(1573)
LA DESCRIPTION DY ROYAUME DE POLOGNE
На избирательном сейме, состоявшемся в
Варшаве в апреле месяце 1573 года, в короли
польские избран был Генрих Валуа герцог Анжу,
брат французского короля Карла IX, (впоследствии
Генрих III). Для ознакомления нового короля с
государством, в управление которым он должен был
вступить немедленно, необходимо было составить
по мере возможности обстоятельную записку.
Составление ее было поручено Блезу де Виженер,
который весьма быстро исполнил возложенное на
него поручение. Уже в июле 1573 года обширная
записка, составленная Виженером, поступила в
печать, как это видно из королевской привилегии,
данной его издателю Жану Ришеру, владельцу
университетской типографии в Париже. —
Сочинение это, изданное in 4-to, носит следующее
заглавие: «La description dy Royaume de Pologne et pays adjacens, avec les
statuts, constitutions, moeurs, et fasons de faire d’iceux. Par Blaise de Vigenere,
secretaire de feu Monseigneur le Duc de Nivernois. A Paris, cher Jean Richr libraire, rue
saint Jean de Latran, a l’enseigne de l’arbre Verdoyant. 1573. Avec privilege du
roi».
Книга состоит, кроме выходного листа,
на котором напечатана королевская привилегия, из
94 печатных листков (188 страниц) текста. В начале
помещено, в виде предисловия, общее описание
польского государства, в котором автор
определяет его границы: «от Одера на рубеже
Бранденбургии до славной [60]
реки Борисфена и от берегов Понта Евксинского, до
которого простираются крайние части Подолия, —
до Северного океана у берегов Померании, Пруссии,
Жмуди и Ливонии». Затем автор говорит о
численности населения, о значительных военных
силах, доставляемых дворянским ополчением,
старается определить главные черты народного
характера жителей, отмечает плодородие почвы,
важнейшие ее произведения и важнейшие статьи
внешней торговли; при изобилии продуктов,
доставляемых почвою, он указывает только на
недостаток вина, которое не производится в
Польше «за исключением только Руси и Подолия».
Глава эта заканчивается обширною похвалою
заслугам, красноречию и дипломатическому такту
Иоанна Монтелюка, епископа виленского, который, в
качестве французского посланника на
избирательном сейме, успел склонить польских
дворян к выбору в короли Генриха Валуа. Затем
сочинение разделено на отдельные главы, из
которых двенадцать посвящены более подробному
описанию отдельных областей польского
государства; главы эти следуют в таком порядке:
великая и малая Польша, Русь (Червоная), Волынь,
Подолие, Мазовия, Куявия, Литва (в приложении к
описанию этой области мы находим подробное
описание зубра, тура и лося), Жмудь, Ливония,
Пруссия и Померания, Силезия, Валахия.
Далее следуют четырнадцать глав,
посвященных описанию государственного
устройства Польши; эти главы носят следующие
заглавия: о штатах королевства, о списках, о
воеводах, о кастелянах, о старостах, о судьях, о
канцлере и подканцлере, о подкомориях, о
маршалах, о сеймах, о порядке избрания королей, о
военном деле, о финансах, о монете. — Затем идут
две обширные главы: о татарах и московском
государстве и наконец сочинение заканчивается
перечислением маршрутов и путей, ведущих из
Парижа в Польшу, а также соединяющих между собою
важнейшие города польского государства.
К тексту сочинения приложены: карта
польского государства, генеалогическая таблица
рода Гедымина, и рисунки, изображающие тура, лося
и охоту на зубра. [61]
Сочинение Виженера дает понятие о той
сумме сведений, относящихся к восточной половине
Европы, какою обладали на западе лица, специально
занимавшиеся изучением восточноевропейских
отношений. При составлении данного сочинения
автор имел довольно основательные сведения о
государственном устройстве Польши и несколько
более общие, но довольно верные сведения о
географии, этнографии и производительности
страны; за то его исторические данные в
большинстве случаев являются или совершенно
ошибочными или сбивчивыми.
Из записок Виженера мы представляем в
переводе только те немногие главы, которые
относятся к описанию южной Руси.
К. М.
Русь (Червоная).
Южная Русь, составляющая часть всей
Руси, о которой будет сказано подробнее в
отдельной главе, простирается вдоль Сарматских
гор, которые местные жители называют Татрами и
которые защищают ее с юга до самой реки Днестра у
пределов Валахии. Граница эта представляет
наибольшую ширину этой области, ибо спускаясь по
направлению к Малой Польше и следуя по течению
реки Буга, отделяющего Русь с востока от Волыни,
территория ее постепенно суживается наподобие
щита, вершина которого оканчивается ниже Люблина
и люблинской земли, в том месте, где сходятся
пределы Литвы, Мазовии и Волыни. В этой провинции
много прекрасных городов, из них главный Львов,
где находится и кафедра архиепископа. Край этот
весьма хорош, очень плодороден, хорошо населен и
был бы еще многолюднее, если бы не набеги и
вторжения татар, которые по большей части и не
выходят отсюда. Впрочем на границах Подолии и
Волыни, в направлении Каменца, Дунаевец и
Вишневца содержатся обыкновенно хорошие и
крепкие гарнизоны с целью задерживать их. В
содержании этих гарнизонов участвуют в
известной мере все сословия государства без
всякого исключения, даже придворные [62]
чины великого князя, соответственно таксе,
установленной с этою целью королем Сигизмундом I,
в Быдгощи в 1520 году (Сведение это не
точно. В быдгощской конституции 1520 года мы
встречаем лишь общие постановления относительно
порядка мобилизации дворянского ополчения в
Польше, но в ней нет специальных мер относительно
защиты границ Руси от татар (Volumina legum т. I, стр. 177,
fol. 392-393)).
Первый из князей польских, нападавших
на Русь, о котором можно говорить с
достоверностью и с точным обозначением времени,
был Болеслав I, христианский король; в 1008 году он
выиграл два большие сражения против Ярослава,
взял город Киев, столицу всех провинций, носивших
в то время имя Руси и подчинявшихся ее
господству, и поручил его охрану Святополку,
брату Ярослава. Десять лет спустя он одержал еще
одну крупную победу над Ярославом. Затем его сын
и наследник Мечислав окончательно смирил
последнего. Но во время междуцарствия в
малолетство Казимира I русские имели возможность
освободиться от ига и подчинения полякам и
причинить им много бедствий и урона в их
собственной земле. Тем не менее все это было
улажено посредством женитьбы Казимира на сестре
вышеупомянутого Ярослава в 1042 года (Mapия-Дoбpoгнева,
дочь Владимира св. отдана Ярославом в замужество
за Казимира. (Карамзин II, 33; Погодин -
Исследования, замеч. и лекции V т., 212 стр.)).
Таким образом все пребывало в покое до времени
его сына, Болеслава II, который был самым
предприимчивым из польских королей по отношению
к Руси; ибо в 1074 году он силою захватил Киев,
Перемышль и Луцк и вообще всю страну, которую
обложил большими данями и налогами. Здесь он
провел большую часть своего царствования,
благодаря удовольствиям и наслаждениям, какие
находил здесь.
Но та Русь, о которой мы намерены
говорить, не простирается так далеко, так как
Волынская земля, окаймленная по ту сторону рекою
Случью, отделяет ее от Киевской земли, которая
простирается до реки Борисфена на восток и
которою впоследствии овладели москвитяне вместе
с провинциею Северскою, [63] Смоленском
и другими, входившими в состав великого
княжества литовского. Оправившись за смертью
Болеслава, русские князья причинили Польше много
неприятностей и тревог, а тем самым
навлекли много зла и разорения и на
собственную страну, так как Болеслав Кривоустый,
раздраженный дерзостью Ярополка и других
русских князей, разгромил край из конца в конец
около 1135 года. А в 1205 году Лешко Белый одержал
большую победу при Завихосте над галицким князем
Романом, который сам погиб в битве и все его
войско рассеяно.
