ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И ЭТНОГЕНЕЗ. Часть 1.

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ИСТОРИИ

В. П. Алексеев

ИСТОРИЧЕСКАЯ  АНТРОПОЛОГИЯ  И ЭТНОГЕНЕЗ

МОСКВА «НАУКА» 1989

Рецензенты:

член-корреспондент АН СССР Г. М. БОНГАРД-ЛЕВИН,
доктор исторических наук Г. Л. ХИТЬ

Алексеев В. П.

А 47   Историческая антропология и этногенез.— М.: Наука, 1989—... с.
ISBN-5-02-009932—5

Проникновение в историю опирается не только на прочтение письменных  документов и изучение разнообразных результатов деятельности человечества. Изменения физического типа самих людей на протяжении разных исто-
рических эпох служат мощным источником историческое информации, открывают нам древние контакты между ныпе неродственными народами, позволяют  увидеть древние миграции и оценить их масштабы. В книге рассматриваются
проблемы реконструкции этногенетического процесса на основе антропологических данных.

Для антролологов, этнографов, археологов, историков.

© Издательство «Наука», 1989 г.

Предисловие

В книге «Человек: эволюция и таксономия» автор собрал и обновил свои работы, выполненные по единому плану, но публиковавшиеся до этого в виде отдельных статей в разных изданиях. Проблемы эволюции и таксономии ископаемых гоминид и рас современного человека были рассмотрены в ней на основе всей совокупности морфологических, генетических, палеонтологических и палеоантропологических данных, т. е. всей накопленной и доступной биологической информации. Поэтому в широком  смысле слова книга «Человек: эволюция и таксономия» входит в рамки того обширного круга вопросов, которые с недавних пор стали объединяться под названием биологии человека. 

Данная книга, по форме и характеру материала повторяя предыдущую, посвящена совсем иному кругу проблем. В ней сделана попытка
показать, как результаты антропологических исследований могут быть применены при реконструкции исторического процесса, каковы в этой  сфере пути и возможности, что эти результаты могут дать принципиально историческому знанию и какова их роль в восстановлении конкретных исторических ситуаций. Естественно, итог обработки антропологических и палеоантропологических материалов под этим углом зрения тем
весомее, чем шире эти материалы охвачены и чем они разнообразнее в  территориальном и хронологическом отношении. Поэтому на страницах книги обсуждаются этногенетические ситуации в европейской части  СССР, на Кавказе, в Средней Азии, в Сибири, к этому обсуждению привлечены антропологические наблюдения, относящиеся к длительному отрезку времени — от эпохи бронзы до современности.

Все сказанное свидетельствует о том, что основная тематика книги смыкается с исторической проблематикой, почему словосочетание «историческая антропология» и вынесено в ее заглавие. Но использование
антропологических данных в историческом исследовании невозможно в  полной мере без достаточного понимания теоретических аспектов историко-антропологической реконструкции. Поэтому самой процедуре этногенетического исследования с использованием антропологических и палео антропологических данных уделяется много внимания, и ее рассмотрение образует самостоятельную часть, предшествующую анализу конкретных этногенезов.

Историческая антропология опирается в своих реконструкциях практически на все традиционно выделяемые разделы антропологии — антропогенез, расоведение и морфологию человека, физиологическую антропологию. Репертуар признаков, вовлекаемых в антропологическое
исследование, увеличивается год от года, с ним вместе расширяются и  границы исторической антропологии, а также усиливаются ее контакты с  другими областями антропологического знания, с генетикой человека  и т. д. Вопросы взаимосвязи и размежевания антропологии и генетики
человека, биологии человека и антропологии, антропологии и экологии   человека приобретают все больший теоретический интерес и все большую  практическую значимость. Очерки, анализирующие эти вопросы, также  выделены в специальную часть, которая открывает книгу.Таким образом, весь нижеследующий текст объединяется вокруг трех  концентров: структуры антропологической науки, ее связей с другими науками и места внутри ее исторической антропологии; теоретических  проблем изучения этногенетических ситуаций с помощью антропологических материалов; историко-антропологического исследования происхождения отдельных народов и групп народов, возможностей сопоставления
результатов такого исследования с лингвистическими и историко-культурными данными и последующей реконструкции конкретных этногенезов  в целом. Соответствующие части не  равновелики по объему, но они отражают реальную последовательность перехода от одного структурного  уровня антропологического знания к другому при использовании этого
знания в исторической науке, последовательность перехода от фундаментальных проблем антропологии к прикладным, на уровне которых опа
выступает одной из важных и несущих неповторимую историческую  информацию вспомогательных исторических дисциплин. Автору кажется,  что именно при такой организации изложения наиболее выпукло очерчиваются сильные стороны антропологического материала как исторического источника и наиболее ясно видны методологические принципы и
методические приемы его изучения.

Часть первая

АНТРОПОЛОГИЯ:
КОНТУРЫ НАУКИ

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ЭНГЕЛЬСА
И АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА



Произведения К. Маркса и в особенности Ф. Энгельса, в которых ставились проблемы антропологии, первобытной археологии, этногенеза, содержат продуманную концепцию антропогенеза, четкие формулировки о
соотношении биологического и социального в человеческом обществе, примеры использования антропологических данных в качестве исторического источника. Поэтому их изучение под углом зрения достижений и
перспектив современной науки остается весьма актуальным и продолжает обогащать теорию антропологии, помогая найти подход ко многим  ключевым и дискуссионным проблемам сегодняшнего дня.

В одном из разделов первого тома «Немецкой идеологии», который  носит название «Фейербах», рассматривается развитие разных социальных институтов, вскрываются управляющие ими закономерности. Анализируя явление во всей его целостности, Маркс и Энгельс начинают с его  истоков — с самого факта выделения людей из животного мира. Они пишут: «Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию,— телесная организация  этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе» .

Мысль эта не случайна. В первом томе «Капитала» К. Маркс повторил и углубил ее: «Если мы отвлечемся от большего или меньшего развития общественного производства, то производительность труда окажется связанной с естественными условиями. Эти последние могут быть
целиком сведены к природе самого человека, к его расе и т. п., и к окружающей человека природе» [2]. Таким образом, и К. Маркс и Ф. Энгельс  придавали важное значение чисто биологическим свойствам человеческих существ и признавали большую роль этих свойств в их общественной жизни и истории.

Еще более знаменателен в этой связи отрывок из главы «Фейербах»,  непосредственно следующий за уже цитированной мыслью о телесной  природе человека: «Мы здесь не можем, разумеется, углубляться ни в
изучение физических свойств самих людей, ни в изучение природных  условий — геологических, оро-гидрографических, климатических и иных  отношений, которые они застают. Но эти отношения обусловливают не  только первоначальную, естественно возникшую телесную организацию  людей, в особенности расовые различия между ними, но и все ее дальнейшее развитие — или отсутствие развития — по сей день. Всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в ходе истории» [3]. В приведенном отрывке подчеркивается не только значение биологической природы человека для его истории, но и исключительная роль географических факторов в широком смысле слова для  исторического развития человечества. Сходная мысль выражена К. Марксом в пометке на полях к этой главе «Немецкой идеологии»: «Люди  имеют историю потому, что они должны производить свою жизнь, и притом определенным образом. Это обусловлено их физической организацией, так же как и их сознанием» [4].

Эти высказывания сохраняют свою силу и актуальность до настоящего времени, так как они непосредственно затрагивают проблему, глубоко  волнующую на протяжении десятилетий специалистов самых разнообразных областей знания,— проблему, стоящую, можно сказать,  в центре антропологической науки и сейчас остро дискуссионную. Частным аспектом этой проблемы является вопрос о значении естественного отбора в современном человеческом обществе.

В зарубежной науке проблема эта решалась до недавнего времени более или менее однозначно, а само решение отражало ограниченно биологический подход к человеческому обществу. Бесспорный вывод о человеке как животном, как биологическом существе неправомерно экстраполировался на совокупность человеческих индивидуумов, т. е. на общество, где уже действовали общественные закономерности. Отсюда вытекало преувеличение роли отбора, который якобы не подвергался никаким  ограничениям [5]. Преувеличение роли отбора приводило к возникновению  теории об интенсивной перестройке человеческого вида и об изменении его природы в ближайшем будущем [6].

Такой на первый взгляд последовательно биологический, а на деле вульгаризаторский подход к человеческому обществу не мог быть принят  советской наукой и встретил возражения уже на рубеже 20—30-х годов.
В этот период еще только публиковалось и впервые комментировалось рукописное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса и началась перестройка  теоретических основ советской антропологии в свете материалистической
диалектики. Советские антропологи указали на огромное число чисто общественных факторов, действующих в человеческом обществе, которые  либо снимают совсем, либо ослабляют действие естественного отбора.
Отбор в человеческих коллективах социально опосредован. Это была бесспорно прогрессивная тенденция в разработке проблем теоретической  антропологии, опиравшаяся на основные положения теории диалектического материализма. К конкретному антропологическому материалу в  первую очередь применялись идеи, изложенные в работе Энгельса «Роль  труда в процессе превращения обезьяны в человека».

Подавляющее большинство советских специалистов придерживались до последнего времени взгляда, соответственно которому естественный отбор в ходе процесса формирования современного человека потерял свою  формообразующую роль. Если он и сохраняется в современном обществе,
то в ослабленном виде. Наиболее веским аргументом в пользу именно  такой точки зрения на роль отбора в современном обществе служит относительная стабильность вида Homo sapiens при исключительном прогрессе в технике на огромном отрезке времени от верхнего палеолита до современности [7]. Но наряду с этим прогрессивная тенденция как можно  полнее и глубже выявить общественную природу человека привела не-
которых философов к нигилистическому отрицанию какой-либо роли отбора у современного человека вообще, к полному отказу от анализа  биологических закономерностей в истории человеческого общества и к  замене их общественными [8]. Как можно убедиться из приведенных от-
рывков, такой подход прямо противоречит мыслям Ф. Энгельса и К. Маркса и не может быть принят как марксистская точка зрения на проблему  соотношения социального и биологического в человеческом обществе.

Этот взгляд полностью противоречит и современному состоянию накопленных антропологией эмпирических наблюдений. Открыта и довольно строго доказана связь групп крови системы АВО с наклонностью
к определенным заболеваниям, в частности к инфекционным [9], подтверждено многими наблюдениями приспособительное значение аномальных гемоглобинов, и в первую очередь гемоглобина S [10]. Много данных и соображений говорит в пользу того, чтобы рассматривать под углом зрения действия селекционных причин многообразие по всем системам сбалансированного полиморфизма, т. е. по физиологическим признакам, представленным в современном человечестве в определенном соотношении  разных вариантов Изменения под влиянием отбора по всем этим
признакам идут довольно интенсивно, проявляют себя на протяжении нескольких поколений, сдвигают характеристики признаков в популяциях в определенном направлении, и поэтому истолковывать их иначе, чем свидетельство формообразования, как будто нет ни фактических, ни
логических оснований. Следовательно, естественный отбор как биологическая закономерность не только сохраняет известное значение в современном обществе, но и играет в определенных пределах формообразующую роль.

Однако удельный вес отбора в человеческом обществе по сравнению с сообществами животных изменяется принципиальным образом за счет  исключительного разнообразия географической и социальной среды человека. И. И. Шмальгаузён разработал теорию так называемого стабилизирующего отбора как основной формы, которую отбор принимает в  животном мире [2]. Стабилизирующий отбор фиксирует в качестве итога  своего действия комплекс приспособлений к определенной экологической нише или — при достаточно большом ареале вида — к определенному диапазону внешних условий. Человечество не занимает определенной  экологической ниши, ему принадлежит вся Земля, разнообразие географических условий его жизни усложняется еще разнообразием социальных условий общественной жизни разных человеческих коллективов. Поэтому в человеческом обществе отбор выступает в рассеивающей форме, вызывая одновременно изменения в самых разнообразных направлениях.
Оставаясь и у человека формообразующей силой, как и в животном мире, отбор не ведет, следовательно, к направленному изменению вида в целом.
Микроэволюция, как сейчас принято называть эволюционные преобразования в пределах вида, не переходит в макроэволюцию, т. е. в эволюционные изменения надвидового уровня.

Современное состояние проблемы отбора в человеческом обществе  подтверждает прозорливость высказываний К. Маркса и Ф. Энгельса о  соотношении биологического и социального у человека, о роли биологической организации людей в их истории. Более того, эти высказывания  и сейчас дают возможность занять правильные теоретические позиции в
этом важнейшем вопросе и критически отнестись к тем концепциям,  в которых полностью отрицается роль главнейшей из биологических закономерностей — отбора в человеческом обществе.

Трудовая теория антропогенеза обстоятельно изложена Ф. Энгельсом  в специальной работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в  человека». Данная работа неоднократно привлекала внимание антропологов. Она оказала большое влияние на разработку теоретических  проблем антропологической науки, в первую очередь в области антропогенеза [13]. В этом очерке я остановлюсь лишь на некоторых принципиальных моментах этой широко известной теории.

Ф. Энгельс наметил определенную последовательность в развитии органов человеческого тела, игравших наибольшую роль в выделении человека из животного мира и в его эволюции. Следует подчеркнуть, что эта  последовательность была намечена теоретически, так как в 1876 г., когда была написана работа Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», не было известно почти никаких ископаемых
находок, которые помогли бы реконструировать процесс антропогенеза.
Однако сила теоретического анализа в данном случае оказалась достаточной, чтобы получить картину, как показали более поздние палеоантропологические открытия, вполне адекватную действительности.

Ф. Энгельс, имея в виду формирование прямой походки, или, как  сейчас в специальной литературе принято говорить, ортоградности, т. е.  передвижение в выпрямленном положении, пишет о том, что «этим был сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку» ,[14]. Выделение основной мысли этой фразы курсивом подчеркивает исключительное значение, которое Энгельс придавал прямохождению как первому и  главному шагу на пути к очеловечению. При прямой походке рука освободилась для трудовых операций, и именно с этого момента началась ее  бурная эволюция на пути все более совершенного приспособления к
трудовым операциям, на пути формирования все более совершенного органа труда. Ф. Энгельс тщательным образом прослеживает эту эволюцию. При этом он опирается не на неизвестный в то время палеоантропологический, а на сравнительно-анатомический материал. Только после
выработки прямохождения и образования подвижной и способной к трудовым операциям, подлинно человеческой руки, по мысли Энгельса, «мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который
при всем своем сходстве с обезьяньим далеко превосходит его по величине и совершенству»[15]. Таким образом, три перечисленные фундаментальные характеристики физического типа человека, отличающие  его в первую очередь от животных, образовались не единовременно,
а одна за другой. Такова одна из основных идей, проходящих через всю рассматриваемую работу Ф. Энгельса.

Названные признаки получили в последние годы в антропологии наименование гоминоидной или гоминидной триады. Последнее наименование лучше, так как речь идет именно о человеческих, а не о человеко-
подобных морфологических свойствах. Находки костных остатков ископаемых людей на разных материках Старого Света и в Африке продемонстрировали конкретные пути и темпы формирования гоминидной  триады, а самое главное — выявили ту же последовательность в появлении и развитии признаков гоминидной триады, которая была теоретически намечена Ф. Энгельсом. Не имея возможности остановиться на всем круге относящихся сюда вопросов, укажу основные [16]. У ранних представителей семейства гоминид — австралопитеков, куда, очевидно, следует относить и презинджантропа, прямохождение было вполне отчетливым, но пропорции кисти заметно отличались от современных, в частности  был мало развит первый луч. Укороченность первого луча, несомненно,  снижала силу захвата и препятствовала полноценному использованию  руки как органа труда. Кисть архантропов — питекантропов и синантропов — представлена жалкими фрагментами, но стабильная форма
нижнепалеолитических орудий сама по себе свидетельствует об усовершенствовании кисти. Наконец, мозг достигает размеров мозга современного человека на стадии неандертальца, а вполне современную структуру  приобретает еще позже, на стадии перехода от неандертальца к человеку
современного вида.

Таким образом, новейшие палеоантропологические данные находятся
в полном согласии с трудовой теорией антропогенеза, с намеченной  Ф. Энгельсом периодизацией появления и формирования в антропогенезе специфически человеческих черт. Но эвристическая сила трудовой  теории антропогенеза не только в этом. Как и в проблеме соотношения  биологического и социального у человека, концепция Ф. Энгельса не только объясняет эмпирические факты, не только безболезненно включает в себя результаты новых исследований, но и указывает путь дальнейших теоретических поисков, устанавливает критерии для оценки тех или  иных теоретических взглядов, помогает отделить перспективные гипотезы от теоретически бесплодных или сомнительных. Ф. Энгельс убедительно обосновал тезис о том, что становление истинно человеческой сущности, формирование человека разумного происходили под постоянным  решающим воздействием труда, но медленно и постепенно, и заняли  громадный отрезок времени. Этот период, теперь реконструируемый на  основании ископаемых находок, равен почти 3—4 млн лет. С этой точки  зрения малоперспективными для дальнейшей разработки выглядят распространенные раньше в нашей литературе гипотезы о возникновении  всей совокупности человеческих свойств в нижнем палеолите и о доведении животнообразного состояния вплоть до появления современного  человека.

Касаясь вопроса о формах поведения обезьян, давших начало той  ветви, которая ведет к человеку, Ф. Энгельс писал: «Наши обезьяно-
подобные предки, как уже сказано, были общественными животными; вполне очевидно, что нельзя выводить происхождение человека, этого  наиболее общественного из всех животных, от необщественных ближайших предков» [17]. Аналогичная мысль в еще более отчетливой форме  выражена в известном письме Ф. Энгельса к П. Л. Лаврову от 12—17 ноября 1875 г.: «Но, с другой стороны, я не могу согласиться с вами, что „борьба всех против всех" была первой фазой человеческого развития.
По моему мнению, общественный инстинкт был одним из важнейших  рычагов развития человека из обезьяны. Первые люди, вероятно, жили  стадами, и насколько наш взгляд может проникнуть в глубь веков, мы находим, что так это и было» [18]. Огромное количество наблюдений над  жизнью обезьян в зоопарках, в специальных питомниках, а также на
воле подтвердило эту точку зрения. Исключений нет, а следовательно, нет
и оснований для сомнений в общественной природе вымерших исходных  форм, давших начало семейству гоминид. Косвенно подтверждает это и   гипотетически реконструируемый образ жизни австралопитеков [19].

Несмотря на обилие наблюдений над стадной жизнью современных  приматов, в нашем распоряжении нет пока надежного критерия для экстраполяции полученных данных на ископаемые формы, как нет и непосредственных материалов, которые позволили бы реконструировать образ  жизни этих ископаемых форм, давших начало гоминидам. Поэтому пока  не существует однозначного их истолкования. В качестве исходной формы стадных взаимоотношений, послужившей основой для возникновения
первобытного стада и затем родовой организации, фигурируют стада с
доминированием самцов и так называемой гаремной семьей или стада без доминирования мужского пола [20]. Однако при любой реконструкции следует учитывать приведенные фундаментальные указания Ф. Энгельса  на общественный характер жизни даже у самых ранних предшественников человека.

Проблема возникновения мышления и языка в целом далеко выходит  за рамки антропологической тематики, но конкретная информация о первых этапах их развития, получаемая в результате изучения костных
остатков ископаемых людей, дает, возможность на данном этапе хотя бы
гипотетически реконструировать основные стадии формирования подлинно человеческой речи и сознания. Антропологи не раз предпринимали попытки в этом направлении [21]. Кардинально важным в связи с подобной реконструкцией является впервые разработанное в «Немецкой идеологии» и затем развернутое в ряде других трудов К. Маркса и  Ф. Энгельса, особенно в «Роли труда в процессе превращения обезьяны  в человека», представление о возникновении мышления и речи как  следствии общественной организации древнейших человеческих коллективов, следствии самого факта коллективной жизни ископаемых гоминид.
Отсюда легко сделать вывод, что преобразование мозга, усложнение мышления и усовершенствование речи непосредственно связаны с развитием  социальных форм жизни на протяжении всей истории первобытного общества, а строго говоря — и на протяжении всей истории человечества.
Между тем это теоретическое положение К. Маркса и Ф. Энгельса пока  слабо реализуется при разработке эмпирических данных и конкретном  сопоставлении стадий развития общественной организации и всех социальных форм жизни, с одной стороны, и этапов развития мышления и языка — с другой. Можно назвать лишь отдельные и очень общие попытки [22].

Одним из частных выводов из трудовой теории антропогенеза является  мысль об исключительной роли огня и употребления мясной пищи. Обработка мяса с помощью огня увеличила усвояемость пищи и тем самым
повлияла на изменение обмена веществ в человеческом организме. Соответствующие разделы работы Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» неоднократно истолковывались, особенно
при господстве догматизма в биологии, как свидетельство того, что  Ф. Энгельс разделял ламарковский принцип непосредственного влияния  среды на организм. Такой упрощенной трактовке противостоят высказывания Ф. Энгельса в книге «Анти-Дюринг», где он, подчеркивая бессмертные заслуги Ж. Ламарка перед биологией, пишет в то же время, что  колоссальное накопление нового фактического материала вполне закономерно вызывает отход от устаревших взглядов .

Химизм пищи и химизм среды жизни в целом бесспорно влияют на  химию организма, но влияние это осуществляется и осуществлялось в  той мере, в какой это можно проследить, через отбор [24]. Для периода становления человека это тем более вероятно. Поэтому попытка установления прямой связи молекулярных наследственных структур (ДНК и  РНК) с изменением химизма организма вследствие введения мясной  пищи кажется мне преждевременной [25]. На повестке дня — задача проследить, как менялась биохимия человеческого организма в процессе
эволюции в приспособлении к химической динамике среды жизни посредством отбора.

Таким образом, трудовая теория антропогенеза и сейчас служит стимулом поиска новых путей исследования и чрезвычайно перспективных
теоретических и экспериментальных разработок. В. В. Гинзбург в упомянутой выше статье совершенно правильно отметил, что если Ч. Дарвину (следует, конечно, добавить и его последователей — Т. Гексли и
К. Фогта) принадлежит честь доказательства животного происхождения  человека, то Ф. Энгельс с непревзойденной глубиной разработал проблему его становления.

Значительный интерес проявлял он и к частным проблемам антропологической науки и широко использовал в сопоставлении с историко-этнологическими материалами накопленные специалистами данные для
восстановления древнейшего прошлого народов и их генетических связей.

Свидетельством этого интереса к антропологической литературе являются две работы Ф. Энгельса, посвященные древней истории европейских  народов,— «Древняя Ирландия» и «К истории древних германцев». В начале первой из них Ф. Энгельс дает характеристику источников, доступных в его время и пригодных для реконструкции древнего прошлого  ирландского народа. Среди прочих данных упоминаются им и антропологические. Используя средневековые хроники, Ф. Энгельс тщательно выбрал из них свидетельства о светловолосости кельтского населения Ирландии уже в эпоху средневековья. Он учел также сообщенные и интерпретированные Т. Гексли сведения о темнопигментированном элементе в
составе ирландцев, которые были обнародованы в публичной лекции, со-
стоявшейся в Манчестере 9 января 1880 г. Т. Гексли толкует этот элемент как реликтовый остаток какой-то баскской примеси, и Ф. Энгельс  присоединяется к нему.

Знаменателен вывод, который заключает изложение антропологических данных в работе «Древняя Ирландия»: «Однако к тому времени,
когда о появлении ирландцев в истории можно говорить с определенностью, они уже стали однородным, говорящим на кельтском языке народом, и мы с тех пор нигде больше не находим чужеземных элементов,
за исключением захваченных на войне или купленных рабов, по большей части англосаксов» [26]. Примечательность этого вывода состоит в  том, что Ф. Энгельс интуитивно, имея в своем распоряжении лишь отрывочные сведения о вариациях физического типа ирландского народа,  предвосхитил представление об антропологическом единстве ирландцев.
Современная антропологическая съемка территории Ирландии, результаты которой были опубликованы уже в середине нашего столетия, выявила и документально подтвердила это единство а заодно показала, что взаимодействие субстрата и суперстрата в сложении ирландского народа  было процессом активным и длительным. Именно эт и имело своим  следствием антропологическую гомогенность.

На первых страницах работы «К истории древних германцев» Ф. Энгельс, реконструируя историко-этнологическую ситуацию в Центральной  Европе перед появлением германских племен, уделяет большое внимание
археологии и палеоантропологии, так как именно эти науки при отсутствии письменных источников давали ему необходимую информацию. Методологическому и методическому значению этой работы Ф. Энгельса для  изучения древней истории Европы посвящена специальная статья [28].
Содержащийся в ней тезис о том, что Ф. Энгельс выступает в работе а  германцах как квалифицированный специалист в области первобытной  истории Европы, можно подтвердить и наблюдениями над способами
использования им антропологических данных о древнейшем, догерманском европейском населении.

