rus_turk в Персия при шахе Насреддине (5)
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-шахе с 1882 по 1888 г. — СПб., 1897. (Мисль-Рустем — псевдоним Меняева, одного из инструкторов Персидской казачьей бригады).
Предыдущие части:Очерк I. Дорога от Каспийского моря до Тегерана. Очерк II. Столица Персии Тегеран. Очерк III. Перс и его жизнь. Очерк IV. Женщины в Персии.
ОЧЕРК V-й
Наср-Эдин-шах
Личность шаха. — Его костюм. — День шаха. — Шах — великий реформатор. — Перевод иностранных книг для шаха. — Путешествие шаха инкогнито по столице. — Обед шаха. — Выезд шаха. — Салям. — Простота шаха. — Малиджек.
Подкрашивание монарших усов.
Здесь и далее фото А. Севрюгина.
Описывать наружность повелителя Ирана «Ша-ин-ша», как называют Его Шахское Величество Наср-Эдина, я не буду; все, конечно, видали его изображения на многочисленных фотографиях и даже на вещах, включая спичечные коробочки; скажу только несколько слов о том, что нельзя видеть в его изображениях. Шах, несмотря на свои с лишком за 60 лет, выглядит бодрым; движения его тихи, что требуется восточными нравами приличий, но он бывает иногда очень подвижен и молодцоват, в особенности на охотах. Он носит почти постоянно очки, которые нередко, не снимая совсем, поднимает на шапку. Одной рукой он постоянно крутит свои усы. Вообще, он гораздо симпатичнее и добрее в действительности, чем кажется на своих изображениях. Шах доступен почти для всех, со всеми обходителен и добр; могу смело сказать, что не видать в нем ни кровожадности, ни изверга, — что ему многие приписывают. Конечно, на него много сваливают злоупотреблений, творимых находящимися около него креатурами, но о них я скажу дальше.
Обыкновенно шах одевается в черный или пестрый шалевый «сардали» (персидский сюртук); в руках любит вертеть тонкую тросточку; на шее у него, на цепочке, почти постоянно висит знаменитый огромный бриллиант. Но при выезде и приемах шах любит разукраситься своими драгоценностями: на шапку тогда навинчивается знаменитое бриллиантовое перо, унизанное вместе жемчугом и изумрудом посередине, к которому приделан часовой механизм, отчего перо все время находится в движении и производит сильный блеск. На плечи он одевает тогда погоны, на которых посажено по два или по три огромных изумруда или бриллианта; на грудь пришпиливаются до 42 огромных алмазов, расположенных в несколько рядов. Сбоку бриллиантовая звезда и, на усыпанном крупными бриллиантами портупее, через плечо привешивается драгоценная кривая шашка. Сверх этого, он иногда одевает, сделанные в Париже, эксельбанты, у которых все шнуры сделаны из мелких бриллиантов, а на наконечниках насажены крупные. Вообще, повелитель Ирана неравнодушен к своим драгоценностями, как, говорят, были и все его предки, в особенности Фат-Али-шах. Это видно из того, что, зачастую, во время частных аудиенций, он заставляет принести себе драгоценный ларец с алмазами, бриллиантами и другими каменьями и, в присутствии посторонних, пересыпает их с руки на руку, любуясь ими как дитя.
Встает шах зимой около 8 часов, а летом гораздо раньше; сам он не творит намазов, т. е. установленных Кораном молитв, несколько раз в день, но за него творит их мулла, т. е. духовное лицо; ему даже позволяется не поститься в Рамазан (месяц покаяния) ввиду того, как объясняют муллы, что он, как имеющий судьбы всех поданных в своих руках, может на голодный желудок подписать несправедливый приговор. День шах проводит приблизительно следующим образом. Утром, если погода хорошая и если астроном (из духовного звания) предскажет добрый час, Его Величество выезжает за город, в один из летних дворцов, которых в окрестности Тегерана масса, и там решает с приехавшими с ним сановниками государственные дела. Говорят, он не любит их решать в столичном дворце потому, что за ним там сильно следят и стараются иметь влияние из эндеруна (гарема). Иногда у повелителя Ирана является желание позабавиться охотой, и тогда, утром, сопровождаемый конвоем человек в 150, он отправляется в горы; но этот конвой оставляется у подножия гор, сам же шах верхом направляется в горы только с несколькими людьми, где и охотится на пантер и других зверей. В это время шах необыкновенно оживляется и его не узнать. Он отличный стрелок, в жизни своей убил массу диких животных, как то: пантер, леопардов и других, кои, набитые в чучелы довольно неудачно генералом Андрини, итальянцем, и красуются во дворце. Говорят, эти охоты и поддерживают его здоровье. Возвратившись с охоты или из загородного дворца, повелитель отдается кейфу, т. е. отдыху: идет или в эндерун к женам, или остается в своей опочивальне. В другой раз ему вздумается взять урок, хотя бы русского языка; для этого тотчас же посылается за переводчиком Персидской казачьей бригады, армянином Мартиросом, неокончившим курс в нашем московском Лазаревском институте: он теперь величается «Мартирос-хан», имеет чин сартипа (персидского генерала) и за что-то русский Станислав 2 степени; но зачастую, пока профессор дойдет до дворца дать урок, Его Величество уже раздумал, и благородный профессор возвращается обратно восвояси.
