Историческое познание: традиции и новации:
Материалы Международной теоретической конференции.
Ижевск, 26-28 окт. 1993 г. Часть 1.
Ижевск: Изд-во Удмуртского университета, 1996.
Материалы Международной теоретической конференции.
Ижевск, 26-28 окт. 1993 г. Часть 1.
Ижевск: Изд-во Удмуртского университета, 1996.
1) речь идет не о том, КАК возникло искусство, а о том, ЧТО ему предшествовало (магия, религия, эстетические нормы, «натуральный макет» и т.п.); 2) искусство считается явлением историческим, а не природным, хотя на протяжении всей первобытной истории человек развивался не только как социальное существо, но и как биологический вид со своими психофизиологическими особенностями, присущими только ему и отличающими его от остального мира приматов.
Гипотеза, представленная в данных заметках, рассматривает происхождение искусства как естественноисторический процесс в том немного забытом смысле, в каком естественная история понимается мировой наукой [8, 15, 2], и как она понималась у нас до «исправлений», внесенных марксизмом. Иными словами, речь пойдет о том, что на ранних этапах антропосоциогенеза еще достаточно активно действовали законы естественного отбора и врожденные программы поведения, которые и привели в начале верхнего палеолита к сложению новых для природы разновидностей знакового поведения и составляющих его знаковых систем. Искусство рассматривается как знаковая система, возникшая естественным образом почти одновременно с членораздельной речью (или немного позднее) и органически с ней связанная.
Загадка происхождения искусства по своей сложности и многогранности сравнима с проблемой происхождения жизни, превращения {19} неживой материи в живую. Пока еще есть надежда что когда-то удастся воспроизвести реакцию синтеза живого белка in vitro [17, с. 69-79]. Для проблемы происхождения искусства такой надежды нет. Можно только полагаться на мысленную реконструкцию «механизма» первоначального зарождения искусства по данным, получаемым на пересечениях гуманитарии и естественных наук. Поэтому все, что будет сказано ниже, следует рассматривать не более чем как догадку, без малейших претензий па полноту и бесспорность.
ИСХОДНЫЕ ДАННЫЕ: АРЕАЛ И ХРОНОЛОГИЯ. Еще недавно древнейшие наиболее достоверные памятники изобразительного искусства были известны только на евразийском континенте (от Испании до Прибайкалья). Все они датируются эпохой верхнего палеолита. Недавние исследования показали, что некоторые рисунки кенгуру и отпечатки ладоней из Австралии оказались старше 12 тыс. лет, т.е. синхронны тому же времени [20, с. 10-12]. Предположительно к верхнему палеолиту относят отдельные петроглифы Сибири [9], Южной Анатолии [19], Южной Африки [22, с. 5-11]. По-видимому, Франко-Кантабрия в силу ряда обстоятельств оказалась изученной лучше других территорий, и многие открытия верхнепалеолитического искусства еще впереди. Косвенным подтверждением этому служит недавнее открытие в той же, казалось бы, исхоженной вдоль и поперек Франко-Кантабрии палеолитических гравированных изображений на открытом воздухе [21, с. 279-293]. До сих пор они были известны только в пещерах. Вопрос о многочисленных факторах, способствовавших безвозвратной утрате многих древних изображений, в том числе и верхнепалеолитических, уже обсуждался (Шер, 1980, сс. 181-182). Иногда появляются публикации о находках мустьерских изображений [18, 14], но экспертиза показала, что это были случайные трещины и естественные бороздки на поверхности кости.
Получается, что до верхнего палеолита искусства не было, и оно возникло внезапно, как бы из ничего. Однако многие считают, что такое явление, как искусство, не могло появиться внезапно, без «эмбрионального» развития. Поэтому периодические «открытия» мустьерского искусства легко признаются. Мысль о том, что «эмбриональный» процесс мог быть латентным в археологической литературе пока не высказывалась. Если же действительно этот процесс проходил скрытно, в виде психо-физиологических изменений в аппарате восприятия и воспроизведения образов, то никаких {20} материальных археологических свидетельств этого вызревания быть не могло.
Итак, памятники древнейшего искусства распространены на довольно обширной территории, границы которой пока не вполне ясны. Самыми ранними следами изобразительной деятельности считаются ориньякские гальки (не ранее 30 тыс. лет назад). Наибольшее число памятников искусства относится к разным этапам мадленской эпохи (L’Art des cavernes, 1984), в основном к ее заключительному периоду (15-12 тыс. лет).
