|
"Песнь о Нибелунгах начинается вещим сном
Кримгильды, сестры бургундских королей — Гунтера, Гизелера и Гернота.
Красавице Кримгильде снится, будто два орла налетают на нее, в то время,
когда она на охоте едет по полю со своим любимым соколом на рукавице.
Сокол этот вскормлен ею, ею приручен и приучен к охоте; она никогда с
ним не расстается. А орлы налетели, сорвали его с ее рукавицы и на
глазах ее растерзали, разметав его перья. “Страшный сон! Горестный
сон!.. Он не пророчит ей ничего доброго!”
И она, поднявшись с постели, спешит к своей матери и просит ее пояснить значение загадочного сна.
Мать печально покачала головою и сказала дочери:
—
Любимый сокол твой означает любимого благородного рыцаря, которого ты
полюбишь всем сердцем. И да хранит его Господь, так как тебе придется
потерять его.
Предсказания матери вскоре начинают отчасти
сбываться. Является рыцарь, к которому Кримгильда должна впоследствии
привязаться всем сердцем...
Слава об умной и прекрасной
Кримгильде разносится вширь и вдаль по всем окрестным странам, и вот
узнает об этой красавице удалой сын Сигмунда, короля нидерландского,
прекрасный и мощный витязь Сигфрид. Уже смолоду этот витязь прославился
многими дивными подвигами и теперь, задумав жениться, решил добыть себе в
жены красавицу Кримгильду, сестру могущественных королей бургундских.
Напрасно отговаривают его родные и близкие, напрасно указывают ему на
других невест-красавиц: Сигфрид с небольшою избранною свитою едет ко
двору бургундских королей.
— Кто эти рыцари, что въехали во двор
нашего замка? — спрашивают друг друга короли-братья. Гунтер, Гизелер и
Гернот, пристально вглядываясь в приезжих гостей из окна замковой залы.
Никто
не может им на это дать ответа, потому что никто не видал еще в
Бургундии рыцарей в таких богатых блестящих доспехах, на таких чудных
могучих конях. Тогда короли-братья решаются спросить о приезжих у
сурового Хагена, одного из своих приближенных рыцарей; а этот рыцарь
славится тем, что ему близко известны все соседние страны и гербы всех
знаменитых рыцарских родов.
Когда Хагену задан был этот трудный вопрос, он долго и внимательно всматривался в приезжих витязей и наконец сказал:
—
Это, должно быть, не кто иной, как доблестный Сигфрид Нидерландский —
тот самый, что прославился битвою со змеем и лукавым карликом
Альберихом, старым кудесником. Бился он с ними за обладание богатейшим
их кладом и победой этой приобрел несметные богатства да, кстати, и еще
одну диковинку — шапку-невидимку, при помощи которой он всюду может
проникнуть незримо. Одно могу вам посоветовать:
примите храброго витязя как можно лучше, ибо он вполне достоин такого приема.
Братья-короли
последовали разумному совету Хагена, приняли Сигфрида с великим почетом
и щедро угощали и его, и его свиту. Но сколько они ни пытались добиться
от него, что именно побудило его предпринять столь далекое путешествие,
сдержанный Сигфрид ни единым словом не обмолвился о главной цели своего
приезда к бургундскому двору.
Впрочем, королям-братьям и не
пришлось слишком долго беседовать со своим именитым гостем: на Бургундию
неожиданно надвинулась военная гроза. Король Саксонский внезапно
объявил войну бургундским королям и вторгся с войском в их владения.
Тогда короли-братья собрались на войну, и Сигфрид по доброй воле
вызвался им помогать. Только заручившись помощью такого беззаветно
храброго витязя, короли-братья могли одержать победу над мужественными
саксами и вернулись домой с пленными и трофеями, отбитыми у неприятеля.
За победою последовал целый ряд блестящих на одном из этих празднеств
удалось наконец Cигфриду увидеть красавицу Кримгильду.
Дивная
красота Кримгильды поразила юного витязя, и Кримгильду также поразил
мужественный вид молодого и прекрасного рыцаря, перед которым все
остальные витязи казались ничтожными и незаметными. И вот между
Сигфридом и Кримгильдой зародилось чувство, которое должно было привести
их под венец.
В то время, когда Сигфрид уже готовился свататься
за Кримгильду и просить ее руки, один из братьев-королей. Гунтер,
прослышал, что где-то далеко на севере живет царевна по имени
Брунгильда, знаменитая своею красотою и недоступностью. Всякого витязя,
дерзающего ей предложить свою руку и сердце, эта царевна подвергает трем
испытаниям, и если он не выдержит хоть одного из них, то должен
поплатиться за это жизнью. Эти испытания состоят в обычных воинских
упражнениях, которые известны каждому витязю; но дело в том, что царевна
в них так искусна и ловка, что лишь немногие рыцари могут с нею
тягаться.
Прослышав об этой царевне и о тех затруднениях,
которыми был обставлен доступ к ней, Гунтер возгорелся желанием во что
бы то не стало добыть себе Брунгильду в жены и с этой целью решился
пуститься в дальний путь к ее царству.
Добродушный Сигфрид и тут
вызвался помочь Гунтеру, который, конечно, был очень доволен
возможностью заручиться таким мужественным и мощным спутником; при этом
они даже вступили в такое соглашение: Гунтер дал слово Сигфриду, что
если тот поможет ему жениться на Брунгильде, то в благодарность получит
руку красавицы Кримгильды.
Сборы в путь были недолги. Гунтер
великолепно снарядился с немногими избранными спутниками в дальнее
странствование. Сели в ладью, богато изукрашенную, подняли парус и
отплыли от берега среди всеобщих пожеланий.
