Темы

C Cеквенирование E E1b1b G I I1 I2 J J1 J2 N N1c Q R1a R1b Y-ДНК Австролоиды Альпийский тип Америнды Англия Антропологическая реконструкция Антропоэстетика Арабы Арменоиды Армия Руси Археология Аудио Аутосомы Африканцы Бактерии Балканы Венгрия Вера Видео Вирусы Вьетнам Гаплогруппы Генетика человека Генетические классификации Геногеография Германцы Гормоны Графики Греция Группы крови ДНК Деградация Демография в России Дерматоглифика Динарская раса Дравиды Древние цивилизации Европа Европейская антропология Европейский генофонд ЖЗЛ Живопись Животные Звёзды кино Здоровье Знаменитости Зодчество Иберия Индия Индоарийцы Интеръер Иран Ирландия Испания Исскуство История Италия Кавказ Канада Карты Кельты Китай Корея Криминал Культура Руси Латинская Америка Летописание Лингвистика Миграция Мимикрия Мифология Модели Монголоидная раса Монголы Мт-ДНК Музыка для души Мутация Народные обычаи и традиции Народонаселение Народы России Наши Города Негроидная раса Немцы Нордиды Одежда на Руси Ориентальная раса Основы Антропологии Основы ДНК-генеалогии и популяционной генетики Остбалты Переднеазиатская раса Пигментация Политика Польша Понтиды Прибалтика Природа Происхождение человека Психология РАСОЛОГИЯ РНК Разное Русская Антропология Русская антропоэстетика Русская генетика Русские поэты и писатели Русский генофонд Русь США Семиты Скандинавы Скифы и Сарматы Славяне Славянская генетика Среднеазиаты Средниземноморская раса Схемы Тохары Тураниды Туризм Тюрки Тюрская антропогенетика Укрология Уралоидный тип Филиппины Фильм Финляндия Фото Франция Храмы Хромосомы Художники России Цыгане Чехия Чухонцы Шотландия Эстетика Этнография Этнопсихология Юмор Япония генетика интеллект научные открытия неандерталeц

Поиск по этому блогу

вторник, 18 октября 2016 г.

ХРОНИКА ВЕЛИКОЙ ПОЛЬШИ Часть 1

ВЕЛИКОЙ ПОЛЬШИ, ХРОНИКА
 Хроника Великой Польши
Публикация 1901 г.
Текст
Публикация 1987 г.
Предисловие
Главы 1-30
Главы 31-60
Главы 61-90
Главы 91-120
Главы 121-164
Карты
Сокращения

CHRONICA POLONIAE MAIORIS
СКАЗАНИЕ О ВАЛЬТАРИ АКВИТАНСКОМ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. 
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Намеки на сагу о Вальтари и Гильдегунде, правда, в другой обстановке, мы находим в Польше в памятниках XIV и XVI вв. Важнейшие из этих памятников следующие:
1) 29-ая глава хроники, написанной на лат. яз., так называемой Богухвала.
2) Kronika Swiata Бельского XVI в.
3) Геральдическая книга (Herby rycerstwa Polsiego) Папроцкого.
1.
Хроника, называемая Богухваловой (по надписи на одной из рукописей: Boguphali II, episcopi Poznaniensis, chronicon Poloniae) состоит из нескольких частей: название это она получила благодаря тому, что в нее вошла, как часть, хроники познанского епископа Богухвала († 1253 г.), доведенная им до 1249 года; оригинал ее не найден, но известны лишь списки. Продолжателем Богухвала считают Годислава Паска, известного и под именем Башкона (относ. ко второй половине XIII и началу XIV вв.).
Неизвестный компилятор ХІV в., прибавив сюда известия из других анналов, составил эту хронику, как мы ее знаем, внеся много и современных ему фактов. Sommersberg первый указал, что хроника Богухвала имела двух авторов (Sommersberg. Silesiacarum rerum scripyores. II. Lipsiae. 1730). Мнение это было [60] оспариваемо особенно сильно Мосбахом на том основании, что Богухвал не назван автором хроники в том месте, где говорится о его заслугах и ученых занятиях. Длугош, знавший эту хронику, автором ее называет не Богухвала, а Паска (Zeissberg. Die polnische Geschichtschreibung des Mittelalters. Leipzig. 1873, стр. 100. Литература указана у Finkel’я: Bibliografia historyi polskiej. Lwow, 1891).
Свое положение, основанное на разборе текста, Соммерберг доказывал тем, что под 1249 годом (Monumenta Poloniae historica. wyd. Aug. Bielowski, т. II. Lwоw, 1872, стр. 455) в хронике видно, что в составлении ее принимал участие Богухвал; он именно говорит о себе в первом лице, рассказывая о своем видении во сне. Правда, подписи здесь, указывающей имя автора, нет, но это не может служить опровержением, так как по обычаю времени ни Галл, ни Кадлубен, ни Ян из Чарнкова не оставили своих подписей на принадлежащих им сочинениях. Даже Длугош, знавший хорошо старые хроники, очень мало знает об их авторах (Ibid., стр. 456).
Цейссберг полагает, что Башко пользовался заметками Богухвала и рассказ о сновидении приводит в первом лице по ошибке (Zeissberg, p. 101). Беловский (Mon. Pol., 445-6) доказывает, что сочинение Богухвала было самостоятельным, цельным трудом и внесено Паском в свою хронику с дополнениями и прикрасами незначительного содержатся, особенно в начале; в конце же, примерно с 1250 г., Паска дополнил хронику описанием современных ему событий, что составляет самую ценную часть его труда. Таким образом Беловский считает эту хронику за совместный труд Богухвала и Паска. При этом первая часть хроники не принадлежит Богухвалу, что видно из упоминания о Пшемысле, как короле, который был коронован в 1296 г., — а Богухвал умер в 1253 г. По исследованиям Вармского (Warmski M. St. Die Grosspolnische Chronik, eine Quellenuntersuchung. Krakau, 1879) и Кентшинского (Ketzynski), это произведение, излагающее историю Польши до 1272 г., является в компиляции XIV в., которая для более старых времен пользовалась сочинением Винцента Кадлубка, а от 1217 до 1272 г. главным своим источником имела великопольские анналы. В [61] составлении последних познанский епископ Богухвал принимал не много участия; гораздо больше внес в эти анналы кустос познанский Годислав Паска (Гейнцель, 32-33). Таким образом, является установленным, что Богухвал принимал участие, как автор отдельной части, в составлении великопольской хроники; но определить точно границы его деятельности невозможно за отсутствием для этого данных. Несомненно, что дошедшая до нас хроника, называемая со времени Вармского — великопольской, представляет собою компиляцию XIV в., что видно из упоминания познанского епископа Дамарата, ум. в 1380 г. и Иоанна Лодзя, ум. в 1346 г. (Гейнцель, 33 стр.; Monum. Pol., стр. 459; Шепелевич: Нем. пов. на слав. почве. Харьк., 1885 г., стр. 8). Эти и другие дополнения о более поздних событиях свидетельствуют о третьем лице, именно, компиляторе, составившем хронику). О Богухвале и Паске мы имеем краткие и отрывочные сведения. Богухвал, человек ученый и дельный ("Vir litteratus et studiosus". Witae episc. poznan. Rekop. bibl. Oss. 619 str. 48 (Mon. Pol.)), был кантором познанским и каноником краковским. В 1242 г. он был избран епископом познанским (после смерти Павла), уже вторым епископом того же имени, и отличался нравственным образом жизни и христианскими добродетелями. Современник его Годислав Паска говорит (Pod. 1253 rokjem), что дни и ночи он проводил над чтением книг, которых оставил очень много познанской кафедре. Умер он в Сольце (w Solcu), деревне, принадлежавшей епископии, 9 февраля 1523 г. Как епископ, он имел большое влияние на внутренние отношения великопольских князей, всегда защищал права церкви и творил добрые дела из собственных доходов. Таков нравственный облик Богухвала. О личности Годислава Паска известно еще меньше. Первый раз его имя упоминается, как подскарбия епископского у Богухвала II-го. В 1256 г. он уже был кустосом познанским и присягал в процессе между епископом познанским Богухвалом III-м и Богутой вместе с Герантом и каноником Винцентом (Дело шло относительно половины озера Synie и половины реки Обры, бывших издавна собственностью познанского епископства). После смерти Богухвала III-го (1265 г.) капитул познанский спорил с архиепископством Гнездинским [62] о выборе епископа; по этому делу Паска должен был съездить в Рим. В 1269 г. Паска подписался на послании епископа Николая познанского в Доберлюгу. О времени его смерти положительно неизвестно; она относится, вероятно, к самому началу XIV века (Monum. Poloniae, pag. 455-458).
Из источников, которыми очевидно пользовался Богухвал, можно указать Винцента Кадлубка, который служил образцом для него и Галла; однако, влияние последнего значительно меньше. Беловский обращает внимание на то обстоятельство, что Богухвал пользовался также теми источниками, которыми пренебрегали его предшественники, — это летописи (rocnyky, annales historiae), находившиеся в различных церковных записях. Те же источники служили и Паску, который пользовался и устными преданиями (Zeissberg, стр. 104); в виду тождества источников одни и те же события, часто даже в тех же выражениях, повторяются в сборнике, изданном Соммерсбергом. Нет основания утверждать, что и Богухвал чуждался пользования устными источниками. Кому приписать недостатки хроники, сказать невозможно, в виду отсутствия подлинных рукописей Богухвала и Паска. 29-ая глава, которая излагает историю Вальтера и Гельгунды (Так мы будем впредь называть героев польского сказания соответственно написанию у польских хронистов: Walterus, Walter, Walgierz и Helgunda, Heligunda), находится в той части хроники, для которой источником служил Винцент Кадлубек († 1223 г.); последний, однако, ничего не говорит о нашей саге. По мнению Knoop’а (стр. 12), она в его время несомненно существовала, но была настолько незначительной, что Винцент не считал ее достойной упоминания; в его хронике соответствующее место занимает глава 20-ая 3-ей книги и принадлежит к бесчисленным известиям, источники которых разыскать почти невозможно. Так как Паска дополнял Богухвала и делал вставки в его тексте, а третье лицо все это объединило с прибавлениями от себя, не обозначая границ своей роли в составлении хроники, то я не возьму на себя решить вопрос, кому из них может принадлежать рассказ 29-ой главы. Содержание его я приведу по тексту, напечатанному в Monumenta Poloniae, в несколько сокращенном изложении. [63]
"В те времена (т. е. в 1-ой половине XII в.), в стране ляхов был славный, хорошо укрепленный город Вислица, князем которого был некогда (olim), в языческие времена (tempore paganissimo) Вислав Decorus из рода Попеля. В это же время в Тынце, около Кракова, — где теперь аббатство св. Бенедикта, основанное королем Казимиром Монахом, — жил граф (comes) Вальтер Удалой (Walterus robustus), происходящий из того же рода, по преданию (ut fertur), человек очень отважный и сильный; его по-польски (qui in polonico vocabatur) звали wdaly Walter. Этот, овладевши в битве Виславом, посадил его в оковах в подземелье тынецкой башни и держал под крепкой стражей. Этот Вальтер был женат на дочери короля Франции, которая была невестой какого-то аллеманского королевича. Ее, как говорят (ut ajunt), он увез тайком в Польшу не без больших опасностей. Этот королевич находился при дворе отца Гельгунды, чтобы научиться придворным обычаям, а Вальтер, заметивши, что Гельгунда благосклонна к этому жениху, однажды ночью, подкупивши стража, взошел на городскую стену и так сладко пел, что Гельгунда встала с постели с прочими девушками и слушала его, забыв о сне, пока он пел. На утро она спросила стража, кто это был. Тот отговорился незнанием, не желая выдать Вальтера. Это повторилось и во вторую, и следующие ночи. Тогда Гельгунда, под угрозою смертной казни, заставила стража выдать певца; этот сначала запирался, но затем принужден был открыть, что пел Вальтер. Гельгунда, воспылав любовью, склонилась на его мольбы и отказала аллеманскому принцу, который, видя, что он позорно отвергнут ею и что Вальтер занял его место, сильно на него разгневался и вернулся на родину, предупредив перевозчиков на Рейне, чтоб за перевоз всякого, кто будет ехать с девицей, брать марку золотом. Через некоторое время, Вальтер и Гельгунда, выбрав удобный момент, бежали. На берегу Рейна с них потребовали марку золота и, получивши, отказались перевезти, пока не придет сын короля. Тогда Вальтер, считая опасной медлительность, сел на коня и, посадив за собой девицу, быстрее стрелы переправился через реку. Отойдя несколько от реки, он услышал позади голос аллеманца, который его преследовал: "вероломный! ты тайком уехал с царской дочерью и перешел Рейн, не заплатив подати". Остановись и будем сражаться: победитель получит лошадь, оружие и Гельгунду". Вальтер на это бесстрашно ответил: "лжешь ты: марку я заплатил перевозчикам, а царскую дочь [64] увел не силой, но она добровольно пошла за мной, так как я на ней хочу жениться". Они начали биться копьями, а когда те поломались, стали биться мечами. Когда аллеманец встречался во время битвы взором с Гельгундой, стоявшей в стороне, то, ободренный этим, заставлял Вальтера отступать; отступая, побуждаемый столько же стыдом, сколько любовью, Вальтер собрал все силы и, напав на врага с яростью, убил его. Взявши его лошадь и оружие, радуясь двойной удаче, он отправился домой. Счастливо пройдя остальную часть пути, он прибыл в Тынец, где спокойно жил некоторое время, залечивая раны. Здесь он узнал, что Вислав Прекрасный, господин Вислицы, в его отсутствие нанес обиды его подданным. Приняв это близко к сердцу, Вальтер пошел на него войной, победил и посадил в оковах под стражей в подземелье тынецкой крепости.
Через некоторое время, Вальтер, по обычаю, отправился для военных подвигов. Когда в его отсутствие протекло уже два года, Гельгунда, тоскуя по супругу, сказала приближенной своей девушке, что она ни вдова, ни замужняя женщина, порицая тех, кто выходил замуж за военных людей, слишком преданных воинским нравам. Эта девушка, отбросив стыдливость (pudore ... protinus abjecto) и желая облегчить печаль госпожи, увеличивавшуюся все больше и больше, сказала ей, что в башне находится заключенный Вислав, князь вислецкий, красивый и сильный мужчина. Несчастная (misera) советует выпустить его тайком ночью и, насладившись, отвести обратно в подземелье.
Гельгунда согласилась, не боясь дурных последствий — погубить жизнь и добрую славу (vitam et famam honoris exponere non metuens), и велела привести к себе Вислава. Пораженная его красотой, она не только не отпустила его в башню, но, связавшись неразрывными узами любви (indissolubili amoris vinculo compaginata), бежала с ним в Вислицу, покинув ложе своего супруга (proprii viri thoro prorsus derelicto). Вислав, вернувшись к себе, полагал, что достиг двойной удачи; но это повлекло за собой гибель их обоих (qui tamen — sc. duplex triumphus - in eventu dubio utrique necis apportabat interitum). Возвратившись в Тынец, Вальтер с удивлением спросил у стражи, почему Гельгунда не вышла ему на встречу; узнав, что Вислав бежал при помощи стражи и увел с собою Гильдегунду, Вальтер в гневе тотчас отправился в Вислицу, куда вошел неожиданно. [65] Вислав в то время был на охоте. Гельгунда, увидя Вальтера, бросилась пред ним на колени и, уверяя, что уведена Виславом силой, посоветовала спрятаться в доме, обещая выдать ему Вислава. Он поверил обманщице (deceptrici) и вошел в крепкую комнату, где и был выдан Виславу обманщицей (per deceptricem). Оба были очень рады; но большая радость часто влечет за собой печаль (gaudii extrema minime perpendentes, quos (quae) frequenter luctus mortis occupari (occupare) consuevit. Вислав решил наказать его сильнее, чем тюремным заключением: он приковал его к стене железными обручами так, что руки были протянуты, а ноги и шея высоко подняты. Здесь Вислав велел поставить себе ложе и отдыхать с Гельгундой в летнее время, забавляясь любовными утехами. У Вислава была двоюродная сестра, на которой, в виду ее безобразия, никто не хотел жениться; ей Вислав поручил стражу над Вальтером, так как доверял ей больше всех. Она сжалилась над страданиями пленника и, отбросив девичью стыдливость (pudore puellari prorsus remoto), спросила, не женится ли он на ней; если она освободить его от оков и даст возможность отмстить за свой позор: Вальтер поклялся ей в верности до гроба и обещал, согласно ее желанию, не сражаться своим мечем с ее братом; он просил ее принести его меч, висевший в спальне Вислава, чтобы разбить им оковы. Когда оковы были разбиты, она спрятала меч за спиной Вальтера, так что в удобный момент он мог встать и выйти. На следующий день в полдень, когда Вислав и Гельгунда забавлялись друг с другом, Вальтер сверх обыкновения обратился к ним: "как бы вам показалось, если бы я, свободный от оков, предстал пред вами с мечем, грозя местью?" В страхе Гельгунда обратилась к Виславу: "горе! я не видела меча в твоей спальни и забыла поискать его, увлеченная твоей любовью". На это Вислав возразил: "если бы он имел и десять мечей, то без мастеров не мог бы разбить оков". Но Вальтер явился пред ними с мечем в руках и, поднявши высоко руку с мечем, выпустил его так, что он обоих рассек пополам. Так печально оба они окончили свою гнусную жизнь (sic uterque eorum detestabilem vitam miserabiiori fine conclusit). Гробница этой Гельгунды в Вислице, показывается желающим видеть до настоящего времени".
В этом рассказе прежде всего бросается в глаза резко выраженная тенденция против женщин (На это обратил внимание Гейнцель, стр. 35) (места эти отмечены [66] параллельным лат. текстом), встречается в 13-ой и 31-ой главе почти в тех же выражениях.
В 13-ой главе говорится о женах, которые при короле Болеславе, 7 лет лишенные мужей, ушедших на войну, взяли себе в любовники слуг. Когда молва об этом дошла до мужей (Comperta igitur fama tantae proditionis ас nefarii sceleris etc... Monum. Polon., p. 488), они вернулись домой и с большим трудом одолели укрепившихся изменщиков, которых казнили, жестоко расправившись с неверными женами.
В 31-ой (Mon. Pol., p. 519) главе излагается характеристика Владислава II-го, человека по характеру доброго и справедливого; но жена его, женщина очень жестокая и злая, совращала его с пути справедливости и вооружала против братьев.
Обь этой женщине (как и женщинах в главе 29-ой: Гильдегунде, ее доверенной служанке и сестре Вислава) хронист говорит совершенно в духе аскетического презрения к женщинам, столь распространенном в средние века в Западной Европе и на Руси в различных "Словах о злобах женских" (Срв. Буслаев "Мои досуги", т. II, стр. 39 и слл.); facilrus Leonis, говорит хронист, masueretur rabies, quam hujus feminae truculentia solius. Est enim juxta dictum cujusdam sapientis, atrox fernina omni feroci bestia truculentior, et mausuetudo feminea omni severitate severior, juxta versus:
Faemina raro bona.
Sed quae bona.
Digna corona.
Столь последовательно развиваемая тенденция против женщин в хронике могла бы служить указанием к определению ее автора (по крайней мере глав 29, 13 и 31-ой), если бы мы больше знали о характерах трех ее составителей. Можно, однако, утверждать, что эта часть хроники и морально-назидательный характер рассказов о неверных женах, принадлежит одному лицу. Если при этом вспомнить о строгой нравственности Богухвала (См. выше о характеристике Паска), то, пожалуй, ему можно было бы приписать и вставку рассказа о Вальтере. Однако, при отсутствии более положительных данных, я не решусь отстаивать такого мнения: вставка может [67] принадлежать и другим авторам хроники (Knoop (Die Deutsche Walthersage u. die poln. Sage von W. und H., стр. 13-15) полагает, что место в хронике о предприятиях Болеслава III против Галиции и Венгрии (где находится и 29 глава) есть интерполяция XV в.; поводом к ней послужила сильно развившаяся ненависть к немцам в XIV и XV вв., перенесенная на Понелой и их жен, о которых сложилась поговорка: немецкие женщины всегда приносят несчастие Польше (предметом особенной национальной ненависти была Rixa, жена Мечислава II). В виду этого и соединение обеих частей саги в Польше; Knoop готов отнести на счет предвзятой мысли интерполятора и с этой точки зрения предлагает, рассматривать сагу о Вальтере; но ведь мы отмечаем у автора великопольской хроники черту ненависти к женщинам вообще, а не исключительно к немецким. Кроме того, тенденция ненависти национальной в изложении сказаний в великопольской хронике вовсе не наблюдается). Более осязательны указания в начале хроники на источники, которыми пользовался, по собственным словам его, составитель ее в конце XIII в. (здесь, очевидно, надо разуметь Годислава Паска), в царствование Пшемысла ("Primilo rege hodie regnante"): prout ex historiis annalibus repperi, qnae in diversis diversiarum ecclesiarum... conspexi et aliqua ex narratione senum, procerum Poloniae, quibus actus bellici et gesta temporum non ignara, immo nota fuere, didici et memoriae commendavi. Из этих слов хрониста усматривается указание, что он не пренебрегал, но, напротив, придавал большое значение устным источникам для своей летописи. Нет основания предполагать, что другой участник того же труда, Богухвал, не пользовался этими источниками. Обратившись к 29-ой главе, мы находим в ней ясные указания на тот источника, которым пользовался автор: это слова — ut, fertur, относящиеся к известиям о фамилии Вальтера, и — ut ajunt (См. выше) — об увозе им Гельгунды (относится к целому рассказу об этом). Кроме этих нет никаких ссылок на историков и т. п., тем автор не преминул бы воспользоваться. Из этого можно, я думаю, с достаточным основанием заключить, что рассказ был внесен в хронику из устных пересказов, в которых он сохранялся до этого времени. У предшествовавших хронистов его нет; таким образом рассказ этот оказывается вставкой, — он помещен, при изложении событий ХII-го века (под 1135 годом), но время действия в нем относится к эпохе язычества (dim... tempore paganissimo) (Гейнцель, стр. 34). Автор рассказа очень точно определяет [68] местность, к которой относятся излагаемый им события; так, называл castrum Tyneez, он подробно рассказывает, где Тынец находился, именно: prope Cracoviam, ubi nunc abbatia S-ti Benedicti per Casiminun monachum regem Polonorum... fundata consistаt. Объяснение хрониста, что "Walterus robustus" по-польски назывался wdaly Walter, указывает на известность сказания о графе Тынецком среди населения близь Кракова, в окрестностях Тынца и Вислицы, и о столкновениях этого Вальтера с князем последней. рассказ об этом хронист слышал по-польски и вставляет его в хронику, говоря о завоевании Вислицы русскими. Это совершенно ясно из слов Walter wdaly (Карлович и Nehring (Ateneum, 1881 и 1883. Срв. Шепелевич: Немецкая повесть на славянской почве. Харьков, стр. 12 и 31; Гейнцель, стр. 39) указывает, что это слово русское. Если это и так, то вовсе отсюда нельзя заключить о том, что в первый раз оно употребляется по-польски хронистом для перевода "robustus". Соответствуя русскому "удалой", — wdaly могло проникнуть в Польшу из России (хотя это сомнительно) и стать употребительным здесь для обозначения того же самого понятия в разговорном языке, что и "удалой" в русском (напр. паленица удалая). Тут вовсе не было желания хрониста "ославянить" Вальтера; как догадывается проф. Шепелевич, (стр. 31), но приводится прозвание Вальтера, как оно звучало в польской речи. В хронике, ясно об этом говорится (... qui in polonico vocabatnr..). Поэтому всякие домыслы по поводу этого слова я считаю лишенными оснований. Кроме того, утверждение, что "wdaly" — слово русское, а не общеславянское, не доказано), приводимых хронистом, как оригинальная, с переводом, по-латыни "Walterus robustus". Я не могу утвердительно говорить, слышал ли хронист этот рассказ на месте его приурочения, т. е. в Вислице, по поводу виденного им гроба Гельгунды, высеченного в скале или, же передает его, так сказать со вторых рук. В виду неточностей изложения, последнее, быть может, вероятнее. Гробница эта, находившаяся в Вислице, естественно возбуждала любопытство окрестных, жителей и путешественников, удовлетворявшееся приуроченным к ней сказанием; рассказывалось оно, как это обыкновенно бывает в таких случаях, как слышанное от "старых людей", — хранителей местных преданий. Местными жителями они принимаются за достоверную историю прошлого времени, при чем указывается: так говорят старые люди. Поводом к приурочению сказания в Вислице послужила, по справедливому мнению проф. Нэринга (Срв. Гейнцель, стр. 89 О. Knoop: Die Deutsche Walthersage und die polnische Sage von Walther und Helguude. Posen. 1887, стр. 12.), упомянутая гробница Гельгунды. [69] Существование гробницы я считаю фактом вполне реальным, так как невозможно предположить, чтобы ссылка на то, что "ее можно видеть в настоящее время" была измышлением хрониста. Напротив, это указание на существование гробницы Гельгунды должно было по тому времени служить непреложным доказательством истинности происшествий, рассказанных о языческих князьях Вислицы и Тынца. Откуда и как возникли эти рассказы, — вопрос другой, но несомненно, что среди местных жителей существовали рассказы о столкновениях в давние времена между Тынцем и Вислицей. Намека на них видим в том месте 29-ой главы хроники, где говорится об обидах, чинимых Виславом жителям Тынца в отсутствие Вальтера.
Постоянные столкновения различных племен в тот момент социологического развития их ведут г. Потканского (Potkanski. Krakow przed Piastami. Варш., 1898 г.) к предположению, что наше сказание является отголоском эпохи, когда восточная отрасль вислян имела временное преобладание над западной и что Вислица возвысилась на счет Кракова. Я не буду утверждать что сказание наше характеризует, какой либо определенный момент этой борьбы, но во всяком случае она представляет воспоминание об одном из ее эпизодов.
Гейнцель (Стр. 35-36. Learned. 185) высказывает мнение, что автор хроники не имел для этого рассказа никакого писанного источника, но пользовался устным преданием или песнью. Существование подобной песни мне кажется слишком сомнительным; так как об этом ни слова не говорит хронист, а затем, песня, как материал, более удобный к передвижению, вышла бы за пределы краковской области и получила бы более широкое распространение; однако, никаких остатков такой песни мы не знаем. Между тем наше сказание не только не стало достоянием певцов, но было закреплено в хронике, а позже и в геральдической книге (в XVI в.). Геральдист (см. ниже) ссылается на "историков", чего он не мог бы сделать в том случае, если бы этот эпизод воспевался певцами, утратив таким образом в глазах современников свою историческую правдоподобность. Если бы такая песня и существовала, то геральдист непременно оговорился бы, что рассказ его "историков" не должен быть смешиваем с вымыслами певцов.
На устный источник хрониста указывает часто встречающися неясность и неполнота в изложении, которое легко [70] искажается благодаря случайностям устного пересказа -забывчивости как рассказывающего, так и слушателя; связь излагаемых событий часто теряется, многое дополняется позже, а многое и совершенно остается без объяснения. Такой же характер носит и изложение нашего хрониста, по всему вероятию, заботившегося больше о подчеркивании негодности женщин, нежели о последовательности в рассказе.
Так напр., план и причина побега Вальтера и Гельгунды не сообщаются, и читатель не может даже угадать никакого повода, — приказание немецкого принца переводчикам, очевидно, не полно: что Вальтер должен был остановиться — можно лишь догадаться. Не сказано относительно того, что принц должен быть уведомлен о прибытии к реке пары, как и относительно возвращения Вислава с охоты. Во всем этом можно видеть сокращения хрониста, как по забывчивости подробностей, так и по небрежности его в этом отношении (К числу очень темных мест относится эпизод с мечем, которым была убита преступная чета: по требованию сестры Вислава Вальтер не должен был употреблять против него меча, который она ему принесла из спальни брата. Это требование узнается лишь из ответа Вальтера. Далее Гельгунда говорит Виславу, что не нашла меча в его спальне, — следовательно, Вальтер получил этот меч, которым и убил любовников. Но, может быть, обещание Вальтера, что он ... contra Wislaum fratrem nunquam dimicabit, должно означать, что он не будет сражаться с Виславом его мечем. Если Вальтер и убил им Вислава, то это была его уловка, так как он выпустил меч из рук на лежащих изменников, но не сражался с Виславом, т. е. не колол его, не рубил и т. п. Кроме того, трудно понять, о чьем мече идет речь, так как часто смешивается в разговоре о мечах меч Вальтера и Вислава. Выходит так, что Вислав был убит собственным мечем). Морально назидательный тон рассказа, о котором мне случалось уже упоминать, принадлежит несомненно пересказу хрониста, который рассказ этот вставил исключительно ради содержащаяся в нем, по его мнению, нравоучения; при этом "по духу времени и по вкусу" он в 29-ой главе, как и в 13-ой и 31-ой, очень заботливо оттеняет негодность фигурирующих женских типов.
Итак, я полагаю, что вставка хронистом знакомого ему из устных преданий рассказа о Вальтере, Виславе и Гельгунде, вызвана была не желанием его отметить эпизод, важный для истории Польши или Вислицы, о завоевании которой он далее говорит, но для проведения излюбленной его идеи о коварстве и злобах женских. [71]
2.
Совсем с другой целью приводится тот же рассказ, в несколько пополненном и измененном виде, геральдистом XVI века Папроцким; ему надо придать рассказу вид исторического факта и подтвердить достоверность его ссылками на свидетельство историков, как это он и делает. Глава, в которой находится наш рассказ, занимается фамилией Topor-Starza. За источник выдается анонимный историк (historyk ananimos), при чем приводится латинская цитата из произведения этого "упомянутого анонима" (Ten pomienony Anonimos pisze — ). Андреи из Тарнова, также названный Папроцким, как источник, известен нам только от Папроцкого; кроме этого места он цитирует Андрея в своем сочинении, говоря: "Башко был custos’oм познанским как рассказывает о нем история Андрея из Тарнова" (Гейнцель (на стр. 52) справедливо отвергает мнение Семковича, будто Андрей был лишь обладателем великопольской хроники и что она именно и есть "аноним" Папроцкого). рассказ Папроцкого о Вальтере и Гельгунде излагается в след. виде: "Вальтера, графа в Тынце, вспоминают историки, каковы Andreasi do Tarnow (ныне утерянный) и еще убедительнее историк Anonymos (тоже утерянный), он оставил польскую летопись, писанную по-латыни без подписи своего имени, — о том, что тот, т. е. Вальтер, похитил франкскую королевну, по имени Гельгунду след. образом": Вальтер, жил при дворе франкского короля, где приобрел большую известность своими подвигами и пользовался расположением королевской дочери Гельгунды, за которую сватался немецкий королевич Аринальдус; но последним девица пренебрегала. Вальтер стал служить у отца Гельгунды — чашником или стольником, словом при столе. Желая еще больше привлечь к себе любовь принцессы, он три ночи подряд играл на лютне и пел перед ее окнами, подкупив сторожей, чтоб не выдавали его. Гельгунда влюбилась в неизвестного певца и под угрозами смерти заставила сторожей открыть его имя. Те назвали Вальтера, любовь к которому Гельгунды начала колебаться на сторону неизвестного певца. Узнав, что певец и Вальтер одно лицо, она стала любить его еще сильнее. Они решили бежать. Немец, зная об этом, отправился домой, пылая местью, и приказал перевозчикам на Рейне потребовать [72] от едущего со стороны Франции за перевоз гривну золотом и задержать подольше. Когда Вальтер прибыл, перевозчики забыли приказ и перевезли его, но взяли плату. Королевич погнался за ними, догнал и обозвал Вальтера изменником, говоря, что он не заплатил за перевоз и украл царскую дочь. Они вступили в бой, условившись, что победителю достанется все имущество побежденного. Вальтер убил немца, храбро сражавшегося в виду сильной любви к Гельгунде, и поехал домой в Тынец. Здесь он узнать, что Вислимир, князь Вислицы, бивший опекуном его имущества, обижал его подданных. Так как он не хотел удовлетворить обиженных, не смотря на просьбы Вальтера, то этот поймал его и посадил в башню. Сам же, по воле короля, отправился на войну. Вскоре Гельгунда соскучилась и стала жаловаться на судьбу, говоря служанке, что она ни вдова, ни замужняя. Эта посоветовала воспользоваться для утех любви красивым пленником Вислимиром, которого на ночь можно выпускать, а днем, сажать в тюрьму. Но Гельгунда влюбилась в него и уехала с ним в Вислицу. Вальтер, вернувшись, удивился, почему жена не встречает его. Узнав о происшедшем, поехал он в Вислицу, где застал ее одну. Вислимир был на охоте. Она умоляла о прощении и посадила мужа в комнату Вислимира, обещая выдать его по возвращении головой. Когда он вернулся, она указала ему место, где спрятан муж. Вислимир, со слугами связал его крепкими цепями, приковал к стене и поручил стражу своей родной сестре Рынге. Через некоторое время она, сжалившись над Вальтером, предложила ему свободу, если он женится на ней; она же была так безобразна, что никто из равных не хотел на ней жениться. Желая освободиться от пытки, а он сидел закованный на железном быке, Вальтер обещался жениться на ней. Она дала ему меч, и освободила, но он выжидал удобного момента. Когда, по обыкновению, Вислимир и Гельгунда шли полежать в ту комнату, в которую было сделано окно из погреба, где сидел Вальтер, этот обратился к ним, говоря: "что было бы, если бы я отмстил вам за свою обиду". Вислимир успокоил тревогу Гельгунды и ответил Вальтеру, что простил бы ему даже свое убийство, так как надеялся на верность Рынги. Когда любовники беззаботно лежали, Вальтер пронзил их обоих, на ложе до земли; затем уехал, захватив сокровища, с Рынгой, которая сделала так, что убийство Вислимира и бегство Вальтера осталось незамеченным. "Тело этой Гельгунды было погребено в Вислице и на [73] камне было высечено ее лицо, которое видели в замке в 1242 г., как подтверждает Andreas de Tarnow (Я с сокращениями цитирую по русскому переводу проф. Шепелевича в его "Нем. пов. на слав. почве. Харьк., 1885 г., стр. 10-15 (у Гейнцеля "Ueber die Walthersage" есть немецк. перев.) но изд. "Herby rycerstwa polsk.", wyd. Krak. 1858 od str. 59. Paprocki).
Интересно решить вопрос, в каком отношении стоит рассказ Папроцкого и названные им историки к хронике Богухвала и Паска, т. п. великопольской хронике.
При сравнении рассказа Папроцкого с рассказом хроники видно, что у первого он гораздо полнее, многие пропуски и неточности, находящееся в хронике, у него отсутствуют; он более следит за связью излагаемых событий. Так напр., у Папроцкого есть указание на решение Гельгунды бежать с Вальтером; — приказание немецкого принца перевозчикам, изложено отчетливее, при чем выясняется его план задержать беглецов у переправы (Самая переправа через Рейн описана иначе); — отъезд Вальтера из Тынца мотивирован волей короля; неясностей в эпизоде с мечем нет так как он сокращен; рассказ закончен возвращением Вальтера с Рынгой в Тынец, при чем они увезли сокровища; объяснено, что смерть Вислимира осталась незамеченной слугами, благодаря каким то уловкам Рынги.
С другой стороны, изложение Папроцкого, по справедливому замечанию Гейнцеля (стр. 43) имеет такой вид будто, списывая с одного источника, он затем добавлял по другому. Такой характер прибавок носит, напр., пояснение об имени и безобразии Рынги, о железном быке, о помещении Вальтера в погреб, из которого окно выходило в ту комнату, где отдыхали Вислимир с Гельгундой. Автор ссылается на двух историков. Что принадлежит Андрею (т. е. на сколько это можно заключать единственно из указания Папроцкого), — это происхождение Вальтера из рода Тороr и то, что изображение лица Гельгунды, высеченное на камне (очевидно надгробном) в замке, можно было видеть в 1242 году. Если верить Папроцкому, что в это время действительно жил Андрей и понимать это место так, что он сам видел изображение Гельгунды в Вислице, — то это нисколько не противоречит ссылке Папроцкого на Андрея в описании Паска (Башко), как кустоса познанского: в этой должности он состоял с 1256 года. [74]
Что именно еще принадлежит этому Андрею неизвестно, но очевидно, что источником для большей части остальных известий, сообщаемых Папроцким, должно считать, по его указанию, какого-то "анонима".
Совершенно неосновательно мнение, как это доказал Гейнцель (Стр. 42-48), будто под этим анонимом надо разуметь великопольскую хронику, а то, чего в ней нет, — приписывать Андрею: на анонима, как историка, написавшего свое сочинение на латинском языке, Папроцкий ссылается не только в нашем рассказе; кроме того, он не отождествляет его с великопольской хроникой, так как знает и цитует сочинение Паска (Стр. 46-47); он знает и Богухвала, как познанского епископа, но никогда не говорит о нем, как о писателе (Ibid., стр. 47). Самым сильным доказательством того, что "анонимом" Папроцкого не была великопольская хроника, я считаю отсутствие у последнего тех сведений, какие были в этой хронике. Это обстоятельство настолько сильно устраняет всякие возражения, что становится удивительным самое их существо ваше. Дело в том, что, назвавши аноним "очень обстоятельным", Папроцкий пропустил очень многое, что дало бы ему очень интересные подробности, до которых он вообще большой охотник: борьба Вальтера с немецким принцем рассказана короче, чем в хронике, тогда как в ней находится эффектный эпизод о взгляде возлюбленной, сообщающем новые силы сражающемуся за нее; отсутствует упоминание о ранах, полученных Вальтером в этой битве; не сообщается о помощи стражи, благодаря которой Вислав бежал из Тынца с Гельгундой (см. в хронике: ".cum didicisset, qualiter Wislaus de immo turris, custodum fretus auxilio... Helgundam secum asportasset...); нет рассказа о смерти Вислава через выпадение меча из рук Вальтера и его хитрости в этом, так как он не хотел нарушить обещания, данного сестре Вислава. Кроме этих пропусков, сравнительно с хроникой, у Папроцкого многое прибавлено или рассказано иначе, нежели в последней: названы имена Аринальда и Рынги; имя, Вислава изменено в Вислимира, Гильдегунды (хрон.) — в Гильгунду; говорится о службе Вальтера у франц. короля, о презрении Гельгунды к немцу, что противоречит сообщению хроники; пение под теремом [75] и игра на лютне, тогда как, по хронике, Вальтер пел на городской стене, и не сказано об аккомпанементе на лютне; прибавлено, что Вальтер не сердился на выдавших его сторожей; Вальтер заключен в погребе с окном в соседнюю комнату, а не в coenaculum; способ пытки посредством железного быка вместо прикования к стене.
Почему же Папроцкий, кроме всего этого, не упоминает названия Вальтера robustus — wdaly и выводить его из рода Тороr'а (по Андрею), а не из рода Попеля, как это все было у его "обстоятельного" анонима? Ответь на это один, именно, что "аноним" вовсе не представлял собою хронику Богухвала и Паска. Так как рассказ этой хроники все же, как в общем содержании, так и во многих подробностях, совпадает с изложением Папроцкого, то — для определения "анонима" его — Гейнцель высказывает два предположения; "или Папроцкий и автор хроники пользовались утерянным ныне анонимом, который в истории Польши на латинском языке рассказывал о Вальтере и Гельгунде, — или этот аноним есть переработка 29-й главы хроники, в которой встречаются и пропуски, и дополнения" (Курсив мой. Гейнцель, стр. 48).
Первое из этих предположений должно отвергнуть на основании ясного указания в хронике Богухвала-Паска на устный источник рассказа (См. стр. 222 и слл.); второе же я готов считать более вероятным, так как, во-первых, Папроцкий говорит об анониме, написавшем историю на латинском языке и приводит из него цитаты (См. стр. 222 и 240), а во-вторых, Папроцкий вообще пользовался для своего сочинения какой-то неизвестной нам компиляцией из различных хроник, которая в некоторых частях весьма сходна с великопольской хроникой, а иногда и обширнее ее (См. Гейнцеля, 48, 49 и 50). Возникает вопрос, откуда могли быть взяты дополнения для нашего рассказа; для них опять придется искать источника, который должен оказаться или более распространенной редакцией того же рассказа, о которой мы не знаем, или же устным преданием о стародавних князьях Вислицы и Тынца, которое, кроме того, все же должно лежать в основе предполагаемой Гейнцелем утерянной хроники. В виду сходства редакции великопольской хроники и Папроцкого, как и его "историков", несомненно, что первоисточник у всех [76] — общий, именно: устное предание, служившее исходным пунктом для этих редакций. Таким образом, я полагаю, что аноним Папроцкого в данном месте состоит из бившей у него неизвестной нам компиляции хроники Богухвала-Паска, — местами более полной, местами сокращенной, написанной на латинском языке. Из сочинения неизвестного нам Андрея Папроцкий также, судя по его словам, черпал некоторые сведения. Что хроника Богухвала-Паска в предполагаемой компиляции могла быть сокращенной в некоторых частях, по крайней мере относительно рассказа 29-ой главы (о Виславе и Вальтере, языческих князьях польских), мне представляется совершенно понятным: если автор этого рассказа в великопольской хронике, подробно развивает его содержание, чтобы остановиться на идее о порочности женщин, пользуясь случаем для проведения морали, то для другого компилятора ни эта тенденция, ни генеалогия этих стародавних князей, не представляли в подробностях ничего интересного для занесения их в хронику (Рассказ о Вальтере, Гельгунде и Виславе мог быть приведен в сжатом виде, для указания древности Вислицы, о которой далее идет речь). Эта краткость изложения доказывается умолчанием Папроцкого об интересных для него подробностях (См. выше, стр. 74) и причислением Вальтера к роду Попеля, а не Топора. Подробности, отсутствовавшие у анонима и еще более краткого Андрея, которые состоят с одной стороны в связи и округлении отдельных частей рассказа, с другой — в отменах его содержания, остается приписать самому Папроцкому; он же, естественно, об этом умалчивает и ссылается на "историков", слагая на них ответственность за все сообщаемые факты, так как ему надо придать рассказу вполне исторический характер.