Впоследствии (В тексте
приведена совершенно ошибочная дата первого
появления татар на Руси — 1211 год.) здесь
начали появляться татары и отсюда проникли в
Польшу, Силезию и Венгрию, где совершали
жестокости, которые можно видеть в жизнеописании
Болеслава Стыдливого, в царствование которого в
1241 году, они подчинили себе большую половину
Руси. Так что в 1258 году князья Лев и Роман
сопровождали их во время набега, который они
совершили на Польшу. Отец их Даниил Романович (Автор смешивает Романа Даниловича с
Романом Мстиславичем и в силу того Даниила
считает сыном первого из них; эта
генеалогическая путаница исправлена в переводе.),
устранивши всех прочих соперников, сделался как
бы монархом и единственным властелином этой
южной Руси, а в 1262 году получил королевский титул
от папского легата. Но непосредственно вслед за
этим он, вопреки своим обещаниям, принялся вместе
с другими русскими производить многие
опустошения и разорения в польских провинциях.
Раздраженный этим Болеслав три или четыре года
спустя одержал над ними большую победу (Коронация Даниила папским легатом
происходила в Дротчине не в 1262, а в 1255 году.
Неудачный поход на Польшу был предпринят не
Даниилом, а сыном его Шварном через два года
после смерти отца в 1266 году.), так что они с
тех пор не смели пошевельнуться, ни пикнуть слова
до 1277 когда, когда Лев, основатель (как говорят)
города Львова, вступил с большим войском в
люблинскую землю и прошел дальше в Сендомирию,
где был разбита и 8,000 из его людей остались на
месте. [64]
Впрочем, уже в 1285 году они снова
возвратились вместе с татарами, которые
захватили в плен бесчисленное множество народа и
предали их смерти на русской границе, за
исключением 20,000 девиц, которых увели с собою; в
награду своим союзникам татары отравили все их
реки у источников, отчего большинство русских
погибло. В 1302 году они опять появились в
Сендомирии и захватили там богатую добычу, но на
обратном пути поляки разбили их близ Люблина и
возвратили под свою власть эту крепость 57 лет
спустя после того, как русские заняли ее. Наконец
в 1342 году Казимир Великий взял Львов и
непосредственно вслед за тем Перемышль, Санок,
Галич. Теребовлю, Любачев и весь остальной край
до самого Каменца, находящегося на окраинах
Подолии; с тех пор он низвел Русь, о которой здесь
говорится, на степень провинции, подчиненной
польскому королевству, какою она остается и в
настоящее время. Затем Владислав сын Ягайла в 1435
году (Автор вероятно имеет в виду
Едлинский Статут Владислава Ягайловича,
изданный в 1433 году (Volumina legum I, 40, fol. 89—95)), при
самом начале своего царствования, уравнял
дворянство Руси и Подолии с польским для того,
чтобы отныне оно пользовалось теми же правами и
привилегиями и составляло один народ.
Что касается их вероисповедания, то с
980 года все русские приняли христианство, хотя и
по греческому обряду, которое большинство из них
исповедывают и поныне, как ни стараются они
скрывать это. Однако же они были обращены в
католическую веру еще со времени Казимира
Великого, который первый учредил епископскую
кафедру во Львове, в 1361 году. Его преемник Людовик
прибавил к ней впоследствии две другие: в
Перемышле и Владимире и установил митрополичью
кафедру в Галиче, откуда она была впоследствии
перенесена во Львов, а епископская переведена из
Львова в Каменец.
Жители Руси во все времена были сильно
преданы магии, колдовству и другим ужасным
чародействам. И даже в 1431 [65] году,
когда Владислав Ягайло очень тесно осадил город
Луцк, русские, захвативши в плен несколько
поляков во время вылазки, принесли в жертву
прекрасного молодого человека в виду всего
войска на городской стене, разрезали ему горло и
все главные вожди пили по глотку горячей крови в
то время, как несчастный еще дышал. Затем,
распоровши ему живот, вынули внутренности и
сердце, сложили в большую жаровню, наполненную
горящими угольями, и пошли окуривать все
закоулки крепости, примешивая к выходившему из
нее дыму известные чары и магические слова. Они
были убеждены, что при помощи этих волшебств
освободятся от осады (Эта нелепая
сказка вероятно была сочинена поляками в укор
литовцам-язычникам, входившим в состав
гарнизона, защищавшего Луцк от Ягайла; автор, по
непонятному недоразумению, вменяет эти странные,
будто бы магические, действия жителям Червоной
Руси, совсем не принимавшим участия ни в осаде, ни
в защите Луцка.).
Главный город страны — Львов,
резиденция архиепископа, затем в ней есть города:
Перемышль, Кросно, Санок, Ярослав, Преворск,
Ланцут, Косов, Стрый, Березовье (Бжозов).
Волынь.
Если бы не река Буг, отделяющая эту
провинцию на западной ее границе, то не было бы
нужды давать ей особое название. Это один народ с
червоноруссами; у них тот же язык, те же нравы и
обычаи. Поэтому все, что говорилось в предыдущей
главе о Болеславе II, покорившем Русь, должно
распространяться и на весь остальной край, до
реки Борисфена, до которой простирались его
завоевания в эту сторону. Но завоевания Казимира
Великого не шли дальше реки Случи, так как,
подчинивши под свою власть сперва южную Русь в 1342
году, он уже в 1349 овладел Луцком, Владимиром,
Холмом и всею остальною Волынью, которую в то
время узурпировали сыновья Гедымина, Любарт и
Кейстут, и которою они тотчас же снова овладели.
Казимир [66] вторично отнял ее
в 1351 году и взял в плен Любарта, который успел
бежать и, собравши наскоро кое-какие силы, еще раз
водворился в крае до 1365 года, когда Казимир
окончательно отнял у него Волынь и отдал
Александру, сыну Kopиятa, оставив Любарту только
Луцк и Владимир для того, чтобы держать его в
постоянном повиновении. Но в 1382 году, за смертью
Людовика, короля венгерского и польского, венгры,
составлявшие гарнизоны в городах, продали их за
деньги Любарту. С того же времени эта провинция
оставалась за Литвою приблизительно до 1432 года,
когда Владислав Ягайло отнял ее у брата своего
Свидригайла и отдал стародубскому князю
Сигизмунду под условием, что после его смерти она
должна возвратиться к короне. Так и случилось,
когда Сигизмунд был убит князем Иваном
Чарторыйским в 1438 году, и с того времени эта
провинция принадлежит Польше (Сведения
автора в этом отношении неточны: Волынь входила в
состав великого княжества литовского до
люблинского сейма 1569 года и только на этом сейме
была отторгнута поляками. В 1432 году Ягайло отдал
Сигизмунду Кейстутовичу не одну Волынь, а
передали ему в управление все великое княжество
литовское. Сигизмунд Кейстутович был убит
заговорщиками в Троках в 1440 году.).
