Публикация 2007 г.
Введение
Предисловие
Часть 1
Часть 2
Российские документы. Часть 1
Российские документы. Часть 2
Зарубежные документы
Современники о Маржерете
Приложение I
Приложение II
Литература
Сокращения
Генеалогическая таблица
Письма
Текст
«Состояние Российской империи», сочиненное французским
капитаном-наемником, давно занимает почетное место среди ценнейших
источников по истории России эпохи Смуты. Трудно сказать, что именно в
тексте Маржерета притягивало и притягивает внимание многих поколений
ученых и знатоков отечественного прошлого в наибольшей мере. Автор –
очевидец и активный участник многих ключевых и драматических событий в
жизни России 1604–1611 гг. И он же – заинтересованный наблюдатель жизни
российского общества и государства, человек цепкого и много-фокусного
взгляда, системного мышления, лишенный, конечно же не целиком, но во
многом, резко выраженных конфессиональных и культурно-цивилизационных
пристрастий.
Его профессиональная судьба «солдата удачи» немало поспособствовала и тому, что он очутился в России, и тому, как он сумел ее увидеть и описать.
Он не был первым французом, который пытался создать и передать своим соотечественникам образ тогдашней России, но он был первым из взявшихся за перо, кто сочетал столь высокую информированность с глубоким погружением в реальную жизнь российского общества. Он настолько тесно оказался вплетенным в ткань русской истории, что вопреки требованиям транслитерации Жак Маржере так и остался в нашей традиции с произносимым финальным «т» в фамилии. Официальные документы российского происхождения XVII в. звали его Мержеретом. Но [8] уже в XVIII столетии спохватились: Мержерет стал привычным нам Маржеретом. Под этим именем он присутствует на страницах «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина и отчаянно ругается на равнине близ Новгорода-Северского в пушкинском «Борисе Годунове». Издание Устрялова, в которых впервые текст Маржерета был переведен на русский язык, канонически закрепило в российской историографии именно это написание родового имени.
Само сочинение Маржерета и во Франции, и в России публиковалось неоднократно. Сравнительно недавно оно было переведено на английский и испанский языки 1. Оно хорошо знакомо всем исследователям российской истории XVI–XVII столетий. Какие же причины вызвали появление настоящего издания?
Предлагаемая публикация является частью российско-французского исследовательского проекта, посвященного изучению взаимосвязей России и Франции XVI–XVII вв. прежде всего в сфере личных контактов и обмена идеями. Для эпохи последней трети XVI – первой трети XVII в., времени критического как для России, так и для Франции, фигура капитана Маржерета сугубо символична. В 1600–1614 гг. он занимал, пожалуй, одну из наиболее выгодных позиций в плане обмена информацией и идеями между Россией и остальным Христианским миром Европы по степени своей информированности и вовлеченности в водоворот событий. Заметим сразу, что термин «обмен идеями» следует понимать в самом широком смысле: от бытовых контактов, связанных с профессиональной жизнью разных людей, до политических, конфессиональных и военных планов в отношении будущего государственного бытия России, почти одновременно и во множестве возникавших при дворах Рима, Речи Посполитой, Швеции и Англии.
Все сказанное объясняет наше обращение к сочинению и к личной биографии капитана Маржерета. Были и дополнительные резоны в реализации проекта именно таким образом.
Первый и, пожалуй, наиболее важный из них – сравнительное обилие синхронной документации и источников о нашем [9] герое. К примеру, мы не знаем ни одного документа, относящегося к биографии Конрада Буссова после его приезда в Россию и до его отъезда в конце 1611 г. Все, что нам о нем известно, извлечено из его сочинения, из русского источника «шведского» периода его жизни и двух писем, составленных им через полтора-два года после отъезда из России. Исаак Масса вообще не известен нам по российским документам до 1613 г., свое же сочинение о России он написал в Нидерландах в 1609–1610 гг., к тому же оно оставалось неопубликованным до середины XIX века. Тогда как о жизни и деятельности Маржерета (как в России, так и за ее пределами) обнаруживались и вводились в научный оборот все новые документы как в XIX, так и в XX в. Составители данного издания счастливы тем, что и им удалось пополнить репертуар свидетельств о капитане Маржерете
Следующим аргументом в пользу выбора личности Маржерета для данного исследования явились новые подходы в компаративном изучении институтов и идей разных конфессионально-цивилизационных традиций. В этом плане качественный перевод текста сочинения Маржерета, осуществленный в 1983 г. ленинградскими исследователями, нуждался в смысловом обновлении в ряде важных пунктов. К тому же издание 1983 г. было осуществлено по экземпляру сочинения издания 1607 г., хранящегося в Российской национальной библиотеке. Но, как оказалось, лишь экземпляр Национальной библиотеки Франции содержал более десятка маргиналий на полях. При отсутствии авторской рукописи сочинения значение этих помет – авторских или же редакторских – приобретает исключительное значение. В данном томе сочинение Маржерета публикуется по Парижскому экземпляру с воспроизведением всех маргиналий.
Еще одной особенностью данного издания является публикация всего комплекса известных на сегодняшний день сведений о Маржерете. Это потребовало большой работы по выявлению всех возможных документальных и нарративных источников в российских и зарубежных архивах и библиотеках. К сожалению, не все удалось здесь сделать: в частности, составители не сумели обнаружить подлинники документов царской казны (Казенного приказа) 1610–1611 гг., которые известны по публикации середины XIX века. Надо думать, что документальные следы деятельности Маржерета могут быть еще обнаружены также в личных архивах [10] кн. Радзивиллов (в Польше, Белоруссии, Литве), в ряде государственных архивов Германии. Но эти документы могли бы раскрыть нам лишь заключительные страницы жизни Маржерета. Это, конечно, очень важно, но к теме «Маржерет и Россия» они вряд ли будут иметь прямое отношение.
И последнее обстоятельство. Авторы по мере своих сил постарались соответствовать главному герою своего проекта, хотя бы в объеме той информации, которую они сумели собрать и сообщить читателю в комментариях. Ведь реальное содержание сочинения Маржерета может быть понято в максимально развернутых контекстах разнообразнейших и разноплановых сведений. Все это авторы постарались отразить в своих комментариях и к сочинению Маржерета, и к документам.
Что касается воспроизведения нами издания 1607 г. по экземпляру Национальной библиотеки, то сведения об авторской и издательской правке приведены в примечаниях к французскому тексту. Мы полностью сохранили пунктуацию и орфографию первого издания. Исключение составляют лишь буквы «u» и «v», а также «s» – чье написание дается согласно общепринятым современным принципам транслитерации памятников среднефранцузского языка. В словах под титлами вставляемые буквы даны курсивом. Следует отметить, что текст авторского предисловия – «Обращения к королю» набран курсивом и представляет собой отдельную тетрадь, не входящую в общую нумерацию тетрадей книги. «Обращение» содержит буквы, не встречающиеся в основном тексте книги – «j» и «ß». Впрочем, в колонтитулах всей книги, также набранных курсивом, «Россия» пишется как «Rußie», в отличие от основного текста, употребляющего форму: «Russie». Это уточнение тем более необходимо, что при воспроизведении французского текста колонтитулы были нами опущены.
В русском переводе курсив воспроизводит шрифт оригинала. Жирный шрифт используется нами для того, чтобы выделить слова, которые Маржерет старался дать в русской транскрипции. Так, например, «les Nobles» переводятся нами как «Дворяне», а «Deuorenne» как «Дворяне».
Состав второго раздела тома определялся авторами по следующим основаниям. В его первую часть – «Ж. Маржерет в российских документах. Тексты и примечания. Комментарии» были [11] отобраны материалы двух видов. Во-первых все материалы, прямо связанные с деятельностью Маржерета или же оценкой его деятельности российскими современниками. Во-вторых, публикуются материалы, освещающие деятельность француза де Лескера в России в 1612–1613 гг. Поводом для их включения в данный том послужило то обстоятельство, что взаимоотношения группы наемников, прибывших в Россию в навигацию 1612 г. (в этот отряд изначально входил и Маржерет) с де Лескером, почти сразу свелись к подаче доносов друг на друга (особенно в 1613 г.) с тяжкими обвинениями в шпионстве и государственной измене.
Авторы не посчитали нужным печатать соответствующие отрывки наказов российским послам во Францию (1615 г.) и некоторые другие страны с сугубо отрицательными оценками деятельности Маржерета за 1610–1611 гг. Дело в том, что они повторяют, порой лишь с сокращениями, публикуемую в настоящем издании наказную память российским послам в Англию 1613 г. (А. И. Зюзину и А. Витовтову). Всего в этот подраздел включено 18 дел и документов, причем три дела состоят из 17 грамот, так что всего печатается 32 документа.
Тексты издаются по правилам публикации документальных источников XVI–XVII веков. Буквы ь, ω, θ, i заменены – соответственно – на буквы «е, о, ф, и». Буква «ер» сохранена согласно написанию в источнике. Без дополнительных оговорок слова под титлом раскрываются, выносные буквы вносятся в строку, выносные согласные смягчаются в соответствии с современным произношением. Синтаксис и пунктуация – издателей. В квадратные скобки заключены утраченные к настоящему времени части документов (к счастью, незначительные по объему), восстанавливаемые по публикациям XIX – начала XX в. или же по смыслу. Отточиями отмечены утраченные части текста, не поддающиеся однозначным реконструкциям.
Входящая документация представлена приказными подлинниками, написанными в воеводских городских избах Архангельска, Вологды, Ярославля. Они не требуют дополнительных текстологических пояснений. Исходящая из центральных ведомств документация (в 1612 г. – из приказов Второго ополчения, в 1613 г. – из московских учреждений) представляет так называемые отпуски (разной степени готовности черновики). В них всегда присутствует [12] значительная правка текста. Составители постарались полностью учесть характер и объем данной правки, в отдельных случаях восстанавливая зачеркнутый текст (когда это было важно для уяснения смысла распоряжения). Все текстологические примечания приведены в буквенных сносках в конце легенд каждого документа. В легендах к документам приведены все необходимые сведения о месте нахождения источника, его состоянии, размерах, филигранях, а также вся дополнительная информация, которую можно извлечь из сопутствующих текстов на обороте документов. В легендах различаются пометки и пометы: к первым отнесены (согласно археографической практике) трафаретные тексты – «адреса» документов, записи об их поступлении и т. п. Пометами же обозначены тексты резолюций, резюме и т. п. К сожалению, в сохранившихся подлинниках отсутствуют печати; там, где они были, налицо лишь следы приложенных сургучных печатей. Все сведения, сообщаемые в легендах, набраны курсивом, за исключением текстов пометок и помет, разночтений и т. п. – они набраны прямым шрифтом.
В очень немногих случаях понадобилось обоснование датировки, которое приведено в комментариях. В документах и в датированных известиях в комментариях после октября 1582 г. составители и авторы приводят даты по обоим календарным стилям, причем первой дается «родная» дата, а в скобках – переводная. Соответственно, составители или прибавляли 10 суток (когда первой шла «юлианская» дата), или отнимали 10 суток (в документах, вышедших из канцелярии короля под Смоленском и т. п.). В отдельных случаях вопрос остается неясным, предположения и оценки приведены в комментарии.
Во второй части раздела – «Ж. Маржерет в зарубежных документах. Тексты и примечания. Комментарии» – приводятся материалы о Маржерете, хранящиеся в зарубежных архивах (Франции, Англии, Польши). Речь идет, прежде всего, о письмах самого Маржерета. Это два автографа (причем в одном случае сохранилась даже личная печать капитана, которой он запечатал свое письмо), а также копия его письма из Гамбурга (где он оказался вскоре после своего отъезда из осажденной Москвы в октябре 1611 г.), воспроизведенной в издании, предпринятом младшим современником Маржерета, Сэмюэлом Перчасом. Это единственный случай, когда письмо в нашем издании воспроизводится по публикации. В данном [13] подразделе также приводятся два письма, упоминающие о капитане Маржерете (они впервые вводятся в научный оборот). И, наконец, – любопытный проект военной экспедиции на русский Север, представленный в 1613 г. на имя английского короля Якова I и написанный по-французски. С высочайшей долей вероятности можно заключить, что этот текст написан рукой Маржерета. Несмотря на то, что письма Маржерета ранее переводились на русский язык, пришлось проделать эту работу заново, прежние варианты перевода содержали серьезные лакуны и неточности.
При воспроизведении оригинальных текстов в данном издании орфография и пунктуация оставлены без изменения. В словах под титлами вставляемые буквы даны курсивом.
Очевиден отбор текстов современников о капитане Маржерете. К. Буссов и И. Масса (особенно – первый) активно общались с нашим героем в Москве и в России в 1600–1606 гг. Буссов явно продолжил знакомство в начале 1611 г. Почти наверняка они и уехали из Москвы в одной группе наемников в октябре 1611 г. Показательно, что, не сговариваясь, молодой голландский купеческий приказчик И. Масса и К. Буссов, немец-наемник более низкого служебного ранга, чем Маржерет, вспомнили о нем в своих сочинениях, написанных в разное время и в разных местах. Это объективно подчеркивает реальное значение Маржерета в российской жизни в указанное время. Другое дело – французский историки дипломат Ж. О. де Ту. У него были разнообразные источники сведений о России, но одним из самых ценных стал текст самого Маржерета и, как написано в его книге, личная беседа с капитаном. Через книгу де Ту (точнее – через ее посмертное издание, вышедшее с предисловием знакомого Маржерету К. Лингельсхайма) европейский читатель познакомился с именем Маржерета, а отчасти и с его личностью. Свидетельства современников приводятся по лучшим изданиям.
Четвертый раздел составлен из статей, посвященных наименее изученной проблеме (происхождению Маржерета, роли его рода во Франции XVI–XVII вв.), а также разным аспектам темы «Капитан Маржерет и Россия» в начале XVII в.. Историю публикаций сочинения Маржерета в разных историографических и археографических традициях (французской, российской и др.) раскрывает статья трех авторов (она предшествует в нашем томе тексту издания 1607 г.) [14]
Работа авторского коллектива на различных этапах реализации проекта осуществлялась разными лицами.
Подготовка французского текста книги Маржерета (транскрипция и набор) осуществлены П. Ю. Уваровым. Перевод его на русский язык осуществлен П. Ю. Уваровым при участии А. Береловича.
Комментарии к сочинению Маржерета написаны A. Береловичем (в комментариях – А. Б.), В. Д. Назаровым (В. Н), B. Р. Новоселовым (В. Р. Н.), П. Ю. Уваровым (П. У)
Первая часть второго раздела в настоящем виде подготовлена Т. А. Лаптевой и В. Д. Назаровым. На начальном этапе реализации проекта первичное выявление материалов в фонде «Сношения с Англией» и в фонде «Дела о выезде иностранцев», их первое копирование было произведено Т. Н. Алексинской. Окончательная подготовка текста к публикации с проведением всей необходимой текстологической работы была осуществлена Т. А. Лаптевой, за исключением документа № 12, выявленного и подготовленного к печати В. Д. Назаровым в отделе рукописей РНБ. Археографическая обработка (заголовки, легенды и др.), датировка документов (при необходимости) были проведены В. Д. Назаровым и Т. А. Лаптевой. Подлинник послания барона фон Флодрофа к царю Михаилу Федоровичу Романову на немецком языке был прочитан и транскрибирован В. Н. Маловым, перевод немецкого теста на русский язык был осуществлен М. А. Бойцовым.
Авторы выражают искреннюю признательность и благодарность Е. В. Калмыковой, взявшей на себя труд перевести английский текст письма Дж. Меррика на русский язык. Комментарии к документам написаны В. Д. Назаровым.
Вторая часть второго раздела издания включает пять документов из архивов Варшавы, Лондона, Парижа. Письмо Маржерета к Джону Меррику публикуется по изданию Перчеса 1625 г. Английский текст подготовлен к печати и переведен на русский язык П. Ю. Уваровым. Документы № 2–5 были ксерокопированы в Государственном архиве Англии и в Национальной библиотеке Франции по инициативе А. и В. Береловичей. Тексты этих документов на английском и французском языках были подготовлены к печати и переведены на русский язык П. Ю. Уваровым при участии А. Береловича. Археографическая обработка документов, включая заголовки, легенды и необходимые примечания, произведены П. Ю. Уваровым [15] и В. Д. Назаровым. Честь обнаружения документа № 6 принадлежит О. И. Дзярновичу. Он подготовил немецкий текст документа к печати, перевел его на русский язык. Ему же принадлежат и археографическая обработка документа, палеографические, лингвистические и содержательные комментарии (О. Д.). Комментарии к документам № 1–5 написаны П. Ю. Уваровым, В. Д. Назаровым. Датировка документа № 2 дана В. Д. Назаровым.
Тексты третьего раздела подготовлены к печати В. Д. Назаровым (Буссов, Масса) и П. Ю. Уваровым (де Ту), ими же составлены краткие биографические справки.
Авторы и редакторы считают своим обязательным и очень приятным долгом выразить большую благодарность всем коллегам, способствовавшим рождению и осуществлению этого проекта.
Особые слова благодарности и признательности за ценные советы и постоянную помощь в работе авторы и редакторы выражают А. И. Алексееву, А. В. Антонову, В. Береловичу (Париж–Женева), Т. П. Гусаровой, Б. Н. Морозову, Е. Л. Назаровой, С. П. Орленко, А. П. Павлову, О. В. Скобелкину, чл.-корр. РАН Б. Н. Флоре, А. Л. Хорошкевич, Ю. М. Эскину.
Капитан находился в Архангельске еще 14 сентября 1606 г., королевская же привилегия на издание «Состояния Российской империи» 1 была выдана издателю-книгопродавцу 2 Матьё Гиймо (Mathieu Guillemot) 2 марта 1607 г. 3
Если вычесть несколько недель, затраченных на путешествие, и еще
несколько недель, чтобы обзавестись помещением, получить аудиенцию у
короля, найти издателя, испросить и получить привилегию на издание
книги, то остается чрезвычайно мало времени на ее написание. Тем более,
что обычно для получения привилегии надо было представить уже готовую
рукопись. Вот почему естественно предположить, что Маржерет в основном
подготовил текст еще до возвращения во Францию. Вполне связное и
систематическое изложение русских порядков и обычаев как будто не
согласуется с короткими сроками его пребывания в Париже в 1606–1607 гг.
За это время он мог наскоро дописать сочинение, рассказав о последних
происшествиях в России, прибавив злободневные заметки, «обращение к
королю» и предуведомление к читателю 4. Версия «Вступления», согласно которой «Состояние Российской империи»
было написано по приказу Генриха IV, в таком случае была бы не совсем
неправдой, но приукрашенной, по очевидным мотивам, картиной
действительности. Правда, энергия и расторопность Маржерета могли
проявиться и в области литературы.
Посвящение книги королю, одобрительное отношение Генриха IV к сочинению Маржерета помогли ли автору найти издателя за такой короткий срок? Ответить на этот вопрос, увы, невозможно. Частный архив Матьё Гиймо, если он вообще существовал, пропал бесследно. Поиски в парижском нотариальном архиве 5 не позволили также обнаружить договора между автором и издателем, хотя некоторые частные акты подобного типа, [17] немногим более поздние, сохранились 6. Зато издательская деятельность Гиймо довольно хорошо известна. Она дает право предполагать, что их встреча с Маржеретом вряд ли была случайной. Кем был первый издатель сочинения капитана-наемника?
Матьё Гиймо I 7 был принят в корпорацию парижских книгопродавцев в 1584 г. Его лавка под вывеской золотой лилии тогда находилась на улице Сен-Жак. В 1585 г. он перенес ее во Дворец Правосудия, «в галерею, что ведет в канцелярию» 8, – это тот самый адрес, который указан на титульном листе «Состояния Российской империи». Однако парижские беспорядки, связанные с Лигой, цензура, осуществляемая над печатью ультра-католиками, но главным образом переезд парламента в город Тур принудили Гиймо перебраться туда же в 1591 г. Находясь, как и его собратья в изгнании, в трудном материальном положении, он, вместе с шестью другими книгопродавцами-издателями, образовал товарищество, учредительный договор которого сохранился 9. Один из шести паев получил Гиймо пополам с Себастьеном дю Муленом. Оба совместно издавали свои книги с 1592 по 1594 г.
В 1595 г. Гиймо очевидно вернулся в столицу: он единственный издатель «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо, переведенного на французский язык, книга же опубликована в Париже. Лавка его все еще находилась во Дворце Правосудия, но он с семьей переселился и снял дом на улице де Нуайе 10, причем договор упоминает «лавку под вывеской золотого креста» 11. Не совсем ясно, имел ли Гиймо две лавки, одну при Дворце Правосудия, другую в Латинском квартале (в доме, где он жил), или же жил он на улице де Нуайе, а работал при Дворце. Вопрос о местонахождении далеко не безразличен, если принять во внимание географию парижского издательства на рубеже двух веков.
В Париже было два центра книжной торговли, оба – вблизи потенциальных покупателей. Большинство парижан жили и работали в крохотном Латинском квартале, между Сеной и холмом Сент-Женевьев, т. е. на территории, находившейся под покровительством и надзором Университета. Лавки и печатные цеха располагались или на улице Сен-Жак, или на самом холме. Эта улица – наиболее древний очаг книжного дела, где продолжались традиции писцов Средневековья. Там печатались, главным образом на латыни, учебники, богословские труды, сочинения [18] латинских классиков, изучаемые в Сорбонне 12. Однако начиная с XV века появились книжные лавки и во Дворце Правосудия, в галерее, где уже существовали модные и галантерейные магазины, предназначенные для богатой и элегантной публики. Судейские могли купить здесь юридические трактаты и справочники, а публика, посещающая Дворец, находила здесь произведения изящной литературы на французском языке: сборники стихов, романы и переводы аналогичных произведении с итальянского и с испанского. Таким образом, книгопродавцы при Дворце оказались в водовороте светской и интеллектуальной жизни, где возникала, порой недолговременная, литературная слава. Именно к этой группе наиболее модных издателей и принадлежал Матьё Гиймо 13.
Правда, не все его книги были рассчитаны на светского читателя. Еще в Туре он опубликовал по крайней мере два юридических справочника, вероятно, рассчитанных на прибывших в изгнание парижских парламентариев 14, а также, безусловно, изданное по заказу властей «Обращение господина де ла Шатр, маршала Франции, к жителям Орлеана ... 17 февраля 1594 г., дабы их привести к признанию Короля» 15. Этого факта, конечно, недостаточно для выводов о взглядах и политической позиции Гиймо. Однако гипотеза о том, что этот издатель был активным приверженцем Генриха IV, представляется вероятной.
Другие сочинения могут быть причислены к серьезной или поучительной литературе: история и путешествия (о них речь впереди), классики древности («История» Диодора Сицилийского, 1585), военное искусство («Две книги о военной дисциплине и о ведении войны», 1587, перевод трактата венецианца Франческо Ферретти), философия («Трактат о постоянстве» Юста Липсия, 1594 16).
Уже после смерти Гиймо (он скончался в 1610 г., до 5 мая) его вдова осуществила богато иллюстрированные издания, задуманные ее мужем: «Пятнадцать разговоров о метаморфозах Овидия» (1612), «Картины плоской живописи» [иначе говоря, портреты] обоих Филостратов 17 (1614). В этих публикациях отразилась другая сторона издательской деятельности Гиймо. Учитывая вкусы богатой, образованной, но не ученой публики, он выпускал то роскошные книги, украшенные гравюрами модных художников, то более [19] дешевые французские и переводные издания. К первой категории относятся переиздания «Сновидений Полифила» Франческо Колонна (1601, самая известная иллюстрированная книга XVI в.) и уже упомянутые «Картины плоской живописи» (также очень популярное в начале XVII столетия иллюстрированное издание).
Подавляющее большинство изданий Гиймо относится, естественно, ко второй категории. Тут и повести: «Новые истории, трагические или же комические»; «Жалостная история принца Эраста»; «Любовные страсти Эзионы» Бероальда де Вервиля, произведениям которого посвящена значительная часть каталога Матьё Гиймо 18. Тут и пасторали, очень модные в начале XVII в. 19: в 1592 г. Гиймо напечатал «Вторую книгу пастушеских стихотворений Жюльеты», сочинение Никола де Монтрё, автора «Турецкой войны». К концу века пасторали выходят в свет чуть ли не ежегодно: «Целомудренная любовь Элен де Март»; «Любовное раскаяние Иеромена, пастораль»; «Любовные страсти Аминтиса»; «Миртиль, пастушеское стихотворение, переложенное на французский» Г. де Базира; «Любовное пренебрежение, пастораль» 20. Увлечение итальянской, а с начала века и испанской литературой, объясняет обилие переводов и даже учебных пособий: в 1596 г. Гиймо выпускает самоучитель испанского языка, в 1604 г. испанский словарь Палле 21. В 1609 г. повести Боккаччо и комедию Грото, в 1610 г. «Часы досуга» Гвиччардини напечатаны «по итальянски и по-французски, чтоб научиться обоим языкам» 22.
Однако главная заслуга Матьё Гиймо перед французской литературой – издания современной французской поэзии, благодаря которым он и стал известным. Некоторых поэтов он печатает отдельно (Боннефон, дю Фор де Пибрак, де Валагр, упомянутые Вервиль и Базир 23), но предпочитает антологии, составленные им самим («Французские музы, собранные с разных сторон», 1599; «Парнасс самых отличных поэтов сего времени», 2 т., 1607; «Новый Парнасс», 1609) или другими («Собрание муз» Деспинеля и «Цветы красноречия» де Рю, 1603 24).
Почему же модный издатель, знаток поэзии и «изящной словесности», решил печатать «Состояние Российской империи»? Чтоб ответить на этот вопрос, нужно снова обратиться к списку сочинений, выпущенных Гиймо. В 1605 г. вышла «История Франции и достопамятных событий, происшедших в иностранных [20] областях за семь мирных годов царствования Генриха IV», автором которой был Пьер Матьё, официальный королевский историограф, в 1607 г. – «История Тамерлана», автор Жан дю Бек 25. Позже появляется «История и хроника христианнейшего короля Людовика IX» Жуанвиля. В посмертной описи имущества Гиймо 1610 г. находились гравировальные доски к книге Никола де Николаи «Плавания, странствия и путешествия по Турции» 26.
Книга Маржерета, таким образом, не была единичной в издательской деятельности Матьё Гиймо. Она откликалась и на интерес французской публики к истории, и на увлечение ее экзотикой и соответствовала личным пристрастиям книгопродавца. А поскольку капитан описывал с достоверностью очевидца прогремевшую по всей Европе историю Лжедмитрия 27, вплетался еще третий, быть может, решающий, элемент – злободневность. Протекция короля в такой ситуации, видимо, не была абсолютно необходимой.
Книга появилась в маленьком формате (в осьмушку) с типографской маркой – отличительным знаком издателя. В ней отсутствовали ангелочки и рога изобилия, которые видны на экземплярах более крупного формата, например «Истории» Диодора Сицилийского. Остался медальон: обрамленный лавровыми листьями (которые, как известно, символизировали славу), он представляет розовый куст, окруженный ростками чеснока. Вокруг лаврового венка извивается лента с латинской надписью «PER OPPOSITA» («Чрез противоположности») 28. Жан Ла Кай, сам потомственный издатель, написавший в 1689 г. «Историю типографии и книжной торговли», так истолковывает смысл эмблемы: «[От чеснока] запах роз становится сильнее» 29. У корня розового куста – монограмма, где можно, не без труда, разобрать буквы М. GVILLEMOT. Кроме художественного и морального удовлетворения (французы XVI–ХVII вв. страстно любили гербы и эмблемы), медальон и монограмма имели еще и практическую цель: осложнить возможность контрафактных изданий.
Какой был успех у книги – неизвестно. Впрочем, авторы, занимавшиеся описанием хитросплетений европейской политики кануна Тридцатилетней войны, по достоинству оценили информированность капитана Маржерета. Опубликованный парижским книгопродавцем Жаном Рише в 1611 г. первый том «Французского Меркурия», впоследствии ставшего первым [21] французским периодическим изданием, упоминает о книге Маржерета и заимствует из нее некоторые из пассажей, в частности – разъяснения по поводу терминов «Русь» и «Московия», рассказ об обстоятельствах убийства Димитрия. Маржерет оказывается важным информатором и для историка Жака-Огюста де Ту, который, описывая события в Московии, ссылался как на личную беседу с капитаном, так и на его книгу (подробнее см. раздел III настоящего издания). Учитывая немалую популярность «Меркурия» у французской образованной публики, а «Истории» де Ту, написанной по-латыни, – у европейской «республики ученых», можно утверждать, что Маржерет и его книга не были полностью забыты. Когда в Париж 1 сентября (21 августа) 1668 г. прибыл царский посланник, стольник Петр Иванович Потемкин, это событие снова возбудило интерес к описанию России 30. Издатель Жак Ланглуа-сын 31 стал разыскивать экземпляр «Состояния Российской империи» для перепечатки с тем, чтобы удовлетворить возникшие запросы французской публики. Книга издания 1607 г. имела «столь хороший сбыт», гласит привилегия 23 сентября 1668 г. (н. с), «что не нашлось ее ни у наследников вышеупомянутого Гиймо, ни у каких-либо других книготорговцев». Причем книгу, кроме Ланглуа, искали «еще несколько особ, любопытствующих познать вышеупомянутое Великое Герцогство Московское». Итак, шестьдесят лет спустя первое издание сочинения Маржерета оказалось распроданным. Конечно, не зная ни тиража первого издания, ни того, когда был продан последний экземпляр, трудно прийти к каким-то определенным заключениям относительно популярности книги.
Вместе с тем, проблема распространения сочинения французского капитана исключительно интересна. Возможно, здесь могут помочь посмертные описи частных библиотек. Разумеется, никто или почти никто своей библиотеки подряд не читает, но тем не менее наличие «Состояния Российской империи» у дипломата, полководца или чиновника было бы весьма показательным. Увы, розыски в этой сфере пока ограничиваются главным образом описями последней трети XVII – XVIII столетия, предпринятых к тому же с иными целями 32. Каталоги публичных продаж частных книжных собраний, хранящиеся в парижской Национальной библиотеке под шифром «Δ» и «Q», также не охватывают первой [22] половины XVII в. Другой, косвенный (и, стало быть, менее надежный), подход – обращение к современным библиографиям, в первую очередь к Георгу Драуту (лат. Draudius), труд которого до середины XIX века служил главным источником для библиографических сведений 33. Он в 1611 г. выпустил в свет «Классическую библиотеку», справочник о фундаментальных трудах во всех отраслях науки. Почти в конце раздела «географических и политических трудов» он перечисляет «Moscovitica»: Одерборн, Бреденбах, Иоган Фабер, Александр Гванини, Гейденштейн, Герберштейн, Павел Иовий Новокомский, Поссевино, Броневский. Маржерет отсутствует 34. В «Экзотической библиотеке» 35 фигурирует известная «Легенда о жизни и смерти Дмитрия, великого герцога Московского», изданная в Амстердаме в 1606 г. 36. Книга Маржерета и тут не упоминается.