Наиболее останавливающими внимание из этих подробностей являются отсутствующие у Богухвала-Паска (а следовательно и у сохранившего для Папроцкого их рассказ анонимного компилятора) имена Аринальда и Рынги, а также изменение Вислава в Вислимира. Гейнцель колеблется, приписать ли название этих имен Андрею, или утерянной для нас переделке 29-ой главы (Стр. 52, Гейнцель); я полагаю, однако, что краткость этой компиляции заставляет скорее отнести их к Андрею или самому Папроцкому. Утверждать положительно об этом я не имею основательных данных, хотя нет ничего невероятного, что Папроцкий сам мог вставить эти [77] почему-либо выбранные им имена, чтобы придать сообщению более убедительный характер. Впрочем, есть еще один путь, благодаря которому эти имена и многие подробности легко могли стать известными Папроцкому, именно: он лично мог слышать сказание, сообщаемое довольно сжато у анонима и Андрея, с упоминанием имен (Аринальда, Рынги и Формы-Вислимир) и прочими дополнениями. Это предположение подтверждается тем обстоятельством, что краткий аноним легко мог не говорить о таких подробностях, как пение Вальтера (с игрою на лютне, чего даже нет в великопольской хронике), настойчивость Гельгунды узнать имя певца и отказ сторожей сообщить его, условие Вальтера с Рынгой и т. п.. Андрей, судя по отзыву Папроцкого, еще более кратко сообщает ту же историю, а потому легко допустит, что многие подробности заимствованы Папроцким непосредственно из сказания для пополнения того, что он знал из своих "историков". На устный источник он не ссылается в виду понятных причин.
Таким образом, совпадение в общем ходе рассказов Папроцкого и великопольской хроники я объясняю тем, что аноним Папроцкого есть сокращенная анонимная компиляция великопольской хроники. Такое объяснение возможно только в том случае, если вполне верить Папроцкому, что он действительно имел в руках сочинение анонимного историка (напис. на лат. яз.), в котором быль и рассказ о Вальтере. Что же окажется, если Папроцкий ссылается на историков просто по привычке средневековых писателей цитировать какие бы то ни было источники (Сомнение, высказанное Шепелевичем. Нем. нов. etc., стр. 15), да еще при желании обставить свой рассказ возможно правдоподобнее? В этом случае придется признать, что он, помещая рассказ, слышанный им в устной передаче, придает ему исторический вид ссылками на "анонима", оказывающегося более "обстоятельным", чем Андрей, современник Богухвала и Паска. О существовании этого Андрея мы знаем лишь по Папроцкому, который ссылается на него, говоря о Паске (См. выше 73); в данном случае, мне кажется, не следует подозревать Папроцкого в измышлении личности Андрея, так как сообщаемые им сведения согласуются с установленными данными о Паске. Откуда же мог черпать Андрей известия о фамилии Вальтера (т. е. к какой он [78] принадлежал)? Намек на разъяснение этого вопроса может дать указание Папроцкого, что Андрей видел (но, может быть, только слышал от видевшего: это у Папроцкого не вполне ясно) гробницу Гельгунды в 1242 г. в Вислице, где жило приводимое в великопольской хронике предание, которое стало ему известным. Быть может, варианты местного сказания причисляли Вальтера к другому известному роду, а не к тому же, к какому принадлежал его враг: было бы неудобно ставить во враждебные отношения представителей одного и того же рода, и могли возникнуть варианты, исправлявшие это неудобство. По мнению Кnоор’а, Вислав считался в роду Попелей, благодаря развившейся в ХІV-XV вв. ненависти к немцам, и к этой фамилии: как похититель чужой жены, он необходимо должен был считаться представителем нелюбимого рода (О Knoop Die Deutsche Walthers, etc., стр. 14). Я полагаю, что в данном случае дело шло скорее об "отчислении" Вальтера из рода Попелей.
Если в известное время сочувствие местных жителей было не на стороне фамилии Топор, то возмездие за преступление Вислава рукою представителя более любимого рода могло стать по вкусу народа, приставившего Вальтера к этой фамилии.
Такие предположения могут удовлетворительно объяснить происхождение разногласий между великопольской хроникой и Папроцким относительно рода, к какому принадлежал тынецкий граф Вальтер.
Были ли имена Аринальда и Рынги в сказании вислицком, доказать я не в состоянии; возможно и то, что Папроцкий вставил их из собственного измышления.
3.
В "Kronika Swiata" XVI в., написанной Бельским, рассказ о Вальтере и Гельгунде приводится в следующем виде (По Гейнцелю, стр. 53-54 ): "о Вислице рассказывают, что этот город, хорошо укрепленный по своему местоположению и когда-то довольно большой, был (в 1-ой половине XII в.) разрушен до основания русскими. Упоминается также анонимом о князе Виславе, которого тынецкий граф из фамилии Тороr заключил в тюрьму; но князь Вислав был освобожден женой тынецкого графа Вальтера, которая сделала [79] это из сострадания во время отсутствия мужа. Она была француженка, дочь французского короля, по имени Гельгунда. Граф тынецкий Вальтер встретился с нею след. образом: он был при дворе французского короля и девица в него влюбилась, но отец не хотел отдать ее Вальтеру, так как он был иностранец. Тогда они убежали ночью, захвативши с собой драгоценности и деньги. Этому препятствовал один немeц, который тоже ее любил: он поспешил за ними, боролся с Вальтером из-за девицы; но немец пал, а Вальтер с принцессой отправился в Польшу. Но Гельгунда, позволив себя увезти одному, на то же согласилась и с другим, т. е. убежала с Виславом, князем Вислицы во время двухлетнего отсутствия Вальтера, который, привыкши к придворной службе, скучал дома с женою. Вернувшись, он удивился, что жена не вышла к нему на встречу, как делала это всегда; на его расспросы ему ответили, что жена его убежала с Виславом. Взбешенный, он поспешил в Вислицу с намерением напасть на него немедля и отмстить, хотя бы для этого пришлось расстаться с жизнью. Вислава не было дома: он был на охоте. Жена же, увидев случайно из окна мужа, бросилась к нему и обняла, как мужа, жалуясь, что ее увели силой и умоляла отмстить. Тут же она ему посоветовала спрятаться в комнату и подождать, пока она навестит о прибытии изменника, чтобы его легче и вернее схватить. Бедняга ей поверил, но когда Вислав прибыл, она указала ему убежище мужа. Вислав схватил его, велел крепко заковать, чтобы сделать ему невозможным всякое бегство. Для большей пытки он приказал приковать его за шею в своей спальне, а надзор за ним поручил своей сестре: она была безобразна и никто не хотел на ней жениться. Вальтер вступил с нею в переговоры, обещая на ней жениться и хорошо жить до самой смерти, если только она освободить его. Когда же он ей поклялся, она его расковала и дала меч, взятый у изголовья ее брата во время его сна. Когда Вислав и Гельгунда проснулись, Вальтер сказал им: "чтобы вы сказали, если бы, разбивши цепи и шейные кайданы, я убил бы вас?" Гельгунда испугалась и шепнула Виславу: "милый, право, нет здесь твоего меча". — "Не бойся, милая, ответил Вислав, трудно было бы ему разбить цепи и кайданы". Как только он это произнес, вскочил Вальтер с обнаженным мечем, бросился на них, поразил обоих и "отмстил грозно за свои страдания и позор". Историк рассказывает, что еще в его время в замке Вислава была могила Гельгунды". [80]
По мнению Карловича, Бельский пересказывает 29-ую главу великопольской хроники, хотя ссылается на какого-то анонима. Гейнцель (Стр. 36. Шепелевич, стр. 18) также полагает, что ему была известна великопольская хроника или какое-нибудь сочинение, где рассказ этот был в том же виде, как в последней; что Бельский называет свой источник "анонимом", — это может зависеть (по Гейнцелю) от, того, что он имел хронику без подписи автора. Мне кажется, что, во всяком случае, связь рассказа Бельского с редакцией хроники очевидна. Полное сходство начинается с того места, когда Вальтер возвращается домой после 2-х летнего отсутствия (этот срок не обозначен у Папроцкого) и не застает жены; он отправляется в Вислицу; Гельгунда оправдывается, что Вислав увел ее силой; Вальтер заключен в комнате, где спали Вислав и Гельгунда; Вальтер обещает сестре Вислава жить с нею в согласии до смерти, если она его освободит; меч похищен с кровати Вислава; Вальтер обращается к преступной паре со словами: что сказали бы вы и т. д.; Гельгунда обращает внимание Вислава на отсутствие меча; Вислав утешает ее тем, что Вальтер не может поломать оков.
Кроме того, у Бельского, как у Богухвала-Паска, отсутствуют имена Аринальда и Рынги и встречается форма Вислав, тогда как у Папроцкого — Вислимир. Умерщвление преступной пары рассказано иначе, чем в хронике, но это могло произойти от неясности ее рассказа (См. Гейнцель, стр. 57). Прибавлю к этому для подтверждения сходства рассказа Бельского с редакцией хроники, что у первого замечается сочувственный тон по отношению к обманутому мужу, именно, Бельский замечает, что Гельгунда, позволив увезти себя одному, то же допустила и другому; он называет Вальтера "беднягой" за его доверие жене; отмечается решимость Вальтера мстить, не щадя своей жизни и что он "отмстил свои страдания и позор".
Но, признавая связь рассказа Бельского с редакцией хроники, Гейнцель утверждает, что Бельский знал и пользовался гербовником Папроцкого (Стр. 55 сл. Learned, стр. 185). Однако, если это утверждение справедливо вообще относительно сочинения Бельского, то оно более чем сомнительно относительно данного рассказа. Сходство его с Папроцким Гейнцель видит в происхождении Вальтера из [81] фамилии Тороr’а, и в ссылке на "аноним", как главный источник; в конце же, по поводу памятника Гельгунды, он ссылается уже не на анонима, а на автора, называемого им "историком"; это название, по мнению Гейнцеля, соответствует названию Андрея из Тарнова Папроцким.
Если Бельский пользовался здесь сочинением Папроцкого, то почему он не приводит имен Рынги, Аринальда и формы Вислимир, равно как даты 1242 г., когда, по словам Папроцкого, Андрей свидетельствует о нахождении в Вислице гроба Гельгунды?
Гейнцель (стр. 56) справедливо полагает, что рассказ о похищении Вальтером жены, как далеко стоящий от исходного пункта Бельского — завоевание Вислицы и ее укрепления, приводится вкратце. Краткость эта мешает определить, откуда заимствована эта часть рассказа, но другая, повествующая об измене Гельгунды и мести Вальтера, довольно подробна; она, как мы видели, относится к 29-ой главе хроники, как копия к оригиналу. Отсутствие имен и даты 1242 г. (см. выше) доказывает, что Бельский не пользовался Папроцким и не знает об Андрее. Что касается слова "историк", относимого Гейнцелем к Андрею, то ведь оно, как стоящее без обозначения имени, может быть тождественным с "анонимом". Таким образом названия "историк" и "аноним" могут относиться скорее к великопольской хронике. Это заключение вытекает из указанного сходства редакции Бельского с хроникой и различия с редакцией Папроцкого. Но при этом остается пока неразъясненным одно обстоятельство, именно: почему Вальтер причисляется к роду Тороr, а не Попеля, как это видим в великопольской хронике. Затруднение это может быть устранено предположением, что так именно говорилось в устном предании, т. е. в тех вариантах, какие были знакомы Андрею и что эти варианты были более популярными (В силу обстоятельств указанных выше (стр. 78), т. е. в виду неудобств ставить во враждебные отношения представителей той же фамилии. Местные сказания народные бывают весьма щепетильными в подобных случаях), нежели излагаемый хроникой великопольской; Бельский, приводя этот рассказ по сочинению "анонима", называемого им также "историком", мог внести эту поправку, благодаря окончательному в его время причислению Вальтера к роду Тороr. Очевидно, что в XVI в., как это видно и из гербовника Папроцкого, фамилия [82] Тороr считала графа тынецкого Вальтера в ряду своих предков (Хронист Бельский, помимо Папроцкого, мог знать генеалогию знатных фамилий польских по различных геральдическим данным, весьма уже развитым в его время), как и позже в XVIII веке, говорит так наз. Chronicon Slavo Sarmaticum. Кроме того, Папроцкий ссылается на Андрея, говоря, что в 1242 г. видели в Вислице гробницу Гельгунды. У Богухвала-Паска, как и у Бельского, нет этой даты, которую Бельский привел бы (если бы знал), говоря: историк рассказывает, что в его время (?) в замке Вислицы была гробница Гельгунды. Это сильно говорит против предположения, что Бельский пользовался сочинением Папроцкого. У Бельского есть два обстоятельства, не упоминаемых известными нам источниками, — это похищение беглецами из Франции сокровищ и замечание, что король французский не хотел отдать дочери за Вальтера, так как он был чужестранцем (Learned объясняет это в смысле указания на вражду между поляками и немцами (185)); если эти сведения не почерпнуты Бельским из знакомого ему устного предания, что, конечно, весьма возможно, то их придется отнести к его прибавлениям из различных популярных рассказов о похищении женщин и сокровищ, и неудачном сватовстве.
Однако, если сомнение относительно правдивости Папроцкого, ссылавшегося на "историков", применит и к ссылке Бельского на "анонима" и "историка", то сходство его рассказа с редакцией великопольской хроники придется объяснять непосредственным заимствованием из устного сказания, известного ему в том же виде, как и хронисту, но лишь с причислением Вальтера к фамилии Тороr. Но я не решусь заподозрить правдивость Бельского в виду того, что он мог бы не приводить этого рассказа, говоря о Вислице, если бы не встретил его в сочинении, служившем ему одним из источников его хроники: рассказ этот не имеет никакого значения для предшествовавших или последующих событий в истории Бельского, следовательно, он не стал бы вносить сказание о Вальтере, известное ему только из устных пересказов; но, вписывая его из сочинения анонимного историка, Бельский легко мог дополнить его на основании собственных сведений, как напр. принадлежность Вальтера к Тороr’ам.
Таким образом, оказывается, что Бельскому во всяком случае была известна генеалогия тынецкого графа Вальтера, а [83] может быть и вислицкое сказание в устном предании, но сочинениями Папроцкого и Андрея в данном случае он не пользовался.
Позднейшие польские повествования о Вальтере, как напр., Несецкого († 1744 г.) в "Korona Polska", пользуются известными нам источниками. Несецкий, говоря о предках фамилии Тороr указывает на Богухвала (по Соммерсбергу), Папроцкого, Андрея (вероятно по Папроцкому) и Опольского. О сообщении последнего († 1654 г.) нам ничего неизвестно, так как, пространно говоря о фамилии Topоr в своем сочинении Orbis polonus, он ничего не говорит о Вальтере (См. Гейнцель, стр. 58). Несецкий причисляет Вальтера к Тороr’ам, но указывает на хронику "Богухвала, познанского епископа", который считал Вальтера в роду Попелей. Это указывает на верность моего предположения, что варианты сказания, причислявшие Вальтера к Торor’ам, были более популярными и утвердили за ним эту генеалогию.
Относительно известий о Вальтере по Chron. Slavo Sarmaticum (Гейнцель, стр. 59-60) XVIII в. нельзя сказать ничего определенного в виду того, что автор ее, очевидно, вписывал все, что находил у своих источников без проверки. Так напр., на стр. 109, в числе рыцарей, крещенных при Мечиславе, упоминается о Вальтере de genere Toporeorum ас stirpe Starzonis, а на стр. 128 говорится, что он был одной фамилии с Виславом и о его сыновьях, при чем указываются вымышленные источники Zolaus, Kagnimirus. Можно думать, что автор пользовался и великопольской хроникой, и Папроцким, судя по названию Вальтера "wdaly id est udatny alio dictus vocabulo" (стр. 128), "Walter cognominatus wdaly" (стр. 109) и по упоминанию о Rynga’e.
Наиболее интересным в этой Славо-Сарматской хронике является упоминание (стр. 120), что Walgerus... Wdaly... hеros in Lechicis multis сelebris historiis, qui vix non universas lustravit in Europa regiones. Но, указывает ли это на дальнейшее развитие и распространение вислицкого сказания, сказать положительно нельзя, так как не сохранилось, насколько известно, никаких дальнейших вариантов. [84]
Из рассмотрения приведенных польских редакций сказания, в виду отсутствия значительных отмен и совпадения во всех главных частях его, можно видеть, что первоисточник этих редакций был общий, именно — устное сказание (может быть с незначительными отменами в вариантах), сложившееся в окрестностях Тынца и Вислицы, о Вальтере Удалом из Тынца, увозе им жены, измене ее и мести оскорбленного мужа.
Утверждать о непосредственном заимствовании польскими хронистами из устного источника исключительно, можно лишь относительно автора 29-ой главы великопольской хроники. Насколько черпали из устного источника Папроцкий и Вельский с точностью определить нельзя, но возможность пользования им не может быть опровергаема.
Для иллюстрации единства первоисточника всех разобранных редакций сказания, я представлю его содержание в виде остова из сходных главных моментов и укажу отмены в частностях по редакциям великопольской хроники, Папроцкого и Бельского. При этом легко уже будет выделить содержание главных частей сказания.
А. Вальтер живет при дворе франц. короля и влюбляется в его дочь.
1) Тынецкий граф Вальтер (из фам. Попеля: Богухв.; — Тороr’а: Напр., Бел.) находится при дворе у франц. короля (Вельск.: на службе — Папр.; чтобы научиться придворным обычаям: Богухв.).
2) Он влюбляется в дочь короля, за которую сватается немецкий принц, находящийся там же (она расположена к последнему — Богухв.; относ, с презрением — Папроцкий — и ей нравится более Вальтер; Бельск, не упом.).
В. Она влюбляется в пение Вальтера, отвергает притязания немецкого принца и бежит с Вальтером.
3) Чтобы склонить сердце принцессы, Вальтер три ночи поет (и играет на лютне под ее окном: Папроцкий, — на стене: Богухв.; Бельск. не упом.). Она влюбляется в неизвестного певца и заставляет стражу под угрозами открыть ей его имя (узнав, что это Вальтер, влюбляется в него еще больше — Богухв.; отказывает немцу и влюбляется в Вальтера: Папроцк.).
4) Она любить Вальтера (Богухв., Папр., Бельск.) и решает с ним бежать тайком (отец не хотел выдать ее за иностранца: Бельск.; похищают деньги и драгоценности: Бельский). [85]
С. Переправа через Рейн затрудняется влюбленным в Гельгунду немецк. принцем с целью отнятия ее.
5) Немецкий принц, узнав о намерении влюбленных бежать, отправляется вперед к себе, чтобы перехватить по дороге путников (по Бельскому — догоняет их).
Он приказывает перевозчикам на Рейне задержать юношу с девицей, потребовав высокую плату, полагая, что Вальтер будет спорить, а в это время ему дадут знать (Богухв.; подробн. у Папроцк.; у Бельск. пропущ.).
6) Вальтер с Гельгундой прибыли к Рейну и переправляются (едут на одной лошади: Богухв., Папр.; их перевозят, забыв приказ, но требуют марку золотом — Богухв.; требуют марку, но не перевозят, и Вальтер вплавь переправляется — Папр).
7) Принц догоняет беглецов, упрекает Вальтера в похищении девицы и неуплате денег за перевоз и бьется с ним за девицу, коня и оружие (у Бельск. кратко).
8) Вальтер побеждает его (подр. у Богухвала: взгляд Гельгунды придает силы немцу; короче у Папр.; еще более кратко у Бельск.).
9) Вальтер и Гельгунда прибывают в Тынец (Вальтер лечит свои раны — Богухв.).
Таков очерк 1-ой части рассказа. Тема его увоз невесты и бой из-за нее с преследователем. Следует 2-ая часть: измена жены, бегство ее с любовником и наказание ее и любовника мужем.
А. Жена в отсутствие Вальтера влюбляется в его врага — пленника и бежит с ним.
1) Вальтер держит в тюрьме вислицкого кн. Вислава (за насилие над его подданными во время его отсутствия (Богухв.); Вислав был опекуном имущества Вальтера — Папр. Причина необъясн. у Бельск.).
2) Вальтер уезжает на войну (по обычаю рыцарскому: Богухв.; по воле короля — Папр.).
3) Гельгунда скучает в отсутствие мужа и по совету доверенной служанки (у Бельск. об этом нет) берет в любовники пленника (через 2 года по отъезде Вальтера — Богухв.; через некоторое время — Папр.; во время 2-х летн. отсутствия — Бельск.).
Она бежит с ним в Вислицу, прельстившись его красотой (при помощи стражи — Богухв.). [86]
В. Муж узнает об этом и едет мстить.
4) Возвратившийся Вальтер узнает о бегстве жены и пленника и едет за ней отмстить (он удивляется, почему Гельгунда не вышла на встречу — Богухв., Папр., Вельск.).
С. Жена хитростью заманивает Вальтера в ловушку и выдает любовнику. Этот заковывает Вальтера и на его глазах наслаждается с Гельгундой.
5) В отсутствие Вислава (он был на охоте) Вальтер является к жене; она уверяет, что была взята силой и заманивает мужа в засаду, где и выдает любовнику.
6) Этот заковывает его и подвергает постоянным мукам (приковывает к стене в coenalucum — Богухв.; где отдыхал с любовницей — Бельск.; в погребе, где было сделано окно в соседнюю комнату — Папр.), наслаждаясь на его глазах с Гельгундой.
D. Сестра Вислава помогаете, освободиться Вальтеру за обещание жениться; он убивает преступников.
7) Стеречь пленника поручено сестре Вислава, которая освобождает Вальтера за обещание жениться (безобразная девица предлагает сама из сострадания. Богухв., Папр.; без объясн. причины у Бельск.).
8) Он убивает обоих мечем, данным ему сестрою врага (у Богухвала — мечем Вислава; у Папр. и Бельск. — тоже. Но у Богухвала — обещание не пользоваться мечем Вислава и уловка Вальтера).
(пер. Л. И. Козаковского)
Текст воспроизведен по изданию: Филипп-Август в его отношении к городам // Киевские университетские известия, № 11. 1901
© текст - Козаковский Л. И. 1901 © сетевая версия - Тhietmar. 2015
 © OCR- Станкевич К. 2015
 © дизайн - Войтехович А. 2001  © Киевские университетские известия. 1901

CHRONICA POLONIAE MAIORIS

Памяти Владимира Терентьевича Пашуто посвящается
ПРЕДИСЛОВИЕ
Человечество всегда заботилось о потомках. Яркая, наполненная событиями жизнь не должна была исчезнуть из памяти вместе со стремительным бегом времени. Уже в глубокой древности сознание людей беспокоила мысль о необходимости передать в будущее накопленный опыт, осведомить последующие поколения о главных событиях прошлого. Письменным мостиком, соединившим прошлое, настоящее и будущее, стали погодные записи.
Анналы, хроники и летописи в своем названии несут отпечаток времени. «В лето...» — начинаются статьи русских летописей. Латинским словом Anno (в год) открываются записи анналов, а от слова rok, также означающего «год», ведут название польские рочники. Обогащенные пространными описаниями, легендами и поучениями анналы средневековья получили наименование, восходящее к греческому слову cronoV (время). Исторические произведения, предусматривающие хронологическое изложение событий, стали считать хронографическими 1.
Средневековые хроники подводили к современности постепенно, традиционно начиная .историю мира с библейских времен. Для убедительности датировались легендарные события, а отечественная история вплеталась в широкую канву всеобщей 2. Непременным признаком «всемирных хроник» было наличие большого количества [6] этимологических пояснений, пространных этногеографических экскурсов.
В глубинах прошлого летописцы отыскивали прародителей правящих династий. Народы и государства получали своих легендарных основателей. Подобно тому как родоначальником римлян признавался Ромул, мифический царь и основатель Рима, считалось, что паннонцы ведут свое происхождение от Пана, славяне — от Слава, чехи — от Чеха, лехиты (т. е. поляки) носили имя праотца Леха и т.д. Имена мифических героев Кия, Крака, Вислава и других обращались в топонимы, обосновывавшие исторические права народа на занятые территории 3. Описание прошедших времен заимствовалось из сочинений античных и христианских авторов, а также из трудов предшествующих хронистов.
Зарождение польской хронографии относится к первым векам существования Древнепольского государства. Географическое положение Польши, отдаленность от крупных европейских центров затрудняли проникновение латинской культуры на ее земли. Только в конце Х в. после христианизации Польши при дворе князя Болеслава Храброго (966—1025) возникли первые анналы. Предполагают, что они принадлежали перу некоего представителя церковной среды, возможно, епископа Иордана 4. При Болеславе Кривоустом (1085— 1138) окончательно оформилась княжеская канцелярия 5. XII век — время быстрого освоения достижений культуры. Княжеский двор, привлекавший на службу священнослужителей, становился средоточием политической и духовной жизни страны. Отчетливо обозначилось стремление к увековечиванию местной династии. Оно и обусловило появление первой польской хроники, написанной монахом-бенедиктинцем Галлом Анонимом. Устные сказания о династии Пястов и Болеславе Кривоустом Галл облек в форму так называемых деяний «Gesta», распространенных в средневековье. Со временем зависимость между изменениями в государственном [7] строе и идейной направленностью исторических сочинений выражалась все очевиднее 6.
Начало второго этапа польской хронографии связало с именем краковского князя Казимира Справедливого (1138—1194). Время его правления отмечено значительными изменениями в социально-политической жизни страны. Ослабла княжеская власть, выросли претензии феодалов на самостоятельное правление, усилились позиции духовенства, превратившегося в крупную политическую силу. В этот период в польской историографии появилось сочинение, написанное поляrом. Выпускник одного из европейских университетов, видный политический деятель, краковский каноник магистр Винцентий Кадлубек создал историческое произведение, глубоко национальное по своей сути. В нем нашли отражение новые политические реалии: ярко выражено стремление возвеличить сильных краковских вельмож (можновладцев), подчеркнуть значение духовенства. Хроника Винцентия, впитавшая в себя лучшие достижения европейской культуры XII в., стала излюбленной книгой его современников и многих поколений поляков. Она неоднократно переписывалась. Выдержки из нее легли в основу средневековых школьных .учебников. Ни одно последующее хронографическое сочинение не обошло творение магистра Винцентия своим вниманием.
Третий этап в развитии хронографии Польши характеризуется усилением влияния на историческую литературу происходивших в стране процессов. Неизмеримо расширился культурный горизонт образованного поляка. В конце XIII—XIV в. стали складываться предпосылки для формирования единого польского государства. Возникла потребность в создании труда, обобщающего свидетельства всех ранее написанных произведений. Он должен был содержать полную историю народа и государства Польши и обосновывать необходимость централизованной власти 7.
Историческое сочинение, которое принято называть Великопольской хроникой, — одно из наиболее крупных произведений древнопольской хронографии этого [8] периода. Она представляет собой обширнейшую хронику-компиляцию, в которой не только использованы труды предшествующих авторов, но и добавлен значительный новый материал.
Являясь составной частью большого свода документов, великопольский памятник в свою очередь легко поддается членению. Если источники, на которые опирались Галл и Кадлубек, исследователи распознают с трудом, то автор Велико польской хроники сам указывал, что именно и откуда он заимствовал. Таким своеобразным способом подчеркивалась давность историографической традиции, свидетельствующей о происхождении и процветании польского народа.
Составленная из множества материалов, среди которых хроники, анналы, документальные записи, жития святых, рыцарские повести, устные предания, Велико-польская хроника вобрала в себя и два основополагающих сочинения предыдущих историографов Польши: хронику Галла Анонима, излагающую историю династии Болеслава Кривоустого до 1113 г., и сочинение Винцентия Кадлубка, в котором история Польши доведена до 1202 г. Возможно, хроника Галла не была среди документов, которыми непосредственно пользовался создатель великопольского памятника. Но она вошла в сочинение Винцентия Кадлубка, ставшего главным источником для автора хроники.
Хронист Великой Польши не только продолжил труд магистра Винцентия с 1202 до 1273 г., но и включил в него новые сведения, почерпнутые из других источников 8. Освещая события XIII в., он использовал главным образом данные польских анналов. В основном это материал великопольских рочников познаньокого и гнезненского капитулов, частично заимствованы малопольские рочники (рочник краковского капитула). Весьма вероятно, что хронист обращался к недошедшему до нас доминиканскому рочнику. Несомненны связи Великопольской хроники с хроникой так называемого Дежвы (XIV в.) 9. [9]
Свое отражение нашли и народные предания: великопольские легенды о началах правления первой княжеской династии Пястов, эпические сказания, связанные с историей рыцарских родов: силезско-краковская повесть о Петре Властовиче (Piotrconis Gesta) (гл. 32) и тынецко-вислицкая о Вальтере и Гельгунде (гл. 29). Кроме того, выявлены следы агиографической литературы: жития св. Станислава (гл. 11, 14), жития Петра Власта (гл. 27, 32). Из иностранных источников в первую очередь следует назвать чешскую хронику Далимила (нач. XIV в.), усматривается сходство также с некоторыми немецкими и русскими сочинениями 10.
Получив в свои руки обширнейшую библиотеку исторических памятников, хронист подчиняет ее общему замыслу, выстраивает в русле своих намерений написать историю Польши. Не нарушая строгих норм средневековой историографии, требовавшей бережного отношения к трудам предшественников, он тактично вводит в тексты источников необходимые дополнения, расставляет даты, важные для Великопольской истории, Прибегая к методу относительной хронологии, автор связывает легендарных предков и правителей поляков с известными героями библейских и античных времен: Александром Македонским, Юлием Цезарем, Помпеем и др.
Дополнения и переработки Великопольской хроники явились результатом нового периода развития историографии Польши, проникнутой идеологией сильного единого государства. Создание Великопольской хроники предвосхитило появление «Истории Яна Длугоша», которая по праву считается венцом латиноязычной историографии средневековой Европы.
* * *
Хроника Великой Польши является составной частью большого свода различных материалов, вероятно, подготовленных кем-то для нового обширного исторического сочинения. Свод сохранился в 9 рукописных списках, относящихся к XV в. Кроме хроники, открываюшей это собрание, в него также входят анналы, [10] календари, заметки великопольских капитулов и другие документы. Все материалы объединены общим заглавием «Великая или пространная хроника поляков или лехитов» ((Chronica magna seu longa polonorum seu lechitarum). Xpoникa Великой Польши не имеет в рукописях самостоятельного наименования. «Великопольской» ее назвали много столетий спустя 11. Основанием для этого послужило высказанное в прологе желание автора сообщить о деяниях .князей именно Великой Польши 12, и прежде всего Пшемыслава II.
Задаче выделить события, связанные с историей Великопольской земли, подчинена и композиция произведения. Хроника содержит пролог и 164 главы, каждая имеет свой заголовок. Повествование ведется от сотворения мира до 1271 (1273) г.
Сочинение легко разбивается на 2 части. Они не равноценны ни по объему, ни по количеству содержащихся в них сведений. Первая, за исключением пролога, основана на материале хроники Кадлубка. Она .посвящена истории польского народа, рассматриваемой с легендарных времен и проведенной сквозь античность и средневековье. Изложение сочинения магистра Винцентия доведено до 1202 г. и заканчивается на 50—57 главах. Автор снова возвращается к замыслу пролога и начинает новый цикл повествования. Вторая часть хроники и является собственно историей князей Великой Польши XIII в. Это время, безусловно, более знакомо хронисту, чем предшествующий период. Привлекая материалы польских анналов, автор стремится как можно достовернее описать происходящие события. Поэтому главы, прежде большие, дробятся, содержат всего лишь одно или несколько сообщений. Так, 20—30-м годам XIII в. посвящено 10 глав (до 70 гл.), а 40-м годам — около 30 глав (с 70 по 100 гл.). События 50-х годов рассматриваются еще более подробно—в 40 главах (до 130 гл.). Оставшиеся 35 глав охватывают период 60—70-х годов XIII в. Таким образом, значительная доля «самостоятельной» части сочинения отведена второй половине XIII столетия. [11]
Хроника осталась незавершенной. Она обрывается на сообщении о женитьбе юного Пшемыслава II (1273). Автор не исполнил своего обещания — «деяния и подвиги» Пшемыслава остались неизвестны читателю. Две части сочинения разнятся также по языку и стилю. Автору чуждо наслаждение всемогущим и подчиняющим сюжет словам, которое у магистра Винцентия обладает обвораживающей и потому умноженной поучительной силой. Полностью отвергнуть изящный рассказ хронист, по-видимому, не решился, и первой части сочинения присуща некоторая витиеватость. Но после 1202 г. стиль повествования меняется. События излагаются сухим языком аннала. Влияние строгой церковной традиции, бытовавшей в широко распространенных к XIV в. житиях святых и хрестоматиях для духовенства, чувствуется в похвальном слове епископу Богухвалу (гл. 97) и некрологе Пшемыславу I (гл. 118), в описании пророческого видения познаньского епископа и чудес благочестивой Кинги (гл. 68), житий св. Станислава (гл.98).
Великопольская хроника написана на латинском языке — универсальном языке науки, культуры и религии средневековья, являвшемся привилегией сравнительно небольшой образованной прослойки общества. Великопольское сочинение преодолевает барьер учненой замкнутости. Его латинский язык пестрит этно-и топографическими полонизмами, которые делают содержание более понятным широким слоям общества. Об определенной демократизации речи говорят и вкрапленные в хронику многочисленные толкования непонятных терминов. Для этого автор привлекает народную этимологию, корни которой уходят в античную традицию. Так, имя ветхозаветного Нимрода объясняется как «не меряющий мир» или «не мир». Исходя из значений сходных по звучанию слов в славянских языках этимологизируются названия народов, стран, городов: кашубы, по мнению автора, называются от слова хуба (морщина), Шлезвиг — от славянского названия рыбного соуса «sledz». Объясняя незнакомые понятия, хронист использует и другие, вероятно, знакомые ему языки — греческий, немецкий. Пан толкуется как «всем владеющий» (ср. греч. paV, pasa, pan — весь, целый),  Крак связывается с латинским corvus (ворон), Бранденбург калькируется с немецкого как Згожелец и т.д. [12]
«Вульгаризация» языка, проникновение в него элементов польской разговорной речи свидетельствуют о том, что хроника создавалась не только для избранного круга интеллектуалов. Она в известной мере подготовила появление исторических памятников, написанных на польском языке.
* * *
Великопольская хроника ждет своих исследователей. Ни один польский источник до XV в. не является столь сложным и не ставит столько вопросов при его изучении, как хроника Великой Польши. И по сей день окончательно не решен вопрос о происхождении и датировке памятника, о его авторе, не определен инициатор, подготовивший весь свод источников.
Во второй четверти XVIII в. в Лейпциге Ф. Соммерсберг издал полностью собрание материалов «Chronica magna seu longa polonorum seu lechitarum» вместе с входящей в него Великопольской хроникой 13. В центре внимания исследователей оказались два каноника, от своего имени обратившиеся со страниц к читателям. Это были епископ познаньский Богухвал (гл. 89), который рассказал о чудесном видении, явленном ему во сне, и познаньский кустош Годислав Башко (гл. 145), от лица которого написана глава об избрании нового познаньского епископа в 1265 г. В историографии утвердилось мнение, согласно которому Богухвал и продолжатель его повествования Годислав Башко были признаны авторами хроники. Соответственно и произведение датировали временем их жизни — XIII в.
Вскоре чешский источниковед Г. Добнер опубликовал несколько фрагментов из рукописи Великопольской хроники, обнаруженной в библиотеке выдающегося чешского гуманиста XVI в. Яна Годийовского. Этот кодекс не был известен Соммерсбергу и отличался от напечатанного им текста. Так, в прологе хроники, перепечатанном Добнером, отсутствовало предание о Лехе, [13] Чехе и Русе, [подтверждающее историческую общность чешского, польского и русского народов. По мнению Добнера, автор соммерсбергского текста составил легенду о трех братьях под влиянием свидетельств о Чехе и Лехе, имеющихся в стихотворной хронике Далимила. Так как время создания сочинения Далимила определяют 1308—1314 гг., то указанный текст Великопольcкой хроники мог возникнуть только позднее — в XIV в.
Таким образом, Добнер предположил наличие архетипа хроники, написанного в конце XIII в. В пользу ранней датировки свидетельствует также фрагмент из пролога чешской рукописи. В нем князь Пшемыслав II упоминается как «король ныне правящий». В польских рукописях такого уточнения нет. Как известно, коронация Пшемыслава имела место в 1295 г., а в 1296 г. он был убит. Следовательно, можно достаточно точно определить время создания предполагаемого Добнером архетипа.
Рукопись Годийовского, на которую ссылался Добнер., не сохранилась. Поэтому в последующей историографической традиции выводы чешского историка за невозможностью проверки были подвергнуты сомнению.
Великопольская хроника переиздавалась в XVIII в. два раза: в 1752 и 1769 гг., что указывает на усилившийся интерес к этому памятнику польской культуры. Ученые следующего столетия В. Мацеевский 14, А. Вейлевский 15, Г. Цайcсберг 16, С. Смолька 17 поддержали точку зрения Ф. Соммерсберга: датировали хронику ХIII в. и считали авторами Богухвала и Башко.
Своеобразием отличалась позиция А. Мозбаха 18: он считал автором хроники только Годислава Башко, отвергая [14] познаньского епископа. Его мнение разделял А. Малецкий 19. Исследователь старался найти познаньского кустоша Годислааа Башко (последнее документальное упоминание о нем относят к 1269 г.) среди каноников, занимающих другие церковные должности. В частности, Малецкий идентифицировал его с неким Гославом, гнезненским архиепископом в 1283 г. Однако современный исследователь Ясиньский счел его предположение несостоятельным и привел аргументированные доводы, доказывающие, что Гослав и Башко являются разными лицами 20.
Вторая половина XIX в. ознаменовалась вступлением в источниковедческую науку представителей немецкой школы Г. Вайтца, разработавшей новые методы исследования источников. До сих пор исторический памятник изучался только путем сопоставления рукописей, теперь же в основе его исследования лежал анализ источников информации, структуры текста и хронологии 21. Великопольская хроника рассматривалась уже не как отдельное произведение, а как составная часть большого сборника материалов. Такой подход утвердил позиции сторонников гипотезы «четырнадцатого века». Внимание ученых сосредоточилось на отыскании автора, описавшего или дополнившего хронику в XIV в. М. Вармский 22, внимательно проанализировав текст, пришел к заключению, что хроника в основном возникла в конце XIII в., а окончена и дополнена была во второй половине XIV в. Причем обращения Богухвала и Башко от первого лица — главные доказательства версии «тринадцатого столетия» — Вармский счел упущением компилятора, для которого Великопольская хроника была не единственным источником его труда. Исследователь предположил, что автором хроники, а также составителем всего собрания «Chronica magna» мог быть королевский подканцлер Янко из Чарнкова. Хроника последнего, наряду с другими материалами [15] входила в состав этого свода. Точку зрения М.. Вармского поддержали немецкий историк М. Перльбах 23 и польский исследователь В. Кентшиньcкий 24.
В XX столетии вопрос об авторстве и времени возникновения Великопольской хроники остался открытым. В конце 20-х годов французский историк П. Давид 25 вновь поддержал мнение о датировке памятника XIII в. Он выступил с попыткой защитить авторство Годислааа Башко, основываясь на данных чешской рукописи и документального свидетельства 1339 г. В последнем имелась ссылка на польские хроники, удостоверяющие владение крестоносцами Хелминской землей при Конраде Мазовецком. Об этом сообщает лишь Великопольская хроника, поэтому П. Давид пришел к выводу, что она должна была существовать до этой даты.
Много сделано в области изучения Великопольской хроники в послевоенный период. Выдающийся польский медиевист Г. Ловмяньский подверг критике непроверенные фрагменты Добнера и предположил, что пролог был искусственно сокращен самим чешским ученым. Ловмяньский считал, что отсутствие в фрагментах Добнера упоминания о лехитах указывает на то, что он намеренно щадил патриотические чувства чешского читателя, оставляя первенство за хроникой Далимила 26. Основываясь на авторском единстве всего пролога, неудачно измененного Добнером, Ловмяньский относил время написания хроники к XIV в. По его мнению, Великопольская хроника является «произведением одной редакции второй половины XIV в., отличительной чертой которой стала заинтересованность не только общей историей Польши, но и региональной, что совпадает с политическим климатом Великой Польши» 27. [16] Вопрос об авторстве не был окончательно решен ученым.
