Бунин и его характеристики о современниках:

Originally posted by russkoeleto at Бунин и его характеристики о современниках:

Бунин и его характеристики о современниках:

1. Владимир Владимирович Маяковский - "самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства"

И. А. Бунин о большевиках и Маяковском
http://www.proza.ru/2012/11/06/849

" Кончая свои писательские воспоминания, думаю, что Маяковский останется в истории литературы большевицких лет как самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства, по части литературного восхваления его и тем самым воздействия на советскую чернь, - тут не в счет, конечно, только один Горький, пропаганда которого с его мировой знаменитостью, с его большими и примитивными литературными способностя-ми, как нельзя более подходящими для вкусов толпы, с огромной силой актерства, с гомерической лживостью и беспримерной неутомимостью в ней оказала такую страшную преступную помощь большевизму поистине "в планетарном масштабе". И советская Москва не только с великой щедростью, но даже с идиотской чрезмерно-стью отплатила Маяковскому за все его восхваления ее, за всякую помощь ей в деле развращения советских лю-дей, в снижении их нравов и вкусов. Маяковский превоз-несен в Москве не только как великий поэт. В связи с не-давней двадцатилетней годовщиной его самоубийства московская "Литературная газета" заявила, что "имя Ма-яковского воплотилось в пароходы, школы, танки, ули-цы, театры и другие долгие дела. Десять пароходов "Вла-димир Маяковский" плавают по морям и рекам. "Влади-мир Маяковский" было начертано на броне трех танков. Один из них дошел до Берлина, до самого рейхстага. Штурмовик "Владимир Маяковский" разил врага с воз-духа. Подводная лодка "Владимир Маяковский" топи-ла корабли в Балтике. Имя поэта носят: площадь в цент-ре Москвы, станции метро, переулок, библиотека, музеи, район в Грузии, село в Армении, поселок в Калужской области, горный пик на Памире, клуб литераторов в Ле-нинграде, улицы н пятнадцати городах, пять театров, три городских парка, школы, колхозы..." (А вот Карлу Либкнехту не повезло: во всей советской России есть всего-навсего один-единственный "Гусиный колхоз имени Кар-ла Либкнехта".)"

2. Исаак Бабель - "один из наиболее мерзких богохульников"

Иван Бунин. Воспоминания (страница 3 из 15)

http://bookz.ru/authors/bunin-ivan/memours/page-3-memours.html

"В этой нелeпости ("а распространять заставили икающих попов - и Учредилку"), в богохульствe чисто клиническом (чего стоит одна это строка, - про апостола Петра, - "дурак Симон с отвисшей губой"), есть, разумeется, нeчто и от заразы, что была в воздухe того времени. Богохульство, кощунство, одно из главных свойств революцiонных времен, началось еще с самыми первыми дуновенiями "вeтра из пустыни". Сологуб уже написал тогда "Литургiю Мнe", то есть себe самому, молился 45 дьяволу: "Отец мой, Дьявол!" и сам притворялся дьяволом. В петербургской "Бродячей Собакe", гдe Ахматова сказала: "Всe мы грeшницы тут, всe блудницы", поставлено было однажды "Бeгство Богоматери с Младенцем в Египет", нeкое "литургическое дeйство", для котораго Кузьмин написал слова, Сац сочинил музыку, а Судейкин придумал декорацiю, костюмы, - "дeйство", в котором поэт Потемкин изображал осла, шел, согнувшись под прямым углом, опираясь на два костыля, и нес на своей спинe супругу Судейкина в роли Богоматери. И в этой "Собакe" уже сидeло не мало и будущих "большевиков": Алексeй Толстой, тогда еще молодой, крупный, мордастый, являлся туда важным барином, помeщиком, в енотовой шубe, в бобровой шапкe или в цилиндрe, стриженный а ла мужик; Блок приходил с каменным, непроницаемым лицом красавца и поэта; Маяковскiй в желтой кофтe, с глазами сплошь темными, нагло и мрачно вызывающими, со сжатыми, извилистыми, жабьими губами.... Тут надо кстати сказать, что умер Кузьмин, - уже при большевиках, - будто бы так: с Евангелiем в одной рукe и с "Декамероном" Боккачiо в другой.

При большевиках всяческое кощунственное непотребство расцвeло уже махровым цвeтом. Мнe писали из Москвы еще лeт тридцать тому назад:

"Стою в тeсной толпe в трамвайном вагонe, кругом улыбающiяся рожи, "народ-богоносец" Достоевскаго любуется на картинки в журнальчикe "Безбожник": там изображено, как глупыя бабы "причащаются",- eдят кишки Христа,- изображен Бог Саваоф в пенснэ, хмуро читающiй что то Демьяна Бeднаго..." 46

Вeроятно, это был "Новый завeт без изъяна евангелиста Демьяна", бывшаго много лeт одним из самых знатных вельмож, богачей и скотоподобных холуев совeтской Москвы.