Хотя выявить читателей «Состояния Российской империи» пока не представляется возможным, мотивы и обстоятельства второго издания книги в 1669 г. могут быть прояснены 37. Сопоставим данные, извлеченные из привилегии 23 сентября 1668 г., с наблюдениями над опечатками первого издания и их исправлениями во втором. Привилегия сообщает, что Жак Ланглуа младший, не раздобыв экземпляра книги у своих коллег-книготорговцев, получил, по его словам, от «господина Маржерета, члена наших [королевских] советов и главного аудиенциария Франции, внучатого племянника вышеупомянутого капитана, единственный экземпляр сказанной книги, оставшийся в семье, дабы ее перепечатать, с условием никоим образом ее не изменять». Этим объясняется почти буквальное воспроизведение текста 1607 г. в издании 1669 г., включая опечатки первого издания и шероховатости речи автора. Истекшие между двумя изданиями шестьдесят лет прошли во Франции под знаком классицизма, значительно ужесточившего требования к языку и стилю. Поэтому издатель вынужден «оправдываться»: «Получив позволение перепечатать [книгу] только с условием ничего не изменять», пишет Жак Ланглуа в «Обращении к читателю», «приходится покорно просить тех, кто ценят одну лишь учтивость речи, припомнить, что автор был военным и что в его время [французы] говорили ничуть не лучше».
Другие неисправности могли проистекать от недостаточного знания Маржеретом русского языка. Лингвист Дин Уорт посвятил [23] этому вопросу небольшое исследование. Он убедительно доказал, что автор сочинения учился русскому языку на слух: его передача русских слов зависит от ударения. Но в целом ученый слишком суров к Маржерету, а порой ошибается и сам: «Prave» он понимает как искаженное «управа», тогда как речь идет о правеже 38. Не учитывает Уорт и другого обстоятельства – небрежности типографа, который несет главную ответственность за погрешности в работе с авторской рукописью. Поскольку последняя нам недоступна, судить можно только о правописании французских слов. В этом отношении допущены грубые ошибки: «servide» вместо «service», «noser» вместо «noter», «Po-Pologne» и т. д. Сохранившиеся и доступные экземпляры книги 1607 г. 39 содержат на последней странице список шести замеченных опечаток («Errata»). Все они аккуратно отмечены пером на соответствующих страницах экземпляра Национальной библиотеки. Кроме того, восемнадцать поправок внесены тем же легко читаемым почерком XVII века в разных местах печатного текста 40. Вместе с тем, не обнаружено ни одной рукописной пометки на страницах экземпляров библиотеки Сен-Женевьев и Арсенала (если не считать надписей о включении книги в библиотечный фонд) 41.
Из шести опечаток, перечисленных в «Errata», пять исправлены в издании 1669 г., оказалась неучтенной одна, но весьма важная: покупная цена дуката определена «по шестнадцати алтын и по два рубля», тогда как правильно: «по полрубля». Из восемнадцати дополнительных рукописных поправок восемь были учтены типографом. Все они относятся к орфографическим или грамматическим ошибкам. Единственное исключение – была учтена очень важная смысловая поправка, когда ошибочное «среди 500 сотен» (500.cens) исправлено на верное «среди пятисот». Многие орфографические правки были сделаны вне зависимости ни от «Errata», ни от маргиналий и исправлений экземпляра издания 1607 г., хранящегося в Национальной библиотеке 42. Поскольку десять неучтенных во втором издании рукописных поправок носят смысловой или стилистический характер, нельзя сказать с полной уверенностью, что именно этот экземпляр послужил протографом для издания Ланглуа в 1669 г. Тем не менее нельзя исключить гипотезы, что именно данный экземпляр принадлежал до 1668–69 гг. главному аудиенциарию Пьеру III [24] Маржерету 43 и был им предоставлен Ж. Ланглуа, а затем попал в Королевскую (Национальную) библиотеку.
Интерес к сочинению Маржерета возродился в начале XIX в. Очевидные политические международные стимулы – ведущая роль Российского императора Александра I в государственном обустройстве Европы после наполеоновских войн – побуждали французскую публику вновь обратиться к истории Российской империи. На этот общественный запрос откликнулся известный востоковед Юлиус Клапрот (Julius Klaproth, 1783–1835), обосновавшийся в Париже в 1815 г., который опубликовал в 1821 г. третье издание «Состояния Российской империи» 44. Родившийся в Берлине, сын знаменитого химика Мартина Генриха Клапрота, он долгое время был сотрудником Российской Академии наук в Санкт-Петербурге. Он интересовался русской историей и по специальности, и в силу своего продолжительного пребывания в стране. Посмертный каталог его библиотеки, опубликованный в 1839 г., содержит целый раздел, посвященный Восточной Европе, включая Турцию, Финляндию и азиатскую территорию Российской империи 45. Непосредственно после сочинений Герберштейна идут четыре экземпляра «Состояния Российской империи»: издания 1607 г. (№ 1436), 1669 г. (№ 1437) и два экземпляра его собственного издания 1821 г. (№ 1438–1439); № 1440 – известие, переведенное с итальянского и напечатанное в Лисабоне, о чудесном завоевании отцовского царства Дмитрием, великим князем Mocкoвcким 46.
Поскольку Клапрот буквально, без комментария, воспроизводит ему принадлежащее издание 1669 г., его вклад в изучение книги капитана можно считать весьма скромным. В длительной перспективе, благодаря ему, другим филологам, коллекционерам и библиофилам, Маржерета не совсем забыли во Франции – в этом, наверное, главное значение издания Клапрота. Шарль Брюнэ (Brunet), в пятом издании своего знаменитого «Руководства для книготорговца и книжного любителя», оспаривает утверждение Пьера Жане (Jannet) о том, что «не сыщется во Франции и двух экземпляров» «Состояния Российской империи» в издании 1607 г. 47. Он называет, кроме каталога дю Рура, в котором как раз появилось спорное мнение Жане, четыре списка, где упоминается сочинение Маржерета. В хронологическом порядке: у маршала д’Эстрэ, чья [25] библиотека была описана в 1740 г., было два экземпляра издания 1607 г. 48; у К. Фальконе 49 и у маркиза де Куртанво было по экземпляру 1607 г. и 1669 г. 50. Библиотека Клапрота уже известна. Маркиз дю Рур имел всего-навсего один экземпляр Маржерета, да и то лишь в издании 1669 г. 51.
Но коллекционеры, как правило, мало интересуются содержанием собираемых ими книг. Понадобилось еще одно поколение, чтобы охота за редкой книгой превратилась в настоящую исследовательскую работу. Анри Шеврёль (1819–1889), как и Клапрот, был сыном знаменитого химика, Мишеля Эжена Шеврёля. А. Шеврёль жил в Дижоне и активно занимался историей XVI в., главным образом – местной. Он издал множество трактатов об охоте и сборник документов о гражданских войнах конца XVI в. в Бургундии 52. За заслуги в области краеведения он был избран председателем дижонской Академии Наук, Искусств и Изящной Литературы (1876–1877). Интерес к Маржерету, бургундцу по происхождению, был вполне естественным, и побудил его дать новое и более научное издание сочинения капитана 53. Не исключено, что тут подействовало (по крайней мере на издателя Потьэ) еще одно обстоятельство: Крымская война 1853–1856 гг. вновь возбудила большой общественный интерес к России.
Недостатки издания Шеврёля очевидны. Он почему-то не поместил, как, впрочем, и Ланглуа, интереснейшее «Предуведомление читателю» 1607 г. Он отнесся некритически к краткой автобиографии Маржерета, изложенной в его «Обращении к королю». Странно, что Шеврёль не попытался изучить участие Маржерета в хорошо ему знакомых религиозных войнах в Бургундии. Однако нельзя отказать Шеврёлю в несомненных заслугах. Он в основном воспроизвел текст 1607 г., исправив его опечатки, а также присовокупил привилегию 1668 г. Ж. Ланглуа и обращение издателя к читателю в издании 1669 г. Он, таким образом, расширил круг доступной для читателя информации об издательской судьбе сочинения Маржерета в XVII в. 54. Шеврёль впервые снабдил издание книги Маржерета его биографией и словарем русских терминов, восстановленных трудами Проспера Мериме (сам Шеврёль, очевидно, русского языка не знал) 55. Что самое главное, он ввел, или вернул, сочинения Маржерета в актуальный научный оборот. [26]
Для наглядности приводим таблицу содержания четырех французских изданий Маржерета XVII–XIX вв.
Состав изданий сочинения Маржерета 1607, 1669, 1855 и 1860 гг.
нн.: страницы не нумерованы
Ничего существенного за полтора века к его трудам не было прибавлено. Издание 1946 г. еще раз повторило публикацию Шеврёля 56, добавив лишь маржеретово «Предуведомление к читателю». Это переиздание явно вписывалось в общественную атмосферу мощного русофильства, преобладавшего тогда во Франции в связи с ролью Советского Союза в разгроме нацистской Германии. [27]
Известный ученый-востоковед Александр Беннигсен предпринял новое издание сочинения Маржерета в 1983 г. 57, снабдив его броским заголовком «Мушкетер в Москве». Модернизация текста и бегло написанное введение сделали «Состояние Российской империи» доступным широкой публике. Но в рамках популярной коллекции было немыслимо искать ответ на многие нерешенные проблемы, связанные с биографией капитана, с историей его книги и с кругом его читателей. Впрочем, свою роль в популяризации личности капитана-наемника издание Беннигсена сыграло 58.
Эти занятия стали фундаментом его последующих разысканий (не касаемся здесь содержания и роли его широко известных учебников) и обеспечили ему быстрый карьерный рост. Уже в 29 лет он стал профессором Университета. А через три года его избрали действительным членом Петербургской Академии. Маржерет явно «поспособствовал» этим успехам. В 1830 г. почти параллельно в Петербурге и Москве появляются два издания его книги. Полный текст перевода с французского с предисловием и комментариями (и перевод, и авторские разделы были выполнены Устряловым) вышел в свет в Петербурге в типографии Главного управления путей сообщения 62. Сокращенный вариант этой же публикации и под измененным названием был издан в Москве Лазаревским Институтом восточных языков 63 (интерес этого заведения к тексту Маржерета вполне оправдан).
Успех предприятия был очевидным, и уже вскоре последовали новые переиздания. В них, однако, книга Маржерета стала необходимой частью целого корпуса иностранных сочинений о Смуте, авторы которых принадлежали по преимуществу к числу ее участников и лишь в отдельных случаях – к числу ее внимательных наблюдателей. Устрялов дал серии общее название: «Сказание современников о Дмитрии Самозванце». Первое ее издание в пяти томах увидело свет в 1831–1834 гг., причем книга Маржерета, наряду с разделом сочинения де Ту, составила третий том публикации (СПб., 1832). За вычетом неизбежных поправок, были воспроизведены перевод и тексты издания 1830 г. Вскоре появилось и второе издание серии: третий том с текстами Маржерета и де Ту вышел в свет всего лишь через пять лет, в 1837 г. Наконец, в 1859 г. Н. Г. Устрялов предпринял уже третью публикацию серии в целом. Он объединил сочинения издаваемых авторов в два тома. Причем в первый, помимо сочинений Маржерета и де Ту, вошли записки М. Вера и Г. Паерле 64. В переводы были внесены исправления, комментарии были уточнены и несколько расширены (особенно за счет источников).
Несомненно, что в руках Н. Г. Устрялова было французское издание 1669 г., хотя трудно сказать, пользовался ли он при переводе именно экземпляром из тиража Ж. Ланглуа или экземпляром, опубликованным в 1821 г. В любом случае, к моменту третьего переиздания он знал и высоко ценил публикацию книги [29] Маржерета М. Шеврёля 1855 г. за ее близость к первоизданию 1607 г. 65. В примечаниях он поместил два текста 1612 г., освещающие важные моменты биографии Маржерета: его январское письмо Джону Мерику из Гамбурга и августовскую ответную грамоту предводителей Второго ополчения группе наемников, предложивших свои услуги 66.
Не беремся оценивать качество перевода Устрялова в контексте культуры научных переводов его времени. Как бы то ни было, на сто с лишним лет Маржерет «в редакции Устрялова» стал обязательным источником для всех исследователей, обращавшихся к истории России XVI–XVII вв. Только устряловский текст переиздавался (как правило частично) в самых разных учебных популярных публикациях. Полная публикация такого рода была осуществлена в 1913 г. 67.
Но с точки зрения требований, сформулированных в отечественной науке в 1930–1960-е годы, издания Устрялова уже считались неудовлетворительными. Это относится и к культуре археографической подготовки, и к полноте и точности перевода. Текстовые сокращения (а они у Устрялова встречаются) никак не могут быть оправданы, равно как содержательные ошибки и неотмеченные пропуски в переводе. В последнем случае стало широко известным устряловское искажение описания Маржеретом характера выборного Земского Собора 1598 г.: новое обращение к французскому тексту позволило советским и американским ученым почти синхронно указать на эту ошибку, принципиально меняющую оценку Маржеретом высшего сословно-представительного института в России 68.
Издание английского перевода книги Маржерета американским профессором Честером Даннингом, несомненно, заслуживает положительной оценки. Он предпринял свою публикацию на основе экземпляра издания 1607 г., хранящегося в Гарварде 69. Ч. Даннинг изучил еще ряд экземпляров первого и второго изданий Маржерета, имеющихся в американских библиотеках, а также в Британской библиотеке и в парижской Национальной библиотеке, знаком ему и петербургский экземпляр.
К сожалению, отсутствие французского текста в этой публикации не дает возможности понять, в какой мере автор учел те поправки, которые содержались в издании 1607 г. в «Errata» и в рукописных пометах экземпляра Национальной библиотеки. Принципы [29] перевода на английский язык не были сформулированы эксплицитно. Однако перевод осуществлен тщательно, с привлечением всех доступных словарей французского языка XVI–XVII вв. и с солидной проработкой терминологического аппарата. Издание снабжено обширными комментариями и может быть включено в своеобразный «конвой». В 1980–90-е годы Ч. Даннинг издал серию статей и публикаций, заметно расширяющих наши знания о Маржерете и о тех событиях, которые были прямо или косвенно с ним связаны.
Осуществленная в 1982 г. ленинградскими учеными Ю. А. Лимоновым и Т. И. Шаскольской публикация книги французского капитана вполне соответствует современным археографическим подходам к изданиям иноязычных авторов далеких эпох. Текст Маржерета представлен французским изданием 1607 г. (по экземпляру Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге), с учетом «Errata» к этой книге. Авторы воспроизвели «Обращение к читателю», опущенное Шеврёлем. Перепечатка французского текста предваряет русский перевод, выполненный под редакцией Н. В. Ревуненковой и отрецензированный В. Райцесом – известными медиевистами ленинградской школы. Текст снабжен небольшими комментариями, в основном историко-биографического и – реже – смыслового характера. В предисловии исследователей восстанавливается жизненный путь Маржерета, вносятся определенные уточнения в традиционные представления. Так, например, справедливо берется под сомнение устряловская характеристика Маржерета как католика, поскольку отдельные пассажи в тексте указывают, по меньшей мере, на симпатии капитана к протестантизму.
Пожалуй, главным недостатком этой публикации является ее малый тираж и ротапринтная форма издания. Что же касается перевода, то авторы пытались максимально облегчить русскому читателю восприятие текста сочинения французского капитана. Для этого они, следуя традиции, стремились передать французские обозначения тех или иных институтов с использованием русских терминов. Там, где Маржерет говорит о «Совете» (Conseil) – переводится «Дума», о герцогстве (Duché) – «княжество» и т. д. Но Маржерету вполне знакомы слова «князь» и «дума», и иногда он транслитерирует французские слова русскими буквами. Таким образом, Россия для французского читателя представлялась в этом трактате как страна довольно экзотическая, но все же принципиально [31] сопоставимая с французскими реалиями. Это не всегда удавалось передать в публикации Лимонова–Шаскольской. Порой перевод нуждается в более углубленном знакомстве с французскими политическими традициями. Так, когда говорится о том, что император в России «дарует каждому свободу совести при отправлении обрядов и верований, за исключением римских католиков», – это создает впечатление, что пребывание в России католиков было вообще запрещено 70. Но во французском тексте значится: «l’Empereur donne liberté de conscience à un chacun d’exercer sa devotion et religion publiquement, hormis aux Catholiques Romains». Речь шла именно о публичном выражении своих религиозных чувств – строительстве церквей, устройстве крестных ходов и проч. Этого католикам в России не дозволялось, но само их присутствие в России было при этом вполне ощутимым. Гугенотам во Франции не раз давали свободу совести, но только в рамках собственных жилищ и поместий, этого, однако, им казалось недостаточно, они хотели отправлять свои культы публично, что и приводило ко все новым религиозным войнам.
Предлагаемый в нашем издании новый перевод с точки зрения удобочитаемости уступает переводу Т. И. Шаскольской, но стремится в большей степени передать французские реалии того времени и то, как Маржерет их соотносил с описываемыми им схожими явлениями российской действительности. Цель капитана состояла в том, чтобы Россия стала понятнее французским читателям его книги. Мы же видели свою цель в том, чтобы максимально приблизить современного читателя к исторической реальности двух стран, расположенных на разных оконечностях Христианского мира Европы.
2. Огромное большинство издателей были одновременно и книготорговцами. Иногда они занимались и типографской деятельностью, но последняя все более и более выделялась как самостоятельная профессия.
3. 14 сентября: «Это все произшедшее до четырнадцатого сентября тысяча шестьсот шестого года» (с. 100, 173 наст. изд.). Контекст показывает, что имеется в виду день его отплытия. Дата 2 марта указана в привилегии: см. с. 43, 114 наст. изд.
4. Александр Беннигсен считает, наоборот, что книга была написана «наспех, весной 1607 г.» (Bennigsen А. Un mosquetaire à Moscou. Mémoires sur la première révolution russe, 1604–1614. Paris, 1983. P. 33). 5 Зa период октябрь 1606 – март 1607 г. просмотрены фонды нотариальных контор, с которыми Матьё Гиймо особенно часто имел дело: фонд XLIX, нотариусы Jean François, потом Nicolas de Beaumont на площади Мобер и Jacques Fardeau на улице Сен-Жак (Archives nationales, Minutier central, далее в примечаниях «AN», «МС»).
6. Traité d’impression pour La Nuit des Nuits et le Jour des Jours, ou tes Naissances des deux Dauphins du Ciel et de la Terre, par Yves Hos, écuyer, sieur du Bois (AN, MC, ex 100, 25 сентября 1640).
7. О нем: Renouard Ph. Répertoire des imprimeurs parisiens, libraires, fondeurs de caractères et correcteurs d’imprimerie„depuis l’introduction de l’imprimerie à Paris jusqu’à la fin du XVI e siècle. Paris» 1965; Martin H.-J. Livre, pouvoirs et société à Paris au XVII e siècle (1598–1701). Genève, 1974. T. 2. P 347–348. После его смерти дело продолжили его вдова, а впоследствии Матьё Гиймо II.
8. Ее еще называли «Galerie des prisonniers» (Галерея заключенных).
9. Etienne Giraudet. Une association d’imprimeurs et de libraires de Paris réfugiés à Tours au XVP siècle. Tours, 1877.
10. Rue des Noyers (улица Грецких орехов): до 1680 г., она соединяла улицу Мон-Сен-Женевьев с улицей Сен-Жак, на уровне современного бульвара Сен-Жермен (Lazare F., Lazare L. Dictionnaire historique et administratif des rues et monuments de Paris. Paris, 1855; nouv. éd. 1994. P. 593; Franklin A. Estat, Noms et Nombre de toutes les rues de Paris en 1636. Paris, 1873; nouv. éd. 1998. P. 129).
11. Договор найма на пять лет, заключен между владельцем, Жеромом Маршаном, адвокатом при парижском Парламенте, и Матьё Гиймо, «уже в этом доме проживающем» (AN, МС XXIX, 156).
12. Franklin А. Ор. cit. Р. 431 et suiv.; Febvre L., Martin H.-J. L’apparition du livre. Paris, 1958 ; 2 éd. 1971. P. 254–256.
13. ChartierR., Martin H.-J. Histoire de l’édition française. Vol. I. Le livre conquérant. Paris, 1985. P. 388-389.
14. Imbert J. Les Institutions forenses, ou pratique judiciaire, à Tours, chez Sébastien Moulin et Mathieu Guillemot, 1593; Boyer Ph. Le Stile de la Cour et Justice des Requestes du Palais, à Tours, chez Sébastien Moulin et Mathieu Guillemot, 1594.
15. Declaration de Monsieur de la Chastre, Mareschal de France faicte aux habitans d’Orléans,... le jeudy dixseptiesme Fevrier, 1594, pour les induire à recognoistre le Roy, A Tours, chez Sebastien Moulin & Mathieu Guillemot, tenant leur bouticque à la Court de Parlement.
16. Ferretti Fr. Della Osservanza militare libri due di nuovo revisti. Venezia, 1576; французский перевод: Deux livres de l’Observation militaire et conduite de la guerre; Juste Lipse, Traité de la Constance, A Tours, chez Sebastien Moulin & Mathieu Guillemot, MDXCIIII (1594).
17. Quinze discours sur les métamorphoses d’Ovide. 1612; Philostrate. Tableaux de platte peinture, par Blaise de Vigenère, planches en taille douce de Léonard Gaultier. Paris, chez les veuves d’Abel Langelier et de Mathieu Guillemot, 1614. Филострат Лемносский – софист III в. нашей эры, оставивший описание 64 картин; его внук, тоже Филострат, подражая деду, сочинил в конце III в. новый сборник портретов. Фюретьер, объясняя в своем словаре значение «plate peinture», приводит как раз пример Филострата: «On dit aussi des tableaux de plate peinture, comme ceux de Philostrate, des représentations qui n’ont aucun relief». Медные гравировальные доски, приготовленные (отчасти фламандскими граверами) для Овидия и Филостратов, фигурируют в посмертной описи имущества Гиймо (AN., МС, XLIX, 263, 5 мая 1610 г.) См.: Henri-Jean Martin. Op. cit. Т 2. P. 347-348, 383.
18. Habanc V. Nouvelles histoires tant tragiques que comiques. Paris, 1585; Histoire pitoyable du prince Erastus. Paris, 1587 (приписанное Антонио де Гевара); Verville Béroalde de. Les Amours d’Æsionne. Paris, 1597. Настоящее имя Бероальда куда более прозаично: Франсуа Бруар (1556–1623 или 1629). Воспитанный в протестантстве, он обратился в католичество между 1586 и 1588 гг. (Dictionnaire des lettres françaises. XVI e siècle. Paris, 1951. P. 98–99). Из его сочинений, кроме «Эзионы», Гиймо опубликовал «Кабинет Минервы» (Тур; Париж, 1596), «Орлеанскую деву» (La Pucelle d’Orléans, restituée par Béroalde de Verville. Paris, 1599) и обработку «Сновидения Полифила»: Le tableau des riches inventions couvertes du voile de feintes amoureuses, qui sont représentées dans le Songe de Poliphile, exposées par Béroalde. Paris, 1600.
19. Первый том «Астреи» Онорэ д’Юрфэ вышел в 1607 г., как и «Состояние Российской империи».
20. Montreux N. de. Le second livre des bergeries de Juliette. A Tours, chez Sebastien Moulin & Mathieu Guillemot, MDXCII (1592); Les chastes amours d’Hélène de Marthe. Paris, 1597, аноним; R. B. G. T. Le Repentir d’Amour de Hieromene, pastorale. Paris, 1598; G. de Bazyre. Les amours d’Amynthis. Paris, 1601; Andreini I, Myrtille, bergerie [...] mise en François. Paris, 1602; Bracciolini F. Le dédain amoureux. Pastorale. Faite en François sur l’italien. Paris, 1603.
21. La Parfaite méthode pour entendre, escrire [...] la langue espagnole. Paris, 1596; Jean Pallet. Diccionario muy coppioso de la lengua española. Paris, 1604.
22. Boccace. La Fiamette amoureuse. Italien et François. Paris, 1609; Groto L. La Emilia [...] Emilie, comédie. Traduite en François. Paris, 1609; Guichardin L. L’hore di recreatione [...] faictes italiennes et françoises pour [...] apprendre les deux langues. Paris, 1610.
23. Bonnefons J., Pancharis Io. Bonefonii Arverni Cæsaroduni Turonum. Apud Sebastianum Mollineum & Matthæum Guillemot, MDXCII (Tours, 1592); Pibrac Guy du Faur de. Les quatrains du seigneur de Pybrac, à Tours, chez Sébastien Moulin et Mathieu Guillemot, 1592; Valagre le sieur de; Maisonfleur E. de. Les Cantiques du Sieur de Valagre, et les cantiques du Sieur de Maizon-fleur. Tours, 1592.
24. Les Muses françoises ralliées de diverses pars. Paris, 1599; Le Parnasse des plus excellens poètes de ce temps. 2 vol. Paris, 1607; Le Nouveau Parnasse. Paris, 1609; Despinelle, Les Muses r’alliées. Paris, 16,03; Rues F. de. Les fleurs du bien-dire Recueillies ès cabinets des plus rares esprits [...] pour exprimer les passions amoureuses, оба издания, Paris, 1603. В последнем случае известный книговед Шарль Брюне считал, что составитель – сам Гиймо.
25. Matthieu Р. Histoire de France et des choses mémorables, advenues aux provinces estrangeres durant sept années de paix, du règne de Henry IV, en sept livres. 2 t. Paris, 1605; Bec J. du. Histoire du grand Tamerlane, ou sont descrits les rencontres, escarmouches, batailles [...] qu’il a conduites & mises a fin durant son règne. Paris, 1607.
26. Joinville J. de. Histoire et chronique du très chrestien Roy Sainct Loys, IX. du nom. Paris, 1609; заглавие Nicolas de Nicolay идентично антверпенскому изданию 1576 г. Les navigations, peregrinations et voyages faicts en la Turquie. Первое, лионское, издание названо иначе: Les Quatre Premiers Livres des navigations et peregrinations orientales de Nicolas de Nicolay. Lyon, 1567–1568.
27. Об отголосках московских происшествий в западной Европе можно, в частности, судить по диссертации: Erwin Brody.The Demetrius Legend and its Literary Treatment in the Age of the Baroque. Rutherford, 1972. Ho к литературным произведениям следует прибавить периодику, летучие листки и т. д., которые еще не подверглись полному учету и системному исследованию.
28. Описание и снимки у Silvestre L.-C. Marques typographiques, ou Recueil des monogrammes, chiffres, enseignes [...] des libraires et imprimeurs qui ont exercé en France depuis [...] 1470 jusqu’à la fin du XVI e siècle. Paris, 1867. № 886–887. P. 508–509, 510–511.
29. La Caille J. Histoire de l’imprimerie et de la librairie, où l’on voit son origine et son progrès, jusqu’en 1689. A Paris, chez Jean La Caille, MDCLXXXIX (1589). P. 174.
30. Rambaud R. Recueil des instructions données aux ambassadeurs et ministres de France [...]. T. VIII. Russie. Paris, 1890. P. 54–55. По старому стилю 21 августа (Путешествия русских послов XVI–XVII вв. М.; Л. С. 249).
31. Жак Ланглуа-отец был принят в корпорацию типографов-книготорговцев 12 мая 1633 г., Жак Ланглуа-сын 21 ноября 1652 г. Унаследовав должность отца, он стал королевским типографом (La Caille J. Op. cit. P. 278). Как Ла Кай, как Гиймо, Ланглуа – потомственный типограф.
32. Chartier R. Lectures et lecteurs dans la France d’Ancien Régime. Paris, 1987. P. 166 et suiv. О начальном этапе разысканий в этой области см.: Берелович А. Кто читал Герберштейна в XVII веке? // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. М., 2002. С. 118–120.
33. Его книга хранится в иностранном кабинете Петербургской Государственной консерватории. См. статью: Равикович А. М. Собрание старопечатных книжных изданий иностранного кабинета Ленинградской ордена Ленина Государственной консерватории. http.://biblio.conservatory.ru/Today/Public/ Ravikov.htm. О Драудиусе см.: Allgemeine Deutsche Biographie. Bd. 5. 1877. S. 383.
34. M. Draudius Georgius. Bibliotheca classica, sive catalogus officinalis, in quo singuli singularum facultatum ac professionum libri, qui in quavis fere lingua extant [...] ordine alphabetico recensentur Francofurti a.M., 1611 (2-е изд.: Там же. 1625) P. 860.
35. Idem. Bibliotheca Exotica, sive, Catalogus officinalis librorum peregrinis linguis usualibus scriptorum. Frankfurt, 1610 (2-е изд.: Там же. 1625). P. 117
36. La Légende de la vie & de la mort de Demetrius grand Duc de Moscovie, à Amsterdam chez Corneille Nicolai, 1606 (хранится в парижской Национальной библиотеке, шифр [Rés. M 808) и 1607. Это известие приписано Пирлингом Уильяму Раселлу (R. Р. Pierling. La Russie et le Saint-Siège. T. 3. Paris, 1901. P. 456). Ho он сразу прибавляет, что оно является переводом того же анонимного источника, что и «Рассказ о кровавом и ужасном избиении, происшедшем в городе Москве, а также о страшной кончине покойного герцога Дмитрия», изданный князем Августином Голицыным в Париже (Récit du sanglant et terrible massacre arrivé dans la ville de Moscou, ainsi que de la fin effrayante du dernier duc Demetrius. 1859). О «Легенде» см.: Межов В. И. Русская историческая библиография. Указатель книг и статей по русской и всеобщей истории и вспомогательным наукам за 1800–1854 гг. включительно. Т 1-3. СПб., 1892-1893. С. 200. № 4032.
37. Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, A Paris, chez Iacqves Langlois, fils, au Mont S. Hilaire, ruё d’Ecosse, aux trois Cramillieres. M. DCLXIX. Avec Privilege du Roy.
38. Dean S. Worth. The French captain’s Russian // Russian linguistics. 5 (3), август 1981. С. 199-210.
39. Просмотрены: в парижской Национальной библиотеке, шифр [Rés. M 805; в парижской библиотеке Сен-Женевьев, шифр [8° M Sup 262 Rés.; в парижской библиотеке Арсенала [8-Н-16928, владельч. запись Moncrij S. Dionyshij in Francia Congr. S. Mauri.
40. Исправление опечаток в издании 1607 г. и их перенесение во второе издание:
* звездочкой отмечены опечатки, указанные на последней странице издания 1607 г. в разделе Errata
41. Титульный лист и л. 40.
42. Титлы раскрыты (например, «devieñent» превращается в «deviennent»), применяются современные, более строгие орфографические нормы: «populeus» становится «populeux», «indifferamment» – «indifferemment», «interroguans» – «interrogeans» и т. д.
43. См. статью А. Береловича «Капитан Маржерет во французских архивах» в настоящем издании.
44. Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, Paris, chez Fain, 1821, in-12, IX-180 P.
45. Catalogue des livres imprimés, des manuscrits et des ouvrages chinois, tartares, japonais, etc., composant la bibliothèque de feu M. Klaproth. Paris, 1839. P. 163–174. № 1405–1509. Шифр Национальной библиотеки: [Δ 7608.