Сам Сигфрид стал на
руле и правил ладьею, которая поплыла сначала вниз по Рейну, а затем
вышла в море, и бурные волны быстро помчали ладью бургундских витязей к
скалистым берегам Брунгильдина острова.
Высадившись на острове.
Гунтер выдал Сигфрида за своего вассала, скрыв его имя и его именитое
происхождение. И Сигфрид сам старался поддержать это показание Гунтера и
ввел всех в заблуждение тем, что выказывал Гунтеру подобно обыкновенный
смертный.
Брунгильда приняла дальних заезжих гостей ласково и с
большим почетом и вскоре после этого, узнав о цели их приезда, назначила
Гунтеру время для предстоящих ему испытаний. Она и не подозревала, что
ей при этом придется вступать в состязание не с Гунтером, а с первым в
мире рыцарем и бойцом Сигфридом Нидерландским.
А Сигфрид между
тем успел приготовиться на помощь Гунтеру; он добыл из ладьи свою дивную
шапку-невидимку, надел ее и, скрытый от глаз Брунгильды, стал усердно
помогать Гунтеру во всех назначенных ему испытаниях: в стрельбе из лука,
в метании копья и огромных камней, в умении владеть мечом и боевым
топором. Оказалось, что во всех этих упражнениях воинственная дева
Брунгильда была необычайно искусна да и силу выказывала такую, что
Гунтер без помощи Сигфрида никак не мог бы с нею справиться. Но
благодаря скрытой помощи Сигфрида Гунтер вышел победителем изо всех
состязаний, и побежденная им Брунгильда согласилась выйти за него замуж.
Вскоре
после того Гунтер торжественно возвратился со своей невестой в
Бургундию, а несколько дней спустя он исполнил обещание, данное накануне
отъезда Сигфриду: две свадьбы были отпразднованы в один день — Гунтер
венчался в соборе с Брунгильдой, а Сигфрид с Кримгильдой. За свадебной
церемонией последовал роскошный пир в замке братьев-королей, и за тем
пиром конца не было радостным кликам и здравицам за молодых; но
свадебный пир закончился далеко не одинаково для обоих витязей,
повенчанных в тот день в соборе... Когда Гунтер остался наедине со своей
супругой и хотел ее приласкать, она вдруг вздумала показать ему свое
превосходство в силе и ловкости: схватила его за плечи, связала по рукам
и ногам и повесила на стену за пояс. Как он ни бился, как ни старался
освободиться от уз, он ничего не мог сделать и должен был сознать свое
ничтожество перед могучею девою, которая наконец над ним сжалилась и
сняла его со стены, но отвернулась от него с пренебрежением и не
удостоила его даже взглядом. Бедный Гунтер всю ночь не смыкал глаз,
мучимый оскорбленным самолюбием и сознанием своего бессилия.
На
другой день, когда обе молодые супружеские пары сошлись вместе за общей
трапезой. Гунтер отвел своего друга Сигфрида в сторону и рассказал ему с
грустью обо всем, что случилось. Добродушный Сигфрид от души пожалел
друга и тотчас же вызвался ему помочь, не предвидя того, что он тем
самым должен будет погубить себя...
В тот же вечер, надев свою
шапку-невидимку, он проскользнул незаметно в опочивальню Брунгильды
вслед за Гунтером, и когда Брунгильда хотела опять поглумиться над своим
мужем, Сигфрид помог Гунтеру в борьбе с ней, одолел ее и передал в руки
друга, а сам, в знак победы над могучей воинственной девой, унес с
собой ее пояс. После того, попировав еще несколько дней при бургундском
дворе, Сигфрид со своею молодой супругой и богатой свитой отправился в
обратный путь в Нидерланды.
Затем минуло несколько лет, в течение
которых Сигфрид мирно и счастливо жил со своей супругой и успел почти
позабыть об услугах, оказанных им Гунтеру. Но гордая и заносчивая
Брунгильда, которая почитала Сигфрида вассалом своего мужа Гунтера,
несколько раз справлялась у него, почему Сигфрид не является к нему на
поклон, как другие, а живет в своей земле, как полновластный владыка ее,
и не присылает Гунтеру ни даров, ни дани. Гунтер каждый раз отвечал
жене уклончиво, опасаясь того, что она может угадать его настоящее
отношение к Сигфриду и, конечно, не смея пояснить, что он сам гораздо
более обязан оказывать почтение Сигфриду, чем Сигфрид ему. Но Брунгильда
не давала ему покоя, продолжая упрекать его в слабости и слишком
снисходительном отношении к вассалам; и вот наконец Гунтер решился
пригласить к себе Сигфрида в гости, не сказав о том ни слова жене своей,
которая должна была подумать, что Сигфрид по собственному побуждению
явился отдать долг почтения своему господину, королю бургундскому.
По
этому поводу отправлены были нарочные гонцы в Нидерланды и вернулись
оттуда с известием, что Сигфрид с супругою и своими приближенными вскоре
явится ко двору бургундских королей-братьев.
И действительно,
вскоре после того Сигфрид с женою и отцом Сигмундом, окруженный
многочисленной и богатой свитой, явился в Вормс, откликаясь на дружеское
и родственное приглашение братьев-королей.
