Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН, Ижевск
Древние ремесленники Приуралья. Ижевск, 2001 г.
В русском фольклоре и книжной средневековой традиции это меч-кладенец — "чудесное оружие, обеспечивающее победу над врагами" (Славянская мифология, 1995, с.261). Постоянный эпитет кладенец, ставший составной частью термина, традиционно объясняют тем, что прежде, чем герой овладевает подобным оружием, он должен отыскать его, завладеть им: меч скрыт в земле, замурован в стене и связан таким образом с представлениями о кладе или погребении. Очевидно, что представления о свойствах меча сложились на основе народной этимологии, взявшей за основу созвучие клад — уклад, то есть физические свойства, качество материала, из которого выковывалось оружие, было перенесено на его сущность и приобрело новые семантические оттенки: "...кладенец связан этимологически с распространенным в древнее время словом уклад, означавшим сталь, т.е. меч с укладом, меч науклаженный, укладной, укладенный, отсюда кладенец. Эти значения, безусловно, бытовали в русском языке так же, как "меч из булату", "меч булатный" и т.п." (Денисов И.Г., 1968, с. 162). Даже предметам быта, содержащим "уклад", приписывались волшебные свойства: с помощью булатного ножа заговаривали (Кляус В.Л., 1997), им пользовались коновалы (Верещагин Г.Е., 1997, с. 265-266). Согласно верованиям русских Вятского края, в которых предписывалась возможность получения цветка папоротника, необходимого при добывании кладов, для предохранения от влияния нечистой силы нужно было провести вокруг себя черту ножом или топором, "заключающим в себе уклад" (Верещагин Г.Е., 1997, с. 204-205). Более совершенный способ [90] металлообработки, таким образом, отразился в фольклоре ("Булат режет и железо, и кисель"; "на булат ни написать, ни стереть"; "шелк не рвется, булат не гнется, красное золото не ржавеет") (Даль В.И., 1998, с. 140), своеобразно продолжив и обогатив свойства некогда совершившего революцию обычного железа, также ставшего в народном сознании символом непобедимости, стойкости, вечности.
Вторым эпитетом, раскрывающим сущность необычного оружия в русском фольклоре, является определение самосек. Обычно исследователи не уделяют ему особого внимания, считая, очевидно, его значение само собой разумеющимся. Пока оставляю его в стороне, но возвращусь к нему в дальнейшем.
А сейчас хочу обратить внимание на корпус удмуртских героических преданий, "общим местом" которых является ситуация, когда богатырь в самый опасный для него момент боя с врагами оказывается без оружия. Он вынужден кого-то послать за ним, но домашние (обычно это его жена-бултыр — одна из жен, доставшаяся ему по закону сорората) не понимают его просьбы и вообще ничего не присылают, или присылают совершенно не то, что нужно. Возникает множество вопросов как по поводу причин непонятного поведения самого богатыря, его жены, так и по существу самого оружия. Почему необходимое для поединка оружие в самый нужный момент не оказывается под руками? Почему за ним нужно послать посыльного, да еще на пегой лошади, или одну лошадь, появление которой дома без хозяина символизирует определенную ситуацию: богатырь в опасности и ему нужно соответствующее оружие? Почему вид оружия (будь то палаш, меч или сабля — все они номинированы в удмуртских преданиях) не играет существенной роли, но очень важным признаком является особый способ его доставки до места схватки (запекание в хлеб, пирог, калач или погружение в сырое или непропеченное тесто), отчего оружие или получает соответствующие эпитеты, или его название полностью метафорически заменяется: иллянь сабля (сабля из теста), небыт пыжем нянь сукыри (слабо пропеченный каравай хлеба).