В настоящее время это прекрасная и
плодородная страна, обильная, подобно Литве и
Червоной Руси; очертания ее округлены и
ограничены с востока рекою Случью, с запада
Бугом, южною стороною она прилегает к Руси близь
Вишневца, а северная тянется вдоль Литвы. Главный
город Луцк, другие менее значительные: Владимир,
Холм, Брест, Белз, Олеско, Кременец, Городло,
Лопатын, Ратно и некоторые другие города и замки (Виженер составил перечень волынских
городов, основываясь на исторических данных; в
современную ему эпоху далеко не все названные им
города находились в пределах Волыни, хотя в более
отдаленное время действительно принадлежали к
этой области. В конце XVI столетия Белз и Брест
были главными центрами отдельных воеводств. Холм
считался главными городом холмской земли,
входившей в состав русского воеводства, в этой же
земле находилось и Ратно; Олеско и Лопатын
принадлежали также к русскому воеводству, а
Городло - к белзскому. Таким образом из числа
названных городов только Луцк, Владимир,
Кременец и Вишневец действительно находились на
Волыни.).
Подолие.
Среди всех польских владений более
других подвержена опасностям и разорения
подольская земля, представляющая открытый [67] проход, как бы мост для татар
из Перекопа (или как его называют обыкновенно —
Херсонеса Таврического), которые совершенно
свободно проникают этим путем на Волынь, в
Червоную Русь, в Литву и даже Польшу, если
обстоятельства тому благоприятствуют. Это тем
удобнее, что на пространстве всей этой провинции,
обнимающей около 120 миль в длину и 20 или 30 в
ширину, нет ни одной поперечной реки, которая
могла бы преградить или затруднить им путь. Да
если бы даже и были такие реки, то ведь известно
насколько и сам этот вредоносный народ, и его
лошади искусно переходят их вплавь, или же на
плотах, изготовляемых тут же на месте из шестов и
бревен с помощью древесных ветвей; сюда помещают
татары свои одежды, а в случае надобности - женщин
и детей, затем привязывают эти плоты к хвостам
лошадей, которые и переправляют их на другой
берег. Впрочем, известную часть года татары
избавлены и от такого труда, так как сильные
морозы, сковывающие льдом все реки, повсюду
открывают для них путь гораздо более удобный
зимою, нежели летом.
Вот причина, сделавшая необитаемыми
многие страны и даже подольский край, который без
этого был бы несомненно самым лучшим и самым
плодородным в ряду всех других, находящихся под
властью Польши, так как почва здесь производит
повсеместно виноград и шелк без особых забот со
стороны человека. Местные жители не нуждались бы
в привозных винах, если бы сумели найти средства
оградить себя от татарских вторжений. Впрочем,
это было бы для них чрезвычайно затруднительно,
частью вследствие причин, изложенных подробнее в
главе о [68] татарах, частью же
и потому, что со времени стычки между ними и
подольским дворянством в 1438 году, в царствование
Казимира Ягайловича, когда подольское ополчение
почти все было разбито и истреблено (Под
1438 годом Длугош описывает набег Шейх Ахмета на
Подолие, которое подверглось полнейшему
опустошению; дворяне подольские, погнавшиеся за
татарами, были разбиты наголову и многие знатные
лица погибли в битве, в том числе подольский
староста Михаил Бучацкий. Длугош знал лично
одного из участников этой битвы, Яна Влодковича,
герба Сулима. (Histor. Polon. lib. XI)), дворяне не
решались уже возвратиться в край и мало-помалу
провинция эта опустила и обезлюдела вследствие
постоянных набегов и вторжения со стороны татар
не только перекопских, но и заволжских, гораздо
более отдаленных. В 1469 году, во времена Казимира
III, эти последние перешли реку Борисфен под
предводительством своего царя Маняка,
рассеялись по всей Литве, Валахии и Подолии,
повсюду причиняя многие бедствия, и увели в плен
бесчисленное множество народа. Они возвратились
еще раз в 1474 году под начальством Аидора, сына
Эцигера, и несмотря на то, что их было не более
семи тысяч, все-таки успели ограбить край на
пространстве более ста миль в длину и тридцати в
ширину до городов: Каменца, Галича и Дунаевец и
еще дальше, захвативши более 40,000 пленных (Оба татарские набега: 1469 и 1474 гг. описаны
подробно у Длугоша и Мартина Бельского. Виженер
вероятно заимствовал рассказ от Длугоша, со слов
которого он считает первый из этих набегов
нападением заволжских татар, но, сокращая
повествование Длугоша, он опустил подробность,
точнее определяющую состав нападавшей на
Подолие орды в 1469 году. Длугош говорит, что это
было «многочисленное татарское войско,
составившееся за Волгою из беглецов, разбойников
и изгнанников, скопище, называемое по-татарски
«козаками». Трудно определить, кто был
предводитель этого скопища, называемый у Длугоша
и Виженера ханом Маняком. — Около этого времени в
числе крымских беков мы встречаем бека Мамака, то
самостоятельно, то по поручению Менгли-Гирея
сносившегося в в. к. московским и занимавшего
впоследствии должность татарского тудуна
(консула) в Кафе.
Относительно набега 1474 года можно
утверждать наверно, что он был предпринят
крымцами под начальством их мурзы Айдара, сына
Эцигера. Длугош указывает на то, что мурза
предпринял набег без разрешения хана и что о
сборах его в поход заблаговременно звал киевский
воевода Мартин Гаштольд, пять раз тщетно
извещавший короля Казимира о грозившей
опасности и просивший помощи для ее отражения.
Притом М. Бельский указываете на то, что орда
переправилась через Днестр у Тавани. — (Длугош
Histor. Polon. lib. XIII; М. Bielski — Kronika Polska, стр. 462. Смирнов. —
Крымское ханство, стр. 255, 256, 265)) и все это
вследствие небрежности вышеупомянутого
Казимира, который забавлялся в это время
какими-то приготовлениями к войне с Силезиею. В
1494 году, в царствование его [69] сына,
короля Яна Альберта, вторглись перекопские
татары и разбили на голову близ вишневецкого
замка всех поляков, гнавшихся за ними с целью
отбить захваченную ими добычу (См. у
М. Бельского, стр. 482.).
Турки явились впервые правдоподобно в
1476 году и произвели большое разорение. Но во
всяком случае мирные и союзнические отношения,
установившиеся с того времени между польскими
королями и оттоманским двором, удерживали их от
дальнейших вторжений. Но вообще эта несчастная
страна подвержена жестокостям восточных
варваров, подобно скале, открытой для морских
волн, и было бы чрезвычайно трудно гарантировать
ей безопасность и заселить ее наново.
Что касается происхождения здешних
жителей, то нет никакого сомнения в том, что они,
подобно прочим, принадлежат к славяно-русскому
племени; так как и язык их, и нравы, и обычаи почти
тождественны с таковыми же на Червоной Руси,
Волыни и Литве, но подчинились они полякам разве
со времени Казимира Великого, который,
завоевавши около 1342 года земли перемышльскую,
саноцкую, галицкую, теребовельскую и
любачевскую, прошел до Каменца и дальше через
целое Подолие. Впоследствии Владислав Ягайло
отдал его в 1394 году на правах ленного владения
своему двоюродному брату, Витувту который еще
сверх того захватил силою города: Канев (В подлиннике Zecominie.) и Черкассы на
pеке Борисфене или Днепре. Но уже в 1396 году тот же
Ягайло отдал в залог этот лен краковскому
воеводе Спытку из Мельштына за сумму в 6,250
червонцев. Затем выкупил Подольскую землю у его
детей в 1403 году, чтобы отдать [70] своему
брату Свидригайлу, у которого отнял ее уже в 1405 г.
