Конец Ливонской войны
Минуло 20 лет с начала войны. «Юбилейный» 1578 год прошел под знаком военной и дипломатической подготовки обеих сторон к решающим битвам. Ивану IV не удалось добиться установления союзнических отношений с новым германским императором Рудольфом. Империя с тревогой смотрела на успехи русских войск в Прибалтике.Заключение пятнадцатилетнего перемирия с Данией сделало Фредерика III союзником царя в предстоящей войне с Речью Посполитой. Продолжалась и война со Швецией, в ходе которой на сторону противников России перешел герцог Магнус. Ощутимой потерей был Венден, который русским войскам не удалось вернуть, несмотря на двукратные попытки штурмовать крепость. Зато Баторий, заключив осенью мир с крымским ханом, обеспечил себе тылы и мог вести подготовку к походу. В Вильне были созданы мастерские по отливке пушек, сюда [139] свозились амуниция и продовольствие. Средства предоставил сейм, разрешив новое обложение польского и литовского крестьянства. Баторию удалось даже нанять отряд из 600 запорожских казаков. Вербовались наемники в Венгрии и Германии. Баторий сделал попытку создания армии из крестьян. Однако этот проект в 1579 г. не был осуществлен. Пришлось ограничиться 10-тысячным конным войском, выставленным литовскими панами.
Стремясь предотвратить выступление польского короля, в декабре 1578 г. Иван Грозный принимает решение о новом походе на Ливонию. Поход не мог уже предотвратить вторжения польско-литовских войск. Летом 1579 г. войска Батория направились к Полоцку — ключевому пункту на Двине. Отряды венгров, литовцев и поляков начали осаду новой деревянной полоцкой крепости, воздвигнутой по распоряжению Грозного к северу от перестроенного им Высокого замка. По словам Батория, русские во время осады показали, что в защите крепостей они превосходят другие народы. Войскам польского короля не удалось разрушить крепость раскаленными ядрами, которыми осаждающие вели обстрел. Лишь 30 августа после кровопролитной осады Полоцк пал. Вслед за Полоцком в руки Батория перешли и другие крепости Полоцкой земли — Сокол, Туровля, Суша, Дрисса. И на этот раз, как и осенью 1567 г., когда в поход выступил Сигизмунд II Август, нервы у царя Ивана не выдержали. Падение Полоцка было для него полной неожиданностью. Иван Грозный спешно выехал в Москву, послав к Баторию гонца с мирными предложениями.
Положение России осложнялось и тем, что страна находилась в изоляции. Если против нее выступали совместно Речь Посполитая и Швеция, то России, напротив, приходилось вести войну на два фронта, ибо с 1580 г. возобновились набеги крымского хана. Кроме того, в результате хозяйственного разорения не хватало ни людских, ни денежных резервов для продолжения войны. Стремительный рост государственных налогов с 40-х до 80-х годов XVI в. в 5-6 раз был все еще недостаточен для поддержания роскоши царского двора, содержания многочисленного войска и продолжения разорительной войны. Церковный собор 15 января 1580 г. под давлением царя принимает решение о запрете земельных вкладов в монастыри и о конфискации новоприобретенных монастырями земель. Эти полумеры не могли эффективно [140] решить вопрос финансового и людского обеспечения Ливонской войны. Народ устал от кровопролития, на соборе раздавались голоса о необходимости скорейшего заключения мира.
Дабы обеспечить себе поддержку империи против Батория, Грозный весной 1580 г. согласился примкнуть к антиосманскому союзу, идею которого постоянно пропагандировали папа и император. К ним был направлен Истома Шевригин. Но эта запоздалая дипломатическая акция не изменила хода войны.
Летом 1580 г. начался второй поход Батория на Россию. Польский король обрушил свой удар не на Смоленск, как это ожидалось, а на север — на Великие Луки, которые являлись сборным пунктом для войск, направляющихся в Ливонию. Угроза отрезать Прибалтику от России была совершенно реальной. Крепость, находившаяся в глубоком тылу, давно обветшала, ее гарнизон был не подготовлен к длительной обороне. Несмотря на успешную вылазку и захват королевского знамени в первые дни осады, 4 сентября 1580 г. Великие Луки пали. Крепость была сравнена с землей, ее жители и воины, проявившие беспримерное мужество при защите города, убиты. Но дальнейшее продвижение польско-литовских войск было приостановлено.
Парализованный случившимся Иван Грозный не принимал никаких серьезных мер к обороне государства, рассчитывая только на дипломатические переговоры. Он готов был отдать все земли в Ливонии, кроме Нарвы. Весной 1581 г. Грозный уже соглашался отказаться от всей Ливонии, за исключением двух-трех крепостей, а также Полоцка, с тем чтобы король вернул ему Великие Луки. Уступчивость царя только подогревала воинский пыл Стефана Батория.
Целью нового похода Батория был Псков. 20 августа 1581 г. авангард хорошо дисциплинированной 50-тысячной польской армии во главе с королем и гетманом Яном Замойским появился у стен древнего русского города. Пять месяцев продолжалась прославленная в веках псковская оборона. Опытный военачальник князь Иван Петрович Шуйский умело распределил войско (50 тыс. пехоты и почти 7 тыс. конницы) вдоль внешних стен, крепостных сооружений, делившихся на четыре части: детинец, или Кромы, Довмонтов город, Средний и Окольный город, располагавшиеся между реками Великой и Псковой и [141] имевшие протяженность около 10 км. Город был хорошо снабжен порохом, снарядами и продовольствием. Один из участников осады писал: «Пушки у них отличные и в достаточном количестве... достанется нашим батареям и насыпям».1) Он не ошибся. Польско-литовское войско несло большие потери от круглосуточного обстрела позиций.
Чтобы подойти к Пскову, Баторий распорядился копать «траншеи», «борозды» с южной стороны крепости Окольного города. Землей, вырытой из этих траншей, прикрывались орудия, установленные против Покровской и Свинусской башен. Псковичи стали укреплять Окольный город и за каменными стенами возводить вторую деревянную стену. В ров около башен вбивали заостренные колья.
7 сентября начался артиллерийский обстрел башен южной стены Окольного города. Башни были пробиты, удалось сделать пролом стены около 50 м длиной. На следующий день польско-литовские войска и отряды венгерских наемников, закованные в латы, прикрывшись щитами, ринулись в пролом. Под звон осадного колокола церкви Василия на Горке выступили мужественные защитники. Но, несмотря на ожесточенную защиту, неприятелю удалось занять Свинусскую и Покровскую башни. Метким огнем из пушки «Барс», стоявшей на Похвальской горке Окольного города, псковские пушкари снесли верхние ярусы этих башен. Какие-то безымянные герои проникли в подземную часть Свинусской башни и взорвали ее вместе с неприятелем. К защитникам крепости присоединилось гражданское население Пскова. Мужчины и женщины стреляли из ружей, поливали осаждающих кипящей водой, забрасывали их камнями и горящими факелами. Женщины подавали пить раненым, уводили их со стен города. Попытка штурма показала, что такую крепость, как Псков, лобовым ударом взять не удастся. Польско-литовские войска перешли к осаде города. Они начали устраивать минные подкопы, сделали попытку «подсечь» каменную стену у Покровской башни кирками. Неоднократно возобновлялся артиллерийский обстрел города.
Последняя попытка штурма (2 ноября) показала непреклонность защитников города. На льду р. Великой, откуда двинулось польско-литовское войско, осталась гора трупов, сраженных артиллерийским обстрелом псковичей. Под стенами Пскова Баторий убедился в суровой [142] решимости русского народа отстоять честь и независимость родной страны. «Русские при защите городов не думают о жизни, хладнокровно становятся на место убитых или взорванных действием подкопа и заграждают грудью, день и ночь сражаясь; едят один хлеб, умирают с голоду, но не сдаются»,2) — писал позднее один из свидетелей псковской обороны иезуит Антонио Поссевино.
Начиналась зима, и польско-литовское войско оказалось в трудных условиях. Войска страдали от холода, терпели нужду от недостатка продовольствия. Не хватало фуража, пороха и ядер, ощущалась острая нужда в деньгах. Ослабла дисциплина. День ото дня очевиднее становилась бесперспективность осады.
Неудача осады Пскова и Печерского монастыря, лютая стужа и болезни подрывали боевой дух осаждавшего Псков войска. 4 января была предпринята вылазка на неприятельский лагерь, которая стоила жизни 300 защитникам Пскова, но не привела к успеху.
Война Речи Посполитой с Россией зашла в тупик. В мире нуждалась и Россия. В Прибалтике перешли в наступление шведы. Возобновились набеги крымцев на южные окраины. Посредником в заключении мира выступил папа Григорий XIII, который считал этот момент весьма подходящим для привлечения России к церковной унии. Подобно своим предшественникам, он не оставлял надежды на расширение влияния папской курии на восточную часть Европы. Папский посол Антонио Поссевино проехал через Польшу, где говорил польскому королю о продолжении войны с Россией, рисуя картины расширения католического государства: Баторию суждено-де сыграть роль второго Карла Великого. Интриги ловкого иезуита облегчила ему проникновение в Россию. Грозный охотно принял посредничество римского папы и уполномочил его легата на переговоры с Баторием.
Переговоры начались в середине декабря в небольшой деревушке Яме Запольском. Русская сторона требовала возвращения Великих Лук, Заволочья, Невеля, Холма и псковских пригородов. Польские послы пытались было потребовать от России включения в перемирные грамоты и Швеции, выставляя Польшу союзником шведского короля, но потерпели неудачу. Основным камнем преткновения был вопрос о Ливонии. Поляки настаивали на признании всей Ливонии польской территорией, русские требовали возвращения им хотя бы нескольких крепостей [143] для оправдания титула «ливонского государя», который носил Грозный и на который претендовал и Баторий. Русским удалось добиться сохранения только Новгородка Ливонского. 5 января 1582 г. в Яме Запольском было заключено десятилетнее перемирие, согласно которому Речи Посполитой были переданы подвластные России города в Ливонии, а также Велиж и Полоцк. Речь Посполитая поступалась Великими Луками, Себежем и другими русскими землями, занятыми польско-литовскими войсками.