46. Relacion de la senalada, y como milagrosa conquista del paterno imperio conseguida del serenissimo principe Ivan Demetrio [так!], gran duque de Moscovia, en el año de 1605 ; juntamente con su coronación, y con lo que a hecho después que fue coronado ...traduzido de lengua italiana en nuestro vulgar castellano per Juan Mosquera de la Compaña de Jesús, Lisboa, Alvarez, 1606.
47. Charles Brunet (1780–1867), Manuel du libraire et de l’amateur de livres. 5 e éd. V. 3. Paris, 1862. Col. 1412. Жане, по словам Брюне, ссылался на Аделунга. Заметим, что на первой странице экземпляра 1607 г. Национальной библиотеки ([Rés. M 805) написано по-французски, почерком XIX в., «Редчайший, и вероятно единственный, экземпляр».
48. Catalogue des livres de la bibliothèque de feu Monseigneur le Maréchal Duc d’Estrées [...] chez Jacques Guérin. T. 2. Paris, 1740, шифр Национальной библиотеки [Δ 48678. Rossica: С. 96–98, № 18477-18499; Маржерет, 1607: № 18493 и 18914 (последний включен в Polonica). Владелец – Виктор-Мари д’Эстрэ, маршал и контр-адмирал (1660–1737).
49. Catalogue de la bibliothèque de feu M. Falconet, médecin consultant du Roi [...] de l’Académie des Inscriptions et belles-lettres, A PARIS chez BARROIS, T. 2, 1763, шифр Национальной библиотеки [Q 7435. Rossica: С. 344–345, № 17204–17225; Маржерет, 1607: № 17211; Маржерет, 1669: 17212. Камий Фальконе (1671–1762) – врач, известный филолог и библиофил, академик, не имевший со скульптором никаких родственных связей.
50. Catalogue des livres de la bibliothèque de feu François-César Le Tellier, marquis de Courtanvaux, capitaine-colonel des Cent-Suisses, dont la vente se fera en son hôtel [...] le lundi quatre mars et jours suivans. A Paris, chez Nyon l’aîné, 1782, шифр Национальной библиотеки [Q 8174. Rossica: С. 333–334, № 3399–3412; Маржерет, 1607: № 3403; Маржерет, 1669: 3404. Маркиз де Куртанво был правнуком Лувуа; освобожденный из-за болезни от настоящей военной службы, он всецело посвятил себя наукам (1718–1781).
51. Catalogue des livres rares et précieux composant la bibliothèque de M. L. M. d. R., Paris, P. Jannet, successeur de L.-C. Silvestre. Paris, 1848, шифр Национальной библиотеки [Δ 9811. Rossica с Данией и Исландией: Р. 276, № 2164–2172; Маржерет, 1669:2168. Маркиз дю Рур (Auguste-François Grimoard de Beauvoir, marquis du Roure), известный библиофил и книговед, автор Analecta Biblion. Paris, 1840.
52. Charles IX, La chasse royale. Paris, 1857; Idem. Livre du roy Charles. De la chasse au cerf. Paris, 1859; Guillaume Budé. Traité de la vénerie. Paris, 1861; Charles Perrault. La Chasse, poème. Paris, 1862; Pièces sur la Ligue en Bourgogne. 1 e série, Dijon, 1882; 2,1883; 3, 1886; 4, 1887.
53. Первое издание Шеврёля: Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, Paris, Potier, 1855, in-16, XXVIII-116 С. Второе издание: Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, par le capitaine MARGERET. Novvelle édition, précédée de deux lettres inédites de l’auteur et d’une notice biographique et bibliographique par Henri Chevreul. A PARIS, Chez L. Potier, 1860, in-16, XXXII-127 P.
54. См.таблицу II нас. 26.
55. Словарь уже фигурирует в издании 1855 г., но авторство Мериме указано только в 1860 г. (Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie... Paris, 1860. P. XVII).
56. Margeret Jacques. Esta de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre. Paris, éditions du Genêt, 1946.106 P.
57. Un mousquetaire à Moscou. Mémoires sur la première révolution russe, 1604– 1614, édité avec des notes par Alexandre Bennigsen, Paris, éd. Maspéro-La Découverte, 1983. 128 P.
58. Судя по всему, именно издание Беннигсена было переведено на испанский язык. Un mosquetero en Moscu. Jacques Margeret. Laia, 1989.125 P. К сожалению, мы не имели возможности ознакомиться с этим изданием.
59. Strahlenberg Ph. J., von. Das Nord und Ostliche Thiel von Europa und Asia. Stockholm, 1730.
60. Замечания В. H. Татищева были изданы многим позднее их написания. Последнюю публикацию см.: Татищев В. Н. История Российская. Л., 1968. Т. VII. С. 424.
61. Наличие в России во второй трети XVIII в. книги Маржерета 1607 г. практически невероятно, особенно учитывая ее редкость во Франции. Является простой опечаткой отсылка на несуществующее издание сочинения Маржерета в 1769 г. в комментариях издателей Татищева 1968 г. (Татищев В. И. Указ. соч. С. 449.). Так что первый российский историк здесь ничего не исказил, вопреки замечанию Ч. Даннинга. (J. Margeret. The Empire and Grand Duch of Moscow. A 17 th-century French Account / Transl, and edited by Ch. S. L. Dunning. Pittsbourgh, 1983. P. 104–105. Далее – Dunning Ch. Op. cit.).
62. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского в начале XVII века с присовокуплением известий о достопамятных событиях, случившихся в правление четырех Государей, с 1590 года по сентябрь 1606. Сочинение капитана Маржерета, капитана гвардии Дмитрия Самозванца. Перевод с французского, предисловие и примечания Н. Г. Устрялова. СПб., 1830.
63. Исторические записки, содержащие в себе повествование о знаменитейших происшествиях, случившихся в царствование пяти государей, как-то: Иоанна Васильевича Грозного, сына его Федора Иоанновича, Бориса Федоровича Годунова, Лжедмитрия и Василия Ивановича Шуйского, начиная с 1590 по 14-е сентября 1806 года; с присовокуплением нравов и обычаев двора Российского и народа в то время, сочиненные очевидцем Маржеретом. Перевод с французского. М., 1830. В типографии Лазаревых Института восточных языков.
64. Сказания современников о Димитрии Самозванце. СПб., 1859. Изд. третье, испр. Ч. 1. На титульных листах обоих томов указаний на Н. Г. Устрялова нет, но принадлежность публикации именно ему была слишком известна. Его именем подписано лишь общее введение (датировано 1 июня 1858), помещенное в первой части (Там же. С. XIII).
65. Там же. С. 240 (примеч.).
66. Там же. С. 447, комм. № 266; С. 420–424, комм. № 176. Устрялов в последнем случае ссылается на Московский архив (речь должна идти о Московском архиве Министерства иностранных дел), хотя текст грамоты был уже опубликован в «Собрании государственных грамот и договоров». М., 1819. Ч. 2. С. 604-607.
67. Маржерет Ж. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского. С предисловием И. Н. Бороздина. М., 1913.
68. Так, фразу «et pour ce vouloit deüement faire convoquer les Estats du pays...» Устрялов интерпретировал так, что Годунов притворно велел созвать Собор, в то время как архаичное слово «deüement», производное от глагола «devoir» – «долженствовать», означало: «как и было должно», «надлежащим образом». См.: Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета / Сост. Ю. А. Лимонов, отв. ред. В. И. Буганов. М., 1982. С. 60–61 (французский текст), с. 152 (русский перевод), с. 227–22, комм. № 19; Dunning Ch. Op. cit. P. 105, com. № 98. К сожалению, эта ошибка устряловского перевода долго воспроизводилась в литературе о Земских Соборах (см., например: Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М.; 1978. С. 146).
69. Этот экземпляр происходил из личной библиотеки Николая II и был подарен Хаугтонской библиотеке князем Лобановым-Ростовским.
70. Россия начала XVII в.... С. 155. Это соображение приводится как важный аргумент в доказательство того, что Маржерет не был католиком к моменту поступления на русскую службу (Там же. С. 35).
От имени короля в его Совете –
Королю 5.
Сир, если бы подданные Вашего Величества, путешествующие в дальних странах, составляли правдивые изложения того, что они увидели и отметили как наиболее важное, то их частная выгода обернулась бы к общественной пользе вашего государства; не только побуждая к подражанию тому, что есть хорошего и искусного у других, ибо поистине Бог, чтобы наилучшим образом поддерживать сообщество меж людьми, устроил все так, что одни находят в других местах то, чего нету них, но также придавая смелости многим праздным молодым домоседам отправиться искать и учиться добродетели в трудных, но полезных и почетных занятиях: путешествиях и ратных делах на чужбине, и рассеивая ошибку многих, полагающих, что Христианский мир 6 заканчивается Венгрией. Ибо /f. А ii v./ доподлинно могу сказать, что Россия, описание коей я предпринимаю по поручению Вашего Величества, – один из надежнейших редутов Христианского мира, ибо эта Империя, эта страна более обширна, могущественна, населена и изобильна, чем думают, и лучше вооружена и защищена против скифов и иных магометанских народов, чем считают многие. Абсолютная власть государя 7 в своем государстве внушает страх и почтение подданным, а внутри страны хороший порядок и управление 8 защищают ее от постоянных варварских набегов.
С тех пор, Сир, как ваши победы и ваша благодать добыли Вашему Величеству покой, которым поныне наслаждается Франция, сочтя теперь бесполезной службу Вашему Величеству и отчизне, каковую во время смуты я нес под началом господина де Вогренана 9 в Сен-Жан де Лон, на других рубежах вашего герцогства Бургундского, я отправился служить государю Трансильванскому 10 и Императору 11 в Венгрии, а затем – королю польскому 12 в чине капитана отряда пехотинцев, и, наконец, судьба привела меня на службу к Борису 13, российскому Императору. Он оказал мне честь командовать кавалерийским отрядом. И после его кончины Димитрий 14 получивший это королевство, оставил меня на службе, дав /f. А iii/ мне первый отряд своей гвардии. За это время я кроме языка имел возможность изучить множество вещей, относящихся к его [116] государству: законы, нравы и веру страны, что я и изложил в сем кратком сочинении, написанном без всяких ухищрений и с такой простотой, что не только Ваше величество, наделенное на удивление рассудительным и проницательным умом, но и каждый распознает в нем истину, которую древние называли душой и жизнью истории.
Если сие сочинение хоть немного понравится Вашему Величеству, это будет для меня единственной наградой, раз вы не только снизошли до того, чтобы меня выслушать, но соблаговолили прочесть мое сочинение, заверив, что в нем смогут увидеть весьма примечательные происшествия, из коих великие Государи извлекут некоторую пользу, даже из несчастья моего господина Димитрия, пришедшего к власти в своей Империи, преодолев большие препятствия, возвысившегося и низвергнутого всего за два года 15, и самая его смерть явилась следствием того несчастья, что некоторые считали его самозванцем или подмененным. Можно там увидеть многое и об особенностях этого государства, достойного быть известным, но все же незнакомого как в силу удаленности своего местоположения, так и вследствие умения русских скрывать и замалчивать дела своего государства.
Я молю Бога, Сир, хранить Ваше Величество в благоденствии, ваше /f. А iii v./ королевство в мире, монсеньора Дофина 16 – в желании подражать вашим достоинствам, а меня – в постоянном моем рвении покорнейшей службой всегда быть достойным имени, Сир,
вашего покорнейшего подданного, вернейшего и преданнейшего слуги В(ашего) В(еличества),
Российская Империя является частью страны, издавна именуемой Скифией, каковым словом «Скифы» и сегодня называют Татар, которые были некогда сеньорами России, и великие герцоги владели ею как вассалы Татар, зовущихся Крым 17. Эти Русские, с некоторых пор, после того, как сбросили иго Татар 18, и Христианский мир получил о них некоторое представление, стали называться Московитами, по имени столичного города Москва, обладание которым дает герцогский титул 19, но не первый в стране. Ибо некогда государь именовался Великим герцогом Владимирским и поныне продолжает именовать себя Великим герцогом Владимирским и Московским 20. Таким образом, не только мы, удаленные от них, но и ближайшие их соседи впадают в ошибку, именуя их Московитами, а не Русскими. Сами же они, когда их спрашивают, какой они нации, отвечают «Руссак», что означает – Русские, а если спрашивают, откуда они, то отвечают «из Москвы» – из Москвы, Вологды, Рязани или из других городов 21. Но /f. А iiii v./ следует также уразуметь, что есть две России, а именно – та, что носит титул Империи и которую поляки называют Белой Россией, и другая, Черная Россия, находящаяся в зависимости от Польского королевства и примыкающая к Подолии. Сеньором этой Черной России и называет себя король Польши в своих титулах, когда именуется Великий герцог Литовский, Русский, Прусский и прочая 22. Об этом я хотел предуведомить читателя, чтобы он знал, что русские, о которых идет здесь речь – это те, кого некогда звали Скифами, затем, по ошибке – Московитами, хотя московитами могут называться жители одного лишь города, все равно как если бы всех Французов начали бы называть Парижанами по той причине, что Париж – столица Франции, да и то с большим основанием, поскольку Париж является столицей с незапамятных времен 23, а Москва – всего лишь сто или двести лет 24. Также краткий титул их Государя – «царь Господарь и Великий князь всея Россия» 25, что дословно означает: «Король, сеньор и великий герцог N всех Русских», или можно понимать также: «всей России», но отнюдь не «Московитов» или «Московии». А чтобы отличать Черную Россию от этой, Поляки все расположенное по ту сторону Днепра [118] зовут Белой Россией, иначе же, без такого различения, в этом сочинении будут все время путаться, поскольку речь здесь идет только о Белой России, некогда Скифии, а ныне – Московии. /f. 1/
Волгой обитают Татары, именующиеся Нагаями. Помимо того, имеется еще одна большая провинция, покоренная Иоанном Васильевичем, которую они зовут Империей или Королевством Сибири. Область эта полна лесов, чащоб и болот и пока еще совсем не открыта: считают, что одной своей стороной она примыкает к реке Оби. Из этой страны поступает почти вся пушнина, как-то: черные лисы, высоко ценимые в самой стране, соболь и куница, приносящие Императору большой доход 38. Эту страну начинают уже возделывать и находят ее достаточно плодородной для зерна 39. Там построены четыре города, где размещены гарнизоны, дабы держать в повиновении народ 40, который весьма прост, маленького роста и внешне походит на татар, называемых Нагаями, то есть – лицо у них широкое и плоское, нос приплюснут, маленькие глаза, они весьма смуглы, носят длинные волосы, мало кто из них имеет бороду, одеты в соболиные шкуры, мехом наружу, еще тридцать лет назад не знали, что такое хлеб. Эта страна служит основным местом ссылки большинства тех, кто впадает в немилость Государя 41.
Со стороны Татарии [населенной] теми, кого они зовут крым[цами], являющимися союзниками Турецкого султана, с чьей помощью они, начиная с 1593 г. по настоящее время, не раз ходили на Венгрию, особенно – в 1595 г., когда произошла великая битва при Агрии 42. В степях Татарии построены многие города и замки, чтобы помешать /f. 2 v./ набегам Татар, но эта страна обитаема лишь до Ливен, расположенных примерно в 700 верстах от Москвы 43. За ними есть различные города, а именно: Борисов город, Царев город и другие. Этот Царев город почти на 1000 верст удален от указанных Ливен 44. Города сии и ныне продолжают заселяться: земля там очень плодородна, но [120] они осмеливаются ее обрабатывать лишь в окрестностях городов. Считают, что Царев город всего в восьми днях пути от Великой Ставки. Некогда там собирались татары, чтобы устраивать набеги на Европу. Итак, эта страна большой протяженности, ибо она граничите Литвой, Подолией, Турцией, Татарией, рекой Обью, Каспийским морем, затем – с Ливонией, Швецией, Норвегией, Новой Землей и Ледовитым морем.
Эта земля очень холодна, я имею в виду самые ее населенные Северную и Западную части, как мы упомянули ранее, ибо, что касается степей, лежащих в Татарии, или на берегах Волги от Казани до Астрахани, или у реки Обь, с восточной стороны, то они районы весьма умеренные. В вышеназванных же холодных провинциях зима длится шесть месяцев, это означает, что снегу всегда по пояс и что любую реку можно перейти по льду. Тем не менее, они весьма плодородны, там в изобилии имеются все те же злаки, что и у нас во Франции: рожь там сеют в начале или в середине августа, пшеницу и овес – в апреле или в мае, смотря по продолжительности зимы, и ячмень в конце /f. 3/ мая 45. Есть фрукты и овощи, а именно: изрядно большие дыни, лучшие из тех, что я где-либо ел, много огурцов и хороших яблок и черешен, груш и слив мало, орехов, земляники и подобных плодов там во множестве. Летом дождей мало, а зимой, следовательно, и вовсе нет. В Холмогорах [–] Архангельске и Св. Николае 46, а также и в других местах Севера на протяжении месяца или шести недель лета солнце видно и днем, и ночью, и в полночь его видно на высоте двух-трех брассов над землей; зимой в продолжение месяца совсем нет дня, поскольку солнце не показывается вовсе. Также вы обнаружите там всю возможную крупную дичь и животных, какие есть и во Франции, за исключением кабанов. Оленей, ланей и косуль достаточно встречается на востоке и на юге, в татарских степях, а также между Казанью и Астраханью; множество лосей – так называемого большого зверя; кролики же по всей России весьма редки; в изобилии фазаны, куропатки, певчие и черные дрозды, перепелки и жаворонки, не считая бесчисленной прочей дичи, но бекасы попадаются там довольно редко. В августе и сентябре большое количество журавлей, зимой – лебедей, диких гусей и уток; аиста мне довелось видеть лишь однажды, и он был черного цвета. Хищные звери – [121] белые и черные медведи, которых очень много, пять видов лисиц и пропасть волков, наносящих большой вред скоту, поскольку /f.3 v./ там везде большие чащобы. Помимо того, кое-где на севере встречаются северные олени, они немного меньше обыкновенных и носят прекрасные большие рога, шкура у них серая, почти белая, копыта же раздвоены гораздо больше, чем у обычного оленя. Жителям тех областей они дают пищу, одежду и служат вместо лошадей, ибо их впрягают по одному в особо изготовленные сани, и они бегут быстрее любой лошади; питаются большую часть времени тем, что отыскивают под снегом. Все зайцы там зимой становятся белыми, летом же они такого цвета, как во Франции. Летом и зимой там встречаются белые куропатки, а также соколы, челиги и другие хищные птицы. Во всей Европе нельзя сыскать лучших и более разнообразных сортов пресноводных рыб, каковых они имеют в большом количестве, а именно: Осетр, Белуга, Осетрина, Белая рыба, то есть рыба с белым мясом, она немного крупнее лосося; стерлядь и все те рыбы, что есть и у нас во Франции, за исключением форелей. Всё стоит очень дешево, как, впрочем, и все другие съестные припасы 47. Ибо несмотря на тот великий голод, о котором я расскажу ниже и который истребил в стране почти весь скот, я купил по дороге домой ягненка, такого большого, как баран у нас во Франции или самую малость поменьше, за десять денингов, что составляет примерно тринадцать су 4 денье, а также цыпленка за семь турских денье 48. Каплунов у них совсем нет, разве только у иностранцев. Причина такой дешевизны в том, что каждая овца /f. 4/ приносит обычно двух или трех ягнят, а те на следующий год становятся матерями такого же числа ягнят. Что касается быков и коров, то они множатся столь же быстро, поскольку во всей России не едят телятины, ибо это противоречит их вере, к тому же они соблюдают пятнадцать недель поста в году, помимо среды и пятницы каждую неделю, что составляет около полугода 49. Это делает мясо дешевым, как дешев и хлеб, которого очень много, так как его не вывозят из страны. Земля же там сама по себе столь тучна и плодородна, что никогда не удобряется, разве что в некоторых местах, и ребенок двенадцати – пятнадцати лет с одной лошадкой вспахивает за день арпан 50 или два земли. [122]
Хотя съестных припасов там много и они дешевы, простой народ довольствуется весьма малым, поскольку они не могли бы иначе обеспечить себя, не имея никаких промыслов и будучи очень ленивыми, так они не расположены к труду, но столь расположены к пьянству, что более невозможно. Когда они отдыхают, то их выпивка в основном состоит из водки и медона, который делают из меда, добываемого ими без труда и в изобилии, как можно судить по большому количеству воска, ежегодно вывозимого из страны 51. У них есть также брага 52 и прочая дешевая выпивка. Этому пороку пьянства без меры предаются все, как мужчины, так и женщины, девушки и дети; священники не меньше, /f. 4 v./ а то и больше, чем другие. Ибо пока остается выпивка, которую им позволено готовить лишь к нескольким большим праздникам в году 53, нечего и надеяться, что они когда-либо остановятся, прежде, чем не покончат с ней. Я говорю о простом народе, поскольку дворяне вольны делать любую выпивку и пить, когда захотят.
Согласно анналам России, считается, что Великие герцоги ведут свое происхождение от трех братьев, выходцев из Дании, завоевавших Россию, Литву и Подолию примерно восемьсот лет назад, и старший брат Рюрик стал называться Великим герцогом Владимирским, от которого произошли все великие герцоги по мужской линии до Иоанна Васильевича, который после завоевания Казани, Астрахани и Сибири первым был именован титулом Императора Римским императором Максимилианом 54.
Что же касается принятого ими титула, они, веля себя именовать Царь, думают, что нет титула выше. Римского императора они именуют Цисарь, что они образовали от Цезаря, а всех королей – Кроль, на польский манер. Короля Персии они называют кизел Баша, а Турецкого султана – «Великий Господар турок», то есть великий Господин Турции, в подражание имени Великий Государь. Но о слове «ЦАРЬ» они говорят, что оно содержится в Священном Писании, ибо всюду, где сказано о Давиде, или о Соломоне, или о прочих королях, они названы «Царь Давид», «Царь Соломон», что мы /f. 5/ переводим как «Король Давид», «Король Соломон» и т. д. И они считают имя «Царь» наиболее древним, и, по их словам, этим [123] именем Богу некогда было угодно удостоить Давида, Соломона и других, правивших домом Иуды и Израиля, и что эти слова «Цисарь» и «кроль» суть всего лишь человеческое измышление, каковое имя некто стяжал себе воинскими подвигами. Поэтому, после того, как русский царь Федор Иоаннович снял предпринятую им осаду Нарвы, и с обеих сторон депутаты и послы собрались, чтобы заключить мир между Россией и Швецией, они более двух дней спорили о титуле – Федор хотел иметь титул Императора, а Шведы не желали признавать его за ним. Русские ссылались на то, что слово Царь еще важнее, чем император и в итоге пришли к соглашению, что его всегда будут именовать Царем и Великим герцогом Московии 55, причем каждая из сторон считала, что обманула другую этим словом Царь. Польский король так же величает его письменно. Римский император 56 титулует его Императором, как делала покойная королева Английская 57, и подобным образом поступает король Великобритании 58; король Дании 59, Великий герцог Тосканский 60, король Персии 61 и все азиатские короли именуют его всеми титулами, которые он принимает. Что касается Турецкого султана 62, то, поскольку при мне между ними не было ни переписки, ни послов, я не знаю, как тот его титулует.
Этот Иоанн Васильевич, вопреки их религии, не разрешающей жениться /f. 5 v./ свыше трех раз, имел семь жен, от которых у него было три сына 63. Ходит слух, что он убил старшего 64 своей собственной рукой, но было, как я считаю, иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла, подкованного четырехгранным стальным острием, каковой жезл в форме епископского посоха никто, кроме императора, не смеет носить, этот жезл великие герцоги некогда получали в знак вассальной зависимости 65 от Татар, именуемых Крым, и тот получил какое-то ранение, но умер не от этого, а некоторое время спустя, во время паломничества 66.
Вторым сыном был Федор Иванович 67, наследовавший отцу. Третий, а именно – Димитрий Иоаннович был от последней жены 68, принадлежавшей к дому Нагих 69. Указанный Иоанн Васильевич, прозванный Тираном, не будучи уверен в верности своих подданных, испытывал их разными способами, но главным был тот, когда он возвел вместо себя на императорский трон [124] Царя Симеона 70, о котором было сказано выше, короновал его, передал ему все императорские титулы, а для себя велел возвести дворец напротив замка, велев называть себя Великий Князь Московский. Симеон правил целых два года, ведя как дела внутри страны, так и посольские и иные внешние дела, разумеется, испрашивая у него сперва совета, который значил столько же, что и категорический приказ 71. По истечении двух лет [Иоанн] лишил его Императорской власти, даровав ему большие имения 72. После смерти своего старшего сына, своего второго сына, а именно – Федора, он женил на дочери 73 Бориса Федоровича, который был дворянином достаточно знатного рода, называемого Дворяне Московские 74, и /f. 6/ мало-помалу приобрел милость императора Иоанна, скончавшегося в марте 1584 года. После его кончины власть в Империи унаследовал указанный Федор, государь весьма простоватый, часто забавлявшийся звоня в колокола или проводя большую часть времени в церкви. Борис Федорович, в ту пору достаточно любимый народом и находящийся в большой милости у указанного Федора, вмешивался в государственные дела и, будучи весьма ловок и сметлив, умел потрафить каждому. Посему, когда стал раздаваться ропот, чтобы низложить Федора по причине его простоты, протектором страны в итоге был избран Борис, который, как считают, с тех пор начал мечтать о короне, видя, что у Федора нет детей, кроме дочери, умершей в возрасте трех лет 75, и с этой целью стал благодеяниями привлекать народ. Он повелел укрепить вышеназванный город Смоленск 76. Он распорядился обнести Москву каменной стеной вместо прежней, деревянной 77; он построил несколько замков между Казанью и Астраханью, равно как и на границах Татарии 78. Заручившись, таким образом, поддержкой народа и даже дворянства, за исключением самых могущественных и дальновидных, он под любым предлогом отправлял в ссылку тех, кого считал наибольшими своими противниками. Затем, наконец, отправил Императрицу, жену указанного покойного Иоанна Васильевича, с ее сыном Димитрием Иоанновичем в Углич, город, удаленный от Москвы на 180 верст 79. Как полагают, мать и некоторые другие вельможи, предвидя цель указанного Бориса, и сознавая [125] /f.6 v./ опасность, которой мог подвергнуться ребенок, поскольку уже знали о том, что многие вельможи, отправленные в ссылку, были в дороге отравлены, сумели подменить его и подставить на его место другого. После он безвинно предал смерти еще многих вельмож. И поскольку он не опасался более никого, кроме этого принца, чтобы обезопасить себя полностью, он послал в Углич убить вышеназванного принца, который был подменен. Что и было исполнено сыном того, кого он отправил матери в качестве секретаря. Принцу было лет семь-восемь; тот, кто нанес удар, был убит на месте, а подмененный принц был похоронен весьма скромно. Достигнув Москвы, новости породили многие толки, о них шептали и судили по-разному. Будучи извещен обо всем этом, Борис велел поджечь ночью самые богатые лавки, купеческие дома, а также дома в разных местах, чтобы наделать им хлопот вплоть до того времени, как ропот немного стихнет и умы успокоятся. Он лично присутствовал там и распоряжался тушением огня, чтобы создалось впечатление, что его очень занимает нанесенный ущерб. Затем, собрав всех потерпевших и обратившись к ним с длинной речью, чтобы утешить их и выразить сожаление об их потерях, пообещал выхлопотать у Императора некоторое возмещение убытков для каждого, чтобы они могли отстроить дома, и даже пообещал выстроить им каменные лавки, тогда как прежде /f. 7/ они были сплошь деревянными 80. Это он и исполнил так хорошо, что каждый остался доволен и почитал счастьем иметь такого хорошего протектора. Наконец, в январе 1598 скончался указанный Федор (некоторые говорят, что тот же Борис был творцом его смерти 81). Тогда он пуще прежнего начал домогаться императорской власти, но так скрытно, что никто, кроме самых дальновидных, которые, впрочем, не осмеливались ему противиться, этого не замечал, поскольку он делал вид, что добивается власти для своей сестры, вдовы покойного Федора, хотя это и противоречит законам страны, не позволяющим ни одной вдове – я разумею здесь вдов Великих герцогов или Императоров – жить свободно, но обязывают через шесть недель после похорон постричься в монахини 82. Он даже делал вид, что отказывает тем, кто Советом Императрицы направлялся либо к его дверям, либо в палату Совета (куда в период [126] междуцарствия каждый мог свободно входить) 83. Так он заставил себя просить принять титул Императора, но возражал им, указывал, что они делают ошибку, столь торопясь в деле, заслуживающем более зрелого рассуждения, и что их сейчас ничто не торопит, ибо они в мире со всеми, и что якобы Империя будет пребывать в том же состоянии, что и при покойном Императоре, когда он сам был ее протектором, вплоть до того времени, когда они по зрелом рассуждении выберут другого. По правде говоря, страна, действительно, при нем не понесла ущерба ни в чем, он приумножил Казну, кроме того, что по его распоряжению было построено много городов, замков и крепостей, /f.7 v./ он также заключил мир со всеми своими соседями. Посему он хотел созвать Штаты страны 84 надлежащим образом, а именно по восемь-десять человек от каждого города, с тем, чтобы вся страна единодушно решила, кого должно избрать; для этого требовалось время, ибо его желанием (как он говорил) было удовлетворить каждого.
В это время он распустил слух, что сам Татарский [хан] с большим войском идет грабить Россию, как показали приведенные казаками пленные 85. От этих новостей народ более настоятельно стал просить его принять корону, на что он все время заявлял, что он принимает ее против воли, поскольку есть много выходцев из родов более знатных, чем его, которым по праву должна принадлежать корона. И что и без того он мог бы проявлять свою отеческую любовь к народу, с таким же тщанием в делах общественных, что и прежде. Но поскольку он видит, что народ этого столь желает и что никто другой не хочет вмешиваться, он рад будет взять на себя столь тяжкое бремя, одержав верх над неверными, идущими со стотысячным войском разорять Империю, и приведя к порядку их и прочих соседей. С тех пор его именовали титулами его предшественников. Для того же, чтобы осуществить все вышесказанное, он велел собрать войско в Серпу[хове], городе в 90 верстах от Москвы, расположенном на Оке, на /f. 8/ месте обычной переправы Татар 86, куда он прибыл сам, после того, как его сестра – Императрица удалилась в Девичий Монастырь, что означает Обитель Дев, расположенный в 3-х верстах от Москвы 87. [127] В июле был проведен смотр войска: по словам как иностранцев, так и присутствовавших там русских, было пятьсот тысяч человек пеших и конных. Я еще называю наименьшее число, ибо Россия никогда не была на таком подъеме, как в то время. И раз это кажется неправдоподобным, я объясню ниже способ, каким им удается выставить так много людей, насколько я его увидел и понял. Но чтобы закончить эту войну, не нашлось другого неприятеля, кроме посла с примерно сотней людей, одетых по их обычаю в овчины, но на очень хороших конях, посланных Татарским [ханом] 88 для заключения какого-то соглашения, о чем Борис был хорошо осведомлен заранее. Это соглашение принесло ему большую известность, так как, показав послу все военные силы России, он велел палить всем пушкам, расположенным по обе стороны дороги, шириной около двух верст, причем орудия были достаточно удалены друг от друга, несколько раз проведя указанного посла между этими орудиями, он, наконец, отослал его с богатыми подарками. Распустив после этого армию, указанный Борис Федорович с большим триумфом вступил в Москву. Ходили слухи, что Татары не осмелились идти дальше, прослышав о его прибытии. И был /f. 8 v./ указанный Борис коронован первого сентября 1598 г., в день, который для них – первый день года 89.