В летнем дворце
Шаху, видно, с трудом достается русский язык, и он вряд ли знает из него слов 20. За 6 лет я только и слышал: «больш пиль», что означает — большая пыль, и «лош жир», т. е. лошади жирные, сытые. По вечерам повелитель любит, чтобы ему читали, и чтец обязан замечать, на чем он заснет, чтобы при его пробуждении продолжать с того же места. Так как Его Величество не владеет вообще европейскими языками, то он заставляет делать для себя переводы из заграничных газет; большею частию эти переводы, из угождения шаху, делаются неправильно. Так, например, я знал такой факт. Делали, по приказанию шаха, в училище (медерсе), перевод сочинения Салтыкова, у которого в одном месте сказано, что шах имеет тип армянина. Зная, что шаху это очень не понравится, и боясь его гнева, гг. профессора и директор решили лучше совсем пропустить это место, что действительно и сделали. Читают шаху и персидские газеты, которых всего3—4, но в них, кроме пустоты, вранья и восхвалений повелителя Ирана, — ничего не находится. Во время вечерних чтений шах любит, чтобы ему гладили и рубили руками поясницу.
Шах воображает себя великим реформатором и хочет уподобиться Петру Великому. Для этой цели у него полный перевод «Истории Петра», лежащий всегда в его опочивальне. Шах ведет свой дневник до мельчайшей подробности и, чтобы персы не могли прочесть, пишет французскими буквами. Иногда он недурно рисует карикатуры. Но, к сожалению, из истории великого преобразователя Петра он много хотел почерпнуть, но что-то мало удалось. По примеру Петра, он первый из шахов стал брить бороду и носить короткую одежду; ввел австрийскую военную форму и даже прусские каски; открыл пороховой и монетный дворы, на которых, впрочем, редко работают; очистил и спланировал свою столицу Тегеран; открыл школу, в которой вместе обучаются — студенты медицины и военные. Даже раз расклеены были по улицам «дистихаты» (повеления) женщинам ходить с открытыми лицами, всем персам заниматься торговлею и чем хотят, причем каждый в своем законном предприятии будет огражден законами [подлинное воззвание приложено в конце очерка]; однако в результате эти разрешения потерпели фиаско: женщины не открывались, так как духовенство и сеиды (потомки пророка) были против этого и срывали со стен расклеенные разрешения; по второму же разрешению — заняться, чем хотят, — персы растолковали себе смысл его так: законов в Персии нет, значит, ограждать их интересы закон не может, а прямо шах, мол, хочет узнать, у кого есть деньги, чтобы потом ими воспользоваться, почему и никто из природных персов ничего не решается предпринять. Много всему мешают духовенство и сеиды (потомки пророка), как и благим намерениям шаха: их цель — держать народную толпу во тьме. Для примера, расскажу, как была сделана одна реформа в персидской армии, т. е. введены галстухи и перчатки (не правда ли, замечательная реформа?) Дело было так: кажется, в 1884 году, на границе туркмены сделали нападение на персидские владения; шах послал большой отряд, чтоб наказать их, но через несколько времени получил ответ, что туркмены, из-под самой палатки начальника отряда, угнали массу мулов и что их не пришлось наказать. Повелитель Ирана вознегодовал, созвать в столицу всех военачальников, начиная со своего сына, военного министра, и держал им приблизительно такую речь: «Объясните мне, почему все мои предшественники, как то: Фат-Али-ша, Мадед-ша и др., были всегда победителями; я же куда ни пошлю свои войска, даже на туркмен, всегда остаюсь побежденным?» Долго сановники, с глубокими поклонами, отнекивались, что но могут разрешить этого вопроса, но что Аллах «машала» — дает ему еще больше победы и что его голова для разрешения этого вопроса светлее их. Наконец шах, рассердившись и наслушавшись их сладких речей, объявил им, что его предшественники не были окружены такими «педер-секами» и «педерсухтами» (т. е. прохвостами, собачьими сынами), как они, и что во всем виноват его сын, военный министр, который не делает реформ в своей армии, причем приказал сыну сейчас же сделать какие-либо улучшения в войске. Отвесив за такие комплименты низкие поклоны повелителю, военный министр созвал сейчас же военный совет, на котором было решено завести галстухи наподобие тех, какие имеются в русской армии, и перчатки дли пехоты, по примеру Австрии. И что же? — через три дня мы увидели на смотру Его Величества у солдат некоторых полков русские галстухи, одетые языком поверх мундира, и у каждого пехотинца за поясом висело по одной нитяной перчатке — как знак начатой «реформы» (по две не хватило на базаре в Тегеране). Вот что значит в Персии «реформа»!