Ям-Запольский мир нанес серьезный удар по престижу русского государя. В перемирной грамоте он вновь назван «великим князем», а не «царем». В его титуле отсутствовали и слова «царь Казанский и царь Астраханский». Особо подчеркивалось посредничество папского посла Поссевино, а тем самым русский государь как бы признавал авторитет главы католичества.
Неудачно складывалась и война со Швецией. Осенью 1581 г. пали Корела, Нарва, Ям и Копорье. 10 августа 1583 г. Россия заключила со Швецией перемирие в Плюссе. Шведы получили Северную Эстонию и русские города Ям, Копорье и Ивангород. Снова только узкая полоса устья Невы связывала Россию с Балтийским морем. Вновь вставал вопрос о путях торговли с Северной и Западной Европой.
Ливонская война была проиграна. Историческую задачу получения свободного выхода в Балтийское море решить не удалось. Виной тому были многие объективные причины — как сложное внутриполитическое положение страны, так и трудности внешнеполитического порядка. России приходилось вести напряженную войну с сильным противником п на Западе, и на Востоке. И все же Ливонская война была событием мирового значения. В ходе ее был сокрушен Ливонский орден, жесточайший враг эстонского и латышского народов. Были созданы предпосылки включения Прибалтики в состав Российской империи в начале XVIII в.
1) Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882, с. 93.
2) Цит. по кн.: Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков. М.; Л., 1952, с. 20.
Присоединение Сибири
К концу Ливонской войны хозяйственная разруха в стране резко усилилась. В некоторых районах Новгородской земли запустело 80-90% сел и деревень. Тяготы возросших [144] поборов, мор и голод приводили к вымиранию населения и к бегству крестьян на восточные и южные окраины. Правительство Грозного пыталось заботиться прежде всего о благополучии «воинского чина», т. е. военно-служилого люда. С 1581 г. начинается перепись населения с целью навести порядок в обложении его государственными податями. В районах, где проводилась перепись, крестьянам временно, в течение «заповедных лет», запрещалось уходить от господ. Так подготавливалась отмена крестьянского выхода и окончательное утверждение крепостного права. Бегство крестьян и холопов продолжалось. На южных рубежах страны скапливался тот горючий элемент, который в начале XVII в. приведет к грандиозному пожару крестьянской войны.Введение заповедных лет, этих предвестников окончательного торжества крепостничества, совпало с присоединением Сибири. Ее огромные необжитые или слабо освоенные просторы манили беженцев из крепостнического центра России. Отлив населения ослаблял остроту классовых противоречий в центре, но создавал их очаги на окраинах.
Сибирское ханство было таким же многонациональным политическим образованием, как и Казанское. Остяцкое и вогульское население, югра и самоеды, по-видимому, эксплуатировались князьями, подобно башкирскому и чувашскому в Казанском ханстве. Лишь часть феодализирующейся верхушки остяков и вогулов (манси) вошла в состав «князьков». Внутренние противоречия в Сибирском ханстве облегчили установление вассальных отношений с Россией. Это случилось в 1555 г. при сибирском хане Едигере. Вассальные отношения некоторое время продолжались и при его преемнике Кучуме. После 1572 г. Кучум отказался от уплаты дани и разорвал дипломатические отношения с Россией. Попытка России урегулировать отношения на прежней основе натолкнулась на сопротивление. Русский посол был убит. Поступления драгоценной сибирской пушнины в качестве дани прекратились. В 70-е годы Грозный и его окружение задумываются над планом окончательного присоединения Сибири. Огромную помощь в этом оказали сольвычегодские солепромышленники Строгановы, владевшие бескрайними землями по Каме и Чусовой. Наряду с добычей соли они организовали производство железа, рубили лес, вели крупную пушную торговлю. Получив в 1558 г. первую [145] жалованную грамоту на «камские изобильные места», к 1579 г. Строгановы стали владельцами 39 деревень с 203 дворами, городком и монастырем. Население, в основном выходцы из центра и Новгорода, увеличивалось с невероятной быстротой. Каждый десяток лет оно удваивалось. Для охраны своих владений Строгановы получили право «прибирать охочих людей» — казаков. Силами строгановских крестьян и казаков воздвигались «крепостцы» на границах владений. К концу XVI в. линия острогов отделяла строгановские земли от владений непокорного Кучума.
Строгановы не переставали мечтать о расширении своих владений. В течение 70-х годов па Обь отправлялись «рабы и слуги» Строгановых для скупки пушнины. В продвижении за Урал Строгановы использовали два пути: старый, «чрезкаменный», по Печоре и ее восточным притокам, а далее через перевал и по западным притокам Оби и новый — вдоль побережья Ледовитого океана. Для плавания на восток на берегу Северной Двины были построены два корабля. В 1574 и 1575 гг. Строгановы получили земли по Туре и Тоболу. Им вменялось в обязанность «на Иртыше и на Оби и на иных реках, где пригодитца... крепости делати и сторожей с вогняным нарядом держати».1)
Организованный Строгановыми поход дружины Ермака состоялся в 1581 г. Поддержку казачьим отрядам оказывали местные племена, недовольные правлением Кучума. В то самое время, когда на западе завершилась опустошительная Ливонская война, здесь, на востоке закладывались прочные основы расширения Российского царства. Пройдя по Чусовой, войско Ермака перевалило Уральский хребет и спустилось по Тагилу на Туру — «ту бе и Сибирская страна». Продвигаясь по Туре, Тоболу и Иртышу, Ермак подошел к столице Кучума — Кашлыку. На засеке Чувашевого мыса произошла «сеча зла». Войско Кучума не выдержало напора русских и разбежалось. Кучум оставил столицу и откочевал в степь. Окрестное население признало власть Ермака, принеся ему дань. Первоначальный успех не был прочным. Войско Ермака поредело и не могло долго сохранять власть над внешне покорными князьками, поддерживавшими сношения с кочевавшим в степях Кучумом. Положение осложнилось мятежом князьков во главе с советником — «карачей» Кучума. Не помогло Ермаку и прибытие в конце 1584 г. [146] отряда князя Семена Волховского и головы Ивана Глухова с 500 казаками. В августе 1585 г. Ермак попал в засаду и погиб. Походом Ермака началось освоение огромного и благодатного края, куда устремились не только торговые и военно-служилые люди, но и беглые крестьяне, холопы и ремесленники.
Вольные казаки не принесли ни себе, ни местным народам той свободы, к которой они стремились. Переселенцы, как и местные племена, обязаны были только платить дань. Из-за Уральского хребта золотая волна пушнины, добываемой русскими, бурятами, хакасами и другими народами, потекла в царскую казну. В поисках «государевой прибыли» вслед за крестьянством, бежавшим от угнетения из центра России, двигались царские войска.
Мирное крестьянское заселение сопровождалось и насильственным подчинением местных сибирских народов. Военные гарнизоны новых городов стали верной опорой царской власти в Сибири. Если некоторые народы (такие, как буряты, якуты, хакасы, алтайцы) смогли сохранить национальную самобытность, то другим этого сделать не удалось. Котты, асаны, арины, смоки и другие народности слились с пришлым населением. Русская колонизация способствовала хозяйственному подъему края. Принесенные переселенцами навыки земледельческого труда были усвоены местным населением. Совместная борьба народов Сибири не позволила царизму утвердить те жесткие формы крепостничества, которые были в центре страны.
1) Миллер Г. Ф. История Сибири. М.; Л., 1937, т. 1, с. 341.
Конец царствования
Проведя последние годы жизни как бы в оцепенении, Иван Грозный, скованный тяжелым недугом (отложения солей в позвоночнике лишали его возможности двигаться и заставляли держать голову высоко поднятой), стал очевидцем неудачи в Ливонской войне.Потерпев поражение в войне, царь рассчитывал добиться успеха в дипломатической игре. В августе 1582 г. в Лондон было отправлено посольство Федора Писемского, целью которого было установление союзнических отношений с Елизаветой I. Грозный выдвинул проект женитьбы на Марии Гастингс — дальней родственнице английской королевы. Все это происходило при жизни [147] шестой жены царя — Марин Федоровны Нагой, с которой он вступил в брак осенью 1580 г.*) Иван IV настаивал, чтобы Елизавета добилась от Батория отказа от Полоцка и Ливонии. Однако английская королева не склонна была поддерживать предложения Ивана IV и думала только о получении новых торговых льгот.
19 ноября 1581 г. Иван Грозный стал виновником большого несчастья. От удара посохом в висок, нанесенного им в припадке слепой ярости, скончался его сын и наследник престола Иван Иванович. Царевич Иван последние годы был очень близок к Грозному, принимал участие во всех важнейших государственных делах. Царь-сыноубийца снова хотел отказаться от престола, признал безвинно убиенными всех пострадавших в опричнину. По его распоряжению были составлены синодики с перечислением жертв царского гнева. В окружении Грозного не осталось никого из его талантливых сподвижников, разрабатывавших в середине века широкую программу государственных преобразований. Сошли в могилу и наиболее энергичные проводники опричной политики. Царя теперь окружал сонм тусклых теней, послушных исполнителей его подчас сумбурных предначертаний. Даже те немногие люди (такие, как Борис Годунов), которые могли бы дать Грозному совет, предпочитали безмолвствовать из боязни вызвать гнев крутого властителя.