Среди наиболeе мерзких богохульников был еще Бабель. Когда-то существовавшая в эмиграцiи эсеровская газета "Дни" разбирала собранiе разсказов этого Бабеля и нашла, что "его творчество не равноцeнно": "Бабель обладает интересным бытовым языком, без натяжки стилизует иногда цeлыя страницы - напримeр, в разсказe "Сашка-Христос". Есть кромe того вещи, на которых нeт отпечатка ни революцiй, ни революцiоннаго быта, как, напримeр, в разсказe "Iисусов грeх"... К сожалeнiю, говорила дальше газета, - хотя я не совсeм понимал, о чем тут сожалeть? - "к сожалeнiю, особо характерныя мeста этого разсказа нельзя привести за предeльной грубостью выраженiй, а в цeлом разсказ, думается, не имeет себe равнаго даже в антирелигiозной совeтской литературe по возмутительному тону и гнусности содержанiя: дeйствующiя его лица - Бог, Ангел и баба Арина, служащая в номерах и задавившая в кровати Ангела, даннаго ей Богом вмeсто мужа, чтобы не так часто рожала..." Это был приговор, довольно суровый, хотя нeсколько и несправедливый, ибо "революцiонный" отпечаток в этой гнусности, конечно, был. Я, со своей стороны, вспоминал тогда еще один разсказ Бабеля, в котором говорилось, между прочим, о статуe Богоматери в каком-то католическом костелe, но тотчас старался не думать о нем: тут гнусность, с которой было сказано о грудях Ея, заслуживала уже плахи, тeм болeе, что Бабель был, кажется, вполнe здоров, нормален в обычном 47 смыслe этих слов. А вот в числe ненормальных вспоминается еще нeкiй Хлeбников.

Хлeбникова, имя котораго было Виктор, хотя он перемeнил его на какого-то Велимира, я иногда встрeчал еще до революцiи (до февральской). Это был довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворявшiйся хмельным. Теперь не только в Россiи, но иногда и в эмиграцiи говорят и о его генiальности. Это, конечно, тоже очень глупо, но элементарныя залежи какого то дикаго художественнаго таланта были у него. Он слыл извeстным футуристом, кромe того и сумасшедшим. Однако был ли впрямь сумасшедшiй? Нормальным он, конечно, никак не был, но все же играл роль сумасшедшаго, спекулировал своим сумасшествiем. В двадцатых годах, среди всяких прочих литературных и житейских извeстiй из Москвы, я получил однажды письмо и о нем. Вот что было в этом письмe:"

3. Марина Ивановна Цветаева - "Цветаева с её непрекращающимися всю жизнь ливнем диких слов и звуков в стихах"

4. Сергей Иванович Есенин - "проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой!"

5. Анатолий Борисович Мариенгоф - "пройдоха и величайший негодяй"

6. Максим Горький - "чудовищный графоман"


«Мы еще не имеем, точнаго представленія о полном объеме всей писательской деятельности Горькаго: пока нами зарегистрировано 1145 художественных и публицистических произведений его…» А недавно я прочел» московском «Огоньке» следующее: «Величайшій в міре пролетарскій писатель Горькій намеревался подарить нам еще много, много замечательных твореній; и нет сомненія, что он сделал бы это, если бы подлые враги нашего народа, троцкисты и бухаринцы, не оборвали его чудесной жизни; около восьми тысяч ценнейших рукописей и матеріалов Горькаго бережно хранятся в архиве писателя при Институте міровой литературы Академіи наук СССР»… Таков был Горькій. А сколько было еще ненормальных! Цветаева с ея не прекращавшимся всю жизнь ливнем диких слов и звуков в стихах, кончившая свою жизнь петлей после возвращенія в советскую Россию; буйнейшій пьяница Бальмонт, незадолго до смерти впавшій в свирепое эротическое помешательство; морфинист и садистическій эротоман Брюсов; запойный трагик Андреев… Про обезьяньи неистовства Белаго и говорить нечего, про несчастнаго Блока – тоже: дед, по отцу умер в психіатрической больнице, отец «со странностями на грани душевной болезни», мать «неоднократно лечилась в больнице для душевнобольных»; у самого Блока была с молодости жестокая цинга, жалобами на которую полны его дневники, так же как и на страданія от вина и женщин, затем «тяжелая психостенія, а незадолго до смерти помраченіе разсудка и воспаленіе сердечных клапанов…» Умственная и душевная неуравновешенность, переменчивость – редкая: «гімназія отталкивала его, по его собственным словам, страшным плебейством, противным его мыслям, манерам и чувствам»; тут он готовится в актеры, в первые университетскіе годы подражает Жуковскому и Фету, пишет о любви «среди розовых утр; алых зорь, золотистых долин, цветастых лугов»; затем он подражатель В. Соловьева, друг и соратник Белаго, возглавлявшаго мистическій кружок аргонавтов»; в 1903 году «идет в толпе с красным знаменем, однако вскоре совершенно охладевает к революціи…» В первую великую войну он устраивается на фронте чем то вроде земгусара, пріезжая в Петербург, говорит Гиппіус то о том, как на войне «весело», то совсем другое – как там скучно, гадко, иногда уверяет ее, что «всех жидов надо повесить»…