Но радость свидания
была вскоре омрачена теми перекорами и даже ссорами, которые с первых же
дней начались между обеими красавицами-королевами. Гордая Брунгильда,
принимая Сигфрида за вассала, обязанного почтением и повиновением воле
ее мужа, требовала и от Кримгильды приниженного и подобострастного
отношения к себе. Кримгильда же, напротив того, проникнута была
восторженным почтением к супругу своему и ставила его выше всех витязей
на свете; по ее мнению, с иигфридом никто не дерзал и думать равняться; и
потому, когда Брунгильда заговаривала о достоинствах и деяниях своего
супруга, короля Гунтера, Кримгильда резко возражала ей, что эти
достоинства ничтожны по сравнению с доблестями Сигфрида. Этот спор
породил в Брунгильде желание проучить Кримгильду при всех и доказать ей
вполне очевидно, что ее муж не более как вассал и подчиненный короля
Гунтера. Для этой цели она решила воспользоваться первым удобным
случаем, который и представился ей, когда в ближайший воскресный день
обе королевы — Брунгильда и Кримгильда — со своими свитами сошлись у
входа в собор.
Брунгильда, даже не удостоив Кримгильду вниманием
или поклоном, хотела прежде ее войти в собор, но Кримгильда загородила
ей дорогу и сказала во всеуслышание:
— Ты не смеешь войти в собор
прежде меня, потому что мой муж знаменитее твоего мужа и более его
славен силой и мужеством своим. Если бы мой муж не помог твоему мужу в
борьбе и состязаниях с тобой, то Гунтеру никогда не удалось бы одолеть
тебя. Вот взгляни, в знак победы над тобой мой Сигфрид снял с тебя тот
пояс, которым теперь я опоясана.
Брунгильда бросила быстрый
взгляд на пояс Кримгильды и узнала в нем тот самый, который
действительно пропал у нее в свадебную ночь. Злоба, стыд и жажда мести
разом овладели ее гордым сердцем. Она изменилась в лице и не знала, что
сказать, что ответить... А Кримгильда между тем быстро прошла мимо нее в
собор со всею своею свитой.
Слух об обиде, нанесенной
Кримгильдою Брунгильде, быстро распространился по всему городу Ворсму и
вызвал самые разнообразные и шумные толки. Брунгильда стала жаловаться
мужу и требовала удовлетворения за оскорбление, нанесенное ей. Сверх
того она потребовала у мужа объяснения: каким образом ее пояс мог
попасть в руки Кримгильды? Гунтер при этом вопросе так смутился, что
даже и не знал, что ответить на вопрос жены. Кое-как отделавшись от нее,
он ради своего оправдания решился на отчаянное средство: он откровенно
рассказал Сигфриду о ссоре их жен и умолял как-нибудь уладить дело...
Тогда
добродушный и благородный Сигфрид, чтобы выручить своего друга-шурина
из беды, заявил во всеуслышание, что его жена, Кримгильда, оклеветала
Брунгильду без всякого основания и на Гунтера, брата своего, тоже
возвела напраслину.
Таким образом мир внешне был установлен, и
всякие несогласия должны были этим закончиться. Но Брунгильда не умела
прощать: в ее душе затаилась страшная ненависть к Сигфриду и всему его
роду. К тому же и Гунтер стал опасаться Сигфрида, который всегда мог
выдать его тайну; а при этих опасениях Брунгильде нетрудно было
возбудить и поддержать в Гунтере озлобление против благородного
Сигфрида. К Брунгильде и Гунтеру против Сигфрида присоединился еще и
Хаген, приближенный вассал и правая рука бургундских королей. Этот
свирепый неукротимый воин, которому милее всего на свете была честь его
господина, не мог ни простить оскорбления, нанесенного Кримгильдой
Брунгильде, ни примириться с мыслью, что Сигфрид был богаче, сильнее и
мужественнее короля Гунтера. Он полагал, что по смерти Сигфрида не
останется никого, кто бы мог защитить и оградить его богатство от
притязаний со стороны родственников его жены. Притом и в личных
отношениях с Брунгильдой Хаген успел набраться от нее такой злобы и
ненависти против Сигфрида, что вскоре он стал убеждать Гунтера в
необходимости убить Сигфрида.
— Но как его убьешь?! — сказал
однажды Гунтер Хагену.— Не говоря уже о том, что справиться с таким
богатырем нам и обоим будет не под силу, но разве же ты не знаешь, какая
на нем кожа?
— Какая кожа? — с удивлением переспросил Хаген.
—
Его кожа неуязвима для оружия. Она как рог дикого тура! И на теле его
есть только одно место, в которое он может быть ранен. Но никто не
знает, где оно — это место.
— Но почему же он покрыт такой кожей?
Откуда у него взялась такая дивная природная броня? — спросил
изумленный и раздосадованный этим обстоятельством Хаген.
— В то
время, как он убил змея Фафнира, он догадался искупаться в его крови, и
эта-то кровь придала такую непроницаемость его коже. Только в одном
месте листок, упавший с дерева, прильнул к его телу, и только в этом
месте кровь змея его не омочила.
— Так надо бы у него самого или у
близких его хоть как-нибудь, похитрее и поискуснее, разузнать, где
именно это место? — сказал королю Хаген.
— Подумаем... Посмотрим—попытаем!—отвечал ему Гунтер.
И
точно: придумал лукавую и хитрую затею! Прежде всего он распустил при
дворе своем слух, будто один из соседних королей идет на него войной и
обратился к Сигфриду с просьбой помочь ему в войне; и тот, конечно, на
это согласился. Кримгильда, нежно любившая Сигфрида, сильно
встревожилась, узнав об этой предстоящей войне, тем более, что ее в это
время мучили какие-то странные мрачные предчувствия. Воспользовавшись
этим настроением сестры. Гунтер стал к ней очень нежен, лукаво расхвалил
перед ней Сигфрида, называя его своим лучшим другим, и и ти же время
выспрашивал у Кримгильды, где находится на теле Сигфрида место, уязвимое
для оружия?
— Ты знаешь, как я люблю его, как он мне дорог!..
Так вот и пойми, что я хотел бы знать это место для того, чтобы защищать
его от опасных ударов. И если бы я знал, я сумел бы укрыть это место
моим щитом!
