Древнерусское искусство. XIV—XV вв. М., 1984.
События эти, за которыми в литературе вплоть до последних лет закрепилось весьма неточное обозначение — «Стояние на Угре» (оно неверно и по существу, и по форме) — получили широкое отражение в летописных памятниках. Существуют по крайней мере четыре рассказа об этом (в рамках конца XV в.), в целом самостоятельных, хотя частью и зависящих друг от друга. Трем из них, а именно великокняжеской летописной традиции конца XV в., ростовскому владычному летописанию и независимому летописному источнику конца XV в., сохранившемуся в составе свода 1518 г., посвящено настоящее исследование1).
Анализу будут подвергнуты летописные известия за октябрь 1479 — февраль 1481 г., поскольку подавляющая часть внутри- и внешнеполитических событий за это время находится во взаимных причинно-следственных связях. Определение места и времени создания исследуемых летописных рассказов может быть произведено с определенной степенью надежности только при изучении всей совокупности известий наших источников, а отнюдь не отдельных фактов.
Нет нужды в развернутом историографическом введении. Наличие обобщающей монографии Я.С. Лурье2), в которой учтены все важнейшие исследования по интересующему нас вопросу, делает ненужной характеристику состояния изученности проблемы. Отметим только, что автором не отмечена статья П.Н. Павлова, отдельные наблюдения которого представляют несомненный интерес3). Кратко сформулируем выводы Лурье относительно официальных и ростовской летописей.
Исследователь, во-первых, вполне справедливо подчеркнул ту мысль, что великокняжеское летописание 90-х годов XV в. «дошло до нас и в более или менее полном виде — как продолжение свода 1479 г. и в виде фрагментов за 80–90-е годы, присоединенных к сводам неофициального характера». К первому виду относятся Уваровский список Московского свода конца XV в. (доведен до 1493 г.) и Симеоновская летопись (обрывается в конце 1493 г.), ко второму — две редакции Сокращенных сводов (1493 и 1495 гг.), конец Типографской, Софийская 1-я по списку Царского и ряд других. Во-вторых, он уточнил имевшиеся в литературе наблюдения об этапах редакционной работы над ним. Первую редакцию он датировал временем около 1493 г., а вторую — после 1495 г. В-третьих, автор специально {283} разобрал рассказы о событиях 1480 г. в Уваровском списке Московского свода конца XV в. (далее: МУ), Сокращенных сводах 1493 и 1495 гг. (далее: СС 1493 г. и СС 1495 г.), Симеоновской (далее: Сим.) и других летописях конца XV — XVI вв., поскольку характеристика этих текстов привела А.Н. Насонова к убеждению, что их нельзя причислять к составу великокняжеского летописания4). Лурье, констатировав идентичность всех указанных повествований (это, как увидим ниже, неточно), отметил, что первоначальный рассказ вряд ли «был произведением официального великокняжеского летописца», поскольку он явно зависим от текстов ростовского летописания, т.е. Типографской летописи (далее: Тип.).
Исследователь вообще поставил под сомнение наличие в государственном летописании версии без заимствований из ростовского свода. Проникновение его текстов в великокняжеское летописание он отнес ко времени редакционной обработки в 90-х годах XV в., а политические события 80-х — начала 90-х годов делали приемлемыми с официальной точки зрения критические высказывания в адрес великой княгини Софьи и «злых советников» Ивана III, содержавшиеся в ростовском рассказе. Автор подчеркнул, что здесь не механическое перенесение текстов Тип., а вполне сознательная переработка с целью более резкого осуждения действий мятежных братьев Ивана III (удельных князей Андрея и Бориса), большего подчеркивания губительных замыслов и политических целей похода Ахмеда. Наконец, в-четвертых, Лурье связал редакционные обработки около 1493 г. и после 1495 г. с фактами политической жизни: заключением русско-литовского перемирия в феврале 1494 г. и внутриполитической стабилизацией после ликвидации Угличского удела кн. Андрея Большого и смерти волоцкого удельного кн. Бориса. С первым из этих событий, по его мнению, было, в частности, связано изменение в известии о набеге крымских отрядов на Подолию осенью 1480 г.: оно было вынесено за пределы собственно рассказа о походе Ахмеда5).
Целый ряд выводов исследователя справедлив. Не вызывает сомнений отнесение к великокняжеской традиции 80-х — 90-х годов XV в. тех летописей, о которых он говорит. Бесспорно и то, что заимствование текстов Тип. происходило не механически, и т.д. Однако другие положения автора вызывают серьезные сомнения и дело тут прежде всего в том, что в книге отсутствует детальный текстологический анализ рассказа о событиях 1479—1480 гг. во всех исследуемых памятниках. Лурье прошел мимо очевидного факта: в великокняжеских летописях и сводах 90-х годов есть целый ряд точных дат за лето — осень 1480 г., которых нет в ростовском рассказе. Откуда же их мог почерпнуть редактор (или редакторы) официального летописания? Вряд ли он сохранил их в своей памяти через десять с лишним лет после описываемых событий. Павлов высказал в свое время предположение, что они взяты «из не дошедшего до нас официального рассказа великокняжеского летописания»6). Требует уточнений история редакций великокняжеского летописания в 90-х годах XV в. — этапов обработки было больше, чем это отмечено у Лурье, иной была их последовательность. Кроме того, по-другому могут быть объяснены мотивы редакционных обработок7).
Но главное в том, что до нас дошел памятник, сохранивший самый ранний официальный великокняжеский рассказ о событиях 1479—1480 гг. Речь идет о так называемом Лихачевском летописце, введенном недавно в научный оборот В.Ф. Покровской8). Рукопись известна Лурье, который так охарактеризовал ее состав: начальный раздел он отнес к особой летописной компиляции 1477 г. (исследователь предлагает ей особое название — «Летописец от 72-х язык», зафиксированное в большинстве списков памятника), последующий — к фрагменту великокняжеского свода 90-х годов XV в., сближая заключительные тексты Лихачевского летописца (далее: Лих.) с СС 1495 г. Главным и единственным показателем этого он считал расположение известия о набеге крымских феодалов осенью 1480 г. на Подолию: в обоих памятниках оно, по мнению Лурье, вынесено за пределы рассказа о походе Ахмеда, что свидетельствует о зависимости Лих. от редакции СС 1495 г. Поэтому тот факт, что Лих. оканчивается 1488 г., не имел для него датирующего значения: он считал его, надо полагать, индивидуальной особенностью данного списка9). {284}
С выводом автора нельзя согласиться. Прежде всего не может быть принято его объяснение причин разного расположения сообщения (и добавим, неодинакового по политической направленности) о крымском набеге осенью 1480 г. Если вслед за Лурье считать, что это было вызвано побуждением редактора второй половины 90-х годов «более сдержанно излагать историю русско-крымских сношений, направленных против польско-литовского короля» в результате заключения русско-литовского договора в феврале 1494 г.10), то как объяснить отсутствие подобных побуждений при изложении событий 1482 г. (во всех редакциях великокняжеского летописания оно дано под неверным годом — 1483 г.), когда главные силы Менгли-Гирея 1 сентября захватили, разорили и сожгли Киев, подвергли грабежу обширные области в среднем Поднепровье? Во всех редакциях великокняжеского летописания присутствует один и тот же официальный текст, что подчеркнул сам Лурье11). Вне всякого сомнения, этот крымский погром, произведенный «по слову великого князя Ивана Васильевича», задевал куда чувствительнее литовское правительство, чем небольшой по масштабам набег 1480 г. Здесь редактор должен был проявить максимум сдержанности, если только он действительно имел в виду подобные соображения. Дело, однако, объясняется и, притом в соответствии с фактами тогдашней дипломатии, иначе. Заключение весной 1480 г. московско-крымского соглашения, в котором по настоянию русской стороны был поименно указан «вопчий недруг» польский король и литовский великий князь Казимир наряду с указанием на Ахмеда, вовсе не гарантировало эффективности этого договора. Почти одновременно шли переговоры о заключении крымско-литовского союза, причем литовский посол кн. И. Глинский, везший шертные грамоты, уже по прибытии в Крым встретил отряды ширинских князей, направлявшихся в набег на Подолию. Менгли-Гирей позднее оправдывал эту акцию задержкой крымского посла в Литве и традицией (крымские отряды не возвращались назад, коль скоро поход уже был начат). Как бы то ни было, набег не повлиял сколь-нибудь существенно на дальнейший ход литовско-крымских контактов (в том числе и потому, что был незначительным, — он не вызвал даже местного посполитого рушения). Документально известно о посылке крымского посла в Литву зимой 1481 г. с подтверждением заключенного договора и с важной политической информацией. Сношения продолжались и позднее. Таким образом, 1481 — первая половина 1482 г. были временем, когда русское и литовское правительства упорно пытались переманить крымского хана на свою сторону. Иван III весной 1482 г. отправил к Менгли-Гирею друг за другом двух послов с настойчивым требованием выполнить союзные обязательства. Второй посол, М. Кутузов, должен был указать хану районы возможного нападения на Литву («Подольская земля или Киевские места») и оставаться в Крыму до тех пор, пока не удостоверится в том, что поход состоялся. Подобная позиция русского правительства связана с безуспешными попытками урегулировать противоречия с Литвой дипломатическим путем, а также ослаблением прорусски ориентированной партии знати в результате провала так называемого заговора князей в Литве в 1481 г.
Поход Менгли-Гирея на Киев в сентябре 1482 г. внес ясность в расстановку сил, сохранившуюся и позднее: в борьбе с Великим княжеством Литовским и сыновьями Ахмеда Русское государство и Крым выступают теперь союзниками12). Характерно, что Иван III, отправляя посла в Крым весной 1481 г. с вестью о провале похода Ахмеда на Русь, ни словом не помянул крымского набега на Подолию. Сам факт был, конечно же, ему известен, но он, по его мнению, не повлиял на исход борьбы с Ахмедом и не был причиной неявки войск Казимира на помощь полчищам ордынского хана. Соответственно, Иван III не видел в нем реализации договора 1480 г.13) Поход же 1482 г. часто фигурирует в последующей русско-крымской дипломатической документации как пример эффективности русско-крымского союза (оценка его каждой стороной имела, конечно, существенные нюансы).
Изложенное дает все основания для вывода, противоположного мнению Лурье: именно Лих., а вслед за ним СС 1495 г., Сим., а также Синодальный летописец № 963 (далее: Син.) дают первичное чтение известия о набеге крымчан на Подолию в 1480 г. и правильно указывают его расположение в тексте. Оно помещено в Лих. под 6989 г. (поход происходил в середине — второй половине октября 1480 г.) сразу {285} же вслед за сообщением о бегстве Ахмеда от Угры и разорении им территорий в верховьях Оки (входивших тогда в состав Великого княжества Литовского) и вне связи с русско-ордынским столкновением, что подчеркнуто краткостью и нейтральностью текста: «Того же лета перекопской царь Менли-Гирей воевал Подолскую землю королеву»14). Отсутствие упоминания о том, что этот набег крымский хан произвел «служа» (так в МУ, СС 1493 г.) или «дружа» (так в Тип.) великому князю, соответствует, как мы видели, реальности (по крайней мере так ее понимали русские политики зимой—весной 1481 г.), а информация о нем стала известна в Москве, конечно же, позднее ноября 1480 г.
И, наоборот, МУ и CС 1493 г. дают вторичный и редакционно обработанный текст, причем источники обработки очевидны. С одной стороны, это соответствующее сообщение Тип., а с другой — статья 6992 г. о походе Менгли-Гирея на Киев (в Москве с полным основанием считали, что он был совершен «по слову великого князя», т. е. «служа» Ивану III и в отместку за то, что Казимир «наводил» Ахмеда на Русь в 1480 г.), более же широко — практика 80-х — начала 90-х годов русско-крымского союза.
В поправке нуждаются и другие наблюдения Лурье. Текст Лих. с л. 826 (после слов «и всяк овощь поби огородной и садовой, но не весь» в рукописи меняется почерк) и по л. 850 об. (с известиями за конец 1477 — сентябрь 1479 г.) суть фрагмент великокняжеского свода 1479 г. Это существенно для определения характера последующего изложения (на л. 850 об. опять происходит смена почерка, начиная с октябрьского сообщения о поездке «миром» Ивана III в Новгород). Еще важнее другое — рассказ Лих. о событиях осени 1479 — зимы 1481 г. содержит, во-первых, ряд избыточных (и притом более правильных) сообщений, а во-вторых, не имеет заимствований из ростовского свода.
Приведем доказательства. Дополнительные и верные чтения Лих. делятся на две группы. В первую включаем более точные (или более полные) даты, а также датирующие указания. Так, только в Лих. (л. 850 об.) определен день отъезда Ивана III в Новгород — 26 октября «во вторник» (указание на день недели, а оно точное, отсутствует в Син. № 963, СС 1493 и 1495 гг., МУ, Сим.). Только Лих. Сообщает дату отправки волоцкого удельного кн. Бориса к брату на Углич, чем был начат мятеж против Ивана III, — 1 февраля (Лих., л. 850 об.). Ее нет во всех названных летописях, но она соответствует известию Тип. о приходе Бориса к Андрею на масленой неделе (т.е. между 7 и 13 февраля; неторопливость движения Бориса объяснима и сильными морозами и политическими соображениями)15). Февралем и великим постом датирована в Лих. статья о приходе на Москву к Ивану III крымских царевичей Нур-Доулета (Нурдавларта в Лих.) и Хайдера (в русских источниках Айдар), родных братьев Менгли-Гирея, которую надо понимать как указание на торжественный их прием Иваном III (в Россию они прибыли осенью 1479 г., в период поездки Ивана III в Новгород, о чем рассказывают и Лих., и все остальные источники). Текст Лих. уникален, а приурочение его реально: 13 февраля, в воскресенье, Иван III срочно возвратился в столицу, получив известие о мятеже братьев, а в понедельник, 14 февраля, начался великий пост. Точнее определено в Лих. начало военных действий Ахмедом. Об этом говорится после подзаголовка «Toe же весны» (6988 г.), подзаголовок в других летописях — «Того же лета»16). Следующее существеннейшее расхождение в датах связано с изложением октябрьских событий 1480 г. Иван III прибыл в Москву из Коломны 30 сентября после того, как узнав о выдвижении войск Ахмеда к Угре, он приказал переместить все русские силы к Калуге. Во всех памятниках великокняжеской традиции 90-х годов отъезд великого князя из столицы в Кременец датирован 3 октября. Иначе в Лих.: после описания пребывания Ивана III в Москве указывается, что «сам князь велики поиде с Москвы противу царя к Кременцу», а затем с киноварного инициала идет текст: «Toe же осени октября 3 сын его князь велики Иван Ивановичь и брат великого князя сташа на Угре противу царя со многим воиньством» (л. 852). Принципиально важно, что в Лих. дата 3 октября недвусмысленно отнесена к моменту прихода русских войск на берег Угры. То, что великий князь не мог выехать из Москвы 3 октября, подтверждается рассказом оригинального источника Львовской и Софийской 2-й летописей о двухнедельном пребывании Ивана III в столице17). {286}
Сказанное однозначно определяет первичность рассказа об Угорщине в Лих.: действительно, как мог переписчик конца XV в. (если вслед за Лурье видеть в Лих. один из списков редакции, возникшей после 1495 г.) указать правильно день недели, добавить несколько новых и притом верных дат, коль скоро всего этого не было в единственном источнике Лих. в части за 1479—1480 гг. — в CС 1495 г.? Точность и полнота в передаче дат свойственна тексту Лих. и после 1480 г. Под 6993 г. читаем: «Того же лета родился у великого князя сын февраля в 9, на масленице, на осмом часу против середы, на память святаго мученика Никифора, и наречено бысть имя ему Иван обретение главы Ивана Предтечевы того же месяца 24» (лл. 853об.-854). Дата максимально развернутая, а главное — точная: в 1485 г. средой на масленой неделе было 9 февраля, память св. Никифора (из Антиохии Сирийской) праздновалась именно в этот день, а обретение главы Иоанна Предтечи отмечалось 24 февраля. Речь здесь идет о втором сыне великого князя Ивана Ивановича Молодого, поскольку, по Лих. (и всем другим летописям великокняжеской традиции), в мае того же года у Ивана III родилась дочь Феодосия (см. ниже). Это сообщение отсутствует в официальном летописании 90-х годов и есть только в Тип. (в Академической ее редакции), причем в сокращенном и испорченном виде: приведена неверная дата (13 февраля), а главное — рождение нового отпрыска в великокняжеской семье усвоено Ивану III и Софье (о рождении Феодосии в Тип. ничего нет)18). Известие о рождении Феодосии опять-таки в Лих. приведено в развернутом виде: отмечено, что 29 мая (день ее рождения) было воскресеньем, что появилась она на свет вечером, «в третьем часе», что к этому дню прошла первая неделя петровского поста (л. 854).
Все указанные подробности точны и выдают нам руку придворного, современного событию летописца. Другие памятники знают только число и час рождения. Аналогичны особенности текста Лих. о рождении у Ивана III сына Семена. В отличие от других летописей официальной традиции приведены не только число и час рождения19) (21 марта 1487 г. в 7 часов дня), но и дата по церковному календарю (память преподобного исповедника Иакова епископа), указано в честь какого святого было дано имя («Симеон иже в Персиде»), отмечено, кто и где крестил княжича (архимандрит Елисей в Спасском кремлевском соборе — см. Лих., л. 855). Схожие отличия между Лих. и названными источниками имеются в известии (под 6992 г.) о рождении великой княжны Елены20).
Полные (с приведением дня недели, а иногда и часа события) или параллельные даты (по светскому и церковному календарю) даны в Лих. в сообщениях о действиях великого князя или же о фактах жизни его семьи. Речь не о том, что в летописце все биографические сведения о Иване III имеют такой вид, а о том, что полные или параллельные даты усваиваются летописцем только подобным событиям. Налицо лишь одно исключение: полной датой (15 марта 1480 г., в среду на шестой неделе поста, — все определения точны) сопровождается известие об убийстве сына Нур-Доулета «его же татарином», которого собственноручно умертвил Нур-Доулет (л. 851). Объяснение факту — экстраординарность события, поразившего воображение автора, тем более, что произошло оно в великий пост и к тому же в семье крымских ханов (Нур-Доулет уже бывал некоторое время, незадолго до 1480 г., «перекопским царем»)21). {287}
Полными датами или параллельными обозначены в Лих. рождения членов великокняжеской семьи. Нет ни одной полной даты в известиях о великом князе Иване Ивановиче Молодом (не указан день недели 3 октября, когда он во главе русских войск пришел на Угру; нет аналогичного определения дню его свадьбы — 12 января 1483 г.). Все связанные с ним подробные хронологические обозначения относятся или к появлению на свет его сыновей (Дмитрия и Ивана — лл. 853 об., 854), или к описанию присоединения Твери в 1485 г., когда Иван Молодой действовал под началом отца, так что наличие полных дат объясняется именно присутствием самого Ивана III (Лих., л. 854 — дни недели указаны при 10, 11, 12, 15 и 18 сентября). Кстати, последний пример лишний раз подтверждает первичность Лих. по сравнению с Син. № 963, СС 1495 и 1493 гг., МУ и другими: только в нем при двух числах приведены параллельно церковные праздники— 8 сентября определено как рождество богородицы, а 15 — как Никитин день.
