Отрывок из книги «Антропология пола» антрополога Марины Бутовской о политической власти на ранних стадиях развития общества
Dietmar Temps
Мы начинаем сотрудничество с издательством "Век 2" и публикуем главу из книги "Антропология пола" одного из авторов нашего проекта, доктора исторических наук Марины Бутовской.
Автор подвергает сомнению точку зрения, что политическая власть на
ранних стадиях развития общества по большей части концентрировалась в
руках женщин.
В процессе эволюции рода Homo происходит увеличение общей
продолжительности жизни и значительное удлинение периодов детства и
юности.
Продолжительное детство и связанная с этим беспомощность младенцев делали матерей более зависимыми от других членов группы. До недавнего времени считалось, что единственным выходом из этой ситуации было активное привлечение мужчин (отцов) к заботе о потомстве. В начале 1980-х годов К. Лавджой предположил, что моногамия сформировалась уже у ранних австралопитековых, и многие особенности социального поведения более поздних форм являются следствием этой трансформации. Однако в дальнейшем эта точка зрения была пересмотрена. Современный человек и его предки гоминины с большой вероятностью эволюционировали как виды, ориентированные на полигамию. Как было нами показано, ранние гоминины могли практиковать стратегию ограниченного промискуитета (это означает, что самки вступали в половые связи с несколькими самцами, а самцы — с несколькими самками, но при этом отсутствовали половые связи между близкими родственниками). Между отдельными самцами и самками у ранних гоминин могли существовать и дружественные связи, аналогично тому, как это происходит, например, у макаков или павианов. Наличие таких предпочтений не обязательно коррелирует с сексуальными связями.
По мере удлинения периода младенческой беспомощности (с возникновением Homo erectus около 2 млн. лет назад) мог произойти и переход к формированию устойчивых пар. В настоящее время трудно сказать однозначно, принимало ли это формы сериальной моногамии (существование пары мужчина – женщина определенное время) или умеренной полигамии. Отголоски практики сериальной моногамии, по мнению американского антрополога Х. Фишер, можно обнаружить в большинстве современных обществ: анализ динамики разводов свидетельствует, что их пик приходится на 4-й год совместного существования. С другой стороны, особенности строения половой системы современных мужчин свидетельствуют, по мнению антропологов, что человек эволюционировал как вид, практикующий полигинию.
В процессе эволюции человека происходил также отбор на материнское поведение, точнее, на большую привязанность матери к ребенку и большую чувствительность ее к потребностям малыша. Современные исследования в области генетики социабельности и эмпатии подтверждают это предположение.
Доказано, что социабельность, доверие, эмпатия — все эти психологические характеристики скоррелированы с уровнем секреции окситоцина. Полиморфизм по гену рецепторов окситоцина может лежать в основе индивидуальных различий в социальном поведении, связанном с эмпатией и доверием к людям. Индивидам, склонным к кооперации и альтруизму, важно получать социальное одобрение, тогда как для эгоистов похвалы окружающих не могут служить достаточным стимулом для отказа от собственных выгод. Индивидуальные вариации по уровню потребности в одобрении со стороны окружающих отчетливо прослеживаются между носителями разных генотипов. Это означает, что забота о других или игнорирование интересов окружающих имеют под собой генетическую основу. Различия в поведении, сопряженные с наличием одного из вариантов гена рецепторов окситоцина, более выражены у женщин. Подобные половые различия могут объясняться тем фактом, что окситоцин запускает родительское поведение и родительскую заботу. Конечно, в первую очередь речь идет об эволюции материнской заботы у человека. В качестве подтверждения этого тезиса можно привести результаты исследований Бейкерсанса-Крейненбурга и Ван Идзендорна, показавших, что матери, носители генотипов A/A и A/G по гену рецепторов окситоцина, оказались менее чувствительны к потребностям младенцев и демонстрировали меньше эмпатии в их адрес. Следовательно, в экстремальных условиях и при отсутствии современной медицинской помощи дети матерей с генотипом G/G могли иметь некоторые преимущества в выживании.
А был ли матриархат?
Долгое время в отечественной истории первобытности преобладала точка зрения о единообразных путях социальной эволюции в разных районах мира. В рамках этих представлений считалось, что в развитии общества присутствовала стадия, характеризующаяся доминированием женщин в семье и обществе — матриархат. Амазонки, женщины-воительницы… Литература изобилует рассказами о женщинах, управляющих миром, подавляющих и командующих мужчинами. Все это лишь мифы. В настоящее время представление о матриархате полностью ушло в прошлое. Дело в том, что мы не располагаем данными ни об одном обществе (современном или исторически описанном), в котором бы властные функции систематически осуществлялись женщинами, и в котором политические решения были бы устойчивой прерогативой женщин. Как отмечает О. Ю. Артемова, даже в матрилинейных обществах, где счет родства ведется по материнской линии, управление традиционно осуществлялось мужчинами, родственниками тех женщин, через которых прослеживалось родство. Как в патрилинейных, так и в матрилинейных обществах, мужчины обладают более высоким статусом и властью по сравнению с женщинами.