ПЕРВОБЫТНАЯ ЭСТЕТИКА И ПЕРВОБЫТНОЕ ИСКУССТВО? В некоторых исследованиях появление искусства связывается с первыми проблесками эстетического отношения к действительности. Эстетические нормы и принципы гармонии усматривают в правильной, симметричной форме каменных орудий, изготовленных еще в эпоху мустье (из последних работ [см.: 16]). Принимая эстетику за основу, на которой выросло искусство, нужно признать, что эстетика первична, а искусство вторично. Но эстетика не могла существовать вне сознания, а как свидетельствует история, осознание эстетических норм — явление довольно позднее. Если же говорить о какой-то зачаточной подсознательной эстетике, то эта категория представляется слишком эфемерной для научного анализа.
Пользуясь понятием «искусство» в применении к первобытной эпохе, мы вольно или невольно допускаем некоторую семантическую аберрацию, рассматривая памятники первобытного искусства примерно так же, как и произведения более поздних эпох, хотя вполне очевидно, что степень осознанности, мотивы, цели и вся атмосфера творчества первобытных художников, мягко говоря, сильно отличались от поведения их позднейших коллег эпохи античности, средневековья и нового времени.
Даже четко различаемые сейчас материальная и духовная культуры, физический и умственный труд, техническое и художественное творчество не всегда полностью параллельны и независимы и нередко тесно переплетаются как между личностями и коллективами, так и в поведении одной личности. И если сейчас искусство является особой областью культуры, границы которой и узкая специализация направлений четко осознаны как создателями, так и «потребителями» искусства, то чем глубже в древность, тем эта дифференциация была более размытой в сознании первобытного человека. {21}
Видимо, до Платона и Аристотеля общество еще не воспринимало искусство как особую область деятельности. Полное же осознание искусства как эстетической категории, как формы отражения действительности в художественных образах, вероятно, наступило не ранее Ренессанса. В древних языках даже не было слов для обозначения отдельных видов искусств, следовательно, эти явления как особые виды деятельности, не осознавались. Например, в языке древних греков, достигших высочайшего уровня в разных видах искусств, только к VI—V вв. до н.э. появились слова, отличающие художника, работающего на плоскости (зографос), от скульптора (кхоропластос). Разные виды художественного ремесла — от гончара до ювелира — греки называли одним и тем же словом «техне», имея в виду не столько искусство, сколько искусность, т.е. уровень мастерства.
Применительно к древности говорить об искусстве можно только в иносказательном смысле. Вся духовная жизнь первобытных людей происходила в единой, не расчлененной на сферы культуры мировоззренческой среде. В этой связи представляется наивной мысль о том, что в первобытном искусстве были художники и зрители, как у нас, что было представление о «красивом» и «некрасивом», что тогда все люди были художниками-любителями и зрителями одновременно (нечто вроде нашей художественной самодеятельности). И уж совсем было бы неверно допускать, что разными искусствами древние люди заполняли свой досуг. Досуга у них просто не было физически.
Дальше речь пойдет не об искусстве в современном значении этого слова, а об изобразительной деятельности. Это понятие было введено в археологию А.А. Миллером и Б.Б. Пиотровским [7, 10, 11].
ПРИРОДНЫЕ ИСТОКИ ИСКУССТВ. Представление о том, что искусство появилось внезапно, «из ничего» иногда называют внеисторичным. Если искать истоки искусства только в материальных следах деятельности палеоантропа, то можно ничего и не найти. Если же генезис искусства искать в природе, то истоки одних искусств (пение, танцы, строительное искусство) обнаруживаются легко: дифференциация голосовых звуков у животных, пение птиц, брачные танцы у тех и других, строительный инстинкт. Другие искусства (изобразительная деятельность, музыка на основе неголосовых звуков) как будто не обнаруживают непосредственных природных истоков не только на первый взгляд, но и при более пристальном поиске. {22}
Но явных истоков в природе не имеет и такое, чисто человеческое свойство, как членораздельная речь (не как набор звуков, а как набор звуковых знаков, т.е. как естественный язык). Она тоже появляется как бы на пустом месте, из ничего. И еще много других достижений культуры появляются без зачатков в живой природе: владение огнем, тепловая обработка пищи, посуда из обожженной глины, выплавка металла из руды. Лук и стрела, колесо, понятийное мышление тоже не имели истоков и промежуточных фаз ни в биологической, ни в исторической эволюции вида «Homo». И никто не называет эти достижения культуры внеисторическими только потому, что у них не было предшествующей стадии длительного вызревания. В природе и обществе, особенно на ранних этапах истории, вероятно, действуют родственные механизмы. Один из них — фазовый переход, т.е. превращение вещества из одного состояния в другое. В истории довольно много качественно новых явлений (своего рода фазовых переходов), которые появляются как бы внезапно.