Кримгильда же в простоте душевной отвечала ему:
—
Это место у мужа моего на спине, между лопатками, так как листок с
дерева, под которым он купался в крови Фафнира, упал на это место и
крепко-накрепко к нему прильнул.
— Так надо бы его хоть
чем-нибудь обозначить на одежде, чтобы я мог его наглядно видеть и
постоянно держать в виду,— продолжал настаивать лукавый Гунтер.
—
О! Я это сделаю... Я обозначу тебе это место, любезный брат мой! Я
нашью шелком кружок на одежде Сигфрида как раз над тем местом, где
прильнул листок. И молю тебя — защити, защити его от ударов.
На
другой день Гунтер подготовил Сигфрида ехать с ним и со всеми
придворными на охоту. Сигфрид, страстно любивший охоту, тотчас
согласился на предложение своего шурина, не предполагая даже коварного
умысла, который крылся в этом предложении. И тщетно старалась его
отклонить от этой поездки Кримгильда, которая в последнее время
постоянно терзалась самыми мрачными, самыми тягостными предчувствиями.
—
Не езди ты на эту охоту,— говорила она со слезами своему дорогому
мужу.—Мне так и кажется, что с тобой должно случиться что-то недоброе.
Послушай, какие страшные сны мне снятся! То я вижу в прошлую ночь, что
на тебя упали две горы и скрыли милого от моих глаз... То вдруг
представилось мне, что за тобой по пятам гонятся два вепря, что они
терзают тебя, и крутом вся трава обагрена кровью... О, не езди сегодня
на охоту, останься со мною!
Но добродушный и благородный Сигфрид
постарался успокоить жену... Совесть его была чиста и свободна от всяких
укоров, а потому он и в сердце окружавших его людей не способен был
видеть их черные замыслы. Ласково уговаривал он Кримгильду не
тревожиться, обещал вернуться с охоты пораньше; а затем надел свое
легкое охотничье платье, привесил меч к поясу, взял копье и щит в руки,
простился с женою и направился с Гунтером и Хагеном на охоту в дремучий
Отенский лес. Большая свита королей бургундских, псари, загонщики, стая
гончих и других собак, а также обоз с запасами,— все это двинулось вслед
за королями и их мрачным
спутником Хагеном.
Охота оказалась
очень удачною. Зверь так и шел на ловца, и много всякой лесной дичи и
зверя досталось в тот день в добычу. Смелый и ловкий на охоте Сигфрид
всех удивлял проявлениями своей силы и уменья. Начатая на рассвете охота
затянулась почти до полудня, и когда солнце стало к нему близиться,
Сигфрид почувствовал непреодолимый голод и потребность в отдыхе и
направился к тому соборному месту, к которому давно уже созывали
охотников громкие звуки рогов...
А между тем Гунтер с Хагеном,
тщательно обдумав свой черный замысел, все предусмотрели и приготовили
так, чтобы он мог закончиться удачно. Поэтому они распорядились устроить
сборное место и раскинуть шатры для отдыха охотников в безводном уголке
— далеко от ключа. При этом повару был дан приказ нарочно пересолить
все кушанья, предназначенные для королевского стола, а напитков никаких
на стол не подавать. Расчет их был верен. Жажда должна была вынудить
Сигфрида искать студеный ключ, он должен был туда направиться, а за ним
следом — и его убийцы, которые не дерзали совершить свое богомерзское
дело на глазах у всей своей свиты.
Все случилось как по
писанному. Сигфрид явился на сборное место голодный, жадно принялся за
предложенные ему кушанья, ел много и с удовольствием и, почувствовав
сильную жажду, хотел утолить ее вином. Тогда Гунтер с некоторым
смущением стал перед ним извиняться, что его люди по непростительной
оплошности не захватили с собой никакого вина на охоту...
— На нынешний день,— так добавил король Гунтер,— нам придется довольствоваться водой из лесного ключа.
—
Кстати, я знаю на некотором расстоянии отсюда светлый и прекрасный ключ
в лесной глуши,— сказал Хаген.— Там хватит воды на нас всех — и притом
еще чудной, студеной... Предлагаю благородному Сигфриду бежать отсюда к
тому ключу взапуски со мною! Кто обгонит, тот первый напьется из ключа и
выиграет заклад...
— Я бегаю настолько быстро,— сказал Сигфрид,—
что мне немного найдется в беге соперников. И я не хочу выиграть от
тебя заклад без всякого труда!
— О, нет! Ты ошибаешься: в беге я смогу с тобою смело тягаться! — настаивал Хаген.
—
Пожалуй, уж если ты так думаешь, я готов бежать с тобою взапуски,—
сказал Сигфрид,— однако с тем, что ты побежишь налегке безо всякого
оружия, а я с мечом на бедре и с копьем и щитом в руке.
Поспорили,
согласились и побились об заклад. Когда же бег начался, все
действительно увидели, что Сигфрид был прав: он далеко оставил за собою
Хагена и мчался к ключу с быстротой оленя.
Добежав первым до
ключа, Сигфрид отстегнул меч от пояса, отбросил в сторону копье и щит,
расположившись на траве, жадно припал разгоряченными устами к струе
холодной оживляющей влаги. Хаген, прибежав к ключу вслед за Сигф-ридом,
тотчас решил воспользоваться удобной минутой для выполнения своего
черного замысла... Осторожно подкравшись, он поднял страшный Сигфридов
меч с травы и отнес его далеко в сторону, потом схватил его острое копье
и, высмотрев внимательно кружок, нашитый шелками по платью, вдруг изо
всей силы ударил копьем в этот кружок и проколол насквозь грудь Сигфрида
так, что копье проникло до самого сердца.