Другой польский исследователь Я. Домбровский, сопоставив все польские источники до XV в., пришел к выводу, что Великопольская хроника написана скорее всего в XIV в. Янко из Чарнкова. Являясь каноником познаньским, гнезненским, вроцлавским и краковским, а также королевским подканцлером, Янко имел дело со всеми польскими церковными кафедрами. Следовательно, он мог собрать воедино такой значительный материал, каким является «Chronica magna» 28. Домбровский подкрепил свою позицию убедительными доказательствами. Он отметил особый интерес безвестного редактора XIV в. к Западному Поморью и польско-поморским связям (более четверти всей хроники посвящено событиям в поморских землях и в примыкающих к нему польских княжествах). Это становится понятным, если считать автором Янко из Чарнкова, который был привлечен Казимиром IV на службу в канцелярию именно как знаток западнопоморских событий 29. В пользу Янко, по мнению Я. Домбровского, говорят и сообщения хроники о граде Любуше и любушском епископстве в Западном Поморье, организованном для латинян, проживающих на Руси. Сведения Великопольской хроники более пространны, нежели имеющиеся в рочниках познаньского капитула. Только Янко из Чарнкова, находивший убежище в годы изгнания (ок. 1371) у любушского епископа Петра, мог дать такую подробную информацию 30. Кроме того, ученый обратил внимание на детальное описание территорий, расположенных в устье Лабы и Одры (города Бремен, Гамбург, Шлезвиг, Мекленбург и пр.). Именно эти земли и их история были хорошо известны Янко, проведшему в Шверине и Мекленбурге более 10 лет. Наконец, одинаковая этимология г. Любека (Буковец) в Великопольской хронике и в самой хронике Янко из Чарнкова является еще одним убедительным доказательством авторства подканцлера Казимира Великого31.[17]
Большая заслуга в области изучения Великопольской хроники принадлежит составительнице и комментатору последнего издания памятника Б. Кюрбис 32, Со свойственной ей тщательностью, скрупулезностью и осторожностью исследовательница взвешивает все за и против обеих гипотез.
Среди авторов XIII в. она отдает явное предпочтение Годиславу Башко. Кустош познаньского капитула оставил о себе в хронике больше свидетельств, чем Богухвал. Кроме того, исследовательница предполагает в нем редактора рочника познаньского капитула (с 1247 г.) и одновременно Великопольской хроники. Фрагмент с пророческим видением Богухвала Б. Кюрбис считает типичным для хронографического источника вкраплением «некоего чуда», иллюстративное назначение которого не вызывает сомнений. Однако она допускает участие епископа Богухвала «в создании великопольской программы как ученого, влюбленного в книги, которые он завещал познаньскому костелу» 33.
В пользу гипотезы «четырнадцатого века», по мнению Кюрбис, свидетельствуют фрагменты хроники, повествующие о расселении славян. Исследовательница полагает, что они приведены для доказательства прав Дольского королевства на юго-западные славянские земли (что имело большое значение в период Казимира Великого). А их автор был духовным лицом из познаньского капитула — кто-то из окружения либо Андрея из Вислицы (епископа познаньского, а затем в 1348—1356 гг. епископа мекленбургского), либо Янко из Чарнкова 34. В то же время вызывает сомнение различие стиля названных отрывков и собственной хроники Янко из Чарнкова. Кюрбис не решает окончательно вопрос об авторстве и времени создания хроники, замечая, что по содержанию авторство хроники могли бы оспаривать все действующие лица документальных свидетельств, сохранившихся в хронике, и «все формально-критические рассуждения о хронике Великопольской [18] неразрывно связаны с одновременным анализом содержания» 35.
Заслуживают внимания недавние изыскания Я. Банашкевича — исследователя краковской хроники Дежвы. По его мнению, составитель Великопольского собрания обращался к двум большим нарративным источникам: хронике Кадлубка и краковской хронике Дежвы (или Межвы). Последняя является сокращенной версией (XIV в.) труда магистра Винцентия, продолженной на основе малопольских анналов. Банашке-вич опровергает мнение Кюрбис о некоем общем источнике, которым пользовались автор Великопольской хроники и Дежва, ссылаясь на него независимо друг от друга в одном и том же месте.
Принимая во внимание тот факт, что сходство известий в хрониках Великопольской и Дежвы выходит за пределы содержания винцентового сочинения, Банашкевич считает, что компиляция Дежвы была для великопольского хрониста «неоценимым проводником по извилистому изложению Кадлубка, полуфабрикатом, строительным материалом в самостоятельном историческом рассказе» 36» Логическая цепь доказательств, выдвинутая ученым в защиту своей точки зрения, вновь предлагает датировать всю Великопольскую хронику XIV в.
Кто был автором хроники — пока окончательно не установлено. Однако очевидно, что история Польши XIII в. написана представителем церковной среды, связанным с познаньским капитулом. Это доказывают дословные совпадения статей рочника капитула с сообщениями хроники. Писал он, скорее всего, на рубеже XIV в., о чем также свидетельствуют некоторые детали. В 121-й главе речь идет о князе Владиславе Локеткe, впоследствии ставшим польским королем (1320— 1333). В хронике же он называется всего лишь сыном Казимира Куявского. Трудно поверить, что автор этого сообщения, живший в середине XIV в., не выделил бы особо будущего короля.
В 127-й главе перечисляются великопольские сановники, плененные князем Казимиром в 1259 г. Должности [19] которые они занимают, согласно хронике, соответствуют их статусам последней четверти XIII—начала XIV в. Можно привести еще ряд примеров, подтверждающих наблюдение об авторе рубежа XIV в. Но окончательно решить вопрос об авторстве и времени создания великопольского сочинения позволят лишь дальнейшие исследования содержания хроники, композиции и ее источников.
Хроника Великой Польши справедливо считается исключительным трудом, который возникал постепенно и потому отразил в себе две ступени развития исторической мысли XIII и второй половины XIV в., она— источник как периода феодальной раздробленности, так и дальнейшего этапа, связанного с единством страны времен Казимира Великого. Но прежде всего ее значимость велика потому, что история XIII в., написанная непосредственными очевидцами, заполняет лакуну, образовавшуюся между хроникой Винцентия Кадлубка и сочинениями последующих столетий. Хронику можно по праву считать крупнейшим произведением средневековой польской историографии.
* * *
В 1138 г. польский князь Болеслав Кривоустый, стремясь сохранить единое польское государство, составил завещание. Согласно этому документу, каждый из сыновей получал в правление удел, который в будущем должны были наследовать его потомки. Старший из братьев (senior, princeps) осуществлял верховную власть над младшими (juniores) и управлял кроме собственного удела Краковом с прилежащими землями, т. е. сеньориальной провинцией.
Первым сеньором стал старший сын Болеслава Кривоустого Владислав II. Однако, несмотря на завещание отца, младшие князья не пожелали подчиниться его власти. После неудачной попытки Владислава II в 1146 г. объединить страну 37 Польша вступила на долгий путь феодальной раздробленности. Огромное и сильное некогда государство, простиравшееся от Карпат [20] на юге и до Одры на западе, объединявшее под властью Великой Польши земли Мазовии, Силезии, Малой Польши, Поморья на территории в четверть миллиона квадратных километров, распалось на самостоятельные княжества. К 30-м годам XIII в. способ соподчинения удельных князей на основе принципата потерял силу. Все польские правители отныне считали себя равными. Однако к этому времени отчетливо проявились и центростремительные тенденции, обусловленные осложнившимся социально-экономическим положением в стране и трудной внешнеполитической ситуацией 38.
Тринадцатый век, наиболее подробно освещаемый Великопольской хроникой, ознаменовался существенными переменами в жизни польского государства. Польские феодалы, желая укрепить экономику страны, стали на путь поощрения немецкой иммиграции в Польшу. Началась колонизация польских земель, усилился приток немецких торговцев и ремесленников в города. Очень скоро это явление, выгодное с точки зрения экономики, способствующее подъему сельского хозяйства, развитию торговли и горного дела, обернулось своей отрицательной стороной. Произошла определенная германизация польской знати. При княжеских дворах стало модным преклонение перед немецкими обычаями, языком, культурой. Засилье немецкого элемента в среде городского патрициата фактически привело к изоляции онемеченных городов от Польши. Благоприятную почву для германизации населения создавали вторжения чужеземцев на территорию страны. На месте разрушенных древ непольских городов и крепостей вырастали новые, основанные на немецком праве. Так отстраивались Познань, Краков, Сандомир, Плоцк, Калиш.
Все это подрывало национальные основы государства [21], создавало угрозу существованию польского языка и культуры. Немецкое население оставалось чуждым коренным жителям. Лишенные патриотического долга немецкие колонисты представляли собой потенциальных врагов Польши перед лицом германской агрессии.
В начале XIII в. широкое наступление на польские земли развернул Тевтонский орден. Продвижению крестоносцев в значительной степени способствовала близорукая политика князя Мазовии Конрада. Призвав для борьбы с язычниками тевтонцев, он отдал им Хелминскую землю. Тем самым Конрад открыл ордену дорогу на Восточную Пруссию, где вскоре возникли укрепленные и заселенные немцами грады-крепости Торунь, Хелмно, Эльблонг и др. В конфликт с крестоносцами вступил князь Восточного Поморья Святополк, не раз побуждавший пруссов к восстанию. Но крестоносцы, жестоко подавляя всякое сопротивление, продолжали надвигаться на Поморье и Литву, угрожали землям Великой Польши и Руси.
Тяжелое соложение сложилось в западнопоморских землях страны. Им угрожал Бранденбург — германское государство, настойчиво расширявшее свои владения за счет славянских земель между Лабой и Одрой. Вскоре бранденбургским маркграфам удалось, отделить Западное Поморье от Великой Польши, захватив Любушскую землю 39.
Огромный урон нанесли Польше монголо-татарские набеги, трижды (1241, 1259—1260, 1287 гг.) разорявшие страну. Больше других пострадали Малая Польша и Силезия. Города Краков, Сандомир, Вроцлав были сожжены, а их жители угнаны в плен.
Внешняя агрессия, постоянные конфликты удельных князей между собой, дробление земель на мелкие феодальные княжества 40 привели к тому, что за сравнительно небольшой исторический период — менее чем за полтора столетия — Польша лишилась огромной части своей территории. От нее были оторваны земли на севере и западе (около 150 тыс. кв. км), закрыт выход к морю. Опасность извне и угроза, подтачивающая монолитность [22] польского государства изнутри, вели к консолидации прогрессивных сил, помышлявших о возрождении былого величия родины. В борьбе за ликвидацию междоусобиц и объединение под своей эгидой остальных польских земель выступали в первую очередь князья Силезии, Малой и Великой Польши. Соперничество между этими княжествами имело под собой давние традиции, подкрепленные династическими преданиями. Не случайно краковский епископ Винцен-тий Кадлубек и продолживший его краковский хронист Дежва создавали польскую историю как историю краковских князей и вельмож. А хронист Великой Польши высвечивал канву Кадлубка, акцентируя внимание на деятельности великопольских князей и королей.
Оппозиционные настроения малопольских духовных и светских феодалов, идеологическая и политическая слабость Силезии явились причиной того, что инициативу объединения государства взяли в свои руки князья Великой Польши.
Немаловажную роль в объединении государства сыграла церковь. В XIII в. между светской властью и духовенством велась постоянная борьба. Церковь требовала освобождения не только от поборов, возложенных на ее владения, но и от. вмешательства князей в ее дела. После провозглашения в Риме независимости церкви высшее духовенство получило возможность вторгаться в государственную политику. Великопольская хроника с одобрением упоминает о князьях, передававших cвои земли под опеку Рима: Владиславе Одониче, его сыне Владиславе Побожном или Благочестивом, Пшемыславе II.
Духовенство во главе с гнезненским архиепископом Якубом Свинкой выступило против насильственного проникновения немцев в монастыри. На Ленчицком синоде 1285 г. были приняты решения, направленные против избрания епископов из числа немецкого духовенства.
Главная заслуга в объединении государства принадлежала великопольскому князю Пшемыславу II. Получив в наследственное владение всю Великую Польшу, Пшемыслав поддержал движение, развернувшееся в среде церковных и светских магнатов против немецкого засилья. Популярности Пшемыслава в глазах современников способствовали его победы над пронемецкими князьями в Силезии. Крупным успехом [23] внешней политики Пшемыслава стала борьба с враждебными Польше Чехией и Бранденбургом, возвращение восточнопоморских земель. Некоторое время (с 1279 г.) великопольский князь осуществлял также правление в Кракове и Восточном Поморье. В 1295 г. в Гнезно имела место его коронация, высоко поднявшая международный и внутренний авторитет страны и ее правителя. Хотя Пшемыславу II не удалось полностью восстановить королевство 41 в границах прежней пястовской державы Болеслава Храброго, его объединительные идеи были успешно продолжены Владиславом Локетком, соединившим в 1314 г. большинство польских земель, и завершены королем Казимиром III 42.
* * *
В XIII—XIV вв. Польша переживала трудный период в своей истории. Дробление страны, германизация населения расшатывали национальные основы польского государства, вызывали тревогу у патриотически настроенных слоев населения. Чрезвычайно важно было создать произведение, которое бы содержало обоснование для сплочения всего польского народа вокруг сильной княжеской власти. Выразителем идеи этнической целостности выступил автор Великопольской хроники. Его произведение было актуально и необходимо. Подтверждением национального единства жителей страны, говоривших на одном языке, обладавших одной культурно-исторической традицией, должны были служить весомые доказательства, выдвинутые хронистом.
Пролог Великопольской хроники посвящен происхождению и расселению славян. Автор излагает легенду о трех братьях: Лехе, Русе и Чехе, которые, «умножась в роде», владели и будут владеть тремя королевствами: лехитов, русских и чехов. В таком виде легенда о прародителях славянских народов не встречается более ни в одном источнике. Памятники чешской [24] культуры сообщают о Чехе — родоначальнике чешского народа. В хронике Козьмы Пражского 43 (XII в.) это «pater Bohemus»44, Лех появляется в хронике Далимила 45 (XIV в.), но не как имя собственное, а как этноним «в иной земле (Хорватии) был лех по имени Чех». Другой чешский хронист Ян из Пулкавы 46 ,(1374) упоминает двух братьев—Чеха и Леха.
В польской хронографии мифический праотец поляков Лех впервые встречается в Великопольской хронике. Ни Галл, ни Кадлубек не пишут о нем, хотя последний называл поляков лехитами. Ныне доказано, что имя Лех уже было известно в раннем польском средневековье и издавна служило эпонимом польского народа 47. Автора Великопольской хроники можно считать «создателем» Руса — прародителя и эпонима русского народа. Таким образом, именно на польской почве окончательно оформилась традиция, свидетельствующая о давнем родстве чехов, поляков и русских—народов, которых хронист выделяет из остальных славян.
Автор хроники стремится внушить читателю чувство общеславянского единства, наделить сознанием происхождения из «единого прародительского национального лона» 48, принадлежности к одному роду, язык которого берет начало от некого отца Слава. Своеобразно определяя антропонимическое родство, хронист утверждает: «...они (славяне.—Н. Щ.) и до сих пор не перестают пользоваться этим именем, например, Томислав, Станислав, Янислав, Венцеслав и другие» (пролог) 49. Важным признаком, определяющим этническую общность [25] трех славянских народов, автор считает сходство их языков: «У славян существует большое разнообразие в языках и в то же время они понимают друг друга, хотя в некоторых словах и в их произношении существуют, по-видимому, кое-какие различия» (пролог).
Славянские экскурсы хроники имеют аналогии в древнерусской начальной летописи. «Повесть временных лет» также начинается с рассказа о расселении славян. В обоих памятниках предки как поляков, так и русских выводятся из рода библейского Иафета, оказываются одним «Афетовым племенем» 50. И в польских, и в древнерусских источниках речь идет о близости славянских языков: «Бе единъ языкъ славенескъ» 51.
Легенда о трех братьях вписывается в рамки славянской традиции тернарного деления 52. В «Повести временных лет» говорится о трех братьях — основателях Киева: Кие, Щеке и Хориве 53; чешская хроника Козьмы Пражского сохранила предание о трех сестрах, дочерях Крока 54. Несомненна сходная функция таких легенд. Кровным родством родоначальников, обосновывалось единство племенных и государственных объединений славян, подтверждалась их власть над занимаемыми землями 55.
Эпонимическая легенда о Лехе, Чехе и Русе не являлась плодом историографического вымысла. Она представляла собой результат глубоко утвердившейся в сознании людей мысли об общности происхождения, культуры, языков трех славянских народов 56.
Славянская общность осмысливается автором хроники через внутреннее единство и целостность жителей [26] Польши. Главным аргументом в пользу этнического единства поляков он считает общее для всего населения страны название.
В прологе толкуются два названия жителей Польши: «лехиты» и «поляки». Словами «Хотя историки лехитов, которые теперь называются поляками...» начинается большинство рукописей Великопольской хроники. Признавая старшинство этнического имени «лехиты», хронист связывает его с именем мифического Леха. Легенда о Лехе, родоначальнике польского народа, была широко распространена в ранний период польской истории 57. Сказания же о прародителе по имени Полян не существовало. Поэтому автор изощряется в этимологических упражнениях, образуя название поляков (poloni, polani, polanie) то от Северного полюса, то от поморской крепости, то от поля в Поморье.
Согласно принятой ныне точке зрения, этимология слов «лехиты» и «Лех» возводится к слову «ленд— led» (пустошь, необработанное поле) 58. В других языках это название видоизменялось по фонетическим законам: «Lendizi» — в списке племен географа Баварского, «Lendzeninoi»—у Константина Багрянородного, «ляхи» — в древнерусских летописях. Оно обозначало как привисленских «лендзян», главенствующих до середины Х в. среди польских племён, так и другие, видимо, родственные им племена 59. В конце Х в. первенство перешло к племенному княжеству полян. Этноним «поляне» был перенесен на области, вошедшие в формирующийся общепольский государственный ареал, и дал наименование Полонии (т. е. земля Полян) всей стране 60.
Отождествляя названия Лехии и Полонии, лехитов и поляков 61 и распространяя их на всех граждан, автор Великопольской хроники выступает выразителем общепольского [27] самосознания, яа почве которого могла сформироваться идея объединения.
Принадлежность князей удельной Польши к одному роду, к одному прародителю должна была служить основой, скрепляющей представителей польской династии. Соперничающие Великая и Малая Польша обладали древними преданиями, использующимися в качестве аргументов для утверждения династической прерогативы. Счастливое сочетание разных источников в Великопольской хронике позволяет ознакомиться с великопольскими и малопольскими циклами, свидетельствующими об основателях династия и ее древних центрах.
Впервые история династии польских князей нашла свое отражение в хронике Галла Анонима, писавшего на рубеже XII в. Рисуя генеалогическое древо представителей пястовской династии, хронист выводит ее из Гнезно — одного из старейших великопольских городов. Галл передает легенду о чете бедняков Пясте и Репке, накормивших двух чужеземцев (в Великопольской хронике под ними предполагаются мученики Иоанн и Павел) мясом и пивом, количество которых не убывало. Божья милость, явленная подобным образом, указала лехитам на скромного землепашца Пяста, и он был избран королем. Сын Пяста Земовит признается исследователями исторической личностью. Время его правления относят к концу IX в. Из допястовских правителей Галл знает лишь Попеля — основателя предшествующей Пястам династии.
Краковский магистр Винцентий Кадлубек, живший столетие спустя после Галла, поставил своей целью обосновать малопольское происхождение правящей династии. Поэтому его сочинение включает более ранний период истории поляков, чем у Галла. Первых правителей лехитов Кадлубек находит во временах короля Ассуера. «Некий деятельный муж по имени Крак» становится воеводой и вскоре провозглашается королем, строит крепость Краков возле реки Вислы (см. гл. 1). От Крака власть переходит к его младшему сыну, тоже Краку, а потом к дочери по имени Ванда. Так магистр Винцентий утверждает древность малопольского династического центра — города Кракова 62. Желая сделать [28] воспеваемую им династию более родовитой, значительной и славной, хронист тем или иным способом связывает будущих польских королей с выдающимися героями античности. Согласно Кадлубку, следующим королем стал златоткач Лешек, победивший якобы Александра Македонского. Его сменил Лешек II, а затем Лешек III. Последний был женат на сестре Юлия Цезаря, который дал своему племяннику, родившемуся от этого брака, имя Попель или Помпилиуш. Его сын Попель II, по прозвищу «Хотышко», погиб, не оставив потомства.
Автор Великопольской хроники соединяет малопольский и великопольский циклы легенд в одно повествование. Он выходит за рамки сочинения Кадлубка и начинает историю польского народа с ветхозаветных времен. В отличие от Галла местом избрания Пяста хронист называет не Гнезно, а Крушвицу — «наиболее сильный и красивый среди городов лехитов», расположенный в западных землях Великой Польши.
Выводя Пястов из Гнезно, Галл этимологизировал его как «Гнездо». Автор Великопольской хроники вкладывает эту этимологию в уста мифического прародителя польского народа Леха, который первый, облюбовав себе место для поселения, произнес: «Будем вить гнездо» 63. Гнезно в глазах автора хроники является не просто центром в Великой Польше. Это историческая родина всего польского народа, откуда вышла правящая княжеская династия.
Таким образом, в Великопольской хронике обосновывается мнение о городах Великой Польши (Крушвице и в первую очередь Гнезно) как древнейших центрах правящей общепольской династии. По убеждению хрониста, наличие одной династии должно было способствовать консолидации польских князей, препятствовать попыткам навязывания власти со стороны чужеземных правителей, избавлять население от гражданских войн 64 .
Как представитель духовенства хронист прибегает к [29] сакрализации идеи объединения. Символом единения он предлагает рассматривать канонизацию краковского епископа Станислава. При описании конфликта его с князем Болеславом Смелым (гл. 14) приводятся слова, в которых предсказывается будущее объединение Польши по подобию воссоединения частей тела четвертованного епископа. Божественная предопределенность предоставляется хронисту наиболее убедительным аргументом необходимости создания целостного государства. Общее название для всех жителей польских земель, древность княжеской династии, уходящая в библейские, античные времена, духовное единство, нашедшее выражение в единстве польской церкви, — все это должно было поднять национальное самосознание поляков, заставить их сплотиться вокруг своих великопольских правителей 65. Автор убеждает соотечественников, что поляки являются составной частью могучей славянскойобщности, которая может быть противопоставлена грозной Германской империи.
Истоки польской государственности берут свое начало с земель, расположенных по течению реки Варты и населенных племенами полян. К концу IX в. здесь сложилось сильное государственное объединение, включившее в свой состав целый ряд польских племен. До XIII в. эти земли гнезненских полян, как и вся страна, вносили название «Полония» (Polonia), а с середины XIII в. они стали называться «Polonia Maior», т. е. Великая Польша.
Автор предлагает проследить историю своей страны с того времени, когда название «поляне» означало не только одно из племен, но распространялось на всех жителей Польского государства, именуемого Польшей. Центральное место в своем повествовании хронист собирается отвести истории правителей и земель Великой Польши, с центрами в Гнезно и Познани. В хронике (гл. 35) гнезненская провинция именуется не только «метрополией всех лехитов», но и «началом провинций» (origo provinciarum). [30]
С 30-й главы, заключающейся рассказом о завещании Болеслава Кривоустого, князья Великой Польши пользуются особым вниманием автора. Он прославляет князя Мешко Старого, получившего по завещанию отца земли Великой Польши и титул «Mesco senes princeps Majoris Polonie», Положительно характеризуются и его потомки.
Хронист выражает свои симпатии князьям, защищавшим интересы страны и духовенства. Особенно ясно это обнаруживается в главах, посвященных XIII в.
Свидетельства памятника убеждают в том, что автор хроники задумал свою историю не только как историю династии, что было главной задачей Галла, и не как историю только Краковской земли и ее князей, что входило в задачи Винцентия Кадлубка. Для автора Великопольской хроники важно было представить историю всех,»Мазовецких и Силезских, Поморских и Малопольских, земель, входящих в состав польского государства, выделив значение Великой Польши для объединения их в единое королевство.
В начале Х в. в состав Древнепольского государства вошла Мазовия — область, заселенная ловисленским племенем, этнически и территориально родственным полянам. Тенденции к обособлению, обусловленные самостоятельностью экономического и политического развития Мазовецких земель, вызывали беспокойство польских правителей. Еще Галл Аноним в XII в. обстоятельно излагал борьбу мазовецкого правителя Мецлава (Мечислава) с князем Казимиром Восстановителем. Свидетельства об этом сохранились и в русских источниках 66. Попытки Мецлава использовать «стремление населения Мазовии сохранить свою самобытность» 67 при создании независимого от Польши государства потерпели крах. В результате Мазовия была воссоединена с Польским королевством, и «в границах всего королевства установились мир и спокойствие» (гл. 12).
Сообщения Великопольской хроники подчеркивают [31] важность мазовецкого удела для польских князей. В середине XII в. Мазовия как самостоятельное княжество перешло по завещанию Болеслава Кривоустого в руки его сына Болеслава Кудрявого (гл. 30). Однако уже с 70-х годов XII в. в борьбу вокруг этой земли включились другие сыновья Кривоустого. Краковский князь Казимир Справедливый закрепляет Мазовию и соседнюю с ней Куявию за своим племянником, сыном Болеслава Кудрявого, и посылает туда воеводу Жирона в качестве опекуна несамостоятельного Лешко Болеславовича (гл. 33, 35). Верный Жирон становится фактическим правителем мазовецкого удела. После раздела земель между сыновьями Казимира Справедливого Мазовию и Куявию получил младший Конрад, потомки которого правили мазовецкими землями вплоть до XIV в.
В XIII в. территория Мазовии увеличилась за счет северо-восточных земель, граничащих с прусскими племенами и с Литвой. Соседство с языческими народами было обоюдоострым мечом. Оно то оборачивалось в руках мазовецких правителей против неприятелей в междоусобных войнах, то обращалось против самой Мазовии. Князь Конрад, .прозванный Мазовецким, «часто водил ятвягов, сковитов, пруссов, литвинов, жмудзи-нов, нанятых за деньги, на сандомирские земли» (гл. 62). В то же время многочисленные нападения языческих народов на территорию Мазовии побудили его прибегнуть к помощи крестоносцев. После смерти Конрада в 1247 г. в Мазовии стал княжить его сын Земовит (гл. 83).
В середине XIII в. интересы Польши, Литвы, Руси, а также Тевтонского ордена столкнулись на территории Пруссии. В борьбу за ятвяжскую землю включились и князья Мазовии. В результате одного из конфликтов в 1261 г. Земовит был убит, и Мазовецкое княжество осталось в руках его вдовы (гл. 138), Воспользовавшись сложной ситуацией и имея далеко идущие планы овладения Мазовией, князь Великой Польши Болеслав Благочестивый оказал ей помощь в восстановлении сожженных крепостей. По свидетельству хрониста, только благодаря содействию великопольского князя остальная часть мазовецкой земли не подверглась уничтожению язычниками (гл. 139). В итоге с 60-х годов XIII в. Мазовия попала под опеку Великой Польши. [32]
Одной из постоянных и надежных опор Древнепольского государства в Х—XII вв. была Силезия, граничащая с Германской империей и Чехией. Крепости Вроцлав, Глогов, Ополье, Бытом первые принимали на себя удары чешских и немецких войск. Мужественные глоговяне, например, предпочли свободу Родины жизни отданных в заложники сыновей. «Силезцы, мазовшане и жители других провинций лехитов» помогали своему королю Болеславу Кривоустому в борьбе с императором Генрихом в 1109 г. (гл. 25).
По завещанию Болеслава Кривоустого Силезия была выделена в наследственный удел его старшему сыну Владиславу (гл. 30). Кроме того, первенец получил в правление главные земли королевства—Малую Польшу, Куявию и Поморье. Владислав II был одним из последних князей, стремившихся под своей властью собрать воедино распадавшиеся феодальные .княжества Польши. Но это ему не удалось. После смерти Владислава Силезию разделили между собой сыновья Болеслав Высокий и Мешко Лорипед 68.
Генрих Бородатый, сын Болеслава Высокого, сумел вновь воссоединить под своей властью Силезию. В его политике отразилось стремление силезских князей взять в свои руки инициативу объединения государства. Улучив подходящий момент, Генрих стал владеть Краковским княжеством и частью Сандомирской земли (гл. 61) 69. В 30-х годах XIII в., сломив сопротивление великопольского князя Владислава Одонича, Генрих захватил большую часть великопольской территории и стал правителем «земель Польши и Кракова» (гл. 65).
В 1238 г. Генрих Бородатый умер, оставив наследником завоеванных земель своего сына Генриха Благочестивого. Но последний «князь силезский, польский и краковский» во время нашествия монголо-татар на Польшу в 1241 г. был убит в битве под Легницей. С гибелью этого князя пришел конец честолюбивым замыслам силезских князей. Наследники Генрихов погрузились в пучину бесконечных споров и военных стычек, приведших в конечном счете к новым делениям земель и потере самостоятельности. В результате ссор [33] силезских князей была утрачена Любушская земля, которую захватило магдебургское епископство 70.
Гневными словами осуждает автор хроники держателей Вроцлавской, Легницкой, Глоговской и других земель Силезии, попирающих национальные основы родины, разбазаривающих исконные польские территории. Сыновья Генриха Благочестивого, воспитанные бабкой немкой и матерью чешкой, выросли в атмосфере пренебрежения ко всему польскому. Хроника сообщает, что старший сын Генриха Болеслав, прозванный Рогатка, и его братья Генрих, Владислав, Конрад и Мешко скверно относились к полякам, проявляли «чрезмерную надменность», ставили «немцев выше поляков», щедро наделяли их поместьями. Особенно резко автор отзывается о Болеславе Рогатке, не гнушавшимся вымогать деньги у священнослужителей и глумившимся над ними (гл. 116). Нечестивые поступки силезского князя вызвали возмущение польского духовенства, и на Ленчицком синоде 1257 г. против него был провозглашен крестовый поход.
Пронемецкая политика силезских князей способствовала консолидации поляков вокруг великопольских князей — Пшемыслава I и Болеслава Благочестивого. Постепенно к 50-м годам XIII в. князья Великой Польши возвратили свои земли, завоеванные ранее Генрихом Бородатым. Пшемыслав I в приданое за сестрой Болеслава Рогатки отобрал Калиш (гл. 76), вел борьбу за крепость Санток (гл. 77) и т. д.
Последнее сообщение в хронике о Силезии касается смерти епископа зальцбургского и вроцлавского Владислава (брата Болеслава Свирепого) в 1270 г. (гл. 160). Наследовал ему Генрих IV Честный, воспитанный при пражском дворе. Этот князь в отличие от своих дядьев представлял польские политические интересы. Но в то же время он намеревался сделать своим наследником чешского короля Вацлава II, в зависимость от которого к концу XIII в. попала значительная часть силезской территории 71. Янко из Чарнкова горько сетовал в своей хронике (конец XIV в.) на силезских князей, к стыду и позору королевства Польши [34] ставших вассалами Чехии 72. Идеологическая слабость, отсутствие общепольского патриотизма были причиной того, что Силезия не сумела возглавить объединительное движение в государстве, а, напротив, попала под власть чужеземцев.
Уже в первые века существования Древнепольского государства Поморье привлекало внимание правителей Великой Польши. Поморские земли открывали пути к Балтийскому морю, способствовали развитию оживленной торговли центральных великопольских городов Познани, Гнезно не только со странами Севера, но и с Русью, а через нее с арабскими странами. Они служили надежной защитой Польши от притязаний Германской империи. Автор Великопольской хроники разделял Поморье на Нижнее, куда входили щецинские и рачонжские земли, и Верхнее, включавшее земли в устье Вислы. В современной историографии принято называть эти территории Западным Поморьем (Нижнее) в Восточным, или Гданьским (Верхнее).
Со времен Мешко I (X в.) до конца XII в. Западное Поморье было ленным владением Польши. Болеславу Кривоустому удалось значительно раздвинута польские границы на северо-западе и подчинить в. 1121—1122 гг. поморские земли, а также соседнее княжество Яксы из Копаниц. Одним из внешнеполитических успехов старшего сына Кривоустого Владислава II стало создание в 1140 г. поморского епископства. Позиции Великой Польши в Западном Поморье и на заодренских территориях были значительно укреплены-при другом сыне Кривоустого — великопольском князе-Мешко Старом. Мешко проявил себя как защитник поморских владений от крестоносцев, руководимых маркграфом Альбрехтом Медведем. Когда в 1157 г. последний завоевал Стодоранское государство с его столицей Бренной (Бранденбургом), заслугой Мешко можно считать сохранение копаницкого княжества в руках Яксы„ дружественного полякам. Чувствуя угрозу со стороны соседних Саксонии и Дании, правящие князья Западного Поморья стремились к объединению с Польшей. Четырехлетнее правление Мешко Старого (1173—1177) в качестве сеньора характеризуется особенно тесными связями западнопоморских князей с Польшей 73. Хроника упоминает о брачном союзе дочери Мешко Старого [35] сыном западнопоморского князя Богуслава. С помощью этого союза Мешко «добивается не только покорности приморского народа, но и его приязни и дружбы». (гл. 38). Ослабление позиций великопольского Мешко и утрата им краковского престола практически привели к потере власти над Западным Поморьем, котоорое оказалось в ленной зависимости от Германской империи и Дании 74. Вскоре земли на нижней Одре стали предметом вожделения Бранденбурга и набравшего силу государства крестоносцев. Поморские князья были вынуждены присягнуть маркграфам Бранденбургa, К середине XIII в. бранденбургская экспансия настолько усилилась, что грозила Западному Поморью полной потерей государственной независимости. Это заставило поморских князей вновь искать поддержки у Великой Польши, Но договор о взаимопомощи был заключен лишь спустя несколько десятилетий. Его скрепил брак между великопольским князем Пшемыславом II. и внучкой западнопоморского князя Барнима (1273 г.). Сообщением об этом союзе и заканчивается Великопольская хроника (гл. 164). Полностью захватить Поморье маркграфам не удалось. Под влиянием Польши оставалась его восточная — Гданьское Поморье, которое с 1138 г. входило в сферу влияния краковского сеньора 75 (гл. 30). Краковский князь сажал в Восточном Поморье своих ставленников. Они набирались из местной знати и со временем получали права удельных князей наравне с Пястами. Великопольская хроника отрицательно отзывается о «неверном» поморском князе Святополке, которого «князь Лешек Белый посадил своим заместителем» (гл. 56). Сложившаяся в Поморье ситуация сильно беспокоила, великопольских князей, стремившихся к усилению своего влияния в Восточнопоморских землях. Для этого они часто прибегали к династическим бракам с представителями поморского дома. Владислав Одонич был женат на сестре Святополка, Пшемыслав и Болеслав, сыновья Одонича, приходились родными племянниками князю Гданьского Поморья, а их сестра была женой князя кашубов и славян Варцислава III. [36]
Стремясь освободиться от власти краковского князя, Святополк убил в 1227 г. Лешка Белого и положил тем самым конец не только своей зависимости, но и исключительному положению краковских .князей в Польше (гл. 60). Князь Восточного Поморья стал проводить самостоятельную политику, в основе которой лежало если не расширение, то сохранение своих территорий. Об этом свидетельствует его постоянная борьба за крепости Накло и Рачонж, описанная в хронике (гл. 73, 111—114 и др.).
Искусно лавируя между Бранденбургом и орденом, Святополк сумел сохранить независимость своего княжества и таким передать его сыновьям. Но последние, затеяв распрю, разделили Гданьскую землю. Старший сын Святополка Мщивой II, надеясь получить помощь против брата, отдал Гданьск бранденбургскому маркграфу Конраду (гл. 161—162).. Впоследствии, желая возвратить эту территорию, он обратился за помощью к своему кузену великопольскому .князю Болеславу Благочестивому, обещая сделать его своим наследником. Согласно этой договоренности, после смерти бездетного Мщивоя власть над Гданьским Поморьем обрел великопольский Пшемыслав II. Именно это и послужило причиной убийства Пшемыслава в 1296 г. бранденбургскими маркграфами.
Объединившись с Восточным Поморьем, Великая Польша стала серьезной силой, способной противостоять Бранденбургу 76. Это подтверждают сообщения Великопольской хроники, иллюстрирующие сложную историю борьбы Великой Польши за сохранение политической власти в Поморье.
На землях, расположенных в бассейне Вислы, уже в IX в. существовало крупное племенное объединение вислян. Висленское княжение охватывало, видимо, и племенной союз лендзян, населявших сандомирские области 77. Этим объясняется будущее административное деление Малой Польши (называемой так с XV в.) на княжества Краковское и Сандомирское. В XII в. к ним присоединился город Вислица с прилежащими округами. Сохранившийся в хронике малопольский цикл легенд о происхождении Кракова, являвшегося центром [37] Висленского княжества, о князе Виславе, вероятно, несет отзвуки прошлых времен, когда между племенными вождями шла борьба за власть 78.
В 70-х годах IX в. висленское объединение попало во власть Великой Моравии, а после ее падения в первом десятилетии Х в. было включено в состав Чешского княжества. Только в конце Х в. польскому князю Мешко I удалось присоединить Малопольские земли к своим владениям. Для набиравшего силу Древнепольского государства это было событием большого значения. В его состав вошла одна из самых экономически развитых земель с крупными городскими центрами находившимися на важнейших транзитных путях и связывающих Польшу с Русью и странами Западной Европы Кроме того, Малая Польша становилась щитом для центральных районов страны, прикрывая их он внешней агрессии с юга 79.
В конце 30-х годов XI в. в результате нападения чешкого короля Бржетислава и народных волнений была разрушена прежняя столица Древнепольского государства Гнезно. Гнезненскую митрополию перенесли в Краков, который стал не просто центром Малой Польши, но символом польской государственности. В Вавельском замке города происходила . коронация польских монархов. Здесь же хранились знаки государственной власти: корона, меч, скипетр и держава 80. Когда же спустя полвека архиепископ переехал в восстановленную резиденцию в Гнезно, между Малой и Великой Польшей явственно обнаружилось соперничество. Не случайно Болеслав Кривоустый, завещая сыновьям хранить мир в королевстве, отдал Краковскую землю и северную часть Сандомирской (Ленчицу и Серадз) старшему, дабы не по наследству владели этим важным уделом князья, а по праву старшинства и первенства (гл. 30). Однако, как следует из содержания хроники, малопольские можновладцы не смирились с властью сеньора (гл. 32—50). Они не приняли Мешко Старого, воспротивились власти его сына Владислава [38] Лясконогого. Духовные и светские манаты Кракова настаивали на собственном правлении и допускали на краковский стол лишь угодных им князей. В их государстве, республике (res publica) — так называет краковский удел хронист (гл. 50) — такими правителями были Казимир Справедливый и его сын Лешек Белый. Эти князья вершили политику не только в Малой Польше, но оказывали влияние на расстановку сил в других польских княжествах. Именно контакты малопольских князей с такими могущественными правителями Южной Руси, как Ярослав Осмомысл, Роман Галицкий — будущий великий князь киевский—определяли взаимоотношения Древнерусского и Древнепольского государств конца XII—начала XIII в.
После смерти в 1227 г. князя Лешка Белого принципа-главенства краковских князей по отношению к другим удельным князьям окончательно упразднился 81. Краковское и Сандомирское княжества становятся яблоком раздора между мазовецкими, силезскими и великопольскими князьями (гл. 61 и ел.). То Владислав Лясконогий, то Генрих Бородатый, то Конрад Мазовецкий осуществляют правление за сына Лешка Белого, малолетнего Болеслава Стыдливого (1226—1279). Хотя последний со временем и приобретает права на земли отца, однако при нем малопольский удел теряет значение центра сильной политической власти.
В тринадцатилетнем возрасте по наущению вельмож, осуществлявших вместе с матерью малолетнего князя правление, Болеслав вступает в номинальный матримониальный союз с пятилетней Кингой, дочерью венгерского короля (гл. 68). Брак этот так никогда и не стал фактическим. Прожив вместе около 40 лет, князь и княгиня сохранили обет целомудрия (свидетельством чего служат их имена Стыдливый и Благочестивая) и не оставили потомства. Находясь под влиянием краковских епископов, ссылаясь во всех решениях на волю и согласие матери, Болеслав Стыдливый придерживался во внутренних делах политики невмешательства, сохранял дружеские отношения с князьями Великой Польши и Мазовии. Но главной его заботой было совершенствование религиозных культов, в частности, епископа Станислава (гл. 105). Во время разорительных набегов монголо-татар в 1259—1260 гг. [39] на краковские земли этот князь не сумел оказать должного отпора врагам (гл. 130). Спасение разрушенных городов и восстановление экономики Болеслав Стыдливый видел в немецкой колонизации и горячо поддерживал перевод на немецкое право вновь отстроенных городских поселений 82. На страницах хроники, посвященных событиям 30—70-х годов XIII в., краковские известия появляются все реже. Это результат снижения роли Малой Польши в политической жизни страны.
