви, мститель и страж моих братий, желаю несть заботы о моей стареющейся матери — церкви, чтобы заслужить ее святое благословение и сделаться достойным наследия всех праведных, которое составляет предмета моего искреннего желания! Чтобы исполнить волю царя и удовлетворить желание всего знаменитого русского собора, я готов — по воде моей матери — церкви и по согласию всех моих братий, — поставить патриарха для всей России, по установленным законам и по чину (ех огdine)”.

Послы поклонились патриарху и вернулись в царские палаты, чтобы передать ответ патриарха царю и собору. Когда епископы и пресвитеры — младшие и старшие, выслушали послов, то чрезвычайно огорчились и сказали: “как мы исполним теперь свои намерения, не противясь воле всемогущего Бога и желанию патриарха?” — Тогда царь и собор снова посылают к патриарху двух достопочтенных и благочестивых епископов. Явившись к патриарху и почтительно облобызав его святую руку, епископы следующим образом приветствовали его от имени царя: “великий царь России и царица Ирина, епископы и прочие члены собора свидетельствуют твоей святости усерднейшее почтение. Будь уверен, владыка, что царь и все члены собора — младшие и старшие, поражены чрезвычайною скорбью оттого, что ты не желаешь остаться здесь, чтобы быть патриархом всей России и вселенским. Ты отказываешься — владеть большими богатствами, городами, областями — большими и малыми, и получать от царя месячное содержание и ежедневно — тысячу Новгородских денег. Равным образом, ты не желаешь, чтобы и лица твоей свиты получили соответственно своему положению, — города, дорогие подарки, имения и все необходимое в жизни. Но так как ты не можешь остаться здесь и быть [54] русским патриархом, то царь, царица и все епископы — младшие и старшие, просят тебя поставить великим Московским патриархом того, кого изберет царь и собор. Они просят тебя, также, чтобы ты потрудился теперь же пожаловать в митрополичью церковь (Metropolitanam Ecclesiam), для выбора и провозглашения патриарха, слава которого широко разойдется, потом, по всей земле!”

Знаменитый и великий константинопольский и вселенский патриарх следующим образом отвечал епископам, посланным от собора: “по соизволению всемогущего и все благословляющего Бога, которому, несомненно, принадлежит и это предприятие, — да исполнится воля великого царя могущественной России, Владимирского, Московского и всей северной страны и — воля почтеннейшей государыни Ирины (Ireneis), также — епископов и всего собора”.

После этого мы отправились в митрополию (Metropolim) ²⁵⁹, где нас встретили — царь, епископы, старшие архимандриты, бояре и другие сановники. В стройном порядке мы направились в церкви; впереди шли епископы в мантиях, потом — пресвитеры и диаконы в священных одеждах; помолившись, все вошли в церковь. Патриарх сел на амвоне (throno); епископы же отправились в алтарь (in sanctuario), где были приготовлены для них седалища; каждый занял назначенное ему место. Вместе с епископами сели — Монемвасийский митрополит Иерофей (Ierotheus) и я, смиренный Арсений, Элассонский епископ, родом из Эллады.

Здесь мы избрали, согласно обычаю, трех епископов, одного из которых царь должен был назначить патриархом; при этом, мы собственноручно писали имя епископа, какого кто желал. — Потом мы встали, вышли отсюда и присоединились в патриарху. Когда царь чрез послов пригласил нас в себе, мы вышли из церкви и отправились с патриархом в царские палаты. Царь встретил нас в дверях и, взявши у патриарха благословение, взошел на очень высокий трон (solium), а патриарх сел подле него; потом уселись все епископы, благородные бояре и другие [55] сановники, вошедшие сюда с нами. Тогда встал благочестивый патриарх, вместе с царем великой России Феодором и объявил (exhibuit) ему имена лиц, избираемых на патриаршество, чтобы он назначил одного из них. Царь, почтительно выслушавши имена избираемых, прежде всего обратился к великому и всемогущему Богу с такой молитвою: “благодарю тебя, Боже, и славлю твое великое имя, крепкое провидение и премудрейший промысл, — за то, что ты послал к нам благочестивого и великого Константинопольского и вселенского патриарха, который по своему соизволению дарует вашему царству патриарха”. Затем, обратясь к великому патриарху, царь благодарил его в таких выражениях: “приношу твоей святости великую благодарность, константинопольский патриарх, за то, что в наше царствование ты пожелал посетить Россию; теперь прошу тебя — возвести митрополита Иова (Iobum) в сан всероссийского патриарха”.

Патриарх благодарил царя так: “всемогущий Бог, по соизволению своего бесконечного промысла, правящего всем миром, да исполнит все твои желания и премудро да устроит все твои предприятия!”

Поклонившись царю, мы вышли из царских палат и вернулись домой. На пятый день после предыдущего собрания царь утвердил избрание Иова на Московское патриаршество.

В воскресенье ²⁶⁰ снова пришли к патриарху епископы и множество знатных придворных чинов (viri aulici). — Выйдя из дому, мы все — младшие и старшие, отправились в церковь. Здесь патриарх сел на высоком амвоне, имевшем 12 ступеней, изящно украшенных ²⁶¹. Он был поставлен посреди церкви, против алтаря. От верхушки амвона до св. алтаря была протянута бархатная материя (villosum sericum), вытканная золотом, а также — черным, красным, голубым и др. цветами ²⁶². На амвоне были устроены седалища (sedes) для патриарха и царя великой России Феодора ²⁶³; а седалища для епископов — простой формы (recto ordine), — были поставлены на ступенях амвона ²⁶⁴. На этом амвоне патриарх облачился в одежды [56] великой церкви (magnae Ecclesiae) ²⁶⁵ и надел, полученную им от царя, великолепную и дорогую митру (mitram); а мы отправились в алтарь, где и облачились в св. одежды и надели, пожалованные нам от царя, дорогие митра. Облачившись, мы заняли свои места в алтаре, а патриарх и царь сели посреди церкви. — Тогда были присланы к нам два протодиакона — Леонтий (Leontius), диакон великой церкви ²⁶⁶, а другой русской церкви. Они передали нам приказание патриарха и царя, чтобы два епископа вышли к своим седалищам в церкви; вслед за ними и мы отправились туда же и заняли свои места, каждый — соответственно своему сану. Тогда был положен вблизи царских дверей великолепный ковер с двуглавым орлом ²⁶⁷, подле которого стали вооруженные люди (armati viri) ²⁶⁸, усердно охраняя место (diligenter 'locum custodientes), пока не был введен старший русский епископ — Московский митрополит Иов, знаменитый и благочестивый муж, избранный собором на Московское патриаршество. И так, он явился, стал на ковер (seditque ²⁶⁹ (super pulvinar) и поклонился всему собранию. Ему была поднесена большая книга (ingens liber); громогласно, вслух пред патриархом и всеми епископами он прочел по этой книге божественный символ. Между тем, патриарх, царь и епископы сидели. — Тогда старший протопоп (Protopapas magnus) и протодьякон великой церкви подвели Иова к патриарху, который в продолжительной молитве призвал на него благодать св. Духа, возводящую его в сан патриарха великой России; потом, по обычаю (de more), Иов дал целование патриарху и всем епископам. Тогда он сел подле патриарха и сидел до малого входа (minor ingressus) (или — чтения евангелия ²⁷⁰; по окончании его все епископы, игумены и пресвитеры поклонились Иову.

Мы все вошли в алтарь, где начали петь св. песни и молитвы и многолетствовать великого патриарха и великого царя Владимирского, Московского и всей северной страны. В это время, в алтаре, пред престолом, было поставлено седалище. После молитв, певцы громко пропели “трисвятое” (trisagium) “to dhnamiV” ²⁷¹; пели же — великий [57] пасхальный доместик (magnas Domesticus Paschalis) ²⁷² и другие патриаршие певцы.

После “трисвитого” патриарх благословил собрание; Иов стал по правую руку патриарха, который громогласно провозгласил в следующих словах поставление благочестивого митрополита Иова в сан патриарха: “Свыше нисходящая благодать св. Духа возводит тебя с митрополичьей кафедры на высшую кафедру патриарха Владимирского, Московского, Всероссийского, всех Гиппербореев omnium Нуperboraeorum и всей северной страны. “Все епископы, просвитеры, игумены — младшие и старшие, возблагодарили Господа и громогласно пропели “Kluie Ebeirou” и “aJioV”. После рукоположения оба патриарха, все епископы, пресвитеры, архимандриты и игумены приступили к совершению божественной литургии ²⁷³; патриарх усердно молился Богу. После божественной литургии, все приобщились божественного Тела и Крови ²⁷⁴. Затем, мы разоблачились в алтаре. ІІатриархи, сойдя с амвона (ambonem), сняли драгоценные св. одежды, украшенные жемчугом, алмазами и др. драгоценными камнями и — сели в пожалованных им мантиях; мы присоединились к ним.

Тогда царь начал “жаловать” русского патриарха многими дарами (donis). Царь встал, вместе с ним встали — патриархи, епископы, архимандриты и игумены. Царь приказал новому патриарху снять мантию и собственноручно возложил на него великолепнейшую панагию (Encolpion) ²⁷⁵, на золотой цепочке (это — ящичек (thecam), с частицами св. мощей или животворящего креста, который носят на груди ²⁷⁶. Потом царь собственноручно пожаловал русскому патриарху великолепную и дорогую мантию из Венецианского бархата (ex villoso serico Venetiis), сверху донизу украшенную крупными алмазами и друг, драгоценными камнями. Затем, пожаловал ему подризник (lineas candidas), унизанный рубинами (rubies intextas) ²⁷⁷, крупным жемчугом и др. драгоценными камнями. Пожаловал также, белый клобук (Calimauchirum album) ²⁷⁸, украшенный отборными драгоценными камнями и жемчугом; на клобуке возвышался св. крест Спасителя нашего Господа Иисуса Христа. Клобук [58] был украшен многими рубинами, топазами, круглым жемчугом, крупными алмазами и др. драгоценными камнями, по средине его, ближе к верхушке, были изображены след. слова: “дар царя патриарху Иову”. Наконец, царь вручил патриарху превосходный и очень дорогой золотой посох (baculum), украшенный драгоценными камнями и крупным жемчугом и разделенный на 4 коленца (quatuor in nodos dietinctum) ²⁷⁹. После того, царь обратился к Иову с такими словами: “святейший и благочестивый патриарх, отец отцов, первоначальник (Primas) Русской церкви, патриарх Владимирский, Московский, всей северной страны, Астрахани, Казани, великого Новгорода, Рязани и всей Сибири! Я объявляю тебе первенство (primatum) над всеми русскими епископами и повелеваю, чтобы на будущее время ты облачался в дорогой саккос (saccum) (это — одежда патриархов, без рукавов (manicis carentem), сжимающая тело на подобие мешка (instar sacci)) ²⁸⁰, — митру и омофор (magnam cappam) ²⁸¹. Ты будешь провозглашен патриархом во всех царствах, странах и областях, и станешь отселе братом константинопольского и всех других патриархов!” Сказавши это, царь принял благословение от Московского и Владимирского патриарха, в это время певчие громогласно пели многолетие царю, великому патриарху конст-му и новому патриарху Московскому.

