Усадьба новгородского художника 12 века Б.А. Колчин, А.С. Хорошев, В.Л. Янин

---

Книга посвящена открытой в ходе археологических раскопок в Новгороде усадьбе Олисея Гречина - художника, жившего в XII в. Установить имя хозяина усадьбы, род его занятий помогло исследование обнаруженных на усадьбе материалов, в том числе берестяных грамот.

Содержание: Введение Топография Троицкого раскопа Хронология Троицкого раскопа Принадлежность усадьбы А во второй половине 12 — начале 13 веков Застройка, хозяйство и быт усадьбы А во второй половине XII — начале XIII в. Художественные мастерские усадьбы А Живописец Олисей Петрович Гречин Фрески Олисея Гречина?

Опыт объемной реконструкции усадьбы Олисея Гречина. Автор архитектор Г.В. Борисевич

 

Введение

Вниманию читателей предлагается публикация открытом и Новгороде в 1973—1977 гг. археологического комплекса второй, половины XII—начала XIII в., связанного с деятельностью художника-иконописца.

Материалы, характеризующие художественную деятельность средневековых горожан, до сих пор были представлены в раскопках русских городов многочисленными образцами бытовых вещей, украшенных сообразно развивающимся нормам эстетического вкуса.

По ним стало возможным изучать целые области истории прикладного искусства, прежде недоступные исследователю. Однако только обнаружение иконописной мастерской привело археолога на усадьбу самого мастера, позволило познакомиться с его инструментами и технологическими приемами.

До этого открытия некоторое представление о процессе труда древнерусских художников можно было почерпнуть только в поздних изображений иконописцев за работой на миниатюрах XVI—XVII вв., условность которых очевидна. В 1938 г. в Киеве раскопками М. К. Каргера была обнаружена мастерская, разрушенная во время монголо-татарского разгрома 1240 г. Работавший в ней мастер был ювелиром, который пользовался и красками, о чем свидетельствуют 14 обнаруженных в этой землянке небольших глиняных горшочков с остатками красок. Однако остается совершенно неясным, применялись ли эти краски для иконописных работ или использовались в иных целях. Впрочем, на занятия, киевского мастера иконописью как будто указывают и обильные находки в его землянке небольших кусочков янтаря, необходимом для приготовления олифы. Как бы то ни было, плохая сохранности дерева в условиях киевского культурного слоя привела к гибели подавляющего большинства бытовых остатков этого комплекса, и археология в этом случае только соприкоснулась с деятельностью средневекового художника, не имея возможности ознакомиться с ней ближе.

В Новгороде все предметы, в древности оказавшиеся в земле, сохраняются прекрасно, что позволяет реконструировать любой жилой, хозяйственный или производственный комплекс в деталях. Совокупное изучение новгородского художнического комплекса, включающего разнообразные предметы, — в первую очередь берестяные записи, — открыло и имя мастера, известное летописцу. Этот факт весьма значителен: летопись невероятно скупа на имена, когда речь идет о шедеврах искусства, в подавляющем большинстве своем остающихся для нас анонимными.

Идеальная сохранность дерева, особенно остатков деревянных построек и мостовых, позволила положить в основу датировок метод дендрохронологии, устанавливающий точные до года даты формирования и видоизменения этих сооружений. А это дало возможность вписать деятельность художественной мастерской в четко обозначенные хронологические рамки и сопоставить ее с историческими обстоятельствами, известными по летописному рассказу и другим письменным источникам.

Разумеется, когда мы знакомимся не с произведениями художника, а с материальными остатками его труда, мы вынуждены ограничиваться той стороной его деятельности, которая характеризует не столько творчество, сколько ремесло иконописца. Но как раз эта часть работы древнерусского художника менее всего известна из-за отсутствия необходимых источников.

Установленная сопоставлением берестяных грамот и летописных материалов принадлежность руководителя открытой при раскопках художественной мастерской к высшему слою новгородского духовенства предопределила и попытку выяснить круг его работ. В публикации предложена гипотеза о тождестве этого художника с главным мастером фресковой росписи Спас-Нередицкого храма конца XII в. — самого выдающегося живописного ансамбля древней Руси домонгольского времени. Эта гипотеза основывается на признанных наблюдениях историков средневекового искусства, согласно которым над росписью Спас-Нередицы работало не менее восьми мастеров, — иными словами, выполнение нередицкой живописи объединило большинство новгородских художников, владевших техникой фрески. Между тем, согласно летописным сведениям, открытый раскопками художник писал не только иконы, но и фрески.

Если это так, то археология демонстрирует новую возможность — персонифицировать процесс развития древнего искусства, возвращать имена мастеров шедеврам, анонимность которых до сих пор представлялась непреодолимой.

Топография Троицкого раскопа 

Троицкий раскоп был заложен на углу современных улиц Пролетарской и Мерецкова и получил свое название от находящейся в 83 м к югу от него церкви Троицы. Выбор места раскопок был обусловлен сооружением на соседнем участке памятника Победы, что требует нового благоустройства окружающей территории и в дальнейшем надолго исключает возможность здесь археологических работ. Между тем, в Людином (Гончарском) конце Софийской стороны раскопки никогда прежде не предпринимались, и этот древний район Новгорода на карте экспедиционных исследований оставался по существу белым пятном.

Территория раскопа до Великой Отечественной войны была занята стоявшими на восточной стороне Пролетарской улицы каменными двухэтажными зданиями, одно из которых уцелело до 1976 г. Над фундаментом другого и на примыкавших к нему участках перед началом раскопок находились приусадебные огороды. Массивные фундаменты зданий разрушили верхние горизонты культурного слоя до глубины 1,5 м.

В настоящее время это — действующий раскоп, общая исследованная площадь которого составляет 1140 кв. м. Работы начались в 1973 г. на площади 320 кв. м. Этот раскоп (Троицкий I) был доведен тогда до уровня пласта 18 включительно. Поскольку, как выяснилось, вся восточная половина раскопа оказалась занятой мощным, на всю глубину культурного слоя, перекопом,? в 1974 г. раскопки продолжались только на западной половине начатого участка, где культурные напластования были пройдены на всю глубину.

Одновременно в том же полевом сезоне к исследуемой площади был с запада прирезан участок в 144 кв. м (раскоп Троицкий II). В 1974 г. работы на нем велись до отметки 180 см (пласт 9).

Исследование Троицкого II раскопа продолжалось в 1975 г., когда и этот участок был доведен до материка. В том же году проводились раскопки на участке в 216 кв. м (раскоп Троицкий III) в 8 м к востоку от Троицкого I раскопа, подтвердившие наблюдения 1973 г. о значительной перекопанности слоя на прибрежном участке. Верхние горизонты культурного слоя здесь были некогда целиком выбраны и произведена подсыпка гравия вперемежку с крупным песком. Мощность этой подсыпки увеличивается к востоку, т. е. к берегу Волхова, достигая на раскопе Троицком III толщины 2—2,5'м. Аналогичный слой был отмечен при шурфовке участка, наиболее приближенного к реке, на расстоянии 20 м от береговой линии, где мощность галечно-песчаной подсыпки превышает 3,6 м (шурф не мог быть доведен до материка из-за угрозы обвала).

Происхождение галечно-песчаной подсыпки к берегу Волхова и далее на запад, в сторону раскопанного участка, очевидно, следует связывать с возведением в непосредственной близости от этого места оборонительных сооружений: Спасского Новинского бастиона — в 70 м к северу от раскопа — ж береговой стены Окольного города — в 60 м к востоку от раскопа. Поскольку при возведении береговой стены в конце XVI в. вал под нее не насыпали х, выборка верхних горизонтов культурного слоя тогда, по-видимому, была произведена для засыпки Тарасов крепостной стены. Что касается самой галечной подсыпки, она скорее всего связана с мероприятиями 1632 г., когда по распоряжению «городового смышленника» шведа Юста Матсона землю при углублении и расширении рва Земляного города вопреки элементарным правилам фортификации не употребили для усиления мощности его валов и бастионов, а разнесли по огородам

С освобождением в 1976 г. от современной застройки участков к северу от завершенных к тому времени раскопов был заложен новый раскоп (Троицкий IV) площадью 320 кв. м, исследование которого производилось в течение полевых сезонов 1976 и 1977 гг.

С обнаружением здесь настилов мостовых древней улицы, имевшей направление с запада на восток, получена возможность уточнения средневековой топографии этого района Новгорода и создания абсолютной дендрохронологической шкалы. В доведенных до материка раскопах I—IV самые ранние слои датируются 20—30-ми годами X в.

В ходе археологических исследований 1973—1977 гг. вскрыта частично территория трех усадеб (А, Б и В). Граница между первыми двумя определяется постоянной линией частокола, проходящей вблизи и вдоль восточной границы раскопа IV и почти пополам пересекающей площадь раскопа I. Аналогичная линия частоколов, проходящая  вдоль южной границы раскопов I, II и III, отделяет территорию усадеб А и Б от их южных соседей. Границей между усадьбами А и В была древняя улица.

Наиболее полно исследована раскопками усадьба А. Ее территория вскрыта (в западной половине раскопа I, целиком на раскопе II и на большей части раскопа IV) на площади более 450 кв. м. В меньшей степени раскопана усадьба Б. Ее слои исследовались (в восточной половине раскопа I, целиком на раскопе III и частично на раскопах IV и 1УД) на площади 520 кв. м, f однако на многих ее участках слой был испорчен перекопами или же частично срыт. Усадьба В раскопками затронута в небольшой степени. Вещественный материал этой усадьбы свидетельствует о хорошей сохранности ее древностей. Но расширение здесь раскопа на север невозможно из-за проходящей рядом современной улицы. К тому же, значительная часть усадьбы В в 1582г. была уничтожена рвом Земляного города, следы которого сохранились в непосредственной близости к раскопу в виде заметного понижения рельефа.

* Нулевым репером Троицкого раскопа служил верхний борт каменного цоколя дома 3 по Пролетарской улице, стоящего рядом с раскопом. В связи с тем, что этот дом в 1974—1976 гг. ремонтировался, точка репера была потеряна. Поэтому при привязке в 1975 г. произошел сдвиг отметки репера. Отметка была занижена

на 22 см. Поэтому, например, пласт 10 на раскопе I соответствует пласту 9 на раскопе П. Сдвиг репера произошел и в 1976 г. при закладке раскопа IV. Отметка репера раскопа IV была завышена на 42 см от точки репера раскопа I. Поэтому, например, пласт 12 раскопа I соответствует пласту 14 раскопа IV.

В 1976 г. были предприняты поиски еще одной древней улицы, расположенной параллельно той, что была открыта на Троицком IV раскопе, к югу от нее. Предварительно траншеей, а в дальнейшем шурфовкой на площади 24 кв. м эта улица была обнаружена в 10,5 м к северу от церкви Троицы. В шурфе 1, пройденном до материка, вскрыто 17 ярусов уличных настилов. Продолжение той же улицы в сторону -Волхова зафиксировано в шурфе 2Г в 30 м к востоку от шурфа 1.

Определение расстояния между двумя параллельными улицами и установление границ усадьбы А дают возможность предположить, что на этом пространстве размещались три средневековые усадьбы, из которых центральная главным фасадом выходила на Пробойную улицу (примерно соответствующую нынешней Пролетарской), а северная и южная тяготели к перекресткам открытых раскопками улиц. Линия древней Пробойной улицы (как и продолжение на запад улицы, обнаруженной в Троицком IV раскопе и пересекающей Пробойную) была выявлена раскопками на западной стороне Пролетарской улицы (раскоп Троицкий V) в 1978 г. Участок Троицкого V раскопа площадью 306 кв. м в полевом сезоне 1978 г. был вскрыт до уровня пласта 9. Здесь имеется возможность расширения исследуемой территории на запад и на юг (рис. 1) 3.

Ныне существующая планировка Людина конца сложилась в сравнительно недавнее время, в осуществление генерального плана 1778 г., основанного на принципах регулярной застройки. Лишь древняя ось Людина конца — начальная часть «Русского пути», ведущего от Спасских ворот детинца на юг к Алексеевской (Белой) башне, — сохранила свое положение на плане конца. В XVI в. она именовалась Троицкой Ямской слободой, в системе регулярной застройки — Троицкой улицей, теперь носит название улицы Пролетарской. Для периода новгородской независимости, по аналогии с подобными магистралями других концов, ее следует условно именовать Пробойной или Великой улицей Людина конца, поскольку ранних документов, фиксирующих древнее название этой улицы, нет. В настоящее время древние настилы Пробойной улицы перекрыты асфальтом Пролетарской улицы и трижды зафиксированы в ходе земляных работ: на углу улиц Пролетарской и Мерецкова (б. улица Труда), в 90 м к северу от Белой башни (здесь они вскрыты траншеей, проходившей по восточной стороне Пролетарской улицы) 4 и в Троицком V раскопе (у западной стороны Пролетарской улицы, в самом ее начале).

В системе древней планировки Людина конца Пробойную улицу пересекали идущие с запада на восток, к берегу Волхова, улицы: Добрыня, Волосова, Ярышева, Черницына. Рядитина, Воздвиженская и Лукина, перечисленные здесь по очереди с севера (от детинца) на юг (к Белой башне). Принципиальная схема этой планировки основывается на показаниях писцовой книги Леонтия Аксакова 1582—1584 гг.5 и топографических планов Новгорода, составленных до изменения его градостроительной схемы6.

Часть Людина конца, непосредственно примыкавшая к детинцу, была существенно перепланирована в 80-х годах XVI в., когда параллельно стенам детинца возникло полукольцо Земляного города с его валом и глубоким рвом, стершего на большом протяжении прибрежные части Добрыни и Волосовой улиц и северную часть Ярышева заулка, что подробно отражено писцовой книгой Леонтия Аксакова. Однако уже к этому моменту восточные концы Добрыни и Волосовой улиц лишшшсь части застройки при создании во второй половине XVI в. площади у Спасских ворот детинца, упомянутой в летописи впервые под 1572 г.7 Для правильной привязки Троицкого раскопа к древнему плану Людина конца необходимо точно обозначить точки пересечения с Пробойной улицей ближайших к месту раскопок кончанских улиц.

Существующая и ныне Троицкая церковь свидетельствами источников связана с древней Рядитиной (или Рядятиной) улицей. В 1365 г. «югорци заложиша церковь каменую святую Троицу на Рядятине улици» 8. «Описание семи новгородских соборов» конца XV в. отмечает: «. . . на Рядядине улице Троица, а на полатех Знаменье пречистые» 9. В 1554 г. «на Рядятине улици в Троици святей в церкви выгорила половина икон» 10. На Рядитиной улице локализует церковные земли Троицы и писцовая книга Леонтия Аксакова и. «Роспись Софийской стороны» 1632 г. утверждает: «Да от земляного ж от Меньшого валу от Новинских ворот Ямскою слободою по улице через Черницыну улицу до Рядетины улицы до каменого храму Троицы живоначальные 72 сажени» 12. Церковь Троицы в летописи впервые упомянута под 1165 г.13, а Рядитина улица — под 1211 г. в связи с начавшимся на ней пожаром 14.

Специальная археологическая шурфовка'в двух местах в 10,5 м к северу от церкви Троицы, несомненно, обнаружила|именно Рядитину улицу. Шурф 1 примыкал непосредственно к восточному тротуару Пролетарской улицы, т. е. находился у древнего перекрестка Рядитиной и Пробойной улиц, хотя последняя в шурфе и не выявлена. Взаимоотношение Рядитиной улицы и Троицкой церкви отражено писцовой книгой Леонтия Аксакова: место церкви показано в ней на левой стороне Рядитиной улицы, если идти по ней от Волхова 15. Планы XVIII в. также локализуют]прибрежный участок Рядитиной улицы севернее Троицкой церкви.

Как уже отмечено, в Троицком раскопе были открыты многоярусные мостовые еще'одной улицы, пересекающей Пробойную и имеющей направление с запада на восток. Этот перекресток отстоит от перекрестка Рядитиной и Пробойной улиц на 94 м к северу, что соответствует 44 трехаршинным саженям, употреблявшимся Леонтием Аксаковым. Между тем, согласно писцовой книге Леонтия Аксакова, длинники дворов на северной стороне Рядитиной улицы у ее перекрестка с Пробойной в сторону Черницыной достигали 17—19 саженей 16, а длинники дворов южной стороны Черницыной улицы у перекрестка с Пробойной равнялись 19 саженям 17. Сложение этих длинников и составляет большую часть расстояния между указанными перекрестками — 36—38 саженей; остающиеся 12—16 м приходятся на Дворцовую площадь, о которой подробнее будет сказано ниже.

Идентификация^открытой в Троицком раскопе мостовой с Черницыной улицей заставляет с особым вниманием отнестись к имеющимся сведениям об этой улице. Она получила свое название от Варварина девичья монастыря, который упоминается с 1138 г., когда новгородцы стерегли жену князя Святослава Ольговича «у святое Варвары в манастыри» 18. В 1160 г. княгиню Ростислава Святославича «въпустиша в манастырь святыя Варвары»

В 1168 г. на место умершей игуменьи этого монастыря Анны была поставлена Маремьяна, а в 1195 г. на место умершей игуменьи Христины — Варвара 20. В 1218 г. «заложи архиепископ Антонии церковь камяну святыя Варвары» а1. В 1221 г. здесь постриглась жена посадника Твердислава, а в 1359 г. варваринский поп Иван был кандидатом в архиепископы 22. В 1402 г. «цернжцинци церков камену святую Варвару поставиша», «а старую разобрали» 23.

В 1418 г. в числе сооруженных тогда каменных храмов называется «Вси святыи на Черници улици» 24. «Описание семи новгородских соборов» XV в. разъясняет, что церковь Всех Святых находилась в монастыре: «. . .на Чер-ницини улице Варвара святая манастырь черници, а на!попатех Улияния святая. Да в том же манастыре другаа церковь Все святые» 25. Те же церкви обозначены и в Описи 1615 г.: «Монастырь девичь Варварин, а в нем храмы Варвара да Все Святые, каменны» 26. «Роспись Софийской стороны» 1632 г., пользующаяся 40-вершковой саженью, дает следующие промеры: «А от церкви Власия епископа до Варварского девича монастыря 19 сажен [36 м]; а у Варвары великомученицы пенье есть. Да у того ж монастыря келья. А от Власия епископа и от Варварского монастыря до Десятинского монастыря Волосовою улицею 124 сажени [234 м]» 27. В этом документе ничего не говорится о церкви Всех Святых. Возможно, что она после шведского разорения уже не существовала. И хотя на планах XVIII в. в Варварином монастыре обозначаются две церкви, вторая церковь — не Всехсвятская: в 1712 г. «освятшпа церковь древяную архаггела Михаила в Варваринском девиче монастыре марта в 23 день, в неделю 4-ю Великого поста» 28. В 1786 г. Варварин монастырь был упразднен и приписан к Десятинному 29. Остатки соборного храма Варвары были обнаружены М. К. Каргером в 1972 г. при раскопках у восточной красной линии улицы Чернышевского на расстоянии 50 м от улицы Телегина 30. Этот пункт действительно отстоит на 36 м от Власьевской церкви, существующей до сегодняшнего дня.

Писцовая книга Леонтия Аксакова обозначает «монастырь девичь, а в нем церковь камена великая христова мученица Варвара, а другая церковь приходная Все Святые» на левой (если двигаться от Волхова к Окольному городу), т. е. южной, стороне Черницыной улицы. По той же южной стороне этой улицы, между ее началом и Варваринским монастырем, расположены 13 дворов общей протяженностью 92,5 сажени (200 м),1а за монастырем на запад от него 11 дворов протяженностью 112 саженей с локтем (242 м). Общая длина дворовЪо северной "стороне Черницыной улицы равна 230,5 саженей с локтем (498'м) S1, что на 56 м больше, чем на южной стороне. Очевидно, эти 56 м приходятся-на собственно Варварин монастырь.

Важным для нас оказывается расстояние от Варварина монастыря до восточного конца улицы, равное, как только что отмечено, 200 м. Именно такое расстояние отделяет Варварин монастырь не от берега Волхова (до которого от него около 360 м), а от Пробойной улицы. А это значит, что в 80-х годах XVI в. Черницына улица не шла на восток дальше Пробойной, упираясь в уже упомянутую площадь против Спасских ворот. Впрочем, южный край площади находился здесь же, между Черницыной и Рядитиной улицами, поскольку книга Леонтия Аксакова далее описывает дворы «от Черницыне улицы к площади направо, к Рядитины». Всего здесь 12 дворов общей протяженностью 64,5 сажени без локтя (139 м) 32. Эти дворы не могли все располагаться по Пробойной улице, так как расстояние от Черницыной улицы до Рядитиной всего лишь 94 м. Значит, часть этих дворов образовывала южную красную линию Дворцовой площади. Так эта площадь названа в «Записи о ружных церквах» 1583 г.: «. . .что на Дворцовой площади против Спасских ворот» 33. К востоку от площади древняя Черницына улица продолжалась на волховском берегу, как и отсеченные Дворцовой площадью-восточные отрезки улиц, располагавшихся севернее Черницыной, но в писцовой книге Леонтия Аксакова весь этот прибрежный квартал называется Новинкой

Мы подробно коснулись топографических деталей организации сравнительно поздней площади, поскольку в Троицком раскопе Черницына улица продолжается к Волхову и от пересечения с Пробойной. Вместе с тем на этом участке совершенно отсутствуют какие-либо напластования более поздние, нежели первой четверти XV в., что нуждается в объяснении. Надо полагать, что по крайней мере часть этих напластований была снивелирована еще при организации Дворцовой площади.

Мостовые Черницыной улицы зафиксированы также в котловане на восточной стороне улицы Чернышевского, в 70 м к югу от улицы Мерецкова 35. Этот пункт находится в 10 м к северу от остатков Варваринской церкви, что делает несомненной идентификацию упомянутых мостовых с Черницыной улицей, а не с Ярышевой, как полагал без какой-либо аргументации С. Н. Орлов.

Следующая интересующая нас улица — Ярышева — располагалась севернее Черницыной. Она в летописи упоминается впервые под 1194 г.: «Зажьжеся пожар в Новегороде в неделю на Всех святых, в говение, в заутрении год: загореся Савкине дворе на Ярышеве улици, и бяше пожар зол, сгореша 3 церкви: святыи Василии, святаа Троица и святое Въздвижение, и много домов добрых, и уяша у Лукине улице» 36. Источники числят на Ярышеве улице две церкви: Василия Парийского и Василия Кесарийского. Только первую из них с приделом Покрова на полатях называет «Описание семи новгородских соборов» XV в.37 В «Записи о ружных церквах» 1583 г. кроме нее упоминается также церковь Василия Кесарийского, стоящая «по конец Ярышовки улици» 38.

Поскольку летописи всякий раз говорят просто о церкви Василия, а были две расположенные по соседству Васильевские церкви, требуется выяснить, к какой из них относятся|эти сообщения.

Церковь Василия упоминается впервые под 1151 г., когда она была?«создана» 39. В 1194 г. она, как мы уже знаем, сгорела, а в 1195 г. была срублена вновь 40. В 1261 г. церковь Василия опять горела и на следующий год поставлена заново чернецом Василием, по-видимому, на средства некоего Бориса Гавшинича н. В 1369 г. церковь Василия на Ярышеве улице была заложена в камне, а на следующий год «свершена» 42. В 1463 г. «на Волосове улици, возле церкви святого Василья загореся двор Васильев Козин от поварне, и иныя пожже, и двор посадничь Федора Яковлича, и двор сына его Лукин тысячного на Добрыни улици, и иныя пожже»

Хотя в Описи 1615 г. церковь Василия Парижского названа деревянной, а церковь Василия Кесарийского ^каменной 44, все приведенные выше свидетельства можно связывать только с церковью Василия Парийского. Опись 4615 г., несомненно, ошибается, поскольку «Роспись Софийской стороны» 1632 ^утверждает: «У земляного ж у Меньшого валу к Новинским воротам храм каменой Василий Парийский пуст» 45. Невозможно даже предположить, чтобы между 1615 и 1632 гг., в пору шведской интервенции и последовавшей за ней полосы затяжного запустения, особенно сказавшегося на Софийской стороне, деревянный храм был бы заменен каменным, да еще сразу бы стал пустым. На плане 1746 г. церковь Василия Парийского как каменная обозначена стоящей в начале Новинской Троицкой Ямской улицы, на ее западной стороне (это соответствует углу современных улиц Пролетарской и Мерецкова) 46. Крестик, обозначающий эту церковь, имеется на не сохранившем экспликацию плане 1756 г.47, но на всех позднейших чертежах ее |уже нет. Здание церкви Василия Парийского идентифицируется с {непоименованной каменной церковью на планах 20-х годов XVIII в., на которых она показана стоящей в ближайшем к детинцу конце Троицкой Ямской улицы, на западной ее стороне (рис. 2) 48.

Поскольку этащерковь каменная, только с ней возможно отождествить Васильевский храм, построенный в камне в 1369—1370гг., хотя в «Описании семи новгородских соборов» последний обозначен с Покровским, а не с Пред-теченским приделом, показанным в «Записи о ружных церквах» 1583 г. Согласно этой записи, церковь Василия Парийского с приделом Усекновения главы Иоанна Предтечи располагала штатом из двух попов, дьякона, дьячка, пономаря и проскурницы и получала руги 19 руб. 26 алтын 4 денги 49. Добавим к этому, что в 'ризнице Десятинного монастыря в прошлом столетии хранилось медное блюдо XVII в. с надписью «Блюдо церковное святаго Василия Парийскаго с Черницыны улици» 50. Это особенно важно потому, что локализует церковь ]Василия Парийского не только на Ярышевой, но и на Черницыной улице, иными словами — между ними.

В 1978 г. северо-западным углом Троицкого V раскопа было задето кладбище XVIII?B., что свидетельствует о находящейся поблизости церкви, а коль скоро упомянутые выше планы XVIII в. именно здесь локализуют храм Василия Парийского, очевидно, что и кладбище связано с этой постройкой. В месте, соответствующем показаниям планов XVIII в., С. Н. Орлов зафиксировал следы каменных построек из розового ракушечника по обе стороны Пролетарской улицы, но почему-то идентифицировал их с церквами Василия Кесарийского и "Образа, даже не упоминая о храме Василия Парийского 51. Если относительно 'церкви 'Василия Кесарийского С. Н. Орлов мог быть введен в заблуждение ошибочным указанием Описи 1615 г., то локализация здесь тцеркви Образа вообще необъяснима. Церковь Нерукотворенного 'Образа находилась на Добрыне улице 52, а между Ярышевой и Добрыней имелась еще и Волосова улица: «. . . на Дворцовой площади против Спасских ворот» 53. После сооружения в 80-х годах XVI в. Земляного города она оказалась отрезанной *от Людина конца его фортификациями: «Церковь камена Образ нерукотворенный, а ныне та церковь стоит в Земляном городе». На плане начала 60-х годов XVIII в. «опустелая церковь Спаса» обозначена внутри Новинского быка Земляного города 55. На других чертежах она не поименована, но церковное здание на этом месте указывается всеми планами вплоть до 1762 г. Промерами по чертежам место церкви Образа определяется в 80—90 м к востоку от Спасских ворот детинца, а никак не там, где ее локализовал С. Н. Орлов.

Что касается церкви Василия Кесарийского, обозначенной в Описи 1615 г. как каменная, то она ни разу не упоминается в летописи, нет ее ни в «Описании семи новгородских соборов» XV в., ни в «Росписи Софийской стороны» 1632 г., ни на планах XVIII в. Однако в «Записи о ружных церквах» 1583 г. она имеется и располагает штатом из попа, дьячка и пономаря с ежегодной ругой в 3 руб. 29 алтын б6. Мизерная руга говорит о том, что это была весьма незначительная церковь. Можно догадываться, что храм Василия Кесарийского был деревянным, построенным только в XVI в.57

Наиболее подробные сведения о Ярышевой улице сообщает писцовая книга Леонтия Аксакова. Согласно этому описанию, Ярышев «заулок», в отличие от других улиц Л година конца, имел направление не от Волхова к Деревянному (Окольному) городу, а «от Каменного города к Деревянному городу» 58. В его ближайшем к детинцу конце стояла церковь Василия Кесарийского, рядом с которой «по обе стороны огород царя и великого князя, что был Навгародцкого дворецкого; длина 36 саж. [77 м], поперег 10 саж. [21 м]».

Отсюда очевидно, что Ярышев «заулок» отходил от Волосовой улицы, сад дворецкого. На левой его стороне кроме того описано восемь дворовых участков общей протяженностью 48 саженей без локтя (103 м), которые все «подошли под городовую меру к Земляному городу». Четыре из них принадлежат Васильевскому причту. Описания правой стороны в книге нет, и это вполне естественно, коль скоро речь идет о «заулке»: на эту сторону выходили зады усадеб, расположенных на соседней, Черницы-ной, улице. Лишь два двора имеют здесь отношение к Ярышеву «заулку», занимая вместе 10 саженей (21 м): «. . . из Ярышевы улици на площадь к Черницине улице на правой стороне» 60. Оба двора также принадлежат Васильевскому причту, но, как это очевидно, на этот раз — церкви Василия Парижского.

Это описание позволяет реконструировать в промерах расстояние от Черницыной улицы до Ярышевой по Пробойной. Поскольку крайним на северной стороне Черницыной улицы, примыкающим к Дворцовой площади, было «место пусто тяглое Логинковское площадного подьячего: длина восмь саж., поперег тож [17x17 м]» 61, а между этим местом и выходящими на Дворцовую площадь дворами, описанными по Ярышевой улице, находилась еще и церковь Василия Парийского, расстояние от Черницыной улицы до Ярышевой, не зная протяженности церковного участка, можно реконструировать по длинникам следующих от него к западу участков: эти длинники равны 24 саженям (52 м). Следовательно, от перекрестка Черницыной и Пробойной улиц до участка храма Василия Парийского было 17 м, а от перекрестка Ярышевой и Пробойной улиц до того же участка — 21 м. На долю церковного участка приходится 14 м.

Длина Ярышева «заулка» от Пробойной до Волосовой улицы складывается из его застройки восемью дворовыми участками протяженностью 103 м и ширины сада дворецкого в начале «заулка», равной 21 м. Надо полагать, что до организации Дворцовой площади Ярышева улица продолжалась и на восток от нее, доходя до берега Волхова. Однако никакими материалами, подтверждающими это мнение, мы пока не располагаем; такие материалы могут быть получены лишь в будущем в ходе археологических работ.

Приведенные сведения позволяют локализовать Ярышеву улицу 80-х годов XVI в. только одним способом. Она коротким коленом отходила от Волосовой улицы на юг в западной части сада дворецкого, затем резко поворачивала на восток и заканчивалась у Дворцовой площади, у западной красной линии которой стояло и каменное здание церкви Василия Парийского. В правильности такого предположения убеждает план 20-х годов XVIII в.: на нем фасадная линия застройки, образовавшаяся после сооружения Земляного города, на участке между церквами Власия и Василия Парийского имеет характерный излом, который мог возникнуть только после сноса северной стороны Ярыпгева «заулка», если действительно «заулок» имел колено (рис. 2).

Мостовые Ярышевой улицы были зафиксированы при строительных работах в траншеях на улице Мерецкова в 18 и 30 м к западу от Пролетарской, а также в котловане на южной стороне улицы Мерецкова в 65 м от Пролетарской; здесь мостовая была прослежена на протяжении 40 м, ее западный конец, следовательно, отстоит от Пролетарской улицы на 105 м. В этом месте в культурном слое мощностью выше 5 м было насчитано не менее 15 ярусов уличных настилов, древнейший из которых лежал на материке, а верхний — на глубине 1 м 62. С. Н. Орлов, правильно идентифицировавший эту мостовую с Ярышевой улицей, неправомерно продлевает ее на запад, приняв за продолжение Ярышевой мостовые, открытые в котловане на улице Чернышевского, которые в действительности, как это показано выше, относятся к Черницыной улице. Ярышева как раз за котлованом на улице Мерецкова поворачивала на север.

Таким образом, Троицкий раскоп на схеме древней планировки Людина конца локализуется следующим образом (рис. 3). Юго-восточный угол перекрестка Черницыной и Пробойной улиц занимает усадьба А. Ее западная половина остается не исследованной, находясь под проезжей частью Пролетарской улицы и ее тротуарами. Однако точная привязка ограничивающих ее с запада и севера улиц позволяет установить абсолютные размеры этой усадьбы: 27x27 м, т. е. около 730 кв. м. От перекрестка с Рядитиной улицей усадьбу А отделяют 55 м, составляющие фасадную часть соседней с ней и выходящей на перекресток Рядитиной и Пробойной улиц усадьбы, раскопкам не подвергавшейся. К востоку от усадьбы А частично раскрыта выходящая на Черницыну улицу усадьба Б, размеры которой не определены. Напротив усадьбы А, на северной стороне Черницыной улицы, частично затронута раскопками усадьба В, расположенная на северо-восточном углу перекрестка с Пробойной. Наконец, против нее, занимая северо-западный угол того же перекрестка, находилась усадьба Г, частично затронутая раскопками. На севере она граничила с участком церкви Василия Парийского, кладбище которой распространилось на часть усадьбы Г, по-видимому, в первой половине XVIII в.

Для выяснения социальной топографии раскопанных на перекрестке Черницыной и Пробойной улиц усадеб полезны могли бы быть происходящие из этого комплекса берестяные грамоты XIV — XV вв., сопоставимые с другими письменными источниками в большей степени, нежели грамоты предшествующего времени, от которого других сведений сохранилось меньше. К сожалению, в верхних слоях Троицкого раскопа берестяных грамот обнаружено сравнительно мало. Из 10 документов XIV в. (501, 514, 528—530, 533, 567 — 570), большинство которых обнаружено в обрывках, только два сохранили имена адресатов: 501 — «от Некефа ко Маруку» — и 528 — «к Олоскандру». Здесь нет ни отчеств, ни титулов, что исключает сколько-нибудь оправданные сопоставления (рис. 4).

Существует все же косвенная возможность обсудить эту проблему. В 1978 г. на усадьбе Г в слое XIV в. была найдена значительная в этой связи берестяная грамота 568.