Княжеские распри, экономические сложности, связанные с опустошительными нападениями монгольских орд, и главным образом оппозиционные настроения духовной и светской знати Малой Польши послужили причиной того, что она не сумела стать центром объединения польских земель.
* * *
История Польши всегда была тесно связана с историей соседней Руси. Контакты между Древней Польшей и древнерусскими землями были обусловлены не только территориальной близостью и частыми матримониальными союзами, известными в источниках с начала XI в., но и сходством социально-политических и культурных тенденций в развитии. Именно поэтому в хронике Великой Польши значительное место занимают древнерусские известия. Страницы памятника Отразили прежде всего политические отношения двух стран на протяжении нескольких столетий. Треть первой части сочинения (до 1202 г.) так или иначе касается Древней Руси и ее князей. Автор повторяет сообщения Кадлубка, который акцентировал свое внимание главным образом на контактах Малой Польши с княжествами Юго-Западной Руси 83.
Отражением сложных внешнеполитических ситуаций 20-30-х годов XII в., участниками которых были [40] Польша, Русь, Чехия, Венгрия и Австрия 84, являются художественные рассказы о похищении перемышльского князя Володаря палатином Петром Властовичем, о мести Владимирко Володаревича (гл. 28—29). Эти сообщения имеют историческую ценность только при сопоставлении с другими источниками.
Экспансионистские тенденции малопольских феодалов в отношении соседних древнерусских земель прослеживаются на материале сообщений галицкого цикла. В хронике описана борьба между русскими князьями Романом Мстиславичем и Владимиром Галицким, послужившая поводом для вмешательства Польши и Венгрии в дела Галича. Краковский князь Казимир, а затем его сын Лешек Белый помогли Роману, приходившемуся Казимиру племянником, занять галицкий стол. В свою очередь тот поддержал их в борьбе против Мешко Старого, претендующего на Краков (гл. 39— 42, 47—48). В результате такой взаимовыручки в Малой Польше утвердились потомки Казимира Справедливого, а Роман сумел овладеть Галичиной и Волынью, а затем и Киевом. Великопольская хроника сохранила уникальные характеристики великого князя Руси Романа Галицкого («буй-Романа», заслужившего хвалу автора «Слова о полку Игореве»), данные ему магистром Винцентием. Отмечая тесное родство между галицкими и краковскими князьями, Кадлубек именует Романа «помощником и даже как бы пестуном Польского государства» (гл. 48). Подобный отзыв подчеркивает значимость помощи Руси для польских князей.
Вторая часть хроники более скупа на известия о Руси. В значительной мере это связано с переработкой автором материалов польских анналов, русские свидетельства которых были .немногочисленными. Судя по сообщениям источников, в XIII в. польско-русские связи расширились и вышли за пределы контактов лишь Малопольских и Галицко-Волынских земель. Читатель хроники имеет возможность проследить, за развитием взаимоотношений сыновей Романа Даниила,. Василька и его внуков с князьями Мазовии, Силезии, Великой Польши.
Изменились районы соприкосновения Польши и Руси. [41] Их интересы столкнулись на территории Пруссии и Литвы. Оба государства оказались втянутыми в общеевропейскую политику. Так, в хронике сообщается об участии русских, силезских и малопольских князей, а также венгерского короля Белы из династии Арпадов войне против чешского короля Пшемыслава II Оттокара. Этот важный поход был кульминационным моментом в борьбе Даниила Галицкого за. австрийское наследство 85. Роман Даниилович, женатый на племяннице австрийского герцога Гертруде, обладал реальными правами на власть Бабенбергов, самого влиятельного рода Германской империи 86. Пшемыслав Оттокар был основным соперником Романа (гл. 106). Сообщения хроники подтверждаются свидетельствами русской летописи 87, малопольских анналов и немецких источников.
Издавна польские и русские князья стремились к овладению территорией ятвягов — народа, принадлежащего к балтийской группе прусских племен. Их земля, лежащая между Неманом и Бугом, соприкасалась с границами Мазовии и Владимиро-Волынского княжества. В конце XII в. Казимир Справедливый неоднократно предпринимал походы в Полесье и покорял полешан (как называли в Польше ятвягов) (гл. 43). В середине XIII века. прусский вопрос приобрел особую острогу. На земли ятвягов стали претендовать жрестоносцы. Вели за них борьбу между собой и сыновья Конрада Мазо-вецкого — куявский князь Казимир и его младший брат Земовит. Последний пользовался поддержкой (своего тестя, могущественного русского князя Даниила Галицкого, также вынашивавшего планы захвата Ятвягии (гл. 108, 110). В середине 50-х годов XIII в. Даниил Галицкий совершил ряд походов на ятвягов, привлекая отряды князя Болеслава Краковского и Земовита. В результате ему удалось завоевать часть ятвяжской территории. Однако в 1257 г. Конрадовичи откаались от притязаний на ятвяжские земли крестоносцев 88 [42]. Даниил не смог противиться самостоятельной политике польских родственников, и орден вскоре «завладел почти всей Ятвягией» 89.
В канву польско-русских взаимоотношений вписывается упоминание о втором нашествии монголо-татар на Польшу. Нападение на Сандомир и полное его разорение полчищами хана Бурундая произвели впечатление и на русского летописца, который отметил событие художественным рассказом о «Судомирьском взятьи» 90. В намерения монгольского хана входило поссорить польских, русских и литовских князей и тем самым не допустить их объединения. Судя по обидчивому тону повествования (гл. 130), это, ему удалось. Русские князья, Василько Романович и его племянники Лев и Роман Данииловичи — участники похода, были поставлены ханом в безвыходное положение. Бурундай требовал неизменного присутствия Даниила или его военных отрядов при вторжении в Литву и Польшу 91. Поэтому русским князьям как бывшим союзникам автор хроники вменяет в вину коварные уговоры, благодаря которым якобы татары беспрепятственно вошли в незащищенную крепость Сандомир и перебили безоружных жителей. Великопольская хроника, единственная из сохранившихся источников, рассказывает о судьбе участника похода Романа, сына короля Руси Даниила. После 1258 г., когда Роман попал в плен к литовскому князю Войшелку, о нем ничего не было известно. Памятник дает возможность проследить за жизнью Романа Данииловича в следующем десятилетии.
Польско-русские отношения в оценке автора хроники несут на себе отпечаток тенденциозности средневековой хронографии. Автор, идя по стопам Галла и Кадлубка, настойчиво убеждает читателя в покорении польскими правителями Руси. Болеслав Храбрый якобы распространяет границы Польши вплоть до Киева, а Болеслав Смелый облагает «самую Русь» (видимо, Киевское княжество) данью (гл. 11, 13). Казимир II, [43] по мнению хрониста, не только полностью распоряжается в Галицко-Волынских землях, сажая там родственных себе князей, но и усмиряет всю Русь, выступая в роли сюзерена (гл. 40, 41). Нередки сообщения о покорении русских городов, о мести русским князьям за непокорность (гл. 35). Отказ выплачивать Польше подати выдвигается в качестве причины битвы Казимировичей с князем Романом Мстиславичем в 1205 г. Подобным образом были пристрастны к «ляхам» и русские летописцы.
Хроника содержит множество свидетельств о матримониальных союзах Пястов и Рюриковичей. Династические браки служили основой взаимопомощи обеих держав, соединяли правителей соседствующих земель. Тaк, например, Болеслав Кривоустый «отправил» трех своих дочерей в разные стороны русской земли, а два его сына были женаты на русских княгинях.
Немало сообщений хроники посвящено другому соседу Польши — Литве. Великопольский источник дает материал для изучения начальной истории Литовского государства, его взаимоотношений с Польшей и Русью, истории борьбы литовского народа за независимость. Одно из первых упоминаний о литовских племенах в Великопольской хронике (гл. 62) относится к 1230 г. Названы племена литвинов (литовцы) и жмудзинов (жемайты), принимавших участие в походе Конрада Мазовецкого на Сандомир. К середине XIII в. племена жемайтов, аукшайтов и литвинов были объединены в государство, во главе которого встал один из старейших князей Миндовг (Мендольф). Автор Великопольской хроники называет великого литовского князя «королем пруссов» (гл. 132). Очевидно, он не различал литовцев и языческие племена Прибалтики. Такое отождествление имеет свое историческое объяснение. B состав Литовского государства Миндовга вошли некоторые прусские земли (в частности, ятвяжские области), население которых в дальнейшем ассимилировалось с народностями Литвы.
Стремясь укрепить международное положение своего молодого государства и обрести силы, Миндовг принял в 1253 г. католичество и королевскую корону. Однако вскоре «вследствие многочисленных тягот, причиненных крестоносцами» он был вынужден отказаться от крещения. Миндовг быстро распознал агрессивные намерения ордена, который воспользовался навязанным [44] при крещении договором с новоявленным королем Литвы, чтобы напасть на пруссов и Жемайтию 92. В 1261 г. крестоносцы вместе с мазовецким Земовитом и великопольскими князьями двинулись «а «литовцев и других языческих народов, намереваясь их завоевать и истребить» (гл. 134). Хроника — один из немногих памятников, свидетельствующих об этом крестовом походе против Литвы, подготовка к которому шла с 1255 г.93 Ответом Миндовга стало грандиозное нападение на Мазовию (гл. 133, 138, 140), Хелминскую землю, Пруссию (Померанию). Источники сообщают об участии в нем также и русских князей 94. Великопольская хроника (гл. 138) обвиняет в убийстве мазовецкого Земовита князя Швариа, сына «сестры Даниила». Это маловероятно, так как Даниил поддерживал своего зятя Земовита. Кроме того, Шварн был не племянником, а сыном русского короля, и, следовательно, братом жены Земовита Переяславы. Возможно, на мысль о коварстве Шварна хрониста навели слухи о кровном родстве того с Миндовгом: Шварн был женат на дочери литовского короля. Знал хронист, видимо, и о том, что Шварн, владевший после смерти Даниила восточной Галичиной, получил на короткий срок власть над Литвой 95.
Зяачительное место в хронике отведено и польско-германским отношениям. Этимология слова German возводится автором к значению «брат». Показательно утверждение о том, что германцы и славяне соседствуют друг с другом словно пара волов под одним ярмом (пролог). Оно позволяет предположить в авторе этих строк человека, дружелюбно настроенного к соседнему народу, возможно, жившего долгое время среди немцев и имевшего в их среде друзей. В то же время автор осуждает всякую попытку насильственного захвата германцами польских и поморских территорий. Сурово порицаются а источнике и притязания бранденбургских маркграфов на восточно-славянские земли. [45]
Весьма неодобрительно отзывается автор о действиях крестоносцев. Свидетельства памятника опровергают тезис немецких буржуазных историков о Немецком ордене — друге и «бастионе Европы». Пресловутое "процветание" Польши благодаря заселению ее немцами 96 выглядит неприглядно в изложении польского хрониста. Знаменательно, что поляки отказываются от князя Болеслава Силезского, предпочтившего немцев полякам (гл. 72), знатные куявяне непримиримо относятся к своему князю Земомыслу (гл. 156), который пользуется советами «бородатых братьев», как называет хронист крестоносцев. Несмотря на то что, отдавая дань средневековому миссионерству, автор порицает нехристей и «неверные» народы, здравый смысл политического деятеля берет верх над исступленным фанатиком. Бородачи-крестоносцы гневно осуждаются как нечестивцы. «Кто же не убедился, что тевтонцы — мужи деловые и мужественные?» — горестно восклицает автор (гл. 88).
В хронике имеется материал и по истории других народов и стран, соприкасавшихся с Польшей. Ее ближайшим соседом была Чехия, также претендовавшая на ведущую роль в славянском мире и часто конфликтовавшая с Древнепольским государством. Несмотря ва то что по великопольской легенде богемцы ведут свое происхождение от Чеха, брата Леха, автор редко отзывается о них дружелюбно. Первые столкновения поляков с чехами в хронике относятся к временам Болеслава Храброго, когда польский князь одержал победу над королем чехов Львом (гл. 13). Неприглядно выглядит в изображении хрониста и другой чешский король, поддержавший мятежного Збигнева в его конфликте с Болеславом Кривоустым (гл. 16, 19). Достойно отмщения коварство чехов, по наветам которых германский император опустошает пределы дружественных Польше паннонцев (гл. 21). Редки замечания о брачных союзах. Ссылаясь на узы родства, просит у чехов помощи Владислав II, неудачливый сеньор, изгнанный братьями (гл. 33), вскользь упоминается о матримрниальных связях Мешко Старого с Чехией (гл. 35). В самостоятельной части хроники чешские [46] сообщения незначительны. Объясняется это прежде всего тем, что в XIII в. контакты с Чехией поддерживала главным образом Силезия, непосредственно с ней граничащая. Заключительное известие касается участия силезских и краковских князей в походе против чешского короля Пшемыслава II Оттокара. Поход, этот был связан с ожесточенной борьбой различных государств за австрийский трон и являлся событием европейского масштаба.
Противоположна оценка венгерских соседей. Значительная часть сообщений хроники служит подтверждением дружеских отношений Польши и Венгрии,. имевших давние прочные традиции, скрепленных брачными союзами. Болеслав Смелый оказывал поддержку венгерскому королю Беле I и его сыновьям против сторонников Германии (гл. 13, 16). Болеслав Кривоустый вступил в войну с чешским королем и германским императором, защищая венгров, подвергшихся нападению (гл. 21). Путаные свидетельства хроники о вмешательстве паннонцев в русско-польские конфликты XII— XIII вв. являются отголоском таких крупных межгосударственных событий, как война 1132 г. в поддержку законного претендента на венгерский престол (гл. 29, 30) Бориса Коломановича и борьба за Галицкое княжество, развернувшаяся между Польшей и Венгрией после смерти князя Романа. Обоюдовыгодными были связи Венгрии и великопольского князя Болеслава Благочестивого, женатого на дочери венгерского короля (1258 г.). Сообщением о их браке и завершаются венгерские известия (гл. 121).
По представлениям автора Великопольской хроники Польша XI—XIII вв.— частица громадного мира, средневековой ойкумены, населенной людьми разных .религиозных верований, политических убеждений, говорящих на различных языках. Она находилась в живом соприкосновении с окружающими ее народами ,и племенами: русскими, чехами, немцами, венграми, литовцами, пруссами, поморянами и пр. Пястовская династия оказывалась тесно связанной с правящими домами многих европейских стран. Историографические традиции в изображении героического прошлого народа, а также тенденциозность хронистов нередко препятствовали объективному описанию исторических событий. Но, несмотря на это, на страницах памятника нашли свою достойную оценку славные подвиги Болеславoв [47] и Казимиров, ведущих сложную внешнюю политику, направленную на укрепление и обеспечение независимости своих границ, расширение междержавных связей и подъем престижа своей страны на политической арене.
Изучение памятников славянской средневековой исторической мысли чрезвычайно плодотворно. Хранящие драгоценные зерна исторической правды анналы, жития, летописи и хроники позволяют проникнуть в мир представлений и чувствований средневековых авторов. Они дают возможность ощутить пространственную и духовную мощь той общности, которую именовали «славянством». Польские, чешские, русские средневековые источники представляют убедительные примеры осознания славянскими народами своего этнического и территориального единства, сходства в происхождении, судьбах и путях развития государственности.
Созданное в Польше в XIII—XIV вв. великопольское сочинение имеет большую ценность как европейская историческая хроника. Вместе с тем это памятник, свидетельствующий о величии и значимости славянских народов. Идея славянского и общепольского единства, пронизывающая произведение, отвечала объединительным тенденциям в государственной политике Польши XIII—XIV вв. Уникальные свидетельства хроники позволяют воссоздать сложную историю борьбы князей Великой Польши за независимость и воссоединение разрозненных польских земель. В эмоциональных замечаниях автора угадываюгся патриотические чаяния всех прогрессивно настроенных слоев населения, сознание причастности к великому народу, сумевшему создать одно из крупнейших государств средневековой Европы.
* * *
В русской и советской историографии Великопольская хроника еще не была предметом специального исследования. Больше внимания уделялось сочинениям Галла и Кадлубка, свидетельства которых привлекались исследователями при изучении истории Древней Руси и Польши. Настоящее издание хроники, впервые [48] переведенной на русский язык, познакомит, читателей с этим интереснейшим памятником раннего польского средневековья.
Перевод выполнен по последней публикации хроники в новой серии «Исторические памятники Польши» 97 (1970), издаваемой в Польской Народной Республике. Латинский текст подготовлен Б. Кюрбис. В соответствии с новой перегруппировкой рукописей приведены [49] чтения наилучших (Оттобоняньской, Королевской, Сендзивоя). Обширный критический аппарат дает возможность сравнить все варианты текста других ру-рукописей (Станислава Августа, Вроцлавской, Сенявской, Виляновской, Любиньской или Домбрувки, Краковской). Уточнена пунктуация. Кроме подробного вступления польское издание сопровождают исторический комментарий, географический, этнический и именной указатели, словарь реалий.
Первое переложение хроники на польский язык [50] осуществлено И. Ковнацким 98 в начале XIX в. Следующий перевод выполнен более полутора веков спустя профессором К. Абгаровичем 99. Переводчик пользовался в основном предыдущем изданием А. Белевского и В. Мацеевского 100, а также привлекал и новые рукописные материалы, которые в известной мере во многом подготовили публикацию Б. Кюрбис.
В русском издании хроники учтены последние достижения польской и советской историографии, имеется значительный справочный аппарат. Разбивка текста на абзацы соответствует латинскому изданию. В круглые скобки заключены немногие полонизированные топонимы, антропонимы, этнонимы, ряд социально-политических терминов, а также слова, которые могут иметь двоякое толкование.
Инициатором и вдохновителем публикации цикла памятников, хранящих известия иностранцев о Руси был выдающийся советский историк, член-корреспондент АН СССР В. Т. Пашуто, светлой памяти которого с чувством глубокого уважения мы посвящаем эту книгу. Особую благодарность хотелось бы выразить А. Л. Хорошкевич, а также В. Л. Янину, А. П Новосельцеву, Г. Г. Литаврину, С. П. Карпову, приложившим немало усилий для того, чтобы читатели могли ознакомиться с .настоящим изданием Великопольской хроники. Авторы искренно признательны коллегам из Института истории СССР АН СССР, Института славяноведения и балканистики АН СССР и Московского государственного университета — В. И. Матузовой Я. Н Щапову, И. С. Чичурову, А. В. Назаренко, В. П. Шушарину, Б. Н. Флоре, А. И. Рогову, Г. Г. Козловой и польской исследовательнице О. Вышомирской-Кузьминской, оказавшим значительную помощь советами и консультациями, и благодарят всех, кто принял участие в издании памятника.
Текст приводится по изданиям: Великая хроника о Польше, Руси и их соседях. М. МГУ. 1987
© текст - Янин В. Л., Попова Л. М., Щавелева Н. И. 1987
© OCR - Горохов А. В., Thietmar. 2002
© дизайн - Войтехович А. 2001
© МГУ. 1987

Комментарии
1 См.: Бикерман Э. Хронология древнего мира. —  М., 1975. —  С. 57.
2 В Древней Руси «хроника мира» имела соответствия как в летописях, так и в хронографах, памятниках энциклопедического характера, дополненных научно-познавательными сведениями (см.: Т ворогов О. В. Древнерусские хронографы. — Л., 1975. — С. 8 и сл.; Он же. Задачи и перспективы издания хроник и хронографов//Летописи и хроники. — М., 1976. — С. 189).
3 Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. —  М., 1982. — С. 100 (далее  —   Развитие этнического самосознания...).
4 Labuda G. Glowne linie rozwoju rocznikarstwa polskiego w wiekach srednich//KH. — 1971 — T. 4. — S. 805 n.
5 Ketrzyliski S. Zarys nauki e documencie polskim wiekow Srednich.  —  Warszawa, 1934. — T. I. — S. 144 n.
6 Kuerbisowna В. Wiez najstarezego dziejopisarstwa polskiego z panstwem//Poczatki panstwa polskiego. Ksiega, Tysiaclecia.  —   Poznan, 1962. — S. 224.
7 Dabrowski J. Dawne dziejopisarstwo polskie '(do 1480).-- Wroclaw, 1964.-S. 125.
8 Существует точка зрения, что большинство вставок не принадлежит автору Великопольской хроники и заимствовано из не дошедшего до нас более полного текста сочинения Винцентия Кадлубка (Kurbis В. Wstep do wydania Kroniki Wiekoposkiej // MPH. NS. —  Warszawa, 1970. — T. VIII. — P. XV).
9 Banaszkiewicz J. Kronika Dzierzwy XIV-wieczne kompendiu hislorii ojczystej.  —  Warszawa  —  Wroclaw  —   Krakow  —  Gdansk, 1973. S. 78 n.
10 О возможном использовании польскими хронистами русских источников см.: Лимонов Ю. А. Культурные связи России с европейскими странами в XV — XVIII вв. — Л., 1978. — С. 45 и сл.
11 Этим названием хроника обязана М. Вармскому (Warmski М. Die Grosspolnische Chronik.  —   Krakau, 1879).
12 Так назывались земли по средней Варте с крупными центрами Гнезно, Познанью, Калишем и др.
13 Boguphali Episcopi Posnaniensis Chronicon Polonicum cum continuatione Ioannis Basconis custodis Posnaniensis // Silesicarum rerum scriptores / Conf. P. W. de Sommersberg.  — Lipsiae, 1730.  —  т. II.
14 Maciejowski W. A. Slowo о krytycznym wydaniu kronikarzy polskich // Biblioteka Warszawska.  —  Warszawa, 1846. — T. I. — S. 462 —  464.
15 Bielowski A. Wstep krylyczny dodziejow Polski. —   Lwow, 1850. — S. 157 — 168;Kronika Boguchwala i Godislawa Paska / opracowal W. A. Maciejowski; wydat A. Bielowski//MPH. —  Lwow, 1872. —  T. II. — P. 454 — 466.
16 Zeissberg H. Die polnische Geschichtsschreibung des Mittelalters — Leipzig, 1873.  —  S. 99  —  106.
17 Przewodnik Naukowy i Literacki.  —   1873. — Z. 4. — S. 11.
18 Mosbach A. Godyslaw  —  Pawel, dwoch imion dziejopisarz polskolacinski wieku trzynasfego  —  Lwow, 1867.
19 Мalecki A. Kronika Baszka, czyli tzw., Kronika wielkopolska // KH.  —  1894.  —  Т. 8.  —   S. 1 — 23.
20 Jasinski К. W kwestii autorstwa Kroniki Wielkopolskiej// //StZ. — 1957. — T. l. — S. 219 — 231; Kurbis B. Wstep do wydania... — P. XXVI; Idem. Kronika Wielkopolska//SSS. — 1964. —  T. II.   — Cz. I.-S. 522 — 523.
21 Kurbis B. Wstgp do wydania ...  —  P. VII.
22 Warmski М. Op. cit.
23 Perlbach М. Die Grosspolnischen Annalen // Preussischpolnische Studien.  —  Halle / S., 1886.  —  T. II.   —  S. 4r — 70.
24 Ketrzynski W. O rocznikach polskich // RAUhf.   —  1897. —  N. 34.  —  S. 166 — 185; Idem. 0 Kronice wielkopolskiej // RAUhf.  —  1896.  —  N 33.  —  S. 1 — 52.
25 David P. La date et 1'auteur de la chronique de Grande Pologne // Etudes historiques et litteraires sur la Pologne medievale.  —   Paris, 1929.  —  T. III.
26 Lowmianski H. Kiedy powstala Kronika wielkopolska? // PH. — I960. — T. 51. — S. 398 — 410.
27 Ibid.  —  S. 405  —  407.
28 Dabrowski J. Op. cit. — S. 132. 29 Ibid. — S. 138, 143 — 147.
30 Ibid. — S. 137; Wojciechowski T. Szkice hisforyczne jedenastego wieku. — Wyd. З. — Warszawa 1951. — S. 28.
31 Dabrowski J. Op. cit. — S. 138, 143 — 147; MPH. — Warszawa, 1961. — T. II. — P. 689.
32 Kurbisowna В. Studia nad Kronikа wielkopolska // Pr. KH PTPN.  —  Poznan, 1952 — T. 17. — Z. 1; Idem. Dziejopisarstwo wielkopolskie XIII i XIV wieku.  —  Warszawa, 1959.  —  S. 15 — 20, 90 — 224; Idem. Dziejopisarstwo polskie do potowy XV wieku — Dazenia poznawcze i poglady // Studia i materiaty z dziejow nauki polskiej. Seria A.  —  Warszawa, 1966.  —  Z. 9.  —  S. 107 — 123
33 Kuerbis B. Wstep do wydania ...  —  P. XXII.
34 Kuerbis B. Wstep do wydania...  —  P. XXVI.
35 Ibid.  —  Р. XXIII.
36 Banaszkiewicz J. Kronika Dzierzwy XIV-wieczne kompendium historii ojczystej.  —  S. 99.
 37 См.: Щавелева Н. И. Древнерусские известия Великопольской хроники // Летописи и хроники. Ежегодник. — М., 1976. — С. 57 —  59.
38 В результате дискуссии, проведенной в 70-х годах польскими медиевистами, было признано, что в период феодальной раздробленности, несмотря на значительные территориальные потери, зародились социально-экономические предпосылки, создавшие основу будущего объединения Польши (Dowiat J. Polska — panstwem sredniowiecznej Europy. — Warszawa, 1968. —  S. 283 —  286; Lowmianski H. Rozdrobnienie feudalne Polski w historiografii naukowej // Polska w okresie rozdrobnienia feudalnego. — Warszawa, 1973. — S. 7 — 34; Baszkiewicz J. Rola Piastow w procesie zjednoczenia panstwowego Polski do roku 1320// //Piastowie w dziejach Polski/Red. R. Heck. — Wroclaw. 1975.-S.53n.).
39 См.: Мыслиньский К. Бранденбург, крестоносцы и потеря Польшей Западного Поморья//Польша и Русь. — М., 1974. — С. 123.
40 Хек Р. Феодальная раздробленность в Силезии // Польша и Русь. — С. 95; Вobrzуnski M. Dzieje Polski w zarysie. — Warszawa, 1974. — S. 134 n.
41 Он пал от рук убийц, подосланных из Бранденбурга.
42 Jasinski К. Tragedia rogoziuska na tie rywalizacji wielkosko-brandenburgskiej о Pomorze Gdanskie//Zapiski historyczne. —   1961. — T. 26. — S. 92 n.; Baszkiewicz J. Polska czasow Lokietka — Warszawa, 1968. — S. 7 — 196; Idem. Rola Piast6w.. — S, 49 — 68.
43 Cosmae Pragensis Chronica Boemorum / Ed. В. Brelholz//MGH SS. NS. —  Berlin, 1923. — T. II. — Lib. I. — C. I.
44 Славянское соответствие этим словам, по мнению исследователей, звучит как «отец Чех» (Nоvоtnу V. Ceske dejiny, —  Praha, 1912. — D. I. — С. I. — S. 228 — 235; Развитие этнического самосознания... — С. 123).
45 Nejstarsi ceska rymovana kronika tak teceneho Dalimila / Ed. B. Havranek i in.  —  Praha, 1958.  —  S. 20.
46 Przibiconis de Radenin dicti Pulkavae Chronicon Bohemiae/ Ed. J. Ernler // FRB — Praha, 1893 — T. V. — P. 4.
47 Laguna S. Rodowod Piast6w//KH — 1897.  —   T. 11 — S. 747.
48 Флоренский А. В. Чехи и восточные славяне. — Прага, 1935 — Т. I — С. 4.
49 Хронист обращается к тем же понятиям, что в современные лингвисты, изыскивающие «единые истоки общеславянской языковой устно-поэтической (фольклорной) традиции (на данных гидронимии, топонимики, антропонимии и т. д.)» (Трубачев О. Н. Из славянско-иранских лексических отношений//Этимология.  —  М., 1965; Развитие этнического самосознания,,.  —  G. 24),
50 «Афетови же [сыновея] прияша западъ и полунощныя страны. От сих же 70 и 2 языку бысть языкъ словенескъ, от племени Афетова, нарци, еже суть словене» (ПВЛ.  —  М. — Л., 1950.   —  4.1.-С. 11).
51 ПВЛ.  —  Ч. I.  —  С. 21.
52 См.: Петрухин В. Я. Три «центра» Руси. Фольклорные истоки и историческая традиция. Художественный язык средневековья.   —  М„ 1982.  —  С. 146 и cл.
53 См.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Мифологические и географические названия как источник для реконструкции, этногенеза и древнейшей истории славян//Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев.   —  М., 1976.
54 См.: Козьма Пражский. Чешская хроника/Под ред. I,-Г. Э. Санчука.  —   М., 1962.  —  С. 36 — 39.
55 Развитие этнического самосознания...  —  С. 100, 123.
56 См.: Гейштор А. Этническая и региональная общность в Вольском средневековье // Польша и Русь.  —  С. 54.
57 Slaski К. Watki historyczne w podaniach о poczatkach Polski.-- Poznan, 1968.  —  S. 51 — 60.
58 Некоторые современные лингвисты связывают этимологию имени «Чех» со словами, обозначающими обработанные участки земли (Jakobson R. Reimworter Cech — Lech//Selected Writings II.  —   The Hague — Paris, 1971; Иванов В. В., Топоров В. Н. Указ. соч.  —  С. 125).
59 Ср.: «От тех ляхов прозвашася поляне...» (ПВЛ.  —  Ч. I.  —  С. 11).
60 Развитие этнического самосознания...  —  С. 153; Гейштор А. Этническая и региональная общность...  —  С. 55.
61 Lechici, Polanie, Polska,  —   Warszawa, 1965.  —  S. 30 — 165.
 62 Возможно, что в хронике Кадлубка сохранилась устная традиция, восходящая к временам господства висленских племен на польских землях (Ваrdасh J, Historia Panstwa i prawa polskiego.  —  Lodz, 1955.  —  S. 16).
63 По мнению ученых, эти легенды имеют историческое обоснование. Так, на монете Болеслава Храброго, датируемой 1000 г., выбиты слова «civitas Gnezdum» (Hensel W. Hajdawniejsze sto-lice Polski.   —  Warszawa, 1960.  —  S. 65 n.).
64 Първев Г. Проблемът за обединението на Полша в края XIII и началото на XIV век // Трудове на Великотърновския Университет «Кирил и Методий».  —  София, 1981.  —  Т. XVIII.  —  Кн. 3.  —  С. 94.
 65 См.: Гейштор А. Этническая и региональная общность,.. —  МС.60 — 66.
66 Русский летописец считал, что только благодаря вмешательству русского князя было ликвидировано «государство Маслава»: "Ярославъ иде на мазовшаны, и победи я и князя ихъ уби Моислава, и покори я Казимиру" (ПСРЛ.   —  Л„ 1926 — 1928.  —  Т. I.  —  Стб. 155; Развитие этнического самосознания...  —  С. 155).
67 Bieniak J. Mieclaw // SSS,  —  1967.   —  Т. III.  —  Cz. I.  —  S. 247.
68 Podpiolek К. Historia Slaska od pradziejow do 1945 roku.-Katowice, 1972.
69 См.: Хек Р. Указ. соЧ.-- С. 92.
70 Breitenbach О. Das Land Lebus гnter den Piasten.   —  Fuerstenwalde, 1890.  —  S. 101 n.
71 Baszkiewicz J. Powstanie zjednoczonego panstwa polskiego na przetomie XIII i XIV wieku.  —  Warszawa, 1954.  —   S. 206 —  207.
72 МРН.  —  Т. II.  —   Р. 645; Хек Р. Указ. соч.  —  С. 96 — 100,
73 См.: Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 119, 120.
74 Myslinski К. Polska i Pomorze po smierci Krzywoustego. —  W.  —  1948.  —  N 17.  —  S. 54 n.
75 Leciejewicz L. Pomorze // SSS.  —   1970.  —  Т. IV  —  Cz.  —  S. 225.
 76 См.: Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 126.
77 См.: Исаевич Я. Д. Висляне и лендзяне в IX — Х вв. Формирование раннефеодальных славянских народностей.  —   М., 1981.
78 В славянском памятнике 885 г. «Житии Мефодия» есть упоминание о сильном князе, сидящем «vъ Visle» (Lesnу J. Wislanie //SSS-1977.  —  Т. VI.   —  Cz. 2.  —  S. 489 — 491).
79 Cм.: Королюк В. Д. Древнепольское государство.  —  М., 1957 С. 131, 132.
80 См.: Бардах Ю., Леснодарский В., Пиетрчак М. государства и права Польши.  —   М., 1982.  —  С. 86.
81 См.: Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 122.
82 Grodecki R. Boleslaw Wstydliwy//PSB.  —   1936.  —  Т. II. —  260 — 262.
83 См.: Щавелева Н. И. Тенденциозность средневековой исриографии (на примере хроники Винцента Кадлубка)//Методика Учения древнейших источников по истории народов СССР.  —  М., 78.  —  С. 154 — 165.
 84 См.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. —  М„ 1968. — С. 152 и сл.
85 См.: Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси.  —  М„ 1950.   —  С. 255 — 258.
86 Австрийский герцог Фридрих II погиб в 1246 г., не оставив потомства (Annales sancti Pantaleonis Coloniensis 1238 — 1250/ Ed, H. Cardauns//MGH SS.  —   Hannoverae, 1872.  —  Т. XXII.  —  541).
87 ПСРЛ.  —  M., 1962.  —   T. II.  —  Стб. 820 — 826.
88 Wlodarski В. Polska i Rus, 1194 — 1340.   —  Warszawa, 1966.  —  S. 172, 178, 189.
89 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства  —  М., 1959.  —  С. 400.
90 ПСРЛ.  —  Т. II.  —   Стб. 852 — 855.
91 Щавелева Н.И. К истории второго нашествия монголо-татар на Польшу // Восточная Европа в древности и средневековье, —   М., 1978.
92 См.: Пашуто В. Т. Образование Литовского государства.-—  С. 406 — 409.
93 Там же.  —  С. 145; Monumenta Poloniae Vaticana.  —  Т. III.-- N 76.
94 Галицко-Волынская летопись называет среди участников похода Миндовга рязанского правителя Остафия Константиновича (ПСРЛ.  —  Т. II.  —  Стб. 855).
95 ПСРЛ.  —  Т. II.  —   Стб. 830, 864 — 869.
96 См.: Пашуто В. Т., Салов В. М., Хорошкевич А. Л. Против фальсификации истории нашей Родины.  —  М., 1961.  —  С.15.
 97 Monumenta Polonie Historica. Series Nova. - Warszawa, 1970.  —  Т. VIII.
98 Kowacki H. Kronika Polakow i Lechitow.  —   Warszawa. 1822
99 Kronika Wielkopolska/Przetl. K. Abgarowicz, wstep. i komet. орr. В. Kurbisowna.  —  Warszawa, 1965.
100 Kronika Boguchwala i Godislawa Paska / Opr. W. A. Maciejowcki, wydal A. Bielowski//MPH.-T. II.  —  P. 454 — 598.

CHRONICA POLONIAE MAIORIS
Пролог
Во имя Господа Бога. Аминь. Хотя историки [тех], которые теперь называются поляками 1(Poleni) от [названия] Северного полюса или иначе от крепости Полань 2, расположенной в границах поморян, над которой они властвовали, благодаря свидетельству письменных известий описали достаточно полно и достоверно передали вечной памяти потомков происхождение королей и князей польских (Regum et Principum Polonorum) и их деяния и достойные удивления смелые подвиги, в особенности [это сделал] досточтимый отец Винцентий 3, некогда епископ краковский, и многие другие, однако, поскольку они в своих трудах упоминают некоторых князей Польши 4 (Ducibus Polenie), преимущественно короля Пшемыслава 5 и ныне правящего, а последовательность его генеалогии, по-видимому, опускают, необходимо перечислить его родоначальников и назвать поименно прародителей его и других князей и правителей Польского королевства (Regni Роlonie) и обозначить земли. И, чтобы ясная краткость описания могла увековечить их появление, я с помощью всемогущего бога начал в немногих словах описывать все то, что узнал из исторических анналов польских о королях, властителях, князьях и об их потомстве, все, что узнал из различных метрик различных церквей. А также я изучил и передал памяти устные предания польских старейшин, в которых идет речь о военных деяниях и подвигах. [Начнем изложение] со времени Ассуера 6.
Во имя Господа Бога. Аминь. Хотя историки лехитов, которые теперь называются поляками (Poloni) от названия Северного полюса или иначе полянами (Роlani) от крепости Полань, расположенной в границах поморян, над которой они властвовали, благодаря свидетельству письменных известий описали достаточно полно и достоверно передали вечной памяти потомков происхождение королей и князей польских и их деяния и достойные удивления смелые подвиги, в особенности [это сделал] досточтимый отец Винцентий, некогда епископ краковский, и другие, однако, поскольку они в своих трудах упоминают некоторых князей Великой Польши (Maioris Polonie), преимущественно короля Пшемыслава, короля этой земли, а последовательность его генеалогии, по-видимому, опускают, необходимо перечислить его родоначальников и назвать поименно прародителей его и других князей и правителей обширнейшего королевства поляков (Polonie), или лехитов, и обозначить земли 7.
Поскольку поляков называют также и лехитами 8, следует узнать, почему их называют этим именем. В древних книгах пишут, что Паннония является матерью и прародительницей всех славянских народов 9, «Пан» (Pan) же, согласно толкованию греков и славян, это тот, кто всем владеет. И согласно этому «Пан» по-славянски означает «великий господин» (maior dominus), хотя по-славянски из-за большого различия в языках можно применить и другое слово, например «господин» (Gospodzyn), ксендз (Xandz) же больше, чем Пан, как бы предводитель (princeps) и верховный король. Все господа называются «Пан», вожди же войска называются «воеводами» (woyeuody); эти паннонцы, названные так от «Пан», как говорят, ведут свое происхождение от Яна, потомка Яфета 11. Из них первым, как утверждают, был этот могучий Нимрод 12, который впервые стал покорять людей, братьев своих и подчинять своему господству.
Итак, от этих паннонцев родились три брата, сыновья Пана, владыки паннонцев, из которых первенец имел имя Лех, второй — Рус, третий — Чех13. Эти трое, умножась в роде, владели тремя королевствами: лехитов, русских и чехов, называемых также богемцами, и в настоящее время владеют и в будущем будут владеть, как долго это будет угодно божественной воле; из них наивысшей властью и господством во всей империи всегда обладали лехиты, как это явствует из хроник и из их территории 14.
У славян существует большое разнообразие в языках и в то же время они понимают друг друга, хотя в некоторых словах и в их произношении существуют, по-видимому, кое-какие различия. Языки эти берут начало от одного отца Слава, откуда и славяне (Slavs) 15. Они и до сих пор не перестают пользоваться этим именем, например Томислав, Станислав, Янислав, Венцеслав и др. Утверждают, что от этого же Слава произошел Нимрод. Нимрод по-славянски означает «Немежа» (Nemerza), что и понимается по-славянски как «не мир» (nоn pax) или «не измеряющий мира» (nоn mеnsurans pacem), от которого началось среди людей рабство, в то время как прежде у всех была незыблемая свобода. Сперва он безрассудно пытался подчинить своей власти своих братьев; дерзость его безрассудства навлекла закон рабства не только на его братьев из рода славян, но также и на весь мир.
Исходя из вышесказанного, можно назвать четыре государства славян, а именно паннонцев, лехитов, русских и чехов или богемцев. И, так как впоследствии «появилось много других государств и королевств славянского народа (Slavonice nacionis), достойным является сообщить их имена и объяснить их. Королевство булгар ведет свое название от реки Булга (Bulga) 16. Таким же образом королевство Расция идет от «рац» (Racz) 17, что означает след многих коней, собранных в одно войско. Ведь отсюда славяне множество всадников называют «раци». Королевство же Далмация называется так потому, что королева паннонцев даровала своему сыну эту приморскую часть и повелела короновать его королем. Полагают, что эта королева по имени Саба была с Юга и пришла для того, чтобы послушать мудрость Соломона 18. Да и река паннонцев называется Саба, и, как говорят, она получила свое название от нее. Также говорят, что королевство Далмация 19 «dala macz», так сказать дала мать. Также рани или рана 20 называются так потому, что при столкновении с врагами они обычно кричали «рани, рани», т.е. «раны, раны». Также и сорабы 21получили свое название от «сорбан», что можно истолковать двояко: ведь галлы называют эту страну Сервия (Serviam), желая сказать, что побежденные Нимродом, они [сорабы] были [поселены там] как его рабы 22. Это, по-видимому, лишено основания, так как не только эта небольшая часть славянского корня, но, вернее, весь народ славянский считался зависимым от него. Правильнее полагают, что сорабы — от Сарба, который также получил и имя Сарбан, подобно тому как иудеи называются от Иуды, лехиты — от Леха и прочие [народы]. Есть славянский народ с названием кашубы 23, и так их назвали из-за ширины и длины одежды, которую они должны были собирать в складки вследствие ее ширины и длины. Ведь по-славянски морщина или складка на одежде называется «хуба» (huba), отсюда и «кашубы» (Casshubii), то есть «складывай складки». Большая [часть] их живет вокруг Северного моря. Существуют также и другие славяне, которые называются древняне, а тевтонцы называют их голзатами (Halczste) 24. Их главные крепости следующие: Буковец, который теперь называется Любек, также Гам т.е. Гамбург и Бремен, который был их столицей и местом жительства. Там же находятся княжеская крепость Шлезвиг и город Чешнина. Во главе их стоят комиты 25, которых назначил император Генрих 26, как говорят, после того, как подчинил императорской власти эти края славян. Этот народ получил свое название из-за гущи лесов и деревьев. Ведь древнянами (Drewnanye) они именуются от «деревьев» (lignis). Называются они также травнянами от какой-то реки, которая зовется Травна.