Сигфрид сразу
почувствовал, что рана смертельная. Собравшись с последними силами, он
вскочил еще на ноги, как разъяренный лев, и увидел Хагена, который
убегал от него, как заяц. Он хотел устремиться вслед за ним с оружием в
руках — искал оружие... Но оружия не было под руками. Тогда схватил он
лежащий на траве щит свой и мощной рукой метнул его вслед убийце. Щит со
свистом рассек воздух, и если б Хаген не успел отскочить в сторону, был
бы убит наповал... Но это последнее усилие окончательно сломило
Сигфрида, и он пал на траву, истекая кровью.
Когда страшная весть
об убиении Сигфрида распространилась между бывшими на охоте, все
поспешили к ключу, у которого знаменитый витязь лежал, готовый встретить
смерть без робости и уныния. Увидев в окружавшей его толпе Гунтера и
Хагена — своих коварных убийц, не постыдившихся прийти вместе с другими к
ключу,— Сигфрид, обращаясь к ним, сказал укоризненно:
— Верьте мне, вы на себя сами наложили руки!
Когда
же он навек закрыл очи. Гунтер и Хаген приказали охотникам взвалить его
тело на телегу и отвезти в Вормс. И там они имели жестокость покинуть
тело Сигфрида на пороге опочивальни его дорогой и любимой супруги
Кримгильды.
Можно себе представить отчаяние Кримгильды, горесть
старого Сигмунда, ужас, овладевший всеми нидерландцами, когда на другой
день разнеслась по Вормсу весть о страшном злодеянии, которое нарушало
все права гостеприимства и порывало все дружеские и родственные связи
между двумя королевскими домами. Все нидерландцы вооружились и собрались
около своего старого короля. Грозно и злобно смотрели они на
бургундцев, но численность их была так незначительна, что они не посмели
и думать о мщении за своего господина.
Похороны храброго из
храбрых были очень трогательны, и картина их в “Песни о Нибелунгах”
принадлежат к лучшим страницам этой замечательной немецкой поэмы:
“Отслуживши
в соборе, понесли тело Сигфрида к могиле — и весь народ кругом
сокрушался и плакал, жалея о почившем. Прежде чем гроб опустили в
могилу, над ним еще долго читали и пели духовные, которых множество
собралось отовсюду на похороны Сигфрида. Несчастная Кримгильда так
убивалась у тела его, что ее много раз должны были отливать водою:
безмерна была ее печаль, и нельзя не дивиться тому, что она перенесла ее
и осталась в живых... Воплям Кримгильды вторили многие женщины. Когда,
наконец, уже следовало опустить гроб в могилу, королева сказала:
— Дайте мне еще раз его обнять, еще раз взглянуть ему в лицо!
И
она просила так упорно, так настойчиво, что ей не могли отказать и
взломали для нее богатый гроб Сигфрида. Тогда она приподняла его
прекрасную голову и принесла последнее лобзанье благородному рыцарю... А
из светлых ее очей закапали кровавые слезы! Она не могла более устоять
на ногах и без чувств упала на руки окружавших ее женщин.”
По
окончании всех печальных церемоний Кримгильда впала в то тяжелое
отупение, которое следует за каждым истинным горем. Она не вникала ни во
что, происходившее кругом ее, и ко всему относилась безучастно. В
Нидерланды она не захотела уехать, не пожелала покинуть Вормс, где
погребен был ее милый незабвенный Сигфрид, а когда ее мать У та основала
близ Вормса монастырь и заняла в нем одну из келий, к ней на житье
переселилась и Кримгильда, велев туда же перенести останки Сигфрида.
Между
тем бессовестные убийцы. Гунтер и Хаген, пользуясь угнетенным и
подавленным состоянием несчастной женщины, потребовали у нее ключи от
Сигфридовой казны — и она беспрекословно отдала им эти ключи. Тогда они
завладели всем кладом Нибелунгов, оставив Кримгильде лишь самую
ничтожную часть сокровищ, составлявших этот древний и богатейший клад.
Мало того, желая обеспечить себя и на будущее время от всяких притязаний
со стороны Кримгильды, они предложили ей с ними помириться. Она и на
это изъявила согласие, но в сердце у нее затаилось иное чувство!..
Прошло
некоторое время. Кримгильда немного очнулась от своего тяжелого
отупления и мало-помалу стала сознавать всю громадность злодеяния,
совершенного Гунтером и Хагеном, всю горечь своего одиночества и
беспомощности. Затаив в груди своей неистощимую и непримиримую злобу
против злодеев, она стала с наслаждением думать о мести, стала искать
кругом себя твердой руки, на которую ей можно было бы опереться. Вскоре
она нашла эту опору...
Могущественный король гуннов, Этцель, как
раз около этого времени овдовел и отправил послов к братьям-королям,
предлагая Кримгильде руку и сердце. Братья посовещались между собой и
пришли к убеждению, что если бы Кримгильда вышла замуж за Этцеля и
удалилась в далекую страну гуннов, они бы тем самым избавились от всяких
опасений и укоров совести. Поэтому они стали усиленно уговаривать
Кримгильду, чтобы она приняла предложение Этцеля.
Кримгильда
думала недолго. Она сообразила, что при помощи своего будущего
могущественного супруга сможет отомстить страшно своим братьям и Хагену и
приняла предложение короля гуннов. Братья очень обрадовались такому
решению Кримгильды, вовсе не вникая во внутренние побуждения, которые
вынудили ее согласиться на второй брак. Один только Хаген понял душевное
настроение Кримгильды и не советовал Гунтеру отдавать ее замуж за
Этцеля. Но его не послушали и на советы его не обратили внимания.