Наконец мы все — царь, патриархи, епископы, архимандриты, игумены и бояре, — оставили церковь и отправились к царскую палату, которая вся сияла золотом (auro strata) ²⁸², здесь мы сели за стол. Прежде всех сел царь, потом константинопольский и вселенский патриарх, новопоставленный патриарх Владимирский, Московский и всероссийский, все епископы, каждый — соответственно своему чину, наконец — все бояре, дворяне и знаменитые военачальники. С нами сели, также, дворяне Грузии (Nobiles iberiae), приехавшие оттуда послами, чтобы приветствовать Московского царя, поднести ему дань и присягнуть ему на вечное подданство, как своему законному царю и господину.

Итак, когда все эти лица — царь, епископы и вельможи [59] уселись, певчие начали петь, а патриарх конс-ский благословил собрание ²⁸³. — Могу ли я точно описать все находившиеся здесь драгоценные предметы и рассказать — сколько здесь присутствовало благородных сановников и сколько было на них дорогих уборов и золота!? Мы видели здесь серебряные бочонки (cados), с золотыми крышками (coronis), кубки (phialas) и другие части, наполненные отличнейшим Монемвасийским вином ²⁸⁴: кроме того, нам подавалась самая лучшая романея (Romania) ²⁸⁵ и превосходнейшее во всем свете Критское вино (Cretense), приготовленное из пчелиного винограда (apianis uvis) ²⁸⁶. Мы видели здесь множество золотых сосудов (amphoras) различных размеров; некоторые сосуды были очень велики: один из них не могли бы поднять и 12 человек. Одни сосуды изображали львов, другие — медведей, волков, быков, коней, зайцев, оленей. Мы видели еще: единорога с большим рогом, разных четвероногих, а также — цыплят, павлинов с золотыми крыльями, журавлей, аистов, уток, гусей, больших пеликанов, страусов — больших и малых, фазанов, голубей, куропаток, горлиц ²⁸⁷. Все это было расположено красиво, в стройном порядке и все было сделано из золота, или серебра. Здесь же находилось изображение охотника, приготовляющего сети; он был так искусно сделан, что казалось, будто они сейчас схватит свою добычу ²⁸⁸. Подобного рода чаш и сосудов было такое множество, что я не мог бы и пересчитать их. Вообще, стол так изобиловал золотом, что никто не мог бы пересчитать множества сосудов — больших и малых, сделанных из превосходнейшего, чистейшего золота.

Когда царь, патриарх (Patriarcha) ²⁸⁹ и все остальные встали из-за стола, на середину палаты выступил великий казначей (magnus Vestiarius) ²⁹⁰ царя Московского, всероссийского, Астраханского, Казанского, Новгородского, северных стран и обширнейшей Сибири. Его сопровождало множество слуг, несших дорогие подарки. Казначей объявил следующее великому патриарху констант-му и вселенскому:

“Великий патриарх конст-ский и вселенский, святых [60] святейший! Знаменитый Феодор, великий царь Владимирский, Московский и всей северной страны, жалует тебя подарками, чтобы ты воссылал о нем свои спасительные молитвы к Богу — Покровителю. Именно, царь жалует тебе: большой позолоченный кубок (maximum deauratum calicem) изящной работы, с прекрасною крыткою (coopertum) ²⁹¹, — венецианский бархат (villosum sericum Venetum) ²⁹², рытой бархат (pannum sericum ad instar contexti e villis caprinis) ²⁹³, другую — тонкую материю, сделанную на образец Дамасской (rasum more Damasceno confectum) ²⁹⁴, прекрасную обьяр Klabia ²⁹⁵, меха Сибирского соболя (muris Pontici ex Siberia) ²⁹⁶, наконец — множество больших Новгородских денег (Nogratia magna) ²⁹⁷, с изображением царя ²⁹⁸. Царь жалует тебя всем этим, чтобы ты воссылал к Богу молитвы о благополучии и здравии царя”.

Святейший патриарх, воздев к небу руки, помолился о благополучии царя, благословил его и сказал: “да поможет тебе великий и всемогущий Бог, раки молитв св. архангелов, апостолов, епископов, мучеников и прочих святых, вписанных в книгу живота; да споспешествуют они тебе всегда и да внимают всем твоим молениям, да продлят они жизнь твою на многие годы, что бы далеко разошлась слава о тебе и расширились пределы твоего царства. “И многие другие прекрасные слова, исполненные святости в мудрости”, говорил патриарх в продолжение целого часа времени.

Поклонившись царю, патриарх по его приглашению снова сел в столу. Тогда казначей обратился в великому епископу — благочестивому и мудрому митрополиту Ирофею (Hierotheum) с такими словами: “Монемвасийский митрополит, Феодор, великий царь Московский, Владимирский Новгородский и всероссийский, — жалует тебе многие дары, что бы ты в своих молитвах усердно просил Бога о покровительстве жизни. Вот что он жалует тебе: прекрасный серебряный позолоченный кубок, с красивою крышкою, бархат (villosum sericum) ²⁹⁹, тонкое сукно (pannum rasum). Венецианскую материю, сделанную на образец Дамасской [61] (venetum more Damasceno contectum) ³⁰⁰, рытой бархат (sericum adinstar contexti e uillis caprinis) ³⁰¹ и новгородские деньги (Nogratia), с изображением царя”. Выслушав это, митрополит благоговейно воздел руки к небу и, от души помолившись о благополучии царя, произнес, подобно патриарху, длинную речь; в заключение он поклонился царю.

В третий раз обратился казначей к самому ничтожному и презреннейшему грешнику — Элассонскому епископу Арсению и сказал ему следующее: “смиреннейший епископ Элассона, знаменитой и великой области близь Эллады, где украшение всех мудрецов и слава ораторов, у подошвы Олимпа — западного, а не Азиатского! ³⁰² Царь Феодор, великий император Владимирский, Московский и всероссийский, жалует тебя многими дарами, что бы ты воссылал о нем к Богу свои спасительные молитвы. Именно: прекрасный серебряный позолоченный кубок, с красивою крышкою, превосходнейший бархат, тонкое сукно, Венецианскую материю, сделанную на образец Дамасской — рытой бархат, меха Сибирского соболя и Новгородские деньги, с изображением царя”.

Смиренно воздев к небу свои руки, я от души помолился о благополучия царя — о том, что бы он наслаждался крепких здоровьем, дожил до правнуков и покорил себе многие народы. И многое другое говорил я, подобно патриарху. Между прочим, и пожелал, что бы Бог, все благословляющий исполнил его сердце радостью, именно, что бы даровал ему сына, который бы после многих лет занял его царский престол. Поклонившись, затем, великому царю, я воскликнул: “да здравствует царь! да здравствует на многая лета!”

Возвратившийся в это время патриарх Иов снова сел на своем месте (inde profcetus iterum proprio loco consedi); свита его стояла ³⁰³. После этого, мы все получили вышеупомянутые подарки, а царь собственноручно, “жаловал кубок” (pocula ministravit) всем епископам, пресвитерам и боярам. Выпивши этот кубок, мы поблагодарили царя за все его богатые подарки, которыми он так щедро [62] наделил нас. Мы все встал из-за стола, вместе с наш поднялся царь и, держа в руке скипетр, милостиво отпустил нас. Выйдя из царских палат, мы отправились домой, в сопровождении многих знатных лиц; наш путь освещался факелами и свечами.

На рассвете следующего дня, т. е. в понедельник, прибыл от царя казначей. С ним были принесены остававшиеся в царских палатах подарки, полученные нами вечером предыдущего воскресного дня, т. е. 26 января 7097 года от сотворения мира (а от Христа — 1589 года) ³⁰⁴, когда был рукоположен новый патриарх. — Казначей начал раздавать нам эти подарки; прежде всего, он вручил их патриарху, от которого взаимно получил подарок. Затем слуги принесли и другие дорогие подарка, именно: 4 человека принесли аналой (pulpitum), покрытий красным сукном (coccineum pannum), — четверо же других слуг принесли 3 сорта черного бархата, вытканного золотом; об этих сортах мы говорили уже прежде, когда перечисляли подарки, полученные накануне от царя. Эти новые дары были даны всем по порядку, как было назначено.

После того, как все были наделены подарками, казначей поклонился великому патриарху, который благословил его и всех, прибывших с ним; получив благословение, казначей отправился к царю, что бы передать ему приветствие патриарха.

