Допетровский подъем России.

Оригинал взят у aldanov в Допетровский подъем России. Часть 1.

Ярославль – российская столица?

«Я, когда стану царем, то всех старых переведу, а наберу себе новых по своей воле. Буду жить зиму в Москве, а лето в Ярославле.  Петербург будет простым городом, кораблей держать не стану, войны ни с кем иметь не хочу …» 

(Алексей Петрович, сын Петра Великого)  

В начале мая 1718 года Петр I лично допрашивал в Петропавловской крепости вернувшуюся из-за границы невесту сына Алексея, Ефросинью. Среди прочего она вспомнила, что Алексей говорил ей  слова, которые выше вынесены в эпиграф. Несколько подобных фраз, напомним, стоили Алексею жизни.

Фактически, Алексей Петрович высказал часть программы будущего правления, которое он обдумывал, будучи «в бегах» - Ярославль виделся ему одной из двух будущих российских столиц. Любовь царевича к нему началась, вероятно, в 1702 г., когда двенадцатилетний подросток Алексей ездил с отцом в Архангельск на верфи. Путь лежал через Ярославль. Мы можем взглянуть на него глазами юного царевича – иллюстрация 1 представляет самые известные ярославские церкви 17 века.

 

Илл. 1. А. Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове в Ярославле (1671-1687). Б. Церковь Иоанна Златоуста в Коровниках в Ярославле (1649-1654) – поставили посадские люди, Иван и Федор Неждановские. В. Церковь Владимирской Богоматери в Коровниках в Ярославле (1669). Г.  Церковь Николая (Николы Надеина) (1620-1621), поставил Епифаний Андреевич Светешников. Д. Церковь Николы Мокрого (1665-1672) – поставили "гости" Астафий Лузин и Андрей Лемин, "посадские" Федор Выморов и Степан Тарабаев.  Е.  церковь Михаила Архангела (1658 –1685), Ж. Святые Ворота Спасо-Преображенского монастыря (1621) З. церковь Дмитрия Солунского (1671-1673), И. церковь Ильи Пророка (1647-1650), поставленная купцами Аникеем и Нифантием Скрипиными , К. церковь Спаса Нерукотворного на Городу (1672) 1 

Кроме тех, что изображены на илл. 1, надо еще вспомнить  церковь Рождества на Волге с шатровой колокольней (1635-1644), поставленную купцами Назарьевыми, кладбищенскую церковь Владимирской Богоматери на Божедомке (1670-1678) – последняя особенная, в форме кораблика Совсем новыми были в 1702 году церковь Богоявления (1684-1693), поставленная гостем Алексеем Зубчаниновым и церковь Федоровской Богоматери (1687), которую построили посадские люди.

Отметим тенденции – в первую половину 17 века из упомянутых ярославских памятников было начато строительство 5, во вторую – 9, причем на деле этот второй период уже – все памятники принадлежат времени от 1665 до 1687 года.  И все эти церкви -  новые и богатые, каменные и кирпичные, - располагались в городе, где жило 10 тыс.  человек.

Что это было за феномен – такая вспышка строительства? Конечно, это был подъем Ярославля в целом. Во многом он был связан с его положением.  Во-первых, в 16 веке Ярославль был главным складом иностранных товаров, которые везли с Запада через Архангельск. Во-вторых, Ярославль лежал на пути к Сибири – тогда главный путь туда проходил через Пермь. В третьих, в судьбе города отразилась та роль,  которую стала играть Волга в жизни страны с конца 15 - начала 16 века – после завоевания Казани и Астрахани и основания многих волжских городов Иваном Грозным и Борисом Годуновым. Но одного выгодного положения мало. Ярославль замечательно ремесленничал и умело торговал. Вот и ярославские церкви строили «гости», то есть богатые купцы, а также другие посадские люди (ремесленники, мелкие торговцы) – имена некоторых посадских людей церкви сохранили.

Особо надо отметить, что именно поволжское ополчение из посадских людей, купцов и крестьян спасло страну во время Смуты. Ярославль и Нижний Новгород были центрами его сбора.   Заслуги Ярославля не были забыты – его начали воспринимать,  как центр северо-востока страны. В Ярославле поставили палаты для митрополита ростовского (илл. 2) В митрополичьих палатах на высоком волжском берегу, вероятно,  останавливался Петр с сыном. 
 

Илл. 2. Митрополичьи палаты в Ярославле, построены в 1680-ых.

Теперь понятно, что поразило воображение юного царевича – Волга, простор, прекрасные здания церквей, обстановка подъема предыдущего века, которую он живо ощущал во всем, окружающем его в Ярославле.

Никакого подъема не было!