К некоторым достижениям культуры можно подобрать соответствующие «прообразы» в природе, послужившие некими первичными импульсами для сознания палеоантропа: извержения вулканов, лесные пожары, вызванные молнией и т.п. Но изобразительная деятельность и музыка никаких даже отдаленных прообразов в стихийных явлениях природы не имеют. Иногда говорят о рельефных или плоскостных природных объектах, которые в результате выветривания или иных процессов приобретают внешнее сходство с человеком, зверем и т.п. Якобы они могли дать импульс к подражательным изобразительным действиям. Но если дело только в имитации, то тогда изобразительная деятельность должна была возникнуть не только у человека и раньше, чем у человека, но и у многих видов животных, способных к имитативным действиям.
ИНФОРМАЦИЯ В ПРИРОДЕ. На самом же деле изобразительная деятельность и искусство в целом имеют определенные истоки в живой природе. Но они скрыты в таких явлениях, которые протекают на молекулярном уровне. Это — информационные процессы, которые существовали задолго до человеческой стадии биологической эволюции, но осознаны и поняты были совсем недавно.
Классическим примером передачи информации в живой природе является наследственность. Элементы генетического кода выполняют информационные функции, подобные перестановкам букв {23} в тексте (рекомбинации генов), замене одних букв другими или стиранию отдельных букв (хромосомные и генные мутации). Поведение каждой особи в популяции животных складывается из двух компонент: врожденной (наследственной) и рефлекторной (приобретенной). Первая жестко задана и контролируется генами, передается по наследству и изменяется только в результате мутаций. Вторая компонента поведения — приобретенная — порождается взаимодействием с другими особями и с окружающей средой, проявляется в виде условных рефлексов, по наследству не передается, но обладает значительно большей гибкостью. Получается как бы два канала, по которым циркулирует информация. Для краткости назовем первый «внутренним», а второй — «внешним».
Носителем информации, передаваемой по внутреннему каналу, являются молекулы ДНК. По внешнему каналу информация передается комплексом различных сигналов (звуковых, моторных, запахов), составляющих «язык» животных. Главной отличительной особенностью этого языка является его жесткость, генетическая предопределенность, закрытость, ограниченный для каждого вида набор сигналов. И особенно подчеркнем, что эти сигналы используются в отдельности и не могут связываться в цепочки, чтобы создавать новые сигналы.
Все виды «общения» между особями осуществляются только в рамках этой системы сигналов. Они либо заданы наследственностью, либо закрепляются в «сознании» каждой особи в виде условных рефлексов, но НИКОГДА СОЗНАТЕЛЬНО НЕ ФИКСИРУЮТСЯ НА НОСИТЕЛЯХ, внешних по отношению к особи. Такие случаи внешней фиксации сигналов, как «маркировка» у собак, волков и др., тоже предопределены генетически и не являются результатом сознательного выбора. Главное отличие сигналов животных от сигналов в языке человека в том, что они лишены ЗНАЧЕНИЯ и являются естественной реакцией на биологические раздражители (пища, опасность, боль и т.п.). Теми же раздражителями формируются и условные рефлексы, приобретенные элементы поведения, не передающиеся по наследству. Отметим, что в живой природе ни внутренний, ни внешний каналы передачи информации не могут САМОПРОИЗВОЛЬНО УВЕЛИЧИВАТЬ СВОЮ ПРОПУСКНУЮ СПОСОБНОСТЬ.