На эти вопросы при внимательном прочтении отвечают сами же предания. Очевидно, речь идет об особом виде оружия, обладающем волшебными свойствами — мече-самосеке / топоре-саморубе / секире / палице (лулотыр: [нечто] имеющее душу / наполненное душой / одушевленное / живое"; возможно, лулотыр <луло тир — букв.: "живой топор"). Вспомним о мече-самосеке в русском фольклоре, о котором говорилось выше. Богатыри не могут иметь его при себе постоянно в силу его волшебных свойств, и потому посылают за ним лишь в самые ответственные моменты. Палаш / меч / сабля / топор / кинжал (последний, кстати, заговорён: кыжпурт - волшебный / заговоренный нож; владеющий таким кинжалом богатырь Ядыгар во время битвы очерчивал им круг, и [91] враги, попав за черту, погибали; типологически сходные волшебные свойства имеет оружие в адыгейском (Алиева А.И., 1980, с. 234) и азербайджанском (Короглы Х.Г., 1977, с. 11) эпосах) всегда во что-то вложены, "складены" (ср. меч-кладенец?!) И, думается, не только потому, чтобы усмирить оружие, но и привести его в полную боевую готовность. Не сохранили ли предания в столь необычном образе тайну особой закалки железа (ср. образ меча, хранящегося в масле, в эпических преданиях кавказских народов1) (Потанин Г.Н., 1899, с. 489) и известный способ древних металлургов закаливать металл в масле)? Показательно в этом смысле удмуртское предание о богатыре Ядыгаре:
На сражения Ядыгар на паре коней ездил. Верхом он сражался на соловом коне. Когда ему что-то нужно было, он посыльным пегого коня отправлял. Жена Ядыгара, хлебы из печи вынув, за 30-40 верст [на пегой лошади] их горячими до Ядыгара довозила (Архив УИИЯЛ, РФ, оп. 3, д. 268, л. 283-285).
Почему богатырь вспоминает о горячем хлебе именно в тот момент, когда решается вопрос о его жизни и смерти? Очевидно, предания имели в виду оружие, выкованное из особым способом закаленного металла. Было бы, наверное, наивно утверждать, что это было пропекание в тесте, хотя известно, что температура запекания гораздо выше температуры самой печи. Но как бы то ни было, удмуртские богатыри с завидным постоянством посылают своих посыльных к женам за горячим караваем, а те, не имея представления о разрушающихся образах развивающейся во времени эпической традиции, со столь же завидным постоянством посылают им хлеб, но уже без "запеченного" в него необходимого оружия:
...В темнице Алгазы удалось свидеться со своими родичами; вот он и посылает их к жене с поклоном и с следующим поручением: "Пусть она пришлет мне гостинец". А жeна-то у Алгазы была "кенак", то есть вдова еще до выхода замуж за него... Говоря о гостинце, Алгазы подразумевал под этим именем какое-то свое оружие. Но "кенак" не поняла вполне просьбы своего мужа и послала ему в подарок каравай хлеба. Алгазы взял этот хлеб, разломил его и нашел там саблю. Тогда он вторично заказал себе "гостинец", и "кенак" прислала ему в хлебе ножик. Всего этого Алгазы не просил, так как ему нужно было другое оружие, о котором, по-видимому, его "кенак" догадаться не могла. В этом-то вся и причина, почему поддался он черемисам: ни одного из них не оставил бы он в живых, если бы жена его была догадливее (Богаевский П., 1892, с.173).
Выше уже упоминался другой удмуртский эпитет, неразрывно связанный с волшебным оружием — иллянь сабля "сабля из сырого теста". Думается, что и он не случаен в характеристике предмета. Известно, [92] что в народной традиции обработки шкур до сих пор сохраняется способ заливать в шкуры закваску или вымачивать их в ней, обмазывать кислым сырым тестом перед тем, как выскабливать мездру. Подобный способ вытравливания, наряду с квасцами или за неимением последних, вполне мог применяться и по отношению к железу. На вопрос о том, был ли это способ перековки после искусственного проржавления металла путем помещения в кислую среду или даже способ его науглероживания, могли бы ответить эксперименты, если они заинтересуют исследователей. "Жизненность" подобной практики типологически может быть подтверждена историческими фактами: "Кельтов озадачивала неустойчивость свойств производимой ими стали и, по словам Диодора, они зарывали ее на некоторое время в землю, а затем перековывали. Более мягкое железо ржавеет быстрее, чем сталь, и, таким образом, перековкой ржавчина удаляется, а оставшиеся сталистые части свариваются вместе. Таким образом они могли восполнить недостаточность мастерства плавки в их примитивных печах" (Цит. по: Денисов И.Г., 1968, с. 162).