18 марта 1584 г. (Кириллов день) во время игры в шахматы с одним из приближенных Иван IV почувствовал себя плохо и, не приходя в сознание, скончался. Ходили слухи о насильственной смерти. Для всей его жизни, бывшей вопиющим нарушением норм христианской морали, которую насаждала церковь, характерен и ее заключительный аккорд. Шахматы в это время были запрещены. Стоглав в число «игрищ еллинского бесования» включал «всякое играние и зерни и шахматы»...
В соответствии с рассказом Дж. Горсея последние часы Грозного изображены А. К. Толстым в трагедии «Смерть Иоанна Грозного». Иван IV начал партию в шахматы с Богданом Бельским, присутствующий тут же шут, указывая на шахматы, говорит:
| Точь в точь твои бояре! Знаешь что? Живых ты всех по боку, а этих [148] Всех в Думу посади. Дела не хуже У них пойдут, а есть они не просят! Иоанн. Ха-ха! Дурак не слишком глуп сегодня! |
| Ты... Ты... Я понял взгляд твой!... Ты меня убить... Убить пришел! Изменник!.. Палачей!.. Федор, сын!.. Не верь ему!.. Он вор!..1) |
18 марта 1584 г. формально кончилось время Грозного. Престол занял «тихомирный» и безвольный царевич Федор, проводивший больше времени в молитвах, нежели за государственными делами.
Кем же был тот политический деятель, который 37 лет носил титул первого русского царя? Советский ученый М. М. Герасимов по сохранившемуся черепу и скелету Грозного создал скульптурный портрет, по которому можно судить о его облике. К 54 годам царь был уже стариком, лицо его было покрыто глубокими морщинами, под глазами — огромные мешки. Ясно выраженная асимметрия (левый глаз, ключица и лопатка были значительно больше правых), тяжелый нос потомка Палеологов, брезгливо-чувственный рот придавали ему малопривлекательный вид.
Русские и иностранные современники сохранили несколько зарисовок внешнего облика царя в последние годы его жизни. Имперский посол Даниил Принц из Бухова в 1567 г. писал: «Он очень высокого роста. Тело имеет полное силы и довольно толстое, большие глаза, которые у него постоянно бегают, наблюдают все тщательным образом. Борода у него рыжая с небольшим оттенком черноты, довольно длинная и густая, но волосы на [149] голове, как большая часть русских, бреет бритвой».2) Сходно характеризовал Грозного боярин Иван Михайлович Катырев-Ростовский: «Царь Иван по своему внешнему облику был некрасив. Нос у него был длинный и покляпый (пригнутый книзу. — Авт.). Высокий, худощавый, он вместе с тем был широкоплечим и мускулистым. Это был человек рассудительный и многоречивый, достаточно образованный, отважный в бою и всегда готовый стать за свое отечество. С подданными своими очень жесток, неумолим и склонен к пролитию крови и убиению; во время своего царствования множество народа от мала и до велика погубил, многие города разорил... Тот же царь Иван сделал много благ. Его очень любили воины, ибо он из своих сокровищ давал безотказно потребное им».3)
Катырев-Ростовский не пожалел красок, чтобы приукрасить первого российского царя. Позволительно, в частности, усомниться в его храбрости. Панический страх заставлял Ивана IV либо в бездействии стоять «на берегу» Оки во время опасности, грозившей с юга, либо гнал его на север под защиту крепких монастырских стен. Страх перед подданными заставлял «грозного» царя укрываться то за стенами Александровой слободы, то возводить двор-крепость в пределах собственной столицы, то отстраивать новую на севере — Вологду, то готовиться к бегству в чужие государства.
Тяжелое сиротское детство, самоуправство Шуйских наложили отпечаток на всю его жизнь, лишив его доверия к подданным. Тем не менее это был проницательный политик, понимавший по-своему правильно сложные внешне- и внутриполитические задачи России. Грозный боролся со старицким князем Владимиром и его окружением, что объективно означало осуществление настоятельной потребности упрочения единства русских земель. Он много сделал для развития экономических отношений со странами Востока и Запада. Это отвечало насущным интересам широких кругов феодалов и купечества. На заре самостоятельной деятельности Иван IV умел ценить талантливых и самобытных сподвижников. Но мнительный характер и обостренное чувство собственного величия неизбежно приводили его к разрыву с теми, кто искренно, настойчиво и дальновидно проводил мероприятия, направленные на укрепление самодержавия.
Грозный был фанатично религиозен. Еще в юные годы он выучил наизусть множество библейских и евангельских [150] преданий, заботился о сохранении и упрочении порядка церковных служб и благоустройстве церквей. Считая себя наместником бога на земле и возглавляя опричное монашеское «братство», занимавшееся беспощадным уничтожением «крамолы», Грозный многословно и напыщенно защищал чистоту православной веры от протестантов и католиков, сочинял церковные каноны, обличал монахов Кирилло-Белозерского монастыря с яростью, достойной истинного «реформатора». Искореняя «крамолу» и укрепляя свою власть «помазанника божия», он вместе с тем составлял синодики для поминовения умерщвленных жертв самодержавия. Своеобразный писатель, Грозный любил живое слово, пробивавшееся в его сочинениях искрами истинного таланта сквозь шелуху церковно-правоучительной словесности.
Для России время правления Ивана Грозного осталось одной из самых мрачных полос ее истории. Разгром реформационного движения, бесчинства опричнины, «новгородский поход» — вот некоторые вехи кровавого пути Грозного. Впрочем, будем справедливы. Рядом вехи другого пути — превращение России в огромную державу, включившую земли Казанского и Астраханского ханств, Западной Сибири от Ледовитого океана до Каспийского моря, реформы управления страной, упрочение международного престижа России, расширение торговых и культурных связей со странами Европы и Азии.
Процветание Российского царства зиждилось не только на закрепощении русского крестьянства, но и угнетении народов Поволжья и Сибири. Проблемы крепостничества, завязанные в гордиев узел при Грозном, унаследовал XVII век, когда закрепощенный крестьянин и бесправный холоп сказали свое слово, во время «гражданского пожара» Первой Крестьянской войны вынесли приговор самодержавию.
*) Пятый брак с Анной Васильчиковой был очень кратковременным.
1) Толстой А. К. Собр. соч. М., 1963, т. 2, с. 251, 254.
2) Чтения ОИДР, 1876, кн. 3, отд. IV, с. 27.
3) РИБ. СПб., 1908, т. XIII, с. 619-620 (даем в переводе на современный язык).
Научные знания
Эпоха бурного строительства Российского царства, формирования новых социальных и экономических отношений поставила особые задачи перед русской культурой, по-прежнему пронизанной христианскими догмами. Государство же было заинтересовано в развитии прикладных наук — геометрии, географии, механики, металловедения, [151] архитектуры. Без них нельзя было строить мощные укрепления, лить пушки, открывать новые земли, совершенствовать производства и ремесла. Строителям и чиновникам быстро разраставшегося бюрократического аппарата необходима была грамота. Начатков клерикального образования для дьяков и подьячих было недостаточно. Нужны были книги — основной источник познаний. Миссионерская деятельность в новоприсоединенных землях требовала такого количества книг, которым не располагали центральнорусские епархии.Всеми этими обстоятельствами объясняется поддержка, оказанная Грозным и митрополитом Макарием Ивану Федорову, основавшему в Москве типографию, деятельность которой началась в 1563 г. Книгопечатание в России в течение XVI в. было государственной монополией. Федоров не был первым издателем книг в России. На протяжении 50–60-х годов XVI в. было напечатано несколько так называемых безвыходных, т. е. анонимных, книг. Это узко-, средне- и широкошрифтное четвероевангелие и другие богослужебные книги. И состав этих книг, и бумага, и орнаментика ведут к Москве. К сожалению, неизвестно, кем была организована деятельность первопечатников, откуда вышли эти книги. Скорее всего, это был Сильвестр, один из выдающихся деятелей Избранной рады. Среди типографов этого времени могли быть «мастер печатных книг» Маруша Нефедьев, новгородец Васюк Никифоров, Иван Федоров, Петр Тимофеев Мстиславец, Андроник Тимофеев Невежа.
1 марта 1564 г. был завершен первопечатный Апостол, в августе-октябре 1565 г. увидели свет два издания Часовника. Над изданием книг трудился Иван Федоров, человек, рассматривавший свое дело как высокое призвание. Много лет спустя он гордо заявил: «Не удобно ми бе ралом ниже семян сеянием время живота своего съкращати, но имам убо вместо рала художьство наручных дел сосуды, вместо же житных семен духовная семена по вселенной разсевати».1) Отпечатанный красивым и четким шрифтом, украшенный многочисленными заставками и иллюстрациями, исполненными с большим художественным вкусом, Апостол находился на уровне самой высокой полиграфической техники своего времени. Вскоре Ивану Федорову пришлось покинуть страну. Причины его отъезда в Литву не вполне ясны. Однако дело книгопечатания на Руси не заглохло. В Москве 8 марта 1568 г. начала [152] печататься Псалтырь Никифора Тарасиева и Андроника Тимофеева Невежи. В 70-е годы деятельность Андроника Тимофеева была перенесена в Александрову слободу. К концу 70-х годов в России были изданы основные церковнослужебные книги. Много их поступало и из-за границы. Постоянными покупателями заблудовских и львовских изданий Ивана Федорова выступали Строгановы, нуждавшиеся в книгах для церквей во вновь присоединяемых землях.
Монополию просвещения держали священники. Но грамотность была распространена гораздо шире. С начатками ее было знакомо почти все купечество. Высшие слои дворянства и боярства также умели читать и писать. Поголовно грамотными были дьяки, число которых быстро увеличивалось. Сеть школ была еще крайне мала. Несмотря на решения Стоглавого собора расширить количество «книжных» училищ, существовавших ранее только в Москве и Новгороде, во многих городах так и не удалось организовать школ, даже церковных.