Грамота 568

Найдена в квадрате 337 на глубине 0,24 м. Это практически целый документ, который, однако, в древности был обрезан по левому и правому краям,. в результате чего в начале и в концеТкаждой строки оказалось утрачено по две-три буквы

На слова грамота может быть разделена следующим образом:

«. . .ька на Острове коро(б)ья соли. У Домана въ Никулин. . . коробьи соли. У Голеде въ Слав(н)ицахъ коробья соли. У ... на Кшетахъ полторы коробьи соли. У старосте на Кшет(ахъ съ дру)жиною 3 коробьи соли. В Олисея на Кшетахъ полторы (коробь)и соли. У Кузме у Рядятина полкоробь(и) «оли. У Родивана с . . .ъ коробья соли. У Князя в Болъсине селе полторы короб(ьисоли. У. . .)кыта на Сопшахъ съ зятомъ коробья соли. УИва(на). . .»

Конъектуры даны по расчету обрезанных букв и общему смыслу текста. После слов «у Родивана с. . .» могло следовать: сыноыъ, зятемъ и т. п. Возможно, низ грамоты утрачен, если только у нее не было продолжения на отдельном листе; для окончания фразы, начатой в последней строке, явно не хватает места.

Все населенные пункты, названные в грамоте, отыскиваются на современной карте. В нижнем течении р. Белки, впадающей в Шелонь справа, в 13км выше Порхова, находятся деревни: Кшоты (в 5 км выше устья Белки), Слав-ницы (в 6 км выше того же устья), Остров (в 8 км выше того же устья). «Болъсино село», иначе Болчинский погост, расположено на правом берегу Шелони в 10 км выше устья Белки. Деревня Сопши (Собша) находится вблизи левого берега Шелони, в 5 км к юго-западу от устья Белки. Не удалось обнаружить на карте лишь Микулино, которое, судя по очередности пунктов, должно находиться между Островом иСлавницами.

Известны эти пункты и в писцовых книгах Шелонской пятины. Кшоты (в писцовой книге — Шкота), Славницы, Остров и Сопши — в Карачунском погосте, Болчино — центр соседнего с Карачунским Болчинского погоста 63. Никулина нет в писцовых книгах, однако один из документов 1572 г. знает в Карачунском погосте деревню Митутино (0,5 обжи) 64, возможно, идентифицируемую с Микулином. Особо отметим, что выделение в административной системе Новгородской земли Болчинского погоста произошло уже в московское время. Еще в 1498 г. он течением Шелони делился "на две части: восточная (в которой находится Болчино) принадлежала к Порховскому уезду (как и Карачунский погост), а западная — к Вышегородскому уезду. К 1539 г. это деление исчезло 65. Поэтому нужно заключить, что в эпоху новгородской независимости все территории, названные в берестяной грамоте 568, составляли административно цельную единицу, находясь в пределах одного погоста, с центром в Болчине или в Карачуницах.

Казалось бы, сумма сведений, содержащихся в грамоте, достаточна для установления владельца всех этих деревень в конце "эпохи ''новгородской, независимости и конкретного определения принадлежности усадьбы Г семье новгородских землевладельцев. Однако дело обстоит не столь просто. В писцовой книге 1498 г., которая сообщает сведения «старого письма», давая указания о владельцах деревень времени самостоятельности, из описания 353,5 обжи, числящихся в Карачунском погосте, сохранились сведения лишь о 56, 6 обжи; материалыдго остальным, в том числе и по всем интересующим нас пунктам, утрачены.

Сведения по Болчинскому;погосту]в ;этой книге сохранились: земли собственно погоста, т. е. Болчина села, принадлежали Олферию Ивановичу Офонасову и Остафию Болчинскому

В писцовой книге 1539 г. сохранилось описание только 63 обеж Карачун-ского погоста, в том числе интересующие нас сведения по деревне Сопши, которая в момент составления письма принадлежала Семену Ивановичу Картмазову, получившему ее после братьев Олферия и Григория Картмазовых, а в новгородское время она, оказывается, принадлежала Ульяну Плюснину 67.

Наибольшее количество сведений по названным в грамоте 568 пунктам имеется в писцовой книге 1576 г. В это время Кшоты (Кшеты) и Славница принадлежали Сумороку Караулову, а Остров — Ушатому Азарьеву .

Между тем, перечневая книга, составленная около 1498 г., сохранила по Карачунскому погосту сведения и о старых землевладельцах новгородского времени, и о первых помещиках московской поры, но без указания их конкретных поместий. Среди первых московских помещиков мы без труда обнаружим предков владельцев 1539 и 1576 гг. — Григория и Игната Ивановичей Картмазовых (Каркмазовых), Собину Караулова и Ушака Москотиньева. При этом выясняется, что Картмазовы получили земли сведенных новгородцев Ульяна Плюснина, Семена Бабкина и Тимофея Грузова, Караулов и Ушак Москотиньев — владычные земли.

Таким образом, к моменту вывода новгородских землевладельцев пункты, названные в грамоте 568, не составляли единого владельческого массива.

Часть этих владений числилась за владыкой, другие части — за Олферием Офонасовым, Тимофеем Грузовым, Остафием Болчинским, Ульяном Плюсниным, Семеном Бабкиным. Из последних только Олферий Офонасов и Тимофей Грузов, хорошо известные по летописным рассказам и писцовым книгам, были боярами и посадниками, связанными своей деятельностью со Славенским концом Новгорода. Ульян Плюснин, участвовавший во встрече Ивана III во время его «мирного похода» на Новгород в 1475 г., назван в летописи представителем житьих. Среди житьих там же названо имя и одного из Бабкиных 70. Сведениями об Остафии Болчинском мы не располагаем.

Итог этих наблюдений можно было бы представить таким образом. В XIV в. все перечисленные в рассматриваемом тексте пункты могли находиться в руках одного владельца, который жил на усадьбе Г Черницыной улицы, а затем перейти в руки владыки и ряда новгородских феодалов из числа бояр и житьих, если бы не наличие в этом фонде владычных земель. Б. Д. Греков еще в 1914 г. поддержал обоснованный вывод А. М. Гневушева, согласно которому наряду с собственными владычными землями, пожалованными Софийскому дому или купленными им, существовал обширный фонд государственных земель, порученный Софийскому дому и владыке как организаторам государственной казны; земли этой категории, населенные черносошными крестьянами, и обозначались находящимися «за владыкою» п. И в XIV, и в XV вв. такие земли продолжали находиться в движении, переливаясь в вотчинный фонд новгородских феодалов. Полагаем, что именно с таким

случаем мы столкнулись, анализируя берестяную грамоту 568, которая посвящена исчислению государственных доходов с черных волостей.

В пользу такого предположения говорит и сам характер этих доходов. Все перечисленные в грамоте крестьяне платят солью, которая отнюдь не добывалась в тех местах на верхней Шелони, где они жили. В ходе археологической разведки по топонимам грамоты 568, предпринятой студентами кафедры археологии Московского университета С. 3. Черновым и П. М. Алешковским, были получены сведения от местных жителей о том, что вплоть до XX в. соль туда доставлялась отхожим промыслом из района псковского Острова. Следовательно, мы сталкиваемся здесь с так называемой копащиной, хорошо известной по новгородским писцовым книгам, исчисляющим налог в пользу великокняжеского наместника, т. е. государства, с «копачей» — крестьян, не сидевших на запашке, а отходивших в центры солеварения '2.

Если такое построение правильно, владельцем усадьбы Г в XIV в. мы должны считать боярскую семью, связанную непосредственно со сбором государственных доходов с черных волостей. Наблюдения над берестяными грамотами на других раскопах обнаружили, что некоторые боярские семьи на протяжении нескольких поколений бывали связаны с определенными территориями Новгородской земли, наследуя должности и обязанности «борцов», или «данников», этих территорий. В частности, семья Мишиничей долгое время контролировала Карелию, семья Феликса была в такой же связи с Заволочьем.

Подтверждает это предположение берестяная грамота 550, найденная в 1977 г. на усадьбе В в ярусах 14 — 15, датируемых второй половиной XII в., т. е. временем значительно более ранним, нежели то, когда была написана грамота 568.

Грамота может быть разделена на слова так:

«Покланяние от Петра к Аврамоу Матьеви. Еси молвилъ: толико мне емати скота. Боле же за мьне скота не поусти. А вьжники творятеся въда-воше Собыславоу цетыри гривне. А посьлищеныхо коуно 15 гривно. А Готилъ «ъ мною боудьть. А дороганици ти шли въ городо».

Автор письма Петр напоминает адресату Авраму Матвеевичу, что тот распорядился об исключительном праве Петра собирать деньги — «только мне емати скота». Архаичный термин «скот» в значении денег употреблялся еще в конце XII в., он зафиксирован в договорной грамоте Новгорода с немцами указанного времени: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе. . .» 73. Фразу «боле же за мьне скота не поусти» нужно переводить как «а больше вместо меня (т. е. помимо меня) денег не отсылай». Предлог «за» употреблен здесь в значении «вместо», отмеченном в словаре Срезневского; «пустити» — отослать.

Петр собирает где-то «посьлищеные куны». Слово «лоселие» означает поселение, селение, деревню. «Посельником» или «посельским» в более позднее время назывался управитель вотчины, собиравший «посельничий» или «посельнический» доход (поземельный налог) в пользу владельца земли. Скорее всего именно подобные доходы и следует понимать под «посълшце-ными кунами», общая сумма которых, собранная Петром, равна 15 гривнам. Однако это не все деньги, какие было положено собрать: «А вьжники творятеся въдавоше Собыславоу цетыри гривне». «Творитися» — делать вид, являть себя (см. словарь Срезневского). Смысловой перевод фразы: а вежники утверждают, что они якобы уже отдали Сбыславу четыре гривны. Отсюда и недовольное напоминание Петра: «Еси молвил, толико мне емати скота».

 «А Готил со мною будет, — сообщает далее Петр, — а дороганичей шли в город». Еще до истолкования слов «вежники» и «дороганици» можно констатировать, что ни Петр, ни Сбыслав, ни Готил — не управители вотчины. Сбор доходов за право жить на земле осуществляется там, откуда пишет Петр, наездами. Если бы этим занимался староста, его действия были бы единоличны и не возникло бы ситуации, при которой «вьжники» имели бы возможность утверждать, что они уплатили следующие с них деньги другому человеку. Следовательно, названные выше сборщики могут быть только посланными из Новгорода государственными чиновниками, имевшими дело не с частной вотчиной, где доходы собирались волостелями, а с черными волостями.

Однако наиболее значительный результат получается при осмыслении терминов «вьжники» и «дороганици». Очевидно, что по крайней мере в последнем случае мы имеем дело с наименованием жителей какой-то местности или села. Писцовые книги знают топонимы и гидронимы Дороган, Дорогоня, Дорогани, Дороганица в разных пятинах Новгородской земли, в том числе и деревню Дрогини или Драгани в Карачунском погосте Шелонской пятины, в 2 км к востоку от уже знакомой нам по грамоте 568 Сошли 74. Известная по материалам генерального межевания, эта деревня на современных картах не отмечена. Проследим ее судьбу.

В 1576 г. деревня Драгани принадлежала Денисию Еврееву — потомку московского помещика конца XV в. Мити Евреева Меншого. Однако согласно перечневой книге Митя Евреев получил в поместье земли сведенных новгородцев Ивана Горбанова, Федора Жоравкова, Юрки Гаврилова и Семена — зятя Остафия Болчинского 75. Последнее имя уже хорошо известно: Остафий Болчинский был владельцем в Болъсине селе, упомянутом в берестяной грамоте 568. Таким образом, налицо двойная перекличка данных грамот 550 и 568: Драгани расположены рядом с Сопшами, Остафий Болчинский перед новгородским выводом владел Болъсином селом и, вероятно, Драганями, отданными им зятю Семену в приданое за дочерью. Логично думать, что и Болчино, и Драгани были единовременной покупкой Остафия из одного фонда бывших за владыкой черных земель.

Более трудным оказывается слово «вьжники». Его можно было бы переводить как «знающие», производя от «ведати» — знать, однако такая форма текстах не встречена. К тому же, это толкование противоречит тексту  своей неконкретностью. В словаре Даля отмечен ряд значений :«вежа», связанных с рыбной ловлей: устройство для рыбной ловли; —для дозора идущей рыбы, либо тоня, ватага с шалашами на берегу; -.кадшалаш над прорубью для ловли рыбы на блесну. Еще 3. Ходаков отметил в новгородском диалекте слово «вежа» в значении артели рыбаков на Ильмене, состоящей из 16 человек 76. Вряд ли здесь подходит и такое толкование. В указанной местности не было крупных водоемов, рыболовство в которых должно быть артельным. Поэтому более перспективным представляется видеть в слове «вьжники» обозначение жителей определенна перевни. Поскольку в писцовых книгах подобной деревни нет, обратимся к созвучным наименованиям.

В Болчинском погосте имеется деревня Межники, расположенная на тЕ-чке Смиренке, притоке Шелони 77. В конце новгородской независимости деревня принадлежала Остафию Болчинскому 78. В том же погосте иззгстна деревня Вязье (Везье, Вежье), бывшая перед новгородским выводом .;.- владыкой 7Э. И тот, и другой пункт, как видим, отвечает условиям ^идентификации.

Изложенные наблюдения позволяют сделать несколько существенных выводов. Во-первых, две усадьбы Г и В, расположенные на северной стороне Черницыной улицы и разделенные между собой Пробойной улицей, оказываются взаимосвязанными единством отношения к сбору доходов с черных волостей на верхней Шелони. Взаимосвязь этих усадеб такова, что мы имеем право догадаться, что они принадлежат к одной боярской патронимии, подобной, например, патронимии Мишиничей, открытой на перекрестке Великой и Козмодемьянской улиц Неревского конца. Во-вторых, эта взаимосвязь не только оказывается территориальной, но и имеет значительную хронологическую глубину, коль скоро грамота 550 относится к XII в., а грамота 568 — к XIV в. Это дает основание говорить о семейной преемственности владельцев усадеб Г и В на протяжении по крайней мере указанного времени.

Однако первый из этих выводов может быть распространен и на усадьбу А, где еще в 1976 г. в слое яруса 7 (квадрат 252, глубина 1,62 м), т. е. в напластованиях первой половины XIV в., была найдена берестяная грамота 533 — небольшой обрывок, в котором читаются слова «коробеи соли» (рис. 5) 80. Вряд ли могут возникнуть сомнения в том, 4To*fграмоты 533 и 568 имеют отношение к одному и тому!же процессу учета «копащины» и, следовательно, к тому же кругу фискальных операций.

Небезынтересно познакомиться также с берестяными грамотами, найденными в том же комплексе, но в более ранних слоях, поскольку эти документы могут быть привлечены к социальной характеристике жителей исследуемых усадеб.

Всего таких грамот шесть. Берестяная грамота 524 (квадрат 113, глубина 2,6 м) происходит из напластований ярусов 15—16 (1128—1169 гг.) у южной границы усадьбы А. Она содержит конец письма (рис. 5):

«. . .приели 30 гривне, оля възмоу Кыеве 7 гривне» 81. «Оля» — испорченное «оле» — в противном случае. Если адресат не пришлет 30 гривен, тогда в Киеве он должен отдать еще 7 гривен. Несомненно, документ связан с ростовщической операцией заметного масштаба как по суммам капитала и процентов, так и по территориальному размаху деятельности ее участников, что говорит о бесспорной их состоятельности.

Грамота 525 (квадрат 87, глубина 2,6—2,8 м) найдена в ярусах 16—17 (1106—1155 гг.) усадьбы А. Это также обрывок (рис. 6):

«От Хрьстила къ Вышькови. Се оу Насила есмь възялъ. . . (г)р(и)вне, 82. Снова перед нами следы ростовщической операции: Христил сообщает Вышьку, что он взял у Насила какое-то количество гривен (возможно, три, а четвертая не получена или же получена у другого человека).

Грамоты 526, 527, 562 и 566 происходят из слоев ярусов 19 — 20 (1061 — 1095 гг.). Наименее выразительна из них, хотя это и целое письмо, грамота 566 (квадрат 280, глубина 3,2—3,4 м), найденная на усадьбе Б (рис. 6):

 «Боуди въ соуботу къ режи. Или весть въдае». В записке не называющей имена автора и адресата, назначается свидание в субботу у «режи» (ряжа); в противном случае нужно известить автора письма о невозможности этого свидания.

Более значительна целая грамота 526 (квадрат 94, глубина 3,28 м), найденная на усадьбе А (рис. 6):

«На Бояне въ Роусе гривна, на Житоб(о)уде въ Роусе 13 коуне и гр(и)вна истине. На Лоуге на Негораде 3 коуне и гр(и)вна съ намы. На Добровите съ людьми 13 коуне и гр(и)вна. На Нежьке на Пръжневици полъгр(и)вне. На Сироме без дъвоу ногатоу гр(и)вна. На Шелоне на Добромысле 10 коуно. На Животтъке 2 гр(и)вне кроупемъ. Серегери на Хъмоуне и на Дрозьде 5 гр(и)внъ бес коуне. На Азъгоуте и на Погощахъ 9 коунъ семее гр(и)вне. Доубровьне на Хрипане 19 третьее гр(и)вне» 83.

Документ посвящен невероятно широкой по своим территориальным масштабам ростовщической операции. В нем перечислены лица, за которыми числится как отданный в рост капитал («истина»), так и проценты с него-(«намы»). Должники Боян и Житобуд живут в Русе (т. е. в Старой Руссе), Негорад — на Луге, там же, по-видимому, — Добровит с людьми, Добро-мысл — на Шелони, Хомуня и Дрозд — на Селигере, Хрипан — на Дуб-ровне. Азгут как-то связан с «погощами»; не исключено, что он и «погощи»-имеют отношение к территории близ Селигера, которая в дальнейшем в административной системе Новгородской земли XV в. именовалась Погост-ским десятком Моревской волости. Особо следует разобраться в местопребывании Нежька Пръжневица и Сиромы. При публикации этой грамоты было высказано предположение, что они живут на Луге, о которой идет речь в предыдущей позиции реестра должников, а не на Шелони, фигурирующей в следующей позиции. Между тем «Пръжневиц» — не обязательно отчество Нежька; если?это отчество, то оно исключительно в тексте документа, обращающего внимание в первую очередь на территориальную локализацию должников. Не может ли это обозначение быть территориальным, подобным обозначению Русы, Луги, Шелони, Селигера, Погощ и Дубровны?' Если это так, то в новгородских писцовых книгах зарегистрирована только одна деревня Прожнево. Она находилась в Пажеревицком погосте Шелон-ской пятины (в Вышегородском уезде), т. е. на верхнем течении Шелони,. в непосредственном соседстве с Болчином селом и хорошо нам известными землями Карачунского погоста s4.

Таким образом, и грамота второй половины XI в. возвращает нас в те* места, с которыми связаны позднейшие документы того же комплекса. Ноне только в них. Отраженная грамотой 526 ростовщическая деятельность охватывает обширную территорию Новгородской земли от Луги и Шелони на западе до Селигера на юге и Дубровны в районе Крестец — Валдая на востоке. Если бы речь в ней шла о явлениях на 100 — 200 лет более поздних, можно было бы предполагать, что на столь большом удалении одна от другой разбросаны вотчины одного боярского рода. Однако в XI в., когда вотчинная система еще не существовала, сам механизм этой ростовщической операции мог опираться только на всепроникающую систему государственного фиска, и лицо, возглавлявшее всю эту операцию, должно иметь прямое-отношение к такой системе.

Берестяная грамота 562 (квадрат 241, глубина 3,52 м), найденная наг усадьбе А, сохранила только конец записи (рис. 6):

«. . .новъгородьске смьрде, а за ними и задьниця» — новгородские смерды, а за ними и задница. «Задьниця» — наследство. Смерды — крестьяне, платящие налоги не вотчиннику, а государству, в данном атгучае — Новгороду. Снова, как видим, документ связан с фискальными интересами государства.

Фрагментарность документа препятствует его однозначному осмыслению, однако, имея прямое отношение к боярскому быту, он говорит о возггжности войны и о намерении автора пойти с Гостятой к князю.

Таким образом, и ранние документы Троицкого комплекса не противоречат общему определению его владельцев как представителей боярской тиьп. Эта семья уже в XI в. связана с контролем над государственными гпнансами и занята активной ростовщической деятельностью, вполне характерной для новгородского боярства в XI—XIII вв., что было неоднократно отмечено при анализе берестяных грамот этого периода.

В археологии Новгорода вот уже 20 лет хронологическое членение культурного слоя и определение времени вещевых древностей производится на основе абсолютных дендрохронологических дат вскрываемых на раскопе деревянных сооружений.

Сохранность дерева в культурном слое Троицкого раскопа достаточно хорошая. До нас дошли в разной степени сохранности (с позиции их пригодности для дендрохронологического анализа) мостовые Черницыной улицы, .дворовые настилы, нижние венцы срубов бревна тынов и несколько вертикальных столбов — печных опор, воротных верей и т. п. На Троицком раскопе в 1973—1977 гг. собрано более 600 образцов древней древесины.

Основу стратиграфического членения культурного слоя Троицкого раскопа составили 27 ярусов мостовой Черницыной улицы, с которых взято 352 образца. По этим образцам создана абсолютная дендрохронологическая шкала мостовых Черницыной улицы протяженностью в 557 лет — с 885 до 1442 г. Предварительная хронология строительства всех ярусов Черницыной улицы опубликована г.

Мы коснемся хронологии мостовых и сооружений только для периода существования усадьбы А второй половины XII и первой половины XIII в.

Изучая колебания годичного прироста деревьев, вскрытых [на Троицком раскопе, следует отметить, что основные угнетения (т. е. падение годичного прироста древесины) полностью повторяют угнетения и микроциклы генеральной новгородской дендрошкалы. Поэтому древесина Троицкого раскопа достаточно быстро и надежно находит свое место на новгородской хронологической шкале, а следовательно, и получает абсолютные даты рубки каждого дерева. Отрезок изучаемой нами дендрошкалы приходится на XI, XII и начало XIII в. (рис. 7). Кривые колебаний годичного прироста характеризуются устойчивым рисунком в основных циклах и микроциклах вековых угнетений.

На исходе первого десятилетия XI в. прослеживается группа узких колец, минимальная толщина которых приходится на 1008—1009 гг. Но в ряде случаев имеется еще третье кольцо минимального прироста — 1010 г. Кривые двух последующих десятилетий не демонстрируют каких-либо своеобразных черт и обнаруживают по большей части тенденцию к повышению прироста в середине второго десятилетия. Конец 20-х — начало 30-х годов ознаменован сокращением толщины прироста. Узкие кольца наблюдаются в 1029—1032 гг., причем кольцо 1032 г., как правило, — самое тонкое. Тридцатилетие между 1040-ми и 1060-ми годами имеет кривую, довольно разнообразную по рисунку. Здесь можно отметить лишь микроциклы разной интенсивности, приходящиеся на середину 50-х и 60-е годы.

Та же картина характеризует и древесину двух следующих десятилетий. «Отрезок последнего десятилетия XI в. наиболее стабилен. Узкое кольцо приходится на 1094 г., затем повсеместно наблюдается повышение прироста (рис. 8).

Если кривые начала первого десятилетия XII в. довольно многообразны по строению, то в последние его годы обнаруживается значительный спад прироста. Иногда первое угнетенное кольцо приходится на 1110 г., но чаще это 1111 или 1112 г. Затем снова наблюдается подъем (благополучные годы), сменяющийся примерно в половине случаев новым падением, которое приходится на конец 10-х—начало 20-х годов. Кривые второй половины 20-х годов отличаются неустойчивостью, однако имеют явную тенденцию к подъему. Зато начало 30-х годов XII в. на всех изученных образцах представлено одной и той же картиной — резким падением кривой, причем толщина кольца, следующего за кольцом 1131 г., в полтора-два раза меньше ширины кольца ИЗО г. Следующий за этим микроциклом подъем кривой в большинстве случаев довольно крутой; максимум его падает на 1139 — 1140 гг., но иногда наблюдается плавное развитие.

Отрезок 40-х годов XII в. не обнаруживает постоянства, зато в следующем десятилетии рисунки кривых совершенно стабильны. Падение прироста приходится на середину этого отрезка, а самые узкие кольца — на 1155 — 1156 гг. Конец этого десятилетия отмечен явным подъемом кривой, который в 1162 — 1163 гг. сменяется резким спадом. Это угнетение несколько напоминает микроцикл 1132 — 1133 гг. — два узких кольца, резкое падение прироста; однако различие имеется в последующем развитии колец. Микро-цикл 1162 — 1163 гг. более широк, подъем нарастает постепенно.

Период наступившего благополучия нарушается на рубеже 60 — 70-х годов. Древесина 70-х годов не имеет заметных аномалий, хотя во второй половине этого периода часть кривых фиксирует небольшой микроцикл. Следующее десятилетие тоже сравнительно спокойно, однако часть кривых дает падение с максимумом в 1185 или 1186 г. Дерево 90-х годов XII в. характеризуется угнетением, приходящимся на 1191 — 1192 гг. Здесь можно отметить часто повторяющуюся одинаковую толщину угнетенных колец. Дальнейший взлет кривой, иногда продолжающийся до конца 90-х годов, нарушается лишь незначительным спадом прироста у некоторых деревьев, приходящимся на 1196—1197 гг.

Кривая первого десятилетия XIII в. не отличается постоянством рисунка, но в последующие годы совершенно очевидна тенденция к понижению прироста. Оно переходит в начале следующего десятилетия во всеобщее угнетение, охватившее группы из трех-четырех колец с 1210 по 1213 г. Положение колец в этой группе угнетения варьируется. За циклом узких колец во всех случаях следует взлет кривой, достигающий максимума в 1216—1217 гг. Потом снова наблюдается резкое падение прироста, фиксируемое абсолютно всеми кривыми вне зависимости от возраста дерева. Угнетение 1219—1220 гг. имеет очень характерный и стабильный рисунок. Падение прироста, начавшееся после 1217 г., достигает максимума в 1219 г. и продолжается в 1220 г. Иногда оба узких кольца бывают равны по толщине. Установить ведущее кольцо этого микроцикла не удается, но им может быть только одно из двух названных только что. Следующий за этим крутым провалом подъем прироста в конце 20-х и начале 30-х годов сменяется новым, не очень сильным падением кривой с максимумом в 1231—1232 гг. Более постоянный характер имеет следующее угнетение — группа узких колец 1237—1239 гг., где наиболее узкие кольца датируются большей частью 1237 г.

Рассмотрение дендрошкал Троицкого раскопа мы начнем с хронологии строительства мостовой Черницыной улицы яруса 11.

Эта мостовая сохранилась очень хорошо, особенно настил. До нас дошло более 30 плах. Настил выложен из плах длиной 3,5 м, шириной 20—30 см; лаги имели длину 6—8 м и диаметр 14 см. Сохранность древесины хорошая. Взято 32 образца, из них 24 — от плах и 8 — от лаг. Возраст древесины плах — 160—135 лет, лаг — 65—52 года. Датировку получили 24 образца. Даты рубки плах: 1247 г. — 11 образцов, 1246—1243 гг. — пять образцов. Лаги рублены в 1247 (пять образцов) и в 1245 (три образца) гг. Время сооружения мостовой — 1247 г.

Мостовая яруса 12 сохранилась относительно хорошо только в западной половине раскопа. До нас дошли 33 плахи уличного настила и лаги. Настил выложен из плах длиной до 3,3 м, шириной 15—20 см; лаги имели длину до 10 м, диаметр 17—18 см. Сохранность древесины средняя. Удалось взять всего 22 образца, из них 12 — от плах мостовой и 10 — от ее лаг. Возраст древесины плах — 123—95 лет, лаг — 45—38 лет. Датировать возможно 16 образцов. Даты рубки плах: 1213г. (шесть образцов), 1212— 1211 гг. (пять образцов). Пять лаг срублено в 1213 г. Время сооружения мостовой — 1213 г. (рис. 9).

Мостовая яруса 13 находится в плохом состоянии. Плахи мостовой на всем протяжении улицы фрагментарны, целиком дошло до нас только семь плах. Они узкие, шириной 12 см, длина не превышает 3,2 м. Лучше уцелели лаги длиной до 5,8 м, диаметром 12 см. Сохранность древесины лаг хорошая. Удалось взять всего 13 образцов, из них шесть — от плах и семь — от лаг. Возраст древесины плах — 65—60 лет, лаг — до 40 лет. Все плахи и лаги срублены в 1196 г. (рис. 10).

Мостовая яруса 14 дошла до нас в разрушенном состоянии. Основная масса плах обгорела во время сильного пожара 1194 г. и была оставлена в разбросе при сооружении мостовой яруса 13. Многие плахи яруса 14 в это-время были положены вдоль лаг мостовой, некоторые плахи перевернуты и т. п. Длина плах (т. е. ширина мостовой) равна 3,4 м. Лаги сохранились полностью, но некоторые из них также частично обгорели. Всего удалось взять 35 образцов: 16 — от плах, 12 — от лаг и семь — от подкладок под лаги. Древесина в хорошем состоянии. Возраст древесины плах — 100— 78 лет, лаг — 62—45 лет. Почти все образцы были датированы, но даты обнаружили значительный разброс, так как у многих образцов поверхность дерева обгорела. Девять образцов (из них восемь лаг и одна плаха) датируются 1172 г. Семь подкладок под лаги с частично разрушенными внешними кольцами получили даты от 1155 до 1165 г. Четыре плахи с хорошо сохранившимися внешними кольцами датированы 1185 г. Это были плахи, которыми в 1185 г. ремонтировали мостовую Черницыной улицы. Таким образом, девять образцов древесины мостовой, в основном лаги, имеют дату рубки 1172 г. Этот год и принимаем за время сооружения мостовой.

От мостовой яруса 15 сохранились только мощные круглые лаги. Их длина варьирует: есть лаги длиной 7,8 м, но имеются и не более 3 м; диаметр достигает 18^см. Древесина в хорошем состоянии. Возраст древесины лаг — 78—46 лет. Всего было взято девять образцов — одна плаха и восемь лаг. Все лаги получили очень хорошую привязку и твердые даты рубки: шесть из них были срублены в 1155 г., одна — в 1154 г. Время сооружения мостовой определяем 1155 г.

У мостовой яруса 16 настил отсутствует, лаги сохранились хорошо. Их длина достигает 9,8 м, диаметр около 12 см. Древесина лаг в среднем состоянии. Всего удалось взять пять образцов. Возраст древесины — 75— 45 лет. Все пять образцов хорошо датируются. Дата рубки четырех лаг по образцам — 1129 г., одной — 1128 г. Мостовую сооружали в 1129 г.

Капитальный ремонт и строительство новых мостовых, когда поднимали уровень улицы, чаще всего проводили после сильных пожаров, сжигавших значительные пространства города. В Людином конце в интересующий нас период летопись отмечает два таких пожара. В 1194 г. «зажьжеся пожар в Новегороде в неделю на Всех святых, в говение, в заутрении год: загореся Савкине дворе на Ярышеве улици, и бяше пожар зол, сгореша 3 церкви: святыи Василии, святаа Троица, и святое Въздвижение, и много домов добрых, и уяша у Лукине улице» 2. В 1209 г. в «Новегороде бысть пожар велик: загореся на Радятине улици и съгоре дворов 4000 и 300, а церквии 15» 3.

Но иногда ремонт проводили и после других стихийных бедствий. Строительство новой мостовой яруса 16 было предпринято после большого наводнения, о котором имеется сообщение в летописи: «В се же лето вода бяше велика в Волхове, и хором много сноси» 4. Следует заметить, что 1128 г. оказался для новгородцев очень тяжелым — был сильный голод: «В се же лето люте бяше: осминъка ръжи по гривне бяше; и ядяху люди лист липов, кору березову, инии молиць истълъкше, мятуце с пелъми и с соломою; инии ушь, мъх, конину; и тако другим падъшим от глада, трупие по улицям и по търгу и по путьм и всюду; наяша наймиты возити мьртвьця из города; а смородъм нелга вылести. Туга, беда на всех, отець и мати чадо свое въса-жаше в лодью даромь гостьи, ово их измьроша, а друзии разидошася по чю-жим землям» 5. Несмотря на столь тяжелое положение в городе новые уличные настилы были сооружены уже в следующем году.

У мостовой яруса 17, как и в ярусе 16, настил плах отсутствует, уцелели только лаги. Их длина колеблется в пределах 8,5 м, диаметр равен 14—18 см.

Древесина лаг в хорошем состоянии. Удалось взять всего 11 образцов, жх возраст — от 115 до 45 лет. Восемь лаг были срублены в 1107 г. Этот год мы и принимаем за время сооружения мостовой.

На основе порубочных дат древесины мостовых Черницыной улицы мы принимаем следующую хронологию строительства настилов этой улицы: Мостовая яруса 17 сооружалась в 1107 г.    Мостовая яруса 13 сооружалась в 1196 г.

Абсолютные дендрохронологические даты получили и некоторые сооружения, вскрытые в горизонтах ярусов 15—14. Это сруб I—6, дворовая мостовая, которая вела от него на Пробойную улицу, и ряд деревянных конструкций южной стены сруба IV—45.

От северной стены сруба I—6 на запад, на Пробойную улицу, шла мостовая шириной 3,1 м. Она была сделана из обычных полукруглых плах шириной 25—30 см. Плахи покоились на двух продольных лагах. Мостовая вскрыта на всем участке от западного профиля раскопа в длину на 8,5 м. Она насчитывала 28 плах. От 16 плах удалось взять образцы (рис. 11).- Сохранность древесины у некоторых плах плохая, датировать было возможно только 12 образцов. Возраст древесины плах — 162—95 лет. Дата рубки семи плах — 1151 г., двух — 1150 г., у одного образца была нарушена заболонь, и по последнему кольцу определена дата 1139 г. Два образца, взятые с самого восточного края вымостки, имели дату 1160 г. Таким образом, время сооружения этой вымостки мы определяем 1151—1152 гг. (рис. 12). Дата двух последних плах говорит о ремонте или дополнительной пристройке настила во время строительных работ на северной части усадьбы.

От двух бревен нижнего венца сруба I—6 были взяты образцы. Древесина достаточно хорошей сохранности, чтобы произвести дендрохронологическое исследование (образцы H73-GT-17 и H73-GT-16). Первый образец имел возраст 199 лет, второй — 102 года. Дата рубки по этим образцам — 1151 г.

Наибольшую серию образцов мы получили в 1973 и 1977 гг., когда раскапывали сооружения, находившиеся севернее дворовой вымостки. Это южная стена сруба IV—45 и отдельные бревна и плахи от постройки IV—49. Всего удалось взять 12 образцов. Один образец (ТС-15-10) взят от бревна южной стены сруба IV—45, остальные — от столбового сооружения IV—49. Датировать удалось только шесть образцов.

Бревно ТС-15-10, довольно хорошей сохранности, имело возраст 215 лет. Дата рубки — 1153 г.