Эта страна приняла Христианство около 700 лет назад изначально от епископа Константинопольского. Они придерживаются греческой религии и крестят детей, троекратно погружая их в воду: во имя Отца, Сына и Святого Духа, затем священник вешает им на шею крест, полученный им у крестного отца, чтобы засвидетельствовать крещение, каковой [крест] носят до смерти. Они почитают Троицу, однако отличаются от нас тем, что не признают Святой Дух исходящим равно от Отца и от Сына, но – лишь от одного Отца, покоясь на Сыне. У них много икон, но совсем нет скульптур, кроме Распятия, все остальные – плоские изображения. Они утверждают, что у них есть Дева Мария, писанная рукой самого Луки Евангелиста 90; их главный патрон – святой Николай; помимо святых, которых они переняли из Греции, они канонизируют многих. Но у них нет ни одной святой, кроме Девы Марии. У них есть Патриарх 91, поставленный при Иоанне Васильевиче патриархом Константинопольским 92. Если не ошибаюсь, у них пять [128] Архиепископов, много епископов и аббатов 93. Свершают таинства лишь священники, каковые священники женаты, и если их жены умирают, то они не могут более свершать таинства, и, коли они не женятся снова, они могут стать монахами. Монахи же неженаты, как и Патриарх, Епископы и Аббаты, и потому не могут ни свершать таинств, ни есть мяса, и посему каждый /f. 9/ из них получает причастие от вышеназванных священников 94. Они причащают под обоими видами всех, не разделяя на клириков и мирян, после тайной исповеди 95, проводимой обычно раз в год. Если священники женятся вторично, то они становятся мирянами. Крещеными они не признают никого, кто не крестился по греческому обряду, однако освобождают католиков от необходимости перекрещиваться 96. Они точно соблюдают все свои праздники, и даже пятницу, так же как и воскресенье; хотя нет такого большого праздника, в который они бы не разрешали после полудня открывать лавки и делать необходимую работу. Они постятся по средам и пятницам, помимо того у них четыре поста в году, а именно: Великий пост, о котором мы скажем ниже, два других по две недели каждый и четвертый, начинающийся за неделю до дня святого Николая и заканчивающийся на Рождество, каковые они соблюдают сколь возможно строго, не употребляя ни яиц, ни всего, имеющего животное происхождение 97. У них есть Священное писание на своем языке, которым является Славянский. Они высоко ставят псалмы Давида. У них никогда не проповедуют, разве что по некоторым праздникам они устраивают определенные наставления 98, где читают главы из Библии или Нового завета, но невежество среди народа таково, что и треть не знает, что такое Отче наш или Символ веры. Словом, можно сказать, что невежество – мать их благочестия. Они ненавидят учение и, в особенности, латинский язык. У них нет ни одной школы, /f. 9 v./ ни университета. Только священники обучают молодежь читать и писать, что мало кого привлекает. Большая часть их букв по начертанию – греческие, и почти все их книги писаны от руки, за исключением нескольких печатных Библий и Новых заветов из Польши. Поскольку они обучились книгопечатанию лишь десять-двенадцать лет назад 99, то рукописные книги ценятся [129] выше печатных. Два раза в год там освящаются реки и проточные воды, и после указанного освящения Император и вельможи имеют обыкновение прыгать в воду, и я даже видел, как для этого прорубили лед, и Император прыгнул туда. В Вербное воскресенье на осла сажают Патриарха, который садится по-женски; если нет осла, то берут лошадь, покрывают ее белым полотном, так, что видны только глаза, приделывают ей длинные уши, и Император ведет ее под уздцы к церкви, расположенной вне замка и именуемой Иерусалим, а оттуда ведет ее к церкви Богоматери 100. На этот день назначают особых людей, которые срывают с себя одежды, устилая ими дорогу процессии священников и других духовных лиц города. Есть средь них особый разряд людей, которые уже соборовались, как бы чувствуя приближение смерти, и если они все же не умерли, то оставшуюся жизнь обязаны носить особое одеяние, отличное от других монашеских одежд, они почитают это за великую святость. И жены этих людей могут вновь выходить замуж. Никто /f. 10/ из иноверцев не может заходить в их церкви. Патриарха, епископов и аббатов поставляют по воле Императора. Патриархом решаются все церковные дела, не имеющие особой важности, в последнем случае о них надо сообщать Императору. Под любым предлогом муж может отказаться от жены, отправить ее против воли в один из многочисленных монастырей и жениться снова до трех раз.
Император дарует каждому свободу совести публично отправлять свои обряды и исповедовать религию, за исключением Римских Католиков 101. И не допускают у себя ни одного Еврея с тех пор, как Иоанн Васильевич, прозванный Тираном, велел собрать их всех, кто был в стране, и приказал отвести их на мост, связав им руки и ноги, велел им отречься от своей веры и принудил их сказать, что они хотят быть окрещены и верить в Бога-Отца, Сына и Святого Духа, и тотчас же приказал всех их бросить в воду 102.
Ливонцы, которые были взяты в плен в Ливонии тридцать восемь или сорок лет назад, когда указанный Иоанн Васильевич завоевал большую ее часть и вывел всех жителей Дерпта и Нарвы в Московию, эти ливонцы, принадлежа к Лютеранской вере, получили два храма внутри города Москвы и публично отправляли там службу, но, в конце концов, из-за их высокомерия и тщеславия эти храмы были по приказанию Иоанна Васильевича разрушены, [130] и дома их всех, без различия пола и возраста, были разорены 103. И хотя зимой /f. 10 v./ они были изгнаны нагими, в чем мать родила, им не на кого пенять, кроме как на самих себя, ибо, забыв о приключившихся с ними несчастьях, о том, что они уведены из своей страны, что их имущество отнято, а они ввергнуты в рабство во власть народа совсем грубого и варварского, и, вдобавок, управляемого государем-тираном, вместо того, чтобы смириться перед лицом свершившегося с ними, вели себя столь высокомерно, их манеры были столь вызывающи, а платья – столь роскошны, что их можно было принять за принцев и принцесс, поскольку женщины, отправляясь в церковь, одевались не иначе, как в бархат, атлас, камку, на худой конец – тафту, даже если у них за душой ничего другого не было. Основной их барыш заключался в том, что им была дарована свобода продавать водку, медон и иные крепкие напитки, на чем они наживают не какие-нибудь десять процентов, но – сто процентов, что покажется невероятным, но однако же это правда. И хотя Ливонцы всегда были и будут такими, можно было бы вообразить, что они были выведены в Россию, чтобы там явить свое тщеславие и заносчивость, коих они не смели выказывать в своей собственной стране по причине законов и правосудия; и им, в конце концов, было дано место вне города, чтобы построить там дома и церковь, и с тех пор не дозволяется жить в городе Москве.
Под властью русских находятся также татары, турки и персы, помимо Мордовитов [мордвы] и иных магометанских народов, /f. 11/ исповедующих свою религию 104, не считая сибиряков, лапландцев и прочих, каковые не являются ни христианами, ни магометанами, но, следуя своим фантазиям, поклоняются различным животным, не принуждаемые в своей вере.
Они никогда не оставляют покойников на сутки, будь то Государь или раб. И если он умирает утром, его хоронят вечером. Чтобы оплакивать покойников, обычно имеется множество женщин, которые вопрошают, зачем он умер, разве не был он обласкан Императором, разве не было достаточно добра, разве не было у него достаточно детей, честной жены, либо, если это женщина, – разве не было у нее доброго мужа, и подобную чепуху. Затем ему [131] надевают новую рубаху, гетры, туфли, наподобие тапок, и колпак, затем кладут его в гроб и предают земле в присутствии родных и друзей. После погребения они принимаются плакать на могиле, вопрошая, как и прежде, затем уходят, и через шесть недель вдова и близкие друзья собираются на могиле и приносят еду и питье; вволю поплакав и задав те же вопросы, они едят принесенные кушанья, раздавая нищим остатки того, что не смогли съесть. Так принято у простонародья, но если умерший – человек знатный, то указанный пир устраивают дома, после возвращения близких родственников с могилы, где они произносили те же вопрошания, или предоставили /f. 11 v./ делать это нанятым с этой целью женщинам, и раздавали нищим все, что принесли на могилу. И продолжают каждый год устраивать подобные пиры в память об умерших. По истечении шести недель, женщина может вновь выходить замуж, поскольку траур не длится дольше 105.
А Великий пост соблюдают так: неделю перед ним, которую они называют Маслониц[а], то есть масленой неделей, они, хотя и не позволяют себе ничего мясного, едят прочую пищу животного происхождения: масло, сыр, яйца, молоко. И ходят друг другу в гости, целуясь, кланяясь и прося друг у друга прощения, если обидели словами или поступками. И даже встречаясь на улице, даже если прежде не виделись, целуются, говоря Прости мене Пожалой, что означает «простите меня, пожалуйста», на что отвечают Бох тиби прости, «Бог вас простит и меня простите также». Прежде, чем перейти к дальнейшему, следует отметить, что они целуются не только в эту пору, но всегда, поскольку это – вроде приветствия, принятого у них, как у мужчин, так и у женщин: целоваться при прощании или при встрече после долгой разлуки. В конце этой недели все они идут в баню и всю следующую неделю почти совсем не выходят из дома и по большей части едят лишь три раза на протяжении указанной недели, но не мясо и не рыбу, а только мед и разного рода коренья. /f. 12/
На следующей неделе они выходят из своих жилищ, но очень скромно одетыми, как если бы они носили траур. Далее на протяжении Великого поста (кроме последней недели) они едят всякую [132] рыбу, как свежую, так и соленую, без масла и всего, имеющего животное происхождение, но по средам и пятницам они едят мало свежей рыбы, а лишь соленую рыбу и коренья; последняя неделя соблюдается так же, если не более строго, как и первая, так как теперь по обычаю они все получают причастие. В день Пасхи и на следующей неделе они ходят друг другу в гости (как и на масленой неделе) и дарят друг другу красные яйца, говоря: Христус вос Христ, что означает «Христос воскрес», на что другой отвечает: Ас истен вос Христ, «воистину воскрес», меняют или дарят яйцо и целуются, делая это в знак радости, свидетельствуя о воскресении. Император соблюдает тот же порядок (как и в последний день масленой недели, [когда] каждый приходит поцеловать ему руку): сразу после Пасхи, как и на следующий день, когда он идет к службе, каждый из знатных и приближенных к Императору приходит целовать ему руку, а он дарит одно, два или три яйца, смотря по тому, кого как жалует. Пиры идут все две следующих недели. В России много колоколов, и этим, казалось бы, они отличаются от Греков, которые совсем не держат их в своих церквах, насколько это можно видеть у тех, кто придерживается их религии, как то: у Валахов, Молдован, Ретов [Русин] и других, /f. l2 v./ но это не противоречит греческой религии. Однако находясь под владычеством турок, коим, как и Евреям, Коран не позволяет иметь колокола в их синагогах, они также не смеют их держать, хотя они имелись у Католиков, Протестантов и Ариан в Трансильвании в ту пору, когда Стефан 106, впоследствии король Польши, а затем и Сигизмунд Баторий владели ею как вассалы Турецкого султана. Греки же их совсем не имели.
Все выезды из страны закрыты так плотно, что покинуть ее без дозволения Императора невозможно; до сих пор не бывало, чтобы они выпускали кого-нибудь из тех, кто носит оружие, я же был первым 107. Даже если ведется война против Поляков, ни одного Поляка они на нее не пошлют, хотя их и немало, но отправляют их на границы Татарии, и так же они поступают с другими имеющимися среди них нациями, из опасения, что указанные инородцы сбегут или перейдут на сторону врага 108, ибо это самая мнительная и недоверчивая нация на свете. [133]
Все их замки и крепости деревянные, за исключением Смоленска, замка Иван-города или Нарвы, замка Тулы, Казани и Астрахани, замка Коломны и замка Путивля на границах Подолии 109, а также города Москвы – большого города, через который протекает река, большая, чем Сена. Город обнесен деревянной стеной, которая в окружности, как я полагаю, больше Парижа 110. /f. 13/
Далее есть еще одна высокая стена, окружностью в половину деревянной, но не заходящая за реку. Затем следует третья стена из кирпича, которая опоясывает все каменные лавки купцов; затем есть большой замок, построенный при Василии Иоанновиче, отце Иоанна Васильевича, одним итальянцем 111. В замке находятся различные каменные церкви, из коих четыре сплошь покрыты золоченой медью. Город полон деревянных зданий, каждое здание только в два этажа, но их жилье включает также [пустое] пространство, поскольку они подвержены пожарам. Недавно они отстроили много каменных церквей, но и деревянных там множество, и даже улицы вымощены или выложены деревом.
В Москве постоянно проживает высшее дворянство, а именно князья (то есть герцоги), затем члены Совета, которые зовутся Думный боярин, затем – Окольничие, которые суть маршалы, затем Думные Дворяне и еще – Московские Дворяне. Из них выбираются правители и губернаторы городов 112. У Совета нет четко определенного числа членов, так как от Императора зависит назначить по своему усмотрению. Я знал их до тридцати двух. Тайный совет для дел сугубой важности обычно из ближайших родственников 113. Спрашивают мнение духовенства (для формы), приглашая на Совет Патриарха с некоторыми епископами, хотя /f. l3 v./ у них, собственно говоря, нет иного закона или совета, кроме воли Императора, будь она хороша или дурна – все придать огню и мечу, правых и виноватых. Я считаю его одним из самых абсолютных монархов. Ибо все жители страны, благородные и неблагородные, и даже братья Императора называют Хлопы господаро, что означает рабы Императора 114. Сверх того в Совет допускают двух думных дьяков, которых я считаю скорее секретарями, чем канцлерами 115, хотя они и настаивают на таком переводе. В ведомство одного входят дела послов и торговли с другими странами 116. [134] У другого в ведомстве все дела военных, как Наместников, губернаторов городов 117, так и других, за исключением Стрельцов – их лучшей пехоты (которые суть аркебузиры 118), поскольку они имеют отдельное ведомство.
Помимо этого, каждая провинция имеет свое ведомство, куда входит член Совета или окольничий с дьяком, чтобы судить все споры, возникающие меж теми, кто служит Императору 119. Надо отметить, что никто из судей и должностных лиц не смеет принимать никаких подарков от тех, чьи дела они решают, ибо если их обвинят в том их же служители, либо те, кто сделал им подношение (что случается часто, если дело не решилось так, как они надеялись), или кто бы то ни был другой, и будут изобличены, то все их имущество будет конфисковано, да сверх того они будут поставлены на Праве[ж] (о котором – ниже), чтобы после возвращения подношения заставить их платить /f. 14/ штраф, смотря сколько назначит Император – от пятисот до двух тысяч рублей, в зависимости от положения виновного. Но если это дьяк, который не слишком жалуем императором, его хлещут и гоняют плетьми по городу, повесив ему на шею кошель, полный денег (если он брал деньгами), и таким же образом поступают с любыми другими вещами, будь то меха, жемчуг и даже соленая рыба – все имеют обыкновение вешать на шею пока порют, причем не розгами, но кнутом, затем отправляют в ссылку. И делается сие не только ради настоящего, но еще и впредь на будущее. Но невзирая ни на что, продолжают брать, ибо придумали новый способ, который заключается в том, что у того, с кем имеют дело, делают подношение иконе (каковых икон много в каждом доме, и которых одни, самые простые, зовут Бох, что означает «Бог», а другие – оброз, что значит – «икона» или «изображение»), подвешивая его к этой иконе, что, впрочем, не служит оправданием, если презент превышает семь или восемь рублей и если о том узнает Император. Им дозволено в продолжении недели по Пасхе принимать небольшие подарки в придачу к яйцам, когда они целуются, как уже отмечалось. Но они не должны принимать никаких подарков, если их подносят в надежде заслужить тем благоволение, ибо если та сторона, от кого они получили подношение, их обвинит и сможет доказать, что делалось это с той или иной целью, [135] /f. 14 v./ то это уже не будет служить оправданием. Однако от прочих обвинений они в эти дни защищены. Итак, все судьи и должностные лица обязаны довольствоваться своими ежегодными пенсионами и землями, которые они получают от Императора 120. Вынесенный приговор не подлежит обжалованию, жители любой провинции, как бы ни была она удалена, обязаны, за исключением горожан, судиться в городе Москве 121. Что касается простых горожан, то в каждом городе есть Губно[й] Ст[а]рост[а], все дела, подсудные ему, могут обжаловаться в Москве. Эти судьи первой инстанции наделены также властью разыскивать и заключать в тюрьму всех убийц, воров и разбойников, допрашивать их и, получив признание, писать в Москву, в назначенное для этого ведомство, именуемое ими Разбойный приказ 122. Во всей России нельзя казнить человека без особого постановления Высшего суда в Москве. По их законам каждый ведет судебный процесс сам, либо через какого-нибудь назначенного для этого родственника или слугу, так как о прокуроре или адвокате 123 там нет и речи. Все споры, за исключением тех, что можно рассудить на глазок, заканчиваются тем, что одна сторона присуждается дать клятву другой и обязана целовать крест в отведенной для этого церкви, соблюдая при этом определенные церемонии. Следует заметить, что те, кто несет конную службу Императору, освобождены от того, чтобы давать такую клятву лично, и велят целовать крест своему слуге, за исключением тех случаев, когда присягают Государям 124. Тех, кто /f. 15/ должен Императору или кому другому некую сумму денег, которую платить не хочет или не может, они выставляют на правеж; это место, где им надо в будни находиться с восхода солнца до десяти или одиннадцати часов и получать удары палкой или прутом по икрам ног от назначенных для этого людей, которые зовутся Неделыциками 125. Я много раз видел, как их отвозили домой на телегах, и это продолжается до полного возмещения долга. Те же, кто несет конную службу Императору, освобождены от этого и выставляют вместо себя кого-либо из своих людей.
Дворянство, под которым я понимаю всех, кто получает ежегодное жалование, владея землями Императора 126, придерживается такого порядка: летом они поднимаются обычно с [136] восходом солнца и отправляются в замок (разумеется, это если они в Москве), где Совет заседает с часу до шести часов дня, затем Император в сопровождении Совета отправляется слушать службу, которая длится с седьмого до восьмого часа, то есть с одиннадцати часов до полудня. После того, как Император удалится, все идут к себе обедать и после обеда ложатся и спят часа два-три, затем, в четырнадцатом часу звонит колокол, и все эти вельможи возвращаются в замок, где пребывают до двух или трех часов вечера, затем возвращаются, ужинают и ложатся спать 127. Надо отметить, что летом все ездят верхом, а зимой на санях, так что не свершают никаких упражнений, /f. l5 v./ что делает их жирными и тучными, они даже почитают наиболее пузатых, зовя их Дородный Человек, что означает славный человек; одеваются они очень просто, кроме праздничных дней, публичного выхода Императора или приема какого-нибудь посла. Их жены летом ездят в повозках, а зимой на санях, если только Императрица не выезжает за город, ибо тогда изрядное число женщин следует за ее каретой, сидя верхом по-мужски. Женщины носят шляпы из тонкого белого войлока, наподобие тех, что носят на прогулках епископы и аббаты, разве что они темно-серые или черные. Одеваются они в длинное платье, одинаково широкое в плечах и до полу, обычно скарлатового или хорошего красного сукна, под которым они носят другое платье какой-нибудь шелковой ткани с рукавами свыше парижского локтя шириной, спереди рукава обшиты золотой парчой на треть локтя, на голове – шитый жемчугом убор, если она замужняя женщина, если же это девица, она носит высокий головной убор из черной лисы, какой надевают дворяне при приеме посла, если же это женщина, совсем не имеющая детей, она может носить девичий убор. Затем все они носят жемчужные ожерелья в добрых четыре пальца шириной и весьма длинные серьги; обуваются в сапожки красного и желтого сафьяна с каблуком /f. 16/ в три пальца высотой, подкованные, наподобие венгерских и польских сапог; они все красятся, но весьма грубо, и все – молодые и старые, бедные и богатые – почитают стыдным не краситься. Их содержат в строгости, и их покои отделены от покоев мужа. Их [137] никогда не видно, так как показывать жен друг другу – у них знак высочайшего расположения, если речь не идет о близких родственниках. Если же кто-нибудь захочет жениться, то надо поговорить с родителями девушки, и если те согласны заключить с ним союз, то он посылает одного из самых верных друзей или родственников посмотреть эту девушку и рассказать ему, и по этому рассказу сговариваются о браке, и если кто затем откажется, выплачивает условленную меж ними сумму денег 128. После этого договора он может пойти посмотреть свою супругу. В день свадьбы ее ведут в церковь, закрыв лицо покрывалом, как сделала Ревекка, когда ей сказали, что идущий вдали человек и есть Исаак 129. Так что и она не может никого видеть, и ее лица никто не может разглядеть. Затем ее таким же образом ведут и усаживают за стол, и так она остается закрытой до завершения свадьбы, после чего они идут в баню, или же, если не идут туда, то велят вылить себе на голову ведро воды, ибо до того считают себя оскверненными, следуя в том Евреям и Туркам. Им нужно получить благословение священника или монаха, прежде чем заходить в их церкви, или даже предстать перед одной из икон, каковых много в доме у каждого, и так поступают /f. 16 v./ всякий раз, когда познают своих жен. Все, что дается при заключении брака, оценивается [против обыкновенного] вдвое или втрое; а если случается так, что она умирает не оставив детей, муж выплачивает все ближайшим родственникам согласно оценке 130.
Каждый из них считается богатым в зависимости от того, сколько у него слуг и служанок, а не от того, сколько у него денег, и это они сохранили от Древних. Ведь слуги, которых у них множество, являются рабами, и как они, так и их дети, остаются сервами 131 наследников своего первого хозяина. Помимо этого, они многие вещи ведут от древности, как и в своих письменах, поскольку их реестры, докладные записки и жалобы или прошения свернуты в свитки, а не регистрируются в книгах или не сложены как у нас 132, и так же все их прочие бумаги. В этом они подражают древним и также Святому писанию, как мы читаем у пророка Иезекииля Гл. 3 133. Так же, как и в их способе приглашать на пир или на обед. Сам Император, приглашая послов, говорит не иначе, как клеб есть са мной, что означает «поешьте со мной хлеба», и самый большой упрек, который можно сделать тому, кто проявил неблагодарность, [138] это сказать: ты забыл мой хлеб и соль. Если же Император путешествует, или будет Император венчан на царство, или же будет жениться, или участвовать в крещении, [простой] народ каждый раз среди прочих подарков будет подносить ему хлеб и соль. В знак почтения у них снимают шапки и простираются в поклоне, но не на манер Турок, Персов или прочих /f. 17/ Магометан, прикладывающих руку к голове или груди, а опускают правую руку до земли, или не так низко, в зависимости от того, какой почет хотят оказать. Но если низший хочет испросить чего-либо у высшего, то простирается на земле ниц. Подобным же образом поступают во время молитвы перед некоторыми иконами, и не знают иных знаков почтения, и не преклоняют колен, ибо таков (по их словам) обычай Магометан, поскольку те обыкновенно опускаются на колени, садясь на землю, и женщины поступают подобным же образом. Среди них много пожилых людей – 80, 100 либо 120 лет. Они не столь подвержены болезням в сих краях. Они не знают врачей, разве что Император и несколько главных вельмож 134. Многие вещи, используемые врачами, они даже считают нечистыми, среди прочего неохотно принимают пилюли, клистиры же ненавидят, равно как мускус, цибет и прочие подобные средства. Если же заболевают простолюдины, то они берут обычно добрую чарку водки и засыпают туда заряд ружейного пороху, или же головку толченого чесноку, перемешивают все это и выпивают, затем сразу же идут в парилку, столь жаркую, что почти невозможно терпеть, и сидят там, пока не пропотеют час или два, и так поступают при всякой болезни.
Что касается доходов Империи, то в них придерживаются следующего порядка. Прежде всего, домен Императора /f. 17 v./ поступает в ведомство, которое они называют Дворец 135, над этим ведомством осуществляет надзор и суд гофмейстер 136 с двумя дьяками; кроме того, страна разделена на пять ведомств, которые они называют Четвертями, в каковые ведомства поступают ординарные доходы 137. Сверх того есть и другое ведомство, называемое Большой Приход, это ведомство проверяет вышеназванные Четверти, и если вводятся экстраординарные налоги, они также поступают в этот Приход 138. Помимо домена, доход Императора [139] складывается из тальи 139, которую должны платить не только города, но также все крестьяне, не исключая наследственных земель [князей государевой] крови 140, затем из налогов и акцизов на товары всякого рода и на кабаки, где они продают водку, медон, или винный мед, или медовуху, и брагу, так как во всей России, в каждом городе и деревне их не осмеливается продавать никто, кроме тех, кто взял кабаки на откуп, а также – на меха, воск и иные товары. Хотя императорский домен по большей части состоит из припасов, а именно: зерна, водки, меда, крупной дичи, мяса, птицы, фруктов и всего прочего, потребного для кухни и кладовой, всякая вещь все равно облагается особым налогом по самой высокой цене, а с тех, кто хоть немного удален от города, все берут деньгами, со многих налоги исчисляются деньгами, а именно с каждой выти, что включает в себя семь-восемь десятин обрабатываемой земли, смотря по месту нахождения 141. Десятина – это участок земли, на котором можно /f. 18/ засеять две четверти зерна, все равно что арпан земли, и с нее платят ежегодно десять, двенадцать, пятнадцать рублей, а то и до двадцати рублей 142, в зависимости от плодородия земли, рубль же составляет примерно шесть ливров двенадцать солей, что дает ежегодно сумму настолько великую, что в этом ведомстве находится от ста двадцати до ста пятидесяти тысяч рублей чистыми каждый год – в зависимости от расходов и издержек заграничных послов и прочих экстраординарных расходов, что исходят из этого ведомства. Кроме того, в некоторых из тех пяти четвертей, как, например, в Казанской и в Новой Четверти 143, после осуществления всех расходов (а именно с этих земель выплачиваются всякие пенсии и жалования большинству военных) остаются чистые деньги, числом до восьмидесяти – ста тысяч рублей, и в остальных от сорока до шестидесяти тысяч рублей сверх тех, что поступают в Большой приход, куда кроме экстраординарных налогов, взимаемых по всей стране и свозимых по приказу Императора в город Москву, попадают и многие иные случайные доходы, как, например, от попавших в опалу, чье имущество конфискуется. Затем имеются еще меха и воск, что поступают в ведомство, именуемое Казна, то есть место хранения казны 144. Все, что поступает от приложения печати, а именно по четверти рубля с каждой запечатанной грамоты, – [140] также относится к этому ведомству. Отсюда оплачиваются всякие товары, взятые для Императора 145. Сверх того, каждое ведомство в провинции приносит немалые деньги /f. 18 v./ в конце года, ибо Император имеет право на десятую часть того, что взимается правосудием. Есть два ведомства, а именно: одно, раздающее земельные пожалования, именуемое Поместный приказ 146, ибо за каждую грамоту надобно заплатить два, три или четыре рубля в зависимости от размера земель, во владение которыми они вступают, а также, если кто-нибудь попадает в опалу, доходы с указанных земель поступают в то же ведомство, до того срока, пока Император не передаст их кому-нибудь иному. Другое ведомство называется Конюшенный приказ, то есть ведомство конюшни. Указанное ведомство имеет также много доходов и случайных поступлений, ибо с любой лошади, которую продают по всей стране, все, за исключением крестьян, платят около двадцати солей за регистрацию сделки, с тем, чтобы не подвергаться никакой опасности, если скажут, что лошадь была ранее украдена 147. Затем имеются также большие доходы с лошадей, которых приводят в Россию на продажу Татары, называемые Нагаями. Ибо, во-первых, Император отбирает десятую часть лошадей; сверх того с каждой лошади, что они продают, он берет пять процентов с продавца или покупателя, смотря по договоренности. Выращивая два или три года указанную десятую часть лошадей, которые к моменту продажи были молодыми лошадьми или жеребятами, их продают, и это составляет крупную сумму денег, так как я однажды видел, как туда доставили [их] около сорока тысяч. Они приезжают туда два или три раза в год и приводят их в большем или меньшем количестве, так что невозможно точно определить доход Императора. И все же это очень богатая страна, /f. 19/ поскольку из нее вовсе не вывозят денег, ибо они осуществляют все расчеты товарами, каковых у них в изобилии: всевозможные меха, воск, сало, коровьи и конские кожи, другие кожи, крашенные в красный цвет, лен, пеньку, всякого рода канаты, кавьяр – то есть икру соленой рыбы, доставляющуюся в большом количестве в Италию, затем соленую семгу, много рыбьего жиру и многие другие товары. Ибо зерно, хотя его у них в изобилии, они не осмеливаются [141] вывозить из страны в направлении Ливонии. Кроме того, у них много поташа, льняного семени, пряжи и других товаров, каковые они меняют или продают, ничего не покупая у иностранцев за звонкую монету, и даже Император, если речь идет о какой-нибудь сумме в 4 или в 5000 рублей, велит платить мехами или воском. Император имеет сохранную казну 148, к которой он и не притрагивается, но, напротив, каждый год что-либо туда добавляет. Сверх того, имеется Расходная казна, то есть казна, из которой берутся деньги на экстраординарные расходы. Она полна всевозможными драгоценностями, в основном жемчугом, так как его носят в России больше, чем в остальной Европе. Я видел в казне самое меньшее 50 переменных платьев Императора, расшитых по краям драгоценностями вместо позументов, и платья, полностью вышитые жемчугом, и платья, покрытые жемчужной вышивкой на фут, на полфута, на четыре пальца. Я там видел полдюжины /f. 19 v./ постельных покрывал, полностью вышитых жемчугом, и многие другие вещи. Там есть также много драгоценностей, хранящихся в казне, поскольку их покупали ежегодно, сверх того, что получали от послов. Там есть четыре короны, а именно: три императорских и четвертая, которой некогда были увенчаны Великие герцоги, это не считая той, что Димитрий велел сделать для своей жены – императрицы, которая не была еще закончена, ибо не в обычае той страны короновать жен ни Императоров, ни Великих герцогов. Димитрий был первым 149. Имеются там два скипетра, по меньшей мере два золотых [державных] яблока, каковые я видел, имея честь многократно сопровождать Димитрия Иоанновича под своды, где расположена казна. Итак, они считают и говорят, что все относится к казне, будь то одежда, драгоценности, ткани или деньги. Кроме того, там имеется два цельных рога Единорога и один посох, с которым ходят Императоры, сделанный из цельного куска [рога] Единорога – имеется в виду продольная его часть, поскольку верхняя перекладина, на которую опираются, сделана из среза рога Единорога; кроме того, имеется еще половина [рога] Единорога, который используют повседневно как медицинское средство. Я еще видел другой золотой посох, но отчасти полый изнутри, из-за своей тяжести. Там имеется еще множество больших и малых золотых блюд и чаш для питья, сверх того – серебряной посуды, [142] позолоченной и непозолоченной, бесконечное число, как можно заключить из следующего рассуждения: после избрания Бориса Федоровича, когда он повелел собрать армию под Серпухо[вым], как мы упоминали /f. 20/ выше, он закатывал пиры в течение шести недель, почти ежедневно, на десять тысяч человек каждый раз. Всем им подавали в шатрах на серебряной посуде, по рассказам тех, кто там присутствовал 150. Я там видел полдюжины бочек, сделанных из серебра, которые Иоанн Васильевич повелел сделать из серебряной посуды, захваченной им в Ливонии, когда он ее завоевал; один из вышеназванных бочонков емкостью почти в мюид 151, прочие меньшего размера: много серебряных тазов, больших и тяжелых, имеющих петли с обеих сторон, за которые их можно нести. И обычно четыре человека ставят их, наполненных медоном, на каждый стол, в зависимости от его длины три или четыре таза, где больше, где меньше, и к каждому еще большие серебряные чаши, чтобы черпать из этих тазов, ибо двух или трех сотен людей не хватило бы, чтобы разливать питье всем гостям на пиру. Вся эта посуда русской работы, но сверх того есть множество серебряной посуды из Германии, Англии, Польши, либо подаренных государями через послов, либо купленных за редкостную работу. Затем, в той же казне имеются в изобилии всякого рода ткани, а именно: золотая и серебряная парча из Персии и Турции, всевозможные сорта бархата, атласа, камки, тафты и прочих шелковых тканей 152. И, действительно, они потребны в большом количестве, поскольку все те, кто прибывает служить Императору, получают [подарок на] приезд, как они его называют, который состоит из денег /f. 20 v./ и, смотря по достоинству [прибывшего] – из платья золотой парчи или столько же бархата, атласа, камки или тафты, чтобы пошить ему одежду 153; кроме того, когда он вознаграждает кого-либо за военную или иную службу, он дарит ему то же; также и все послы, прибывающие либо от Татар и Ногаев, или от крым[цев], либо от какого иного азиатского народа, как сами они, так и их люди получают платья и шелковые ткани каждый согласно своему достоинству. Поэтому, чтобы казна всегда была полна, все купцы, как иностранные, так и русские, обязаны приносить все ткани и иные [143] ценные вещи в Казну, чтобы там выбрать [вещи] для Императора. И если обнаружится, что они, прежде чем показать, продали или утаили товаров на десять или двенадцать экю, все остальное конфискуется, хотя бы они и уплатили габель 154 и все налоги. У них совсем нет минералов, кроме железа, довольно мягкого, хотя я не сомневаюсь, что в такой большой стране есть и иные ископаемые, но у них нет никого, кто бы в этом понимал.