Отказавшись от определенных высказываний по поводу физического  облика нижнепалеолитического населения Европы ввиду фрагментарности находок, Ф. Энгельс при рассмотрении верхнепалеолитических людей  опирается уже на более определенный и более разнообразный материал.
К 1881—1882 гг., когда была написана работа «К истории древних германцев», в Европе уже было открыто несколько скелетов верхнепалеолитического населения. Некоторые элементы его культуры сближались с
эскимосами. В полном соответствии с уровнем науки своего времени  Ф. Энгельс считал, что эти элементы появились в Центральной Европе
с северо-востока. Изменение климата Европы на протяжении четвертичного периода, смена теплого климата на более холодный при переходе от  нижнего палеолита к верхнему были доказаны уже в нашем столетии [29].

Переходя к населению эпохи неолита и бронзы, Ф. Энгельс широко  использует результаты палеоантропологических исследований Р. Вирхова и Г. Шафхаузена. Энгельс сделал попытку определить этническую  принадлежность неолитического населения; он высказывает предположение, что современным реликтом этого населения являются баски и что, следовательно, оно говорило на доиндоевропейских языках. Многочисленные исследования подтвердили факт сравнительно позднего проникновения индоевропейцев на Европейский материк [30]. Что касается известного морфологического своеобразия ряда находок по Рейну, то Ф.Энгельс сочувственно цитирует мнение Г. Шафхаузена о восточном происхождении представленного этими находками населения. И этот вывод подтверждается современными данными: результаты проведенных уже в последние десятилетия исследований как палеоантропологии, так и ныне  живущего населения Центральной Европы показали возможное наличие  элементов восточного происхождения, которые истолковываются иногда  как свидетельство древней монголоидной примеси [31].

Оценивая генетическую связь населения эпохи неолита и бронзы с современным, Ф. Энгельс подчеркивает ту большую роль, которую сыграло древнее население в сложении современного, несмотря на проникновение на данную территорию племен кельтского и германского происхождения. Он пишет: «Кельтское переселение лишь частично вытеснило оказавшихся на его пути обитателей страны; особенно в Южной и  Западной; ;Галлии последние и тогда еще составляли большую часть населения,, хотя и на положении угнетенной расы, и передали по наследству современному населению строение своего тела» [32]. Таким образом,
в в данном случае подчеркнуты неравномерность процесса этногенеза,
отсутствие, параллелизма в расогенетических и языковых процессах,  сохранение субстратных явлений в физическом типе уже после установления господства германских языков.

 Итак Ф. Энгельс широко и всесторонне использовал антропологические данные) когда они могли помочь ему реконструировать события далекого, исторического прошлого, относящиеся к эпохе бесписьменной истории человечества,, .Применяя антропологические материалы в этногенетическйх. исследованиях, он отметил ряд важных моментов, имеющих
принцппиальное;  значение. Сам факт возможности этногенетического истолкований радеоантропологических материалов был новостью во второй половине  прощлого  века. Ф. Энгельс реконструировал с их помощью
субстратные, реликтовые явления в антропологическом составе современных .народов, показал несовпадение линий генетических связей, восстанавливаемых, лингвистическими исследованиями и при изучении расовой  принадлежности, что является следствием несовпадения расы и языка.
Поэтому , Биогенетические  исследования Ф. Энгельса имеют значительный, теоретический Интерес; в этой специальной области исторической  антропологии 



Резюмируя все изложенное, мы можем сказать, что не только «Диалектика природы» Ф. Энгельса и в первую очередь фрагмент ее «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», неоднократно привлекавший внимание антропологов, но и «Немецкая идеология», написанная Ф. Энгельсом совместно с К. Марксом, а также этногенетические  труды Ф. Энгельса содержат множество идей, представляющих значительную ценность для разработки методологических основ антропологической науки. Вклад Ф. Энгельса в построение теории антропологии не  исчерпывается бесспорной и общепризнанной заслугой создания трудовой
теории антропогенеза, но состоит также в установлении контуров и взаимных границ биологических и социальных законов в истории общества  и в разработке путей использования результатов антропологических исследований в качестве источника этногенетической и, в более широком
смысле слова, исторической информации.



1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 19.

2 Там же. Т. 23. С. 521.

3 Там же. Т. 3. С. 19. Вторая фраза приведенной цитаты в рукописи Энгельса перечеркнута.

4 Там же. С. 29.

5 См., напр.: Dobzhansky Т. The present evolution of man//Sci. Amer. 1960. September; Idem. Mankind evolving. The evolution of the species. New Haven; L., 1962.

6 Wiercinsky A. Zagadnienie tempa ewoljucji cech kraniometrycznych u Hominidae//
Kosmos A (PEL). 1956. Rok. 5. S. 4; Болянский H. Некоторые проблемы механизма и факторов эволюции человека // Вопр. антропологии. 1957. № 6; Idem. Przebieg i
ewolucji czlowieka//Kosmos A (PRL). 1957. Rok. 6. S. 4.

7 Впервые, насколько мне известно, на это указал Я. Я. Рогинский. См.: Рогинский Я. Я. Выступление на совещании, посвященном проблеме происхождения
Homo sapiens//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 9.

8 См. об этом: Алексеев В. А. Некоторые проблемы антропогенеза//Вопр. философии. 1959. № 11.

9 Один из обзоров: Vogel F. Anthropological implication of the relationship between
ABO blood groups and infections // Ргос. VIII Intern. Congr. Anthropol. and Ethnol.
Sci. Tokyo, 1968. Vol. 1.

10 См., напр.: Эфроимсон В. П. Управляющие механизмы возникновения антител в свете данных генетики иммунитета и биохимии аномальных гемоглобинов человека // Проблемы кибернетики. М., 1961. Вып. 6.

11 Обзор данных и гипотез см.: Эфроимсон В. П. Введение в медицинскую генетику.
М., 1968.

12 Первый набросок теории см.: Шмалъгаузен И. И. Стабилизирующий отбор и его
место среди факторов эволюции // Журн. общ. биологии. 1941. Т. 2, № 3. Полное
изложение см. в кн.: Шмалъгаузен И. И. Факторы эволюции (теория стабилизирующего отбора). М.; Л., 1946; 2-е изд. М., 1968.

13 См., напр.: Гинзбург В. В. Энгельс и антропология // Природа. 1946. № 4.

14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 486.

15 Там же. С. 490.

16 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Возникновение человека и общества//Первобытное общество. М., 1975.

17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 488-490.

18 Там же. Т. 34. С. 138.

19 Ему посвящена огромная литература. Один из полных обзоров: Brain С. Some aspects of the South african auslralopithecines sites and their bone accumulations//Ear-
ly hominids of Africa. N. Y., 1978.

20 Обзор данных и гипотез см.: Файнберг Л. А. У истоков социогенеза. От стада
обезьян к общине древних людей. М., 1980.

21 См., напр: Бунак В. В. Происхождение речи по данным антропологии//Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 1951. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 16); Он же. Речь и интеллект, стадии их развития в антропогенезе//Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 92).

22 Кочеткоеа В. И. Эволюция мозга в связи с прогрессом материальной культуры// У историков человечества. М., 1964; Она же. Основные этапы эволюции мозга и
материальной культуры древних людей // Вопр. антропологии. 1967. Вып. 26. Теоретическое указание на зависимость усложнения конструктивных форм языка от
развития техники см.: Абаев В. И. Язык как идеология и язык как техника//Язык и мышление. Л., 1934. Т. 2.

23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 74.

24 См., напр.: Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974; Он же. Географические очаги формирования человеческих рас. М., 1985.

25 Гохман И. И. Проблемы антропогенеза в трудах классиков марксизма и современная антропология // Тез. докл. годичной науч. сес. Ленингр. отд-ния Ин-та этнографии АН СССР, май 1968 г. Л., 1968.

28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 511.

27 Hooton A., Dupertius С. The physical anthropology of Ireland//Pap. Peabody Mus.
Archaeol. and ethnol. Cambridge (Mass.), 1955. Vol. 30.

28 Клейн Л. С. Фридрих Энгельс как исследователь раннегерманского общества//
Сов. этнография. 1970. № 5.

29 Историю представлений о климате четвертичного периода, изложенную с разных
позиций, см.: Пидопличко И. Г. О ледниковом периоде. Киев, 1946. Вып. 1; Флинт Р. Ледники и палеогеография плейстоцена. М., 1963.

30 Обзор данных о субстратных явлениях в индоевропейских языках см.: Шишмарев В. Ф. Очерки по истории языков Испании. М.; Л., 1941; Георгиев В. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958; Нероанак В. П. Палеобалканские языки. М., 1978.

31 Чебоксаров Н. И. Монголоидные элементы в населении Центральной Европы// Материалы но антропологии Восточной Европы. М., 1941. (Учен. зап. МГУ; Вып. 63).

32 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 445-446.



АНТРОПОЛОГИЯ:
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ
ИССЛЕДОВАНИЙ

РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ НАУКИ

Из всех областей антропологической науки антропогенез привлекает внимание и специалистов, и рядовых читателей, интересующихся философскими проблемами мироздания. Широко распространенное представление  об антропогенезе как о науке, не имеющей перспективы (Ч. Дарвин доказал происхождение человека от обезьяны, Ф. Энгельс доказал, что  оно осуществилось под влиянием труда, что же исследовать дальше?), опровергается простым сравнением книги Дарвина «Происхождение  человека и половой отбор», изданной в 1871 г., с любой современной книгой на эту тему  Среди многочисленных ископаемых приматов
открыты формы, наиболее близкие к человеку, выявлены этапы его формирования, установлена точная хронология этих этапов, получены сведения о наличии нескольких тупиковых ветвей, развивавшихся параллель-
но с главным, магистральным направлением человеческой эволюции, но по тем или иным причинам вымерших, нарисована картина сравнительно-анатомического совершенствования отдельных органов и систем человеческого тела, вскрыты движущие силы и закономерности эволюции  человека. Интерес к этой области остается огромным, в нем отражено извечное стремление людей к неожиданным открытиям и новому знанию.
В ответ на спрос растет и предложение — общие вопросы происхождения человека постоянно освещаются не только в статьях, но и в книгах популярного характера. Они выходят с малыми интервалами и, как
правило, чутко реагируют на новые находки и изменения в трактовке  того или иного вопроса.

На протяжении последних 20 лет мы были свидетелями кардинального изменения во взглядах на древность человеческого рода, прародину  человечества и ранние этапы очеловечения, связанного с сенсационными
находками в Восточной Африке. Если считать началом подлинно человеческого общества изготовление орудий труда, то возраст человечества с этими находками увеличился более чем втрое. Останки ископаемых
предков человека, обнаруженные в Африке, заставили именно ее считать тем континентом, на котором впервые произошло выделение человека из  животного мира. Находки вынудили отказаться от концепции «мозгового  Рубикона», согласно которой мозг испытал значительное увеличение и  усложнение своей структуры при переходе к трудовой деятельности.
В качестве такого «рубикона» служил объем мозга в 800 см3. Оказалось, что при объеме мозга, ненамного превышающем 600 см3, предок  современного человека смог перейти к изготовлению простейших орудий,  уже будучи прямоходящим существом со свободной верхней конечностью,  с противопоставляющимся большим пальцем [2]. Наметилась определенная последовательность в формировании так называемой гоминидной триады.

Тесное переплетение антропологических с популяционно-генетическими, физиологическими, медико-географическими исследованиями способствовало накоплению множества фактов о самом активном влиянии жизненной среды (географической оболочки и биосферы) на организм человека и о роли этого влияния в расовой и популяционной дифференциации и динамике. Антропологи вскрыли и проследили в деталях многие
механизмы поведения организма человека в зависимости от наследственных факторов, естественного отбора, популяционной структуры человечества и средовых воздействий. Однако вся эта громадная по объему,  по результатам и по значению для смежных дисциплин работа остается
малоизвестной широким кругам читателей-неспециалистов, так как она пока редко освещается на страницах популярных изданий, возможно, из-за нетрадиционности тематики и малой активности самих антропологов.

После открытия К. Ландштейнером в 1900 г. четырех групп крови  у человека прошло более 20 лет, прежде чем было осознано исключительное значение этого открытия для антропологии. В 1919 г. вышла статья
Л. Гиршфельда о различной частоте групп крови у разных народов, что  послужило толчком к развитию антропологической серологии, изучающей  распределение групп крови у представителей разных рас и народов.

Группы крови иногда называют эритроцитарными факторами крови.
Их химическая структура до сих пор остается не вполне ясной. Считают, что это полисахариды, находящиеся на поверхности красных кровяных телец — эритроцитов. Они создают специфическую для каждого
организма внутреннюю биохимическую среду, имеют решающее значение   при переливании крови, частично обусловливают избирательную устойчивость ко многим заболеваниям, поскольку выражают глубинные физиологические реакции именно данного организма, а их частота в популяции — групповую физиологическую специфику. Изучение групп крови  у представителей разных рас и народов ознаменовало, следовательно,  начало нового направления антропологических исследований — физиологической антропологии. Антропология на протяжении многих десятилетий была почти полностью морфологической наукой и пользовалась морфологическими  методами. В центре внимания антропологов стояла форма, структура, по  сочетанию и числу структурных элементов выделялись конституционные
и расовые типы земли. То, что это не только разные формы, но и разные
функциональные системы, что физиология негра, живущего в тропиках,  отличается в каких-то интимных процессах от физиологии эскимоса,  живущего за Полярным кругом, что носитель пикнической  конституции
имеет особый обмен веществ в сравнении с астеником, угадывалось интуитивно многими крупнейшими антропологами прошлого века, например П. Брока или И. И. Мечниковым, но для подтверждения этих  гениальных догадок не было данных. После изучения распределения  частоты групп крови во многих тысячах популяций земного шара антропология перестала быть только морфологической наукой и превратилась  в науку морфофизиологическую, исследующую не только форму, но и  функции на уровне отдельного организма и на популяционном уровне.

Четырьмя группами крови, открытыми К. Ландштейнером, не исчерпывается серологическое разнообразие человечества. Сейчас открыто  более двух десятков систем и более пятидесяти факторов внутри их.
Не все они одинаково важны в функциональном отношении, многие
встречаются редко и поэтому слабо изучены. Однако ясно, что поверхность эритроцитов представляет собой поле сложнейших биохимических   реакций, ответственных за многие важные физиологические особенности
человеческого организма. При переливании неподходящей группы крови  могут возникать тяжелые осложнения со смертельным исходом; анемия,   если супруги несовместимы по одному из факторов системы резус, опасна для матери и новорожденного. Роль других кровяных факторов  пока мало исследована, поэтому возможны новые неожиданные открытия.

Физиологическая антропология не исчерпывается изучением групп  крови. Строение белков сыворотки крови не менее сложно. Были открыты три формы белков — гамма-глобулины, гаптоглобины и трансферины со своими собыми функциями каждая, а главное — с особыми фракциями, напоминающими по физиологической активности группы крови [3]. Гемоглобин, ответственный за дыхательную функцию крови  (перенос кислорода по кровяному руслу), имеет, помимо нормальной  формы, еще несколько аномальных. Аномальные формы гемоглобина  распространены преимущественно в тропическом поясе, что вызвано, по-видимому, их высокой устойчивостью к инфекциям, в частности к малярии [4]. Все человеческие популяции различаются по числу входящих в их  состав людей, ощущающих вкус особого вещества — фенилтиокарбамида [5]. Появились данные об аналогичной дифференциации рас и народов по ферментной активности, составу ушной серы и т. д. Сфера физиологической антропологии, следовательно, широка и разнообразна.

Чрезвычайно перспективным оказалось также использование рентгенофотометрии. Рентгенофотометрнческая методика была приспособлена  для определения содержания минеральных веществ в костях in vivo,  т. е. у живого человека, в полевых условиях. Она позволила получить  данные о процессах минерального обмена в разных популяциях. Содержание минералов в скелете прямо зависит от содержания их в пище и  окружающей среде, представляет собой еще одну нить, связывающую человека с природой [6].

ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД 

Как это на первый взгляд ни парадоксально, именно физиолого-антропологические исследования связали антропологию и генетику. Совершенно  очевидно, что дети похожи на родителей больше, чем на чужих людей, что человек сохраняет свои расовые признаки, переселившись в другую  страну, что у негра рождается негр, а у монгола — монгол. Из этих фактов любой человек может сделать вывод, что внешние особенности человеческого организма, в том числе и расовые признаки, не приобретены
в процессе жизни данного человека, а получены им по наследству от
предшествующего поколения. Но дальше житейских наблюдений и общего вывода о наследственной природе внешних форм и структуры человеческого тела, сделанного еще в прошлом веке, дело не пошло: слишком сложными оказались пути передачи по наследству этих признаков, их невозможно было уложить в простые законы менделевской наследственности.

Существенный шаг вперед был сделан после появления гипотезы полимерии, сформулированной шведским генетиком Г. Нильсоном-Эле. Согласно ей, подавляющее большинство морфологических признаков  определяется в своей наследственной передаче многими генами, каждый  из которых действует на признак сравнительно слабо. Действие всех таких генов равновелико, аддитивно, т. е. суммируется. Признак в конечном итоге и формируется как результат такой суммарной реакции всех управляющих его наследственной передачей генов. Чем больше генов детерминируют наследственно признак, тем труднее уловить в его вариациях простые менделевские отношения. Гипотеза полимерии, множественности наследственных задатков, для многих" признаков потребовала
при своей практической реализации разработки довольно сложного математического аппарата. Применение его в отдельных случаях дало возможность конкретно решить вопрос о числе генов, контролирующих признак, но такое решение не всегда можно найти. Поэтому гипотеза полимерии подвергается до сих пор критике, поскольку значительно упрощает
действительность: гены часто взаимодействуют аддитивно, давая суммарный эффект, но сами они в своей функциональной силе не равновелики.
Это общее представление не превратилось, однако, еще в законченную  гипотезу и не может быть противопоставлено гипотезе полимерии, которая остается пока единственной удовлетворительно объясняющей наследование морфологических особенностей.

Физиологическая антропология сразу преодолела все трудности, с которыми сталкивалась классическая антропология, и не потому, что она  располагала более мощной методикой, а просто в силу иного характера
признаков, с которыми имела дело. Уже первые посемейные наблюдения  над наследованием групп крови и белков сыворотки показали, что законы их наследственной передачи сравнительно просты: система АВО обусловливается, например, тремя генами или тремя аллельными формами одного гена (для выбора между двумя этими возможностями нет данных и в  распоряжении современной науки), две из которых кодоминантны, одна  рецессивна. Другие системы групповых факторов крови детерминируются  чаще всего двумя генами или двумя аллельными формами одного гена.
Такой тип наследования проявляется и в наследственной передаче белков сыворотки крови — гаптоглобинов, и в наследственной детерминации вкусовой чувствительности к фенилтиокарбамиду. Правда, для многих систем, например системы резус, или для гамма-глобулинов законы их наследования сложнее: они детерминируются несколькими генами, но все равно число этих генов ограниченно и поддается учету.

Для таких признаков, как степень минерализации костяка и вообще
минеральный обмен, законы наследственной передачи не установлены в силу сложности самих признаков, но есть основание думать, что они  носят тот же характер, что и законы наследования морфологических признаков. Различные градации минерализации связаны одна с другой непрерывными переходами, образуют так называемую трансгрессивную или  непрерывную изменчивость, и, следовательно, минерализация полимерна  по своей наследственной природе. Но в целом большинство признаков, с которыми имеет дело физиологическая антропология, отличаются сравнительно простой наследственной структурой и пригодны для генетического анализа. Это обстоятельство способствовало стыковке антропологических исследований с популяционно-генетическими через физиологическую антропологию.

ПОПУЛЯЦИОННЫЙ подход

Интенсивная работа в области популяционной структуры рас и видов  растений и животных, проводившаяся во многих странах, привела к
перестройке концепции вида, к замене прежних классических представлений теорией политипического сложного вида, вида, по выражению  Н. И. Вавилова, как системы форм. Вид при таком подходе не потерял
своей географической и даже морфологической специфики, но перестал быть элементарной единицей эволюции. Единицей стала популяция, группа особей, связанных более тесным родством в системе вида или  потенциально стремящихся к родству (большая вероятность скрещиваний внутри такой группы, чем за ее пределами). В настоящее время популяционная структура изучена достаточно хорошо для многих видов, а в эволюционной биологии возник новый раздел, трактующий теорию  популяций.

В антропологии необходимость популяционного подхода интуитивно
ощущалась давно, но последовательное введение его затруднялось многими специфическими трудностями: сложностью и подвижностью популяционной структуры, наличием специфических для человека генетических барьеров социального характера, сложностью и разнонаправленностью (в генетическом отношении) брачной структуры, проницаемостью всех генетических барьеров. Но на протяжении последних десятилетий трудности введения популяционного подхода в антропологическое исследование постепенно преодолеваются, и он стал основным при рассмотрении антропологического состава земного шара. Во многих районах определена численность, а частично и иерархия популяций, получаемая информация о вариациях морфологических и физиологических признаков непременно привязывается к популяциям и рассматривается под углом зрения внутрипопуляционной структуры — родственных взаимоотношений, которые объясняют концентрацию частот генов по мономерным признакам и законы внутрипопуляционного распределения полимерных признаков. Антропологический анализ становится автоматически генетическим, а так как биология человека известна, пожалуй, лучше, чем любого
другого из ныне существующих видов, то многие антропологические  наблюдения становятся. модельными в общей биологии. К их числу относятся изучение интенсивности генетико-автоматических процессов в  изолированных популяциях, поведение генов на окраинах ойкумены, зависимость форм расообразования от характера концентрации генов и т. д.

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР И СОЦИАЛЬНЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ 

Синтез физиологического, генетического и популяционного аспектов исследований привел к обновлению методологической базы антропологии,  к отказу от многих концепций и традиционных взглядов, к новым фундаментальным обобщениям, например к изменению во взглядах на роль естественного отбора в человеческом обществе. Проблема эта пережила много стадий в своем решении, обсуждалась с крайней остротой, привлекая внимание людей, далеких от науки. Исключительная прогрессивность  основного труда Ч. Дарвина о происхождении человека состояла в том, что он показал ограниченную роль естественного отбора в человеческом
обществе и полагал, что основную роль сыграл здесь половой отбор.
Труд Ч. Дарвина выгодно отличался от вышедших ранее книг Т. Гексли
и К. Фогта, в которых защищалось животное происхождение человека  на основе дарвинизма, но не обнаружена специфика процессов антропогенеза. Однако осторожный подход Ч. Дарвина не был подхвачен его последователями, в первую очередь Э. Геккелем, верившим в непогрешимость и всеобщность дарвиновского учения, но не учитывавшим ограничений, накладываемых на человека обществом. В докладах, статьях, книгах он рассматривал происхождение многих сугубо человеческих институтов сквозь призму установленных Ч. Дарвином закономерностей, и в первую очередь сквозь призму естественного отбора. Неповинный в создании концепций, абсолютизировавших роль естественного отбора в человеческом обществе. Геккель породил, однако, целую плеяду последователей, создавших и пропагандировавших социал-дарвинизм.

Увлечение социал-дарвинизмом могло бы быть приостановлено, если бы труд Ф. Энгельса «Диалектика природы», в частности статья «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», написанная в 1873—1876 гг., был сразу опубликован. Изложенная в этой главе трудовая теория антропогенеза как раз и базировалась на ограничении биологических и подчеркивании социальных закономерностей в эволюции человека, прежде всего трудовой деятельности. Естественный отбор ставился на подчиненное место и в процессе антропогенеза, и в человеческом обществе вообще.

К сожалению, работа Энгельса увидела свет через 50 лет после написания и поэтому не смогла повлиять на последователей социал-дарвинизма. Это учение отпугивало многих откровенно шовинистической,
антигуманистической направленностью, но в той или иной мере разделялось почти всеми крупными антропологами в конце XIX — начале XX в. Казалось естественным, что человек — порождение животного мира — подчиняется всем закономерностям, господствующим в этом  мире. Правда, человек породил культуру, которой у животных нет, культура как будто развивается по своим законам, не имеющим отношения
к естественному отбору, но такие оговорки носили половинчатый характер и ничего всерьез не меняли.

Вульгарный социал-дарвинистский подход не удовлетворял ученых,  и на его фоне сформировалась концепция, согласно которой роль естественного отбора должна быть ограничена лишь действием его на физические особенности человека. Раз человек — в основе своей животное, то  морфология и физиология его определяются естественно  историческими
закономерностями, из которых отбор является главнейшей. Эта концепция отличается научной строгостью и последовательностью и не имеет  ничего общего с социал-дарвинизмом. Она разделяется в настоящее время всеми или почти всеми прогрессивными американскими и западно-европейскими учеными. Естественно, что признание действия отбора  автоматически предопределяет ответ на вопрос о настоящей и будущей  эволюции человека: да, она идет сейчас, будет идти и в дальнейшем, и современный вид человека уступит место другому, более прогрессивному виду, сформирующемуся на его основе.