Образцы, связанные со срубом IV— 49, обнаружили значительный разброс дат — от 1154 до 1161 г. Дата рубки 1161 г. определяется полукруглой мощной плахой (Н73-СТ-13), лежавшей внутри постройки и представлявшей собой остатки пола в подклети высокого терема. Плаха имела ширину 27 см. Возраст древесины — 149 лет.

Рис. 13. Полигоны распределения браслетов в культурном слое раскопов Неревского, Ильинского и Троицкого

Таким образом, строительство дома IV—45 началось в 1153 г. Строительные работы продолжались несколько лет и были закончены в 1161 г. Судя по датам других образцов, взятых от сруба IV-45 (H77-TC-15-3 - срублено в 1185 г., Н77-ТС-15-4 — срублено в 1178 г.), мы можем говорить о ремонтных работах, проведенных в этом доме в 80-х годах XII в.

От сооружений, воздвигнутых на усадьбе после пожара 1194 г. (срубы IV—37, I—4, II—17), из-за плохой сохранности древесины не удалось взять образцы для дендрохронологического исследования. Говоря о времени начала строительства после пожара 1194 г., необходимо отметить следующее. В слоях яруса 12, которые мы стратиграфически связываем со временем после пожара 1209 г., в развале постройки IV—36 имелись два бревна, от которых были взяты образцы для дендрохронологического анализа (Н77-ТС-12-1 и Н77-ТС-12-2). Даты рубки определены 1196 и 1197 гг. Мы имеем основание предполагать, что эти бревна ранее принадлежали постройке IV—37, сгоревшей в пожаре 1209 г. Время ее строительства, таким образом, связывается с 1196-1197 гг.

Для проверки стратиграфической связи ярусов Черницыной улицы с напластованиями культурного слоя на усадьбе мы рассмотрим хронологию такой массовой находки, как стеклянные браслеты. На Троицких I, II и IV раскопах найдено 433 стеклянных браслета. Размещение их в пластах XIII в. приведено в таблице 1.

Таблица 1. Размещение стеклянных браслетов

Раскоп Троицкий IV Раскоп Троицкий I   Раскоп Троицкий II

пласт  количество    пласт  количество    пласт  количество

14        3          12        11        11        3

13        33        11        1          10        9

12        44        10        9          9          15

И         42        9          27        8          42

10        36        8          20        7          31

9          21        7          12        6          10

8          9          6          7          5          8

7          5          5          2          4          7

Итого: 193                  79                    125

На основе этой таблицы с учетом абсолютной хронологии ярусов Черницыной улицы мы построили полигон распределения стеклянных браслетов в культурном слое и сопоставили его с полигонами распределения стеклянных браслетов на Неревском и Ильинском раскопах (рис. 13). Закономерности распространения этой категории массовых находок по пластам Неревского, Ильинского и Троицкого раскопов совпали полностью.

Принадлежность усадьбы А во второй половине 12 — начале 13 веков

Берестяные грамоты, найденные на усадьбе А в слоях второй половины XII—начала XIII в., образуют цельный комплекс, постоянно демонстрирующий внутренние связи. Всего в этом комплексе 29 документов, и они следующим образом распределяются в культурном слое (рис. 14):

Ярус 15 (1155-1172 гг.) — грамоты 523, 561.

Ярус 14 (1172—1196 гг.) — грамоты 559, 560.

Ярус 13-14 (1172—1213 гг.) - грамота 503.

Ярус 13 (1196-1213 гг.) — грамоты 502, 504-508, 522, 531, 541, 542, 544-549, 551-558.

Можно сделать некоторые уточнения к хронологической шкале ярусов Черницыной улицы. Ярус 13 возник после строительства 1196 г., в ходе которого были ликвидированы последствия пожара 1194 г. Следовательно, вещевой комплекс яруса 14 следует датировать 1172—1194 гг. Начало организации яруса 13 замечается несколько раньше, чем была сооружена его мостовая: летопись сообщает о возобновлении сгоревших в 1194 г. церквей Василия и Воздвижения уже под 1195 г.1

Ярус 12 возник в 1213 г., которым датируются новые настилы Черницыной улицы. Очевидно, это строительство потребовалось после пожара 1209 г., который был настолько значительным, что после него прошло четыре года до того момента, когда началась ликвидация пожарища. Следовательно, вещевой комплекс яруса 13 следует датировать 1196—1209 гг.

Несмотря на некоторый разброс дат рассматриваемого комплекса он в целом привязывается к ярусам 13 и 14, т. е. может быть хронологически локализован в пределах 1172—1209 гг. К более ранним прослойкам относятся только две найденные в ярусе 15 грамоты, из которых одна (523) написана тем же почерком, что и извлеченная из напластований яруса 13 грамота 552 2. Очевидность небольших перемещений в ходе нивелировочных и строительных работ подтверждается и состоянием вещевых находок в ярусах второй половины XII—начала XIII в. Более того, подавляющее большинство берестяных грамот этого комплекса связано с ярусом 13, к которому можно отнести 25 документов из 29. Даты этих документов, таким образом, преимущественно приходятся на 1196—1209 гг.

Главную особенность коллекции берестяных грамот усадьбы А составляют 17 своеобразных документов, содержание которых ограничивается лишь перечислением имен. С обзора таких грамот, расположив их в стратиграфическом порядке, мы и начнем знакомство с этим комплексом.

Принадлежность усадьбы, А

Грамота 561

Найдена в квадрате 253, на уровне пласта 16 (глубина 3 — 3,2 м), в ярусе 15. Это целый документ:

Длина 11,8 см, ширина 3,4 см (рис. 15).

Документ содержит имена Пантелеймона, Илии, Варвары.

Грамота 523

Найдена в квадрате 88, на глубине 2,4 м, в ярусе 15. Это небольшой обрывок

Длина 6,8 см, ширина 0,9 см (рис. 15). Документ содержит имя Христины.

Грамота 559

Найдена в квадрате 242, на глубине 3 м, в ярусе 14. Это фрагмент документа, от которого сохранились две последние строки

Длина 19 см, ширина 2,2 см (рис. 15).

Документ содержит имена Февронии, Анастасии, Прокопия, Феодора и

Георгия,

Грамота 560

Найдена в квадрате 196, на глубине 2,73 м, в ярусе 14. Это практически целый документ, утративший лишь начало первой строки, буквы которого опознаются по их сохранившимся нижним элементам:

Длина 26,8 см, ширина 5,3 см (рис. 15).

Почерк индивидуален и манерен, что особенно заметно в употреблении косых отсечек у букв Я, Л, /И, малого юса, превращающих, например, И в подобие малого юса. В высшей степени индивидуально написание Р. Ю во всех случаях изображено в зеркальном варианте, что хронологического значения не имеет.

Грамота содержит имена Феклы, Кира, Иоанна, Алексия, Феодора, Христины, Марии, Онисии, Евфимии, Варвары, Февронии, Анилины, Анастасии.

Грамота 504

Найдена в квадрате 14, на глубине 1,99 м. в ярусе 13. Это обрывок документа:

вом-тилюв —

ларнлнл-ол —

Длина 5,8 см, ширина 3,7 см (рис. 15).

Грамота упоминает имена Фомы, Тимофея, Илариона; остальные неразборчивы.

Грамота 506

Найдена в квадрате 4, на уровне пласта 11 (глубина 2,0 — 2,2 м), в ярусе 13. Это обрывок документа, утратившего нижние строки

Длина 26 см, ширина 4,7 см (рис. 15).

Документ содержит имена, одни из которых стоят в именительном, а другие — в родительном падеже, демонстрируя как будто закономерную систему чередований:

Петр — Иоанна

Мариамна, Анна — Георгия

Феодор — Прокопия

Евдокия — Иоанна Рождество

Нечто подобное возможно отметить и для описанной выше грамоты 560:

Фекла — Кира, Иоанна, Алексия, Федора, Христину

Мария — Онисию, Евфимию, Варвару, Февронию

Акилина — Анастасия

В таком случае последнее имя грамоты 560 — мужское: Анастасий.

Грамота 508

Найдена в квадрате 11, на глубине 2,23 м, в ярусе 13. Это целый документ, несущий текст на обеих сторонах берестяного листа.

Длина 14,1 см, ширина 4 см (рис. 15).

Отметим лигатуры: в слове «Онуфрио» — лигатура из Р и И, в слове «милостивии» — лигатура из Т и И.

Именно эта грамота дает должное толкование всей группе подобных документов, поскольку в отличие от них она начинается с обращения: «Иосиф, Онуфрио, милостивии на сиа». Святые Иосиф и Онуфрий отмечаются в церковных службах в один и тот же день — 4 января. В связи с этим днем священнику была подана или продиктована ему воспроизводимая здесь берестяная записка с молитвой, обращенной к святым Иосифу ш Онуфрию-и призывающей их милость («милостивии на сиа») на большую группу богомольцев: Софию, Феодосию, Иулиану, Пелагию, Димитрия, Павла, Евдокию, Евфимию, Георгия, Миропшо.

В тексте грамоты все имена стоят в именительном падеже кроме имени Евфимии, выраженного в родительном падеже.

Грамота 522

Найдена в квадрате 101, на глубине 1,81 м, в ярусе 13. Это целый документ, имеющий лишь небольшой разрыв в центральной части

Длина 25 см, ширина 4 см.

Грамота содержит имена Прокопия, Семиона, Христины, Михаила, Флора, Спиридона и трех Марий.

Грамота 541

Найдена в квадрате 199, на уровне пласта 13 (глубина 2,4—2,6 м), в ярусе 13. Документ фрагментирован, отрезана его левая часть

Длина 15,4 см, ширина 5,3 см (рис. 16).

Отметим лигатуру НИ в слове «Онотони». По-видимому, имя Иван было написано сначала в родительном падеже: «(Е)вана», затем последняя буква заштрихована, и перед ней вставлена «о». Однако во второй строке снова родительный падеж: «Мефодия»; такого женского имени святцы не знают (поэтому именительный падеж исключен).

Грамота содержит имена Иоанна, Марии, Мефодия и Антония.

Грамота 542

Найдена в квадрате 249, на глубине 2,56 м, в ярусе 13. Это целый документ:

Длина 12,2 см, ширина 7,1 см (рис. 16).

В грамоте названы имена Мануила и Климента (по-видимому, в именительном падеже), после чего вероятно слово «аминь», а затем еще имена Анны, Софии и Анастасии в именительном падеже.

Документ называет имена Георгия, Ириния, Марфы(?), Стефана, Февро-нии, Романа. Имя Марфы(?) повторено трижды, причем в последнем случае оно разделено точкой: «маро-бу», и над первой частью поставлено титло. Не исключено, что здесь имеется в виду вовсе не указанное имя, а сокращенное обозначение Богоматери: МНТНР 6Т. В дорическом диалекте слово МНТНР обозначалось как МАТНР, что более соответствует и русскому произношению. Указанная диалектная особенность фиксируется и словарями новогреческого языка. Если наше предположение правильно, в грамоте 545 упоминаются не три Марфы, а три Марии, уже знакомые нам по берестяной грамоте 552, но выраженные в форме обращения к деве Марии.

Имена Георгия и Февронии поставлены в именительном падеже, остальные — в родительном.

Грамота 551

Длина 9,5 см, ширина 10 см. Разница в размерах сторон образовалась за счет различного натяжения слоев бересты при ее высыхании.

Отметим лигатуру РИ в имени «Кюрило» и сокращенное написание имени «Иоаннъ» в обоих случаях. Имена Софии и Мануила обведены линейными ободками, они как бы выделены из общего списка.

Текст на внутренней стороне коры упоминает Луку, двух Иоаннов, Кирилла, Стефана, Мануила, трех Марий, Флора (Феларь — обычное в Новгороде написание этого имени), Василия, а также, возможно, Афанасию (женское имя) и Димитрия. Следует напомнить, что три Марии были названы также в грамоте 552 и, по нашему предположению, в грамоте 545.

На оборотной стороне кроме титлов Христа обозначены имена Анны (Яны), Григория, Феодосия и Захарии.

Грамота 554

Найдена в квадрате 207, на глубине 2,79 м, в ярусе 13. Это целый документ, утративший лишь окончание второй строки:

къстлнти —

Длина 11,6см, ширина 2,2см (рис. 16). Отметим употребление лигатур РИ и ТИ.

Документ называет имена Агриппы (? Огрифия), Христины и Константина.

Документ заканчивался именем Анастасии.

Грамота 508 дает толкование всем 17 описанным выше документам как церковным поминаниям. Подтверждение этого вывода может быть извлечено из наблюдений над закономерностями чередования имен, выраженных в этих грамотах в именительном и родительном падежах. Как уже отмечено, в грамоте 560 выделяются следующие ряды:

Фекла — Кира, Иоанна, Алексия, Феодора, Христину

Мария — Онисию, Евфимию, Варвару, Феврошго

Акилина — Анастасия

Между тем, Фекла по церковному календарю празднуется 6 и 9 июня, Мария — 4, 7 и 9 июня, а Акилина — 13 июня. Не исключено поэтому, что стоящие в именительном падеже имена обозначают святых, к которым надлежало обратиться с молитвой во время церковных служб в указанные, близко друг к другу стоящие дни. Проверим это предположение по другим грамотам.

В грамоте 506 обозначены следующие ряды:

Петр — Иоанна

Мариамна, Анна — Георгия

Феодор — Прокопия

Евдокия — Иоанна Рождество. . .

Петр празднуется 1 февраля, Мариамна — 17 февраля, Анна — 3 февраля, Феодор — 8 и 22 февраля, Евдокия — 1 марта. Как кажется, имеются основания говорить в этом случае о системе февральских поминаний.

Грамота 541 начинается именами Иоанна и Марии, отмечаемых вместе 26 января.

В грамоте 551 в именительном падеже стоит только имя Григория, открывающего список. Если высказанное предположение правильно, этим именем обозначен святой, к которому надлежало обратиться с молитвой.

Текст на внутренней стороне коры грамоты 553 дает два столбика имен: первый начинается именем Софии, а второй — именем Луки. Но София и Лука отмечались в один месяц: София — 17, а Лука — 7 сентября.

Грамота 542 открывается именами Мануила и Климента, которые праздновались в один день 17 июня или подряд: Мануил — 22, а Климент — 23 января.

В грамоте 545 два ряда имен:

Георгий — Ириния, «Марофу», «Марофу», Стефана

Феврония — Романа, «Марофу»

Но Георгий отмечался 27 июня, а Феврония — 25 июня.

Ниже приводим таблицу встреченных в грамотах-поминаниях имен, в которую включены все имена без различения прихожан и тех святых, к которым были обращены их молитвы (табл. 2). При этом мы исходим из вероятности, что присущая Новгороду склонность к патрональным культам побуждала прихожан обращаться чаще всего к святым, которые были тезо-имениты почитаемым ими современникам, живым или недавно умершим. В таблицу включены и имена, помещенные на внешней стороне коры грамоты 553, хотя, как это будет показано ниже, указанная запись не имеет значения собственно синодика.

Основная цель таблицы состоит в выявлении повторяющихся в поминаниях имен. Таблица демонстрирует значительную плотность многих имен, в том числе не только таких распространенных, как Иван, Мария, Георгий, но и сравнительно редко встречаемых, что говорит о более чем вероятной их принадлежности одним и тем же лицам. Впрочем, это может касаться и распространенных имен. Выше уже был приведен пример повторяемости тройного поминания Марии в грамотах 522, 553 и, по-видимому, в документе 545.

Неизвестно, разумеется, какие из фигурирующих в поминаниях имен относятся к заупокойным молитвам, а какие — к молитвам о здравии, т. е. к живым в момент написания грамот людям. Поэтому будем исходить из того, что поминания включают имена лиц, действовавших в разное время на протяжении достаточно длительного времени, по крайней мере всей второй половины XII—начала XIII в. Перспективной, однако, представляется попытка локализовать некоторые из этих имен, основываясь на том, что круг упомянутых в берестяных синодиках лиц состоит главным образом из прихожан тех священников, которые, как это следует из самого наличия на усадьбе А описанного комплекса, здесь в рассматриваемое время и жили.

Одним из неоднократно повторяющихся имен оказывается имя Христины (грамоты 522, 523, 554, 560). Носительница такого имени хорошо известна летописцу как раз в конце XII в. Под 1195 г. Новгородская I летопись содержит следующее сообщение: «Томь же лете преставися раба божия Хрьстна святыя Варвары; и поставиша на месте ей, избра владыка и сестры все, кротъку и съмерену именьмь Варвару Гюргевую Олекшиниця; и постави ю владыка на сбор святыя Еуфимие» 3. Варварин монастырь находился в непосредственной близости к месту раскопок; именно по нему получила свое название и Черницына улица, к которой принадлежала усадьба А. Но в поминаниях встречается и имя Варвары (грамоты 560, 561), в том числе и в одном списке с Христиной. Обратившись к истории Варварина монастыря,, мы можем узнать из той же летописи, что в 1168 г. «преставися раба божия Анна, игумения святыя Варвара; и поставиша на месте ея Марьмьяну» 4. Однако в грамоте 506 мы встречаем и Маремьяну (правильно — Мариамну),. и Яну (Анну). Последнее имя фигурирует также в грамотах 542 и 553.

Другим монастырем Людина конца в рассматриваемое время был Воскресенский на Мячине. Под 1192 г. Новгородская I летопись сообщает: «Томь же лете переставися игумения Мария святого Въскресения, и поставиша на месте Евдокию» Б. Имя Евдокии встречено в грамотах 506 и 508; неоднократно в поминаниях названо несколько Марий.

Очевидно, эти материалы позволяют заключить, что в берестяных синодиках проявились специфические интересы черниц Людина конца и прежде всего Варварина монастыря. Надо полагать, что в конце XII—начале XIII в. живший на усадьбе А священник был связан с этим монастырем, а варваринские черницы относились к нему, как к своему духовному отцу, что могло случиться, если он священствовал в монастырском соборе.

Специфический монашеский интерес проявляется и в некоторых мужских именах берестяных поминаний. С 1157 по 1162 г. игуменом новгородского Антониева монастыря был Алексий, а после него Мануил 6. Но имя Мануила встречается в грамотах 542 и 553, а Алексий упоминается в грамоте 560.

Священническая принадлежность усадьбы подтверждается еще двумя берестяными текстами того же времени.

Грамота 503

Найдена в квадрате 4, на уровне пласта 14 (глубина 2,4 — 2,6 м), в ярусах 13 — 14. Документ сохранился в двух не соединяющихся друг с другом кусках: верхний — начальная часть письма; нижний — его заключительная часть. Утрачены полностью вторая строка и правая часть первой.

Грамота может быть разделена на слова следующим образом: «От Изосиме покланя(ние). . . (че)ловеках(ъ). . . за. Ныня з. . . вълости лишевъсы. А я за вы б(о)га молю, Съдила, и Граврия, и Мария, и Олисава, и Домьника. Мънога же въ лета».

В православных святцах есть имя Зосимы, несомненная редкость употребления которого в древней Руси объясняется тем, что оно было преимущественно монашеским. Летописи знают четырех человек с таким именем. В XIII в. был Зосима — монах-вероотступник, который перешел в мусульманство, помогал татарам и был убит в 1262 г. во время антитатарского восстания в Ярославле. В XV в. были знаменитый соловецкий монах Зосима и московский митрополит Зосима, а в XVI в. упоминается Зосима, архимандрит Андроникова монастыря в Москве. Изосимой звали также игумена псковского Пантелеймонова монастыря 1307 г. 7 Имена двух самых ранних из них в источниках имеют ту же форму, что и в рассматриваемой грамоте, — Изосима.

Изосима сообщает, что кто-то (возможно, Незда) лишился «волости» и что сам Изосима молится богу о здравии («мънога же въ лета») Съдилы, Граврии, Марии, Олисавы и Домники. Только первое из этих имен имеет языческую, мирскую форму. Имя «Граврия» в святцах отсутствует, однако оно имеет этимологическую связь с урки? — старица. А, В. Банк удалось отыскать имя Гравса в древних месяцесловах.

Грамота 507

Грамота легко разделяется на слова: «. . .наша. Клевету, зависть, нена-вист(ь), наветъ. . .»

Принимая во внимание характеристику всего комплекса берестяных документов усадьбы А рассматриваемого времени, в грамоте можно предполагать обрывок церковного поучения, проповеди. В этой связи обратим внимание на рассуждение летописца о причинах татарских нападений на Русь: «. . .не яве ли есть, яко за грехи наша попущаеть их на нас господь бог, да обратимся и покаемся? Много бо суть в нас неправды, зависти, ненависти,, гордости, разбои, татбы, граблениа, насилованиа, блуды, пианьства, объядениа, лихоиманиа, ложь, клевета, осуждение, смех, плесание, позорища бесовьскаа, и всяко возвышение, възвысящееся на разум божий, и всяко непокорение закону божию, и заповедей господних презрение» 

Застройка, хозяйство и быт усадьбы А во второй половине XII — начале XIII в.

Границы усадьбы А, принадлежность которой священникам во второй половине XII—начале XIII в. установлена выше, достаточно четко определились еще в XI в. В XII и XIII вв. они сохранялись неизменными. Усадьба имела следующие размеры: по Пробойной улице от перекрестка с Черницыной она простиралась на юг на 28 м, по Черницыной улице от того же перекрестка на восток — на 27 м. Площадь усадьбы с учетом отклонений частокола колебалась в пределах 725—730 кв. м.

Довольно стабильной была и планировка усадьбы. Дома и иные постройки в XII и XIII вв. на ней располагались вдоль восточной и южной границ. Въезд на усадьбу был с Пробойной улицы. Вся она по линии улиц и дворовым задам была ограждена высоким массивным тыном. Диаметр столбов тына достигал 18—20 см. Конструкция тына была обычной для Новгорода: столбы •частокола закапывали в землю на глубину до 0,8 м; для крепления верхней части забора через отверстия в бревнах тына проходила продольная круглая балясина диаметром до 10—11 см.

На всей площади раскопов удалось вскрыть только восточную часть усадьбы площадью 465 кв. м. Западная часть не раскопана, так как она находится под асфальтом современной Пролетарской улицы. Но несмотря на это мы можем достаточно уверенно говорить о планировке усадьбы в целом.

По-видимому, в северо-западной части усадьбы находился ее красный двор на котором не воздвигали каких-либо крупных построек. Оо этом позволяют говорить следующие наблюдения. Во-первых, существует определенная закономерность размещения на площади усадьбы находок всех видов: они концентрируются в восточной и южной частях, а у западной стены раскопа IV, как правило, отсутствуют. Во-вторых, на раскопанном в сезон 1978 г. до материка раскопе Троицком 1УД, затронувшем северо-западный сектор двора соседнего с усадьбой А, также не обнаружено ни одной постройки и очень мало собрано находок, что определяет этот участок как красный двор его усадьбы занимающий на плане традиционное место, аналогичное предположенному красному двору на усадьбе А. В-третьих, сама композиция застройки новгородской усадьбы, где жилые хоромы и хозяйственные постройки размещались в глубине двора, позволяет говорить, что основной набор построек усадьбы А вошел в исследованную раскопками площадь.

К периоду принадлежности усадьбы священникам относятся два строительных горизонта. Первый горизонт построек, воздвигнутых в 50-х годах XII в , сгорел в 1194 г. Стратиграфически он соответствует жизни ярусов 15 и 14 мостовой Черницыной улицы. После этого пожара усадьба вновь застраивается, но опять сгорает дотла в пожаре 1209 г. Стратиграфически это время яруса 13 мостовой Черницыной улицы (рис. 18; 19).

В пластах этого горизонта вскрыто четыре сооружения: срубы IV—51, IV—54, I—10, II—19 и остатки дворовой вымостки (рис. 20). Планировка этой усадьбы, как уже отмечено, традиционна. Постройки могли изменяться по размерам и архитектуре, иногда по характеру их использования, но возводились они, как правило, на остатках прежних срубов, которые служили им своеобразными фундаментами.

Сруб IV—51. Почти квадратная в плане постройка размерами 7,2x7,8 м сохранилась полностью на один венец, его северная стена — на два. Частично перебиты восточная и южная стены, но это не мешает общей характеристике сооружения. Нижний венец размещается на незначительной фундаментной площадке. Наиболее мощная часть площадки находится под северной стеной и состоит из подкладок, размещенных вдоль стены (рис. 21). Сруб — пятистенок. Под перегородкой прослежены три подкладки, подведенные перпендикулярно направлению внутренней стены сруба. Это короткие бревна длиной до 0,6 м. В северо-западном углу западного помещения размерами 7,8x3 м вскрыты четыре сваи диаметром 20 см. В восточной клети сруба размерами 7,8x4,2 м имеется столбовая конструкция из восьми столбов, поставленных в две линии. Общая площадь этой конструкции, расположенной в юго-восточном углу сруба, 4 X 2,4 м. Ее восточная линия расположена вплотную к восточной стене постройки. Это столбы печного опечка. Из внутренних конструкций дома в восточной части сохранились остатки двух половиц в направлении с востока на запад. Вдоль северной и восточной стен сруба вскрыта бревенчатая конструкция, удаленная от сруба на 0,4 м. Северная часть этой конструкции, в котором можно предположить остатки завалинки, сохранилась полностью, восточная — частично.

Остатки небольшого, состоящего из пяти столбов частокола, подходя от торцов мостовой Черницыной улицы вплотную к северо-восточному углу сруба, свидетельствуют, что вдоль восточной стены дома частокол отсутствовал, а стены сруба были границей усадебного участка.

Сруб IV—54. Расположен на расстоянии 2 м к западу от сруба IV—51. Прямоугольный в плане, он вскрыт на площади усадьбы частично, его заладная стена оказалась за пределами раскопа. Никаких внутренних конструкций в срубе не сохранилось. К южной его стене подходит небольшая вымостка из трех плах, уложенных плоской стороной прямо на землю.

Сруб 1—10. Расположен в юго-восточном углу усадьбы. Постройка квадратная размерами 4х4м. Все ее стены, за исключением части западной, сохранились полностью на два венца. Фундамент подведен небольшой и только под юго-восточный угол сруба. Это три коротких (0,8 м) бревна, использованных вторично, после того как они служили столбами частокола. Внутри постройки имелись переводины пола, врубленные северными торцами в нижний венец сруба. В его юго-западном углу размещалась печь. К восточной стене дома примыкает дворовая вымостка из плах, уложенных на две линии лаг параллельно восточной стене сруба.

К западу от сруба I—10 почти вплотную к нему расположен сруб II—19 размерами 3,8x3,5м, сохранившийся на три венца. Эта постройка после капитального ремонта существовала и позже, в горизонтах ярусов 15—14. Подробное ее описание будет дано ниже. От тына, ограждавшего усадьбу, сохранились линии частокола на востоке, в некотором удалении от восточной стены сруба I—10, и на юге, вблизи южной стены сруба II—19.

Описанный горизонт стратиграфически связывается с ярусами 17—16 мостовой Черницыной улицы и датируется временем с 1106 до 50-х годов XII в. В слоях этого горизонта встречены обычные наборы бытовых древностей, но нет каких-либо находок, которые можно связать с жизнью и деятельностью церковнослужителей.

В 50-х годах XII в., вероятно после небольшого местного пожара, следы которого сохранились на_срубах IV—51 и I—10, на усадьбе предпринимается новое, более капитальное строительство, во время которого были сооружены дом IV—45, терем IV—49, дом I—6 и еще две постройки (II—19 и II—18).

Основной и самой большой постройкой этого горизонта является сруб IV—45. Дом выходил северной торцовой стороной на Черницыну улицу, но от улицы был отделен тыном. Северная стена дома отстояла от мостовой Черницыной улицы на 1,4м (рис. 22). Сруб-пятистенок имел размеры по внутренним стенам 10,2x6,2 м, его площадь равнялась 63,2 кв. м. Сруб рублен в обло из бревен диаметром 24—26 см. Все стены, кроме южной, сохранились на три венца, южная — на два венца. Сруб покоился на довольно плотной глинисто-песчаной подсыпке с вкраплениями щебня и небольших валунов. Подсыпка соответствовала площади дома, выходя за его пределы не более чем на 0,5 м. Толщина подсыпки — около 25—30 см. Под бревна сруба в некоторых местах положены деревянные подкладки, утопленные в песчаную подушку (рис. 23).

Несущими стенами постройки были северная и южная. На всех бревнах стен постройки в верхней части имеется желобок для укладки бревна верхнего венца.

Пятая, внутренняя стена дома отстояла от южной стены на 3,4 м. Ее бревна соединялись с восточной и западной стенами сруба сквозной рубкой в обло. В большой камере дома уцелели переводины пола, они шли с востока на запад; половицы имели направление ^ севера на юг, несколько обломков половиц сохранилось (рис. 24).

В восточной части южной камеры, т. е. в юго-восточном углу дома, обнаружен огромный развал глинобитной печи (рис. 25), которая покоилась на массивном фундаменте, представлявшем собой небольшой сруб из бревен диаметром 15 см. Размеры печного сруба 2,2x1,8 м. Внутреннее его пространство было, вероятно, засыпано песком и( глиной. В южной камере также сохранились следы пола (рис. 26).

К западной стене дома, ближе к его северному углу, была пристроена небольшая.» хозяйственная постройка — сарай размерами 2,3x1,8м. Конструкция пристройки столбовая. У четырех бревен, стоявших по ее углам, имелись пазы. Стены были сделаны из бревен диаметром до 20 см. Бревна вставлялись в пазы столбов концами, отесанными по размеру паза. Стены сохранились на два бревна. Внутри постройки был обнаружен мощный завал охры, в юго-западном углу его толщина достигала 20 см. Во время раскопок часть охры (около 10 ведер) была взята как находка. Охра в постройке лежала не, на земле, а на многослойной подстилке из больших кусков бересты.

Постройка IV—45 представляла собой большое сооружение на подклети, высотой не менее двух этажей. Вход в этот дом был из сеней в южной стене.

К южной части дома IV—45 примыкала постройка IV—49. В своей нижней части она имела столбовую конструкцию. Это сооружение от сруба IV—45 отделяли сени, идущие вдоль всей южной стены; они имели ширину 1,8 м. Конструктивной основой, вероятно только нижнего этажа, постройки IV—49 были два ряда столбов, по четыре столба в южной и северной стенках (рис. 27). Длина постройки равна ширине дома IV—45, т. е. 6,4 м, а ширина — около 4 м. От северной стены сохранились все четыре столба. Это были мощные бревна диаметром до 40 см, врытые в землю на глубину до 1 м. На южной стене сохранились только два средних столба того же диаметра. В нижней части на уровне пола первого этажа вдоль всей северной и южной стен через пазы в столбах проходили продольные мощные прямоугольные брусья, служившие опорой переводин пола. Размеры брусьев 20x12 см. Внутри постройки сохранились четыре круглые переводины пола. Говорить определенно о назначении и конструкции этой постройки, естественно, очень трудно, но учитывая мощность опорных столбов, наличие нескольких дубовых лемехов от крыши и другие конструктивные особенности, можно считать, что это была многоэтажная срубная постройка — терем, покоившийся на восьми мощных столбах-колоннах.

Вероятно, вместе с постройкой IV—45 это сооружение составляло единый комплекс — хоромы, в которых размещались жилые покои владельца усадьбы и мастерские.

За время жизни этого дома, с 50-х годов до 1194 г., т. е. примерно за 40 лет, в нем должно было смениться не менее двух поколений новгородцев. В первый период, примерно до 80-х годов XII в., в этих хоромах кроме жилых помещений располагалась мастерская по обработке меди, бронзы, олова и серебра. В 80-х годах ее сменяет мастерская живописца.

Рис. 25. Сруб IV—45. Развал печи

Сруб I—6. Эта небольшая постройка располагалась в южной части усадьбы, по другую сторону дворовой вымостки. Сруб размерами 5,8x5,4 м сооружен из бревен диаметром 24—26 см, рублен в обло. Как и сруб IV—45, эта постройка покоилась на песчаной подушке толщиной 25 см, которую подстилала тонкая прослойка глины толщиной 3—5 см (рис. 28). Сруб сохранился полностью на один венец, на северной стене — два бревна. Внутри помещения — два больших участка пола, вероятно пола подклети. В северной части на площади около 4,5 кв. м пол был выложен из плинфы размерами 34x16 см, толщиной 4см. Всего здесь уложено восемь рядов плинфы, по шесть в каждом. Пол из плинфы подходил вплотную к северной стене сруба. В южной половине постройки сохранился тесовый пол, доски настланы по направлению с севера на юг. Следов печи, к сожалению, зафиксировать не удалось, но печь в этом доме, надо полагать, была (рис. 29).

С запада к срубу I—6 примыкала небольшая постройка II—19, сооруженная значительно раньше сруба I—6, примерно в 20-х или 30-х годах XII в. После соответствующего ремонта (его следы сохранились в срубе) этот дом продолжал функционировать и во второй половине XII в. (рис. 30). Сруб имел размеры 3,8x3,5 м. Он сохранился на три венца. В его юго-восточном углу прослежены остатки печи. Внутри сруба — следы трех полов, что говорит о неоднократном ремонте этого дома. Нижний тесовый пол сохранился почти на всем пространстве сруба, доски настланы в направлении с востока на запад. Пол лежал на трех переводинах. Второй пол лежал также на трех переводинах, но был настлан из тонких бревен, сверху немного стесанных на плоскость. На остатках этого пола покоились переводины третьего пола.

Сруб II—18, расположенный западнее сруба II—19, вскрыт частично (только юго-восточный угол), но судя по восточной его стене, это была постройка не меньше 6,4x7—8 м. Венцы сруба лежали на песчаной подушке. Сохранился только один венец восточной и части южной стены.

Все постройки южной и северной половин усадьбы были объединены дворовой вымосткой, которая шла с запада на восток от ворот на Пробойной улице. Вымостка хорошо сохранилась в длину на 8 м, она имела ширину 3 м (рис. 31). Частокол, ограничивающий усадьбу во время описанного только что горизонта, уцелел частично на участках вдоль Черницыной улицы, сзади восточной стены дома IV—45, за домом IV—49, а также на юге, вдоль стены сруба 1—6 (рис. 32).

Все сооружения усадьбы сгорели во время грандиозного пожара 1194 г. После пожара владелец усадьбы начинает восстановительные работы. Застройка усадьбы несколько изменяется, строятся более простые и более дешевые дома. На усадьбе раскопаны остатки пяти срубов, составлявших, вероятно, два хоромных комплекса — северный и южный (рис. 33).