У них нет иной монеты, кроме Деннин[гов], или копеек, которые стоят около шестнадцати турских денье, и Московок, или денег, которые стоят восемь турских денье, и еще Полушки, которые стоят четыре денье. Эти монеты из серебра, немного более чистого, чем в восьмиреаловой 155 монете. Этой монетой они выплачивают все суммы, так как иной в России нет, они переводят все свои суммы в Рубли, которые составляют сто деннингов, стоимостью, как отмечалось, примерно в шесть ливров двенадцать солей, и в половины /f. 21/ рубля или четверти рубля, затем – в Гривны, что составляет десять деннингов, и в Алтыны, которые суть три деннинга и стоят четыре соля 156. Иностранные купцы привозят туда много реалов и рейхсталлеров, что выгодно [русским], поскольку Русские их покупают и принимают ими платежи по двенадцати алтын за штуку, что составляет тридцать шесть деннин[гов], то есть около сорока восьми солей, затем перепродают их на монетный двор, где их сколь-нибудь очищают и перечеканивают в вышеназванную монету. Реал в сорок солей, как мы его зовем, если соответствует уставному весу, весит как сорок два деннинга. Помимо того, вышеназванные купцы привозят туда великое множество дукатов 157, каковые покупаются и продаются, как и прочие товары, на чем они часто много выигрывают. Я видел, как платили за них по двадцать четыре алтына за штуку, что составляет примерно четыре ливра шестнадцать солей, и я также видел, как их продавали по шестнадцати алтын и по полрубля за штуку, но самая обычная цена – от восемнадцати до двадцати одного алтына. И эта дороговизна дукатов бывает, когда коронуется или женится Император, или при крестинах. Потому что каждый, как мы упомянули выше, спешит преподнести несколько подарков, но простонародье объединяется в группы и компании, которые, стремясь перещеголять друг друга, преподносят [144] дорогие подарки, среди которых обычно бывает много дукатов в серебряных кубках, или чашах, или на блюдах, покрытых тафтой, они также поднимаются в цене за несколько дней до Пасхи, поскольку с этого времени до восьмого дня по Пасхе есть обычай посещать друг друга с красными яйцами и целоваться, /f. 21 v./ как мы уже упоминали прежде, но, посещая важных особ и тех, к кому у них есть дело, преподносят им вместе с яйцом и какую-нибудь драгоценность, жемчуг или несколько дукатов, поскольку это единственное время в течение всего года, когда они осмеливаются это принимать. Причем надо, чтобы это было скрытно, ибо если примут вещь, превышающую стоимостью десять или двенадцать рублей, то не спасет и время года.
Высшая должность в России – Главный начальник конюшни, которого они называют Конюшенный Боярин 158, затем – тот, кто надзирает за врачами и аптекарями, коего они зовут Аптецкий боярин 159, далее дворецкий 160, и затем – кравчий 161: эти четыре должности являются первыми в Совете. Кроме этих, есть еще много разных должностей, как Стольник, чашник, стряпщий, пажи и многие другие 162. Императорская гвардия 163 состоит из десяти тысяч Стрельцов, размещенных в городе Москве; это аркебузиры, у них лишь один Генерал: они разделены на Приказы, которые суть отряды по пятисот человек, над которыми стоит Голова, по-нашему Капитан 164, каждая сотня человек имеет Сотника, и каждый десяток человек имеет Десятника, по-нашему Капрала 165. Нет у них ни Лейтенанта, ни знаменосцев. Каждый капитан, в зависимости от своих заслуг, имеет по тридцать, сорок и до шестидесяти рублей ежегодного жалования, и на тех же условиях земли до трех, четырех и пяти сотен четвертей: каждая четверть есть арпан земли, и так следует понимать /f. 22/ во всем этом сочинении. Большинство сотников имеют земли и от двенадцати до двадцати рублей, капралы до десяти рублей и стрельцы четыре-пять рублей в год. Вдобавок они имеют каждый по двенадцати четвертей ржи и столько же овса всякий год.
Когда Император выезжает за город, пусть даже на шесть-семь верст от города, большая их часть отправляются с ним, получая лошадей из конюшен Императора. Когда их отправляют куда-либо [145] в армию или в гарнизон, им дают лошадей. Имеются люди, коим поручено их кормить. Каждый десяток имеет свою повозку, чтобы везти их припасы.
Помимо тех, ранее названных, живущих в Москве, выбирают самых знатных дворян в каждом городе, вокруг которого они владеют землями, и называют их Выборные дворяне такого-то города. В зависимости от его размеров их бывает шестнадцать, восемнадцать – до двадцати, а то и до тридцати, которые пребывают в Москве в течение трех лет, затем выбирают других, а этих отпускают 166. Это приводит к тому, что всегда есть достаточно кавалерии, настолько, что Император часто не выходит без того, чтобы при нем не было восемнадцати-двадцати тысяч всадников, ибо все, кто подчинен двору, садится на коня. Большая часть из них по очереди ночует во Дворце, безо всякого оружия.
Если нужно встретить какого-нибудь посла, то смотря по тому, какой почет ему хочет оказать Государь, он посылает этих стрельцов с аркебузами выстроиться в ряд по обе стороны дороги /f. 22 v./ до самого его жилья. А именно от деревянных или каменных ворот в зависимости от того, как прикажет Император. Затем – множество московских и последними названных Дворян, что идут вместе с главнейшими купцами, если надо – очень богато одетыми, поскольку это зависит от той чести, которую хотят оказать послу. На этот случай каждый имеет три-четыре платья на смену. Иногда им велят одеться в золотую и серебряную парчу с высокой шапкой из черной лисы. Иногда – в Цветное платье: то есть объяринное платье из шелковой объяри или шелкового камелота, скарлатового или какого-нибудь другого дорогого тонкого светлого сукна, расшитого золотом 167, и черную шапку. В иных случаях [они носят] одежды, которые они называют Чистое Платье и которое является нарядным одеянием. Число людей и их достоинство возрастает и уменьшается в зависимости от оказываемых почестей. Они выходят встречать на расстояние полета стрелы от города, а некоторые – на четверть лье, куда приводят указанному послу и его людям лошадей из императорской конюшни, дабы въехать в город, и так их сопровождают до самого их жилья, перед которым выставляют стражу, не позволяя туда заходить никому, кроме тех, кому это поручено. Но также и не выходить никому без стражи, [146] чтобы следить, куда он идет, что сделает и скажет. Они имеют людей, назначенных для этого, а также, чтобы снабжать их на границе всем необходимым за счет Императора 168. Не только послы, /f. 23/ но и все иностранцы, прибывающие на службу Императору, каждый в зависимости от своего достоинства, как в Москве, так и по дороге обеспечивается всеми припасами, необходимыми как для себя, так и для своих лошадей, что называется у них Корм, каковой послам увеличивают или урезают по приказанию Императора. Все это поставляется из ведомства, называемого Дворец, как отмечалось выше 169.
Что касается военных, то прежде надо сказать о Воеводах, которые являются генералами армии. Обычно их выбирают из Думных бояр и Окольничих, надо отметить, что это – в случае появления неприятеля, ибо в иное время они ежегодно избираются из Думных и Московских Дворян, которых они направляют на границы Татарии, дабы помешать набегам каких-нибудь объединенных татарских отрядов, являющихся порой, чтобы похищать с пастбищ гарнизонных лошадей, а если они не встречают сопротивления, то разоряют еще больше.
Они разделяют свою армию на пять частей, а именно: авангард, расположенный у какого-нибудь города, наиболее приближенного к границам Татарии; вторая – правое крыло, размещенное близ какого-нибудь другого города, третья – левое крыло, затем – основная часть армии и арьергард. Все они разделены между собой, но генералы должны идти на соединение по первому же уведомлению 170. Кроме этих генералов, других должностей в армии нет, если не считать, что все воинство, как кавалерия, так и пехота, подчинено /f. 23 v./ капитанам, а лейтенантов, знаменосцев, трубачей и барабанщиков нет. Каждый генерал имеет свою особую хоругвь, они различаются по тому, какой святой на ней изображен, они освящаются Патриархом, как и иные [лики] святых. Два-три человека назначены его поддерживать. Помимо этого, каждый генерал имеет свой личный, как они говорят, Набат, это медные барабаны, перевозимые на лошадях, у каждого их десять или двенадцать и столько же труб и несколько гобоев, все это звучит лишь тогда, когда они готовы вступить в бой, или во время какой-нибудь стычки, за [147] исключением одного из барабанов, в который бьют, чтобы выступать в поход или садиться на коней.
Порядок, которого они придерживаются, чтобы обнаружить врагов в этих громадных равнинах Татарии, таков. Имеются дороги, которые они зовут: дорога Императора, крымская дорога, дорога Великой Ставки. Кроме этого, на равнинах здесь и там рассеяны дубы, удаленные друг от друга на восемь, десять, и до сорока верст. Под большинством этих деревьев помещены дозоры, а именно два человека, каждый с подставной лошадью. Один несет дозор на вершине дерева, другой пасет оседланных лошадей, они сменяются каждые четыре дня. Если тот, кто наверху, видит, что в воздух поднимается пыль, ему приказано спускаться не говоря ни слова, пока не окажется в седле, и скакать на своей лошади во весь опор к следующему дереву, подавая знаки и крича, что он увидел людей. Тот, кто стережет коней /f. 24/ у другого дерева, садится на лошадь по команде того, кто, сидя на дереве, еще издали обнаруживает его [первого дозорщика], и как только он может услышать или разобрать, на какую сторону указывает тот, кто увидел эту пыль, то скачет во весь опор до другого дерева, где происходит то же самое. И так из рук в руки до первой крепости, а оттуда – в Москву, не сообщая никаких новостей, кроме того, что видели людей. Поэтому часто оказывалось, что это лишь табун диких коней или стадо каких-нибудь диких животных. Но если приезжает тот, кто остался на первом дереве и подтверждает новости, также как и первый со второго дерева, тогда они вооружаются, и вышеназванные генералы соединяются и посылают разведать силы врага. Среди этих дозорных находятся те, кто съезжают с дороги и рассеиваются тут и там, поджидая, пока проедет неприятель, идут по его следу и приблизительно определяют его численность по ширине дороги, проложенной ими в траве, которая выше лошади, но это не луговая трава, но трава дикой земли, так как каждую весну русские выжигают ее, как с тем, чтобы Татарин в раннюю пору не имел бы пастбищ, так и с тем, чтобы она лучше росла. И если они едут по любой из вышеназванных дорог, то их число определяют также весьма примерно, по глубине протоптанного ими пути. Также примерно их распознают, наблюдая подымаемую ими в воздух пыль, [148] /f. 24 v./ поскольку они не любят ехать прямо по траве, опасаясь, что лошади запыхаются. И когда эти дозорные по тайным ведомым им тропам приносят вести об их силах, для отпора им генералы отступают до какой-нибудь реки или леса, чтобы помешать их продвижению. Но Татарин – враг столь легкий и проворный, что прознав об этом с двадцатью или тридцатью тысячами коней отвлекает армию и в то же время направляет другую часть разорять страну по иной дороге, и это проделают с такой быстротой, что их удар будет нанесен прежде, чем русская армия получит предупреждение. Они не отягощают себя иной добычей, кроме пленников, и не берут с собой никакой поклажи, хотя каждый из них имеет одну или две сменных лошади, столь хорошо выученных, что не доставляют им хлопот, а они сами столь проворны, что нарысях прыгают с одной лошади и вскакивают на другую. Из оружия у них только лук, стрелы и кривая сабля; удирая они стреляют гораздо сильнее и точнее, чем в иных обстоятельствах. Провизия, которую они берут с собой, – немного сушеного на солнце мяса, очень мелко нарезанного; кроме того, они привязывают к арчаку седла толстую и длинную веревку. В итоге сотня их всегда обратит в бегство двести русских, если только это не будут отборные люди. Русская пехота, или аркебузиры, находясь на берегу реки или в лесу, заставляет их убегать во весь опор, хотя в действительности /f. 25/ они более способны их напугать, нежели чем нанести какой-нибудь вред. Если случится, что отряд в пятнадцать или двадцать тысяч всадников начинает их преследовать, то на расстоянии пушечного выстрела их не окажется и трех-четырех тысяч вместе, а остальные будут походить скорее на привидения на ослах, чем на людей на лошадях. Таким образом татары уходят, никогда не неся больших потерь, если только, поджидая их возвращение, им не перекроют проход через какой-нибудь лес или реку, но это случается нечасто.
2. Гиймо Матьё (Guillemot Mathieu) (?–1612), парижский книготорговец. О нем подробнее см.: Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. Указ. соч. С. 17-18. – А Б.
3. В привилегии так и стоит «de l'estat et empire» («о состоянии»), что несколько расходится с титульным листом как этого, так и последующего издания. В привилегии 1668 г. предлог «de» отсутствует. – П. У.
4. Перре Анри (Henri Perret), королевский секретарь, докладчик Палаты прошений (рекетмейстр) Королевского совета Генриха IV. – П.У.
5. Генрих IV Бурбон (1553–1610), король Наварры (с 1563 г), король Франции (с августа 1589, коронован 27(17).02.1594 г., Париж открыл ему ворота 22(12).03.1594 г., в 1595 г. окончательно примирился с папой Климентом VIII. В литературе по-разному оценивается роль короля в подготовке и публикации книги Маржерета. Это во многом объясняется неясностями в его «Обращении к королю», которое в издании 1607 г. предшествует и «Предуведомлению к читателю», и собственно тексту книги. Что же посчитал необходимым сообщить на сей счет сам автор? Строго говоря, два факта. Первый – капитан «предпринял описание» России «по поручению» Генриха IV. Ни о форме, ни о времени полученного от монарха задания Маржерет ничего не говорит. Второй факт – аудиенция автора книги у короля: он выслушал капитана, высказался о «некоторой пользе», которую «великие государи извлекут» из описанных в сочинении «весьма примечательных происшествиях». В ходе приема выяснилось также, что Генрих IV «соблаговолил прочесть» текст Маржерета. Сопоставим эту информацию с хронологией возвращения капитана и другими обстоятельствами. Последняя точная дата пребывания капитана в России 14(4) сентября 1606 г., когда он находился в Архангельске. Около этой даты Маржерет отплыл оттуда на корабле, принадлежавшем, скорее всего, английской Московской компании. Время его путешествия трудно определить точно. Но при любом маршруте (через Англию, Голландию или же порты Германии) он вряд ли появился в Париже ранее первой половины – середины ноября 1606 г. Уже 2 марта (20 февраля) 1607 г. издатель книги получил на нее привилегию: процедура предполагала предварительное представление рукописи. Итак, на написание книги и на все повседневные и карьерные заботы – наем жилья и устройство жизни в Париже, поиски издателя-типографа, установление связей при дворе (напомним, что родные места Маржерета находились далеко от французской столицы) – у капитана оставалось почти наверняка никак не более трех месяцев. Думаем, что в таких обстоятельствах составление описания России с чистого листа вряд ли было выполнимой задачей даже для столь бравого и решительного воина, как Маржерет. Полагаем, что основные разделы своего сочинения он составил еще в России. В Париже капитан приноравливал текст к требованиям жанра описаний (уже вполне устоявшимся в европейском издательском деле), а главное – к «высочайшим» пожеланиям, исходящим от короля и его окружения. В частности, заключительный раздел, целиком посвященный разбору аргументов о подлинности или ложности «царевича Димитрия», выпадал из канона описаний государства, страны, общества или же попал в книге явно не на свое место (и в этом случае он был бы непропорционально велик). Но эта часть прекрасно соответствовала реальному интересу короля и его окружения, запросам столичной публики. Ее любопытство уже раздразнили донесения и брошюры о чудесном появлении сына и наследника царя Ивана-«деспота», о его победе в войне с могущественным государем далекой России, Борисом Годуновым, о недолгом его правлении и трагической свадьбе. Можно представить реакцию двора и читающего общества, когда в Париже оказался бургундский наемник-гугенот, не просто участник и очевидец многих драматических событий, но начальник личной охраны «царя Димитрия».
Догадывался ли Маржерет, находясь в Москве, о растущем интересе к тому, что происходило в России? Предполагаем, что он был неплохо осведомлен. На его глазах происходил интенсивный дипломатический обмен с рядом стран, но главное – с папским престолом; он имел доверительные беседы с самим царем и многое почерпнул от его польских секретарей и, возможно, кое-что от сопровождавших «царевича» иезуитов. Наконец, он общался с лицами, приехавшими на майские свадебные торжества, в том числе с купцами (одного французского торговца он называет по имени, но вряд ли им ограничивалось «представительство» Франции). Он знал наверняка или же уверенно догадывался о том, что убийство «царя Димитрия» и воцарение Василия Шуйского будет оперативно отражено в европейской печати. В Архангельске он вращался среди английских и голландских купцов, крайне заинтересованных в получении свежей информации из Москвы и ее передаче за рубеж (как известно, автором брошюры о майских событиях 1606 г. в российской столице был Уильям Рассел или Руссель – о нем см. коммент. 38 на с. 361 во 2-м разделе наст, издания). Наконец, от самого «царя Димитрия Ивановича» ему было известно о его намерении отправить летом 1606 г. посла к Генриху IV. Так что у капитана нашлось немало веских причин еще в России заняться заметками о ее устройстве. Сообразуя сказанное, предлагаем следующую гипотезу. Маржерет объявился в Париже уже с какими-то текстами будущей книги. Он (возможно, совместными усилиями с издателем М. Гиймо) довел сей факт до сведения короля и его советников, получив в ответ монаршее «поручение», сообщенное ему, скорее всего, кем-то из близких к Генриху IV лиц. Рукопись книги, а скорее, составленную на ее основе «меморию», король «соблаговолил» прочесть, видимо, где-то в конце января-февраля 1607 г. – вряд ли ознакомление и последовавшая за ним аудиенция далеко отстояли от 2 марта. Нельзя исключать того, что после беседы с королем капитан внес в рукопись какие-то поправки. Так ли это было или же случилось иначе, но вскоре книга Маржерета увидела свет и стала доступна обществу. Сказанное – лишь один из вариантов интерпретации той информации, каковую сообщил капитан во вступительных текстах и основных разделах книги и касающуюся вопросов ее написания. При любом истолковании несомненна личная заинтересованность Генриха IV в публикации сочинения и весьма вероятно составление автором еще в России текста ее описания, если не целиком, то в виде каких-то больших разделов. – В. Н.
6. Христианский мир («Chrétienté») – не столько конфессиональный, сколько геополитический и культурный термин, самоназвание западноевропейской цивилизации. Входил ли в этот понятийный круг византийский (православный) культурный ареал и если да, то когда и в каких контекстах – ответить достаточно сложно. Во всяком случае мнение о том, что Венгрия является пограничной христианской страной, окруженной «неверными» (сарацинами), было вполне распространено во Франции. Еще в 1424 г. один из венгерских теологов, обучавшийся в Парижском Университете, пытался через суд доказать, что Венгрия не только древняя христианская страна, но находится на значительном удалении от сарацинских земель. Однако в годы османской экспансии XVI в. представление о Венгрии как о последнем бастионе христианства только усилилось. Именно прямые и казавшиеся порой неотвратимыми угрозы христианской Европе со стороны Османской империи резко усилили в середине 1520-х годов интерес к России как мощному христианскому (и православному) государству и потенциальному союзнику (см., в частности: Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы / Сост., автор вводных ст., примеч., указателей – О. Ф. Кудрявцев. М., 1997). Этот фактор был значим и позднее при описании России, но уже не играл, как правило, ведущей роли. – В. Н., П. У.
7. Термин «абсолютная власть» имел несколько значений. Прежде всего он указывал на полную независимость правителя. Так, согласно позднесредневековым определениям, король Франции являлся абсолютным государем, то есть «императором в своем отечестве», независимым ни от императора Священной Римской империи, ни от папы. Именно независимость русского государя позволяла Маржерету именовать его императором. В этом же значении автор упоминает позднее о Казанском ханстве до его завоевания Иваном Грозным. В XVI и, особенно, в XVII веке термин «абсолютная власть» все чаще употреблялся в значении «неограниченной монархии». Распоряжения монарха, наделенного абсолютной властью, имели большую силу, чем обычаи страны, позитивное право или постановления различного рода представительных учреждений. При этом всячески подчеркивалось, что абсолютная власть не тождественна тирании и деспотизму. Негативные коннотации термин обретает лишь накануне и во время Французской революции. Определение Маржеретом характера власти московского государя в данном случае не содержит никакого осуждения, а скорее, наоборот, сообщает читателям позитивную оценку. – П.У.
8. «Le bon ordre et pollice du dedans» – слова «порядок» и «управление» не были полностью синонимичными. Во Франции XVI–XVII вв. термин «ordre» означал богоустановленную упорядоченность мира, и долг монарха заключался в поддержании общих принципов порядка и равновесия. Термин «police» указывал на действия короля по поддержанию этого порядка и включал в себя все относящееся к королевской службе во имя общего блага. – П.У.
9. Вогренан Байе де, Филипп (Vaugrenan Baillet, Philippe, sieur de) (1555 – окт. 1595) – французский капитан, во время религиозных войн действовал на стороне короля Генриха IV. В 1589–1595 гг. возглавлял оборону г. Сен-Жан де Лон в Бургундии от войск Католической Лиги, под его началом и воевал Жак Маржерет. Умер в должности коменданта Сен-Жан де Лон. Генрих IV посетил город (один из немногих своих оплотов в Бургундии) в июне 1595 г. уже после коронации (в феврале 1594 г.). – П.У.
10. Маржерет перечисляет монархов, которым он служил как наемник-профессионал, почти наверняка в хронологической последовательности. В таком случае, в государе Трансильвании (Семиградья) следует видеть Сигизмунда Батория (Батори), княжившего там с перерывами в 1588– 1602 гг. Вообще в последней трети XVI в. дунайские княжества (Валахия, Трансильвания, Молдова) были объектом постоянной борьбы между Османской империей, Габсбургами и Речью Посполитой. С формированием в 1593 г. «Священной Лиги» (ее ядром была Священная Римская империя германской нации во главе с австрийскими Габсбургами) Сигизмунд вошел в ее состав в начале 1594 г. под патронатом императора Рудольфа II. После поражения в конце октября 1596 г. от турок имперских и венгерских войск (см. коммент. 42 в наст, разделе) ситуация в регионе (весьма сложная из-за множества противоречивых интересов) оказалась еще запутанней, чем обычно. Внешние факторы не ограничивались Империей и Турцией, в борьбу все более втягивалась Речь Посполитая (и в целом, и отдельные группировки магнатов), а с 1595–1596 гг. – Валахия. В итоге Сигизмунд всего за 6 лет трижды отрекался от власти в Трансильвании и, соответственно, дважды возвращался. Первый его отъезд произошел в апреле 1598 г.: по декабрьскому соглашению 1597 г. он получал от императора два герцогства в Силезии и годовую ренту, отказываясь от власти в Трансильвании (здесь Сигизмунд как бы развивал договор 1595 г., по которому Рудольф II наследовал его права в случае бездетной смерти трансильванского правителя). Причем в мае 1598 г. эрцгерцог Максимилиан публично (под давлением императора) отказался от своих претензий на трон в Речи Посполитой, что, казалось бы, предполагало ее невмешательство в трансильванские коллизии. По одному из вариантов эрцгерцог и намечался в качестве верховного правителя Трансильвании. Но события пошли совсем иначе. Уже в августе 1598 г. государственное собрание призвало Сигизмунда, вскоре вернувшегося в страну Последний, не получив немедленной и достаточной помощи в Вене, стал искать ее в другой стране, вызвав двоюродного брата Андрея (Андраша) Батория, католического прелата в Речи Посполитой. Кандидатуру последнего утвердило государственное собрание в марте 1599 г. В острую внутреннюю борьбу в Трансильвании в 1599 г. вмешивается валашский господарь: он сумел заключить мир с османами в октябре 1598 г. и пользовался военно-дипломатической поддержкой Вены еще с 1597 г. В военной борьбе гибнет Андрей Баторий, Сигизмунд еще до начала кампании уезжает на польскую территорию, в конце 1599 г. Михай Храбрый государственным собранием утвержден князем Трансильвании.
Его попытка объединить под своей властью все три придунайские княжения завершилась полным поражением, несмотря на первые успехи. В мае 1600 г. он изгнал молдавского господаря Иеремию Могилу, ставленника Речи Посполитой, но уже в сентябре был разбит ее армией во главе с великим коронным гетманом и коронным канцлером Я. Замойским. В том же месяце в Трансильвании вспыхивает восстание против его гарнизонов и управителей, а османские войска оккупируют центральные области Валахии. Михай бежит на территорию Империи. В феврале 1601 г. Сигизмунд Баторий в третий раз избирается трансильванским господарем (при поддержке протурецкой партии местных магнатов), в августе его войска терпят поражение от отрядов Михая и наемников под командованием Д. Баста, ориентировавшихся на Империю. В феврале 1602 г. Сигизмунд Баторий в третий и последний раз отрекается от власти в Трансильвании и в конце июля окончательно покидает ее. В августе 1601 г. от рук наемников погибает Михай Храбрый. Условия службы наемников в первые годы «долгой войны» были заманчивыми, что, скорее всего, объясняет несколько большее внимание Маржерета к этому периоду своей «среднеевропейской» биографии (подробнее см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI – начале XVII в. М., 1973. С. 18-35, 81-86, 110-120, 135 и др.; Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. М., 1998. С. 29–76, разделы В. П. Шушарина, Б. Н. Флори, Л. Е. Семеновой; Семенова Л. Е. Княжества Валахия и Молдавия. Конец XIV – начало XIX в. М., 2006. С. 168-177). – В. И.
11. Рудольф II Габсбург (1552–1612), император Священной Римской империи германской нации и король Венгрии с 1576 г. Последовательный сторонник контрреформации, один из главных организаторов «Священной Лиги» (1593), В его правление состоялась едва ли не самая длительная война с Османской империей, получившая у современников название «Долгой» (завершилась в 1606 г.). С 1589 г. взял курс на дипломатическое сближение с Речью Посполитой, пытаясь опереться на Сигизмунда III и контрреформационные круги коронной знати и шляхты. – В. И.
12. Сигизмунд III Ваза (1566–1632), старший сын шведского короля Юхана III и Катарины Ягеллонки; польский король с 1587 г. и великий князь Литовский (с января 1588 г.), коронован в 1588 г.; король Швеции в 1592–1599 гг. Был воспитан отцом в католической традиции, что, помимо прочего, способствовало его успеху в соперничестве за польскую корону. Решительную победу над эрцгерцогом Максимилианом в январе 1588 г. ему обеспечили сторонники «партии политиков» во главе с коронным канцлером Я. Замойским. При избрании Сигизмунд III вместе с отцом обещали инкорпорировать шведские владения в Северной Прибалтике в состав Речи Посполитой, но обещание оказалось невыполненным. После смерти Юхана III в ноябре 1592 г. Сигизмунд III наследовал ему: он прибыл в Швецию в сентябре 1593 г. и был коронован в феврале 1594 г., летом того же года вернулся в Речь Посполитую, публично гарантировав права лютеран на коронационном риксдаге. Верховным правителем в Швеции оставался дядя Сигизмунда III, герцог Карл (в будущем король Карл IX). Последний сумел сплотить основную массу дворянства, большинство аристократических фамилий, оттесняя сторонников Сигизмунда III от рычагов реальной политики и консолидируя общество вокруг требований защиты веры (лютеранства) и национальных (политических и экономических) интересов. Решающие события развернулись в 1598–1599 гг. Получив деньги от сейма на личную военную экспедицию (Речь Посполитая войну Швеции не объявляла), Сигизмунд летом 1598 г. высадился в Швеции, но потерпел решительное поражение в сентябре того же года. Почти сразу нарушил условия подписанного соглашения, отказавшись распустить остатки своей армии и захватив Кальмар, после чего отбыл в Польшу. В 1599 г. пал Кальмар, Сигизмунд III утратил контроль над шведскими гарнизонами в северной Прибалтике, к весне 1600 г. его сторонники потерпели окончательное поражение в Финляндии. В 1599 г. риксдаг низложил Сигизмунда III, а в 1600 г. провозгласил королем Карла IX (последовательно именовался в официальных документах королем с 1604 г., коронован в 1607 г.). На сейме 1600 г. Сигизмунд III провозгласил инкорпорацию шведских владений в Эстонии в Речь Посполитую, что предопределило начало войны, получившей название «Инфлянтской» и шедшей с переменным успехом. Последовательный и активный сторонник контрреформации, что отражалось в его внутренней и в гораздо большей степени во внешней политике. – В. Н.