«В России в описываемое время  видим застой в промышленности, в торговле, бедность, в XVII веке видим условия еще более неблагоприятные для увеличения народного богатства, чем прежде…»

(С. Соловьев)

«Скука. Все остановилось. Ждать нечего»

(А. Толстой «Петр 1»)

Постойте, да какого такого подъема? Нас ведь со школы приучают к утверждениям, что допетровское время исчерпало возможности своего развития, дошло до огромного кризиса? Что Петр спас Россию, выведя ее из него. Вот и знаменитый историк С. Соловьев, описывая 17 век, сформулировал: – «банкротство бедной страны». И предложил такую комбинацию несостоятельности:  «Сознание экономической несостоятельности, ведшее к повороту истории, было тесно соединено с сознанием нравственной несостоятельности». Очень похоже на восприятие бедности, как безнравственности,  а данном случае оно еще и сильно обобщено  – нравственная несостоятельность сразу всей бедной страны!  Но есть и разница. В 18 веке выход виделся в создании сильной армии. В 19-ом веке армия, долгое время шедшая от победы, вдруг стала терпеть поражения. Возникло сомнение, а не разоряет ли слишком большая армия страну? 

Нельзя сказать, чтобы среди историков не было иных мнений о 17 веке. Но  развитие таких  взглядов заставляет критически воспринимать Петра I – привычный символ российского величия, заставляет и само величие видеть совсем в ином.  Для многих людей это неприемлемо – надо проходить основательную ломку взглядов. Не лучше ли остаться при старых, привычных? Тем более, что их долгое время поддерживали не только ученые, но официоз, а с ним писатели и журналисты,

Сторонники петровских реформ разрабатывали тезис банкротства и развала допетровской России на удивление старательно. Они преуспели – среди наших  современников чрезвычайно расширено мнение, что в XVII веке в России царила  обломовская спячка. В качестве «засонь» фигурируют царь Алексей Михайлович или царевна Софья, за немногими фактами, обычно понятыми плохо, следуют досужие домыслы. Часть из них, вероятно, возникает в сознании рядового любителя истории от чтения талантливого романа Алексея Толстого «Петр I», который для многих задал ограничительную рамку для зрения, по другому называемую шорами.  Попробуем шоры снять и разобраться с тем временем с фактами в руках.

Подъем был!

 «Хорошо и  прочно строится  лишь то, что строится исподволь и постепенно, а не по «щучьему велению», не путем конвульсивных и смелого разрушения старого дочиста… Это обстоятельство диктует нам внимательнее оглянуться на наше прошлое. Заботливое рассмотрение его показывает нам, что много хорошего было и в Московском государстве, и в России, попираемой ботфортами Петра. …Пора оценить это ценное, заботливо поднять его семена и оживить силой мысли и напряженного труда. Выполнение этой задачи означает восстановление, сохранение и улучшение нашего национального лица»

(Питирим Сорокин)

Строительство ярославских церквей сигнализирует о явлениях, выходящих за местные пределы. Взглянем на динамику появления памятников 17 века – илл. 3 и сравним ее с динамикой появления мануфактур для того же времени.

Илл. 3. Возникновение мануфактур и  крупнейших российских памятников2 по десятилетиям 17 века (55 мануфактур). Реальное их число более 100 - ввиду отсутствия дат основания не учтен ряд предприятий казны – сытенные дворы, конные предприятия,  изготовители патоки, вина и др., а также большая часть купеческих мануфактур.

На кривой появления памятников можно обнаружить два периода роста –  двадцатых-тридцатых годов и семидесятых-восьмидесятых. Первый связан  с действиями Михаила и его отца, патриарха Филарета, после завершения Смуты. Второй – с правлениями Алексея Михайловича Тишайшего (1645-1676) и его детей от Милославской – царя Федора Алексеевича (1676-1682) и Софьи Алексеевны (1682-1687).

Откуда же взялся подъем после Смуты? Деньги разоренной стране   дала торговля зерном – в Европе шла Тридцатилетняя война, многие поля ввиду войны не засевались, царил страшный голод. Купцы, в первую очередь голландцы, поставляли зерно воюющим сторонам, покупая его в Польше и России. Поскольку цены на зерно были высоки, а спрос велик, то Польша пережила в то время настоящее «экономическое чудо»,  необыкновенно разбогатев на торговле пшеницей. Богатели магнаты. Но, выжимая все из своих крестьян ради прибыли, они довели страну до взрыва – восстание Богдана Хмельницкого и последующие события оторвали от Польши Левобережную Украину. Польская пшеница тогда была главным конкурентом русскому зерну – Россия могла торговать им лишь через Архангельск, а у Польши были немецкие порты на Балтике и путь к ним по рекам.

В России торговлю зерном взял в свои руки царь Михаил Федорович  отсюда и первая волна подъема после Смуты. Был также спрос на селитру, производимую в России – по понятным причинам, ведь это компонент пороха. Россия некоторое время поставляла ее Швеции, главному победителю Тридцатилетней войны.