Во вторник ³⁰⁵, также — рано по утру, пришли к великому патриарху три епископа и, поздоровавшись с ним, передали ему от имени нового патриарха — следующее: “святейший владыка конст-ий! Московский патриарх усердно просит тебя — посетить его патриарший дом, что бы откушал там вместе с ним хлеба — соли ³⁰⁶ и благословить его”. Патриарх тотчас согласился и сказал: “да исполнится воля брата моего — патриарха Иова”. Тогда мы все поднялись и отправились к Иову, вместе со своим патриархом, епископами и разными лицами из свиты царя и Московского патриарха. Когда мы подошли к патриаршему дому, на встречу нам вышли все епископы и церковнослужители, со свечами [63] и кадильницами в руках; все они пели многолетие великому конст-му и вселенскому патриарху, пока мы всходили на лестницу палат п. Иова. Там встретил нас новый патриарх Владимирский, Московский и всероссийский; патриархи взаимно благословили друг друга. Мы уселись в прекрасной небольшой палате (domum paullum); патриархи завело между собою различные, весьма поучительные речи, полные высокой мудрости. Когда мы сидели здесь, прибыл от царя знаменитый и почтенный боярин. Выступив на середину палаты, он обратился к патриархам с такими словами: “святейшие и благочестивые патриархи, митрополиты и епископы! Православный Феодор, великий царь Владимирский Московский и всероссийский, просит вас пожаловать в царские палаты, что бы посоветоваться и рассудить с вами о некоторых делах”. Мы поднялись и единогласно воскликнули: “приказание царя немедленно исполним!” Идя в стройном порядке, мы пришли в обширные и прекрасные царские палаты. Царь немедленно поднялся с трона, чтобы встретить патриарха и приветствовал его так: “кстати (oppohtune) ты пришел, владыка мой, великий патриарх, вместе с новым братом твоим п. Иовом и остальными епископами. О, если бы Бог внял молитвам вашим! А я прошу и умоляю тебя: помолись о моем благополучии и дай мне твое благословение, которое навеки осталось бы со мною!” Патриарх, воздев руки в небу и помолившись о благополучии царя, благословил знаменитого Феодора, великого царя Московского, всей северной страны и великой России и обратился к нему с такими словами: “Бог Отец, Сын и св. Дух — святейшая, равночетная и неслиянная Троица, — да сохранит тебя всегда невредимым, да подаст тебе крепкое здоровье, да распространит пределы твоего царства и подчинит тебе всех твоих врагов!”

После этой речи все уселись, сначала — царь, потом — патриархи, епископы, архимандриты и бояре. Здесь присутствовал, между прочим, царицын боярин, который обратился к вселенскому патриарху с такой речью: великий патриарх всего востока и запада, конст-ий и вслеоенский! Ирина [64] царица Востока и Запада, Владимирская, Московская, всероссийская, царица Астрахани, Казани, великого Новгорода, северных земель и Сибири, — просит тебя посетить ее с епископами и благословить ее”. Сказавши это, он поклонился патриарху и — с наклоненной головою стал по средине палаты, ожидая патриаршего ответа. Немедленно поднялся великий патриарх, а вместе с ним — Феодор, царь великой России, патриарх Московский, прочие епископы, архимандриты и бояре; п. Иеремия сказал: “приказание царицы мы исполним с радостью”; тогда мы вышли отсюда, вместе с царем и патриархами.

Впереди шел царь, потом — патриархи и остальные епископы почину, — архимандриты, бояре и свита из знатных дворян. Мы направились в другую палату и все — младшие и старшие, — остановились при входе в нее ³⁰⁷. Здесь присутствовало множество женщин — прислужниц (famulantes) царицы Владимирской, Московской и всероссийской ³⁰⁸. Все они с ног до головы были одеты в белые одежды, не уступавшие своею белизною снегу, или хлопчатой бумаге, ни — даже — лучам самого солнца; при этом, они не имели никаких, даже самых мелких украшений из золота, или красного цвета ³⁰⁹. — В этой комнате я видел прекрасные изображения (simulacra), украшенные блестящими драгоценными камнями и утвержденные на дорогих подставках (pretiosisque stylobatis superposita) ³¹⁰. Немного спустя открылась перед нами золотая дверь (anrea janua) ^31l и царю было доложено следующее: “Ирина, царица Востока и Запада Владимирская, Московская и всероссийская, — просит вас пожаловать во внутреннюю палату, где она находится, ожидая вашего прихода”. — Первым вошел туда царь, за ним — патриархи и епископы, наконец верховный знаменитый боярин (Baro) советник (legatus) царя и брат (Maimun) царицы ³¹²; за ним была заперта эта прекрасная дверь и — всем остальным был закрыт туда доступ. — В этой палате мы увидели прекраснейшую, богобоязненную и благочестивую царицу Ирину. Увидевши нас, она встала и сошла [65] с своего царского места. Тогда патриарх обратился в ней с такими словами:

“Радуйся, государыня Ирина, благочестивейшая, великая и угодная Богу царица! Здравствуй глава (Princeps) всех прочих цариц, госпожа госпож, великая между Россиянками (grande Russorum), украшение северных земель и утверждение православной веры нашей!” Подняв правую свою руку и помолившись о благополучии царицы, патриарх благословил ее.

После п. Иеремии обратился к царице с своими пожеланиями русский патриарх, а за ним и остальные епископы. Каждый из нас почтительно подходил, по очереди, к прекраснейшей царице, обращаясь к ней приблизительно в таких выражениях: “радуйся, государыня Ирина, благочестивая и угодная Богу царица! Бог, всеблагословляющий и о всем промышляющий, да подаст тебе крепкое здоровье и все радости земные, да исполнит все твои желания, особенно же — да дарует тебе наследника!” После того, благочестивая знаменитая и угодная Богу царица Ирина обратилась с сильною речью к п. Иерении. Она благодарила его в такой прекрасной и стройной речи, что мы истинно удивлялись ее приятности, блеску и изяществу. Она сказала след.:

“Усердно благодарю тебя, великий и святейший конст-ий и вселенский патриарх, глава всех патриархов, — за то, что ты издалека пришел к нам, вместе с чадами твоей святости, и дозволил нам насладиться зрением твоей благочестивой и везде прославляемой душе. Мы обязаны тебе многим: мы приносим большую благодарность твоей святости, святейший и вселенский владыка, за то, что ты, не смотря на многие препятствия, благоволил взглянуть на наше царство. Благодарение и слава великому и всемогущему Богу, творцу мира и пресв. госпоже Богородице, также — архангелам к собору всех святых, по милости именно которых мы получили на этих днях от тебя беспредельную радость, выше и достохвальнее которой ты ничего не мог бы нам доставить. Твое пришествие доставило нашей церкви великое украшение, именно — ты возвел митрополичье достоинство русской [66] церкви на степень патриаршества. Вследствие этого, изумительно увеличился блеск нашего царства, так что теперь слава его превышает все прочие царства. Блаженнейшие наши прародители — цари весьма желали иметь это украшение церкви; но они не удостоились видеть исполнение своего желания и получить это благочестивое украшение. Всемогущий Бог привел теперь тебя в нам, после многих трудов и беспокойств, что бы ты приобрел у нас особенную славу, честь и благодарность!” Так окончила свою речь царица и, по обычаю, поклонилась патриарху. Царь, между тем, стоял по правую сторону благочестивой Ирины, царицы Владимирской, Московской и всероссийской, а по левую ее сторону стоял знаменитый сановник, старший боярин (Baronum) и первый советник великого русского царя, брат царицы Ирины, наместник области, которая лежит на реке Казанке (ad Gasanum fluvium), впадающей в великую Волгу (Uolgam); он стоял с наклоненной головою — почтительно, скромно и весьма благоговейно.

В этой палате мы снова увидели благородных боярских жен (Ducum uxores) ³¹³; все они, с ног до головы одетые в белые одежды, стояли благоговейно, почтительно и в стройном порядке, скрестив, по обычаю, руки на груди, все они были прекраснейшей наружности (Visuque pulcherrimae) ³¹⁴. Царица Ирина подозвала старшую из них, державшую в руках драгоценное блюдо (patinam), покрытое полотенцем (linteolo) и наполненное таким множеством жемчуга, золота и прекраснейших агатов, обделанных в золото, что однех жемчужин было почти 6000, а остальных камней невозможно и пересчитать. Царица собственноручно передала это блюдо патриарху. Взявши этот драгоценный подарок, патриарх благословил царицу и помолился о ее благополучии, долголетии и о том, что бы великий и всемогущий Бог никогда не оставлял ее без своего покровительства.

Мы, истинно, удивлялись красоте царицыного наряда. Мысль человеческая не в силах представить тех драгоценных уборов, которыми была украшена голова ей. Мы [67] видели на ней прекрасный венец, искусно унизанный крупным жемчугом и друг. драгоценными камнями и разделенный на 12 как бы башенок (in duodecim veluti turres divisam) ³¹⁵, во образ и подобие 12 апостолов, благовестивших Христа во всех странах и обративших к нему (sic) народы. Венец был унизан рубинами, алмазами, топазами, круглым жемчугом и другими драгоценными камнями, а по средине — превосходными аметистами и сапфирами. С венца спускались длинные ленты (prolixi gyri) — три с правой стороны и три — с левой ³¹⁶; ценности их никто, конечно, не мог бы определить, потому что все они были унизаны множеством драгоценных камней. Все были объяты “тихим испугом!” (blandue horror) при виде различных украшений и множества смарагдов бледноватого цвета; последние были так велики, круглы и блестящи, что вес и цену даже одного из них очень трудно определить.

На царице была длинная одежда, спускавшаяся до земли ³¹⁷, с удивительным искусством сшитая из бархата, со множеством прекрасных узоров (klabia) ³¹⁸ красиво унизанных драгоценным жемчугом, а по средине — топазами и ярко-красными рубинами. Поверх платья была надета logura ³¹⁹, которая казалась очень простою, — однако была весьма ценна, вследствие своей превосходной и тонкой работы. Никто, конечно, не мог бы описать разнообразного шитья (variam structoram) и тонкой работы этого наряда, а тем более расположенных на нем блестящих рубинов, круглых жемчужин, сапфиров, алмазов и друг, драгоценных камней. Да! Если бы я имел 10 голов и столько же языков, то и тогда не мог бы описать широких рукавов (latas manicas) царицыной одежды ³²⁰, искусно украшенных круглым жемчугом и др. драгоценными камнями. Кто может описать ее прекрасное ожерелье (torquem) ³²¹, или прекрасную диадему (diadema) ³²², унизанную множеством больших, круглых и блестящих смарагдов бледноватого цвета. Все это мы видели собственными глазами и — думаем, что если бы взять самую небольшую часть этих сокровищ, то она могла бы собою украсить десяток царей! [68]

Если мы рассмотрим сводчатую палату (aulae concamera tionem), в которой находились, то увидим, что другой — подобной ей по красоте, — нет в целом свете. Она устроена сферообразно (sphaerica), покрыта чистейшим золотом ³²³, украшена изображениями ³²⁴ и, по искусному своему расположению, удивительным образом отражает произносимые в ней звуки. На стенах ее изображены арабески (kladia ³²⁵, деревья, черные и красные виноградным кисти (uvas astaphides, uvas Rhodiasque) ³²⁶, а также — разные птицы. Посреди свода находился прекрасно — изваянный лев (leo expressus), держащий в зубах змею, с средины которой спускалось множество прекрасных подсвечников (candelavra), украшенных драгоценными камнями и жемчугом и — искусно сплетенных на подобие корзин (canistris adfabre contextis) ³²⁷.