Ко второй половине XVI в. относится создание первых арифметик, которые в XVII в. станут главным пособием обучения молодых людей. В арифметиках рассматривались действия с дробями, состоявшими, по терминологии того времени, из «верхних» и «нижних» чисел. Излагалось и тройное правило («строка тройная»), широко употреблявшееся для решения задач на темы, касающиеся торговли и ссудных операций. Во всех арифметиках употреблялись русские меры, приводилась русская система устного исчисления. Первым пособием по геометрии было изданное в 1556 г. руководство писцам «с приложением землемерных начертаний». Подробные сведения о вычислении площадей геометрических фигур содержала статья «О земном же верстании, как земля верстать». Математические расчеты, связанные с измерением площадей, содержатся и в сочинении Ермолая Еразма «Благохотящим царем правительница и землемерие».
Расширились этнографо-географические представления. В Азбуковники были занесены сведения о западных и некоторых восточных народах. Были составлены карты-схемы многих земель Российского царства — «Чертеж Смоленской и рубеж Смоленским волостям», «Чертеж Лукам Великим и Псковским пригородкам с литовским городом с Полотцком», «Чертеж Ливонских городов».2) [153]
Знакомство с теоретическими сведениями из области механики и математики обнаружили архитекторы, строители собора Василия Блаженного.
Большим багажом практических сведений в области металловедения обладали литейщики. Артиллерия широко использовалась в восточных и западных походах. При осаде Казани употреблялись пушки с колоритными названиями «Змей летячий» и «Змей свертный». В городе вплоть до 1565 г. оставались пушки «Сокол» и «Львиная голова».
Богатейший опыт солеваренного дела был обобщен в «Росписи, как зачат делат новая труба на новом месте», которая содержит техническую инструкцию по бурению для добычи рассола, строительству буровых вышек и технике проходки грунта.
Некоторые успехи сделала и практическая медицина. Иноземные врачи и раньше пользовали великих князей и членов их семей. И при дворе Грозного подвизался не только печальной памяти англичанин Елисей Бомелий, но и много других врачей — «фрязинов», немцев. Больницы и богадельни были образованы при всех крупнейших монастырях. Туда предписывалось помещать нищих чернецов и черниц. Практическая медицина еще неразрывно была связана со знахарством. С распространением медицинских знаний постепенно отступало знахарство, связанное с различными суевериями.
Впервые пробудился интерес к рациональному ведению сельского хозяйства. Свидетельством этого остался «Назиратель»*) — своеобразная практическая энциклопедия по вопросам сельскохозяйственного труда и быта.
В целом, несмотря на поддержку государством некоторых прикладных наук, их прогресс был медленным. Контакты с зарубежными странами в области книгопечатания, практической медицины и астрономии существенно не влияли на уровень их развития. Причину этого следует искать в положении науки, которая из служанки богословия постепенно превращалась в служанку теократического государства, унаследовавшего от церкви основные принципы в области просвещения и культуры. [154]
1) У истоков русского книгопечатания. М., 1959, с. 239, 243.
2) Государственный архив России XVI столетия: Опыт реконструкции / Подгот. текста и комментарии А. А. Зимина. М., 1978, вып. 1, с. 41, 53, 93.
*) «Назиратель» — перевод знаменитого в средневековье сочинения Петра Кресценция, написанного в Италии в начале XIV в. В России был известен польский перевод сочинения Петра Кресценция, изданный в 1549 г, в Кракове.
Новые люди в русской культуре
В тени, отброшенной на русскую историю мрачными фигурами Грозного и опричников, на первый взгляд меркнет созидательная работа талантливых мастеров и художников, творивших подлинные шедевры искусства и материальной культуры. Но все это лишь на первый взгляд.Прогресс русской культуры воплощался в людях, тесно связанных с развитием государства, нуждавшегося в специалистах, знакомых с основами математики и геометрии, свойствами руд и металлов. И вот появились архитекторы, опытные инженеры, проектировавшие строительство новых крепостей (Иван Григорьевич Выродков и Постник Яковлев), приказные дельцы (Иван Висковатый), писцы, описывавшие земли, картографы, составившие при Грозном первый чертеж государства, литейщики (такие, как Богдан и его ученик Пятой, Андрей Чохов, Кузьмин Первый) . К середине XVI в. выросли кадры, способные справляться со сложными инженерными задачами. Среди них первое место принадлежало Ивану Григорьевичу Выродкову, который в необычайно короткий срок (за 4 недели) поставил крепость г. Свияжска и руководил сооружением тур, опоясавших Казанскую крепость. «Хитрец, градоздавец и делатель», инженер, воин и государственный деятель, этот человек, отличающийся универсальностью интересов и занятий, входит в плеяду русских гуманистов.
Атмосфера начала царствования Грозного вызвала к жизни политических деятелей широкого размаха, таких, как Сильвестр и Адашев, понимавших основные задачи переустройства страны, она давала возможность изложения своих взглядов Пересветову и Ермолаю Еразму. Наиболее образованные думные люди вели переговоры с представителями иностранных держав и решали важные государственные задачи (И. М. Висковатый, Алексей Адашев). Без знаний не могли обходиться и торговые люди, побывавшие в заморских странах. Все они — будь то дворяне, защищавшие самодержавие и выколачивавшие оброк из своих крестьян, или торговые люди — тесно были связаны с царской властью. Для них дальнейшие судьбы страны становились делом жизни. Вопросы улучшения государственного строя России, будущего воинников и холопов, права и обязанностей государя обсуждали в конце 40-50-х годов такие мыслители, как Ермолай Еразм, И. С. Пересветов. [155]
На вопросы о судьбах различных сословий передовая общественная мысль давала иной ответ, чем правящий класс, указывала иной путь, чем тот, на который вступило Российское царство. Впрочем, она не осмеливалась поднять голос против нарождающегося самодержавия, горячо поддерживая идею царской власти.
Твердое убеждение во всемогуществе государя разделял и Андрей Курбский. Ему были свойственны представления о высоком назначении царя, который, по его словам, «должен искати добраго и полезнаго совета не токмо у советников, но и у всенародных человек, понеже дар духа дается не по богатеству внешнему и по силе царства, но по правости душевной».1) Апофеоз власти самодержца у Пересветова и других передовых идеологов объясняется не только силой дворянского сословия, но и слабостью русских городов. Носителями передовых идей выступали дальновидные представители дворянства, а не горожане.
Взрыв реформационных настроений знаменовал кризис традиционного православия, коренной поворот в мировоззрении. Формировался новый тип человека, вольно или невольно испытывавшего влияние реформационных движений, человека, в себе самом, а не в боге увидевшего смысл мироздания.
Новые люди появлялись и в городе, и в деревне. Предприимчивое русское купечество вело торговлю на севере в районе Норвегии, у берегов Северного Ледовитого океана до устья Оби и даже до Мангазеи, ездило в далекие восточные страны, поддерживая постоянные торговые отношения со Средней Азией, Ираном и Турцией. Тип нового человека, целую прослойку торговых мужиков, «которые рожью торгуют и деньги в рост дают», заметили даже законодательные памятники XVI в. Им, этим торговым мужикам — Амосовым, Своеземцевым, Прощелыкиным и др., конечно, далеко было до людей эпохи Возрождения. С последними могли сравниться лишь Аника Строганов, да его сыновья — Семен, Максим и Никита, соледобытчики, основатели крупнейшего торгового дома, активно участвовавшие в присоединении Сибири, опытные организаторы различных ремесел, в первую очередь металлообработки, иконописного дела, переписки рукописей. Даже рядовые торговые люди по своему подходу к жизни отличались от предшествующих поколений. Их настольными книгами были не столько Евангелие и Апостол, сколько [156] «Торговая книга», перечислявшая все виды товаров, которые можно купить и продать, с подробнейшим указанием сортов и цен.
«Новые люди» формировались и за монастырскими стенами. Монастыри, все теснее и теснее связанные с рынком, нуждались в строгом учете произведенной, закупленной и проданной продукции. Монастыри начинают систематически вести приходо-расходные книги. Настоятель, келарь и казначей делили время между чтением богослужебных книг и проверкой записей в приходо-расходных. Только строгий «бухгалтерский» учет мог обеспечить руководимым им монастырям процветание в трудные годы правления Грозного. Наиболее ярким представителем новых людей в среде церковников был Филипп Колычев, одаренный и изобретательный инженер, мысль которого обращалась и на усовершенствование орудий сельскохозяйственного труда, и на устройство мельниц, и др.
Человек середины XVI в. как бы впервые увидел окружающий мир во всем его разнообразии. Художники, иллюстрируя житийные, богословские и исторические сочинения, тщательно выписывали разнообразные города, реки, моря, корабли со всеми деталями оснастки (в миниатюрах Егоровского сборника), оружие и убранство домов, княжеские и боярские регалии (в Лицевом летописном своде). Правда, в изображениях господствовал привычный для иконописцев штамп, но реально переданные детали нарушали привычные традиции, восходившие еще к Византии. На иконах реалии окружающего человека мира, в особенности архитектурного пейзажа, вытеснили с первого плана фигуру святого. Особенно заметно это в клеймах*) житийных икон, таких, как «Тихвинская богоматерь» или «Антоний Римлянин». По многим иконам того времени с большой достоверностью можно реконструировать комплексы монастырских зданий. Так, на иконе «Воздвижение креста» из Троице-Сергиева монастыря довольно точно воспроизведены пятиглавый собор с позакомарным покрытием и шатровая колокольня на мощных столбах. Многочисленные жанровые сцены, обрамлявшие в клеймах изображение какого-либо святого, по стилю напоминают миниатюры. В повествовательных композициях на произведениях мелкой пластики и иконах все чаще [157] встречаются фигуры зверей и птиц, изображения небесных светил, сложных архитектурных форм, точно переданной одежды и предметов быта. Проникновение реалистических мотивов приводило порой к неожиданным результатам. Образ святого терял возвышенные черты. «Предстоящие» в композициях середины и второй половины XVI в., и в первую очередь Богородица, — живые люди, изнемогающие под бременем несчастья, а не святые, с радостью принимающие испытание, посланное богом. Изображение реальных черт мира, окружающих человека, нахлынувших новых жизненных впечатлений приводит к изменению самой манеры письма художника, измельчанию и детализации, резко контрастирующей с возвышенной монументальностью произведений предшествующего XV в.