Стоит узнать, что славяне и тевтонцы, как говорят, происходили от двух братьев — Яна и Куса, потомков Яфета, согласно сообщению Исидора 27 в первой книге «Этимологии» и Мартина в «Хронике Римской» 28. Именно они описывают Германию, [пользуясь названиями] рек, как например Дунай, Рейн, Висла, или Вандал, Одра, или Гуттал и Эльба, или Лаба, обозначая при помощи этих больших рек [местность] от их устья до их впадения. Рейн и Дунай — это большие реки тевтонцев, Вандал же, Одра и Эльба — это реки Польского и Чешского королевств. Некогда они поселились вокруг этих трех последних рек, а также в областях, к ним примыкающих, и владеют ими вплоть до Северного моря, хотя саксы, оставив свои очень небольшие земли и деревни своего народа, переселились на обширную землю славян и среди них обрели себе постоянные жилища.
Всем этим славянским народам, за исключением только Паннонии, но совместно с Каринтией 29, жители которой называются керуханами от «корыта» (coritha), что истолковывается как «каналы» 30, [народы] всегда подчиненные власти лехитов, платили подати вплоть до времен короля Казимира Монаха 31. В его время, прежде чем по повелению господина папы 32 он ушел из монастыря в Клюни, где находился в послушании, многие народы, выйдя из повиновения лехитам, перестали выплачивать им обычные подати.
А вот и иное истолкование слова «германцы» 33. Говорят, что оно происходит от [слова] «german», когда один с другим связан узами братства. Ведь «germo» есть какое-то приспособление, в котором два вола, соединенные вместе, тащат плуг или повозку. Так и тевтонцы, имея соседние королевства со славянами, постоянно общаются с ними, и нет в мире других народов столь близких и дружественных, чем славяне и тевтонцы. Таким образом, латинянами они были названы «ducz» — отсюда тевтонцы и «Slaws» — отсюда славяне, то есть родные братья.
Не следует также пройти мимо венгров, которые и сами являются славянами 34. Венграми они называются от некой реки по названию Вкра 35, вытекающей из какого-то большого озера, около которого теперь расположен город Пшемыслав, [и течет эта река] по направлению к Северному морю. После того как готы ради ограбления народов вышли с островов, которые называются Сканца и Готальрик 37, и стали их в собственных жилищах притеснять и причинять неприятности, венгры вместе с женами и детьми решили вернуться в земли паннонцев, откуда они родом, и навсегда там поселиться. Но так как Бог решил покарать именно их за грехи некоторых народов, то они отправились не прямой тропой, дабы не причинить вреда во время пути своему славянскому народу, но пошли опасным путем через Тевтонию, Бургундию, а затем и через Ломбардию до земель Славонии, по пути разоряя города и проливая много человеческой крови. Их король по имени Типа, который в сочинениях именуется Аттила 38, прийдя в Паннонию, решил установить себе там постоянное местопребывание, и, так как многие славянские народы сошлись к ним [венграм], они тогда стали называться не вкранами, а вандалами 39. Та часть славян, которая называлась вкранами от реки Вкра, впоследствии, смешавшись с народом гуннов 40, которые, как об этом полнее пишет Мартин в своей «Римской Хронике», прийдя в Паннонию с гор Сицилии и подчинив ее своему господству, была названа венграми (Hungari) как от гуннов (Hunis), так и от вкранов 41.
Впоследствии Лех со своим потомством, идя по широчайшим рощам, там, где было Польское королевство, пришел к некоему месту с весьма плодородной почвой, изобилующему рыбой и дикими зверями, разбил там свою палатку, намереваясь построить себе и своим первое жилище, и сказал: «Будем вить гнездо». Вот поэтому это место (вплоть до настоящего времени называется «Гнезно», то есть «свивание гнезда».
Поскольку я немного отвлекся от того материала, о котором намеревался писать, вернемся теперь к нашему первоначальному изложению. И, чтобы ясная краткость писания дала возможность запомнить события, я с помощью всемогущего Бога изучил и вкратце передал памяти потомства [историю] королей, князей и предводителей Польского королевства, то есть обширнейшего государства лехитов, а также их потомков, как это я узнал из анналов истории Польши, и все, что я видел в разных [записях] различных церквей, а также все, что я узнал из устных рассказов знатных старцев польских, от внимания которых не ускользнули ни военные деяния, ни события того времени.
Глава 1. О Краке 43, первом короле лехитов
Итак, прежде всего посмотрим, откуда произошли короли лехитов. Во времена короля Ассуера, в то время как галлы нападали на различные королевства и провинции и занимали их, лехиты обычно жили как братья, происходившие от одного отца, не имели ни короля, ни князя, но только выбирали из числа своих двенадцать наиболее знаменитых и богатых людей, которые должны были разбирать возникавшие между ними спорные вопросы и управлять государством. Они ни от кого не требовали ни податей, не принуждала оказывать услуги, но, опасаясь нашествия галлов, единодушно, согласно божественной воле, избрали среди своих братьев-лехитов начальником войска или, вернее, предводителем, (ведь по польскому толкованию предводитель войска называется «воевода») некоего деятельного мужа по имени Крак, чья усадьба была в то время возле реки Вислы. Этот Крак, что на латинском языке означает «ворон», был как победитель провозглашен лехитами королем. Он построил крепость, названную [потом] по его имени «Краков», которая прежде имела название «Вавель». «Вавель» — это как бы какая-то припухлость, которую, как говорят, обычно имеют люди, проживающие в горах, и она у них образуется в горле из-за питья воды.
Так же и гора, где теперь расположена краковская крепость, называлась «Вавель», а неподалеку, с другой стороны Вислы, имеется небольшая гора 44, носившая уменьшительное название «Вавельница», на которой построен костел св.Михаила на Скальце (de Rupella). У этой небольшой горы был построен большой и могущественный город, который, как уверяют, Александр Великий сравнял с землей 45. Говорят, что у него [Крака] были два сына и одна дочь. Младший из них по имени Крак, для того чтобы наследовать отцу в королевстве, тайно, прибегнув к хитрости, убил старшего брата. Умер он одиноким, не оставив потомства и только одна его сестра по имени Ванда 46, что по латыни означает «крючок», осталась в живых. Пишут, что она была такой красивой и миловидной наружности, что всех, кто на нее смотрел, привлекала к себе своим приятным видом. Поэтому она и была названа «Ванда», то есть «крючок». Она, благоразумнейшая женщина, пренебрегая брачным ложем, великолепно правила Польским королевством согласно воле народа, пока весть о ее красоте не дошла до некоего короля алеманов; поскольку он не мог склонить ее к браку с ним ни деньгами, ни мольбами, [то], желая и надеясь достичь исполнения своих чаяний, он прибегнул к враждебным угрозам и нападениям со своим войском. Собрав большое войско, он приблизился к землям лехитов и пытался враждебно вступить в них. Упомянутая Ванда, королева лехитов, нисколько не испугавшись, вместе со своими вышла навстречу его могущественным силам. Вышеупомянутый король, увидев, что она подошла со своими наводящими ужас полчищами, в смятении то ли от любви, то ли от негодования, воскликнул: «Пусть Ванда повелевает морем, пусть землей, пусть воздухом, пусть приносит жертвоприношения своим бессмертным богам, а я за вас всех, о знатные, принесу торжественную жертву подземным богам, чтобы как вы, так и ваше потомство непрерывно находились под властью женщины». И вскоре, бросившись на меч, покончил с жизнью. Ванда, получив от алеманов клятвы в верности и вассальной зависимости, вернувшись домой, принесла богам жертвоприношения, соответствующие ее великой славе и выдающимся успехам. Прыгнув в реку Вислу, воздала должное человеческой природе и переступила порог подземного царства. С этих пор река Висла получила название Вандал по имени королевы Ванды, и от этого названия поляки и другие славянские народы, примыкающие к их государствам, стали называться не лехитами, а вандалитами.
Глава 2. О Лешке первом 47
После кончины королевы Ванды в течение многих лет вплоть до времени короля Александра лехиты были лишены короля, но избирали только воеводу и двенадцать правителей. В его время, как говорят, некий искуснейший в золототканном деле мастер, который могуществу Александра противостоял скорее мастерством и трудолюбием, нежели храбростью, принудил уйти последнего из земель лехитов бесславно и не без конфуза. Из-за этого лехиты избрали его королем, дав ему имя Лешек. Ведь говорят, что Лешек означает «хитрец», так как победил он непобедимейшего короля Александра хитростью и подвохами. И затем скончался, не оставив потомства.
Глава 3. О Лешке втором
По смерти Лешка среди жителей королевства лехитов возникли большие распри, и поэтому как знатные, так и община постановили собраться в одном месте, намереваясь выбрать правителя. Когда они собрались, [то], согласно мнению некоторых знатных, решили, чтобы тот считался всеми королем, кто первый доскачет до статуи на пегом коне. А один, стремясь к управлению государством, поступив непродуманно, тайно покрыл железными шипами всю ширину поля, через которое они должны были достичь статуи, оставив свободной только одну тропинку, по которой должен был ехать сам. Двое юношей хрупкого телосложения обязались достичь статуи пешком, и побежденный должен был навсегда назвать победителя королем. Когда же они хотели бежать к мете, тотчас остановились, так как поранили себе ноги острыми шипами, которые расставил в поле изобретатель хитрости. А когда наступил тот день, в который предполагали скакать всадники, этот хитрец скачет по намеченной им тропинке. И так как он хорошо позаботился о копытах своего коня, ему удалось не наколоться на шипы, которые сам же разбросал. В то время как конные спешат к статуе, один из этих двух пеших юношей, меньше повредивший свои ноги и уже восстановивший свои силы, переменив путь, не без насмешки со стороны народа, бежит по изгибам поля и в конце концов приближается к мете. Все же тот хитрец обогнал его и поэтому был назван всеми королем. А те, кони которых были поранены шипами, увидели, что опередившая их лошадь имела на копытах железные подковы, и таким образом обнаружили его хитрость. Они назвали его Лешек, то есть «хитрец», и на основании приговора он был растерзан на куски. А тот, пеший, по суждению знати (proceres) своего королевства и всего народа избирается вместо него королем, все приветствуют его как короля, и получает он имя Лешек второй, по имени Лешка, преданного казни. Когда же он должен был воссесть на престол в царских одеяниях, он положил одежды своей бедности по правую сторону трона, показывая этим добродетель своего положения и своей покорности, желая также показать потомкам, что короля более красивым и видным делает скорее смирение, чем пурпурные одежды. Был он такой великой щедрости, что скорее предпочитал [нести] убытки из-за проявленной доблести, нежели [иметь] изобилие благодаря скупости. Был он весьма разумен, всегда трезв, знаменит многими добродетелями. Счастливо почил в бозе, оставив одного сына по имени Лешек.
Глава 4. О Лешке третьем
Во времена этого Лешка Юлий Цезарь, стремясь подчинить славянские царства власти римлян, вторгся во владения лехитов. Вышеупомянутый Лешек, в меру своих сил сопротивляясь ему со своими храбрейшими лехитами, трижды с ним сразился, перебив очень много народа из войска Юлия Цезаря. Он также в Персии, завязав сражение, победил некоего тирана по имени Красс 48 который командовал парфянами, и приказал налить ему в рот растопленного серебра, говоря при этом: «Ты жаждал серебра, пей его». Юлий Цезарь, находясь в пределах Славонии, выдал за этого Лешка свою сестру [Юлию] и дал ему в качестве приданого землю Баварии. Юлия же по воле своего супруга построила две сильнейшие крепости, одну из которых назвала по имени брата «Юлий», теперь [она] называется «Любуш», а другую «Юдин» — теперь «Волин», Когда она от своего мужа Лешка родила сына и сообщила об этом своему брату Юлию Цезарю, находившемуся в то время в Славонии, тот, обрадовавшись рождению племянника, дал ему имя Помпилиуш. Но, когда Юлий в сопровождении лехитов вернулся от славян в Рим победителем и после того, как лехиты вернулись домой, римляне очень разгневались на него [Цезаря] за то, что он отдал Баварию под власть лехитов. Тогда Юлий свой дар — Баварию — взял обратно. Вследствие этого Юлия, сестра его, была удалена от Лешка, короля лехитов, а сын ее, вышеупомянутый Помпилиуш, остался у отца. Этот Лешек, отвергнув жену Юлию, от других жен и наложниц породил двадцать сыновей 49, которым дал приморские земли как княжества и графства.
Имена этих сыновей следующие: Болеслав, Казимир, Владислав, Вроцислав, Одон, Барйим, Пшибыслав, Пшемыслав, Якса, Семиан, Земомысл, Богдал, Спицигнев, Спицимиж, Збигнев, Собеслав, Вышимир, Чешмир и Вислав.
Имена этих сыновей следующие: Болеслав, Казимир, Владислав, Вроцислав, Одон, Барним, Пшибыслав, Богдал, Пшемыслав, Семиан, Собеслав, Земомысл, Спицигнев, Спицимиж, Збигнев, Собеслав, Вышимир, Чешмир и Вислав. 50
Некоторые крепости и города, которые они основали, они назвали своими именами; каждому отец отдал по княжеству возле Северного моря вплоть до Вестфалии, Саксонии, Баварии и Тюрингии. Помпилиуша как первородного назначил над всеми королем и приказал короновать его. Полагают, что во времена этого Лешка родился от Девы Христос. Во времена императора Нерона, правителя римлян, наисчастливейший основатель королевства лехитов Лешек в покойной старости, исполнив долг плоти, скончался.
Глава 5. О Помпилиуше первом
Этому Лешке наследовал сын его Помпилиуш. Он был старшим, и братья его, названные выше поименно, такое выказывали ему послушание и такую проявляли братскую любовь, что, узнав, как он слабеет, они поспешно направились к нему в Крушвицу. Там они нашли его мертвым и сына его, молодого Помпилиуша, назначили королем. Когда последний короновался, они немного пробыли у него, дали ему присягу в верности и счастливо вернулись по домам.
Глава 6. О Помпилиуше втором
Этот Помпилиуш был человеком в высшей степени бесчестным. В самом деле, он больше стремился водить с девушками хороводы, нежели вести войны, и вследствие безудержного стремления к постыдной роскоши и из-за лености стал нерадивым, в бегстве был первым, в сражениях — последним, участвовал во всех непристойных начинаниях, деспотически относился к братьям своего отца, а они проявляли ему вернейшее послушание. По навету своей бесстыдной жены на их приветливость отвечал ненавистью, на дружбу — интригами, на уважение — жестокостью. Делая вид, что слабеет и чувствует приближение смерти, он созывает своих дядьев, смягчает их сердца сладкими речами; покоясь на ложе в притворном недомогании, заявляет, что нет у него сил далее жить, убеждает и просит, чтобы они обсудили, кто будет ему наследовать. В конце концов, прощаясь с ними, безжалостно умерщвляет их питьем, поданным его женой. Этот, скорее тиран, нежели король, приказывает, чтобы тела их оставались непогребенными, якобы они убиты по божественной воле. Этот отвратительный Помпилиуш получил прозвище «Хотышко» 51 (Chosziszco), так как на голове у него было немного длинных волос. Именно «Хотышко» означает «метелка» 52, отсюда уменьшительное название «маленькая метелка». Но преступление, совершенное им по отношению к дядьям, не осталось неотомщенным: ведь вследствие гниения трупов отравленных им дядьев, непогребенных по его приказанию, появились огромной величины мыши, которые напали на вышеупомянутого Помпилиуша. И нельзя было спасти его от них ни огнем, ни мечом, ни палками, и они, преследуя, стали его кусать. Наконец, он вместе с женой и двумя сыновьями бежал в какую-то высоченную башню, находившуюся в крепости Крушвице, и там, изгрызенный мышами, закончил свой последний день.
Глава 7. Об избрании короля по имени Пяст 53
Когда род Помпилиуша, прозванного Хотышко, был с корнем уничтожен, знатные люди (proceres regni) королевства, прийдя в вышеупомянутый город Крушвицу, слывший в те времена среди городов лехитов наиболее сильным и красивым, начали думать об избрании будущего правителя; хотя они и желали выбрать кого-либо из сыновей отравленных князей, однако, поскольку они предлагали разных, [то] не могли прийти к общему согласию, ставя овое благосостояние выше общественной пользы. В конце концов они решили избрать кого-либо простого и скромного происхождения, однако свободно рожденного и потомка лехитов. И был им некий бедный землепашец по имени Пяст, имя его жены было Репка, и жили они в упомянутом городе Крушвице. Предполагали, что они во времена Помпилиуша, или Хотышко, гостеприимно приняли двух чужеземцев, то ли ангелов, то ли, согласно мнению некоторых, мучеников Иоанна и Павла, которых привратники вышеупомянутого правителя (principis) Хотышко отогнали от входа в его дом. Эти два чужеземца пришли в жилище Пяста во время выборов, и чудесным образом вышеупомянутого Пяста избрали королем. А именно, когда для такого количества [людей], собравшихся избрать короля, не хватило пива, и Пяст в своем жилище наварил только малость меда для себя и для своей семьи, медвяная жидкость, которая по-польски называется «мед», настолько увеличилась, что ее в изобилии хватило всем, и каждый мог пить столько, сколько хотел. Увидев это чудо, сотворенное божественной милостью, они единогласно избрали вышеупомянутого Пяста своим королем. Назывался он Пястом потому, что ростом был мал, но крепок телом и красивой наружности.
Глава 8. О Земовите первом
Пяст, отмеченный королевскими знаками отличия, разумно управлял королевством и от своей супруги Репки имел одного сына, которого, когда тот подрос, назвал Земовитом. Этот последний четырнадцати лет от роду наследовал отцу в королевстве и из-за этого как отцом своим, так и другими был назван Земовит. Ведь Земовитом называется тот, который уже говорит 54; ведь ему было уже четырнадцать лет, когда умер отец. Земовит восстановил многое, утраченное Хотышко, был он во всем деятелен и удачлив, во всем преуспевал, над врагами торжествовал; однако сыновей и внуков князей, преступно отравленных, не сумел ни угрозами, ни подачками, ни военными нападениями склонить к послушанию, поскольку они всегда, вплоть до времен знаменитого Великого Болеслава 55, насколько могли сопротивлялись ему и его преемникам и по двум причинам отказывались от повиновения отцу его Пясту и ему самому. Первая причина состояла в том, что по отношению к их отцам и дедам Хотышко совершил жесточайшее преступление, а именно те были [им] коварно отравлены. Вторая — в том, что королем был избран Пяст, низший по роду, а они остались в пренебрежении. Земли вышеупомянутых князей были следующие: у Болеслава — Нижнее Поморье, у Казимира — Кашубия 56, у Владислава — часть Венгрии, которая находится между реками Тиссой, Дунаем и Моравой; Яксе 57 [принадлежала] Сорабия, Вроциславу — Рания, Пшебыслаеу и Одону 58 — Джевина 59, Пшемыславу — Згожелец, который теперь называется Бранденбург 60. Остальные постоянно владели прочими землями и дистриктами 61 в Славонии и Каринтии, [расположенными] вокруг рек Лабы, Одры, Пианы, Доложи, Вкры, Рекницы, Варны, Гоболи, Спревы, Гыли, Суды, Меци, Травны и вокруг других [рек]. Из них двое, а именно Вислав [заложил] крепость под названием Мендзыбоже, теперь Магдебург, и Собеслав — другую крепость под названием Дален, которую тевтонцы называют Даленберг. Чешмир укрепил часть Древины, теперь Голзацня, у Шлезвига, и Вышимир — основал крепость на берегу Северного моря, где теперь город назван его именем — Вышимир 62.
Главные крепости вышеуказанных властителей лежали на запад и к Северному морю. Бремен назван так от «бремени», так как неприятели, а именно вестфальцы и фризы и другие, нападали на славян, и последним приходилось им сопротивляться. Так же и крепость Луна, которая теперь именуется Лунебург. Называется она так, поскольку возникла из громадного камня среди полей. А ведь славяне блеск месяца, светящегося в ночи, называют «луной», поэтому и вышеуказанную крепость, дающую свет на равнине полей, называют луной. Был там также поблизости большой город по названию Бардвик. Славяне обычно называют города «виками», а именно «викус» — это собственно по-славянски «город», в котором есть рыночная площадь. Они не говорят «пойдемте в город», но говорят «пойдемте в вик». И таким образом Бардвик получил название от тамошней реки и от вика. Так же и Шлезвиг происходит от «sledz», так по-славянски называют рыбный соус (allec). Так же и крепость Буковец, где теперь можно видеть в Любеке монастырь братьев проповедников 63. Славяне же, проживающие там, город Любек называют не Любек, а Буковец. Там же и крепость Рацибуж.
И крепость Шверин, которую какой-то император, победив короля славян по имени Микл, подарил, как говорятт. некоему знатному (nobili) мужу из Далена или Далинберга. Его он назначил специальным комитом (сomitem specialem) шверинским, так как нужно было обороняться от сыновей Микла. Этот самый Микл основал какую-то крепость на болоте возле деревни под названием Любово, возле Вышимира. Эту крепость славяне некогда назвали Любово по названию деревни Любово, а тевтонцы ее называли по имени Микла — Микленбург. Поэтому до настоящего времени властитель этого места называется «Микленбург», на латинском же языке он именуется по величине полей «Магнусполен», [названием], как бы составленным из латинского и славянского языков, поскольку славянское «поле» на латинском языке звучит «кампус». Также крепость Илов берет свое название от плотности почвы. Равным образом Росток — от разлива рек, Верла — от «доверчивости», Званово — от собственного имени, так как «зван» — это как бы «вызванный». Остров — от острова. Также Чешин, Марлов, Болель, Тшебешево, наконец, Вологощ, Кашов, Велунец, который иначе назывался Волин. И в конце концов пишут, что все эти крепости расположены вокруг Северного моря. Другими же крепостями владеют князья Саксонии, маркграфы бранденбургские, князья щецинские; однако, после того как старые названия были изменены, некоторые из них приобрели новые названия, названия же других остались прежними.
Глава 9. О Лешке четвертом 64
Прошло немного времени царствования Земовита, и у него народился сын по имени Лешек. Он, идя по стопам отца, проявил себя с самой лучшей стороны во всех доблестных поступках. В молодые годы у него родился сын Земомысл, и имя это понимается как «думающий о земле». С этим самым сыном он спокойно правил землями, ему подвластными, поскольку и соседи под его властью наслаждались тихим покоем, и он ни от кого из соседей не получал никаких неприятностей. Их успехи сделали их настолько знаменитыми, что доблестными поступками они затмили своих предшественников.
Глава 10. О Мешко первом 65
У Земомысла и жены его родился сын, который в течение семи лет от рождения оставался слепым. Поляки видя это, а также зная, что другой сын у короля Земомысла, хотя прошло семь лет, уже не родится, в смущении говорили: «Вот опять замешательство [meska] в королевстве». Замешательство, говорят, все равно, что смущение или волнение. Ведь они знали, что после смерти Хотышко, которого съели мыши, много смут произошло в Польском королевстве и боялись вторичного их появления. Вот поэтому они назвали слепого сына короля Мешко (Meskam). Земомысл же, как рассказывают исторические анналы поляков, наследовал в Польском королевстве своему отцу Лешке четвертому в 913 году и в 931 породил своего вышеупомянутого сына Мешко. Этот Мешко в возрасте семи лет по воле богов обрел зрение. И наконец, в 931 году взял в жены Дубровку 66, сестру св.Вацлава. На следующий год под влиянием своей жены и божественного вдохновения вместе со всем народом лехитов или поляков принял таинство святого крещения 67. От этой жены в 937 году породил сына, которому при святом крещении приказал дать имя Болеслав 68; в 938 году он установил в Польше епископом Иордана 69.
Глава 11. О Болеславе первом 70
Болеслав первый Великий, прозванный Мужественным, что по-польски означает Храбрый, уверенно восстановил границы Польши, утерянные прежде. Он заложил шесть кафедральных соборов, из них первым — познаньский, где после смерти он и покоится в середине костела; затем гнезненский, мазовецкий, который теперь называется плоцким, краковский, вроцлавскнй и любушский. Куявский же, который также называется и владиславским, основал уже его сын Мешко. Он [Болеслав] также заложил, построил и наделил имуществом много монастырей. О его необычных деяниях писать, по видимому, нет надобности, так как в винцентовой хронике 71 все лучшие стороны его доблести описаны достаточно. Сам он установил, как говорят, в Польше подать, которая называется «строжа» (strossza) 72, так что каждый от плуга или сохи ежегодно вносил в житницу короля одну меру пшеницы и одну меру овса, за исключением тех, кто состоял на военной службе государства. Подать эта называется «строжа» потому, что брали ее для [удовлетворения] нужд людей, находившихся на страже в крепостях, особенно для тех, кто пребывал на крайних границах королевства. Ибо вышеупомянутый король Болеслав, после того как установил границы Польши в Киеве, который является столицей Руси, на Тиссе и Дунае, реках Венгрии и Каринтии и на реке Солаве 73, текущей по направлению к Тюрингии и Северному морю, он построил, храбро восстанавливая границы, утерянные его предками, много крепостей на окраине королевства для сохранения своего государства и для оказания сопротивления своим недругам, и в особенности по берегам рек Солавы и Лабы. За этой Лабой по направлению к Вестфалии он построил крепость под названием Бремен и дал ей такое название потому, что эта крепость на своих плечах перенесла весь груз тяжести, получаемой от врагов, и она же охраняла своих горожан от бедствий. В народе бремя или тяжесть называют «бременем». Говорят, что ангел вручил ему меч, которым он с помощью бога побеждал своих противников. Этот меч и до сих пор находится в хранилище краковской церкви, и польские короли, направляясь на войну, всегда брали его с собой и с ним обычно одерживали триумфальные победы над врагами. Скончался Болеслав в 1026 от Р.Х. 74 в крепости Познань и покоится там в гробнице в середине костела. В его время император Оттон Третий, прозванный Рыжим 75, вступил в Польшу ради посещения святой гробницы (sancti limina) св. Адальберта 76, которого он при жизни очень почитал. Болеслав принял его с почетом и устроил пышный прием. В свою очередь Оттон назначил Болеслава соправителем империи, возложил ему на голову королевскую диадему, а за его сына Мешко просватал свою родную сестру 77. Болеславу он преподнес в качестве дара копье святого Маврикия и гвоздь Господен. Болеслав же в знак взаимной приязни и из уважения к императорскому достоинству подарил императору Оттону среди прочих даров руку святого мученика Адальберта. И было это в 1001 г.78а от Р.Х. Меч короля Болеслава, о котором речь шла выше, был дан ему ангелом и получил название «щербец», так как он, Болеслав, прийдя на Русь по внушению ангела, первый ударил им в Золотые ворота 78, запиравшие город Киев на Руси, и при этом меч получил небольшое повреждение; повреждение же по-польски означает «щербина», и поэтому и меч стал называться «Щербец».
Глава 12. О Мешко втором
По смерти Болеслава Великого на престол вступил его сын Мешко второй 79. Он только о себе и заботился, отнюдь не о государстве. В его время чужеземные народы отказались ему повиноваться и, наблюдая его беспечность, отказались выплачивать ему подати, которые обычно выплачивали его отцу. Мало того, начальники крепостей отобрали себе и передали навечно своим потомкам крепости, некогда построенные его отцом Болеславом, как было упомянуто выше, на крайних границах королевства, в особенности по реке Лабе. Этот Мешко имел двух сыновей от сестры императора Оттона, а именно Болеслава и Казимира 80. После смерти Мешко в 1033 году от Р.Х. 81 ему наследовал его первенец Болеслав 82. Он, до того как был коронован, принес своей матери немало позора. В самом деле, мать его, происходившая из знатнейшего рода, не имея сил переносить его беспутство, забрав своего младшенького сына Казимира, отправилась в родную землю в Саксонию, в Бруншвик и там отдала его в науку, а сама, как говорят, ушла в какой-то монастырь. Болеслав же вследствие своей свирепости и множества преступных деяний, хотя и был отмечен королевской диадемой, плохо кончил свою жизнь и не числится в списках королей и правителей Польши. После его смерти в Польском королевстве возникло много смут и войн 83, больше междоусобных, чем внешних. И в то время как Польское королевство из-за непрерывных войн почти что потеряло свое могущество, знатные люди (proceres) Польского королевства отправились в Саксонию к своей госпоже королеве, разыскивая своего господина Казимира. От нее они узнали, что она определила его в Париж для изучения свободных наук, где он и находится и учится, и что он вступил в орден святого Бенедикта 84 в монастыре в Клюни. Когда же они поспешили туда, то нашли его уже посвященным в диаконы. Посоветовавшись с аббатом, они не вернулись на родину, но отправились в Рим и обратились со смиренной просьбой к папе Бенедикту IX, чтобы он приказал вернуть им их правителя, а также милостиво уделил бы ему пособие, чтобы тот мог взять себе жену, и, таким образом, Польское королевство не останется без наследника. [Они ссылались также] на несчастья Польши, на поношение христианской веры, на пролитие крови в результате нашествия татар 85 и других нечестивых народов, находившихся вокруг Польши, которые постоянно совершали набеги и вторжения. Папа же отнесся к их просьбам с отцовским уважением, разрешил, дабы польский народ не остался без правителя, чтобы князь Казимир, который в Саксонии жил под именем Карла, а в монастыре — Ламоерта, ушел из монастыря ради управления королевством, и милостиво выдал ему диспенсию 86, чтобы он имел возможность взять себе жену. За эту диспенсию князь Казимир и польский народ обязались выплачивать постоянно с каждого человека динарий на святильник св. Петра и на построение церкви. Из монастыря в Клюни он направился в Саксонию к своей любезной матери и к князьям Саксонии, своим дядьям, и был принят ими с большой радостью. Последние, присоединив к себе не малое число рыцарства, сопроводили его, не без больших военных столкновений 87, в Польское королевство. Этот Казимир, выказав огромное мужество, повсюду обратив врагов в бегство, мирно владел Польским королевством. Назван он был «Восстановителем» вследствие того, что возвратил многое, утерянное его отцом Мешко, и счастливо восстановил то, что было сравнено с землей.
Удивительным образом установив мир на польских землях, он взял себе в жены дочь князя Руси Романа, сына Одона, по имени Добронега, иначе именуемая Марией 88. От нее у него было четыре сына: Болеслав Смелый, иначе Щедрый или Воинственный, убийца св. Станислава, Владислав Набожный, Мешко III и Одой I. Одон и Мешко скончались, не оставив потомства. Хотя этого Казимира весь польский народ и некоторые славянские племена охотно признали своим королем, одна только Мазовия не побоялась ему сопротивляться. А именно некто из незнатного рода, однако человек деятельный и сильный, душой необузданный и привычный к военному делу, по имени Мечислав 89 занял Мазовию, знатных людей этой провинции некоторых дарами, некоторых насильно принудил к послушанию ему. Он призвал на помощь против Казимира даков 90, гетов или пруссов и русских 91, с помощью которых осмелился объявить Казимиру открытую войну. В этом поединке, побежденный и разбитый, вместе со своими сторонниками, [он] бежал из Мазовии к пруссам, надеясь там найти свое спасение. А пруссы, тяжело переживая убийство многих своих [и] желая отомстить ему за поражение и за свою обиду, на него возлагают вину. Взяв в плен Мечислава, подвергнув его тяжелым наказаниям, они прибивают его к высоченной виселице, приговаривая: «Ты домогался очень высокого, так и достигни высокого». Вот как у поэта:
Постыдно мужам не быть мужами, одевать
рабов в дорогие одежды
Постыдно, чтобы белая шея сжималась грязным
ярмом.
А также стих:
Не домогайся переходить те границы, которые
запрещает природа.
Не домогайся того, что не можешь взвесить
На справедливых весах 92.
После того как провинция Мазовия объединилась с Польским королевством и в границах всего королевства установились мир и спокойствие, в году от Р.Х. 1058 Казимир счастливо почил в бозе.
Глава 13. О Болеславе Смелом 93
После смерти вышеупомянутого короля Казимира Монаха, или Восстановителя, наследовал его старший сын, первенец, Болеслав Щедрый, или Смелый. Был он человеком черезвычайно щедрым и в любом достойном человеке превыше всего ценил щедрость. Удостоенный королевской диадемы, начал он помышлять об отваге своего прадеда, короля Польши Болеслава Великого, намереваясь проявить такую же военную доблесть; [но] он заботился не о выгоде и покое, но о восстановлении польских границ, которые определил вышеназванный Болеслав, а его преемники, короли Польши, к его времени утеряли. Так, он, храбро вторгшись в земли Руси, сразился во многих сражениях с князьями Руси и, победив их, достиг города Киева 94. Хотя киевляне какое-то время и сопротивлялись ему, однако долго оказывать ему сопротивление не могли и сдались на милость победителя. Он принял их послушание и заверения в верности и направился на завоевание других земель Руси, и там в течение многих лет, храбро осаждая крепости русских, полонил обе части Руси 95. Самую Русь сообразно с нуждами своими личными и своего войска обложил данью, особенно съестными припасами. После победы, одержанной над русским королем 96, которого, в открытой битве победив, убил, он, подавив мятеж, поставил начальником над русскими князьями знатного человека, своего приближенного 97.
После этого он направился в Венгрию, желая восстановить меты Польского королевства по рекам Дунаю, Тиссе и Мораве. Соломон 98, король Венгрии, намереваясь воспрепятствовать приходу Болеслава в свое королевство, спешит ему навстречу со своим войском в горных местах Руси и Венгрии, но, потеряв многих из своего войска при первом же столкновении с ним, бежит в крепость, и там его со всех сторон окружают. Он, видя, что ему и его народу грозит опасность, умоляет о мире, предлагая Болеславу сто тысяч талантов золота, чтобы тот перестал ему угрожать. А Болеслав ему ответил: «Полякам нравится не иметь золото, а повелевать теми, кто его имеет. Постыднее быть побежденным деньгами, нежели в сражении». Король же Соломон, признав свое поражение, не только отказался от военных действий, но и уступил ему часть своего королевства, находившуюся между упомянутыми реками, считая себя счастливым, так как может остаться в другой части королевства за Дунаем.
Между тем Лев 99, король чехов, совместно с моравами и северными народами напав на пределы Польши, безжалостно её опустошил. Король Болеслав, узнав об этом, спешит к нему. И хотя он мог напасть на него неожиданно с тыла, он не пожелал этого, говоря: «Не следует приписывать победе то, что достигнуто грабежом». Итак, он объявил Льву, чтобы тот был готов назавтра встретиться с Болеславом в сражении. А Лев, отбросив львиную храбрость, принимает изворотливость лисицы и сообщает Болеславу, что не подобает ему со столь немногими сопротивляться такому великому королю, и униженно просит, чтобы он [Болеслав] удостоил принять его покорность, причислив к своим данникам. А сам под покровом ночи бежит, нигде не осмеливаясь предстать перед королем Болеславом. Король же Болеслав преследует его в границах Моравии и не щадит людей, не взирая ни на пол, ни на возраст, или предает смерти, или заключает в оковы.
Когда же король Болеслав вторгся в земли чехов и северных народов, вражески опустошая их, пруссы и другие языческие народы, сомневаясь, вернется ли Болеслав [назад], вторгаются в Поморье. Когда это узнает Болеслав, он, оставив осаду чехов и северных народов, устремляется к себе домой, застав в Поморье своих врагов, обрушивается на них. Их, бегущих, преследует до реки Сары 100 и там немало людей погрузилось в пучину не от руки врагов, а от тяжести собственного оружия.
Из-за этого поляки не хотели впредь пользоваться полным вооружением. 101
И вот от этого поля, где они так храбро воевали с оружием в руках, они и стали называться полянами, то есть polem na nуе 102.
Итак, обратив врагов в бегство, он решил напасть на владения и этих врагов и других.
И вот уже седьмой год кончался с того времени, как он начал сражаться, и ни он, ни знатные люди Польского королевства, находясь вдали от родных домов, испытывая тревоги войны, подчиняя себе чужеземные народы, в течение этих семи лет не видели жен и детей своих, а между тем рабы и слуги склоняли их жен и дочерей к исполнению своих желаний. Некоторых они склонили в свои объятия из-за усталости женщин от долгого ожидания, некоторых — доведенных до отчаяния, а некоторых — силой. Они также занимают и укрепляют жилища господ. Когда молва о таком предательстве и злосчастном преступлении дошла до ушей знатных лиц (nobiles), которые в это время находились с королём в лагере, они, движимые чувством мести за несправедливость, им нанесенную, несмотря на запрещение короля, вернулись домой и своих рабов (servos), сильно укрепившихся в их жилищах, с большим трудом одолели, и предали казни сообразно их проступкам. Жен же своих жестоко покарали различными казнями как прелюбодеек и изменниц.
Глава 14. Всем известная суровость Болеслава
Король Болеслав, возмущенный уходом своих вельмож (procerum), воспылал против них лютой злобой и, вернувшись домой, в пылу гнева напал на них, говоря: «Мужи женоподобные должны погибнуть, ведь им угодно заниматься женскими делами, а не повиноваться правителю». Сетуя не столько на то, что его покинули перед лицом врага, сколько на то, что они намеренно предоставили его врагам, подвергает смертной казни тех поляков, которые первыми от него отступились, а тем, кого в данный момент покарать не мог, тайно готовит засады. Женщин же, которым мужья под влиянием человеческой кротости, простили их преступления, он преследует, отняв у них малолетних детей, и не устрашается даже приставить к ним щенят. До такой степени он ненавидел женщин, что приказывал во время своего пути вести вместо жены вьючный скот, украшенный пурпуром и бисером. Некоторые уверяют, что он пользовался им постыдным образом. Отдельные сочинения, которым надлежит верить, это отрицают; но он сам указывал, что он делает это во искупление преступления, совершенного знатными женщинами (mulieres nobiles) в отсутствие их мужей. Он не переставал злобствовать по отношению к своим [вельможам] вследствие того, что свое намерение, а именно возврат прежних польских границ и только после этого возвращение домой, не смог выполнить из-за того, что сановники (nobilium) его вернулись по домам.
Святой Станислав 103, краковский епископ, видя, что Болеслав, как бешеный зверь, бросается на овец, что от меча тирана льется кровь невинных, что права супружеского ложа попираются, поскольку страх перед богом исчез, что сам Болеслав, забыв о королевском достоинстве, пренебрегает справедливостью, спешит к нему с отеческими увещеваниями и затем отказывает ему в праве посещать церковь. А тот, забыв об отеческих наставлениях и прибавляя к своим грехам еще большие, жестокой рукой своим мечом убивает 104 святого мужа, совершающего мессу в капелле св. Михаила на Скальце, а затем, вытащив его из капеллы, четвертует. Деяния жизни святого мужа и чудеса, им совершенные, содержатся полнее в Жизнеописании блаженного мученика 105, а умер он в 1079 году от Р.Х. После совершения этого злодейства Болеслав, видя, что его земляки, как знатные (proceres), так и простые люди (populates), уклоняются от общения с ним, удаляется к Владиславу 106, которого он назначил королем в Венгерском королевстве. Владислав, желая выказать ему нижайшее почтение, выходит к нему, сохраняя уважение, пешим. Король же Болеслав как человек гордый и надменный посчитал неприличным подать ему руку и даровать поцелуй, говоря, что не подобает творцу почитать свое творение и не приличествует храброму и могущественному мужу чувствовать себя униженным из-за изгнания, и не должно казаться отверженным из-за простой случайности. Король же Владислав терпеливо переносит это, обнимает его с величайшим почтением, воздает ему всякого рода почести и оказывает радушие. У него Болеслав пробыл недолго, злая язва довела его до безумия, и, таким образом, скорбно закончил он свой жизненный путь 107. Единственный его сын по имени Мешко при помощи своих дядьев после этих событий вернулся на родину, но, [так и не успев] вступить в супружество 108 и достичь расцвета своей возмужалости, закончив земную жизнь, переселился к праотцам. Некоторым святым мужам, ведущим праведный образ жизни, было открыто, что, подобно тому как король Болеслав изрубил святого Станислава на куски и сбросил в озеро, так бог затем разорвал Польское королевство, приказав, чтобы им правило много правителей. Тем не менее, подобно тому как тело святого мужа было восстановлено в своей целостности, так и в будущем, когда это будет угодно богу, он восстановит королевство в прежнем состоянии и приведет к власти единого правителя.