Заслушивание доклада
У повелителя Ирана замечаются свои странности, доходящие до комизма. Расскажу об одном случае, известном под названием «путешествие шаха Наср-Эдина по городу инкогнито в 1887 г.». Однажды его шахское величество, вспомнив, должно быть, или только что прочитавши историю Гарун-аль-Рашида, где сказано, что он инкогнито ходил узнавать нужды народа, — вздумал тоже пройтись вечером по городу инкогнито, но до этого днем позвал к себе сына, военного министра, Наибе-Султане, и под секретом сообщил ему о своем намерении. Тот поспешил, тоже под секретом, сообщить о таком намерении шаха тегеранскому полицеймейстеру, графу Монтефорте; в свою очередь, последний сейчас же распорядился по всем углам улиц выставить массу полицейских и солдат для охраны особы шаха. Так что, когда шах в 9 часов вечера вышел из дворца «инкогнито», то у самого выхода столкнулся сперва с военным министром, а потом с полицеймейстером, которые отвесили ему низкие поклоны и отправились вместе с ним, — следовательно, тут вышло уже «тройное инкогнито». При переходе через городскую площадь, которая не была освещена, и за неимением перед собой «фануса», с которым принято ходить в Персии по вечерам, с шахом случилось маленькое несчастье, — он попал в лужу, откуда и зачерпнул своими туфлями достаточное количество грязи. Пришлось остановиться у панели: шах сел на тумбу, проводники его отняли у проходившего мимо перса «фанус» (фонарь) и очистили от грязи ногу шаха. Далее пошли уже с «фанусом» по Алиазаровской улице. Шах узнал на ней дом своего старого доктора,m-r Tolosan, и захотелось ему посмотреть, как-то старый доктор поживает. Узнав от полицеймейстера, что во дворце у доктора собак нет, шах стремительно, без доклада, кинулся через балкон в комнаты Толозана и стал их обходить скорыми шагами. Полицеймейстер светил ему схваченною со стола свечкой. Осмотрев все комнаты, шах не нашел хозяина и вышел уже в коридор, как вдруг увидал своего француза доктора идущим навстречу в одном нижнем белье, со свечкою и газетою в руке. Доктор стал извиняться, что предстоит пред великим гостем в таком костюме, но шах, быстро похвалив его квартиру, выбежал на улицу, и «тройное инкогнито» отправилось дальше. Пройдя затем шагов 300 по улице, шах увидал во дворе одного хана огромный шатер, где давались в этот вечер церковные мистерии (тазие). Шах вздумал посмотреть их так, чтобы его не узнали. Для этого, не доходя до шатра, он снял свою звезду и бриллиантовую портупею, в которые до сих пор был облечен «инкогнито», и отдал их на хранение полицеймейстеру. Толкая вперед себя своего сына, военного министра, и полицеймейстера, он вошел за ними в шатер и стал из-за них высматривать; однако это не помогло его «инкогнито». Народ сейчас же его узнал и стал отвешивать поклоны; тогда, выругавшись, зачем его узнали, шах вышел и отправился во дворец обратно, но «инкогнито» сопровождалось уже толпою народа с фанусами. Так окончилось путешествие «инкогнито» Наср-Эдин-шаха.
Шах обедает по-азиатски, т. е. прямо на ковре, без стола, и всегда один. Раз только в год, в день своего рождения, он созывает принцев крови и вместе с ними садится обедать, а после обеда приглашает некоторых сыграть с ним в карты; чтобы не возбудить его немилость, все играющие с ним стараются проиграть; был только один его дядя, теперь уже умерший, старик, который осмеливался всегда обыгрывать шаха, говоря, что он делает это потому, что беден и что если он проиграет его величеству, то у него не будет чем заплатить проигрыш, что и может навлечь на него немилость шаха. Шах ему, однако, все прощал. Во время шахского обеда, который он совершает один, иногда у себя, а не в эндеруне, вокруг присутствует всегда несколько лиц, даже из персидских министров, стоя у стены, и шах их удостоивает иногда расспросами. Конечно, кухня у него азиатская и кушанья вполне персидские, т. е. разных сортов пловы и кабабы (жаркие). Фрукты, разумеется, тоже неизбежное блюдо. Перед шахом ставится до 30 блюд, но сам он есть очень мало. Оставшиеся от шахского обеда кушанья едят затем принцы, а после них уже их челядь.
Карета Наср-эд-Дин-шаха
Выезжает шах после предсказания астрономом «доброго часа» всегда в золоченой и с зеркальными стеклами карете, так что его со всех сторон видно. Хотя имеются при карете высокие козла, но на них никто не сидит, ибо спиной близко к шаху нельзя сидеть, а три гайдука, одетые очень комично, наподобие каких-то жокеев, сидят верхами, управляя каждый парою лошадей, запряженных цугом. Хотя шах имеет отличных лошадей, но карета всегда запряжена шестью старыми рослыми клячами белой масти. Говорят, эти лошади получены из России. Они убраны, конечно, в золотые английские шоры, с плюмажем между ушами и с окрашенными хвостами, которые часто вновь подкрашивают. С красными хвостами ездит только шах, это — знак его величия. Шах для экипажа боится хороших лошадей. Прежде шахским лошадям красили в красную краску ноги и брюхо. Карету везут не шибче как трусцой, а большею частью и совсем шагом. В карете стоят часы и две цветные метелочки для смахивания пыли. По бокам и впереди бегут «шатыры», скороходы, с цветами на шапках, в красных кафтанах и длинных белых чулках. За каретой едет конвой, от100—150 человек гулямов, т. е. (форменный перевод) «невольников», одетых в черкески обезображенного кавказского образца и одно время с прусскими касками вместо папах. Не правда ли, красиво должна выглядеть черкеска с прусской каской: Азия с Европой вперемежку! Впереди кареты, попарно, едет полиция, в форме каких-то пестрых попугаев, а около кареты сам полицеймейстер или его помощник.