Итак, не только в рассказе о событиях осени 1479 — весны 1481 г., но и на всем последующем протяжении Лих., по сравнению с иными памятниками великокняжеской традиции, приводит больше дат вообще, а в других случаях дает больше развернутых или параллельных хронологических указаний, относящихся к фактам биографии Ивана III. Следовательно, из Лих. (точнее — из его протографа) брали сводчики 90-х годов даты, нередко сокращая их.
Этот вывод подтверждается лучшими чтениями и избыточной информацией Лих. В пределах интересующего нас рассказа об Угорщине отметим следующее. После сообщения о начале мятежа братьев Ивана III и их походе к Великим Лукам в Лих. добавлено: «а идучи разв[ее] корм взяша в Луках» (л. 851)22). Этот текст, обеляющий характер действий удельных князей по отношению к населению тех районов, через которые они проходили или где останавливались со своими войсками, недостоверен. Псковская 2-я летопись, определив численность их отрядов в 20 тысяч человек (цифра наверняка завышена), рисует гораздо более реальную картину: братья «сташа на Луках на Великых и куде идоша, тыя волости вся положиша пусты, и грабиша, и плениша, токмо мечи не секоша, а Луки без останка опустеша»23). Тенденциозный текст Лих. вряд ли был вызван незнанием. Здесь налицо политические мотивы (о них см. ниже).
Еще одно избыточное известие Лих. — уже упоминавшееся сообщение о прибытии на Москву крымских царевичей. Перед нами факт придворной жизни (он имел и политическое звучание), записанный придворным же летописцем, причем современником: ему важно отметить не только приезд на Русь двух представителей крымского ханского дома, но и зафиксировать их появление в столице, и, по-видимому, их прием у московского государя.
Очередная текстологическая особенность Лих. имеет принципиальное значение, поскольку именно он сохранил правильное, первичное чтение. В Лих. (лл. 851-851об.) говорится, что Ахмед пошел на Русь, «а слышав, что братья отступили от великого князя, а король с царем содиначился, и послы его (т.е. короля) тогда у него (т.е. у хана) были и совет учиниша». Летописи великокняжеской традиции 90-х годов XV в., совпадая в данном месте с Лих., дают важное разночтение: «и послы царевы у короля быша и совет учиниша»24). Ошибочность текста памятников 90-х годов несомненна, и видна она не только из реального хода дел, но и из простого сопоставления этого места с расположенным несколькими строками ниже известием (оно есть во всех указанных источниках): хан «поиде... тихо велми, ожидая короля с собою, уже бо пошед и посла его отпусти к нему, да и своего посла посла с ними»25).
Поскольку речь идет о событиях хронологически сближенных (сборы хана в поход и начало последнего), постольку невероятно, что за этот срок произошел обмен послами между Казимиром и Ахмедом. Объяснение ошибки сводчиков 90-х годов очевидно. Они неправильно поняли соотнесение притяжательного и личного местоимений в протографе Лих., а отсюда и ошибка при попытке их расшифровать.
Следующее дополнительное чтение Лих. дает при перечислении войск Ахмеда: «со царем братаничь его царь Касым, да 6 сынов царевых, и бесчисленное множество татар с ними, {288} и колмаки, тогда бо бе тои окаянныи царь и тех за себе привел» (курсивом дан текст, имеющийся только в Лих.)26). Это уникальное известие, казалось бы, свидетельствует о недостоверности или о позднем происхождении Лих.: ведь упоминание калмык среди полчищ Ахмеда почти на полтора века ранее того времени, когда они стали хорошо известны в России. Но это не так. Во-первых, о калмыках знали на Руси по крайней мере в начале XVI в.: они фигурируют в перечне «Татарским странам имена»27). Во-вторых, «колмаки» — довольно точная передача на русский язык тюркского обозначения калмыков, известного не позднее конца XV — начала XVI в. Наконец, в-третьих, указанное известие подтверждается и историческими соображениями. Перед походом на Русь (по нашему предположению, где-то в 1477—1479 гг.) Ахмед возглавлял крупную коалицию, враждебную узбекскому хану Шейх-Хайдеру, которая и оказалась победителем в столкновении. Известно, что он вывел затем с собой в Европу новые улусы, среди которых, надо думать, были и улусы калмыков28).
Менее существенны два последних отличия Лих. Выражение: «по слову великого князя», предваряющее известие о приходе братьев на Угру, есть только в нем. В тексте официального летописца это и точное, и уместное определение положения удельных князей по отношению к великому князю, и естественное завершение конфликта, о котором он предпочитал не распространяться. Второе разночтение: в тексте («прииде на царя Ахмата страх от бога и побеже от Угры никим же гоним по Литовской земле, по королеве державе, воюа его землю за его измену, и грады его и погосты повоева, а люди в плен поведоша безчисленое множество, а иных иссекоша»), слова начиная с «и грады его и погосты», отсутствуют в памятниках великокняжеской традиции. Дополнительное разъяснение Лих. вполне соответствовало реальности (ср. еще более подробный рассказ об опустошенных волостях в Вологодско-Пермской летописи), а сокращение в летописях 90-х годов объяснимо текстологически: окончание в них заимствовано (правда, с переделками) из ростовского свода, так что сохранившаяся часть фразы из Лих. вкраплена между текстами из Тип.
Для суждений о характере и времени составления Лих. важно также определить композицию его рассказа об Угорщине и объем фактических сведений, что предполагает не только анализ дополнительной информации Лих. (он уже проделан), но и выявление отсутствующих в нем фактов, которых автор не мог не знать. Главный принцип изложения материала в Лих. строго хронологический. Небольшие его нарушения заметны только тогда, когда автор заканчивает изложение какого-нибудь сюжета, хронология которого выходит за рамки дат последующих известий. Но таких мест в памятнике мало.
Текст о поездке Ивана III в Новгород «миром» предельно краток и сух. В последующих московских сводах с ним логически соотносится известие об аресте новгородского архиепископа Феофила (19 января) и отправке его в Москву (24 января), где он умер, «просидев» в Чудове монастыре 2,5 года29). Последнее сообщение редакционного происхождения: под 1480 г. излагаются факты и этого года, и 1483 г. Отсутствие данного известия в Лих. показывает, что над его текстами еще не прошлась рука более позднего редактора.
Затем речь идет о приезде на Русь крымских царевичей и после подзаголовка «Toe же зимы»30) — текст о выступлении братьев. Он опять-таки краток и по возможности нейтрален. Открытого осуждения братьев нет. Далее повествуется о срочном возвращении Ивана III в столицу и о последующих действиях мятежных братьев; впрочем, этого эпитета в Лих. нет, а выше уже говорилось о тенденциозном стремлении автора Лих. как-то обелить действия Бориса и Андрея. Это понятно: в октябре 1480 г. конфликт был улажен, а в феврале 1481 г. были заключены новые докончания между Иваном III и братьями. На тексте Лих во всяком случае не сказалось резкое обострение отношений между Иваном III и братьями в 1491 г.
Далее идут разбиравшиеся известия о приезде крымских царевичей в Москву, их приеме (?) у Ивана III31), убийстве сына Нур-Доулета {289} и казни его убийцы. Это события второй половины февраля — середины марта 1480 г., а конец предшествующего рассказа об удельных князьях (их приход на Великие Луки) относится к апрелю: перед нами пример того хронологически-композиционного смещения, о котором говорилось. Затем идет развернутая, по обычному для Лих. типу запись о рождении у Ивана III сына Юрия (23 марта), а далее известия, датированные маем (смерть коломенского епископа Никиты), весной (арест Хайдера и ссылка его на Вологду без объяснения причин) и подзаголовками «в то же время» (т.е. весной, а скорее всего маем) — о разборе старой церкви на Троицком подворье и закладке новой, а также о приезде в Москву Андрея Палеолога32).
После этого начинается собственно повествование о походе Ахмеда на Русь. Его предваряют оценка целей хана (они уподоблены целям Батыева нашествия)33), указания на конфликт Ивана III с братьями как на один из мотивов выступления Ахмеда (здесь повторена сдержанная формулировка, что «братья отступили от великого князя») и ордынско-литовский союз (в связи с чем отмечено присутствие королевского посла у Ахмеда), реализованный в конкретных военных планах (согласованы сроки и пути продвижения каждого из союзников на Русь). Далее охарактеризован состав полчищ хана (что дает представление об их численности) и рассказано о начале похода Ахмеда к русским границам (оно сопровождалось отпуском литовского посла и отправкой ордынского посла к Казимиру). Затем автор описывает действия русской стороны. С получением вестей об Ахмеде Иван III отправляет «на берег» (т.е. к Оке) ратные силы в несколько приемов — сначала «своих воевод с силою», чуть позднее удельного князя Андрея Меньшего «в его отчину в Торусу против же им» (т.е. ордынских войск), а 8 июня великого князя Ивана Молодого «и с ним многие воеводы и воинство безчислено».
Далее автор возвращается к Ахмеду, объясняя медленность его продвижения «ожиданием короля». Приближением хана к Дону (точнее его верховьям)34) обусловлено выступление в поход самого Ивана III. 23 июля, в воскресенье (дата полная и точная) он отправился из Москвы на Коломну, где пробыл до Покрова.
Принцип параллельного и взаимообусловленного повествования о замыслах и действиях с одной стороны Ахмеда, а с другой — Ивана III (именно они главные герои рассказа об Угорщине) сохраняется во всем последующем изложении событий в Лих. Так, изменение планов хана (он узнал о присутствии русских войск на берегу Оки в тех местах, «куде прити ему») и его движение к Угре вызвали передислокацию русских воинских сил к Калуге, поездку Ивана III в Москву (о направленности этого рассказа см. ниже) с последующим его выступлением к Кременцу.
Далее рассказывается о приходе к Угре русских войск во главе с Иваном Молодым 3 октября и о прибытии туда же «по слову великого князя» его братьев «с своими силами к великому князю на помощь противу царя Ахмата». Затем следует описание действий ордынской стороны: указан маршрут движения Ахмеда через Мценск, Любутск, Одоев к Воротынску (он дан суммарно, и потому неточно — в одном известии объединены передвижения главных ордынских сил и тех отрядов, которые были выдвинуты к Оке)35), его ожидание там «королевы помощи» и причины невыполнения Литвой союзных обязательств («король сам к нему не поиде, ни силы своея не посла, понеже убо быша ему свои усобици»). Кульминация события дана предельно кратко: Ахмед «ста на брезе на Угре, на другои стране противу великого князя, и прииде на царя Ахмата страх от бога и побеже от Угры никим же гоним». Затем идут уже известные нам сообщения о погроме земель в верховьях Оки ордынцами при отступлении, о набеге крымских отрядов на Подолию, вслед за которыми помещены три июльские статьи 1481 г.: о смерти князя Андрея Меньшего и поставлении двух владык — ростовского и коломенского.
Итак, чего же нет в Лих.? Поразительно, но факт: в нем полностью отсутствует описание военных действий летом — осенью 1480 г. (о них говорят другие летописи, упоминает в своем послании Вассиан Рыло, свидетельствуют также иные источники). Нет указания на борьбу мнений в московских правящих кругах в связи с принятием решения о том, как отвечать на требования и действия хана на разных этапах его нашествия. А борьба эта носила ожесточенный характер, оказывала прямое влияние на ход событий, на действия московского государя (в частности, именно ею во многом объясняется и сам факт приезда Ивана III из Коломны в Москву, и длительность его пребывания в столице). После сказанного нет ничего удивительного в том, что автор Лих. как бы «не знает» о выступлениях горожан Москвы, умалчивает об отправке великокняжеской семьи и казны на Белоозеро и т. п. В том же духе {290} следует объяснить и отсутствие имени ростовского архиепископа Вассиана, духовника Ивана III. Можно, конечно, трактовать его неупоминание в дни нахождения великого князя в начале октября как следствие стилистической манеры автора (по соображениям этикета из всех духовных владык по имени назван только митрополит Геронтий), хотя это и маловероятно. Но вот опущена запись о его смерти, а она случилась в Москве, 23 марта 1481 г. (во всех летописях великокняжеской традиции эта запись приведена, причем с указанием дня недели и часа события)36), подобным образом это никак нельзя объяснить, тем более, что буквально тут же сообщается о поставлении нового ростовского владыки.
Все встает на свои места, если определить Лих. как очень ранний (современный описываемым событиям) памятник великокняжеского летописания, строго официальный по своему характеру. Идейный стержень рассказа — стремление подать действия и поступки Ивана III в наиболее выгодном свете. Он единственный герой и главный движитель событий (если, конечно, оставить в стороне «страх от бога»). По его приказу русские рати выступают к Оке, по его повелению они передвигаются к Угре, в критические моменты он лично возглавляет их, отправившись «противу царя» сначала в Коломну, а вторично — из Москвы в Кременец. Его сын, удельные князья выступают лишь послушными исполнителями его воли. Отсюда и крайне сдержанный тон в изложении конфликта московского великого князя с его родными братьями (Андреем Большим и Борисом). Описание начала конфликта предельно кратко (хотя автор хорошо осведомлен, — он приводит дату, неизвестную другим источникам), подчеркивается лояльность их действий по отношению к населению (что есть искажение реальных фактов), ничего не говорится о действительных переговорах Ивана III с ними в конце зимы — весной 1480 г., об их сношениях с Казимиром, о попытках братьев укрепиться в Пскове37).
Следующее в данной связи событие в Лих. — это урегулирование конфликта. О нем рассказано опять-таки языком придворного летописца: послы братьев «о миру» были уже на Москве, когда туда прибыл 30 сентября Иван III38), а вслед за этим сообщается, что великий князь «жаловал братью свою» в ответ на «печалование» митрополита, вдовы Василия II и других лиц, «отпустил» их послов, «а самем им велел к собе пойти вборзе». Они, естественно, выполняют его «повеление»: «по слову великого князя приидоша братья его на брег... с своими силами к великому князю на помощь противу царя Ахмата». Столь же официозно описание действий Ивана III в Москве. «Пожаловав свою братью», он участвует в торжественных молебнах и руководит подготовкой столицы к возможной осаде ордынцами, перед тем как отправиться в Кременец. Показателен перечень лиц, «севших» в осаду: митрополит, мать Ивана III, его двоюродный дядя кн. Михаил Андреевич и московский наместник кн. Иван Юрьевич Патрикеев. Нет имени жены московского государя, но ни словом не говорится и об ее отъезде на север: этот факт был не в пользу Ивана III, особенно если учесть выступления горожан в столице, а также грабежи свиты Софьи в тех местностях, через которые она проезжала. Наконец, для автора Лих. было неуместным упоминание и о главных военных событиях на берегу Угры, — ведь когда они происходили, Ивана III в армии не было. По тем же причинам опущено и имя Вассиана. Его публичное осуждение некоторых поступков своего духовного сына в момент приезда Ивана III в Москву из Коломны, его страстное послание к нему на Угру с хорошо различимыми критическими инвективами вызвали почти наверняка резкое неудовольствие московского «царя» и «самодержавца» (так обращается Вассиан к Ивану III).
Датировка рассказа об Угорщине в Лих. определяется достаточно точно: в ней не сказано об убийстве Ахмеда своими бывшими союзниками, а такое известие было бы весьма кстати в официозном повествовании Лих. Заключаем отсюда, что наш памятник был написан в конце зимы — весной 1481 г., когда московское правительство уже знало о смерти Ахмеда, но было еще не уверено в достоверности имевшихся у него сообщений об этом39).
Этот же факт показателен в другом отношении: перед нами тексты, не прошедшие более поздней редакционной обработки какого-либо сводчика. Будь она проведена, известие об убийстве Ахмеда наверняка было бы включено в состав летописца. Еще более выразителен в этом плане уже приводившийся пример с оценкой действий крымского хана Менгли-Гирея осенью 1480 г. и осенью 1482 г. (в Лих., как и в других памятниках великокняжеской традиции 90-х годов, ошибочно под 1 сентября {291} 6992 г.). Поход на Киев в 1482 г. Менгли-Гирей совершил «по слову великого князя Ивана Васильевичя всея Руси» (ср. аналогичное определение в отношении прихода братьев Ивана III на Угру) и «за неисправление королевское, что приведе царя Ахмата Болшиа Орды со всеми силами на великого князя Ивана Васильевичя, а хотячи разорити хрестьяньскую веру» (Лих., л. 853об.). Это соотнесение с событиями 1480 г. никак не отражено в рассказе Лих. об Угорщине: там нет указания на то, что Казимир «подвел» хана на Русь, не сказалось оно и на сообщении о набеге крымских отрядов на Подолию осенью 1480 г. Зато последующие летописи это учли, и сводчики соответствующую работу провели (правда, не всегда последовательно). Так, уже в ростовском своде говорится о «подведении» ордынцев на Русь Казимиром40) и о том, что набег в 1480 г. Менгли-Гирей совершил «дружа великому князю», в чем и заключалась одна из причин невыполнения Казимиром своих союзных обязательств41). В памятниках, отразивших редакцию 1493 г., налицо еще один пример редакционной правки, причем мотив подчиненности Менгли-Гирея Ивану III усилен: он «воева Подолскую землю, служа великому князю»42).
Лих. заканчивается на августовских известиях 1488 г. на л. 855об., причем лист заполнен текстом не до конца. С л. 856 идут приписки, исполненные одним почерком, но в три или четыре приема, о чем свидетельствует разница в цвете чернил и небольшие изменения в характере почерка. Подчеркнем, что бумага листов, на которых находятся приписки, та же, что и во всей рукописи. По филиграням она датируется концом XV в. (80-ми — 90-ми годами)43). Содержание приписок показывает, что в 20-е — 30-е годы XVI в. рукопись находилась в Кирилло-Белозерском монастыре. Теперь припомним, что смена почерков в Лих. приходится как раз на те места, где менялись его источники: особым почерком написан фрагмент, заимствованный из великокняжеского свода 1479 г. (тексты за 1477 — сентябрь 1479 г.) и другим лицом исполнены тексты за октябрь 1479 — август 1488 гг. (см. Лих., лл. 826-850об. и 850об.-855об.).
Неверно истолковывать приведенные факты так, что перед нами «летописная книга», ведшаяся при дворе великого князя в 80-е годы XV в. Дело в том, что Лих., несомненно, сокращает в отдельных случаях свой источник. Так, он ничего не говорит об аресте новгородского архиепископа Феофила в январе 1480 г. во время поездки «миром» Ивана III в Новгород, но в то же время приводит развернутую запись от 17 июля 1483 г. о выборе на новгородскую кафедру старца Троице-Сергиева монастыря Сергия (бывшего протопопа собора Семиона: см. Лих., л. 853). Другие летописи, отразившие великокняжескую традицию 90-х годов, сообщают даты ареста и отправки Феофила на Москву, указывают, где и сколько он там «сидел». В Тип., хотя и приведен факт ареста, но никаких дат нет, так что остается только предположить, что памятники, связанные с редакциями СС 1491 и 1493 гг. (см. о них ниже), почерпнули указанные факты из великокняжеских летописных материалов44). Сокращает Лих. и некоторые другие известия за 80-е годы. Отсюда вывод: Лих. был исполнен скорее всего по заказу частного лица (сам по себе он неофициального происхождения), который, однако, имел доступ к летописным записям, ведшимся при дворе великого князя.