Глава 15. О Владиславе первом 109
Итак, Владислав, прозванный Благочестивым, наследовал в королевстве своему брату Болеславу Необузданному. Два его младших брата Мешко и Одон скончались, не оставив потомства, и сам он был его лишен и вследствие этого очень печалился. Однако по совету краковского епископа Ламберта 110 повелел сделать искусное золотое изображение мальчика, и под влиянием благочестивых обетов, в монастырь св. Эгидия, находившийся в Провансе, он торжественно отправляет послов с церковной утварью во славу этого святого, к аббату данного монастыря и братии, проживающей в этом монастыре, со следующим письмом:
«Почтеннейшим отцам блаженного Эгидия, аббату, также всему монастырю Владислав, божьей милостью король польский, и супруга его шлют нижайшее почтение и сыновнюю почтительность. И если возможно счастье в человеческой жизни, оно, однако, не может быть открытым полностью. Ибо никто не бывает столь счастлив, чтобы не находиться во враждебных отношениях с какой-то стороной своего счастья. И не должно и не стоит нам хвастаться ни благородством нашей крови, ни изяществом души и тела, ни вершиною королевской власти, ни молвою и славой, ни богатством; но должно горько оплакивать, что среди цветущих наших успехов мучает нас жало, которое жалит полной бесплодностью. Оно не только отнимает радость отцовства, но и приносит долю сиротства. Поэтому, о святые отцы, к вам мы обращаемся смиренно, чтобы благодаря вашим молитвам бог снял с нас несчастие бесплодности. Бог отзовется на любое слово».
Узнав об этом молении короля и королевы, этот святой конвент в течение трех дней совершает молитвы, устанавливает пост, поет псалмы, настойчиво печется о выполнении их просьб. Но прежде чем послы вернулись домой, [уже] оповещают, что королева понесла и рождается Болеслав третий 111. При его рождении мать его, благородная госпожа, тяжко занемогла и закончила срок своей жизни 112. И, таким образом, у Владислава радость сочетается с горем и страдание умеряется радостью. И так как не приличествовало такому знаменитому королю, человеческому счастью которого, как полагают, всего доставало для его полноты, не иметь жены, поэтому он сочетался браком с сестрой 113 императора Генриха III, вдовой венгерского короля Соломона. От нее у него родились три дочери. И хотя был он уже стар, однако не хотел находиться в бездействии и часто проявлял в борьбе с мятежными врагами воинскую доблесть. Многие советовали ему пощадить свой возраст, он отвечал им: «Хотя я и чувствую недостаток телесных сил, но они восстанавливаются благодаря мужеству души, доблесть с возрастом увеличивается, а не уменьшается, и удачные во всем деяния есть дело мужества, но не возраста. А морские провинции, затеяв свару, несправедливо выгнали префектов, которых над ними поставил благочестивейший король Владислав. Последний, сильно разгневавшись, собрав воедино отряд своих храбрых воинов, смело вторгается в эти морские провинции, разрушает и сжигает их сильно укрепленные пункты, непокоренные выи сгибает. Некоторых из этих пленных он умерщвляет, других отпускает домой. И, таким образом, покорив морские провинции и установив своих префектов, с почетом возвращается домой, нисколько не чувствуя тяжести собственной старости.
Глава 16. О Збигневе 114, его внебрачном сыне
Владислав, благочестивейший король, имел сына по имени Збигнев, рожденного от наложницы, которого вследствие происков мачехи он отправил в земли чехов 115 и там приказал силезскому префекту по имени Магнус 115а позаботиться о тщательном воспитании сына. Последний был назван Збигневом, что на латинском языке можно толковать как «избежал гнева», по той причине, что по смерти королевы-мачехи он был возвращен в объятия отца из убежища, где воспитывался. Ибо, пока его мачеха была жива, он, опасаясь ее гнева, не осмеливался прийти в область, где проживал его отец. А затем благочестивейший отец Владислав, подстрекаемый скорее хитрым, нежели разумным советом Пшеслава, чешского князя 116, которому престарелый король вполне доверял, непродуманно решил, чтобы Збигнев стал у кормила правления королевством лехитов на смену ему самому. Некий Сецех, или иначе Сетег 117, начальник польского рыцарства (princeps milicie Polonorum), распоряжавшийся государством неумело и несправедливо, внушал ему [Збигневу] не то, что требует прямодушие и доблесть, но то, что предписывают деньги, дары, плотские удовольствия; обращал его внимание не на то, что кто заслужил, но кто сколько мог дать. Вместе с упомянутым силезским префектом по имени Магнус он составил заговор против благочестивого короля Владислава, и они осмелились поставить вышеуказанного Збигнева правителем Вроцлава и силезской провинции. Славный же король Владислав, хотя тяжко ему было на душе, однако не хотел быть зачинщиком (princeps) в наказании. А воевода Сецех и префект силезской провинции, понимая, что и вышеуказанный король Владислав и королева на них гневаются, и видя, какая опасность им грозит из-за содеянного ими, Владислава, короля Венгрии, и Пшеслава, князя Чехии, дарами и обещаниями склоняют на сторону Збигнева и уговаривают, чтобы они не оказывали помощи королю Владиславу против Збигнева и против них самих.
Под влиянием настойчивых просьб Владислава, короля Венгрии, и чешского князя Пшеслава, Владислав, король лехитов, пошел на примирение со своим вышеупомянутым сыном. Благочестивый отец, чтобы испытать сына, восстановленного в прежней милости, притворяется больным и приказывает Збигневу явиться к нему. А тот, не опустив очи долу, но веселясь, с тимпанами 118, свирелями, в сопровождении хора входит во дворец короля, не сочувствуя, но как бы радуясь болезни отца, подтверждая слова поэта:
Преждевременно вздыхает сын по поводу отцовских лет 119.
Хотя отец и заметил это, но под влиянием отцовской любви простил ему, оправдывая Збигнева тем, что он из добрых побуждений пришел к отцу с таким сияющим видом. Ведь печаль не умеряется печалью, и больной чувствует себя лучше, если врач весел. Однако, чтобы смирить гордыню сына, он решил осторожно распустить гарнизоны, преданные сыну, и знатных людей (primates) Силезии переманил на свою сторону то силою, то дарами, то хитростью. Вследствие этого Збигнев, сильно вознегодовав на отца, удалился во Вроцлав и оттуда, собрав сильный отряд, поспешил в Крушвицу. Там, в Крушвице, он набрал шесть отрядов и, получив помощь от поморян, осмелился навязать отцу открытое сражение. Побежденный на поле битвы, он был пленен и заключен под стражу отца. Столь великое множество врагов пало в этой битве, что поля у города Крушвица и глубокие озера наполнились трупами и вследствие обилия пролитой крови появился отвратительный запах; это навело ужас на местных жителей и сделало невозможным употребление в пищу рыб. И насколько Збигнев проявил жестокость по отношению к отцу, настолько отец его проявил к нему добрые чувства и не только приказал освободить из тюрьмы, но даже выделил ему законное наследство часть королевства в серадзкой каштелянии 120.
Этот благочестивейший князь Владислав первым заложил кафедральный собор в крепости Краков в честь святого мученика Вацлава, некогда князя Чехии. В нем он назначил двадцать четыре каноника и обеспечил их пребендами 121 и королевской щедростью. И вначале не каноники, но клир избирал епископа краковского диоцеза 122. Умер Владислав в год 1102 от Р.Х. Ему наследовал в королевстве его законный сын Болеслав Кривоустый.
Глава 17. О Болеславе Кривоустом
Итак, Болеслав, дарованный богом за заслуги аббата св. Эгидия, стал преемником и законным наследником отца и превосходил других князей приятностью своих нравов и счастливыми устремлениями добродетели. Воевода (princeps milicie) Сецех, о котором речь была выше, видя это и вспоминая о помыслах измены, осуществление которой он необдуманно возлагал на Збигнева, незаконного сына Владислава, начал опасаться, как бы Болеслав не стал мстить ему за несправедливость, нанесенную его отцу, и поэтому усиленно склоняет Збигнева на бунт и на разного рода интриги по отношению к его брату. Болеслав же, хотя и был молод, однако, обладая достаточной мудростью и проницательностью, разгадал их хитрости и Сецеху как сеятелю всех зол предписал вечное изгнание. Он, питая большую любовь к отцу, приказал имя отца своего Владислава вырезать на золотой бляхе, которую, повесив на шею, постоянно носил на груди. Так он говорил и так поступал, как если бы отец находился рядом; опасаясь совершать дурные поступки, украшая себя доблестными делами, считая постыдным и бесчестным совершать что-либо дурное или говорить непристойно: ведь ему казалось, что он совершает это в присутствии отца. Говорят даже, что он в траурной одежде оплакивал отца в течение пяти лет. И хотя он знал, что брат его, незаконнорожденный Збигнев, [что-то] замышляет против него, он, однако, то почтение, которое должен был оказывать отцу, от чистого сердца обращает на своего брата.
Глава 18. О строительстве укрепления перед [крепостью] Санток 123
Поморяне же, вступив во владения Польши, соорудили возле Сантока какое-то укрепление, которое Збигнев, имевший в Познаньском княжестве много муниципий, подаренных ему отцом, стремился завоевать. Но поморяне к его конфузу заставили его отправиться восвояси 124. Услышав об этом, король Болеслав поспешил туда и не только указанное укрепление сравнял с землей, но даже захватил Мендзыжеч и много других укреплений поморян разрушил и победил с храбрым отрядом. В то время как Збигнев наподобие женщины проводил время в праздности, поморяне вторично вторгаются в пределы Польши, берут добычу и пытаются ее унести. Болеслав храбро преследует их, разбивает и требует с разбойников награбленное. Это возбудило у Збигнева еще большую ненависть к Болеславу. А тот посылает к Збигневу официальных послов, дабы те просили принять участие в его свадьбе. Збигнев расспрашивает о месте, времени и сроке празднества и в то же время подстрекает, увещевает и воодушевляет чехов, чтобы они во время свадьбы Болеслава вторглись в пределы Силезии. И действительно, чехи под влиянием Збигнева во время свадебного пира, когда Болеслав был занят, вражески вторгаются в область Силезии и ее опустошают. Тех, кого они там застали, они забирают как добычу, надеясь на Збигнева, делают все не спеша, пока Болеслав торжествует со своими сотрапезниками и не помышляет об оказании помощи своим. Но, когда слух о вражеском нашествии достигает ушей Болеслава, он прощается с друзьями, преследует врагов, громит их и обращает в бегство. Захваченную ими добычу не только возвращает, но и увеличивает ее; спустя немного времени, посылает вперед три отряда избранных [воинов], чтобы они вторглись в земли Моравии, сожгли ее и опустошили по обычаю врагов. Взяв в плен много людей и животных, они предают Моравию огню, опустошают ее мечом и поспешно возвращаются домой. Святополк 125, князь Моравии, преследует их и отважно нападает. Между ними происходит столкновение, возникает сумятица, принесшая потери той и другой стороне. В этом сражении воевода короля Болеслава по имени Желислав лишился руки, но Болеслав за его выдающуюся доблесть дарует ему золотую. Наш Болеслав женился — о пышности его свадьбы уже было сказано ранее — на единственной дочери 126 короля Галиции, от которой у него был сын Владислав второй и одна дочь.
Збигнев, как только увидел, сколь великая любовь к военным действиям присуща Болеславу, сколь большим позором считает Болеслав бездейственность досуга, нежели страх смерти, притворяясь дружелюбным, а на самом деле желая причинить Болеславу вред, предлагает ему крепкую дружбу, обещает свою верность, часто присылает послов, умоляет и настаивает дать друг другу клятву в верности, дабы один без другого не решали вопросов войны и мира, и договорились о взаимной помощи и немедленной поддержке друг друга. Уладив эти вопросы, Болеслав, поверив своему брату, рассказывает ему, каким образом он предполагает восстановить покорность префектов морских провинций, которые, забыв об обещанной верности, не платят Болеславу обычных податей. Збигнев соглашается с ним, и они назначают время отправки войска и место встречи. Но как только они, все обсудив, разошлись, Збигнев сообщает об этом морским гарнизонам и наивернейших и послушных Болеславу людей пытается оттолкнуть от него фальшивыми уверениями и даже не боится побудить их взяться за оружие против Болеслава. По его наущению сильный отряд из войска морских провинций вторгается в пределы Польши, захватывает добычу, сжигает поместья. Болеслав поспешно устремляется на них и с восемьюстами воинами храбро нападает на три тысячи врагов. Для неприятелей — он опасный враг, он проникает в их ряды, пока конь его не падает с распоротым брюхом. А он и пеший не прекращает истребления врагов, не уходит с места сражения, но с неутомимой энергией продолжает битву. Также и ревностный рыцарь, воевода (princeps milicie) Скарбимир 127, хотя и лишился правого глаза, не перестает сражаться тем упорнее, чем больше истекает кровью. Его воины также повсюду рубят и устилают поле трупами [врагов]. Heкоторые из них, не побежденные, но утомленные победой, спокойно уснули прямо среди груды [тел] сраженных врагов. То, что делается из любви к родине, это любовь, а не безумие. Мужество это не безрассудство. Ибо крепка, как говорят, как смерть любовь 128, чем она тревожнее, тем дерзновеннее; ничто так не воодушевляет граждан взяться за оружие, чем страх перед опасностью, грозящей обществу (civilis timor discriminis), согласно суждению Солона, который так обращается к афинянам: «Я бы хотел, чтобы вы были также боязливы, как смелы, поскольку опасение вызывает осмотрительность». Последнее порождает уверенность и смелость, так как человек делается смелее самого себя. Приложить все усилия — это свойственно мужеству, и общественному и своему личному, в особенности когда идет речь и о собственном благе.
После того как по всем обширным муниципиям Польши разнесся слух о сражении, к князю со всех сторон стекаются верные ему люди. И уже толпы врагов были рассеяны в разные стороны, а некоторые осмеливаются обвинять короля Болеслава в том, что он необдуманно напал на столь большое число [врагов]. На это Болеслав ответил, что князь должен быть утесом, (оселком), который своих точит, а не тупит. И в то время как он намеревается преследовать поморян 129, ему сообщают, что отряд чехов находится в границах Польши. Это Збигнев по своей подлости подстрекает [их] к убийству Болеслава. И Болеслав, храбрейший король допытывается у своей знати (suis proceribus), преследовать ли ему бегущего врага или дать отпор вновь идущему. Они ему отвечают: «Одно безопаснее, а другое почетнее». Муж деятельный, [он] спешит сделать и то и другое. Итак, он делит войско на две части. Одной части с комитом (comite palatino) Скарбимиром, то есть воеводой (seu principe milicie), он приказывает преследовать бегущих врагов, чтобы одержать победу над поморянами, а сам теснит ряды чехов. Таким образом устраняет несправедливость и сохраняет отечество в мире.
Глава 19. О сооружении крепости Козлы
Между тем крепость Козлы 130 в княжестве Опольском, соседнем границам Моравии, сгорела из-за беспечности ее стражи. Король Болеслав, чтобы ее не заняли и не укрепили моравяне, поспешно приступает к ее восстановлению и умоляет брата Збигнева — не потому, что нуждался в его помощи, но чтобы испытать его верность и проверить обещания, данные друг другу, — поспешить оказать помощь в восстановлении этой крепости, и ему через послов торжественно передает такие слова: «Слишком изнеженным является тот, кто стремится к почету, избегая трудностей. Хотя искусство управления и является трудным, однако оно, по-видимому, почетно и полезно. И мы все равным образом с того же самого огорода берем разные приятные вещи, но только не одинаково за ним ухаживаем, хотя разум требует, чтобы того, кому нравится польза и первенство, не устрашало испытание трудностями. Следует, чтобы тот стоял во главе, кто выделяется достоинством первородства. Если же ты предпочитаешь уклоняться от тяжкого бремени, то, по крайней мере, имей уважение к моим трудам и нашим и позволь твоим [людям] предоставить мне помощь. Пусть таким образом у тебя будет власть приказания, а у меня да будет готовность к послушанию. Постыдно тягаться с бременем, которое ты берешь на себя».
Збигнев же не только не оказывает брату помощи, но отдает приказание схватить его послов и содержать их в оковах, а князей и правителей чехов, моравян и алеманов 131подстрекает к убийству брата и его самого изгоняет из королевства. Также начальников морских областей своими коварными советами не только отвращает от послушания своему брату Болеславу, но даже осмеливается побуждать их напасть на него.
Услышав это, Болеслав содрогается и колеблется, на каких врагов напасть первым. Однако, поскольку он был мудр и весьма опытен в военном деле, полагаясь на милость божью, с некоторыми врагами договорившись, некоторых победив, преследует своего брата Збигнева. Одни крепости и муниципии предает огню, другие сохраняет в неприкосновенности. И так, захватив все крепости Збигнева, он не перестает преследовать его самого. Пока, наконец, он не пришел в Мазовию, куда сбежал Збигнев, чтобы сохранить свою жизнь. Здесь Збигнев, униженно припадая к стопам Болеслава, пользуясь заступничеством сановников (optimatum), добился все же того, что его признали рыцарем брата, но не сонаследником королевства. Кроме того, выказывая королевское милосердие, уступили ему несколько владений в серадзской каштелянии на том условии, что он не посмеет ни строить новые укрепления, ни восстанавливать старые, ранее разрушенные.
Глава 20. Каким образом Збигнев был осужден на вечное изгнание
Итак, когда Болеслав находился в морской провинции, Збигнева, по-прежнему ненавидя брата, не переставал строить против него [козни]; по его наущению префект какой-то морской провинции, желая добиться успеха, пытается [напасть] на войско Болеслава. В ночное время, переменив доспехи, вышеупомянутый Збигнев приходит к врагам, ободряя их, становится во главе, идет с ними и вражески проникает в лагерь брата, притворяясь рядовым воином. Ночью, все разузнав, совместно с врагами производит нападение.
А Болеслав между тем находился вне лагеря, тщательно проверяя свою стражу. С тыла он нападает на врагов, рассеивает их в разные стороны; а Збигнев, хитроумный злодей, потерял свой шлем и был взят в плен. В присутствии знатнейших (primis proceribus) лехитов ему предъявляют обвинение в оскорблении его величества, а именно как это он осмелился напасть совместно с врагами на лагерь брата, за что и должен принять смерть. Збигнев же ответил: «Я не отрицаю, что шел с врагами, стремившимися к нападению, но я желал сообщить об этом вам».
Когда все войско изумилось такой испорченности обвиняемого и его проступкам, и едва Збигнев закончил свою речь, все поднимают оружие против него, говоря: «Тебя стоит растерзать зубами, а не убить мечами или копьями или каким другим оружием». Едва смятение несколько поутихло, воевода, стоявший поблизости от Болеслава, громко сказал: «Недостойно и противоречит праву, чтобы наказание предшествовало суждению. И мы не можем и не должны выносить никакого приговора, пока он не признает свою вину на суде или не будет изобличен свидетельством людей, заслуживающих доверия, в особенности согласно словам поэта:
Пусть полководец будет медлителен при определении
наказания, но скор в награждении 132.
Итак, утром магистраты (magistratui) постановили, чтобы известный ненавистник родины и явный интриган был осужден на вечное изгнание. Так, Збигнев, как и заслужил этого, был изгнан навечно. Пусть да погибнут те, которые говорят, что приносят пользу, а сами причиняют вред.
Пусть он знает, что наказание постигает самого
виновника 133.
Спустя недолгое время, Болеслав, сочувствуя его несчастью, а больше его жене из-за отсутствия у них детей, даровал ему право пользования некоторыми видами наследства.
Итак, гибельное восстание было сведено на нет, враги родины изгнаны, звезда светлейшего Болеслава воссияла блеском мужества. Одни обширные владения поморян были превращены в пепелище, другие добровольно ему подчинились, и только альбы, иначе называемые в народе белгардами, пытаются сопротивляться. Этих альбов мудрейший Болеслав окружил осадою в славном городе поморян 134 и им, осажденным, показал два щита, один белый, другой красный. «Какой из них, — сказал,— выбираете?» А те: «Белый, так как он ласкает цветом мира. Тот же угрожает страшным видом крови». Он им: «Разумеется, если вы хотите быть альбанцами, пусть ваша Альба засияет вашей покорностью. Если же вы выбираете новый щит, имя ему напишет кровь, чтобы город назывался не «Белым», но «Кровавым». Они же осмеливаются отвечать с дерзким упорством: «В самом деле, пусть называется и Белым и Кровавым для того, чтобы успех нашей победы означал «Белый», «Кровавый» же будет означать уничтожение твоих». На это Болеслав: «О, знатные! Эти рабы (vernaculi) осмеливаются состязаться даже в оскорблениях. Мне смешно, что крот вызывает на бой рысь, рысь — тигрицу, скарабей — орла. Нужно действовать, мужи, оружием, но не словами и не жалобами».
Затем он летит впереди всех, стремительным прыжком перепрыгивает вал насыпи. Слушайте о неслыханной отваге мужа! Ни множество врагов, ни столь сильный грохот оружия, ни сила стрел, ни громада скал его не устрашают. Первым переходит через порог врага, первым вступает в город, поражает когорты воинов, повсюду обращает их в бегство. Наконец, все, пораженные страхом перед таким величием, отбросив оружие, склоненные падают на землю, просят пощадить их, умоляют наказать других. Они говорят, что [те] более достойны креста, нежели снисхождения.
И хотя, по мнению знатных людей (precipuorum), не следовало оказывать снисхождения ни возрасту, ни полу, однако, вследствие своей выдающейся снисходительности, князь всех щадит, всем прощает. Он считал более справедливым выказать человеческую милость, чем справедливое мщение. Это обстоятельство снискало ему у врагов немалую славу.
Между тем начальники Колобжега, Каменя, Волина, Кошалина и других укрепленных городов 135 по собственному желанию, не как прежде с надменностью, но смиренно, со склоненными выями выказывают ему свое послушание.
Никто не является милосердным, если он несправедлив, никто не является справедливым, если он одновременно не милосерден. Ибо справедливость без милосердия — это жестокость. А милосердие без справедливости — глупость. По отношению к кротким козам и лев кроток, к тиграм — суров. Но удивительна храбрость такого льва, который и самих львов превратил не в коз даже, а в трусливых зайчат. Подобно Александру, который покорил восемьдесят тысяч пехотинцев и шестьдесят тысяч всадников амбров и сикамбров 136, он [Болеслав] первый поднялся на городскую стену, считая это пустяком, один спрыгнул, один сражался против стольких тысяч врагов, окруживших его. Трудно поверить, сколько отрядов неприятеля он один разбил и обратил в бегство. Как только он увидел, что он окружен множеством, он вскакивает на пень, находившийся поблизости от стены. Опираясь на него, он долго сдерживал обрушившихся на него врагов, пока друзья не узнали об опасности и не спрыгнули к нему. Наконец, разрушив стены, все [его] войско приближается, и в это время стрела попадает ему в грудь; он слабеет от потери крови, но, опустившись на колено, продолжает сражаться, пока не убивает того, кто его ранил. Насколько суров он был с тем, кого должен был победить, настолько милостив к побежденным.
Глава 21. Как сражался император Генрих
После того как это случилось, император римский Генрих IV  137 под влиянием частых наветов чешского князя Б[орживоя] стремительно направился на опустошение паннонского королевства в сопровождении большого числа воинов. Когда достоверные слухи об этом дошли до К[оломана]  138, короля паннонцев, он, понимая, что его силы не равны силам императора, направляет письмо к королю Болеславу с просьбой о помощи в таких словах:
Преславному монарху поляков и поморян Коломан, венгерский король, самому близкому из друзей [выражает] свое уважение и почтение, насколько он может это сделать. Разум советует, почетность требует, чтобы все противостояли всеобщему пожару. Стих:
Ведь о твоем добре идет речь, когда полыхает
ближайшая стена,
и пожар, оставленный без внимания, обычно набирает
силы 139.
И не по какой-либо другой причине саранча алеманов вторгается к нам, как только для того, чтобы съевши наши виноградники, чего да не будет, тем легче напасть и на ваши оливы».
Болеслав же, узнав о грозном вторжении императора в пределы Паннонии и о его намерении их опустошить, с сильным войском нападает на Богемию 140, берет города, разрушает их до основания, опустошает и разрушает муниципии. И наконец, занимает дороги, по которым должен был возвращаться император с войском, устраивает засады, сражается с идущими и мужественно одерживает триумфальную победу. Итак, устроив немалое побоище среди народа императора и опустошив большое количество городов богемцев, о хитростях и кознях которых он узнал, а именно что они побудили императора к войне с паннонцами, то есть с венграми, возвращается с триумфом домой.
Глава 22. О Гнемовире 141, наместнике приморской области
Впоследствии Гнемовир, жизнь которого благочестие короля Болеслава некогда сохранило при истреблении белгардов, то есть альбанцев, которого он, Болеслав, принял из святой купели, возвышая щедрыми королевскими дарами, именовал наместником (presidem) приморского района, он, Гнемовир, обманчиво вообразил, что Болеслав в Богемии схвачен императором Генрихом и закованный находится в отдаленных частях алеманов. Об этом он сообщает поморянам, побудив многих из них отказался от повиновения Вячеславу и присоединиться к его планам. Королевских префектов, которых не мог принудть ни угрозами, ни посулами к неповиновению королю Болеславу, вражески изгнал, лишив их должностей. Когда королю Болеславу стали известны эти злодеяния, он, движимый стремлением к справедливости, хотел немедленно подвергнуть их наказанию, однако прийдя в себя, умерил пыл своей души. Тем не менее он приказывает своим знатным (proceres) приготовить оружие и сам грозно вступает в Поморье. Знать и старейшины (primi et maiores natu) Поморья, как только узнают о его прибытии, торопливо идут к нему навстречу, низко кланяются, склоняют свои выи, умоляют о прощении, уверяют, что их подвели преступные козни Гнемовира. Благочестивейший же король, оказывая им снисхождение, прощает их, однако крепости и некоторые муниципии разрушает, сравнивая с землей. Один только Гнемовир, отчаявшись, не надеясь на прощение, остается мятежником.
Вместе со своими храбрейшими отрядами король Болеслав осадил его и победил в крепости Велень, куда тот убежал. Когда знатные люди хотели, чтобы [Гнемовир], испросив прощение, отдался под королевское покровительство, [Болеслав] отказал, говоря: измена — это настолько большое преступление, что прощать ее нельзя. С большим трудом и с большими потерями была взята крепость Велень 141а, Гнемовир же принял смертную казнь, избитый палками, а другие изменники были казнены мечом.
Глава 23. Каким образом поморяне нападают на гнезненского архиепископа Мартина, намереваясь взять его в плен
Во времена этого Болеслава архиепископом гнезненской церкви был Мартин 142. Благодаря его усердию и мудрому разумению дела в Польском королевстве процветали. Но так как он пытался отвлечь поморян от язычества, побуждая их платить десятину и первую часть [урожая], как уговорами, так и напоминаниями о церковной дисциплине, они, отказавшись от устоявшегося порядка, строят злокозненные планы, а самого архиепископа полагают или убить, или захватить в плен. Болеслав в это время вместе со своим войском находился вне пределов королевства. Поморяне через своего посланного узнают о местопребывании священника, покидают крепость Накло и спешно направляются к Спицимежу  143, приходят туда рано утром, архиепископа, совершающего вместе со своим клиром молитвы в спицимежской церкви, окружают и пытаются поймать. Поднимается крик, сообщают о появлении врагов в самих дверях. Куда бежать, когда уже кажется, что кинжал сверкает у входа? Однако, хотя и был он погружен в размышления, с помощью своих поднялся по какой-то лестнице и скрылся в перекрытиях [потолка]. Стих:
Так ногам старца страх придает силы и крылья. 144
Поморяне же, не щадя святости, приняв архидьякона, распростертого подле алтаря, за архиепископа, радостно его хватают. Все сокровища и церковную утварь курии архиепископа и самое владение Спицимежа опустошают и поспешно возвращаются домой. Они приказывают архидьякону, считая его архиепископом, чтобы он отменил десятину и первую часть [урожая], позволил им совершать привычные обряды и выплатил большое количество денег. А тот, когда увидел, какой ценой определяется его жизнь, ни на одно из этих [условий] не соглашается, но, полагаясь на Бога и рассчитывая на одобрение своего архиепископа, вверил себя Господу Богу. Архиепископ же после ухода врагов в течение трех дней пребывал в молитвах, слезах и бдениях в самой церкви, оплакивая столь святотатственное дело. Но всемогущий Господь не пожелал, чтобы обида, нанесенная духовному лицу, осталась неотомщенной: неожиданно поразил он насильников, их жен и детей гибельной чумой так, что они как безумные поочередно то мечом, то камнями нападали на своих близких людей и их, не узнав, как врагов своих отгоняли от собственных жилищ. И когда они не могли настигнуть других, то сами себя разрывали зубами и ногтями. Из-за этой напасти некоторые из них жалким образом окончили свою жизнь и так долго мучались, пока, наконец, поняв причину наказания и своего безумия, не отдали епископу все похищенное у него, не приняли католическую веру и совершенно не отреклись от поклонения язычеству. [Они] с поклоном отпустили архидьякона и обещали, дав заверения, выплачивать и десятину и первую часть.
Глава 24. Об осаде крепости Накло 145
Когда после этих событий король Болеслав возвращался к себе домой, его соотечественники, выйдя к нему навстречу, сообщают, что поморяне, осмелившись на предерзостный поступок, выступили против почтенного архиепископа. Узнав об этом, преславный король, хотя и тяжко это воспринял, однако, благоразумно усмирив волнение души, на время отложил мщение; спустя немного времени, он со своими храбрейшими отрядами грозно направляется на город Крушвицу, намереваясь и далее идти против поморян. Поморяне, узнав об этом, занимают город Накло, которым они владели как по поручению короля Владислава, так и с его согласия, [заполняют его] вооруженными отрядами и достаточным продовольствием с тем намерением, чтобы не только проявить бунтарство по отношению к королю, но и чтобы они могли беспрепятственно нападать на земли Куявии и Польши, в то время как он сам находится в землях поморян. Когда король Болеслав, выполняя свое намерение, отправился из города Крушвицы, на верхушке церкви святого Вита, которая находится в городе Крушвице, появился какой-то молодой человек необыкновенной красоты, чудесное великолепие которого осветило своим блеском не только самый город, но и его предместья. Этот юноша на глазах всех людей, оцепеневших от ужаса, соскочил с верхушки церкви и повел войско прямой тропой на Накло. Подойдя к городу Накло, он, размахивая золотым метательным копьем, которое держал в руке, бросил его на город и исчез. Почувствовав уверенность в себе, король осаждает город Накло, с помощью машин и других разного рода орудий ожесточенно штурмует его как враждебный ему и безрассудно против него бунтующий. Осажденные, убедившись, что они не могут противостоять силой, решают победить хитростью: смиренно просят перемирия, а сами в это время расспрашивают знатных поморян и с ними советуются. Между тем поморяне готовят засады, чтобы схватить и поразить ничего не подозревавших людей Болеслава. В то время как последние спокойно спали вокруг костела св. Лаврентия, совершенно ничего не подозревая о хитрости поморян, в ночь этого же святого королю Болеславу сообщают, что бесчисленные полки пехотинцев наподобие саранчи неожиданно окружили город Накло. Поморяне позаботились о том, чтобы шума и ржания их лошадей, находившихся в засаде, не было слышно. Поэтому, оставив своих лошадей на попечение стражи, они выбрали для сражения пеших. Болеслав, заметив это, обращается к своим. «Я вижу, — сказал он, — о мои предводители, что нашим львятам козы не противны». И, сказав так, первый обрушивается на врагов. За ним мужественно следует воевода (princeps milicie) Скарбимир, более храбрый, нежели лев. Враги терпят поражение и теряют последние силы. Так мужественно вместе со своими [воинами] сражается Болеслав и одерживает триумфальную победу; и тогда такое множество поморян было убито, что никто не мог узнать числа убитых. Об этом побоище и до настоящего времени неопровержимо свидетельствуют насыпи наподобие гор из костей похороненных. Много тысяч поморян было взято в плен Болеславом, и они радовались, что выкупили свою жизнь ценой подношений. И с этого времени согласно декрета поморяне не имели права ни управлять Накло и другими городами, что ранее разрешил им Болеслав в своей щедрости, ни проживать в них.
Глава 25. Каким образом император Генрих 146 напал на Польшу
После того как все это произошло, прежде чем у лехитов затянулись раны, прежде чем высохла кровь, император Генрих, помня о полученной им в пределах венгров обиде от Болеслава, с многочисленным отрядом вооруженных нападает на Польшу, намереваясь ее опустошить. Он осаждает большую крепость Любуш, полагая, что взять ее легко, и далее спешит к городу Бытом  147 и неоднократно пробует его захватить. Но так как он увидел, что и путь к нему чрезвычайно труден и находится он в неприступном месте, [то] оставив свои планы, приближает свой лагерь к городу Глогову 148. Там он окружает горожан неожиданной для них осадой и требует от граждан в назначенный срок выдать ему заложников. [Глоговяне сообщают] королю Болеславу о своих затруднениях и о выдаче заложников не столько в знак своего подчинения, сколько ради получения отсрочки.
Глоговяне сообщают], что [император] окружил их осадными орудиями, назначает срок для выдачи заложников. Жалобно сообщают Болеславу о своих затруднениях и [говорят], что дают заложников не в знак своего подчинения, сколько ради получения отсрочки 149.
Им Болеслав ответствует: «Безопаснее не пощадить жизнь немногих, чем благодаря лености благодушия подвергнуть опасности многих. Поэтому благоразумнее лишиться заложников, нежели свободы».
Глоговяне, узнав о его замысле, увереннее собирают силы, укрепляют город, восстанавливают разрушенное, но и лагерь императора, с одной стороны, граждане, а с другой — воины Болеслава непрерывными набегами беспокоят. Видя их стремление к сражению, император грозит и приказывает отданных в заложники сыновей привязать к машинам или причинить какие-либо другие мучения, дабы родители, движимые отцовской любовью, узнав о погибели, угрожающей их сыновьям (раздается крик: «Болеслав, Болеслав»), отдали себя под покровительство императора. Но тех не пугает натиск врагов, не смиряет суровость испытаний, не останавливает любовь к сыновьям.
[Болеслав], как утверждают, сказал: «Безопаснее отцам лишиться потомства, чем гражданам — родины. Ведь почетнее мыслить о свободе, нежели о детях».
Между тем силезцы, мазовшане и жители других провинций лехитов собираются на помощь своему прославленному королю Болеславу, нападают и беспокоят частыми наездами со всех сторон войско и охрану императора, не дают ему ни минуты покоя, непрерывно тревожа лагерь и стоянки врагов. Чешский князь, видя, что силезцы перешли границы и идут на помощь Болеславу, советует императору послать часть его войска на взятие города Вроцлава. Король Болеслав, узнав об этом, преследует их и, прежде чем они достигли Вроцлава, сражается с ними, разбивает и побеждает. И там, став вторично победителем, поспешно направляется к лагерю императора. Силезцы просят его, чтобы он не откладывал сражения, тяжело перенося то обстоятельство, что такой враг создает угрозу их областям и подвергает непрерывным ограблениям. «Уж лучше, — говорят они, — однажды пасть, чем всегда быть в зависимости».
Итак, король Болеслав сообщает императору: «Ты требуешь подати? Жди назавтра кровавой дани. В самом деле, то, что ты должен требовать от коголибо, то назавтра ты получишь от нас».
Как только на следующий день стало рассветать, боевые ряды лагеря Болеслава в полном порядке выступают вперед, и насколько войско императора укрепляет его многочисленность, настолько поляков поддерживает дерзостное воодушевление. Как были первыми отряды чехов, так они и погибли при первом нападении [Болеслава]. Вслед за тем гибнут огромные легионы алеманов, одни, сокрушенные ударами Болеслава, другие — силезцев и мазовшан. Некоторые в смятении толпами мечутся то туда, то сюда между рядами сражающихся, не зная, что им делать, кому оказывать помощь. Некоторые погибли от отравленных стрел, иные были вынуждены вступить в пешее сражение, так как погибли их кони, отравленные ядовитыми стрелами. Так, Алемания, плача и стеная, подобрала изгнанников и разбитые остатки алеманов, которые сочли жизнь цезаря за награду, а бегство за триумф.
Великое множество собак собралось к месту сражения, много трупов они съели и поэтому впали в неистовое бешенство, и никому из людей в течение многих дней не было там безопасного пути. И до настоящего времени место битвы называется Песье Поле 150.
Глава 26. Об изгнании чешского князя
Далее Болеслав III незамедлительно преследует чешского князя и изгоняет его из королевства чехов. Когда-то его, изгнанного своими, он принял чрезвычайно ласково, сострадая, выказывая ему утешение, сделал его сначала князем Оломоуцким, а затем и князем пражан 151 (Pragitis). Этот упомянутый князь Чехии, не помня, однако, об оказанном ему благодеянии и будучи человеком неблагодарным, осмелился направить враждебность императора на Болеслава. В конце концов кто-то из его людей, как он того и заслуживал, жестоко покарал его мечом 152. Вместо него король Болеслав назначил князем чехов некоего знатного мужа по имени Будивой (Budzywogium) 153, которого подобным же образом спустя некоторое время убивает брат 154, обуреваемый завистью. Вторично Болеслав входит в Чехию, изгоняет оттуда нечестивого братоубийцу и назначает правителем его младшего брата 155. Вследствие этих обстоятельств приближенные королевского двора, возмущенные и недружелюбные, говорили, что Болеслав из-за своей гордыни осмеливается попирать права императора не только в том, что объявляет войны Священной империи, но даже королевства, подчиненные Римской империи, по собственному усмотрению, чрезмерно возгордясь, дарит кому вздумается.
Глава 27. Известие о Петре 156 из Дании
По свершению всего этого некий знатный юноша по имени Петр пришел из королевства Дании и был весьма радушно принят королем Болеславом, ввиду того что великий правитель, король данов, убедительно просил за него. Этот юноша отличался как военным мужеством, так и доблестными и суровыми нравами и поэтому был мил в обращении и вызывал чувства большой приязни у короля и у всех знатных. А в это время король Дании был зверски убит своим братом. Отец вышеупомянутого юноши Петра, знатный человек, припрятал много сокровищ уже умершего короля данов и известил сына, чтобы тот поспешно прибыл к нему и распорядился королевским добром, так как сам он уже старец и предвидит свой скорый конец. Юноша же, навестив отца, не нашел возможности увезти сокровища и сообщил королю Болеславу и его знатным, чтобы они направили войско в королевство данов и не медлили выступить, опираясь на поддержку и его самого и его отца. Итак, Болеслав, поскольку он был славен в покорении королевств, в год от Р.Х. 1124, переплыв море, занял королевство данов и, назначив там своих наместников, возвратился домой с большим триумфом и величайшей славой 157. Будучи в его свите, Петр привез с собой в Польшу (Poloniam) королевские сокровища, подаренные отцом. На них он приобрел для себя и для своих детей многие владения и, кроме того, благодаря щедрости короля Болеслава и его сыновей имел также некоторые наследственные владения в различных областях Польши.
Этот Петр, прозванный впоследствии Великим 158, женился по распоряжению Болеслава на дочери 159 какого-то князя русских 160, родственнице жены Болеслава. Вначале король Болеслав имел женой дочь знатного князя русских, от которой у него родились Владислав 160а второй и одна дочь. После кончины жены он женился на сестре 161 Генриха V, императора римского, от которой у него было четыре сына 162: Болеслав Кудрявый, Мешко Старый, Генрих первый и Казимир юный. Этот Болеслав свою дочь от русской жены выдал замуж за сына короля венгров Коломана 163. Ему как приданое дал в пожизненное владение каштелянию спишскую. Коломана же совместно с венгерским королем назначил королем над галичанами и повелел его короновать 164. А при коронации король Болеслав из-за своей доверчивости был обманут хитрым венгерским королем: [отдал] каштелянию спишскую, а тот под видом приданого для его дочери отдал ему перемышльскую. Это коварство послужило началом распрей между поляками и венграми, как это обнаружилось впоследствии. И таким образом, эта спишская каштеляния, отторгнутая у поляков венграми обманным путем, и до настоящего времени находится в их руках 165.
Глава 28. О пленении какого-то русского князя
В то время как Болеслав был занят разными делами в других районах, некий князь русских по имени Володарь 166, завидуя счастью Болеслава, созывает русских князей, всех будоражит, каждого в отдельности убеждает помнить о своем знатном происхождении. Указывает, сколь бесславен, сколь подвержен насмешкам народ, познавший рабство; доказывает, что лучше родиться рабом, нежели стать им, поскольку родиться таковым-это следствие жестокости природы, а сделаться рабом-это подобно кораблекрушению из-за беспечности. А кому падет на долю такое несчастье, тому трудно из него выбраться. Поэтому почетнее скорая смерть, чем долгое прозябание в жалкой жизни. Итак, все князья полагают нарушить свое повиновение Болеславу, и составляют против него заговор.