И
вот, простившись с родными, получив богатые дары, но не получив обратно
клад Нибелунгов, Кримгильда через многие страны и множество городов
пустилась в путь к пределам земли могущественного Этцеля, лежавшей
далеко за Дунаем. На всем протяжении этого далекого пути ее всюду
встречали с почетом и принимали с полным радушием. Особенно ярко в поэме
описан прием, оказанный Кримгильде ее дядей, епископом Пассауским, и
маркграфом Рюдигером.
И так семь лет кряду Кримгильда, будучи
замужем, тщательно таила ото всех и даже от своего мужа свою
непримиримую ненависть к братьям. Только тогда, когда она уже твердо
была уверена, что сможет отомстить и отомстить жестоко, она стала
упрашивать Этцеля, чтобы он пригласил бургундских королей к себе в
гости.
— Я ведь уж так давно не видала своих братьев, что даже соскучилась,— притворно уверяла она Этцеля.
Этцель
не мог отказать любимой жене в ее просьбе и отправил послов с поклонами
и приглашениями в Вормс к королям-братьям. Кримгильда же, со своей
стороны, призвала к себе послов перед отъездом, чтобы братья непременно
взяли себе в проводники опытного витязя Хагена: тому, по ее словам, были
отлично известны все окрестные страны и все соседние народы.
Это
приглашение приехать в гости в далекую страну гуннов было сразу понято
так, как и задумывалось. Мучимый укорами совести. Гунтер совершенно ясно
представлял себе, что его сестра не могла, конечно, простить ему
злодеяние, и потому предположил, что она готовит ему месть. Хаген твердо
был уверен в том, что всем им готовят западню и гибель и отговаривал
братьев-королей от этой дальней поездки. Но отговорить Гунтера оказалось
невозможно, на все доводы Хагена он отвечал одно:
— Чему быть, того не миновать! Будем смело глядеть в лицо смерти: ведь от своей судьбы не уйдешь!
Видя такую решимость короля, Хаген сказал, что он готов ехать с ним, но при этом добавил:
— Если уж нам действительно придется погибнуть, то все же примем меры к тому, чтобы продать жизнь свою как можно дороже!
Напрасно отговаривала королей их мать Ута, они решили ехать и быстро собрались в путь.
С
небольшим, но избранным войском Гунтер с братьями и Хагеном выехал из
Вормса. И почти все эти храбрые витязи были уверены в том, что им уже не
суждено вернуться домой из дальнего похода. Но это нисколько их не
смущало, и они бодро двигались вперед по своему пути и, пройдя уже
большую половину его, подошли к берегам Дуная. Надо было через эту
широкую реку переправиться, а между тем нигде не видно было перевозчика;
тогда Хаген вызвался его отыскать и пошел по берегу реки, внимательно
его осматривая. И вдруг в одной из укромных заводей за густыми порослями
камыша услышал плеск волн, веселый смех и говор. Осторожно подкравшись,
Хаген из-за кустов увидел, что в Дунае купаются вещие морские девы и
беспечно переговариваются меж собой, побросав свои лебединые сорочки на
берегу. А Хаген знал, что если он захватит эти лебединые сорочки и
морские девы заметят это, они готовы будут на всякую услугу, лишь бы
выручить назад свои сорочки. Так он и поступил: выскочил из-за кустов,
схватил сорочки в охапку и сделал вид, будто собирается их унести.
Морские девы взмолились к нему тотчас же:
— Не уноси, не уноси! Мы все исполним, чего ты потребуешь!
—
Так вот же: если хотите выручить свои сорочки, то откройте, что ждет
меня и моих спутников в близком будущем? Да смотрите, предсказывайте
так, чтобы я был доволен вашим предсказанием!
И лукавые девы, чтобы действительно угодить Хагену, предсказали ему благополучный исход предпринятого бургундцами похода.
Но
едва только успел Хаген возвратить им лебединые сорочки, как они тотчас
бросились врассыпную, и одна из них, удаляясь, прокричала Хагену:
—
Мы обманули тебя: предсказали не то, что с вами должно случиться!
Гибель грозит вам всем до единого! Один только из вас спасется — тот
капеллан, что едет с вами в дальний путь.
И морская дева исчезла
вместе со своими подругами к великой досаде Хагена, раздраженного
обманом, который был почти вынужденным. Взволнованный той встречей с
морскими девами, Хаген, однако ж, продолжал свои поиски и успел привлечь
с той стороны Дуная какого-то перевозчика, насулив ему всевозможные
награды, если он переправит его с товарищами за реку. При этом он
назвался чужим именем. Но перевозчик, много видавший на своем веку,
сразу понял, с кем имеет дело. В то время, когда Хаген был готов ступить
на его судно, он вдруг отказался переправить его за Дунай. Хаген
вскочил на борт ладьи, а дюжий перевозчик, рассчитывая на свою силу,
задумал тотчас столкнуть его в воду... С веслом в руках он устремился на
Хагена. Завязалась отчаянная борьба, которая длилась недолго: Хаген
нанес перевозчику смертельный удар, выбросил его в воду и, овладев
судном, сам переправил всех бургундцев на ту сторону Дуная. При этом еще
раз Хагену пришло в голову испытать судьбу...
Во время одного из
переездов через широкий Дунай, на середине реки и на самой ее быстрине,
Хаген вдруг схватил капеллана и, несмотря на вопли, его мольбы и
сопротивление, бросил несчастного в воду. Капеллан после долгой и
трудной борьбы с волнами все же достиг желанного берега и кое-как на
него выкарабкался.
— О, теперь я верю в то, что нам всем суждено
погибнуть! — воскликнул Хаген и тотчас рассказал своим спутникам о
зловещем предсказании морской девы.