В советской антропологической литературе отмечено, что многие социальные факторы смягчают действие естественного отбора. На этом  основании сформулирована концепция, согласно которой отбор действует
в человеческом обществе в ослабленном виде и потерял свою формообразующую роль. Человек, пройдя через макроэволюцию, формирование  нового вида, вступил в период микроэволюции, когда изменения кардинального характера проявляются только на уровне популяций. К сожалению, эта концепция, разделяемая многими советскими антропологами  и философами, вульгаризирована в отдельных философских статьях,  в которых при прямом пренебрежении фактами вообще отрицался естественный отбор в человеческом обществе.

Физиологические и генетические наблюдения позволили внести в эту  концепцию существенные добавления: были вскрыты процессы селекции,  идущие в человеческом обществе, и на конкретных примерах показана
их интенсивность. Процессы идут по группам крови системы АВО, носители которых устойчивы или, наоборот, склонны к разным заболеваниям — инфекционным (чума, оспа), раку желудка и двенадцатиперстной кишки. Возможно, и другие группы крови также отражают резистентность к различным заболеваниям. Наличие аномальных гемоглобинов  в тропической зоне, в частности так называемого гемоглобина S, приводит в гомозиготной форме к тяжелой анемии со смертельным исходом  в раннем детстве. При такой ситуации ген аномального гемоглобина
должен был бы быстро исчезнуть, но он поддерживается на довольно высоком уровне в своей концентрации из-за того, что гетерозигота, по-видимому, более устойчива к широко распространенной в тропических районах малярии, чем носитель нормального гемоглобина

Это свидетельствует об активности процессов отбора в человеческом обществе, о том, что отбор во многих случаях действует не менее интенсивно, чем в мире животных. Однако отбор у человека действует в иной  форме. Человек практически единственный из космополитических видов,  заселяющих всю планету. Естественное разнообразие среды его жизни  дополняется искусственным — сложностью социальной среды, которую создает общество. В этих условиях магистральное направление естественного отбора, в котором осуществляется его действие по отношению ко  всем видам растений и животных, распадается на несколько направлений. Это означает, что какая-то морфофизиологическая особенность,
полезная в одних случаях, становится безразличной или даже вредной в других. Отбор выступает у человека не в виде катализатора развития, а в виде дробителя. Стабилизирующая форма отбора, установленная И. И. Шмальгаузеном, сменяется рассеивающей. Интенсивно идущий отбор в человеческом обществе обеспечивает и усиливает не достигнутое в ходе предшествующей эволюции биологическое единство человеческого вида, а его разнообразие. А так как среда жизни людей чрезвычайно нестабильна, подвижна, и направления действия отбора быстро меняются, он не стимулирует единого эволюционного развития человека, не приводит к видовой перестройке и, следовательно, к макроэволюции. Велика также роль биологической адаптации у человека [8]. В изучении этой проблемы современная антропология тесно смыкается с медицинской географией. Адаптивные приспособления проявляются ко многим элементам среды: к элементам мертвой природы, к географической  оболочке в узком смысле слова и к биосфере. Климатическая u природная зональность находит отражение в вариациях размеров и пропорций тела, в пигментации, ширине носа. В тропическом поясе сосредоточены популяции с такими особенностями, как темная пигментация, широкий нос, долихоморфные (удлиненные) пропорции тела, в умеренном и холодном поясах — с противоположными. При сопоставлении антропологических особенностей эскимосов и огнеземельцев предпринималась попытка доказать существование биполярных рас, таких локальных расовых комбинаций, которые сходны и образовались под влиянием
приспособления к одинаковым условиям одного пояса в северном и южном полушариях [9].

Адаптивные связи человечества с биосферой можно подразделить на два канала — непосредственное влияние на человека и одновременно частичная передача через нее влияния косной природы. Последний канал
назван трансмиссивной функцией биосферы. Непосредственное формообразующее влияние биосферы на человеческий организм видно во многих  физиологических адаптациях, в разной иммунологической резистентности
расовых типов, в образовании многих их морфологических свойств хотя бы частично в результате приспособления к пищевому режиму. Транс-миссивная функция биосферы яснее всего выявляется в передаче через биотический фактор недостатка или избытка микроэлементов, а также
в концентрации их в нормальных пределах. Минеральная насыщенность
скелета определяется путем рентгенофотометрии, находится в тесной связи с соответствующими концентрациями микро- и макроэлементов в природной среде. Через биотический пищевой фактор эти концентрации отражаются и в формообразовании, влияя на рост и размеры головы.

Эти связи демонстрируют зависимость человеческого организма от  среды его жизни, сложность и разнообразие адаптивных приспособлений  к ней, роль этих приспособлений в расообразовании и дифференциации  популяций. Освоение ойкумены человеком и расселение его не были безболезненным процессом, они сопровождались мучительной перестройкой организма при соприкосновении с новыми, не привычными условиями.
Медицинская география, прогнозирующая вкупе с антропологией перспективность заселения новых и слабо освоенных районов, базируется на  прошлом опыте биологической адаптации человечества, предотвращает
слишком сильный урон, который мог бы быть нанесен человеческому организму незнакомыми условиями среды.



ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Проблема связи биологических и социальных общностей, географическое совпадение границ рас и народов много десятилетий привлекают внимание ученых. В XIX в. не видели разницы между расовой, этнической и лингвистической классификациями человечества: многие антропологи выделяли крупные расовые стволы по физическим признакам и мелкие
расовые подразделения по языковой принадлежности. Так появились
индоевропейская, славянская, германская, финская, тюркская и другие  «языковые» расы [10].

Антропологи третьего рейха, утверждая тождества расы и народа,  расы и языка, придавали решающее значение расовым моментам в истории культуры. Однако практические действия немецких расистов настолько подорвали веру в их теоретические взгляды, что многие буржуазные ученые вообще стали отрицать наличие какой-либо связи между  расой и языком, расой и народом. Такой нигилизм привел к отрыву
антропологического исследования от исторического, отрицательно сказался на развитии антропологии, лишив ее исторической перспективы.

В результате критики расистских сочинений немецких антропологов, преодоления прямолинейного расизма и противостоявшего ему легковесного нигилизма, конкретной исследовательской работы был сформулирован принцип отсутствия причинной связи между расовыми и этническими или языковыми общностями, но показана возможность использования информации о первых для реконструкции вторых, открыт путь от антропологических выводов к историческим реконструкциям. Расовые, этнические и языковые общности формируются на определенных территориях, которые, следовательно, служат связующим звеном между ними.
Тем не менее считалось, что географические границы всех этих явлений не совпадают, что народ представлен несколькими самостоятельными расовыми типами, а каждая раса охватывает несколько народов.

Такая точка зрения не могла объяснить многие факты. Общеизвестно  культурное и этническое своеобразие японцев. Но оно не ограничивается  языком и культурой, не менее своеобразны японцы и по своей антропологической характеристике  Особое место в классификации народов Кавказа занимают народы центральных предгорий Главного Кавказского  хребта — горные группы грузин, карачаевцы и балкарцы, осетины. Это классические представители высокогорной культуры. Правда, говорят осетины на одном из иранских языков, балкарцы и карачаевцы на одном из тюркских языков, но есть веские основания полагать, что предки их  говорили на кавказских языках и переход их на тюркскую речь произошел сравнительно недавно. И для центральнокавказских народов характерна особая комбинация антропологических черт [12]. Таким образом, существует немало случаев совпадения границ этнических и антропологических общностей.

Объяснение этим случаям дает концепция модусов этногенеза, согласно которой этнообразование происходит неодинаково, зависит от конкретной исторической ситуации. Существует несколько типов этногенеза [13]. Популяционный подход значительно облегчает понимание этих  процессов. Если популяция или группа популяций длительное время
находится в условиях изоляции, в результате внутрипопуляционных браков создается общность генофонда и формируется своеобразная антропологическая комбинация и одновременно с этим интегрируются этнические  особенности — образуется свой диалект, складываются культурные традиции, психический стереотип и этническое самосознание. Иная историческая ситуация имеет место при миграциях, смешении, медленном расселении. В этих условиях, как правило, не образуется совпадения границ  расовых комплексов и этнических образований. Совершенно особые процессы имеют место в случае этнической, языковой и антропологической  непрерывности, при перекрывании друг другом брачных связей и возможности установить различие лишь между удаленными друг от друга  культурными или языковыми явлениями и вариациями антропологических признаков. Границы между близкими явлениями не устанавливаются, и они незаметно переходят друг в друга, как и антропологические вариации. В данном случае географическое совпадение антропологических и этнических категорий фиксируется лишь в пределах всей территории, где господствует этническая, языковая и антропологическая
непрерывность.

ОТ АНТРОПОЛОГИИ К ЭКЗОАНТРОПОЛОГИИ

Несколько слов в связи со всем сказанным о будущем физического типа человека. Из теории рассеивающего отбора легко сделать вывод о невозможности резкой перестройки физических особенностей современного человека в будущем. Противоречие между стабильностью физического облика человека и огромным потоком информации, который наваливается  на него, снимается гипотезой коллективного мозга. Согласно ей, информация эта усваивается и перерабатывается не одним человеком, а коллективами людей, численно все увеличивающимися: эта тривиальная идея, увы, часто забывается. При постоянном совершенствовании каналов информации и обучения можно надеяться, что человечество коллективными усилиями справится с ней и в будущем, как оно справлялось с ней в прошлом. Однако не следует забывать, что мнение об относительной стабильности физического типа человека в будущем представляет собой экстраполяцию па будущее данных, полученных при изучении прошлой истории человечества. Такие экстраполяции часто бывают ошибочны. Находящиеся в нашем распоряжении сведения об эволюции
мыслящих существ ограничены единичным примером нашей планеты.
Теоретические основы экзоантропологии совершенно не разработаны, и в этом отношении антропологи далеко отстают от экзобиологов. Теоретическая разработка этой проблематики с исчерпыванием, как сейчас принято часто писать, пространства логических возможностей в данной
теме чрезвычайно перспективна.



1 См., напр.: Бунак В. В. Род Homo, его возникновение и последующая эволюция. М., 1980; Wolpoff М. Paleoanthropology. N. Y., 1980; Lewin R. Human evolution: An
ill. introd. Oxford, 1984.

2 Обзор и анализ данных: Хрисанова Е. II. Эволюционная морфология скелета человека. М., 1978.

3 Спицын В. А. Полиморфизм ферментных и других белков крови и их значение при решении ряда антропологических проблем // Морфология человека и животных.
Антропология. М., 1974. Т. 6.

4 Livingstone F. Abnormal hemoglobins in human populations. Chicago, 1967.

5 Накоплены обширные данные, к сожалению до сих пор не сведенные воедино. Старая сводка: Schwidetzky I. Erganzte Karten fur Hautleistenmerkmale und PTC — Schmcckfahigkeit//Homo. 1966. Bd. 17, H. 1.

6 Алексеева Т. И. Биогеохимия и проблемы антропологии//Современные задачи и проблемы биогеохимии. М., 1979. (Тр. Биогеохим. лаб.; Т. 17).


7 См.: Эфроимсон В. П. Иммуногенетика. М., 1971.в Алексеева Т. И. Географическая среда и биология человека. М., 1977; Она же. Адаптивные процессы в человеческих популяциях. М., 1986.

9 Алексеев В. П. Антропологическое своеобразие коренного населения Америки и биополярные расы (о связи антропологии с географией) //От Аляски до Огненной Земли. М., 1967.

10 Историю разработки расовой квалификации см.: Schwidetzky I. Grundlagen der Rassensystematik. Wien; Zurich, 1974.

11 Левин M. Г. Этническая антропология Японии. M., 1971.

12 См. об этом: Ч. 3. наст. кн.13 Алексеев В. П. Историческая антропология. М., 1979.

ГОРИЗОНТЫ АНТРОПОЛОГИИ

АНТРОПОЛОГИЯ — МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА

Традиционное подразделение антропологической науки, особенно широко
распространенное в советской литературе, подразумевает выделение в ее  составе трех относительно самостоятельных областей — морфологии, антропогенеза и расоведения. Предмет расоведения не нуждается в специальном разъяснении — он ясен из самого названия; антропогенез — огромная область проблем, связанных с биологическими аспектами происхождения человека; морфология представляет собой учение о вариациях  строения отдельных органов человеческого тела, физическом развитии и
конституции человека. Отличие морфологии от анатомии заключается в  том, что анатома интересует норма, средний тип, антрополог же занимается отклонениями от него, но отклонениями не патологического характера, а нормальными вариациями, мерой изменчивости человеческого организма. Анатом ищет в многообразии индивидуальных характеристик общее, единое, антрополог, отвлекаясь от этого общего, изучает само
многообразие.

Из сказанного уже видно, что антропология — паука в первую очередь морфологическая, т. е. наука о строении изучаемых объектов, а не
об их функциональных свойствах. Старое деление всех биологических  наук на морфологию — науку о строении живых существ и физиологию — науку об их функционировании, жизнедеятельности сейчас во  многом потеряло свое значение, слишком тесно переплелись собственно
морфологические исследования с функциональными. Но по традиции и
по соображениям удобства к нему часто прибегают до сих пор. Говоря о  антропологии как о морфологической науке, я употребляю термин «морфология» в этом последнем смысле. Следовало бы, конечно, то, что в антропологии называется морфологией, называть как-то по-другому, но этого
пока не сделано, и поэтому нужно помнить о многозначности термина.

Итак, антропология — наука морфологическая. Основной метод исследования — выявление формы, структуры. Это — препарирование и гистологические срезы, когда изучается строение внутренних органов человеческого тела; измерение и описание, когда исследуется строение внешних  форм человеческого тела, скажем, расовые черты того или иного народа.
Поэтому, так же как микробиолога и гистолога представляют обычно за  микроскопом, энтомолога — с сачком, геолога — с кайлом, символом работы антрополога на протяжении многих лет был, да и сейчас остается
циркуль. Чертеж циркуля помещается обычно на обложке всех книг по  методике антропологии. Однако символ этот давно устарел.



НОВЫЕ ВЕЯНИЯ

Антропология за последние 50 лет сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стала перестраиваться, насыщаться физиологией, морфологические методы в пределах антропологии стали терять свою монополию.
Это началось с 1918 г., с замечательного открытия Л. Гиршфельда, сдеганного им на Солоникском фронте. Производя переливание крови, он заметил, что представители разных народов отличаются друг от друга
различным процентным соотношением известных тогда групп крови системы АВО. С тех пор открыто около 30 независимых систем эритроцитов крови, специфичных биохимически и передающихся по наследству.

То или иное процентное соотношение этих систем — такая же стойкая  биохимическая характеристика разных популяций, как и групповое соотношение АВО. Также биохимически специфичными и наследственно  обусловленными оказались и белки сыворотки крови, типы гемоглобина, ушная сера, отдельные вкусовые реакции. А определение всех этих типов, как легко понять даже неспециалисту, невозможно с помощью циркуля; для него требуются хорошо оборудованные лаборатории, химикалии, применение новейших биохимических и физиологических методов—
одним словом, все то, что отличает функциональное физиологическое исследование от морфологического.

Вместе с физиологами антропологи включились сейчас в изучение
проблемы адаптации, т. е. приспособления человеческого организма к  разным условиям существования — высокогорью и влажным низинам,  пустыне и северным районам. Наряду с климатом тут не меньшее значение приобретает фактор геохимический — недостаток или избыток микроэлементов в почве, воде, пище, вообще во всей окружающей человека  природной среде. Установлена зависимость плотности кости от содержания кальция в окружающей среде, а также разница в скорости кровотока
у народов Крайнего Севера и умеренных и тропических стран. Антропология практически уже превратилась в морфофизиологическую науку, и официальным признанием этого стихийно осуществившегося превращения явилась организация новой специальной секции физиологической  антропологии на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук в Москве в августе 1964 г.

Деление антропологии на три раздела — дань устаревшей традиции.
Выделение физиологической антропологии в самостоятельный раздел уже  осуществилось  и совершенно необходимо узаконить его и в определении антропологической науки.

Мощное развитие антрополого-физиологических исследований, огромный интерес к ним неразрывно связаны с успехами антропогенетики. Подавляющее большинство изученных до сих пор физиологических свойств  человеческого организма имеет сравнительно простую наследственную
структуру, иными словами, управляется в своей наследственной передаче одним или несколькими генами. Такие случаи легко исследовать, поэтому они хорошо изучены, а точная информация о наследовании признаков во многом облегчает антропологу изучение расовых различий,  установление происхождения народа по антропологическим данным и т. д. [2] Морфологические особенности человеческого организма исследованы со стороны наследственности значительно хуже, законы передачи их
по наследству очень сложны. Гипотез, часто умозрительных, здесь, к сожалению, пока больше, чем точно установленных и проверенных фактов.
Поэтому в попытках генетического осмысления морфологических различий между разными типами человечества — расовыми или конституциональными — интуиция все еще преобладает над знанием. А физиологическая антропология дает антропологу в большом количестве генетическую информацию, в которой он так нуждается.

Морфология, антропогенез, расоведение, физиологическая антропология — четыре раздела вместо трех, налицо значительный скачок вперед.
Под влиянием физиологических и генетических исследований изменилось
само мышление антропологов, характерным для него стал и принцип динамизма, сознание подвижности, текучести границ между антропологическими явлениями. Особенно заметна перестройка мышления в расоведении, где диалектика, новая динамическая концепция привели к полному ниспровержению старых концепций: вместо неизменных рас старых авторов, существовавших якобы в каменном веке так же, как и сейчас, и характеризовавшихся теми же отличительными признаками, появился сначала взгляд на расу как на «эпизод в эволюции» [3], а затем нигилистическое отрицание реальности рас вообще.



СТРУКТУРНЫЕ УРОВНИ ИССЛЕДОВАНИЯ

Подвижность границ между многими объектами, изучаемыми антропологией, тесная связь всех морфофизиологических процессов в человеческом  организме в пределах популяции, а следовательно, и некоторая неопределенность границ между отдельными разделами антропологии затрудняют
точное определение науки и составляющих ее отраслей. Обратимся, например, к минерализации скелета человека — рентгенофотометрия позволяет изучать эту особенность in vivo. Определяется при этом степень  насыщенности костей кальцием, т. е. величина как будто биохимическая.
Но кальций представляет собой в скелете непосредственный строительный материал, определяющий его прочность. Привлечение биохимического показателя служит в конечном счете более тонкому пониманию структуры кости, а значит — целям морфологии, а не физиологии человека.
Но если это морфология, то морфология, принципиально отличающаяся
от старой, для которой основным и, пожалуй, единственным методом исследования было измерение и описание внешней формы. Куда же отнести  исследование такого рода — к морфологии или к физиологической антропологии? Сразу возникают споры, много их было при подготовке к VII Международному конгрессу антропологических и этнографических наук, когда распределялись доклады по секциям.

Выход из этого трудного положения представляется мне не в выделении еще одного или нескольких самостоятельных разделов науки,  а в полной перестройке классификации антропологии вообще, в принципиально новом подходе к выделению составляющих ее разделов, основанном на оценке уровней изучения биологических особенностей человека. Рассмотрение природных явлений и процессов в зависимости от уровней, на которых они проявляются или происходят, широко вошло в биологию вместе с кибернетическими методами и стремлением перенести на  биологию достижения в познании структуры управляющих систем. Фундаментальная идея уровней организации живого и была выдвинута для  успешного анализа различных управляющих систем в живой природе [4].
Классификация всех биологических наук пока еще не перестроена на этой основе, хотя отдельные попытки уже есть. В антропологии она  позволяет создать очень перспективную и внутренне непротиворечивую  классификацию объектов исследования, а с нею вместе и параллельно ей  расположить изучающие их отрасли науки в разумной последовательности. Нижеследующим вариантом классификации хочется привлечь внимание к этой пока «необетованной земле» представлений, к плодотворному поиску в направлении, лежащем на магистральной дороге развития
биологии.

Молекулярный уровень. С открытием биохимических механизмов наследственности и генетического кода этот уровень для биологии стал одним из основных. Но в расшифровке наследственности морфологических  и физиологических структур высших организмов успехи молекулярной
биологии и уже — биохимической генетики довольно скромны. Все же по  отношению к человеку можно назвать, например, такое достижение, как выяснение биохимических процессов, лежащих в основе возникновения
наследственных аномалий гемоглобина. Понимание тонких закономерностей наследования признаков необходимо антропологу, поэтому роль явлений, исследуемых на молекулярном уровне, постоянно возрастает,  и в этой сфере антропология всегда будет тесно соприкасаться и даже  переплетаться областями исследования с антропогенетикой [5].

Клеточный уровень. Тщательные работы по гистологическому строению органов у представителей разных рас не выявили различий между  ними. Главный аспект исследований на клеточном уровне — сравнительно - анатомический, предоставляющий информацию в основном для освещения проблем антропогенеза. Особенно велико значение работ по клеточной структуре мозга. Сейчас это пока чуть ли не единственный способ  проникновения в этапы формирования мозга у древнейших предков человека [6].

Тканевый уровень. За последние годы этот уровень изучения человеческого организма привлек особое внимание и практически оформился в  самостоятельный раздел морфологии человека. Имеются в виду многочисленные работы о компонентах тела и их соотношениях. Методика выявления тканевых компонентов, их связи с конституциональными типами, различия в соотношении компонентов у разных рас, характеристика  компонентов тела — все это обсуждается с привлечением огромного экспериментального материала. Ввиду очень большого теоретического и  практического (клиника) значения этих работ масштаб их непрерывно  расширяется [7]. Пожалуй, именно в этой сфере антропологии интенсивность применения самых разнообразных тонких биохимических, физиологических и биофизических методов особенно велика [8].

Органный (системный) уровень. Ему посвящен особый раздел морфологии человека — мерология, или учение о вариациях в строении отдельных органов [9]. И расовый, и генетический, и эволюционный аспекты
представлепы на этом уровне, так как строение отдельных органов и их  систем варьирует по расам, оно изменялось в процессе антропогенеза и  составляет основу, первичный эмпирический материал для установления
законов наследственной передачи [10]. К этому же уровню следует отнести и пока редкие в антропологии (чаще с этим приходится сталкиваться в  анатомии) случаи изучения совокупности систем органов, например аппарата опоры или движения.

Организменный уровень (Н. В. Тимофеев-Ресовский называл его онтогенетическим) . Человек как биологический организм — основной объект  антропологического изучения. С этим согласны все. Легко понять, что  человек как целое изучается с самых разных сторон. Особый раздел морфологии — соматология — посвящен изучению внешних форм человеческого тела и человеческого организма в целом. В нее входят, помимо методики измерения и описания внешних форм, все более частные стороны
огромной и очень важной проблемы интеграции: анализ морфофизиологических соотношений и конституционных типов, составление характеристики физического развития и пропорций тела, учение о центре тяжести тела [11]. Эти характеристики с каждым годом имеют все более существенное значение в медицине (конституциональная предрасположенность к заболеваниям) и в спорте (спортивная медицина и спортивная
антропология [12]). Важны они и как основа для использования антропологических данных в легкой промышленности (создание стандартов различных изделий).

В расоведении долгое время считалось, что расы представляют собой совокупность людей однородного физического тuпа. Раса просто сумма  физически очень сходных индивидуумов, и потому можно определить индивидуальную принадлежность к расе в каждом отдельном случае. Таким образом, расовый анализ должен был бы осуществляться также на  уровне организма. Так это до сих пор и делается в некоторых работах, определяется расовый тип индивидуума в соответствии с системой расовой классификации, затем подсчитывается процентное соотношение этих  типов и исследуемые группы сравниваются по этому процентному соотношению. Однако многие детальные антропологические и особенно популяционно-генетические исследования показали, что тип индивидуума нельзя отождествлять с расой (объединение нескольких популяций), что  отдельные признаки человеческого организма сочетаются в пределах индивидуума иначе, чем в пределах расы, и что раса, стало быть, не просто сумма индивидуумов, а некая совокупность, в пределах которой действуют свои, только ей присущие закономерности. В этом смысл так называемой популяционной концепции расы, завоевывающей сейчас все  больше сторонников и закрепленной в документах международных совещаний экспертов ЮНЕСКО, проведенных в Москве в 1964 г. и в Париже в 1966 г. С точки зрения этой концепции определение расового типа
индивидуума лишено смысла, а значит, процессы расообразования должны рассматриваться не на уровне организма, а на другом, более высоком уровне [13].