В первой половине века мы видим также появление новых, более современных производств. В 1632 году голландец Виниус с братом и англичанином Вилкинсоном получили грамоту на организацию четырех железных заводов возле Тулы на реке Тулице – заводы стали производить железо из руды, лить пушки, ядра, котлы, делать железные доски и пруты для продажи казне и кузнецам. Отметим, что англичане и голландцы были в то время лидерами в производстве железа. Следующие железные заводы создавались известным датчанином Марселисом - в 1644 он вместе с голландцем Акемой получил грамоту на организацию заводов на Ваге, Костроме и Шексне. Модернизировались уже существующие производства в Москве.

В 1633 году московский Пушечный  двор (возникший еще в XV веке, но в XVII открывший новый завод) видел немецкий путешественник Олеарий: «Здесь… находится литейный завод, а именно в местности, которую они называют Поганым бродом, на реке Неглинной; здесь они льют много металлических орудий и больших колоколов. Здесь до сих пор находился очень опытный мастер по имени Ганс Фалькен из Нюрнберга; от него некоторые русские путем одного лишь наблюдения научились литью. При помощи особой сноровки он устраивал орудия таким образом, что 26 фунтов железа можно было с успехом выбросить из орудия при помощи 25 фунтов пороху; поэтому он так прославился в Голландии». Таким образом, Россия в тот момент имела не только производство колоколов (которые позже Петр переливал на орудия), но и передовое производство пушек.

Кстати,  Москва середины 17 века кишела иностранцами - солдатами (в 1650-ых годах в русском войске насчитывалось более 15 тыс. человек наемников), ремесленниками,  купцами, корчемниками. Патриарх Никон в 1652 году настоял, чтобы иностранцы не жили по всей Москве (тогда примерно 400-500-тысячной), а компактно проживали в Немецкой слободе.

Казна вмешивалась и в другие области. В 1630 был послан для найма ремесленников-производителей бархата мастер Фимбранд, в 1634 он же получил привилегию на выделку лосиных кож. В 1634 году была дана 15-летняя привилегия на стеклянный завод англичанину Коэту, он же получил грамоту на поташный завод. Но они не было новым делом.  Косвенное свидетельство об аналогичных производствах -  большие обороты торговли поташом, солью, посудой, кожей.

После смерти царя Михаила Федоровича, удачно использовавшим торговую конъюнктуру, Россия вступила в сложный период –  не хватало средств для больших планов. Неудачи были отчасти связаны с экономическим курсом главного советника молодого царя - боярина Морозова. Привилегии, которые он дал иностранным купцам, привели к большим потерям для казны. Попытка поправить дело  повышением цен на соль привела к известному Соляному бунту. Были еще бунты в Пскове и Новгороде. После Переяславской Рады, на которой Украина просила принять ее под защиту, последовала польская война с успехами  и неудачами. Война закрепила за Россией левобережную Украину. Потом были восстания Разина и Брюховецкого, неудачная война со Швецией. В середине пятидесятых годов в России бушевала эпидемия чумы. С. Соловьев задавал риторический вопрос о том времени: «надобно удивляться, как бедное государство могло выдержать такой ряд ударов, ряд войн?» И отвечал на него: «Дело объяснялось сосредоточенностью власти, единством, правильностию, непрерывностью в распоряжениях».

Организация – вот что было сильной стороной власти. Вторую половину правления у Алексея Михайловича были прекрасные администраторы – Афанасий Ордин-Нащокин, Артамон Матвеев, Федор Ртищев. С. Соловьев: «Вообще, вглядываясь в характер и деятельность любимцев царя Алексея… нельзя не признать, что он обладал драгоценнейшим  для государя талантом – выбирать людей»  Эти люди и сформулировали основы дальнейшей политики – защиту торговли, сильную дипломатию, создание современной армии, развитие мануфактур, учебу у Запада.

Государственная организационная деятельность очевидна. Второму пику строительства церквей в 17 веке (70-80 годы) предшествовали важные экономические решения 50-60-ых годов. Создание мануфактур вновь ускорилось. Появились новые «железные» заводы – 4 крупнейших каширских были созданы в 1652-1655 годах.   Одновременно и несколько позже открылся ряд других железных заводов –  к примеру, олонецкие, попытавшиеся также производить медь. Алексей Михайлович взялся и за текстильные мануфактуры – суконные, льняные, даже шелкоткацкие (в Астрахани производство шелка организовали персидские и армянские мастера). Льняные мануфактуры вполне естественно возникали из дворцовых ткацких слобод – Кадашевская слобода в 50-ые годы включала около 500 дворов (600 тяглецов), Хамовническая – 90 дворов.  В 1661 году по  настоянию «директорши» Кадашева боярыни Татьяны Щеголевой был создан Государев Хамовный двор – двухэтажные каменные палаты, в которых помещались многочисленные мастерицы. В Ярославле существовало два ткацких села – дворцовые мануфактуры Брейтово и Черкасово,

  Даже в любимом царем Измайлове был создан стеклянный завод – уже третий по счету на то время. В литературе можно найти мнение, что в последние годы правления Алексея Михайловича действовало более 30 мануфактур. На деле их было заметно больше. Хотя учет их сложен, но сомнений в этом нет.