В рамках представлений о матриархате как стадии развития человеческого общества, бытовала также гипотеза о большей древности социальных структур со счетом родства по материнской линии. Эволюционисты-этнологи полагали, что первично связи между мужчинами и женщинами не были фиксированы, отношения между полами носили промискуитетный характер (беспорядочные половые сношения мужчин и женщин), а позднее брак приобрел групповые формы. Однако эти представления не находят подтверждения ни в этнографических источниках, ни в данных приматологии. По мнению О. Ю. Артемовой счет родства по материнской линии был характерен преимущественно для ранних земледельцев (акан, малаяли, минангкабау). Хотя у охотников-собирателей он тоже может учитываться, в целом здесь более характерны патрилинейные или билатеральные системы счета родства. Обычно сторонники гипотезы исторической первичности матрилинейного счета родства ссылаются на якобы многократно зафиксированные факты перехода от матрилинейности к патрилинейности и на отсутствие обратных переходов. Подобные свидетельства еще нуждаются в дополнительном анализе.
В советской этнологии долгое время преобладало представление o том, что патриархат представлял собой универсальную стадию в развитии общества и был тесно сопряжен с периодом разложения первобытно-общинного строя и зарождением классов. Патриархат характеризовался такими признаками, как непререкаемая власть отца в семье, захват мужчинами властных функций в обществе, патрилинейность, полигиния, брачный выкуп.
В настоящее время представляется очевидным, что не все общества, обладающие социальной и имущественной стратификацией, имеют (или имели в прошлом) патриархальное устройство. Доминирование мужского пола над женским в семье и обществе, счет родства по отцовской линии в выраженной форме присутствует у одних
охотников-собирателей (например, у австралийских аборигенов) и отсутствует у других (бушмены, пигмеи, хадза). Патриархат представляет собой социально-бытовой уклад жизни, не связанный однозначно с конкретным уровнем социально-экономического развития.
Выше мы уже говорили о том, что филогенетические взаимоотношения между разными группами гоминин не укладываются в линейную схему, а скорее напоминают куст. Развитие человеческого общества также не укладывается в линейную схему. На формирование тех или иных типов социальной организации существенное влияние могли оказывать филогенетическая инерция, специфическая история конкретной группы и среда обитания. По мнению Р. Фоули социальная организация человека выводима из социальной организации сходной с таковой у современных шимпанзе. Важным моментом здесь является патрилокальность.
Есть все основания полагать, что политическая власть уже на ранних стадиях развития общества по большей части концентрировалась в руках мужчин. Важнейшим шагом на пути к формированию человеческого общества являлось формирование крупных и могущественных политических объединений и, по мнению Е. Тейлора, Л. Уайта и К. Леви-Стросса, роль ведущей интегрирующей силы в этом процессе сыграла экзогамия. Традиционно в социальной антропологии под экзогамией понимают запрет брачных отношений между членами родственного или локального коллектива. Тейлор, в частности, писал, что «у первобытных племен существует один единственный способ поддержания устойчивых альянсов друг с другом, и этот способ — обмен брачными партнерами. Женщины осуществляют особую функцию мирителей. Являясь сестрами по отношению к одному клану и женами — по отношению к другому, они прилагают массу усилий, чтобы снизить вероятность взаимных нападений и восстановить нарушенные отношения, если столкновения все же имели место». Е. Тейлор, Л. Уайт и К. Леви-Стросс видели в экзогамии «начало» социальной организации человека и идентифицировали это явление с обменом брачными партнерами.
Значительно позднее, в 70–90-е годы XX века, наблюдения за поведением обезьян позволили пролить свет на истоки самого феномена экзогамии. У большинства видов избегание кровосмешения обеспечивается переходом особей конкретного пола по достижению половой зрелости в соседнюю группу. Такая «протоэкзогамия» не направлена
на установление межгрупповых альянсов между самцами. Однако следует заметить, что если группы встречаются, родственные особи не просто узнают друг друга, но могут обмениваться дружественными сигналами, обнимать и груминговать (чистить шерсть) друг друга. Это верно в отношении представителей обоего пола. Например, сообщество павианов гамадрилов организовано по многоуровневому принципу. Оно состоит из односамцовых гаремных единиц, объединенных в кланы самцов родственников, кланы объединяются в бэнды, состоящие из неродственных животных. Бэнды объединяются в более крупные структуры. Самцы никогда не переходят в другие бэнды. Вместе с тем взрослые самки чаще всего переходят в другие кланы в пределах бэнда и могут также переходить в другие бэнды. Для сообщества павианов гамадрилов характерно наличие родственных альянсов между самцами, но между альянсами самцов и экзогамией нет никакой связи.
Забота самцов о потомстве могла послужить одной из важных составляющих для формирования устойчивой пары (и основы брака у гоминин), однако следует представлять себе, что вклад самцов в заботу о подрастающем поколении мог осуществляться и вне постоянных пар. Например, у саванных павианов самцы-друзья формируют устойчивые аффилиативные связи с потомством самки-подруги.
Забота самца о детях, таким образом, не всегда тесно скоррелирована с формированием постоянных пар у приматов, и возможно, это же правило распространяется также на гоминин. Следовательно, не обязательно рассматривать отцовскую заботу как производное от института брака.