Для осмотра войск шах из кареты пересаживается верхом, всегда на отличную, сильно откормленную лошадь, и открывает над собою от солнца красный или черный зонт. Если шах едет далеко, положим, на богомолье, то с ним еще следует целый отряд войск; таких путешествий шаха простой народ боится, потому что сопровождающий его отряд опустошает страну как саранча, а жалоб на это никто не смеет принести, опасаясь за целость собственной шкуры. В 1883 году, при проезде в Мешед на богомолье, шах взял с собой: два полка пехоты, 100 человек кавалерии из Персидской казачьей бригады, верблюжью и на мулах 2 батареи, до 6 тысяч иррегулярной кавалерии, и, вдобавок, прихватил нескольких жен с их свитой. Путешествие это продолжалось месяцев пять. Сколько они за это время разорили населения?
Шахский лагерь
Шах любит подарки, бешкеши, которые принимает от всех и на всякую сумму: даже на смотрах командиры полков подносят ему деньги — золотом, смотря по численному составу полка, не стесняясь маленькой суммой, как 100 туманов (330 р.). Прежде шах сам был щедр на подарки, но теперь этого не видно, скорее, он заметно скуп. По праздникам, о которых буду говорить в отдельном очерке, шах делает «селями», т. е. парадные выходы к собравшимся представителям войск и дипломатии. Подробности «селама» будут приведены в другом месте. О военном деле шах, по-видимому, имеет очень смутное понятие, потому что позволяет дурачить себя покупкою старых мундиров и вооружения, никуда не годных, у австрийцев и пруссаков. Один остряк персиянин по этому поводу выразился так: австрийский представитель, т. е. посланник в Тегеране, только для того и существует, чтобы сбывать все негодное из австрийской армии в персидскую. Куда не взглянешь, всюду шаха обманывают, а он или ничего не замечает, или не хочет замечать. Он поддается также сильной лести.
У его величества есть слабость — страстная любовь к 10-летнему тогда мальчику, племяннику одной из жен, Малиджеку. Несмотря на то, что мальчику было всего 10 лет, он, однако, был уже генерал, сартип. Для него был составлен особый хор музыкантов из мальчиков, и на «селамах», выходах шаха, его ставили выше, чем Наибе-Султане, сына шаха. При всей ненависти придворных к этому мальчику, все ему льстят и, где возможно, злоупотребляют им или, вернее, любовью к нему шаха. Раз быль такой случай: Малиджек заболел; шах был очень грустен; в это время в тюрьме находился один преступник, которого шах не хотел выпускать; но заключенный имел протекцию, конечно, за бакшиш, у жен шаха. Тогда Малиджека научили сказать шаху, чтобы он выпустил такого-то преступника и еще других из тюрьмы, а иначе Аллах не поможет выздороветь. Шах выпустил преступника и Малиджек поправился. Не была ли в данном случае и болезнь мальчика только хитростью со стороны эндеруна, чтобы освободить из тюрьмы одно лицо? В Персии это легко может случиться. Писали, что этот Малиджек покушался на жизнь шаха, но я сам лично об этом не знаю; шах, говорят, его простил. Будущность Малиджека можно предвидеть: как только шах закроет глаза, мальчика, по приказанию сыновей, отправят догонять шаха к Аллаху: так его все ненавидят, хотя льстят до приторности, ради шаха. Любовь шаха к этому мальчику непонятна.
Наср-эд-Дин-шах, Азиз-эс-Салтан (Малиджак)
и Этемад-эс-Салтане
Описав в этом очерке личность шаха, я не могу пройти молчанием его знаменитого сна. В 1881 году стали переносить шахскую библиотеку в другое помещение. Библиотекарь заметил в одной книге знаменитого персидского философа запись, сделанную рукою шаха. Эта запись была представлена шаху, и он признал ее за свою и вспомнил, что она была сделана им 35 лет тому назад, после сна, который он видел, заснув над этой книгой. Запись гласила: «Ему советуют быть дружным с Россией, главное, с Александром III, так как Александр II, хотя много сделает добра для народа, но падет от злодейской руки». К несчастию, предсказание сна сбылось согласно тому, как видал 35 лет тому назад шах. Вспомнил ли шах об этом сне, получив известие о трагической кончине Императора Александра II, но только вслед за этим печальным известием он послал немедленно за русскими инструкторами и объявил им со слезами на глазах, что он «потерял лучшего друга — Императора Александра II».