Новые тенденции в быту проявлялись в более стертой форме. Люди той поры остались верны старым традиционным формам жизни, но увидели в ней самой новую ценность и прелесть. Не убиение плоти, не аскетизм — вершина христианского отречения от всего земного, а воспевание земной жизни — вот что отличает психологию нового человека. «Все хотят на земле жить и забыли о загробной жизни» — этот упрек одного из церковных иерархов первой трети века с большим основанием следовало адресовать новому поколению.2)
Энциклопедией русского быта можно назвать «Домострой», сборник поучений по всем отраслям домашнего хозяйства, написанный Сильвестром для сына Анфима, занимавшегося крупной оптовой торговлей и постоянно связанного с иностранными купцами. «Домострой» с его любованием житейскими мелочами, скрупулезной требовательностью к соблюдению разумных правил ведения хозяйства, строгой регламентацией быта и духовной жизни мирян знаменовал упадок внутренней религиозности и проникновение рационализма в мировоззрение торговых слоев. Рост городов и бюргерства вызывал появление подобных хозяйственных энциклопедий, регламентировавших быт зажиточного горожанина, и в других странах. «Домострой» Сильвестра перекликается с чешскими памятниками — четвертой книгой «Учения христианского» Фомы Щитпого, предшественника Яна Гуса, «Советами отца сыну» Смиля Фляшки (XIV в.), итальянским «Рассуждением об управлении семьей» Пандольфини, французским «Парижским хозяином» (XV в.) и т. д. В [158] «Домострое», как и во всех этих сочинениях, быт трактовался как единственная форма удовлетворения человеческих потребностей на земле. Формальное соблюдение религиозных обрядов — вот что требовал от «рачительного» хозяина составитель «Домостроя». Еда воспринималась отнюдь не как греховное потворствование плоти, а как законное для каждого христианина удовольствие. «Домострой» подробнейшим образом описывал, как следует накрывать на стол, как уставлять на чистой скатерти бесконечные столовые «суды» (ковши и судки столовые, уксусницы, перечницы и солоницы, ложки, блюда и ставцы). В «Домострое» содержались рецепты приготовления постных кушаний (блинов, пирогов с рыжиками, груздями, маком, кашей и капустой, каш, рыбы в разных видах, немецких сельдей), скоромных (из мяса, ветчины, сала), различных напитков и сладких кушаний (брусничной воды, пива мартовского, малинового морса, яблок и груш в квасу и в патоке, пастил и т. д.).
В глазах читателя «Домостроя» дом был не его временным земным прибежищем, преддверием ада, рая или чистилища, а человеческой храминой, о которой он обязан был заботиться не меньше, чем о настоящих храмах. Дома украшались орнаментальными и животными мотивами. Змеи, звери и «неверные храбрые мужи» оказались настолько распространенными во внешнем оформлении домов, что это послужило темой специального осуждения Стоглавого собора.
Дьяк Посольского приказа. Гравюра XVI в.
Широко распространились такие игры, как шахматы и шашки. Запрещения Стоглава «бесчинствовать» шахматами и предостережения «Домостроя» относительно будущей судьбы игроков — проклятия на этом свете и мучения ада на том — не могли остановить увлечения ими. Играл сам царь, играли его приближенные, играли городские жители и крестьяне.
Сдвиги в мировоззрении и миропонимании не привели к освобождению от пут религиозной философии. Выбираясь из них, светский человек России попадал в новые, становясь лицом «государственным».
Для укрепления своего положения государство широко использовало православие и церковь, а последняя — царскую власть для упрочения господства над душами и телами верующих. Союз православной церкви и царизма обеспечил победу контрреформации в России. Под ее знаком прошло развитие русской культуры 50–80-х годов XVI в. Как бы ни складывались взаимоотношения царизма и церкви, они выступали единым фронтом против развития свободолюбивой и творческой мысли.
1) РИБ, т. XXXI, стб. 214-215.
*) Клейма — небольшие изображения сцен из священного писания или житий святых, помещаемые на полях иконы.
2) См.: Дружинин В. Г. Несколько неизвестных литературных памятников из сборника XVI века. — В кн.: Летопись занятий Археографической комиссии. СПб., 1909, вып. 21; Жмакин В. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881.
На службе царю и церкви
Процесс политического объединения и централизации страны оказал воздействие на различные области культуры. В руках царя сосредотачивалась основная масса средств, которыми не располагали ни князья, ни бояре, ни даже монастыри для финансирования любых начинаний в области культуры — строительства, росписей, организации летописного дела. Лишь некоторые удельные центры могли позволить себе обзавестись новыми храмами. Так, в Старице в 1561 г. был сооружен Борисоглебский собор, знаменитый своими изразцовыми рельефами. Собор в Дмитрове при Владимире Старицком (1566—1569) был украшен такими же рельефами. Монастырское строительство в 50-е годы почти прекратилось. Даже [160] Троице-Сергиеву монастырю понадобилось 80 лет, чтобы завершить заложенный в 1554 г. по образцу московского Успенский собор. Давно прекратили свою деятельность местные центры летописания. Только на северо-западе (в Новгороде и Пскове) или в отдельных монастырях появлялись небольшие летописи, составители которых изредка размышляли о судьбах страны в тяжелые годы опричнины. Но в них вместо общерусских сведений внимание преимущественно обращалось на известия, относящиеся к местной церковной истории, на стихийные бедствия и т. д.Пожалуй, не осталось ни одной области культуры, развитие которой не было бы подчинено непосредственному царскому велению. «Земной бог» вмешивался во все — и в дела земные, и в дела духовные. Общерусское летописание полностью стало государственным делом. Его вели теперь в государеве дворце, под руководством близких к царю Алексея Адашева и Ивана Висковатого. Сам царь участвовал в этом, «переписывая» историю в связи с новыми политическими катаклизмами. Летопись становилась хроникой придворных событий, войн и дипломатических приемов, основанной на материалах государственного архива, превращаясь в свод выдержек из посольских и разрядных книг.
Дольше всех подобие самостоятельности сохраняла одна область литературы — публицистика. Середина XVI в. — это время раздумий, размышлений и споров о будущем страны. Проекты, предложения, челобития сыпались как из рога изобилия. Основные догматы православия подверглись сокрушительной критике «еретиков». Борец за счастье угнетенного люда Феодосий Косой выступил со взглядами, которые могут считаться вершиной русской общественной мысли того времени. Под напором передовой общественной мысли религиозная культура средневековья дала трещину. Но клерикальная реакция подавила передовые идеологические течения. Торжество контрреформации наложило отпечаток и на развитие общественной мысли. В канун введения опричнины в России безраздельно господствовал один публицист — сам царь. Он обнаружил различные стороны литературного дарования: сарказм — в письмах в Кирилло-Белозерский монастырь и к томившемуся в плену Василию Грязному, велеречие и невоздержанность — в посланиях Курбскому. Фактическое исчезновение в годы опричнины [161] публицистики как жанра свидетельствует о глубоком и трагическом кризисе общественной мысли. Пустоту, образованную гонениями на еретиков, заполнили церковь и самодержавная власть. Место ярких и самобытных произведений передовых писателей занимают вышедшие как бы из-под одного пера жития святых, размножавшиеся церковниками по мере причисления к лику общерусских святых того или иного местного деятеля. В связи с канонизационными соборами 1547—1549 гг. в макарьевском кружке были составлены особая редакция жития Александра Невского, освободившего Псков от немецких рыцарей, Ефросина, основателя Псково-Печерского монастыря, в 1558 г. — новгородских святых Никиты и Нифонта, повесть о юрьевском «мученике» Исидоре. Антиливонские выпады в этих произведениях подготавливали общественное мнение России к войне за Прибалтику. Даже житийная литература оказалась на службе царизма. Лишь в изображении эпизодов классовой борьбы крестьянства жития правдоподобны. Они ярко и красочно рассказывали о тех тяготах и муках, которые пришлось вынести «святым», которые то «в доспесех с мечи», то «с копии и рогатины» защищали захваченные у крестьян земли. Эти сцены по драматизму не уступают лучшим произведениям художественной литературы предшествующего времени.
Стоглав как памятник публицистики середины XVI в. показывал состояние официальной идеологии. Он был лишен каких-либо творческих начал. Стоглав, подчинив отправление религиозных церемоний тщательному контролю церкви и государства, требовал от каждого верноподданного совершать молитвы за царя, одни на случай, если он оставался в столице, другие — если он выступал в поход. Стоглаву вторил и «Домострой», предписывавший возносить молитвы о здравии царя — в церкви и дома. «Домострой» учил: «Царя бойся и служи ему верою... с покорением истинну отвечащай ему яко самому богу». Все должны были слушаться и царских наместников: «...тако же и князем покаряйтеся и должную ему честь воздавай яко от него посланом во отмщение».1)
На канун опричнины приходится создание произведений, целью которых был пересмотр истории России с точки зрения официальных концепций (Казанская история, Степенная книга, Лицевой летописный свод). «Степенная книга», написанная в 1560—1563 гг. по [162] поручению митрополита Макария царским духовником Афанасием (Андреем, позднее митрополитом), оказалась одним из наиболее значительных историко-литературных произведений эпохи. Она содержала историю России в виде последовательного ряда биографий правителей, начиная с киевских князей. Каждая биография представляла особую «степень»; семнадцатая посвящена была жизни и деяниям Ивана Грозного. Степенная книга рассказывала о роли церкви и высших церковных иерархов в строительстве государства, о деяниях митрополитов, утверждала идею единства самодержавной и духовной власти, их союза в деле упрочения власти государей. В 1564—1565 гг. была написана «Казанская история», повесть, излагающая историю Казанского ханства и многовековой борьбы с ним России. Автор провел в плену около 20 лет и был освобожден в 1552 г. На страницы «Казанской истории» попали и реалистические описания битв и страданий русских воинов, были упомянуты разногласия среди воевод в связи с трудностями похода. В центре повествования — панегирически описанные воинские подвиги Ивана IV. Авторы «Степенной книги» и «Казанской истории» пользовались беллетристическими приемами изложения. Ополчившаяся на занимательное светское чтение официальная литература (будь то церковная, будь то светская) уже не могла придерживаться старых канонов, что ярко свидетельствовало о ее внутреннем кризисе.