Узнав об этом, Болеслав созывает совет старейшин (senatum), беспокоится, каким образом противостоять этому злу, то ли силой, то ли хитростью. Некий воевода (princeps milicie), человек благородной крови и по достоинству очень близкий к королю, отважный, деятельный комит Петр Влостек из Ксонжа 167, в то время как другие советовали иное, так сказал: «Когда стоит дерево, напрасно кто будет отсекать веточки, ведь прежде всего следует приложить секиру к корню. Лучше не иметь успеха, чем вовсе не пытаться его добиться». Затем, окружив себя свитою верных людей, он отправляется на Русь, притворяется изгнанником, уверяя, что он не может переносить свирепости короля Болеслава, умоляет Володаря 168, князя владимирского, о поддержке и помощи. Радуется князь Руси прибытию такого мужа, радуются я его люди такому сообществу. И хотя часто Петра спрашивали о причинах изгнания, однако он никому не раскрывает сути дела, говоря, что не полезно обнародовать замысел раньше времени. Стих:
Птица на нежных крыльях с трудом, 
с опаской взлетает. 169
В удобное время Петр приказывает своим готовить коней, брать оружие и следовать за ним, [сам] неожиданно входит в дом Володаря, его, обедавшего, оттаскивает от стола, повергает на землю, побежденного заключает в оковы и связанного доставляет королю Болеславу как знаменательный дар 170. Так он, рискуя собственной жизнью, приобретает почет для родины и обеспечивает королевству покой. А затем, сын этого Володаря 171, тяжко переживая отцовские раны, непрестанно думает о постигшем отца несчастье, мечтает отомстить за смерть отца. Понимая, что открыто отомстить врагу, намного превышающему его силы, он не сможет, он смешивает горе с хитростью и все сокровища своего отца, обнаруженные им в казне, решает употребить на отмщение за него 172. Предпочитает честь богатству, на мщение за родителя готов истратить много, для себя бережлив. Какого-то знатного (insignem) из Паннонии 173, как по крови, так и по достоинству, он склоняет на свою сторону дарами, совращает золотом, дабы он какой-либо хитростью обманул и ввел в заблуждение Болеслава. Этот венгр, предпочитая страсть к золоту достоинству, бежит под покровительство Болеслава, притворяясь, что король паннонцев изгнал его. Выдумывает ложные причины своего изгнания, утверждая, что основная причина состоит в том, что он ревностно старается противостоять козням своего народа или, по крайней мере, как-то им противодействовать, и, дескать, он [сам], является горячим поклонником поляков, или иначе лехитов. И якобы до такой степени усилилось коварство его соперников, что был ему вынесен смертный приговор. А также [говорит], что уж лучше ему свести на нет свои заслуги, нежели подставить под удар свою неповинную голову, и при этом он обещает [Болеславу] отдать Паннонию под прежнее владычество.
Глава 29. Об измене города Вислицы 174
В эти времена 175 в королевстве лехитов был преславный город, окруженный высокими стенами, по названию Вислица. Некогда во времена язычества правителем этого города был Прекрасный Вислав, который и сам вел свое происхождение от рода короля Попеля. Некий комит, как говорят, происходивший из этого же рода, храбрый и сильный, по имени Вальтер Сильный, что по-польски звучит как Вальчеж Удалой, имевший крепость Тынец возле Кракова, где теперь находится аббатство св. Бенедикта, основанное Казимиром Монахом, королем поляков, или иначе лехитов, в каком-то мятежном столкновении взял в плен этого [Вислава] и плененного заключил в глубокой тынецкой башне.
Он решил содержать его там под особой стражей. Этот [Вальтер] женился на знатной девушке по имени Гельгунда, дочери некоего короля франков, уже просватанной, и тайно увез в Польшу, не без большой опасности для себя. Вальтер и сын какого-то короля алеманов [когда-то] для приобретения хороших манер воспитывались при дворе короля франков, отца Гельгунды. И вот Вальтер, человек проницательный и энергичный, заметив, что дочь короля Гельгунда прониклась чувством любви к сыну короля алеманов, однажды ночью взобрался на стены крепости, склонил деньгами сторожа на свою сторону, дабы он не осмелился его выдать. Он так сладко запел, что дочь короля пробудилась ото сна, встала с постели и вместе со своими сверстницами, забыв о покое, внимала приятному напеву, пока певец сладко пел. С наступлением утра Гельгунда требует призвать стражника и тщательно его расспрашивает, кто был тот, кто пел прошлой ночью. Тот же уверяет, что не имеет никакого понятия, кто это был, и не осмеливается выдать Вальтера. Но когда в течение двух следующих ночей молодой Вальтер, соблюдая меры предосторожности, продолжает петь, Гельгунда, не будучи в состоянии далее скрывать свои чувства, угрозами и нападками заставляет стражника выдать певца. Поскольку стражник не захотел его выдать, она приказывает подвергнуть его смертной казни. Тогда тот называет имя Вальтера, и Гельгунда, воспылав к нему горячей любовью, склоняется на его домогания и отвергает сына короля Алемании. Последний, видя, что он постыдно отвергнут Гельгундой и что Вальтер теперь предмет ее любви, воспылал к нему безумной ненавистью. Он возвращается к отцу, занимает все переправы через реку Рейн, приказывает тщательно следить, чтобы никто с девушкой не переправился, пока не уплатит за перевоз марку золота. По прошествии некоторого времени Вальтер и Гельгунда находят возможность побега, используют ее и, дождавшись желанного дня, бегут. После того как они достигают берега реки Рейна, перевозчики требуют с них за переезд марку золота, однако, получив ее, отказываются перевезти их, пока не прибудет сын короля. Вальтер, почувствовав опасность в промедлении, садится на Буцефала, приказывает Гельгунде сесть позади себя и переплывает реку быстрее стрелы. После того как он несколько удалился от Рейна, он услышал за своей спиной крик и узнал голос преследующего его алемана: «О вероломный, ты тайно убежал с дочерью короля и переправился через Рейн, не уплативши мыта. Останови шаг, останови, чтобы я мог пойти с тобой на поединок, и кто будет победителем, тот как победитель будет владеть и конем, и оружием, и Гельгундой». На его крики Вальтер бесстрашно отвечает: «Ложно то, что ты говоришь. Ведь я выплатил морякам марку золота и дочь короля я беру не силой, а добровольно она пожелала следовать за мной», При этих словах они храбро сражаются пиками, а когда те сломались, они сражаются мечами и мужественно испытывают силы друг друга. И поскольку алеману было хорошо видно Гельгунду, он, воодушевленный ее видом, заставляет Вальтера отступить, пока тот, отступая, не увидел Гельгунду. Как только увидел, обуял его стыд, что он отступает, и под влиянием любви к Гельгунде он с новыми силами храбро наступает на алемана и его убивает. Захватив коня и оружие алемана, он продолжает свой путь и радостный возвращается домой, увенчанный двойным почетом.
Благополучно совершив путь, пришел он к тынецкой крепости и, для того чтобы излечиться, позволил себе некоторую передышку. Как только узнал от своих, что Прекрасный Вислав, вислицкий князь, в его отсутствие причинил его людям несправедливость, приняв это известие близко к сердцу и желая ему за это отомстить, направился против Вислава. И наконец, сражается с ним, побеждает и связанного, как уже было сказано, передает под стражу в тюремное подземелье тынецкой крепости.
По прошествии некоторого времени [Вальтер], по обычаю рыцарей, отправился в далекие края ради совершения воинских подвигов. Прошло два года, как он уехал, и Гельгунда, взволнованная его продолжительным отсутствием, опустив лицо, обращается к какой-то девушке, своей поверенной, говоря, что она и не вдова и не замужняя, имея в виду тех, кто сочетался браком с мужами, людьми энергичными и жадными до военных столкновений. Эта девушка, тяжело переживая столь долгую плачевную участь своей госпожи, не стыдясь измены, рассказывает, что Вислав, князь Вислицы, красив и привлекателен и находится в темнице. Она, несчастная, советует своей госпоже, чтобы та приказала привести его из тюрьмы под покровом ночи и, пригрев в желанных объятиях, снова осторожно отпустила в тюрьму. Госпожа благосклонно принимает совет своей служанки и, хотя и обеспокоена возможными последствиями, не боится подвергнуть риску и жизнь и доброе имя. Она приказывает привести из темницы Вислава и при виде его красоты радостная проникается к нему любовью и не только не приказывает ему остаться в темнице, но соединяется с ним любовными объятиями. Отвергнув ложе собственного супруга, она предпочитает бежать [с Виславом] в город Вислицу.
А Вислав, возвращаясь домой, надеется, что имеет двойной триумф, который, однако, в таком рискованном деле и ему и ей грозит смертельной опасностью. В самом деле, по прошествии короткого времени Вальтер, возвращаясь домой, с тревогой спрашивает у жителей города, почему Гельгунда, хотя бы у входа в город, не бежит к нему навстречу, радуясь его возвращению. От них от узнает, каким образом Вислав, найдя поддержку у стражей крепости, освобождается из темницы, а также, [что он], уехав, взял с собой и Гельгунду. Воспылав бешеной ненавистью, он [Вальтер] спешит к Вислице, не боясь доверить себя и свою судьбу всякого рода случайностям, нападает неожиданно на город Вислицу в то время, как сам Вислав за городом проводил время в охоте.
Гельгунда, увидев его в городе, поспешно бежит к нему навстречу и, низко склонившись к земле, слезно жалуется на Вислава, обвиняя его в том, что он насильно похитил ее. Она советует Вальтеру отправиться в потаенную часть его жилища и заверяет, что Вислав по ее знаку немедленно выйдет, что даст возможность его задержать. Вальтер верит лживым заверениям обманщицы, идет в укрепленное помещение, в котором Вислав с помощью легкомысленной ветреницы берет его в плен. Ликуют и Вислав и Гельгунда, радуясь благополучному исходу дела, не думая, что, как это часто бывает, их может постигнуть печаль смерти.
Он [Вислав] решил не содержать его под тюремной охраной, но сгубить более тяжелой карой, чем пребывание в тюрьме. А именно он приказал его, связанного, еще привязать железными цепями к стене столовой с вытянутыми руками, ногами и шеей. И в этой же столовой Вислав приказал приготовить себе ложе, где летней порой в полдень предавался любовным утехам с Гельгундой.
У Вислава была родная сестра, которую из-за непривлекательной наружности никто не хотел брать в жены. На ее бдительность Вислав надеялся больше, чем на остальных своих сторожей. А она, воспылав страстью к Вальтеру, забыв о девичьем стыде, расспрашивает Вальтера, не пожелает ли он взять ее в жены, если она облегчит ему его участь и освободит от оков. Последний обещает, что, пока он жив, он всегда будет связан с ней брачными узами и против ее брата Вислава, как она этого и желает, никогда меч не поднимет. Он убеждает ее, чтобы она вытащила меч из спальни брата и принесла ему, дабы мог он разорвать оковы. Она тотчас принесла меч и, как приказал Вальтер, открыв ключом крайнюю часть железной цепи, положила меч между спиной Вальтера и стеной, чтобы он, дождавшись удобного момента, мог незаметно отойти.
Вальтер, когда назавтра наступил полуденный час и Вислав с Гельгундой обнимались на ложе, вопреки обыкновению, обратился к ним с такими словами: «Как это вам показалось бы, если бы я, освобожденный от оков, держал в руках перед вашим ложе свой меч, вынутый из ножен, и увидели бы вы меня угрожавшим отомстить вам за содеянное?»
При его словах замерло сердце Гельгунды, и она, дрожа, так говорит [Виславу]: «О господин мой, не нашла я в спальне меча и в сладких твоих объятиях забыла тебе это сказать».
Ей Вислав: «Даже если бы он мог воспользоваться десятью мечами, без усилий мастеров он не сможет разорвать железные цепи».
В то время как они так говорили, Вальтер, свободный от оков, появился перед ними, осыпая упреками и размахивая мечом. И тотчас, подняв высоко меч, пронзил им того и другого. Меч, опустившись, разрубил их пополам. Так они закончили свою непутевую жизнь еще более нечестивым концом.
Могилу Гельгунды, высеченную на скале в крепости Вислице, и до настоящего времени показывают всем желающим ее посмотреть 176.
Управление этим сильно укрепленным городом [Вислицей] король Болеслав поручил некоему изгнаннику из Паннонии, которого он принял не как беглеца, но как воспитанника родины и с которым он обращался чрезвычайно ласково. Этот последний, дождавшись отсутствия короля Болеслава, который отправился в центральные части страны и ради устройства королевских дел находился там какое-то время, приказывает сыну Володаря, короля Руси, поспешно прибыть и сообщает ему о продолжительном отсутствии Болеслава. Итак, враги спешат к Вислице, и стало известно, что они приблизились. Этот изменник приказывает, чтобы все люди, способные воевать, любого сословия, того и другого пола сбежались для защиты города и для того, чтобы в нем спасти и себя и свое имущество. А также с той целью, чтобы виновные не были изобличены в оскорблении его величества и чтобы вассальное добро и движимое имущество не было конфисковано в королевскую казну. А когда весь народ сбежался в город и себя спасти и его защитить, вероломный изменник открыл ворота врагам, дав, таким образом, возможность варварам перебить христианский народ.
В году 1135 от Р.Х. 8 февраля Вислицу разрушают. Сын Володаря, хмельной от пролившейся крови этого народа, безбожно бесчинствует. Его жестокая свирепость больше возбуждалась человеческой кровью, нежели пресыщалась разбоем. И он возвращается домой без какого-либо ущерба для себя. Паннонца же этого, сына вероломства, [сын Володаря] лишает обоих глаз, отрезает язык и детородные члены, дабы от змеиного и нечестивого рода не родился бы еще более вероломный.
Услышав это, Болеслав, жесточайший мститель за несправедливость, направляется к границам Руси 177, входит в нее и приказывает разыскать сына Володаря. А тот, имея нечистую совесть, быстро, как лесная коза, бежит и углубляется в лесные чащобы и наподобие диких зверей скрывается среди ущелий и рощ. Воины Болеслава свирепее львов обрушиваются на русский народ, не щадят ни бургов, ни городов, ни крепостей. Они считают, что ни принадлежность к полу, ни возраст, ни благородство высокой крови не может принести спасения, и всех, кого удается обнаружить, сытый меч бесчеловечно поглощает. Так Болеслав, отомстив во сто крат сыну Володаря, возвращается домой с почетом.
Глава 30. Об изгнании сына Коломана (Colomanidis) 178, короля Галиции
После такого жестокого мщения Болеслава русским, как уже было сказано, князья другой Руси 179 и других соседних областей, собрав совет и опираясь на помощь соседей, поскольку иначе они, по-видимому, не могли противостоять могуществу Болеслава, галицкого короля (С) 180, зятя князя Болеслава, выгоняют из королевства. Этот бежит в королевство своего тестя Болеслава и некоторое время находится у него вместе с женой.
Князья же русских, смертельно опасаясь вторжения Болеслава, натиск которого они сравнивали с ударом молнии, применяют к нему, доверчивому, хитрость. Будучи не в состоянии победить его оружием, [они] замыслили победить по крайней мере его же доверчивостью. Прежде всего они собирают подчиненных им князей, затем множество вооруженных варваров, первых из первых всего Галицкого королевства и самых знатных (procerum) этого королевства посылают на лицезрение Болеслава, уверяя, что все королевство и они сами с детьми намереваются припасть к стопам Болеслава, который по-братски приютил у себя их короля. Жители Паннонии, соседние с Галицким королевством, зная об уловках русских, лукаво притворяясь, скорбят и умоляют [Болеслава], чтобы он помог и восстановил в королевстве изгнанного короля 181. Ему они посылают на помощь и свои равноценные вооруженные отряды, обращая свои горячие просьбы к их Величествам, т. е. к Болеславу и к изгнаннику. Под влиянием этих обманчивых просьб король Болеслав, безбожно обманутый, с небольшим войском вступает в галицкую провинцию. К нему подходят ряды паннонцев вперемешку с бесчисленным количеством русских, смиренно приветствуют короля-изгнанника и Болеслава. Однако все спешат перейти в последние ряды. Болеслав, молча наблюдая за этим, спешит поделиться с воеводой Вшебором.
«Ты догадываешься, что я подозреваю?»-сказал он Вшебору.
Тот ответил: «А что ты подозреваешь?»
А он: «Ты видишь, что почти все, замешанные в этом деле, стремятся в конец?»
«Что из этого?»
«Нам промедление опасно 182. Постыдно мужам не быть мужами».
А тот: «Не следует мужам быть слишком поспешными. Трудно достигает цели человек, действующий слишком поспешно» 183.
В то время как они переговариваются, видно как приближаются издалека бесчисленные ряды русских и варваров. Итак, сходятся ряды и копья грозят копьям 184. Двойной враг теснит войско Болеслава, один-с тыла, другой наступает спереди.
Кричит Болеслав: «Смело, мужи, следует сражаться, а не лениво убегать с поля боя».
Стих:
Храбро сражающийся враг заставляет храбро сражаться. 185
Какой-то муж из окружения Болеслава, благородный родом, но бесчестный душой, первым убежал с поля битвы. Его позорное бегство не только не отняло победу у победоносного Болеслава, но и отвело облако от самой победы, или, как правильнее сказать, солнцем осветило солнце. В самом деле, хотя до сегодняшнего дня часто можно было слышать о неподдающейся оценке доблести Болеслава, однако только теперь, когда она явственно обнаружилась, в нее поверили и паннонцы и русские. Конь его пал, утомленный и ратным трудом и получив ранения, а Болеслав пеший сражается и рушит врагов. Некий туземец (originarius) 186, сойдя со своего коня, предлагает ему сесть на него.
И наконец, воины Болеслава, непобежденные, но утомленные победой, одни уходят с поля битвы, других, усталых от сражения, враги берут в плен и уводят к себе к сожалению для Болеслава. Столько народа лехитов попало в плен, что хотя лехиты для выкупа своих пленных и положили все сокровища в виде золота, серебра и драгоценных камней и даже те ценности, которые еще во время Болеслава Великого были собраны и сохранялись в Польском королевстве, однако их не хватило для этого выкупа. И даже многие люди знатной крови были проданы в горестную неволю языческому люду, и там они жалким образом закончили свою несчастную жизнь. Но напрасно часть паннонцев хвасталась бесславной победой и, не будучи победительницей, пользовалась именем победы. Скорее пусть она стыдится вспоминать о ярме своего обмана.
Итак, Болеслав хотя и был озабочен пленением его воинов, однако невредимым возвращается домой, а беглого рыцаря повелевает наградить тремя дарами, а именно преподнести ему прялку, взвешенную пряжу, заячью шкуру, которыми обозначил: в прялке-женщину, в пряже-хитреца, в зайце-труса. Этот неблагородный муж, получив дары с чувством стыда и понимая, что они означают, повесился на ремне, прикрепленным к звоннице собственной часовни, испустив жалкий свой дух. Такая гибель может быть истолкована [следующим образом]: прялка-виселица, взвешенная пряжа- петля, заяц-отлетающий дух его. А того, удивительного благородства туземца он выкупил из рабства, выкупленного делает богатым, богатого-знатным, следуя таким словам пророка: «Из брения возвышает нищего, посаждая с вельможами, и престол славы дает им в наследие» 187.
У этого отважнейшего Болеслава было достаточно и мужества и трудолюбия, если бы он не так легко ослаблял бразды доверчивости. Спустя короткое время, наш Болеслав заложил аббатство монастыря св. Бенедикта в честь Святой Троицы и Блаженной Девы Марии в крепости Лысой Горы, а также при посредстве одного знатного мужа по имени Сецех в Сецехове 188 прибавил некоторое количество добра к Сецеховскому монастырю.
Когда он почувствовал приближение кончины, утомленный более тяжестью сражений, нежели годами и зная, что он выполнил долг, предназначенный судьбою, приказывает написать завещание 189, по которому делит свое королевство между четырьмя сыновьями. Владиславу, первенцу, он предписывает правление в [землях] Кракова, Серадза, Ленчицы, Силезии, на Поморье; Болеславу Кудрявому отдает Мазовию, Куявию и хелминскую каштелянию; Мешко-Гнезно, Познань и Калиш с окрестностями; Генриху первому-Сандомир и Люблин, равным образом отдает провинции и княжества в соответствии с границами, некогда окружавшими упомянутые провинции. Спросили его и о пятом сыне, малолетнем, по имени Казимир, почему он не выделяет ему никакой доли. А тот им: «Уже давно выделил и назначил». Когда же они удивились, что это за пятая часть, он сказал: «Не видите вы, что для четырех тетрархов сооружена квадрига тетрархии. Таким образом, этому малолетнему предназначается наследование четвертого колеса 190 в квадриге. Перестаньте жаловаться, о благородные, на нарушающее законные права [наследника] завещание. В самом деле, справедливо, чтобы дела малолетних были поручены их опекунам, а не самим малолетним».
Приняв спасительное причастие, преставился счастливейший Болеслав в счастливый день, а именно от Р.Х. 1138 в возрасте пятидесяти шести лет, и об этом сохранился стих:
Умер преславный Болеслав, хотя и обманутый в конце жизни 191
(пер. В. Л. Янина, Л. М. Поповой, Н. И. Щавелевой)
Текст приводится по изданиям: Великая хроника о Польше, Руси и их соседях. М. МГУ. 1987
© текст - Янин В. Л., Попова Л. М., Щавелева Н. И. 1987
© OCR - Горохов А. В., Thietmar. 2002
© дизайн - Войтехович А. 2001
© МГУ. 1987


Комментарии
Пролог
1 Поляки (поляни, полепи, полони)  —  название племен, населявших территории по течению .Средней и Нижней Варты с центром в Гнезно. Племенное княжество полян составило основу будущего общепольского государства. Латинизированные формы этнонима появляются в иностранных источниках Х — XI вв. «Polani»  —  в «Житии св. Войтеха» (Vita s. Adalberti // MPH.  —  Krakow, 1864.  —  Т. I.  —  Р. 179, 184, 213). Форма «Poleni» засвидетельствована в немецкой хронике Титмара (нач. XII в.) и относится ко всем жителям Польши (Kronika Thietmara//MPH.  —  Т. I.  —   Р. 261, 268, 271 etc.). В «Повести временных лет» «Поляне» означают одно из польских племен (ПВЛ.   —  М. — Л., 1950.  —  Ч. I.  —  С. 11; см. также: Lehr-Splawinski Т. Najstarsze nazwy plemion polskich w obcych zr6dtach//Jezyk Polski.  —  Krakow, 1961.  —  N 41.  —  S. 262; Rоspоnd St. Structura Pierwotnych etnonimow slowianskich//Rocznik slawistyczny.   —  Wroclaw  —  Warszawa, 1966.  —  Т. 26.  —   Cz. I.  —  S. 24 — 25; Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху средневековья.  —  М., 1982.  —  С. 153 (Далее   —  Развитие этнического самосознания...)). Относительно родства польского племени полян с киевскими полянами см.: Кобычев В. П. В поисках прародины славян.  —  М., 1973.  —  С. 99; Трубачев О. Н. Ранние славянские этнонимы  —   свидетели миграции славян // ВЯ.  —  1974.   —  № 6.  —  С. 48 — 67.
2 Полань (Полянов)  —   крепость, в 1240 г. вошла в состав Гданьского Поморья (Slaski К. Podziaty terytorialne Pomorza w XII — XIII wieku//Pr KH PTPN. -- Poznan, 1960.-.Т. XVIII.-- Z. 4.  —  S. 170).
3 Магистр Винцентий Кадлубек (ок. 1150 — 1223), епископ краковский с 1207 г. Был приближенным малопольского князя Казимира Справедливого и по его приказу написал обширную хронику, которая служила автору Великопольской хроники образцом при изложении истории Польши до 1202 г.
4 Название Полония (P.olenia, Polonia) могло относиться как ко всей Польше в целом, так и непосредственно к «земле полян», которая с XIII в. стала именоваться Major Polonia  —  Великая Польша, или Великопольша (см. примеч. 1 к прологу, предисловие, с. 29).
5 Пшемыслав II (1257 — 1296), великопольский князь с 1279 г., коронован в Гнезно в 1295 г.
6 Ассуер  —  библейское имя персидского царя Ксеркса, или Артоксеркса.
7 Первый фрагмент пролога со слов «In nomine Domini» (Во имя Господа Бога) до «Tempore siquidem Assueri» (со времен Ассуера) содержится в рукописи Годийовского, второй фрагмент со слов «In nomine Domini» (Во имя Господа Бога) до «terras desig-nentur» (обозначить земли)  —  в других кодексах.
8 Название лехиты (Lechite) для обозначения всего польского народа ввел впервые Винцентий Кадлубек. Эпоним поляков по имени Лех (Lech) встречается лишь в Великопольской хронике. В исследованиях К. Шляского доказано, что имя Лех было известно в очень раннем польском средневековье. Следовательно, Кадлубек мог, не прибегая к заимствованиям из других языков, привести издавна бытовавшее в народе название поляков (S1aski К. Watki historyczne w podaniach о poczatkach Polski.  —   Poznan, 1968.  —  S. 51 — 60; Jakobson R. Reimworter Cech  —   Lech//Seleсted writings II.  —  The Hague  —  Paris, 1971.   —  P. 609).
9 Паннония  —  римская провинция между Дунаем и Савой, занимавшая западную часть современной Венгрии, восточную часть Австрии и северную часть Югославии. В I тысячелетии н. э. территорию Паннонии заселяли народы германского и тюркского происхождения. Появление славян в Паннонии датируют VI в. В конце IX в. в Паннонию с берегов Камы пришли кочевые племена венгров, передавшие свое этническое название заселенной земле «Hungaria  —   Венгрия» (Wiеlоwiejski J., Swоbоda W. Рanonia//SSS.  —   1970.  —  Т. IV.  —  Cz. I.  —  S. 20 — 27). Мнение о происхождении славян из Паннонии было широко распространено в средневековье. Современные исследователи считают эту точку зрения несостоятельной. Большинство ученых находят прародину славян на территории от Одры до Среднего Днепра (см. об этом: La-bud a G. Fragmenty dziejow Slowianszczyzny Zachodniej.  —  Poznan, 1960.  —  Т. I.  —   S. 34, 68; Wyrozumski J. Nowa hipoteza о praojczyznie i rozprzestrzenieniu sig slowian//Studia Historyczne. —  1981.  —  R. XXIV.  —  Z. 4.  —  S. 669 — 673; Развитие этнического самосознания...  —  С. 10).
10 В тексте: «Xandz autem maior est quam Pan veluti princeps et superior Rex». Перевод этой фразы может варьироваться: «Ксендз же больше Пана подобно [тому], как верховный король больше князя; ксендз же больше, чем Пан, и [больше чем] князь, и [больше чем] верховный король». Все толкования позволяют предполагать, что автор хроники стремится обосновать главенствующую роль церкви в государстве (см. предисловие с. 22).
11От потомков Иафета выводил предков славян и автор «Повести временных лет» (ПВЛ.  —  Ч. I.  —  С. 9 — 11).
12 Нимрод  —  мифический основатель Вавилонского государства, имя которого с древнейших времен стало символом тирании и жестокости.
13 Легенда о трех братьях: Чехе, Лехе и Русе, которые дали начало польскому, чешскому и-русскому народам, впервые появилась в Великопольской хронике. В этом предании нашла свое утверждение народная традиция, повествующая об этническом родстве трех славянских народов (см.: Флоровский А. В. Чехи и восточные славяне.  —  Прага, 1935.  —  Т. I.  —  С. 3 — 4).
14 Автор хроники пытается доказать не только древность происхождения поляков, но и подчеркнуть их первенство в отношении окружавших их в прошлом народов, которое со временем (о чем свидетельствует дальнейшее изложение событий) утрачивалось. Тенденциозность подобного рода звучит ив рассуждении о дани (tributa), которую подчиненные народы несут лехитам и славянам (см. пролог).
15 В издании латинского текста приводятся разночтения, встречающиеся в рукописях: «Slawus, Slaws, Slavi». 0 соотношении этнонима «славяне» со словом «слава» см.: Иванов В. В., Топоpов В. Н. О древних славянских этнонимах//Славянские древности.  —  Киев, 1980.  —  С. 18.
16 Хронист имеет в виду государство волжско-камских булгар, образовавшееся в Х в. в бассейне реки Волги (в хронике Булга  —  Bulga) и нижней Камы.
17 Расция (Рашка)  —   средневековое название Рашского или Сербского княжества, а с 1217 г.  —  одной из частей Сербского королевства. Образовано хронистом от названия древнего города Раса, стоявшего на месте нынешнего Нового Базара на реке Рашка (см.: Москаленко А. Е. Возникновение и развитие феодальных отношений у южных славян. Хорваты и сербы.  —  М., 1978.  —  С. 42).
18 Книга Царств, III, 10, 1 — 13:
19 Далмация  —  римская провинция, население которой составляли иллирийские племена. В VII в. была заселена сербами и хорватами. В начале XII в. перешла под власть Венгрии.
20 Рани (раны)  —   западнославянское племя, населявшее остров Ругию.
21 Сорабы (сорбы)  —   полабские славяне, В древности этим этнонимом именовали всех славян (см.: Развитие этнического самосознания...  —  С. 198 — 201).
22 Подобная этимология встречается у византийского императора Константина VII Багрянородного (913 — 950) в сочинении «Об управлении империей»: «Сербами же на языке римлян обозначаются рабы» (См. об этом: Москаленко А. Е. Указ. соч.  —  С. 41 — 42). Значение этнонима «Сербия» точно не установлено. Есть мнение, что это слово могло иметь значение «сосед, союзник» (ср. славянские «сябр, шабр») (см.: Петкович Ж. Прве nojade српског имена.  —   Београд, 1956; Moszynski K. Pierwotny zasiag jezyka praslowianskiego.   —  Wroclaw — Krakow, 1957; Wasilewski T. Serbia // SSS.  —   1975.  —  Т. V.  —  S. 135 — 142).
23 Кашубы  —  потомки древних поморян, жившие в северных районах Польши. В начале XIV в. земли кашубов были захвачены Тевтонским орденом (см.: Лавровский П. Этнографический очерк кашубов // Филологические записки.  —  Воронеж, 1873; Dobrowolska А. О nazwe Kaszyby // Onomastica.  —  1958.-—  N 4.  —  S. 333; Sulowski Z. Kaszubi // SSS.  —  1964.  —  Т. II.  —  S. 300).
24 Полабские древяне не тождественны германским жителям княжества Гольштейн  —  голзатам. Путаница, видимо, произошла в результате аналогичной этимологии: «holz  —  sazzen  —  жители лесов  —   древяне (древляне)» (Nalepa J. Drzewianie//SSS.  —   1961.  —  Т. I.  —  S. 394; MPH. NS.  —   Warszawa, 1970.  —  Т. VIII. —  Р. 132.  —  Przyp. 27). Подобные примеры народной этимологии встречаются и в «Повести временных лет»: «...нарекошася ... древляне, зане седоша в лесех...» (ПВЛ.  —  Ч. I.  —  С. 11).
25 Комит в средневековой Польше  —  княжеский чиновник (Воguсki A. Komes w polskich zrodlach sredniowiecznych.  —  Toruh, 1972).
26 Имеется в виду Генрих Лев (1129 — 1295), герцог Саксонский с 1142 г. и баварский с 1156 г. По его инициативе было организовано завоевание северных территорий полабских славян.
27Исидор Севильский (VI в.)   —  средневековый испанский церковный деятель и ученый. Большой популярностью пользовалась его «Этимология»  —  своего рода энциклопедия, в основе которой лежали античные источники.
28 Мартин из Опавы (ум. 1278)   —  средневековый хронист. Его хроника стала излюбленным произведением всего позднего средневековья.
29 Каринтия  —  область в Центральной Европе, в бассейне реки Дравы. К концу VI в. территория Каринтии была заселена славянами. С XII в. Каринтия подверглась усиленной германизации. Впервые при описании Польши упомянута у Галла (Галл Аноним. Хроника и деяния князей или правителей польских.  —  М., 1961.   —  С. 27 (Далее, —  Галл); см. также: Braumueller Н. Geschichte Kaerntens.  —  Klagenfurt, 1949).
30 Очевидно, автор смешивает название двух разных народов —  хорутан и каналитов. В «Повести временных лет» при перечислении южнославянских народов упоминаются «хорутаны» (ПВЛ.  —  Ч. I.  —   С. 11, 207; Ч. II.  —  С. 107, 213), которые созвучны по названию польскому слову coritha (корыто), приведенному в этимологии хроники. Значение слова «корыто», по-видимому, привело автора к аналогичному по семантике названию одного из сербских племен canali (каналы), расположенного в месте Конавли на юго-востоке от Дубровника. Ср. о «каналитах», населяющих страну «Капали, что на славянском языке значит Горная» у Константина Багрянородного (см.: Москаленко А. Е. Указ. соч.   —  С. 47).
31 Речь идет о польском князе Казимире Восстановителе (1016 —  1058). Прозвище «монах» он получил из-за того, что в отрочестве был отдан в монастырь, где воспитывался (Галл.   —  Кн. I.  —  Гл. 21; см. примеч. 2 к гл. 12).
32 Имеется в виду Бенедикт IX, папа римский в 1032 — 1045 и 1047 — 1048 гг.
33 Германцы  —  группа племен, принадлежавших к индоевропейской языковой группе, населявших в I в. до н. э. обширную территорию, границы которой определяли Дунай, Рейн, Висла, Балтийское и Северное моря. Из германских племен в хронике наиболее часто упоминаются фризы, вестфальцы, вандалы, алеманы, тевтонцы. Хронист приводит этимологию «germanus   —  брат», распространенную в средние века.
34 Автор Великопольской хроники, выводя славян из Паннонии, заселенной, по его представлениям, венграми, не сомневался в этнической принадлежности последних. Венгры для него были славянами.
35 Вкра  —  река, впадающая в Щецинский залив. 36 Готы  —   народ германского происхождения, пришедший из Скандинавии и осевший в I в. н. э. в устье реки Вислы. В первой половине II в. готы соседствовали со славянами на землях Великой Польши, Куявии и Западной Мазовии. Во второй половине II в. двинулись к Черному морю. Там ими было организовано могущественное государство, разрушенное в IV в. гуннами. После исчезновения готов имя их было перенесено «на группы славянского и даже балтийского населения» (см.: Иванов В. В., Топоров В. М. Указ. соч.  —  С. 20; Strzelсzуk S. О Gotach na ziemiach polskich // Zapiski historyczne.  —   Torun, 1979. — T. XLIV.  —  Z. 3. —  P. 157 — 167). В результате сходства в звучании уже историк готов Иордан (VI в.) путал их с гетами  —  фракийским племенем, в античности обитавшим на Балканах. Винцентий Кадлубек, а за ним и автор Великопольской хроники называют «готами» и «гетами» пруссов (Banaszkiewicz J. Teoria etymologii ludowe] a srednlowieczne etymoIogizomanie//KH.  —  1974. Т.81 s. 593 — 600).
37 Так автор хроники называет полуостров Скандинавия и остров Готланд.
38 Аттила  —  вождь племени гуннов, от которого якобы, согласно сообщениям венгерских источников XII, XIV вв., ведет начало династия Арпадов (Dе Вооr Н. Das Attilabild in Geschichte. Legende und heroische Dichtung.  —  Bern, 1932; Macarth ney C. A. The Origin of the Hun Chronicle and Hungarian Historians  —  Oxford, 1953.   —  P. 141; История Венгрии/Отв. ред. В. П. Шушарин.  —  М., 1971.  —  Т. I.  —  С. 275).
39 Вандалы  —   восточногерманские племена, которые в I — III вв. населяли территорию от Одры до Дуная.
40 Гунны  —  азиатские кочевники тюркского происхождения, появившиеся во II — III вв. на границе Европы и Азии. В IV в. после завоевания Готского государства основали собственное многоэтническое государство между Волгой и Днестром. В начале V в. занимали территорию от Кавказа до Лабы, куда входила, видимо, и часть территории Польши. Стремились к подчинению славян (антов). Вождь гуннов Аттила захватил Паннонию и западную часть Римской империи. После смерти Аттилы в 454 г. государство гуннов распалось в результате бунта германских племен (Altheim E. Geschichte der Hunnen.  —  Berlin, 1969 — 1975).
41 В результате сходства в произношении в раннем средневековье отождествлялись этнические названия гуннов и венгров "Hunni  —  Hungari". Вкранами хронист называет их от реки Вкра, усматривая аналогию в написании: Vcra, Ucra, Uchra. Отсюда Uchri (ср. русск. угры). В действительности название вкраны относилось к одному из западнославянских племен, родственному полабским велетам (МРН. NS.-Т. VIII.-Р. 134.-- Przyp. 43; Strzelczyk J. Wkrzanie//SSS.  —  1977.  —  Т. VI.  —  Cz. 2.  —  S. 510 — 512).
Глава 1
43 В пользу исторического существования Крака. высказывается К. Шляский (Slaski' К. Watki historyczne...  —  S. 24; Иванов-В. В., Топоров О. Н. Указ. соч.  —  С. 38).
44 Этимология и топографические данные Кракова встречаются только в Великопольской хронике. Латинское слово «castrum» —  в тексте переводится как «крепость».
45 Александр Македонский (356 — 323 гг. до н. э.), сын македонского царя Филиппа II, знаменитый полководец и государственный деятель. Чтобы утвердить читателей в мнении о древности правящей династии, хронист намеренно делает легендарных предков поляков современниками героев античности. На страницах памятника встречаются Александр Македонский, Юлий Цезарь, Красе.
46 Автор приводит легенду малопольского цикла о Ванде. Добавлением к рассказу Кадлубка о Ванде является сообщение автора Великопольской хроники о гибели Ванды в Висле (Кumaniecki К. Podanie о Wandzie w swietle zrodel starozytnych // Pamietnik literacki.  —  1925 — 1926.  —  N 22 — 23.  —  S. 47 n.).
Глава 2
47 Лешек I, Лешек II (см. гл. 3), Лешек III (см. гл. 4)  —  легендарные польские князья, впервые упомянутые в хронике Кадлубка, В Великопольской хронике литературные жизнеописания этих князей значительно расширены (Grabski A. Polska w opiniach obcych X — XIII w.  —  Warszawa, 1964.   —  S. 30; Gieysztor A. Leszek I, II, III // SSS.-1967.  —  Т. III.-- S. 48 — 49).
Г л а в а 4
48 В действительности Красc   —  римский полководец (I в. до н. э.), сам воевал с парфянами и был убит.
49 Имена легендарных сыновей Лешка III не являются полностью вымышленными. В большинстве случаев они имеют соответствия, хотя и не точные, среди правителей велецких, ободрицких, сербских и прочих земель. Им подвластные территории хронист распределяет сообразно своим представлениям о разделе Поморья и Западной Славении в XIII в. Таким образом, права поляков на славянские земли приобретают историческую основу.
50 Такой текст содержится в рукописи Виляновской.
Гл а ва 6
51 Ср. описание внешности русского князя Святослава у византийского историка Льва Диакона: имел на «голой» голове «локон волос, означающий знатность рода» (Leonis diaconi Caloensis historiae libri decem/Ed. C. B. Hasii.  —  Bonnae, 1828.   —  Lib. IX, IX История Льва Диакона Калойского.   —  Спб., 1820.  —  Кн. IV.  —  Гл. 11. — С. 97).
52 Существует мнение, что в таком объяснении имени Хотышко (Chosziszko) и кроется разгадка прозвища Помпилиуша, образованного, возможно, от слова chwost (хвост) (Potkanski К. Jeszcze о Piascie//KH.  —  1900.  —  Т. 14.  —  S. 3).
Глава 7
53 Упоминания о Пясте  —   основателе династии польских князей  —   впервые встречаются в хронике Галла (Галл.   —  Кн. I.  —  Гл. 2). Исследователи еще не пришли к единому мнению, является ли Пяст исторической или легендарной личностью. Пястовской княжеская польская династия была названа лишь в конце XVII в. силезскими учеными (Lowmianski Н. Dynastia Piastow..  —  Poczatki panstwa polskiego  —   Ksiega Tysiaclecia.  —  Poznan, 1962. —  Т. I.  —   S. 112 — 122; Gieysztor A. Piast//SSS.  —  T. IV.  —  S. 70-71).
Гл ав а 8
54 Хронист приводит народное толкование. По мнению лингвистов, первая часть имени Земовит (Semouitus) восходит к праславянскому и старославянскому sem, senrbja (семья; лат. persona), а вторая  —  к общеславянскому vit (хозяин, владелец; лат. dominus) (Zierhoffer К. Siemowit//SSS.  —  Т. V.   —  S. 169). Об этимологии имени Земовит см.: Тaszусki W. Najdawniejsze polskie imiona osobowe//Rozprawy i studia polonistyczne.   —  Wroclaw, 1958.  —  T. I.  —  S. 59.
55 Речь идет о князе Болеславе Храбром.
56 Кашубией в XIII в. называли Западное Поморье. Это подтверждают данные Великопольской хроники, где Кашубия перечисляется среди западнопоморских земель, выделенных легендарным сыновьям Лешка III, а также встречается в титулатуре западнопоморских князей Богуслава, Барнима и Варцислава (Sulowski L. Kaszubi...  —  S. 391).
57 Вероятно, имеется в виду Якса из Копаниц, княжество котopoгo в 1127 г. стало ленным владением Польши. В хронике идентифицирован с Яксой из Мехова. (Sulоwski Z. Jaksa//SSS.   —  Т. II.  —  Cz. II.  —  S. 309; Мыслиньский К. Бранденбург, крестоносцы и потеря Польшей Западного Поморья // Польша и Русь.  —   М., 1974.  —  С. 116 — 117; см. примеч. 2 к гл. 32).