В условиях естественного отбора высшие приматы приобрели дополнительное средство расширения негенетического канала передачи информации. Освобождение передних конечностей от опорных функций способствовало не только дальнейшему развитию инстинктивного труда, но и появлению коммуникативных сигналов-жестов, которых нет у животных. Новые возможности взаимодействия {24} при помощи голосовых сигналов, жестов и мимики постепенно расширяли внешний канал связи и, по-видимому, были исчерпаны в конце эпохи мустье.
Пока невозможно сказать, обладали ли первые жесты и мимика определенным значением или это были те же естественные реакции в расширенном репертуаре, но это был первый шаг в новом направлении естественного отбора, по пути расширения негенетического канала передачи информации. Необходимость в расширении репертуара звуковых сигналов требовала большей дифференциации звуков, создавала усиленную нагрузку на голосовой аппарат палеоантропа и порождала в нем морфологические изменения, которые за несколько десятков тысячелетий эволюции закрепились в генотипе и стали наследственными. Наряду с полным выпрямлением спины и шеи произошло существенное изменение формы гортани и резонирующих полостей носоглотки.
В отличие от неандертальца, который артикулировал около 10% речевых звуков современного человека, количество новых звуков сильно увеличилось, но оно не могло возрастать бесконечно. И вот на каком-то этапе, близком к финальной стадии мустье, произошло еще одно новое явление, подобное фазовому переходу, — информационный барьер ИМЕНИ, превращение сигнала в слово. Звуки стали соединяться в парные, троичные и более длинные сочетания, за каждым из которых закреплялось определенное ЗНАЧЕНИЕ. Естественные звуковые сигналы стали заменяться ЗНАЧИМЫМИ СЛОВАМИ. Люди стали не только реагировать на биораздражители, но и давать названия предметам и действиям. Когда действие и предмет действия связываются определенными названиями (именами), возникают первые элементы казуальных логических связей — на смену или в дополнение к размытому образу приходит зародыш МЫСЛИ, которую можно передать партнеру или подрастающему поколению. Передача словесно оформленной мысли подрастающему поколению создавала условия для расширения повой, внебиологической системы социальной наследственности.
ИНФОРМАЦИЯ В ОБЩЕСТВЕ И ИСКУССТВО. Для закрепления морфологических изменений в организме требуются десятки тысячелетий. Новые слова осваиваются несоизмеримо быстрее и входят в употребление со скоростью, немыслимой для темпов биологической эволюции. Они так расширили канал негенетической наследственности, что он обеспечил опережающее развитие новых поколений. Если в эпоху мустье развитие вида Homo шло как бы параллельно по законам биологической и социальной эволюции, {25} то в верхнем палеолите началось небывалое до этого ускорение за счет передачи информации по каналу социальной наследственности, за которой биологическая эволюция уже не могла успевать.
Следующий фазовый переход наступил, по-видимому, уже в конце верхнего палеолита: слова-имена стали частично заменяться словами-понятиями. Вместо того, чтобы называть разными именами каждый предмет, объект, явление, действие, появилась возможность связывать одно слово с целым классом сходных предметов, явлений, действий. Как писал Л.С. Выготский, «язык есть единство общения и обобщения». В языке природа впервые получила возможность свертывания информации. Дальше — больше. Значимые звуки стали еще и средством мысленной классификации предметного мира. Однажды начавшись, аналитическая работа мысли уже не может остановиться и требует для самовыражения все новых и новых знаков, а также правил их сочетания между собой, т.е. грамматики.
Теперь можно сформулировать одну из главных идей предлагаемой гипотезы. Не труд, или не только труд сыграл определяющую роль в прогрессивной эволюции вида «Homo». Мы пока не умеем находить ту грань, которая отделяет инстинктивный труд архантропа от сознательного труда кроманьонца. Высвобождение передних конечностей архантропа стимулировало не только орудийную, но и знаковую деятельность, которая, в свою очередь, создавала более благоприятные условия для развития аппарата усвоения, переработки и передачи ПРИОБРЕТЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ, т.е. совершенно нового для живой природы ИНСТРУМЕНТА СОЦИАЛЬНОЙ НАСЛЕДСТВЕННОСТИ. На этой основе каждое новое поколение стало приобретать и закреплять немного больше опыта, чем предыдущее.
Остается пока неясным (автору), каким образом происходило взаимодействие между механизмами биологической и социальной наследственности. С появлением речи должна была усилиться межполушарная асимметрия головного мозга и тем самым положить начало формированию двух типов нервной системы, названных И.И. Павловым «художественным» и «мыслительным». Активизация аналитических функций левого полушария, в свою очередь привела к более дифференцированным и точным действиям правой руки.