Вторым распространенным заблуждением является представление о том, что предпосылкой для межгрупповых альянсов является контроль мужчин за сексуальными контактами женщин. Это условие вряд ли было обязательным для сообществ гоминин. Женщины, переходя в соседнюю группу, могли продолжать поддерживать дружественные связи с родственниками и формировать при этом временные сексуальные связи с резидентными мужчинами. Л. Родсез с соавторами полагают, что женщины играли роль миротворцев, сплачивая соседние группы, еще до того, как возник институт брака. Принципиально новым шагом в социальном поведении гоминин, таким образом, следует считать не возникновение экзогамии и избегание инцеста, а формирование устой чивых сексуальных пар.
Доминирование мужского пола над женским закреплялось с развитием новых сфер социальной жизни: первобытной магии, обрядной и ритуальной деятельности. В большинстве обществ охотниковсобирателей магическими обрядами и ритуалами руководят мужчины. По мнению К. Бохума, это стало возможным лишь на определенной стадии развития интеллектуальных способностей человека, и лишь с появлением анатомически современного человека (около 100 тыс. лет назад). К этому же времени следует относить и появление первых истинно эгалитарных обществ. В условиях ледникового периода охота на большого зверя стала единственным способом выживания. При этом широкое распространение могли получить практики, препятствующие неравенству в распределении ресурсов питания (ограничение доминирования лидера группы коллективными усилиями подчиненных). Тактики контроля доминантных индивидов, выработанные группой в ледниковый период, оставались привлекательными и позже в силу того обстоятельства, что подчиненные члены группы почувствовали «вкус» к политической независимости. Любое проявление антисоциального поведения на внутригрупповом уровне становилось социально наказуемым и потому неадаптивным для индивида.
Раз изобретенная и отработанная на групповом уровне практика эгалитаризма не могла остаться незамеченной соседними популяциями. В условиях, когда ограничения на неравное распределение пищи являлись залогом выживания группы, эгалитарные стратегии постепенно вытесняли деспотические отношения. Как было показано нами совместно с А. В. Коротаевым и А. А. Казанковым, раз возникнув, традиция эгалитаризма продолжает непрерывно существовать в человеческой культуре, находя условия для своей реализации на базе самых различных социоэкономических укладов (начиная от охотниковсобирателей и кончая современным постиндустриальным обществом
западного типа).
Гендерное разделение труда
В традиционной антропологической литературе середины XX века широкую известность получила теория «естественной взаимодополнительности полов», выдвинутая американскими социологами Т. Парсонсом и Р. Бейлзом. В рамках этих представлений дифференциация мужских и женских ролей в семье и общественной сфере является базовой и неустранимой при каких бы то ни было преобразованиях общества. Причина гендерной дифференциации коренится в «инструментальности» мужского поведения и «экспрессивности» женского. Как бы активно не вовлекалась женщина в общественно-трудовую жизнь, ее основная роль связана с делами внутри семьи (женщина в первую очередь — жена, мать и хозяйка), тогда как мужчина всегда играл и играет основную роль в делах профессиональных вне дома.
Эта теория активно оспаривается многими современными антропологами. Хотя многие аргументы в пользу ее справедливости могут показаться очевидными, попытаемся постичь суть дела.
Не подлежит сомнению, что мужчине во всех обществах охотниковсобирателей, ранних земледельцев и скотоводов отводится основная роль охотника на крупного и морского зверя, пастуха (когда речь идет о крупном рогатом скоте), рыбака и собирателя меда. Мужчина также выполняет основную работу по расчистке земли под посевы. За женщиной же закреплена роль собирательницы растительной пищи, а также мелких беспозвоночных животных. В сфере ремесел за мужчинами практически монопольно закреплены любые работы с металлами, деревом, камнем, костью и рогом. Мужчины чаще всего занимаются изготовлением сетей и веревок, а также строительством домов. Женщины чаще мужчин заняты прядением, ткачеством, плетением корзин, шитьем одежды. В большинстве обществ женщины занимаются приготовлением пищи, заготовкой воды и топлива. Практически во всех без исключения обществах уход за детьми в основном ложится
на плечи женщин.
Гендерное разделение труда подразумевает не просто разделение функций на мужские и женские, оно влечет за собой определенную стратификацию различных видов деятельности и порождает иерархические различия между полами. Суть проблемы не в том, что мужчина чаще охотится, а женщина — ухаживает за детьми, а в придании этим видам деятельности определенной меры общественной престижности. В большинстве обществ взаимоотношения между полами складываются в пользу признания большей значимости самих мужчин и мужских занятий. По меткому замечанию М. Мид «мужчины могут стряпать, ткать, одевать кукол или охотиться на колибри, но если эти занятия считаются мужскими, то все общество, и мужчины, и женщины, признают их важными. Если то же самое делают женщины, такие занятия объявляются менее важными».
Гендерная стратификация в различной степени проявляется в обществах охотников-собирателей и у земледельцев. По данным Э. Фридль дифференциация мужских и женских занятий и иерархия взаимоотношений между полами зависят от хозяйственной деятельности общества. В обществах охотников-собирателей власть мужчин над женщинами объясняется ведущей ролью мужчин в охоте, а у земледельцев — ведущей ролью мужчин в расчистке и распределение земельных наделов. Монополия мужчин на большую охоту сопряжена, не только и не столько с большей физической силой мужчин, но прежде всего, с необходимостью уходить на большие расстояния от дома. Для женщин такие перемещения затруднены наличием детей. Там, где охота осуществима вблизи дома (агта Филиппин), женщины принимают в ней участие наравне с мужчинами.