Я не могу в совершенстве описать эту круглую палату (domus circuitum) и подробно рассказать о ней, ибо меня страшит обилие описываемого. Но сильное желание понуждает меня к описанию ее, хотя никакой ум не в силах вполне достигнуть этого. Со всех сторон палаты смотрели на нас бесчисленные изображения мозаической работы (opere musivo), представлявшие различные события и лики — св. Девы Богородицы, Владычицы мира, держащей на руках нашего искупителя, — лики св. ангелов, иерархов, мучеников ³²⁸; все эти изображения — прекрасной работы, — были украшены алмазами, крупным жемчугом и др. драгоценными камнями. Кроме того, все лики святых имели прекрасные венцы и были обложены дорогими окладами (substratlbque aulacis).

Я не могу перечислить всех жемчужин, рубинов, сапфиров, топазов и др. блестящих драгоценных камней, которыми были покрыты иконы. Лучше кончу свою речь об этом, потому что не могу в совершенстве описать бесчисленное множество находившихся здесь предметов.

Между тем, царь Владимирский, Московский и всероссийский попросил патриарха благословить присутствовавших здесь знатных боярынь. И так, все они подходили к патриарху, почтительно целовали его руку и — каждая подносила ему [69] прекрасный платок (mappam) ³²⁹. Поцеловав руку патриарха с благоговением и уважением, они скромно возвращались на свои места. — После этого, на середину палаты выступил боярин, почтенный летами, мудростью и образованием и — с низким поклоном обратился к патриарху с....... речью........

(Далее следуют речи этого “почтенного боярина”, обращенные к п. Иеремии, м. Иерофею и а. Арсению и, затем, ответы последних. Мы опускаем все эти речи и ответы, потому что они почти буквальные повторения тех речей и ответов, которые были говорены на царском обеде, в день поставления п. Иова (см. выше). Только ответ п. Иеремии не есть повторение; но мы и его опустили, потому что он не представляет большого интереса. Заметим еще, что упоминаемые в речах боярина подарки, пожалованные гостям царицею — совершенно те же, какие получили они от царя, на вышеупомянутом обеде. — Приведя свой ответ боярину Арсений снова переходит к описанию той палаты, где они находились).

Пол палаты был покрыт прекрасными персидскими коврами (Persicis aulacis) ³³⁰, вытканными шелком и золотом. На коврах мы видели изображения фригийской работы (opere phrygio) ³³¹, представлявшие различных зверей, именно — львов, оленей, волков, диких коз, также — изображения охотников, преследующих зверей и вооруженных луками, стрелами и длинными копьями. Мы видели здесь, также, множество птиц — больших и малых: журавлей, лебедей, гусей утокь, фазанов, куропаток и разных маленьких птичек, славящихся своим приятным пением; наконец, здесь было изображение охотника, приготовившего сети для ловли этих птичек. — Отойдя на свое прежнее место, я сел вместе с остальными епископами.

После этого, благочестивая и угодная Богу царица Ирина очень скромно излила перед нами из глубины своего сердца скорбные речи, обратившись к патриарху и всем прочим епископам. Она сказала: “владыка мой святой, великий патриарх, отец отцов и прочие мои владыки — знаменитые [70] епископы, избранные служители и правители высочайшего и всемогущего Бога, заслужившие у него и пресв. Девы Марии и у всех св. угодников Божиих — великую славу и честь, удостоившиеся божественной благодати и воссылающие своя молитвы к Богу! От всей души и с внутренним стенанием сердца прошу и умоляю вас: усердно молите Бога за царя и за меня — царицу, меньшую из всех ваших дщерей, чтобы Бог, благосклонно приняв ваши молитвы, даровал нам сына — наследника нашему царству Владимирскому, Московскому и всероссийскому. Ибо отсутствие наследника до глубины души огорчает — как царя, так в меня, наших родных, бояр, придворных чинов, князей (Cneses) и воевод Voivodes) всего царства”. — Растроганные этими словами, мы все заплакали от горести и единогласно воскликнули: “великий и всемогущий Бог, пречистая Матерь его и все святые, вместе с предтечею, призрят на твои слезы и на наши мольбы и стенания о тебе! Высочайший и премилосердый Бог, творец мира, призирающий на все своими очами, щедро наделит ваше царство всеми благами земли и подаст тебе то, что выше всех этих благ — сына, наследника вашему царству!”

После этого, царь, патриархи и все епископы оставили царицыну палату; сам великий царь проводил нас до дверей палаты, где и отпустил. Поклонившись великому царю, мы отправились в патриаршие палаты, где сели за трапезу, приготовленную новым патриархом. Великий п. Иеремия благословил трапезу и мы все — епископы, архимандриты в бояре, — были отлично угощены.

Во время обеда слуги новопоставленного Московского патриарха Иова принесли на середину палаты прекрасные подарки, назначенные великому патриарху и другим почетным гостям. Между тем, как слуги подносили нам эти подарки, патриарший чиновник (coriphaeum) обращался с речами к каждому из нас. Прежде всего, он обратился к патриарху.........

Опускаем следующие затем речи “патриаршего чиновника” к Иеремии, Иерофею и Арсению и ответы последних, [71] так как они не представляют особенного интереса. Заметим только следующее. “Чиновник” перечисляет в своих речах подарки, предложенные гостям п. Иовом. Большинство этих подарков — те же, какие получили эти лица от царя и царицы. Но есть и новые, именно — каждое из этих 3 лиц получило от п. Иова по иконе Богоматери, а п. Иеремия, сверх того, еще — “панагию (encolpion), украшенную дорогим жемчугом и 4 рубинами, а посредине — яшмою (jaspide), на которой изображен лик Христа....,” ³³². — Приведя свой ответ п. Иову Арсений продолжает:)

После этого, взявши в руки чашу с вином, Иов подал ее патриарху и нам — епископам, сопровождая это равными пожеланиями. После нас пили из этой чаши архимандриты, игумены и все знатные лица — младшие и старшие. Обед кончился собранием остатков его (collectisque reliquiis mensae) ³³³. Вставши из-за стола и возблагодаривши Бога — промыслителя за все, совершенное Им по действию своей благодати, мы помолились о благополучии царя и царицы и вышли, наконец, из патриаршего дома. Простившись с нами, п. Иов отпустил и остальных епископов, архимандритов, игуменов пресвитеров и бояр; все разошлись по своим домам.

На другой день, в 3 часу, явился казначей, с бумагами к патриарху; вместе с ним прибыли царицыны слуги, с подарками ее. Принявши благословение от патриарха, казначей поднес ему и всем нам подарки от царицы Владимирской, Московской и всероссийской. Затем, снова получивши от патриарха благословение и принявши наши поклоны, казначей отправился к Ирине, царице Востока и Запада, Владимирской, Московской и всероссийской. Почти в тоже время прибыли посланные от п. Иова, неся его дорогие подарки. Начальник (dux) их держал в руке бумагу (chartam), по которой и распределил между нами эти подарки. Получив благословение от патриарха, начальник вручил ему дары Московского и Владимирского п. Иова, а потом и всем нам, но очереди. Наконец, снова принявши от патриарха благословение, а от нас всех — поклоны, он отправился к [72] святейшему и великому патриарху Московскому и всероссийскому.

Между тем, снова были принесены от царя кушанья (epulae), которыми мы все угощались до вечера (genio indulsimus ad vesperam).

В Сырное воскресенье (Dominica tyrophagi), в сумерки, прибыл к патриарху знатный боярин, великий советник (legatus) ³³⁴ царя и Казанский наместник (Princeps Chasani) брат царицы Ирины, по имени Борис Baro ³³⁵. С ним прибыли бояре и два двоюродных брата царя по матери (consobrini) ³³⁶. Патриарх благословил их и сказал Борису: “пришло время — вернуться мне в Константинополь”. Борис отвечал: “немедленно доложу об этом царю, чтобы с его согласия ты мог предпринять счастливый путь”. Снова получив благословение от патриарха, Борис отправился в царские палаты, что бы передать царю просьбу патриарха. Царь немедленно послал к Иеремии знатного сановника Андрея (Angream) ³³⁷, со следующим ответом: “великий константинопольский патриарх! Царь и царица умоляют тебя остаться у нас до светлой пасхи, после которой ты беспрепятственно отправишься домой.

По прошествии назначенного времени (absoluto jam statato tempore) ³³⁸, царь прислал к великому конст-му и вселенскому патриарху знаменитых бояр, которые объявили патриарху следующее: “Великий (Bielkiae) (BelikhV) ³³⁹ царь назначает прием твоей святости, что бы ты, простившись с ним, мог отправиться в Константинополь”. Патриарх отвечал: “приказание царя Феодора исполним с радостью”. Тогда мы все, вместе с патриархом, отправились в царскую палату, у дверей которой встретил нас сам великий царь, с свитою бояр, одетых в бархатным одежды с золотом; все они с нетерпением ожидали великого п. Иеремию. Помолившись о благополучии Феодора, царя великой России, патриарх благословил его; царь, взявши патриарха за руку, взошел вместе с ним на прекрасный свой трон (solium). Патриарх сел по правую руку от царя; все остальные почтительно стояли. Тогда принесены были на середину палаты прекрасные и дорогие подарки. Прежде всего, была [73] принесена на блюде (disco) митра (mitra), которую царь передал великому епископу, патриарху конст-му, обратившись к нему с такими словами: “возьми, святейший патриарх, эту митру, которую я тебе жалую, что бы память обо мне и о моих блаженных родителях вечно сохранялась в твоей патриархии!” — Митра была украшена жемчугом и др. драгоценными камнями, а также св. изображениями: но средине — ликом Христа, Владыки мира и ликом великого Иоанна Крестителя; выше же, около верхушки, было изображено Успение пресв. Богородицы; далее — лики ангелов, епископов, мучеников и других святых мужей и жен. Все это было изображено с таким большим искусством, выше которого трудно что либо представить. Между прочим, на митре были изображены лики — св. Феодора, великого стратилата и св. девы мученицы Ирины, — имена которых носили царь и царица. На митре находилось, также, несколько приличных случаю русских надписей, вырезанных с больших искусством. — Принявши от царя эту драгоценную митру и, помолившись о благополучии его, патриарх почтительно благословил царя и сказал: “покровительство великого в всемогущего Бога да пребывает с тобою во веки!” Взявши с блюда митру, патриарх передал ее нам. В это время царь сидел на троне...