Правое полушарие контролирует образное восприятие, в частности, пространства и топографических соотношений. Оно «безмолвно», т.е. не способно к восприятию и активной переработке словесной информации. Оно воспринимает, думает, возбуждается эмоционально. В правом полушарии доминируют функции, связанные {26} с целостным, синтетическим, а не аналитическим восприятием. Это слуховые (но невербальные), зрительные, но не знаковые, соматосенсорные и моторные сигналы, позволяющие схватывать суть наблюдаемого, без его разложения на составные части. Для полушария свойственны континуальность, аналоговость и многозначность. По-видимому, здесь сосредоточены функции интуиции.
Левым полушарием контролируется дискретизация окружающего мира, способность к комбинационным сочетаниям дискретных элементов и другие чисто человеческие функции: лингвистические; абстрактно-логические и математические; преобладание аналитического восприятия окружающего мира; дискретная форма переработки сигналов; способность восприятия знаков, формализованных структур. Иными словами, если правое полушарие определяет функции первой сигнальной системы, то левое — второй.
В мышлении неандертальца, по-видимому, преобладало правое полушарие. Будучи способным к переработке целостной визуальной информации, неандерталец потенциально уже был готов к изобразительной деятельности, но для практической реализации этой потенции было необходимо освоить моторный механизм воспроизведения образной информации. Изобразительная деятельность физически не могла возникнуть до тех пор, пока специализация левого полушария не достигла определенного уровня. Воспроизведение каких-либо изображений возможно только путем присоединения один к другому ДИСКРЕТНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ. Если неандерталец еще не обладал необходимым уровнем «левополушарного» мышления, то и изобразить что-нибудь он не мог. Следовательно, существование изобразительной деятельности в мустьерскую эпоху было ФИЗИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО. Это — второе, принципиально важное положение рассматриваемой гипотезы.
В масштабе времени, прошедшем от олдувая до ориньяка, период, в течение которого впервые в ходе эволюции в поведении людей появились вполне осознанные знаковые функции (ориньяк-мадлен) был мгновением. Знаковое поведение стало заполнять собой все сферы жизни, включая трудовые действия и способствуя их осознанию. Например, при обучении подрастающего поколения обычные ранее методы типа «делай как я» начинают сопровождаться все большим количеством словесных и иных знаковых пояснений. Возможно, именно в ЗНАКОВОСТИ СОСТОИТ ГЛАВНОЕ ОТЛИЧИЕ ОСОЗНАННОГО ТРУДА ОТ ИНСТИНКТИВНОГО. Это — третье важное положение данной гипотезы. Пробудившееся к жизни слово стало одновременно мощным стимулом и средством аналитической мысли, взаимодействующей с продолжающим {27} существовать потоком нерасчлененного образного сознания. Поскольку нарастание количества осмысленных слов-знаков шло ускоренным темпом, довольно скоро должны были созреть условия для нового фазового перехода. Так возник первый в истории человечества информационный барьер — барьер памяти.
Природные возможности запоминания знаков и образов не были безграничными. Косвенным свидетельством «поиска» природой способа преодоления этого барьера является мозг неандертальца, который превосходил по объему мозг современного человека. Сначала эволюция шла путем экстенсивного наращивания объема памяти, по вскоре и здесь наступил предел физических возможностей. Дальнейшее развитие внебиологического канала передачи наследственной информации было невозможно без внешних по отношению к субъекту носителей знаков. Ими стали материальные предметы. Что это были за предметы и какая информация стала фиксироваться раньше, знаковая или образная, пока сказать трудно.
Мысленно можно себе представить следующую картину. В механизме восприятия поздних неандертальцев преобладали более или менее размытые психические образы. Считается, что психические образы и ритуализованные действия заложены в генотипе высших животных. Вероятно, они и легли в основу зарождавшегося мифологического сознания. Явные следы ранних мифологических представлений мы находим в виде зачаточных ритуальных акций неандертальцев при похоронах своих сородичей, а также действий с черепами и костями убитых животных (натуральный макет по А.Д. Столяру). Возможно, что это были первые внешние «запоминающие устройства», вызванные к жизни не одними естественными реакциями, но и переполненным эмоциями сумеречным сознанием, только начинающим постигать причинно-следственные связи между явлениями и событиями.