13. Борис Федорович Годунов (ок. 1552 – 13(23).04.1605), русский царь в 1598– 1605 гг. Происходил из древнего боярского служилого рода Сабуровых – Вельяминовых – Годуновых. Делал карьеру в опричном, а затем особом дворе Ивана IV. Успех ему обеспечили женитьба на Марии, дочери Г. Л. Скуратова-Вельского (ок. 1570) и брак его сестры Ирины с царевичем Феодором Ивановичем. Боярин с 1580 г., в 1580–1584 гг. входил в ближайшее окружение царя Ивана, был им включен в состав совета опекунов при Федоре. После воцарения последнего уже к осени 1584 г. возглавил правительство, в 1586–87 гг. окончательно стал единоличным правителем (к 1589 г. получил право самостоятельных дипломатических сношений, в 1591 г. – почетный титул «слуги государя»). После смерти царя Федора Ивановича главный претендент на русский трон: избран царем на Земском Соборе 17(27).02.1598 г., «наречен на царство» 21 февраля (3 марта) и коронован 3(13) сентября того же года. В 1598–1600 гг. пытался организовать коалицию государств против Речи Посполитой, но результат оказался отрицательным (Павлов. Государев двор. С. 27–63; Назаров В. Д. Борис Федорович Годунов // БРЭ. М., 2006. Т. 4. С. 45-46). – В. Н.
14. «Царь Димитрий Иванович» – самозванец, выдавший себя летом 1603 г. в имении князя А. Вишневецкого за сына Ивана IV от Марии Нагой. По общепринятому мнению специалистов, этнический русский, скорее всего, происходил из незнатного служилого рода уездных дворян Нелединских-Отрепьевых. Юрий (Юшко) Богданов сын Отрепьева при постриге принял имя Григорий. Пересек границу России в середине октября 1604 г. во главе небольшого войска, состоявшего из наемников, украинских и донских казаков. Вступил в Москву 20(30) июня, короновался 21(31).07.1605 г. Убит боярами-заговорщиками в ходе восстания жителей Москвы против польских и литовских гостей, прибывших на царскую свадьбу 17(27) мая 1606 г. – В. Н.
15. Отсчет «возвышения» «моего господина Димитрия» Маржерет явно ведет со дня начала военной кампании. Отсюда и «два года». – В. Н.
16. Наследник престола, будущий король Франции Людовик XIII (1610–1643). В 1606 г. дофину было пять лет. Политики и придворные начала XVII в. на все лады подчеркивали его сходство с Генрихом IV, видя в этом залог продолжения долгожданного мира и процветания королевства. В массовом порядке печатались изображения королевской семьи или отдельно портреты дофина, где подчеркивалось его сходство с королем. Ведь за последние сорок лет у французских королей не было наследников по прямой линии, что имело катастрофические последствия для страны. – П.У.
17. Речь идет о Крымском ханстве, образовавшемся при распаде Золотой Орды во второй четверти XV в. В момент написания Маржеретом своей книги других суверенных ханств (Казанского, Астраханского, Сибирского), выделившихся из Золотой Орды при ее развале, уже не существовало. – В. Н.
18. Ликвидация ордынской зависимости произошла в правление великого князя Ивана III. В современной литературе этот факт относят или к 1472 г., или к 1480 г. (последнее, на наш взгляд, предпочтительней – Назаров В. Д. Свержение ордынского ига на Руси. М., 1983. С. 33–56; ср.: Горский А. А. Москва и Орда. М., 2000. С. 154-182). – В. Н.
19. Маржерет придерживался той традиции в описании России, когда герцогский титул приравнивается к титулу великого князя. Московское княжество образовалось в последней трети XIII в., первым московским князем стал кн. Даниил Александрович. Титул великого князя закрепился за его вторым сыном, Иваном Калитой, двумя сыновьями последнего и всеми последующими государями из династии московских Рюриковичей (последний – царь Федор Иванович). – В. Н.
20. Маржерет точно фиксирует иерархию великокняжеских титулов, не объясняя, правда, ее происхождения, что, впрочем, вряд ли входило в его задачу. Дело в том, что княжества Северо-Восточной Руси, находившейся в политической и экономической зависимости от ханов Золотой Орды, объединялись по их воле, а отчасти в соответствии с добатыевской традицией в иерархическое сообщество во главе с Великим княжением Владимирским. В отличие от доордынских времен этот княжеский стол не был наследуемым, передача ярлыка на него была исключительной компетенцией ханов Золотой Орды. На протяжении XIII – начала XIV в. территория собственно Владимирского великого княжества росла за счет выморочных княжений. Сам великий князь Владимирский обладал рядом прав, преимуществ, но и обязанностей. Именно он отвечал за доставку (а в ряде случаев и за сбор) выхода (дани) в Сарай, он возглавлял соединенные силы княжеств в походах, предпринимаемых по приказу хана. Соответственно, после пребывания какого-то князя на великокняжеском столе во Владимире титул великого князя как бы распространялся и на его родовое княжение. Так, в XIV–XV вв. великими князьями титуловались стольные князья тверские, московские, нижегородско-суздальские. В разные периоды XIII–XIV вв. владимирский стол объединял от 7 до 10 княжеств. По завещанию 1389 г. великого князя Дмитрия Ивановича Донского, так или иначе санкционированному ханом Тохтамышем, Владимирское великое княжение стало «наследуемой вотчиной» московских монархов. С тех пор только в их полном титуловании мог употребляться, и притом на первом месте (до 1547 г., когда был принят еще и царский титул), титул великого князя Владимирского. Заметим, что Рязанское, Смоленское княжества и оставшаяся часть Черниговского княжения в государственно-политическую систему Владимирского княжества не входили. Изменение в статусе Владимирского стола в конце XIV в. привело к уравниванию формального статуса всех княжеств Северо-Восточной Руси при сохранении их зависимости от Орды. – В. Н.
21. Это наблюдение Маржерета чрезвычайно важно для понимания этнической (и государственной) самоидентификации российских людей в конце XVI – начале XVII в. особенно в контексте идущих ныне дискуссий. – В. Н.
22. Указание Маржерета на местоположение Черной Руси и на последовательность титулов польского короля при перечислении объектов владения в титулатуре великого князя Литовского соответствуют реалиям эпохи. Под Подолией он понимает северо-западную часть современной Украины, а в других местах своей книги вообще украинские земли или даже большую их часть. – В. Н.
23. Париж мог претендовать на звание «столицы» с 987 г., со времени вступления на престол династии Капетингов, графов Парижских. Реально роль главного города королевства Париж начинает играть со второй половины XII века. «Миф о Париже» объяснял духовное лидерство города тем фактом, что его первым епископом был ученик апостола Павла Дионисий Ареопагит. Все бы хорошо, тем более, что первого епископа Парижа действительно звали Дионисием. Но беда в том, что новозаветный Дионисий не был Ареопагитом, а оба они не имели никакого отношения к Парижу – П. У.
24. Маржерет не разъясняет принцип подсчета лет применительно к Москве как столице: идет ли речь о стольном граде великого княжения Московского (тогда цифра должна приближаться к 300 годам), или же речь идет о столице двух объединенных великих княжеств (в этом случае следует говорить о 220 годах), или же он говорит о Москве как о политическом и государственном центре всей России (тут дело ограничится примерно 120 годами). – В. Н.
25. Маржерет включил в краткий царский титул редко встречающийся термин «господарь» вместо «государь», возможно, вследствие своего опыта ознакомления с титулатурой великого князя Литовского. Формула «всея Руси» (по капитану – «всея Россия») закрепилась в официальной, и притом различной (по видам) документации в России (так или иначе исходящей от имени правящего монарха) с 1470-х – середины 1480-х гг. Ранее эта формула использовалась, не всегда, правда, последовательно, на монетах, печатях, а также в официальных документах московских государей, направленных в адрес новгородских или псковских властей и т. п. (подробнее см.: Филюшкин А. И. Титулы русских государей. М.; СПб., 2006. С. 159–167 и др.). – В. Н.
26. Измерение протяженности европейской части России – от Нарвы до Архангельска, – предлагаемое Маржеретом, уникально и почти наверняка объясняется личным опытом капитана. Он прибыл в страну в составе небольшой группы наемников, завербованных русским послом в Империю дьяком Аф. Власьевым. Царский дипломат зафрахтовал в Любеке два судна и приплыл на них в Ивангород в конце июня 1600 г., в конце июля того же года посол и сопровождающие его лица въехали в Москву. Отплыл же Маржерет в середине сентября 1606 г. из Архангельска. Несколько удивительно замечание Маржерета о плотности заселения. Впрочем, оно объяснимо: и дорога из Ивангорода до Москвы (через Великий Новгород), и дорога Москва-Архангельск были главными артериями внешней торговли в государстве, что не могло не сказаться на заселенности непосредственно прилегающих к ним территорий. Не умеем объяснить цифру в 2800 верст. Если измерить расстояние по названным путям, то их сумма составит немногим менее 2300 верст. Это, видимо, ошибка памяти, вызванная разновременностью обеих поездок. (Петров. Справочники. С. 110, 145–146; Книга Большому чертежу. М.; Л., 1950. С. 153). Маршрут приезда должен был особенно врезаться в память Маржерета из-за случившегося инцидента. Аф. Власьев закупил большую партию товаров для казны, а не на продажу. Посему он счел возможным, не нарушая, по его мнению, условий Тявзинского договора, выгрузить товары также в Ивангороде. Комендант Нарвы усмотрел, однако, в этом нарушение русской стороной договорных обязательств и с целью воспрепятствовать такому ходу дел собирался открыть огонь из пушек. Правитель Швеции герцог Карл (будущий король Карл IX) отдал приказ шведской эскадре блокировать устье р. Наровы, захватить и конфисковать любекские корабли. Одному из них удалось прорваться во время шторма, команда второго провела в России более года и отплыла на родину на другом судне (Флоря Б. Н. Русско-польские отношения. С. 125–126). – В. Н.
27. В эпоху Старого порядка величина этой меры длины варьировалась. В почтовом лье было 3898 м (200 туазов), морской лье составлял 5556 м (двадцатая часть градуса земной поверхности), сухопутный, или «обычный», лье – 4445 м (одна двадцать пятая часть градуса), метрический лье составлял 4000 м. Судя по соотношению версты и лье, речь у Маржерета идет о сухопутных лье. – П.У.
28. Федор Иванович (1557– 7(17).01.1598), второй по старшинству из неумерших в младенчестве сыновей царя Ивана IV, «наречен» (провозглашен) царем сразу же после кончины отца (в ночь на 19.03.1584 г.), коронация состоялась 31 мая (10 июня) 1584 г. (по другим сведениям – 28 мая (7 июня) 1584 г. (Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 126–129; Павлов. Государев двор. С. 29-35,219–221). Маржерет несколько ошибается в сроках строительства крепости в Смоленске: подготовительные работы велись в 1595 г., возведение крепостных стен и башен началось в 1596 г. и завершилось в 1602 г., уже в царствование Бориса Годунова. Любопытно, как по-разному фиксирует он написание фонетически идентичных букв в разных позициях. Так, отчество Бориса Годунова здесь и далее передается как «Federvits», тогда как имя царя Федора – как «Theodore» (с учетом происхождения имени из греческого языка). Равным образом капитан пишет имя Иван (Иоанн) как «Iohannes», но отчество – «Ivanovots». – В. Н., П. У.
29. По поверстным книгам считалось от Смоленска до Москвы 260 верст, а от Москвы до Казани посуху 680 верст, водным же путем – 960 верст (по Москве-реке, Оке, Волге, Казанке). Сумма 260 и 960 (1220 верст) близка к цифре Маржерета (Петров. Справочники. С. 120, 144). – В. Н.
30. Un royaume absolu de Tartarie – букв. «абсолютное королевство Татарии». В данном случае термин «абсолютный» применен в первом значении – «независимый от всякой иной власти», что и дало нам возможность перевести данное словосочетание с использованием понятия «суверенитет». Впрочем, реальная история взаимоотношений Москвы и Казани была намного сложнее, чем об этом писал Маржерет. Так, с 1487 г. и по начало XVI в. российские государи не раз «сажали из своей руки» казанских ханов из представителей местной династии. Позднее, в первой половине 1530-х и во второй половине 1540-х гг. в роли московских ставленников выступали, как правило, касимовские царевичи. – В. Н.
31. Василий Иванович (1479–1533), старший сын великого князя Ивана III от второй жены Софьи (Зои) Палеолог. В опале под домашним арестом с декабря 1497 г., прощен с получением титула великого князя в марте 1499 г. (стал вторым соправителем отца; первым с февраля 1498 г. был великий князь Дмитрий Иванович, внук Ивана III от единственного сына от первой жены). 14 апреля 1502 г. венчан «великим князем Владимирским и Московским и всеа Руси самодержцем» (Дмитрий-внук арестован тремя днями ранее). С этого времени и до конца октября 1505 г. (когда умер Иван III) был единственным соправителем и наследником отца. Маржерет ошибается: при Василии III состоялось четыре похода на Казань (1506, 1523, 1524, 1530 гг.), но ни один из них не завершился взятием столицы ханства. Московское влияние в ханстве после 1487 г. было порой определяющим в выборе или смене правителей, но после 1518 г. (когда пресеклась местная династия), а в особенности после 1521 г. возможности политического давления Москвы на местную знать резко сократились. – В. Н.
32. Иван Васильевич (1530–1584), старший сын великого князя Василия III от второй жены Елены Глинской, великий князь с декабря 1533 г., первый русский царь (венчан 16.01.1547 г.). Казанские походы начались в 1545 г., с зимнего похода 1547–1548 г. в войне с Казанским ханством стал участвовать Иван IV. Этот поход, как и зимний поход 1549–1550 г. оказались в целом неудачными. Военные действия летом 1551 г. привели к построению на правом берегу Волги, рядом с устьем Казанки, русской крепости Свияжск. Поход 1552 г. завершился взятием Казани и ликвидацией Казанского ханства. – В. Н.
33. Маржерет путает двух Чингисидов, носивших одно имя после крещения в православие – Симеон. Первый из них – последний казанский хан Едигер (Ядгар), из астраханской династии Чингисидов (потомок хана Большой Орды Ахмада). В 1542 г. выехал на службу в Россию, где пробыл до 1550 г. в статусе служилого царевича. С 1550 г. ушел в Ногайскую Орду; где-то с весны 1552 г. – хан в Казани, оказал ожесточенное сопротивление русским войскам при осаде и штурме Казани в августе-октябре 1552 г. Личный пленник Ивана IV. 23 февраля 1553 г. крестился (далее в источниках именовался царем Симеоном Касаевичем), получил в удел Звенигород, в ноябре 1553 г. состоялась его женитьба на М. А. Кутузовой. Участвовал в царских походах в 1555 г., 1562–1563 гг. при взятии Полоцка. Умер 28 августа 1565 г. Касимовский царевич Саин-булат (умер в 1616 г.) в качестве представителя местной династии известен в конце 1560-х – начале 1570-х гг. При крещении в 1572 г. принял православное имя Симеона и затем именовался Симеоном Бекбулатовичем. С октября 1575 г. по середину сентября 1576 г. – «великий князь всеа Русии» (Иван IV при этом формально получил статус удельного князя Московского). После 1576 г. получил на удельном праве великое княжение Тверское (см. также коммент. 70–72 и 190 в наст. разделе). – В. Н.
34. По поверстной книге от Казани до Самары считалось 350 верст, от Самары до Саратова – 350 верст, от Саратова до Царицына – 350 верст, от Царицына до Черного Яра – 200 верст, а от него до Астрахани – 300 верст. В сумме это составляет 1550 верст, что заметно отличается от цифры, которую приводит Маржерет (Петров. Справочники. С. 120–121). – В. Н. 35 Сюжет о «растущем из земли баране» восходит к более пространному рассказу С. Герберштейна, ссылавшегося на свидетельства его русских собеседников. Текст рассказа (особенно Герберштейна) причудливо соединил полуфантастическую информацию о среднеазиатских бахчевых культурах со сведениями о способах получения каракуля – его выделывали из шкурок новорожденных или извлеченных из материнской утробы ягнят (Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988. С. 180, 342 – комментарии). У кого конкретно позаимствовал капитан это известие, остается неясным. Знакомство с каракулем или шапками из него у Маржерета явно состоялось на московском торгу (вниз по Волге он не плавал). – В. Н.
36. Маржерет верно относит завоевание Астраханского ханства к правлению Ивана IV. После взятия Казани и включения территории Казанского ханства в состав Российского государства продвижение к дельте Волги по экономическим (прежде всего торговым) и политическим мотивам стало неизбежным, особенно учитывая ориентацию астраханского хана Ямгурчея (Ямгурчи) на Крым и Османскую империю. Русская рать во главе с кн. Ю. И. Пронским-Шемякиным 2 июля 1554 г. заняла (практически без боя) Астрахань (Хаждитархан) – хан с ближайшим окружением бежал. По договоренности с пророссийской группировкой нагайских мурз русские воеводы возвели на ханский трон Дервиш-Али, «царевича» из местной династии Чингисидов. Он дал шерть (присягу) Ивану IV, обязался платить дань (деньгами и рыбой) и служить московскому государю. В Астрахани был оставлен русский гарнизон с огнестрельным оружием. Уже с октября 1554 г. в полный титул Ивана IV было введено дополнительное именование – «царь Астраханский». С весны 1555 г. Дервиш-Али стал менять свою политику, что привело весной 1556 г. к вытеснению из Астрахани российского гарнизона. Новая военная экспедиция летом того же года имела результатом полную ликвидацию ханской власти и вассального статуса бывшего ханства, что означало окончательное включение его территории в состав России (Зайцев И. В. Астраханское ханство. М., 2004. С. 148-176).
До 1556 г. город не имел сколько-нибудь серьезных оборонительных сооружений, именно московские власти озаботились возведением первоначально дерево-земляной крепости (в ней русские войска выдержали осаду большой турецко-крымской армии в 1569 г.), а позднее, в 1582–1589 гг. – каменной. Для военно-политического контроля над Волжским торговым путем (в экономическом плане очень важными были связи с Персией и среднеазиатскими странами) в конце XVI в. был возведены города-крепости – Самара (1586 г.), Саратов (1590 г.), Царицын (1588 г.) (Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 514, 515). – В. Н.
37. Одна из важнейших торговых привилегий Московской (Русской) компании английских купцов – право свободного проезда и беспошлинной торговли в Казани, Астрахани, а также свободной транзитной торговли с Персией. В полном объеме эти преимущества были получены компанией от Ивана IV в 1569 г. (частично – двумя годами ранее). В царствование Федора Ивановича, а затем Бориса Годунова (пожалования 1584, 1586, 1596 и 1598 гг.) перечисленные привилегии были отменены или резко ограничены. В частности, ликвидировался режим свободного доступа членов Московской компании на рынки Казани и Астрахани, были прекращены торговые экспедиции англичан в Персию – последняя из них завершилась в 1581 г. (Любименко И. И. История торговых отношений России с Англией. Юрьев, 1912. Вып. 1. XVI-й век. С. 42-55, 124-125; Willan Т. S. The Early History of the Russia Company. 1553–1603. Manchester, 1968. P. 59-61, 145-155). – В. H.
38. Маржерет был осведомлен о существовании в Сибири ханства, вот почему он и определяет ее как «Империю или Королевство», причем первый термин суть калька российского политического словаря. У русских политиков и книжников это – Сибирское царство, еще одно владение царского рода Чингисидов. Как бы попутное утверждение Маржерета о «покорении» Сибири Иваном IV соответствует официальной точке зрения. В современной историографии начальный этап завоевания связывается, по преимуществу, с походом отряда Ермака, организованным на средства купцов Строгановых (датируется, как правило, 1581 или 1582 г.). Уже зимой 1583–1584 г. в Сибирь прибыли отряды правительственных стрельцов, а вскоре началось интенсивное строительство крепостей (см. коммент. 40 в наст, разделе).
Официальных данных об объеме поступавшей из Сибири пушнины на конец XVI – начало XVII в. нет (речь идет в первую очередь о соболях). По Флетчеру (Флетчер. С. 67), из Сибири поступило в качестве «царской подати» более 18,5 тысячи соболиных шкурок (это данные, скорее всего, за 1588 г. или даже за 1587 г. – в мае 1589 г. Флетчер уехал из Москвы). Немногим более поздние сведения таковы. За десятилетие (с 1621 по 1630 г.) правительство и частные лица получили из четырех уездов – Мангазейского, Енисейского, Сургутского, Томского – более 850 тысяч шкурок соболя (в виде ясачной дани, десятинной пошлины и других таможенных сборов, частного промысла и торговли с местным населением и т. п.). Только с нескольких западносибирских уездов ясак в годовом исчислении в тот же период приближался к 19-20 тысячам шкурок. Помимо соболиных, из Сибири поступали шкурки чернобурых лисиц и другие ценные меха. По некоторым сведениям, в середине 1610-х гг. доля пушнины (главным образом сибирской) в доходной части «бюджета» государства приближалась к 16 % (Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. Красноярск, 1972. С. 70–103, 358–369, 398–407 и др.). – В. Н.
39. Распространение пашенного земледелия в Западной Сибири вызывалось прежде всего практическими потребностями производства зерновых и овощных культур на месте в процессе быстро идущей промысловой и государственной колонизации Сибири в целом. Дополнительным стимулом стало открытие более удобного пути через Урал – по реке Туре (подробнее см.: Преображенский А. А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI – начале XVIII в. М., 1972. С. 82-99; Шунков В. И. Вопросы аграрной истории России. М., 1974. С. 25–191; История крестьянства СССР. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1990. Т. 2. С. 477–481). – В Н.
40. Трудно сказать, какие именно крепости в Сибири были известны Маржерету и знал ли он их названия. К 1606 г. их уже считалось более десяти, правда, весьма неодинаковых по размерам и устройству. В том числе Тюмень (1586 г.), Тобольск (1587 г., с 1590 г. – административный и военный центр Западной Сибири), Пелым (1592 г.), Березов (1593 г.), Сургут (1594 г.), Тара (1594 г.), Обдорск (1595 г.). Верхотурье (1598 г.), Мангазея (1601 г.), Томск (1604 г.) и ряд других (подробнее о правительственной и военной колонизации региона см.: Никитин Н. И. Служилые люди в Западной Сибири XVII века. Новосибирск, 1988. С. 26-31 и след.). – В. И.
41. Виды ссылки в Сибирь были разнообразны. Само назначение в сибирские города на воеводские и приказные должности считалось «царской немилостью», одной из форм опалы, правда, не всегда. Отправка на поселение в Сибирь служила также наказанием за тяжелые уголовные и политические преступления (так поступили с жителями Углича, принявшими участие в майском выступлении 1591 г. после гибели царевича Дмитрия). В Сибирь отправляли и за должностные преступления детей боярских и приборных служилых людей, нередко без утраты социального статуса. Лиц податных сословий обычно ссылали в Сибирь «на пашню». – В. И.
42. Агрия – латинская форма названия венгерского города Эгер (к северо-востоку от Пешта, на правобережной части Тисы). Маржерет ошибся на год: решающие события первого этапа Пятнадцатилетней, или «долгой», войны (1593–1596 гг.) произошли осенью 1596 г. Для первых лет характерны большие походы многочисленных армий, широкомасштабные осады крепостей воюющими сторонами (Османской империей и участниками Священной лиги). В сентябре 1596 г. огромная армия с личным участием султана осадила Эгер, одну из наиболее мощных и хорошо снабженных боеприпасами и продовольствием крепостей с профессиональным гарнизоном в 3500 наемников. Город был взят 13 октября (н. ст.), а днем позже валашский господарь Михай (он тогда входил в Лигу) нанес поражение отрядам Крымского ханства, направлявшихся к Эгеру. В многодневном сражении под Мезекерестеше (завершилось 26 октября по новому стилю) австрийцы с союзниками, несмотря на первые, и притом значительные успехи, потерпели в итоге жестокое поражение: османы взяли лагерь австрийцев, им досталась вся артиллерия, потери участников Лиги убитыми превысили 12 тысяч человек (правда, потери осман были больше, до 20000 убитых). После поражения Михай вернулся под сюзеренитет Порты и временно возобновил уплату дани в Стамбул. В Великом княжестве Молдова польский ставленник господарь Иеремия Могила еще в 1595 г. признавал власть султана наряду с зависимостью от Речи Посполитой. О развитии дел в Трансильвании в эти и последующие годы см. коммент. 10 в наст. разделе. В 1595 г. крымские отряды воевали в Валахии и Молдове (Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. Ч. 1. С. 31-35, 66-69 и др.). – В. Н.
43. Маржерет ошибается, и довольно существенно. По поверстной книге от Москвы до Ливен через Тулу считалось 350 верст, а через Калугу – 400 верст (Петров. Справочники. С. 130). – В. Н.
44. Сложное наименование самой выдвинутой в степи (в «Дикое поле») крепости – Царев-Борисова – сподвигло Маржерета на ошибку: из одного укрепленного города он сделал два. Возможно, этому способствовал факт почти одновременного возведения двух крепостей на реке Оскол: Валуйки построили примерно в среднем ее течении, Царев-Борисов – при впадении Оскола в Северский Донец. Указы о построении этих крепостей последовали в июне (Царев-Борисов) и августе 1599 г. Ошибся капитан и в определении расстояния до «обоих Царев-Борисов»: по поверстной книге считалось от Москвы до Валуек 600 верст, а от Валуек до Царев-Борисова – 160 верст, т. е. в сумме – 760 верст. От Ливен же до Царев-Борисова было 410 верст, но никак не 1000 верст (Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж, 1991. С. 222–228; Петров. Справочники. С. 130-131). – В. Н.
45. Сроки посевных работ, указанные Маржеретом, типичны для центральных уездов в междуречье Оки и Волги, прежде всего для так называемых ополий (Владимиро-Суздальского и др.). – В. Н.
46. Написание в книге Маржерета Холмогор и Архангельска через дефис, быть может, не случайно. Город в устье Северной Двины прочно стал именоваться Архангельском где-то с 1610-х годов. Город возводился по указу Ивана IV 1583 г., и в конце XVI в. его, пожалуй, чаще называли Новыми Холмогорами, хотя и именование Архангельском также известно. Мотивы построения крепости-порта прозрачны: после поражения в Ливонской войне и утраты Нарвы развивавшаяся свободная торговля с Западной Европой через Белое и Баренцево моря требовала создания соответствующих условий и инфраструктуры (помимо прочего, далеко не все морские суда могли подниматься вверх по Двине до Холмогор). Так что принятое в книге обозначение двух городов подчеркивало, возможно, их генетическое и реальное единство (в Холмогорах также располагались гостиные дворы, склады и разные заведения иностранных купцов, в частности, канатное производство английской Московской (русской) компании и т. п.). В первой половине XVII в. считалось от Холмогор до Архангельска по Двине 60 верст, а от порта до моря – 50 верст или немногим больше (Книга Большому чертежу М.; Л., 1950. С. 158,163). Холмогоры располагались на двинском острове, поблизости от места впадения в Двину ее правого притока, Пинеги. Как крепость («городок») с посадами поселение точно известно не позднее рубежа XIV–XV в., но как административный центр владений Великого Новгорода в Подвинье был, несомненно, намного старше. С 1471 г. – резиденция наместников великого князя Московского в Двинской земле. Флетчер в своем описании России включает Холмогоры в число крупнейших городов (Флетчер. С. 29).
«Св. Николай» – Николо-Карельский монастырь, который располагался на мысе Двинской губы, в начале XX в. от Архангельска до монастыря считалось 34 версты (Книга Большому чертежу. С. 158; Денисов Л. И. Православные монастыри Российской империи. Полный список. М., 1908. С. 5). Как недавно показал игумен Андроник, обитель была основана где-то на рубеже XIV–XV вв. богатой и влиятельной новгородской боярыней Марфой после гибели в морской экспедиции двух ее сыновей (Антона и Феликса), тела которых были выброшены на берег. На ее средства был возведен храм во имя святого Николая, а основанной обители она завещала села, сенокосные угодья и рыбные ловли. Позднейшая традиция отождествила ее с Марфой Борецкой, жившей на полвека позднее (Андроник (Трубачев), игум. Антон и Феликс // Православная энциклопедия. М., 2001. Т. II. С. 668-669). – В. Н.
47. Описание рыб у Маржерета (с упором на осетровые, водившиеся тогда практически по всему бассейну Волги) традиционно для иностранных писателей, что объясняется просто: даже краткое пребывание в России (особенно в осенне-зимние месяцы) воочию знакомило наблюдателей на городских торгах с богатством речной прежде всего, но и морской фауны. Столь же традиционно фиксируют они дешевизну продуктов питания, рыбы и мяса в первую очередь. – В. Н.
48. О соответствии счетных и монетных систем России и Франции по Маржерету см. ниже, коммент. 155, 156 в наст, разделе. – В. Н.
49. Маржерет в описании постов в Русской Православной церкви в целом прав – постные дни занимали около полугода. Но он не вполне точен в определении суммарной протяженности длительных постов. Великий пост, Успенский и Рождественский (Филиппов) дают 102 постных дня, или 15 недель (без трех дней). Петров пост в зависимости от дня празднования святой Троицы (на 50-й день после Пасхи) мог продолжаться от 8 до 42 дней (он начинался в понедельник после праздничной «сплошной» Троицкой недели). Кроме того, существовали однодневные посты, помимо среды и пятницы. Таковых было три – навечерие Богоявления, день усекновения главы Иоанна Предтечи, Воздвижение креста Господня. Среда и пятница не были постными днями в праздничные («сплошные») недели (их было четыре), в святки (с Рождества Христова и до навечерия Богоявления), а также в Рождество и Богоявление, если они пришлись на среду или пятницу. В общей сумме длительность постных дней в году колебалась от 170 до 190 с лишним. Мера строгости постов заметно различалась в зависимости от социальной среды (и среди мирян, и среди духовного чина) и в зависимости от вида поста (многодневные посты были неодинаково суровы). – В. Н.
50. Размеры арпана заметно варьировались в разных регионах и областях позднесредневековой Франции. Но наиболее распространенным был арпан в 0,5162 га. – А. Б., П. У.
51. По Флетчеру, «теперь», т. е. в конце 1580-х годов, из России ежегодно вывозили до 10 тысяч пудов воска, а ранее – в пять раз больше. В последнем случае речь, скорее всего, шла о периоде так называемого Нарвского плавания, т. е. свободной торговли через стапельный порт Ганзейского союза в те годы, когда Нарва была под московской властью (Флетчер. С. 23). – В. Н.
52. Cervoise, в других местах у Маржерета – servoise. Речь идет о слабоалкогольном напитке, изготовляемом из ячменя, иных злаков (овса, ржи) без добавления хмеля, что и отличало его от пива (bière). – П.У.