Затем, совершив последний
переезд, Хаген мощным ударом ноги оттолкнул судно от берега и долго
смотрел, как волны реки уносили его вдаль...
Вскоре после
переправы бургундцам пришлось выдержать нападение братьев-баронов Эльзы и
Гельфрата; те ожидали их с войском на пути, так как до них дошел уже
слух об убиении их вассала-перевозчика. Произошла кровавая схватка, во
время которой грозный Гельфрат все рвался вперед, ободряя своих воинов
личным мужеством и восклицал:
— Вперед, вперед! Не щадите этих Нибелунгов!
(Так
стали все называть братьев-королей и самого Хагена с тех пор, как они
умертвили Сигфрида и завладели принадлежащим ему кладом Нибелунгов).
Но грозный Гельфрат пал от руки Хагена, и все войско баронов было рассеяно дружным натиском бургундцев.
Дальнейшее
странствование их совершалось беспрепятственно и, по-видимому, было
обставлено такими благоприятными условиями, которые способны были
рассеять все мрачные мысли о будущем... Так, в Пассау братья-короли были
чрезвычайно радушно приняты своим родственником епископом Пассауским,
который угощал их и чествовал не менее, нежели их сестру Кримгильду,
когда она проезжала в землю гуннов. Еще приветливее и ласковее были они
приняты маркграфом Рюдигером, который устроил целый ряд пиршеств и
празднеств по поводу прибытия королей-братьев. Празднества эти
заключились тем, что юный Гизелер был обручен с дочерью маркграфа
Рюдигера. Когда же бургундцы изготовились в путь -и собирались уже
покинуть гостеприимный {-кров маркграфа, приютившего их на несколько
дней, он всем им поднес подарки на память.
Немного спустя
Нибелунги прибыли ко дворцу Этцеля. Их встретил знаменитый богатырь
Дитрих Бернский с товарищами и предупреждал их об угрожающей им
опасности и гибели, которая им готовится.
— Берегитесь! — говорил
он братьям-королям.— Вы сюда приехали не на радость. И хотя сам могучий
владыка гуннов ничего дурного не замышляет, зато его супруга таит в
груди своей непримиримую злобу против вас.
Но Кримгильда, как бы в
явное опровержение этих предостережений дружественного Нибелунгам
богатыря, приняла братьев-королей дружелюбно и с подобающим почетом.
Этот прием, однако ж, не мог скрыть от Нибелунгов той ненависти, которой
дышало каждое слово Кримгильды. Она уже с первого дня их пребывания при
дворе Этцеля начала строить козни против них, особенно против Хагена.
Но Хаген говорил прямо товарищам:
— Я знаю, что мне не избежать судьбы моей, а потому презираю всякие предосторожности.
И
как бы в подтверждение этих слов он действительно шел навстречу своей
судьбе, выказывая явное пренебрежение ко всем придворным обычаям гуннов и
козням Кримгильды.
Начинается с того, что она подговаривает
четыреста преданных ей гуннов убить Хагена. Гунны приступают к нему в то
время, когда он с певцом Фолькером сидит на страже в сенях замка и
громко, не стесняясь приближенных и Кримгильды рассказывает о том, как
он убил Сигфрида. Гунны приближаются к нему, готовые на него
устремиться, но пугаются его грозных пламенных взглядов и не дерзают
подступиться.
Но это неудавшееся покушение на жизнь Хагена еще не
нарушает общего спокойствия: бургундцы семь дней пируют беззаботно во
дворце Этцеля. Первый день пребывания Нибелунгов при дворе короля гуннов
проходит без кровопролития. Ночью Кримгильда вновь подсылает к зале,
где ночуют бургундцы, новых убийц с приказанием тайно умертвить
Хагена... Но и на этот раз ее замысел оканчивается неудачей: Хаген и
Фолькер не спят, а стоят на страже у входа в залу, и гунны, подосланные
Кримгильдой, не решаются даже и приблизиться к обоим богатырям.
Видя
все это, Хаген на другое утро убеждает королей не снимать с себя
оружие. В боевых доспехах короли-братья отправляются со свитой в
церковь. После службы между их служилыми людьми и гуннами завязалась
было ссора, которая не обошлась без кровопролития. Но сам Этцель принял
меры к тому, чтобы восстановить спокойствие между враждующими сторонами и
как-нибудь замять неприятное столкновение, поспешив пригласить
бургундских королей со свитою к себе на пир.
Но Кримгильда не
оставляет своих замыслов. Она подстрекает брата своего мужа, чтобы он во
время пира перебил всю прислугу бургундских рыцарей. Брат Этцеля с
девятью тысячами гуннов отправляется, чтобы исполнить ее поручение, в ту
часть города, где разместились бургундцы. Он нападает на них, начинает
их избивать и оказывается сам убит одним из первых. Озлобленные этим
гунны с яростью нападают на бургундцев, одолевают их своей численностью и
гибнут все, кроме одного. Брат Хагена, Данкварт, успевает пробиться
сквозь ряды гуннов. Весь в крови, он прибегает в залу пиршеств и
приносит братьям-королям весть о том, что вся их прислуга предательски
перебита. Тогда уж бешенство Хагена не знает границ! Он выхватывает меч,
взывает к братьям-королям о мщении и начинает рубить гуннов направо и
налево... Фолькер, певец-воин, следует его примеру. Благородному Дитриху
Бернскому с большим трудом удается уговорить Гунтера, чтобы он дозволил
выйти из залы Кримгильде, Этцелю и всем спутникам Дитриха. Между тем
все бургундцы следуют примеру Гунтера и Фолькера и с неистовыми криками:
“Смерть
гуннам!” набрасываются на своих недавних собеседников. Кровь льется
рекой, гунны гибнут сотнями под мечами своих грозных противников,
которые тащат трупы убитых из залы и сбрасывают их с лестницы, чтобы
очистить себе место в зале. При виде этого зрелища ужас нападает на
гуннов, толпами окружающих залу пиршества, никто из них не решается
подать помощь своим избиваемым собратьям. Тщетно пытается Кримгильда
возбудить в них мужество, тщетно предлагает она золото, замки и земли
тому, кто принесет ей голову Хагена. Никто не трогается с места и не
дерзает вступить в бой со свирепым бургундцем и его свитой, руки которых
обагрены еще не остывшей гуннскою кровью.