Подчеркнем, что в интересующей нас части (осень 1479 — весна 1480 г.) сокращений (за исключением известий о Феофиле) не было: краткая повесть об Угорщине в Лих., как и рассказ о предшествующих ей событиях, передают полный и ранний вариант великокняжеского летописания; все добавления к ней в Син. № 963 и СС 1495 г., с одной стороны, а с другой — в МУ и СС 1493 г. имеют один и тот же источник, а именно — ростовский владычный свод.
Обратимся теперь к анализу рассказа последнего об Угорщине. Новейшие исследования указали, что в основе известных списков Тип. {292} лежит ростовский свод, доведенный до 1489 г. Заключительные статьи этого свода лучше отражены в Типографско-Академической редакции (а также в трех списках особой редакции Тип.), в Типографско-Синодальной же редакции ростовский свод 1489 г. сохранился лишь в части до 1484 г.45) Для нас, впрочем, это не имеет существенного значения, поскольку, как и ранее, речь пойдет об известиях за осень 1479 — весну 1481 г. Обратимся сначала к композиции рассказа.
Как и Лих., Тип. начинает изложение интересующих нас событий с описания похода Ивана III в Новгород. Оно значительно пространнее сообщений и Лих., и СС 1495 г., и Син. № 963, и СС 1493 г., и МУ. Никаких дат не содержит, большинство новых фактических данных подтверждаются текстами независимых источников (в частности, псковских летописей) и соображениями исторического характера (имеем в виду мотивировку изменнических замыслов Феофила)46). Затем в тексте стилистически безупречный переход: Ивану III в Новгород «приходит весть» от сына, что братья московского государя «хотят отступите». Он срочно возвращается в Москву, а далее идет рассказ о действиях братьев и реакции населения на них еще до прибытия из Новгорода в столицу Ивана III, о маршруте похода братьев, но особенно подробно — о попытках Ивана III уладить конфликт мирным путем. Один из главных героев в этой части — архиепископ Вассиан, дважды возглавивший посольства великого князя к братьям.
Здесь мы имеем пять дат, одна из которых — полная и точная (третье посольство Ивана III к братьям во главе с Вассианом отправилось из Москвы на Великие Луки 27 апреля, в четверг четвертой недели по пасхе), а остальные приведены по церковному календарю: все они точные, а три поддаются проверке по параллельным источникам (день возвращения Ивана III на Москву из Новгорода, время прихода кн. Бориса к Андрею Большому на Углич, время возвращения Вассиана на Москву после переговоров с братьями в Молвятицах вместе с их послами)47). Достоверны приведенные здесь факты: имена бояр — послов мятежных братьев, характер уступок со стороны Ивана III (так, Андрею была обещана Калуга, подтверждение чему находится в том экземпляре докончания 1473 г. Ивана III с ним, который использовался при подготовке нового договора в конце 1480 — начале 1481 г.,— в нем Калуга фигурирует как «пожалование» Андрею)48) и т.п. Использована прямая речь (обращение — «пожалование» Ивана III к братьям, переданное через послов), упомянуты речи Вассиана и других послов. Роль ростовского архиепископа в улаживании конфликта дана весьма выпукло. Отношение автора к позиции и действиям Ивана III в этом конфликте, бесспорно, сочувственное. И наоборот, осуждаются поступки братьев. Это ясно видно, в частности, из того, что в Тип. никак не мотивирован сам мятеж удельных князей (ср. ниже подробный рассказ о его причинах в независимом источнике свода 1518 г.). Показательно в той же связи сообщение Тип., следующее за известием о провале переговоров Ивана III с братьями: «князь же великий оправдався пред ними и положи на бозе упование»49). Столь же последователен он и дальше, когда речь идет об этом конфликте. Отметим два момента. Хотя автор Тип. и указывает на роль вдовы Василия II в урегулировании конфликта, причем дважды (первый раз, по-видимому, в июне 1480 г., а второй — в октябре)50), он умалчивает об осложнениях между Иваном III и его матерью (о чем сообщается в независимом источнике; см. ниже). Сами действия княгини Марии обрисованы строго этикетно: она «печалуется» и «молит» своего старшего сына о его младших братьях, посылает к ним с вестью о «пожаловании» по «повелению» Ивана III. Столь же этикетно переданы поступки Бориса и Андрея (они присылают к великому князю «бити челом дьяков своих» и т. д.). Характерно, что, как и великокняжеский летописец, автор Тип. ничего не говорит об их насилиях и грабежах на Великих Луках и в Пскове, что объясняется примирением братьев, но не сочувственным отношением к самому факту их выступления.
Затем идет первое известие об Ахмеде. Ясно различим шов между текстами: «В то бо время славяше царь нашествие иноплеменных» (переход стилистически не слишком удачный). Далее говорится об отправке воевод к Оке, {293} о разорении ордынцами Безпуты (каширской волости), об отпуске против завоевателей Ивана Молодого, Андрея Меньшего и кн. Василия Верейского, о присылке мятежными братьями дьяков с челобитьем, о заступничестве матери по этому поводу и о твердой позиции Ивана III (он «отмолви им и не приа челобитья их»)51). Отметим, что в этом разделе нет дат, не указаны пункты на берегу Оки, куда были направлены русские войска52).
Естественным продолжением этого рассказа является фраза: «Прииде же весть к великому князю, яко дополна царь Ахмат идеть со всею Ордою», однако повествование разорвано здесь циклом сообщений за осень 1479 — весну (лето?) 1480 г. В их числе краткие известия о приходе осенью крымских царевичей на Москву, когда Иван III был в Новгороде (это неточно — ср. выше с Лих.), об убийстве весной «царевича большего», о рождении у Ивана III сына Юрия (без даты, но с дополнением — о крещении его троицким игуменом Паисием), о смерти коломенского епископа, о разборе церкви на Троицком подворье и закладке новой, о приезде на Москву брата Софьи, Андрея Палеолога. Все они есть в памятниках великокняжеской традиции, но более половины из них приведены там с датами и пространнее. В Тип. имеются два дополнительных текста: один ростовского происхождения (пожар храма в архиепископском селе), а второй — московский (падение кровли в церкви Воскресения Лазаря в Кремле и повреждение в связи с этим сосудов в великокняжеской казне). Дат, как и ранее, здесь нет53).
Далее продолжен собственно рассказ об Угорщине. Он заканчивается известиями, помещенными под годовой датой 6989 г. — о возвращении Ивана III на Москву из Боровска и торжественных молебнах в столице, пожаловании кн. Андрея Большого и Бориса (находит полное подтверждение в февральских докончаниях 1481 г.), о возвращении великой княгини Софьи «из бегов»; а затем идет ряд рассуждений, которые исследователи зачисляют в так называемые приписки, по-разному определяя их взаимоотношения и датировку. Последняя из них помещена в конце годовой статьи 6989 г., после текстов о кончине Вассиана (полная и торжественная запись), смерти кн. Андрея Меньшего и о поставлении трех новых епископов54).
Дефекты и неудачные соединения видны в этой части, можно сказать, невооруженным глазом. Так, годовой заголовок «В лето 6989» явно не на месте, ибо большая часть событий, о которых рассказано под 6988 г., имела место в осенние месяцы 6989 г. (начиная с приезда Ивана III из Коломны на Москву). Сообщение о возвращении на Москву Софьи (оно помещено после подзаголовка «Toe же зимы» и после известия о «пожаловании» Иваном III своих братьев, что неточно: докончание датируется 2 февраля, а Софья должна была вернуться не позднее конца декабря — начала января, поскольку уже в октябре 1481 г. она родила третьего сына Дмитрия) с жесткой характеристикой ее поведения («бегала на Белоозеро от татар, а не гонял никто») и насилий населению от сопровождавших ее лиц («по которым странам ходили, тем пуще стало татар от боярских холопов, от кровопивцев крестьянскых») логично завершает обращение к богу с просьбой «воздать» им — «по делом руку их дай же им».
Следующая фраза (со слов «быша бо их и жены тамо» и кончая словами «ослепе бо злоба их») никак не может быть отнесена к боярским холопам: во-первых, крайне сомнительно, что им позволили взять с собой жен, а во-вторых — и это главное — нелепо обвинение холопов в предательстве христиан, в том, что они возлюбили «паче жены, неже православную хрестьянскую веру и святыя церкви». Не тот объект критики. В послании Вассиана к Ивану III на Угру в этом обвиняются ближние советники великого князя, «льстивые духи». Здесь возможны два объяснения. Или налицо пропуск текста, в котором говорилось об отправке жен этих «льстивых духов» в свите Софьи на Белоозеро, почему они и не проявляли желание к решительной борьбе с ордынцами. Или же указанную фразу следует связывать с ранее расположенным текстом Тип. (учитывая возможность пропуска и здесь), а именно — с описанием отхода Ивана III из Кременца к Боровску: «слушающи злых человек, сребролюбцев богатых и брюхатых, предателей хрестьянскых, а норовников бесерменских, иже глаголють: побежи и не можеши с ними битися; сам бо дьявол их же усты глаголаше, той же, иже древле вшед в змию и прельсти Адама и Евву», и далее — «Быша бо их (т.е. «злых человек... предателей хрестьянских») жены тамо, възлюбиша бо паче жены, неже православную хрестьянскую веру и святыя церкви, в них же просветившяся и породившася банею святаго крещения, съгласившася предати хрестьянство, ослепе бо злоба их»55).
Вряд ли на месте и заключительная фраза в разбираемом известии со слов «Но премилостивый бог не призри» и кончая «молитвами пречистыя {294} его матери и всех святых». Если верна вторая из предложенных нами реконструкций, то тогда эта фраза увязывается с последующим текстом: «Бе дивно тогда съвръшися пречистые чюдо: едини от другых бежаху и ничто женяше»56). Но более вероятно, на наш взгляд, другое предположение, при котором данная фраза и логически, и стилистически связывается с окружающим текстом. Речь идет об описании обстановки в столице в момент отхода русских войск от берега Угры к Кременцу: «В граде же Москве всем во страсе прибывающим и длъго общедателным и в ум приимающий, ни от кого же помощи ожидающи, токмо вседръжителю спасу и богу нашему Исусу Христу и пречистей его матери и преславней богородици с слезами и воздыханми молящеся непрестанно». Далее должна идти указанная фраза: «Но премилостивый бог не презри създаниа руку своею, слез крестьяньскых, помилова своим милосердием, и молитвами пречистыя его матери и всех святых» (полная перекличка с концом только что приведенного текста). Далее вновь по основной части: «Тогда же бысть преславное чюдо святые богородици...» и т.д.57)
Показательно, что редакторы памятников великокняжеской традиции, заимствовав сообщение о возвращении Софьи из «бегов» и насилиях ее свиты, не взяли тех двух фраз, о которых шла речь выше.
Следующая так называемая приписка (со слов «Сие же писахом не укаряющи их» и кончая словами «буди же сие получити и нам грешным молитвами богородица») тесно связана по смыслу с сообщением о возвращении Ивана III из Боровска в Москву и торжественными молебнами, когда «возвеселившася вси людие и похвалиша бога и пречистую матерь, глаголаше: ни аггел, ни человек спасе нас, но сам господь, пречистые и всех святых моленми». Смысл данного текста в осуждении тех, кто приписывал успех в борьбе с Ахмедом «своему оружию», забывая воздать «славу богу и пречистой матери». Это отнюдь не означает бездействия: «добри и мужествении, слышавше сиа, притяжуть брань к брани и мужество к мужеству за православное хрестьянство противу бесерменству». Впрочем, полной стыковки двух отмеченных текстов нет, так как выпала фраза с указанием на тех лиц («не укаряющи их»), которые, видимо, не соглашались с тем, что высшим силам в первую очередь обязана Русь победой над Ахмедом.
Следующую так называемую приписку, как правило, выделяют со слов «О храбри мужествении сынове Рустии» и до слов «от таковыя беды пощади, господи, нас православных хрестьян молитвами богородица и всех святых». Для определения времени ее написания и автора обычно обращают внимание на перечень стран, «великие государи» которых скитаются «по чужим странам, яко бездомком», поскольку «не стяжа мужествене и погибоша и отечьство изгубиша». Тут же всплывает уже знакомый нам мотив о богатстве и женах: изгнанники скитаются «укоряеми и поношаеми, оплеваеми, яко немужествени, и иже збегоша котории с имении многыми и з женами и з детми в чюжие страны, вкупе с златом и душа, и телеса своя загубишя». Но главное, пожалуй, не в этих фразах, они приведены лишь как прискорбный пример, которому никак нельзя следовать. Основной смысл — в призыве к «храбрым сыновей рустим» подщиться+) сохранить «свое отечьство, Рускую землю» от завоевателей («поганых»), не щадя «своих глав».
Этот страстный эмоциональный призыв менее всего обращен в какое-то абстрактное будущее, он связан и вызван текущими событиями, его цель укрепить сейчас ратный дух русских воинов, показав, к каким тяжелым последствиям и для них, и для страны в целом приведет отсутствие решимости и мужества58). Уже давно было справедливо замечено, что автору этих строк не было необходимости лично совершать путешествия в далекие страны, чтобы увидеть подобных изгнанников: самого знатного из них, потомка византийской императорской фамилии, брата великой княгини Софьи он мог видеть в Москве в 1480 г. (см. запись о приезде Андрея Палеолога)59). Не видим поэтому оснований рассматривать данную «приписку» как изначально заключительную часть повествования об Угорщине. В ее тексте, собственно, нет ничего, что говорило бы о нашествии Ахмеда как уже отведенной, ликвидированной угрозе. Будь она заключением, то вполне уместна была бы похвала, дань мужеству воинов, не отступивших перед лицом врага. Но никакого {295} намека на это нет. В ней — только яркое обращение к патриотическим чувствам «сынов русских» перед лицом грозного нашествия с тем, чтобы избежать жалкой участи «бездомков» и «бегунков»60).
Итак, наш анализ показывает, что так называемые приписки Тип. — результат неудачной редакционной работы на каком-то этапе истории текста ростовского свода. Как мы старались показать выше, аналогичные черты обнаруживаются и в других частях повествования — неудачные переходы от одной части к другой, неуместная вставка серии известий внутри единого рассказа об Угорщине, неверное расположение даты годовой статьи 6989 г. и т.п. Для уточнения нашего вывода обратимся к вопросу об источниках этого текста Тип.
Первый из рассмотренных разделов (рассказ о мятеже братьев Ивана III и попытках уладить конфликт дипломатическим путем) явно связан с одним из главных героев этих событий — архиепископом Вассианом. В основе его лежат какие-то современные записи, составленные или им самим, или, что вероятнее, кем-то из его ближайшего окружения (стилистически эти известия далеки от послания Вассиана). Об их современности свидетельствует обилие дат (напомним, что во всем последующем изложении Угорщины всего одна дата), живых деталей, употребление прямой речи (автор явно присутствовал при устном наказе Ивана III послам) и т.п. Написаны они были до создания повествования об Угорщине, поскольку в этой первой части последующие события никак не отозвались.
Одним из источников повествования о нашествии Ахмеда была краткая повесть, отразившаяся в Лих. Из нее автор рассказа в Тип. заимствовал общую схему развития событий (от описания действий Ахмеда и до ответных мер Ивана III, исключая время пребывания великого князя на Угре, — об этом он в источнике Лих. ничего почерпнуть не мог), отмечаются отдельные текстуальные заимствования. Сравним: в Лих. (л. 851): «Царь же Ахмат поиде со всеми своими силами мимо Мченеск, и Любутеск, и Одоев и пришед, ста у Воротынска, ожидая королевы помощи»; в Тип.61): «Царь же и с всеми своими татары поиде по Литовьской земле мимо Мченеск, и Любутеск, и Одоев и пришедше, ста у Воротынска, ожидая к себе королевы помощи». Тождество текстов почти полное ( два небольших отличия носят стилистический характер), что исключает их независимость, а поскольку нет никаких следов заимствований в Лих. из Тип..., остается одно решение: автор Тип. взял это место из материалов великокняжеского летописания.
Еще пример. В эпизоде о посылке Иваном III своего сына, брата и воевод с войсками против отрядов Ахмеда в Тип. не указаны пункты их назначения. Автор Тип. затем их уточнил (в соответствии с данными протографа Лих.), но уже в рассказе о выступлении самого великого князя на Коломну62). Скорее всего, автор начального повествования, а им был, по нашему мнению, Вассиан (см. ниже), воспользовался незадолго до своей смерти какими-то первыми черновыми записями великокняжеского рассказа. Но возможно, что официальным текстом воспользовался редактор ростовского свода ок. 1489 г., но в таком случае непонятно, почему он не взял многочисленные даты великокняжеского рассказа, а также ряд других фактов. Для определения автора повествования Тип. показательны, во-первых, рассказ о военных действиях на Угре, а во-вторых, прямые совпадения между текстом Тип. и посланием Вассиана Ивану III. Хотя изложение решающих сражений и дано в Тип. по преимуществу в привычных этикетно-формулярных выражениях, все же вполне различима передача живых впечатлений участников боев (эпизод с эффективным применением русскими огнестрельного оружия, описание общего приступа войск Ахмеда к берегу Угры). По другим летописям (см. ниже рассказ независимого источника свода 1518 г.), из послания Вассиана хорошо известна его бескомпромиссная позиция в вопросе о борьбе с Ахмедом. Ею и объясняются его интерес и стремление запечатлеть сам ход военных действий на Угре вплоть до последних дней (эпизоде посылкой отрядов во главе с двумя братьями против ордынского царевича, попытавшегося разорить русские волости за Окой). Положение Вассиана, его связи вполне разъясняют, каким образом он мог получить соответствующую информацию.
Параллели между текстами Тип. и посланием Вассиана уже изучались подробно А.А. Шахматовым, Я.С. Лурье и И.М. Кудрявцевым63). Для первых двух исследователей наличие подобных совпадений (и идеологического и текстологического свойства) прямо подтверждало авторство Вассиана. Кудрявцев, приведя, пожалуй, {296} наиболее полную сводку таких фактов, тем не менее вопрос об авторстве оставил открытым. Нет нужды приводить уже выявленные параллели, отметим только их характерные признаки.