Все перечисленные уровни изучения человеческого организма в совокупности идеально соответствуют тому содержанию, которое вкладывается в понятие морфологии, но они включают и многое другое, что никак
не может быть вмещено в ее узкие рамки,— физиологический аспект,  биохимические проблемы, антропогенетику. Поэтому мне кажется, что  общее понятие морфологии потеряет смысл, практически оно начинает  терять его уже в настоящее время, и вся совокупность явлений и процессов, изучаемых на уровне организма и ниже, а также пригодные для  этого методы будут группироваться в несколько разделов в зависимости  от уровня изучения. Легко понять, что введение фактора времени придаст любому из этих разделов связь с проблемой происхождения человека, которая будет обрастать все большим числом аспектов и деталей. По  моему глубокому убеждению, исследование этой проблемы превратится
из раздела антропологии в комплексную дисциплину, включающую разные методы, а затем, может быть, и в совокупность наук. И сейчас общие  проблемы антропогенеза решаются с помощью четвертичной геологии,
археологии и других смежных наук. Общим будет то, что изменение физического типа человека во времени из-за малочисленности и фрагментарности ископаемых находок долго еще будет изучаться самое большое
на уровне индивидуума. Практически речь идет и пойдет, по-видимому,  в будущем о системном уровне, ведь от ископаемых людей сохраняется  только скелет, а представление о строении того или иного предка человека в целом само по себе — итог экстраполяции. Некоторая часть работ,  выполненных на палеоантропологических материалах глубокой древности,  но относящихся уже к человеку современного типа, к древнейшим этапам его формирования, также не выходит за рамки системного или в  лучшем случае организменного уровня, так как при малой численности  древних скелетов они не дают информации, с помощью которой можно
было бы рассматривать и решать вопросы популяционного характера.

Далее мы рассматриваем групповые различия между людьми, или, как лучше следовало бы говорить, различия между группами людей. Это область расоведения в современном понимании, но опять это понятие уже, чем те представления, которые складываются при расположении  объектов исследования по естественным уровням иерархии. Расоведение,
иногда называют этнической антропологией, но какое отношение к этнической антропологии в узком смысле слова имеют эксперименты, посвященные выяснению адаптивной роли расовых признаков? А это несомненно расоведение, да еще одна из главнейших расоведческих проблем.
Однако некоторые частные вопросы, например приложение антропологических данных к решению вопроса о происхождении того или иного народа, действительно целесообразно было бы вынести за рамки расоведения, собственно теории расоведения они ничего или почти ничего не дают.

Надорганизменных уровней также несколько.

Популяционный уровень. Структура любой группы людей, связанных родством, выражается в тесноте родственных связей, т. е. в количестве  родственных браков по отношению к общему их числу, в специфике
демографических показателей, в исходной специфике генофонда. Изолированные группы, в частности, отличаются очень своеобразными соотношениями частот многих генов и асимметрией распределения морфологических (полигенных) признаков. Одним словом, каждая популяция —специфическое сочетание отдельных геномов (геном — совокупность всех генов данного организма), представляемых отдельными индивидуумами.

Этнический уровень. Необходимость выделения этого уровня, как отражающего интеграцию в пределах народа (его состав, происхождение,  расселение, особенности материальной и духовной культуры и культурно-исторические взаимоотношения), наименее очевидна. На протяжении
многих лет прогрессивные антропологи всех стран мира боролись против  расистских идей причинной связи расы и языка. Первый этап этой борьбы — огульное отрицание какой-либо зависимости между ними. Потом  было замечено, что язык и раса находятся в очень сложных взаимоотношениях, в основном косвенных, определяемых третьей составляющей — территорией, на которой распространены. Была доказана также
большая зависимость расообразовательных процессов от социальных изолирующих механизмов: вероисповедания, эндогамного характера родовых отношений (обычай заключать браки внутри данной общинной группы). Поэтому расовый состав того или иного народа, количество составляющих его элементов и их соотношение специфичны и в каждом отдельном случае определяются историческим прошлым народа.

Может показаться, что, так же как и этнический уровень группировки антропологических данных, должен быть выделен уровень их группировки по социальному или профессиональному признаку, что на первый  взгляд и находит себе выражение в работах, посвященных антропологическим особенностям представителей различных профессиональных или  даже шире — социальных групп. Но пока все эти работы не вскрыли специфических законов изменчивости в таких группах, а там, где авторы  стремятся это сделать, фактические данные еще недостаточны и противоречивы. Поэтому, не отказываясь от возможности выделения такого  уровня в дальнейшем, пока следует от него воздержаться. И наконец,
последнее: антропологические исследования представили много примеров  сложного состава народов из нескольких расовых элементов и, наоборот,  проявления одного и того же элемента в составе разных народов. Почему же этнический уровень рассматривается вслед за популяционным и перед следующим за ним расовым? Причина этого в соотношении этнических и расовых общностей: число народов колеблется, по разным подсчетам, вокруг тысячи [14], число расовых типов в разных классификациях не превышает нескольких десятков [16]. Из этого простого сопоставления видно, что расы в подавляющем большинстве случаев соответствуют более высокому уровню объединения антропологических объектов, чем этнические группировки.

Расовый уровень. После того как в антропологии утвердилась мысль
об иерархии рас, подобной соподчинению типов, классов, отрядов, семейств, родов, видов животных и растений, делались многократные попытки ее истолкования. Наиболее распространенный и, по-вuдимому,
правильный способ такого истолкования филогенетический — группировка в соответствии с общим происхождением. Наряду с этим можно наметить и другой путь, заключающийся в попытке увидеть и охарактеризовать своеобразие рас одного систематического уровня. Автор  выделяет два типа, или модуса, изменчивости на расовом уровне — типологический и локальный, но этим, видимо, не исчерпывается их многообразие [16]. При типологическом модусе групповая изменчивость, имея
географические закономерности, составляет более широкие сочетания и расы слагаются из популяций. При локальном модусе изменчивость антропологических признаков географически незакономерна и отдельные
популяции не группируются в общности более высокого порядка. Возможны и переходные случаи. Таким образом, каждая раса имеет свою  область распространения, свою структуру (т. е. свой набор слагающих ее  популяций и их соотношение, определяющие запас ее изменчивости), по-разному связана с другими расами. Все это — выражение специфики  законов, лежащих в основе формирования рас, следовательно, правомерности выделения еще и над популяционного уровня интеграции антропологических объектов и процессов.

Прогноз 

Перестройка группировки объектов антропологического исследования и
классификации науки на новой основе, с моей точки зрения,— дело  ближайшего будущего, процесс, который стихийно происходит уже сейчас. Задача состоит в том, чтобы осознать это обстоятельство и способствовать дальнейшему развитию процесса. Что же касается более далекого прогнозирования, то оно должно опираться на совершенное знание
законов развития науки. Пока возможно высказать лишь более или менее правдоподобные гипотезы. От хронологического прогнозирования следует сразу же отказаться: гипотезы оправдываются иногда в высокой степени, но редко оказывается удачным предсказание дат открытий. Поэтому буду говорить об общих тенденциях развития антропологии.

Мне кажется, что три проблемы особенно актуальны в познании самых фундаментальных законов биологии человека и глубочайших связей человеческого организма со средой. Это, во-первых, извлечение гораздо  более полной информации биохимического, физиологического и иного  порядка из морфологических наблюдений применительно к развитию человека в прошлом (иными словами, переход в антропогенезе от системного и органного уровня изучения к более низким уровням), во-вторых,
вскрытие самых интимных процессов химического взаимодействия внутри человеческого организма и в обмене его веществом и энергией со средой (т. е. переход молекулярного и клеточного уровней на органный и организменный) и, наконец, в-третьих, познание генетических механизмов в полном объеме, открытие законов генетической обусловленности  тканей, органов и их систем. Сейчас есть возможность рассмотреть каждую из этих проблем и намечающиеся в их решении тенденции с известной объективностью, в одних случаях опираясь на уже проведенные исследования, в других — домысливая имеющиеся наблюдения, в разумных  пределах фантазируя.

Кости, которые археологи и антропологи извлекают при раскопках  древних погребений, служат для реконструкции самых разнообразных  особенностей биологической организации древнейших предков человека:
помимо антропологического типа, определяется биологический возраст,
восстанавливаются рост и пропорции тела, характеризуется, правда очень
приблизительно, физическое развитие. По стертости зубов и строению челюстей можно косвенно судить о характере питания. Появился в антропологической литературе даже особый термин — «биологическая реконструкция», обозначающий получение перечисленных показателей на основе измерения и описания скелета. Но точность, а главное, масштаб  такой биологической реконструкции пока еще очень невелики. Никакого  сколько-нибудь подробного представления о строении, функционировании
других органов и систем человеческого тела она не приносит или, вернее сказать, почти не приносит. Для истории антропологического состава человечества, начиная с верхнего палеолита, это небольшой пробел, так как
заметных изменений в строении современного человека за последние 25—28 тыс. лет не произошло. Но эти изменения на протяжении всего антропогенеза огромны, а судить о них мы можем только по начальному и конечному звеньям — человекообразным обезьянам и современному человеку. Пути и причины этих изменений, очевидно, можно будет выяснить
с помощью двух источников информации.

Один из них связан преимущественно с успехами морфологии. Тщательное изучение мест прикрепления мышц на костях при всем, казалось бы, только специальном интересе такой работы решает сравнительно-анатомическую проблему кардинальной важности — восстановления  строения мускулатуры. Жировая масса тела, особенно жир на внутренних органах, относительно независима от костяка. Весьма вероятно, однако, что установление точной меры этой зависимости поможет по развитию скелета составлять суждение о развитии жира. Расширение тематики и масштаба морфологических исследований приведет в конце концов  к определению размеров и соотношения внутренних органов у представителей разных типов телосложнения. Следовательно, по пропорциям и
массивности скелета древних людей можно будет судить о строении и размерах внутренних органов, их расположении по отношению друг к ДРУГУ [5] проследить эволюционные линии их развития. По строению эндокрана (слепка внутренней полости черепной коробки, соответствующего форме и размерам мозга) уже сейчас воссоздают некоторые очень существенные особенности мышления древних людей и строения их органов  чувств". Надо думать, что возможности в этой области далеко не исчерпаны, особенно при одновременном усовершенствовании методики
гистологического и гистофuзиологического изучения мозга у человека и обезьян.

Другой источник информации о функционировании разных органов и
их систем в антропогенезе — преимущественно физиологический. Эволюционная физиология, созданная в основном трудами советского ученого  Л. А. Орбели и его школы, накопила большое количество фактов, свидетельствующих об эволюции физиологических функций, о путях и типах  их перестройки, о широкой адаптивности физиологических реакций у разных видов животных и об их устойчивости в пределах одного вида [18].
Для человека физиологические преобразования в процессе эволюции были едва ли не основными, так как именно они определяли изменения поведения и усовершенствование психофизиологической деятельности.
Более тонкое, внимательное и детальное изучение высшей нервной деятельности человекообразных обезьян и человека в сравнительном аспекте выявит интенсивную динамику многих физиологических и психических функций, о которой мы сейчас не имеем представления.

Я уверен, что оба источника информации о преобразовании морфологических структур и особенно физиологических функций в процессе антропогенеза — морфологический (физиологическая интерпретация морфологических фактов) и собственно физиологический — сольются в особый,
посвященный специально человеку раздел эволюционной физиологии, будущее наименование которого сейчас еще неизвестно, но который теперь можно условно назвать палеофизиологией человека.

Человек, как и любое другое живое существо, неразрывно связан со средой. С пищей постоянно вводится определенное количество химических веществ, которые соответствующим образом направляют процессы  обмена в организме; дыхание и вводимые вещества определяют его энергетику. Состав воздуха на планете относительно постоянен, а поэтому
энергетические результаты кислородного обмена больше зависят в каждом отдельном случае от самого организма, чем от потребляемого кислорода. Нельзя сказать того же о пище, так как ее химический состав и
калорийность различаются очень сильно, например, где-нибудь на берегу  полярных морей и в тропических областях, в пустынях и высокогорных районах. Правда, в настоящее время идет процесс унификации пищевого  рациона на огромных территориях, и этим процессом охвачена большая часть человечества. Однако вода неодинакова по химическому составу в разных районах земного шара, н даже при унифицированном питании с
ней вводятся в организм человека вещества, специфические для каждого района. В. И. Вернадским была открыта эта полная и нерасторжимая зависимость организмов от химии земной коры, созданы биогеохимия и
учение о биосфере. Его последователи и ученики А. П. Виноградов и Б. Б. Полынов показали географическое своеобразие геохимических процессов в воздействии на живые организмы, создали учение о ландшафт-
ной геохимии и биогеохимических провинциях. Влияние химии среды на жизнь и ее проявления, влияние, приуроченное к определенной географии, отражающее специфику места, стало неоспоримым фактом в современной науке, с ним нельзя не считаться при изучении любых биологических явлений, в том числе и биологии человека.

Медицинские и антропологические наблюдения позволяют конкретизировать эту мысль. Избыток или недостаток микроэлементов в почве, воде, окружающей среде в целом приводит часто к тяжелым патологическим последствиям. Эндемический зоб является хорошо изученным, но не
единственным примером таких заболеваний. Интереснее, однако, другое — не патологические состояния, вызываемые полным отсутствием, недостатком или переизбытком того или иного химического элемента в организме человека, а нормальная изменчивость содержания этих элементов, варьирование их в небольших пределах у любого здорового человека, то, что в биохимии называется биохимической индивидуальностью [19]. Интересно и сочетание этих индивидуальностей в популяции, группе популяций, у представителей одной расы. Установлено, что межпопуляцuонные различия проявляются в химических характеристиках
крови —- содержании белковых фракций, холестерина, кальция в костях
и во многих других химических свойствах. Иногда они увязываются с  геохимической характеристикой района, иногда нет. И в этом последнем  случае причины их остаются неясными, но значение их в формообразовании очевидно: они представляют собой выражение глубинных процессов в человеческом организме, составляют, по-видимому, через обмен  веществ основу изменчивости вообще. Нельзя не видеть в их исследовании переход к более высокому уровню понимания взаимосвязей внутри  организма человека, а также его зависимость от среды жизни, от многих составляющих ее компонентов, нельзя не думать, что бурное развитие  этого раздела пауки повлечет серию принципиально новых открытий и  создаст фундамент для новой теории антропогеоценозовг". Я склонен
думать, что эта область антропологической науки — ее можно назвать антропохимией — со временем превратится в один из основных ее разделов, потому что она дает возможность не только описывать антропологические объекты, по гораздо более широко, чем теперь, анализировать  их появление, причины их изменений — одним словом, их эволюцию.

Антропохимия ответит на вопросы, связанные с влиянием среды на формообразование. Но у последнего есть еще один аспект, едва ли не более важный,— генетический. Известное в области передачи по наследству
биологических особенностей человека во много десятков, сотен раз меньше неизвестного. Известна генетика некоторых физиологических признаков, но неизвестны законы наследственной передачи морфологических признаков, количество управляющих ими генов, способы их взаимодействия. Известна генетика многих наследственных болезней, по неизвестно, как передаются по наследству нормальные вариации и вообще как  поддерживается в генетике типовая норма. Между тем дело не только в том, что без знания всех этих законов мы лишены возможности расширить рамки медико-генетической консультации и превратить ее в генетическую, т. е. предсказывать не только появление какой-нибудь наследственной аномалии, но и появление тех или иных нормальных свойств в
здоровом состоянии, без патологических нарушений. Другими словами,
сейчас уже можно предсказать патологическое нарушение, если генотипы родителей отягощены вредными генами, но невозможно представить  себе, каким будет ребенок, если у родителей нет генов, несущих аномалии, какие у него будут волосы, глаза, какова в целом будет его  внешность.

На первый взгляд это сугубо академическая проблема. В конце концов люди — не животные: если важно знать, как племенной баран будет передавать свои качества потомству, то для человека это не представляет особого интереса. Но такое утверждение справедливо, пока человек рассматривается как синоним человечества, как общество в целом. Для отдельного же человека, для индивидуума в большинстве случаев совсем  не безразлично, похожи или непохожи на него будут его дети. Мы наталкиваемся здесь на большую общественную проблему, тесно связанную с
понятием личного счастья; есть много людей, недовольных своей внешностью, которые совсем не жаждут передавать свои недостатки потомству. Да и среди генов отца и матери могут быть сочетания, которые окажутся неблагоприятными и приведут к дисгармониям.

Евгеника предлагала жестокий, взятый из сельскохозяйственной практики рецепт—нужен подбор: если потенциальные родители не подходят друг к другу по своим наследственным качествам, они не должны иметь детей. Много голосов раздавалось даже в пользу насильственной стерилизации людей с нежелательными наследственными задатками. Конечно, это бесчеловечно, аморально.

Но, отвергая евгенику, трудно не верить в возможность разумного экспериментального воздействия на наследственность человека в будущем. Можно спросить: при чем здесь антропология, ведь речь идет о  сугубо генетической проблеме? Однако изучение законов наследственной  передачи возможно только после того, как детально выяснены морфологическая структура и физиологическое значение наследуемого свойства.
Поэтому переход от антропологии к антропогенетике осуществляется  очень плавно, а в будущем его, надо полагать, вовсе не будет. Антропология, обогащенная генетическими методами, приобретет колоссальное  значение в практике как наука не только о формообразовании и происхождении человека, но и о способе сознательного избавления его от генетически обусловленных дисгармоний развития.

Итак, палеофизиология, антропохимия и антропогенетика с гораздо более мощными, чем сейчас, средствами, воздействия на наследственность человека — вот главные направления, по которым будет, с моей точки
зрения, развиваться антропология в недалеком будущем. Если это еще не сама действительность, то во всяком случае перспективы, непосредственно вытекающие из нее. Думая о них, мы остаемся в рамках реальной оценки наших возможностей в познании биологии человека и его
места в природе. Но трудно отказать себе в удовольствии помечтать, не  оглядываясь на сегодняшний день, не о науке завтрашнего дня, а о том,  какой она будет в эру наступления человека на космос и установления связи с внеземными цивилизациями.

Представления о распространении жизни во Вселенной и о внеземных цивилизациях уже вышли за рамки компетенции писателей-фантастов.
Экзобиология (наука о жизни в космосе) — часть космической биологии; отдельные ее аспекты разработаны довольно подробно: учение о биосфере, например, превращается в часть космологии, биосфера рассматривается как космическое явление. Можно думать, что жизнь в других мирах и разумные формы материи возникают не только на основе белковых тел. Но даже если опираться на концепцию, согласно которой основой жизни в космосе является белок, то и тогда остается обширное поле для  размышлений, какова структура и физиология разумных организмов в иных условиях тяготения, радиации, электромагнитного потенциала планеты, солнечного или иного облучения, химизма инопланетной биосферы.
Пусть размышления на эти темы пока неконкретны, но не исключено,  что им принадлежит будущее, и тогда в цепи антропологических наук  появится еще одно звено — экзоантропология.

При таком понимании перспектив развития антропология теряет свое единство. Это закономерно, поскольку с углублением знания любая отрасль науки превращается в комплекс более или менее узкоспециализированных дисциплин. То, что антропология пойдет по тому же пути, свидетельствует о ее неисчерпаемых возможностях.

1 См., напр.: Physiological anthropology. N. Y., Toronto, 1975.

2 Существует несколько обстоятельных сводок. Теоретическая сторона дела освещена в: Cavalli-Sforza L., Bodmer W. The genetics of human populations. San Francisco, 1971. Конкретные данные см.: Mourant A., Kopec A., Domaniewska-Sobczak K.
Distribution of human blood groups and other polimorpbisms. L., 1976.

3 Hulse F. Race as an evolutionary episode//Amer. Anthropol. Vol. 64. 1962. N 5. 

4 Наиболее теоретически глубокое изложение: Тимофеев-Ресовский Н. В. О некото-
рых принципах классификации биохорологических единиц//Тр. Урал. фил. АН
СССР. Свердловск, 1961. Т. 27; Тимофеев-Ресовский Н. В., Воронцов И. Н., Яблоков А. В. Краткий очерк теории эволюции. М., 1969; 2-е изд. М., 1977.

5 Первая формулировка: Zuckerkandl Е. Perspectives in molecular anthropology //
Classification and human evolution. Chicago, 1963. Более полное изложение: Алек-
сеев В. П. Молекулярная антропология. М., 1974.

6 Литература разрослась до громадных размеров и не охвачена пока современным
синтезом. Один из наиболее полных обзоров: Шевченко Ю. Г. Развитие коры
мозга человека в свете онто-филогенетических соотношений. М., 1972.

7 Наиболее полный свод фактических данных и теоретических разработок, правда
уже не включающий новую литературу: Body composition. P. I-II//Ann. N. Y.
Acad. Sci. 1963. Vol. 110.

8 Techniques for measuring body composition. Wash., 1961; Human body composition:
Approaches and applications. Oxford; L., 1965.

9 Наиболее полное изложение: Martin R. Lehrbuch der Anthropologie in systemati-
scher Darstellung: In 3 Bd. Jena, 1928; расш. изд.: Martin R., Sailer K. Lehrbuch der
Anthropologie in systematischer Darstellung: In 4 Bd. Stuttgart, 1957-1966.

10 Классическое описание наиболее типичных вариаций см.: Шевкуненко В. И.,
Геселевич А. М. Типовая анатомия человека. Л., 1935.

11 Humangenetik: Em kurzes Handbuch: In 5 Bd./Hrsg. P. Becker. Stuttgart. 1964-
19G9. Четвер;ый том этого руководства, написанный Р. Кнуссманном, целиком по-
священ интегративным характеристикам человеческого тела.

12 См., напр.: Строение тела и спорт. М., 1968; Туманян Г. С, Мартиросов Э. Г. Те-
лосложение и спорт. М., 1976; Eiben О. The physique of woman athlets. Budapest,
1972.

13 Более подробное освещение этого вопроса: Алексеев В. П. К обоснованию попу-
ляционной концепции расы // Проблемы эволюции человека и его рас. М., 1968.

14 Один из наиболее полных современных подсчетов: Брук С. И. Население мира:
Этнодемогр. справ. М., 1986.

15 Два наиболее полных обзора этих классификаций: Eickstedt Е. Geschichte der an-
thropologischen Namengebung und Klassifikation (unter Betonung der Erforschung
von Sfidasien) // Ztschr. Rassenk. 1937. Bd. 5, 6; Schwidetzky I. Grundlagen der Ras-
sensystematik. Wien; Zurich, 1974.

16 Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов
расовых признаков//Сов. этнография. 1967. № 1.

17 Один из примеров подобной реконструкции: Кочеткова В. И. Палеоневрология.
М, 1973.

18 Современное изложение: Эволюционная физиология. Л., 1979. Ч. 1.

19 Алексеев В. П. Антропогеоценозы — сущность, типология, динамика//Природа.
1975. № 7.20 Подробнее об этом: Алексеев В. П. Географические очаги формирования человеческих рас. М., 1985.



Антропология и морфология 

На протяжении нескольких десятилетий на русском языке не вышло ни  одной книги, которая специально была бы посвящена обзору морфологии  человека. Последнее по времени изложение основ морфологии человека,
подготовленное выдающимся советским антропологом В. В. Бунаком, было издано в 1941 г.2 Известным дополнением к ней является вышедшая тогда же книга В. В. Бунака о методике антропологических исследований [3]. В трижды переиздававшемся за последние три десятилетия  под разными названиями учебнике антропологии краткий обзор морфологии человека написан М. Г. Левиным, но этот обзор в связи с характером издания, рассчитанным на освещение проблем антропогенеза и  расоведения, носит преимущественно обзорный характер и не имеет самостоятельного значения *. но естественно, что новая книга по морфологии человека  (в предисловии сказано даже: «...первое в СССР пособие по теоретической морфологии человека»!), носящая сводный характер, привлекает к  себе пристальное внимание. Это объясняется не только многолетним ожиданием подобной книги, которая могла бы суммировать накопившиеся  конкретные знания и подвести уже достигнутые теоретические итоги, но
и тем, что книга написана большим коллективом ведущих специалистов — антропологов и анатомов, она имеет гриф Министерства высшего  и среднего специального образования СССР, рекомендующего ее в качестве учебного пособия (для студентов биологических специальностей  вузов), у нее солидный объем — 27 печатных листов, она посвящена памяти крупного советского антрополога, долголетнего директора Института антропологии МГУ Всеволода Петровича Якимова, скончавшегося  зимой 1982 г. Есть еще одно обстоятельство, обеспечившее успех книги.
Достижения генетики и популяцнопной физиологии человека на время  заслонили движение мысли в области морфологии, и от новой книги по  морфологии человека невольно ждут обсуждения животрепещущих проблем: соотношения морфологии и генетики, фенетических наблюдений и  их роли в реконструкции генезиса популяций, соотношения конституциональных типов с расовыми, проявления разных форм симметрии в общем плане строения и в структурных элементах человеческого тела,
функционального истолкования морфологических особенностей современного человека, отсутствующих у его предков, и т. д.