(Далее снова следуют речи казначея к почетным гостям, представляющие буквальное повторение речей, произнесенных на царском обеде и на приеме у царицы. Во всех этих речах казначей перечисляет подарки, жалуемые гостям от имени царя. Это — такие же подарки, какие получили они и в первый раз от царя, а потом и от царицы. После речи царского казначея к патриарху — “принесены были на середину палаты прекрасные и дорогие подарки от царицы” и “другой казначей” (alter vestiarius), т. е. царицын, обратился от ее имени к патриарху с своей речью. К Иерофею и Арсению царицын казначей не обращался с речами. — После своего ответа царю, Арсений продолжает:)

Затем, казначей обратился с такими словами к лицам патриаршей свиты: “здравствуйте и радуйтесь: царь и вам [74] пожаловал богатую милостыню (eleemosynam)”. Тогда все они поклонились Феодору, могущественному и мужественному государю.

Потом, я снова поклонился великому православному царю и обратился к нему со след. краткой речью: “могущественный и благочестивый Феодор, царь Востока и Запада, Владимирский, Московский и всероссийский, — царь, знаменитый по Божественной благодати своей святостью! Я, смиренный Арсений, меньший и последний из всех епископов, всегда удивлялся твоему высокому человеколюбию, которое ты расточал всем — как своим, так и чужестранцам. Собственными глазами видя каждый день твою благосклонность и милосердие, я ради их оставляю близких мне соотечественников и свою кафедру (mea provincia). Дни и ночи я умоляю Бога, что бы в добром здоровье дожил до правнуков, покорил бы многие народы и что бы исполнились все те прекрасные намерения, которыми полна душа твоя, что бы, наконец, все дни твоей жизни были счастливыми и радостными”. Сказавши это, я почтительно поклонился царю Феодору, свету христиан. Царь весело в милостиво отвечал мне: “твердо надейся, что я никогда не оставлю тебя без помощи. Многие города, с их областями, я поручу тебе и ты будешь управлять всеми ими, как епископ”. Выслушавши этот милостивый ответ, я снова — низко и почтительно поклонился царю и помолился о том, что бы великий и всемогущий Бог всегда помогал царю своим советом.

После этого, великий патриарх снова держал к великому Русскому царю Феодору благодарственные речи и снова благословил его. Наконец, после того, как мы в последний раз поклонились царю и удостоились от него получить поклоны, он отпустил нас и проводил отъезжающего патриарха нового Рима до золотых дверей палаты. Царь и патриарх простились здесь друг с другом; мы вышли отсюда со многими благородными боярами и вернулись домой.

Текст воспроизведен по изданию: Арсений архиепископ Элассонский и его “Описание путешествия в Московию”. (1588-89 гг.) // Историческая библиотека, № 9. 1879
© текст - Оглоблин Н. 1879
© сетевая версия - Трофимов С. 2009
© OCR - Трофимов С. 2009
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Историческая библиотека. 1879

Комментарии

217. Это латинское заглавие сочинения Арсения принадлежит итальянским издателям “Descriptio” и есть буквальный перевод следующего греческого заглавия, находящегося на Туринском манускрипте: “Kopoi kai diatribh tou tapeinou arciepiskopou Arrenlou, grajei kai thn probibarhn tou Patriarcou MoskobiaV” (Adelung, I, 382 SaJa, 206).

218. 1588 года.

219. Во Львове, как мы знаем, Арсений был учителем братовой школы, с июня 1586 г. по май 1588 г.

220. Польским канцлером в то время был Ян Замойский, которого, очевидно, в разумеет здесь Арсений.

221. Буквально: “вставши с постели” — “surgens е lecto”.

222. Эти слова показывают, что в это время Арсений уже собирался оставить Львов.

223. П. Иеремия был сослан на о. Родос в 1584 году, по лживому доносу одного вероотступника — грека (“Состоян. Конст. Церк...” (“Xp. Чт.”, 1861, ч. II), с. 88-89; Adelung, I, прим. 413).

224. Литовским канцлером в это время был Евстафий Волович.

225. Не есть ли “Pocarpem” исковерканное “Подскарбий”? Хотя известно, что “канцлер” и “подскарбий” различались.

226. Смоленскими воеводами в это время были: кн. М. Колперев-Ростовский и кн. Ф. Шестунов (“Снош. Росс. с Вост.”. I, 189).

227. Это был епископ Сильвестр (“Снош. Росс. с Вост.”, 1, 191).

228. Известно, что иноземные гости содержались на счет царской казны. И в данном случае мы видим, что царь приказал смоленским воеводам давать гостям “корм” (“Снош. Росс. с Вост.”, І, 191). Если же и еп. Сильвестр посылал гостям “корм”, то это не было “месячное содержание”, как называет его Арсений, а “ночетный корм”, т. е. подарок. Епископ мог послать этот подарок и по своему усердию; но мы имеем известие, что именно царь приказал епископу — “и от себя послать также почетный корм к патриарху и к митрополиту и к архиепископу” (ibid).

229. Это был присланный царем “почетный пристав” Семен Пушечников, со свитою (“Снош. Росс. с Вост.”, I, 190).

230. Это было 13 июля (ibid., 192).

231. Это выражение не должно казаться нам преувеличением: в Москве находилось в то время множество храмов и немало каменных палат (начало строения которых относится еще ко временам Ивана III), а также — множество больших и красивых деревянных хором. Нужно иметь в виду оригинальную красоту тогдашних русских построек: за эту красоту Московския здания действительно могли быть названы “великолепными”.

232. У самой столицы патриарха встретил второй “почетный пристав” гр. Нащекин, со свитою (“Снош. Росс. с Вост.”, I, 192).

233. Действительно, патриарху и лицам его свиты выдавалось в Москве очень щедрое содержание. См. Карамзин, 198 примечание к X тому.

234. Под “золотыми одеждами” (aures strangulis) Арсений, вероятно, разумеет здесь парчу, которая всегда входила в древне-русский праздничный наряд. Так именно и перевел это место г. Полуденский, пользуясь французским переводом кн. А. Голицына. Он говорит, что эти вельможи явились “в парчевых одеждах”. (“Библ. Зап.”, 1858, № 3, с. 78),

235. Аделунг говорит (I, прим. 420), что город Монемвасия “называется по русски Marmasea”. Мы не знаем, откуда Аделунг взял это название, так как во всех русских современных актах Иерофей называется митрополитом “Монемвасийским”.

236. Если Арсений называет себя здесь, как и в других местах “Descriptio” — епископом, то это не значит, что он, действительно, в то время, был только епископом, а не архиепископом. Мы увидим в других местах “D — о”, что Арсений называет “епископом” — и митрополита Иерофея, и патриархов — Иерехию и Иова. Очевидно, что слово “епископ” Арсений употребляет, иногда, не как название первой архиерейской степени, но — в общем смысле, как название всякой вообще архиерейской степени, подобно тому, как у нас безразлично называется “архиереем” — и епископ и архиепископ.

237. Этот поезд был на конях (как увидим ниже). Арсений говорить, что они, не слезая с коней, подъехали к лестнице. Но — 1) непосредственно к самой лестнице они не могли подъехать, так как перед нею находилось еще крыльцо, отделившееся от лестницы значительным крытым переходом. 2) И к крыльцу они не могли подъехать на конях; тогдашний придворный этикет не допускал этого. Гости, приезжавшие ко двору должны были, по словам г. Забелина, сойти с коней, или выйти из экипажа — “в расстоянии нескольких саженей от крыльца... и очень редко у обширного помоста или рундука, устроенного перед лестницей” (“Домаш. быт русс. царей”, 1, 219). Последний — редкий случай повторился и при приеме п. Иеремии: по словам “Стат. списка” патриарх “слез на рундук, а митрополит и архиепископ... не доезжая”. (“Снош. Рос. с Вост.”, I, 193).

238. Это была “верная встреча” патриарху. Число встречь говорит г. Забелин было неодинаково: 2 — 3 встречи; при двух встречах — первая, или “меньшая” происходила на крыльце, а вторая, или “большая” — в сенях (Забелин, 1,237). П. Иеремии было сделано, как видно из “Стат. Списка”, только 2 встречи. С первой из них — “меньшей”, — и говорит здесь Арсений. Она происходила, по его словам, на крыльце или рундуке (что подтверждает и вышеприведенное свидетельство г. Забелина). По “Стат. Списку” эту встречу делали — думный кворянин Татищев и дворцовый дьяк Тиунов (“Снош. Рос. с Вост.” 1, 198).

239. Это была 2-ая встреча — “большая в сенях” (Забелин, 1 стр. 237) По “Стат. Списку” она происходила в проходной палате у у средней лестницы (“Снош. Рос. с Вост.”, 1, 193). эту встречу делали — окольничий кн П. Лабанов-Ростовский и разрядной дьяк Сапук Иванов (ibid.).

240. Этот прием (21 июля) происходил, по “Стат. Списку”, в “подписной золотой палате” (Карамзин, 208 примеч. к Х тому), т. е. — в Грановитый палате, которая со времен Федора Ивановича стала называться “Подписною”, потому что при нем она была украшена “Стенным письмом” (Забелин, 1, 127).

241. Приемные царские палаты, действительно, сверкали золотом, потому что стены их в парадных случаях покрывались “золотыми материями” (Забелин, 1,120), а все “рези” т. е. стенные украшения “густо покрывались сусальным золотом” (ibid., 110).

242. Свидетельство Арсения обе иконе Богоматери, помещенной внутри трона, над царским креслом, — подтверждается свидетельствами и других иностранцев, напр. — Паэрле (Забелин, 1,146) Мейерберга (“Б. Мейер. путеш. его по Рос.”, Аделунга 36 — 37 и другие.

243. Диадимою украшалась не голова царя, а плечи его “Диадима” иначе называлась “бармамн” (Забел., 1,314).

244. Г. Забелин говорит, что на приемах царь надевал “царский венец” — “корону”, по Арсению (ibid.).