Трудней всего с купеческими мануфактурами – поташные заводы, соляные и селитряные варницы, кожевенные и керамические мастерские, доросшие до мануфактур, валяльные производства, рыбные заводы существовали в то время в немалом числе – но сведения о них отрывочны, даты возникновения редки. Известна крупнейшая купеческая мануфактура – рыбные промыслы и учужный завод ярославца Михаила Гурьева в устье реки Урал. Для их защиты он поставил на свои деньги городок, то есть крепость – сначала деревянную, потом каменную. Со временем она превратилась в город Гурьев.  Добавим еще, что в то время существовало около 200 торговых сел и слобод, то есть местных центров, занятых мелкоторговым производством.

Несколько легче с предприятиями казны, главным предпринимателем. Но многие фактически возникшие мануфактуры скрыты за непривычным антуражем. Что такое, скажем, московский Печатный двор? Это мануфактурное производство книг, за 17 век было выпущено 750 тиражей. За названиями Сытенный двор скрывалось казенное производство спиртного – только в Москве погреба Сытенного приказа ежедневно отпускали 100 ведер вина, 400 пива, 500 медов – плату натурой царскому двору, а также содержание иностранных дипломатов. Поскольку чашные дворы, торгующие казенным спиртным, были по всей стране – в каждом городе и больших селах, то это означало крупное «сытенное» производство, верней ряд таких производств. Или взять Конюшенный двор – он имел 40 000 лошадей для военных, транспортных и ямских нужд. Это был конгломерат предприятий – только 7 конных заводов под Москвой имели пять с половиной тысяч голов лошадей.  Если в начале 17 века было 17 «кобылячих конюшен», то позже число заводов только увеличивалось. Начавший было сворачивать приказ Петр (десять заводов были подарены приближенным) вынужден был снова возвращаться к казенным конным заводам.

Возьмем еще Приказ каменных дел – тот, в частности, ведал заготовлением строительного камня и производством кирпича. Это, в первую очередь, кирпичные заводы. Крупнейшие из них мы знаем по 1660-ым годам – так называемые московские «сараи» – Даниловские, Хамовницкие, Крутицкие, Новые Полевые. Каждый из них, по оценкам историка С. Сперанского,  выпускал не менее 1 млн. кирпичей в год. Это предприятия казны. Но были и частные «сараи» - скажем Андреевские, Воробьевские. Крупнейшим производителем извести был Даниловский монастырь – он обеспечивал ей чуть не все московское строительство. Многие монастыри имели при себе производство строительных материалов, иногда, опять же, на уровне заводов.

Организация каждого дела при Алексее Михайловиче склонялась к  крупному производству. Кормовой двор, например, поставлял ежедневно 3000 блюд приближенным царя и дворам иностранных послов. Только для производства молока, сметаны и сыра были устроены под Москвой несколько коровьих дворов – один из них, к примеру, имел  200 коров, которые специально закупались в Холмогорах. Хлебенным приказом пекся и раздавался в больших количествах хлеб и калачи.  

Продолжим перечисление – царь в Москве и других ближайших городах имел 50 с лишним плодовых садов, только в Москве у него «14 545 деревьев яблонных, 2999 вишен…», а еще была малина, сливы, смородина черная и красная. Плоды и ягоды сушились, из них  делалась патока, заменявшая в ту пору сахар, с патокой делали варенья, настойки и наливки – и это все не мелкие производства. В Астрахани было 9 виноградников, «взятых на царя», да и другие астраханские виноградари, прежде всего, обеспечивали Алексея Михайловича – поставляли вино и патоку (частники, понятно, за оплату). Но и тут только говорится, что сады и виноградники обеспечивают царя – просто из его рук их продукты получают многочисленные подданные.

Натуральная оплата, которой царь жалует их (отсюда и жалование) касается не только двора.  Платьем или мехами и материями через Казенный приказ царь жалует не только бояр, но также дворян, жильцов, конюхов, сокольников, певчих, истопников, царицыных мастериц, швей, стрельцов,  донских казаков, духовных лиц (тех до 18 тыс.). И тут крупная организация дела - и во многих случаях особые  производства, к примеру, к уже упомянутому изготовлению   сыров,  вина, патоки надо добавить шитье одежды, обработку мехов (мануфактурой, скажем, являлась Скорняжная палата Сибирского приказа).

Все это также полупромышленные и промышленные производства – большие или меньшие, от крупных ремесленных мастерских до мануфактур. Дворцовых предприятий наберется не менее нескольких десятков. Но с установлением точных дат их появления придется дождаться будущих исследований.