В северо-восточной части усадьбы воздвигается постройка IV—37, в которой располагаются жилые покои и мастерская живописца. Сруб IV—37, квадратный в плане, имел по внутренним стенам размеры 5,8Х5.8м, т. е. площадь 34кв.м. При строительстве дома развал пожарища 1194 г. после небольшой планировки был присыпан слоем песка толщиной 3—5 см. На этом слое и был поставлен сруб. Несущими стенами у него являлись северная и южная. Их бревна были положены на сохранившиеся после пожара северную и внутреннюю (пятую) стены дома IV—45. Каких-либо дополнительных опорных сооружений, кроме подкладок под северовосточный угол, строители дома не делали.

Дом был срублен из бревен диаметром 20—22 см. Рубка венцов в обло. Желобок для сплачивания бревен проходил по верху нижнего венца. В верхнем венце западной стены сохранились два выема шириной по 0,6 м: каждый. В торцах бревен у этих выемов имелись вертикальные пазы для-, вставки косяков, окаймляющих проем. Это были, вероятно, два входа:: правый вел в избу на втором этаже, левый служил входом в первый этаж, подклеть. В юго-восточном углу постройки находился развал фундамента печи размерами 1,6x1,6м, представляющий собой песчано-глиняную засыпку внутри деревянного сруба-обвязки. В доме сохранилось несколько переводин и тесовых досок пола (рис. 34).

Южнее сруба IV—37, отступя от него на 2,8 м, располагался сруб IV— 38 размерами 2,6x2,6 м. Его стены срублены из бревен диаметром 20—22 см.

Остатки западного участка частокола усадьбы А

  

Рубка в обло. Стены сруба сохранились на три (западная и южная) и два (восточная и северная) венца. Внутри сруба — переводины пола. К северной, внешней стороне сруба примыкал развал обожженных камней и песка — остатки стоявшей в этом месте печи.

Учитывая ряд наблюдений, например, что восточная стена сруба IV—38 продолжает восточную стену сруба IV—37 и на их линии стоят два столба, можно заключить, что эти два сруба составляли единый комплекс хором под одной крышей, а печь у северной стены сруба IV— 38 могла быть производственной — горном для термической обработки красителей и растворителей в мастерской живописца.

На запад от сруба IV—37, в 4 м от него, расположен сруб IV—39, ориентированный по аЧерницыной улице. Раскопками вскрыта лишь восточная часть постройки. Ее ширина 2,9 м, длина была более 3,7 м (на такую длину раскрыта южная стена сруба). Внутри постройки находилась мощная глиняная забутовка с мелкими залунами. Несущие стены (!сру-ба — северная и южная. Сруб рублен в обло из бревен диаметром 21 — 23 см. К его южной стене подходит дворовая вымостка из широких плах, ширина вымостки 2,2 м. Сохранилось пять плах. Следы вымостки идут далее на юг.

Дать какую-либо характеристику этой постройке затруднительно, так как ни в строительных деталях, ни в находках (которых почти нет) не удается обнаружить определенных указаний.

В южной части усадьбы располагались два сруба I—4 и II—17, через середину двора по направлению к Пробойной улице проходила дворовая вымостка.

Сруб I—4 стоит на месте сгоревшей постройки I—6, но имеет большие размеры — по внутренним стенам б X 5,6 м. Сруб — пятистенок. Его стены сохранились на два венца, рубленных в обло из бревен диаметром 22—24 см. Ширина северной камеры 2,3 м. Это, вероятно, сени дома. В юго-восточном углу дома сохранился деревянный фундамент печи, точнее — развал его бревен. Уцелели переводины пола. Северной стеной дом примыкал непосредственно к дворовой вымостке.

План сруба IV—37

Рядом (к западу) располагалось небольшое сооружение II—17. Эта постройка повторяет не только планировку, но вероятно, и назначение сооружения, стоявшего здесь до пожара, — сруба II—19. Квадратный в плане сруб имел размеры 4x4 м. Его нижние венцы покоились на круглых подкладках, Сруб рублен в обло из бревен диаметром 20 см. Внутри помещения не сохранилось никаких конструкций, нет и следов печи. Это было какое-то неотапливаемое помещение внутри хоромного комплекса. Вход в него был с севера. Перед входом имелась деревянная вымостка, доходившая до дворового настила.

Усадьба была огорожена частоколом, остатки которого сохранились на северной стороне вдоль мостовой Черницыной улицы, вдоль восточных стен срубов IV—37 и IV—38 и на юге около сруба II—17.

Все сооружения описанного горизонта сгорели во время «великого» пожара 1209 г. Строительный комплекс, который был воздвигнут после этого пожара, резко отличается от предшествовавших большей разобщенностью построек и композиционной нечеткостью планировки (рис. 35). Жизнь на усадьбе замирает на некоторое время. Характер застройки, начатой в 1213 г., и весь комплекс археологических материалов говорит о смене владельцев и жителей усадьбы.

На усадьбе, стратиграфически относящейся к ярусу 12 мостовой Черницыной улицы, вскрыты только два сруба — IV—36 и II—11.

Сруб IV—36. В северо-восточном углу усадьбы располагалась квадратная в плане постройка размерами 3,6x3,6 м. От сруба сохранилась фундаментная площадка из двух полубревен, лежащих плоской стороной вниз. Подкладки были положены параллельно несохранившимся нижним венцам западной и восточнойЪген сруба. В торцах полубревен имеются вырубки для нижних венцов южной и северной стен сруба. Подкладки-полубревна были дополнительно укреплены короткими горбылями.

Сруб II—11. Расположен вдоль южной границы усадьбы. Эта большая постройка размерами 8,2x7,Ом сохранилась частично, в основном в западной части сруба. Под углы постройки подведены фундаменты из коротких бревен. Сруб — пятистенок, его внутренняя стена врублена рубкой в обло в западную стену. Размеры северной камеры 7x2 м. Под внутреннюю стену подведены три коротких бревна-подкладки. Южная камера больше — ее площадь 43,4 кв. м. Внутри этой камеры имеется еще особое помещение площадью 11 кв. м. Оно отделено от основной части южной камеры стеной, врубленной сквозной рубкой в обло во внутреннюю, пятую стену постройки. Южный конец бревна этой стены обрублен. В юго-западном углу постройки сохранился развал коротких бревен, вплотную примыкавших к западной стене сруба. Вероятно, эти бревна представляют собой развал опечка стоявшей здесь печи.

Стабильными оказались границы усадьбы. Вскрыты три фрагмента частоколов. На севере частокол отделяет настил уличной мостовой от постройки IV—36. Восточный фрагмент частокола проходит вблизи восточной стены сруба IV—36 и продолжается далее на юг. Южная линия частокола вскрыта около юго-западного угла сруба II—11.

Следует отметить, что среди археологических находок в этом строительном горизонте совершенно отсутствуют церковные древности и другие находки, связанные с бытом церковнослужителей. Находки такого характера концентрируются исключительно в горизонтах ярусов 13—15.

На усадьбе А в пластах, относящихся к горизонтам ярусов 15, 14 и 13, т. е. ко времени от 50-х годов XII в. до пожара 1209 г., было собрано более 4600 индивидуальных находок, не считая массовых серий — керамики, костей и обрывков кожи. Находки рисуют живую и разностороннюю картину деятельности и быта жителей усадьбы.

Собранные в группы находки — предметы, изготовленные из всех материалов, известных в средневековье, — можно распределить по следующим категориям:

Берестяные грамоты

Производственный комплекс живописца

Производственный комплекс серебряника

Универсальные орудия труда

Вещи ежедневного обихода

Разнообразная утварь

Индивидуальные находки (церы, свинцовые печати, гривны и т. п.)

Принадлежности культа

Обувь

Женские украшения

Принадлежности прядения

Транспортные средства

Рыболовные снасти

Игры детей

Берестяные грамоты публикуются на всем протяжении этой книги. О производственных комплексах мы будем говорить в отдельной главе. Здесь же описываются наиболее интересные и характерные находки по их категориям (рис. 36).

Орудия труда и инструменты. Найдены ножи, ножницы, лопата, коса, топоры, тесло, долота по дереву, резцы по дереву, всевозможные шилья, рашпиль по кости и др.

Универсальным инструментом средневековья был нож. Он находил широкое применение во всех сферах производства и быта. На усадьбе найдено 59 ножей, в основной массе хозяйственного и кухонного назначения. Длина подобных ножей колебалась около 7,5 см, но встречены и кухонные ножи для разделки мяса, длина лезвия которых 17 см. Найдено также девять столовых ножей с удлиненными лезвиями, из них четыре очень хорошей сохранности, с костяными рукоятками. Лезвия этих ножей имели тонкие полотна с небольшими долами вдоль спинки. Встречено несколько специализированных ножей для обработки дерева. Они имеют небольшое короткое лезвие (длиной не более 6—7 см) с прямой, несколько вогнутой режущей гранью и кривой спинкой. Найдены также маленькие ножи (длина лезвия 4—5 см) для резьбы по дереву и кости (рис. 37).

Большинство ножей изготовлено типичной для XII в. технологией — торцовой наварки стального лезвия на железную основу. Однако встречено девять ножей и с пакетной технологией, при которой в середине многослойного лезвия на режущую грань пропускали стальную полосу. Из широкого употребления ножи с такой технологией исчезают в середине XII в.

Найдены ножницы двух типов, бытовавшие в средневековье: пружинные и шарнирные. Пружинные ножницы имели обычную для XII в. конструкцию с крученым стержнем. Один экземпляр (13-222) сохранился частично, другой (13-95) — дошел до нас почти целым. От шарнирных ножниц (14-252) осталось только одно лезвие, но восстановить их облик достаточно легко.

Довольно хорошо уцелела железная оковка землеройной лопаты (11-76). Лопасть лопаты удлиненной формы имела ширину 17,5 см. Для заготовки корма скоту применялась обычная коса-горбуша. Обломок лезвия такой косы (11-47) сохранился в длину|на 12 см.

Более обширно представлен инструмент по обработке дерева. Найдены два топора (11-8Д13-205), небольшое тесло (11-82), три долота (13-204, 13-204, 13-225), фигурный резец (16-255). Долота имеют обычные размеры: длина 21 и 18 см, ширина лезвия 1,2 и 1,4 см. Небольшой резец типа клюкарзы имеет оттянутое стальное лезвие шириной 0,5 см. Этот инструмент необходим для подбора фона на плоских изделиях, в /частности для изготовления ковчежцев иконок (рис. 37).

Найдено несколько обычных круглых шильев. Их длина от 22 до 14 см, диаметр 0,8 см (16-213) и 0,6 см*(11-89, 13-1).

Впервые в Новгороде обнаружен специализированный инструмент костореза — большой двуручный рашпиль для обработки поверхности кости при изготовлении пластин из трубчатых костей (11-3). Рабочая поверхность рашпиля имеет точечный зуб. От нее через колено отходят два черенка для деревянных рукояток.

Ключи от нутряных замков

Замки и ключи. Очень интересна собранная на усадьбе коллекция замков, ключей и других принадлежностей для запирания дверей, сундуков, шкатулок и т. п. Всего обнаружено более 45 находок. Найдены четыре механизма дверных замков (12-107, 14-206, 15-41, 15-224), три пружины от деревянных засовов таких замков (10-96, 13-4, 14-74), восемь ключей от подобных замков (12-88, 12-97, 13-12, 13-217, 15-16, 15-206, 15-209, 15-215), восемь фигурных личин от замков этой конструкции (11-91, 11-91, 12-107, 15-206, 15-208, 15-208, 15-230, 16-250).

Кроме того найдены навесные замки типа В (10-103, 13-216, 13-216, 14-253) и ключи к ним (12-21, 13-216). Обнаружены также ключи от замков типа А (13-15, 14-199) и ключ от нутряного деревянного замка с желудями (14-208). Следует заметить, что система таких замков в Новгороде исчезает в начале XII в., но на усадьбе А ими пользовались до конца XII в. Встречены ключи и детали замков от шкатулок и сундуков: два ключа (13-199, 14-251) и четыре накидные планки (10-99, 13-233, 14-206, 14-208). Обнаружены также дверные накладки и пробои (семь находок). Конструкции ключей приведены на рис. 38.

Кресала. Обязательной принадлежностью любого древнерусского жилого комплекса являются кресала — приспособление для высекания искры при зажигании огня. Как и следовало ожидать, найдены кресала всех трех типов, характерных для XII в.: наиболее древний тип — калачевидное кресало с язычком (14-246), два калачевидных без язычка (13-1,13-110) и четыре овальной формы (11-72, 12-3, 13-199, 13-199).

Несколькими сотнями находок представлены разнообразная утварь и вещи ежедневного обихода. Среди них — столовая и кухонная посуда, а также всевозможные сосуды для хранения и перевозки продуктов и других веществ.

Сосуды, найденные на усадьбе, сделаны из глины, дерева, стекла, металла. Они разнообразны по назначению, форме и размерам. Керамические сосуды представлены обычной кухонной посудой для варки пищи. Найдено более 30 тыс. ее фрагментов. Собрана большая коллекция привозных амфор (более 130 фрагментов) и стеклянных сосудов. Обнаружены фрагменты медных котлов — ушки и венчики.

Основная посуда для приготовления и хранения пищи, подачи ее на стол, посуда для скотины и других надобностей делалась из дерева. На территории усадьбы найдены деревянные сосуды всех видов: бондарные, токарные, резные, долбленые, берестяные, плетеные и др. Собрано более 200 находок этого разряда.

Бондарная посуда. Из бондарной посуды можно отметить ведра и водовозные бочки, от которых найдены отдельные клепки, а от деревянных ведер кроме того — дужки разного размера (восемь штук). Обнаружены клепки и днища от кадок диаметром 40 см и высотой 45 см. Из столовой токарной посуды до нас дошли чаши (13-203, 13-209, 14-181, 14-206, 15-212 — всего девять сосудов), блюда (13-205, 15-244, 16-244 — всего пять сосудов), миски (15-215 — всего три), сосуды на стояне (13-209 — всего три), пиксиды (14-197, 14-217 — всего пять коробочек), большая столовая миска с поддоном (второго типа) диаметром 22 см (13-222) и небольшой кубок (14-216) (рис. 39).

Собрано много ковшей (14-237, 15-187 — всего девять экз.) и ложек (13-192, 13-230, 13-246, 14-207 — всего 21). Живший на усадьбе столяр делал, вероятно, и ложки: найдены три профессионально сделанные заготовки ложек. Обнаружены фрагменты резных чаш небольшого диаметра (13-205, 15-254, 16-231 —всего от восьми чаш). Большинство этих чаш изготовлено из березового капа, они имеют очень красивую текстуру поверхности.

Берестяная посуда. Из берестяной посуды широко представлены туесы (13-198, 13-200,13-217,14-253,15-250,15-253 — всего 14 хорошо определимых экз.). Они имеют обычную форму и размеры (диаметр 10—12 см). Встречены многочисленные фрагменты от коробов (13-215, 14-204, 14-216, 14-250, 15-214, 15-253 — всего более 20 находок). Внешняя поверхность многих коробов (семь фрагментов) украшена тисненым геометрическим орнаментом. Встречено несколько плетеных из лыка кошелей (например, 14-216).

Амфоры. Очень интересную коллекцию керамических сосудов, собранную на усадьбе А, составляют амфоры. Прежде всего необходимо отметить необычайно большое количество самих находок. За 30 лет археологических раскопок в Новгороде собрано немногим более 700 фрагментов привозных (южных или иных амфор). На нашей усадьбе только в слоях второй половины XII в. их обнаружено более 130. Этот факт говорит о чрезвычайно интенсивных связях владельца или владельцев усадьбы с южными областями.

Изделия из дерева:

А — токарная посуда; В — копылы саней

Среди всех фрагментов амфор по горлышкам, ручкам, донышкам, стенкам, по тесту и фактуре глины можно выделить 18 отдельных экземпляров. Из множества фрагментов три амфоры собираются целиком, у восьми — сохранилась верхняя часть, включая горлышко и ручки, остальные представлены ручками и донцами.

Фрагменты амфор на усадьбе размещались по двум горизонтам довольно равномерно: в слоях до пожара 1194 г. их встречено примерно столько же, сколько в слоях после пожара. Интересно отметить картину размещения фрагментов разбитых амфор на территории усадьбы. Иногда фрагменты одной амфоры находились в разных местах усадьбы, на расстоянии до 20 м. Зафиксировано два случая (15-171, 16-180), когда один фрагмент амфоры, собранной по находкам на усадьбе А, находился на территории другой, соседней, усадьбы или на Черницыной улице.

Все формы амфор и их частей представлены на рис. 40. Некоторую часть больших амфор можно связать с Крымом, в частности с Херсонесом (15-255, 16-242, 16-244 — три фрагмента одной амфоры, 12-99, 13-24). Это тип кругло-донных амфор, ручки которых подняты над венчиком, с толстыми стенками и шероховатой внутренней поверхностью. Массивные ручки, округлые в сечении, прикреплены к венчику и поднимаются над узким горлом, резким изломом опускаясь на плечи сосуда. Корпус грушевидный, дно округлое. Размеры таких амфор колебались. Они достигали высоты 70 см и наибольшего диаметра 40 см 1.

Небольшие амфоры другого типа (высота 32,5 см, наибольший диаметр тулова 13,5 см) имеют очень тонкие стенки и хороший красный обжиг (например, 16-251, 16-253, 16-254). Подобные сосуды не характерны для городов; Таврии и в Крыму были в целом тоже привозными. Место их изготовления пока не определено.

Среди осколков амфор имеется несколько тонкостенных фрагментов очень хорошего обжига красного цвета, с золотыми блестками на внешней поверхности (например, 14-225, 14-244). Такая керамика считается привозной с островов Эгейского архипелага.

На нескольких фрагментах амфор на внешней стороне обнаружены процарапанные знаки, а на двух написана буква М (13-17, 15-176). На рукоятке одного фрагмента амфоры (11-88) имелось клеймо изготовителя в виде изображения трех S-видных знаков, заключенных в овал с двумя ушками по бокам (рис. 41).

Стеклянная посуда. Собранные на усадьбе фрагменты стекла также составляют значительную коллекцию — более 100 находок. В этой коллекции имеются только венчики, донца, стенки, но по ним можно восстановить целые формы. Большинство стеклянных сосудов русского производства, но есть и импортные (восемь фрагментов).

Определенно можно говорить о пяти типах стеклянных сосудов: остродонных кубках (12 экз.), кубках на донце с конусовидным выступом (4 экз.),. стакановидных сосудах с широким донцем (6 экз.), сосудах на донцах с поддоном (3 экз.) и сосуде, напоминающем по форме большое блюдце (рис. 42). Количество сосудов подсчитано только на основании учета находок их; один (14-45). Все они характерны для напластований XII—XIII вв. Орнаментация наборных гребней значительно беднее. Иногда на скрепляющую костяную пластину наносили простой штриховой узор, как на гребне типа 3 '(12-3), где между заклепками помещен орнамент из косых крестов. Чаще заклепки делались в один ряд. Расположение же их в зигзагообразном порядке (10-115) служило своеобразным декором.

Деревянные гребни. На усадьбе А найдено четыре самшитовых двусторонних гребня (12-104, 12-110, 13-227, 14-218). Три из них имеют обычную форму и размеры. Но один самшитовый гребень (12-110) отличается значительно увеличенными размерами — его длина 9 см, ширина 11,5 см, толщина 1,2см.

Костяная копоушка. Для Новгорода характерно хронологическое многообразие типов и форм внутри каждой категории предметов. Поэтому копоушки (уховертки, вертоушки) резко выделяются поразительным единообразием. Совпадают детали и художественная отделка копоушек, найденных на всех новгородских раскопах. Такая форма бытовала только один век — с середины XI в. Копоушки имеют небольшую вытянутую ложечку, стержень которой переходит в круглый валик, затем идет цилиндрическая орнаментированная рукоятка, снова — валик, и все завершается петушиным гребешком с маленьким отверстием. Одна такая копоушка найдена и на усадьбе А (13-95) (рис. 44).

Костяная булавка. Для Новгорода характерны костяные булавки, напоминающие своей формой ножи для разрезания бумаги. Они встречаются в поздних напластованиях, начиная с первой четверти XIV в. Обнаруженный на Троицком раскопе экземпляр (15-207) отличается от других подобных предметов не только типологически, но и хронологически. Булавка длиной 100 мм сделана из костяной пластины толщиной 5 мм. По форме она имитирует некоторые бронзовые булавки. Оригинально ее навершие: оно крестообразное, шестиконечное, с равными по величине и несколько вогнутыми горизонтальными лопастями. Концы лопастей имеют сложный рельеф. Аналогии найденному экзепляру нам неизвестны.

Фибулы. Бронзовая подковообразная фибула со спирально загнутыми концами (12-58) относится к наиболее древнему и широко распространенному типу нагрудных пряжек. В новгородской коллекции вещей имеются аналогии нашему экземпляру. Наиболее распространены фибулы такого типа в X—XII вв.

Шесть фибул (13-227, 14-206, 14-206, 15-206, 15-207, 15-223) относятся к одному типу нагрудных пряжек. Это бронзовые литые кольцеобразные круглопроволочные фибулы. У всех отсутствуют язычки. У двух экземпляров (13-227, 14-206) на лицевой стороне слабо выражен узор из насечек и кружков. Диаметр колец от 28 до 40 мм. Такой тип фибул появляется в XII в. и бытует до XIV в.

Одежные булавки. Экземпляр, найденный на Троицком раскопе (10-108), относится к широко распространенному типу булавок с кольцеобразными подвижными головками (рис. 44). Характерное шарообразное утолщение на конце стержня, в которое продето подвижное кольцо, определяет принадлежность булавки к варианту 1. Восьмигранный литой стержень (длиной 105 мм) заострен на конце. Четыре плоскости стержня покрыты циркульным орнаментом до места, с которого начинается острие. Подобный тип булавок был распространен преимущественно у прибалтийских племен 5. В Новгороде булавка этого типа ранее была найдена в слоях XII—XIII вв.

Ножны. Кожаные ножны использовались для хранения и подвешивания к поясу ножей, кинжалов, мечей. Между собой они различались по размерам и внешней отделке. В горизонтах усадьбы найдено семь ножен, одни из них предназначались для меча (13-206). Фрагмент ножен меча сохранился в длину до 23 см, ширина 5 см, поверхность не орнаментирована. Остальные ножны целые и прямые, предназначенные для ножей (11-14, 13-199, 13-216, 14-215). У всех экземпляров шов располагался сбоку. Двое ножен по краю имели вышивку, у них сохранились и отверстия для подвешивания. Внутри одного экземпляра (14-215) уцелела деревянная прокладка, предохраняющая ножны от пореза лезвием. Все ножны для ножей имеют форму раструба, где широкий (до 40 мм, для ручки) верх суживается книзу :до 20 мм. Длина ножен достигала 18 см (рис. 44).

В троицкой коллекции имеется также футляр для хранения узкого прямоугольного предмета (11-34). Длина футляра 190 мм, ширина 40 мм. Боковые наружные швы располагались с трех сторон, оставляя свободной длинную часть футляра. Предмет орнаментирован шестью прорезанными овальными отверстиями по центральной линии.

Золотой перстень. Несомненный интерес в обширной коллекции бытовых предметов усадьбы А представляет золотой мужской перстень (13-244). Это без сомнения один из лучших образцов ювелирного искусства в новгородской археологической коллекции. Изготовлено украшение из листового низкопробного золота (рис. 45). Перстень полый, его внутренняя часть уплощена, а верхняя выпукла. Его венчает крупный восьмигранный пирамидальный щиток, орнаментированный тонкой гравировкой. Отдельные секторы щитка-восьмигранника представляют собой изображение креста типа мальтийского, с резко расширяющимися лопастями, подчеркнутыми двойной линией гравировки. Остальные четыре сектора служат декоративным полем для лопастей креста. Внутри каждого из них выгравирован геометрический узор. Чеканный узор как бы спадает с сегментов щитка на тулово кольца двумя орнаментированными треугольными полосками. В центр щитка-восьмигранника вправлена овальная янтарная вставка.

Перстней, подобных описанному, в новгородской археологической коллекции нет. Неизвестны нам аналогичные и в древностях других древнерусских городов, хотя мужские перстни среди средневековых украшений встречаются. Наш экземпляр, безусловно, — с руки состоятельного человека. Характер узора (изображение креста) дает возможность предполагать принадлежность владельца перстня к церковным кругам. Так же предположительна связь перстня с ювелирным ремеслом византийско-сербской школы прикладного искусства, заподозренная А. В. Рындиной.

Рис. 45. Золотой перстень (1) и кулон от золотого рясна (2)

Исследовательница основывается на коллекции мужских золотых и серебряных перстней, относящихся к моравской школе 6. В орнаменте последних действительно имеются мотивы, сходные с узором троицкого перстня, однако он обнаружен в слоях XII в., тогда как предметы, обобщенные Б. Радойкович, относятся к XIII в., а в основном — к XIV в.

Рясна. Золотые вещи среди археологических находок в Новгороде довольно редки. Поэтому находка на усадьбе второго украшения из золота — кулона от рясна (10-103) — косвенное свидетельство состоятельности ее обитателей. Найденный предмет представляет собой украшение в виде миниатюрной золотой полой каплевидной привески. Узор выполнен сканью, вверху — ушко для цепочки (рис. 45). Вероятно, это заключительная деталь рясна — золотого украшения, состоящего из миниатюрных копий распространенных среди горожанок украшений — колтов, лунниц, крестиков, привесок, соединенных золотыми цепочками в единую нить. Часть подобного украшения, выполненного такими же технологическими приемами, была найдена при раскопках 1970 г. в Славенском конце в слоях середины XII в.7 Еще один обрывок золотого рясна из соединенных цепочками лунницы, диска с прорезным крестом и четырехконечного крестика обнаружен на Троицком раскопе, но в слое яруса 8. Не исключено, что он происходит из того же набора, что и каплевидная привеска, но оказался перемещенным в более поздний слой.

Бронзовая ложка. Ложки из цветных металлов в новгородском слое единичны. Вероятно, они употреблялись в церковном быту. В троицкой коллекции имеется только одна бронзовая ложка (14-254). Рабочая часть ее круглая в плане, уплощенная, диаметром 25 мм. Черенок плоский, прокованный, прямоугольный в сечении, длиной 7,5 см, толщиной 2 мм.

К разряду церковных древностей относится также обломок хороса, храмового светильника.

Цера. К числу очень редких находок принадлежат церы — карманные «записные книжки». В Новгороде их найдено уже более десяти. Это дощечки разных размеров с соответствующим выемом (ковчежцем) на поверхности, который заполнялся воском. По воску писали специальным инструментом — писалом. Церы всегда употреблялись собранными в блоки от двух и более. В античной Греции, античном Риме, Византии употреблялись блоки цер до девяти дощечек (политихоны). В Новгороде известны диптихи и триптихи.

Одна из деревянных страничек триптиха (?) найдена и на усадьбе А (11-102). Это была довольно маленькая записная книжка размерами 6,8Х Х5,9 см, толщиной 0,8 см. Найдена средняя цера, на обеих сторонах которой сделан ковчежец глубиной 2 мм. На левом поле имеются два отверстия для сшивания ремнем или тесьмой в блок, а на правом — одно отверстие для запирания церы. На боковой ее стенке глубоко процарапана буква В, которую можно прочитать и как цифру 2. Возможно, это была нумерация цер в блоке, который мог быть составлен не только из трех, но и из большего количества «страниц» (рис. 46).

Костяные писала. На усадьбе найдены и костяные писала. Два из них (15-224, 15-234) представляют обычные стили для писания на бересте. Их стержни имеют в длину 12,5 и 9,5 см, заканчиваются тупым верхом с отверстием для шнурка. Еще одно костяное писало, найденное в мастерской живописца, — небольшого размера (длиной 7,5 см), предназначенное для писания по воску (13-191). Головка этого писала завершалась плоской лопаткойY необходимой при письме по воску для затирания ненужного текста (рис. 47). Бронзовые писала представлены одним экземпляром (10-6) длиной 8 см.

Чашечки весов. Находки деталей весов (коромысел и чашечек) типа так называемых аптечных в напластованиях Новгорода встречаются повсеместно и не ограничиваются твердыми хронологическими рамками. На усадьбе А чашечки весов были встречены дважды (16-242, 16-254). Они происходят от разных наборов: диаметр первой 70 мм, второй — 80 мм. Внешняя форма типична для подобных предметов (рис. 48).

Весовая гиръка. В набор к весам полагались гирьки. Находки их в комплексе-с весами и отдельно общеизвестны. Обнаруженная на усадьбе гирька сферической формы изготовлена из железа и обтянута бронзовой оболочкой (14-215). Она типична для восточноевропейских древностей. На плоских сторонах помещены обозначения кратности: по четыре кружка, соединенных волнистой линией попарно. Сохранность гирьки хорошая. Ее вес 39,5 г. Таким образом, в основе гирьки лежит весовая единица, равная 4,94 г (39,5 : 8).

Троицкий экземпляр по весовой норме, общему весу и обозначению кратности близок эрмитажному экземпляру, происходящему из Подборовского клада; вес эрмитажной гирьки 39,8 г9. Норма гирьки близко совпадает также с весом медного «сребреника» Ярослава Мудрого (4,96 г) 10. Не исключено, что указанная весовая норма связана с удвоенным весом ногаты Русской Правды (2,56 гх2=5,12 г).

Денежные гривны. Находки денежных гривен в новгородских напластованиях единичны. Гривна, обнаруженная на Троицком раскопе в пределах рассматриваемого комплекса (14-236), представляет собой брусок серебра характерной«формы, имеющий вес 196 г. Его норма полностью соответствует теоретически исчисляемой норме новгородской гривны серебра XII—XIII вв.11 Еще одна серебряная гривна (10-8) извлечена из напластований, лежащих на границе пожарища 1209 г. и перекрывающих его прослоек.

Свинцовые печати, В слоях яруса 13 на усадьбе А найдена свинцовая печать с изображением на одной стороне архангела Гавриила, а на другой — святого Прокопия. Буллы, оттиснутые той же парой матриц, былик 1970 г. известны в пяти экземплярах и определены как принадлежащие новгородскому князю Ярополку Ярославичу (1197 г.) 12. Кроме троицкого экземпляра (11-94) с тех пор были найдены еще две такие же буллы — в Рязани и на Городище под Новгородом (рис. 49).

Из напластований того же яруса происходит небольшая свинцовая пломба с изображением святого на одной стороне и креста — на другой (13-88). Подобные пломбы встречались и на Неревском раскопе в слоях первой половины XII в.13

В слое середины XII в. найдена великолепной сохранности булла протопроедра Евстафия, принадлежащая ко второй разновидности этого типа (16-27).. К 1970 г. была известна только одна печать указанной разновидности 14. С тех пор, кроме троицкого экземпляра, обнаружена еще одна подобная булла на Городище под Новгородом.

Зооморфная, привеска-амулет. Находки в Новгороде нагрудных привесок-многочисленны и разнообразны. Играя роль своеобразного оберега, они должны были охранять своих владельцев от злых духов. Поэтому столь часты на них изображения символов в виде животных, разных предметов, геометрических фигур, а с распространением христианства — святых. Зооморфная ажурная привеска-амулет в виде конька обнаружена на усадьбе А (12-97). Украшение изготовлено из биллона и представляет собой литое стилизованное-изображение животного с загнутым вверх хвостом и ушами-колечками. Туловище орнаментировано валиками-жгутами (рис. 50).

Подобные амулеты-коньки встречаются как в славянских курганах Восточной Европы, так и в Прибалтике. Две аналогичные привески из бронзы обнаружены на Неревском раскопе в пластах начала XII и рубежа XII—XIII вв. Могильный инвентарь из Латвии позволяет реконструировать место подобных ажурных привесок в системе убора. Их подвешивали на цепочках к язычку фибулы. Закругленные концы ног животного служили для подвешивания бубенчиков или плоских зооморфных привесок 16.

Амулет. Найденная на усадьбе булавка (13-216) принадлежит к пока неопределенным предметам убранства (рис. 50). Аналогичные вещи залегают в Новгороде в слоях XII—XIII вв., их найдено уже более десяти. Своей формой они напоминают одежные булавки, но имеют крючок на конце стержня. Головка плоская, восьмиконечная. Стержень припаян к внутренней плоской стороне, лицевая сторона имеет сложную орнаментацию. В центре композиции — крест с округленными лопастями, украшенными двумя рядами жгутиков. На оконечностях лопастей и в промежутках между ними — восемь выступов,. в каждом по три кружка, имитирующих гнезда для вставок. Средокрестие - выпуклое, круглое, имитирующее вставку. Края ложного гнезда для вставки отделаны жгутиком. Все подобные булавки изготовлены из мягкого свин-цово-оловянистого сплава. Форма и орнаментация предмета позволяют считать его отливкой с аналогичной вещи, украшенной сканью. М. В. Седова относит подобные вещи к предметам религиозного культа, связывая их с пережитками языческих обрядов 16.

Змеевики. Известные в заметном количестве в восточноевропейских древностях змеевики представляют собой подвески круглой формы с двусторонними изображениями. Изготовлены они из золота, серебра, биллона. На лицевой стороне изображались сцены канонической иконографии Богоматери Христос, Феодор Тирон, архангел и т. п., а на оборотной — «змеиное гнездо» в виде апотропеической головы Медузы. Змеевики свидетельствуют об определенном двоеверии, о длительном существовании [языческих пережитков в среде христианского населения Руси.

Два литых биллоновых змеевика диаметром 40 мм найдены на усадьбе А (12-43, 15-207). Они абсолютно идентичны и сделаны в одной литейной форме (рис. 51). На лицевой стороне изображен архангел Михаил, а на обороте — голова Медузы с 12-ю змеевидными отростками.

Змеевики

Подобные змеевики в Новгороде обнаружены и на других раскопах 17. У них варьируют детали. Так, изображение архангела иногда сопровождает надпись, от которой на троицких экземплярах сохранилось слева /И в кружке (Михаил), над левым крылом архангела —Я в кружке (ОЯГЮв), справа — OXG (искаженное архистратиг). На оборотной стороне изображается разное количество змеевидных туловищ, отходящих от человеческой личины в центре привески. Описываемые экземпляры имеют но шесть змеевидных отростков, раздвоенных на концах и заканчивающихся драконовидными головами.

Троицкие экземпляры, как, впрочем, и другие, известные нам, отлиты по восковой модели с готового изделия, о чем свидетельствует литая головка для подвешивания. Она имитирует клепку ушка к изделию, как это имело место у первоначального образца. Оригинал, с которого делалась отливка, имел также заметный дефект, повторившийся на обоих экземплярах издаваемых змеевиков, — трещину вдоль правого крыла архангела, образовавшую свищи на отливках.