Основной круг чтения законопослушного читателя определялся житийными и святоотеческими произведениями, которые, как и некоторые сочинения светского или полусветского содержания (книга Иосифа Флавия «О пленении Иерусалимском», «Космография» Козьмы Индикоплова и т. д.), были включены Макарием в «Великие Четьи Минеи». Беллетристические произведения (например, «Повесть о Динаре») были лишены диалогов, остросюжетных конфликтов, резких поворотов в судьбах героев. Победа иверской (грузинской) царицы Динары над персами приписывается ее набожности.
«Душеполезные» произведения типа «Повести о Динаре», «Повести о Евстратии-Велизарии», «Прения живота со смертью» вытеснили переводные занимательные сочинения предшествующего времени. Эти повести приобретали характер агиографических (житийных) сочинений (например, «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Сказание [163] о Вавилоне», включенные в «Великие Четьи Минеи»). Переведенный с немецкого памятник «Прение живота со смертью», вышедший из кругов новгородских клерикалов в конце XV в., хотя и имел диалоги, но был лишен действия. Из перевода аналогичного польского произведения «Разговор магистра Поликарпа со смертью» были удалены все сатирические элементы. Текст, потерявший элементы занимательности, приблизился к унылым, однообразным произведениям церковной поучительной литературы.
Строительство каменных сооружений было подчинено целям внешней и, в особенности, внутренней политики государства. Управление строительством сосредотачивалось в руках царя, что было оформлено в 1583 г. созданием приказа Каменных дел. Если при отце Грозного Василии III кремли-крепости создавались главным образом в южных городах, на границе с Крымским ханством (Коломна, Тула, Зарайск), то основное место в крепостном строительстве во время Грозного заняло сооружение крепостей на севере страны, где царь хоронился или намеревался отсиживаться от своих действительных или мнимых врагов. Так возникла крепость Александровой слободы, где было сооружено и несколько храмов, больше похожих на башни, чем на церкви. Продолжалось строительство на востоке (в Свияжске и Казани им руководил псковский городовой мастер Постник Яковлев) и на западе (в 1557 г. Иван Выродков и П. П. Головин ставили «...город от Немец усть-Неровы реки... у моря для пристанища морьскаго корабленого»2)).
Архитектурным памятником, который должен был увековечить венчание Грозного на царство, был храм Иоанна Предтечи (покровителя Ивана Грозного), в 1553—1554 гг. построенный в соседнем с Коломенским селе-усадьбе Дьякове. Он состоит из пяти восьмигранных столпов с наибольшим из них в середине. Центральный столп имеет два яруса полукруглых и треугольных кокошников. Архитектура храма отличается стремлением поразить воображение грандиозностью и неожиданностью архитектурных решений. Разрыв с традициями византийского зодчества нашел выражение в отказе от обычного крестово-купольного храма.
Жизнерадостная и нарядная церковь Покрова Богородицы (храм Василия Блаженного), «преудивлепа различными образцы и многими переводы»,3) была исполнена [164] чувства ликования. На высоком подклете с открытыми арками и наружной галереей (гульбищем) расположены девять столпов. Центральная часть собора (собственно Покровский храм) — это столп с шатром, плавно переходящим из трех рядов кокошников. Остальные восемь столпов, окружающие центральный, — более низкие, они отличаются по высоте, объему, отделке, но очень удачно образуют единое целое. То общий мотив кокошников, полукруглых или граненых, то похожая форма орнаментов или арок, то остроугольные «стрелы» на гранях башен роднят между собой отдельные храмы. Нынешняя пестрая окраска собора появилась лишь в XVII—XVIII вв. Первоначально сочетание красного кирпича и белого камня скрадывало некоторое изобилие архитектурных форм и придавало храму если не большую нарядность, то большую монументальность.
Покровский собор узаконил новую для каменного зодчества форму шатровых сооружений, ставших преобладающими в дворцовом строительстве третьей четверти XVI в. Дворцовая архитектура пыталась утвердить идею прославления самодержавия, прибегая для этого к новым формам. Шатровые церкви как символ укрепляющейся царской власти были воздвигнуты в Брусенском монастыре, расположенном внутри кремля г. Коломны (1552), в Воротынске на Угре (середина XVI в.), в Лютикове монастыре (1559). Вслед за переходом Старицы в руки Ивана IV там также началось сооружение шатрового храма.
Скульптурным мемориалом венчания Грозного на царство должен был стать Мономахов трон, или место (1551 г.), установленный в Успенском соборе. Нижняя часть его в форме куба покоится на четырех зверях, свернувшихся клубком. Стенки украшены двенадцатью резными сценами низкого рельефа, изображающими сказание о получении Владимиром Мономахом царских регалий — шапки и барм от византийского императора Константина Мономаха. Владимир Мономах и его окружение представлены в виде царя и бояр в нарядах XVI в. Пластичность и динамичность резьбы может дать некоторое представление об искусстве скульптуры того времени. Произведения мелкой пластики (нагрудные иконы, иконки-складни, мощевики-ковчеги и кресты) после Стоглава, как показала Т. В. Николаева, отличались большим единообразием, чем ранее. Возможности проникновения в [165] изобразительное искусство народной традиции уменьшались.
Москва, вернее Кремль «царствующего града», стала и центром художественной жизни. Сюда были собраны лучшие иконописцы изо всех городов, они расписывали стены царского дворца, подновляли или заново изготавливали иконы для опустошенных пожаром 1547 г. кремлевских церквей. Здесь строились новые церкви, иллюстрировались летописи, задуманные как рукописный мемориал царствования Ивана IV. Прославлению военных побед посвящена роспись Золотой палаты Кремлевского дворца (1547—1552).*) В росписи использованы сюжеты русской истории, библейских рассказов и притч.4) Аллегорические фигуры «Целомудрие», «Разум», «Чистота», «Правда», «Неправда», «Безумие» наглядно иллюстрировали моральный кодекс христианства, так настойчиво пропагандируемый митрополитом Макарием в его посланиях царю. Добродетели и пороки в виде женщин напоминают об образах раннего Возрождения.
В связи с грандиозными работами, производившимися в Кремле, встал вопрос о форме новых произведений. Впервые в истории русской художественной культуры вопросы искусства становятся предметом обсуждения церковных соборов (1551 и 1554 гг.), складывается определенный план создания произведений различных видов искусства: монументальной живописи, книжной иллюстрации и прикладного искусства, в частности резьбы по дереву.
Стоглав установил специальные правила о том, как следует писать иконы. Во «избежание шатости в людях» из-за разнообразия образных композиций на иконах Стоглавый собор принял решение о введении лицевых иконописных «подлинников», дающих образцы, т. е. схематическую характеристику, изображений отдельных святых и целых композиций. Отличия одного святого от другого описывались так — «брада покороче Сергиевы», «брада Власиева», «образом велик, брада невелика» или «сед, брада долга до пояса, на конце узка, не подвоилась, но повисла в один косм». Такие инструкции содействовали стандартизации обликов святых и должны были искоренить «самомышление» иконописца, литейщика, резчика. [166] Стоглав ополчился и на иконописцев, которые «по торгам ходят с образы без чести». В творчестве мастеров, писавших иконы вне мастерских, «на широкого потребителя» и продававших их вразнос, органически соединялись и народные представления о тех или иных святых, и элементы ремесленничества, сплавленные с трафаретным изготовлением по «подлинникам».
Вопрос об изображении современников встал в связи с изготовлением икон для Благовещенского собора. Молящиеся цари, святители, народ напоминали живых людей, хотя изображения и были лишены портретного сходства. В угоду царю Стоглав подтвердил право изображать на иконах не только святых, но и живых царей и священнослужителей. Наместники бога на земле таким образом как бы причислялись к лику святых.
Собор волновал и вопрос об «изобразимости божества». Речь шла о запрещении писать на иконах бога-отца, как это делалось на Западе. Образец так называемой новозаветной Троицы (бог-отец ц бог-сын на престолах с голубем между ними) представила четырехчастная икона, изготовленная для Благовещенского собора Московского Кремля псковскими мастерами вскоре после пожара 1547 г. Удивление непривычного к новому изображению московского зрителя вызывали и изображения Христа: то в образе воина, сидящего на кресте, то в образе обнаженного ангела, прикрытого крыльями. Создание четырехчастной иконы возбудило массу кривотолков. Наиболее резко в 1553 г. высказался Висковатый, которому митрополит решительно возразил: «Не велено вам о божестве и божиих делех испытывати... Знал бы ты свои дела, которые на тебе положены, не разроняй списков».5) Церковь свято охраняла свое право решать все вопросы, связанные с богословием. Висковатый не успокоился и на следующий год представил митрополиту новый список «О мудровании и о своем мнении о святых иконах». Этот список был рассмотрен на соборе 1554 г., который занимался делом М. Башкина. Висковатый протестовал как против изображения невидимого божества — бога-отца в ангельском образе, так и против натуралистических сцен (аллегории «блуждения» (блуда), олицетворенного в женской фигуре, которая «спустя рукава кабы пляшет»). Упреки Висковатого в «латынском мудрствовании», т. е. проникновении католических влияний, задели церковников за живое. Собор 1554 г. отверг упреки осмелившегося [167] иметь собственное мнение дьяка, но вынужден был признать справедливость обвинений в «латынстве», ярко выразившемся в изображении распятого Христа со сжатыми ладонями. В целом же писания Висковатого были признаны собором «развратными и хульными».