за его неповиновение и дурное поведение и
передал Петру Влодку из Харбинович; отобрал и от
него в 1411 году и вторично вручил тому же Витовту (Подобно другим историческим данным,
сведения Виженера о Подолии довольно сбивчивы.
Страна эта не была завоевана поляками при
Казимире Великом в 1342 г., но отнята у татар
Ольгердом в 1362 году, затем состояла в управлении
князей Кориятовичей, получивших ее от Ольгерда в
ленное владение. В 1393 г. Витовт за неповиновение
сместил Федора Кориятовича и управлял страною
посредством старост; в 1396 г., нуждаясь в деньгах,
он отдал в залог западную половину Подолии
королю Ягайлу за сумму в 20,000 червонцев, а тот
перезаложил ее за ту же сумму богатому
малопольскому магнату, Спытку из Мельштына;
последний пал в битве на берегах Ворсклы в 1399 г.
Выкупивши Подолие у наследников Спытка, король
передал его Свидригайлу в 1400 г. Но в 1404,
вследствие измены Свидригайда, заключившего
против него договор с крестоносцами, отнял у него
Подолье и начал управлять областью посредством
старост, из которых последним был, по словам
Длугоша, Петр Влодек из Харбинович. В 1411 г. Витовт
возвратил занятую у короля сумму, получил
обратно Подольскую землю и назначил в ней
старост. После его смерти в 1431 г. польские дворяне
посредством хитрости овладели каменецким замком
и присоединили западное Подолие к Польше.
(Stadnicki-Synowie Gedymina I, 36, 89, 90. Длугош. Histor. Polon. liber XI)),
который и провладел ею до конца жизни; умер он в
1431 году более 80 лет от роду.
Итак, эта жалкая и несчастная
подольская земля, отвоеванная у татар Казимиром
II, укрепившим ее несколькими замками, каковы:
Каменец, Хотин, Цекиновка, Бакота, Межибож и
другие, по смерти его перешла к венгерскому
королю Людовику, наследовавшему после него
польскую корону, затем досталась Ягайлу,
терзавшему ее, как вы видели, но со времени этого
последнего не подвергалась больше ни передачам,
ни отчуждениям и могла бы воспользоваться
некоторым спокойствием или хоть передышкою, если
бы не татарские набеги. Говорят, что почва этой
страны настолько хороша и плодородна, что если
оставить в поле плуг, то он в течение двух или
трех дней до того зарастает травою, что отыскать
его трудно. Край изобилует медом и воском и мог бы
прокормить огромное количество стад, если бы
возможно было разводить их.
Главный город Каменец, в котором
находится кафедра епископа, но город этот скорее
может быть причислен к Червоной Руси, так как
лежит на самой ее границе, вдали от опасности; он
отстоит на 120 больших миль от Черного моря, [71] которое составляет южную
границу Подолия и с берегов которого врываются
татары. С востока и севера подольская земля
ограничена рекою Бугом, вливающимся в Борисфен у
крепости Дашева (Очаков); западную границу
составляет Днестр, отделяющий этот край от
Валахии, и только незначительное пространство на
северо-западе прямо примыкает к Червоной Руси, в
окрестности упомянутого города Каменца.
Впрочем вся страна принадлежит к
каменецкой епархии и каменецкому воеводству.
Воевода заседает в сенате непосредственно перед
воеводою белзским.
Тур, зубр и лось.
Urns, называемый туземцами туром, есть
собственно порода дикого быка, но он несравненно
крупнее домашнего и среди всех животных уступает
величиною одному слону. Вся его шерсть черного
цвета и только вдоль хребта пролегает беловатая
полоса. Водятся они на границах Мазовии и Литвы и
то лишь в некоторых селах, жителям которых
вменяется в обязанность охранять их в особых
отделах пущи, обнесенных деревянными оградами на
подобие парков, так чтобы они не могли бродить по
лесам подобно другому зверю. Туры могут
соединяться с домашними коровами, но в таком
случае они уже не допускаются себе подобными в
общее стадо; их изгоняют с большою
настойчивостью и даже иногда убивают до смерти.
Телята, которые происходят от такого смешения,
недолговечны. Мясо тура не хуже и не лучше
говядины, больше всего ценится его кожа; из нее
выделываются прекрасные пояса, о которых
рассказывают, будто они имеют свойство облегчать
роды. [72]
Вообще описание тура, составленное
Геснером, крайне ошибочно; он смешал тура с
зубром и отличительный черты одного приписал
другому.
Бизон, которого литовцы называют
зубром, животное дикое и свирепое; внешне покровы
зубра напоминают льва, но в отличие он имеет у
подбородка большую длинную бороду; голова его
невелика, глаза больше, огненные, взгляд косой и
свирепый, лоб широки, рога огромные и так
раскинуты, что в промежутке между их концами
могли бы усесться три полновесные человека. На
спине помещается высокий горб как у дромадера
или верблюда, покрытый длинною, волнистою
шерстью. Мунстер ошибался, приписывая эти
качества лосю.
Желающие охотиться на зубра должны
обладать легкостью, ловкостью и смелостью, так
как эти животные горды и свирепы, не щадят своих
противников, будут ли то люди, собаки, лошади или
другие животные. Они до того дики, что нет никакой
возможности приручить их даже в таких случаях,
если удается овладеть ими в самом раннем
возрасте. Поймать их живьем можно только в
западню, т. е. яму, прикрытую ветвями и листьями,
какие устраивают в пустынных местах, где они
пасутся.
Желая развлечься охотою на зубра,
выбирают местность, изредка поросшую деревьями
такой толщины, чтобы можно было быстро обегать
вокруг ствола и чтобы он вполне прикрывал собою
тело человека. Расположившись по местам за
деревьями, охотники начинают выгонять зверя
криками, звуком рогов, а также при помощи собак.
Заметив охотника, зубр с яростью бросается на
него, но охотник прячется за дерево и оттуда
старается наносить ему удары рогатиною. Ярость
животного усиливается от полученных ран, оно
пытается захватить охотника языком, до такой
степени жестким, цепким и бугорчатым, что если
удается зубру достать хоть край одежды, он
немедленно притягивает человека, не взирая на
сопротивление, и терзает на части. Если охотник,
бегающие вокруг дерева изнемогает в борьбе, ему
стоит только бросить в сторону шапку или кусок
красного сукна и животное тотчас [73]
же набрасывается на этот предмет, терзает
его в клочки ударами копыт и рогов, а тем временем
охотник имеет возможность вздохнуть и собраться
с силами. Тогда другой охотник, стоящий вблизи,
желая принять участие в развлечении и отозвать
зверя в свою сторону, повторяете два-три раза
возглас: лу, лу, лу! Зубр немедленно бросается к
новому противнику и таким образом охотники
сменяют друг друга, пока не убьют зверя. Охота
непременно должна окончиться его смертью, так
как зубр, раз напавши на человека, не отстает до
тех пор, пока один из двух противников не
останется на месте.
Немцы называют словом «Ellend» животное,
которое по латыни называется Alces, полякам же и
литовцам известно под именем лося или повода.
Но поляки совершенно ошибочно принимают его за
дикого осла, на которого он не похож ничем кроме
ушей; ноги его двукопытые и почти совсем подобны
оленьим, но значительно больше, так как нога лося
почти равняется ноге быка. Рога его скорее
напоминают рога даниела (cervus dama); они раскинуты и
приплюснуты в виде ладони, глаже оленьих, менее
бугорчаты и более испещрены бороздками чем у
последнего; их ветви короче и прямее и целый рог
почти белого цвета. Лось имеет довольно длинную
шерсть, уши подобные ослиным, как сказано выше, и
большой зоб, висящий у шеи, морда ого безобразно
длинная, а верхняя губа так сильно выдается
вперед, что он принужден грызть траву пятясь
назад.