Алексей Михайлович сосредоточил в своих руках важнейшие производства. Концентрация труда, которая обычно соответствует развитым мануфактурам, при нем достигла весьма высокой степени. Мануфактуре предшествуют ремесленные слободы – ими занимались особо, ряд ремесленников собирали в Москве. Государственные люди того времени поняли, что главная проблема – слабый город, недостаток ремесленников, основной среды для роста мануфактур. Оценочно за 50-60 лет после Смуты посадское население выросло на 60%, но и этот рост был недостаточен для страны. Потому ряд сел приписывали к городам – использовался, как сказали бы сегодня, административный ресурс. В России эти меры компенсировали недостаток капиталов – и весьма успешно. Именно благодаря им удавалось эффективно использовать тяжело добываемые государством средства. 

Но увеличить городское население таким путем не значит создать образованных людей, которые были нужны для дальнейшего развития страны. Потому молодой царь Федор Алексеевич пустился на новое предприятие –  задумал создать пять высших школ. Его сотрудниками были Лихачев, Языков, Василий Голицын – и сестра, царевна Софья. Именно она открыла Славяно-Греко-Латинскую академию (1687), больной Федор до первоначального успеха задуманного дела не дожил. Царевна была решительным реформатором – и мануфактуры создавала (во времена Федора и Софьи их было создано минимально 6, при Софье шелковая Паулса, суконная Тауберта, Дугненский железный завод), и имела свои строительные проекты. Француз Невиль, посетивший в то время Москву, сообщал, что в правление Софьи там было построено более 3000 каменных домов. Это, вероятно, преувеличение, но факт, что после больших пожаров в 1682 году правительство стимулировало каменное строительство – кирпичи отпускались желающим в кредит на 10 лет.

Собственно, по кривой роста памятников (илл. 3) можно также увидеть, насколько благотворным было правление Софьи для гражданского строительства. Или, еще такой факт, из 96 московских церквей 17 века 15 построены в Софьино семилетие, хотя активно, как уже говорилось, она начала участвовать в правлении раньше – скажем, ею обстраивался  Звенигородский Саввин монастырь. 

  Князь Борис Иванович Куракин, видный сотрудник Петра, на склоне лет писал о его противнице с большим уважением: «Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякой прилежностью и правосудием всем и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки почали быть восставлять латинского и греческого языку… И торжествовала довольность народная».

Зато о правлении матери Петра, царицы Натальи Нарышкиной, князь Куракин отозвался с крайним отвращением – «мздоимство великое и кража государственная», а саму царицу характеризовал пренебрежительно «была править некапабель, ума малого». Именно в этот период закончило свое существование немалое число уже существовавших мануфактур, а дядя Петра, Лев Нарышкин, отхватил после смерти последнего из Марселисов их железные заводы. Спад виден и на илл. 3 - даже первые петровские мануфактуры не исправили картины.

---

1 Здесь и далее фото и сведения об архитектуре Ярославля взяты  с  сайта archi.ru, представляющего  крупнейшие памятники русской старины. Фото А, Б, Г, Д, Е, З, К – Е.Грибоносовой-Гребневой,  В, И.- С. Хачатурова,  Ж. -   Ю.Тарабариной.

2 База данных памятников с сайта archi.ru, база данных по мануфактурам – автора.

Оригинал взят у aldanov в Допетровский подъем России. Часть 2.

Внутренняя колонизация XVII века.

«Богатство России будет прирастать Сибирью».

(М. Ломоносов)

Динамику России 17 века хорошо характеризует также освоение новых территорий, которое отражает график основания новых поселений – будущих городов (илл 4.)  Направлений было два – Восток и Юг.

Рис. 4. Основание поселений – будущих городов. Крупные города – это те, которые достигли к нашему времени населения более 100 тыс. человек. Большинство из них стало заметными центрами вскоре после возникновения.

Весь 17 век шло активное русское движение по Сибири до Дальнего Востока. В первой половине века были, в частности, основаны  Томск (1604), Новокузнецк (1618), Красноярск (1628), Якутск (1632), Благовещенск (1644), Улан-Удэ  (1649). Во второй половине века появились Иркутск (1661), Абакан (1675),  Чита (1675). Это движение было первоначально связано с добычей мехов – местное население облагалось меховым налогом – ясаком. У П. Милюкова можно найти цифры роста поступлений от ясака: 1635 – 63,5 тыс руб., 1640- 81,7 тыс. руб., 1644-102 тыс руб, 1680 – те же 102 тыс. руб., 1698 – 143 тыс. руб. Большая часть ясачных денег тратилась, правда, на строительство крепостей и содержание сибирского войска. Но вслед за первопроходцами шли купцы – ярославцы оказались самыми предприимчивыми, они привозили в Сибирь обменные товары и увозили меха, занимались их добычей и сами. Но главным в освоении Сибири было дальнейшее расширение возможностей страны – в частности, предпринимались поиски серебра и золота, а в 1689 году был заключен Нерчинский договор с Китаем, сделавший возможной торговлю с ним. Укрепленные города были опорными пунктами  движения за мехами и - надеждами на будущее. 