7. Александр Александрович Блок - "нестерпимо поэтичный поэт. Дурачит публику галиматьей"

8. Валерий Яковлевич Брюсов - "морфинист и садистический эротоман"

9. Андрей Белый - "про его обезъяньи неистовства и говорить нечего"

10. Владимир Набоков - "мошенник и словоблуд (часто просто косноязычный)"

11. Константин Дмитриевич Бальмонт - "буйнейший пьяница, незадолго до смерти впавший в свирепое эротичское помешательство"

12. Максимилиан Волошин - "толстый и кудрявый эстет"

13. Михаил Кузмин - "педераст с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки"

Правда – почти все были «жулики»  и  «здоровеннейшіе мужики», но нельзя сказать, что здоровые, нормальные. Силы (да  и  литературныя способности) у «декадентов» времени Чехова  и  у тех, что увеличили их число  и  славились впоследствіи, называясь уже не декадентами  и  не символистами, а футуристами, мистическими анархистами, аргонавтами, равно, как  и  у прочих,– у Горькаго, Андреева, позднее, например, у тщедушнаго, дохлаго от болезней Арцыбашева или у  педераста  Кузьмина с его  полуголым   черепом   и   гробовым   лицом ,  раскрашенным   как   труп   проститутки , – были я впрямь велики, но таковы, какими обладают истерики, юроды, помешанные: ибо кто же из них мог назваться здоровым в обычном смысле этого слова? Все они были хитры, отлично знали, что потребно для привлеченія к себе вниманія, но ведь обладает всеми этими качествами  и  большинство истериков, юродов, помешанных. И вот: какое удивительное скопленіе нездоровых, ненормальных в той или иной форме, в той или иной степени было еще при Чехове и как все росло оно и последующіе годы! Чахоточная и совсем недаром писавшая от мужского имени Гиппіус, одержимый маніей величія Брюсов, автор "Тихих мальчиков», потом «Мелкаго беса», иначе говоря патологическаго Передонова, певец смерти и «отца» своего дьявола, каменно неподвижный и молчаливый Сологуб, – «кирпич в сюртуке», по определению Розанова, буйный «мистическій анархист» Чулков, изступленный Волынскій, малорослый и страшный своей огромной головой и стоячими черными глазами Минскій; у Горькаго была болезненная страсть к изломанному языку («вот я вам приволок сію книжицу, черти лиловые»), псевдонимы, под которыми он писал в молодости, – нечто редкое по напыщенности, по какой-то низкопробно едкой ироніи над чем-то: Iегудіил Хламида, Некто, Икс, Антином Исходящий, Самокритик Словотеков… Горькій оставил после себя невероятное количество своих портретов всех возрастов вплоть до старости просто поразительных по количеству актерских по? и выраженій, то простодушных и задумчивых, то наглых, то каторжно угрюмых, то с напруженными, поднятыми изо всех сил плечами и втянутой в них шеей, в неистовой позе площадного агитатора; он был совершенно неистощимый говорун с несметными по количеству и разнообразію гримасами, то опять таки страшно мрачными, то йдіотски радостными, с закатываніем под самые волосы бровей и крупных лобных складок стараго широкоскулого монгола; он вообще ни минуты не мог побыть на людях без актерства, без фразерства, то нарочито без всякой меры грубаго, то романтически восторженнаго, без нелепой неумеренности восторгов («я счастлив, Пришвин, что живу с вами на одной планете!») и всякой прочей гомерической лжи; был ненормально глуп в своих обличительных писаніях: «Это – город, это – Нью-Йорк. Издали город кажется огромной челюстью с неровными черными зубами. Он дышит в небо тучами дыма И сопит, как обжора, страдающей ожиреніем. Войдя в него, чувствуешь, что попал в желудок из камня и железа; улицы его – это скользкое, алчное горло, по которому плывут темные куски пищи, живые люди; вагоны городской железной дороги огромные черви; локомотивы – жирныя утки…» Он был чудовищный графоман: в огромном томе какого-то Балухатова, изданном вскоре после смерти Горькаго в Москве под заглавіем: «Литературная работа Горькаго», сказано;

«Мы еще не имеем, точнаго представленія о полном объеме всей писательской деятельности Горькаго: пока нами зарегистрировано 1145 художественных и публицистических произведений его…»

14. Леонид Андреев - "запойный трагик"

15. Зинаида Гиппиус - "необыкновенно противная душонка"

16. Велимир Хлебников - "Довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворяющийся хмельным"