58 Вроцислав (Варцислав), Пшибыслав и Одон  —  имена поморских и ободрицких князей, правящих в XIII в. (см. примеч. 2 к гл. 4).
59 Древина  —   территория княжества Гольштейн.
60 Пшемыслав  —  скорее всего хронист имеет в виду Пшибыслава, племянника Яксы из Копаниц, правившего в соседней Бренне-Бранденбурге  —  столице Стодоранского государства,. расположенного на славянской территории между Лабой и Одрой. В 50-х годах XII в. Бранденбург был захвачен маркграфом Альбрехтом Медведем (см: Мыслиньский К. Указ. соч.   —  С. 120). Бранденбург  —  Згожелец   —  интересный пример этимологического истолкования. географических названий. Бранденбург, образованный от нем. Brand (пожар) и Burg (крепость), автор хроники отождествляет с польским названием Згожелец, которое по своей этимологии идентично Бранденбургу (МРН. NS.  —   Т. VIII.  —  Р. 138.  —  Przyp. 81, 83).
61 Округ.
62 Вышимир (Висмар)  —   город на реке Травне, а не на берегу моря, как ошибочно считает автор.
63 Нищенствующий монашеский Орден братьев проповедников, основанный испанским монахом Домиником (де Гусман), был утвержден в 1216 г. папой Гонорием III и быстро распространил орденские дома по всей Европе (см.: Щавелева Н. И. Киевская миссия польских доминиканцев//Древнейшие государства на территории СССР: Ежегодник, 1982.  —  М., 1984.   —  С. 139 — 146).
Глава 9
64 Лешек IV-—  польский князь, упомянутый впервые в хронике Галла (Галл. —  Кн. I.  — Гл. 3). Предполагают, что Лешек IV правил в начале Х B.(QieysztorA. Leszek//SSS.  —  Т. III.   —  S. 49).
Глава 10
65 Мешко I (ок. 922 — 992)  —   первый польский князь, о котором есть сообщение в иностранных источниках (Kronika Thietmara//Wyd. М. Jedlicki.  —  Poznan, 1953.  —  L. II.  —  С. 14, 29; L. IV.  —  С. 11; Видукинд Корвейский. Деяния Саксов/Пер., комм. Г. Э. Санчука.  —  М„ 1975.   —  С. 118, 120, 191, 192).
66 Здесь и далее не совсем точные сведения. Дубровка (ум. 977) была не сестрой, как сообщает автор, а племянницей чешского князя Вацлава (ум. 971/972) и дочерью его младшего брата Болеслава I Жестокого (935 — 967). Прибыла в Польшу в 965 г.
67 Крещение Польши произошло в 966 г.
68 Болеслав Храбрый родился в 966/967 гг.
69 Первый епископ Иордан прибыл в Польшу в 968 г. (Labuda G. Rocznik poznanski//StZ.  —   1958.  —  Т. 2.  —  S. 102 n.).
Глава 11
70 Болеслав I Храбрый (Великий) (966/967 — 1025), сын Мешко I, князь польский с 992 г., коронован в Гнезно в 1025 г.
71 Автор не случайно отсылает читателя к хронике Кадлубка, в которой сообщения о военных походах Болеслава изложены более подробно (Magistri Vincentii Chronicon Polonorum/Ed. A Bielowski // MPH.  —   Т. II.  —  Р. 277 — 281, 778 — 829).
72 О подати «строжа» см. примеч. 3 к гл. 65.
73 Солава —  хронист, видимо, имеет в виду Заале (Saale), левый приток средней Эльбы.
74 Автор ошибается. Болеслав Храбрый умер 17/VI 1025 г.
75 Оттон III Рыжий (980 — 1002), сын Оттона II, король германский в 983 — 1002 гг., император в 996 — 1002 гг.
76 Св. Адальберт  —   каноническое имя Войтеха, пражского епископа с 982 г. В конце 996 г. по приглашению Болеслава Храброго Войтех прибыл из Чехии в Польшу. В 997 г. он был отправлен польским князем в качестве миссионера в Пруссию, где погиб в этом же году. Канонизирован в 999 г. День св. Адальберта  —   23 апреля (Karwasinska S. Wojciech  —  Adalbert//Hagiografia polska.  —  Poznan, 1973.  —  Т. 2.  —  S. 572 — 589).
77 Автор ошибается. Сын Болеслава Мешко женился в 1013 г. на Риксе, дочери палатина лотарингского Эццо и сестры императора Оттона II Матильды.
78а В 1000 г. император Оттон III посетил Гнезно. Это событие получило название «гнезненского съезда», на котором была основана первая митрополия. Решающим обстоятельством в ее организации послужил культ св. Адальберта. Образование гнезненского архиепископства явилось первым шагом к обособлению Древнепольского государства от Германской империи (Ludat H. An Elbe und Oder und das Jahr 1000.  —  Koeln   —  Wien, 1971; Kossmann 0. Deutschland und Polen um das Jahr 1000 // ZfOF.   —  1972.  —  N 21; Королюк В. Д. О последнем периоде правления Болеслава Храброго // Славяне и восточные романцы в эпоху раннего средневековья.   — М., 1985.  —  С. 115).
78 Хронист допускает неточность. В 1018 г., когда Болеслав Храбрый вошел в Киев, Золотые ворота еще не были сооружены. Галл вспоминает о Золотых воротах, описывая события 1069 г., когда в Киев входил Болеслав Смелый (Галл.   —  Кн. I.  —  Гл.23). Упоминание о таком же случае применительно к Болеславу I можно считать результатам положенной в основу пересказа событий путаницы в устной традиции (Gumоwski М. Szczerbiec  —  polski miecz koronacyiny // Malopolskie Studia Historyczne.  —  1959.  —  N 2.  —  Z. 2 — 3.   —  S. 7 — 18; Kurbisowna В. Inskripcje w Polsce // SSS. — T.II. — S.273n.).
Глава 12
79 Мешко II Ламберт (990 — 1034), младший сын Болеслава I, король польский с 1025 г.
80 Казимир I Восстановитель (1016 — 1058), сын Мешко II, князь польский с 1034 г. В 1037 г. был изгнан из Польши, возвратился в 1039 г.
81 Автор ошибается на один год. Мешко II умер в 1034 г.
82 Исследователи подвергают сомнению версию о существовании у Мешко II сына   —  некоего Болеслава Забытого и предполагают, что в данном случае хронист отождествил Болеслава с Беспримом  —  сыном Болеслава Храброго и братом Мешко II. (Ketrzyfiski S. Kazimierz Odnowieciel//RAUhf.  —  1899.  —  N 38.  —   S. 295 n., 366 n.; Wedzki A. Bolesiaw Mieszkowic, zwany Zapomnianym // SSS.   —  Т.Ч.  —  S. 146).
83 После смерти Болеслава Храброго внутренние конфликты 20 — 30-х годов (бyнт духовенства, народные антифеодальные восстания) осложнились внешнеполитическими неудачами. Поход в 1018г. на Киев сделал Русь наряду с империей, Чехией и Венгрией одним из главных врагов Польши. Нападение войск Бржетислава Чешского I в 1038/39 г. на Гнезно и присоединение им к Чехии Силезии с Вроцлавом поставили под угрозу существование Польского государства (см.: Королюк В. Д. Древнепольское государство. —  IX. 1952.  —  С. 165; Grundzinski Т. Kryzys polskiej monarchii wczesnofeudalne} w swietle ostatnich badan//Zeszyty Naukowe Uniwersitetu Mikolaja Kopernika w Toruniu.   —  1966.  —  Z. 20.  —  tS. 17 — 35).
84 Орден бенедиктинцев был основан "отцом западного монашества" св. Бенедиктом Нурсийским в конце V в. Монашеское братство в ордено объединялось в отряды воинства Христового,. каждый воин которого давал обет послушания, целомудрия, молчания и смирения (см.: Карсавин Л. Г. Монашество в средние века.  —   Спб., 1918.  —  С. 21 — 29).
85 Несомненно, что упоминание о нашествии монголо-татар связано с событиями XIII — XIV вв., о которых повествуют многочисленные польские анналы. До этого времени никаких походов монголо-татар на Польшу не было. Вероятно, сообщения анналов и дали повод хронисту назвать варварские племена, окружавшие Польшу, татарами.
86 Пожалование.
87 Германская империя, воспользовавшись тяжелым положением в стране, оказала помощь Казимиру, рассчитывая тем самым втянуть польских князей в ленную зависимость.
88 Автор ошибается. Женой Казимира I в действительности была сестра или, по мнению некоторых исследователей, дочь киевского князя Ярослава Мудрого. Брак был заключен в 1039 г. (ПСРЛ.  —  Л., 1926 — 1928.  —  Т. I.  —   Стб. 154 — 155). Рочник краковского капитула в статье 1087 г. сообщает о смерти жены Казимира, называя ее Добронегой (MPH.  —  Warszawa, 1961.  —   Т. II.  —  Р. 796). Имя Мария появилось впервые в письме папы римского Бенедикта IX, затем было отмечено рядом польских анналов и Великопольской хроникой. Исследователи считают, что это второе имя Добронега получила в Польше (см.: Линниченко И. Русь и Польша до конца XIV в. — Киев, 1884.  —  Т. I.  — С. 49; Semkowicz W. Krytyczny rozbior dziejow polskich Jana Dtugosza.  —  Krak6w, 1887. —  S. 115). Этот брак, о котором сообщали и Галл (Галл.  —   Кн. I.  —  Гл. 19.) и немецкий хронист (Annalista Sахо. Chronicon / Ed. G. Waitz // MGH. SS.  —  Hannoverae, 1849.  —   Т. VI.  —  Р. 683), явился важным дипломатическим шагом, значение которого было необычайно велико для Древнепольского государства. Зависимость от империи, чешско-поморянская коалиция  —  все это вынуждало Казимира искать помощь извне. Исследователи предполагают, что женитьбе предшествовал польско-русский договор, по которому Ярослав Мудрый обязывался оказать военную поддержку будущему зятю в овладении всеми уделами Польши (см.: Королюк В. Д. Западные славяне и Киевская Русь.-М., 1964.  —  С. 298 — 308).
89 Рукописи дают разное чтение этого имени (MPH. NS.  —  Т. VIII.  —  Р. 143.  —  Przyp. 133). Вероятно, Мечислав (Мецлав) (ум. 1047) был при Мешко II комитом в Мазовии. Известно, что Ярослав Мудрый оказал значительную помощь Казимиру, организовав несколько походов на Мазовию. В результате последнего в 1047 г. Мецлав был разгромлен, и Мазовия вновь вошла в состав Пястовского государства (см.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси.  —  М., 1968.  —  С. 29 — 40; ПСРЛ.  —  Т. I.  —  Стб. 155; см. также: Bieniak J. Panstwo Miectawa. Warszawa, 1965.  —  S. 67; Urbanczyk S, Beniak J. Mieclaw // SSS:  —  T. III.  —  S. 247; Руссоцкий С. Мазовецкая государственность в период феодальной раздробленности (XIII — XVI вв.) // Польша и Русь.  —  С. 157).
90 Даки  —   северофракийские племена, родственные гетам.
91 Древнерусские источники свидетельствуют об обратном. Отряды русских были посланы Ярославом Мудрым на помощь Казимиру (ПВП. — Ч. 1.  —  С. 104).
92 Стихи заимствованы из хроники Винцентия Кадлубка-(Mistrza Wincentego Kronika Polska/Przett К. Abgarowicz i B. Kurbis; wstep i komet. B. Kurbis.  —   Warszawa, 1974.  —  S. 100 — 112; MPH.  —  T. II.   —  P. 288 — 289).
Глава 13
93 Болеслав Смелый, или Щедрый (1039 — 1081), князь польский с 1056 г., коронован в 1076 г.
94 О вступлении Болеслава II Смелого в Киев в 1069 г. сообщают как польские, так и русские источники. Целью похода было водворение на киевском столе князя Изяслава Ярославича, изгнанного братьями. Болеслав, поддерживая родственника (киевский князь был женат на Гертруде, сестре Казимира Восстановителя), хотел иметь во главе Древнерусского государства союзного князя (ПСРЛ.  —  Т. I.  —  Стб. 173; Янин В. П. Русская княгиня Олисава-Гертруда и ее сын Ярополк//Нумизматика и эпиграфика.  —   1963.  —  Т. 4.  —  С. 142 — 164; Пашуто В. Т. Внешняя политика...  —  С. 40 — 43).
95 Сообщение о двух частях Руси является отражением исторической ситуации XIII в. Автору хроники Русь представляется разделенной, видимо, на две части: на «самую Русь» (это Киев и подвластные ему княжества) и Русь, охватывающую остальные уделы Древнерусского государства.
96 Ни один источник, кроме Великопольской хроники, не сообщает о гибели какого-либо русского князя в сражении с Болеславом Смелым.
97 Имеется в виду Изяслав Ярославич (1024 — 1078), сын Ярослава Мудрого, князь турово-пинский, новгородский; великий князь киевский в 1146 — 1149. 1150 и 1151 — 1154 гг.
98 Соломон (Шаломон) (ум. 1187), сын короля Андрея I (Эндрю), король Венгрии в 1063 — 1074 гг. Боролся со своим дядей Белой I и его сыновьями за трон, используя помощь императора Генриха IV, на сестре которого был женат. Против Соломона выступал Болеслав Смелый, поддерживающий антигерманскую коалицию Белы I. Польский князь помог сыновьям Белы I Гезе (в 1063 г.) и Владиславу (Ласло) Святому (в 1077 г.) обрести власть в Венгрии (см.: История Венгрии.  —  Т. I.  —  С. 124 — 125).
99 Речь идет о Вратиславе II, чешском короле в 1061 — 1092 гг. Все сообщение заимствовано у Кадлубка, который не знал имени чешского короля, но сравнивал его со львом (MPH.   —  Т. II.  —  Р. 293). Автор принял сравнение за имя короля.
100 Неизвестно, какую именно реку имел в виду хронист.
101 Это предложение содержится в рукописях Оттобоняньской, Вроцлавской, Сенявской, Виляновской.
102 Такое чтение предлагают рукописи Королевская, Сендзивоя, Станислава Августа.
Гла в а 14
103 Станислав, епископ краковский в 1072 — 1079 гг., канонизирован в 1253 г. Краковский епископ Станислав был среди зачинщиков заговора краковских вельмож против Болеслава Смелого. После расправы со Станиславом недовольство вспыхнуло с новой силой, и Болеслав вынужден был бежать в Венгрию. Канонизация епископа в середине XIII в. была не только символом объединения Польши, но и идеологическим аргументом в борьбе церкви за независимость от государства.
104 Вопрос о виновнике ссоры между Болеславом и краковским епископом Станиславом остается спорным (Drzуmalа К. Sw. Stanisiaw biskup Krakowski (+1079) i Boleslaw Smialy Krol Polski (+1089) // Studia Historyczne. — 1981. — R. XXIV. — Z. 4 —  S. 657 — 667). Относительно места убийства епископа Станислава см.: Kurbis В. Jak czytac najstasze teksty o sw. Stanislawie // Znak.  —  1979.  —  R. XXXI.   —  S. 322; Witkowska A. Wawel i Skalka // Znak.  —  1979.   —  R. XXXI.  —  S. 358 — 365.
105 Незадолго до канонизации Станислава краковским каноником Винцентием из Кельц были составлены два жития св. Станислава: так называемое Меньшее (Vita minor) ок. 1242 г. и Большее (Vita major) ок. 1260 г. (MPH.  —  Т. IV.  —  Р. 238 — 438).
106 Владислав (Ласло) Святой (ум. 1095), сын короля венгерского Белы I, двоюродный брат Болеслава Смелого, король венгерский с 1077 г.
107 Болеслав Смелый умер в 1081 г. (MPH.  —  Т. II.  —  Р. 796).
108 В хронике Галла Анонима также сообщается о возвращении Мешко на родину и, кроме того, добавлен рассказ о женитьбе на русской девушке, пышной свадьбе и скорой смерти юного Болеславича (Галл  —  Кн. I.  —  Гл. 29). Во многих польских рочниках свадьба датируется 1088 г. (MPH.  —  Т. II.  —  Р. 773, 796, 874). В хронике Яна Длугоша сообщается, что невестой Мешко была Евдокия, сестра Святополка, великого киевского князя в 1093 —  1113 гг. (Joannis Dlugossii Historiae libri XI I/Ed. A. Przezdziecki. —  Cracoviae, 1873.  —   T. I.  —  P. 397 (Далее  —  Diugossii)),
Глава 15
109 Владислав I Герман (1040 — 1102), младший сын Казимира I Восстановителя, князь польский с 1079 г.
110 Ламберт, епископ краковский в 1082 — 1101 гг.
111 Болеслав III Кривоустый (1085 — 1138), князь польский с 1102 г.
112 Матерью Болеслава была Юдита, дочь чешского короля Вратислава II.
113 Владислав вторично был женат на дочери, а не на сестре императора Генриха III, по имени Юдита  —  Мария (ум. 1110): Брак был заключен в 1089 г. (Balzer О. Genealogia Piastow.  —   Krakow, 1895.  —  S. 104 — 106).
Гл ав а 16
114 Збигнев (ок. 1070 — 1111), старший сын Владислава I Германа (Тrawkоwski S. Poczet Krolow i Ksiazat polskich.  —  Warszawa, 1978.  —  S. 72 — 78).
115 Исследователи полагают, что вначале мачеха отослала Збигнева в один из монастырей в Саксонии, возможно, в Кведлинбург, где княжила ее сестра. Вероятно, сообщение о пребывании его "в пределах Чехии" связано с представлениями хрониста о тесной дружбе и союзнических договорах Збигнева с чехами (Ва1zer О. Genealogia...  —  S. 116; МРН. NS.  —  Т. VIII.  —   Р. 145.  —  Przyp. 156; Labuda G. Zbygniew // SSS. .-1982.  —   Т. VII.  —  Cz. I).
115а По предположению исследователей, Магнус  —  польский вельможа из рода Повалов. В 1109 г. был палатином мазовецким (Галл.  —  Кн. II.  —  Гл. 4, 49).
116 Так автор называет Бржетислава II, который в 1092 — 1100 гг. был чешским князем.
117 Сецех  —  начальник польского рыцарства, могущественный воевода, опекун Болеслава Кривоустого. В источниках имя Сецеха неоднократно связывается с именем Юдиты, жены Владислава I Германа. Очевидно, их объединяли общие интересы. Возможно, что Сецех хотел захватить княжескую власть (Lowmianski H. Dynastia Piastow.  —  S. 142 n.; Щавелева H. И. О княжеских воспитателях в Древней Польше // Древнейшие государства на территории СССР: Ежегодник, 1985.   —  М., 1986.  —  С. 125).
118 Тимпан  —   музыкальный инструмент наподобие бубна и тамбурина.
119 Оvidius. Metamorphoses, I, 148.
120 Каштеляния  —   основная территориальная единица административного управления в Польше. Центром ее был город-крепость (grod, castrum, castellum). Во главе каштелянии стоял управляющий (castellanus, comes castellanus), называемый каштеляном (после XIII в.  —   старостой).
121 Земельные владения каноников.
122 Область, на которую распространялась юрисдикция епископа.
Глава 18
123 Санток  —  крепость у слияния рек Нотеци и Варты. Издавна была предметом спора между, князьями Западного Поморья, Великой Польши и Силезии. Завоевание Сантока открывало дорогу к овладению соседними малозаселенными территориями. Свидетельства хроники (гл. 77, 82, 146) иллюстрируют историю-этой борьбы, закончившейся в итоге победой бранденбургских маркграфов (Olejnik К. Obrona polskiej granicy zachodniej (1138 —  1358).  —  Poznan, 1970.  —  S. 134 п.; Мыслиньский К. Указ. соч.  —  С. 123 и сл.).
124 Столкновение Болеслава Кривоустого с поморянами датируется 1102 г. (Maleczynski К. Boleslaw Krzywoysty.  —  Krakow, 1946.  —  S. 37 n.).
125 Святополк II (ум. 1109), сын Оттона I и дочери венгерского короля Белы, князь моравский, оломоуцкий, князь чешский в 1107 —  1109 гг. (Balzer О. Genealogia...  —  S. 120 — 121; Maletzynski К. Boleslaw Krzywoysty.  —  S. 32 n.). Вероятно, хронист путает имена чешских князей. Во время описываемых событий в Чехии еще княжил Борживой (в 1100 — 1107) который, по данным чешской хроники, тоже поддерживал Збигнева (см.: Козьма Пражский. Чешская хроника/Под ред. Г. Э. Санчука.  —  М., 1962.  —  Кн. III.  —  Гл. 16).
126 Автор ошибается. Сбыслава, жена Болеслава Кривоустого, была дочерью великого князя киевского Святополка, а не короля Галиции (ПСРЛ.  —  Т. I.  —  Стб. 276). Свадьба Болеслава датируется 1102 — 1103 гг. Этот брак был необходим польскому князю. Болеслав III, правивший после смерти отца малопольскими землями и Силезией, должен был для завоевания полной власти преодолеть сопротивление своего брата Збигнева и, кроме того, устранить угрозу со стороны Германии и поморян. Союз с великим киевско-волынским князем должен был помочь Болеславу занять главенствующее положение в стране и укрепить международное положение государства. Русский князь также преследовал определенную выгоду, отдавая дочь в Польшу. Его давно беспокоили перемышльские князья  —   мятежные Ростиславичи, враждебные также и Болеславу. К тому же Святополк надеялся получить помощь у западного соседа в борьбе против своего давнего соперника Владимира Мономаха, князя переяславского и туровского, с которым были связаны Ростиславичи. (Wlоdarski В. Rus w planach politycznych Boleslawa Krzywoystego // Zeszyty Naukowe Uriiwiersiteiy М. Kopernika.  —   Torun, 1966.  —  Z, 20.  —  S. 41).
127 Скарбимир, из рода Авданьцев, воспитатель и палатин Болеслава Кривоустого (см.: Щавелева H. И. О княжеских воспитателях.  —  С. 126).
128 Песнь Песней, 8, 6.
129 Этот поход датируется исследователями 1107 г. (Maleczynski К. Boleslaw Krzywoysty.  —   S. 97).
Глава 19
130 Козлы  —  крепость в Силезии на Одре.
131 Трудно с достоверностью установить, правителей каких именно народов приглашал Збигнев. Польские хронисты дают разные сведения. В Хронике Галла, где излагается этот эпизод (Галл.  —  Кн. II.  —  Гл. 36), Збигнев приглашает только чехов и поморян. В Хронике Винцентия Кадлубка указываются еще и германские князья (МРН.  —  Т. II.  —  Р. 318). Автор Великопольской хроники вместо поморян упоминает правителей Моравии.
Глава 20
132 Оvidius. Epistolae ex Ponto, I, 2, 121.
133 Seneca. Thyesfes, 311.
134 Белгард (Белград)  —   город в Поморье. В 1108 г. был осажден Болеславом Кривоустым (Labuda G. Historia Pomorza.  —   Poznan, 1969.  —  Т. I.  —  Cz, 1.  —  S. 302).
135 Автор Великопольской хроники значительно расширил западнопоморские территории, завоеванные Болеславом Кривоустым. Вин-центий Кадлубек упоминает о подчинении жителей только Колобжега (МРН.  —  Т. II.  —   L. III.-С. II.  —  Р. 331).
136 Сюжет о завоевании Александром Македонским амбров и сикамбров в Индии заимствован Кадлубком; которого повторяет автор Великопольской хроники, у Юстина (МРН.  —   Т. II.  —  L. III.  —  С. II).
Глава 21
137 Имеется в виду Генрих V_ (ум, в 1125), король германский в 1106 — 1111 гг., император в 1111 — 1125 гг.
138 Коломан (Кальман) I, король венгерский в 1095 — 1116 гг. С ним Болеслава III связывал дружественный договор 1105 г., направленный против Германии и союзной ей Чехии, где в то время (в 1101-— 1107 гг.) правил князь Борживой (об этом см.: Галл.  —  Кн. II.  —   Гл. 46; Па шут о В. Т. Внешняя политика...-—  С. 46).
139 Horatius. Epistolae, I, 18, 84 — 85.
140 Событие датируют 1108 г.
Глава 22
141 Гнемовир (ум. 1108/09), князь принотецких поморян. После крещения в 1108 г. был назначен Болеславом Кривоустым правителем города Чарнкова (Wachowski К. Slowianszczyzna zachodnia  —   Poznan, 1950.  —  S 210 n.; Labuda G. Historia Pomorza. —  T. I. —  Cz. I-  —  S. 298; MPH. NS.  —  T. VIII.  —   P. 148.  —  Przyp. 188).
141а Велень  —  крепость на реке Нотець, на границе с поморянами. Была захвачена Болеславом в 1108 г. (Галл.  —  Кн. II.   —  Гл.48). Автор хроники часто путает эту крепость с другой  —  Волином (MPH. NS.  —   Т. VIII.  —  Р. 148.  —  Przyp. 189).
Г л а в а 23
142 Мартин, архиепископ гнезненский в 1092 — 1118 гг.
143 Спицимеж  —  город в Серадзском воеводстве на реке Варте (Кaminska J. Qrody wczesnosredniowieczne w Polsce srodkowy  —  Lodz, 1953.  —  S. 210 n.).
144 Vergilius. Aeneis, VIII, 224.
Глава 24
145 Накло  —  крепость на реке Нотець, опорный пункт борьбы поморян с Болеславом Кривоустым.
Глава 25
146 Речь идет об императоре Генрихе V (см. примеч. 1 к гл. 21).
147 Бытом  —   каштелянская крепость на Одре, на границе Великой Польши и Силезии.
148 Глогов  —  крепость на Одре в 25 км выше Бытома. По хронике Галла, Болеслав ожидал сражения с императором у Глогова с небольшим войском, откуда «...отправлял гонцов за своими, за русскими и паннонцами» (Галл.  —   Кн. III.  —  Гл. 4). В Великопольской хронике же поляки обходятся без посторонней помощи.
149 Такой текст от слов «et nisi infra dies» до слов «[Glogovienses nunciant]» (в русском переводе соответствует абзац со слов «...и требует от граждан...» до слов «...ради получения отсрочки») содержится в рукописях Оттобоняньской, Королевской, Сендзивоя, Станислава Августа, Вроцлавской и Сенявской. От слов «et quasi» до слов «remedio nunciat» приводится текст, содержащийся в рукописи Виляновской (MPH. NS.  —  Т. VIII.  —   Р. 36). В переводе соответствует абзац со слов «[глоговяне сообщают]» до слов «ради получения отсрочки».
150 Песье Поле  —  место на берегу Видавы, близ Вроцлава. Как место сражения поляков с германскими войсками отмечено впервые в хронике Винцентия Кадлубка (MPH.  —  Т. II.  —  Р. 349;см также: Maleczynski К. Wojna polsko  —  niemiecka.  —  Wroclaw. 1946.  —  S. 30).
Г л а в а 26
151 Речь идет о Святополке II (см. прим. 3 к рл. 18).
152 Святополк был убит 2/IX 1109 г.
153 Будивой (Борживой) (ум. 1123), сын Вратислава II, князь чешский в 1101 — 1107 гг. В 1107 г. был изгнан Святополком II, но в 1109 г. при поддержке Болеслава Кривоустого вновь занял Прагу и Вышеград.
154 Младший брат Борживоя Владислав I (1065 — 1125) благо. даря содействию императора Генриха V в 1110 г. одержал победу над Борживоем. Последний был не убит, как сообщает хронист, а захвачен в плен и вывезен в Германию, откуда возвратился лишь в 1118 г. В 1117/20 гг. был соправителем Владислава II в Чехии (Novy R. Premyslavsky stat 11. а 12. stoleti.  —  Praha, 1972.  —  S. 17 — 18).
155 Хронист преувеличивает. На самом деле Болеславу удалось в 1111 г. добиться у Владислава лишь выделения удела для младшего брата Борживоя Собеслава, который с 1107 г. находился в Польше. Княжил Собеслав в 1125 — 1140 гг. (Qasiorowski A. Sobieslaw I // SSS.  —  Т. V.  —  S. 323 — 324).
Глава 27
156 Имеется в виду Петр из рода Лабендзов, известный воевода Болеслава III, силезский палатин. В одной из рыцарских повестей указывается, что этот род выводил свою ветвь из Дании. Однако эти сведения малодостоверны. Часть этой легенды и представлена автором хроники (Friedberg M. Rod Labedzi6w // Rocznik Towarzystwa Heraldycznego.  —  1926.   —  R. 7.  —  S. 7 n.; Plezia M. Srednioweczne podania i legendy о Piotrze Wlascie//Przeglad Wspolczesny.  —  1939.  —  R. 18.   —  N 4.  —  S. 104 — 123; Idem. Palatin Piotr Wlostowicz.   —  Wrociaw, 1947).
157 Вряд ли это событие имело место в действительности. В 1129 —  1130 гг. Болеслав Кривоустый был союзником Дании в борьбе против Германской империи. Б. Кюрбис полагает, что сообщение о покорении королевства данов навеяно хронисту рассказом Кадлубка о захвате русского князя Володаря и получении огромных сокровищ в качестве выкупа за него (Kurbis В. Dziejopisarstwo wielkopolskie XIII i XIV wieku.  —  Warszawa, 1959.  —   S. 148). В польских рочниках указывается другая дата путешествия Болеслава через море  —   1123 г. (MPH.  —  Т. II.  —  Р. 832, 874; Lwow, 1878.   —  T. III.  —  P. 152 n.; Wojciechowski Z. Przeszedl przez morze // PZ.  —  1945.  —  N 1.  —  S. 153 — 170).
158 Автор ошибается. В действительности Великим звали другого Петра, куявского палатина.
159 В 1117 г. Петр Властович женился на сестре или близкой родственнице Сбыславы Святополковны (см. примеч. 4 к гл. 18; Wasilewski Т. Piotr Wlostowic // SSS.  —  Т. IV.  —  Cz. I.  —   S. 113).
160 Об этом союзе см. примеч. 4 к гл. 18.
160а Владислав II Изгнанник (1105 — 1159), старший сын Болеслава Кривоустого, князь польский в 1138 г.
161 Автор ошибается. Вторично Болеслав был женат на дочери графа Бергского Генриха, а не императора Генриха V. Брак был заключен в 1114/15 гг. (La bud а G. Uzupelnienie do genealogii Piastow w szczegolnosci slaskich//Sob6tka.  —  1966.  —  T. 17.  —   Z. 1.  —  S.7 — 9).
162 Болеслав. IV Кудрявый (1125 — 1173), князь мазовецкий и куявский с 1138 г., силезский и краковский с 1146 г.; Мешко III Старый (ок. 1126 — 1202), великопольский князь с 1138 г., краковский с 1173 — 1177, 1191, 1198 — 1202 гг.; Генрих Сандомирский (1127/31 — 1166), {снизь сандомирскиЙ в 1138 и 1146 гг.; Казимир Справедливый (1138 — 1194), князь сандомирский и краковский; мазовецкий и куявский с. 1186 г.
163 Свадьбу дочери Болеслава с венгерским королем многие польские анналы датируют 1123 или 1136 г. (МРН.  —  Т. II.  —  Р. 822;Т. III.  —  Р. 152). О. Бальцер полагал, что была лишь помолвка с Гезой II сыном Белы II (Balzer О. Genealogia...  —  S. 171 — 180).
164 Отсюда и далее, говоря о Галиции, автор переносит события на начало XIII в. После долгих споров и борьбы Польши с венграми за господство над Галицкой Русью на Спишском съезде был заключен мирный договор между Лешком Белым и венгерским королем Андреем II. По условиям соглашения последний получил западную часть Галицкого княжества. Результатом договора стал брачный союз между детьми польского и венгерского королей: трехлетней Саломеи, дочери Лешка Белого, и восьмилетнего Кальмана, сына Андрея. В 1215 г. Кальман был коронован как король Галича. После его изгнания из Руси Саломея до 1241 г. жила в Венгрии, а в 1245 г. вступила во францисканский орден св. Клары (Пашу-то В. Т. Внешняя политика...  —  С. 348 — 350).
165 Спишь (Сепеш) в XI в. принадлежала Польше, в начале XII в. попала под влияние венгров и вернулась к Польше лишь в 1412 г. Другие памятники не содержат свидетельств о передаче Болеславом (или другим польским владетелем) спишской каштелянии венграм. Данное утверждение Великопольской хроники можно расценить лишь как попытку автора объяснить происхождение власти королей Венгрии над Сепешем  —  областью, которую польский хронист считал первоначально принадлежавшей польским владетелям.
Глава 28
166 Володарь Ростиславич (ум. 1124), князь перемышльский с 1092 г. Был давним врагом Ярослава Святополчича, связанного с домом Пястов кровными узами. Со вступлением на киевский стол Владимира Мономаха положение Ростиславичей улучшилось. Мономах наладил контакты с юго-западными землями Руси и тем самым стал препятствовать контактам Болеслава III и волынского Ярослава, не оставляющего намерения занять киевский стол. Исследователи предполагают, что Владимир Мономах и Володарь Ростиславич содействовали бунт палатина Скарбимира в 1117 г. с тем, чтобы затруднить помощь Ярославу со стороны Польши (Zakrzewski S. Okres do schytku XII w // Historia polityczna Polski.  —  Krakow, 1920.  —  Cz. I.  —   S. 89; Wtodarski B. Rus w planach politycznych...  —  S. 48). Русская летопись сообщает о совместном походе Мономаха и Ростиславича на Польшу в 1120 г. (ПСРЛ.   — Т. II.  —  Стб. 286). Болеслав III был обеспокоен ситуацией, создавшейся в Поморье, и готовился к походу на тамошнего правителя Варцислава. Опасаясь оставлять Польшу незащищенной перед угрозой нападения перемышльского князя, тем более что в прошлом Ростиславичи были в союзе с поморянами, Болеслав. III решил парализовать действия Володаря. Новому палатину Петру Властовичу удалось выкрасть Володаря и перевезти в Польшу (Пашуто В. Т. Внешняя политика...  —  С. 151).
167 Относительно добавления к имени Петра см.: МРН. NS.  —  Т. VIII.  —   S. 151.  —  Przyp. 224.
168 Автор ошибается. Володарь был не владимирским князем, а перемышльским.
169 Двустишие об Икаре, первая строка заимствована из хроники Кадлубка (МРН.   —  Т. II.  —  Р. 352).
170 В русских летописях (Ипатьевской и Лаврентьевской) этот эпизод отмечен под годом 1122 «и Володаря яша Ляхове лестью Василкова брата» (ПСРЛ.  —  Т. II.  —   Стб. 286). О дерзком поступке Петра Властовича есть также сообщение в немецкой хронике швабского Цвифальтенского монастыря, датированное 1135 —  1140. гг. (MGH. SS.  —  1852.   —  Т. X.  —  Р. 91), и у немецкого хрониста Герборда в житии Отгона под 1158 г.  —  (Herbordi Dialogus de Vita S. Ottonis episcopi Babenbergensis/Ed. Wikarjak H. // MPH. NS.  —   Warszawa, 1974.  —  Т. VII. — Cz. 3.  —  P. 67; Lima n К. Dialog Herborda. Ze studiow historyczno  —  literackich nad biografia lacinska XII wieku.  —  Poznan, 1975.  —  S. 57, 125).
171 Владимирко (1104 — 1153), сын Володаря, князь перемышльский с 1128 г. и галицкий с 1141 г.
172 Немецкие источники (см. прим. 5 наст. гл.) и Кадлубек (МРН.  —  Т. II.   —  Р. 354) сообщают, что Владимирко отдал громадный выкуп за отца и Володарь был отпущен Болеславом на свободу. Умер Володарь не в Польше, а на Руси в 1124 г., как об этом сообщает русская летопись (ПСРЛ.  —  Т. II.  —  Стб. 288 —   289). Случай отомстить Болеславу представился Владимирко много лет спустя. Галич, где княжил Владимирко, выступил во время войны Польши с блоком Чехии, Венгрии и Австрии (1132 — 1135) на стороне венгров (см.: Пашуто В. Т. Внешняя политика...  —  С. 152; Gorski К. Stosunki Kazimierza Sprawiedliwego z Rusia // Przewodnik Naukowy i literacki.  —  Lwow, 1875.  —  R. 3.  —  S. 78.  —  Przyp. 2).
173 Венгерские источники не содержат данных, которые бы могли помочь идентификации упомянутого "паннонца". Б. Кюрбис склонна видеть в рассказе о "паннонце" отражение фактов помощи Болеслава Кривоустого Борису, сыну Коломана (МРН. NS. ~ Т. VIII.  —  Р. 151.  —  Przyp. 228). Следуя в повествовании за сочинением Винцентия, автор Великопольской хроники соединяет события 20-х и 30-х годов, но путает польскую войну 1133 — 1135 гг. (когда Владимирко выступил на стороне венгров против Болеслава III) и интервенцию 1132 г. в Венгрию, предпринятую в защиту Бориса (см. прим. 4 к гл. 30). Рассказ о Борисе и о войне Болеслава Кривоустого и Белы II 1132 г. содержится в написанных при королях Гезе II (1141 — 1152) и Иштване III (1162 — 1172) "Деяниях венгров", сохранившихся в тексте сводной Иллюстрированной хроники XIV в. Об этом памятнике см.: История Венгрии. —  Т. I.  —  С. 274.
Глава 29
174 Вислица  — город на реке Нида в Малой Польше. В XII в. столица небольшого княжества.
175 Так начинается легенда о Виславе, Вальтере и Гельгунде, бытовавшая в первой половине XII в. Известные в западноевропейской традиции предания о Вальтере и Гельгунде переплетены в ней с местной легендой о Виславе и вероломной жене (Labuda G. 2r6dla, sagi i legendy do dziejow Polski.  —  Warszawa. 1960.  —  S. 245 — 298; МРН. NS.  —  T. VIII.  —  P. 152.-Przyp. 230).
176 Автор хроники предлагает читателю видеть в легендарной достопримечательности историческую реальность.
177 О походе Болеслава на Русь сообщает только хроника Винцентия и заимствующая ее Великопольская (МРН.  —  Т. II.  —  Р. 357 — 358). Ни в русских, ни в других иностранных летописях это событие не зафиксировано.
Глава 30
178 Почти все рукописи хроники имеют в этом месте одну-букву С. Только в кодексе Домбрувки приведено имя С[olomanidis], что позволяет предполагать здесь сына Коломана.
179 Выше уже упоминалось, что для хрониста Русь представлялась разделенной на части (см. примеч. 3 к гл. 13).
180 О Галицком королевстве см. примеч. 10 к гл. 27.
181 Исследователи считают, что скорее всего речь идет о Борисе Коломановиче, сыне Коломана II и русской княжны Евфимии, дочери Владимира Мономаха. Он не являлся, как утверждает хронист, зятем Болеслава III, но пользовался его поддержкой. Борис был законным претендентом на венгерский престол, и, когда в 1132 —  1134 гг. он воевал с Белой II и его союзниками, Болеслав III оказывал ему покровительство. (Розанов С. Евфимия Владимировна и Борис Коломанович // Известия Академии наук. Серия VII. Отделение гуманитарных наук.  —  Л., 1930.  —  № 8.  —  С. 585 — 599; № 9.  —  С. 649 — 671; Флоровский В. Чехи и восточные славяне.  —  Т. 1.  —  С. 84 — 86; Maleczynski К. Boleslaw Krzywousty.  —  S. 159; Wlodarski В. Rus w planach politycznych...  —  S. 56).
182 Ovidius. Metamorphoses, II, 143.
183 Двустишие повторено за Кадлубком (МРН.  —  Т. II.  —  Р. 360).
184 Lukanus. Pharsalia, I. 7.
185 Ovidius. Epistolae ex Ponto, II, 3, 53.
186 Переводчик хроники Винцентия Кадлубка К. Абгарович перевел слово originarius как «холоп». Б. Кюрбис в примечаниях истолковывает это слово в значении «зависимого лица» (Ваlzer О. Studium о Kadlubku.  —  Lwow, 1934.  —   Т. I.  —  S. 438; Mistrza Wincentego...  —  S. 166.   —  Przyp. 161).
187 Книга Царств, I, 2, 8.
188 Сецехов — город на правом берегу Вислы.
189 По завещанию Болеслава Кривоустого. монаршая власть в Польше приобретала форму сеньората или принципата (см. предисловие, с. 19). Хроника дополняет повествование Кадлубка о завещании Болеслава Кривоустого и является вторым древнепольским источником, сообщающим об этом факте (Labuda Q. Testament Boleslawa Krzywoustego.  —  Poznan, 1959.  —  S. 171 — 194; Derwiсh M. Testament Boleslawa Krzywoustego w polskiej historiografii sredniowiecznej / Acta Universitatis Wratislaviensis. Seria Historia.  —  1980.  —   N 33.  —  S. 113 — 153).
190 В польском переводе предлагается понимать в значении «пятого колеса в телеге» (Kronika Wielkopolska.  —  Warszawa, 1965.  —   S. 138).
191 Эти слова имеются лишь в маргиналиях рукописи Сендзивоя (МРН. NS.  —   Т. VIII.  —  Р. 48).
Автор: varent на 13:47
Ярлыки: ,