Книга состоит из двух крупных частей — общей и частной морфологии. Трактовка общей морфологии составляет треть книги и включает  пять глав, последовательно освещающих основные принципы современных морфологических исследований, процессы роста, размеры и структурные элементы головы, размеры и пропорции тела, состав тела и конституциональные типы. В восьми главах частной морфологии материал
организован по анатомическому принципу — опорно-двигательный аппарат, внутренние органы и т. д. Многие из этих разделов в высшей степени содержательны, используют большую информацию о вариациях соответствующих систем признаков и включают результаты собственных
оригинальных исследований авторов. Обстоятельную трактовку разбираемых вопросов можно найти в главах, посвященных размерам и пропорциям тела, акселерации, конституциональным габитусам, вариациям структурных элементов скелета, зубам. В этих главах наличествует значительный морфологический материал и соответствующий ему широкий
сравнительно-морфологический подход к изучаемым явлениям (кроме рассмотрения нормы, представлен широкий спектр вариаций, характерный для современного человека и его ископаемых предков, показана и приуроченность их к расовым, конституциональным и профессиональным  группам).

И все же книга в целом разочаровывает. Дело не только в мелких огрехах, пропусках и в отдельных не очень удачных формулировках. Так, на с. 14 говорится, что Г. Ф. Дебец в 1940-х годах установил с помощью палеоантропологических наблюдений расширение черепа человека в ходе времени, т. е., попросту говоря, открыл явление брахикефализации. На самом деле Г. Ф. Дебец много сделал для познания конкретных форм проявления брахикефализации в разных областях территории  СССР и подверг интересной критической ревизии предложенные ранее  гипотезы причин брахикефализации, но само явление обсуждалось  антропологами еще в конце прошлого столетия. Раздел о размерах головы состоит фактически лишь из перечня основных размеров, что можно  найти в любом методическом руководстве; границы межгрупповой изменчивости во многих случаях даны весьма приблизительно (с. 35-36, 40).
При характеристике мягких тканей лица отсутствует какая-либо характеристика формы лица в целом, горизонтального и вертикального лицевого профиля. При рассмотрении ширины почки приведен следующий перечень (с. 202): негроиды, европеопды, фиджийцы, аннамиты, индийцы,
арабы (!). В первых двух случаях речь идет о расах, в случае фиджийцев и арабов — об этнических общностях, что касается аннамитов, то это  устаревшее наименование теперь вообще не употребляется, тем более что
оно носило собирательный характер; собирательным и не несущим никакой этнической информации является и термин «индийцы».

Максимальный объем мозга у архантропа указан в 1400 см3 и приписан черепу из Фонтешвада (с. 264). На самом деле этот череп, обнаруженный в одной из французских пещер, принадлежал неандертальцу прогрессивного типа, а речь должна идти о черепе со стоянки Вертешселеш в Венгрии. Кстати говоря, наверное, стоило бы привести, помимо  суммарного объема мозга у неандертальцев (с. 265), и цифры для мужчин и женщин — ведь разница достигала 200 см3.

В главе о покровах при обзоре методов определения пигментации не  говорится о разработанных в последние десятилетия довольно точных  физических методах характеристики цветности. Не nanjrfocb места для  рассмотрения минерализации скелета человека и трактовки всех связанных с этим проблем. Не сказано, что проблема уровней организации живой материи, которой уделяется место на первых страницах книги
(с. 5—8), уже десятилетие обсуждается в антропологической литературе.

Все перечисленное, конечно, досадно, но, повторяю, главное не в отдельных упущениях, а в определенной направленности книги, отражающей весьма своеобразное понимание морфологии человека, сведение ее в
значительной мере просто к анатомии. Почти во всех главах, посвященных частной морфологии, больше половины места занимает анатомический материал, который изложен в специальных анатомических руководствах и систематичнее и полнее. Иногда, например в главе о мышцах,  он сопровождается серьезными сведениями сравнительно-анатомического  характера, но эта часть составляет скорее исключение, в остальных случаях такие сведения приводятся редко. На с. 5 говорится, что «между  терминами ..анатомия" и „морфология" существует не только семантическое, но и смысловое различие, поскольку морфология включает в себя  анатомию и все другие науки, изучающие организацию и развитие живых форм и систем». Даже не обсуждая эту формулировку по существу  и не говоря о наличии специальных задач в морфологическом исследовании, не сводимых ни к анатомическим, ни к сравнительно-анатомическим, следовало ожидать, что анатомические данные в соответствии с этой декларацией должны были бы занять подчиненное положение. Между тем,
как уже говорилось, во всех частных главах их подача выходит на первый план.

Односторонне выглядит и перечень отечественных исследований, внесших вклад в развитие морфологии,— среди довольно длинного ряда анатомов там нашлось место лишь одному антропологу В. В. Бунаку.
Зарубежные ученые называются там же больше в соответствии со степенью их известности, чем в соответствии с их действительными заслугами в изучении морфологии человека. Из пяти перечисленных А. Хрдличка и К. Заллер работали преимущественно в области расоведения, А. Валлуа был на протяжении ряда десятилетий одним из ведущих  исследователей ископаемых форм человека. А где П. Брока, П. Топинар,  К. М. Бэр, К. Пирсон, Дж. Морант п другие крупные представители английской биометрической школы? Нет, именами анатомов, пусть даже выдающихся, никак нельзя ограничить список создателей морфологии человека, как нельзя ограничить ими подобный же список ученых, разрабатывавших проблемы общей морфологии.

Но и это обстоятельство можно если не оправдать, то понять, учитывая анатомическую специализацию одного из редакторов книги —Б. А. Никитюка. Однако совсем уже необъяснимым выглядит полное отсутствие в книге ряда разделов, которые традиционно и справедливо входят в морфологию, составляя неотъемлемые компоненты ее смыслового содержания. К числу важнейших из этих разделов следует отнести рассмотрение изменчивости, что давно уже составляет фундаментальную  главу не только сравнительной и популяционной морфологии, но и эволюционного учения, генетики и биометрии, содержательный и статистический анализ корреляционных связей, обеспечивающих единство организма, без чего любая трактовка морфологии вообще теряет смысл,  наконец, учение о симметрии, столь широко проникшее в самые разнообразные биологические дисциплины, в первую очередь именно в морфологию, и неоднократно привлекавшее уже внимание и антропологов.

Перечисленные мной темы — не случайный набор проблем, они составляют самую суть морфологии как науки, в том числе и морфологии человека. Взаимоотношения между морфологией и анатомией человека не
в том, что морфология поглощает анатомию, как явствует из приведенной выше цитаты со с. 5, а в том, что анатомия изучает норму, стандартный тип человеческого тела, почему и называется нормальной, тогда  как морфология исследует формы и законы изменчивости, всю совокупность вариаций человеческого тела в функциональных, географических и временных проявлениях. Поэтому нет морфологии там, где нет понятия о  закономерностях этой изменчивости в разных системах человеческого организма, где не охарактеризованы разные группы или типы признаков, не приводятся многообразные способы их количественной характеристики. Все перечисленные в начале этого очерка книги давали об этом более или менее подробное представление. А сейчас обстоятельная трактовка всех этих вопросов была бы особенно уместна и в связи с оформлением популяционной морфологии, и в связи с развитием генетики, кстати
сказать во многом обязанных своими успехами именно советским исследователям. Популяционная морфология и антропогенетика насчитывают  уже несколько тысяч публикаций, изучению характера изменчивости  многих признаков посвящено едва ли меньше работ, и такой огромный багаж знаний остается в стороне, если не излагать учение об изменчивости в курсе морфологии человека!

Не менее важно и не менее обстоятельно разработано в морфологии  человека и учение о корреляциях признаков, т. е. о взаимосвязи отдельных органов и систем, а также характеризующих их параметров между
собой, о специфике этой связи, ее функциональном значении и степени
ее оценки. Принцип корреляции органов, установленный впервые в формулировке, близкой к современной Ж. Кювье, разрабатывался затем многими морфологами; его исключительное значение как мощного средства  сравнительно-морфологического и эволюционного анализа ярко продемонстрировано в классических трудах А. Н. Северцова и И. И. Шмальгаузена. Способы количественной оценки, основы которой были заложены французским минералогом О. Браве и английским математиком и биологом К. Пирсоном, сразу же были широко использованы в антропологии; и именно данные о величинах коэффициентов корреляции между  признаками в разнообразных человеческих популяциях послужили основой для дифференцированного подхода к пониманию внутривидовых корреляций и видовой изменчивости современного человека в целом. По  сути дела, если не давать анализ коррелятивной изменчивости, учение о конституционных габитусах также остается без опорных понятий. Одним словом, не сказать о корреляциях — значит не сказать об одном из центральных явлений, изучаемых общей морфологией, и серьезно обеднить изложение морфологии человека.

Разработка проблем биологической симметрии находится в настоящее время на подъеме. Как и всегда в таких случаях, взоры обращаются к
истории науки и вспоминаются работы, забытые или мало обращавшие  на себя внимание многие десятилетия. Но не менее интенсивно осуществляется и выдвижение новых принципов. Совсем недавно применительно  к эволюции биологических объектов обсуждались принципы конформной
симметрии и приведены достаточно убедительные данные, свидетельствующие о ее значительной роли в морфологии человека [5]. Можно пока  выжидательно относиться к результатам этих новейших исследований,
но ведь билатеральная симметрия известна давно, ее роль освещена во  многих работах, уже ставших классическими, много писалось об изменении характера билатеральной симметрии при переходе к прямохождению
и вообще в процессе формирования подлинно человеческой организации в ходе антропогенеза. К сожалению, и этот комплекс вопросов остался  без какого-либо освещения.

А обсуждение генетических основ морфологии? А анализ соотношения морфологических и функциональных или физиологических особенностей человеческого организма? А рассмотрение факторов морфогенеза в целом? А синтетический обзор морфологических аспектов старения человека? Обо всем этом также нет ни одного слова. Видимо, редакторы книги (а, очевидно, именно они являются авторами предисловия к ней)  преждевременно назвали ее «первым в СССР пособием по теоретической морфологии человека». Книга эта лишена внутреннего единства и не охватывает обширного круга вопросов, заявленного в названии. Она
представляет собой скорее избранные главы анатомии человека, с элементами сравнительной анатомии и антропологии. Подлинная «Морфология человека» еще должна быть написана.

1 Морфология человека/Под ред. Б. А. Никитюка, В. П. Чтецова. М., 1983.

2 Бунак В. В., Неструх М. Ф., Рогинский Я. Я. Антропология. М., 1941. Раздел, по-
священный морфологии, написан В. В. Бунаком.

3 Бунак В. В. Антропометрия: (Практический курс). М., 1941.

4 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. М., 1955; Они же. Антропология. М., 1963; Они же. Антропология. М., 1978.

5 Петухов С. В. Биомеханика, бионика и симметрия. М., 1981.


ГЕНЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНТРОПОЛОГИИ 

Промежуточное положение антропологии между дисциплинами гуманитарного и биологического циклов, прозорливо отмеченное еще в прошлом веке Ф. Энгельсом, становится все более очевидным по мере развития науки. С одной стороны, антропология на протяжении нашего
столетия органически включила в себя методики и результаты исследований многих биологических областей знания. Изосерология, например, т. е. изучение групповых факторов крови, сразу же после своего возникновения и разработки соответствующей методики заняла огромное место  в антропологической науке, и сейчас уже можно сказать, что антропологи внесли, пожалуй, больший вклад в исследование вариаций групповых
факторов крови по земному шару, чем медики. Популяционно-генетические методы и подходы приобрели фундаментальное значение во всех антропологических работах, существенно трансформировали теорию антропологической науки, и без таких подходов невозможно сейчас представить себе разработку проблем физиологической антропологии, расовой  классификации человечества и т. д. Все это мосты, связывающие антропологию с обширным комплексом биологических дисциплин.

С другой стороны, однако, чем глубже разрабатывается биологическая
история Homo и входящего в него вида современного человека, тем яснее становится ограниченность чисто биологического подхода ко всем,  даже биологическим, явлениям в человеческом обществе и необходимость
постоянного учета социальной природы человека даже в специальных
морфологических и физиологических исследованиях. Никакой динамический аспект биологии человека невозможно понять и истолковать, не  учитывая таких фундаментальных свойств человечества, как его расселение по всей земной поверхности, наличие внутри общества социальных
барьеров в виде языка, этнических границ и других дифференцирующих факторов, трудовая деятельность человека и т. д. Таким образом, социальный, или, как сейчас принято чаще писать, социологический, подход
должен пронизывать любое исследование по биологии человека, если  только оно ставит своей целью не простую констатацию фактов, а их  динамическое истолкование.

В общей форме необходимость такого подхода неоднократно и совершенно справедливо постулировалась во многих работах. Советские антропологи последовательно осуществляют его в своих исследованиях, несмотря на то что конкретное прослеживание воздействия социальных  законов на формирование биологических свойств человека сопряжено со
многими и теоретическими и практическими трудностями. В то же время  никакой тщательный и глубокий анализ этнических взаимоотношений  невозможен без учета расовой ситуации, никакое исследование по этногенезу и этнической истории не может быть по-настоящему комплексным
и всеобъемлющим без привлечения антропологических данных, т. е. в конечном счете данных о биологии человека. В кругах неспециалистов  раздаются иногда голоса о возможности изменения биологических свойств  человеческих популяций за одно-два поколения, что якобы лишает антропологические данные их прежнего значения. Ниже сделана попытка
показать, что изучаемые антропологами морфологические и физиологические особенности генетически обусловлены, что биологические свойства  популяций тесно переплетаются со многими аспектами их жизни, что  результаты исследований в области биологии человека обогащают картину человеческой истории.


ЧЕЛОВЕК КАК ПРЕДМЕТ ГЕНЕТИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ 

Огромные успехи генетики в настоящее время связаны в основном с изучением генетических механизмов вирусов и бактерий. Именно генетика вирусов, в частности бактериофага, дала основной материал для  расшифровки генетического кода, а работы С. Бензера на бактериофаге  открыли путь к экспериментальному доказательству сложной природы генов. Успехи молекулярной генетики оказали влияние на генетику  животных и растений, значительно изменили если не путь исследования,  то во всяком случае понимание многих проблем — наследования нормы  реакции, наследственного иммунитета и т. д. /Человек как генетический  объект также имеет свою специфику, выражающуюся как в морфологических и физиологических особенностях человеческого организма, так
и в степени его изученности.

Последнее обстоятельство, хотя и представляется на первый взгляд
второстепенным, имеет применительно к общей генетике огромное значение. Вряд ли найдется еще один вид, изменчивость которого была бы  изучена с такой полнотой и тщательностью. Экспедиции антропологов,
проведенные на протяжении последних 50—70 лет во все уголки земного шара, собрали огромные материалы по географической изменчивости  морфологических признаков человека, позволили выделить их географические сочетания — человеческие расы, дали возможность наметить и в
общих чертах решить проблемы их иерархии и генеалогических взаимоотношений [2]. За последние 30 лет широко развернулось изучение расовой  физиологии, показавшее отчетливые правильности в географическом
распространении многих физиологических признаков [3]. Наряду с этим в
антропологических исследованиях, как и в медицинских и физиологических, пристальное внимание уделялось и уделяется проблеме конституциональных различий и их связи с типами высшей нервной деятельности [4]. В общей форме эта проблема, по-видимому, только и может быть  решена антропологами и медиками, так как у человека типы нервных
реакций и психонервные механизмы изучены гораздо более детально,  чем у животных.

Большое число палеонтологических находок позволяет нарисовать в  общих чертах картину изменения физического типа человека во времени [5]. Сравнительно-анатомические и эмбриологические исследования
открыли возможность установления морфологических закономерностей
его эволюции [6]. С помощью изучения древнейших орудий труда и жизни
древних людей восстанавливаются основные этапы развития социальной организации первобытных человеческих коллективов, их экономические  и этнические взаимоотношения, рост их численности, характер расселения, роль смешения в этих процессах [7]. Таким образом, и история человеческого вида, так же как и его география и морфология, изучена лучше, чем история любого вида животных.

Такая полная информация о типах изменчивости человека, их распределении во времени и в пространстве, а частично и о причинах этих  изменений создает основу для изучения многих генетических проблем на
более высоком уровне, чем это возможно в генетике животных. К их числу относятся наследственные нарушения метаболизма, хромосомные аномалии и аберрации, гемоглобинопатии и наследственные нарушения свертывания крови, белков и ферментов плазмы (все это на уровне
организма) \ закономерности в географическом распространении генов (геногеография) [9], роль изоляции в интенсивности генетико-автоматических процессов, относительная роль панмиксии и изоляции в процессах расообразования, скорость, мутирования (все это на популяционном уровне) [10]. Поэтому антропологический и антропогенетический материалы все чаще включаются в сводки по общей генетике и представляют собой основные данные для анализа и решения целого ряда кардинальных вопросов

Теперь несколько слов о качественной специфике как объекте генетического изучения. Она лежит в его социальной природе. С появлением  общества и развитием социальных отношений в биологические закономерности вмешиваются новые трансформирующие их моменты [12]. В их
числе — освоение практически всей планеты [13], неограниченное смешение между расами и стирание границ расовых ареалов, взаимопроникновение и взаимовлияние культур, усиление технической оснащенности,
открывающее неограниченные возможности миграции генов,— одним словом, все предпосылки, создающие ситуацию панмиксии [14]. При ней прослеживаются пути миграций генов на огромные расстояния, изучаются их стабильность и изменение темпа мутирования при миграции, выявляются очаги наиболее интенсивных концентраций генов и характер
взаимосвязи между ними, перекидывается, таким образом, мост между генетикой, с одной стороны, систематикой и таксономией — с другой.
Эндогамия, взаимоотталкивание народов, говорящих на разных языках,  и особенно на языках различных языковых семей, кастовые системы,  имущественная дифференциация, принадлежность к разным религиям
действуют в противоположном направлении — создают так называемую социальную изоляцию [15]. Специфика ее состоит в том, что она значительно расширяет базу для суждения о моделях генетических барьеров, динамике их действия во времени, формах их влияния на генетическую  структуру популяции. Таким образом, все аспекты популяционной генетики существенно обогащаются данными, полученными в, антропологических и антропогенетпческих исследованиях.

Итак, специфика человека в качестве генетического объекта состоит  в его социальности, представляющей собой предпосылку для возникновения многих генетических явлений на популяционном уровне, и в полной изученности типов изменчивости человеческого организма, что позволяет детализировать генетические процессы, в общей форме изученные на других объектах.



ЗНАЧЕНИЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ДАННЫХ
ДЛЯ ГЕНЕТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИИ

Оно особенно четко проявляется в исследованиях популяционно-генетического характера, поэтому с них целесообразно и начать. Антропология  вносит особенно существенный вклад в общую генетику популяций по пяти линиям: природы генных барьеров, структуры изолированных популяций, численности популяций в связи с их генетической структурой,  характера и степени внутривидовых различий, изучения географии генов в условиях панмиксии, т. е. панойкуменного смешения.

В органическом мире все генетические барьеры, т. е. препятствующие  скрещиванию и тем самым распространению генов факторы, имеют географическую или физиологическую природу. Иными словами, это либо какое-нибудь серьезное географическое препятствие, мешающее таксону  расселяться, или своеобразная экологическая ниша, опять сводимая к определенной специфике географической среды, либо разница в строении и функционировании репродуктивной системы) [6]. У человека значение  второго фактора равно нулю, а значение первого сильно снижено из-за  практически почти безграничной способности преодолевать географические барьеры даже на ранних стадиях развития человечества (жизнь в  Тибете и Андах на высоте более чем 4000 м, заселение Арктики и пустынь, расселение человечества по островам Тихого океана).

Тем большую роль приобрели факторы, которые объединяются понятием социальной изоляции. Это прежде всего определенные социальные отношения, проявляющиеся в собственно эндогамии, т. е. в обычае
заключать браки внутри одного селения или группы селений или, наконец, внутри определенных общественных групп; в кастовом строе, как, например, в Индии, где все общество разделено на касты, не брачующиеся между собой; в имущественной дифференциации, при которой  эндогамия была менее строгой, чем в предшествующих случаях, но все  же нарушалась достаточно редко. Вторым важнейшим фактором, способствовавшим социальной изоляции, был языковый, а следовательно,  и этнический. Многообразие языков, а с ними вместе и народов (дифференциация в этих сферах не параллельна, но близка и часто перекрещивается) создало предпосылки для формирования отдельных локальных очагов генного своеобразия начиная, по-видимому, с эпохи первобытного стада. Наконец, параллельно с этническим действовал и
действует фактор психологический, усугубляемый частично религиозным,
полное понимание и конкретизация действия которых будут возможны,  очевидно, только после развертывания исследований в области социальной и этнической психологиu ,[7].

Все эти специфически общественные генные барьеры, их сложное  переплетение, их текучесть дают возможность изучать генетический состав современного человечества, с одной стороны, в конкретных популяциях, с другой — в динамике. Первое открывает дорогу к гораздо более тщательному, чем у растений и животных, изучению таких важнейших  генетических явлений, как эффект Райта (влияние исходных различий  в генофонде на дифференциацию популяций), постепенное перерастание локальных межпопуляционных различий в различия более высокого  таксономического ранга — расовые, взаимное влияние языковой и социальной дифференциации человека. Второе позволяет понять действие этих явлений и их роль на разных этапах исторического развития человечества, при различных общественно-экономических формациях, в условиях автохтонного развития, как, например, в первичных земледельческих очагах субтропиков Евразии, или при постоянном расселении, например в Америке. Очень высокая степень изученности конкретной  истории отдельных человеческих групп создает великолепную предпосылку для проверки перечисленных генетических моделей.

Структура малых изолированных популяций с особенным успехом  изучается при перемещении небольших групп населения на другую территорию, где они попадают в иную языковую и религиозную среду,  а также в горных местностях. Антропологические исследования таких  изолятов показали, что структура их самым непосредственным образом  влияет на генофонд. В изолятах повышается число родственных браков  и, следовательно, резко увеличивается коэффициент инбридинга. Это обстоятельство вызывает так называемую изогаметацию — преобладание  гомозиготных форм над гетерозиготными и, как следствие этого, выявление в фенотипе рецессивов [18]. Внутригрупповое распределение полифакториальных признаков (а к их числу относится подавляющее большинство морфологических признаков) при этом тем больше отклоняется от нормального, чем теснее инбридинг [19]. Таким образом, по степени деформации впутригруппового распределения можно судить о древности  изоляции,— эта взаимозависимость была особенно подробно изучена именно на антропологических данных [20].

Монофакториальные признаки (к их числу относится большинство  физиологических особенностей), подверженные генному дрейфу, начинают в условиях изоляции изменяться в противоположных направлениях  даже в близкородственных группах [21]. Это способствует исключительно
широкому размаху изменчивости по монофакториальным признакам в
этнических группах, подверженных действию изоляции. Эти процессы изучены особенно хорошо в некоторых изолированных религиозных общинах Канады, на Новой Гвинее и островах Микронезии [22], в Советском  Союзе — в Дагестане и на Памире. Общий вывод исследований по структуре человеческих популяций, имеющий фундаментальное значение для  общей генетики, сводится к тому, что изменение популяционной структуры оказывает существенное влияние на полимерные (морфологические) и мономерные (многие физиологические и биохимические) особенности организма. Доказанный для человека вывод сохраняет, по-видимому, справедливость и для животных.

Антропологические данные позволили также увязать внутреннюю структуру человеческих популяций с их численностью, выявить темп
уменьшения степени родства в зависимости от роста численности и показать, при какой численности уменьшается вероятность действия генетико-автоматических процессов и направленного одностороннего изменения признаков [23]. Эта проблема, важная и для и теории эволюции, и для общей генетики, привлекает большое внимание зоологов и генетиков, но  все применяемые в зоологии методы определения численности природных
группировок животных основаны на косвенных наблюдениях, им далеко  до точности антропологических и демографических данных, оперирующих часто результатами поголовной переписи, особенно когда антропологическое изучение какой-либо группы сопровождается выяснением генеалогических взаимоотношений.

Проблема внутригрупповых объединений и их оценки, факторов внутривидовой дифференциации и движущих сил этого процесса — одним  словом, проблема так называемой микроэволюции — одна из основных в  эволюционном учении и общей генетике. И опять антропологические
данные несут существенную информацию для рассмотрения и решения  этой проблемы. Изучение формирования человеческих рас убедительно показало ареальность внутривидовых подразделений и подчеркнуло еще  раз подчиненный характер симпатрического формообразования по сравнению с аллопатрическим [24].