Цезарь, Плиний и Павзаний писали о нем
много, но поверхностно, не ознакомившись с ним,
как это сделал и Альберт Великий, несмотря на то,
что жил значительно позже их.
Слово Ellend на немецком языке означает
несчастье и действительно животное это весьма
достойно сожаления, если правда, что оно
подвергается ежедневно припадкам падучей
болезни, как это говорят о нем. Зато его копыта
обладают целебным свойством против той же
болезни, если носить их на шее, или в виде кольца
на пальце, а также если принимать их внутрь.
Животное это отличается чрезвычайною быстротою
бега, причем [74] скоростью и
продолжительностью превосходит оленя; лось
бежит не галопом, как другие, но рысью и вскачь.
Если его взять живьем, он тотчас же издыхает, как
бы ни были ничтожны полученные им повреждения;
вследствие этого он очень боязлив, даже гораздо
пугливее дикой козы. Однако, если удастся
овладеть очень молодыми особями, то их можно
приручить. Кожу его выделывают, подобно
буйволовой, но в изделиях она отличается большею
крепостью и упругостью.
Дальше в тексте следует описание
города Вильно и 18 глав, посвященных большею
частью внутреннему устройству и администрации
польского королевства, но не имеющих прямого
отношения к южнорусским землям. Из главы 27-й «о
войне» помещаем некоторые извлечения,
представляющие существенный интерес, опуская
субъективные рассуждения автора о происхождении
войны вообще, о ее целях, задачах и приемах,
обусловливающих успех.
Устройство военного дела в Польше.
В силу своих старинных прав дворяне,
которые одни среди всех сословий носят оружие в
Польше, обязаны к военной службе только внутри
страны и на границах, не выходя из пределов
государства. Поэтому, если бы король пожелал
вести их дальше, то может сделать это не иначе,
как с их согласия и за особую плату. Сверх того он
обязан вносить выкуп за каждого дворянина,
взятого в плен, а также уплачивать им стоимость
всех утраченных ими замков. При всем том они
чрезвычайно редко выступают в битву со всеми
своими силами зараз, откладывают генеральное
сражение до последней возможности и, даже в
случае крайней необходимости, никогда не выводят
сразу всех своих людей, не оставив некоторого
подкрепления, к которому можно прибегнуть в
крайнем случае.
Поэтому главная армия никогда не
подымается раньше, чем будут собраны
предварительно частные ополчения в обычном
пункте [75] для каждой
провинции, а именно: для холмской земли в
Грубешове, для белзской в Бужске, для
перемышльской в Мосциске, для подольской в
Каменце, для саноцкой в Саноке, для львовской в
Вишне и для галицкой в Теребовле. Все дворяне,
обязанные участвовать в походе, должны
присутствовать на этих сборах и местный воевода
производит им смотр. Если кто из них скажется
больным, воевода отправляется к нему с тремя или
четырьмя лицами из дворян, чтобы представить
отчет королю. Это служит извинением и
оправданием для не явившихся, но во всяком случае
каждый должен предварительно подтвердить
клятвою свое заявление о болезни за
поручительством четырех других дворян. Но в
случае, если бы подобное заявление оказалось
ложным, король имеет право лишить уклоняющегося
всех его владений как личных, таи и
наследственных, и передать их другому, потому что
никто не вправе отказываться от участия в войне
за исключением больных, стариков и тех, кто
удерживается по необходимости исполнением
каких-либо общественных должностей: подстаросты
гродских судов и коменданты пограничных
крепостей, которые обыкновенно не поручаются
лицам, владеющим большими доходами для того,
чтобы тем самым не уменьшать количества войска.
Все же прочие обязаны присутствовать лично, или
же участвовать в размере своего имущества,
каждый в своей области. Впрочем, если кто имеет
брата или сына, по летам способного носить
оружие, то может послать его вместо себя под
условием, чтобы этот последний не владел
отдельною поземельною собственностью и не
состоял при дворе короля или какого-нибудь
принца или вельможи. Если кто владеет поместьями
в различных воеводствах, то личность его
привязана к его обычному жесту жительства, по
всем же остальным он обязан участвовать
определенным количеством вооруженных воинов:
так как всякий дворянин, владеющий землями
(жалованными или наследственными), поместьями,
селами, местечками и замками, безусловно обязан
лично присутствовать в ополчении с таким
количеством людей и лошадей какое соответствует
количеству извлекаемых ими доходов. Также [76] точно поступают турки по
отношению к так называемым тимариотам. Эти
собственники не получают никакого
вознаграждения и принуждены сами нести все
расходы, но за то и не обязаны выходить за пределы
государства против своей воли или бесплатно.
Прочие воины, не владеющие доходными
статьями, содержатся на суммы, получаемые от
податей и налогов, обыкновенно налагаемых в
таких случаях на каждый морг паханной земли и на
частные дома в городах. Затем существует еще
контрибуция, доставляемая духовенством, купцами,
вдовами, евреями и др. Все лица, занимающиеся
какою-нибудь торговлею в укрепленных городах,
(тем более, что в деревнях никакой торговли нет)
обязаны доставлять по одному конному и
вооруженному воину, если имущество их достигает
стоимости в 1,000 червонцев. Имеющие 500 червонцев
доставляют одного пешего, те же, кто имеет меньше
или больше, соединяются по несколько домов
вместе, пока не составится одна из требуемых
сумм. Войты, бурмистры и райцы каждого города
обязаны строго следить за правильным
выполнением этой повинности, между тем как
воеводы, кастеляны и те, на кого угодно будет
королю возложить это дело, должны созывать этих
людей, удостоверяться в том, находятся ли сами
они и их вооружения в надлежащей исправности, и
затем рассылать их в разные места по своему
усмотрению.
Что касается духовенства и церковных
земель, то они облагаются такою же повинностью и
доставляемые ими солдаты имеют собственных
вождей и начальников, равно как и солдаты,
доставляемые вдовами, малолетними и больными,
пославшими других вместо себя; все они
составляют особые отряды. Наконец и самое
духовенство, даже епископы, не избавлены от
обязанности лично участвовать в войне, когда
представится в том необходимость, или же, когда
сам король выступает в поход. Сверх того города,
получающее 1,000 червонцев дохода с общего
имущества, обязаны доставлять по 10 конных, хорошо
вооруженных людей; получающее 500 червонцев
доставляют 5 человек, т. е. по одному всаднику за
каждые 100 червонцев. Евреи несут эту [77]
повинность наравне с купцами, равно как и
земледельцы, за исключением огородников.
Вообще, когда подымается посполитное
рушение, король обыкновенно участвует в нем
лично, если только не удерживает его болезнь или
другое препятствие. Если военные действия
происходят в нескольких пунктах одновременно, то
он отправляется на пост самый важный и опасный,
посылая на другие воевод, кастелянов, или иных
лиц по своему усмотрению. Но и в тех случаях,
когда король сам присутствует в армии, наряду с
ним бывает сановник, который заведывает всем
военным делом — это гетман. Он располагает
лагерь, размещает в нем войско, распоряжается
продовольствием и боевыми припасами,
распределяет гауптвахты, караулы и пикеты,
направляет в битву те или другие отряды войск по
своему усмотрению и устанавливает окончательный
план битвы. Назначает его король вместе со своим
советом, равно как и других военачальников,
называемых поручниками (В
устройстве польского войска начальники
отдельных частей носили титул полковников;
поручниками назывались младшие офицеры,
заступавшие место ротмистра в его отсутствие.