Ученые, исследуя способы железообработки в нашем регионе по археологическим данным, сетуют на то, что в письменных источниках не содержится какой-либо информации о развитии черной металлургии и металлообработке у приуральских племен, хотя упоминание о ремесленниках-металлургах содержится у арабских историков уже во второй половине IX века (Завьялов В.И., 1997, с. 227-228). Фольклорные источники могут, по-видимому, восполнить этот пробел, хотя, несомненно, к ним нужно относиться с достаточной долей осторожности, принимая во внимание художественную основу фольклорного явления. И тем не менее, рискну утверждать, что образ волшебного меча удмуртских богатырей содержит в себе, кроме фантастической, и реальную, историческую основу, заключенную в языковом оформлении. Образ претерпевает в своем развитии различные метаморфозы, оставляя без изменения обозначающий предмет термин. Иллянь-сабля удмуртских батыров — тот же меч-кладенец. Кажется странным, что его эпитет не андан "сталь, стальной", заимствованный из иранского, как предполагают лингвисты, через посредство скифов-алан и хазар: "... скифск. *āndan возводится закономерно к др.-иранск. *han-dāna, арийск.*sam-dhana- от глагола da-, dha- "класть", "ставить" с приставкой han-(ham-)sam- и означает "накладка", "наставка". Др.-инд. samdhana- означало "скрепление, прикрепление, приставка". Этим же словом называлось специальное заклинание, произносимое над оружием, чтобы сделать его более эффективным. Если мы вспомним, что гомеровские греки применяли не только закаливание железа в воде, но и "закаливание" с помощью заклинаний..., то станет ясно, что др.-инд samdhana по точному смыслу означает "наложение закала на оружие путем заклинаний" (Абаев В.И., [93] 1960, с.79). Таким образом, можно провести технологическую аналогию между иллянь и андан, только последний термин впоследствии однозначно начинает восприниматься как "стальной", а не просто "науклаженный".
Высказывалась версия соответствия иллянь — ильмень "ильменская", что говорит в пользу русского заимствования. В таком случае возможен обратный (в отличие от приведенного) процесс, когда термин повел за собой воображение, создавшее художественные образы свойств богатырского меча, что в народном сознании встречается довольно часто. Иллянь-сабля близка к оружию богатырей других народов: сабля Гэсэра — героя монгольского эпоса — сама выскакивает из ножен (Потанин Г.Н., 1899, с. 438-439); в сказаниях сибирских татар есть образ меча, секущего без размаха (Липец Р.С., 1984, с. 79); в нартском эпосе меч богатыря Сосруко "сам взлетает для удара" (Алиева А.И., 1980, с. 234). В образе меча-самосека, которым владеет богатырь и с которым справляется только он, сохранились, по-видимому, отголоски образа священного меча, меча-кладенца, которым обладали, согласно преданиям многих народов, их правители как символом народной мощи, военной функции, подаренной им самими небесами (ср. Аресов меч скифов, который, попав в руки завоевателя Аттилы под видом царского талисмана, мстит за порабощенные народы, обрекая его на поражение (Дюмезиль Ж., 1990, с. 58-63)).