Возможно, что и мужская монополия на расчистку земли под посевы также не определяется необходимостью применения физической силы, а объясняется фактором повышенной опасности: новые земли часто лежат на границе племенной территории, и здесь вероятность подвергнуться нападению врагов многократно возрастает. А война в подавляющем большинстве культур — занятие сугубо мужское.
Иерархия полов в обществе во многом зависит от экологических условий и отношения мужчин и женщин к контролю над распределением ресурсов и социальных благ. В обществах, где женщины полностью отстранены от контроля над ресурсами и благами, их социальный статус существенно снижен, а там, где мужчины и женщины в равной степени контролируют распределение материальных благ, статус женщин близок к мужскому.
Доминирование женщин за пределами семьи, прежде всего в политической сфере, явление редкое. Примерно в 70 % известных культур политическими лидерами являются только мужчины и лишь в 7 % у власти могут быть оба пола. Однако и в этом случае число мужчин, занимающихся политическими вопросами, многократно превышает число женщин политиков. Вдобавок, как показывает реальная жизнь, власть почти всегда контролируется мужчинами.
Из 93-х обществ, проанализированных Н. Шеньеном, лишь в шести женщины могли занимать ведущие политические посты, и их влияние было выше, чем у мужчин. В четырех других оба пола имели примерно одинаковые права и власть. В половине из исследованных обществ женщины были практические полностью лишены возможности принимать какие-либо политические решения — власть полностью
находилась в руках мужчин.
В гуманитарной литературе часто озвучивается мнение, что интересы мужчин и женщин сильнее всего перекрываются в условиях моногамных обществ. Однако ни в моногамных обществах, ни там, где прослеживается выраженный сдвиг в соотношении полов в пользу женщин, не выявлено какого-либо перевеса в сторону большего доступа женщин в политику. Незначительное число традиционных обществ, в которых высшая политическая власть действительно сосредотачивалась в руках женщин, принадлежали к разряду сложных матрилинейных обществ, или обществ с двойным порядком наследования. У сарамакка Гайяны и монтагнас, обитающих на Лабрадорском полуострове, крик юго-востостока Северной Америки, нама центральной и северной Калахари, мбанда Центральной Африки описаны случаи, когда место вождя племени занимала женщина.
Особое место в этом ряду занимают ашанти. Это полигинное матрилокальное и вирилокальное общество, в котором владеют землей мужчины и женщины. Наследование земли ведется от женщины к женщине и от мужчины к мужчине. Политическая власть у ашанти связана с двумя тронами — вождя и королевы—матери. Мужское правление рассматривалось как второстепенное и вводилось на периоды ритуального ограничения женской власти (в дни менструаций). Лишь женщины, находящиеся в постменопаузе, могли сопровождать свою армию во время военных действий. Королева-мать обладала прямой властью и самым непосредственным образом участвовала в формировании союзов и коалиций. Одновременно с этим она обладала и непрямыми рычагами воздействия на мужчину правителя, выбирая ему главную жену.
Определенный доступ к власти имели женщины у бемба, племени, обитающем в северо-восточной Родезии. Бемба матрилинейны и исходно матрилокальны, со слабо выраженной полигинией. Власть была централизованной и наследственной. Главным вождем был мужчина, однако вождями подвластных ему деревень являлись его родственницы — сестры, племянницы. Мать вождя также управляла собственными землями, и ее слово имело значительный вес на племенных советах.
У ряда африканских племен, в частности, у южных банту, имеется особый институт «женщин—мужей». Здесь женщины получали доступ к власти только при условии, что они заключали браки с женщинами и становились «мужьями». В условиях такой формы брака жены должны были рожать детей «импровизированному мужу» от других мужчин племени. Вполне вероятно, что при этом определенную выгоду получали родственники правящей женщины, но ее личный репродуктивный успех при этом был полностью нивелирован. У шиллак и ньоро женщина также имеет шанс получить власть путем наследования или достичь высокого статуса, благодаря своим заслугам. Однако законы племени запрещают ей вступать в брак. Следовательно и в этом случае налицо явное ограничение ее репродуктивных функций.
Слабая представленность женщин в политике вполне согласуется с теориями поведенческой экологии, в русле которых эволюция мужского поведения гоминин шла в направлении усовершенствования конкурентных альянсов и взаимосвязи между успехом в альянсах и репродукцией. Хотя риск постоянной конкуренции велик, но и выигрыш огромен — власть и статус во всех человеческих обществах дает мужчине колоссальные преимущества в обладании репродуктивными партнершами. Как пишет Б. Лоу, доступ к власти для женщин не имеет столь очевидной прямой репродуктивной выгоды. В лучшем случае она может повысить собственную итоговую приспособленность, передав власть сыну, и передав свои гены многочисленным внукам. В большинстве же случаев (как показано выше) нахождение у власти лишь сопряжено с репродуктивной платой и не сулит женщине никаких выгод. Поэтому с эволюционных позиций выгода от борьбы за власть для женского пола минимальна, а плата — весьма существенна. Стратегии успешной женской репродукции на всем протяжении эволюции человека никогда не были связаны с конкурентными альянсами
и политикой.