На идеологическом уровне — полное совпадение главных акцентов. И рассказ Тип., и послание Вассиана (осенью 1480 г. оно вряд ли было фактом публицистики, поскольку предназначалось для чтения только Иваном III, что почему-то обычно забывается) весьма лояльны по отношению и к личности, и к действиям московского великого князя. Такая позиция автора Тип. при описании конфликта между Иваном III и его братьями показана нами выше. Далее события изложены так, что создается впечатление пребывания великого князя в Кременце в момент решающих столкновений с ордами Ахмеда на берегах Угры. Приезд государя из Коломны в Москву также подан в максимально благоприятном свете: Иван III прибывает для «съвета и думы» со своими ближайшими светскими и церковными советниками, те его «молят» о «крепком стоянии за православное хрестьяньство противу бесерменовству», великий князь «послуша молениа их и взем благословение» отправляется с дополнительными силами в Кременец, отпустив большую их часть непосредственно на берег Угры. Урегулирование конфликта с братьями обрисовано как результат еще одного «молениа» ближайших к государю лиц — его матери, митрополита Геронтия, архиепископа Вассиана, троицкого игумена Паисия. И в данном случае Иван III «прием моление их», отдает соответствующее распоряжение матери, дав обещание «жаловать» братьев. Когда же последние пришли с войсками в Кременец, то великий князь «с любовью приат их». Его распоряжение об отводе всех русских сил с берега Угры к Кременцу после ледостава охарактеризовано автором Тип. как предусмотрительная мера с целью создать наилучшие условия для битвы с ордынцами («яко да съвокупляшеся брань сотворить с противными»). Критика в адрес Ивана III, а точнее его советников («злых человек, сребролюбцев богатых и брюхатых и предателей хрестьянскых») и его жены дана только в двух местах: при описании отхода русских войск от Кременца к Боровску и в так называемой приписке о возвращении Софьи из «бегов»64).
Аналогична идейная направленность послания Вассиана. Главный объект его язвительных и темпераментных инвектив «злые, льстивые духи», которые «шепчут» в уши великого князя и находят множество исторических, юридических и прочих причин для того, чтобы отговорить Ивана III от решительного сопротивления нашествию Ахмеда. Определенная разница между посланием и рассказом Тип. все же есть, и объясняется она различием в целевой направленности памятников. Послание было личным делом между духовным отцом и его духовным сыном, оно не предназначалось (по крайней мере первоначально) для распространения. В нем поэтому Вассиан сказал больше: оказывается, «льстивые духи» начали свою работу еще во время пребывания Ивана III в Коломне, и именно этим (хотя бы частично) был вызван его приезд в Москву в конце сентября.
Оказывается, далее, что великий князь проявлял колебания в вопросе об открытом сопротивлении Ахмеду, но на совещаниях в Москве дал обещание больше не слушать советов этих «предателей хрестьянства». Выясняется также (правда, косвенно), что на тех же совещаниях было принято решение о возможности переговоров с Ахмедом и, надо думать, о приемлемости мирного урегулирования, но без уступок принципиального характера: Вассиан в послании знает о начавшихся дипломатических контактах с Ахмедом и отнюдь не осуждает своего духовного сына за этот факт. Наоборот, он служит для него хорошим примером еще более укрепить решимость Ивана III: «тебе пред ним смиряющуся и о мире молящуся и к нему пославшу, ему же единако гневом дышущу и твоего молениа не послушаюшу, но хотя до конца разорити крестьяньство. Ты же не унывай, но возверзи на господа печаль твою, и той тя пропитает: господь бо гордым противится, смиренным же даеть благодать»65). Некоторые отличия можно зафиксировать и в следующем тексте (к примеру, в характере аргументации о необходимости стойкого и открытого сопротивления нашествию), но это не меняет главного: в обоих памятниках совпадает круг важнейших идей, способ их обоснования, наконец, принципиальный подход к оценке деятельности Ивана III и его советников («льстивых духов, злых человек»), — они постоянно и целенаправленно разделяются. Отношение к Ивану III, бесспорно, лояльное. И более того — в послании Вассиан неоднократно как бы «подымает» высоту и авторитет монаршей власти, самой личности монарха (другой вопрос, зачем и почему он это делает).
Прямые и значительные текстовые совпадения послания и Тип. хорошо выделены Кудрявцевым. Это касается прежде всего приезда Ивана III на Москву из Коломны. Но есть (и они также отмечены в литературе) текстологические параллели второго уровня — совпадение излюбленных терминов и речевых оборотов, {297} применение одного круга идей (в стилистически близких выражениях) применительно к разным ситуациям. Это как бы цитирование самого себя по памяти. Возьмем, к примеру, тему о любви к богатству, женам и семье. В послании этот сюжет встречается не один раз, но наиболее ярко при описании подвига Дмитрия Донского: он «не убояся татарскаго множества, не обратися вспять, не рече в сердце своем: „жену имею и дети, и богатство многое, аще и землю мою возмуть, то инде вселюся",— но без сомнениа вскочи в подвиг и наперед выеха...»66). В Тип. ту же тему встречаем в развернутом виде дважды. В первый раз при объяснении мотивов действий «злых человек, сребролюбцев богатых и брюхатых и предателей хрестьяньскых», если только принять нашу реконструкцию первоначального текста: «възлюбиша бо паче жены, неже православную хрестьяньскую веру и святыя церкви, в нихъ же просветившяся и породившася банею святаго крещениа», тема же богатства заключена в самом определении «злых человек» — «сребролюбцы» и т. д.
В тех же отрывках близки совпадения текстов о тех, кто «породишася духовною нетленною банею святым крещением» (послание) и «породившася банею святаго крещения» (Тип.). Но как и ранее, сходная тема, сходные мысли в совпадающих речевых оборотах употреблены в ситуациях с разным знаком: положительный герой, кн. Дмитрий Донской, отвергает возможность сохранения семьи и богатств путем бегства и отказа от борьбы, а в заключении раздела о нем выражается уверенность, что Иван III и его «христолюбивое воиньство до крове и до смерти постражуть», ибо «породишася духовною нетленною банею». А в ситуации со знаком минус, «злые человеки» уговаривают бежать Ивана III именно вследствие своей полной приверженности «любви» к женам и богатству, даже несмотря на то, что и они «породившася банею святаго крещениа».
Логичное развитие антитезы (по смыслу) в так называемой третьей приписке: те, кто бежал из своих стран, не оказав отпора захватчикам, но зато «с именми многыми и з женами и з детьми», те «вкупе с златом и душа и телеса своя загубиша»67). Перед нами еще один поворот полюбившейся Вассиану идеи. Число подобных примеров нетрудно увеличить, но приведенные уже позволяют считать весьма вероятным вывод об авторстве Вассиана в значительных разделах повествования об Угорщине в Тип.
Обратим теперь внимание на адресат третьей «приписки» — она обращена к «храбрым и мужественым сынам Рустим». В имеющемся тексте ничего не говорится о злых советниках, противоположный должному поведению воинников пример дан через горестные судьбы выходцев и «бегунков» из других стран. Об актуальности отрывка мы уже писали. Сообразуя приведенные наблюдения заключаем — перед нами или отрывок устной проповеди Вассиана (он мог ее произнести при выступлении Ивана III с дополнительными ратями из Москвы в Кременец), или же часть его послания к русским войскам на Угру (примеры подобного рода от середины XVI в. известны — послание Макария воеводам ко всему воинству в Свияжск).
Следы авторства Вассиана можно обнаружить и в некоторых фактических неточностях. По Тип., Ахмед был убит сибирским ханом Иваком. Летописи великокняжеской традиции 90-х годов XV в. и ряд других здесь, видимо, точнее: хотя организатором погрома ставки Ахмеда был действительно Ивак, убил неудачливого завоевателя ногайский мурза Ямгурчей68). Эта неточность понятна: когда Вассиан писал свое повествование, в Москву поступили первые, непроверенные и скорее всего не вполне точные вести об обстоятельствах смерти Ахмеда (ср. выше, где говорится об отсутствии этого сообщения в Лих.). И наоборот, свидетельством его авторства является скорее всего верная дата отхода Ахмеда от Угры (в Вологодско-Пермской летописи дата неверная)69).
К Вассиану же относим мы текст о возвращении на Москву жены Ивана III. И доказательства тут не только в совпадении терминов и речевых оборотов («бега», «бегала», «кровопивцы крестьянские», прямое обращение к богу с мольбой о воздании «по деломъ их и по лукавству начинаниа их» и т.п.). Трудно отыскать такого автора, кто осмелился бы впервые бросить, по существу открыто, столь жесткое обвинение в недостойном поведении в адрес жены великого князя. Вассиан критиковал самого московского государя. К тому же население именно его епархии должно было пострадать от холопов, в том числе и во владениях ростовской кафедры. Сведения об этом он вполне мог получить в январе-феврале 1481 г.
Работу над летописным рассказом об Угорщине Вассиан не завершил. Он умер 23 марта, и материалы, связанные с этим его предприятием, сохранились при архиепископской кафедре. Видимо, то были какие-то тетради с текстом, отдельные листы с записями, черновики {298} его сочинений и посланий. Степень обработанности текста, надо думать, была разной, равно как и мера сохранности самих материалов на протяжении 80-х годов. Редактор-сводчик протографа Тип. соединил, как умел (по-видимому, что-то убрав), вассиановские тексты, а также записки близких ему лиц (о начале конфликта Ивана III с братьями), хроникальные записи. К работе редактора 1489 г. следует, таким образом, отнести общую композицию, текстовые швы между различными источниками, вклинившуюся в рассказ об Угорщине серию известий за осень 1479 — лето 1480 г., неверное расположение годовой даты 6989 г., наконец, крайне неудачное разделение когда-то единых текстов Вассиана (они, быть может, хранились на отдельных листах), в результате чего и появились пресловутые «приписки», включение в них отрывков-черновиков каких-то иных сочинений архиепископа.
Остается открытым вопрос, предназначал ли Вассиан тексты так называемых приписок для включения в окончательный летописный рассказ. Сводчику принадлежит и редакционная обработка известия о походе отрядов Менгли-Гирея на Подолию («дружа великому князю») и его значения для исхода событий на Угре (король не пришел к союзнику на помощь, так как ему «быша бо свои усобицы», к которым отнесен набег крымчан на Подолию). Последнее явно неудачно, поскольку к краткому, но точному известию Лих. (его в том или ином виде заимствовал Вассиан), присоединено в качестве разъяснения событие, которое «усобицей» тогда никак не называли. Мотивы же такой редакции понятны — они соответствовали практике русско-крымских отношений после 1482 г. Редактору же, видимо, принадлежит объяснение нашествия Ахмеда тем, что король «подвел его на великого князя».
Есть и другие следы правки сводчика 1489 г. К примеру, последняя загадочная «приписка», заключающая статью 6989 г. Известны два ее толкования. Более узкое: помета, неудачно внесенная с поля листа в текст, — А.Н. Насонов отнес плач к кн. Андрею Меньшему. Более широкое — Я.С. Лурье связал ее со смертью Вассиана. Перед нами в крайнем сокращении и в неудачном соединении два плача. Один — о Вассиане (и к нему эпитет из псалмов Давида — «преподобный»), другой — о кн. Андрее (к нему эпитет — «благоверный»). Плачи по обоим могли быть помещены в ростовском своде (Вассиан был свидетелем духовной кн. Андрея). Думаем, однако, что политически целенаправленные вторжения редактора в тексты Вассиана если и были, то в минимальном размере. Нет у нас данных и о том, что он использовал при своей работе какой-то параллельный летописный свод (в частности, нет следов нового обращения к великокняжескому летописанию).
Теперь ответим на два вопроса: когда и в каком объеме произошло соединение первоначальной краткой великокняжеской повести об Угорщине с повествованием Тип. Оригинальные и избыточные чтения Лих. отмечены выше. Остановимся на дополнительной информации — по сравнению с Лих. — памятников великокняжеской традиции 90-х годов XV в. Наименьшее количество заимствований из Тип. мы находим в Син. № 963 и СС 1495 г. Если не считать разночтений чисто стилистического свойства (перестановки отдельных слов, изменения имен татарских царевичей — Мердоулет вместо Нурдовларт, довольно последовательное добавление имен сына Ивана III, великого кн. Ивана, и брата, кн. Андрея, к безличным указаниям на этих лиц, более частое употребление при слове хан имени Ахмеда и оценочных эпитетов), налицо несколько небольших и одна крупная вставка из Тип.
Сначала о первых. В перечислении состава войск Ахмеда после слов «со царем» и перед словами «братаничь его царь Касым» добавлено «вся орда и». То же добавление фиксируется в МУ и СС 1493 г.70) В рассказе о приезде на Москву Ивана III в число лиц, по «печалованию» которых великий князь «жаловал братью свою», внесен в Син. № 963 и СС 1495 г. архиепископ Вассиан, а светское имя матери Ивана III Марья (в Лих), последовательно заменено монашеским — Марфа71). В МУ и СС 1493 г. здесь довольно большая по объему вставка из Тип. Несомненно, что имя Вассиана взято именно из Тин., что подтверждают два следующих разночтения. В известии о приходе мятежных братьев на Угру уточняется, что прибыли они в Кременец (в Лих.— «на брег»), и добавлено в конце: «князь же великий с любовью прият их». Эта вставка есть и в МУ и в СС 1493 г. и дословно совпадает с уже цитировавшимся местом Тип.72) Окончание повествования в Син. № 963 и СС 1495 г. практически целиком взято из Тип. {299}
Сравнение текстов показывает, что конец повествования об Угорщине в Син. № 963 и СС 1495 г. есть соединение заключительных трех известий Лих. (а точнее, его протографа), причем одно из них, второе, сокращено сводчиком, с известиями, заимствованными из Тип. Последние как бы заполняют пустоты между рамками-статьями, взятыми из краткой великокняжеской повести. Тексты Тип. опять-таки берутся не механически, а, во-первых, после правки (смысловой и стилистической), и, во-вторых, после серьезного сокращения. Первое хорошо видно в сообщениях о боях на берегу Угры: Син. № 963 и СС 1495 г. не только сокращают Тип., но и меняют идейные акценты. Опущение имен (кн. Андрея, великого кн. Ивана Молодого) — скорее всего показатель определенной политической линии (не приводить даже таких фактов, которые лишь косвенно задевали репутацию Ивана III), а оно, в свою очередь, вызвало и необходимое объединение двух фраз в одну.
В том же плане и сокращение ряда известий Тип.: об отходе Ивана III с войсками из Кременца в Боровск (оно не имело механического характера, поскольку Боровск был изъят и из сообщения о том, из какого города вернулся великий князь в столицу после окончательного ухода Ахмеда), о настроениях на Москве в это время, о «взаимном страхе» русских войск и ордынцев. Зато рассказ о бегстве хана в Син. № 963 и СС 1495 г. несколько пространнее и взят (правда, с сокращением) из Лих. Таким образом, в данной редакции роль Ивана III представлена в более благоприятном свете, разногласия его с удельными братьями завуалированы, привнесен элемент божественного вмешательства в разрешение военного конфликта Руси с Ордой. Вместе с тем из Тип. внесены тексты, осуждающие «злых» советников великого князя — «сребролюбцев богатых» и поведение великой княгини Софьи («бегала на Белоозеро и з боярынями от татар, а не гонима никим же»), — мотивы, находящие объяснение в обстановке конца 80-х — начала 90-х годов XV в.73)
Сопоставим теперь Лих., Син. № 963 и СС 1495 г. с МУ и СС 1493 г. и соответствующими текстами Тип. Если Син. № 963 и СС 1495 г. знают только несколько небольших заимствований из Тип. до заключительной части повествования, то в МУ и СС 1493 г. несколько крупных вставок из Тип. в сообщениях за весну-осень 1480 г. Первая из них обнаруживается при описании конфликта Ивана III с братьями. В МУ и СС 1493 г. мы имеем сокращение и редакционную обработку (с искажением фактов) соответствующего текста Тип.: три посольства великого князя к удельным князьям (в Ржеву, на Молвятицы и на Великие Луки) в Тип. соединены в одно, причем отправил его сводчик-редактор в Ржеву, а состав оставил такой, какой был направлен на Великие Луки, с присовокуплением дьяка Василия Мамырева74) (что вероятно — см. ниже). Сводчик развил прямую речь Ивана III (он включил в нее то, что в Тип. не было передано как его непосредственное обращение, что и вернее, исходя из контекста), а главное — дал резко отрицательную характеристику позиции братьев. Сравним СС 1493 г. и МУ75): «Они же того не послушаша, князя великого жалованиа и владычних речей, но высоко мыслиша и отпустиша архиепископа и бояр назад к великому князю ни с чем. Князь же великий положи упование на господе бозе и на пречистей его матери. И в то же время слышашеся нахождениа на Русь безбожнаго царя Ахмута Болшиа Орды»; в Тип.76): «Они же ни в чемь не послушаша великого князя и не поидоша. Архиепископ же и бояре возвратишяся и приидоша на Москву. Князь же великий оправдався пред ними и положи на бозе упование. В то бо время славяше царь нашествие иноплеменных».
Нетрудно заметить, что редактор не только добавляет необходимые ему оценки (братья «высоко мыслиша»), но и опускает неверный по его мнению текст Тип.: «князь же великий оправдався пред ними», — кого бы ни понимать под «ними», великий князь не должен оправдываться. Показательно, что опущен и последующий эпизод из Тип., где братья послали к Ивану III дьяков, но он «не приа челобитья их». Крайне неудачно оставлена фраза из Тип. (в переделанном, правда, виде) о том, что «в то ... время слышашеся нахождениа на Русь ... Ахмута». В Тип. она относится к концу мая (что верно), а в СС 1493 г. и МУ она приурочена к концу февраля — первой половине марта, поскольку речь идет о посольстве в Ржеву и поскольку затем идет известие от 15 марта. Нечего и говорить, что такая датировка начала похода Ахмеда неверна. Индивидуальной особенностью МУ является (как это не раз уже отмечалось в литературе) обвинение братьев в том, что по их совету хан отправился на Русь. Это полностью соответствует формулировкам опалы кн. Андрея Большого в 1491 г., записанным в МУ77). {300}
Следующая крупная вставка в СС 1493 г. и МУ из Тип. в рассказе о приезде Ивана III из Коломны на Москву. Текст Тип., начиная со слов «на съвет и думу» и кончая словами «на помощь вборзе»78), использован почти целиком в указанных памятниках, правда, опять-таки в переработке и в два приема. В первом случае речь идет о пребывании Ивана III в столице. Здесь иначе передан эпизод с урегулированием конфликта с братьями. Во-первых, есть отличия в перечислении лиц, «печаловавшихся» великому князю по этому вопросу (в МУ и СС 1493 г. нет упомянутого в Тип. Паисия, но налицо белозерский кн. Михаил Андреевич). Во-вторых, в МУ и СС 1493 г. Иван III сам «отпускает» послов и «велит» братьям «прийти к себе вборзе» (в Тип. он «повелевает» матери «послати по них»). Заключительный текст о действиях великого князя в Москве дан в МУ и СС 1493 г. по Лих. — торжественные молебны, подготовка города к осаде, перечень лиц, оставленных в столице (рассказ Лих. сохранен и в СС 1491 г.)79).