Ротмистры начальствовали хоругвями, количество
которых в полку было неопределенно и достигало
иногда двух, даже трех десятков. Автор очевидно
ошибается, приписывая поручникам такое важное
значение.), которых они выбирают из лиц
самых способных в каждом воеводстве.
Но если бы случайно таких лиц в
воеводстве не оказалось, или же они не пожелали
бы принять этой должности, то король вместе с
гетманом назначают их из другого воеводства,
причем жалованье им, в размере 100 золотых за
каждые 10 лошадей для каждой хоругви, состоящей из
200 всадников, уплачивается из сумм того
воеводства, войсками которого они
предводительствуют. Но за то при всех переходах и
передвижениях поручник обязан зорко следить за
вверенными ему командами для того, чтобы солдаты
не предавались грабежам, не взимали с жителей
никаких поборов, так как в противном случае он
один является ответственным лицом за все
причиненные убытки. Поэтому каждый из них
обыкновенно удерживает некоторую часть
жалованья своих солдат и таким [78] образом
вознаграждаем понесенные жителями потери. Если
отряд вел себя хорошо, поручник возвращает эти
деньги по окончании похода, когда разводит по
домам свои хоругви в то самое место, где получал
их из рук кастелянов, которые собирают ополчение
и распределяют их на полки и хоругви. — Таков в
общих чертах тот порядок, какого держатся поляки
в военном деле, составляющем единственное их
занятие как дворян, которые не должны признавать
ничего другого.
Что касается их вооружения и военных
приемов, то они всегда представляли легкую
конницу, одетую в кольчуги и кафтаны из лосиной
или буйволовой кожи; главное оружие их
составляет очень длинное копье, топор, булава и
нож. Большинство из них в особенности жители
Литвы, Червоной Руси, Волыни и Подолия
употребляют сверх того турецкий лук и стрелы,
которыми владеют с большим искусством; все же
прочие, уроженцы великой и малой Польши и Пруссии
уже освоились с пистолетами и карабинами. Во
всяком случае они менее пригодны к пахотной
службе, нежели к кавалерийской, а также менее
способны к осаде или защите крепостей, чем к
сражению в открытом поле. Поэтому, когда польская
конница имеет дело с неприятелем тяжело
вооруженным, она никогда не вступает сразу в
рукопашный бой, но старается беспрерывными
атаками своих летучих отрядов утомить и ослабить
его и, если возможно, произвести беспорядок в
неприятельских рядах. Напротив, в войнах с
татарами, москвитянами и всяким другим
неприятелем, употребляющим те же приемы, поляки
поступают совсем наоборот и стараются как можно
скорее перейти к холодному оружию, так как они
лучше вооружены, лошади их крепче и сами они
отважны, мужественны и непоколебимы.
О татарах.
Король Владислав Локеток, приказавши
отыскивать мертвых после крупной победы,
одержанной им над прусскими крестоносцами,
заметил бедного дворянина, лежащего навзничь на
земле, который [79] получил
несколько ран и удерживал руками вывалившиеся из
живота внутренности. «Посмотрите, каково
мужество этого человека, - заметил король
сопровождавшим его лицам, - Боже мой, какие
мучения должен он испытывать». «Конечно,
государь, - отвечал тот, - но еще больше терпят те,
у кого есть дурной сосед, подобный моему».
Король, которому легко было сделать
это, тотчас избавил его от мучения, предоставив
ему одному все поместье. Но было бы делом,
несравненно более высоким и прекрасным, если бы
этот король или кто-нибудь из его преемников мог
освободить свой народ от татар и москвитян, двух
столь дурных и зловредных соседей и вечных
врагов, из которых первый превосходит
жестокостью самые варварские и бесчеловечные
народы, какие когда-либо существовали. Что же
касается второго, то он в непродолжительном
времени силою и могуществом сравняется с
турками, которых также можно было бы приобщить к
первым двум, если бы не удалось установить с ними
некоторое подобие мира.
Но что за народ были татары в
древности, где они обитали первоначально, откуда
вышли в первый раз, чтобы поселиться в этих
странах, что они делали и чего не делали, —
сказать обо всем этом что-нибудь положительно
чрезвычайно трудно, так как это был народ
малоизвестный, всеми презираемый и до того
варварский, можно сказать скотоподобный, что те,
которые могли оставить о нем кое-какие
письменные сведения, или сами ничего не
слыхали, или же считали излишним тратить чернила
на такой презренный предмет. Точно так же и сами
татары, не знавшие употребления письма, тем менее
могли оставить потомству какие-нибудь
воспоминания о своих деяниях и судьбах. Впрочем
под конец у них не было недостатка в писателях,
подобно иным, более храбрым и образованным
народам, не взирая на то, что это племя никогда не
было в состоянии усвоить себе какую-нибудь
цивилизацию или понятие о честности, смягчить
нравы и приспособиться к более культурным формам
быта.
Действительно татары даже наружностью
отличаются от других народов: цвет кожи их
смуглый, нос приплюснутый, глаза [80] небольшие,
впалые и горящие, взгляд всегда косой, лицо
круглое и плоское, как тарелка, лишенное волос на
бровях и щеках за исключением бороды, которую они
отпускают очень старательно; при большой полноте
они малого роста, но несмотря на это обладают
чрезмерною силою и выносливостью в труде и
лишениях, больше какого бы то ни было другого
народа. Так например, татарам случается иногда
пробыть верхом целых четверо суток, не вставая с
лошади, без пищи и питья. Если под конец татарин
почувствует себя слишком слабым, истощенным от
голода и жажды, он надрезывает кожу своей лошади
и выпивает добрый глоток крови, отчего лошадь, по
их словам, становится еще лучше. Зато по
возвращении из похода они объедаются и спят за
четверых. Поэтому случается нередко, что русские
и литовцы настигают татар (вторгнувшихся в их
страну с целью грабежа) в состоянии полного
бесчувствия от пресыщения и сна и производят
страшную резню.
Любимую пищу для них составляет
конина, причем внутренности и потроха
предназначаются главнейшим начальникам и
вождям, равно как и голова, которая считается
самым ценным и лакомым кушаньем, подобно тому как
бы у нас хорошо приготовленная кабанья голова, а
запивают это нежнейшим для них напитком —
кобыльим молоком, от которого, по их мнению, они
делаются сильнее.
Вообще как продовольствие татар, так и
вся их жизнь тесно связана с их лошадьми, так как
эти последние служат им во время войны, носят их
самих и все необходимые припасы, одежду и багаж,
питают их своею кровью, мясом и молоком. И в самом
деле сами татары скорее похожи на лошадей, нежели
на существа, одаренные рассудком. Они не признают
иного занятия кроме войны, т. е. внезапных
набегов, сопровождаемых убийствами и грабежами,
так как ни осады, ни обороны замков у них не
бывает и в помине. Если удается заманить их из
степи (где они чрезвычайно опасны вследствие
своей [81] многочисленности и
боевых приемов) в места тесные и закрытые, тогда
не трудно уже покончить с ними.
Впрочем, татары никогда не просят
пощады и, хотя избегают правильной войны, до
последнего издыхания защищаются ногтями и
зубами, если не имеют другого оружия.