В процессе эволюции мужчины и женщины адаптировались поразному использовать ресурсы, и эти различия существенно повлияли на доступ женщин во властные структуры. Б. Лоу полагает, что такая исторически сложившаяся диспозиция ни в коей мере не может служить оправданием малой представленности женщин в политике в современном обществе, в котором власть оказывает достоверно меньшее влияние на репродукцию, чем в традиционных обществах.
Продолжительное детство и связанная с этим беспомощность младенцев делали матерей более зависимыми от других членов группы. До недавнего времени считалось, что единственным выходом из этой ситуации было активное привлечение мужчин (отцов) к заботе о потомстве. В начале 1980-х годов К. Лавджой предположил, что моногамия сформировалась уже у ранних австралопитековых, и многие особенности социального поведения более поздних форм являются следствием этой трансформации. Однако в дальнейшем эта точка зрения была пересмотрена. Современный человек и его предки гоминины с большой вероятностью эволюционировали как виды, ориентированные на полигамию. Как было нами показано, ранние гоминины могли практиковать стратегию ограниченного промискуитета (это означает, что самки вступали в половые связи с несколькими самцами, а самцы — с несколькими самками, но при этом отсутствовали половые связи между близкими родственниками). Между отдельными самцами и самками у ранних гоминин могли существовать и дружественные связи, аналогично тому, как это происходит, например, у макаков или павианов. Наличие таких предпочтений не обязательно коррелирует с сексуальными связями.
По мере удлинения периода младенческой беспомощности (с возникновением Homo erectus около 2 млн. лет назад) мог произойти и переход к формированию устойчивых пар. В настоящее время трудно сказать однозначно, принимало ли это формы сериальной моногамии (существование пары мужчина – женщина определенное время) или умеренной полигамии. Отголоски практики сериальной моногамии, по мнению американского антрополога Х. Фишер, можно обнаружить в большинстве современных обществ: анализ динамики разводов свидетельствует, что их пик приходится на 4-й год совместного существования. С другой стороны, особенности строения половой системы современных мужчин свидетельствуют, по мнению антропологов, что человек эволюционировал как вид, практикующий полигинию.
В процессе эволюции человека происходил также отбор на материнское поведение, точнее, на большую привязанность матери к ребенку и большую чувствительность ее к потребностям малыша. Современные исследования в области генетики социабельности и эмпатии подтверждают это предположение.
Доказано, что социабельность, доверие, эмпатия — все эти психологические характеристики скоррелированы с уровнем секреции окситоцина. Полиморфизм по гену рецепторов окситоцина может лежать в основе индивидуальных различий в социальном поведении, связанном с эмпатией и доверием к людям. Индивидам, склонным к кооперации и альтруизму, важно получать социальное одобрение, тогда как для эгоистов похвалы окружающих не могут служить достаточным стимулом для отказа от собственных выгод. Индивидуальные вариации по уровню потребности в одобрении со стороны окружающих отчетливо прослеживаются между носителями разных генотипов. Это означает, что забота о других или игнорирование интересов окружающих имеют под собой генетическую основу. Различия в поведении, сопряженные с наличием одного из вариантов гена рецепторов окситоцина, более выражены у женщин. Подобные половые различия могут объясняться тем фактом, что окситоцин запускает родительское поведение и родительскую заботу. Конечно, в первую очередь речь идет об эволюции материнской заботы у человека. В качестве подтверждения этого тезиса можно привести результаты исследований Бейкерсанса-Крейненбурга и Ван Идзендорна, показавших, что матери, носители генотипов A/A и A/G по гену рецепторов окситоцина, оказались менее чувствительны к потребностям младенцев и демонстрировали меньше эмпатии в их адрес. Следовательно, в экстремальных условиях и при отсутствии современной медицинской помощи дети матерей с генотипом G/G могли иметь некоторые преимущества в выживании.
А был ли матриархат?
Долгое время в отечественной истории первобытности преобладала точка зрения о единообразных путях социальной эволюции в разных районах мира. В рамках этих представлений считалось, что в развитии общества присутствовала стадия, характеризующаяся доминированием женщин в семье и обществе — матриархат. Амазонки, женщины-воительницы… Литература изобилует рассказами о женщинах, управляющих миром, подавляющих и командующих мужчинами. Все это лишь мифы. В настоящее время представление о матриархате полностью ушло в прошлое. Дело в том, что мы не располагаем данными ни об одном обществе (современном или исторически описанном), в котором бы властные функции систематически осуществлялись женщинами, и в котором политические решения были бы устойчивой прерогативой женщин. Как отмечает О. Ю. Артемова, даже в матрилинейных обществах, где счет родства ведется по материнской линии, управление традиционно осуществлялось мужчинами, родственниками тех женщин, через которых прослеживалось родство. Как в патрилинейных, так и в матрилинейных обществах, мужчины обладают более высоким статусом и властью по сравнению с женщинами.
В рамках представлений о матриархате как стадии развития человеческого общества, бытовала также гипотеза о большей древности социальных структур со счетом родства по материнской линии. Эволюционисты-этнологи полагали, что первично связи между мужчинами и женщинами не были фиксированы, отношения между полами носили промискуитетный характер (беспорядочные половые сношения мужчин и женщин), а позднее брак приобрел групповые формы. Однако эти представления не находят подтверждения ни в этнографических источниках, ни в данных приматологии. По мнению О. Ю. Артемовой счет родства по материнской линии был характерен преимущественно для ранних земледельцев (акан, малаяли, минангкабау). Хотя у охотников-собирателей он тоже может учитываться, в целом здесь более характерны патрилинейные или билатеральные системы счета родства. Обычно сторонники гипотезы исторической первичности матрилинейного счета родства ссылаются на якобы многократно зафиксированные факты перехода от матрилинейности к патрилинейности и на отсутствие обратных переходов. Подобные свидетельства еще нуждаются в дополнительном анализе.