Появление первых словесных понятий, объединяющих в себе целые классы одинаковых объектов или явлений, на какое-то время разгрузило память от избыточной информации, но она непрерывно продолжала накапливаться. Не все представления об окружающем мире находили себе эквиваленты в словах. Лингвисты установили факт острого дефицита абстрактных понятий в древних языках. Например, течение времени, смена дня и ночи, времен года и т.п., не имея словесного выражения, нуждались в средствах фиксации. Причем эта необходимость не отпала и после того, как у определенных временных интервалов и сезонов появились словесные обозначения. Возможно, что первыми подобными средствами «внешней памяти» для абстрактных понятий были системы {28} штрихов и зарубок, ямок и царапин, обнаруживаемых на многих верхнепалеолитических предметах. Из них или параллельно с ними могли формироваться более сложные знаки.
Если штрихи и зарубки на костях и других предметах мог сделать практически любой человек, то нарисовать на стене пещеры мамонта или лошадь, тем более сделать рельефное изображение на роговой заготовке, мог только человек одаренный. Рисуют люди, в сознании которых не просто преобладает «правополушарное» мышление с более яркими психическими образами. Для этого еще необходимо и благоприятное сочетание функций обоих полушарий: яркой образности при восприятии и способности к дискретизации образов в процессе их воспроизведения. В этой связи интересно проверить, действительно ли среди художников левшей в среднем больше, чем среди всех людей.
Человек с преобладающим «правополушарным» мышлением воспринимает мир ярче и образнее других. Отсюда неизбежное внутреннее давление на психику, порождающее устойчивые неврозы, о которых писал С.Н. Давиденков [4, 5]. Больные шизофренией активно рисуют в моменты обострения болезни и прекращают рисование в фазе ремиссии. Не срабатывает ли здесь природный механизм психологической защиты от информационных перегрузок, давящих на психику? Не есть ли в этой связи феномен вдохновения художника, поэта, музыканта ничем иным, как «прорывом» через некий барьер информации, накопленной эмоционально перегруженной психикой.
Помимо всего прочего, состояние психологического напряжения поддерживала в человеке эпохи верхнего палеолита окружающая среда. Как показывают специальные исследования, в обычной обстановке первобытные социумы жили далеко не на пределе своих возможностей, а с определенным резервом. Когда же наступала кризисная ситуация, происходило либо вымирание популяции, либо перемена направления в отборе [3, с. 110]. Суровые условия последнего оледенения требовали для выживания максимального напряжения и мобилизации всех физических и моральных сил. Выживали и давали потомство в буквальном смысле слова сильные и яркие личности. Может быть, поэтому искусство верхнего палеолита, по меткому выражению З.А. Абрамовой, «возникает, как яркая вспышка пламени в глубине веков. Необычайно быстро развившись от первых робких шагов к полихромным фрескам, искусство это так же резко и исчезло. Оно не находит себе непосредственного продолжения в последующие эпохи... Остается загадкой, как палеолитические мастера достигли столь высокого совершенства и какими были те пути, по которым в гениальное {29} творчество Пикассо проникли отголоски искусства ледникового периода» [1, с. 28]. Может быть, следует предположить, что искусство верхнего палеолита было именно вспышкой новых способностей Homo sapiens, а для того чтобы эта способность стала у некоторых особей врожденной, должно было пройти еще не одно тысячелетие.
Значительно позднее, в эпоху неолита, изобразительная деятельность становится «обязательной» для всех культур, но в каждой из них есть специфические особенности, свидетельствующие, с одной стороны, об универсальности этого явления для истории культуры и с другой — о том, что оно возникло в разных местах независимо, в соответствии с законом природы и только после того, как сформировался определенный уровень межполушарной асимметрии мозга.
Возможно, что в силу неравномерности историко-культурного развития разных популяций изобразительная деятельность появилась не у всех одновременно. В этой связи интересна новая плоскость вопроса о влияниях. Могла ли некая культура энеолитической или еще более поздней эпохи быть какое-то время «аниконичной» или «склонной к технике» (такие утверждения встречаются), а потом позаимствовать изобразительную деятельность у другой, более «художественной» культуры? Думается, что в рамках изложенной гипотезы такие явления невозможны, но они не исключают взаимных влияний между различными или родственными художественными культурами.