245. Забелин говорит: “в больших приемных палатах... стояли... царские места, или троны, богато украшенные золотом... золотыми тканями” (1,145). Паэрле говорит, что Лжедимитрий 1 “сидел на высоких креслах из чистого серебра с позолотою” (ibid., 146). Мейерберг называет царский трон — “серебренным, богато вызолоченным” (“Б. Мейерб. и путеш. его по Рос.”, Аделунга, 36). След., Арсений мог назвать трон золотым по одному внешнему его виду.

246. Они сидели на лавках, которые по славам г. Забелина — “с самого древнего времени и до начала ХVIII века “были весьма обыкновенной и совершенно необходимою мебелью в царских хоромах” (1,113).

247. Скипетр, действительно, употреблялся в то время царями на торжественных церемониях. Царь держал его, обыкновенно, в правой руке, как говорит и Арсений. Также верно свидетельство его и о том, что скипетр украшался драгоценными камнями (Забелин, 1,314).

248. Об этом, вероятно, “золотом шаре” упоминает и Мейерберг, прибавляя, что он был помещен на “серебренной пирамиде” (“Б. Мейер. и пут. его по Р.” Аделунга 37). — Шар, о котором говорит Арсений, — Аделунг называет “Планетариумом” (Planetarium) (1, прим. 425). Мы не встретили у г. Забелина указании на существование при Московском дворе подобных предметов, но нашли немало свидетельств о том, что в это время употреблялись там “часы с планидами”, т. е. с изображением планет (Забелин, 1,173 — 175), часы “с знамены небесными” (ibid., 174). Такие то часы с планидами и разумеет, вероятно, здесь Арсений, когда говорит о “шаре, на котором был изображен круг (ambitus) всей вселенной”.

249. Нельзя верить Арсению, что на приеме все светские особы стояли: известно, что высшие чины — бояре и окольничие пользовались правом сидеть в присутствии царя (см, напр., Забелин, 1,232).

250. Мы не можем определенно сказать — какой период времени разумеет Арсений под выражением: “дни, недели”. Первая аудиенция у царя была 21 июля 1588 г., а поставление Иова — 26 января 1589 г. В этот то период времени и происходили описываемые далее Арсением переговоры с Иеремиею об учреждении патриаршества. “Стат. Список” также неопределенно говорить о времени этих переговоров.

251. Под этими “знатными царскими сановниками” Арсений, вероятно, разумеет “почетных приставов”, живших, по обычаю вместе с гостями.

252. Употребленное в латинском переводе слово “Barones” заставляет думать, что в греческом оригинале здесь стояло русское слово “боярин”, которое итальянские издатели и передали, по созвучию, словом “Barones”.

253. В латинском тексте это слово вставлено, не переведенным из других титулов этого “Maimwna” и из русских сведетельств — видно, что здесь разумеется Борис Годунов. Тоже следует заключить и из следующего словопроизводства “Maimon”, какое делает Аделунг: maimwn или точнее O maimwn означает “в позднейшем новогреческом языке — “кровного родственника” а эдесь — “брата царицы”. Это слово составлено из o mon — “равный”, драмой” и aima — “кровь”; следов., в соединении будет — “одной и той же крови”, “однородный” (consanguine-as)” (1.437 прим.).

254. Борис Годунов, действительно, носил титул “наместника Казанского и Астраханского” (Щербатов, т. VI, ч. I, с. 214. “Грамота о избрании на царство Бориса Федоровича”, помещенная в “Др. Рос. Вивл.” Новикова (VII, 58), говорит, что этот титул был пожалован Борису царем Феодором (см. “Ак. Арх. Эксп.” II; прим 2).

255. Г. Клеванов перевел эту фразу — “занимаясь...”

256. Сделанная Арсением характеристика Андрея Щелкалова, известного русского дипломата своего времени, — верна действительности. М. Иерофей в своем “хронографе” называет А. Щелкалова — “первым дельцом” “Из. Виз. Ист.” Ф. Терновского, II, 43).

257. Щербатов (т. VI, ч. I, с. 211) называет Василия Щелкалова — “думным дьяком”.

258. Для объяснения выражения: “aspra Nogatia” — Аделунг замечает, что в описываемое Арсением время “существовала Новгородская и Московская монета и — первая была вдвое больше последней. Если, таким образом, Арсений разумеет здесь новогородки, — что очень возможно, потому что эта монета долго еще спустя после покорения Новгорода была во всеобщем употреблении в России, — то предложенное патриарху содержание было очень значительно... Если во время Ивана Васильевича (какого — III-го, или IV-го?) золото относилось к серебру, как 12 к 1, то один золотой гульден или червонец равнялся 60 Московским и 30 Новгородским монетам. Во 2-ом случае (при Новгородском счете денег) сумма, назначенная Иеремии, составляла: ЗЗ(1/2) червонца ежедневно и 1216(1/3) червон. ежегодно; а в 1-ом случае (на Московский счет) — только половину этой суммы” (1, 432 прим.) — Если расчет Аделунга справедлив, то трудно поверить, чтобы Иеремии была предложена такая громадная сумма денег. Нужно думать что Арсений здесь преувеличил.

259. Под митрополией здесь нельзя разуметь соборной церкви, так как из дальнейшей речи видно, что уже из митрополии процессия двинулась к церкви. Что же такое — митрополия? Не митрополичьи ли палаты? Но в таком случае — вряд ли бы царь встречал там патриарха. Всего вероятнее, что здесь разумеются “царские палаты”.

260. 26 января 1589 года. Указание Арсения на это число см. ниже.

261. Об обряде поставления п. Иова не сохранилось никаких документальных известий. Поэтому, что бы проверить рассказ Арсения, нужно сравнить его с дошедшим до нас “Чином наречия и поставления п. Филарета” (Карамзин, X, 206 примечание). — Относительно описываемого Арсением амвона с 12 ступенями — в указанном “Чине” читаем след.:„... изготовлено было место широко и высоко, к нему же 12 ступеней, и оболчено сукнами, багрецами червчатыми. а на верху три седалища:... царю... Иерусал. патриарху... Филарету...” (Карамзин, X, 206 прим., стр. 65).

262. В вышеуказанном “чине” (см. 261 примечание) читаем: “а от них (седалищ) по ступеням даже до амбона строены три пути, Государю бархат червчат золотной, а обоим патриархам пути покрыты бархаты смирными...” (Карамз., X, 206 прим., стр. 65 — 66).

263. По ошибке он назвал здесь: Феодосием — Theodosius.

264. О седалищах для царя и патриархов — см. выше (261 примечание); о сиденьях уже для прочих лиц читаем в “Чине” след.: “а от того высокого места по обе стороны к амбону устроены седалища Святителям и Архимандритам, покрыты ковры Персидскими” (ibid., 66).

265. Под “великою церковью” должно разуметь здесь не русскую соборную, а Константинопольскую церковь.

266. Т. е. — Константинопольской церкви.

267. В тексте стоит: “biceps pulvinar”; очевидно, что после “biceps” здесь пропущено “aquila” — “орел”. — Арсений говорит, что “вблизи царских дверей положен был великолепный ковер с двуглавым орлом. “в” “Чине” сказано: “пред амбоном же, на помосте церковном, написан орел единоглавен” (ibid. с. 66). Но эти два свидетельства не исключают друг друга: могло быть — и то, и другое.

268. Эти “armati viri” называются в русских актам ,“огненниками”. В “чине" читаем: “а огненников учинено 12; 6 стоили у новонареченного Патриарха, а 6 у орла, стрегуще его да не наступить никто же” (ib., 66).

269. Очевидно, что вместо seditque здесь должно стоять stetitgue.

270. Эти скобки стоят в латинском тексте и составляют, вероятно, прибавку латинских переводчиков.

271. Мы не можем объяснить — что означает слово “to dunameV”. Понятно только, что оно относится к слову “trisadinm” — “Трисвятая песнь”. Ясно также, что это выражение непонято итальянскими издателями и, потому, оставлено ими не переведенным.

272. Не означает ли “Paschalis” — фамилии “великого доместика” т. е. — главного певца? Эпитет “пасхальный” — не понятен в приложении в слову “доместик”. Но, быть может, он употреблялся в Визант. церкви, для означения главного, первого певца, т. е. регента.

273. Здесь автор разумеет — собственно начало “литургии верных”, так как очевидно, что и раньше у него шла речь о совершении литургии, а не какой либо другой церковной службы.

274. Последнего слова (“Крови”) нет в латинском тексте: очевидно — оно выпущено итальянскими издателями — католиками...

275. “Чин поставления п. Филарета” также говорит, что после литургии “Государь восходит к Gатриархом на высокое место и дарует отцу своему панагию злату, украшену драгим каменьем”. (Карамзин, X, 206 прим., 64 стр.).

276. Нужно думать, что заключающееся в скобках объяснение “Encolpoin” сделано итальянскими переводчиками. Арсений хорошо, конечно, знал — что такое “Encolpoin” и, потому, ему не было нужды пускаться в эти обьяснения.

277. Выше Арсений говорит, что новому патриарху была пожалована царем бархитная мантия, унизанная драгоценными камнями. Это подтверждается и “Чин поставления п. Филарета” (Карамзин, X, 206 прим., с 67). Но о пожаловании новому патриарху “белой нижней одежды” — в “Чине” ничего не говорится. Но если и другие известия Арсения так ясно подтверждаются, то мы должны поверить в настоящему известию его. — Что же такое — “белая нижняя одежда?” Аделунг говорит: “Linea” по средневековой латыни означает — “нижнее платье”, “рубаху — Hemde” (1,438 прим.). “Hemde”, между прочим, значит и “стихарь”. Отсюда можно заключить, что под “linea candida” разумеется подризник. Так понимает это выражение и Карамзин (205 прим. к X. т.). — Что такое “rubeis?” Аделунг говорит: Rubei стоит “здесь, может быть, вместо rubii, что в средние века означало rubini. Нельзя думать здесь, что rubeis происходит от rubus — “ежевика ягода” — “Brombeere” (1, 438 прим.).

278. Calimauchium, очевидно, есть измененное греческое слово kamelankia. Мы перевели это слово “кобуком”, потому что патриархи носили не камилавку, а “белый клобук”. Притом, сам Арсений называет “Calimauchium” — “белого” (album); но камилавки всегда были черного цвета. — В “Чине” сказано, что царь пожаловал новому патриарху “клобук бел” (Карамзин, X, 206 пр., с. 67).