Во втором случае описано выступление Ивана III на Кременец. Уже в СС 1491 г. 3 октября отнесено именно к этому событию (для чего из текста Лих. в соответствующем месте была убрана фраза с инициалом «Toe же осени») по ясным мотивам: тем самым создавалось впечатление пребывания государя рядом с Угрой в момент решающих сражений. В СС 1493 г., по сравнению с СС 1491 г., эта тенденция усилена заимствованием из Тип. текста об отправке почти всех приведенных им в Кременец сил на берег Угры. В отличие же от Тип. весь эпизод с выступлением Ивана III из столицы в СС 1493 г. (вслед за Лих. и СС 1491 г.) более логично вынесен за пределы рассказа о его пребывании в ней.
Теперь о заключительном разделе. Главная особенность МУ и СС 1493 г. здесь в том, что в них, по сравнению с СС 1491 и 1495 гг., включены новые тексты из Тип., а именно: эпизод с отходом русских войск во главе с Иваном III из Кременца в Боровск, статья о «взаимном страхе» ордынцев и русских. Характерно, однако, что в МУ и СС 1493 г. обличение злых советников оставлено на том же месте, что в СС 1491 и 1495 гг., т.е. при описании отхода русских сил к Кременцу (в Тип. это помещено после рассказа об отходе к Боровску). Здесь же налицо два оригинальных чтения в МУ и СС 1493 г. Первое из них — редакционно-стилистического свойства. В Тип., Син. № 963, СС 1495 г. читается: «а норовников бесерменских, иже глаголють: побежи, не можеши с ними стати на бой», а в МУ и СС 1493 г.: «норовников бесерменских, иже съветуют государю на зло христианское, глаголюще: пойди прочь, не можеши с ними стати на бой». Другое — содержательного характера, поскольку фраза «сам бо диавол усты их глаголаше» (Тип., Син. № 963, СС 1495 г.) заменена на: «сам бо диавол усты Мамоновы глаголаше» (прямой намек на одного из «льстивых духов» Ивана III — Г.А. Мамонова). Редакционное добавление есть в МУ и СС 1493 г. к фразе (Тип., Син. № 963, СС 1495 г.): «Тогда же князь великий и братью свою жаловал, прият их в докончание, князю Андрею Болшому дасть Можаеск, а князю Борису отступися сел его» а именно: «и укрепившеся крестным целованием разыдошася». Эти слова опять же заимствованы из Тип. и должны быть сопоставлены с текстом под 7000 г. (Иван III «сложи с себя крестное целованье брату своему князю Андрею Васильевичу за его измену, что он изменил, преступил крестное целованье»), введенным в летопись для оправдания опалы на Андрея Углицкого в конце 1491 г.80)
Приведенные здесь и выше разночтения однозначно определяют взаимоотношение летописных памятников: Син. № 963 и СС 1495 г. представляют более ранний этап соединения великокняжеского летописания с ростовским владычным сводом, а МУ и СС 1493 г. — более поздний, причем вторичная правка по Тип. шла над текстом, близким к протографу Син. № 963 и СС 1495 г. Смысл проведенной редакционной работы в том, чтобы дать резко отрицательную характеристику братьев великого князя в событиях 1480 г. и, наоборот, оправдать и представить в благоприятном свете действия Ивана III. Дискредитация братьев потребовалась, чтобы задним числом узаконить арест кн. Андрея Большого.
Откуда проистекает близость МУ и СС 1493 г.? Установлено, что текст СС 1493 г. за XIV—XV вв. (а частью и за X—XI вв.) пополнен сообщениями, взятыми из протографа МУ81).
Судя по повествованию об Угорщине, Син. № 963 и СС 1495 г. отражают более раннюю редакцию Сокращенных сводов. Та же редакция отразилась еще в ряде памятников. Сокращенный свод, доведенный до 1491 г., с фрагментом великокняжеского летописания за 1498— 1500 гг., включен в новгородскую летопись Дубровского (свод 1539 г.) и в более кратком виде — в Новгородскую IV летопись по спискам {301} Академическому и Голицынскому. По той же редакции продолжен текст Новгородской V летописи в Хронографическом списке82). В отдельном виде редакция как раз и отразилась в списке Син. № 963. В нем основной текст доведен до 1491 г., после чего следует известие 1500 г. о бое на Ведроше. Современность редакции доказывается особым характером ряда ее известий именно за 6999 г. и прежде всего торжественным, развернутым сообщением о поставлении на митрополичью кафедру Зосимы (с сопровождающей «повольной» грамотой новгородского архиепископа Геннадия — крайне редкий случай для летописных памятников) и столь же пышным пространным известием о церковном соборе на еретиков.
Приведем запись о поставлении Зосимы: «И по благодати божий, и по избранию святого духа, и изволением благоверного и христолюбиваго великаго князя Ивана Васильевичя всея Руси, и всех православных епископ и всего освященнаго събора Русские митрополиа избраша архимандрита симоновского Зосиму, яко достойна суща управляти богом порученное ему стадо, и възведен же на двор митрополичь месяца сентября 19 день, а поставлен митрополит всея Руси того месяца 26, в неделю» (Син. № 963, л. 189)83). Характер приведенного текста свидетельствует о его современности и позволяет датировать составление статьи и свода в целом самым началом 90-х годов XV в., по крайней мере между 1491—1493 гг. (на примере рассказов об Угорщине мы показали уже вторичность редакции СС 1493 г.). СС 1495 г. в значительной части статей за 80-е годы восходит именно к этой ранней редакции.
Можно высказать догадку о лице, которое скорее всего возглавляло летописное дело (среди, конечно, других своих обязанностей) при великокняжеском дворе в 80-е годы. Это дьяк Василий Мамырев. В Син. № 963, отразившем официальную редакцию 1491 г., помещена пространная и торжественная запись о его кончине, построенная по формуляру княжеских записей такого рода, а в ряде аспектов даже превосходящая их по детальности. Ранее она была известна по летописям, относительно которых не было уверенности в их прямой связи с официальным великокняжеским летописанием. Хотя текст в Син. № 963 чуть короче, чем в Вологодско-Пермской летописи84), это не отменяет того факта, что наиболее ранняя запись о его кончине фиксируется теперь официальной великокняжеской редакцией 1491 г.
Объясняем это тем, что сообщение принадлежало одному из помощников В. Мамырева по летописным занятиям и близкому к нему человеку. Интересно, что в редакции 1493 г. этот текст убран, но зато явно вставочный характер носят упоминания о Мамыреве под 1480 г. и 1485 г. О первом речь шла выше (кстати, дьяк в посольстве на Великие Луки конечно же был), а вставочный характер второго указания виден из расположения этой записи 6993 г. (о том, что Мамырев «рубил град Володимер») после годовой статьи 6994 г. Обеих этих записей нет ни в Син. № 963 (где есть запись-некролог), ни в СС 1495 г.
Уникальные сведения о событиях 1480 г. содержатся в рассказе Софийской II (далее — Соф. II) и Львовской (далее — Львов.) летописей. Текст этот представляет сложное переплетение различных источников.
В основе Соф. II и Львов, лежит свод 1518 г. и даже более точно — одна и та же рукопись свода, имевшая дефект (утерянный лист) в тексте «Хожения за три моря» Афанасия Никитина85). Состав свода 1518 г. лучше отражен в Львов., так как текст Соф. II подвергся дополнению по одному из изводов Тип.86)
В своде 1518 г. прослеживается цепь оригинальных известий, не совпадающих с официальным великокняжеским летописанием и содержащих критические высказывания о действиях великого князя. По Насонову, такие известия доходят до 1489 г. и отражают летописный свод митрополита Геронтия87). Однако исследователь не проанализировал источники Соф. II и Львов., в силу чего не было твердой уверенности, что все отмеченные им известия имеют единое происхождение (что впоследствии, действительно, не подтвердилось). Источники свода 1518 г. в значительной мере выявлены Лурье — это Московский свод конца XV в., Тип. (Ростовский свод 1489 г.), Ермолинская летопись (или ее общий протограф с Сокращенными сводами), материалы митрополичьего архива88). «Очистив» свод 1518 г. от дополнений, заимствованных из указанных источников, Лурье точнее очертил массив своеобразных известий Соф. II и Львов.89) В них исследователь обнаружил критические замечания в адрес и великого князя и митрополита, из чего заключил, {302} что «свод 80-х годов XV в.» не может считаться официально-митрополичьим, а был неофициальным сводом, составленным, вероятнее всего, «в каком-нибудь монастыре»90).
Определение и классификация источников свода 1518 г. требует, однако, дальнейших уточнений. Во-первых, Ермолинская использована здесь не в чистом виде, а с дополнениями из летописи, сходной с Троицкой91). Во-вторых, среди источников свода 1518 г. Лурье не указал Соф. I (типа Бальзеровского списка)92) и краткий ростовский свод XV в.93) В составе свода 1518 г. прослеживается также источник, сходный с Сокращенными сводами конца XV в.94), причем текст особенно близок к редакции 1491 г. по списку Син. № 96395). Отмеченные Лурье совпадения свода 1518 г. с Московским сводом 1479 г.96) можно уточнить: в качестве источника здесь использована редакция конца XV в.97)
Не все из указанных источников были использованы непосредственно. Так, можно утверждать наверняка, что Ермолинская, Соф. I и летопись, сходная с Троицкой, были привлечены в составе компиляции, известной теперь в самостоятельном виде: в списке ГБЛ, Рум. № 253 (сер. XVIII в.), хотя сокращенном и неполном (доведен лишь до 1471 г.), налицо та же комбинация источников. Кроме того, здесь уже читается ряд специфических известий Соф. II и Львов.: о поставлении ростовского епископа Дионисия под 6926 г. (в Рум. под 6929 г.), особая редакция сообщения 6961 г. о взятии Царьграда турками, рассуждение о близком конце света под 6967 г. Текст Рум. не является извлечением из свода 1518 г.: в нем отыскиваются лучшие чтения и отсутствуют вставки из СС 1491 г.98) Каталог ростовских епископов под 6904 г. доведен в Рум. до Иоасафа (1481—1488 гг.), что свидетельствует о составлении памятника в 80-х годах XV в.
Особую сложность представляет вопрос об использовании в своде 1518 г. в качестве источника Тип. Для его решения необходимо сопоставить Соф. II и Львов, с так называемой Уваровской летописью (далее — Увар.), также доводящей изложение до 1518 г., и Прилуцкой летописью (далее — Прил.), оканчивающейся 1497 г.99) По предположению Насонова, в основе Увар, и Прил. лежал свод 1484 г.; в Увар., кроме того, использован свод 1518 г., который передан в ней в сокращении100). По построению Лурье, в основу Увар. положен свод 1497 г. (т.е. Прил.), дополненный «особой версией» свода 1518 г.; сама же Прил. образовалась в результате соединения так называемого «Летописца от 72-х язык» (особой компиляции, доведенной до 1477 г.) и Тип. Синодальной редакции (1497 г.)101). Мнение Лурье о составе Прил. представляется правильным, но вопрос об источниках Увар. и ее соотношении со сводом 1518 г. требует пересмотра.
До 1477 г. в Увар., как и в Прил., использована компиляция из Ермолинской и фрагмента великокняжеского свода 1477 г. В части 1478—1489 гг. читается текст Ростовского свода 1489 г.102) Статьи Увар. за 1490—1518 гг. совпадают (за небольшими отличиями) с Соф. II {303} и Львов, (т.е. со сводом 1518 г.). Покажем, что в своде 1518 г. использован тот извод Тип., который представлен в Увар, (в части 1478—1489 гг.).
В статье 6988 г. первый фрагмент, совпадающий с Тип., начинается со слов «Егда же бе князь великый в Новегороде» и кончается словами «и не прият челобитья их»103) (за исключением фрагмента «Князь великый слыша много нелюбие ... в Лукы в Великые», заимствованного из оригинального источника). Здесь в сообщении о том, что братья великого князя пошли к Ржеве, в своде 1518 г. и Увар, по сравнению с Прил. и другими списками Тип. опущены слова «с Углеча»104), перед именем Петра Оболенского добавлено слово «князя»; после слов «к королю послали» добавлено — «бити челом»; приход в Луки датируется не «в субботу пятьдесятную», а «в неделю 50-ю»; вместо «глаголаше им» — «глаголаше князем»; после слов «бити челом» добавлено «великому князю»105). Второй фрагмент под 6988 г., совпадающий с Тип., начинается с известия о рождении у великого князя сына Юрия и кончается известием о падении верха у церкви Рождества Богородицы (за вычетом сообщения о заточении крымского царя, заимствованного из СС 1491 г.). Мелкие разночтения («згореша» вместо «згоре», «иже у Лазаря» вместо «и у Лазаря») сближают вновь свод 1518 г. с Увар. и отличают их от Прил. и других списков Тип.106) Под 6989 г. совпадает с Тип. фрагмент свода 1518 г., начиная со слов «и начата наших стреляти и наши на них» и кончая словами «прелсти Адама и Евву»107).
Отметим совпадающие чтения свода 1518 г. и Увар., противостоящие чтениям Прил. и других списков Тип.: вместо фразы «Приидоша же и братия тогда к великому князю на Кременець князь Андрей и князь Борис» в своде 1518 г. и Увар. «Приидоша же и братья тогда князь Андрей и князь Борис с Лук к великому князю на помочь на Кременець», к словам «и всем воеводам» добавлено «своим», после слов «спасу и богу» опущено «господу», вместо «не можеши с ними битися» читается «не мози с ними стати на бой», и др.108) Вторая статья 6989 г. и первые два известия 6990 г. в своде 1518 г. почти целиком основаны на Тип.109) Текст снова сближается с Увар.: после слов «чюдотворцев, избавльших» добавлено «нас», после «тем пущи» опущено «стало», после «вседрьжителя бога» опущено «увязутся», вместо «распленениа и разграблениа домов ваших» читается «пленениа и граблениа святым церквам и домом вашим», вместо «над женами и над дщерми» читается «женам и дщерем», к слову «отечество» добавлено «свое», и др.110) За вычетом оригинального известия о смерти князя Василия Ярославича остальной текст второй статьи 6991 г. свода 1518 г. совпадает с Тип., сближаясь с Увар.: вместо «вси изгореша» в своде 1518 г. и Увар. читается «инии все згореша», вместо «поимаша» — «татарове поимаша его», вместо «седе» — «седе по нем», вместо «воеводы» — «воеводы Волоского»111). Статья 6992 г. целиком списана с Тип., но текст свода 1518 г. сближается с Увар.: вместо «от Волошьского воеводы дщери ... и нарекоша имя ему Дмитрей» в своде 1518 г. и Увар, читается «сын Дмитрей от Волошенки», к словам «у Римлянки» добавлено «того сажениа», вместо фразы «кое брату давала, кое племянницу давала за княжа за Михайлова сына за Верейскаго за князя Василья, и много давала» читается «давала бо бе брату, иное же давала за своею племяницею в приданые князю Василью Михайловичю Верейскому», вместо «князя Бориса Турену» — «князя Бориса Михайловича Турену Оболенского», вместо «пограбити» — «и дом его пограбить» и др.112) Рассматривая статью 6993 г. свода 1518 г. (в Львов. она разбита на три статьи 6993, 6994, 6995 гг.), можно заметить, что, за вычетом известия об окончании церкви Ризположеняя (могло быть заимствовано из Сокращенного свода), о строительстве трапезы в Симоновом монастыре, погреба на Казенном дворе, тайника у Чешковых ворот, о живописных работах в церкви Сретения и заложении кирпичных палат Дмитрием Ховриным, Василием Образцем, Головой Владимировым, о женитьбе рязанского князя (все известия — из оригинального источника), остальной текст извлечен из Тип. Указанных известий нет также в Увар., которая здесь следует целиком Тип.
Вместе с тем чтения свода 1518 г. и Увар, противостоят чтениям Типографско-Академической и другим спискам Тип. Вместо «своими {304} землями» в своде 1518 г. и Увар, читается «земль своими землями», вместо «умре» — «скончася», вместо «посла рать свою и брата меншаго» — «посла брата своего меншаго», вместо «остаток весь Орды» — «досталь Орды», вместо «великого князя бояре и дети боярские» — «московские дети боярские», вместо «на Тверь» — «на Тверского», вместо «невелик еще» — «еще бе мал», к словам «над нами» добавлено «чинить лихо», вместо «побити» («перебити») читается «хотел нас перетеряти», к словам «за нами пошол» добавлено «в поле», вместо «на них» читается «на вятчан», вместо «с силою» — «со многою силою», вместо «взем мир» — «умирися с ними», вместо фразы «князь великий повеле митрополиту звонити, и звониша на площади в колокол в городной и в часовой на городе биша, и по всему городу звонила повелением великого князя и пеша молебны» дается чтение: «князь же великий рад быв и посла к митрополиту, повеле молебнаа съвершати, митрополит же повеле звонити во вся колоколы, и по всему граду повелением великого князя молебнаа съвершиша и хвалу богу воздаша» и др.113) Последнее заимствование в своде 1518 г. из Тип. наблюдается под 6996 и 6997 гг. (первая статья).
За исключением известия о наказании чудовского архимандрита за подделку грамоты весь текст этих статей совпадает с Тип. Но данное известие содержится и в Увар., с которой свод 1518 г. сближается рядом чтений в тексте, соответствующем Тип.: вместо фразы Типографско-Академической и других списков Тип. «скоромоли промеж князя Андрея Углечского слуга его Образец» в своде 1518 г. и Увар, читается «скоромоли князю Андрею Васильевичю Углетцкому на великого князя Ивана Васильевича князь Андреев же боярин Образець», вместо «ни в думе» — «ни в мысли», вместо «слуга» — «сын боярской», вместо «бити кнутием по торгу водя» — «дати торговую казнь» и др.114)
Из проведенного сопоставления с очевидностью следует, что в основе Увар. и свода 1518 г. лежит один источник, представлявший соединение Ростовского свода 1489 г. с великокняжеской летописью, доведенной до 1518 г. В своде 1518 г. не могла быть использована сама Увар., поскольку текст в ней подвергся сокращениям115). Вместе с тем отдельные известия Тип. читаются в своде) 1518 г. и в части до 1477 г.116), в то время как в Увар. там помещен иной текст.
Таким образом, мы вправе говорить о двух редакциях свода 1518 г. Первая редакция образовалась из соединения Ростовского свода 1489 г. с великокняжеской летописью, доведенной до 1518 г. Эта редакция отразилась с небольшими сокращениями в Увар., где в части до 1477 г. была использована компиляция из Ермолинской летописи и Московского великокняжеского свода 1477 г. Вторая редакция свода 1518 г. (протограф Соф. II и Львов.) образовалась путем дополнения текста первой редакции (т. е. протографа Увар.) различными источниками, среди которых были: Московский свод конца XV в., Сокращенный свод 1491 г., материалы митрополичьего архива, компиляция, включавшая Ермолинскую летопись типа Троицкой и Соф. I, и, наконец, оригинальный источник, своеобразно освещавший некоторые события 50-х — 80-х годов XV в.
Нить оригинальных известий свода 1518 г. продолжается до 1486 г.117), но, как увидим ниже, автор составлял свой труд после 1489 г. Личные воспоминания, проявившиеся в рассказах о событиях 1467 г. (смерть Марии Тверянки), 1475 г. (обретение «писания» Афанасия Никитина), впечатления очевидца строительства Успенского собора в Кремле в период 1470-х годов — все это не позволяет выносить время работы составителя оригинального источника свода 1518 г. за пределы XV в.