Неолитические предметы. Неолитические вещи — наконечники стрел, копий, топоры, тесла и др. — часто встречаются при археологических исследованиях в древнерусских слоях. Этим предметам, некогда находимым на местах древних стоянок, в средние века придавали магическое значение, они становились предметами языческого культа и именовались «громовыми стрелами». Иногда подобные вещи помещали в специальные металлические оправы и использовали как привески.

В слоях усадьбы собрана небольшая коллекция неолитических предметов (рис. 52). В их числе терочный камень (может быть, поврежденный отбойник-ретушер) из мелкозернистого сланца (14-251); наконечник стрелы иволистной формы, покрытый с двух сторон струйчатой ретушью (12-12); тесло с тщательно отшлифованной поверхностью (17-167 А) и каменное овальное в разрезе яйцо, изготовленное из темно-серого сланца (13-205).

Нательные кресты. Нательных крестов из металла, камня, янтаря и дерева найдено более 20. Металлических креста два.

Бронзовый нательный крест (13-218) — литой, равноконечный, с тремя перемычками на концах. Размеры лопастей 48 X 45 мм. Ушко для подвешивания массивное. В средокрестии косая перевязь из двух валиков. По форме крест близок неревским находкам XI в.18, однако троицкий экземпляр не имеет на концах лопастей шариков, а перемычки на нем выражены ярче.

Биллоновый ложнозерненый нательный крест (13-227) состоит из двух полых половинок. Его массивное ушко напоминает овальную ложнозерненую бусину из трехбусинных височных колец. Размеры креста 35x30 мм. Его концы скошены с двух сторон. Средокрестие выделено небольшими валиками и орнаментировано (рис. 50). С лицевой стороны в средокрестии изображен квадратный крест с валиками на концах и выпуклым средокрестием. В каждом секторе средокрестия по углам — крупные точки ложной зерни. На оборотной стороне помещено диагональное перекрестие, образованное треугольными выступами, с крупным зерном в центре средокрестия. Подобных крестов в новгородской коллекции нет. Технология изготовления полого ложнозерненого креста, вероятно, близка технологии изготовления височных трехбусинных колец, украшенных ложной зернью.

Найдено восемь нательных крестов, сделанных из камня. Основными породами камня для изготовления крестов служили шифер и мелкозернистый сланец, которые хорошо поддаются обработке и дают гладкую поверхность.

Наиболее распространенная форма каменных нательных крестиков — простые четырехконечные. На усадьбе найдено три таких крестика: один из шифера (11-9) и два из серого мелкозернистого сланца (14-223, 15-216). Размеры этих крестиков от 20 до 25 мм. Формы остальных троицких экземпляров индивидуальны. Три из них сходны между собой (13-201, 14-254, 16-251). Крупные (до 44 мм), сделанные из толстых (до 9 мм) пластин серого шифера (16-254) и мелкозернистого сланца (13-201, 14-254), они прямоугольны в плане, но их лопасти — не граненые, а круглые, и соединение лопастей в средокрестии подчеркнуто ложбинкой. У двух крестов из сланца круглые лопасти несколько сточены к центру.

Своеобразны два креста из розового шифера (13-99, 13-217). Первый — квадратный в плане, большой (35x33 мм) нательный крест с расширяющимися лопастями — сделан из пластины толщиной 8 мм. В средокрестии — щиток-квадрат. Продолжение лопасти "обозначено выемкой на углу щитка средо-крестия. В центре верхней лопасти высверлено отверстие для шнурка. Нательная сторона креста плоская. Лицевая украшена циркульным орнаментом (по кружку на окончании каждой лопасти). В центре креста высверлена выемка, в которую вправлено бронзовое гнездо для вставки. Вставка частично уцелела. Она была изготовлена из серого шифера.

Неолитические орудия

1 — терочный камень; 2 — тесло; 3 — наконечник стрелы; 4 — галька с изображением животного

Другой крестик — миниатюрный (11x11 мм), сделан из тонкой (3 мм) пластины, квадратный в плане, с прямыми неорнаментированнымп лопастями. Подвешивали крестик при помощи бронзового колпачка с ушком. Колпачок надевался на верхнюю лопасть и полностью закрывал ее. Для страховки колпачок притянут к лопасти двумя рядами тонкой бронзовой проволоки.

Найдена также заготовка нательного крестика из пластины мелкозернистого сланца (10-96). Толщина заготовки 7 мм. Лопасти креста округлые, слабовыраженные.

Нательные крестики из янтаря представлены двумя типами: ранним (маленькие стилизованные) и поздним (простые четырехконечные). Ранний тип характерен для напластований середины XI—XII в. В коллекции вещей с усадьбы А подобный крестик единичен (16-225). Шире представлены кресты позднего типа. Среди них два целых (10-92,13-188) и шесть частично разрушенных (10-85, 10-90, 10-90, 10-92, 10-92, 11-43). Размеры их стандартны 19.

Наконец, найден один четырехконечный крестик, сделанный из дерева — тонкослойной ели (13-108). Размеры лопастей креста 40 и 26 мм. Сечение лопасти овальное. В верхней части большой лопасти имеется отверстие для шнурка.

Привеска-иконка. Привеска найдена у самой мостовой Черницыной улицы (15-194). Она сделана из биллонового сплава, плоская, круглая, диаметром 2,5 см, толщиной 0,3 см, имеет ушко для подвешивания. На ее лицевой стороне — погрудное изображение святого с рельефно выделенным нимбом. На оборотной — шестиконечный крест на Голгофе. Под основанием креста — выпуклая точка, вероятно стилизация головы Адама. Плохо различимый узор по бокам креста — возможное изображение страстей (рис. 50).

Шейная гривна. Шейные гривны принадлежат к излюбленным украшениям восточнославянских племен, представленным в курганных древностях. В городах подобные предметы встречаются значительно реже. Троицкая находка (13-203) — гривна из биллонового стержня толщиной 6 мм. Центральная часть гривны крученая. Концы уплощены и закручены спиралью. Диаметр гривны (с разомкнутыми концами) 165 мм.

Браслеты. Среди украшений, найденных на усадьбе, значительное место занимают браслеты, которые составляют одну из распространенных категорий убранства горожанок. Они изготовлялись из разных материалов и имели множество форм.

На усадьбе найдена половина бронзового литого браслета, овального в сечении (11-88). Внутренняя поверхность немного уплощена дополнительной проковкой. Лицевая сторона орнаментирована в центральной части чеканным узором в виде плетенки. Браслеты подобного типа встречены в Неревском раскопе в слоях X—XI вв. Вероятно, некоторые из них переживали указанные хронологические рамки, как это произошло с троицким экземпляром.

Литой бронзовый ^круглый в сечении браслет с заостренными концами (15-254) относится к тому же типу украшений. Он массивен и орнаментирован (рис. 53).

Пластинчатый бронзовый браслет, изготовленный из тонкого штампованного листа (13-1), принадлежит к типу загнутоконечных. Украшение орнаментировано чеканным узором из кружочков и зигзагообразной линии. Рисунок орнамента реконструировать трудно из-за сильной коррозии металла. Загнутоконечные пластинчатые браслеты А. В. Арциховский считал характерными для племени вятичей. В курганах Новгородской земли они встречаются редко, причем в основном в поздних погребениях. В Новгороде подобные браслеты найдены в слоях XI—XIV вв.

Створчатые браслеты были чрезвычайно распространены в древнерусских городах. Имеются они и в троицкой коллекции. Наиболее ранний из них — литой биллоновый браслет с узкой (20 мм) и длинной (165 мм) створкой (14-233). Лицевая сторона орнаментирована плетенкой. Бортики створки выпуклые. На одном конце — два, а на другом — три выступа для шарнирного замка.

Из свинцово-оловянистого сплава сделана створка другого литого пластинчатого браслета (10-44). Створка небольшая, длиной 55 мм, шириной 20 мм. Лицевая сторона браслета покрыта растительным орнаментом. Бортики створки выпуклые. На одном конце •— два, а на другом •— три выступа для шарнирного замка.

К витым браслетам типа 4 (по классификации М. В. Седовой) относится половина четверного браслета, сделанного из круглой в сечении проволоки, сложенной вчетверо и перевитой (14-227). От него сохранился один край с петлей и двумя концами внутри нее. Такие браслеты были широко распространены у новгородских словен, так же как и тройные.

В подражание витым браслетам городские ювелиры путем отливки в формах с подлинных витых изделий получали ложновитые. К таковым относится одна из троицких находок — бронзовый ложновитой браслет с суживающимися концами (16-245). Он принадлежит к типу 1. По неревским материалам подобные браслеты датируются XII—XIII вв.

На усадьбе найден створчатый браслет (10-95), очень близкий по орнаменту к наиболее древним створчатым браслетам Неревского раскопа 20. Лицевая сторона сохранившейся половины браслета (длиной 85 мм, шириной 40 мм) украшена рельефным изображением двух птиц, повернутых головами друг к другу. На неревском экземпляре между птицами — священное дерево. На троицком его нет. Однако главным представляется не отсутствие орнаментальных деталей, а технология изготовления троицкого браслета. Здесь имеет место дальнейшее упрощение способа копирования створчатых пластинчатых браслетов. Орнамент рассматриваемого экземпляра выполнен чеканкой, а петли шарнира сделаны механическим путем. Такая технология была возможна только при использовании очень мягкого и податливого материала, каким является свинцово-оловянистый сплав.

Браслеты, витые из двух свинцово-оловянистых стержней, с довольно толстой средней частью и сильно суживающимися концами относятся к типу 3 витых браслетов, бытовавшему в XII—XIII вв. Таких браслетов на усадьбе найдено три (12-38, 14-198, 14-198). Браслет, плетенный из трех круглых в сечении свинцово-оловянистых проволочек, с несколько загнутыми концами (15-210) имеет аналогии в неревских материалах XI—XIV вв.

Особый интерес представляет обломок четверного браслета из свинцово-оловянистых стержней (10-92). Он витой из двух проволок, сложенных вдвое. Концы расплющены, и путем доливки на них сделано гнездо для вставки.

По бортику оно украшено круговым пояском из ложной зерни. Среди экземпляров Неревского раскопа есть подобный троицкому витой четверной браслет из золотистой бронзовой проволоки с четырехугольными гнездами для вставок.

Стеклянные браслеты являются едва ли не самой массовой категорией находок, особенно в.слоях периода их наибольшего распространения, приходящегося на XIII в. Это и неудивительно, так как браслеты пользовались огромной популярностью среди горожанок. На усадьбе в описываемых слоях найдено 50 обломков стеклянных браслетов. По пластам они распределяются следующим образом (см. табл. 1): в пластах 14 (раскоп IV), 12 (раскоп I), 11 (раскоп II) — 7 экз.; в пластах 13, И, 10 — 43 экз.

В этой коллекции представлено шесть типов браслетов: крученых (или ложновитых) — 25; круглых гладких — 12; крученых перевитых — 5; круглых перевитых — 5; витых — 2; рифленых — 1. Хорошо известна цветовая гамма стеклянных браслетов. В троицкой коллекции представлен весь спектр: черные — 4; коричневые — 6; зеленые — 5; желтые — 3; бирюзовые — 1; фиолетовые — 10; синие (кобальтовые) — 6; синие (медные) — 9; непрозрачные и пережженные — 6.

Бусы. На усадьбе найдено более 50 бусин из стекла, янтаря и камня.

Наиболее интересна коллекция стеклянных бус (33). Наряду с изделиями русских мастеров в ней представлены привозные из Сирии и Византии. По пластам они распределяются достаточно равномерно. Обнаружены бусы девяти типов:

1.         Зонные — 16 (10-97, 10-100, 11-96, 12-32, 13-11, 13-108, 13-213, 13-236,

13-244, 13-245, 13-253, 14-198, 14-208, 14-234, 15-207, 15-252).

2.         Шарообразные — 2 (11-91, 12-96).

3.         Эллипсоидные —р (11-42, 15-215).

4.         Бочонкообразные" золоченые — 3 (13-199,  14-58,  16-228).

5.         С  одноцветной  инкрустацией — 2 (13-227,   14-64).

6.         Битрапецоидные — 3 (11-90, 14-218, 16-251).

7.         С полихромной инкрустацией — 1 (14-215).

8.         С рельефной спирально-волнистой инкрустацией — 2 (16-225, 16-245).

9.         Глазчатая гладкая — 1 (13-88).

Все эти типы характерны для XII в.

Основная часть коллекции янтарных бус из рассматриваемых пластов усадьбы|(11-98, 12-87, 12-87, 13-26, 14-255, 15-207, 15-246) состоит из зонных, наиболее характерных для новгородских древностей. Единичными экземплярами представлены бусины плоская (16-226), плоско-овальная (14-250) и граненая призматическая (13-76). Эти типы янтарных бус появляются во второй половине XII в.

Каменные бусы — очень распространенное украшение древнерусских женщин. Многочисленны находки сердоликовых и хрустальных бус в городских напластованиях, в том числе и в Новгороде. Они разнообразны по форме. Две сердоликовые бусины из описываемых троицких горизонтов —1бипира-мидальные (14-72, 14-222), у одной грани округлены, другая — граненая. Мода на бипирамидальные сердоликовые бусы в Новгороде в основном была распространена в XII в.

Трехбусинные ложнозерненые височные кольца. На смену височным кольцам, типичным для определенных этнических групп, в городах древней Руси пришли украшения, характерные для значительно больших территорий. К числу подобных украшений относятся трехбусинные височные кольца. В курганах Новгородской земли находки таких колец единичны. Уже с XI в. они получают широкое распространение среди населения Ростово-Суздаль-ской земли, а в XI—XIII вв. — среди горожанок (в том числе и в Новгороде). Этому способствовало упрощение технологии производства колец подобного типа. В подражание дорогим золотым и серебряным изделиям, украшенным сканью и зернью, появляются литые ложнозерненые украшения. К их числу относится экземпляр, обнаруженный на усадьбе (13-231). Диаметр кольца 24 мм. Круглые полые бусины (сохранилось лишь две) надеты на бронзовый стержень с загнутыми концами. Украшение изготовлено из биллона.

От височного кольца происходит также отдельно найденная биллоновая

ложнозерненая бусина (15-254). Она изготовлена из двух литых полых

половинок. От описанного выше экземпляра она отличается формой: эта

бусина овальная. Ложнозерненые трехбусинные височные кольца найдены

в Новгороде и на других раскопах. На Неревском раскопе они обнаружены

в слоях XII—XIV вв.

Перстни. На усадьбе собрана значительная коллекция металлических и стеклянных перстней (18, не считая обломков). Металлические перстни двух типов — простые круглопроволочные гладкие с заходящими концами (14-203,14-226, 15-241) и с концами, обвитыми тонкой бронзовой проволокой (11-61, 15-66),—сделаны из свинцово-оловянистого сплава бытовали во все периоды новгородского средневековья.

В коллекции имеются два широкосрединных замкнутых перстня (13-206,. 14-206)  и  широкосрединный  пластинчатый перстень с суживающимися концами (13-209). Средняя часть их орнаментирована вертикальными линиями (рис. 50).

Перстни со вставками появились в X в., но основная их масса бытовала в XII—XIII вв. В наших материалах два таких перстня. Один — бронзовый круглопроволочный с небольшим (6x6 мм) квадратным щитком с гнездом для вставки в центре (13-237). Другой — литой из свинцово-оловянистого сплава круглопроволочный (14-252). С наружной стороны у него?крупный квадратный щиток (12x12 мм). Грани щитка скошены, острием направлены к центру, где было гнездо для вставки. Две параллельные грани щитка орнаментированы косой решетчатой насечкой.

Стеклянных перстней найдено пять. Один из них (13-115) — круглый гладкий желтый. Остальные относятся к отделу плоско-выпуклых: к типу 1 (гладкие) — обломок перстня зеленого цвета (16-215); к типу 2 (щитковые простые) — обломок желтого перстня (13-272), к типу 3 (щитковые сложные) — два обломка фиолетовых перстней. В Новгороде такие перстни встречаются в слоях XI—XII вв.

Обувь. При раскопках Новгорода остатки кожаной обуви встречаются во всех слоях и принадлежат к числу наиболее массовых находок. Впрочем, условия сохранности кожи в разных частях древнего города в значительной степени влияют на общее число находок кожаных изделий. Сохранность кожи на Троицком раскопе может быть охарактеризована только как удовлетворительная.

На усадьбе А в рассматриваемых напластованиях обнаружено всего 155 хорошо определимых фрагментов кожаной обуви. Из них 26 — подошвы, остальные распределяются по трем категориям бытовавшей в Новгороде обуви: поршни — 5, туфли мягкие — 100 (из них простые — 34, ажурные — 66), детали сапог — 24. По пластам находки распределяются равномерно (рис. 54).

Наиболее простым типом обуви были поршни. Отметим, что малочисленность поршней в троицких горизонтах XII в. вообще характерна для Новгорода того времени. Пять найденных поршней относятся к двум видам: простые (13-5, 13-22, 13-198, 15-232) и ажурные (14-206).

Обувь второго типа — мягкие туфли — более других распространена в новгородских слоях XII в., что подтверждается и троицкими материалами. Из всей массы находок отметим полностью сохранившиеся цельнокроеные простые туфли (13-222, 13-250). Небольшие размеры последних свидетельствуют о том, что такую обувь носили главным образом женщины, подростки и дети. Это положение отмечено и на массовом материале Неревского раскопа. Разнообразно внешнее оформление ажурных туфель: нанесение на центральную часть головки насечкой или нарезами узора из двух-трех параллельных линий (например, 11-103, 12-92, 12-107, 13-12, 13-223, 15-236), тиснение (11-91, 11-103, 12-13, 12-92, 12-107, 14-251, 16-234), сочетание резных линий •с вышивкой или тиснением (11-98, 12-23, 12-108, 13-12), простая вышивка цветными шерстяными или шелковыми нитками на центральной части головки (например, 11-102,12-107, 13-22, 13-216, 13-226, 13-233, 14-186, 14-208, 14-215, 14-221, 14-239, 14-243, 14-245), сложная вышивка по всей поверхности туфель (11-110, 13-108, 13-207, 13-236, 13-251, 13-253, 13-254, 14-206).

Наиболее сложными в изготовлении были сапоги. Из их деталей в троицкой коллекции имеются головки — 8, голенища — 2 (из них одно с подошвой), задники — 6 (один с подошвой).

Приспособления для прядения. В древней Руси шерстяные и льняные ткани ткали вплоть до XVII в. из нитей, изготовленных вручную. Пряли в каждом доме, это всегда было женским занятием. Жили пряхи и на описываемой усадьбе. Здесь найдены веретена, чесала, гребень для чесания шерсти, одна прялка и очень много шиферных пряслиц.

Веретен обнаружено шесть. Это деревянные сигарообразные палочки длиной 25—28 см (например, 12-62, 13-248, 14-186); на нижний конец веретена надевали пряслице. Найдено пять чесал — инструментов для прочесывания кудели, имеющих вид длинного деревянного ножа с зубчатым лезвием (14-198, 14-216). Длина чесал около 40 см. Деревянный гребень шириной около 15 см имел, вероятно, 25 зубьев. Сохранился лишь скол гребня, но он легко реконструируется полностью. Была найдена прялка, точнее — только ее лопасть, т. е. верхняя лопатка, к которой крепилась кудель пряжи (14-200).

Шиферных пряслиц на усадьбе найдено очень много — 119. Это количество значительно превышает обычные потребности и запасы домашнего прядильного производства, что особенно заметно при сравнении с количеством найденных здесь же веретен. В большинстве своем пряслица имеют обычную биконическую форму, но у некоторых ребро округлено (например, 13-100, 14-200, 14-235, 15-225, 16-207, 16-225). Встречаются экземпляры сферической формы (например, 11-100, 15-224, 16-207, 16-217).;'Диаметр пряслиц колеблется от 16 до 22мм, но есть и значительные отклонения. Так, одно пряслице (10-109) достигает в диаметре 38 мм, а другое (15-216) — миниатюрное — не более 9 мм. Некоторые пряслица вытянуты так, что их высота либо равна диаметру, либо даже превышает его (например, 14-221, 16-225).

На гранях пряслиц часто имеются хаотические насечки, кресты (14-234), буквы (14-63, буква Д). На одном пряслице (15-216)—надпись «Иванко нашел», в которой, следовательно, сообщается об удачливом Иванке, нашедшем это пряслице. Одно пряслице из розового шифера(11-99) найдено с остатками деревянного веретена, сохранившегося в длину на 9 см.

Пытаясь объяснить обилие шиферных пряслиц на усадьбе, мы проследили их распределение по пластам и сооружениям. Оказалось, что 53 пряслица находились в развале одного дома — IV-45, существовавшего до пожара 1194 г. Остальные 66 пряслиц распределяются более или менее равномерно по всей территории усадьбы и двум ее горизонтам. Скопление пряслиц в доме IV-45 можно рассматривать или как партию товара для продажи, или же как определенный эквивалент для мелких платежей. Пряслица могли выполнять функцию денег в безмонетный период. Кстати, пряслице с надписью находчика Иванки  находилось  среди   этого   скопления.

Ткани. Ткани, сохранившиеся на усадьбе не наилучшим образом, представлены обычными для рассматриваемого времени образцами. Исключительными среди них оказываются два обрывка священнических облачений иа парчи, шитой золотной нитью (10-23).

Транспортные средства. О наличии на усадьбе конного выезда говорит ряд интересных находок. Прежде всего следует упомянуть красивые удила с фигурными исалиями, которых найдено 2 экземпляра (13-66, 14-230). Их форма изображена на рис. 55. Кроме того обнаружены фрагменты еще двух удил (11-57, 12-3). В троицкой коллекции имеются также почти целое стремя для мягкой обуви (13-43) и конская подкова почти современного вида с тремя шипами на шести гвоздях (14-237).

Остатки саней представлены полозом, копылами и оглоблями. Это были, вероятно, легкие пассажирские сани. Дубовый полоз обычной трапециевидной формы облегченного типа сохранился частично — в длину на 1, 2м (14-36). Найдено шесть копылов, все они — с сучком-вязом. Четыре копыла украшены резьбой с разными мотивами плетенки (13-96,14-98,14-185, 15-236). Оглоблей от саней найдено две (14-35), причем только их нижние концы, имеющие характерную конструкцию (рис. 39).

Рыболовные снасти. Жители усадьбы интенсивно занимались рыбной ловлей, используя наиболее продуктивный способ — сетевой. На усадьбе собрано много сетевых поплавков и грузил. Сами сети, изготовлявшиеся из льняных нитей, в новгородском культурном слое не сохраняются. Поплавки встречены деревянные и берестяные.

Берестяные поплавки имеют круглую форму, диаметр от 11 до 13 см. Они изготовлены из двух—четырех слоев бересты, прошитых по краям и диаметру лыком. Всего таких поплавков найдено 19 (например, 13-180, 13-217, 13-218, 15-254). Деревянные поплавки обычно сегменте видной формы имеют разные размеры. К нижней прямой грани поплавка, около которой по краям имеются два отверстия, прикреплялась верхняя тетива сети. В троицкой коллекции 15 таких поплавков (например, 13-226, 14-216, 14-228, 14-237,

15-215). На восьми поплавках (трех деревянных и пяти берестяных) обнаружены разные знаки собственности, а на четырех поплавках стояла буква Л1 (12-197, 13-217, 13-218, 14-228).

Каменных грузил обычной формы (плоская овальная галька с отверстием) найдено 14. Собраны и другие принадлежности сетевого лова рыбы, например ботала (13-241, 13-244 и др. — всего семь). С ловлей рыбы связан и небольшой трезубец (13-6).

О наличии на усадьбе лодки, достаточно значительной по размерам, говорит находка двух уключин — бортовых упоров для гребельных весел (13-7; 13-99). Уключины имеют обычную форму с большим рогом; они были не парными, а от разных лодок.Найдена и лодочная скамья.

Игры. В древнерусских городах обычны находки фигур для настольных игр, в том числе шахмат и шашек. Шашечные фигуры, в отличие от шахматных, не имеют типологического разнообразия. Они стандартны и в костяном, и в деревянном вариантах. На усадьбе А найдена шашка из кости (14-71); ее диаметр 37 мм, толщина 7 мм.

Широко представлены детские игрушки: кожаные мячи, костяные коньки, деревянные стрелы и мечи, волчки и игровые шары.

Массовой находкой в новгородских древностях являются кожаные мячи, обнаруженные в раскопках в количестве нескольких сот. Обычно они имеют .диаметр около 5—7 см. Их чехол делали из хорошо продубленной кожи, набивали мячи шерстью, мхом или кострикой. На усадьбе найдено 14 таких мячей (например, 12-37, 13-199, 13-222, 15-235).

Столь же распространенным у новгородских детей был шар-мазло: деревянный шар загоняли клюшкой в лунку. Клюшки и шары в Новгороде находили неоднократно. На усадьбе А деревянных шаров для игры диаметром 5 см найдено семь (13-225, 14-181 (четыре), 14-189, 14-228).

Однако самой популярной игрой новгородских детей было гонять волчок-кубарь. При раскопках их найдено более 700. Кубарь представляет собой удлиненное деревянное тело яйцевидной формы со срезанным верхом 23. Запускали кубарь веревкой, а вращение поддерживали подхлестыванием. На усадьбе найдено девять кубарей (например, 13-28, 14-232, 15-186, 15-225, 16-239).

Из игрушечного деревянного оружия найдено два меча (12-102, 13-8) и восемь стрел (14-225, 14-232, 16-250 и др.).

Игрушка-коник, представляющая собой плоскую фигурку оседланного тоня с двумя стилизованными ногами (12-15), происходит из того же комплекса.

Наконец, на усадьбе найдено пять костяных коньков обычной формы для катания по льду' и укатанному снегу (например, 13-2, 13-199, 14-241).

Описанные выше находки, среди которых пока не упомянуты предметы, относящиеся к комплексам производственных мастерских, характеризуют разнообразие хозяйственной жизни и быта усадьбы А во второй половине XII — начале XIII в. Поскольку находки сочетаются с большой коллекцией священнических берестяных грамот, обратим особое внимание на предметы, связанные со спецификой этой усадьбы.

Необычными следует считать находки фрагментов церковных облачений, обломка хороса, обилие нательных крестов. Нам представляется, что и заметное скопление здесь предметов языческого культа (амулеты, змеевики, «громовые стрелы») порождено деятельностью церковников, коль скоро христианская церковь активно боролась с наузами, оберегами и другими материальными проявлениями древнего язычества.

Древнерусская обувь

По-видимому, прямое отношение к местопребыванию здесь священников имеет и наличие в доме I—6 кирпичного замощения пола в подклети. Плинфа в XII в. использовалась в Новгороде только при сооружении каменных церквей, и применить ее в собственном хозяйстве мог скорее всего человек, непосредственно причастный к церковным делам. Дом I—6 был построен в 1151 г. и сгорел во время пожара 1194 г. Кирпичный пол в нем могли настелить в любой момент его более чем 40-летнего существования. В интересующее нас время в Новгороде из плинфы строились следующие церкви:

1166—1173 гг. — надвратная Спасская церковь в Юрьевом монастыре;

1167—1173  гг. —церковь   Бориса   и Глеба в детинце;

1172 т.            —церковь Якова в Неревском конце;

1179 г.            — соборная церковь в Благовещенском монастыре;

1180—1182гг. —надвратная церковь в том же монастыре;

1184 г.            — церковь Ивана на Торговище;

1185—1192гг. —церковь Петра и Павла на Сильнище;

1185—1191 гг. — церковь Вознесения на Прусской улице;

1188 г.            — церковь Успения в Аркаже монастыре.

Установить, остатком какого строительства является плинфа усадьбы А, позволит в дальнейшем сравнение размеров кирпичей этих церквей.

Весьма любопытной представляется нам дата, с которой связывается начало священнического комплекса на усадьбе, — 1151 г. Именно в 1151 г. была впервые построена церковь Василия Парийского, соседившая с этой усадьбой. Не были ли жившие на ней священники поначалу клириками этой церкви, испомещенными здесь ктиторской боярской семьей владельцев усадебного комплекса Черницыной улицы?

Художественные мастерские усадьбы А

Комплекс археологических находок, расположенных внутри и около сооружений IV-37 и 1У-45, насчитывает более 30 категорий, что позволяет достаточно определенно и подробно характеризовать его как остатки мастерской живописца.

В мощном культурном слое толщиной от 60 до 70 см находился развал двух горизонтов деревянных строений, погибших в пожарах 1194 и 1209 гг. Именно эти два пожара были причиной образования здесь необычайно толстого культурного слоя с повышенной сохранностью в нем древних вещей.

Все находки, связанные с работой живописца, сосредоточены в северовосточном углу усадьбы. Они наряду с бытовыми вещами и универсальными инструментами заполняют культурный слой срубов IV-37 и IV-38, а также .лежащие ниже слои внутри сруба IV-45 и столбовой постройки IV-49. Основная масса таких находок сосредоточена в срубах IV-37 и IV-38. Здесь найдено около 75% находок, составляющих комплекс. Остальные 25 % располагались в верхних горизонтах слоя внутри сруба IV-45 и около него. Описание находок дано сразу по двум горизонтам, так как в итоге они представляют единый производственный комплекс.

С деятельностью живописной мастерской связываются следующие археологические находки:

Берестяные грамоты Деревянные дощечки для иконок

Оклады иконок Деревянные дощечки с позолотой

Тигли круглые

Керамические  чашечки и другие сосуды

Тигли-льячки

Стеклянные сосуды малых форм    более 30

Керамические сосуды с янтарем

Скопление (кусочки) краски желтой

Скопление (кусочки) краски

красной

Скопление (кусочки) краски неопределенного Охра

Янтарь кусками разной

фракции

Ртуть

Сера

Фольга золотая

Фольга серебряная

Фольга бронзовая

Куски ткани, пропитанной

маслом

Янтарь,    вплавленный    в

ткань

Куски и пластины свинца

Пластины и полосы меди

Кусок минерала темно-зеленого цвета     1

Куски смальты зеленой       11

Шлаки керамические           8

Нить золотная           2

 Воск пчелиный        2

Стекло синее 6

Медная чашечка с ручкой      1

Описание этих находок удобнее начать с дощечек для иконок. Всего их найдено 15. Следует заметить, что пять дощечек (10-98, 10-101, 12-105, 14-111, 15-107) были найдены в южной части усадьбы, внутри дома П-19, где, вероятно, мог жить и работать мастер по обработке дерева, изготовлявший эти дощечки.

1.         Дощечка иконки (15-224) с прямыми нижними углами, полукруглым верхом и небольшими плечиками. Высота 8,4 см, ширина 5 см, толщина 0,7 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,2 см. Материал — сосна. Внутри ковчега в нескольких местах — остатки краски красного цвета (рис. 57).

2.         Дощечка иконки (15-254) с прямыми нижними углами, полукруглым верхом и небольшими плечиками. Высота 10,4 см, ширина 7,6 см, толщина 0,7 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,3 см. Материал — сосна. Дощечка была расколота на две части.

3.         Дощечка иконки (14-199) с прямыми нижними углами и полукруглым верхом. Высота 11,5 см, ширина около 8,5 см, толщина 0,6 см. Правая часть на 2 см сколота. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,2 см. Материал — сосна. Внутри ковчега в нескольких местах — остатки краски красного цвета

4.         Дощечка иконки (14-216 и 14-225) с прямыми нижними углами и полукруглым верхом. Сохранились два продольных скола дощечки, позволяющих полностью восстановить размеры иконки.  Ее высота 9,6 см, ширина 8,2 см, толщина 0,7 см. На лицевой стороне —'ковчег глубиной 0,2 см. Материал — ель. На полях и торцах иконки сохранились остатки краски красного цвета.

5.         Дощечка иконки (16-215) прямоугольной формы. Высота 8,3 см, ширина 7 см, толщина 0,8 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,3 см. Материал — сосна. Дощечка расколота вдоль волокон на две части.

6.         Дощечка иконки (12-3) абсолютно той же формы и размеров, что и предыдущая. Такой же ковчег. Материал — сосна.

7.         Дощечка иконки (10-98) прямоугольной формы, такой-же  высоты и толщины, что и две предыдущие. На лицевой стороне — ковчег с полями немного больше, чем у двух предыдущих. Материал — сосна. У дощечки сколота  часть  правой  стороны  (рис.  59).

8.         Дощечка иконки (15-224). Часть диптиха или триптиха. Низ — с прямыми углами, верх — половина полукруга с'плечиками.  Высота 13 см, ширина 5 см, толщина 0,8 см.'Правая сторона дощечки в сечении имеет округлую форму в виде ребра, на левой стороне дощечки — паз в четверть для соединения с другой частью. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,3 см. Материал — ель (рис. 59).

9.         Дощечка иконки (14-111) прямоугольной формы. Высота 8 см, ширина

6,6 см, толщина 1,7 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,5 см.

Отделка иконки по сравнению с предшествующей более грубая. Материал —

-сосна (рис. 59).

10. Дощечка иконки (15-215) прямоугольной формы. Высота 7,9 см, ширина 6,2 см, толщина 0,8 см. На лицевой стороне — ковчег с широкими полями. Материал — сосна.

11. Дощечка иконки (10-101) прямоугольной формы. Высота 5,7 см,, ширина 4,8 см, толщина 0,6 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,2 см. Дощечка сделана очень тщательно, с ровными прямыми углами и шлифованной поверхностью. Материал — ель (рис. 58).

12.       Дощечка иконки (14-206) прямоугольной формы. Сохранилась только часть ее левой стороны. Высота 13,6 см, толщина 1,2 см. Ковчег глубиной 0,5 см. Материал — сосна.

13.       Дощечка иконки (15-107) прямоугольной формы. Сохранилась только

часть ее левой стороны. Высота 19,5 см, толщина 1,2 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,3 см. Материал — сосна.

14.       Дощечка иконки (12-105) прямоугольной формы. Низ обломан. Ширина 9,3 см, толщина 1,4 см. На лицевой стороне — ковчег глубиной 0,7 см. Материал — сосна.

15.       Обломок дощечки (14-227) неправильной формы, без полей, размерами

8x4x0,3 см. На лицевой стороне — остатки золотой покраски.

Для приготовления красок и красителей в мастерской применялись керамические и стеклянные сосуды. Керамические сосуды подразделяются на несколько видов: обычные горшки, круглые малые тигли, тигли-льячки, керамические чашечки, разнообразные блюдечки и миски.

Горшки — обычные печные сосуды диаметром до 10—13 см, невысокие, с округлым, несколько раздутым туловом. В изломе эта керамика имеет серый и светло-серый цвет. Найдено несколько фрагментов, облитых расплавленным янтарем и маслом.