М. А. Зичи. Александр II и шахНаср-эд-Дин во время парада на
Царицыном лугу. (Из серии «Посещение персидским шахом
Санкт-Петербурга. 1873»).
Воззвание персидского шаха к народу
(Продолжение следует)
См. также:
• Огородников П. И. Очерки Персии;
• Петрусевич Н. Г. Туркмены между старым руслом Аму-Дарьи (Узбоем) и северными окраинами Персии.
Предыдущие части:
ОЧЕРК V-й
Наср-Эдин-шах
Личность шаха. — Его костюм. — День шаха. — Шах — великий реформатор. — Перевод иностранных книг для шаха. — Путешествие шаха инкогнито по столице. — Обед шаха. — Выезд шаха. — Салям. — Простота шаха. — Малиджек.
Подкрашивание монарших усов.
Здесь и далее фото А. Севрюгина.
Описывать наружность повелителя Ирана «Ша-ин-ша», как называют Его Шахское Величество Наср-Эдина, я не буду; все, конечно, видали его изображения на многочисленных фотографиях и даже на вещах, включая спичечные коробочки; скажу только несколько слов о том, что нельзя видеть в его изображениях. Шах, несмотря на свои с лишком за 60 лет, выглядит бодрым; движения его тихи, что требуется восточными нравами приличий, но он бывает иногда очень подвижен и молодцоват, в особенности на охотах. Он носит почти постоянно очки, которые нередко, не снимая совсем, поднимает на шапку. Одной рукой он постоянно крутит свои усы. Вообще, он гораздо симпатичнее и добрее в действительности, чем кажется на своих изображениях. Шах доступен почти для всех, со всеми обходителен и добр; могу смело сказать, что не видать в нем ни кровожадности, ни изверга, — что ему многие приписывают. Конечно, на него много сваливают злоупотреблений, творимых находящимися около него креатурами, но о них я скажу дальше.
Обыкновенно шах одевается в черный или пестрый шалевый «сардали» (персидский сюртук); в руках любит вертеть тонкую тросточку; на шее у него, на цепочке, почти постоянно висит знаменитый огромный бриллиант. Но при выезде и приемах шах любит разукраситься своими драгоценностями: на шапку тогда навинчивается знаменитое бриллиантовое перо, унизанное вместе жемчугом и изумрудом посередине, к которому приделан часовой механизм, отчего перо все время находится в движении и производит сильный блеск. На плечи он одевает тогда погоны, на которых посажено по два или по три огромных изумруда или бриллианта; на грудь пришпиливаются до 42 огромных алмазов, расположенных в несколько рядов. Сбоку бриллиантовая звезда и, на усыпанном крупными бриллиантами портупее, через плечо привешивается драгоценная кривая шашка. Сверх этого, он иногда одевает, сделанные в Париже, эксельбанты, у которых все шнуры сделаны из мелких бриллиантов, а на наконечниках насажены крупные. Вообще, повелитель Ирана неравнодушен к своим драгоценностями, как, говорят, были и все его предки, в особенности Фат-Али-шах. Это видно из того, что, зачастую, во время частных аудиенций, он заставляет принести себе драгоценный ларец с алмазами, бриллиантами и другими каменьями и, в присутствии посторонних, пересыпает их с руки на руку, любуясь ими как дитя.
Встает шах зимой около 8 часов, а летом гораздо раньше; сам он не творит намазов, т. е. установленных Кораном молитв, несколько раз в день, но за него творит их мулла, т. е. духовное лицо; ему даже позволяется не поститься в Рамазан (месяц покаяния) ввиду того, как объясняют муллы, что он, как имеющий судьбы всех поданных в своих руках, может на голодный желудок подписать несправедливый приговор. День шах проводит приблизительно следующим образом. Утром, если погода хорошая и если астроном (из духовного звания) предскажет добрый час, Его Величество выезжает за город, в один из летних дворцов, которых в окрестности Тегерана масса, и там решает с приехавшими с ним сановниками государственные дела. Говорят, он не любит их решать в столичном дворце потому, что за ним там сильно следят и стараются иметь влияние из эндеруна (гарема). Иногда у повелителя Ирана является желание позабавиться охотой, и тогда, утром, сопровождаемый конвоем человек в 150, он отправляется в горы; но этот конвой оставляется у подножия гор, сам же шах верхом направляется в горы только с несколькими людьми, где и охотится на пантер и других зверей. В это время шах необыкновенно оживляется и его не узнать. Он отличный стрелок, в жизни своей убил массу диких животных, как то: пантер, леопардов и других, кои, набитые в чучелы довольно неудачно генералом Андрини, итальянцем, и красуются во дворце. Говорят, эти охоты и поддерживают его здоровье. Возвратившись с охоты или из загородного дворца, повелитель отдается кейфу, т. е. отдыху: идет или в эндерун к женам, или остается в своей опочивальне. В другой раз ему вздумается взять урок, хотя бы русского языка; для этого тотчас же посылается за переводчиком Персидской казачьей бригады, армянином Мартиросом, неокончившим курс в нашем московском Лазаревском институте: он теперь величается «Мартирос-хан», имеет чин сартипа (персидского генерала) и за что-то русский Станислав 2 степени; но зачастую, пока профессор дойдет до дворца дать урок, Его Величество уже раздумал, и благородный профессор возвращается обратно восвояси.