53. Тяглым (податным) сословиям запрещалось свободное изготовление пива, браги, питейного меда и т. п., а тем более продажа этих продуктов. Производство и реализация алкоголя было монополией государственной власти, причем монарх в период существования кормленой системы в местном управлении мог пожаловать право содержать корчму тому или иному кормленщику (прежде всего наместникам, редко волостелям). Тяглые крестьяне и горожане имели право изготовления «пития», но с рядом существенных ограничений. Во-первых, они должны были предварительно «являть», т. е. заявлять агентам кормленщика, а с середины XVI в. – местным выборным органам (земским старостам, «излюбленным» головам и другим) каждый случай варки пива, браги и т. п. Во-вторых, ограничивались поводы. Изготовлять «питье» (брагу, пиво и т. п.) разрешалось к главным церковным праздникам, к престольному дню приходской церкви, а также к главным семейным событиям: свадьбам, «родинам», крестинам, поминовению родителей. В-третьих, все приготовленные алкогольные напитки должны были быть потреблены за определенное время: обычно за 2–3 дня, но порой разрешалось «пить» 4–5 дней. Категорически запрещалась продажа любого количества «пития» посторонним людям и сохранение его «про запас». Нарушение этих норм каралось большими штрафами и более серьезными наказаниями. Последнее обстоятельство и принималось иноземными наблюдателями (Маржеретом также) за особенную склонность русских «к пороку пьянства». Подчеркнем, что здесь у Маржерета речь идет не о питейном деле, связанном с государственными кабаками. – В. Н.
54. Весь этот абзац, демонстрирующий объем знаний капитана о генеалогии правившей в России в XVI в. династии, об идеологических и политических предпосылках принятого московскими монархами титула, показателен, прежде всего, как отражение представлений той среды, в которой вращался Маржерет в 1600–1606 гг. Помимо иноземцев (наемников и купцов), это были лица из приказной бюрократии (разных ее сегментов) и члены государева двора среднего и относительно высокого уровней. Значимы, на наш взгляд, следующие пункты. В этих кругах прочно знали о древнем и иноземном («немецком», скандинавском) происхождении московских государей: расхождения с Повестью временных лет в хронологии (примерно в полстолетия) и точная «прописка» Рюрика с братьями в Дании можно полагать несущественными (варяги вполне соотносимы с ней). Куда важнее иное: Маржерет усваивает Рюрику титул великого князя (герцога) Владимирского и полагает источником его власти завоевание им России, Литвы (т. е. Великого княжества Литовского) и Подолии (так Маржерет обозначает те украинские земли, которые в Речи Посполитой по преимуществу входили в состав Короны Польской). Хотя он и упоминает «анналы России» (т. е. летописи), он, почти наверняка, не знакомился с ними лично, но пересказывал (через призму собственных представлений) сообщенное ему русскими собеседниками. И здесь важно, что для его информаторов естественным, не требующим дополнительных разъяснений и доказательств способом установления власти над какой-либо территорией является завоевание (строй мыслей капитана в этом пункте вряд ли был существенно иным). В этом плане логична (и выразительна в своей последовательности) ошибка Маржерета. Усвоив титул великого князя Владимирского Рюрику (что глубоко неверно во всех отношениях), он сообщает о признании титула императора у Ивана IV после завоевания Казани, Астрахани и Сибири императором Максимилианом I – русский государь «сравнивается» с императором Священной Римской империи, только покорив и присоединив к своим владениям три «царства». Все бы замечательно, если не знать, что Максимилиан умер в 1519 г. (он стал императором в 1493 г.), что титул императора (в латинском тексте) или кайзера (в немецком варианте) был усвоен московскому великому князю Василию III в союзном антипольском договоре 1514 г. (он был заключен в Москве в начале 1514 г. императорским послом, но позднее так и не был ратифицирован Максимилианом), что еще ранее титул императора фигурировал в дипломатической документации Ивана III и Василия III до 1514 г. (см. комментарии № 55, 59, 61 в наст, разделе; об эпизоде 1514 г. см.: Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени (очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972. С. 156–157, 169–170; ошибка Маржерета замечена в литературе, см., в частности: Успенский Б. А. Царь и император. Помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000. С. 44–45, 89; ср.: Филюшкин А. И. Титулы русских государей. С. 71–144 и др.). Важно также упоминание Литвы и Подолии в числе завоеванных Рюриком земель – в представлениях собеседников Маржерета это не могло не расцениваться как правовое основание для наследников Рюрика на территориальные претензии к Литве. Правда, они (в отличие от практики русско-литовских переговоров с конца XV в.) лишены адресной конкретики. Перед нами, скорее, некое общее представление, не актуализирующееся в какие-то реальные военные или дипломатические планы. – В. Н.
55. Осада Нарвы русскими войсками была прекращена в феврале 1590 г. Подробнее о русско-шведских переговорах в первой половине 1590-х годов см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения. С. 35–62. Шведские правители усваивали московским государям императорский титул с начала 1480-х годов (Успенский Б. А. Царь и император. С. 44, 85). О сакральном значении титула «царь», его библейских истоках, семантике и синхронной соотнесенности с титулами в Западной и Центральной Европе подробнее см.: Успенский Б. А. Царь и император. С. 27–31, 34–48, 77–90; Он же. Царь и патриарх. Харизма власти в России. М., 1998. С. 21–29, 136–144; Филюшкин А. И. Титулы русских государей. С. 106–151. – В. Н.
56. В этом пункте у Маржерета речь идет о практике конца XVI – начала XVII в., т. е. о сношениях с императором Рудольфом II и австрийским эрцгерцогом Максимилианом. – В. Н.
57. Речь идет о Елизавете I Тюдор (1533–1603 гг.), королеве Англии с 1558 г. При ней дипломатические отношения с Россией были весьма интенсивными, почти исключительно вследствие торговых интересов королевства в целом, Русской или Московской компании прежде всего. – В. Н.
58. Маржерет говорит об Иакове I Стюарте (1566–1625 гг.), короле Шотландии (с 1567 г.), Англии и Ирландии (с 1603 г.). При нем объемные торгово-экономические сношения все более дополнялись международно-политическим содержанием, особенно в 1613–1616 гг. – В. Н., П. У.
59. Датский король Кристиан (Христиан) IV (1577–1648 гг.), король Дании и Норвегии с 1588 г., совершеннолетний правитель герцогств Шлезвиг и Гольштейн с 1593 г. (входили в состав Дании), с июня 1596 г. официально получил право управлять собственно Данией и Норвегией, коронован в августе того же года. Датские короли употребляли титул императора в отношении московского великого князя Ивана III не позднее 1493 г. (Успенский Б. А. Царь и император. С. 44, 86). – В. Н.
60. Речь идет о Фердинанде I Медичи (1549–1609 гг.), великом герцоге Тосканском с 1587 г. – П. У.
61. Любопытно именование Маржеретом монарха Персии королем, особенно в сравнении с главой Османской империи, которого он называет султаном. Неназванный правитель Персии – Аббас I (1570–1629 гг.), шах с 1587 г. Помимо перечисленных капитаном суверенов в конце XV – первой трети XVI в. российского монарха именовали «императором» в дипломатической документации власти Тевтонского и Ливонского орденов, Ганзейские города и т. п. (Успенский Б. А. Царь и император. С. 44, 86–88 и др.; подробнее о русско-иранских отношениях см.: Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586-1612 гг. М., 1976). – В. Н.
62. Речь идет об Ахмеде III, султане Османской империи в 1603– 1617 гг. – П. У.
63. В официальных текстах (главным образом нарративных, а частью документальных) говорится о шести женах Ивана Грозного. Даже когда речь идет о семи спутницах царя, обычно не называют имени шестой по счету. Приведем перечень жен в хронологическом порядке (учтем, что по брачному праву Православной Церкви законными считались только три брака, вот почему понадобилось специальное решение Освященного Собора на четвертую свадьбу): 1) Анастасия Романовна, из старого московского боярского рода Захарьиных-Юрьевых, венчание 3.02.1547 г., скончалась 7.08.1560 г.; 2) Мария (Кученей) Темрюковна, из княжеского кабардинского рода (кн. Черкасских), венчание 21.08.1561 г., скончалась 6.09.1569 г.; 3) Марфа Васильевна Собакина, из рода, принадлежавшего к верхнему слою провинциального дворянства (выборные дворяне и дети боярские), младшая ветвь рода Нагих, венчание 28.10.1571 г., скончалась 13.11.1571 г.; 4) Анна Алексеевна Колтовская, из семьи, представлявшей одну из младших линий в многочисленном роде Сорокумовых-Глебовых, и также относившейся к верхам провинциального дворянства, венчание ок. 28.04.1572 г. – насильственный постриг осенью того же года; 5) Анна Григорьевна Васильчикова, из рода, принадлежавшего к верхней страте уездного дворянства (выбор из городов и дворовые дети боярские), венчание в январе (до 25.01) 1575 г. (возможно, в сентябре-октябре 1574 г.), опала и постриг где-то летом того же года, скончалась в конце 1576 – начале 1577 г.; 6) «женище», вдова Василиса Мелентьева (была, видимо, замужем за дьяком Мелентием Ивановым), венчания не было, скончалась не позднее 1578/79 г. (сентябрьского года); 7) Марфа Федоровна Нагая – см. коммент. 68 и 69 в наст. разделе (подробнее о семейной жизни Ивана IV см.: Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 206–214; Он же. Царство террора. СПб., 1992, по указателю; Кобрин В. Б. Иван Грозный. М., 1989; Зимин. Канун, по указателю; Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999). Маржерет, надо думать, знал только о не умерших во младенчестве сыновьях царя. При учете последних перечень отпрысков мужского вырастет до пяти. Маржерету остались неизвестны: 1) первенец от Анастасии – Димитрий, родился в октябре 1552 г. (известие о его рождении Иван IV получил во Владимире, на обратном пути после взятия Казани), умер 26.06.1553 г. (утонул в Шексне); 2) первенец от Марии Темрюковны – Василий, родился 21.03.1563 г. (известие о его рождении Иван IV получил накануне въезда в столицу, когда возвращался после взятия Полоцка), умер 3.05.1563 г. – В. Н.
64. Старший из не умерших во младенчестве сыновей Ивана IV – Иван, родился 28.03.1554 г., умер 19.11.1581 г. По настоянию отца был трижды женат (с 1571 г. по 1580 г.). – В. Н.
65. Маржерет не вполне точен в описании царского посоха – его форма не была идентичной форме епископского посоха. О посохах как регалии светской власти монарха можно, видимо, говорить не позднее второй половины XV в. (см.: Чернецов А. В. Резные посохи XV в.: работа кремлевских мастеров. М., 1987), Маржерет постоянно отождествляет Золотую или Большую Орду (именно их ханы были сюзеренами Северо-Восточной Руси в эпоху ее ордынской зависимости) с Крымским ханством как носителем былой власти над Российским государством. Известие капитана о том, что посох-жезл московские великие князья получали от ханов («царей») как символ вассальной зависимости, – как будто уникально, но, скорее всего, ошибочно. – В. Н.
66. Через четверть века московское общество многое и в целом точно помнило о событиях, происходивших в Александровой слободе. Знали о конфликтной ситуации между отцом и сыном, помнили о том, что ссора завершилась ударом острия посоха в голову царевича. Но в отличие от Маржерета, абсолютное большинство других источников полагали полученную царевичем Иваном рану смертельной. Инцидент произошел 9 ноября 1581 г., но даже приехавшие в Слободу царские врачи не смогли помочь наследнику, он скончался 19.11.1581 г. Смерть царевича Ивана, виновником которой он, несомненно, был, потрясла царя (см.: Флоря Б. Н. Иван Грозный. С. 371–375 и др.). – В. Н.
67. Царевич Федор родился от Анастасии Романовны 31.05.1557 г., скончался в ночь с 6(17) на 7(17) января 1598 г. Женился на Ирине Федоровне Годуновой ок. 1574 г., наследовал отцу после его смерти 18.03.1584 г., короновался 31.05. (или 28.05.) 1584 г., в связи с коронацией созывался Земский собор. – В. Н.
68. Последняя «венчанная» жена Ивана IV – Мария Федоровна Нагая (дочь окольничего в особом дворе Ивана Грозного Федора Федоровича Нагово), свадьба состоялась 6.09.1580 г. Дмитрий родился 19.10.1582 г., погиб в Угличе 15(25).05.1591 г., куда был отослан «на удел» с матерью и несколькими близкими родственниками 24.05(03.06).1584 г., т. е. за неделю до коронации единокровного старшего брата. Еще раньше, в марте-апреле, другие представители рода Нагих были отправлены на дальние воеводства (о событиях 1584 г. см.: Павлов. Государев двор. С. 29-31, 44 и др.). После смерти сына и волнений в Угличе в мае 1591 г. Мария Федоровна была пострижена под именем Марфы и отправлена в северный монастырь. Была возвращена в столицу ее мнимым сыном летом 1605 г. Скончалась до 24.10.(3.11.)1616 г. – В. Н.
69. Род ближайших свойственников царя (по последней его жене) был, естественно, для Маржерета «домом». Нагие – старинный тверской боярский род, представители которого успешно интегрировались в нетитулованную часть общероссийской знати в конце XV – первой половине XVI в. Наиболее успешной была линия близких родственников царицы. Ее дед, Федор Немой Михайлович Нагой известен на придворных и военных службах с 1526 г., не позднее лета 1547 г. – окольничий, последнее назначение получил летом 1555 г.; на его племяннице, Евдокии Александровне, первым браком женился двоюродный брат царя, старицкий удельный князь Владимир Андреевич (осень 1549 г.). Из его сыновей наиболее известны Федор Федорович (отец царицы, военные назначения получал с 1562 г., окольничий особого двора Ивана IV не позднее 1576 г.) и Афанасий Федорович – дядя царицы, русский посол в Крымском ханстве с весны 1563 г. по осень 1573 г., думный дворянин особого двора, входил в круг ближайших советников Ивана IV в последние годы его правления. – В. Н.
70. Поставление Симеона Бекбулатовича «великим князем всея Руси» Иван IV произвел в октябре 1575 г. Маржерет верно сообщает о факте коронации, но неточен в другой детали – Иван Грозный, оставив себе удел и титул князя Московского (в полный титул еще входили «княжества» Дмитровское, Псковское, Ростовское), не передавал формальному сюзерену царского титула. Вообще, процедура «посажения» на великое княжение Симеона была проведена не вполне легитимно, о чем Грозный специально и вскоре рассказал английскому послу. Формально под властью Симеона находилась подавляющая часть страны (вся земщина), реально все происходило под контролем Ивана IV (в частности, царь так и не передал Симеону земскую казну), на чем Маржерет акцентирует внимание читателей. Мотивы и цели такого режима государственного управления давно дискутируются в науке и остаются спорными до сих пор (см.: Зимин. Канун. С. 10-48; Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 484-507; Флоря Б. Н. Иван Грозный. С. 309-320 и др.; см. также коммент. 33 в наст, разделе). – В. Н.
71. Маржерет неточен в определении сроков пребывания на великокняжеском троне Симеона Бекбулатовича: он «правил» в таком качестве менее года, в сентябре 1576 г. Иван IV вернул себе все титулы и формальные признаки верховной власти в государстве. Существенно, что при этом сохранилось разделение Думы и государева двора в целом на земский и особый двор Ивана Грозного, а также (отчасти) разделение территории. – В. Н.
72. Иван IV усвоил Симеону Бекбулатовичу в конце 1576 г. титул великого князя Тверского со статусом удельного князя московской правящей династии, передав в его удел значительные территории Тверского и Новоторжского уездов. У тверского князя Симеона был свой двор, дворцовые и приказные учреждения, ему служило немалое число детей боярских названных уездов. После гибели царевича Дмитрия в мае 1591 г., а быть может, двумя или тремя годами ранее, Симеон по инициативе Годунова был лишен основных своих владений, за исключением большой вотчины, с. Кушалина (Зимин. Канун. С. 205; Антонов А. В. Предисловие // Писцовые материалы Тверского уезда XVI века. М., 2005. С. 10. В этой публикации заново и весьма качественно издана писцовая книга владений Симеона Бекбулатовича в Тверском уезде 1580 г., а также окладные перечни служащих ему лиц 1585 г. – Там же. С. 311-493, 635-647; см. также о нем коммент. 190 в наст, разделе). – В. Н.
73. Необъяснимая ошибка Маржерета – царевич Федор Иванович женился на родной сестре, а не дочери, Бориса Годунова, Ирине Федоровне Годуновой. И случилось это не после 19 ноября 1581 г. (когда умер царевич Иван), а ок. 1574 г. Хронологической неточностью капитан обязан, скорее всего, своим московским информаторам и, возможно, собственной логике: младший сын после смерти старшего обретает статус наследника и женитьба становится обязательной. – В. Н.
74. Маржерет точно описал социальный облик особой группы (страты) или статусного в структуре государева двора: «московские (большие) дворяне» состояли из представителей титулованной и нетитулованной знати, и лишь отдельные представители незнатных фамилий могли попасть в эту среду вследствие тех или других обстоятельств. Правда, заметные подвижки в данной сфере произошли в годы опричнины и особого двора Ивана – в этих структурах доля худородных среди «больших дворян» стала весьма заметной. Однако в правление царя Федора после восстановления единства государева двора доопричные критерии отбора персонального состава разных страт двора стали преобладающими (Павлов. Государев двор. С. 28-62, 86-104, 113-117 и др.). Но что касается самого Бориса Годунова, то, скорее всего, он не имел чина московского дворянина. Борис начал карьеру стряпчим в опричном дворе (в 1567 г.), обеспечил ее дальнейший успех женитьбой на дочери Г. Л. Скуратова-Бельского (ок. 1570 г.), уже в 1571-1572 гг. стал стольником и служил рындой при царевиче Иване, не позднее 1577 г. получил престижную должность кравчего, а в 1580 г., не достигнув и 30 лет, получил боярство (Назаров В. Д. Борис Федорович Годунов // БРЭ. Т. 4. С. 45-46). – В. Н.
75. Единственная дочь царя Федора и Ирины Годуновой, Феодосия родилась 29.05(8.06).1592 г. Чуть ли не сразу ей стали искать жениха за рубежом (в частности, велись разговоры с представителем Священной Римской империи). Девочка, однако, умерла, не прожив и двух полных лет (25.01(4.02).1594 г.). Фактически Борис Годунов возглавил деятельность правящего круга лиц («правительства») с осени 1584 г., после поражения «партии» кн. Шуйских и иных их союзников в 1587 г. стал единоличным правителем, опираясь на своих сторонников в Думе и во дворе (он получил право самостоятельных дипломатических сношений (с 1589 г.), почетный титул «слуги» в 1591 г. и т. п.). С формальной стороны соответствующие решения принимал царь Федор Иванович, и ни в каком «избрании протектором» Годунов не нуждался. – В. Н.
76. О строительстве Смоленска см. коммент. 28 в наст. разделе. – В. Н.
77. Грандиозное строительство Белого города («Царя города») в Москве (по периметру бульварного кольца) началось в мае 1585 г. и продолжалось несколько лет: по одним данным – до 1591/92 г., по другим – до 1592/93 г. Мощные и высокие стены имели протяженность 9 км, включая 27 башен, из которых 10 были проездными (учитывая масштабы стройки, вряд ли верна еще одна летописная дата окончания стройки – 1588/89 г.; Зимин. Канун. С. 127, 273). – В. Н.
78. О возведении каменной крепости в Астрахани (1582–1589 гг.), сооружении трех крепостей в Нижнем Поволжье (1586–1590 гг.) см. коммент. 36 в наст. разделе. О строительстве на южной границе городов-крепостей Ливен, Царев-Борисова и Валуек (Ливны в 1585 г., Валуйки и Царев-Борисов в 1599 г.) см. коммент. 44 в наст. разделе. Помимо названных в 1580– 1590-е годы в пограничной с Диким полем зоне были основаны города-крепости – Воронеж (в 1585 г.), Елец (в 1592 г.), Белгород, Оскол, Курск (в 1596 г.) (Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья. С. 197–227). Возведение крепостей в 1590-е годы на самых опасных направлениях крымских походов стало ответом на поход хана Казы-Гирея 1591 г. (о нем см. коммент. 185 в наст. разделе). – В. Н.
79. По поверстной книге от Москвы до Углича считалось 160 верст (Петров. Справочники. С. 147). Маржерет сюжетно выстраивает повествование о правлении Бориса Годунова до его воцарения. Он предпринял много полезных и важных дел, в итоге «заручившись... поддержкой народа и даже дворянства». На его пути к трону – только сын Ивана IV от последней жены, его надо отправить из столицы в ссылку (по аналогии с другими его противниками), где легче и незаметнее осуществить покушение на его жизнь. Но то, о чем капитан только что рассказал, относится, главным образом, к 1590-м годам, а частью ко времени царствования самого Бориса. Соответственно, текст Маржерета соединил ходившие по Москве слухи (их капитан мог наслушаться, начиная с 1602–1603 гг.) и официальную легенду «царя Дмитрия Ивановича» о его спасении – явно оттуда Маржерет позаимствовал эпизод с подменой царевича. Напомним (см. коммент. 68 в наст, разделе), что царевич Дмитрий с матерью и родственниками был отправлен в Углич 24 мая 1584 г., а его гибель случилась 15(25) мая 1591 г. – В. Н.
80. Слух о поджоге столицы в 1591 г. Борисом Годуновым распространился уже в том же году и оказался весьма устойчивым. Но Маржерет соединяет здесь два пожара: 1591 г. и 1595 г., когда выгорела значительная часть Китай-города в Москве. Именно после второго бедствия последовал указ царя Федора о строительстве каменных лавок на торгу (Зимин. Канун. С. 191). – В. Н.
81. Слух об отравлении царя Федора Годуновым широко ходил в 1598 г. (его зафиксировали официальные лица Речи Посполитой) и также оказался весьма живучим. – В. Н.
82. Маржерет здесь дважды ошибается. Во-первых, почти двести лет вдовы Московских государей или вообще не постригались в монахини, или делали это много позже, чем на 40-й день после смерти супруга (капитан немного неточен и в определении одного из дней поминовения усопшего – это был 40-й, а не 42-й день). Так, великая княгиня Софья Витовтовна умерла через 28 лет после кончины Василия I, будучи светским лицом, в 1425–1433 гг. была фактической правительницей в Московском великом княжении при сыне-отроке. Вдова Василия II, великая княгиня Мария Ярославна, приняла постриг в феврале 1478 г., почти через 16 лет после смерти мужа. Великая княгиня Елена Глинская была фактической правительницей при малолетнем сыне (будущем первом русском царе) в 1533–1538 гг. и умерла от отравы в «мирском чину». Наконец, Мария Нагая с сыном Дмитрием с мая 1584 г. и по май 1591 г. была «на уделе» в Угличе; ее насильственно постригли в связи с волнениями в Угличе после гибели царевича. Во-вторых, Ирина Годунова постриглась в монахини 15(25) января 1598 г. после заупокойных служб по царе Федоре Ивановиче на 9-й день со дня его кончины (7(17).01.1598 г.). – В. Н.
83. С точки зрения синтаксиса современного французского языка фразу, по-видимому, надо понимать так, что императрица давала советы значимым лицам обращаться к Борису Годунову. Но в издании слово «Совет императрицы» напечатано с заглавной буквы, что делает предпочтительным иное толкование – «Совет императрицы», т. е. Дума (или Боярская дума) направляла своих представителей к Годунову. В пользу такого понимания говорит и указание на «палату Совета». О роли Думы и Ирины (инокини Александры) Годуновой с 7(17) января (дня кончины царя Федора) и по 21 февраля (3 марта) 1598 г. (день окончательного избрания Годунова Земским собором и «наречения» его царем) подробнее см.: Павлов. Государев двор. С. 56–60, – В. Н., П. У.
84. Говоря о соборе 1598 г., Маржерет употребляет термин «Штаты», хорошо знакомый французским читателям. Этот традиционный институт сословного представительства во Франции существовал в двух модификациях: региональной и общегосударственной. Провинциальные штаты функционировали в ряде исторических областей Франции (не во всех). На уровне всего королевства действовали генеральные штаты, созывавшиеся королем нерегулярно, по преимуществу в кризисные периоды и главным образом с целью получить согласие сословий на введение новых общегосударственных налогов. Духовенство и дворянство (конечно, далеко не все) вызывались по персональным приглашениям монарха, «добрые» (привилегированные) города избирали своих депутатов. То, как Маржерет описывает процедуру формирования состава собора, находит довольно близкие и понятные аналогии с практикой созыва Генеральных штатов. Еще до отъезда капитана из Франции состоялись собранные сторонниками Католической Лиги в 1593 г. Генеральные штаты, в разгар ее борьбы с «королем-еретиком» Генрихом IV Бурбоном. И здесь был повод для сравнения с Россией: речь шла о том, кто займет престол вместо Бурбона. От собора 1598 г. сохранились некоторые документы (в том числе Утвержденная грамота в разных редакциях и с подписями многих участников), а также известия о нем в нарративах, дипломатических и документальных текстах, его созыв и деятельность изучались многими исследователями (подробнее см.: Черепнин Л. В. Земские соборы. С. 133–149; Павлов. Государев двор. С. 56–59, 221–226, с развернутой оценкой данного свидетельства Маржерета). – В. Н., П. У.
85. Приезд казаков с известиями о возможном набеге крымского хана на русские земли, получение в Москве аналогичной информации из ряда пограничных городов и областей в начале марта 1598 г. зафиксированы разрядными книгами (РК 1475–1598. С. 517). Маржерет отразил именно слухи, враждебные Борису Годунову, тем более, что ко времени поступления «крымских» известий Борис Годунов уже был «наречен» на царство. Это, конечно, не отменяет политической подоплеки Серпуховского похода. – В. Н.
86. В определении расстояния до Серпухова Маржерет точен – и по поверстным книгам до него считалось 90 верст (Петров. Справочники. С. 126). Верно и то, что здесь было традиционное место переправы через Оку крымских отрядов (с уточнением – одно из «обычных мест переправы»). Но, конечно, вся армия не была сконцентрирована в Серпухове. По первым разрядным назначениям, предусматривалась трехполковая рать «украинного разряда» (на Туле, в Дедилове и Кропивне), воеводы с отрядами еще в 15 пограничных крепостях, гарнизоны и сторожи на засеках. Основные силы (пятиполковая армия «берегового разряда») с 16 апреля располагались в Серпухове (Большой полк), Алексине (полк Правой руки), Калуге (Передовой полк), Коломне (Сторожевой полк), Кашире (полк Левой руки). Сам Борис Годунов выступил из Москвы со свитой и «государевым полком» 7(17) мая 1598 г. (РК 1475-1598. С. 518-527 и др.). – В. Н.
87. В Новодевичий монастырь (по Маржерету – «девичий») Ирина Годунова удалилась сразу в день пострига, т. е. 15(25) января, и более из него не выезжала до дня смерти. Монастырь основан летом 1525 г. по обету великого князя Василия III, данному им в связи со взятием и присоединением Смоленска в 1514 г. Главный престол собора монастыря посвящен иконе Смоленской Одигитрии (празднование 28 июля по старому стилю). Обитель с самого начала стала местом пострижения представительниц знати, а с середины XVI в. приобрела не просто аристократический, но «царственный» характер, как бы в дополнение к кремлевскому Вознесенскому монастырю (подробнее см.: Назаров В. Д. Введение к разделу «Новодевичий монастырь» // Акты Российского государства. Архивы московских монастырей и соборов. XV – начало XVII в. М., 1998. С. 267–278). Монастырь был (и остался в памяти москвичей) как Новодевичий в сравнении с более древними женскими обителями в Москве – Алексеевской, Рождественской, Вознесенской и др. – В. Н.
88. Численность российской армии Маржеретом, бесспорно, сильно преувеличена, другие иностранные наблюдатели дают цифру в диапазоне от 200 до 300 тысяч. Точных сведений в российских источниках нет. Возможно, что вся совокупность вооруженных сил государства колебалась в интервале от 110–120 до 140–150 тысяч. Крымским ханом в 1598 г. был Казы-Гирей Бора, правивший в 1588–1608 гг. – В. Н.
89. Коронационные церемонии и торжества по случаю официального вступления Бориса Годунова на престол продолжались три дня, но собственно коронация имела место 3(13) сентября 1598 г. В России до Петра I новый год начинался 1(10) сентября. – В. Н.
90. Речь идет о чудотворной иконе Владимирской Божией Матери («Умиление»), которую предание приписывало руке евангелиста Луки. Она находилась в кафедральном храме Московской патриархии в Успенском соборе Московского Кремля и была наиболее почитаемым образом. – В. Н.
91. В годы первого пребывания в России Маржерет должен был знать имена трех Патриархов – Иова, Игнатия, Гермогена. Здесь речь идет об Иове. – В. Н.
92. Маржерет сообщает точный факт, но делает при этом хронологическую ошибку. Первый патриарх Московский и «всея Русии», Иов, действительно был поставлен в Москве, в кафедральном Успенском соборе «вселенским» патриархом Константинопольским Иеремией I, но не при Иване IV, а в царствование его сына, Федора Ивановича: избрание Иова (из трех кандидатов) и его наречение состоялось 23 января (2 февраля) 1589 г., поставление – 26 января (5 февраля). Ошибка, возможно, объясняется биографией Иова: Иван Грозный, судя по ряду фактов, покровительствовал выходцу из посадских людей Старицы. В 1569 г. по его инициативе Иова поставили архимандритом Успенского монастыря в Старице, через 2 года его перевели в столицу настоятелем знаменитого Симонова монастыря, в 1575 г. он стал архимандритом Московского Новоспасского монастыря (т. е. первым среди всех столичных настоятелей). В 1581 г. Иов был хиротонисан во епископа Коломенского. После смерти Ивана IV он продолжал пользоваться благоволением нового царя и покровительством Бориса Годунова: в 1586 г. Иов поставлен архиепископом Ростовским, а после низведения митрополита Дионисия Освященным Собором был избран митрополитом Московским (11(21) декабря 1586 г.). Вскоре после антигодуновского восстания в Москве 1(10).06.1605 г. низведен с престола по приказу первого Самозванца и отправлен в Старицкий Успенский монастырь. – В. Н.
93. Маржерет несколько неточен. После учреждения в России патриаршества предполагалось введение ряда новых кафедр, число которых должно было достигнуть девятнадцати. Планы остались не вполне реализованными. После 1602 г. в России было четырнадцать церковно-административных округов и владычных кафедр разного статуса (включая патриарший десятины, т. е. территории, непосредственно управлявшиеся патриархом и его чиновниками). А именно: 4 митрополии (Новгородская и Великолуцкая, Ростовская и Ярославская, Казанская и Свияжская, Сарская и Подонская или Крутицкая), шесть архиепископий (Рязанская и Муромская, Тверская и Кашинская, Суздальская и Тарусская, Вологодская и Великопермская, Смоленская и Брянская, Астраханская и Терская) и три епископии (Коломенская и Каширская, Псковская и Изборская, Карельская и Орешковская). Число монастырей в стране на конец XVI – начало XVII в. точно определить невозможно из-за состояния источников. – В. Н.
94. Маржерет ошибается – в православном монашестве иеромонахи имеют право совершать таинства. В русском монашестве они существовали практически изначально. – В. Н.