Круглые тигли найдены в количестве шести, три из них целые. Один тигель (16-200) серого цвета, облитый внутри стекловидной массой, а снаружи оплавившийся, имел следующие размеры: диаметр тулова 4,2 см, высота 6,4 см, наружный диаметр венчика 3,7 см, толщина стенок 0,5 см. Другой тигель (15-235) светло-серого цвета, более тонкостенный, имел диаметр тулова 4,8 см, высоту 5,8 см, наружный диаметр венчика 3,4 см, толщину стенок 0,3 см. Каких-либо видимых следов содержимого в тиглях не сохранилось (рис. 60).

Интересную группу сосудов, предназначенных для тепловой обработки красителей и лаков, представляют небольшие тигли-льячки. Они имеют форму ложковидных глубоких сосудов с закрытым верхом. Все их находки сосредоточены на небольшой площади внутри мастерской в развале печи и около нее (пласты 15—16, квадраты 254, 245, 253). Судя по ручкам этих сосудов, выделенным из массы керамических фрагментов, можно говорить примерно о 20 тиглях, из них четыре найдены целыми (рис. 60). Все они очень сильно обожжены, в изломе черепок имеет светло-серый цвет. Размеры таких тиглей колебались: длина — от 5 до 7 см, ширина — от 1,5 до 4 см, высота — от 3 до.4,5 см, толщина стенок — от 0,2 до 0,4 см.

Эти тигли были двух конструктивных форм, различаясь по устройству верхней части. Одни имели вверху достаточно большое отверстие, через которое можно было закладывать в тигель для нагрева то или иное вещество. Лишь иногда отверстие было маленьким. Тигли этого типа предназначались для длительного употребления. Загрузка и розлив содержимого могли производиться многократно.

Тигли другого типа были предназначены для одноразового употребления (рис. 60). Во время термической обработки верх тигля был закрыт, и после окончания процесса нужно было сделать небольшой скол в передней части сосуда (наподобие современных медицинских стеклянных ампул, содержимое которых можно извлечь, только разбив верх горлышка). Загрузку подобных тиглей производили в то время, когда глина самого тигля находилась в достаточно пластичном состоянии и верх тигля можно было сжать, а стенки слепить. После соответствующей сушки сосуд, уже заполненный и с закрытым верхом, можно было ставить на угли в печь или в горн.

Керамические чашечки для растирания красителей и разведения красок представлены восемью находками, в том числе двумя целыми сосудами. Найдены они в тех же квадратах и пласте, что и тигли-льячки (15/16-254). Их форма показана на рис. 61. Все они однотипны. Наружный диаметр одной чашечки равен 5 см, высота — 3,7 см, толщина стенок — 0,6 см. Другая чашечка имеет диаметр 6 см и высоту 3,8 см. Все они покрыты зеленой глухой поливой. На стенках одной чашечки сохранился тонкий слой красителя золотистого цвета. Эти предметы аналогичны некоторым сосудам из мастерской художника, раскопанной в Киеве1.

Разнообразные блюдечки и миски для хранения и разведения красителей сохранились в большинстве случаев в виде фрагментов. Часть подобных сосудов покрыта зеленой или светло-зеленой глухой поливой. Довольно много собрано небольших керамических мисочек диаметром 8—12 см, сделанных из обычной серой глины, с хорошим обжигом. Некоторые формы сосудов представлены на рис. 62.

Для нагревания лаков и варки масла применялась медная плоскодонная чаша с железной рукояткой (13-32). Диаметр чаши равен 8,5 см, высота — 6 см, ручка имела длину 17 см.

При нагревании тиглей и других сосудов на углях в печи применялось-приспособление типа жаровни (13-14). Это железный лист толщиной 5 мм, размерами 27 Х21 см. Жаровня имеет 15 сквозных отверстий диаметром около-1 см, расположенных в средней части листа. Расстояния между отверстиями равны 4—5 см. У жаровни, вероятно, была рукоятка, следы крепления которой сохранились. Эту жаровню ставили на развал раскаленных углей, а на нее можно было устанавливать сосуды любой формы.

Для захвата и установки тиглей в печи или в горне необходимы горновые клещи. Такие клещи найдены недалеко от мастерской, в юго-восточном углу усадьбы (10-51). Это типичные горновые железные клещи (рис. 62). Их длина равна 43 см. Губы клещей удлиненной формы размерами 9 см имели комбинированную конструкцию для захвата плоских и круглых предметов.

Из группы материалов для красителей, собранных в развале мастерской,, прежде всего необходимо упомянуть охру. Большое ее скопление было найдено в квадрате 213 внутри пристройки к срубу IV-45, где собрано около 10 ведер охры. Скопление представляло собой слежавшиеся комья разной фракции (от 10x10x5 см до размера грецкого ореха) легко рассыпающегося мелкого* песчаника красно-фиолетового и коричневого цвета. Кроме того, крупные куски охры были найдены в квадратах 232, 236, 223 и др.

В северо-восточной части усадьбы в слоях обоих горизонтов собрано большое количество янтаря (1151 кусок). Куски янтаря были разной величины — от больших (5x5x2,5 см) до мелких, не превышающих размера лесного ореха. Подавляющее большинство кусочков имеет в среднем размеры 2 X1,5 X: Х0,5 см.

Свинец был найден в виде пластин и стержней. Например, пластина свинца (13-32) имела размеры 15x3,5x0,6 см. Свинцовые стержни круглого или овального сечения имеют толщину 0,8—1,2 см и длину от 13 до 18 см (например, 12-53, 13-22, 15-227 и ряд других). Всего свинцовых пластин и стержней найдено 11. Довольно много (свыше'50) встречено обломков изделий, изготовленных из свинца и свинцово-оловянистых сплавов. Среди них имеется 14 пластинок чистого свинца

В помещении мастерской обнаружено много медных пластин и полос разных размеров. Некоторые полосы были остатками каких-то довольно крупных медных вещей, вероятно из числа церковной утвари.

Ртуть обнаружена внутри трех тиглей-льячек (15-254, 16-245, 16-254) уже в лаборатории во время их исследования. На дне этих тиглей находился серый слой, казавшийся высохшей землей. Очищая острием ланцета дно тигля, мы выявили под этим сухим слоем скопление ртути. Всего из трех тиглей вылилось около 40 капель, каждая размером примерно с большую булавочную головку.

Сера была найдена дважды, в квадратах 235 и 245. Один ее кусок имеет размеры 2x1x1 см, другой — крупнее: 3x3x2 см. Они представляют собой два целых кристалла желтого цвета с обкатанными гранями.

Для определения и характеристики ряда других находок, собранных на раскопе, 20 проб были отданы для комплексного аналитического исследования во Всесоюзную центральную научно-исследовательскую лабораторию по консервации и реставрации музейных предметов (ВЦНИЛКР). Описание и определение следующих находок сделано на основании «Отчета об исследовании материалов археологических раскопок в Новгороде» (руководитель работ кандидат искусствоведения Ю. М. Гренберг; в работе принимали участие кандидат физико-математических наук М. М. Наумова, кандидаты биологических наук В. Я. Бирштейн и В. П. Голиков, кандидат химических наук Л. Н. Дашевская и младший научный сотрудник Ю. М. Таскаева; всем им авторы публикации выражают глубокую благодарность).

Кусок]краски (15-234) золотисто-желтого цвета с вкраплениями красных кристаллов, размерами 2x1,2 X 0,8м. Он был подвергнут анализам микроскопическому, микрохимическому, люминесцентному, лазерному спектральному, эмиссионному спектральному и рентгеноструктурному (по отчету образец № 1012). На основе всех анализов сделано определение: указанный кусок является минералом аурипигмент. Этот минерал уже знали и упоминали в своих трудах Теофраст и Плиний; как краситель аурипигмент назван и Тео-филом 2. Месторождения аурипигмента известны в Закавказье, Греции, Румынии. Этот минерал имеет несколько оттенков — от лимонно-желтого-до оранжевого. Цвет красителей, полученных на основе аурипигмента, — разные оттенки желтого.

Другой кусок желтой золотистой краски (17-244) размерами 0,7хО,4х Х0,2 см оказался также аурипигментом (образец № 1017).

Монолитный кусок землистого скопления желтого цвета (14-199) размерами 1,8x0,5x0,3 см на раскопе был определен как смальта. Анализ (образец № 1013) показал, что находка является минералом реальгар с ярко-выраженной кристаллической структурой и с вкраплениями аурипигмента. В чистом виде реальгар имеет кристаллы яркого оранжево-красного цвета. Под действием солнечного света и кислорода воздуха реальгар переходит в желтый аурипигмент. Месторождения реальгара известны в Закавказье, Чехословакии, Румынии, Греции. Реальгар давал желтые цвета с оранжево-красными оттенками. Другой кусок ярко-желтого цвета (14-216) оказался также минералом реальгар (образец № 1015).

Землистое скопление с частицами дерева (16-254), бледно-желтое свярап-л-гнлязш серо-синего цвета (образец № 1026), представляло собой механическое соединение двух фракций — желтой охры (бледно-желтая земля) и минерала згзианпт (его иногда называют синей болотной рудой), имеющего синий rzer. Скопления вивианита в виде тонкодисперсной землистой массы встречается в низинных торфяниках центральных районов России.

Скопление разнообразных механических включений зеленоватого оттенка (14-227) состоит из частиц зеленого цвета, серо-коричневого цвета. Анализ частиц зеленого цвета (образец № 1018) показал, что это-шшерал глауконит (торговое название — «зеленая земля»). Глауконит широко распространен среди осадочных пород всех возрастов и известен по —гсьыенным'источникам с XVIII в. как сырье для изготовления зеленых красок. Отмученный глауконит был популярен под названием «празелень».

Анализ образцов охры (15-213) обнаружил, что это гематит (красный железняк) — широко распространенный минерал железа. Его залежи из-. Еестны на Украине, в районе Курской магнитной аномалии, на Урале и в других местах. Разновидность гематита в виде образования гематитового кварцита делает его очень удобным красителем, так как не требует дополнительного дробления исходного сырья. Этот пигмент имеет торговое название «красная земля» и дает краски красного оттенка. Гематитом оказался также кусок спекшейся порошкообразной массы (17-242) коричневого цвета (образец Д° 1025), а кроме того — кусок очень твердой спекшейся массы (14-236) фиолетово-коричневого цвета (образец № 1016).

Большой кусок механически смешанных с землей бледно-желтого порошка, отдельных частиц ярко-оранжевого цвета тонкой структуры и мелких фракций серо-синего цвета (15-254) был подвергнут анализу (образец № 1024), показавшему, что это смесь небольшого количества реальгара, лимонита (т. е. болотной железной руды) и вивианита. Смесь вивианита с лимонитом может иметь природный характер.

Пигмент лимонита в производственно-торговом обиходе принято обозначать понятием «желтая охра» или просто «охра», а в письменных памятниках XVI—XVII вв. он фигурирует как «вохра».

Среди находок внутри мастерской был встречен монолитный кусок темно-зеленого цвета размерами примерно 1,5x1x0,3 м — плотная, но расслаивающаяся после пребывания в пожаре глыба (16-251). Петрографический анализ взятого с нее образца (размерами 2,1x1,8x1,1 см, с двумя плоскими поверхностями) показал, что это искусственный сплав стеклообразующих материалов с содержащим железо зеленым минералом геденбергитом из группы пиро-ксенов. Непосредственно из этого минерала красящие пигменты не изготовляют, но важно отметить, что он встречается, как правило, в контактовых месторождениях с магнитными железняками и под влиянием процессов выветривания превращается в железные охры. В мастерскую этот минерал попал вместе с большими партиями гематита, привезенного из центральных районов России (возможно, из района Курской магнитной аномалии).

На раскопе были собраны скопления мелких кусочков бурого цвета — смесь земли с разрушенной древесиной, среди которой были видны золотые блестки. Два таких образца (14-227, 16-254) подвергнуты комплексному анализу. Оба они представляют собой разрушенные деревянные изделия, возможно иконы, позолоченные металлическим листовым золотом. Листовое золото положено по слою олифы, покрывающей дерево.

Кусок вещества бело-грязного цвета (17-244) дал при спектральном анализе типичный спектр чистого пчелиного воска (образец № 1020).

Чтобы выяснить происхождение янтаря, один его кусок (15-208) был подвергнут спектральному анализу, показавшему, что это балтийский янтарь (образец № 1019).

Комплексному анализу был подвергнут образец, представляющий собой сплав прозрачного желтого вещества с белым веществом и остатками льняной ткани (13-252). Это оказался высохший масляный лак, приготовленный из натурального льняного или конопляного масла и янтаря. Присутствие в скоплении ткани и белого пористого вещества (типа пены) говорит о том, что это остатки масляного лака, оставшегося в тряпке после его процеживания.

На двух фрагментах одной иконки (14-216, 14-225), на ее полях, верхних и нижних торцах сохранились остатки красной краски в виде слоя, лежащего на какой-то прослойке клеящего вещества. Все виды анализа, включая и инфракрасную спектроскопию (для клеящего вещества), показали, что боковые стороны (поля) и торцы иконки были сплошь покрыты слоем киновари на клеевом •связующем — вероятно, желатине. Слой киновари наносили без грунта (левкаса), возможно, на предварительно проклеенную основу.

Найденные в развале мастерской металлы, минералы, готовые красители и т. п. позволяют восстановить довольно широкую палитру красок, которыми работал здесь живописец. Напомним, что в мастерской найдены металлы — свинец, ртуть, медь, золото, серебро; минералы — аурипигмент, глауконит, вивианит, реальгар, лимонит, гематит, сера. Кроме того обнаружены янтарь, олифа, воск и желатин.

Одной из главных красок во все времена были белила. В рукописи XVII в. говорится: «Пригождается же белило в приклад на подкрас в чернило, в синь, празелень, в киноварь в багор и во все иные краски» 3. С античности и до конца XVIII в. единственным белым пигментом были свинцовые белила. Технология изготовления свинцовых белил, описанная еще Плинием, применялась до XX в. Сущность ее сводилась к следующему: свинец в виде тонких полос помещали в сосуд, на дно которого наливали уксус; неплотно закрытый •сосуд ставили в среду (навоз, дубильное корье и т. п.), способствующую реакции окисления свинца в уксусных парах, и там держали около месяца.

В универсальном техническом справочнике средневековья — трактате Теофила (книга I, глава 44: «О свинцовых белилах и сурике») говорится: «Если ты хочешь приготовить свинцовые белила, изготовь тонкие свинцовые пластинки, укрепи их в полом обрубке дерева. . . и, полив их теплым уксусом или уриной, закрой. Через месяц открой крышку и, удалив белый налет, продолжай это делать вновь» 4. В «Правилах епископа Нектария» (конец XVI в.) имеется глава «Указ, како белила делать». Наставление гласит: «Бнти свинец тонко на камени или на наковальне молотом и резати полосы широтою по три перста и верти свинец в трубки, чтоб ся вместе не смыкалось, и влить в кадь дрожжей и свинец кружки ставити в дрожжах на решетку стоймя и •докрыть гораздо и удушити, что духу не выпустить ни мало» 5.

Из свинцовых пластин и стержней, найденных в мастерской, могли-изготовлять свинцовые белила. Из свинцовых белил путем их обжига приготовляли сурике — широко распространенный в древней Руси красный пигмент. Теофил в той же главе о белилах пишет: «Если ты набрал уже достаточно белил и хочешь сделать из них сурик, то разотри эти свинцовые белила на камне без воды и, наполнив ими два или три новых сосуда, поставь их на горящие угли. Потом надо иметь тонкий, вделанный в дерево железный стержень, загнутый на одном конце, широкий сверху, которым время от времени надо размешивать свинцовые белила. Так продолжай до тех пор, пока сурик не станет совсем красным» 6. В «Правилах епископа Нектария» в «Указе, како сурик делать» описывается: «Возьми белил и положи в череп железной сосуд и поставь на жар, и как загорят белила, станут красны, то и сурик».

Другой красной краской, но более популярной в древней Руси, была киноварь — сернистый сульфит ртути. Киноварью были покрыты поля и торцы маленькой иконки, найденной в мастерской в квадратах 216 и 225. Киноварь применялась как природная, так и искусственная. Месторождения естественной киновари известны в нескольких местах Восточной Европы. Наиболее старым и крупным является Никитовское месторождение в Бахмутском районе на Днепре.

Широко употреблялась искусственная киноварь. Такой пигмент изготовляли и живописцы троицкой мастерской — из ртути и серы. Оба материала были найдены в мастерской, а ртуть обнаружена даже в тигле. Вот как описывает приготовление киновари Теофил: «Если ты хочешь приготовить киноварь,, возьми серы, которая имеется в трех видах: белая, черная и шафранно-жел-тая; разотри шафранно-желтую серу на сухом камне и прибавь к ней две части ртути по весу, взвесив все на весах. Когда все будет хорошо растерто, положи смесь в стеклянный сосуд, плотно закрой отверстие, чтобы не улетучивался дым, обмажь сосуд со всех сторон глиной и поставь на огонь высохнуть. Подвинь его на горящие угли и, когда он нагреется, ты услышишь внутри шум — это соединяется ртуть с горящей серой. Когда звук прекратится, сними сосуд с огня, открой его и вынь краску» 7. Очень интересное и подробное описание технологии производства киновари сохранилось в рукописи середины XV в.: «Указ, како творити киноварь. О киноваре. Возми ртутя литру едину, изигисай сунпора [серы] литры две, сотри же обое купно, потом обреть-сосуд стеклян дебел, якож викию имают мирожи продающие врачебная. И потом обряще, как от нагож творят златарие горнила, в них же растворяются злато и чесаница дробные, и расчеши их надробно и смеси их с пометами ос-лими и с калом; егда смесиши трое добре, возми стекло и помаж е от надвара все когда просохнет, то помажи до 6-ти крат, когда просохнет добре, вложи внутрь ртуть и сунпор, якож имаши сотренно, и шарие на огни да горит, дон-деже видеши исходящ дым черлен, и тогда творится киноварь» 8.

Керамические сосуды для описанной выше технологии приготовления киновари найдены в раскопанной мастерской. При нагреве ртути и серы в горне верх сосуда был плотно закрыт, после окончания процесса для извлечения киновари делали небольшой скол носика тигля-льячки.

В мировой практике производства искусственных пигментов со времен Плиния хорошо известна технология приготовления зеленой краски на основе свойств меди давать с различными кислотами зеленые соли. Эта краска в русских источниках называлась «ярь-медянка». Лаконичный рецепт производства яри-медянкж дает Теофил: «Если ты хочешь приготовить испанскую зелень, то возьми тонкие листы меди, очисти их хорошенько с обеих сторон, облей чистым и теплым уксусом, без меда и соли, помести их в маленьком выдолбленном куске дерева. . . Через две недели открой и соскобли. Продолжай это делать и дальше до тех пор, пока не получишь достаточно краски» 8. Довольно часто в русских рецептах XVI—XVIII вв. дефицитный уксус заменяли кислым молоком. Находки медных пластин и полос в мастерской позволяют говорить о приготовлении здесь зеленой краски яри-медянки.

Что касается изготовления красителей из минерального сырья, такого как аурипигмент, глауконит и др., то технология ограничивалась простейшими операциями дробления, отмучивания, растирания, иногда прокаливания и другими подобными процедурами.

Иконописцы древней Руси разводили краски всегда и исключительно яичным желтком. Закрепляли написанное олифой и лаками.

Олифа — вареное льняное или конопляное масло с добавлением ряда смол, в том числе и янтаря. Существовало множество рецептов варки олифы. Наиболее древний из них сохранился в рукописи XVII в. из новгородского Софийского собора. Наставление гласит: «На ведро (масла) гривенки четыре ентарю истолчи и просей ситом мелочь прочь, а крупень клади в сковородку и облей маслом, только б обняло, да варити много, как попенится, беречь от загару, и как разведепш и влей в масло, а масло бы ся отстояло в тепле ночи две. Слити сверху чистенько, да влити в железный сосуд и поставити на топчан, да клади огнь, дровца березовые, чтобы не было копоти, да вари чтоб не добре жарко, как бы ся не загорело. Дым пойдет из судна, то жарко. И так учнет поспевати, и ты кани на топор загуститись, смотри, сколь тебе густо на-добе. А от загара на доску войлок прибей, да тем заметывай» 10.

При нагревании с льняным маслом янтарь, как правило, в нем не растворяется, а лишь размягчается. Только расплавленный предварительно янтарь становится растворимым в масле. Это очень хорошо знает автор наставления и поэтому подробно пишет, как предварительно на сковороде расплавлять янтарь и вливать его в масло. Теперь нам становится понятным, почему на территории усадьбы повсюду встречены мелкие осколки янтаря (более 1150 кусков). Они были отходами производства при изготовлении олифы и масляного лака. Находит объяснение и находка промасленной ткани с вплавленным в нее комом скипевшегося янтаря: вероятно, это тоже отходы приготовления олифы. Наконец, вполне естественным оказывается и обилие на усадьбе амфорных обломков, поскольку амфоры были основной тарой для транспортировки в Новгород южных растительных масел.

Таким образом, можно говорить, что палитра новгородского живописца XII в. была довольно обширной. Широко применялись природные земляные краски (охра, зеленая земля и т. п.); краски, приготовленные из природных минералов (гематита, реальгара, аурипигмента и др.); неорганические краски, полученные искусственным путем (киноварь, белила, сурик, ярь-медянка). О применении пигментов животного происхождения данных нет.

С мастерской иконописца прямую связь имеют и такие атрибуты иконы, как оклад. На усадьбе найдены один почти целый оклад и два в виде фрагментов.

Оклад, сохранившийся почти целиком, обнаружен внутри мастерской U2-23, 14-215). Ширина одетой им иконы 11,5 |см, высота — около 13— 14 см. Оклад сделан из тонкого листа меди с небольшим добавлением оло-вянистой лигатуры для придания золотисто-желтого цвета. Оклад закрывал поля и фон иконы с поясным изображением святого Николая (рис. 63).

Поля оклада окаймляет рельефная полоса, сделанная из двух веревочек, внутри которых шли выпуклые сферы с шагом 0,5 5см. Фон оклада, занимающий небольшое пространство, заполнен рельефной надписью колонками: НИКОЛ.ЯО ЯГИСКгЪ с обратным расположением колонок (ЯГИОСгЪ — справа от изображения). Высота букв 5—6 мм. Пространство вне букв заполнено выпуклым точечным узором. Более интересен с художественной точки зрения нимб. Он состоит из трех выпуклых сфер диаметром по 8 мм, окаймленных тонкой веревочкой и четырьмя трилистными пальметтами с расходящимися ветками.

Оклад изготовлен техникой чеканки. Следует отметить высокий уровень мастерства и техники. Мастер, создавший этот оклад, владел широким набором инструментов, в том числе чеканов. Один такой чекан найден в нижних слоях дома IV—47, где в 50—70-х годах XII в. размещалась мастерская по производству медных бубенчиков и других изделий.

В той же мастерской живописца найден фрагмент оклада размерами 7x4 см (14-252). Оклад сделан из тонкого листа меди с добавлением оловя-нистой лигатуры. Это, вероятно, фрагмент нимба. Чеканный геометрический орнамент имеет рисунок пересекающихся кругов, которые образуют внутри каждого круга ромб со сферой в центре. Диаметр орнаментальных кругов около 1,7 см.

Третий оклад обнаружен в южной части усадьбы, рядом с домом II—17. Это фрагмент поля ризы большой иконы. Оклад сделан из тонкого листа мягкой бронзы (9-103). Сохранились очень хорошо два изобразительных элемента оклада, имеющих вид квадратных клейм. Размеры каждого квадрата 6,7 Хб,7 см. Внутри одного клейма расположена восьмилепестковая розетка диаметром 6,3 см, в другом квадрате изображены четыре трилистные пальметты, каждая из которых окаймлена кругом-веткой диаметром 3 см (рис. 64). Интересно отметить, что все пальметты разные, и каждая имеет собственный оригинальный рисунок отдельных атрибутов. Следует обратить внимание на высокую технику и чистоту чеканки этой ризы.

За все время работ археологической экспедиции в Новгороде раскопано более 25 мастерских, связанных с деятельностью ремесленников, занятых обработкой цветных и благородных металлов. Открыты производственные комплексы литейщиков, изготовлявших кресты, перстни, браслеты и, церковную утварь; мастерские медников и ряд других производств.

На Троицком раскопе в слоях 50—80-х годов XII в. в постройках IV—45, IV—49, II—19 встречено большое скопление готовых изделий, полуфабрикатов, отходов производства и инструментов ремесленника по производству медных бубенчиков, а возможно, и других изделий, связанных с технологией чеканки и тиснения. Конкретизировать местонахождение производственного помещения в одной из трех указанных выше построек затруднительно, так как разброс вещей довольно значителен (рис. 65), но можно достаточно определенно утверждать, что основная масса находок,, связанных с производством этого мастера, залегала ниже основной массы находок, происходящих из мастерской живописца.

В соответствующих пластах были обнаружены следующие находки:. 29 целых медных бубенчиков, 24 половинки бубенчиков в форме полусферы, более 100 обрезков листовой меди разных форм и размеров, 14 фрагментов листовой меди, остатки от заготовок шайб, 16 кусков медной и бронзовой проволоки, слиток мягкой бронзы и, наконец, разные инструменты,. связанные с работой чеканщика.

Рис. 63, Оклад иконки из тонкого листа меди

В новгородских древностях известно уже несколько сот бубенчиков.. Они делятся на четыре типа: ранние грушевидные с крестообразной про-резыо (X—начало XII в.), грушевидные с линейной прорезью (XIII — XIV вв.), шаровидные с грубой линейной прорезью и рельефным пояском: на тулове (конец XI—начало XIII в.) и шаровидные гладкие с линейной прорезью (XI—начало XIV в.). Бубенчики первых трех типов цельнолитые; литье производилось по восковой модели с сохранением формы.

Четвертый тип включает паяные шаровидные бубенчики, собранные из двух штампованных половинок.

На усадьбе А располагалась мастерская по изготовлению бубенчиков четвертого типа, т. е. штампованных из медных листов. Мастерская с такой сохранностью остатков производства в Новгороде встречена впервые.

Начнем с описания инструментария. Инструменты, основные в производстве бубенчиков данного типа, найдены вместе с бубенчиками, полуфабрикатами и отходами производства в пластах 15—16 в квадратах 225, 227, 234-236, 243-245, 252-254.

Наибольший интерес представляют пунсон-секач и чекан. В археологии Новгорода впервые встречены столь хорошо сохранившиеся подобные инструменты. Возможно, что при соответствующем поиске среди огромной Л1ассы железных предметов в виде всевозможных трудно определимых стержней в дальнейшем удастся выделить еще чеканы и пунсоны.

Пунсон-секач (15-254) предназначен для изготовления круглых шайб жз листового материала. Он представляет собой железный стержень длиной 14,4 см. Рабочий конец имеет форму круглого зубила диаметром 1,6 см. Лезвие сделано в технике свернутого в цилиндр пера, острый торец которого является режущей кромкой. Высота цилиндра пунсона 3 см. Стержень прямоугольный с округлыми краями размерами 1,4 X1,2 см (рис. 66).

Чекан (16-227) — железный стержень прямоугольного сечения 1,8X1,4 см, длиной 14,5 см. Рабочий край — бой — представляет собой немного сжатый по вертикальной оси полушар диаметром 1,2 см. Визуальное исследование макроструктуры поверхности бойка показало, что эта поверхность стальная, т. е. боек чекана цементирован. Следует заметить, что для работы чеканщика необходим набор чеканов в количестве нескольких десятков. При изготовлении из круглой шайбы полушара требуются три-четыре чекана с разными .конфигурациями шаровой поверхности — от предварительных широких до точного полушара, абсолютно идентичного готовому изделию.

Найденные тут же отходы производства — остатки листовой меди С круглыми отверстиями (например, 16-244, 16-254) — позволяют полностью восстановить технологию производства. Из медных листов пунсоном-секачом — вероятно, на деревянной (достаточно твердой — дубовой или еловой) наковальне — вырубали круглые шайбы. Следы работы найденного пунсона сохранились на наших находках: размер шайбы точно соответствует отверстию-лезвию, микроследы есть на краях отверстий. О том, что штамповка производилась на деревянной наковальне, говорят небольшие отбортовки на отверстиях в медных пластинах. Толщина листа меди колебалась от 0,3 до 0,1 мм. В нашей мастерской изготовляли медные шайбы диаметром 12 и 16 мм.

Полностью восстанавливается технология чеканки полушара бубенчика. Круглую шайбу клали на  специальную поверхность — «смолу»,   представлявшую собой залитую в сосуд массу, — смесь вара (одной части) и земляной пыли, тертой охры или тертого кирпича (две части). Вар расплавляли, хорошо смешивали с одним из указанных компонентов и вливали з сосуд. Сосуды делали разных размеров и из разных материалов. На раскопе подобных сосудов, заполненных «смолой», не найдено, но их находки встречались в Новгороде неоднократно в других местах (например, на Не-ревском и Ильинском раскопах).

Немного нагретую шайбу клали на гладкую поверхность «смолы». После остывания шайба прочно приставала к поверхности «смолы», которая в застывшем состоянии была достаточно упруга и в то же время эластична для выбивания в ней вместе с металлом любой формы и рисунка. После того как определенная партия полушаров была готова, начинали разрабатывать дополнительные детали. К половине партии полушаров припаивали проволочные ушки, складывали два полушара, клали вовнутрь металлический шарик, а затем техникой горнового паяния их соединяли. После лайки в нижней части бубенчика напильником делали прорезь (рис. 67),

На территории усадьбы в более верхних слоях конца XII—начала XIII в. было найдено еще несколько инструментов, связанных с работой сходного характера. Имели ли они отношение к мастерской по производству бубенчиков, сказать трудно, но их стоит описать.

Очень хорошо сохранились ножницы по металлу. Они найдены в слоях пласта 9 внутри постройки I—4 (9-37). Ножницы имели общую длину 20 см, длина режущих лезвий 4,5 см. Довольно редкой находкой является волочильная доска, обнаруженная около дома II—17 (9-95). Стальная пластина имеет длину 13,5 см, ширину 2,6 см, толщину 0,4 см; на доске размещено 27 отверстий разных диаметров — от 0,5 до 5 мм (рис. 66). Тут же встречено зубило по металлу (9-89). Зубило имеет длину 9 см, ширину лезвия 2,7 см.

Как уже отмечено, в целом мастерская по производству бубенчиков относительно старше иконописной мастерской. Можно полагать, что именно на ее основе возникло производство иконных окладов, сопутствующее работе иконописцев.

Живописец Олисей Петрович Гречин

Выяснив, что во второй половине XII — начале XIII в. усадьба А принадлежала священнику (или нескольким священникам, последовательно сменявшим один другого) и что во второй половине этого периода на ней находилась иконописная мастерская, мы теперь можем попытаться определить имя ее конкретного владельца на рубеже XII — XIII вв. Первым поводом для этого является находка в напластованиях яруса 13 еще в 1973 г. берестяной грамоты 502.

Грамота 502

Найдена в квадрате 3, на глубине 2,18 м. Это целое письмо, фрагментированное в верхней части, где пострадали лишь верхушки букв первой строки

Длина 21,4 см, ширина 3,7 см (рис. 68).

Грамота может быть разделена на слова так: «От Мир(о)слава к Олисьеви ко Грициноу. А тоу ти вънидьте Гавъко Полоцанино. Прашаи его, кодь ти на господь витаеть. А ть ти видьло, како ти было, и я Ивана ялъ, постави и пьредъ людьми. Како ти взмоловить».

«От Мирслава» — от Мирослава. Имя Мирослав было хорошо известно в древней Руси, в том числе и в Новгороде. В 1126 — 1135 гг. Новгородская летопись неоднократно упоминает боярина Мирослава Гюрятинича, избиравшегося на пост посадника. Под 1146 г. Ипатьевская летопись называет киевского воеводу Мирослава, внука Хилича, и киевского посла Мирослава Андреевича. В той же летописи под 1202 г. упомянут галицкий боярин Мирослав. Некий Мирослав назван в грамоте смоленского князя Федора Ростиславича, составленной в 1284 г., а Андрей Мирославич — в грамоте смоленского князя Юрия Святославича 1386 г.1 Имя Мирослав фигурирует в Русской Правде (XI в.) 2. Это имя было распространено и в XVI в., соответствующие случаи приведены в словаре Тупикова. Несомненным производным от этого имени является форма Мирошка, хотя составители указателей к летописи обычно и производят его от Мирона, не приводя при этом каких-либо аргументов. На рубеже XII — XIII вв. в Новгороде хорошо был известен боярин и посадник Мирошка Нездинич, избранный на степень в 1189 г. и умерший в 1203 г.3

«К Олисьеви ко Грициноу» — к Олисею Гречину. Олисей — принятый в Новгороде вариант имени Елисей. Гречин — прозвище, связанное обычно с греческим происхождением его носителя (Гречин — грек). Однако то же слово могло быть и мирским именем. Известна новгородская рукописная книга 1226 г. — Триодь — с припиской писца: «Азъ попинъ грешный Сава, а миръскы Грьцинъ, написахъ книгы сия» *.

«Toy» — тут. «Вънидьте» — внидет, войдет. «Ти» — усилительная частица. «Гавъко Полоцанино» — Гавко Полочанин. Гавъко — уменьшительное от имени Гавриил. Под 1262 г. Новгородская I летопись упоминает некоего Бориса Гавшинича, имевшего прямое отношение к очередному строительству церкви Василия Парийского, стоявшей рядом с усадьбой А: «Того же лета постави чернець Василий церковь святого Василия, а бог его весть, своимь ли или Борисовымь Гавшинича; но подай, господи, им отдание грехов, и Василии святыи»5. Полочанин — житель города Полоцка или выходец из Полоцка. «А тоу ти вънидьте Гавъко Полоцанино» — тут войдет Гавко Полочанин.

«Прашати» — спрашивать, но одно из значений этого слова: домогаться судом (см. словарь Срезневского). «Прашаи его» — спроси его, потребуй от него ответа. «Кодь» — къде, кде, где. «Ти» — снова усилительная частица. «Господа» — одно из значений этого слова: жилище. В диалектах современного русского языка «господа» — все хозяйство и дом, жилые покои (см. словарь Даля). «Витати» — обитать. «Кодь ти на господь ви-таеть» — где (он) на господе живет, где он остановился.