В животном мире подвиды или иерархически подчиненные им более  низкие таксономические группы скрещиваются очень редко и большей  частью на окраинах своих ареалов, если ареалы эти соприкасаются. По-этому изучение генетики скрещивания подвидов и еще более низких таксономических единиц на зоологическом материале возможно только в  искусственно созданных условиях эксперимента и неизбежно ограниченно. Человеческая история много раз сталкивала представителей разных  рас. объединяя их во все новые и новые этнические общности, поэтому  образовались обширные контингенты смешанного населения в Северной Африке, Передней Азии и Индии (народы, в физическом облике которых смешаны европеоидные и негроидные черты), в Приуралье, Зауралье и Средней Азии (народы, антропологические особенности которых cложились при смешении европеоидной и монголоидной рас), в Центральной
и Южной Америке (европеоидно-американские метисы, частично с негроидной примесью) [25]. Антропологическое и антропогенетическое изучение этих территорий вскрыло динамику признаков при внутривидовом  скрещивании, показало, что при отсутствии доминирования смешанные
группы по подавляющему большинству признаков занимают место между исходными пропорционально их удельному весу, внесло новый и  очень значительный материал в обсуждение проблемы гетерозиса [26].

От внутривидового смешения логично перейти к обсуждению результатов панмиксии, т. е. неограниченного панойкуменного скрещивания  представителей разных рас, предпосылка для которого заложена в самой истории человечества. Антропологический материал продемонстрировал разный характер географической изменчивости в зависимости от степени изоляции отдельных этнических групп друг от друга. Если эта изоляция велика, то географические изменения отдельных признаков происходят скачками, а сами признаки складываются в так называемые
антропологические типы, т. е. комплексы не причинно морфофизиологически, а исторически связанных между собой признаков. Если же этой изоляции нет или она слабая, то признаки меняются постепенно и основную роль начинает играть локальная изменчивость от многих случайных
причин. Вместо географических типов — вариации, не складывающиеся в комплекс. Это наблюдение, сделанное на основании анализа антропологических данных, связано с вопросами о формах внутривидовой изменчивости вообще и о закономерностях географического распространения генов [27]. Для геногеографии антропологический материал просто неоценим.

Не на популяционном уровне, а на уровне организма антропологические наблюдения также существенно важны для общей генетики. Детальное изучение многих важных особенностей организма, различающихся у представителей разных рас, возможно только у человека ввиду наличия детальной информации о его морфофизиологическом статусе и  масштабности самого объекта. Особенности пигментации и строения мягких тканей лица, вариации покровов и скелета, пальцевые и ладонные  узоры, группы крови тщательно исследованы генетически и дали ценные сведения о механизме наследования, которые часто могут быть перенесены и на животных [28]. В общей генетике всегда большую роль играл  близнецовый метод, т. е. изучение сходства и различий однояйцевых
близнецов в сравнении с разнояйцевыми близнецами и родными братьями и сестрами. Это мощный инструмент оценки роли среды и наследственной обусловленности в формировании фенотипа. Но именно в антропологии и антропогенетике он применяется с наибольшим успехом и
приносит все больше проверенных свидетельств в пользу наследственно-
го детерминирования особенностей, о генетической природе которых
раньше пе подозревали, например кровяного давления, характера сердечного ритма, отражающегося в электрокардиограмме, и др. [29] Антропологические данные позволили также показать неполную генетическую
однородность даже однояйцевых близнецов, этим был внесен новый методический аспект в использование близнецового метода при генетических исследованиях, а одновременно изменилась и общегенетическая  теория этого вопроса [30].

Наконец, последнее: велика роль изучения генетически детерминированных патологий у человека для решения многих проблем генетики, и особенно феногенетики. Речь идет о хромосомных аберрациях и многочисленных наследственных нарушениях обмена [31]. Широкое распространение хромосомных аберрации при разнообразных патологических состояниях все более очевидно выявляется именно при антропогенетических
и медико-генетических исследованиях. Методика цитогенетического исследования клеток человека приобретает, таким образом, общегенетическое значение. То же можно повторить и про наследственные болезни
обмена и методику их изучения. Нарушение какого-то этапа биохимического синтеза — общий закон образования любой наследственной патологии в организме, в то же время сохранение типичной этапности биосинтеза —непременное условие образования нормального признака.
Через нарушения биохимического синтеза изучается нормальная последовательность биохимических реакций в организме, и медицинской генетике, которая является частью антропогенетики, принадлежит здесь едва  ли не первое слово.



АНТРОПОЛОГИЯ И ГЕНЕТИКА В ИХ ВЗАИМОСВЯЗИ

В настоящее время общим местом стало утверждение, что новые области
исследования возникают и принципиальные открытия делаются на стыках наук. Превосходным примером такой новой области, возникшей на  стыке антропологии и генетики, явилась изосерология человека. С одной стороны, она изучает территориальные вариации групп крови, белков сыворотки, типов гемоглобина и поэтому тесно связана с физиологией, а через нее и с общей антропологией, в которой изучение географической изменчивости человека по самым разнообразным признакам
занимает одно из основных мест. С другой стороны, все или почти все
изосерологические факторы относятся к числу мономерных систем, представляют собой великолепные модели для популяционно-генетических  наблюдений, изучаются, особенно на популяционном уровне, с помощью  генетических методов, и поэтому изосерологию человека в равной степени можно считать непосредственно связанной с антропогенетикой,  а через нее — и с общей генетикой. Этот своеобразный синтез антропологии и генетики значительно обогащает наши теоретические представления в области биологии человека и его эволюции и одновременно расширяет наши знания о действии общегенетических закономерностей.
Примерами тому могут служить балансированный наследственный полиморфизм, селективность групп крови, их эволюция под влиянием болезней, эффект генетико-автоматических процессов па окраинах ойкумены.

О балансированном наследственном полиморфизме у человека много писали, и полиморфизм по группам крови часто приводится в качестве примера этого явления в общегенетических руководствах. Оно состоит
в том, что в популяции в пределах каждого поколения проявляется несколько фенотипов, соотношение между которыми, если не действуют  процессы направленного изменения признаков, остается постоянным.
Начиная с описавшего и классифицировавшего это явление Е. Форда [32] —балансированный наследственный полиморфизм трактуется учеными как  результат определенного отбора, действующего в направлении постоянно-
го сохранения гетерозиготной формы [33]. У человека удобнее всего рассмотреть его на примере упоминавшегося выше аномального гемоглобина S. Так как гомозигота по гемоглобину S смертельна в раннем возрасте, то частота гена должна была бы убывать от поколения к поколению. Между тем этого нет и там, где ген S выявлен в популяциях,— в тропической Африке, на юге Аравийского плато, на Балканах и в Индии. В Закавказье он сохраняется на стабильном довольно высоком уровне и частота носительства составляет в некоторых группах 25—30%.
Объяснение этого парадоксального факта оказалось возможным только  тогда, когда была замечена связь между носительством гемоглобина S  и резистентностью к малярии. Оказалось, что гетерозиготы по гемоглобину S, по-видимому, значительно более устойчивы к малярии, чем  нормальные особи. Таким образом, в каждом поколении осуществляется
селекция гетерозиготных форм и частота носительства аномального гемоглобина поддерживается на стабильном уровне, детерминированном интенсивностью действия отбора [34].

Аналогичный процесс имеет место и по отношению к другим формам  аномальных гемоглобинов, особенно по отношению к так называемому фетальному гемоглобину, ген сохранения которого в гомозиготном состоянии вызывает смерть в раннем возрасте, а гетерозигота по этому  гену, по-видимому, также страдает одной из форм гемоглобинопатии —талассемией, повышающей устойчивость к заражению малярией. Но если бы наследственный полиморфизм проявлялся только в строении молекулы гемоглобина, его роль в биологии человека, важная и в этом случае,  была бы все же ограниченной. Между тем есть некоторые основания полагать, что он распространен у человека очень широко и, в частности,
им можно будет объяснить соотношение частот генов многих, если не  всех групповых факторов крови и типов сыворотки, некоторых физиологических показателей, например вкусовой чувствительности к фенилтио-карбамиду и т. д.[35] Правда, селективный механизм для подавляющего большинства этих признаков еще не открыт, но само их распределение в разных этнических и территориальных группах заставляет подозревать возможность его объяснения на основе селекции.

Здесь уместно сказать несколько слов о тех случаях, которые если и  не могут считаться строго доказанными, то во всяком случае вышли из стадии умозрительного обсуждения и имеют под собой некоторую фактическую базу. Речь пойдет о группах крови системы АВО. так как эта  система известна уже давно и наиболее тщательно изучена. Писалось
неоднократно на основании многочисленных данных, собранных к тому  же в различных странах, что лица с группой крови 0 приблизительно  в полтора раза чаще, чем носители других групп, заболевают язвой желудка и двенадцатиперстной кишки. В противоположность этому носители группы А предрасположены, по-видимому, к раку желудка. Таким  образом, носительство тех или иных групповых факторов связано с
преобладанием иммунитета к разным заболеваниям и, следовательно, имеет селективное значение [35].

Еще более интересны факты, иллюстрирующие связь групп крови системы АВО с инфекционными заболеваниями, так как последние характеризуются динамикой и широким ареалом распространения. Этих
фактов немного, п их пока нельзя считать окончательно бесспорными,  но они свидетельствуют все же, о некоторой резистентности к заражению оспой, которой отличаются носители группы В. В этом случае мы соприкасаемся с проблемой эволюции групп крови под влиянием заболеваний — проблемой исключительного значения. Действительно, очаги  распространения данной инфекции находятся в Южной и Восточной
Азии, а населению этой территории как раз и свойственна высокая  частота группы В. Открывается, следовательно, возможность объяснить  само географическое распространение вариаций группы В действием селективного фактора— ее преимуществом в условиях длительной и постоянной опасности заражения оспой, много раз осуществлявшейся.
Правда, между ареалами наиболее высоких частот В и наиболее интенсивного распространения инфекции нет полного параллелизма: самая  высокая концентрация группы В — в Монголии, где оспы как будто
вообще нет, но параллелизм такого рода и в принципе не может быть  полным. Совершенно очевидно, что наряду с селективным фактором  действуют и какие-то другие: разница в первоначальной концентрации  генов, изолирующие механизмы и т. д. Концентрация группы В могла  и усилиться под влиянием селекции у населения Южной и Восточной  Азии, у древнего населения этой территории она была, следовательно,  много ниже [37]. Такое предположение хорошо объясняет резкое понижение  концентрации группы В у американских индейцев — потомков древнейшего населения Азиатского материка.

Все изложенные данные подводят едва ли не к главному вопросу человеческой эволюции: какова роль естественного отбора в формообразовании у современного человека? Существующие точки зрения исчерпывают все теоретически допустимые возможности — от признания отбора  главной движущей силой изменений современного человека, так же как
и животных, т. е. от полной сводимости в этом отношении человека к животным, до полного отрицания роли отбора [38]. Предыдущие примеры  убеждают в том, что селективные процессы имеют место и в современном
обществе и роль их не так уже мала.

Как их оценить? Считать, что естественный отбор медленно и постепенно, но неуклонно преобразует антропологический тип современного  человечества в каком-то определенном направлении, что группа крови В  например, вытеснит и заменит у будущего человечества все остальные? Пока для такого предположения нет никаких фактических оснований. Наоборот, современное человечество сохраняет исключительное многообразие по всем морфологическим и физиологическим признакам, которое  не уменьшается на протяжении последних тысячелетий. Причина его в  полифункциональности подавляющего большинства признаков и в очень сложной общественной и природной обстановке, в которой живут человеческие популяции. В этих условиях отбор действует по-разному на  одни и те же признаки в различных районах ойкумены, вызывая не
стабилизацию физического типа и его сдвиг в определенном направлении, а систему сбалансированного генетического разнообразия. Может  быть, такое разнообразие является одним из необходимых условий развития цивилизации и прогресса?

Последний вопрос, которого нельзя не коснуться в связи с изосерологией человека,— генетико-автоматические процессы на окраинах ойкумены [39]. Их принципиальное отличие от генетико-автоматических процессов, действующих в изолированных районах центральных областей,
скажем, Евразии, заключается в результатах: в центральных областях  они создают разнообразие признака, в окраинных — его единообразие.
Можно назвать несколько примеров этого: резкое уменьшение частоты  групп крови В и N у американских индейцев, такое же резкое уменьшение частоты группы М у австралийцев и др. Причина этого явления лежит, очевидно, в случайной однородности исходных групп. Что же касается группы В, то дополнительной причиной могло служить снятие в условиях американского континента отбора на резистентность к оспе,  которое, как уже говорилось, по-видимому, поддерживало высокую  концентрацию группы В в Восточной Азии, и выщепление рецессивного гена, определяющего наследование группы В, в условиях изоляции в соответствии с законом Н. И. Вавилова [40].

Итак, изосерология — дисцишшпа, возникшая на стыке антропологии и генетики,— внесла, как мы убедились, существенно новые аспекты и в  фактическую и в теоретическую базу как антропологической, так и генетической науки и наглядно демонстрирует плодотворность сочетания  и взаимопроникновения аптропологических и генетических методов.



ЗНАЧЕНИЕ ГЕНЕТИЧЕСКИХ ДАННЫХ
В АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ

Со времен Э. Геккеля родство органических форм выявлялось с помощью  знаменитой эволюционной триады — эмбриологии, сравнительной анатомии и палеонтологии. Иными словами, в распоряжении исследователей, восстанавливавших происхождение и родственные взаимоотношения оргапических форм, были два метода — морфологический, базировавшийся  в основном на сравнительной анатомии и эмбриологии, и исторический,
базировавшийся на палеонтологии. К сожалению, в антропологии эта  триада никогда не имела большого значения, причина чему — специфика  эволюции человека, протекавшая, если выражаться таксономически,  в пределах одного рода, и малый масштаб различий между внутривидовыми подразделениями современного человечества — расами.

Эмбриология позволяет вскрыть филогенетические взаимоотношения
группы, только когда речь идет об узловых моментах ее эволюции, крупных перестройках ее организации в древности. Повторение филогенетических взаимоотношений в индивидуальном развитии, закон рекапитуляции Мюллера—Геккеля осуществляются с многочисленными выпадениями отдельных стадий и лишь в общих чертах [41]. Выделение человека
из животного мира представляет собой с точки зрения геологической  истории настолько позднее явление, что оно могло бы найти отражение  лишь на последних стадиях эмбриогенеза, но в действительности не отразилось в них, так как процесс эволюции рода и вида слишком мелко-масштабен в отношении общей перестройки морфологической структуры,  чтобы быть зафиксированным в индивидуальном развитии. Поэтому эмбриология человека при всей своей изученности дает относительно мало
для восстановления основных этапов антропогенеза. Тем меньше информации она приносит пока расоведению.

Палеонтологическая история человека уже может быть в общих чертах написана на основании нескольких десятков ископаемых находок,  детальное изучение которых позволило нарисовать физический облик
древнейших людей. Обширные палеоантрополгические материалы из разновременных могильников, датируемых начиная с эпохи верхнего палеолита и кончая современностью, помогают восстановить происхождение и  историю современных рас [42]. Таким образом, если не собственно палеонтологическое, то во всяком случае близкое ему по характеру исследование играет большую роль в установлении основных этапов развития человека. Родство рас устанавливается на основании очень обстоятельного  изучения их морфологии и физиологии. От триады, следовательно, остаются лишь два составляющих ее компонента. Но их всестороннее использование, возможность и границы во многом определяются характером
генетического истолкования морфологического или морфофизиологического сходства, так как в палеоантропологии морфологический критерий  также является основным. Проиллюстрировать все сказанное можно, проследив, как замена неправильных генетических представлений о значении тех или иных морфологических структур правильными приближала нас к выявлению истинных родственных взаимоотношений расовых  типов. За неимением места ограничусь двумя примерами — выделением
разных по характеру наследственной обусловленности групп признаков
и установлением таксономической иерархии признаков.

Первый аспект очень тесно связан с методикой антропологических исследований вообще, чем и определяется его исключительное значение.
Еще в конце прошлого века было замечено, что все особенности человеческого организма подразделяются по характеру изменчивости на две категории — альтернативные признаки и трансгрессивные (кстати сказать, уже потом это обобщение было перенесено на изменчивость в органическом мире вообще). Первые — признаки с прерывистой изменчивостью, вторые — с непрерывной [43]. Развитие генетических экспериментов и генетической теории позволило увязать характер изменчивости  признаков и характер их наследственной обусловленности. Оказалось,
что альтернативные признаки наследственно детерминируются чаще всего двумя или тремя наследственными факторами, являются мопомерными, трансгрессивные — многими, каждый из которых несет равную с
остальными долю наследственной информации. Эти признаки полимерные. Дальнейшее развитие антропологических исследований показало,  что к первой категории особенностей человеческого организма относятся  подавляющее число физиологических характеристик, группы крови и  белки сыворотки, структура гемоглобина, пигментация", ко второй — почти все морфологические особенности, т. е. строение тканей лица,  строение скелета и т. д. [45]

Каков относительный удельный вес обеих групп признаков в установлении родства антропологических типов и, следовательно, в антропологическом анализе? В целом и те и другие должны характеризовать анропологический тип в совокупности всех его отличительных черт, и по-этому в настоящее время при антропологическом изучении населения какой-нибудь территории стремятся как можно более широко охарактеризовать его и морфологически и физиологически [46]. Однако признаки  второй группы — трансгрессивные по своей изменчивости, полимерные по  своей наследственной обусловленности — более стабильны во времени,  менее подвержены случайным изменениям [47]. Хотя генетико-автоматические процессы в изолированных популяциях и действуют на обе категории признаков, но их влияние на изменение мономерных признаков  значительно больше. В палеоантропологии практически только с полимерными признаками и приходится иметь дело, так как мономерные признаки биохимического характера пока неопределимы па скелете: осуществляемые в настоящее время попытки выяснять группы крови на ископаемых костях носят еще поисковый характер и не заняли пока сколько-нибудь заметного места в антропологических и антропогенетических  исследованиях [48].

Казалось бы, суммирование различий по всем полимерным признакам должно дать полное представление об их масштабе между сравниваемыми популяциями в целом, но это было бы так, если бы признаки не были связаны между собой морфофизиологическими корреляциями.
В этом случае различия по многим признакам часто сводятся к различию  по одному признаку. Поэтому для оценки степени близости сравниваемых  групп часто используются разработанные на протяжении последних  десятилетий довольно сложные статистические приемы, в основе которых лежит установление морфологической близости при исключении взаимно
коррелирующих признаков пли, вернее говоря, при учете этой связи [49].
После того как проделана эта операция, можно статистически оценить и  степень сходства или различия по мономерным признакам, но полученная информация из-за отмеченной подвижности мономерных характеристик будет уже второстепенной. Антропологи не имели бы возможности провести демаркационную линию между двумя категориями признаков  и понять их разную наследственную структуру, а следовательно, и получать доброкачественную информацию о родстве групп, не дифференцируя признаки, если бы генетические исследования не позволили сделать  это с большой точностью.

Практически уже это противопоставление двух видов отличительных  особенностей человеческого организма приводит нас ко второму важному аспекту приложения генетических данных к антропологическим исследованиям — к установлению таксономической иерархии этих особенностей, их соподчинению при выделении внутригрупповых подразделений
человечества. На заре возникновения антропологии, во второй четверти
прошлого века, известный шведский антрополог А. Ретциус предложил
разделить всех людей па длинноголовых — долихокефалов и круглоголовых — брахикефалов [50]. Основанием для такой классификации послужила большая изменчивость формы головы у представителей разных рас.
Классификация эта очень быстро привилась ввиду удобства и очевидной  легкости, а наивная вера в значение формы головы для выделения расовых типов человечества сохранялась до недавнего времени. Многие антропологические типы, сходные во всех своих признаках, объявлялись  разными по происхождению из-за различий, даже небольших, в форме  головы, и, наоборот, антропологические типы, похожие формой головы,  но различавшиеся другими особенностями, считались генетически близкими.

Между тем дальнейшие исследования показали, что на форму головы  влияют многие обстоятельства не только генетического характера. Она  очень зависит от изменений, даже случайных, в скорости роста, от авитаминоза в детском возрасте, на базе которого развиваются рахитические явления, от способов ухода за ребенком, в частности от положения  его в колыбели и ее типа. Известны случаи, когда головной указатель
(отношение ширины головы к ее длине) резко возрастал у взрослого  населения популяции только потому, что в этой популяции для ухода за  новорожденным использовалась специальная колыбель, к которой ребенок крепко прибинтовывался [51]. Следовательно, этот указатель очень  неустойчивый, изменяющийся под влиянием среды признак, и поэтому  все выводы о генетическом родстве расовых типов, сделанные на основе
рассмотрения одного этого признака, могут оказаться и часто оказывались неправомерными. Это обстоятельство в конечном итоге и привело к  очень сдержанному его использованию в расовых классификациях.

Помимо данных, свидетельствующих об изменениях головного указателя под влиянием среды, о его невысокой, как принято говорить в антропологии, таксономической ценности говорит и характер его географического распределения. Здесь мы сталкиваемся уже с геногеографией,  которая сама по себе, без какой-либо дополнительной информации о зависимости головного указателя от средовых воздействий могла бы сказать нам, что этот признак не имеет большого значения в установлении  родственных взаимоотношений расовых типов. Определенные вариации
головного указателя не имеют сплошных компактных ареалов, он распределяется дисперсно в географическом отношении [52]. Между тем распространение однородных вариаций на больших площадях, отражающее
распространение однородных генов, говорит в общей форме о том, что  соответствующая вариация возникла давно (чем шире она распространена, тем больше времени для этого потребовалось) и достаточно устойчива, чтобы сопротивляться случайным срецовым воздействиям, иначе говоря, жестко генетически детерминирована [53]. Эти обстоятельства значительно увеличивают ее таксономический вес. Вместо формы головы в
современной антропологии учитываются тонкие детали строения лица и покровов [54]. Таким образом, и в этом случае генетические наблюдения позволили антропологам существенно усовершенствовать свою методику и  приблизить к реальной действительности теоретические концепции, основывающиеся нa собранных с помощью этой методики фактах.

Нет возможности специально останавливаться на примерах, которые  проиллюстрировали бы, как накопление генетических знаний влияло и
влияет на изменение представлений о происхождении человека. Скажем  только, что установление устойчивости, значительной стабильности во  времени многих групп полимерных признаков укрепило значение морфологического критерия и в антропогенезе: при выяснении родственных  взаимоотношений ископаемых форм людей можно выделить признаки с высоким таксономическим весом, сходство по которым действительно отражает реальное генетическое родство [55]. В заключение можно сказать, что не только антропология генетике, но и, наоборот, генетика антропологии оказывает существенную помощь в интерпретации фактов и разработке общих концепций как в области расоведения, так и в области антропогенеза, и даже в тех разделах, где союз между ними не приводит к созданию новых наук, как в случае с изосерологией, он органичен.

АНТРОПОЛОГИЯ И ГЕНЕТИКА В ИХ ВЛИЯНИИ НА ОБЩЕСТВО 

При оценке общественного значения той или иной области науки нужно различать два момента: место, которое паука реально занимает в силу  определенных конкретных причин и которое нередко не соответствует
по своему масштабу ее возможностям, и то место, которое она должна  была бы занимать в соответствии со своей теоретической и практической  ролью. Мы остановимся именно на последнем случае, так как он представляется наиболее актуальным. О тесной связи антропологии с генетикой изрядно забыли, а вместе с этим забыли и об их общественном
значении.

Оно проявляется в двух основных аспектах. Первый — теоретическое мировоззренческое значение антропологии и аптропогенетики, дающее возможность человеку осознать свое историческое место в эволюционном
процессе на планете, взвесить реальную вероятность существования внеземных цивилизаций, оценить закономерности биологической эволюции подобных человеку существ и пределы отклонений их физического строения от образа современных людей, попять взаимную роль биологического и социального в современном обществе, предвидеть, наконец, будущее  развитие физического типа современного человека [56]. Обогащенные генетическими наблюдениями представления о филогенетических взаимоотношениях и генетических связях древнейших и современных антропологических типов составляют ту биологическую основу, на которую наложился, позднее оторвавшись от нее, исторический процесс. Историю
древнейшего человечества не понять, если не помнить все время, что  прогресс в области культуры на протяжении всего нижнего палеолита  сопровождался интенсивным развитием физического типа носителей
культуры — древнейших людей, которое до какой-то степени было предпосылкой культурного развития. II только с появлением человека современного типа эта связь разорвалась [57].