Собор 1554 г. постановил и впредь держаться символико-дидактического жанра. В 60–70-х годах в иконах нового типа, выдержанных в богословско-дидактическом стиле, содержатся огромные многофигурные композиции, почти лишенные выразительности. Изредка и в них проглядывает живая мысль художника. Так, изображение Ирода на иконе Рождества Богородицы, возможно, отражает желание иконописца посрамить всемогущего государя.
Собор 1554 г. разделил живопись на два вида — историческое, или бытийное, письмо, т. е. изображения на евангельские и библейские сюжеты, и приточное (изображения на темы притч). Среди произведений первого вида, в целом сохранявших традиционный характер, и позднее появлялись близкие к тем, что смущали Висковатого. Зиновий Отенский, тот самый, которому принадлежит критика учения Феодосия Косого, выступил против изображения бога-отца в виде царя Давида, вооруженного железной рукавицей и мечом, против изображения молодого Христа с мечом в руках. Несмотря на это, к концу XVI в. католические влияния в изображении бога-отца возобладали. Многочисленны заимствования из немецких гравюр в иконах св. Николая с житием из Боровичей (1561 г.), «Жизни Христа» 1560 г. из Московского Успенского собора и в миниатюрах Егоровского сборника и жития Николая Чудотворца из немецкой хроники Шеделя (1493—1494 гг.).
Наряду с изображением притч стали появляться и аллегории современных событий. Такова знаменитая икона «Церковь воинствующая» — живописный мемориал «Казанского взятия»; идейный замысел ее — прославление Грозного — близок росписям Золотой палаты. На огромной иконе два центра. Один — «Горний Сион» — изображает Москву, перед ним сидит богоматерь с младенцем на руках. На другом воссоздан нечестивый библейский город Содом, погрязший в грехах, — символ Казани. Тремя рядами движется бесчисленное воинство от Сиона к Содому. Воинство ведет сам воевода небесных сил — архангел Михаил. За ним следует молодой воин на [168] коне — Иван Грозный, а далее князья Владимир Святославич, Александр Невский, Дмитрий Донской и др., наследником воинской славы которых был Грозный. Впрочем, икона весьма далека от монументальности. Многочисленные реалистические детали снаряжения войска дробят внимание зрителя и отвлекают его от основной идеи произведения.
В 60-е годы велись работы еще над одним грандиозным памятником правления Ивана IV — лицевым летописным сводом. Каждый лист общерусской Никоновской летописи должен был быть иллюстрирован. Созданный по непосредственному распоряжению царя, свод содержал историю человечества от библейских времен до его царствования, он увековечивал и прославлял власть русских самодержцев, незыблемую до конца мироздания. Лицевой свод невольно перерос свое непосредственное назначение. В лаконичном и условном стиле его миниатюр детально и разнообразно изображены всевозможные стороны русской жизни: города, утварь, одежда, оружие. Лицевой свод показал новые приемы композиций. Вместо двуплановых (на первом ранее помещались фигуры, а на втором — палаты и горки) миниатюры стали многоплановыми. Изображение, подобно иконному, разворачивается по плоскости вверх (по принципу непрерывного действия).
Прославлению царской власти были посвящены произведения различных ремесел. Даже пушки использовались для этой цели. Так, на пищали мастера Богдана было помещено изображение двуглавого орла с опущенными крыльями и широко распушенным хвостом. Ювелирное искусство также было в основном поставлено на службу монарха. В Москве сосредоточились лучшие злато- и среброкузнецы, сканых дел мастера. По указу Ивана IV из Новгорода, славившегося своими ювелирами, в 1556 г. в Москву были востребованы серебряные мастера «Ортемка да Родивонка Петровы дети с братьею и детьми, которые их братья и дети горазди серебром образов окладывати».6) Роскошь царского двора, пышность одежд и украшений должны были внушать представление о безграничности власти Грозного не только его собственным подданным, но и иностранцам. Царскую казну пополнило много новой утвари, в том числе очень строгое, с ритмичным узором блюдо Марии Темрюковны, серебряная заздравная чаша 1564 г. и, наконец, корона, по словам посла австрийского императора Максимилиана II, [169] Пернштейна, превосходившая роскошью короны других европейских государей. Не менее роскошны были и вклады Ивана IV в крупнейшие монастыри: цаты (подвески) к золотому окладу иконы Троицы Андрея Рублева, оклад иконы «Одигитрии» Архангельского собора, оклад рукописного Евангелия в Благовещенском соборе в Москве и другие. На басменных*) окладах икон ощущение роскоши достигается сочетанием крещатого и чешуйчатого орнаментов из эмали различных оттенков голубого тона. В 70-е годы эмаль и скань дополняются мельчайшей зернью и чеканными цветами и листьями, припаянными в различных наклонах.7) Особенно великолепен оклад Евангелия.**) Чеканные изображения фигур и растений сочетаются с эмалевыми цветами и надписями чернью по глади золотых лент, оконтуривающих композицию. В ювелирных изделиях широко используются драгоценные камни — сапфиры в сочетании с изумрудами и красными яхонтами. Неотделанные камни, лишенные блеска, цветовыми пятнами украшали изделия.
Те же тенденции к пышности и великолепию отличают и шитье. Последним значительным произведением этого времени, выполненным в традициях русского и южнославянского шитья с богатой красочной гаммой, была плащаница, вышитая шелком в мастерской Евфросинии Старицкой 1565 г. для Кирилло-Белозерского монастыря. В шитье постепенно начинает преобладать металлическая — золотая и серебряная нить.
В годы опричнины интерес царя к изобразительному искусству приобретает особую целенаправленность. На фресках крытых галерей и приделов, пристроенных к Благовещенскому собору (1564), и великокняжеской усыпальницы Михаило-Архангельского собора (1564—1565) были запечатлены предки Грозного. Далекие от портретного сходства, фрески точно указывали сан, чин и возраст воспроизводимого лица. Изображения античных мудрецов, в том числе Аристотеля и Гомера, отличаются присутствием чисто русских деталей. Гомера художник облек в царскую мантию, под которой видны русская рубашка и штаны. Римского поэта Вергилия снабдили короткой туникой и плащом — одеждой мучеников, известной [170] русской и византийской иконописи, и шапкой, похожей на ту, что носили в старину крестьяне.
Тенденции официального искусства прослеживаются и в новоприсоединенных районах, в частности, в стенописи собора Свияжского монастыря (1561). Здесь и многочисленные сюжеты аллегорического характера, и апокрифические легенды, причем в некоторых изображениях животных явно чувствуется западное влияние. Автор стенописи изобразил царя и настоятеля монастыря Германа в алтарной композиции «Великий вход», которая иллюстрировала литургическое песнопение.
В художественной жизни России произошло парадоксальное явление, на которое обратил внимание М. В. Алпатов. По мере усиления повествовательного начала в изобразительном искусстве московские мастера стали опираться на достижения новгородской и псковской школ. Мастера Новгорода вызывались не только в Москву. Сходным образом формировались кадры ремесленников и в Казани (они набирались в Костроме, Москве, Владимире и других городах). Многочисленные местные школы и направления постепенно сменялись одним общерусским, сохраняя местные особенности только в частностях. Язык изобразительных произведений так же многословен и велеречив, как «многошумящия» послания царя. Художники этого времени, чтобы воспрепятствовать разномыслию, пытаются объяснить каждое слово иллюстрируемого ими текста — будь то житие святого, легенда из Ветхого завета или притча. Произведения перегружены деталями, многочисленными фигурами, лишь косвенно относящимися к теме; они лишены той глубины, цельности и величественности, которой по праву гордится русское искусство XV в.
Во время Ливонской войны, поглощавшей большие средства и требовавшей напряжения сил всей страны, несколько ослабела и строительная деятельность. Был сооружен только один более или менее значительный храм — Успенский собор в Вологде, задуманный как повторение московского. Это отвечало тогдашнему желанию Ивана IV перевести в Вологду столицу государства и митрополичью резиденцию. Но Успенский храм в Вологде (1568—1570) — огрубленный вариант московского собора. Стены его лишены колончатого пояса, окна очень высоко подняты к закомарам. Суровое и тяжеловесное здание производит впечатление скорее крепости, нежели обычного [171] храма, и передает свойственную Грозному гигантоманию и суровый дух опричнины.
В 70-е годы прекратилось создание каких-либо новых памятников архитектуры и живописи.*)
1) Орлов А. С. Домострой по Коншинскому списку. М., 1908, с. 7-8.
2) ПСРЛ, т. XIII, с. 281.
3) Кузнецов И. О построении московского Покровского (Василия Блаженного) собора. — Чтения ОИДР, 1896, кн. 1, с. 10.
*) Она известна лпшь по подробному описанию конца XVII в. знаменитого художника Симона Ушакова, проанализированному О. И. Подобедовой.
4) Подобедова О. И. Московская школа живописи при Иване IV, М, 1972, с. 59-69.
5) Московские соборы на еретиков XVI века. — Чтения ОИДР, 1847, кн. 3, отд. II, с. 8.
6) Дополнения к Актам историческим. СПб., 1840, т. I, № 82, с. 144.
*) Басма — чеканка на тонких листах металла.
7) О технике изготовления скани и басмы см. подробнее: Рыбаков В. А. Ремесло древней Руси. М., 1949.
**) Из Благовещенского собора Московского кремля.
*) Единственным исключением может служить храм в с. Горидце, к югу от Москвы (1578—1579).