«Ть» — указательная частица. «Ти» — усилительная частица. «А ть ти видьло» — ты ведь это видел. «Како ти было» — как было. «Ялъ» — взял, схватил. «Постави» — поставил. «И» — эта буква окружена точками, почему на первый взгляд кажется цифрой 8. Однако по контексту цифра здесь не подходит, а слово «и» нужно переводить как «его». «Пьредъ людьми» — перед людьми. Среди значений слова «поставити» имеется — «представить при судебном разбирательстве». Среди значений слова «люди» — свидетели (см. словарь Срезневского). «А ть ти видьло, како ти было, и я Ивана ялъ, постави и пьредъ людьми» — ведь ты это видел, как было, (когда) я Ивана схватил и поставил его перед свидетелями. В этой связи не обязательно, что вопрос, «где (он) на господе живет», относится к Гавке; скорее всего здесь имеется в виду Иван, по делу которого идет судебное разбирательство. «Како» — как. «Ти» — усилительная частица. «Взмолвити» — сказать, ответить. «Како ти взмоловить» — как скажет, как ответит.

Очевидно, что грамота связана с судебным заседанием. Мирослав просит запиской Олисея Гречина, когда войдет вызванный в качестве свидетеля Гавко Полочанин, спросить у того, где остановился или останавливался ответчик. По-видимому, от его ответа («како ти взмоловить») зависит дальнейший ход следствия. Что-то касающееся этого вопроса уже всплывало при разбирательстве, поскольку Мирослав напоминает обстоятельства, при которых он схватил Ивана и уличил его перед свидетелями.

Самое важное для нас сейчас в этой записке — ее связь с судом. В Новгороде в рассматриваемое время существовал только смесной суд князя и посадника, участниками которого могли быть только лица, принадлежащие к высшей светской и духовной иерархии государства. Поэтому нам не представляется невероятным отождествление автора записки Мирослава с посадником 90-х годов XII в. Мирошкой Нездиничем. Если это предположение правильно, сами обстоятельства, в которых записка была составлена, позволяют признать ее автографом знаменитого политического деятеля: подобный текст не мог быть продиктован, коль скоро оба участника переписки вместе с другими членами суда ожидают появления вызванного свидетеля.

Однако более важна для нас сейчас личность адресата. Если грамота 502 не случайна на усадьбе А, она должна иметь отношение к лицу, жившему на этой усадьбе, а высокое положение адресата характеризует его как владельца усадьбы. Мы в то же время уже знаем, что владельцем этого двора — по крайней мере временным — был священник. Поэтому вполне оправданной представляется попытка искать Олисея Гречина в среде новгородского духовенства конца XII в.

В Новгородской I летописи под 1193 г. имеется рассказ о событиях, последовавших за смертью архиепископа Григория—Гавриила: «И пакы по времене сем новгородци же с княземь Ярославом, с игумены и с софияны и с попы и думаша собе: инии хотяху Митрофана поставити, а друзии Мантуриа, а и сии хотяху пакы Гришина; в них пакы распря бысть немала, и ркожа к себе: "да сипе положим три жребиа на святей тряпезе в святей Софеи". И абие положиша и повелеша пети святую литургию, и по совершении службы и послаша с веца слепца, да котораго дасть бог, и выняся божию благодатью жребии Мантуриев».

Гречин в летописном тексте не назван по христианскому имени, но само по себе это важный факт: если бы в наиболее авторитетном новгородском священстве в конце XII в. было несколько Гречинов, летописец был бы вынужден быть более точным и конкретизировать свое сообщение. Следовательно, имеются все основания идентифицировать летописного Гречина с Олисеем Гречином берестяной грамоты 502, но только при обязательном условии: грамота 502 оказалась на раскапываемом участке потому, что сам участок принадлежал Олисею Гречину. Ведь адресат записки мог быть и случайным посетителем этой усадьбы, выбросившим здесь полученное им письмо за ненадобностью.

Первое, пока еще косвенное подтверждение закономерности связи этой записки с усадьбой А было получено в 1976 г. находкой в ярусе 13 берестяной грамоты 531.

Грамота 531

Найдена в траншее, выкопанной в дренажных целях вдоль восточного края Троицкого IV раскопа, в южном ее конце, где она задевает усадьбу А, на глубине 2 — 2,4 м. Это целый документ, написанный на двух сторонах берестяного листа.

полный перевод:

«От Анны поклон ко Климяте. Господин брат, позаботься о моем деле перед Коснятином. А теперь объяви ему при свидетелях: "Почему ты разгневался на мою сестру и на ее дочь? Ты назвал сестру мою коровою, а дочь блядью. А теперь Федор приехал, услышав тот попрек, и выгнал сестру кою и хотел убить". А теперь, господин брат, посоветовавшись с Вое(с)лавя, скажи ему (Коснятину) так: "Ты обвинил, так докажи". Если же скажет Коснятин: "Она поручилась за зятя", ты, господин брат, скажи ему так: 'Если бы нашлись свидетели на мою сестру, если бы нашлись свидетели, при которых она якобы поручилась за зятя, тогда вина на мне". Ты же, :рат, разузнай, какая причина возвела на меня (его) гнев. А если бы нашлсь свидетели тому (что Коснятин прав), я тебе не сестра, а мужу не жена. Ты же меня и убей, не дожидаясь Федора (т. е. не дожидаясь, когда его сделает Федор). А давала моя дочь деньги при свидетелях, открыто, я заклада просила. И позвал меня (Коснятин) в погост, и я приехала, а он г:: ехал прочь, сказав: "Шлю 4 дворян по гривне серебра».

Существо дела здесь состоит в том, что Коснятин, доверивший деньги Федору для ростовщических операций, заподозрил его семью — зятя, поручительницу зятя Анну и дочь Анны — в том, что они бесконтрольно распоряжаются деньгами, отдавая их в рост без закладов и свидетелей, г. е. присваивают себе причитающуюся Коснятину долю прибылей. Он оскорбил Анну и ее дочь, непристойно обругав их, вызвал Анну в суд п. не слушая ее объяснений, пригрозил прислать судебных исполнителей для взятия штрафа. Находившийся в это время в отъезде Федор, вернувшись п узнав о возведенных на его жену обвинениях, избил ее и выгнал из дома. Анна обращается к своему брату Климяте с просьбой вмешаться в конфликт и оправдать ее перед Коснятином; свою невиновность она готова гарантировать жизнью.

Поскольку Анна вызвана на суд «в погост», она, надо полагать, принадлежит к сословию смердов, как это следует из традиционной формулы новгородских докончаний: «. . .кто купець, пойдет в свое сто, а смерд попдет в свои погост». То, что вызов в погост равносилен вызову в суд, очевидно из положения Псковской Судной грамоты: «А которой позовник пойдет исца звати на суд, и той позваный не пойдет на погост к церкви позывницы чести, или стулится от позывницы, ино позывница прочести на погосте перед попом» 8.

Социальное положение Анны, равно как и ее брата Климяты, таково, что в Климяте невозможно предположить владельца городской усадьбы. И следовательно, само обнаружение этой грамоты связывается с тем, что на усадьбе А жило лицо, имевшее отношение к судопроизводству. Описанное в грамоте оскорбление Анны и ее дочери по Церковному уставу Ярослава квалифицировалось как серьезное преступление, караемое взысканием штрафа с оскорбителя: «Аще кто назоветь чюжую жену блядию, а будеть боярьскаа жена великыих бояр, за срам ей 5 гривен злата, а митрополиту 5 гривен влата, а князь казнить; и будеть менших бояр, за срам ей 3 гривны золота, а митрополиту 3 гривны злата; а оже будеть город-скыих людей, за сором ей 3 гривны сребра или рубль, а митрополиту та-коже; а сельской жене 60 резан, а митрополиту 3 гривны» 9. Анна имела полное право вчинить Коснятину встречный иск за оскорбление, и ее брат Климята, вероятно, воспользовался этим правом, что и объясняет передачу им письма Анны члену смесного суда, т. е., по высказанному выше предположению, Олисею Гречину, на чьей усадьбе это письмо и было найдено. Принадлежность усадьбы А Олисею Гречину прямыми показаниями берестяных грамот была подтверждена в 1977 г., когда на ней были найдены еще три берестяные грамоты, адресованные ему.

Грамота 546

Найдена в квадрате 225, на глубине 2,5 м, в ярусе 13. Это, по-видимому,. целый документ:

Длина 16,6 см, ширина 2,3 см (рис. 70).

Вновь найденный документ содержит имя Гречина и представляет собой скорее всего ярлык, обозначавший принадлежность вещи, к которой он был привязан. Подобные ярлычки, которые прикреплялись к вещам,, предназначенным для передачи определенному лицу, уже встречались при раскопках. В 1952 г. был найден ярлык с надписью «Маремеяне» (грамота 58), а также ярлык с надписью «А водаи Михалеви» (грамота 79),. в 1958 г. — с надписью «Еванове попове» (грамота 319) и другой — с надписью «Марии црн» (Марии черницы) (грамота 323), в 1969 г. — с надписью «Волосе» (грамота 458), в 1972 г. — с надписями «Михин»-и «Мишине» (грамоты 498, 499).

Грамота 549

Найдена в квадрате 254, на глубине 2,8 м, в ярусе 13. Это целое-письмо

Длина 37 см, ширина 3,9 см (рис. 70).

Грамота может быть разделена на слова так:

«Покланяние от попа къ Грьциноу. Напиши ми шестокриленая анг(е)ла 2 на довоу икоунокоу, на верьхо деисусоу. И цьлоую тя. А б(ог)ъ за мез-дою, или лади вься».

«Напиши ми шестокриленая ангела 2 на довоу икоунокоу, на веръхо деисусоу» — напиши мне двух шестикрылых ангелов на две иконки, наверх деисуса. Форма «икоуна» зафиксирована в словаре Срезневского наряду с обычной формой «икона». Все приведенные там случаи употребления такого написания датируются XI — XIII вв. Гречин должен изобразить серафима и херувима на двух иконах, предназначенных для их размещения над деисусной композицией, т. е. над собранным из нескольких досок изображением Христа и стоящих по его сторонам Богоматери и Иоанна Предтечи. Исторически важно то, что речь здесь идет, несомненно,. о сборной композиции, иными словами об иконостасе, в данном случае о той его ранней форме, которая складывалась из деисусной композиции, помещавшейся над царскими вратами алтарной преграды, т. е. о заказе на храмовые, а не на домовые иконы.

«И цьлоую тя» — и целую тебя. «А богъ за мездою, или лади вься». «Мезда» — мзда, награда, вознаграждение. «Ладити» — уладити, договориться. «Вься» — вся, всё. Смысловой перевод обеих фраз: а бог вознаградит, или же договорись обо всем, поставь свои условия.

Грамота 558

Найдена в квадрате 206, на глубине 2,76 м, в ярусе 13. Это целое письмо

Длина 25,5 см, ширина 1,8 см (рис. 70).

Как кажется, грамота написана тем же почерком, что и документ 549. Она может быть разделена на слова так:

«От попа от Минь ко Грициноу. А боуди семо ко Петровоу дени съ нкоунами с тримо».

В грамоте 549 имя ее автора, бывшего попом, не названо. Теперь как будто выясняется, что его звали Миной. «Семо» — сюда. «Съ икоунами» — с иконами; форма «икоуна» уже отмечена в грамоте 549. «С тримо» — по-видимому, искаженное «с тремя»; если это так, то речь здесь идет об ином заказе, нежели в грамоте 549, где говорилось только о двух иконах. «Ко Петровоу дени» — к Петрову дню; Петров день бывает 29 июня.

Общий перевод письма: «От попа Мины к Гречину. Будь здесь к Петрову дню с тремя иконами».

До находки последних двух грамот мы пришли к подтверждению вывода -о том, что владельцем усадьбы А на рубеже XII—XIII вв. был священник Олисей Гречин, занимавший видное место в духовной иерархии Новгорода, поскольку он был членом смесного суда посадника и князя, а в 1193 г. выдвигался в число кандидатов на архиепископскую кафедру. Тексты трамот 549 и 558 характеризуют Гречина еще с одной стороны: он, как выясняется, был также и художником-иконописцем, выполнявшим заказы на изготовление храмовых икон. В этой связи безусловный интерес для нас представляет еще один летописный текст, относящийся к тем же 30-м годам XII в.

Под 1196 г. в Новгородской I летописи содержится следующее сообщение: «Томь же лете испьса црковь на воротех архепископ Мартурии святыя Богородиця, а писець Грьцин Петровиць» 10. Имеется в виду церковь Положения ризы и пояса на Пречистенских воротах детинца, которую заложили и окончили в предшествующем 1195 г.11 Очевидно, что вновь найденные берестяные грамоты 549 и 558 позволяют отождествить Гречина 1193 г. с Гречином Петровичем 1196 г., поскольку Олисей Гречин грамот 502, 546, 549 и 558 оказывается одновременно и авторитетным духовным лицом высокого социального ранга, и художником-иконописцем.

Заметим, что за всю историю летописания новгородские летописи сохранили имена только трех художников: Гречина Петровича под 1196 г., Исайи Гречина под 1348 г. и Феофана Грека под 1378 г. (Под 1230 г. в Новгородской I летописи младшего извода упомянут также Станило, «брат Домажиров, иконного писца».) Если в основе этой избирательности лежит талант, слава, а не слепая случайность, надо надеяться, что Олисей Петрович Гречин принадлежал к прославленным мастерам.

Существует обстоятельство, немаловажное для подтверждения идентификации художника Гречина Петровича с художником Гречином усадьбы А. В Синодальном списке Новгородской I летописи имеется ряд текстов Т исключенных при позднейшем редактировании и поэтому не вошедших в младший извод этой летописи. К их числу относятся, как правило, эпизоды, связанные с локальной историей Людина конца. Так, только в Синодальном списке фигурируют сведения об игуменьях Варварина монастыря Маремьяне, Анне, Христине и Варваре, об игуменьях Воскресенского монастыря Марии и Евдокии, игуменах Аркажа монастыря Герасиме и Панкратии. Специфический интерес составителя Синодального списка к Людину концу хорошо понятен. Этот список связан с летописанием при церкви Якова, которая находилась на Добрыне улице, т. е. в Людином конце 12. Имена яковлевских клириков, причастных к этому списку, — Германа Вояты и Тимофея, также имеются только в Синодальном списке, Коль скоро только в нем упомянут и Гречин Петрович, не значит ли это,. что и он имеет прямое отношение к Людину концу?

Нужно остановиться на судьбе Пречистенской церквж, украшенной в 1196 г. фресками Гречина Петровича. Пречистенская башня вместе с над-вратной церковью рухнула 7 мая 1745 г. В донесении Новгородской губернской канцелярии об этом рассказано так: «. . .а сего майя против 7 числа по полуночи второго часа в третьей четверти имеющаяся у Пречистенских болших проезжих ворот на Волховском мосту каменная башня с часами и притом церковь вся до самого нижняго фундамента розселась и розвалилась, и жившаго в ней для заводу оных часов часовщика Евсея Никитина з женою и детми придавило до смерти, и оттого оные проезжие ворота по обоим сторонам завалило превеликими грудами кирпича и всякого сору так много, что никому никак пройти и проехать сквозь то места да и росчистить оного вскоре, хотя и довольным числом солдатства и прот-чих обывателей, невозможно» 13. По приезде в Новгород в том же году архитектора гезеля Алексея Рославлева остатки башни и церкви были разобраны «до самого фундамента» 14, а в 1820 г. на их месте была построена ныне существующая проездная арка. Впрочем, не исключено, что фрески в этой церкви погибли гораздо раньше. В 1419 г. она в какой-то степени пострадала от молнии: «... в церкви святей Богородици у городних врат уби сторожа Андреа, а чепь поникадилную, что во лбе, всю порвало, и двери раискыи ополеле, и святыи Иоанн Предтеча, и на святом Николе, и на Василии изнадбу сътвори, а церкви божиею благодатью охранена бысть, а под церковию в воротех два человека убило до смерти» 15. Основательно горела эта церковь в 1490 г.: «. . .загорелося на мосту на великом у городовых ворот, а церковь святаа Богородица огорела и стрелница; и из стрелницы похватало тесницу с огнем, понесло на Яневу улицу, и ту загорелось» 16. Все эти обстоятельства не исключают того, что при археологических поисках на участке древней Пречистенской церкви могут быть обнаружены фрагменты штукатурки конца XII в. с остатками фресковой росписи Гречина Петровича.

Вернемся, однако, к берестяным грамотам усадьбы А. Зная теперь, что Олисей Гречин был не только священником, но и художником, мы получаем возможность истолковать текст, написанный на внешней стороне коры грамоты 553

Если бы в центре этой надписи не стояло титлов Христа, ее можно было бы трактовать как еще одно церковное поминание (в берестяной грамоте 522 — очевидном поминании — имена были так же, «по-иконописному», расположены колонками). Однако присутствие указанных титлов позволяет понять надпись однозначно. Это запись иконной композиции, в центре которой должен быть изображен Христос, а по сторонам его — Анна («Яна»), Григорий, Феодосии и Захария. Поскольку грамота найдена на усадьбе художника Олисея Гречина, в ней можно видеть его- автограф, запись сделанного ему заказа на изготовление иконы с обозначенной композицией.

Можно даже попытаться дать толкование этому заказу. Его композиция строится из стоящих по сторонам Христа Григория и Феодосия, а по сторонам последних соответственно — Анны и Захарии. Если это патрональная композиция, ближе всего с заказчиками должны быть связаны краевые изображения. Анна известна нам в связи с берестяными синодиками и игуменством в Варварином монастыре. Если заказ имеет к ней какое-то отношение, мы получаем возможность идентифицировать и Захарию. Под тем же 6675 (1167—1168) г., когда Анна единственный раз упоминается в летописи по случаю ее кончины, рассказывается и о смерти Захарии, избранного на посадничество впервые в 1161 г., разбившего в 1164 г. шведов под Ладогой, вторично ставшего посадником в 1165 г. и убитого в 1167 г.17 С 1171 по 1175 г. в Новгороде дважды посадничал (в 1175 г. и умерший) его сын Иванко Захарьинич, известный также по принадлежавшему ему нательному каменному образку с изображением святых Иоанна и Захарии (рис. 71) 18. Не была ли игуменья Анна женой посадника Захарии и матерью посадника Иванки?

Известно, что жены и вдовы посадников игуменствовали в новгородских монастырях. В 1199 г. при учреждении Михалицкого монастыря «Ярославляя княгиня» в него «игумению поставиша Завижюю посадника» 19. С крупным боярским родом была связана и игуменья Варварина монастыря Варвара, названная в летописи «Гюргевой Олекшиниця». Поскольку Гюргий Олексинич упоминается даже под 1216 г.20, а Варвара стала игуменьей в 1195 г., очевидно, что она в этот момент была женой, а не вдовой этого боярина. Нам уже приходилось отмечать, что и Захария, п Иванко Захарьинич своей деятельностью были связаны именно с Софийской стороной 21. Здесь добавим, что, если изложенное построение справедливо, какие-то случаи упоминания Ивана в берестяных синодиках могут иметь отношение к памяти об Иванке Захарьиниче.

В таком случае объясняется и введение в заказанную иконописную композицию изображений Григория и Феодосия. Григорием в монашестве звали новгородского архиепископа Гавриила, занимавшего кафедру в 1186 — 1193 гг., т. е. как раз в интересующее нас время. Изображение Феодосия могло быть связано с памятью об основоположнике русской монастырской жизни Феодосии Печерском.

Трактуя текст на внешней стороне берестяной грамоты 553 как записанный художником заказ, мы можем опереться на находку, обнаруженную на другом раскопе еще в 1966 г. При раскопках на древней Ильиной улице Торговой стороны в слое рубежа XI — XII вв. (пласт 26, квадрат 284) была найдена деревянная заготовка для небольшой иконки (рис. 72). Снабженная на обеих сторонах кивотцами, она и на той, и на другой стороне расчерчена на четыре четверти, в каждой из которых помещены указания художнику. На одной стороне в левой верхней четверти нацарапано: «Исуса ту написитъ», в правой верхней — «Богородицу», в левой нижней — «Оноф-рию ту написи», в правой нижней — «Феодора Тирона».

На другой стороне в левой верхней четверти — «Михаила», в правой верхней — «Евана», в левой нижней — • «Климянта», в правой нижней — • «Макария» 22.

Важен вопрос о национальности Олисея Петровича, поскольку его мирское имя «Гречин» может и не свидетельствовать о греческом происхождении. Однако имеются сведения о том, что он как будто был греком, выходцем из Византии. Наиболее важна в этом отношении берестяная грамота 552.

Грамота 552

Найдена в квадрате 218, на глубине 2,18 м, в ярусе 13. Это целый умент:

Длина 14 см, ширина 3 см (рис. 73).

Отметим наличие лигатур, а также элементы соединения букв во второй строке.

Документ содержал греческую надпись: М(Е)РКОГРЮ ТО ЕТРАТ1ЛАТ, т. е. «Меркурию воину».

Не исключено, что в грамоте 552 записан заказ на икону, посвященную святому Меркурию Стратилату. Святой воин Меркурий Кесарийский был особенно популярен в Смоленске и считался покровителем этого города, что, вероятно, восходит к середине XI в., поскольку первый смоленский тшязь Вячеслав Ярославич (1054—1057 гг.) носил крестильное имя Меркурия в честь этого святого 23. Во второй половине XII—начале XIII в. в Новгород неоднократно приглашались смоленские князья, потомки Ростислава Мстиславича.

Другим «греческим» признаком Олисея оказывается употребление в связанных с ним грамотах лигатур, чрезвычайно редко встречающихся в русском письме рассматриваемого времени. Эти лигатуры присутствуют не только в греческой грамоте 552, но также в отмеченных выше берестяных синодиках 508, 541, 553, 554, 557, что объединяет все эти документы характерным и в то же время исключительным признаком. Допуская, что многие синодики были записаны самим священником под диктовку прихожан, мы предполагаем, что по крайней мере только что названные документы все являются автографами Олисея Гречина. Впрочем, погрешности орфографического порядка и отмеченные особенности графики в равной степени могут служить свидетельством тому, что Гречин, будучи русским человеком, владел греческим языком и приемами его письма.

Попытаемся теперь по возможности проследить судьбу Олисея Гречина, снова обратившись к летописи. Под 1226 г. Новгородская I летопись, рассказывая о смерти юрьевского игумена Савватия, сообщает о рекомендации, касающейся его преемника. Смертельно заболев, Савватий «съзва владыку Антония и посадника Иванка и все новгородце, и запраша братье своей и всех новгородьць: „изберете собе игумена". Они же рекоша: „кого тьцблагословипш". Он же рече: „въведете Грьцина, попа святую Костян-тину и Елены". И въведоша мужа добра и зело боящася бога Грьцина, и'постригоша и того дни, марта в 2, на святого Федота; и поставиша и игуменом, марта в 8, на святого Фефилакта, на сбор» 24. Тот же Гречин в 1229 г. называется в числе претендентов на владычную кафедру, когда решался вопрос о замене больного, разбитого параличом Антония новым архиепископом: «И рекоша некотории князю: „есть чьрньць дьякон у святого «Георгия, именьмь Спиридон, достоин есть того"; а инии Осафа, епископа володимирьскаго велыньскаго, а друзии Грьцина» 25. Избран тогда был Спиридон.

Поскольку между летописными сообщениями 1193 и 1226 гг. нет других Гречинов в духовной иерархии Новгорода, а в обоих случаях упоминание Гречина не сопровождено указанием его крестильного имени, надо полагать, что и там и здесь речь идет об одном и том же человеке.

В начале 1231 г. в юрьевском игуменстве произошли существенные перемены: «. . .въведоша с Хутина от святого Спаса Арсения игумена, мужа кротка и смерена, князь Ярослав, владыка Спуридон и всь Новгород, и дата игуменьство у святого Георгия; а Саву лишшпа, посадиша и в келий; и разболеся, лежав 6 недель, и преставися марта в 15 день, в субботу пред обедьнею, и тако погребен бысть игуменомъ Арсениемь и всею братьею» 2е. Хотя в этом сообщении игумен Савва и не назван Гречином, однако он, несомненно, тождествен лицу, получившему юрьевское игуменство в 1226 г. В этом убеждает приписка писца на Стихираре 1226 г.: «Азъ попинъ грешный Сава, а мирьскы Грьцинъ, написахъ книги сия».

Если юрьевского игумена Гречина звали Саввой, а Гречина конца XII в., как это явствует из берестяной грамоты 502, в крещении Олисеем, не отменяет ли это предположенного выше отождествления? На наш взгляд, не отменяет. При пострижении в монахи крестильное имя обязательно-менялось на чернеческое, причем не всегда с соблюдением тождества инициала (ср. Григорий Калика — Василий), а в данном случае воспреемннк Савватия на юрьевском игуменстве Гречин мог получить монашеское имя в честь своего умирающего предшественника, благословившего его на свое место. Поэтому приписку на Стихираре можно датировать очень точно промежутком от 2 до 8 марта 1226 г., когда Гречин уже был Саввой, но еще не стал игуменом, а оставался попом. Возможная идентификация нашего Олисея Гречина с Саввой Гречином 1226—1231 гг., таким образом, не встречает противоречий.

Разумеется, проверить высказанное предположение можно палеографическим сопоставлением письма Стихираря 1226 г. и берестяных автографов Олисея Гречина, но этому должна предшествовать разработка специальной методики такого сличения, до сих пор не предпринимавшегося, поскольку ни разу еще не возникала проблема выявления тождественных почерков в берестяном и пергаменном письме. Береста и пергамен требуют разных орудий письма и, следовательно, резко различающейся манеры изображения букв.

В пользу предложенной идентификации Олисея и Саввы говорят обстоятельства, прервавшие деятельность Гречина на усадьбе А. Как уже было выяснено, эта усадьба в 1209 г. была полностью уничтожена грандиозным пожаром, превратившим в пепелище весь Людин конец. Спустя только четыре года на этом пожарище начинается восстановление построек и настилов. Во время пожара, как сообщает летопись, сгорели все церкви Людина конца, и под ближайшими датами ничего не говорится об их возобновлении. После 1213 г., когда жизнь на усадьбе А вошла в нормальную-колею, комплексы вещевых находок на этом участке не содержат в себе ничего, что связывало бы жизнь его обитателей с церковной деятельностью или с работой художника. Надо полагать, что Олисей Гречин в это время должен был искать и найти иной приход и иных прихожан в другом конце Новгорода. И обнаружив, что в 1226 г. Гречин был попом церкви Константина и Елены, мы, по-видимому, имеем основания догадаться, что именно эта церковь и стала новым местом службы Олисея.

В Новгороде существовали три храма, посвященные Константину и Елене. В 1224 г. «създа Борисовичь Смен церковь камяну святого Павла, и святого Смена Богоприимьця, и святую Костянтина и Елены, и святшпа ноября в 6, на Павлов день» 28. Но это не отдельная церковь, а дополнительный алтарь в храме Павла Исповедника. В 1238 г. «створи манастырь. у святого Павла Семеновая Борисовича» 29, а «Описание семи новгородских соборов» XV в. следующим образом говорит об этом монастыре: «Павел святый на Вареской улици, манастырь женьскои, на полатех Борис Глеб, да Аким Анна, а придел Семен богоприимець да царь Костянтин» 30, Если бы Гречин служил в этой церкви, ее не назвали бы церковью Константина и Елены.

Две другие Цареконстантиновские церкви — на Росткине и соседней с ней Яневе улицах Софийской стороны — находились так близко одна от другой, что в летописных указателях они чаще всего принимаются за одну, якобы выходившую фасадами на обе улицы31. Между тем, это разные храмы, в чем легко убедиться, обратившись к сведениям писцовой книги Леонтия Аксакова о клириках обеих церквей. В момент составления этой книги .в штате Цареконстантиновской церкви на Росткине улице числились поп Матвей, дьячки Гриша Мосеев и Иванко Федоров, пономари Иван Яковлев и Афанасий 32. В одноименной церкви на Яневе улице тогда же штат •состоял из попа Семена Филипова, дьячка Иванки Никитина, пономаря Андрейки Семенова, проскурниц Стефаниды и Прасковьицы, звонца Ми-халки Иванова и притворника Андрея Власьева 33. Те же поп, дьячок л пономарь указываются в синхронной «Записи о ружных церквах»34. .Писцовая книга Леонтия Аксакова по-разному и локализует эти церкви. Храм Константина и Елены на Росткине улице стоял на ее левой стороне, «ели идти от детинца к Окольному городу, т. е. к югу от этой улицы 35, тогда как Цареконстантиновская церковь на Яневе улице находилась на правой стороне последней 36, т. е. к северу не только от Росткиной, но и от Яневой улицы.

К сожалению, не существует никаких материалов, которые помогли бы определить, какая из этих двух церквей возникла раньше, а также — к которой из них относится летописное сообщение 1151 г. о создании церкви «святую Костянтина и матере его Елены» 37. Очевидно, однако, что сообщение 1226 г. может относиться только к одной из этих двух стоявших рядом друг с другом церквей, которые находились у границы Загородья и Не-ревского конца Софийской стороны.

Предположительно реконструируя таким образом судьбу Гречина после оставления им усадьбы А в 1209 г., мы можем высказать некоторые •соображения и о том, когда он на этой усадьбе водворился. Все связанные с ним берестяные грамоты тяготеют к ярусу 13, но иконописная мастерская существовала какое-то время и до пожара 1194 г. Следовательно, Гречин мог поселиться здесь сравнительно незадолго до этого пожара, хотя и в более раннее время, с середины XII в., этот участок был занят священнослужителями. Решаемся связать с его предшественниками найденную на усадьбе А в ярусе 13 берестяную грамоту 548. Эта грамота дошла до нас обгорелой с одного края и может происходить из слоев нивелировки пожарища 1194 г., т. е. относиться еще к ярусу 14 (1172—1194 гг.).

 Грамота 548

Найдена в квадрате 227, на уровне пласта 14 (глубина 2,6—2,8 м). "Это большой фрагмент документа, левый край которого выгорел

Длина 26,7 см, ширина 3 см (рис. 73).

Грамота может быть разделена на слова следующим образом:

«. . .бъга къ Моиславоу и къ Никите. Цьмоу, бра. . . ъишися. А явь, де, ожь у васъ есте тъварь Ольскы. . . А язь не едино былъ, Ярямиръ, а инихо моуже 3. . . ъ. А правите имъ тъваро, б(ог)а ся боя, д1з».

«. . .бъга» — по-видимому, окончание имени автора письма. В Ипатьевской летописи под 1202 г. упоминается владимиро-волынский боярин Мстьбог. В 1240 г. известен Ивор Молибожич, галицкий смерд, а в 1394 г. — «Данило Дажбогович Задеревецкий, землянин земли Руское». Стоит вспомнить также Данилу Ивановича Божина внука, новгородского боярина, фигурирующего в Новгородской I летописи под 1418 г. (см. словарь Туликова).

«Къ Моиславоу и къ Никите». Имя Моислав известно в древнерусских текстах. Так, в частности, звали мазовецкого князя, убитого в 1045 г. во время похода на него Ярослава Владимировича 38. Новгородца Моислава упоминает в XIV в. архиепископ Василий Калика в своем «Послании о земном рае»: «А то место святаго рая находил Моислав новгородець и сын его Яков, и всех было их три юмы, и одина из них погибла, много блудив, а две их потом долго носило море ветром, и принесло их к высоким горам. . . А тех, брате, мужей и нынеча дети и внучата добры здорови» 39.

Летописцу — что нам более интересно — известен новгородец Иоислав того времени, к которому относится грамота 548. Кстати, это единственный летописный Ноислав в Новгороде. В 1194 г. во время трагического для новгородцев похода воеводы Ядрея на югру (т. е. в область хантов и манси в низовьях Оби, в северном Зауралье), когда 80 уцелевших участников кампании возвращались в Новгород, «убиша Сбышку Волосовиця и Него-чевиця Завида и Моислава Поповиця сами путьники, а друзии кунами ся откупиша; творяхуть бо я съвет дьржаще на свою братью, а то богови судити»40. Не исключено, что в «Послании о земном рае» имеется в виду тот же самый Иоислав и что именно он фигурирует и в нашей грамоте, поскольку он был «поповичем», а принадлежность усадьбы А, с которой происходит этот документ, попу совершенно несомненна.

В этой связи следует вспомнить о том, что на усадьбе А в слоях яруса 14 было найдено четыре берестяных поплавка,помеченных буквой./И. Не является ли она инициалом Ноислава?

Надо отметить одно весьма любопытное обстоятельство. Соседняя с раскапываемым участком церковь Троицы на Рядитине улице была в 1365 г. построена «югорцами» 41, т. е. новгородцами, постоянно связанными с югрой (может быть, югорскими «данниками» — сборщиками дани в Югре). Берестяные грамоты уже не раз демонстрировали связь некоторых городских семей с определенными территориями сбора дани на протяжении нескольких поколений.

«Цьмоу бра. . .» — скорее всего: «цьмоу, бра(те)», почему, брат? «Цьмоу, бра(те). . . ъишися» — смысловая конъектура: почему, брат, бога не боишься («бъишися»)?

«А явь де». «Явь» — яве, известно. «Де» — от «деяти», говорить — говорят. «Ожь» — что. «А явь, де, ожь у васъ есте тъваръ Ольскы. . .» — стало известно, говорят, что у вас есть товар Олексы. Перестановка букв «кс» на «ск» не единична в берестяных грамотах. Напомним, что, например, Максим Онцифорович в своих автографах упорно называл себя «Мас-кимом».

«А язь не едино былъ, Ярямиръ, а инихо моуже 3. . .» Вероятно, при разговоре о присвоении Моиславом и Микитой товара Олексы присутствовал не один только автор письма, но также Ярямир и трое других мужей. Имя Ярямир, Яромир встречается впервые, но оно образовано по хорошо известной модели. Ср. Ярослав, Творимир и т. п.

«А правите имъ тъваро, б(ог)а ся боя дЪ» — отдайте им товар, бога боясь. Частица «д-Ъ» в конце фразы — ссылка на мнение говоривших о товаре Олексы. Это другая форма написания «де» — говорят.

Смысл грамоты в целом понятен. Моислав и Микита незаконно присвоили товар, принадлежавший Олексе. Об этом стало известно, пошли разговоры, свидетелем которых оказался и автор письма. Последний советует Моиславу и Миките, вернув чужое имущество, защитить свою репутацию.

В коллекцию берестяных документов усадьбы А входят еще три документа, найденных в ярусе 13, однако из-за фрагментарности они оказываются мало полезными для общих наблюдений.