В советской этнологии долгое время преобладало представление o том, что патриархат представлял собой универсальную стадию в развитии общества и был тесно сопряжен с периодом разложения первобытно-общинного строя и зарождением классов. Патриархат характеризовался такими признаками, как непререкаемая власть отца в семье, захват мужчинами властных функций в обществе, патрилинейность, полигиния, брачный выкуп.
В настоящее время представляется очевидным, что не все общества, обладающие социальной и имущественной стратификацией, имеют (или имели в прошлом) патриархальное устройство. Доминирование мужского пола над женским в семье и обществе, счет родства по отцовской линии в выраженной форме присутствует у одних
охотников-собирателей (например, у австралийских аборигенов) и отсутствует у других (бушмены, пигмеи, хадза). Патриархат представляет собой социально-бытовой уклад жизни, не связанный однозначно с конкретным уровнем социально-экономического развития.
Выше мы уже говорили о том, что филогенетические взаимоотношения между разными группами гоминин не укладываются в линейную схему, а скорее напоминают куст. Развитие человеческого общества также не укладывается в линейную схему. На формирование тех или иных типов социальной организации существенное влияние могли оказывать филогенетическая инерция, специфическая история конкретной группы и среда обитания. По мнению Р. Фоули социальная организация человека выводима из социальной организации сходной с таковой у современных шимпанзе. Важным моментом здесь является патрилокальность.
Есть все основания полагать, что политическая власть уже на ранних стадиях развития общества по большей части концентрировалась в руках мужчин. Важнейшим шагом на пути к формированию человеческого общества являлось формирование крупных и могущественных политических объединений и, по мнению Е. Тейлора, Л. Уайта и К. Леви-Стросса, роль ведущей интегрирующей силы в этом процессе сыграла экзогамия. Традиционно в социальной антропологии под экзогамией понимают запрет брачных отношений между членами родственного или локального коллектива. Тейлор, в частности, писал, что «у первобытных племен существует один единственный способ поддержания устойчивых альянсов друг с другом, и этот способ — обмен брачными партнерами. Женщины осуществляют особую функцию мирителей. Являясь сестрами по отношению к одному клану и женами — по отношению к другому, они прилагают массу усилий, чтобы снизить вероятность взаимных нападений и восстановить нарушенные отношения, если столкновения все же имели место». Е. Тейлор, Л. Уайт и К. Леви-Стросс видели в экзогамии «начало» социальной организации человека и идентифицировали это явление с обменом брачными партнерами.
Значительно позднее, в 70–90-е годы XX века, наблюдения за поведением обезьян позволили пролить свет на истоки самого феномена экзогамии. У большинства видов избегание кровосмешения обеспечивается переходом особей конкретного пола по достижению половой зрелости в соседнюю группу. Такая «протоэкзогамия» не направлена
на установление межгрупповых альянсов между самцами. Однако следует заметить, что если группы встречаются, родственные особи не просто узнают друг друга, но могут обмениваться дружественными сигналами, обнимать и груминговать (чистить шерсть) друг друга. Это верно в отношении представителей обоего пола. Например, сообщество павианов гамадрилов организовано по многоуровневому принципу. Оно состоит из односамцовых гаремных единиц, объединенных в кланы самцов родственников, кланы объединяются в бэнды, состоящие из неродственных животных. Бэнды объединяются в более крупные структуры. Самцы никогда не переходят в другие бэнды. Вместе с тем взрослые самки чаще всего переходят в другие кланы в пределах бэнда и могут также переходить в другие бэнды. Для сообщества павианов гамадрилов характерно наличие родственных альянсов между самцами, но между альянсами самцов и экзогамией нет никакой связи.
Забота самцов о потомстве могла послужить одной из важных составляющих для формирования устойчивой пары (и основы брака у гоминин), однако следует представлять себе, что вклад самцов в заботу о подрастающем поколении мог осуществляться и вне постоянных пар. Например, у саванных павианов самцы-друзья формируют устойчивые аффилиативные связи с потомством самки-подруги.
Забота самца о детях, таким образом, не всегда тесно скоррелирована с формированием постоянных пар у приматов, и возможно, это же правило распространяется также на гоминин. Следовательно, не обязательно рассматривать отцовскую заботу как производное от института брака.
Вторым распространенным заблуждением является представление о том, что предпосылкой для межгрупповых альянсов является контроль мужчин за сексуальными контактами женщин. Это условие вряд ли было обязательным для сообществ гоминин. Женщины, переходя в соседнюю группу, могли продолжать поддерживать дружественные связи с родственниками и формировать при этом временные сексуальные связи с резидентными мужчинами. Л. Родсез с соавторами полагают, что женщины играли роль миротворцев, сплачивая соседние группы, еще до того, как возник институт брака. Принципиально новым шагом в социальном поведении гоминин, таким образом, следует считать не возникновение экзогамии и избегание инцеста, а формирование устой чивых сексуальных пар.