Зато возникновение городов в европейской части России было связано с перспективной земледельческой колонизацией более плодородных южных регионов - отметим появление Тамбова (1636), Саранска (1641), Симбирска (1648), Пензы (1663), Сызрани (1693). Тут все еще следовало опасаться набегов крымцев, и города строились первоначально, как часть полос укреплений, но очень скоро становились центрами земледельческой колонизации. 

Обратим внимание еще на один измеритель колонизации – монастыри. Вот  график их основания по векам (рис. 5).

Рис. 5. Основание монастырей в XI-XVIII веках.

Обратим внимание, что в XVII веке возникло более 700 монастырей, столько, сколько их возникло за все предыдущие века. Причем, надо помнить, что монастырь того времени занимался социальным призрением далеко не в первую очередь. Монастыри были крепости, иногда даже содержавшие воинов (как Троицко-Сергиевская лавра с конным полком), монастыри были хозяйственные предприятия (Соловецкий монастырь в начале 17 века имел до 700-1000 работников и был одним из главных производителей соли),  монастыри, наконец, возникали на пограничных и малоосвоенных территориях и оказывались центрами колонизации территорий и миссионерами.  Если проанализировать географию вновь возникавших монастырей 17 века, то она дает вполне ожиданный результат - подавляющая часть монастырей возникла на окраинах и осваиваемых землях.

Зерна производилось больше, но деньги приносило зерно проданное, что требовало выхода на европейские рынки. На этот рынок через Архангельск вышла продукция ремесленного производства. Потому главным  источником денежных средств казны были посады. В военное время налоги с посадских возрастали многократно – к обычным платежам добавлялся военный налог. В польскую войну с посадских в качестве такого налога брали вначале каждую двадцатую деньгу, потом десятую, в самый тяжелый период – каждую пятую. Этот платеж означал не налог с прибыли или оборота, но пятую часть собственности, которую следовало отдать деньгами.

Немцы в Архангельске отказались платить этот невозможный налог, бросили свой двор и перешли жить к англичанам. Для русских купцов и других посадских людей платеж пятой деньги нередко означал полное разорение. Можно представить, как восстание Разина подготовлялось военными платежами – он нашел поддержку у тяжело страдавшего от них посадского населения. 

«Ярославль-городок – Москвы уголок».

«Мужик с поротой задницей ковырял кое-как постылую землю. Посадский человек от нестерпимых даней и поборов выл на холодном дворе. Стонало все мелкое купечество. Худел мелкопоместный помещик. Истощалась земля…Кряхтели даже бояре и именитые купцы»
(А. Толстой «Петр I»)

Отсюда, кстати, и воющий посадский человек Алексея Толстого в картине воя, стона, кряхтения - будто бы главного звукового фона 17 века. Писатель умело пользовался документами – но пропорции у него искажены.  Нестерпимые налоги все же были чертой военного времени. В мирные времена посадские богатели – я специально отмечал в данных о ярославских церквах посадских заказчиков. Заметим, что когда государство находило деньги на строительство мануфактур, тогда они появлялись и у посадских людей.

Ярославль оказывается настоящим символом допетровского развития. О 17 веке Ярославля историки говорят, как о его золотом веке.  Русский Север, где сельское хозяйство было ненадежным делом, был главным промышленно-торговым регионом. С так называемого «малого ледникового периода», начало которого относится примерно к 1560-ым годам, в эту зону вошел и Ярославль. Население здесь стало заниматься промыслами, ремеслом, торговлей.  Эта смена занятий привела Ярославль к успеху. Как производитель юфти, кожи для обуви, Ярославль не знал себе тогда равных - в 1650 году через Архангельск было вывезено 90.000 пудов ярославской юфти на сумму 335 тысяч рублей. Это 30% русского экспорта того времени, больше половины которого все же составляла пшеница. Таким образом, экспорту город давал больше Москвы.

Такое производство кожи, добавим к вышесказанному, отвечало бы нескольким предприятиям с развитым разделением труда. Шкуры для производства кожи закупались у татар и башкир, для нее же гнали деготь (позже для экспортных целей замененный ворванью), заготавливали дубильные вещества. Такие купеческие мануфактуры – трудно документируемая, но вполне реально процветающие – имелись в виду выше.

  По всей стране и  расходилось также полотно из ярославской, вологодской и каргопольской волостей – если там плохо рос хлеб, то хорошо - лен. Кроме юфти и льняного полотна в Ярославле производились серебряные изделия, прекрасная цветная керамика, изразцы, писались иконы. К примеру, ярославские церкви «второй волны» отмечены замечательным уровнем декоративного мастерства (илл. 5).