Грамота 505

Найдена в квадрате 54, на глубине 1,98 м. Это обрывок документа:

дд —

Длина 7,8 см, ширина 2,6 см (рис. 73).

Грамота 547

Найдена в квадрате 216, на уровне пласта 13 (глубина 2,4 — 2,6 м). Это обрывок, сохранивший лишь конец записи:

Длина 12,8 см, ширина 4 см (рис. 73).

Документ заканчивается словами «м гривьно» — 40 гривен; он содержал сведения о каких-то денежных суммах.

Грамота 556

Найдена в квадрате 216, на глубине 2,76 м. Это небольшой фрагмент документа, левый край которого аккуратно отрезан, а остальные оборваны:

Длина 15 см, ширина 4,5 см (рис. 73). Грамота может быть разделена на слова так:

«. . .(к)ъ Домасл(а)воу. Иди в(ъ). . . (к)роме Семе(н)а и ем(оу). . .(ц)ьрьнь...» Имя Домослав известно по рядной Тешаты и Якима ХП1в.42, а также в новгородских берестяных грамотах 155 первой половины XIII в. и 149, датированной XI—-XII вв. Последнее слово «(ц)ьрьнь. . .» может означать чернеца («цьрьньць»), если только в этом сочетании букв нет конца одного слова и начала другого.

Так же_ мало для общих наблюдений дает надпись на счетной бирке-(14-23): илвЬ — по-видимому, имя Олферий (олеьрни). Должник Олфериж вряд ли мог жить на усадьбе своего кредитора (рис. 74).

Подытоживая изложенные здесь наблюдения над берестяными грамотами усадьбы А, можно констатировать, что эта усадьба во второй половине XII — начале XIII в. принадлежала священникам. Сначала ее владельцем был неизвестный нам по имени поп, предположительно — отец Моислава Поповича. Затем здесь поселился Олисей Гречин, бывший не только священником, но и иконописцем. После пожара 1209 г. жизнь на усадьбе на некоторое время замирает, а по восстановлении жилого и хозяйственного комплекса в 1213 г. присутствия на ней священнослужителей уже не замечается.

Хронологически локальный характер священнического комплекса на усадьбе А объясняет и положение его владельцев относительно той боярской патронимии, на территории которой он существовал во второй половине-XII—начале XIII в. Усадьба А не могла быть городской вотчиной священников. Очевидно, этот участок был предоставлен в распоряжение священников настоящими владельцами взаимосвязанных усадебных комплексов — боярами, ктиторами Варварина монастыря и ближайших церквей. Обращает на себя внимание, что ближайшая к усадьбе церковь Василия Парийского-была создана в 1151 г., т. е. непосредственно перед водворением на эту усадьбу клириков.

Нечто подобное уже довелось наблюдать при раскопках на Неревском конце. Там, на усадьбе И, принадлежавшей боярамМишиничаы, в слоях конца XIII и первой половины XIV в. был обнаружен в сопровождении предметов церковного обихода комплекс берестяных грамот (177, 317, 319, 323, 329, 330, 331, 368), демонстрирующий временную принадлежность части усадьбы священнослужителям. Эта часть была выгорожена частоколами.

Фрески Олисея Гречина?

Естественной представляется попытка отыскать среди дошедших до нас произведений новгородской живописи работы, выполненные Олисеем Гречином и в его мастерской.

Что касается произведений станковой живописи, определенные возможности заключены в изучении состава избранных святых, на иконах интересующего нас времени. В частности, в самой осторожной форме укажем на икону «Знамение» из собрания П. Д. Корина, оборот которой занят изображением мученицы Ульяны. Долгое время его ошибочно определяли как изображение Параскевы Пятницы. В Варварином монастыре, согласно «Описанию семи новгородских соборов» XV в., в соборной церкви существовал на полатях алтарь, посвященный святой Иулиании. Следовательно, эта святая особенно почиталась именно варваринскими черницами. К сожалению, икона «Знамение — Ульяна» в очень неудовлетворительном состоянии сохранила изображения многочисленных святых на полях, а анализ их состава мог бы дать основу нужной атрибуции.

Вполне вероятна принадлежность Гречину знаменитой двусторонней иконы «Спас Нерукотворный — Поклонение Кресту», находящейся ныне в Успенском соборе Московского кремля (рис. 76). Новгородское происхождение этой иконы и ее связь с церковью Образа, где она была главной храмовой иконой, выяснены В. Н. Лазаревым, а Г. И. Вздорнов привел убедительные доказательства тому, что она была написана в связи со строительством нового храма Образа в 1191 г.2 Усадьба Гречина находилась в близком соседстве с церковью Образа, а сам художник работал именно тогда, когда строилась и украшалась эта новая церковь.

Однако Олисей Гречин писал не только иконы, но, как это явствует из летописного сообщения 1196 г., и фрески. Ко времени его деятельности в Новгороде относится несколько монументальных живописных работ. В 1189 г. «коньцаша церковь пишюще святого Благовещения» (т. е. Благовещенскую церковь в Аркажах); в 1196 г., как мы уже знаем, была расписана Пречистенская надвратная церковь в детинце; в 1199 г. «испьсаша церковь святого Преображения на Городищи. В то же лето испьсаша церковь в Русе святого Спаса владычъшо в манастыри» 3. Фрески Пречистенской церкви не сохранились; от росписи Преображенской церкви в Старой Руссе до нас дошли небольшие фрагменты; значительные участки живописи XII в. имеются в Благовещенской церкви; нередицкая («святого Преображения на Городищи») живопись до последней войны существовала практически во всей полноте, когда с нее снимались копии, делались фотографии и описания.

«Росписи Спаса-Нередицы, являвшиеся крупнейшим средневековым живописным ансамблем не только в России, но и во всей Европе, были почти полностью варварски уничтожены фашистами во время их оккупации Новгорода. Для русской культуры гибель росписей Нередицы — это ничем не вознаградимая утрата, потому что в них новгородские черты выступали с такой силой, как ни в каком другом памятнике. Фрески Нередицы пораноли своей изумительной сохранностью и ни с чем не сравнимой полнотой в подборе сюжетов, которые почти исчерпывающим образом знакомили зрителя с системой средневековой росписи. Кто не имел счастья видеть фрески Нередицы, тому трудно составить достаточно полное представление о монументальной живописи средних веков» *.

Мы привели здесь это мнение крупнейшего знатока средневекового искусства В. Н. Лазарева не только потому, что оно наглядно характеризует высокий уровень искусства живописи в Новгороде 90-х годов XII в., но и в связи с тем, что исследователи нередицкой росписи насчитывают в ней до десяти различных манер. Иными словами, именно в этом ансамбле, исполнение которого привлекло, вероятно, практически всех новгородских художников того времени, владевших искусством фресковой живописи, наиболее перспективным представляется искать и Олисея Гречина.

Рассмотрим прежде всего два сюжета этой живописи, которые давно уже породили не исчерпанные до сегодняшнего дня научные дискуссии.

В запрестольной алтарной композиции Нередицкой церкви изображен весьма необычный деисус (рис. 77 и 78). По сторонам Христа-священника слева в медальоне помещен традиционный Иоанн Предтеча, справа в медальоне — традиционная Богоматерь, однако вместо титлов Л5НР0с> она снабжена надписью ДПЯ Д'ШРОЙ. Н. П. Кондаков усматривает здесь «попытку живописца осмыслить непонятную ему надпись ДГ1Д Л/ШР1Л, бывшую, по-видимому, на шаблоне, с которого он писал», и считает эту композицию за повторение очень древнего оригинала, «восходящего к той поре, когда наименование Богородицы св. Марией не было еще забыто» 5. Справедливо неудовлетворенный таким объяснением Н. П. Сычев выдвинул другую версию истолкования, предположив, что Иваном в крещении звали инициатора постройки каменной Нередицкой церкви новгородского князя Ярослава Владимировича, а Марфой — его жену 6. Это мнение было поддержано В. Н. Лазаревым как «убедительное» '.

Существуют, однако, обстоятельства, не позволяющие согласиться с предложенным Н. П. Сычевым объяснением, которое и само по себе кажется натянутым из-за вопиющего нарушения канонической композиции в столь ответственном месте храма.

Ярослав Владимирович был в весьма сложных отношениях с Новгородом. Приглашенный впервые на новгородский стол в 1181 г., он уже в 1184 г. был изгнан новгородцами: «. . . выведе Всеволод, прислав, свояк свои из Но-вагорода Ярослава Володимириця: негодовахуть бо ему новгородьци, зане много творяху пакостии волости Новгородьскеи» 8. В 1187 г. он вторично стал новгородским князем, однако в 1196 г. в результате конфликта, возникшего из-за нежелания новгородцев воевать с черниговцами, его снова изгнали, после чего Ярослав некоторое время, заняв Торжок, собирал в свою пользу уже не принадлежавшие ему доходы с Новгородской земли. В 1197 г. он снова владеет новгородским столом. В 1198 г. Ярослав строит Нередицкую церковь: «. . . заложи церковь камяну князь великыи Ярослав, сын Володимирь, вънук Мьстиславль, в имя святого Спаса Преображения Новегороде на горе, а прозвище Нередице; и начата делати месяца июня в 8, на святого Федора, а концяша месяца сентября» 10. Однако уже весной 1199 г. «начяша Ново-городци совет творити, еже изгнати им князя своего Ярослава Владимеричя с княжениа из Новагорода» и, в результате чего «прислав Всеволод, выведе Ярослава из Новагорода и веде и к собе; а из Новагорода позва владыку и посадьника Мирошку и вячыпии мужи по сын». Посольство за новым князем отправилось летом 1199 г., во время этого путешествия 24 августа на Селигере умер архиепископ Мартирий. Летопись о росписи Нередицы сообщает уже после описания всех этих событий 12. Следовательно, церковь расписывали уже тогда, когда Ярослав Владимирович был изгнан из Новгорода и думать о помещении в росписи его патрональных изображений было уже ни к чему.

Жена Ярослава покинула Новгород вместе с ним. Существует летописное известие: «Toe же зимы явися знамение в луне, месяца декабря в 24 день, а на утрие преставися княгини Ярославля, свесть великого князя Всеволода Юрьева сына Долгорукаго; и положена бысть в монастыре пречистая Бо-городици в сестрине» 13. Это известие записано под 6708 г., формально соответствующим 1200 г. нашего летосчисления, однако расчет по астрономическим таблицам устанавливает, что полное лунное затмение наблюдалось 24 декабря 1199 г. Богородицкий (Княгинин) монастырь, в котором погребена свояченица Всеволода, находится во Владимире. Однако о жене Ярослава Владимировича известна еще одна подробность. Перед изгнанием из Новгорода она основала там Молотковский Михалицкий монастырь 14. В позднейшей летописи этого монастыря рассказывается: «В лето 7707 видя княгиня Яро-славляя Елена сон: явися бо тогда преподобный отец наш Михаил Малеин, и постави княгиня церковь пресвятей Богородицы в обители на Михалице» 16. Как видим, поздняя традиция именует княгиню Ярослава Еленой. Что же касается ранних источников, им вообще неизвестно, как звали эту женщину.

Сложнее обстоит дело с христианским именем Ярослава Владимировича. Поздняя Никоновская летопись XVI в. действительно дважды называет его Иоанном. В 1181 г. «послаша новогородци к великому князю Всеволоду Юрьевичю в Володимер, просяще себе у него князя; он же даде им князя Ивана, нарицаемого Ярослава Владимерича, своего своака» 16. В 1183 г. «новогородци выгнаша от себе из Новагорода князя своего Ивана, глаго-лемаго Ярослава Владимерича, своака князя Всеволода Юрьевичя Влади-мерскаго» 17. Эти сообщения, на первый взгляд, прекрасно подтверждаются ктпторской фреской Нередицы, которая и представляет собой второй дискуссионный сюжет (рис. 79).

В надписи этой фрески фрагментировано первое слово: «. . .нъ о боголю-бивы кнаже вторыи Всеволодъ, злыя обличя, добрыя любя, живая кормя и вся църковьныя чины и манастырескыя ликы милостивенн имая, о мило-стивьче, кто твоя добродетели может воспета, но даждь убо церствие небесное съ всеми святыми угожешими ти въ бесконечьныя веки, аминь» 18. Фотография надписи19 дает возможность прочесть еще одну букву первого ее слова — «а», т. е. видеть здесь: «. . .анъ» и восстанавливать утраченное имя как «Иоанъ» (рис. 80).

Ю. Н. Дмитриев привел доказательства вторичности ктиторской фрески относительно всей остальной росписи Нередицы: «Рассматривая штукатурку в нише ктиторской фрески, можно видеть — и достаточно ясно — край слоя, находящего с поверхности арки на поверхность стены, т. е. обычное расположение слоев. Однако вслед за этим швом у самого ребра ниши находится второй шов другого слоя штукатурки, лежащего на первом. Этот второй слой на восточной стороне арки в одном месте, по краю, отпал, и обнаружилось.. что а) первый слой был расписан (красная кайма обрамления по ребру), и второй слой нанесен на остатки этой расписанной поверхности; б) первый слой вместе с нижележащим, предварительным, слоем штукатурки перед нанесением второго слоя был сбит, срублен и оставлен лишь у самого края ниши с тем, очевидно, чтобы не повредить живописи стены. Следовательно, должен быть сделан вывод, что ктиторская фреска не входила в первоначальный состав росписи и заменила собою какое-то другое изображение» 20.

Подтверждая этот вывод наблюдениями над индивидуальными стилистическими особенностями фрески, Ю. Н. Дмитриев делает, однако, неверное заключение, что она якобы изображает Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского, и была написана около — вернее, после — 1246 г. в связи с кончиной этого князя. Во-первых, не существует никаких документальных свидетельств о каких-либо «ремонтных работах памятника, которые имели место около середины XIII века»; во-вторых, если такие работы и были, они не могли стать сколько-нибудь значительными, коль скоро на протяжении всего последующего времени Спас-Нередицкая церковь сохранялась как целостный ансамбль конца XII в.; в-третьих, самого наличия таких работ (если бы они были) совершенно недостаточно, чтобы их возможный инициатор оказался главным действующим лицом ктиторской фрески; в-четвертых, Ярослава Всеволодовича в крещении звали не Иоанном, а Феодором.

На ктиторских фресках изображаются основатели церкви или ее возобновители. Приведем в качестве примера ктиторскую фреску церкви Ивана на Опоках в Новгороде. На ней в XV в. были изображены святые Никита и Иоанн Новгородские: первый — как лицо, при котором была сооружена первоначальная деревянная церковь Ивана на рубеже XI—XII вв.; второй — как инициатор капитальной перестройки этой церкви в 1184 г.22 Как выяснил летом 1979 г. П. А. Раппопорт, в процессе этой перестройки были перебраны все стены храма до самого основания. Уместным было бы на этой фреске упоминание князя Всеволода Мстиславича или епископа Ивана Непьяна, при которых на рубеже 20-х и 30-х годов XII в. возникло первое каменное здание храма, но сама одиозность этих лиц в глазах последнего возобновителя церкви Ивана на Опоках Евфимия II, по-видимому, воспрепятствовала их включению в эту живописную летопись храма. Евфимий II, как известно, был идеологом антимосковской, т. е. антикняжеской, борьбы. Что же касается Ивана Попьяна, его имя было исключено из церковных поминаний 23.

Таким образом, по логике вещей на ктиторской фреске Спас-Нередицы мог быть изображен лишь князь Ярослав Владимирович, если только строительству каменного Нередицкого храма в 1198 г. не предшествовал деревянный. Опираясь на показания Никоновской летописи, мы как будто не должны сомневаться в правомерности отождествления князя на ктитор-ской фреске Нередицы с Ярославом Владимировичем. Однако в действительности Ярослава в крещении, вопреки показанию Никоновской летописи, называли отнюдь не Иоанном.

От этого князя к настоящему времени сохранились 22 свинцовые вислые печати, оттиснутые четырьмя парами матриц, которые несут изображение архангела Михаила и святого Димитрия. Ярослав был сыном Владимира Мсти-славича и племянником Ростислава Мстиславича. Последнего в крещении звали Михаилом, поэтому Владимир Мстиславич Михаилом не мог быть, а в паре обозначенных на буллах христианских имен отцу Ярослава Владимиру должно принадлежать имя Димитрий, а ему самому — имя Михаил.

Ктиторская фреска, таким образом, не имеет отношения к Ярославу Владимировичу, но, по-видимому, именно она стала источником позднейших сведений о принадлежности Ярославу имени Иван, коль скоро, наблюдая надпись фрески в XVI в., ее толкователи, знавшие, что каменная церковь была построена при Ярославе Владимировиче, должны были связывать эту надпись только с ним.

Отсюда проистекает следующий вывод. Если ктиторская фреска, написанная не позднее XIII в., называет основателем церкви Спаса некоего князя Ивана, значит каменному храму предшествовал деревянный, как это и бывало постоянно, и наша задача выяснить, какой князь в действительности на ней изображен. Среди новгородских князей XII в. пять в крещении назывались Иоаннами: 1) Владимир Всеволодович (1136 г.), князь-младенец, сидевший на столе полтора месяца после изгнания из Новгорода его отца Всеволода Мстиславича; 2) Святополк Мстиславич (1142—1148 гг.), сын Мстислава Великого и родной брат Всеволода Мстиславича; 3) Ярослав Изяславич (1148—1154 гг.), внук Мстислава Великого, племянник Всеволода Мстиславича; 4) Святослав Ростиславич (1158—1160, 1161—1167 гг.), внук Мстислава Великого, племянник Всеволода Мстиславича; 5) Мстислав Ростиславич (1160-1161, 1175-1176, 1177-1178 гг.), внук Юрия Долгорукого 25.

Резюмируя наблюдения над деисусом и ктиторской фреской Нередицы, можно акцентировать внимание на двух важных обстоятельствах. Во-первых, каменной Нередицкой церкви предшествовала деревянная, построенная при одном из князей Иванов XII в. Во-вторых, коль скоро роспись храма была предпринята после изгнания из Новгорода князя Ярослава Владимировича, бессмысленно искать в ней связанные с ним патрональные изображения. В частности, проблема патроната не имеет отношения к возможным истолкованиям надписи ЛПЯ Л1ЯР0Л при изображении Богоматери в алтарном де-исусе.

Полагаем, что разгадка этой надписи содержится в орфографии одного из берестяных автографов Олисея Гречина. Как уже отмечено, в грамоте 545 он трижды пишет ЖЙРОво, причем в последнем случае: Л'1ЯРО-в<£ т. е. титлы Богоматери передает не через Л1НР во, а через Я, завершая первое слово заменяющей Ъ буквой О, т. е. в русской огласовке. Поэтому Икона Знамение — Ульяна из собрания П. Д. Корина Икона Спас Нерукотворный — Поклонение Кресту Спас-Нередща. Деисусный Иоанн Предтеча Спас-Нередица. Деисусная Богоматерь Спас-Нередща. Ктиторская фреска Спас-Нередица. Легенда ктиторской фрески Спас-Нередица. Фрески алтаря на деисусной фреске генетически возводится к указанному способу сокращения имени Богоматери. Предшествующее слово ЛГМ не должно смущать, ведь говорили же «Святой Спас», «святый боже», «Пресвятая Богородица», таким образом, — греческая калька русского обозначения пресвятой Богородицы 28.

Но в то же время указанное совпадение единично, и поскольку оба случая (надпись на фреске и берестяная грамота 545) относятся к рубежу XII— XIII вв., мы вправе заподозрить индивидуальную особенность писавшего, предположив участие Олисея Гречина в росписи Спас-Нередицкой церкви и конкретно — в работе над ее деисусной композицией.

Сделав это предположение, рассмотрим в целом систему росписи Нере-дицкого храма. «Начиная с купола как обычной главы церковной росписи Нередицкая церковь строго воспроизводит все основы византийского храмового живописного цикла и заложенной в нем богословской идеи» 27. В куполе изображен не Вседержитель, а Богочеловек в своем вознесении. Круг поддерживают шесть ангелов. В следующем ярусе апостолы принимают на себя руководство миром, среди апостолов — Богоматерь с ангелами по сторонам. Еще ниже — пророки. В парусах евангелисты, между ними — два нерукотворенных образа и иконы Иоакима и Анны. В верхнем ярусе алтаря — Христос ветхий деньми между архангелами Михаилом и Гавриилом, передающий идею Троицы. Ниже — престол уготованный, с орудиями страстей. Под ним всю нишу алтаря занимает фигура Богоматери Великой Панагии как символ церкви христианской, оставленной на земле по вознесении господа; по сторонам ее — Борис и Глеб как символ сопричастности русской церкви к церкви вселенской. По тягам арок — обычные медальоны с изображением сорока севастийских мучеников (рис. 81).

Ниже Богоматери — обычная Евхаристия с двояким причащением и двумя изображениями Спасителя. Еще ниже — святители, размещенные в два ряда по причине узости апсиды. Под окном апсиды — деисусная композиция. Из ряда святителей в алтарную нишу вынесено изображение Петра Александрийского, который, как известно, отказывался сидеть на своем престоле. Напротив него — изображение Ильи с вороном. На алтарных столбах, кроме того, изображены диаконы.

Вполне характерны изображения в жертвеннике и диаконнике. В жертвеннике — Богоматерь Знамение с поклоняющимися ей фигурами, одна из которых — Алексей человек божий; здесь же преподобные. В диаконнике — Предтеча и сцены из его жизни, а также ряд святых жен. Нет смысла связывать предтеченские сюжеты с возможным патронатом основателя церкви князя Ивана. Такие сюжеты вполне традиционны для новгородских диакон-ников XII в. Вспомним тот же набор изображений в диаконниках Рождественского собора Антониева монастыря и Благовещенской церкви в Аркажах. В глубине верхних люнетов храма — громадные фигуры архангелов Уриила, Рафаила и Селафиила. Под ними в поясах размещены композиции с ветхозаветными и главным образом евангельскими сюжетами. На западной стене, под хорами, — композиция Страшного суда.

Все это соответствует канонам, и нет смысла искать здесь локально исторические идеи. Иное дело — фигуры святых, занимающие все остальное пространство росписи, порой сгруппированные по разрядам воинов, преподобных и т. д., но порой выделенные в аркадах или же в медальонах. Больше всего нас должны занимать такие акцентированные фигуры на столбах храма, в нижнем ярусе росписи, смысл которых — знаменовать связь с небом того конкретного храма, где онж изображены. Именно такие фигуры являются возможными носителями ктиторской идеи. В качестве примера укажем наиболее поздний из известных нам. В росписи Георгиевского собора Юрьева монастыря, выполненной в 1827 г. при архимандрите Фотии на средства графини Анны Алексеевны Орловой после капитальной перестройки храма, на столбах помещены изображения святых Фотия и Анны как небесных патронов земных инициаторов обновления храма.

Кто же изображен в нижних ярусах нередицкой росписи на столбах церкви? Таких особо выделенных, акцентированных изображений — 12, по четыре — на западных столбах и по два — на восточных. Пять из них — изображения святых жен: Иулиании, Евфросинии, Феодосии, Евдокпи, Февронии (последнее имя написано позднее по другой, возможно иной, надписи). Одно изображение (святого мученика) не определяется по имени. Женские изображения, к сожалению, не могут быть анализированы с должной достоверностью, поскольку мы практически не знаем христианских имен женщин рассматриваемого времени, пригодных для идентификации..

Рассмотрим семь мужских фигур, которые доступны для такого анализа.

На северной грани юго-западного столба помещено в медальоне изображение мученика Никифора.

Никифором звали киевского митрополита, поставленного на кафедру в 1182 г. Год окончания его святительства неизвестен, но он упоминается еще в 1198 г., когда строилась Нередицкая церковь 28. В Новгороде Никифор II пользовался особым уважением: в 1197 г. «постави церковь на острове святого Никифора Мартурии архепископ» 29. Умер Никифор II не позднее рубежа XIII вв. В списках митрополитов ему наследуют Гавриил, Дионисий и Матфей 30. Гавриила и Дионисия летописи не знают, но сведения о Матфее появляются уже в 1211 г.31

На восточной грани того же столба — в аркаде изображение святого Мартирия.

Мартирием звали новгородского архиепископа, избранного на кафедру в конце мая или в начале июня 1193г., хиротонисанного 10 декабря того же года и умершего 24 августа 1199 г.32Мартирий, таким образом, — современник строительства каменной Нередицкой церкви.

Наличие этих двух изображений дает ключ к дешифровке смысла других, им подобных. Однако эту дешифровку приходится начинать сильным сом-неннем по поводу определения одного из интересующих нас изображений. На южной грани юго-восточного столба, т. е. как раз напротив уже рассмотренного изображения мученика Никифора, согласно данным В. К. Мясоедова, помещено изображение еще одного «святого Никифора» 33. Эта фигура в изда-. ниях не воспроизводилась п не уцелела после разрушения церкви в 1941 г.

Противопоставляя «святого Нпкифора» мученику Никифору, В. К. Мясоедов тем самым противопоставлял и канонические типы изображений. Иными словами, «святой Никифор» юго-восточного столба — не мученик.

8 православном месяцеслове имеются следующие Никифоры (естественно,

не называем поздних русских святых с этим именем): пять мучеников (31 января,

9 февраля, 10 марта, 17 июня, 13 ноября), преподобный (19 апреля) и патриарх

Цареградский (2 июня, перенесение мощей 13 марта). Если В. К. Мясоедов прав, здесь мог быть изображен либо патриарх, либо преподобный. Между тем, должны были бы существовать весьма веские основания для их помещения в столь парадном месте двух Никифоров. «Святой Никифор», к примеру, мог бы быть патроном киевского митрополита Никифора I, если деревянная церковь в Нередице была сооружена в его святительство. Однако Никифор был на киевской кафедре с 1104 по 1121 г., когда в Новгороде княжил не Иван, а сначала Мстислав — Феодор Владимирович, а затем Всеволод — Гавриил Мстиславич.

Нет ли здесь позднейшего искажения или неправильного прочтения надписи? Ведь вполне вероятная здесь надпись

ЯП ФО се ыт ни

при утрате ее нижних частей может быть прочитана как

ЯП       ФО OG     (РЪ) ни

(КИ)

тем более что канонические типы святого Никифора, патриарха Цареградского, и святого Нифонта, епископа Кипрского, практически неразличимы. Если это так, приглядимся к датам владычества Нифонта, новгородского епископа XII в. Он пришел в Новгород уже хиротонисанным 1 января 1131 г. и умер 21 апреля 1156 г.31 Его современниками были новгородские князья Иваны — Святополк Мстиславич (1142—1148 гг.) и Ярослав Изяславич (1148— 1154 гг.). Не при одном ли из них была основана первоначальная деревянная Нередицкая церковь?

На северной грани северо-восточного столба помещено изображение в медальоне святого Мины.

Это имя известно нам из берестяной грамоты 558, адресованной Олисею Гречину. Так звали. попа, который дважды — в грамотах 549 и 558 — заказывал Олисею храмовые иконы, в том числе и образы шестикрылых ангелов для алтарной преграды какой-то только что построенной церкви, нуждавшейся в украшении иконами. По-видимому, имеются достаточные основания предположить в земном Мине иерея только что построенной Нередицкой церкви, принимавшего участие в ее украшении. В таком случае мы наблюдаем на столбах церкви отражение всей иерархической триады: митрополит, архиепископ, иерей.

Однако эта триада нуждается в очевидном дополнении. Поскольку русская церковь входила в систему константинопольской патриархии, естественным было бы видеть среди изображенных и святого, соименного вселенскому патриарху. С 1191 по 1198 г. патриархом был Георгий II Ксифилин, патроном которого является великомученик Георгий. Не это ли изображение остается не расшифрованным на южной грани северо-восточного столба Нередицкой церкви?

Наиболее важным для нас оказывается изображение на западной грани юго-западного столба. Здесь в медальоне помещен пророк Елисей, соименный Олисею Гречину.

Последнее интересующее нас изображение — на восточной грани юго-западного столба, где в аркаде помещен преподобный Нестор.

Если в галерее патрональных изображений имеется ангел-хранитель художника, то почему бы там не быть и ангелу-хранителю зодчего? Разумеется, можно говорить об этом в самой предположительной форме, поскольку никаких опорных фактов для такого утверждения не имеется.

Итак, мы приходим к предположению, что Олисей Гречин был не только участником росписи Нередицкого храма, но и главным художником в этом предприятии. Это согласуется с данными о его социальном лице и месте в новгородской иерархии. Лицо столь высокого состояния вряд ли могло занимать в артели художников подчиненное, второстепенное положение.

Исследователи по-разному определяли число художников, работавших одновременно над нередицкими фресками, сходясь между собой в том, что их было много. В. К. Мясоедов говорил о десяти пошибах, или манерах, письма, представляющих поразительное разнообразие 35. М. И. Артамонов, выделив пять принципиально отличных групп, пришел к аналогичному выводу: «Можно утверждать, что в исполнении ее, не считая ктиторской п сходных с нею наружных композиций, принимали участие не менее восьми мастеров» 36. Ю. Н. Дмитриев писал: «С достаточными основаниями можно прийти к заключению, что вся роспись была исполнена шестью мастерами» 37. В. Н. Лазарев поддержал мнение В. К. Мясоедова и М. И. Артамонова, но находил достаточно аргументированными признаки выделения лишь трех основных мастеров, отметив, что другие манеры письма, хотя и существуют, но «обнаруживаются с гораздо меньшей четкостью». Особо отметим мысль В. Н. Лазарева: «Работавшие в Нередице художники составляли артель, возглавлявшуюся старшим мастером, который не мог допустить слишком большого расхождения стилей. В противном случае не получился бы тот целостный ансамбль, который так поражает в Нередице» 38.

Нас сейчас интересует именно этот старший мастер, предположительно идентифицируемый с Олисеем Гречином. Казалось бы, вопрос о его авторстве может быть решен элементарно просто. Если индивидуальность Гречина проявляется в специфическом обозначении Богоматери, значит, ему принадлежат эта фреска и все остальные, обнаруживающие с ней стилистическое тождество, т. е. все работы, отнесенные М. И. Артамоновым к «первому», по его классификации, мастеру, а именно: Илья, питаемый вороном; святая Евдокия; первый ряд святителей до окна; второй ряд святителей, кончая Григорием Богословом, и правая половина Евхаристии; в верхних частях храма: спас чрепий в замке западной подпружной арки; евангелист Марк в юго-западном парусе и праотец Аким в замке южной аркп; в простенках окон барабана: нророки-Аарон, Илья и Иона; в купольной композиции Вознесения: ангел справа от Богоматери и следующие за ним апостолы Петр, Матфей, Марк, Андрей, Филипп, Варфоломей и Фома; из ангелов, несущих ореол, — три расположенных, с западной и южной его сторон;

кроме того архангел Рафаил на южной стене, в люнете. В. К. Мясоедов характеризовал манеру этого мастера так: он жяделяется «очень широкой и смелой манерой и резкими светами, переходящими в глубокие тени, напоминает технику некоторых энкавстических икон IX—X вв., уцелевших в монастыре св. Екатерины на Синае»39. М. И. Артамонов отмечал: «Манера этих изображений живописная по преимуществу. Отличается грузными пропорциями фигур с большими головами и большими же неловкими дряблыми руками. Характерны типы одутловатых ликов с длинными, толстыми, вислыми носами, большими глазами с тяжелыми веками, с отвисшей нижней губой. Уши с верхним концом в виде завитка. Складки одежд простые, тяжелые и криволинейные. Широкая манера лепки ликов с резкой светотенью, густыми красками, отличаясь некоторой сбитостью форм, все же создает впечатление пространственности их, округлости».

Однако этот мастер — не Олисей Гречин. В попытке атрибуции ему конкретных фресок мы должны отталкиваться от особенностей надписи, но эта надпись сделана вовсе не тем мастером, который писал деисусную Богоматерь и остальные перечисленные здесь фрески. Обратимся снова к наблюдениям М. И. Артамонова: «Надписи у большинства изображений (только что перечисленных. — В. Я.) отличаются особым начертанием букв п часто встречающимся окончанием имен на о: Марко, Акимо, Иевано, Яково, Авиво. Надписи нижнего ряда святых в алтаре исполнены другим почерком, тем же, что и у изображений на северной стене алтаря. У Акима первоначальная надпись характерного для рассматриваемого стиля почерка, с окончанием на о (Акимо), переписана (Аким) почерком, встречающимся в надписях изображений другой группы» 41.

Что же написал этот «второй» мастер, бывший и автором надписи при изображении деисусной Богоматери? Это в алтаре: Христос на горнем месте, Иоанн Предтеча в деисусе, Петр Александрийский, мученик в медальоне, первый ряд святителей до окна, второй ряд святителей, кончая Иоанном Златоустом, евангелист Иоанн в северо-восточном парусе, апостолы Павел, Иоанн, Лука, Иаков и Симон в купольном Вознесении.

О стиле этих росписей М. И. Артамонов пишет следующее: «Манера II группы изображений может быть охарактеризована как графическая или даже „орнаментальная"» 42. «Мясоедову она кажется примечательной „поразительной лепкой", приближающейся „к манере мозаики апсиды св. Софии Солунской". Фигуры имеют стройные пропорции, небольшие круглые головы с широкими скуластыми ликами. Маленькие, узкие, широко расставленные глаза с низкими бровями, тонкий с овальным утолщением на конце нос, полные губы и продолговатые уши с одним или с двумя выступами внутри — определяют особый тип лика, свойственный изображениям этого стиля. Характерны также небольшие руки, тщательно вырисованные с обозначением мускулов. Преобладающее изобразительное значение рисунка, тщательно и точно исполненного тонким красным контуром, усиленным затем темно-синей краской, и орнаментальный характер наложения светов тонкими белильными мазками, описывающими скулки, щеки и другие части ликов, обусловливают плоскостность изображений»

По фактуре живопись второго мастера отличается более жидкими сочными красками и желтоватым высветлением ликов. Плотное желтоватое высветление ликов отмечено М& И. Артамоновым и как особенность изображения деисусной Богоматери, а также Ильи с вороном, написанных «первым» мастером. Надо полагать, что указанные фрески были дополнительно прописаны «вторым» мастером для достижения стилистического единства нижнего ряда алтарных композиций, где он взял на себя и исполнение всех надписей, что лишний раз говорит о главенстве в артели художников этого «второго» мастера, а это вновь совпадает с нашим основным выводом.

И. Э. Грабарю принадлежат слова: «Памятники древнейших эпох почти всегда безымянны, и нет никакой надежды установить когда-либо имена безвестных мастеров, расписавших фресками русские храмы XI, XII и XIII веков». Археологические исследования Новгорода говорят об обратном. Такая надежда есть!