Я все же склонна видеть в образе удмуртскую семантику, сохранившую древний способ металлообработки местных мастеров. Бытование образа лишь в героическом эпосе без дальнейшего развития объясняется, по-видимому, утратой секретов производства. Богатыри, потерявшие свою власть из-за захвата их земель и потому гибнущие, теряют и один из важнейших инсигний власти — свой меч, утратив вместе с ним и древние секреты производства уклада, который был, очевидно, по тем временам сверхпрочный, но еще не стальной: "Основываясь на абстракции о том, что уклад есть материал, накладываемый на определенный предмет с целью повышения его долговечности, а следовательно, и его меновой стоимости, ... делаем вывод, что термин уклад безразличен к тому, чем и что укладывается; следовательно, уклад-материал — это не столько сталь, но и железо, бронза, медь, кремень, твердое дерево, а укладываемый предмет — не только из железа, но также из дерева, кости, или подобных материалов" (Денисов И.Г., 1968, с. 164).
В дальнейшем, по мере развития торговых отношений, на территорию Прикамья проникают образцы более совершенных орудий труда. В IX—X вв. производство оружия приходит в упадок, о чем может свидетельствовать трансформация погребального инвентаря, из которого, по свидетельству специалистов, полностью исчезает профессиональное [94] оружие и предметы конского снаряжения (Завьялов В.И., 1997, с. 221). По сохранившимся образцам изделий из черного металла сделан вывод о том, что "частое применение сырцовой стали указывает на отсутствие в среде прикамских кузнецов специалистов по изготовлению "томленой" стали — аналогичных древнерусским укладникам" (Завьялов В.И., 1997, с. 234). Подобное утверждение верно, очевидно, только для поздних по времени производства изделий. А ответ на вопрос о секретах удмуртского меча-кладенца остается открытым. Окончательный ответ на него могут дать при комплексном подходе к проблеме специалисты разных областей: истории, лингвистики, исторического языкознания, этимологии и особенно — сравнительной семасиологии. Сравнительные ряды значений сходных по типологии терминов в других, не только родственных языках, могут раскрыть секреты не только духовной, но и материальной культуры.
Список литературы
Абаев В.И., 1960. Как русское уклад "сталь" помогло выяснить этимологию осетинского ændon "сталь" // Этимологические исследования по русскому языку. Вып.1. М.Алиева А.И., 1980. Жанрово-исторические разновидности героического эпоса адыгских народов // Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР: Поэтика и стилистика. М.
Богаевский П., 1892. Материалы для изучения народной словесности вотяков // ЭО. № 4.
Верещагин Г.Е., 1997а. Знахарство в Вятской губернии // Верещагин Г.Е. Собрание сочинений в 6 т. Т.З, кн. 1: Этнографические очерки. Ижевск.
Верещагин Г.Е., 1997б. Коновальство и знахарство в Прикамском крае // Верещагин Г.Е. Собрание сочинений в 6 т. Т.З, кн.1: Этнографические очерки. Ижевск.
Даль В.И., 1998. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 1. М.
Денисов И.Г., 1968. Уклад 'сталь' // Этимология 1966: Проблемы лингвогеографии и межъязыковых контактов. М.
Дюмезиль Ж., 1990. Скифы и нарты / Сокр. пер. с франц. А.З. Алмазовой; послесл. В.И. Абаева. М.
Завьялов В.И., 1997. Железообработка у финно-угров Приуралья // Терехова Н.Н., Рязанова Л.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М. Очерки по истории древней железообработки в Восточной Европе. М.
Кляус В.Л., 1997. Указатель сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян. М.
Короглы Х.Г., 1977. Трансформация заимствованного сюжета: (По материалам эпоса народов Ближнего Востока и Средней Азии) // Фольклор. Поэтическая система. М.
Липец Р.С., 1984. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. М.
Потанин Г.Н., 1899. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М.
Славянская мифология. 1995. М.
1) Вспоминается практиковавшееся в Японии хранение особо ценных мечей в бочках с маслом — HF.