Ярославца того времени можно было найти по всей стране – в Сибири меняющим железные изделия на меха и добывающим пушного зверя, на Каспии занятым заготовкой рыбы, в Москве торгующим полотном, на Волге, везущим шкуры, закупленные всюду, где можно. Ярославль без преувеличения был образцом деловой предприимчивости для всей стране. Неудивительно, что ярославцы активно пополняли московский торговый мир. Связка Москва-Ярославль была естественным центром всей жизни страны 17 века  - это  отметила народная поговорка «Ярославль-городок – Москвы уголок».

Становится понятным, почему Алексей Петрович видел в Ярославле вторую русскую столицу. Его решение жить летом в Ярославле еще более поспособствовало бы развитию этого города, как ремесленного, торгового и культурного центра. Через феномен Ярославля 17 века мы можем  оценить по достоинству, к чему же склонялся непокорный царевич, какие планы строил и на какие основания при этом опирался. Оказывается, что под его словами лежала прочная практическая основа.

Илл. 5 . Декоративные детали оформления ярославских церквей – А,Б – церковь Иоанна Пророка, В – церкви в Коровниках, Г, Д - церкви Николы Надеина, Е – церкви Николы Мокрого

Спор Петра Алексеевича и Алексея Петровича.

«А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего!» 

(Петр I)

«Наполнялись застенки, и новые тысячи трупов раскачивала вьюга на московских стенах. Ужасом была охвачена вся страна. Старое забилось по темным углам. Кончалась византийская Русь. В мартовском ветре чудились за балтийскими побережьями призраки торговых кораблей».

(Алексей Толстой «Петр I»)

Мы убедились, что 17-ый век обладал заметной динамикой роста. Если и противопоставлять ему век 18-ый, то не по воле к переменам, но по методам и выбранным ориентирам. Здесь мы разберем только то, что относится к спору отца и сына.

1. Для реформ Петра характерно множество диспропорций. Главная – огромные затраты на армию, флот и  «военно-промышленный комплекс». Пропорция армия/население была при нем в три раза выше, чем в Западной Европе. Пушек было выпущено столько, что одно орудие приходилось на семь солдат – это было явное перепроизводство.  Самый яркий пример – флот. Построено около 1000 кораблей, большая часть их сгнила у причалов, денег на плавание не было. Россия конкурентом Англии на море не стала. И даже купеческие корабли Европу не освоили – в знаменитом пушкинском «Все флаги будут в гости к нам» сочетается правда и ложь. Правда в том, что русские товары отвозили иноземные купцы. Ложь в том, что это было целью Петра – разве не заявлял он, что по Балтике должны плавать русские корабли? Но строил лишь военный флот, забрав для этого все средства и мастеров. До торговых судов дело дошло не скоро.

Главный предмет спора между отцом и сыном было отношение к войне. Петру война казалась самым важным делом. Алексей любил хозяйствовать. С. Соловьев писал: «Наследник … становился совершенно на точку зрения частного человека, приравнивая себя к нему, говорил «о наших нуждах». Сын царя и героя-преобразователя имел скромную природу частного человека, заботящегося прежде всего о дровах. И действительно, Алексей был хороший хозяин, любил заниматься отчетами по управлению своими собственными имениями, делать замечания, писать резолюции». Соловьеву забота «о наших нуждах» почему-то казалась зазорной. Но, кажется, позиция «наших нужд» была куда перспективней феерических правлений Анны Иоанновны или Елизаветы Петровны.

2. Алексей говорил: «У меня достаточно ума для правления». «Отец мой … отменил добрые древние обычаи и ввел дурные…». Это повторяет человек, который видел и оценил Краков, Дрезден, Прагу, Вену, Венецию, Рим, Неаполь, восхищался западными храмами, оперным пением, любил и знал иностранные языки и историю, посещал диспуты в университете, обладал умом и воображением – и при том больше всего любил Россию.

Его можно было б и упрекнуть: какой смысл был придерживаться старого в отношении к промышленному производству? Но, думается, речь не об организации мануфактур – их необходимость понимали, как мы видели, и дед, и прадед Алексея. Речь, пожалуй, о развитии  посадов – как необходимой части производства. В Уложении Алексея Михайловича (1649 год), к примеру, крестьяне, укоренившиеся в посадах, приписывались к ним. Возвращать их в деревню запрещалось. Обычным делом был переход посадских их одного города в другой. Многие крестьяне оказывались торговцами и ремесленниками и жили часть времени в городе. Социальная мобильность населения была в то время заметно выше, чем при Петре. И несколько выше была экономическая свобода – необходимое условие для развития капитализма.