Животворный родник
Влияние церкви и самодержавной власти смогли затормозить и видоизменить развитие культуры, но не уничтожить ее. Народ оставался хранителем ее ценностей и той основы, на которой возник новый подъем культуры в XVII в. Народная традиция наиболее непосредственно проявляется в прикладном искусстве. К сожалению, большая часть произведений прикладного искусства не дошла до нашего времени. Сгорели или искрошились от ветхости знаменитые кирилловские чаши — «потешельные» (праздничные) и «гостиные», исчезла известная на всю Россию калужская и тверская посуда, отличавшаяся простотой и дешевизной. В Твери делались ставцы белые и красные с «кровлями» (крышками) и без них, осиновые белые блюда. Стерлись вологодские «репчатые» или украшенные костью, тверские простые и олифленые ложки.Сохранились только знаменитые новгородские коробьи — красные и желтые, окованные черным и белым железом, снабженные замками. Коробьи — непременная принадлежность монастыря и монастырского подворья, богатого боярского и купеческого двора — использовались также для хранения царского архива и казны. Коробьи новгородского производства расходились по всей стране и вывозились далеко за ее пределы. Уцелели и немногочисленные прялки, каждая из которых — будь то расписная или резная — воспринимается как чудо красоты.
Не сохранились деревянные изделия прикладного искусства, широко употреблявшиеся в быту: украшенные резьбой или росписью, то геометрической, то растительной, рубели, коромысла — нехитрые хозяйственные принадлежности, носившие неповторимый отпечаток мастерства рук, изготовивших их, и сохранившие традиции местности, откуда вышли эти вещи. Пожалуй, в области деревообработки, не регламентированной строгими нормами государственных или церковных распоряжений, мог [172] дольше сохраниться дух неповторимости, противоборствовавший единообразию, охватившему культуру.
Этой тенденции противостояла и устная народная культура. Игры, вождение медведей, сопровождавшиеся острыми шутками о правителях, будили живую мысль народа, вызывая противодействие церкви и государства.
Русская контрреформация вела ожесточенную борьбу с народным искусством и, в первую очередь, скоморошеством. Представление о скоморохах как «видимых бесах» проникло и в апологетическую литературу. Крестьяне, судя по былине о Вавиле-скоморохе, поддерживали «веселых людей», живших в деревнях с ними рядом. Ненависть церковников вызывали и остатки языческих обычаев — русалии на Иванов день, поминание родителей в троицкую субботу и другие народные празднества. Несмотря на запрещение народной музыки — «гуслей, и смыков, и сопелей, и всякого гудения»,1) она оказала влияние на военную музыку XVI в. В 60-е годы вошло в обычай перед началом битвы «бити по набату и в сурну играти».2)
Терпела русская церковь только юродивых. Предание приписывало псковскому юродивому Николе заслугу спасения Пскова. Он встретил Ивана IV при въезде в город и поучал его «ужасными словесы еже престати велия кровопролития».3) Грозный не послушался. Тогда Никола послал царю кусок сырого мяса. На что Грозный ответил: «Я христианин и мяса в пост (дело происходило во время великого поста. — Авт.) не ем». Никола заметил: «Неужели съесть постом кусок мяса какого-нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он уже съел?». Он предупредил, что с царем «случится какое-нибудь серьезное происшествие, если он не перестанет умерщвлять людей». По другому преданию, Никола остановил казни словами: «Ивашка, Ивашка, до каких пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь. Подумай об этом и уйди в эту же минуту или тебя постигнет большое несчастье».4) Испуганный словами юродивого, Грозный якобы отказался от казней в Пскове и быстро покинул город.5)
XVI век дал России Василия Блаженного, канонизированного церковью в 1588 г. Этот «святой» выступал в роли правдолюбца. Он наказывал недобросовестных продавцов, укорял Грозного за то, что тот, стоя в церкви, думал о новом дворце, строившемся на Воробьевых горах. [173] Житие этого юродивого обрастало легендами, в которых народ делал его обличителем неправедных деяний царя. Хотя Василий не дожил до опричиины, по преданиям, в Новгороде во время похода Грозного Василий, находившийся якобы в какой-то пещерке у Волхова, зазывает к себе царя, угощает его, подобно Николе, сырой кровью и мясом. В ответ на отказы царя он показывает ему души невинных мучеников, возносящиеся на небеса. Царь в ужасе приказывает остановить казни. В преданиях о юродивых ясно слышится голос народа, резко порицавшего бессмысленные расправы Грозного. Не менее отчетливо прозвучал он и в песнях. Народ осудил скорый и неправый суд Ивана IV в песнях «Взятие Казани», «Гнев Ивана Грозного на сына», его безжалостную расправу над новгородским населением, заклеймил прозвищем «вора и душегуба» царского сатрапа Малюту Скуратова и ненавистную Марию Темрюковну, в которой народ видел виновницу перемен в государстве.
Вера в непобедимые силы народа звучит в песнях о чванливом Кострюке-Мастрюке, воплотившем реальные черты одного из инициаторов опричнины черкесского князя Михаила Темрюковича. Кострюк, похвалявшийся «выбороть матушку каменну Москву», оказался слабее первого же бойца, вышедшего против него. Заслугу взятия Казани, главного внешнеполитического успеха времени Грозного, народ приписывал не столько царю, сколько безвестному пушкарю, сумевшему организовать подкоп и взрыв под стенами города. Народная память надолго удержала представление о беспримерном подвиге освобождения пленных в Казани в песне «Молодец зовет девицу в Казань»:
| Казань город на костях стоит, Казаночка — речка кровава течет, Мелки ключики — горючи слезы, По лугам-лугам все волосы, По крутым горам все головы, Молодецкие все стрелецкие.6) |
В произведениях народного творчества складывался идеал крестьянина, свободного в выборе своей судьбы. На усиление эксплуатации задавленное непосильными поборами в пользу царской казны, неграмотное и бесправное крестьянство отвечало побегами с насиженных мест, уходило на «вольные» земли. Безвестные русские землепроходцы и мореплаватели по предприимчивости, упорству, жизненной энергии не уступали своим западным современникам. Крестьяне несли на новые земли мечту о воле и любовь к возделываемой ими земле, а не только меч и смерть, подобно иным открывателям неведомых земель в Новом свете.
Народная память свято сохранила воспоминание о тех вольных людях, которым Россия обязана присоединением новых земель. Герой народного творчества, в противоположность героям церковных житий, активно вмешивался в жизнь, сам выбирал судьбу. В песнях о Ермаке Тимофеевиче звучит тема свободного выбора пути. Казачество, формировавшееся в XVII в. на Дону, противопоставляло царевым слугам, покорным, безвольным и трусливым, удалого и смелого Ермака.
Живые родники народного творчества пробивались на окраинах Русского государства, особенно на севере, переживавшем пору значительного экономического подъема. Здесь строились небольшие церковки «посадского типа», прообраз будущей светской и церковной архитектуры XVII в. Это были одноглавые кубические бесстолпные храмы с крещатыми сводами (церковь Исидора Блаженного в 1566 г. в Ростове Ярославском). Новый тип храма с бочкообразным покрытием куполов, явно заимствованным из народного зодчества, сложился в Каргополе. Традиции народного деревянного зодчества давали себя знать и в крепостном строительстве севера и востока страны. Сооружение деревянных крепостей велось в тех районах, которые были недавно присоединены; крепости там воздвигались впервые. Так строили Строгановы укрепленные городки. В 1584 г. была сооружена деревянная крепость Архангельска, единственного русского морского порта. На иностранцев крепость производила сильное впечатление. По словам одного из них, «это укрепление представляет замок, сооруженный из бревен, заостренных [175] и перекрытых. Постройка из бревен превосходна: нет ни гвоздей, ни железных скреп. Все так хорошо сделано, что нечего похулить. Ни один архитектор не сделает лучше того, как они делают».7)
В районе Среднего Поволжья, в таких центрах, как Углич, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, складывается новый слой художников — городских светских мастеров. Особенно выделяется строгановская школа письма, в творчестве Прокопия Чирина и Истомы Савина давшая выход новому мироощущению — любованию реалиями мира. Творившие не под бдительным надзором светских и духовных властей, лишенные той профессиональной выучки, которой отличались княжеские и монастырские мастера, художники Поволжья создавали произведения, в которых яснее выражалось их отношение к жизни. Пожалуй, эти черты наивной непосредственности в искусстве местных художников — наиболее чистый источник реалистического искусства XVII в.
Время Грозного — время грандиозных перемен в области культуры. Введение и совершенствование книгопечатания послужило мощным толчком для распространения грамотности. Величайшие географические открытия на севере и востоке страны расширили кругозор русского человека. Новые и старые земли оказались изображенными на картах, позднее послуживших основой для иностранных карт России.
Россия, единственная независимая славянская страна с преобладающим православным населением, стала оказывать не только материальную, но и культурную помощь другим славянским народам. На это время приходится распространение русских церковных книг в Болгарии и Сербии. Для этих стран Россия стала символом независимости, надежды на избавление от османского ига.
* * *
Эта книга — дань уважения народу, творившему историю нашей страны в
трудные времена первого самодержавного царя и нашедшему в себе силы
преодолеть тот кризис, в который была ввергнута страна к концу XVI века.
Во время первой Крестьянской войны народ показал, что с самодержавием,
за которое ратовал Грозный, можно бороться. Через три с половиной
столетия был свергнут этот строй и осуществились мечты и чаяния народов
России о свободе и счастливой доле.1) Стоглав, с. 263.
2) ПСРЛ, т. XIII, с. 353.
3) Псковские летописи, вып. I, с. 116.
4) Послание Таубе и Крузе, с. 50.
5) Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1906, с. 101-102.
6) Исторические песни XIII—XVI вв., № 86.
7) Соваж Ж. Записка о путешествии в Россию в 1586 году. // Русский вестник, 1841, т. I, вып. 1, с. 223-230.