Доминирование мужского пола над женским закреплялось с развитием новых сфер социальной жизни: первобытной магии, обрядной и ритуальной деятельности. В большинстве обществ охотниковсобирателей магическими обрядами и ритуалами руководят мужчины. По мнению К. Бохума, это стало возможным лишь на определенной стадии развития интеллектуальных способностей человека, и лишь с появлением анатомически современного человека (около 100 тыс. лет назад). К этому же времени следует относить и появление первых истинно эгалитарных обществ. В условиях ледникового периода охота на большого зверя стала единственным способом выживания. При этом широкое распространение могли получить практики, препятствующие неравенству в распределении ресурсов питания (ограничение доминирования лидера группы коллективными усилиями подчиненных). Тактики контроля доминантных индивидов, выработанные группой в ледниковый период, оставались привлекательными и позже в силу того обстоятельства, что подчиненные члены группы почувствовали «вкус» к политической независимости. Любое проявление антисоциального поведения на внутригрупповом уровне становилось социально наказуемым и потому неадаптивным для индивида.
Раз изобретенная и отработанная на групповом уровне практика эгалитаризма не могла остаться незамеченной соседними популяциями. В условиях, когда ограничения на неравное распределение пищи являлись залогом выживания группы, эгалитарные стратегии постепенно вытесняли деспотические отношения. Как было показано нами совместно с А. В. Коротаевым и А. А. Казанковым, раз возникнув, традиция эгалитаризма продолжает непрерывно существовать в человеческой культуре, находя условия для своей реализации на базе самых различных социоэкономических укладов (начиная от охотниковсобирателей и кончая современным постиндустриальным обществом
западного типа).
Гендерное разделение труда
В традиционной антропологической литературе середины XX века широкую известность получила теория «естественной взаимодополнительности полов», выдвинутая американскими социологами Т. Парсонсом и Р. Бейлзом. В рамках этих представлений дифференциация мужских и женских ролей в семье и общественной сфере является базовой и неустранимой при каких бы то ни было преобразованиях общества. Причина гендерной дифференциации коренится в «инструментальности» мужского поведения и «экспрессивности» женского. Как бы активно не вовлекалась женщина в общественно-трудовую жизнь, ее основная роль связана с делами внутри семьи (женщина в первую очередь — жена, мать и хозяйка), тогда как мужчина всегда играл и играет основную роль в делах профессиональных вне дома.
Эта теория активно оспаривается многими современными антропологами. Хотя многие аргументы в пользу ее справедливости могут показаться очевидными, попытаемся постичь суть дела.
Не подлежит сомнению, что мужчине во всех обществах охотниковсобирателей, ранних земледельцев и скотоводов отводится основная роль охотника на крупного и морского зверя, пастуха (когда речь идет о крупном рогатом скоте), рыбака и собирателя меда. Мужчина также выполняет основную работу по расчистке земли под посевы. За женщиной же закреплена роль собирательницы растительной пищи, а также мелких беспозвоночных животных. В сфере ремесел за мужчинами практически монопольно закреплены любые работы с металлами, деревом, камнем, костью и рогом. Мужчины чаще всего занимаются изготовлением сетей и веревок, а также строительством домов. Женщины чаще мужчин заняты прядением, ткачеством, плетением корзин, шитьем одежды. В большинстве обществ женщины занимаются приготовлением пищи, заготовкой воды и топлива. Практически во всех без исключения обществах уход за детьми в основном ложится
на плечи женщин.
Гендерное разделение труда подразумевает не просто разделение функций на мужские и женские, оно влечет за собой определенную стратификацию различных видов деятельности и порождает иерархические различия между полами. Суть проблемы не в том, что мужчина чаще охотится, а женщина — ухаживает за детьми, а в придании этим видам деятельности определенной меры общественной престижности. В большинстве обществ взаимоотношения между полами складываются в пользу признания большей значимости самих мужчин и мужских занятий. По меткому замечанию М. Мид «мужчины могут стряпать, ткать, одевать кукол или охотиться на колибри, но если эти занятия считаются мужскими, то все общество, и мужчины, и женщины, признают их важными. Если то же самое делают женщины, такие занятия объявляются менее важными».
Гендерная стратификация в различной степени проявляется в обществах охотников-собирателей и у земледельцев. По данным Э. Фридль дифференциация мужских и женских занятий и иерархия взаимоотношений между полами зависят от хозяйственной деятельности общества. В обществах охотников-собирателей власть мужчин над женщинами объясняется ведущей ролью мужчин в охоте, а у земледельцев — ведущей ролью мужчин в расчистке и распределение земельных наделов. Монополия мужчин на большую охоту сопряжена, не только и не столько с большей физической силой мужчин, но прежде всего, с необходимостью уходить на большие расстояния от дома. Для женщин такие перемещения затруднены наличием детей. Там, где охота осуществима вблизи дома (агта Филиппин), женщины принимают в ней участие наравне с мужчинами.
Возможно, что и мужская монополия на расчистку земли под посевы также не определяется необходимостью применения физической силы, а объясняется фактором повышенной опасности: новые земли часто лежат на границе племенной территории, и здесь вероятность подвергнуться нападению врагов многократно возрастает. А война в подавляющем большинстве культур — занятие сугубо мужское.