279. Арсений говорит, что посох был вручен Иову царем, а по словам “чина” — патриархом (ibid.). Какому свидетельству следует дать предпочтение — не можем решить. — Арсений упоминает, что посох был разделен на “4 коленца узла” (quastuor in nodos). Эти “коленца”, или “узлы” встречаются и на нынешних архиерейских посохах. Аделунг считает это разделение “символическим” (1,440 пр.). Но, кажется, оно вовсе не имеет такого значения. Сам же Аделунг заметил, что он нигде не нашел объяснений этого символа.

280. Аделунг говорит (1,441 пр.), что помещенное в скобках объяснение саккоса есть прибавка переводчиков. Она неверна — потому что 1) саккос имеет рукава, а 2) нельзя сказать, что он похож на мешок: известно, что он шьется с кроем, с талией.

281. Аделунг говорит, что “сарра, или сара — священническая верхняя одежда” (1,443 пр.). Но об этой одежде патриарха, т. е. о саккосе, Арсений уже упомянул. Нельзя считать “сарр'у” за митру или клобук, потоку что об этих предметах Арсений ухе говорил. Не говорил он только об омофоре — отличительной одежде архиереев и патриархов. И так, можно думать, что под словом “magna сарра” Арсений разумеет именно омофор.

282. См. 241 примечание.

283. Этот обед происходил в Грановитой палате, в кото-рой всегда давались самые торжественные обеды. (см. Забелин, 1, 228)

284. Монемвасийское вино называлось в древней России “Мальвазиею” (Забелин, 1, 323). Оно было любимым напитком — как при дворе, так и у бояр.

285. Романея была в Россия таким же любимым напитком, как и Мальвазия (Забелин, 1, 84, 323).

286. В приводимом г. Забелиным списке фряжским вин, употреблявшихся при Московском дворе, мы не нашли “Критского вина” (1,84). Вероятно — оно носило другое название. Аделунг свидетельствует, что это вино было в употреблении в древней России (1,444 прим.). — Арсений говорит, что критское вино приготовлялось “из пчелиного винограда (apianis uvis)”. Аделунг замечает по этому Поводу, что, по свидетельству Плиния, этот виноград растет в Средней Италии и — название свое “получил от пчел, которые его особенно любят”. “Если Арсений упоминает об апиапских по поводу критскою вина, то должно быть хочет показать этим особенное превосходство этого вина” (1,444 пр.).

287. Г. Забелин говорит: “взрослые очень любили такую посуду, которая представляла изображения птиц, зверей, людей и т. д. В общей государевой казне на казенном дворе хранилось много таких сосудов... занимавших очень видное место в уборке поставцов и всегда обращавших внимание приезжих гостей иностранцев” (1,190).

288. Эта охотничья сцена была изображена, вероятно, не на сосуде, я представляла отдельную фигуру. Такие фигуры существовали при Московском дворе (Забелин, 1, 189 — 191).

289. Арсений говорит, что из-за стола встал патриарх (Patriacha) т. е. — один патриарх. Где же был другой? Другой патриарх, именно Иов, совершал в это время объезд города “на осляти” (“Снош. Рос. с Вост.”, 1, 212) Ниже мы увидим, что Арсений упомннает о приезде п. Иова, снова севшего за стол. Действительно, новый патриарх, совершивши обряд езды “на осляти”, снова возвращался в царскому столу. До нас дошло описание шествия “на осляти” п. Иосифа, в 1482 году (Карамзин, X, 207 прим., с. 68).

290. “Vestiarins” значит — “Хранитель одежд”; эта должность существовала при Византийском дворе. Такая же должность была, конечно, и при Московском дворе. Но мы заменили титул “Хранитель одежд” — титулом “казначей”, потому что, во свидетельству “Стат. Списка", эти дары “являл” патриарху и его свите — казначей Траханиотов (“Снош. Рос. с Вост.”, 1, 213). Он, вообще, участвовал во всех торжественных приемах п. Иеремии при дворе (напр. — ibid., 194 — 195). Мы встретим участие Траханиатова и в дальнейших приемах и друг, придворных церемониях.

291. “Кубок составлял обычный дар Московских царей — как светским, так и духовным особам. Не все кубки имели одинаковое значение: высшим считался “кубик е кровлею” (см., напр., “Собр Г. Гр. и Дог.”, III, № 171, с. 515). Из “Descriptio” мы видим, что как п. Иеремии, так и м. Иерофею и арх. Арсению — всегда жаловались именно “кубки с крышкою” (“кровлею”).

292. “Viuosum serieuw Vепеtiит” — буквально будет: “Венецианская шерсть — шелк”. Это выражение мы перевели словом “бархат” — потому, что в древний Руси эпитет “Веницейский”, “Вегецианский” почти исключительно прилагался к “бархату”.

293. Буквально это название материи можно передать так: — сукно — шелк, на подобии материи, “вытканной из козьей шерсти”. Переведенное таким образом это определение материи — не дает нам понятия о самой материи. По этому мы воспользовались указанием Карамзина, который перевел это выражение словами: “рытой бархат” (X, 216 прим.).

294. У Карамзина это название материи не переведено, а потому мы оставили здесь буквальный перевод. Аделунг говорит, что эта материя принадлежала к числу шелковых (1,449 пр.).

295. Греческое слово kwadia значит “молодая ветвь, побег”, отрасль Аделунг говорит, что “knadia” назывались украшения разного рода, ветви, шнурки и т. п.” (1,450 пр.). След., если материя называется kladia, то это должно быть такая материя на которой выделаны различные ветви узоры, разводы и т. п. Один русский обозреватель “Descriptio” (“Вестник Европы”, 1820, 114 ч., стр. 209) замечает, что под *** можно разуметь штоф или парчу. Действительно, эти материи имеют на себе узоры, или разводы. Но эти узоры бывают и на других материях. В числе древне-русских материй с узорами была именно, объяр. Этим названием Карамзин и перевел (kbadia, X 216 прим.). Так будем и мы переводить это слово. — Обьярь принадлежала к числу шелковых катеpий (Забелин., 11, 621).

296. Пожалование мехами Сибирского соболя было самым употребительным при Московском дворе. — Аделунг замечает по поводу этого места: “в новогреческом оригинале стоит dymaria что по латыни переведено — “pelles Pontici”. Слово *** у Ducange не находим; но в древнегреческом языке и, именно, у Гезихия встречаем dimor — название “белки” и “суслика”. Wus ponticus или caspius — в средние века было почти общим латинским названием соболя. Mus употреблялось вообще для обозначения маленького зверька; а ponticus или caspius — прибавлялось потому, что кожи соболя получались чрез Понт и Каспий” (2,451 прим.).

297. Арсений называет эти монеты большими — вероятно — по сравнению с Московскими, золотые были на половину меньше Новгородских. См. 258 примечание.

298. По поводу этих изображении Аделунг замечает следующее: “собственное изображение, или портрет, offiqies царя не встречается ни на Московских, ни Новгородских монетах. Первые, обыкновенно, изображали всадника с копьем, или саблею в руке, а вторые — сгорбленную фигуру, пред которою стоит другая на коленах” (2,453 прим.).

299. См. 292 примечание.

300. Это — таже материя, о которой мы говорили в 294 примечнии, но с прибавкою эпитета — “Вснещанская”.

301. См. 293 примечание.

302. Аделунг приводит (1, 417 прим.) это место в новогреческой оригинале, откуда видно, что латинский его текст есть буквальный перевод с греческого.

303. Мы уже говорили (289 примечании), что в начале обеда Иов встал поехал “на осляти” по городу. В этом месте Арсений говорит о возвращении Иова с этой поездки.

305. Эти скобки стоят в подлиннике.

305. 8 января.

306. Последнего слова (“соли”) нет в тексте, — там сказано только: “ibide panem simul comedere”.

307. Известно, что выходы и приемы древне-русских цариц случались очень редко. По этому-то, описание Арсения представляет очень ценный материал вообще, и, в частности, единственный для описываемого времени. — Царицыны приемы происходили в “царициной палате”, иначе называвшейся “меньшею золотою" (1,229). — Арсений говорит, что с патриархами и их свитою — в царицыну палату отправился и царь. г. Забелин замечает вообще, что “едва ли и случался какой либо торжественный прием у царицы мужского чина не в присутствии государя” (11, 344).

308. Под словом “здесь” Арсений разумеет, что видно из контекста, — сени пред приемною палатою. — г. Забелин по поводу приемов у царицы, говорит: нам неизвестно, в каком порядке окружал царицу в это время ее дворовый чин или штат; но можем полагать, что порядок был обычный, какой соблюдался и в палатах государя. Так без всякого сомнения, младше женские чины царицы стояли церемонно и сидели в сенях перед палатою (11, 341). Предположение г. Забелина вполне подтверждает Арсений, когда говорит, что “женщины — прислужницы царицы” (т. е. — младшие ее чины) находились в сенях, перед палатою.

309. Что русские женщины употребляли иногда одежды белого цвета, при особенной любви к цветным материям, — это подтверждается и другими известиями (Забелин, 11,618). Но известно, что белая материя употреблялась женщинами только для “нижнего платья” (домашнего, комнатного) (ibid.), в котором они не могли, по тогдашним приличиям, явиться пред посторонними лицами (ibid., 619). Для выходов же употреблялись особые “выходные одежды” (телогреи шубки, летники, опашни или охобни и пр.), которые делались не из белой, но, преимущественно, из цветных материй. Что же разумеет Арсений под “белыми одеждами”? — Мы думаем, что это были белые покрывала, или фаты, который надевались поверх “выходных одежд” (Забелин, 11, 326 — 327, 617).

310. Что такое подставки? Не рамы ли это? Известно, что в то время картины и портреты вставлялись уже в рамы (Забелин, 1,168). Но, очень возможно, что здесь у Арсения идет речь не о рамах, а о подставках. Г. Забелин говорит, что в комнатах часы иногда ставились на “особых часовых подставках” (ibid., 175). Такие же “подставы” могли существовать и для картин и портретов.

311. Под “золотою дверью” нужно разуметь не то, что она была сделана из золота, но — что она была обита золотою материей. Г. Забелин говорит, что “со времен ц. Алексея Михайловича, стены, и особенно двери, стали обивать золотыми басменными кожами” (1, 118). Но из этого места “Doscriptio” видно, что обивка дверей золоченными материями употреблялась гораздо раньше — еще при ц. Феодоре Ивановиче.