Что же представлял собой рассмотренный памятник: совокупность отдельных рассказов и воспоминаний автора, т.е. своеобразный «летописчик», или настоящую летопись (летописный свод), с включением источников и последовательным изложением? Склоняемся к последнему предположению, поскольку видно, что оригинальные известия «привязаны» к летописной канве и дополняют сообщения известных летописей. Возможно, что в основу своего труда сводчик конца XV в. положил летописную компиляцию, отразившуюся в Рум. Так, рассказ свода 1518 г. об отравлении Шемяки {305} под 6961 г. развивает версию Ермолинской летописи118) о подкупе княжеского повара, положившего «зелие в куряти». Под тем же годом сообщение о взятии Царьграда турками в ряде деталей сближается именно с Рум., но здесь налицо и оригинальный рассказ о предательстве «царева наместника».
Судя по тому, что статьи Московского свода конца XV в. под 6984, 6985, 6986 гг. как бы «разрезают» во второй редакции свода 1518 г. оригинальный рассказ о строительстве Успенского собора, то можно думать, что Московский свод был привлечен уже на этапе создания именно этой редакции свода 1518 г. К этому же склоняет наблюдение Лурье, что заимствованная из Московского свода торжественная статья о поездке Ивана III в Новгород под 6984 г. явно противоречит другому, оригинальному известию свода 1518 г. о том же событии, согласно которому «навогородцы не дашася ему в суд, князь же великый пойма их и посади в Переаславле» (ПСРЛ, т. XX, с. 302)119). Поэтому документы из митрополичьего архива, в первую очередь послания по поводу Флорентийской унии, как примыкающие к рассказу о соборе (заимствованному из Московского свода), попали во вторую редакцию свода 1518 г. именно при его создании120).
Обратимся теперь к рассмотрению повествования об Угорщине в составе второй редакции свода 1518 г. (в основу кладем текст Львов.)
Статья 6987 г. начинается с сообщения СС 1491 г. (оно есть и в СС 1495 и 1493 гг.) о поездке Ивана III в Новгород. Датировка неправильная, поскольку речь идет о событиях осени 1479 г. (в московских сводах известие помещается под 6988 г.). Далее без всякого предисловия следует продолжение рассказа о споре митрополита Геронтия с великим князем о правилах освящения церквей (начало рассказа помещено под предыдущим годом). Такая разбивка текста явно не могла быть произведена сводчиком конца XV в., а принадлежит составителю свода 1518 г. Последующие известия статьи определенно сближаются с текстом СС 1491 г.
Статья 6988 г. начинается с известия о пожаре в Москве, взятого из СС 1491 г. Последующий эпизод, связанный с великолукским наместником кн. Оболенским-Лыко, и начало рассказа о мятеже братьев великого князя переданы по оригинальному источнику. Начиная со слов «Егда же бе князь великый в Новегороде» и кончая словами «в казне великого князя судов изби»121) текст следует первой редакции свода 1518 г. (протографа Увар.), но небольшой фрагмент («Князь великый слыша много нелюбие... в Лукы в Великые») заимствован из оригинального источника, а рассказ о крымских царевичах дополнен по СС 1491 г., откуда еще взято известие о заточении крымского царевича Айдара. Окончание статьи заимствовано из СС 1491 г., причем правильное чтение «послы королевы тогда у царя беша» (подтверждаемое текстом Лих.) свидетельствует об использовании особого списка или извода СС 1491 г., в котором сохранились правильные чтения.
Начальный фрагмент статьи 6989 г. (до слов «на другой стране противу великого князя») взят из СС 1491 г., но наименование Патрикеева «наместником московским» снова свидетельствует о привлечении особого списка (извода), в котором сохранились более правильные чтения (или они были выправлены по исправному протографу). Начиная со слов и «начата наших стреляти» и кончая словами «прелсти Адама и Евву», читается фрагмент первой редакции свода 1518 г. (заимствованный из Тип.). Далее следует оригинальный фрагмент («и ужас наиде на нь...»), нарушающий хронологию событий и относящийся по времени к моменту нахождения великого князя на Москве. Это неудачное расположение текстов, как и переходная фраза к следующему далее посланию Вассиана на Угру, принадлежат, по-видимому, руке сводчика второй редакции 1518 г. (так же как и фраза «Князь же великый не послуша того писаниа...», связывающая послание с последующим текстом). Читающийся после послания значительный фрагмент оригинального содержания вновь возвращает нас к более ранним событиям конца лета-осени 1480 г. и приводит к нарушению хронологии. В конце фрагмента имеются небольшие вставки из Тип. (т. е. из первой редакции свода 1518 г.): о «мразах великых» и о том, что ордынцы побежали «ноября 11 день». Заключительный текст статьи («Царь же бежа никим же гоним...») взят из СС 1491 г.
Вторая статья 6989 г. целиком почти основана на тексте первой редакции свода 1518 г. Имеются два оригинальных известия: о том, что архиепископ Вассиан дал сто рублей мастерам-иконникам «писати деисус» и другие иконы в Успенском соборе, и о болезни рязанского епископа Феодосия. Два известия — о заложении церкви Богоявления на Троицком подворье и о кончине коломенского {306} епископа — переписаны из СС 1491 г. и попали сюда по ошибке, так как датируются 6988 г.
Итак, сложный характер повествования об Угорщине и связанных с ней событиях во второй редакции свода 1518 г. несомненен. Оно строится на основании трех указанных выше источников. Оригинальный летописный памятник был привлечен сводчиком не на всем его протяжении. Докажем это.
Один из принципов работы составителя второй редакции свода 1518 г. — в значительной мере параллельное изложение использованных им материалов с разными (иногда дополняющими друг друга) известиями. Отсюда дублировка ряда годовых статей в разделе за 70-е и особенно за 80-е годы XV в. Ту же особенность видим в части свода под 6987 (ошибочная дата, объясняемая именно соединением разных источников), 6988 и 6989 гг. Дублировка эта, правда, как бы скрытая (нет повторения годовых дат, но есть удвоение текстов по одному хронологическому отрезку из разных источников) и неполная, поскольку не совпадают в основном приводимые из них факты. Так, из оригинального памятника взято изложение причин отъезда удельных князей, братьев Ивана III. Описание же их действий и хода переговоров с московским князем, как и вообще известий за осень 1479 — весну 1480 г. приводится по Тип. (т.е. по первой редакции свода 1518 г.) с небольшой обработкой по тексту особого списка СС 1491 г. (или особого извода). Какие-то тексты в этом разделе оригинального источника бесспорно были, но составитель 1518 г. их опустил (но остался их след в виде фразы: «Князь великый слыша много нелюбие подрьжа на матерь, мнев, яко та здума братье его от него отступити, понеже князя Андрея вельми любяше; и послаша к ним в Лукы в Великые»). Не привел он и сообщений данного источника за лето 1480 г. Известия о нашествии Ахмеда и борьбе с ним по оригинальному летописному сочинению включают события с заключительного момента пребывания Ивана III в Коломне (т.е. не ранее середины — второй ноловины сентября 1480 г.) и до объяснения причин бегства ордынского воинства от Угры в начале ноября (дата и последующее изложение опять-таки взяты из Тип. с привлечением СС 1491 г.). Более того. Попытка автора 1518 г. создать единое повествование привела к тому, что текст оригинального памятника в ряде случаев расположен у него явно не на месте. Так, к примеру, известие об отправке на Белоозеро Софьи с детьми и с великокняжеской казной (тут же указаны главные лица из ее свиты и видные политические деятели оставленные на Москве) предшествует рассказу о приезде Ивана III на Москву (как следует из контекста — из Коломны). Это произошло потому, что данное сообщение было использовано составителем в качестве логической и смысловой связки к посланию Вассиана Ивану III на Угру, основной же оригинальный текст помещен им после послания. Нарушение хронологической последовательности заметно и в самом пространном куске, взятом из оригинального летописного памятника: эпизод с посылкой послов от братьев к Ивану III осенью 1480 г. и их действиями в связи с наступлением на Псков сил Ливонского ордена расположен сейчас явно не на месте.
Итак, тексты оригинального летописного источника были по крайней мере частично перекомпонованы составителем второй редакции свода 1518 г. и взяты им не полностью, что имеет важное значение для оценки этого памятника в целом. Обращаясь к фактической стороне дела, мы не найдем в сохранившихся частях данного летописного произведения каких-либо существенных неточностей. Так, вполне достоверным выглядит изложение эпизода с великолукским наместником кн. И.В. Лыко-Оболенским: известны все упомянутые здесь лица, кн. Оболенские действительно имели вотчины в районе Боровска, соответствуют известным нам нормам и практике описываемые ситуации суда горожан с наместником и феодального отъезда (не касаемся пока особенностей взгляда автора оригинального источника на эти факты).
Аналогично обстоит дело с событиями осени 1480 г. Так, о борьбе мнений среди ближайших советников Ивана III еще в период его пребывания в Коломне глухо упоминает Вассиан в своем послании, — наш автор называет имена И.В. Ощеры и Г.А. Мамонова (последнее подтверждается текстом СС 1493 г. — см. выше) и приводит их аргументацию в пользу отступления. Тот же Вассиан мельком сообщает о своих «глаголаниях» великому князю «усты к устом» в момент его приезда в столицу,— наш автор обрисовывает эту встречу подробно и приводит выдержки из речей Вассиана. Факт двухнедельного пребывания Ивана III в Москве подтверждается тем обстоятельством, что Лих. относит 3 октября к дню прихода русских войск во главе с кн. Иваном Молодым на Угру, а точной даты отъезда Ивана III в Кременец не дает. Известие о выступлениях горожан столицы в связи с приездом великого князя на Москву и с отправкой на север великокняжеской семьи и казны находит определенное соответствие в рассказе Вологодско-Пермской летописи (эпизод, связанный с возвращением в столицу матери Ивана III после «моления» духовенства) и в {307} послании Вассиана (в тексте с призывом к покаянию он глухо говорит о прежних грехах великого князя, связанных с «судом и правдой» и его «насилованием»). Сообщение о переговорах с Ахмедом подтверждается и дополняется Вологодско-Пермской летописью (это два рассказа об одном событии с неодинаковым акцентом на разных этапах и деталях), о них знает и Вассиан (см. выше)122). Краткое известие великокняжеских текстов о мерах по подготовке Москвы и других городов к возможной осаде передано в оригинальном летописном источнике с рядом подробностей: отмечено начало перемещения москвичей с посада в Кремль в день приезда Ивана III из Коломны в столицу (это и послужило толчком для волнений горожан), названы лица, которым было поручено перевести осадных из Дмитрова в Переславль (П. Бутурлин и И. Кика — оба реальные исторические лица), указано, что в свою очередь в Дмитров из Москвы были отправлены «строи».
Последний термин весьма редок в источниках. Нам он известен по двум официальным грамотам начала XVI в.: выписи 1510 г. на владение митрополита во Владимире (здесь они названы «митрополичьими») и в жалованной грамоте 1515 г. причту Дмитровского собора во Владимире (здесь «строи» перечислены среди других категорий зависимых от дмитровских священников городских и сельских жителей; не забудем, что этот храм был митрополичьим). Сообразуя приведенные указания, можно считать, что «строи» были древней группой зависимого от митрополичьей кафедры (и ее кафедральных храмов) населения, обязанного в ее пользу какими-то службами и повинностями отработочного типа (по крайней мере, в отличие от других они не платили дани)123). Это уже проливает свет на среду, где следует искать автора оригинального летописного памятника.
Другие известия летописца позволяют высказать более точные суждения о его составителе. Автор, без сомнения, лицо духовное. Это видно из его пристального интереса к ряду сюжетов, которые должны были привлекать в первую очередь священнослужителя: о порядке служб и трапез в день Богоявления (под 1458 и 1482 гг.)124), о запрещении служить вдовым священникам (под 1465 и 1473 гг.)125), о порядке освящения церквей (под 1479 и 1482 гг.)126). В том же аспекте следует рассматривать известия об иконописании (под 1481 и 1482, 1485 гг.)127) и церковном строительстве (под 1470, 1472-1479, 1482, 1483, 1485 гг.)128). Его кругозор в этом плане ограничен в основном стенами Кремля, иногда крупнейших московских монастырей (например, Симонова). Если учесть, что под 1473 г. в эпизоде венчания Ивана III и Софьи автор называет кремлевских протопопов «здешними», то можно с полным основанием считать автора оригинального летописца принадлежащим к среде кремлевского духовенства. Добавим, что все события, при описании которых он выступает как очевидец, происходят в Кремле: смерть первой жены Ивана III, приготовления к диспуту с папским легатом и венчание Ивана III с Софьей, вскрытие гробов Киприана, Фотия и Ионы, этапы сооружения Успенского храма Аристотелем Фиораванти, конфликт по поводу освящения собора, события в Москве осенью 1480 г. и др.
Из этой среды кремлевского духовенства необходимо исключить окружение митрополита Геронтия и митрополичьего дьяка Родиона Кожуха как возможного автора (такие предположения высказывались в литературе). Этому препятствуют и то обстоятельство, что включение материалов из митрополичьего архива есть дело рук составителя свода 1518 г. (см. выше), и несовпадение стилистических манер нашего автора и Р. Кожуха (известия о котором, как отметил Я.С. Лурье, вообще не выходят за пределы 1482 г.)129). Наконец, в оригинальном летописном источнике имеются критические высказывания по адресу самого Геронтия: под 1474 г. автор осуждает великого князя и митрополита за «неверие» в чудо от гробницы Фегноста, с негодованием пишет, что после завершения строительства собора и внесения туда гробницы Феогноста «покрова на гробнице каменной не положиша, и ныне в небрежении гроб его»130). Нельзя считать наш памятник и промитрополичьим — изложение конфликтов светской власти с церковной занимает в нем отнюдь не центральное место {308} (рассказы о строительстве Успенского собора или Угорщине куда пространнее). Нет никаких указаний на связь нашего источника и с каким-либо кремлевским монастырем.
Зато есть все основания считать, что он был создан кем-то из клириков Успенского собора. Об этом свидетельствуют детальные, отмеченные печатью глубокой заинтересованности рассказы о строительстве храма на протяжении длительного периода 1472—1479 гг.131) Причем и после окончания постройки автор проявляет интерес и к росписи собора (см. под 1481 г. — о росписи деисуса «с праздники и пророкы»), и к внутренним украшениям (об изготовлении «крыжа» за престолом — «его же митрополит последи стесати повеле»), судьбе его святынь (см. упоминавшийся выше эпизод с гробницей Феогноста), мелким подробностям состояния самого здания, способным заинтересовать лишь служителя храма (в непогоду, «егда дождь идеть, ина каплеть»)132). Показательна явно выраженная защита материальных интересов его причта: под 1472 г. с осуждением замечено, что митрополит Филипп «сътвори тягину велику, съ всех попов и манастырей збирати сребро на церковное създание силно»133); в том же году произошло чудо исцеления от гроба Ионы, находившегося в соборе, при этом «множество же людий Ионину телу прикладывающе, сребра наметаша..., митрополит же все то отнял у попов на создание церковное»134).
Предмет особого пристрастия автора — успенские чудотворцы135). Он внимательнейшим образом фиксирует исцеления и иные «чудесные явления», исходящие от находившихся в соборе гробниц русских митрополитов. Подчеркнем два момента. Прежде всего, он передает как официально признанные события такого рода (чудеса от гробниц Петра и Ионы под 1469, 1470, 1472 гг.), так и не получившие санкции духовных и светских властей («выступление мира» от иконы на гробе Петра под 1472 г., исцеление кузнеца под 1473 г., исцеление от гроба Ионы в августе 1473 г., чудо от гробницы Феогноста под 1474 г.). Далее, наш автор скорее всего имел доступ к ведшимся при Успенском соборе записям чудес, которые он пополнял личными наблюдениями. Этим надо объяснять его добавление об исцелениях от гроба Петра под 1416 г. (исцеление старицы 9 мая — ср. Ерм.). Его собственные впечатления видны в оригинальных подробностях, с которыми переданы эпизоды исцелений от гробниц Петра и Ионы, отразившиеся также в житийной литературе. Под 6978 г. описано исцеление от гроба Петра слепой отроковицы шести лет, датированное 21 декабря, днем памяти святого. Второе известие (датировано неопределеннее — «тое же зимы») повествует об исцелении «странного человека» из Рязани во время обедни.
Оба факта (но без указания года) зафиксированы Похвальным словом Петру, но их изложение показывает независимость обоих источников. Так, в Слове первым приведено чудо с исцелением мужчины (указано его имя — Амос), но нет сведений о его происхождении (что речь идет об одном человеке, доказывается совпадением болезни — одна рука была «прикорчена и к ребром прирастоша»), в рассказе о «прозрении» отроковицы не сказано о ее возрасте, зато упомянуто, что к гробу Петра ее принесли «сродники». Отмечено также, что это событие произошло ранее исцеления Амоса («прежде сего мало»)136). Под 1472 г. в летописце описаны два случая исцеления от гроба Ионы с присовокуплением отмеченного выше замечания автора, что прихожане «Ионину телу прикладывающе, сребра наметаша... — митрополит же все то отнял у попов». Факт чудес, но с другими деталями, зафиксирован житием Ионы, включенным в Степенную книгу137). В летописце говорится об исцелении хромого шестилетнего сына священника Петра из кремлевской церкви Иоанна Лествичника. В житии ему 7 лет, указано, что «ноги сухи обе» у него «от чрева матери», подробно изложен эпизод исцеления, где упомянут успенский поп Алексей Стоян. Второе исцеление в летописце отмечено кратко — названы лицо (Селивач рязанец) и тип болезни. В житии не названо имя, но определен социальный статус («некто от полаты великого князя»), подробнее описаны болезнь и исцеление. Эти наблюдения подтверждают сформулированный вывод о существовании записей чудес, ведшихся при Успенском соборе, которыми независимо пользовались автор оригинального {309} летописца и составители житий, а также иных сочинений.
Вся совокупность приведенных выше особенностей нашего произведения дает веские основания усваивать его авторство одному из клириков Успенского собора. Такое определение позволяет назвать оригинальный летописный памятник, дошедший в составе свода 1518 г., Успенским летописцем.
Уточним время создания нашего памятника. Цепь известий из него, как показано выше, обрывается на 1486 г. Сообщения за 60-е — 80-е годы имеют ясные следы современной событиям записи. Но в ряде случаев несомненна последующая редакторская правка самого автора. Так, рассказывая под 1472 г. о возведении Успенского храма, он замечает, что гроб Ионы находился на том месте, «идеже ныне Филип митрополит лежить»138) (т. е. обработка текста была произведена после окончания строительства собора). Аналогичные следы обработки имеются в уже упоминавшихся эпизодах с веригами Филиппа и состоянием гробницы Феогноста. Но наиболее точное хронологическое указание дает сообщение о приходе в столицу по приглашению великого князя псковских «мастеров церковных» в 1474 г., в конце которого приведен перечень построенных ими в Подмосковье и в столице церквей. Последней названо «Благовещение на великого князя дворе», завершенное в 1489 г.139) Таким образом, Успенский летописец в окончательном виде составлен не ранее конца 1489 г. и вряд ли многим позже этой даты, иначе становится непонятным отсутствие известий из него во 2-й редакции свода 1518 г. за конец 80-х — 90-е годы XV в.