Податная реформа Петра жестко закрепляла всех – крестьянин не мог отлучаться без паспорта из деревни,  посадский  закреплялся за посадом, не имея возможности перейти в иной город. Вместо предприятий с наемными рабочими развивались по сути предприятия рабовладельческие. Вместо экономического интереса царила полицейско-административная регуляция. Даже дворян того времени некоторые историки рассматривают, как своего рода крепостных.

Сегодня ясно, что это был тормоз развития. Вот как об этом пишет историк А. Каменский: «Правовая и социальная основа индустриализации (использование труда крепостных и отсутствие рынка свободной рабочей силы) были таковы, что, выведя страну из кризиса, реформа не создала базу для благоприятного и конкурентного развития экономики в дальнейшем. Напротив, в ходе податной, городской и областной реформ фактически были ликвидированы те предпосылки развития экономики по капиталистическому пути, которые можно наблюдать в русской жизни второй половины XVII века, что обрекло ее на сугубо крепостнические формы и крайне низкие темпы развития» (выделение мое – СП).

За честь русским людям XVII века можно поставить то, что они понимали в развитии своей страны больше, чем многие поколения последующих историков. Для отца Петра, Алексея Михайловича, желаемые перемены выглядели иначе. Он с энтузиазмом, не меньшим, чем у младшего сына, брался за новые дела, перенимал добрые привычки, в своем измайловском саду брался возделывать новые культуры (даже хлопок!), поддерживал развитие слобод, с охотой давал разрешения на мануфактуры. Жертвовать народом ради прекрасного будущего не хотел, наоборот, надеялся поднять его благосостояния, видя в этом основу роста страны. Акцент на эту сторону развития делали и его старшие дети. Есть  основания думать, что это понимал и Алексей Петрович. Когда названный в честь деда  Алексей выбирал столицами Москву и Ярославль, он выбирал (не отказываясь от Петербурга, заметим), то, что развивалось естественно, самым успешным образом в предыдущие правления.  

 3. Петербург, который с таким яростным увлечением ставил Петр, противопоставлялся им остальной стране. И ставился за ее счет, создавая очередную диспропорцию. Многие годы он поглощал огромные количества живых душ, гибнущих на строительстве города. Многие годы в стране запрещалось возводить каменные строения – ради Петербурга. Петр насильственно переводил в Петербург ремесленников и купцов – и далеко не всегда судьба переведенных оказывалась благополучна. Речь не шла о соревновании нового промышленного и торгового центра  с предыдущими – никакого равенства условий не было, Петербург развивался именно за счет уже имеющейся структуры.

Приведем слова историка В. Анисимова: «Петербург…, с его удаленностью от центра, с трудностями неосвоенного пути к нему, дороговизной городской жизни, не стал тем портом, который мог бы приносить купцам доход. Петр всегда искусственно стимулировал развитие внешней торговли через Петербург, запретил традиционную внешнюю торговлю через Архангельск, что крайне болезненно ударило по интересам купцов, столетиями ориентированных на северный порт. Эта мера вызвала и недовольство иностранных купцов не раз обращавшихся к Петру и его преемникам с просьбами об открытии Архангельска. Страдали от указа Петра и жители других северных городов. Посадские Вологды писали в 1728 году, что от закрытия Архангельска «им учинилось великое разорение» из-за прекращения транзита и вывоза продуктов, производимых в северных уездах».

Мы уже говорили, что в России промышленное развитие начал Север. Один центр – Новгород – разгромили Иван III  и его внук Иван Грозный. Петр, обиравший, как мог, северные города, способствовал дальнейшему упадку Севера.

4. По поводу Петербурга можно вспомнить слова А. Тойнби о закономерностях создания и перемещения столиц: «В универсальных государствах, основанных чужеземцами или варварами, имперская столица основывается на окраине империи. С течением времени она перемещается к центру». Для российской истории это замечание оправдывалось несколько раз – на окраине, в Киеве, была столица основанной викингами работорговой формации. И лишь со временем она переместилась во Владимир. Точно так же чужеземец, по сути своего отношения к Руси, Петр I создал столицу на окраине. И лишь со временем она вернулась к более оправданному экономикой современному центру. Стоило это отказа от традиционной культуры и собственных успехов.

Пожалуй, отношение к столице маркирует отношение  «свой» - «чужой». Чужой Петр. Свой Алексей.

Еще раз перечитывая эпиграфы к этой главе, не перестаешь им удивляться. Блаженство, слава, благосостояние подданных, которые будто бы одни цель реформатора  – и его колоссальная  злоба, направленная против всего, что составляет их жизнь – культуры, выстраданной истории, деятельности, которой они живут.

Призраки торговых кораблей, за которые заплачено многими тысячами трупов.   И – не замечаемая в пылу поклонения силе логика реального исторического процесса,  который сурово наказывает за пренебрежение собой. Причем даже тех, кто анализирует события прошлого и подсуживает победившим. Но бывают в истории и пирровы победы.