Намного позднее, практически в современности, конечно, возможно, чтобы, например, наряду с японской или африканской своеобразной художественной культурой развивались заимствованные чистые европейские традиции, когда японские или африканские художники учатся европейской манере письма. Но они не приходят на пустое место и не в «аниконичную» культуру, а существуют рядом или взаимодействуют там, где это возможно. Иногда взаимодействие или влияние можно понять как заимствование. Например, скифо-сибирский звериный стиль, безусловно, испытал влияние искусства ахеменидского Ирана и античной Греции, но его истоки уходят в глубокую центральноазиатскую древность.
И последнее, как представляется, важное положение изложенной гипотезы: искусство появилось в результате прогрессивной эволюции сначала природных, а затем искусственных средств восприятия и передачи информации. Но к самому искусству неприменимы законы прогресса в том виде, как они действуют в развитии техники и технологии. Меняются и усложняются (или, наоборот, {30} упрощаются) только материальные носители изображений и технические средства их воспроизведения. Содержательные и выразительные элементы искусства являются вечными ценностями. Иначе фрески Ляско и поэмы Гомера были бы для нас столь же безнадежно устаревшими, как повозка III тысячелетия до Рождества Христова в сравнении с современным автомобилем.
Итак, попытка ответить на вопрос, поставленный в начале этих заметок: где истоки искусства, в истории или в природе, с неизбежностью приводит к ответу — в ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА РАЗУМНОГО. До него изобразительная деятельность просто не могла появиться в силу законов естественной истории.
Список литературы
1. Абрамова З.А. Древнейшие формы изобразительного творчества (Археологический анализ палеолитического искусства) // Ранние формы искусства М., 1972. С. 28.2. Вернадский В.И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружение. М., 1965.
3. Вишняцкий Л.Б. Происхождение Homo sapiens. Новые факты и некоторые традиционные представления // СА. 1990. № 2.
4. Давиденков С.Н. Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии. Л., 1947.
5. Давиденков С.Н. Психофизиологические корни магии // Природа. 1974. № 8.
6. Дольник В. Происхождение человека. Широкоизвестная теория, дошедшая наконец до нас // Наука и Жизнь. 1993. № 8.
7. Миллер А.А. Первобытное искусство // История искусств всех времен и народов. Л., Вып. 1.
8. Обермайер Г. Доисторический человек. СПб., 1913.
9. Окладников А.П. Утро искусства. Л., 1967.
10. Пиотровский Б.Б. Первобытное искусство // Первобытное общество. М. 1932.
11. Пиотровский Б.Б. Все ли виды изобразительной деятельности палеолитического человека были искусством? // СЭ. 1976. № 5.
12. Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. Философские проблемы исторической науки. М., 1969.
13. Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). М., 1974.
14. Сытник А.С. Гравированный рисунок на кости с мустьерской стоянки под Тернополем // Пластика и рисунки древних культур. Новосибирск.
15. Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1965.
16. Филиппов А.К. Истоки и природа искусства палеолита. Автореф. докт. дис. Л., 1991.
17. Хорган Дж. У истоков жизни // В мире науки. 1991. № 4.
18. Черныш А.П. О времени возникновения палеолитического искусства в связи с исследованиями 1976 г. стоянки Молодова 1 // У истоков творчества. Новосибирск, 1978. {31}
19. Bostanci E.I. New Palaeolithic and Mesolithic Facies; Belbasia Rock Shelter on the Mediterranean Coast; of Anatolia // Turk Tarih Kurumu Belleten, Cilt 26. Ankara, 1962. № 102.
20. Lorblanchet M. De nouvelles methodes de datation de l’art prehistorique//Pour la science. 1990. № 156. P. 10-12.
21. Sacchi D., Abelanet J., Brule J.–L., Massiac Y., Rubiella C., Vilette P. Le rocher grave de Fornols-Haut a Campoe, Pyrenees-Orientales, France. Etude preliminaire: Bajo Aragon Prehistoria. I Congreso international de arte rupestre. Zaragoza, 1987, VII-VIII. P. 279-293.
22. Wendt W.E. Art mobiller from the Apollo II Cave. South West Africa — Africa’s oldest dated works of Art. — South African Archaeolog. Bull. 1976, 31. P. 5-11.