Теперь о взглядах автора. Их можно охарактеризовать тремя главными чертами. Во-первых, автор нередко дает критическую оценку тех или иных действий самого великого князя, членов его семьи, а также высших церковных иерархов. Он занимает в известной мере независимую позицию как по отношению к светской, так и духовной власти. Во-вторых, у него остро любопытствующий ум, интересующийся всем новым и неизвестным для него. Автор явный поклонник мудрости, всяческих знаний, его полным уважением и доверием пользуются «мудрые книжники». Наконец, в-третьих, ему свойственно внимательное отношение к действиям и интересам горожан, идет ли речь о «гражанах» Москвы или Венеции. Приведем доказательства и начнем с только что упомянутой особенности.
Характерным признаком стилистической манеры автора является само употребление термина «гражане». Он используется и при описании вполне бытовых явлений в жизни горожан Москвы (эпизод с исцелением от гроба митрополита Феогноста, где повествуется о традиции коллективного сооружения ими скудельницы), и при сообщении об экстраординарных политических событиях — волнениях посадских людей в дни пребывания в столице Ивана III в начале октября 1480 г. Аналогично в сообщениях о Венеции. Так, ее «гражане» упомянуты в связи с посольством на Русь с целью последующих переговоров с ханом Большой Орды, поскольку именно «гражане» не знали прямой дороги в Орду140). Употребление этого термина (реже и в качестве его синонима используется слово «людие» — см. рассказ о порядке избрания дожей в Венеции) — не только стилистическая, но и смысловая особенность позиции автора. Действия, интересы и требования горожан описываются им в основном в положительно-сочувственном контексте, что наиболее ярко видно в известии о волнениях горожан Москвы. Нельзя, конечно, сказать, что он целиком разделяет и мотивы, и особенно характер их действий. Так, ему явно не по душе проживание в Красном селе Ивана III, поскольку он «бояся гражан мысли злыя поиманиа». Показательно, что эти мысли для него именно «злые», хотя вряд ли подобные замыслы были реальными. При всем том он уделяет таким эпизодам значительное внимание (в других летописях аналогичных текстов нет) и в общем сочувственно относится к интересам горожан141). Хотя автор употребляет этот термин без дополнительных определений, ясно, что он имел в виду прежде всего верхушку посадского населения. В этой связи интересно еще одно сообщение — о первоначальном сборе средств митрополитом Филиппом на построение Успенского собора: среди светских лиц, дававших «части своя имениа своею волею», он называет бояр и гостей142).
Очень широк круг умственных интересов автора. Показательно, прежде всего, что авторитетным для него является мнение книжников. Идет ли речь об истории строительства в Венеции, о названии приспособления для разбивания стен («баран») или же о правилах освящения церкви, он в первую очередь ссылается на венецианских «старожилцов и книжников», вообще книжников, «священников и {310} книжников, иноков и мирян». В том же плане его рассказы о Венеции. По сведениям, почерпнутым от русского посла С. Толбузина и почти наверняка от А. Фиораванти, он говорит о природных и религиозных ее достопримечательностях, ее сокровищах, дворцах и зданиях, наконец, о политических порядках, не без сочувствия описывая процедуру выборов дожа (князя): избрание «всеми людьми» пяти, шести или десяти лиц «умных и храбрых» и отбор по жребию одного из них143). Именно сильнейшим интересом автора к нравам и обычаям других народов, к природе и политическому устройству далеких стран следует объяснить «обретение» им «Хожения» Афанасия Никитина. Показательно, что он не удовлетворился только текстом, но постарался собрать дополнительные сведения о личности путешественника и времени его путешествия144). Детальное описание построения Успенского собора показывает его любознательность ко всем сторонам и стадиям строительного ремесла, начиная с заготовки необходимых материалов (особенности производства кирпича, тип раствора) и кончая чисто конструктивными деталями (характер крепления сводов и т.п.). В том же ряду и довольно рационалистичное объяснение причин бегства ордынцев с берега Угры: в отличие от других летописных версий, он указывает не на вмешательство небесных сил, а на вполне прозаические и вполне реальные обстоятельства — «бяху бо татарове нагы и босы, ободралися»145).
Интерес автора к книжной мудрости и знаниям, его весьма широкая любознательность при всем том сочетались с традиционными установлениями русского православия. Традиционно его отношение к латинству, коль скоро речь заходит о возможном диспуте с папским легатом, сопровождавшим царевну Софью146). Последнюю в рассказе о событиях 1480 г. он с явным неодобрением именует «римлянкой». Еще важнее другое. Автор не забывает упомянуть ни одного случая «чудесного» исцеления от гробниц московских митрополитов, обвиняя иногда в неверии самого Геронтия вкупе с Иваном III. Вполне ощутим его действенный интерес к некоторым каноническим вопросам (о которых мы говорили выше), к написанию «чюдных вельми» икон. Во всем этом нет точек соприкосновения с еретическими взглядами того времени (новгородских или московских еретиков). Перед нами человек вполне традиционной православной образованности, но у которого ее установки мирно уживаются с любознательностью ко всякого рода умению, со жгучим интересом к расширяющейся на глазах картине окружающего мира.
Теперь о его отношении к главным действующим лицам. В литературе давно уже замечены критические высказывания автора в адрес Ивана III. Их действительно немало, они охватывают разные моменты и разные сферы его деятельности, налицо они в рассказе об Угорщине. В последнем осуждается неправедный суд великого князя в тяжбе между кн. И.В. Лыко-Оболенским и горожанами Великих Лук (московский правитель ряд исков велел доправить на нем «безсудно»), эпизод с арестом Лыка, но особенно резко критикуются действия Ивана III в связи с приездом на Москву из Коломны. Подчеркнем, однако, уже сейчас, что характеристика великого князя отнюдь не одномерна. Лурье, пожалуй, впервые четко указал на критические инвективы автора в адрес Геронтия147). Дело, однако, не в данном упреке. У автора вообще меняющееся отношение к своим персонажам, если только они появляются в его повествовании не один раз. Начнем с церковных деятелей. С явным одобрением сообщается о подвигах аскезы митрополита Филиппа, но с плохо скрытым осуждением говорится о его методах сбора средств для сооружения нового здания Успенского собора: он «сотворяет... силно» со всех священников и монастырей «тягину велику», а позднее «отнимает» серебро у священников Успенского собора, пожертвованное в связи с чудесами от гроба Ионы. Явно в невыгодном свете обрисован Филипп и еще в двух эпизодах: в связи с первым «ископанием» мощей митрополита Петра и месте их хранения, а также в истории с намечавшимся диспутом — глава русской церкви, хотя и «много... изучил от книг», призвал на помощь книжника Никиту поповича и «ово сам емля от него речи, глаголаше леготосу»148). Критическое отношение к его восприемнику Геронтию видно не только в известии об исцелении от гроба Феогноста, чему он не поверил, и в позднейшем пренебрежении к этой гробнице. Его имени нет в рассказе об Угорщине, где главным героем, наставляющим Ивана III, показан ростовский архиепископ Вассиан. Равным образом не одноцветна и характеристика Вассиана,— она положительна в тексте об Угорщине, в известии о его вкладе для росписи Успенского собора {311} и отрицательна в эпизоде с изложением спора о порядке освящения церквей, поскольку в нем Вассиан поддерживал великого князя149).
То же относится и к светским лицам. Поведение матери московского государя в известии о его конфликте с братьями описано в целом сочувственно (или по крайней мере лояльно), но несомненен упрек в ее адрес в другом эпизоде: когда великий князь и митрополит захотели установить праздник в честь перенесения мощей Петра, то «княгиня великая Мариа, мати князя великаго... захотела в Ростов ехати». О критике по отношению к Ивану III мы уже упоминали, но в только что приведенном примере, как и в целом ряде других (в рассказе об Угорщине это изложение хода переговоров с Ахмедом), он показан в положительном свете или же лояльно150). Суммируя, можно заключить, что оценки автором разных поступков своих героев определялись его моральными установками и иными обстоятельствами (в частности, интересами его ближайшей социальной среды), и потому не были и не могли быть однозначными. В политической сфере к «неправым» действиям он относил все то, что было связано с нарушением «права» и «правды» вне зависимости от политической конъюнктуры. Так, вряд ли автор не понимал важности твердой поддержки горожан Великих Лук власти московского государя, учитывая характер русско-литовских отношений и претензии литовских феодалов на данные земли. Именно этим, надо думать, и объясняется позиция Ивана III в ходе разбирательства их исков ко кн. И.В. Лыку. Автору, однако, важнее тот факт, что суд великого князя оказался по крайней мере частью «неправым» и столь же «неправым» в его глазах был последующий арест кн. И.В. Лыка после его отъезда к волоцкому удельному князю (право отъезда фиксировалось междукняжескими докончаниями того времени). Аналогичные мотивы нетрудно обнаружить и в других текстах с критическими высказываниями в адрес светских или духовных властей.
Впрочем, только что упомянутый эпизод, как и изложение поведения братьев Ивана III осенью 1480 г., дает одно из исключений из сделанного выше наблюдения. Их поступки и мотивы действий обрисованы сугубо в положительном свете, что явно не соответствовало реальности. По автору, Борис и Андрей, узнав об осаде ливонцами Пскова и заручившись лишь словесным обещанием старшего брата «держати как братью свою», сразу отправились на помощь осажденным. Это вынудило ливонцев прекратить враждебные действия, а братья тут же направились к Угре «на помощь» Ивану III. Вряд ли автор не знал действительных причин отступления войск Ордена, а также мотивов, побудивших удельных князей направить посольство в Москву и пойти на урегулирование конфликта. Дело скорее в ином: здесь ощутима какая-то личная связь и симпатии автора к волоцкому князю, — именно Борис выступает у него защитником традиционных, а потому и «правых» норм, нарушенных Иваном III, обратившись к Андрею с предложением об отъезде как ответной реакции на «неисправленья» старшего брата151). Но главный герой в рассказе об Угорщине — великий князь Иван Молодой. Вопреки настояниям отца он остается с войсками на берегу Угры и в ответ на речи кн. Д. Холмского гордо отвечает: «Леть ми зде умерети, нежели к отцу ехати».
Характер приводимых автором фактов свидетельствует о его хорошем знании закулисной стороны многих событий светской и церковной жизни, о разнообразных источниках его информированности. Так, он точно указывает подьячего, жена которого оказалась связанной с отравлением Марии Тверянки и последовавшей за этим опалой дьяка А. Полуэктова152). Ему рассказывает о своем путешествии русский посол в Италии С. Толбузин, с ним неоднократно беседует Фиораванти, он находится в каких-то отношениях с дьяком В. Мамыревым, которому были доставлены записки А. Никитина (показательно в той же связи, что автор при перечислении лиц, «севших в осаду» на Москве, называет только кн. Патрикеева, Марева и Вассиана, опуская кн. Михаила Андреевича, мать Ивана III и Геронтия).
Он называет множество точных имен в известии о конфликте Ивана III с удельными князьями и в рассказе о нашествии Ахмеда. Некоторые его тексты (к примеру, о лицах, отправленных с Софьей и великокняжеской казной на север и оставленных в Москве на случай осады) напоминают по полноте и стилю разрядные записи. Автор нашего летописца наверняка знает причину ухода с кафедры митрополита Феодосия, передает беседу Филиппа со строительными мастерами, описывает закулисную сторону подготовки дискуссии с папским легатом, конфликта между Иваном III и Геронтием по поводу освящения Успенского собора. {312}
Принадлежность автора к причту Успенского собора удовлетворительно объясняет указанные особенности нашего источника, — именно для круга лиц соборного кремлевского духовенства типична широта бытовых и родственных связей с феодальной аристократией, приказной средой и верхушкой купечества153). Близость автора к высшим светским и церковным кругам, независимость его позиции позволяют понять тот факт, что он начисто лишен официозного пиетета как по отношению к носителям государственной власти, так и к высшим церковным деятелям.
Данный вывод, а также наблюдения над идеологической направленностью источника позволяют отвести довольно распространенное мнение о его принадлежности к кругу произведений оппозиционных «воинствующих церковников»154). В своих взглядах автор был достаточно самостоятелен, а оппозиционность его распространялась не только на светскую, но и церковную власть, а точнее — на их действия, которые он считал несовместимыми с установлениями истинной христианской морали, традиционными нормами законов и докончаний. В его текстах нет никаких следов борьбы с еретическими воззрениями или же пропаганды взглядов превосходства церковной власти над светской.
Проделанный анализ позволяет в полной мере оценить значение оригинального летописного памятника для реконструкции хода событий в 1479—1480 гг. Его тексты современны описываемому времени и принадлежат человеку, обладавшему разнообразной и высококачественной информацией, имевшему собственный взгляд на вещи и умевшему занять в определенной мере независимую позицию, связанному с различными слоями московского общества, в том числе и купечества.
Подведем итоги. Разбор трех версий рассказов об Угорщине дал следующие результаты. Во-первых, выявлена ранняя редакция великокняжеского летописания. Во-вторых, существенно уточнены представления о времени написания и авторстве первоначального текста ростовской владычной летописи: детальнее определен объем и характер работы архиепископа Вассиана. Установлены воздействие на нее великокняжеского рассказа и особенности работы сводчика 1489 г. В-третьих, определены этапы великокняжеского летописания в первой половине 90-х годов XV в., а также размеры и характер его заимствований из ростовского рассказа редакции 1489 г. Отмечена связь дьяка Василия Мамырева с ведением летописания при великокняжеском дворе. В-четвертых, установлено время начальной записи и окончательной обработки оригинального летописного памятника, сохранившегося в составе свода 1518 г., определены его тексты и та авторская среда, где он был создан.
1) Этим вопросам посвящена обширнейшая литература. Важнейшие исследования учтены и приведены в статье: В.Д. Назаров. Конец золотоордынского ига. — «Вопросы истории», 1980, № 10, с. 107-120. Тут же сформулированы предварительные итоги анализа разных летописей, уточняющиеся в настоящей работе. Особая статья соавторов посвящена изучению текста Вологодско-Пермской летописи и Устюжского свода.
2) Я.С. Лурье. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976.
3) П.Н. Павлов. Действительная роль архиепископа Вассиана в событиях 1480 г. — «Ученые записки Красноярского государственного пединститута», т. IV, вып. I. Красноярск, 1955. Однако с большинством положений автора (источниковедческих и исторических) согласиться нельзя. Очень уязвима в источниковедческом плане книга В.В. Каргалова. Призывая к детальному анализу различных летописных текстов, автор полностью устраняется от этой задачи, отсылая читателей к статье Павлова и даже не упоминая монографий A.Н. Насонова и Я.С. Лурье. Соответственно во многом неверно описание им конкретных фактов, см.: B.В. Каргалов. Конец Ордынского ига. М., 1980, гл. 8-9, 11.
4) А.Н. Насонов. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969, с. 311.
5) Я.С. Лурье. Указ. соч., с. 244-251.
6) П.Н. Павлов. Указ. соч., с. 204. Другой след этого рассказа он видел в уникальном известии МУ о том, что поход 1480 г. хан Ахмед совершил «по совету» кн. Андрея Большого и Бориса, что неверно.
7) Так, Н.А. Казакова отметила, что отсутствие ряда известий о сношениях России с другими государствами Европы за 1485—1493 гг. в СС 1495 г. (по сравнению с СС 1493 г.) вряд ли можно связывать с теми политическими причинами, о которых пишет Лурье, см.: П.А. Казакова. Западная Европа в русской письменности XV—XVI вв. Л., 1980, с. 102.
8) В.Ф. Покровская. Летописный свод 1488 г. из собрания Н.П. Лихачева. — «Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник, 1974». М., 1975, с. 28-32.
9) Я.С. Лурье. Указ. соч., с. 140, 241, 247-248, 250 (прим. 15).
10) Там же, с. 250.
11) Там же, с. 244; «ПСРЛ», т. XXV. М.–Л., 1949, с. 330 (с неточной датой — 2 сентября); «ПСРЛ», т. XXVII. М.–Л., 1962, с. 286, 357; ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 853-853 об.; ГИМ, Син. № 963, л. 185-185 об. и др.
12) «РИО», т. 41. СПб., 1884, с. 30, 33-34; «РИБ», т. XXVII. СПб., 1910, с. 333-336; К.В. Базилевич, Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XVв. М., 1952, с. 148-154, 192-199; А.Л. Хорошкевич. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI в. М., 1980, с. 81.
13) «РИО», т. 41, с. 25-26; К.В. Базилевич. Указ. соч., с. 150.
14) ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 852 об. В Син. № 963, Сим., СС 1495 г. известие приведено после сообщения о возвращении «из бегов» великой княгини Софьи, но это объясняется вторичным заимствованием значительной части рассказа об Угре в названных летописях из Тип.
15) «ПСРЛ», т. XXIV. Пг., 1921, с. 198; В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 113.
16) ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 851; «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 282, 355; Син. № 963, л. 182 об.; В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 115.
17) В.Д. Назаров. Указ. соч. с. 117-118; «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., СПб., 1910, с. 345-346. Наш вывод подтверждает также смысловой анализ рассказов Тип. и следующих ей памятников великокняжеского летописания 90-х годов XV в. Если верить дате этих источников (3 октября Иван III отправился из Москвы), то прибытие великого князя в Кременец произошло до подхода полчищ Ахмеда к Угре. Тогда остается непонятным, почему ни Тип., ни СС 1493 и 1495 гг., ни МУ (как и Вологодско-Пермская летопись) ни слова не говорят о руководстве Ивана III русскими войсками в многодневных боях. Между тем, по показаниям этих источников, великий князь по приезде в Кременец отправил часть войск, прибывших с ним из Москвы, на берег Угры, где уже находились основные силы русской армии, позднее вел безрезультатные переговоры с ханом, к нему в Кременец приходят Борис и Андрей Большой со своими феодалами. После же того как река замерзла, Иван III распорядился об отводе армии с Угры к Кременцу, а затем всех сил от Кременца к Боровску. При отступлении Ахмеда он отправляет в погоню войска под командованием двух братьев. Из сказанного видно, что в момент решающих военных столкновений Иван III находился в Москве, а не в Кременце. Отметим, что Владимирский летописец (не входим сейчас в детальный разбор его известия) датирует приход Ивана III к Угре 11 октября («ПСРЛ», с. XXX. М., 1965, с. 137). Таким образом, Лих. абсолютно точен, когда относит 3 октября ко дню прихода на Угру русских сил с Оки под командованием Ивана Молодого.
18) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 235. Из Тип. сокращенный и неверный текст перешел в Львовскую и Софийскую 2-ю летописи. Пропуск известия в сводах 90-х годов XV в. объясним: во-первых, Иван Иванович умер младенцем (других известий о нем в летописании нет), во-вторых в 1490 г. скончался его отец.