В летнем дворце
Шаху, видно, с трудом достается русский язык, и он вряд ли знает из него слов 20. За 6 лет я только и слышал: «больш пиль», что означает — большая пыль, и «лош жир», т. е. лошади жирные, сытые. По вечерам повелитель любит, чтобы ему читали, и чтец обязан замечать, на чем он заснет, чтобы при его пробуждении продолжать с того же места. Так как Его Величество не владеет вообще европейскими языками, то он заставляет делать для себя переводы из заграничных газет; большею частию эти переводы, из угождения шаху, делаются неправильно. Так, например, я знал такой факт. Делали, по приказанию шаха, в училище (медерсе), перевод сочинения Салтыкова, у которого в одном месте сказано, что шах имеет тип армянина. Зная, что шаху это очень не понравится, и боясь его гнева, гг. профессора и директор решили лучше совсем пропустить это место, что действительно и сделали. Читают шаху и персидские газеты, которых всего
Шах воображает себя великим реформатором и хочет уподобиться Петру Великому. Для этой цели у него полный перевод «Истории Петра», лежащий всегда в его опочивальне. Шах ведет свой дневник до мельчайшей подробности и, чтобы персы не могли прочесть, пишет французскими буквами. Иногда он недурно рисует карикатуры. Но, к сожалению, из истории великого преобразователя Петра он много хотел почерпнуть, но что-то мало удалось. По примеру Петра, он первый из шахов стал брить бороду и носить короткую одежду; ввел австрийскую военную форму и даже прусские каски; открыл пороховой и монетный дворы, на которых, впрочем, редко работают; очистил и спланировал свою столицу Тегеран; открыл школу, в которой вместе обучаются — студенты медицины и военные. Даже раз расклеены были по улицам «дистихаты» (повеления) женщинам ходить с открытыми лицами, всем персам заниматься торговлею и чем хотят, причем каждый в своем законном предприятии будет огражден законами [подлинное воззвание приложено в конце очерка]; однако в результате эти разрешения потерпели фиаско: женщины не открывались, так как духовенство и сеиды (потомки пророка) были против этого и срывали со стен расклеенные разрешения; по второму же разрешению — заняться, чем хотят, — персы растолковали себе смысл его так: законов в Персии нет, значит, ограждать их интересы закон не может, а прямо шах, мол, хочет узнать, у кого есть деньги, чтобы потом ими воспользоваться, почему и никто из природных персов ничего не решается предпринять. Много всему мешают духовенство и сеиды (потомки пророка), как и благим намерениям шаха: их цель — держать народную толпу во тьме. Для примера, расскажу, как была сделана одна реформа в персидской армии, т. е. введены галстухи и перчатки (не правда ли, замечательная реформа?) Дело было так: кажется, в 1884 году, на границе туркмены сделали нападение на персидские владения; шах послал большой отряд, чтоб наказать их, но через несколько времени получил ответ, что туркмены, из-под самой палатки начальника отряда, угнали массу мулов и что их не пришлось наказать. Повелитель Ирана вознегодовал, созвать в столицу всех военачальников, начиная со своего сына, военного министра, и держал им приблизительно такую речь: «Объясните мне, почему все мои предшественники, как то: Фат-Али-ша, Мадед-ша и др., были всегда победителями; я же куда ни пошлю свои войска, даже на туркмен, всегда остаюсь побежденным?» Долго сановники, с глубокими поклонами, отнекивались, что но могут разрешить этого вопроса, но что Аллах «машала» — дает ему еще больше победы и что его голова для разрешения этого вопроса светлее их. Наконец шах, рассердившись и наслушавшись их сладких речей, объявил им, что его предшественники не были окружены такими «педер-секами» и «педерсухтами» (т. е. прохвостами, собачьими сынами), как они, и что во всем виноват его сын, военный министр, который не делает реформ в своей армии, причем приказал сыну сейчас же сделать какие-либо улучшения в войске. Отвесив за такие комплименты низкие поклоны повелителю, военный министр созвал сейчас же военный совет, на котором было решено завести галстухи наподобие тех, какие имеются в русской армии, и перчатки дли пехоты, по примеру Австрии. И что же? — через три дня мы увидели на смотру Его Величества у солдат некоторых полков русские галстухи, одетые языком поверх мундира, и у каждого пехотинца за поясом висело по одной нитяной перчатке — как знак начатой «реформы» (по две не хватило на базаре в Тегеране). Вот что значит в Персии «реформа»!