Другой аспект общественного значения антропологии и генетики в  их взаимосвязи — сугубо практический. Распространение и учет вредных мутаций, преодоление тенденции к родственным бракам в малых изолированных популяциях, генетическая консультация по системам,  в которых переход рецессивных генов в гомозиготное состояние может
привести к тяжелым осложнениям и даже к смерти, несовместимость  матери и плода по системам крови (например, по системе резус), изучение влияния численности отдельных этнических групп на их демографическую структуру, использование антропологических и генетических  данных для борьбы с вредными бытовыми и религиозными пережитками — вот далеко не полный перечень важнейших практических задач,  неразрешимых без широкой информации, предоставляемой антропологическими и генетическими исследованиями [58].

Связь этих исследований между собой, связь тесная и непосредственная, осознана во многих странах [59]. В антропологию уже широко про-
никли и еще шире проникают генетические методы, антропогенетика и  общая генетика интенсивно пользуются антропологическими данными [60].
Между тем в нашей стране, несмотря даже па быстрое развитие генетики за последние годы, антропогенетика разрабатывается лишь в некоторых своих разделах, связанных с медициной. Что же касается популяционной генетики, то она развивается медленно, несмотря па, казалось  бы, огромные возможности, которые предоставляют ей антропологические исследования. Польза взаимопроникновения генетических и антропологических методов, плодотворность увязки общегенетических и антропологических концепций, уже достигнутые фундаментальные результаты такой  увязки в виде громадных успехов новой, возникшей на их стыке дисциплины — изосерологии человека, а также геногеографии несомненны.
Можно надеяться, что дальнейшее развитие исследований в указанных  направлениях обогатит антропологию, и в частности расоведение, с одной стороны, антропогенетику и общую генетику — с другой, новыми  плодотворными концепциями и достижениями.

1 Ben ser S. Fine structure of a genetic region in bacteriophage //Proc. Natur. Acad.
Sci. Wash. (D. C), 1955. Vol. 41: Idem. On the topology of genetic fine structure// Ibid. 1959. Vol. 45. Следует подчеркнуть, что сложное строение гена было почти 40 лет назад предсказано замечательным советским генетпком А. С. Серебровским.
См.: Серебровский А. С. Влияние гена purple на crossing-over между black и снтоЬаг у Drosophila melanogaster // Журн. эксперпм. биологии. Сер. А. 1926.
rf. 2, вып. 1/2; Он же. Исследование ступенчатого аллеломорфизма//Там же. 1930.
Т. 6, вып. 2; Серебровский А. С., Дубинин Н. П. Искусственное получение мута-
ций и проблема гена//Успехи эксперим. биологии. 1929. Вып. 4. А. С. Серебров-
ский — типичный ученый-романтик, он внес огромный вклад в теоретическую ге-
нетику II обогатил ее рядом фундаментальных концепций. С.: Шапиро Н. И. Памяти А. С. Серебровского // Генетика. 1966. № 9; Малиновский А. А. К вопросу о путях исследования условий творческого процесса//Научное творчество. М., 1969.

2 Исчерпывающие сводки накопленных материалов отсутствуют. Частично этот пробел заполнен в след. изд.: Eickstedt R. Rassengeschichte der Menscheit. Stuttgart.
1934; Biasuttl K. Rpzze i popoli della terra: In 4 vol. Torino, 1959—1960; Lund-man B.
Umriss der Rassenkunde des Menschen in geschichtlicher Zeit. Koppenhagen, 1952; Idem. Geographische Vnthropologie. Stuttgart, 1968; Алексеев В. П. География че-
ловеческих рас. М., 1974.

Mourant A. The distribution of human blood groups. Oxford, 1954; Walter H. Die
Bedeutung dor serologischen Merkmale fiir die Rassenkunde // Die neuc Rassrnkimde
/Hrsg. I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Harrison G., Weiner J., Tanner I., Barnicot N.
Human biology: An introd. to human evolution, variation and growth. N. Y.; L.. 1964;
рус. пер.: Харрисон Дж., Вайнер Дж., Таннер Дж., Барникот Н. Биология челове-
ка. М., 1968; Prokop О. Lehrbuch der menschlichen Blut- und Serumgruppen. Leip-
zig, 1966; Вороное А. А. Этногеография основных типов гаптоглобина — сыворо-
точного белка крови//Сов. этнография. 1968. № 2. Эти области антропологии при-
влекают сейчас внимание во всем мире, и литература растет с фантастической
быстротой.

После первых работ Э. Кречмера, во многом склонного, однако, к крайним взгля-
дам, появились статьи, поставившие проблему в рамки точного эксперименталь-
ного исследования. См.: Рогинский Я. Я. Материалы по исследованию связи те-
лосложения и моторики // Антропол. жури. 1937. № 3; Малиновский А. А. Элемен-
тарные корреляции и изменчивость человеческого организма // Тр. Ин-та цитоло-
гии, гистологии и эмбриологии. 1948. Т. 2, вып. 1. Несколько иной аспект пробле-
мы рассмотрен в книге Я. Я. Рогинского, в главе «О типах характера и их значе-
нии в теории антропогенеза». См.: Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. М.,
1969.

Обширные сведения об ископаемых находках суммированы: Heberer G. Die Fossil-
geschichte der Hominoidea // Primatologia: Handbuch der Primatenkunde/Hrsg.
H. Hofer, A. Schultz, D. Starck. Basel; N. Y, 1956; Piveteau J. Primates. Paleontolo-
gie humaine ///Traite de paleontologie. P., 1957. T. 7; Gieseler W. Die Fossilgeschich-
te des Mencshen // "rJ:e Evolution der Organismen. Stuttgart, 1959. Bd. 2; Ископаемые
гоминиды и происхождение человека//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.,
1966. Т. 92; Алексеев В. П. Палеоантропология земного шара и формирование
человеческих рас. Палеолит. М., 1978.
См.: Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. Гл. II.

Весь относящийся сюда материал разбросан по сотням специальных статей и мо-
нографий. В качестве сводок, далеко не полных, но содержащих основную биб-
лиографию, см.: Social life of early man//Viking fund publications in anthropology.
N. Y., 1961. N 31; Григорьев Г. П. Начало верхнего палеолита и происхождение
Homo sapiens. Л., 1968; Природа и развитие первобытного общества на территории
европейской части СССР. М, 1969 (статьи А. А. Величко и М. Д. Гвоздовер,
Г. П. Григорьева и А. Н. Рогачева); Бибиков С. Н. Некоторые аспекты палеоэко-
логического моделирования палеолита//Сов. археология. 1969. № 4.
Сводки данных и литературу см.: Эфроимсон В. П. Введение в медицинскую гене-
тику. М., 1968; Конюхов Б. В. Биологическое моделирование наследственных бо-
лезней человека. М„ 1969; Основы цитогенетики человека. М., 1969; Проблемы медицинской генетики. М., 1970; Перспективы медицинской генетики. М., 1982.
Краткий обзор относящихся сюда проблем см.: Алексеев В. П. Геногеография че-
ловека//Наука и человечество. М., 1968.

Наибольшее внимание в антропогенетике всегда привлекали изоляция и ее влия-
ние на генетическую структуру популяций. Результаты конкретных исследований
см. в след. работах: Гинзбург В. В. Горные таджики: (Материалы по антрополо-
гии таджиков Каратегина и Дарваза). М.; Л., 1937; Glass В., Sacks М., Jahn В.,
Hess С. Genetic drift in a religious isolate: an analysis of the causes of variation in
blood group and other gene frequencies in a small population//Amer. Natur. 1952.
Vol. 86, N 828; Readings on race. Springfield (III.), 1960; Hainline J. Polulation and
genetic (serological) variability in Micronesia//Ann. N. Y. Acad. Sci. 1966. Vol. 134,
art. 2; Giles E., Walsh В., Bradley M. Microevolution in New Guinea; the role of ge-
netics drift//Ibid.: Гаджиев A. H. Антропологии малых популяций Дагестана.
Махачкала, 1971; Рынков Ю. Г. Антропология и генетика изолированных популя-
ций (древние изоляты Памира). М., 19С9. Общая постановка вопроса: Glass В.
Genetic changes in human population, especially those due to gene flow and genetic
drift //Adv. Genet. N. Y., 1954. Vol. 6. Ситуация панмиксии и ее роль в расообра-
зовании исследованы значительно меньше. Общее рассмотрение проблемы см.:
Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов
расовых признаков//Сов. этнография. 1967. № 1.

См., на~р.: Дубинин Н. П., Глембоцкий Я. Л. Генетика популяций и селекция
М., 1967. Данные о географическом распространении групп крови у человека ис-
пользованы для освещения роли генетико-автоматнческих процессов в условиях,
отсутствия селекции (Гл. IV. С. 62—70).

На это обстоятельство обратили внимание независимо друг от друга несколько
исследователей, рассмотревших его с разных точек зрения: Рогинский Я. Я. Проб-
лема происхождения Homo sapiens//Успехи соврем, биологии. 1938. Т. 9, вып. 1
(4); Он же. Некоторые проблемы позднейшего этапа эволюции человека в совре-
менной антропологии//Тр. Ин-та энтографии АН СССР. Н. С. М.; Л., 1947. Т. 2;
Кремянский В. А. Переход от ведущей роли отбора к ведущей роли труда //Успе-
хи соврем, биологии. 1941. Т. 14, вып. 2(5); Давиденков С. М. Эволюционно-гене-
тические проблемы в невропатологии. Л., 1947.

Оно нашло отражение в учении о ноосфере. См.: Успехи соврем, биологии. 1944.
Т. 18, вып. 2. Термин заимствован у Е. Леруа: Le Roy Е. L'exigence idealiste et le
fuit d'evolution. P., 1927. В идеалистическом духе его развивал П. Тейяр де Шар-
ден в книге «Феномен человека» (М., 1965; 2-е изд. М., 1987). О его мировоззрении
см.: Плужанский Т. Некоторые черты воззрений Тейяра де Шардена//От Эразма
Роттердамского до Бертрана Рассела. М., 1969. В современной науке понятие о
ноосфере занимает все большее место. См., напр.: Урсул А. Д. Освоение космоса:
Филос.-методол. и социол. аспекты. М., 1967; Трусов Ю. П. Понятие о ноосфере //
Природа и общество. М., 1968 (проблемы ноосферы касаются и другие статьи
сборника); Алексеев В. П. От животных — к человеку. Легенды, факты, наука. М.,
1969; Он же. Становление человечества. М., 1984.

Вопросы эти не получили, однако, до сих пор сколько-нибудь глубокой научной
разработки.

Прекрасный пример эндогамии как генетического барьера наблюдается. в даге-
станских селениях. См.: Лавров Л. И. О причинах многоязычия в Дагестане //
Сов. этнография. 1951. № 2.

Вопрос почти исчерпывающе рассмотрен одним из крупнейших современных тео-
ретиков эволюционного учения — Э. Майром. См.: Mayr Е. Animal species and evo-
lution. Cambridge (Mass.), 1965; рус. пер.: Майр Э. Зоологический вид и эволюция.
М., 1968.

В общей форме проблема не обсуждалась сколько-нибудь подробно, очевидно, по-
тому, что она требует для своего прояснения коллективных усилий мысли гене-
тиков и историков, редко приходящих в научный контакт. О лингвистических ге-
нетических барьерах специально см.: Hulse F. Linguistic barriers to gene — flow //
Amer. J. Phys. Anthropol. N. S. 1957. Vol. 15, N 2. Этнический фактор в качестве
генетического барьера учитывается во всех конкретных исследованиях по антро-
погенетике (см., в частности, работы, перечисленные в примеч. 10). Это тем более
необходимо, поскольку роль специфически географических барьеров у человека,
как уже указывалось, невелика. Предполагалось, например, что Рейн служит существенным генетическим барьером, разделяющим население обоих берегов. См.:
Wolf М. Der Rhein als Heirats — und Wandergrenzc // Homo. 1956. Bd. 7, H. 1. Позд-
нее эта точка зрения стала оспариваться, и, по-видимому, вполне справедливо,
в свете вновь собранных данных. См.: Walter И., Arndt-Hnnser A. Populationsge-
netische Untersuchungen im Mittelrhein — Gebiet // Homo. 1967. Beih. 2.
* Частный случай открытого и сформулированного Н. И. Вавиловым закона отне-
сения рецессивных генов на окраину видового ареала: Вавилов Н. II. Географи-
ческие закономерности в распределении генов культурных растений // Природа.
1927. № 10. Он же впервые применил этот закон к человеку, указав на сравни-
тельно светлую пигментацию нуристанцев как на результат внешнего выявле-
ния рецессивных генов в условиях изоляции. См.: Вавилов Н. И., Букинич Д. Д.
Земледельческий Афганистан. Л., 1929. Позже с позиций этого закона были объ-
яснены особенности пигментации населения Северной Европы (Чебокса-
ров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии // Антропол. журн. 1930.
№ 2), Дагестана (Гаджиев А. Г. Происхождение народов Дагестана по данным
антропологии. Махачкала, 1965), всей Европы (Алексеев В. П. Генетика и антро-
пология // Наука и жизнь. 1969. № 9).
9 Это важное явление было продемонстрировано и теоретически объяснено
М. В. Игнатьевым. См.: Игнатьев М. В. Статистические константы в изолирован-
ной популяции // Антропол. журн. 1937. № 2; Он же. Исследования по генетиче-
скому анализу популяций // Учен. зап. МГУ. 1940. Вып. 34.

20 Такое исследование было специально осуществлено Ю. Г. Рычковым примени-
тельно к древности изоляции на Кавказе и Памире. См.: Рычков Ю. Г. Антропо-
логическое исследование процесса изоляции на Памире и Кавказе // Докл. на
VII Междунар. конгр. антропол. и этпогр. наук. М.. 1964; Он же. Антропология
и генетика изолированных популяций (Гл. VI).

21 См.: Пасеков В. П. О некоторых результатах действия изоляции//Вопр. антро-
пологии. 1967. Вып. 27. 22 См.: Kirk R. Population genetic studies in Australia and New Guinea//The biology
of human adaptability. Oxford, 1067.

23 Бунак В. В. Изменчивость соматических признаков в малых популяциях и про-
блемы таксономии // Докл. на YII Междунар. конгр. аптропол. и этногр. паук;
Он же. Изучение малых популяций в антропологии // Вопр. антропологии. 1965.
Вып. 24; Жомова В. К. Материалы по изучению круга брачных связей в русском
населении // Там же; Алексеев В. П. Популяционпая структура человечества и
историческая антропология // Сов. археология. 1970. № 4.

24 Алексеев В. П. О некоторых положениях расового анализа // Вопр. антрополо-
гии. 1962. Вып. 9: Он же. К обоснованию популяционной концепции расы // Про-
блемы эволюции человека и его рас. М.. 1968.

25 Специальных работ, посвященных панойкуменному обзору расовых типов сме-
шанного происхождения, нет. Данные о них можно почерпнуть в работах, ука-
занных в примеч. 2. В дополпение к ним см.: Gum S. Human races. Springfield
(111.), 1962.

26 Сводку метрических данных по смешанным группам см.: Trevor I. Rase crossing
in man//Eugen. Lab. Mem. Cambridge, 1953. Vol. 36. О гетерозисе см.: Hulse F.
Exogamie et heterosis // Arch. Suisse d'anthropol. gen. 1957. T. 22.

27 Формы внутривидовой изменчивости и характер географического распростране-
ния генов нашли отражение в формулировке гипотезы о модусах расообразова-
ния. См.: Алексеев В. П. Модусы расообразоваиия и географическое распростра-
нение генов расовых признаков.

28 Существует несколько сводок по генетике отдельных признаков, напр.: Handbuch
der Erbbiologie des Menschen. Bd. 2. Methodik. Genetik der Gesamtperson. В., 1910;
Gates R. Human genetics. In 2 vol. N. Y.. 1946; Humangenetik: Ein kurzses Hand-
buch: In 5 Bd./Hrsg. P. Becker. Stuttgart, 1964-1969.

29 Общую характеристику близнецового метода исследования см.: Канаев II. И.
Близнецы: (Очерки по вопросам многоплодия). М.; Л., 1959; Он же. Близнецы и
генетика. Л., 1968.

30 Волоцкой М. В. Близнецовый метод и проблема изменчивости генов // Антропол.
жури. 1937. № 2.

31 См. примеч. 8. Литература, однако, растет с исключительной быстротой, и каж-
дый новый номер любого генетического журнала приносит новые факты.

32 Ford Е. Polymorphism and taxonomy//The new systematics. L.; Oxford, 1940; Idem.
Polymorphism // Biol. Rev. 1945. Vol. 20.

33 Более позднее обсуждение проблемы с учетом современного состояния науки
см.: Allison A. Aspects of polvmorphism in man //Cold Spring Harbor Symp. on
Quant. Biol., 1955. Vol. 20.

34 См. обзоры, правда уже устаревшие: Vogel F. Blutkrankheiten und ihre Bedeu-
tung // Ber. iiber die 6. Tag. Dt. Ges. Anthropol. in Kiel 1958. Gottingcn; В.; Frank-
furt a. M., 1959; Вороное А. А. Аномальные гемоглобины // Вопр. антропологии.
1964. Вып. 17.

35 Географическое распространение этих признаков подробно освещено в работах,
приведенных в примеч. 3.

36 Обзоры см.: Roberts I. The anthropological significance of the relationship between
blood groups and disease // Ber. fiber die 6. Tag. Dt. Ges. Anthropol. in Kiel. 1958;
Clarke C. Blood groups and disease//Progress in medical genetics. N. Y., 1962; рус.
пер. в кн.: Штерн И. Основы генетики человека. М.. 1965.

37 Такая гипотеза изложена и аргументирована в ст.: Комарович Н. П., Рынков Ю. Г.
Системы ABO (Н) групп крови и иммунитет к оспе: (К проблеме факторов про-
странственного распределения rpvnn крови у человека) // Вопр. антропологии,
1966. Вып. 23.

38 Dobzhansky Т. The present evolution of man//Sci. Amer. 1906. Vol. 203, N 3; Idem.
Mankind evolving. New Haven, 1962; Алексеев В. А. Некоторые проблемы теории
антропогенеза // Вопр. философии. 1959. № 11.

39 Они специально рассмотрены: Рогинский Я. Я. Закономерности пространствен-
ного распространения групп крови у человека: (К проблеме антропологии «окра-
инных народов») //Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1947. Т. 1.

40 Об этом специально см.: Алексеев В. П. Геногеография человека.

41 См.: Шмалъгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом
развитии. М.; Л., 1942; Он же. Проблемы дарвинизма. М., 1946. Переиздания этих
книг были осуществлены в 1969 и 1982 г.

42 Общей сводки палеоантропологических материалов нет. Частично эту роль вы-
полняют книги К. Куна. См.: Сооп С. The races of Europe. N. Y, 1939; Idem. The
origin of races. L., 1963. Для территории СССР: Дебец Г. Ф. Палеонтропология
СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1948. Т. 4. См.: Вунак В. В. Антропометрия. М., 1941. 

Обзор генетических наблюдений, кроме книги Дж. Харрисона, Дж. Вайнера и др.,
см.: Dausset J. Immunohematologie biologique et clinique. P., 1956; рус. пер.: Дос-
ce Ж. Иммуногематология. М., 1959.

Факты собраны в книгах, перечисленных в примеч. 28. Теоретический обзор см.:
Бунак В. В. О некоторых вопросах гепстического анализа непрерывно варьирую-
щих признаков у человека // Антропол. журнал. 1937. № 3.

См., напр.: A survey of some genetical characters of Ethiopian tribes // Amer J.
Phys. Anthropol. N. Y., 1962. Vol. 20, N 1; Алексеев В. П., Беневоленская Ю. Д.,
Гохман И. II., Давыдова Г. М., Жомова В. К. Антропологические исследования
на Лене//Сов. этнография. 1968. № 5; Рынков Ю. Г., Шереметьева В. А. Попу-
ляцпоппая генетика алеутов Командорских островов // Вопр. антропологии. 1972.
Вып. 40, 41; The tlaxcaltecans: prehistory, demography, morphology and genetics //
Univ. Kans. Publ. Anthropol. 1976. № 7; Alexeeva Т. I., Alexeev V. P., Batse-
vich V. A., Klevtsova N. I.. Chikisheva T. A. Tuvinians: anthropo-ecological study//
Colleg. anthropol. 1984. Vol. 8, N 1. С расширением программы связан и коллек-
тивизм исследования, которое уже не может осуществляться силами одного че-
ловека.

См.: Алексеев Б. П. Антропологические данные о проблеме происхождения на-
селения центральных предгорий Кавказского хребта // Антропологический сбор-
ник, IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 82). Там же см. ли-
тературу.

Обзоры: Garlick J. Blood groups and prehistory // Science in archaeology. N. Y.,
1963; Перевозчиков И. В. h проблеме определения группоспецифических веществ
крови в ископаемом материале // Вопр. антропологии. 1971. Вып. 38; Он же. Опре-
деление групп крови в ископаемом материале // Там же. 1974. Вып. 50.
Сводки: Weber Е. Grundriss der biologoschen Statistik. Anwendungen der mathe-
matischen Statistik in Naturwissenschai'te und Teclmik. 6. Aufl. Jena, 1967; Idem.
Mathematische Grundlagen der Gcnetik // Genetik: Grundlagen, Ergebnisse und Pro-
bleme in Einzeldarstellungen: Beitrag. Jena, 1967. Математическим методам в ан-
тропологии специально посвящены работы: Игнатьев М. В. Статистический ме-
тод в антропологии // Проблемы демографической статистики. М., 1959; Knussmann R. Moderne statistische Verfahren in der Rasscnkunde // Die neue Rassenkun-
de/Hrsg. I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Дерябин В. E. Многомерная биометрия
для антропологов. М., 1983.

Retzius A. Uber die Schadelform der Nordbewohner//Mullers Arch. Anat. 1845.
Первая работа, где проблема была поставлена со всей остротой и получила поэ-
тому даже несколько одностороннее решение: Жиров Е. В. Разновидности брахи-
кефалии // Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры, 1941. Вып. 10.
См. также: Дебец Г. Ф. К вопросу о влиянии искусственной деформации на го-
ловной указатель: (По поводу статьи Е. В. /Кирова «Разновидности брахикефа-
лии) // Там же. 1947. Вып. 14; Ewing F. Hyperbrachycephaly as influenced by cul-
tural condition//Pap. Peabody Mus. Amer. Archaeol. and Ethnol. Cambridge (Mass.),
1950. Vol. 23. X 2; Гаджиев А. Г. О влиянии колыбели (бешика) на величину
головного указателя у детей // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1963.
Вып. 28; Рынков Ю. Г. О деформации головы в связи с обычаями ухода за деть-
ми//Там же. 1957. Вып. 27; Он же. Антропология и генетика изолированных по-
пуляций. Гл. IV: О соотношении искусственной деформации головы и природ-
ных краниологических особенностей.

Довольно подробные карты панойкуменного и материкового распределения го-
ловного указателя были опубликованы уже в первых сводных трудах по антро-
пологии мира. См., напр.: Ripley W. The races of Europe. L., 1900. Более поздние
карты см.: Biusutti R. Razze i popoli della terra. Torino. 1940. Т. 1. С первого из-
дания панойкуменная карта Р. Биасутти перепечатана: Eickstedt Е. Die Forschung
am Menschen. Physiologische und morphologische Anthropologie. Stuttgart, 1944.
Bd. 2.

На это обстоятельство впервые указал Г. Ф. Дебец без упоминания, правда, ге-
нетической предпосылки. См.: Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в
Камчатской области//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1951. Т. 17.
См.: Ярхо А. II. Унификация определений мягких частей лица // Антропол. журн.
1932. № 1.

Изменение подхода отчетливо проявляется при сопоставлении современных ра-
бот (см. примеч. 5) и старых сводок. Из последних особо интересны: Werth Е.
Der fossile Mensch. Grandzuge einer Palaanthropologie. В., 1928; Keith A. New dis-
coveries relating to the antiquity of man. N. Y., 1929. Теоретические аспекты, связанные с внеземными цивилизациями, разрабатыва-
ются с каждым годом интенсивнее, и для них даже предложен по аналогии с
экзобиологией термин «экзосоциология». который автору, правда, в обычном
словоупотреблении кажется пе совсем правомерным, так как речь идет пока не
о внутренней структуре иных цивилизаций, а лишь в основном о проблеме кон-
тактов с ними. См.: Шкловский II. И. Вселенная, жизнь, разум. М., 1965; Внезем-
ные цивилизации: Тр. совсщ. в Бюрокане 20—23 мая 1964 г. Ереван, 1965: Вне-
земные цивилизации. Проблемы межзвездной связи. М., 1969. Экзоантропология
пока не существует даже в виде системы предположений.