Действительно, вооружение их весьма несложно и
состоит по большей части из одного лука и стрел,
иногда с прибавкою кинжала или меча. Они никогда
не употребляют копий, потому не встречают
неприятеля лицом к лицу, сомкнутым строем и в
боевом порядке, а только беспрерывно нападают и
отступают. То вдруг яростно и неудержимо
набрасываются на неприятеля, затем также
внезапно обращаются в бегство и это их самый
опасный прием; таковы были древние парфяне, от
которых татары вероятно позаимствовали некогда
эту хитрость. Затем они тотчас же снова смыкают
свои ряды и стараются как можно теснее окружить и
оцепить неприятеля, оставляя всегда свободный
проход для тех, которые продолжают тревожить его
своими атаками. Во всем этом они наблюдают
величайший порядок и к этому сводится их военная
хитрость и дисциплина. Если раз удастся
остановить их или смешать ряды, то нет уже
никакой возможности восстановить порядок и
татары бегут, сломя голову.
Зато, когда перевес на их стороне, они
быстрым, усиленным движением решают битву и
тогда побежденные должны приготовиться ко
всевозможным жестокостям, какие только можно
вообразить; поэтому для каждого гораздо
предпочтительнее быть в убитым на месте, так как
плен, куда уводят татары всех попавших к ним в
руки, несравненно хуже самой лютой смерти.
Впрочем, они позволяют рабам, прослужившим 7-8 лет,
выкупаться на свободу. Что же касается
малолетних детей и стариков, неспособных к
работе, то их предоставляют молодым татарcким
мальчикам для забавы и для того, чтобы приучить
их к виду человеческой крови, подобно тому как
охотники дают куропаток на растерзание молодым
соколам, еще не привыкшим к живой дичи, для того,
чтобы приучить их к охоте. [82]
Дети, получившие этих несчастных в
свое paспopяжениe, придумывают для них
всевозможные мучения: терзают тупыми,
иззубренными ножичками, побивают маленькими
камешками, или заставляют по несколько раз
бросаться с высокой скалы до тех пор, пока они не
разобьются на части и пока каждому не достанется
по куску мяса, чтобы играть им, как снежком.
Но, оставляя в стороне все эти
жестокости и переходя к историческим данным (так
как все это заслуживало бы отдельного и
подробного трактата), узнаем, что около 1162 года,
как говорит предание, татары впервые начали
сознавать свою силу и решились оставить свою
родину. Они избрали предводителем одного из
среды себя, называемого Чингиз, человека низкого
происхождения, но одаренного чрезвычайно
предприимчивым и развитым умом, зарезали
господствовавшего над ними царя Умкана, иначе
называвшегося «попом Иоанном»; но это не был царь
Абиссинии и Эфиопии, которому ошибочно
присваивают этот титул. После того татары
овладели его страною и в непродолжительном
времени покорили все окрестные земли, проникли
на восток до самых крайних пределов и берегов
Индийского океана в Китае, Шанхае и Катае (Под именем Катай средневековые географы
разумели северную часть нынешнего Китая; в этой
области находился город Камбалю, зимняя столица
великих ханов монгольских; город этот описав
подробно в путешествии Марко Поло в X-XI главах
второй книги этого сочинения.). Здесь они
основали впоследствии величайший и
могущественнейший город Камбалю, столицу
верховных государей татарских, называемых
обыкновенно великими ханами катайскими. Слово
хан означает не собака, как думают некоторые, но
император или монарх, между тем как то же слово
без придыхания (кан) означает кровь.
И так Чингиз-хан положил начало этой
могучей и грозной династии; что же касается
заволжской орды, самой главной и многочисленной
из всех татарских, орды, которую они также
называют Таккси (Tacxi), т. е. главная орда, то она
многолюднее всех остальных, которые от нее и
произошли, по свидетельству [83] самих
татар. Слово орда в татарском языке означает
собрание многих народов в один. Заволжская орда
расположила свои кочевья на огромных равнинах по
сю сторону реки Волги, иначе называемой Ра,
впадающей в Каспийское море близ города
Астрахани 70-ю рукавами, из которых самый меньший
равняется величиною р. Сене.
Чингиз-хану наследовал его сын
Иоку-хан, отец Заин-хана, иначе называемого
Батыем, который первый из татар вторгся в Польшу
в царствование Болеслава Стыдливого, около 1202
года (Болеслав Стыдливый царствовал
с 1227 по 1279 год; нашествие Батыя на Польшу
относится к 1241 году.), причинил неисчислимые
бедствия и опустошения и проник еще дальше в
Силезию, Моравию и Венгрию. Он первый также
принял закон Магомета, который исповедывают
татары и поныне, между тем как до того времени они
были язычниками-идолопоклонниками, или точнее
говоря, совсем не имели понятия в религии, даже
самой грубой и несложной. — Четвертым ханом
татарским был Темир-Кутлук, что значит
счастливое железо, сын Батыя, иначе называемый
Тамерланом (Считаем излишним
отмечать все грубые ошибки Виженера, касающиеся
генеалогии и порядка наследования монгольских
ханов. Ошибки эти слишком элементарны и вполне
ясны для читателя.), обладавший войском в
1,200,000 человек. Он взял в плен турецкого султана
Баязета и возил его повсюду за собою
заключенного в железную клетку. Исторические
сочинения достаточно переполнены рассказами о
его подвигах и деяниях. Пятым был сын этого
Тамерлана, Темир-хан, что значит счастливый царь;
но он погиб в битве между Владиславом Ягайлом и
прусскими крестоносцами. Шестым был Махмет-хан,
седьмым Ахмет-хан, восьмым Ших-Ахмет. Этот
последний, призванный польским королем
Альбертом и великим князем литовским на помощь
против хана перекопского Менгли-Гирея в 1500 году,
явился с 60,000-м войском, которое сопровождали
женщины и дети в количестве более 100,000. В это
время стояли такие сильные холода, что
собственная жена хана, не в силах будучи
выдерживать трудностей похода, бежала [84] вместе с самыми избранными
его воинами к упомянутому Менгли-Гирею, который
немедленно собрал свою армию, выступил на
встречу Ших-Ахмету и разбил его. Этот последний
скрылся с тремястами всадников и прибыл в
Мункастро, но узнавши здесь, что Баязет, у
которого он надеялся найти приют, послал людей,
чтобы схватить его, повернул обратно с ничтожным
отрядом в 50 лошадей и отступил в окрестности
Киева; киевский воевода, извещенный о его
приближении, задержал его и отослал в Вильно.
Великий князь Александр, присутствовавший в это
время на генеральном сейме в Бресте, приказал
встретить Ших-Ахмета с большим почетом, затем
доставить ему нужное количество верховых
лошадей и препроводить в Радом, откуда он мог
возвратиться в заволжскую Татарию; а сам между
тем послал вперед его брата Солтан-Козика, чтобы
известить о его прибытии их дядю Албугера. Вскоре
однако несчастный Ших-Ахмет был схвачен
литовцами в угоду его смертельному врагу
Менгли-Гирею и отправлен в качестве пленника в
ковенский замок, где и содержался до конца жизни
с женою и детьми. — Таким образом он оправдал имя,
которое носил и которое на его языке означает
мученик.
Вот все, что можно сказать о заволжской
орде, иначе называемой джагатайскою. Другое
татарское племя, так называемая перекопская
орда, происходящая от первой (от которой
выделились и все остальные), получила начало от
некоего Улана, человека безродного и
неизвестного происхождения, который первый
овладел полосою земли, известною под именем
Херсонеса Таврического. Это полуостров, почти
отрезанный от материка и вдающийся далеко в
Меотийское болото, севернее великого (Черного)
моря, на протяжении около 24 миль в длину и 15 в
ширину. На нем находятся три города: Солхат,
Киркея, Каффа и две крепости: Манкуп и Азов.