Заслушивание доклада
У повелителя Ирана замечаются свои странности, доходящие до комизма. Расскажу об одном случае, известном под названием «путешествие шаха Наср-Эдина по городу инкогнито в 1887 г.». Однажды его шахское величество, вспомнив, должно быть, или только что прочитавши историю Гарун-аль-Рашида, где сказано, что он инкогнито ходил узнавать нужды народа, — вздумал тоже пройтись вечером по городу инкогнито, но до этого днем позвал к себе сына, военного министра, Наибе-Султане, и под секретом сообщил ему о своем намерении. Тот поспешил, тоже под секретом, сообщить о таком намерении шаха тегеранскому полицеймейстеру, графу Монтефорте; в свою очередь, последний сейчас же распорядился по всем углам улиц выставить массу полицейских и солдат для охраны особы шаха. Так что, когда шах в 9 часов вечера вышел из дворца «инкогнито», то у самого выхода столкнулся сперва с военным министром, а потом с полицеймейстером, которые отвесили ему низкие поклоны и отправились вместе с ним, — следовательно, тут вышло уже «тройное инкогнито». При переходе через городскую площадь, которая не была освещена, и за неимением перед собой «фануса», с которым принято ходить в Персии по вечерам, с шахом случилось маленькое несчастье, — он попал в лужу, откуда и зачерпнул своими туфлями достаточное количество грязи. Пришлось остановиться у панели: шах сел на тумбу, проводники его отняли у проходившего мимо перса «фанус» (фонарь) и очистили от грязи ногу шаха. Далее пошли уже с «фанусом» по Алиазаровской улице. Шах узнал на ней дом своего старого доктора,
Шах обедает по-азиатски, т. е. прямо на ковре, без стола, и всегда один. Раз только в год, в день своего рождения, он созывает принцев крови и вместе с ними садится обедать, а после обеда приглашает некоторых сыграть с ним в карты; чтобы не возбудить его немилость, все играющие с ним стараются проиграть; был только один его дядя, теперь уже умерший, старик, который осмеливался всегда обыгрывать шаха, говоря, что он делает это потому, что беден и что если он проиграет его величеству, то у него не будет чем заплатить проигрыш, что и может навлечь на него немилость шаха. Шах ему, однако, все прощал. Во время шахского обеда, который он совершает один, иногда у себя, а не в эндеруне, вокруг присутствует всегда несколько лиц, даже из персидских министров, стоя у стены, и шах их удостоивает иногда расспросами. Конечно, кухня у него азиатская и кушанья вполне персидские, т. е. разных сортов пловы и кабабы (жаркие). Фрукты, разумеется, тоже неизбежное блюдо. Перед шахом ставится до 30 блюд, но сам он есть очень мало. Оставшиеся от шахского обеда кушанья едят затем принцы, а после них уже их челядь.
Карета Наср-эд-Дин-шаха
Выезжает шах после предсказания астрономом «доброго часа» всегда в золоченой и с зеркальными стеклами карете, так что его со всех сторон видно. Хотя имеются при карете высокие козла, но на них никто не сидит, ибо спиной близко к шаху нельзя сидеть, а три гайдука, одетые очень комично, наподобие каких-то жокеев, сидят верхами, управляя каждый парою лошадей, запряженных цугом. Хотя шах имеет отличных лошадей, но карета всегда запряжена шестью старыми рослыми клячами белой масти. Говорят, эти лошади получены из России. Они убраны, конечно, в золотые английские шоры, с плюмажем между ушами и с окрашенными хвостами, которые часто вновь подкрашивают. С красными хвостами ездит только шах, это — знак его величия. Шах для экипажа боится хороших лошадей. Прежде шахским лошадям красили в красную краску ноги и брюхо. Карету везут не шибче как трусцой, а большею частью и совсем шагом. В карете стоят часы и две цветные метелочки для смахивания пыли. По бокам и впереди бегут «шатыры», скороходы, с цветами на шапках, в красных кафтанах и длинных белых чулках. За каретой едет конвой, от
Для осмотра войск шах из кареты пересаживается верхом, всегда на отличную, сильно откормленную лошадь, и открывает над собою от солнца красный или черный зонт. Если шах едет далеко, положим, на богомолье, то с ним еще следует целый отряд войск; таких путешествий шаха простой народ боится, потому что сопровождающий его отряд опустошает страну как саранча, а жалоб на это никто не смеет принести, опасаясь за целость собственной шкуры. В 1883 году, при проезде в Мешед на богомолье, шах взял с собой: два полка пехоты, 100 человек кавалерии из Персидской казачьей бригады, верблюжью и на мулах 2 батареи, до 6 тысяч иррегулярной кавалерии, и, вдобавок, прихватил нескольких жен с их свитой. Путешествие это продолжалось месяцев пять. Сколько они за это время разорили населения?