Наконец Иринг,
маркграф датский, вступает со своей воинской дружиною в залу и
завязывает бой с Нибелунгами. Первый натиск его удачен — бургундцы
поколебались. Но Иринг, ободренный успехом, рвется вперед и падает от
руки Хагена. Тогда бургундпы с яростью набрасываются на его дружину и
всю ее беспощадно избивают.
Следом за Ирингом являются в залу его
друзья с воинами, готовые мстить за него — Хаварт, король датский, и
Ирнфрид, ландграф Тюрингенский. Во главе своих воинов они устремляются в
залу, бьются насмерть с Нибелунгами. Но никто из них не уходит живой, в
зале снова водворяется мертвое молчание, нарушаемое только воплями
толпы, стоящей вокруг.
Но Кримгильда, неутомимая в своем мщении,
посылает на своих братьев новые и новые толпы гуннов, которых те, однако
ж, успевают отразить с успехом. Но их уже начинает одолевать утомление,
их мучит страшная жажда — и короли-братья решаются предложить
Кримгильде мир.
— Мир только на одном условии: если вы выдадите мне Хагена головой!
— Никогда! — отвечают ей короли-братья и готовятся к новым битвам.
Тогда
Кримгильда приказывает зажечь залу с четырех концов. Пламя охватывает
ее стены, врывается красными языками вовнутрь полопавшихся окон,
наполняет едким дымом всю залу, но стены ее толсты, своды прочны, и зала
выдерживает натиск пламени... Однако бургундцы выносят тяжкую муку:
задыхаются от дыма, пьют кровь, чтобы утолить снедающую их жажду. Многие
из них падают от изнеможения, только шестьсот человек еще способны
владеть оружием и биться с врагом, но приступы гуннов все же отбиты с
большим уроном.
Тогда уж Кримгильда и Этпель обращаются с
мольбами к маркграфу Рюдигеру, убеждая его вступить в борьбу с
Нибелунгами и сломить их упорное сопротивление. Благородный и
великодушный Рюдигер всеми силами старается отклонить от себя эту тяжкую
необходимость борьбы с королями-братьями, но он — вассал Этцеля и
связан с ним клятвою верности. Затаив в сердце грусть и досаду, он
весьма неохотно выступает со своими воинами против Нибелунгов. Следя за
его движением, Нибелунги даже начинают думать, что Рюдигер идет к ним на
помощь.
Когда Рюдигер со своими воинами вступает в залу, между
обеими сторонами происходят весьма трогательные сцены. Так, Гизелер,
помолвленный с дочерью Рюдигера, заключает с ним договор: избегать
встречи во время предстоящего боя. Затем, когда Рюдигер, вступив в битву
с Хагеном, расколол его щит ударом своего меча и уступил ему свой, тот,
тронутый его великодушием, дал ему слово не касаться его даже в том
случае, если бы Рюдигер перебил всех бургундцев. Но Гернот не может
равнодушно видеть, как Рюдигер побивает его дружину, он устремляется
навстречу маркграфу, они бьются долго и упорно — и оба падают мертвые.
Вскоре после того и все воины Рюдигера падают один за другим в битве,
победа вновь переходит на сторону Нибелунгов.
Слух о гибели
Рюдигера разносится всюду и вынуждает Дитриха Бернского выйти из
бездействия. Он высылает старого богатыря Гильдебранда и своих родичей
разузнать, справедлив ли слух о гибели Рюдигера. Старый Гильдебранд и
Амелунги все разузнают в подробностях и решают мстить за Рюдигера, тем
более что и насмешка Фолькера возбуждает их к мести.
Завязывается
последняя ожесточенная беспощадная битва. В ней гибнут все: и
Нибелунги, и Амелунги. В живых остается только Гильдебранд, который и
приносит Дитриху печальную весть о гибели Амелунгов. Тогда Дитрих
вступает в битву сначала с Хагеном, а потом с Гунтером (только они одни и
уцелели из всех бургундцев), побеждает их обоих и связанных передает
Кримгильде.
Кримгильда сажает всех врагов в отдельные темницы и
начинает настаивать на том, чтобы Хаген возвратил ей клад Нибелунгов,
некогда принадлежавший Сигфриду. Но тот отвечает ей:
Пока жив хоть один из господ моих, никто никогда не узнает, где этот клад хранится.
Тогда
по приказу Кримгильды к нему приносят голову Гунтера и бросают к его
ногам... Но это побуждает его еще более упорствовать в сохранении тайны.
Видя
бесплодность дальнейших расспросов, Кримгильда в исступлении отрубает
Хагену голову мечом Сигфрида, а вспыльчивый Гилъдербанд, возмущенный ее
злодействами, не может терпеть их долее — выхватывает меч и поражает им
Кримгильду.
Этцелъ и Дитрих горько оплакивают гибель стольких
храбрых витязей и восхваляют их доблести. Этим плачем и заканчивается
поэма о Нибелунгах."
Цитируется по изданию: Мифы и легенды Европы
Автор: Под редакцией Т.Е. Вардугиной
|