Главный город Солхат, называемый татарами Крым;
от него приняли свой титул их государи, которые
называются крымскими ханами. Другой город, менее [85] значительный, Киркея (Кирк-Эри или Киркор есть древнее
название Чуфут-Кале. (Смирнов. Крымское ханство,
стр. 102-103)), в которой находится замок,
сделанный из дерева и дерна на вершине скалы.
Рассказывают, что некогда жил там дракон,
пожиравший всех и грозивший совсем опустошить
страну, если бы некоторые из проживавших там
итальянцев, привычных к различным чудовищам, не
прибегли с молитвою о помощи к Деве Марии. Вскоре
после того они заметили какой-то свет в скале,
вырубили в ней ступени и проникли в подземелье,
где нашли икону Богородицы, перед которою горела
свеча, а у ног ее лежал дракон, пронзенный
насквозь. Слух о чуде распространился и потому
хан перекопский Ачи-Гирей, готовясь к войне с
братьями, также вручил себя заступничеству
чудотворной иконы и надавал множество обетов,
если ей угодно будет оказать помощь в этом деле.
Ибо сами магометане с большим почетом относятся
к Пречистой Деве, признавая, что она без всякого
сообщества мужчины и без нарушения девства
зачала и родила великого пророка Иисуса Христа
(как они называют его). Поэтому хан, получив
помощь, которую искал, продал пару самых лучших
из своих лошадей, за вырученные деньги купил
воску и приказал отлить две свечи, которые день и
ночь горели перед иконою, что и поныне
поддерживается его преемниками.
Третий город в Крыму есть Каффа, в
древности называемая Феодосиею, которую султан
турецкий Магомет отнял у генуэзцев и вслед затем
предал в ней смерти двух братьев, начальников
манкупского замка, последних представителей
готского племени. Кажется, он занял также и Азов
при устье Танаиса и укрепил его.
Татары занимают своими кочевьями все
степи и равнины, простирающиеся от входа на
полуостров, вдоль Меотиды и Понта Эвксинского до
самого Мункастра. Вход этот они укрепили на
западе земляным валом на протяжении доброй мили,
но сделали это так плохо, что в некоторых местах
он постоянно [86] размывается
водою. Вот почему полуостров, который следовало
называть Таврикою, теперь называется Перекоп,
что на татарском языке означает ров, так как он
отрезан рвами со стороны материка.
После Улана царствовал Тохтамыш,
сопровождавший литовского князя Витовда в
походе против заволжского хана Тамерлана, не
смотря на то, что тот приходился ему братом; но
оба союзника были разбиты этим последним. Ему
наследовал сын его Ших-Ахмет, о котором
говорилось выше и который был изгнан Ачи-Гиреем,
занявшим его престол. Ачи-Гирей оставил семерых
сыновей, из которых старший Гайдер наследовал
престол. Но брат его Менгли-Гирей отправился ко
двору султана, который женил его и помог изгнать
Гайдера, Ямурци (После смерти
Ачи-Гирея ханский престол занял старший из его
сыновей Нур-Даулет; младший брат Менгли-Гирей
вступил в борьбу с ним и, опираясь на помощь
турок, принудил Нур-Даулета и другого брата,
помогавшего ему, Хойдера, бежать из Крыма.
Изгнанные царевичи бежали в Москву, где
поступили на службу к царю Ивану Васильевичу.
(Смирнов. Крымское ханство, стр. 251)) и всех
остальных братьев, которым не оставалось иного
исхода, как сдаться великому князю московскому
Ивану Васильевичу. Тот принял их весьма охотно и
дал им в управление казанское царство.
У Менгли-Гирея было девять сыновей, а
именно: Магомет, Серей, Ахмет, Махмуд, Бетый,
утонувший в Валахии в 1510 г., Бурнас, Мубарх, Садех (Из сыновей Менгли-Гирея трое занимали
после его смерти ханский престол: Мухамет, Саадет
и Сахыб-Гирей.) и два другие, имена которых
неизвестны.
Перекопские татары живут в шестом
климате, теплом и мягком и потому, казалось бы,
должны быть милосерднее и человечнее других, на
самом же деле они остались верны своей
первоначальной природе, жестокой и хищнической,
подобно волкам или иным диким зверям; ибо не
проходит года, чтобы они не являлись самым
предательским образом грабить и опустошать
русские области, Литву, Валахию, Польшу, а нередко
и самую Московию. [87]
Татары третьей орды называются
казанскими, по имени крепости Казани,
расположенной на реке Волге на границе с
Московиею; они поселились здесь, отделившись,
подобно прочим, от главной джагатайской орды.
Казанская орда располагает 12,000 человек,
способных носить оружие, а в случае
необходимости могла бы стянуть до 30,000, призвавши
на помощь своих союзников. Впрочем, составляющие
ее татары находятся в полном подчинении
московскому князю, который располагает ими по
своему усмотрению и назначает в ханы кого
пожелает.
Четвертая орда, новейшая по времени,
возникшая позже всех названных, оккасийская или
ногайская, еще недавно отделившаяся от
заволжской. Ибо после того, как один из подданных
великого хана Оккас, личность чрезвычайно
мужественная и отважная, был казнен, его сыновья,
в количестве тридцати, отделились от заволжцев и
удалились в окрестности саранской крепости
около 1450 года. В короткое время род их до того
размножился и усилился, что теперь это самая
многолюдная из всех орд. Живут они севернее
других, в более холодной стране в соседстве с
Московиею на восточной ее границе, куда они
нередко вторгаются, причиняя многие бедствия и
разорения, точь-в-точь как перекопцы или заволжцы
в Червоной Руси, Польше и Валахии. Потомки Оккаса
поныне господствуют над ногайцами, которые не
знают еще употребления монеты; вся их торговля
состоит в обмене рабов, скота и лошадей.
Вот четыре главнейшие орды тех татар,
которые наводят страх не только на соседей, но и
на самые отдаленные народы и племена и одно имя
которых приводит в трепет даже грудных детей. И
действительно, их справедливо можно признать
истинною заразою, созданною на погибель рода
человеческого. Существует еще много других,
более или менее значительных отпрысков и
разветвлений этого нечестивого племени, но все
они отделились от указанных выше и теперь живут и
действуют самостоятельно. Они владеют обширными
кочевьями в неизмеримых степях, или вернее
сказать пустынях, простирающихся к востоку до
самого [88] Катая и границ
Китая. Количество этого народа неисчислимо,
подобно песчинкам в море или звездам на небе.
Однако, несмотря на их крайнюю дикость
и неспособность к какой бы то ни было
гражданственности, они все же соблюдают
известный этикет и порядок во взаимных
отношениях причем величайший почет и
повиновение оказывается их государям,
называемым ханами. Следующие степени знатности
составляют: солтан или сын хана, бей, эмир, мурза,
т. е. сын эмира; олбуд — советник, олваудулу — сын
дворянина; сеид — верховный жрец или
первосвященник, пользующийся таким почетом, что
сам хан подходит к нему пеший и подает руку, не
дожидаясь, пока тот сойдет с коня. Подобной чести
не оказывается никому другому, так как
знатнейшие вельможи, князья и сановники могут
прикасаться только к коленям хана, дворяне к его
ногам, а простой народ к одежде. Сверх того
существует еще четверо лиц, из которых первый
называется ширин, второй барин, третий гарни и
четвертый тзиптзан, которые составляют совет
хана по всем более важным делам.
(пер. К. Мельника)Текст воспроизведен по изданию: Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. Вып. I (XVI ст.). Киев. 1890
© текст - Мельник К. 1890
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