Будущему развитию человека посвящено много работ, рассматривающих его
либо как продолжение прошлой эволюции, либо как ее затухание. Wiercinski А.
Evolutionary rate of craniometric traits in Hominidae//Acta palaeontol. pol. 1956.
Vol. 1, N 3; см.: Волянский H. Некоторые проблемы механизма и факторов эво-
люции//Сов. этнография. 1957. № 3; Wolanski N. Ieszeze w sprawie skokowosci
w ewolucji form ludzkich oraz nierownomiernosci tempa rozwoju /'/ Przegl. antropol.

1957. T. 2, sz. 2; Idem. Zagadnienie etapowosci w ewolucji form ludzkich // Ibid.

1958. T. 24, sz. 1; Рогинский Я. Я. Об этапах и темпах эволюции гоминид // Сов.
этнография. 1957. № 6; Быстрое А. П. Прошлое, настоящее, будущее человека.
Л., 1957; Алексеев В. П. О скорости эволюции в пределах семейства гоминид//
Докл. на VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук; Он же. От животных —
к человеку. Легенды, факты, наука.

Это положение разрабатывается с самых разных сторон и стало общепринятым
в советской литературе. Первые работы указаны в примеч. 5.

Литература, посвященная всем этим вопросам, необъятна. Частично характер
проблем освещен: Эфроимсон В. П. Популяционная генетика человека и неко-
торые проблемы медицинской генетики//Генетика. 1967. № 11; Тимаков В. Д.
Генетика и медицина // Там же. 1968. № 1. См. также примеч. 8.
Алексеев В. П. Теория расоведения на VII Международном конгрессе антропо-
логических и этнографических наук//Сов. этнография. 1965. № 2.
Алексеев В. П. Факторы расообразования, методы расового анализа, принципы
расовых классификаций//Там же. 1964. № 4; Methods and theories fo anthropo-
logical genetics/Ed. M. Crawford, P. Workman. Albuquerque, 1973; Current develop-
ments in anthropological genetics: In 2 vol./Ed. J. Mjelke, M. Crawford. N. Y.,
1980-1982.



Генетика и антропология


Геногеографические правила,
установленные Н. И. Вавиловым 


Гениальный генетик, один из создателей геногеографии — Николай Иванович Вавилов поражает нас, людей следующего поколения, не только  титаническим размахом творчества, но и широтой мысли, всеобъемлющим
характером обобщений. Не вызывает сомнений общебиологическое значение закона гомологических рядов в наследственной изменчивости, ясна исключительная роль в геногеографии закона оттеснения рецессивных генов на окраины видового или подвидового ареала. Последняя закономерность с полной отчетливостью проявила себя, как мы убедимся, в формировании человеческих рас.

Первое сообщение о выстеснении рецессивных генов на окраину ареала Н. И. Вавилов опубликовал в 1927 г., когда он неутомимо путешествовал, собирая материалы о культурных растениях во всех уголках земного шара, и в его голове в основных чертах уже сложилась знаменитая впоследствии теория центров происхождения культурных растений. Аргументация этой теории не могла быть сделана в лаборатории. Она требовала все новых и новых полевых наблюдений, и Н. И. Вавилов ездил  почти без перерыва из страны в страну, с материка на материк, собирая,
описывая, изучая культурную флору и приемы земледелия. Трудно перечислить страны, которые он проехал на машине, верхом, прошел  пешком,— в истории науки мало путешественников, которые так исколесили бы земной шар. Многие замечательные работы свои он писал в экспедициях. В экспедиции же, на пароходе в Средиземном море, была написана статья о законах географического распределения генов культурных растений, в которой содержалась формулировка закона оттеснения  рецессивных генов из центра формообразования. В письме к другому выдающемуся деятелю русского естествознания — Владимиру Ивановичу
Вернадскому, посланном в 1927 г. из Северной Африки, Вавилов писал:
«Понял правильности в географическом распределении форм в пределах  видов: убывание доминантов к периферии от центров. Это объясняет многое, даже для человека»

В чем суть этого закона? Он прост и понятен, как просты и понятны  все обобщения Н. И. Вавилова. Центр видового или подвидового ареала является ареной наиболее интенсивного формообразовательного процесса.
Это было установлено еще Ч. Дарвином. В центре ареала постоянно возникают новые мутации, нарушающие генное равновесие и создающие предпосылки для вечного изменения генотипов. Мутации эти доминантны,  т. е. передаются по наследству первому же поколению потомков. Постоянное возникновение новых мутаций усиливает действие естественного отбора и ускоряет процесс видо- и расообразования. В этих условиях рецессивные мутации не могут выдержать конкуренции с доминантными.
Они переходят в скрытое состояние и начинают вытесняться из центра
видового или подвидового ареала более устойчивыми и приспособленными доминантными формами. Рецессивные же отодвигаются от центральных районов, от центрального очага формообразования все дальше и  дальше и в конце концов занимают периферию ареала. Здесь, в условиях
изоляции, вероятность встречи рецессивных форм в процессе скрещивания значительно увеличивается, и они переходят из скрытого гетерозитотного состояния в гомозиготное, т. е. проявляются во внешности организмов, в фенотипе.

Таким образом, структура географического ареала любой формы имеет, согласно Н. И. Вавилову, следующий вид: в центре ареала процветают доминантные формы, их окружают рецессивные гетерозиготы, наконец, крайнюю периферию ареала занимают рецессивные гомозиготы.

Разумеется, не сразу появилось такое кардинальное обобщение. Подступы к нему были сделаны на несколько лет раньше. Нам важно это отметить потому, что они связаны с антропологическими наблюдениями
Н. И. Вавилова, всегда пристально интересовавшегося историей человеческой культуры и формированием антропологических типов.

1924 год... Небольшой экспедиционный отряд, предводительствуемый  Н. И. Вавиловым, путешествует по Афганистану. Собственно, отряд —это слишком громко сказано: с Н. И. Вавиловыи только агроном-мелиоратор Д. Д. Букинич, селекционер В. Н. Лебедев и один или два проводника. Н. И. Вавилов счастлив: уже несколько лет он мечтал попасть в
Афганистан, страну древнейшей земледельческой культуры, и наконец
осуществил свою мечту. Он работает с исключительным напряжением,  как всегда, добирается до самых труднодоступных высокогорных селений,  коллекционируя образцы садовой, огородной и полевой культуры. Это  его основное занятие. Но в сфере его внимания и другое: этнография
посещенных мест, физический тип населения разных районов, этнические  взаимоотношения многочисленных народов и этнографических групп. Все  это записывается в дневники, запечатлевается на фотопленку, чтобы обогатить его будущий отчет об экспедиции бесценными географическими,
антропологическими и этнографическими наблюдениями.

На северо-востоке страны экспедиция с огромным трудом перебирается сквозь почти непреодолимые перевалы в Нуристан, или, как его  называли раньше, Кафиристан, на высоту 3500—4000 м. Там изучается  скудное и маломощное, но очень оригинальное высокогорное земледелие. Н. И. Вавилова интересует, однако, не только земледелие: жители гор — нуристанцы — на редкость своеобразны по своей культуре, по своему
быту. Они отличаются даже от своих более низко живущих соседей.
Но еще больше отличие в антропологическом типе. Нуристанцы светлоглазы, что особенно необычно в стране крайне темных, черноволосых и  черноглазых людей.

Н. И. Вавилов был внимательным наблюдателем, он просто зафиксировал этот факт в своей памяти и вернулся к нему, когда подводил итоги своего путешествия.

В 1929 г. вышла в свет написанная Н. И. Вавиловым совместно со  своим товарищем по путешествию Д- Д- Букиничем толстая прекрасно  изданная книга «Земледельческий Афганистан». Она, можно сказать,
впервые открыла европейскому миру огромную страну. И не только со стороны культуры земледелия. Геоморфология и деление страны на ландшафтные зоны, климат и ботанико-географические районы, история земледелия в связи с развитием древних цивилизаций на территории Афганистана — все это получило подробную и глубокую характеристику.
Даже о результатах наблюдавшихся им в Афганистане раскопок французских археологов Н. И. Вавилов сумел наппсать захватывающе интересно. Среди прочих районов был охарактеризован и Нуристан — страна
гор и относительно светлоглазых людей. Я пишу «относительно светлоглазых», чтобы у читателей не создалось впечатления, что нуристанцы все вообще сероглазы или голубоглазы. В Передней Азии такая возможность просто исключена всей историей антропологических типов, относящихся к южной ветви европеоидной расы. Но процент людей с серыми  и голубыми глазами среди нуристанцев довольно высок. Кстати сказать,
объективность наблюдения П. И. Вавилова и его полное соответствие  действительности подтвердил в 1937 г. А. Херрлих, приведя точные антропологические измерения [2].

К услугам Н. И. Вавилова была гипотеза, широко распространенная  в то время (имеющая хождение и сейчас), об очень обширном ареале  северной расы в древности, о ее активном характере и культуртрегерской роли ее представителей. Можно было увидеть потомков северной  расы и в нуристанцах. Но Н. И. Вавилов решительно высказался против
этой гипотезы, не находя для нее опоры ни в историко-этнографических, ни в лингвистических фактах. Объяснение, им предложенное, опиралось  на изящное приложение к данному конкретному случаю закона оттеснения на окраину ареала рецессивных генов. Окраина ареала — это не
только район, географически наиболее удаленный от центра расо- или
видообразования. Любое высокогорное плато может быть приравнено по  своему действию на процесс формообразования к окраине ареала, так  как оно всегда представляет собой «закоулок» и создает предпосылки
для изоляции. Светлые глаза у человека — рецессивный признак, уступающий в первом поколении черноглазости. Совершенно естественно,  что группы нуристанцев, оттесненные в горы на высоту 3000—4000 м,
попали там в такие же условия, как если бы они оказались в изоляции  на окраине ареала европеоидной расы. Отсюда родственные браки, накопление рецессивных генов в каждом последующем поколении, повышенная вероятность их встречи при каждом очередном случае заключения брака, а следовательно, и повышенная вероятность их перехода из
скрытого состояния в явное, из гетерозиготного в гомозиготное с после-
дующим проявлением в фенотипе. К объяснению своеобразия антропологического типа и его формирования была применена генетическая идея, и опыт ее применения оказался очень удачным и убедительным.

Поиск отражения общегенетических закономерностей в антропологических данных был стимулирован на Западе работами целой плеяды известных математиков, генетиков и теоретиков эволюции — С. Райта,
Дж. Фишера, Р. Хэлдана. Однако они подходили ко всем биологическим  явлениям через искусственно созданные математические модели. Отсюда  наряду с несомненными достижениями они получили и целый ряд формальных результатов. Н. И. Вавилов исходил из огромного количества
эмпирических фактов, добытых им лично. Не составил исключения и  краткий выход его на сцену науки в роли антрополога. Он сам заметил  и описал интересный факт, послуживший основанием для мастерского
общебиологического и исторического анализа, основанием для блестящего обобщения. Поэтому путь, по которому он прошел, оказался чрезвычайно плодотворным.

В 1936 г. появилась статья Н. Н. Чебоксарова, в которой автор суммировал огромный литературный материал, результаты своих собственных исследований и исследований других советских антропологов в области антропологии севера европейской части СССР [3]. Эта сводка старых  и новых данных послужила базой для построения новой и очень удачной, вошедшей потом во все антропологические монографии и учебники
классификации народов Северной Европы по физическим признакам,  а также для критического пересмотра прежних воззрений на их генетические взаимоотношения. Но при всем большом значении этих достижений для антропологии Европы и учения о расах роль этой статьи для  нашей темы, однако, в другом — в попытке продолжить линию теоретических поисков, начатых Н. И. Вавиловым, и предложить аналогичное
генетическое объяснение явлению депигментации у народов Скандинавии.

Шведы, норвежцы, финны, датчане, ирландцы, фарерцы, исландцы, шотландцы, русские северных районов — все представители северной ветви европеоидов или северной расы отличаются светлыми глазами и волосами. У одних народов индивидуумы со светлыми глазами и волосами  составляют две трети — это классические представители северной расы,
такие, как шведы или норвежцы. В составе других их число понижается  до одной трети, по все равно население прилегающих к Скандинавии  областей значительно светлее, чем народы остальных районов Европы.
Н. Н. Чебоксаров предложил то же объяснение причин этого явления,  что и Н. И. Вавилов для посветления глаз у населения западных отрогов
Гиндукуша. Скандинавия не только окраинный район Европы, это один  из участков северной окраины ойкумены — всей обитаемой части планеты. Если говорить о вытеснении рецессивных генов у человека из центральных областей расообразования, то о Скандинавском полуострове  нужно говорить в первую очередь. Судя по археологическим данным, он
был заселен не ранее мезолита и потому не входил в первоначальный  ареал формирования европеоидной расы, лежавший, несомненно, южнее.
Географически он выдвинут далеко на север, отличается суровыми климатическими условиями да еще отделен от Центральной Европы на большом протяжении Балтийским морем. Понятно и очевидно, что медленное и постепенное заселение полуострова уносило из центральных областей Европы мутации светлоглазости и светловолосости (тоже, по всей  вероятности, рецессивного признака), и они постепенно накапливались  все в больших и больших концентрациях на севере. А накопившись, стали проявлять себя в антропологическом типе населения в подавляющем  большинстве случаев.

Такова концепция Н. Н. Чебоксарова, вполне соответствующая нашим знаниям о морфологических особенностях современного населения  Скандинавии. Она хорошо объясняет возникновение этих особенностей,
учитывает все имеющиеся сведения о заселении Скандинавского полуострова человеком и представляет собой приложение идеи Н. И. Вавилова  к объяснению антропологических явлений в ее, так сказать, классическом, чистом виде: ведь речь в данном случае идет действительно об окраине ойкумены, а следовательно, и об окраине видового и расового ареалов в полном значении этого слова. Таким образом, пример действия  закона оттеснения рецессивных генов на окраину ареала в Скандинавии
является, если можно так выразиться, более хрестоматийным, более ярким и убедительным, более соответствующим механизму действия закона,  чем пример, приведенный самим Н. И. Вавиловым.



ГЕНОГЕОГРАФИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРОПЕОИДОВ

Как ни интересны и ярки все эти факты и соображения, как ни привлекательны они широким охватом, синтезом и биологических и исторических явлений в одно целое, может быть, не стоило бы посвящать им отдельную статью, если бы не абсолютная убежденность автора в том, что  это не прошлое, а настоящее и даже будущее антропологии, ее столбовой путь, что применение генетических закономерностей к истолкованию
антропологических фактов открывает широкие возможности для кардинальных обобщений, что, наконец, открытый Н. И. Вавиловым закон
может найти в антропологии дальнейшее приложение. Последнее хотелось  бы показать на примере происхождения и формирования европеоидной расы.

Что представляет собой сейчас европеоидная раса в целом как определенная единица антропологической классификации, как морфологическое единство? Ее представителям свойственны сильно выступающий узкий нос, высокое переносье, резко профилированное лицо, тонкие губы,
прямые или широковолнистые мягкие волосы. По сравнению с негроидами и даже с монголоидами европеоиды гораздо более светлокожи, светловолосы и светлоглазы, причем последнее справедливо даже для жителей  Средиземноморья, Передней и Средней Азии — наиболее темноглазых
людей среди европеоидов. Совершенно естественный и закономерный вывод из этого морфологического единства заключается в утверждении  генетического родства и единого происхождения европеоидных типов.
Однако у антропологов нет согласия в понимании путей возникновения
европеоидной расы. В соответствии с одной точкой зрения, получившей  наименование моноцентрической, все расы современного человека произошли в Передней Азии от нейтральных форм неандертальцев, объединявших признаки всех трех больших рас; согласно другой гипотезе, названной полицентрической, каждая раса восходит к особой группе неандертальцев, проживавших на том же континенте. Автор разделяет
полицентрическую гипотезу, исходя из несомненной морфологической
преемственности между европеоидами и европейскими неандертальцами, между монголоидными расами и синантропом, а также из археологических данных, рисующих картину постепенного перехода от нижнего палеолита к верхнему не только в Передней Азии, но и в Европе, Китае.
Юго-Восточной Азии и т. д. С другой стороны, важным представляется  несомненный факт большей близости европеоидов к негроидам, чем к монголоидам, подтверждаемой как наличием промежуточной австралоидной расы и широким распространением негроавстралоидов в верхнем  палеолите на юге Европы и европеоидов в мезолите в Северной Африке,  так и формированием расовых признаков в процессе роста. (Дети негров  и европейцев больше похожи друг на друга, чем взрослые негры и европейцы. Монголоиды, наоборот, отличаются от других рас сильнее всего  именно в детском возрасте  [4].) Общее происхождение европеоидов и не-
гроидов весьма вероятно, и оно действительно может восходить к Передней Азии, где найдены скелеты неандертальцев, которым свойственны  были и европеоидные и негроидные особенности.

В этой исходной группе неандертальцев и европеоидные и негроидные черты были выражены, однако, слабее, чем у современных рас. Формирование типично европеоидной комбинации признаков, как мы ее
знаем теперь, происходило, очевидно, под влиянием многих факторов  начиная с эпохи верхнего палеолита. В первую очередь это — влияние  смешения групп переднеазиатского происхождения с европейскими неандертальцами; об этом говорит сильное выступание носа у представителей европеоидной расы, такое же, как и у европейских неандертальцев.
Об этом же свидетельствует и очень развитый рельеф на многих ранних верхнепалеолитических черепах из Европы — особенность, типичная для
европейских неандертальцев. Кроме смешения с местными группами  неандертальцев, следует указать на приспособление к суровым условиям
приледниковой Европы: узкий нос ограничивал одновременное вдыхание
большого количества холодного воздуха и защищал носоглотку. Наконец, в возникновении характерной для европеоидной расы пигментации, несомненно, велика роль геногеографических закономерностей.

Европеоидная раса подразделяется на северную и южную ветви. Северная  ветвь — это население Скандинавии, Исландии и Ирландии, Англии, северных районов ГДР и ФРГ, Финляндии, Прибалтийских республик Советского Союза, северных районов европейской части РСФСР.
Южные_европеоиды — это население северной части Индии, Афганистана, Ирана и Турции, арабоязычных стран, Туркменской и Азербайджанской, Армянской и Грузинской ССР, Южной Италии и Южной Франции,
Испании и Португалии. Области, промежуточные между этими зонами,
заняты населением, которое занимает в антропологической классификации среднее место между северными и южными европеоидами. Во всех  перечисленных странах антропологические признаки сильно варьируют,  выделяются местные антропологические типы. Но не составляет ни малейшего труда даже для неспециалистов отличить, например, грузина  или армянина от шведа по внешнему виду с первого взгляда.

Однако вариации всех признаков, характерных для местных европеоидных типов, именно им и свойственны, они не охватывают нескольких
народов или групп народов, обнаруживают, как говорят антропологи, мозаичное распределение на географической карте. Единственные признаки,  противопоставляющие население севера и юга Европы, разделяющие северных и южных европеоидов,— признаки пигментации, цвета глаз, волос и кожи. Антропологи рьяно, на первых порах, я бы сказал, просто  исступленно искали еще какие-нибудь черты, с помощью которых можно

было бы отличить северных европейцев от южных, северную, или балтийскую, ветвь европеоидной расы от южной, или средиземноморской. Поиски были тщетны: они так и не увенчались успехом, не нашлось ни
одного признака, кроме пигментации, вариации которого отличались бы строго закономерным распределением на карте Европы. А так как пигментация древнего населения остается неизвестной, то неизвестными остаются и древние ареалы северных и южных европеоидов, их соотношение  на европейской географической карте в ранние эпохи формирования европеоидной расы.

Как же распределены сейчас географически все три признака, отражающие развитие пигмента? Наиболее темнокожие люди живут в северной части Индии, Афганистане, Туркменской и Азербайджанской ССР,  в арабских странах. Персы, армяне, грузины и другие народы Кавказа,  греки, болгары, южные итальянцы и французы, испанцы и португальцы более светлокожи, хотя и кажутся темнокожими при сравнении, скажем, с русскими. Вспомним итальянские фильмы — разве герои в них не производят впечатление очень темных людей? А ведь в них действуют люди  не только из Южной, но и из Северной Италии, население которой заметно светлее южных итальянцев. 

Еще более светлую кожу имеют северные французы и бельгийцы, немцы южных и центральных районов Европы, хорваты и словенцы, венгры, чехи, словаки, украинцы, русские  южных областей. Русские центральных районов, белорусы, поляки, немцы северных областей почти так же светлокожи, как и скандинавы, которые составляют последнюю ступень в шкале оттенков цвета кожи,—у них пигмента откладывается очень мало (рис. 1). Карты распространения различных оттенков цвета волос и глаз — от самого темного до
самого светлого — у населения Европы мало отличаются от карты распространения цвета кожи (рис. 2, 3). Таким образом, в Европе можно  выделить как бы несколько зон с юга на север, и население каждой последующей более северной зоны будет заметно более светлокожим, светлоглазым и светловолосым, чем народы, проживающие в предшествующей зоне. От морфологии теперь обратимся к географии и рассмотрим географические очертания Старого Света, и в частности Евразии. Если формирование европеоидной расы или той комбинации антропологических
признаков, на основе которой сформировалась европеоидная раса, происходило в Передней Азии, то Европу с полным основанием можно
рассматривать по отношению к этой зоне как периферийную область.

Передняя Азия лежит в центре Старого Света, в районе соприкосновения всех трех материков, в то время как Европа выглядит чудовищным по величине полуостровом единого материка Евразии. С этой точки зрения любопытно, что наиболее интенсивная депигментация характерна в  Европе не для населения всей северной зоны, а именно для народов Скандинавии, т. е. для тех народов, которые удалены от центра Старого  Света — Передней Азии на наибольшее расстояние. Примечательна и последовательность, постепенность посветления волос, глаз и кожи людей  в направлении на северо-запад от Передней Азии, чего нет во всех остальных направлениях.

Если читатель еще не догадался, куда клонит автор, то, во всяком  случае, он подготовлен к этому: автор полагает, что единственным
удачным объяснением всех отмеченных фактов, и притом объяснением,  не требующим никаких дополнительных гипотез, может служить геногеографическая идея Н. И. Вавилова об оттеснении рецессивов в периферические районы из центра ареала. Цвет кожи также, по-видимому, рецессивный признак, как и остальные особенности, связанные с депигментацией. Вся депигментация выступает, таким образом, единым комплексом, хотя к полной депигментации и приводит накопление в генотипе нескольких рецессивных генов. Оттеснение их в окраинные области полностью  объясняет, почему в Европе цвет волос, глаз и кожи светлеет с юга на
север (постепенное оттеснение от центра расообразования), почему наибольшая депигментация характерна для населения Скандинавии (наибольшее удаление от центра расообразования), почему этот процесс про-
явился именно при формировании европеоидной расы, а не какой-либо
иной (своеобразное географическое положение Европы как полуострова  материка Евразия и, следовательно, географическая предпосылка для  изоляции). Итак, закон вытеснения рецессивных мутаций на окраину
видового или расового ареала, закон, действие которого блистательно  иллюстрировано применительно к человеку на примере населения Западного Гиндукуша и Скандинавии, может быть распространен и на гораздо более общее явление — возникновение и формирование одного из основных расовых стволов современного человечества. Геногеография и
популяционная генетика вносят большой вклад в разъяснение и понимание чрезвычайно важной проблемы расообразования, и одним из
пионеров внесения их методов и законов в антропологию выступил почти
60 лет назад Николай Иванович Вавилов.

Г. Ф. Дебец рассказывал автору, что, поговорив с Н. И. Вавиловым  полчаса, он запомнил этот разговор на всю жизнь — такими глубокими
и тонкими были суждения Н. И. Вавилова по вопросам антропологии, этногенеза, древней истории. Огромный ум, аккумулировавший грандиозные по объему и разнообразные знания, открыл общие законы, действующие на всех уровнях жизни и взаимодействия биологических систем, законы, широко применимые и к объяснению биологических особенностей человека.

1 Письма Н. И. Вавилова к В. II. Вернадскому // Генетика. I960. Jv« 8. С. 141.

2 Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stammeskunde der Hindukusch-Kafiren. Deutsche in Hindukush. В., 1937.

3 Чебоксаров H. И. Из истории светлых расовых типов Евразии//Антропол. журн.
1936. № 2.

4 Подборку литературных данных см.: Рогинский Я. Я. К вопросу о возрастных из-
менениях расовых признаков у человека (в утробном периоде и в детстве) //
Антропологический сборник, П. М., 1960. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. НС;
Т. 50).

ПРОДОЛЖЕНИЕ.