312. Т. е. Борис Годунов. См. 263 примечание.

313. Г. Забелин предполагает, что во время царицыных приемов — “в ее палате сидели приезжие боярыни, подобно как и бояре у государя...” (11341). Арсений вполне подтверждает это предположено, но — соообщает, что эти боярыни не сидели, а стояли.

314. Г. Забелин говорит: “иностранцы, бывавшие в Москве в течении XVI и ХVII ст. единогласно восхваляют красоту русских женщин” (11, 561). Автор приводить свидетельства Лизека, Вардерини, Флетчера, Петрея, Слеария, Коллинса, Корба. К этим известным именам следует прибавить мало известное имя Арсения Элассонского.

315. Венцы с башенками, или зубцами — действительно носились царицами. Г. Забелин говорит: особый вид венка, который делался обыкновенно из металлической цки (доски) и прорезывался насквозь каким либо узором с городками или зубцами вверху зазывался венцом. Венцу с городы, т. е. с острыми углами вокруг, присвоено было царственное значенье” (11,580). Число “теремов” или “городов” на венце было неопределенное: Арсений упоминает о венце с 13 теремами, а, напр., у царевны Ирины Михайловны был венец твремчат о десяти верхах” (Забелин, 11,581).

316. Арсений подметил здесь одну из характерных подробностей древнерусского женского головного убора. Именно он говорит здесь о так называемых рясах, “рясы — говорит г. Забелин длинные пряди из жемчугу в перемежку с дорогими каменьями к с золотыми пронизками ... пряди бывали двойные, тройные, четвертные и т. д... рясы привешивались к кике (головной убор), по сторонам, над висками, и след. ниспадали вниз к плечам, или на грудь” (11, 591). — Такое же понятие о рясах мы получаем и из описания Арсения.

317. Все одежды древнерусских женщин, том числе и цариц, шились длинными, до самых пят. О какой же одежде говорить здесь Арсений? Он разумеет здесь так называемую шубку. “Шубка — говорит г. Забелин... кроилась.... длиною до пят. Это платье быть может потому называлось шубкою, чего на него употреблялись ткани плотные и тяжелые” (11,622). Шубка “особо украшенная, приобретала значение царского платно, порфиры, или вообще одежды царственной” (11,628).

318. Если kbadia значит, как мы заметили выше (295 примечание), “ветви, разводы, узоры”, то в данном случае, когда Арсений говорит о kbadia на одежде, — под ними нужно разуметь, именно, узоры и всякие вообще украшения на одежде. Действительно, г. Забелин говорить, что когда шубка получала значение царственной одежды, тогда она “роскошно украшалась широким кружевом...”, а последнее “украшалось нередко аламами — большими круглыми бляхами из басменного золоченого серебра” (11,623). Эти и подобные украшения, но, главным образом, узоры на материн Арсений и называет — kdibaa.

319. Аделунг говорит по поводу этого места: “в... стоит — “logirau to jorema wV mia apala” т. е. — одежда без рукавов… иначе мантия” (1, 466 прим.]. След., Арсений разумеет здесь так называемое “накладное ожерелье”. Г. Забелин говорит, что если шубка принимала значение царственной одежды, тогда “тогда на плечах у такой шубки полагалось из той же ткани (из какой к шубка) круглое широкое ожерелье, род перелины, соответствовавшее царской диадим и потому всегда богато украшенное кружевом с алмазами, обнизанными жемчугом” (11,628).

320. Аделунг перевел manica, словом Nanasckuke — “перчатки (1. 396). Но мы не можем согласиться с ним: 1) г. Забелин говорит, что в XVI в начале XVII ст. перчатки в царицыном биту “еще не были в употреблении, по крайней мере ее принадлежали к обычным статьям женского наряда” (11, 635). Они надевались только по нужде, что доказывается, между прочим и тем, что они всегда шились теплыми — меховыми (ibid). След., если ц. Ирина и имела перчатки, то, как теплая, она не надела бы их на прием гостей. След. Арсений не мои видеть их на царице. 2) Арсений называет manica — “широкими”. Но тот эпитет не идет к перчаткам: и в то время они шились также, как и теперь, т. е. — плотно прилегая к руке. 3) Арсений говорит, что manica, были украшены жемчугом и другими. драгоценными камнями. Во перчатки, как теперь, так в тогда не украшалась подобным образом. — Итак ясно, что здесь речь идет не о перчатках. Что же такое manica? Мы думаем, что Арсений говорит здесь о рукавах (manica, между прочим, значит — “рукав”) царицыной шубки. Оки должны были обратить на себя внимание Арсения — 1) своею длимою, так как они простирались, но большей части, „почти до подола” одежды, — 2) той особенностью, что они не надевались на руки, а висели по бокам одежды, в — 3) тем, что они украшались кружевом, аланами, жемчугом в друг, драгоценными камнями (Забелин, 11, 622-623).

321. Ожерелье, действительно, носилось царицами и называлось — мопистом (Забелин., 11,603).

322. Мы не можем решить — что разумеет Арсений под диадемою, как особою статьей царского наряда. Известно, что диадемою в наряде царя назывались бармы (см. 243 примечание), а у царицы значение барм, или диадеми получало так называемое “накладное ожерелье” (см. 812 примечание). Но о “накладном ожерелье” Арсений уже упоминал выше, называя его — lomga (ibid), След., он разумеет здесь какую то другую часть царицыного наряда. Всею вероятнее, что здесь разумеется какая-либо часть головною убора царицы. — Аделунг разумеет под “диадемою” — род драгоценного пояса, которым поддерживалась одежда на груди” (1,468 прим.). Но мы не можем принять такою толкования, так как известно, что в древнерусском женском наряде пояса употреблялись только на сорочках — нижних и верхних, т. е. на той одежде, которая была только домашнею и в которой женщина не могла явиться пред посторонними мужчинами (Забелин, 11, 619). В выходной же одежде, в какой видел царицу и Арсении, не могло быть пояса.

323. См. 241 примечание.

324. Действительно, в XVI ст. (и раньше) царские палаты украшались не только различными орнаментами (Забелин, 1,107), но к живописью — “стенным и подволочным письмом” (ibid., 121). “Царицына Золотая Палата”, о которой говорит здесь Арсений, также была украшена “бытейским (историческим)” письмом (ibid.,128).

325. Kladion как мы уже замечали (см. 295 и 318 примечания), означает — “ветви, узоры, разводы”. Г. Забелин говорит, что в составь стенных и плафонных орнаментов входили — “листья, травы, цветы и различные узоры” (1,107). Все эти орнаменты, которые Арсений называет kladia, могут быть обозначены выражением — “арабески”.

326. Такой перевод этих двух выражений о виноградных кистях мы сделали на основании следующих замечаний Аделунга: “Uvae astaphides означает, собственно изюм (Rosinen); но в оригинале стоить и axiajideV, но diajidia — “кисть” просто. След., на плафоне была изображена, “виноградная кисть”, а не изюм” (1,471 пр.), Uvae Rhodicae... здесь речь идет не о вине, а о “виноградинка кистях”, изображенных на стене, которых различие зависело только от цвета их. И так, нужно признать, что diajidia означает черные, а Uvae Rhodicae — красные виноградные кисти” (1, 472 прим.).

327. Последнюю фразу: “подсвечники, сплетенные на подобие корзин”, — мы перевели именно так, как перевел ее г. Забелин (1,180), упоминающий об этом паникадиле. — Подобным фигурные паникадила были в употребления при Московском дворе (см, напр., Забелин, 1,180-181).

328. См. 324 примечание.

329. Здесь, очевидно, идет речь о как называемых ширинках. Г. Забелин говорит: “ширинка — носовой платок роскошно вышитой золотом, серебром и шелками, а иногда и низанный жемчугом и пакишеный по каймам золотыми кистями... Особенная ценность ширинки заключалась в шитье, где со всею роскошью выказывалось женское рукодельное искусство... Она всегда служила хвастовским предметом домашнего рукоделья... женщин и... девиц... (11, 636). Вследствие такого значения ширинок, они всегда составляли очень дорогой подарок, который подносился женщинами только почетным лицам. Известно, что в праздники боярыни подносили царю к царице ширинки своей работы, или, по крайней мере, работы своей мастерской светлицы (Забелин, 1,208). Затем, ширинки дарились и другим почетным лицам, преимущественно — духовного чина, как напр., в данном случае — п. Иеремии.

330. Г. Забелин говорит: “полы” почти никогда не оставались голыми. Их наряжали обыкновенно сукнами (1, 117). Но в важных случаях “вместо сукон... полы украшались... персидскими и индейскими коврами” (ibid., 120).

331. Мы не встречали у г. Забелина указаний на то, что бы на коврах находились какие-либо изображения, как говорит Арсиний. Но в этот известии его нет ничего невероятного. Непонятно только почему Арсений называет эти изображения рисунками фригийской работы.

332. Аделунг говорит, что в оригинале здесь стоит “rosia metaxoia”. Эпитет, “metaxoia” значит собственно — “проходящий по средине”, что указывает по-видимому на пояс (1,480 прим.).

333. Аделунг замечает, что “собранные остатки пищи по старому обычаю, вероятно раздавались бедным” (1,481 примечание).

334. Аделунг замечает: “в оригинале стоит “protirtoV epitropoV” — первый наместник царя... чем Борис “Годунов и был на самом деле” (1,484 прим.).

335. В оригинале, как замечает Аделунг (1,483 пр.), стоит MparourhV. Это, очевидно, исковерканное слово “Борис”. Итальянские переводчики не повяли выражения оригинала и заменили его словом “Baro”, которое они и в других местах прилагают к Годунову, но не как имя его, а в смысле — “боярин”. Но здесь, как видно из выражения оригинала должно стоять имя Годунова — “Борис”.

336. Вероятно это были родственники царя из фамилии Романовых.

337. Т. е. — посольского дьяка Андрея Щелкалова, о котором выше Арсений отзывался так хорошо (156 примечание).

338. Этим неопределенным выражением Арсений указывает на время, протекшее от сырной недели до отъезда патриарха из Москвы, т. е. — от половины февраля до начала мая 1589 года.

339. Очевидно, что греческое “BelikhV”, переданное по латыни — “Bielkiac”, есть измененное русское слово “великий”.