Шахский лагерь
Шах любит подарки, бешкеши, которые принимает от всех и на всякую сумму: даже на смотрах командиры полков подносят ему деньги — золотом, смотря по численному составу полка, не стесняясь маленькой суммой, как 100 туманов (330 р.). Прежде шах сам был щедр на подарки, но теперь этого не видно, скорее, он заметно скуп. По праздникам, о которых буду говорить в отдельном очерке, шах делает «селями», т. е. парадные выходы к собравшимся представителям войск и дипломатии. Подробности «селама» будут приведены в другом месте. О военном деле шах, по-видимому, имеет очень смутное понятие, потому что позволяет дурачить себя покупкою старых мундиров и вооружения, никуда не годных, у австрийцев и пруссаков. Один остряк персиянин по этому поводу выразился так: австрийский представитель, т. е. посланник в Тегеране, только для того и существует, чтобы сбывать все негодное из австрийской армии в персидскую. Куда не взглянешь, всюду шаха обманывают, а он или ничего не замечает, или не хочет замечать. Он поддается также сильной лести.
У его величества есть слабость — страстная любовь к 10-летнему тогда мальчику, племяннику одной из жен, Малиджеку. Несмотря на то, что мальчику было всего 10 лет, он, однако, был уже генерал, сартип. Для него был составлен особый хор музыкантов из мальчиков, и на «селамах», выходах шаха, его ставили выше, чем Наибе-Султане, сына шаха. При всей ненависти придворных к этому мальчику, все ему льстят и, где возможно, злоупотребляют им или, вернее, любовью к нему шаха. Раз быль такой случай: Малиджек заболел; шах был очень грустен; в это время в тюрьме находился один преступник, которого шах не хотел выпускать; но заключенный имел протекцию, конечно, за бакшиш, у жен шаха. Тогда Малиджека научили сказать шаху, чтобы он выпустил такого-то преступника и еще других из тюрьмы, а иначе Аллах не поможет выздороветь. Шах выпустил преступника и Малиджек поправился. Не была ли в данном случае и болезнь мальчика только хитростью со стороны эндеруна, чтобы освободить из тюрьмы одно лицо? В Персии это легко может случиться. Писали, что этот Малиджек покушался на жизнь шаха, но я сам лично об этом не знаю; шах, говорят, его простил. Будущность Малиджека можно предвидеть: как только шах закроет глаза, мальчика, по приказанию сыновей, отправят догонять шаха к Аллаху: так его все ненавидят, хотя льстят до приторности, ради шаха. Любовь шаха к этому мальчику непонятна.
Наср-эд-Дин-шах, Азиз-эс-Салтан (Малиджак)
и Этемад-эс-Салтане
Описав в этом очерке личность шаха, я не могу пройти молчанием его знаменитого сна. В 1881 году стали переносить шахскую библиотеку в другое помещение. Библиотекарь заметил в одной книге знаменитого персидского философа запись, сделанную рукою шаха. Эта запись была представлена шаху, и он признал ее за свою и вспомнил, что она была сделана им 35 лет тому назад, после сна, который он видел, заснув над этой книгой. Запись гласила: «Ему советуют быть дружным с Россией, главное, с Александром III, так как Александр II, хотя много сделает добра для народа, но падет от злодейской руки». К несчастию, предсказание сна сбылось согласно тому, как видал 35 лет тому назад шах. Вспомнил ли шах об этом сне, получив известие о трагической кончине Императора Александра II, но только вслед за этим печальным известием он послал немедленно за русскими инструкторами и объявил им со слезами на глазах, что он «потерял лучшего друга — Императора Александра II».
М. А. Зичи. Александр II и шах
Царицыном лугу. (Из серии «Посещение персидским шахом
Санкт-Петербурга. 1873»).
Воззвание персидского шаха к народу
Всемогущий сделал нас источником справедливости и благосклонности, исполнителем Его высоких велений и поручил нам специально покровительствовать жизни и имуществу персидского народа. Теперь, в благодарность за Его милости и чтобы выполнить возложенную Им на нас великую задачу, мы считаем долгом еще усилить существующие законы, чтобы пни этих законов, жизнь и благосостояние нашего горячо любимого народа, были защищены и гарантированы более действительным образом против всякого притеснения.
Мы тем более настойчивы в наших намерениях, что народ, видя, что его жизнь и имущество достаточно гарантированы, будет в состоянии предаваться с большим доверием всем отраслям промышленности и предприятиям, которые послужат базисом цивилизации и источником благоденствия и благосостояния.
Для этого, в доказательство нашей заботливости и благосклонности, в законных пределах, мы сообщаем этой прокламацией всему персидскому народу, что его жизнь и имущество вполне защищены законами и что он может, ввиду этого, без боязни и опасений предаться предприятиям, требующим соединения капиталов или учреждения обществ и компаний для общеполезных дел, как постройка дорог и другие…
Все эти предприятия доставят нам только удовольствие и удовлетворение и будут предметом нашей специальной заботливости.
В заключение, мы заявляем, что никто не будет иметь права завладеть этими предприятиями, или касаться жизни и имущества наших подданных, или наносить им какие бы то ни было ущербы, потому что это будет рассматриваться как нарушение гражданских и религиозных законов страны.
(Продолжение следует)
См. также:
• Огородников П. И. Очерки Персии;
• Петрусевич Н. Г. Туркмены между старым руслом Аму-Дарьи (Узбоем) и северными окраинами Персии.