Иерархия полов в обществе во многом зависит от экологических условий и отношения мужчин и женщин к контролю над распределением ресурсов и социальных благ. В обществах, где женщины полностью отстранены от контроля над ресурсами и благами, их социальный статус существенно снижен, а там, где мужчины и женщины в равной степени контролируют распределение материальных благ, статус женщин близок к мужскому.
Доминирование женщин за пределами семьи, прежде всего в политической сфере, явление редкое. Примерно в 70 % известных культур политическими лидерами являются только мужчины и лишь в 7 % у власти могут быть оба пола. Однако и в этом случае число мужчин, занимающихся политическими вопросами, многократно превышает число женщин политиков. Вдобавок, как показывает реальная жизнь, власть почти всегда контролируется мужчинами.
Из 93-х обществ, проанализированных Н. Шеньеном, лишь в шести женщины могли занимать ведущие политические посты, и их влияние было выше, чем у мужчин. В четырех других оба пола имели примерно одинаковые права и власть. В половине из исследованных обществ женщины были практические полностью лишены возможности принимать какие-либо политические решения — власть полностью
находилась в руках мужчин.
В гуманитарной литературе часто озвучивается мнение, что интересы мужчин и женщин сильнее всего перекрываются в условиях моногамных обществ. Однако ни в моногамных обществах, ни там, где прослеживается выраженный сдвиг в соотношении полов в пользу женщин, не выявлено какого-либо перевеса в сторону большего доступа женщин в политику. Незначительное число традиционных обществ, в которых высшая политическая власть действительно сосредотачивалась в руках женщин, принадлежали к разряду сложных матрилинейных обществ, или обществ с двойным порядком наследования. У сарамакка Гайяны и монтагнас, обитающих на Лабрадорском полуострове, крик юго-востостока Северной Америки, нама центральной и северной Калахари, мбанда Центральной Африки описаны случаи, когда место вождя племени занимала женщина.
Особое место в этом ряду занимают ашанти. Это полигинное матрилокальное и вирилокальное общество, в котором владеют землей мужчины и женщины. Наследование земли ведется от женщины к женщине и от мужчины к мужчине. Политическая власть у ашанти связана с двумя тронами — вождя и королевы—матери. Мужское правление рассматривалось как второстепенное и вводилось на периоды ритуального ограничения женской власти (в дни менструаций). Лишь женщины, находящиеся в постменопаузе, могли сопровождать свою армию во время военных действий. Королева-мать обладала прямой властью и самым непосредственным образом участвовала в формировании союзов и коалиций. Одновременно с этим она обладала и непрямыми рычагами воздействия на мужчину правителя, выбирая ему главную жену.
Определенный доступ к власти имели женщины у бемба, племени, обитающем в северо-восточной Родезии. Бемба матрилинейны и исходно матрилокальны, со слабо выраженной полигинией. Власть была централизованной и наследственной. Главным вождем был мужчина, однако вождями подвластных ему деревень являлись его родственницы — сестры, племянницы. Мать вождя также управляла собственными землями, и ее слово имело значительный вес на племенных советах.
У ряда африканских племен, в частности, у южных банту, имеется особый институт «женщин—мужей». Здесь женщины получали доступ к власти только при условии, что они заключали браки с женщинами и становились «мужьями». В условиях такой формы брака жены должны были рожать детей «импровизированному мужу» от других мужчин племени. Вполне вероятно, что при этом определенную выгоду получали родственники правящей женщины, но ее личный репродуктивный успех при этом был полностью нивелирован. У шиллак и ньоро женщина также имеет шанс получить власть путем наследования или достичь высокого статуса, благодаря своим заслугам. Однако законы племени запрещают ей вступать в брак. Следовательно и в этом случае налицо явное ограничение ее репродуктивных функций.
Слабая представленность женщин в политике вполне согласуется с теориями поведенческой экологии, в русле которых эволюция мужского поведения гоминин шла в направлении усовершенствования конкурентных альянсов и взаимосвязи между успехом в альянсах и репродукцией. Хотя риск постоянной конкуренции велик, но и выигрыш огромен — власть и статус во всех человеческих обществах дает мужчине колоссальные преимущества в обладании репродуктивными партнершами. Как пишет Б. Лоу, доступ к власти для женщин не имеет столь очевидной прямой репродуктивной выгоды. В лучшем случае она может повысить собственную итоговую приспособленность, передав власть сыну, и передав свои гены многочисленным внукам. В большинстве же случаев (как показано выше) нахождение у власти лишь сопряжено с репродуктивной платой и не сулит женщине никаких выгод. Поэтому с эволюционных позиций выгода от борьбы за власть для женского пола минимальна, а плата — весьма существенна. Стратегии успешной женской репродукции на всем протяжении эволюции человека никогда не были связаны с конкурентными альянсами
и политикой.
В процессе эволюции мужчины и женщины адаптировались поразному использовать ресурсы, и эти различия существенно повлияли на доступ женщин во властные структуры. Б. Лоу полагает, что такая исторически сложившаяся диспозиция ни в коей мере не может служить оправданием малой представленности женщин в политике в современном обществе, в котором власть оказывает достоверно меньшее влияние на репродукцию, чем в традиционных обществах.
Марина Бутовская
доктор исторических наук, профессор Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ
Век 2
Издательство научно-популярной и научной литературы по естественным наукам