19) «ПСРЛ», т. XXV, с. 331; т. XXVII, с. 286-287, 358, 359; Син. № 963, л. 185 об., 186 об.
20) Вопрос о числе дочерей Ивана III от Софьи Палеолог и их именах требует специальных дополнительных разысканий.
21) Известие есть и в других памятниках официального летописания, но с двумя отличиями. Во-первых, в МУ ошибочная дата — 20 марта. Во-вторых, имя отца везде передано хуже, чем в Лих.: Мердоулат вместо Нурдовларт, что ближе к Нур-Доулету (Син. № 963, л. 182 об.; «ПСРЛ», т. XXV, с. 326; т. XXVII, с. 282, 354).
22) В квадратных скобках дается реконструированное чтение текста.
23) «Псковские летописи», вып. II. М., 1955, с. 60.
24) Син. № 963, л. 182 об.; «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 282, 355. Индивидуальной особенностью МУ является упоминание имен: «а король Казимир с царем Ахметом съединися».
25) В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 113-114, 115; ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 851 об; ГИМ, Син. № 963, л. 183; «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 282, 355. Небольшое стилистическое отличие в Син. № 963 и СС 1495 г.: они говорят об отпуске королевских послов (а не посла), что, возможно, формально и правильнее, а также содержат перестановку двух последних слов в цитате. В Лих. есть добавочное чтение, по преимуществу стилистического характера: Ахмед «поиде не напрасно, но тихо вельми» (курсивом — только в Лих.).
26) В летописях великокняжеской традиции 90-х годов XV в. после слов «со царем» добавлено «вся Орда и» (Син. № 963, л. 183; «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 282, 355). Это не более как осмысление текста Лих.: «бесчисленное множество татар» с Ахмедом и шестью его сыновьями и было Ордой этого хана (Орда здесь как понятие всех воинских сил).
27) Н.А. Казакова. «Татарским землям имена». — «ТОДРЛ», т. XXXIV. Л., 1979, с. 253-254.
28) М.Г. Сафаргалиев. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960, с. 269, 271; В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 109-110, 115.
29) Син. № 963, л. 182 (с неверной датой — 9 января); «ПСРЛ», т. XXV, с. 326 (с неверной датой); т. XXVII, с. 282, 354 (ср.: «Новгородские летописи». СПб., 1879, с. 139).
30) В Син. и СС 1495 г. после подзаголовка «Toe же осени», что вряд ли правильно (Син. № 963, л. 182; «ПСРЛ», т. XXVII, с. 354). В СС 1493 г. и МУ как в Лих.
31) Прямо о приеме царевичей Иваном III в Лих. не говорится. Однако, практика XV—XVI вв. показывает, что прибытие в Москву лиц такого статуса всегда сопровождалось их приемом у государя.
32) О его приездах в Россию см.: А.Л. Хорошкевич. Указ. соч., с. 188, 191.
33) Подробнее см.: В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 114, 115.
34) Подробнее см.: там же, с. 115.
35) Там же, с. 116.
36) «ПСРЛ», т. XXV, с. 328; т. XXVII, с. 284, 357; Син. № 963, л. 185.
37) Подробнее см.: В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 113-114, 117.
38) Это весьма вероятно, поскольку провал попыток братьев обосноваться в Пскове стал ясным уже к 13 сентября («Псковские летописи», вып. II, с. 62- 63; В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 117).
39) «РИО», т. 41, с. 26; К.В. Базилевич. Указ. соч., с. 167-168; В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 111.
40) Причем текст весьма похож на вставку: фраза начинается с сообщения о «приходе вестей» к Ивану III о походе Ахмеда «со всею Ордой», далее говорится о том, что хан был с Казимиром «во единой думе», а затем уточняется: «король бо и подвел его на великого князя, хотя разорити хрестьянство» («ПСРЛ», т. XXIV, с. 199). Приведенная цитата текстологически очень близка к известию о походе Менгли-Гирея 1482 г. в великокняжеских летописцах. Показательно, что статья о взятии крымским ханом Киева в ростовском своде отнюдь не официального характера (там же, с. 202). Это, во-первых. Во-вторых, «дума» (т. е. союз) и подстрекательство к нападению — вещи не совпадающие. И логически, и стилистически было уместнее сказать сначала именно о подстрекательских действиях Казимира.
41) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 200.
42) «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 283.
43) Филиграни: 1) единорог — типа Брике, № 10023 (1470—1491 гг.); 2) агнец со знаменем — Брике, № 24 (1487—1495 гг.); в небольшом количестве встречаются: звезда (близких опубликованных вариантов не обнаружено), неопознанный знак, голова быка — Пиккар, II, № 168 (1486 г.).
44) Верные даты (арест — 19 января, отсылка на Москву — 24 января) — в СС 1495 г. и СС 1493 г. В МУ — ошибочно арест под 2 сентября («ПСРЛ», т. XXV, с. 326; т. XXVII, с. 282, 354). В Син. № 963 арест датирован 9 января, а 24 числом того же месяца — заточение Феофила в Чудове монастыре (л. 182). Ср.: «НЛ», с. 139.
45) Б.М. Клосс, Я.С. Лурье. Русские летописи XI—XV вв. (Материалы для описания). — «Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописей для Сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР», вып. 2. М., 1976, с. 113-122; Я.С. Лурье. Указ. соч., с. 213-223.
46) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 197-198.
47) Две первые подтверждаются соответствующими известиями и датами Лих. (см. выше). Приезд Вассиана с послами братьев на Москву отнесен к страстной недели — т.е. 27 марта — 2 апреля 1480 г. Косвенно подтверждается она тем, что в крещении родившегося 23 марта сына Ивана III Юрия Вассиан участия не принимал — его крестил троицкий игумен Паисий. Старшего же сына от Софьи, Василия, крестили Вассиан и Паисий.
48) «ДДГ», № 70, III, с. 242; Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV—XV веков, ч. I, M.–Л. 1948, с. 166-168, 170, 172-174.
49) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 198.
50) Там же, с. 199, 200.
51) Подробнее см.: В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 114.
52) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 198-199.
53) Там же, с. 199.
54) Там же, с, 199-202.
55) Там же, с. 200, 201.
56) Там же, с. 200-201.
57) Там же.
+) Так. OCR.
58) И.М. Кудрявцев («Угорщина» в памятниках древнерусской литературы. — «Исследования и материалы по древнерусской литературе». М., 1961, с. 56-60) отнес к припискам тексты, начиная с известия о возвращении Софьи из «бегов» и кончая приведенным фрагментом. Первую (о Софье) и третью он связал с посланием Вассиана и датировал 1498—1502 гг. (запись о Софье) и 1493—1500 гг. (третья приписка), указывая на М. Мунехина как на автора последней. С таким определением характера связи текста приписок с посланием Вассиана, а главное — с их датировкой согласиться никак нельзя.
59) A.A. Шахматов. Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод. СПб., 1904, с. 82; Я.С. Лурье. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV — начала XVI века. М.–Л., 1960, с. 400-401, прим. 171.
60) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 201-202.
61) Там же, с. 200.
62) Там же, с. 199.
63) A.A. Шахматов. Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод, с. 82 и др.; он же. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М. — Л., 1938, с. 295-296; Я.С. Лурье. Из истории русского летописания конца XV в. — «ТОДРЛ», т. XI. М.–Л., 1955, с. 158-159; он же. Идеологическая борьба в русской публицистике, с. 372-373; И.M. Кудрявцев. «Угорщина» в памятниках древнерусской литературы, с. 29-30.
64) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 199-201.
65) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 339-340, 341, 342.
66) Там же, с. 342.
67) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 342; т. XXIV, с. 201, 202.
68) Ср.: «ПСРЛ», т. XXIV, с. 201; т. XXV, с. 328; т. XXVII, с. 284, 356; Син. № 963, л. 184 об. (ср.: «Устюжский летописный" свод». М.–Л., 1950, с. 93-94; «РИБ», т. XXVII. СПб., 1910, с. 340).
69) Подробнее см.: В.Д. Назаров, Указ. соч., с. 120.
70) ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 851 об.; ГИМ, Син. № 963, п. 183; «ПСРЛ», т. XXVII, с. 355. См. также: «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 282. Само добавление имеет, конечно, лишь уточняющий характер, поскольку состав перечисленных в Лих. лиц и войск Ахмеда как раз дает понятие «всей Орды». Напомним, что только в Лих. упоминаются калмыки — колмаки. Астраханское ханство Касыма в эти годы было под протекторатом Ахмеда (В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 109-110, 115).
71) ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 852; ГИМ, Син. № 963, л. 183 об.; «ПСРЛ», т. XXVII, с. 355.
72) ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 852; ГИМ, Сии. № 963, л. 183 об.; «ПСРЛ», т. XXV, с. 327-328; т. XXVII, с. 283, 356.
73) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 246.
74) Ср.: Б.А. Кучкин, Г.В. Попов. Государев дьяк Василий Мамырев и лицевая книга пророков 1489 г. — «Древнерусское искусство. Рукописная книга». М., 1974, с. 114.
75) «ПСРЛ», т. XXV, с. 326; т. XXVII, с. 282.
76) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 198-199.
77) «ПСРЛ», т. XXV, с. 327, 333.
78) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 199-200.
79) «ПСРЛ», т. XXV, с. 327; т. XXVII, с. 283.
80) «ПСРЛ», т. XXIV, с. 201, т. XXV, с. 328; т. XXVII, с. 283.
81) Б.М. Клосс. О времени создания русского Хронографа. — «ТОДРЛ», т. XXV. Л., 1971, с. 248; В.М. Клосс, Я.С.Лурье. Указ. соч., с. 100-102; Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 177, 249.
82) Б.М. Клосс. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII вв. М., 1980, с. 34.
83) Ср.: «ПСРЛ», т. IV, вып. 2. Л., 1925, с. 528.
84) О тексте записи в разных летописях см.: В.А. Кучкин, Г.В. Попов. Указ. соч., с. 111-112.
85) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 210-212, 223-228; Б.М. Клосс, Я.С. Лурье. Указ. соч., с. 117-118.
86) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 225-226, 228; Б.М. Клосс, Я.С. Лурье. Указ. соч., с. 118-119.
87) А.Н. Насонов. Летописные памятники Тверского княжества. — «Известия АН СССР, Отделение гуманитар. наук (VII сер.)», 1930, № 9, с. 714-721; он же. История русского летописания, с. 304-315.
88) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 229-234.
89) Там же, с. 235-237.
90) Там же, с. 237-240.
91) Текст дополнен с самого начала по 1410 г. Особенности этого источника заслуживают особого исследования. Кроме того, в части до 1205 г. имеется большое число вставок из Радзивиловской летописи. Аналогичная компиляция отразилась еще в Тверском сборнике.
92) Из Соф. I заимствованы: уточнение о море под 6934 г. («тое же осени»), известия о смерти митрополита Фотия под 6939 г. и кн. Андрея Дмитриевича под 6940 г., о громе под 6955 г., основа статьи 6958 г., под 6959 г. — о том, что Юрьев день был в «великий пяток», под 6960 г. — о воинских действиях на Двине и о женитьбе Ивана III, под 6961 г. — различные уточнения в сообщениях о пожаре в Москве, о смерти великой княгини Софьи, о месте захоронения Дмитрия Шемяки, под 6962 г. — о походе Василия II к Можайску, о громе 31 августа, целиком статья 6963 г., под 6964 г. — основа сообщения о походе на Новгород и др. (в том числе статья 6979 г., содержащая «Словеса избранные»).
93) Источник сходен с Московско-Академической летописью и «Летописцем русским», опубликованным А.Н. Насоновым («Материалы по истории СССР», вып. II. М., 1955, с. 277-320). Из него заимствованы известие о смерти ростовского кн. Александра Константиновича под 6912 г., уточнения в сообщении о пожаре в Ростове под 6916 г., известия о строительстве церкви Благовещения под 6924 г., об участии митрополита Исидора в похоронах княгини Евпраксии и его поездке на церковный собор под 6946 г.
94) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 231.
95) Показательны известия о перенесении мощей митрополитов в конце статьи 6987 г., о приходе на Москву крымских царевичей под 6988 г., начальный фрагмент статьи 6989 г. (до слов «на другой стране противу великого князя») и заключительный фрагмент той же статьи (со слов «Царь же бежа никим же гоним»).
96) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 229.
97) Ср. вторую статью 6997 г., совпадающую с СС 1493 г., отразившим в данном случае Московский свод конца XV в. (в МУ здесь дефект — утеряны листы).
98) Б.М. Клосс. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII вв., с. 155.
99) Обе летописи изданы: «ПСРЛ», т. XXVIII. М.–Л., 1963.
100) А.Н. Насонов. История русского летописания, с. 394-397. См. также: К.Н. Сербина. Из истории русского летописания конца XV в. (Летописный свод 1497 г.). — «Проблемы источниковедения», т. XI. М., 1963, с. 391-428; она же. Летописный свод 1518 г. — «Вопросы историографии и источниковедения истории СССР». М.-Л., 1963, с.587-608.
101) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 221-222, 229-230, 232.
102) За исключением известия 6996 г. о наказании чудовского архимандрита, которое отсутствует в известных списках Тип. Уточним, что заимствования из нее начинаются со статьи 6985 г., где в конце читается известие Тип. о ремонте церкви в Симоновом монастыре.
103) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 336-337.
104) «ПСРЛ», т. VI, с. 222; т. XX, с. 336; т. XXIV, с. 198; т. XXVIII, с. 149, 313.
105) «ПСРЛ», т. VI, с. 223; т. XX, с. 337; т. XXIV, с. 198-199; т. XXVIII, с. 149, 314.
106) См. там же.
107) «ПСРЛ», т. XX, с. 338-339.
108) Ср.: «ПСРЛ», т. VI, с. 224; т. XX, с. 339; т. XXIV, с. 200; т. XXVIII, с. 150, 315.
109) «ПСРЛ», т. XX, с. 346-348, за исключением известий о работе иконников в Успенском соборе и болезни рязанского епископа (из оригинального источника), о заложении церкви на Троицком подворье и смерти коломенского епископа (из СС 1491 г.).
110) Ср.: «ПСРЛ», т. VI, с. 232; т. XX, с. 346-347; т. XXIV, с. 201-202; т. XXVIII, с. 150-151, 315-316.
111) Ср.: «ПСРЛ», т. VI, с. 235; т. XX, с. 350; т. XXIV, с. 202; т. XXVIII, с. 151, 316.
112) Ср.: «ПСРЛ», т. VI, с. 235-236; т. XX, с. 350; т. XXIV, с. 202-203; т. XXVIII, с. 151-152, 317.
113) Ср.: «ПСРЛ», т. VI, с. 236-238; т. XX, с. 351-353; т. XXIV, с. 235-236; т. XXVIII, с. 317-318; БАН, 32.8.3, л. 498 об. — 501; ЦГАДА, Маз. № 533, л. 185-186 об.; ЛОИИ, ф. 11, № 41, л. 11, 118 об. — 122 об.
114) Ср.: «ПСРЛ», т. VI, с. 238-239; т. XX, 1-я пол., с. 353-354; т. XXIV, с. 236-237; т. XXVIII, с. 318-319; БАН, 32.8.3, л. 501-502 об.; ЦГАДА, Маз. № 533, л. 186 об. — 189; ЛОИИ, ф. 11, № 41, л. 122 об. — 124 об.
115) Под 6993 г. в Увар. отсутствует сообщение о взятии Твери, под 6997 г. сокращены известия о действиях воевод на Вятке, о выводе новгородцев в другие города.
116) Так, под 6983 г. в известии о затмении из Тип. взято уточнение: «в масленое заговенье» («ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 313).
117) Я.С. Лурье определил окончание уникальных известий Соф. II и Львов, под 1483 г., хотя в другом месте указывает на сообщение об участии Аристотеля в походе на Тверь в 1485 г.: Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 237, 238.
118) А Ермолинская лежала в основе Рум. компиляции.
119) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 233.
120) Такое предположение высказал еще Лурье, см.: там же, с. 239.
121) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 336-337.
122) См. текст оригинального источника — «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 336, 345-346. Ср. послание Вассиана (там же, с. 339-340, 343); «ПСРЛ», т. XXVI, с. 265; ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 852; «ПСРЛ», т. XXV, с. 328; т. XXVII. с. 284.
123) «АФЗиХ», ч. 1, №167, с. 153; «ААЭ», т. I, № 159, с. 129.
124) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 263, 349.
125) Там же, с. 277, 299.
126) Там же, с. 335, 348.
127) Там же, с. 347, 348, 352.
128) Там же, с. 282, 297-302, 319-320, 335, 349-351.
129) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 237. Так, Р. Кожуху в известных нам сочинениях совершенно несвойственны термины «гражане», «книжники» и т. п., характерные для нашего автора, — см. «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 265, 269, 270. Причем речь идет о близких ситуациях: в чуде исцеления отрока присутствуют жители Новгорода, названные «людьми», в сказании о буре на Москве также названы «людие».
130) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 301.
131) Этим вопросам посвящена специальная статья авторов: «Летописные источники о строительстве московского Успенского собора», публикуемая в Трудах музеев Кремля.
132) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 335.
133) Там же, с. 297.
134) Там же, с. 298.
135) В связи с этим любопытно отметить, что в оригинальных записях никак не затронут культ митрополита Алексея; даже упомянув под 1483 г. о строительстве в Чудовом монастыре каменной трапезы, автор ничего не сказал о перестройке церкви во имя Алексея, хотя в великокняжеском летописании оба факта связываются воедино. Митрополичий летописец, конечно, не мог умалить «святость» Алексея.
136) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 281; ГБЛ, ф. 256, № 153, л. 45-45 об. (список первой трети XVI в.); ф. 304, № 646, л. 421об.-422 (список первой четв. XVI в.).
137) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 298; т. XXI, ч. 2. СПб., 1913, с. 519-520.
138) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 298.
139) Там же, с. 301, 354.
140) Там же, с. 300-301, 345.
141) См. также: Л.В. Черепнин. Образование русского централизованного государства в XIV—XV вв. М., 1960, с. 879-881; А.Н. Насонов. История русского летописания, с. 313-314.
142) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 297.
143) Там же, с. 301-302, 348.
144) Там же, с. 302-303 и далее.
145) Там же, с. 346.
146) Там же, с. 299.
147) Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 239.
148) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 299.
149) Там же, с, 301, 335, 345, 347.
150) Там же, с. 298, 337, 346 и др.
151) Там же, с. 336, 346; В.Д. Назаров. Указ. соч., с. 112-114, 116-117.
152) «ПСРЛ», т. XX, 1-я пол., с. 277.
153) В синодике Успенского собора, восходящем к тексту первой трети XVI в., записано немало фамилий виднейших купцов — Бобыниных, Саларевых, Таракановых, Хозниковых, Вепревых, Сафариных, Подушкиных и др., см.: ГИМ, Усп. № 64, л. 33, 80, 160 об., 193 об., 208, 213, 245 об. Приносим благодарность Б.Н. Флоре, указавшему нам эти сведения.
154) См., в частности: Я.С. Лурье. Общерусские летописи, с. 239-240.