95. Значимо указание Маржерета на частоту исповеди и причащения (раз в год). Капитан, скорее всего, неточен в другом: разделение клириков и мирян при таинстве причастия – в плане очередности – имело место быть. Термин, употребленный в книге (confession auriculaire), дословно означает «исповедь на ухо». Этот вид индивидуальной исповеди пришел на смену древней публичной и коллективной исповеди. В годы Реформации призывали к восстановлению практики публичной исповеди (в частности, Ж. Кальвин). Гугенот Маржерет, судя по терминологии, здесь традиционен. – В. Н., П. У.
96. Эта важная информация Маржерета давно оценена историками. После Смуты ситуация меняется кардинально – перекрещивание для католиков стало обязательным. – В. Н.
97. О постах в Русской Православной церкви см. коммент. 49 в наст. разделе. Маржерет неточен, определяя Петровский пост (наряду с Успенским) в две недели: он может продолжаться от 8 до 42 дней. – В. Н.
98. В тексте «leson» – видимо, искажение «leçon». Термин означал тогда не только «урок» или «наставление», но и тексты Св. Писания или Отцов Церкви, читавшиеся (певшиеся) за богослужением. В этом плане понятие сближается с русской практикой, тут же описанной Маржеретом. – В. Н., П. У.
99. Капитан плохо осведомлен: книгопечатание в России началось не позднее 1553/54 г., и к началу XVII в. состоялось ок. 30 изданий (о девяти из них есть различные указания, но пока не разысканы сами книги), появившиеся по крайней мере в трех городах (Москве, Казани, Александровской слободе; есть также сведения о неразысканных экземплярах старопечатных книг в т. ч. в иных местах издания). В настоящее время известны 629 экземпляров старопечатных книг XVI в. (подробнее см.: Гусева А. А. Издания кирилловского шрифта второй половины XVI века. Сводный каталог. М., 2003. Кн. 2. С. 1271 и др.). – В. Н.
100. Великое водосвятие проходило ближе к вечеру накануне Богоявления (Крещения Христа) на реках, источниках, озерах или же в день праздника. Скорее всего, Маржерет описывает богоявленское водосвятие при «царе Димитрии»: информация о болезни Бориса Годунова поступала уже с 1599 г., но особенно с осени 1600 г. Вряд ли он в таком состоянии рискнул бы «прыгнуть» в прорубь на Москве-реке. О телесной же крепости первого Самозванца пишут практически все зарубежные и отечественные авторы. Малое водоосвящение происходило 1(10) августа, в день Происхождения Честных Древ Креста Господня. Иерусалимом (вслед за москвичами) Маржерет называет храм Покрова Богородицы, что на рву (храм Василия Блаженного). Один из его престолов был посвящен Входу Господню в Иерусалим. В Вербное воскресенье (им заканчивалась 6-я неделя Великого поста, неделя Ваий) и происходило «шествие на осляти» от Покровского храма к Успенскому собору в Кремле, когда сидящий на «осляти» патриарх символизировал Христа, а «император» демонстрировал подчинение и послушание светской власти Господней. По названным только что причинам и здесь речь идет, скорее всего, о церемонии в краткое правление Лжедмитрия 1. В принципе царь при необходимости замещался одним из авторитетных членов Боярской думы. Живость описания выдает очевидца события. – В. Н.
101. Во Франции эпохи религиозных войн понятия свободы совести, вероисповедания и права публично отправлять культ (право свободного возведения храмов религиозной общиной, устраивать религиозные манифестации, крестные ходы, публичные песнопения и т. п.) не были тождественными. Достигнутые соглашения о веротерпимости обычно нарушались именно потому, что меньшинство, которому позволялось отправлять свою веру «как частное дело», стремились к ее публичной репрезентации. Своеобразным прологом религиозных войн, к примеру, стал инцидент в г. Васси, где протестанты в нарушение закона организовали публичные песнопения. Обратный пример – случай в немецком г. Донауверте, где католическое меньшинство, вопреки постановлениям протестантского магистрата, устроило в 1606 г. крестный ход. Что и стало, с иными похожими событиями (включая ответные действия католиков в немецких государствах), прологом Тридцатилетней войны. Запрет на публичное богослужение католиков был в России традиционным. В Смуту, в частности в правление Лжедимитрия I, в договорах 1610 г. с польским королем Сигизмундом III об условиях избрания царем королевича Владислава проблема строительства костелов для его свиты из Польши возникала и обсуждалась. Иное дело частная жизнь – у сосланных в 1606 г. поляков и литовцев не было жестких ограничений на отправление культа в частном и семейном порядке. – В. Н., П. У.
102. Речь идет о массовой казни евреев с семьями по приказу Ивана IV после штурма и сдачи Полоцка 25 февраля 1563 г. Из русских синхронных источников об этом сообщает Псковская третья летопись (ПЛ. Вып. 2. С. 244; из текста видно, что казнь состоялась между 15 и 25 февраля, в день отъезда Ивана Грозного из Полоцка). Факт был известен Штадену. Казнь евреев (явно по конфессиональным мотивам) по времени и способу осуществления явно отличалась от неизбежных при штурме крепости массовых расправ и казней (подробнее см. Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С. 328–334). Почему в этом событии Маржерет увидел казнь всех евреев, «кто был в стране» (а других, кроме полоцких, в России тогда и не было), остается неясным. – В. Н.
103. В рассказе Маржерета о ливонских немцах в России, и прежде всего в Москве, соединились несколько сюжетных линий. Первая – время и формы вывода жителей Ливонии. Капитан в данной связи говорит о населении Нарвы и Дерпта (Юрьева). Первая крепость была взята штурмом в мае 1558 г., вторая сдалась после недолгой осады в июле того же года. Условием капитуляции было обещание русских воевод не выводить горожан из Дерпта. Захваченных в плен горожан Нарвы русские власти вернули на места жительства и восстановили уничтоженные при штурме крепостные сооружения, дома, причалы и портовые помещения в том же и следующем году: морская торговля через Нарву стала недолгим (она закончилась со взятием крепости шведскими войсками в сентябре 1581 г.), но чрезвычайно значимым для государства итогом первых побед в Ливонии. Массы пленных ливонцев хлынули в Россию после крупных походов зимой 1559 г. и летом 1560 г., но здесь не было государственного вывода: полон разошелся среди участников похода. Репрессии (в том числе казни) и ссылки летом 1560 г. коснулись сравнительно небольшой части рыцарей Ордена. Население Дерпта (но не Нарвы) было целиком выведено летом 1565 г. по обвинению в тайных изменнических связях и расселено в разных городах (Нижнем Новгороде, Владимире, Костроме, Угличе). Об этом событии говорят псковский летописец, Г. Штаден, а с преувеличениями и явными политическими задачами – так называемые летучие листки и иные оперативные немецкие издания (ПЛ. Вып. 2. С. 235–240, 247–248; Хорошкевич А. Л. Указ. соч. С. 215-223, 230-257, 407-408, 417-420). Второй сюжет – условия и места расселения ливонских немцев в столице. По недостатку и отрывочности источников вопрос остается в значительной мере непроясненным. Скорее всего, на практике еще с конца XV в. имели место быть два способа расселения иноземцев: они жили в отдельных домах (дворах) в границах города (включая посад), а также в особых поселениях типа слобод. Одна из них, возможно, находилась поблизости от Серпуховских ворот (Конской площадки). В XIX–XX вв. там были обнаружены могильные плиты с латинскими надписями. Для Штадена кладбище немцев (вообще, иноземцев) в Наливках – некая данность, о которой он упоминает попутно. Вот при размене пленных в Литву уезжает Довойна (командовал гарнизоном Полоцка в 1562–1563 гг.) и берет с собой тело умершей в Москве жены – гроб выкапывают на кладбище в Наливках. Там же сам Штаден хоронит в заранее сооруженном склепе Эльферфельдта, поступившего на русскую службу вряд ли позднее 1559 г. и быстро занявшего при царе место своеобразного «советника-консультанта» по Ливонии (он и обеспечил начало карьеры Штадена в опричнине). Трудно думать, что кладбище было топографически оторвано от одной из иноземных слобод. Именно о таком поселении пишет применительно к правлению Василия III С. Герберштейн, называя его «Нали» (Герберштейн. С. 132; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925. С. 117, 134; Дрбоглав Д. А. Камни рассказывают... М., 1988; Беляев Л. А. Лиценциат при дворе Иоанна Грозного. Надгробие Каспара фон Эльферфельдта на древнейшем кладбище иноземцев в Москве // Он же. Русское средневековое надгробие. М., 1996. С. 233–245; 277–282 – дополнения к каталогу-публикации Д. Дрбоглава). Вторая слобода, заселенная по преимуществу немцами, и прежде всего военными наемниками, находилась на Яузе. Туда ее помещает Штаден (он ее называет Болвановка) и авторы начала XVII в. Немец-опричник указывает размеры двора конного воина-немца (40 х 40 саженей) и специально отмечает право иметь корчму на таких дворах, подтверждая известие Маржерета. Кстати, многие злоключения Штадена были вызваны воровством и мошенничеством его слуг в связи с торговлей спиртным. Подчеркнем, что в слободе проживали, конечно, отнюдь не только наемники, но и немцы мирных профессий (Штаден Г. Указ. соч. С. 67, 73, 121; Масса. С. 68–70; Буссов. С. 86, 117; Платонов С. Ф. Москва и Запад в XVI–XVII веках. Л., 1925. С. 33–35; Богоявленский С. К. Московская немецкая слобода // Известия АН СССР. Сер. философии и истории. М., 1947. Т. IV; Снегирев В. Московские слободы. М., 1956. С. 208–210). Третий сюжет – массовая опала на немцев-лютеран в Москве. Она точно датируется ноябрем 1578 г. Указание Маржерета на два разрушенных храма, возможно, соответствует действительности. Возможно, в каждой из указанных выше слобод было по кирхе. По вероятному мнению А. А. Зимина, причинами жестокого гонения послужили и поведение ливонцев (о чем пишет Маржерет), и измена герцога Магнуса в начале 1578 г, и поражение русских войск под Венденом (Кесою) в октябре того же года (Зимин. Канун. С. 53–54). Позднее Немецкая слобода была восстановлена и, возможно, несколько перенесена. – В. Н.
104. Отнесение мордвы с числу «магометанских народов» остается неясным – имел ли в виду Маржерет служилую верхушку, часть которой исповедовала ислам? Второе недоумение вызывает включение в этот перечень «турок» – их, как будто, в числе российских подданных тогда не было. – В. И.
105. Описание похорон и поминальных обрядов еще раз выявляет конфессиональную принадлежность Маржерета в его оценке похоронных плачей и плакальщиц. Не вполне ясно, почему не назван им девятый день. Заметим, что поминальный культ, весьма распространившийся с конца XIV в. и имевший немало социальных следствий (в преобладающем типе монастырей с общежительным уставом, в росте монастырского и вообще церковного землевладения и т. п.), подразумевал при «нормальных» вкладах в монастыри двукратное поминание в году, обычно в день именин и в день кончины (в обителях, как правило, устанавливалась четкая такса для поминаний разного рода). – В. Н.
106. Стефан Баторий (1533–1586), князь Трансильвании и вассал Османской империи в 1571–76 гг., его кандидатура на выборах польского короля была поддержана султаном, а главное – антигабсбургскими кругами магнатов и шляхты Речи Посполитой. Коронация его королем польским состоялась 1.05.1576 г., 3 июня того же года он был избран великим князем Литовским. Сторонник активной, экспансионистской политики в Прибалтике и по отношению к России, один из виднейших и удачливых полководцев своего времени. Умер во время подготовки новой (второй) войны против России. – В. Н.
107. Французский термин «носящие оружие» или «те, чья профессия носить оружие» подразумевал в это время, во-первых, воинов-профессионалов, а во-вторых, родовитых дворян, так как в глазах общества их функцией по-прежнему было занятие войной. Поэтому фразу Маржерета можно толковать двояко: из России запрещено было уезжать без официального разрешения военным людям (прежде всего иностранцам) и дворянам (как русским, так и иноземным). В принципе капитан прав, но небольшая поправка нужна: в годы Ливонской войны отдельные случаи отпуска иноземцев имели место быть (правда, специфические, на службу «голдовнику», герцогу Магнусу). – В. Н.
108. Практика переселений в удаленные пограничные районы стала традиционной с периода русско-литовских войн конца XV – первой четверти XVI в. Она, правда, не распространялась на владения верховских служилых князей, окончательно перешедших под власть московского государя в 1487-1500 гг. – В. Н.
109. Перечень каменных крепостей у Маржерета очень неполон. Почему в него не попали Серпухов, Зарайск, Нижний Новгород на юге и юго-востоке от Москвы, более десятка крепостей на северо-западе от столицы, начиная с Великого Новгорода и Пскова, а кончая Порховым Корелой, Орешком, наконец, пограничные монастыри-крепости (Псково-Печерский, Соловецкий) и ряд других – остается неясным. – В. Н.
110. Видел ли Париж Маржерет до своего отъезда, в этом можно сомневаться. Поэтому данную фразу следует, скорее, отнести к тому, что капитан писал в столице «христианнейшего королевства»: он в 1606 или 1607 г. сравнивал именно Париж с Москвой, а не наоборот. «Деревянная стена» Москвы – это земляной город («Скородом»), деревянно-земляные укрепления, достаточно мощные, окружностью примерно в 15,6 км (по периметру современного Садового кольца) с более чем 50 башнями. Диаметр городской площади внутри «Скородома» от 4 до 4,6–4,8 км. Протяженность стен, окружавших Париж, составляла до 16 км с диаметром городской территории более 2,5 км. – В. Н., П. У.
111. Маржерет последовательно перечисляет после «Скородома» (его соорудили в 1591–1592 гг.) Белый город (воздвигли в камне в 1590-е гг., протяженность свыше 9 км), Китай-город (отстроен в камне и кирпиче в 1535–1538 гг., 14 башен, в т. ч. 6 проездных, протяженность ок. 2,6 км) и Кремль (в современном виде – без дополнений XVII в. – стены и башни были воздвигнуты в 1485–1495 гг., стены и башни по рву и к реке в 1508–1516 гг.; 18 башен, в т. ч. 3 угловых и 6 проездных, протяженность ок. 2,23 км). Общая протяженность каменных крепостных сооружений – ок. 14 км, со «Скородомом» – немногим менее 30 км. Строительство Кремля, включая крепостные укрепления, соборы и церкви, дворцы и хозяйственные постройки, заняло более 40 лет. Маржерет (что извинительно) ошибается дважды. «Кремлевская перестройка» (каменные соборы и укрепления существовали еще со времен Дмитрия Донского и Василия I) была начата Иваном III, при нем и был выполнен основной объем работ. Строили Кремль около десяти итальянских архитекторов и множество иноземных и русских мастеров. – В. Н.
112. Маржерет здесь верно перечислил высшие страты государева двора – три думных чина (бояр, окольничих, думных дворян) и московских дворян, наиболее многочисленную часть верхушки двора. Почему нет думных дьяков и стольников – понятно. О первых, их статусе и функциях он говорит на следующей странице. Отсутствие стольников объясняет выбранный угол зрения: речь идет о тех группах членов двора, которые поставляют кадры в высшие слои управленцев в центре и на местах. В этот период стольниками еще по традиции служили аристократы сравнительно молодого возраста, несшие по преимуществу придворно-церемониальные службы и исполнявшие отдельные поручения монарха (анализ состава и структуры двора в 1584–1605 гг. см.: Павлов. Государев двор. С. 107–139; о московских дворянах см. с. 113–117).– В. Н.
113. «Тайный совет» Маржерета – это то, что в историографии принято называть «ближней думой». На какой год указывает цифра в 32 члена Думы, сказать нельзя, так как остаются неясными критерии капитана: учитывал ли он «списочный состав» или только тех, кто находился в столице и т. п. Известные исследователям показатели таковы: к концу 1598 – началу 1599 г. в Думе было 52 человека, весной 1605 г. (в конце правления Бориса Годунова) – 38 членов, перечень «светских персон» совета «царя Дмитрия Ивановича» включает 59 имен, причем этот список неполон. Если из 38 думцев «позднего» Бориса Годунова исключить двух думных дьяков, кравчего, то мы получим 35 человек, показатель довольно близкий к цифре капитана (Павлов. Государев двор. С. 64–66; СГГД. Т. II. С. 208-210). – В. Н.
114. Маржерет вполне традиционен в толковании понятия «холоп» применительно к взаимоотношениям государя и его подданных. Но капитан не учитывает адресную ситуативность (термин фигурирует в челобитных на имя царя и отсутствует в исходящей от имени монарха документации в адрес тех или других лиц) и традицию словоупотребления. Такое обращение заимствовано из практики Золотой Орды, где оно вовсе не означало «раб», а использовалось применительно к высокоранговым лицам в составе собственно ордынской элиты и русских владетельных князей (Горский А. А. О происхождении «холопства» московской знати // ОИ. 2003. № 3). – В. Н.
115. Канцлер во Франции возглавлял всю судебно-административную иерархию, в частности, только его подпись и печать могли стоять под королевскими распоряжениями, удостоверяя их практическую силу. Должность канцлера была несменяемой, что делало ее обладателя де-юре, а временами и де-факто главой правительства. Под королевскими секретарями (в 1608 г. королевских секретарей-нотариусов в пяти коллегиях канцелярии короля насчитывалось 260 человек) Маржерет – по аналогии с московскими думными дьяками – подразумевает четырех государственных или статс-секретарей, полномочия которых были распределены по функциям (иностранные дела, военная служба, морские силы, королевский двор) и по территориям (каждый из них отвечал за определенные провинции). Думные дьяки России статусно и по объему прерогатив, конечно, не соответствовали французским канцлерам, но один нюанс, упущенный Маржеретом, необходимо помнить: во второй половине XVI – начале XVII в. в целом ряде случаев думный посольский дьяк исполнял одновременно функции печатника. – В. Н., П. У.
116. Речь идет о Посольском приказе и думном дьяке Посольского приказа. Уточним также два обстоятельства. Во-первых, в первой половине – середине XVI в. торговля, а во многом и сношения с восточными странами были под контролем казначеев и канцелярии Казны. Во-вторых, Посольский приказ управлял в конце XVI – начале XVII в. рядом территорий в южном пограничье.
Термин office во Франции того времени имел ряд значений. Здесь важно выделить два: властные прерогативы, делегируемые монархом лицу, назначаемому на публичную должность; определенное бюро (институт управления или суда) или некая должность. Термин «приказ», обозначавший со второй половины XVI в. в России центральное учреждение с административно-управительскими, а также судебными функциями и прерогативами (таковых было большинство), генетически связан с «приказом-поручением» монарха тому или иному лицу «ведать» определенный круг дел, какие-то территории и т. п. (о дипломатической работе и устройстве Посольского приказа в это время см.: Лисейцев. Посольский приказ. Вып. 1–2). – В. Н., П. У.
117. Речь идет о Разрядном приказе. Определение сферы его деятельности Маржеретом слишком общо, а потому неточно. Главные функции Разряда – оперативно-военные: организация военного дела и военных действий, как в дни войны, так и в мирные годы. Это – назначение полковых (в полевую армию) и городовых (гарнизонных) воевод, контроль над бесперебойным несением службы дворянством, над состоянием крепостей и иных оборонительных сооружений, оперативное руководство в походах, осадах, оборонительных акциях всеми военными силами, учет личного состава служилого дворянства, назначение поместного и денежного окладов и т. п. Во Франции наместники (gouverneur) и лейтенанты (lieutenant) были представителями короля в тех или иных провинциях (их полномочия обычно фиксировались особым документом). Но были также «местные губернаторы», распоряжавшиеся именем короля в городах, где находились королевские гарнизоны. В России институт наместников к концу XVI в. сохранялся лишь в отдельных (причем, как правило, незначительных) городах; наряду с земскими органами власти с последней трети XVI в. все более распространяется институт городовых воевод, назначаемых царем и обладавших, помимо военных, широкими административно-судебными прерогативами. – В. Н., П. У.
118. Речь идет о Стрелецком приказе – он ведал и судил стрельцов во всех отношениях (московских и городовых, начальствующий и рядовой состав), за исключением оперативного руководства в военных действиях. На вооружении у стрельцов в конце XVI – начале XVII в. были ручные пищали (самопалы, ручницы; фитильные гладкоствольные ружья российского производства), позднее в XVII в. получили распространение западноевропейские мушкеты (Романов М. Ю. Московские стрельцы. М., 2004; Волков В. Войны и войска Московского государства. М., 2004. С. 344–357). Западноевропейская пехота того времени использовала в качестве стрелкового оружия аркебузы и мушкеты. Аркебузы с фитильным замком появились уже в начале XVI в., мушкеты стали медленно распространяться с 60–70-х гг. того же века. Мушкеты были тяжелее (весили до 10 кг) и длиннее аркебуз, они стреляли тяжелой пулей крупного калибра, неудобство обращения с ними заключалось в необходимости использования подставки под ствол – сошки (без нее было трудно прицеливаться и удерживать оружие в руках). Аркебузы были короче и легче, меньше были и аркебузные пули. Мушкет обладал дальностью выстрела до 500 шагов и большой убойной силой (его пули поражали закованного в доспехи противника, в т. ч. кавалеристов). Стрельба из аркебузы была эффективной на расстоянии до 200 шагов, а поразить противника в доспехах можно было только с еще меньшей дистанции (80–60 шагов). Дульнозарядные мушкеты и аркебузы в большинстве своем были гладкоствольными, поскольку перезаряжение нарезных дульнозарядных ружей было трудоемким и требовало большого времени. Более эффективными были аркебузы и мушкеты с колесцовым замком, но такое оружие было значительно дороже и потому оставалось менее распространенным. – B. Н., В. Р. Н.
119. Маржерет говорит здесь о четырех Судных приказах – Владимирском, Московском, Дмитровском и Рязанском. В них судились именно те, «кто служит императору», т. е. высшее и рядовое дворянство (об этих приказах подробнее см.: Назаров В. Д. Указная книга Московского Судного приказа // АЕ за 1962 г. М., 1963. С. 462-484; Князьков С. Е. Судные приказы в конце XVI – первой половине XVII в. // ИЗ. М., 1987. Т. 115. C. 268-285). – В. Н.
120. Маржерет имеет в виду денежный и поместный (земельный) оклады, которыми верстались все «служилые люди по отечеству» (т. е. дворянство), находившиеся на военной или государственно-административной службе. – В. Я.
121. Здесь Маржерет немного неправ: суду первой инстанции на местах (земскому, кое-где в это время наместничьему, а гораздо чаще воеводскому) подлежали все тяглые слои населения, не находившиеся в частной юрисдикции. Иными словами, горожане, дворцовые и черносошные (государственные) крестьяне. – В. Н.
122. Маржерет точен в описании компетенции губных старост именно в конце XVI – начале XVII в., когда их прерогативы и функции заметно расширились. Губная реформа (началась в конце 1530-х гг.) имела целью изъять из ведения наместников и волостелей ряда дел высшей уголовной юрисдикции (воровство, разбои «ведомых» преступников) с передачей их выборным из числа местного дворянства с избираемым же из тяглых слоев местного населения помощниками (целовальниками). Относительная неудача реформы местного управления в районах с преимущественным светским и церковным землевладением в 1550–1560-е гг. (избрание «излюбленных» голов из дворян в качестве администраторов и судей первой инстанции на местах) имела следствием заметное расширение судебных и иных прерогатив губных старост (они в качестве судей низшей инстанции разбирали теперь дела об убийстве, поземельные споры и др.). С момента рождения институт губных старост совмещал собственно судебные и одновременно следственно-полицейские функции (сыск, суд и наказание преступников). Первоначально губные старосты подчинялись комиссии бояр, которым «разбойные дела приказаны». Не позднее 1555–1556 г. возник Разбойный приказ, ставший центральной инстанцией в судебном и административном плане для губных старост. – В. Н.
123. Во французском судопроизводстве фигуры прокуроров и адвокатов были чрезвычайно важны. Они не считались магистратами (должностными лицами), поскольку жили не за счет жалованья, а получали гонорары со своих клиентов. Они также не состояли в судебных корпорациях, однако же считались связанными с судами узами клятвы. Прокуроры вели всю документацию судебной тяжбы, адвокаты же произносили речь в суде. Профессия адвоката считалась гораздо престижнее прокурорской. Адвокат должен был иметь университетскую степень, он мог (по крайней мере – в теории) стать магистратом – советником парламента или иного высшего суда. – П. У.
124. В княжествах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. крестоцелование было обязательным элементом фиксации вассальных отношений между князьями (великими и удельными, великими и служилыми), между князьями и боярами (в широком смысле слова). Целование креста сохранило ключевое значение и при присяге в XVI – начале XVII в., когда на смену вассальным связям пришли отношения подданства. – В. Н.
125. Недельщики выполняли различные функции судебных приставов: они вызвали в суд участников разбирательства, свидетелей, производили (при необходимости) сбор свидетельских показаний на местах (в т. ч. проводили «повальный обыск»), были исполнителями судебных решений в отдельных случаях или же присутствовали при их исполнении. – В. Н.
126. Эта фраза показательна для Маржерета. Он наверняка был знаком с полемикой об «истинном благородстве истинного дворянства», вспыхнувшей в годы религиозных войн и продолжавшейся в течение многих лет. Если в первой половине XVI в. в обществе преобладало расширительное толкование (дворянство, «обретенное в силу добродетелей» на службе королю, почиталось «истинным»), то к рубежу столетий общественное мнение более склонялось к признанию «истинно благородным» только дворянство «крови». Именно в начале XVII в. в репертуар сословной градации входит понятие «дворянство мантии»: оно было призвано отделять аноблированных чиновников от «подлинного» дворянства «шпаги». Сословно-политический словарь Русского государства должен был импонировать Маржерету – его понимание не расходилось с российской практикой. Приказные чиновники высшего и среднего уровня вписывались в обширный слой «служилых людей по отечеству». В него же входили и вновь поверстанные в городовых детей боярских лица незнатного или сомнительного происхождения. Все они, как и родовитейшие представители титулованной и нетитулованной знати, определяются современными исследователями объединяющей (весьма широкой) категорией «дворянства». – В. Н., П. У.
127. Хотя в начале фразы Маржерет говорит о дворянстве вообще, в его максимальных социальных границах, далее он излагает распорядок дня не просто дворянина или даже не просто члена государева двора во время его пребывания в Москве, но именно члена Думы по статусу или по должности. О дневном сне иностранные авторы упоминают нередко. – В. Н.
128. В такого рода фактах смешивались морально-этические и имущественные аспекты – отказ от «сговоренной» свадьбы мог рассматриваться с любой стороны (и жениха, и невесты) как посягательство на личную и семейную (родовую) честь, а также как нанесение материального ущерба (особенно при отказе невесты). Сумма денежной компенсации называлась зарядом, а документы такого рода – «зарядными записями». – В. Н.
129. «И сказали рабу: кто этот человек, который идет по полю навстречу нам? Раб сказал: это господин мой. И она взяла покрывало и покрылась» (Быт. 24:65). Дополнительный штрих, свидетельствующий в пользу гугенотского прошлого капитана (ср.: Зорин Н. В. Русский свадебный ритуал. М., 2001). – В. Н., П. У.
130. Трудно сказать, насколько точно наблюдение Маржерета о завышенной оценке приданого и уплаты этой повышенной суммы мужем в семью жены в случае ее бездетной смерти. Необходимо уточнение: оценка могла производиться в отношении недвижимого имущества, а также драгоценностей и ценного платья. В принципе, приданое считалось личной собственностью супруги, но эти права актуализировались ею самой в случае смерти мужа или же его пострига, а также ближайшими родственниками в случае ее бездетной кончины. Во Франции завышенная оценка приданого в XVII в. не была редкостью (по мотивам престижа, в чем могли сойтись интересы семей и жениха, и невесты). В случаях бездетной смерти супруги в ее род возвращалась именно зафиксированная сумма (по крайней мере, формально). Но во Франции существовала так называемая «вдовья доля», т. е. имущественное обязательство мужа, полагавшееся супруге в случае его смерти. В некоторых областях оно могло превышать приданое (в стоимостном выражении) в те же два-три раза. В России вдова, помимо приданого (в натуральном или денежном виде), обычно получала по завещанию супруга определенную долю его имущества отдельно от детей. – В. Н., П. У.
131. Двойственность терминологии Маржерета (слуги, в данном контексте, несомненно, холопы, обозначены у него двумя словами – «esclaves» и «serfs») проистекает из сложности описываемого явления. Необходимо учесть два момента. Во-первых, серваж (одна из наиболее ранних и тяжелых форм личной зависимости крестьян от сеньора) не был рабской зависимостью (последняя сохранялась в средневековой Франции в очень незначительных масштабах в форме домашнего рабства). К концу XVI в. от древнего серважа остались лишь некоторые следы в нормах права ряда провинций. Вот одна из причин, почему капитан как бы колеблется в выборе термина, используя оба в одной фразе. Во-вторых, Маржерет – столичный житель Российского государства, перед его глазами возникала прежде всего панорама жизни московских домов его русских знакомцев. Положение же холопов на барском дворе в Москве и в сельской (вотчинной или поместной) усадьбе барина существенно разнилось по ряду характеристик. Не входя в детали, отметим самое существенное. Холопство с середины XVI в. существовало в двух видах. К первому относились полные, докладные и документально оформленные старинные холопы. Только их (и то с рядом важных ограничений) можно охарактеризовать как «esclaves». Уже в начале XVII в. фактически исчезли полные и докладные холопы, старинные пополнялись исключительно за счет естественного прироста (их численность медленно, но неуклонно сокращалась). Второй вид представлен кабальными (по служилой кабале) и добровольными холопами. Все попытки власти законодательно запретить существование последних (переводя в разряд кабальных холопов) оказались неудачными, и эта форма зависимости (ее никак нельзя назвать рабской) оказалась живучей на протяжении всего XVII в. Кабальным людям в 1597 г. запретили прекращать зависимость путем выплаты долга – служба для них заканчивалась только со смертью господина. Но тот же закон отменил наследственный характер кабальной службы: холоп и его семья становились свободными в момент смерти хозяина (другое дело, как эта норма реализовывалась или же нарушалась). Использование холопов на господской пашне – давнее, уходящее в глубь столетий и известное в науке явление (см.: Панеях В. М. Холопство в XVI – начале XVII века. Л., 1975). Важно другое – к концу XVI в. становится заметной тенденция «осаживания» холопов на тяглом наделе (другое дело, что масштабы этого не следует преувеличивать). По всем названным обстоятельствам терминологический параллелизм капитана вполне оправдан. – В. Н., П. У.
132. В делопроизводстве Франции свитки вышли из употребления в XIV в. Подчеркивая архаичность, порядков на Руси («они многие вещи ведут от древности»), Маржерет несколько неточен: оборот документов и их фиксация велись в разных формах: в виде отдельных листков, в тетрадях, в книгах разного формата и в разных переплетах и в столбцах также. Так было в центральных ведомствах и в местных учреждениях. – В. Н., П. У
133. «И Он развернул его передо мною, и вот список исписан был внутри и сна-ружи, и написано на нем...» (Иез. 2:10). – П. У.
134. Приглашения иностранных врачей для лечения монарха и его семьи известны с конца XV в., в устойчивую традицию это явление оформилось с 1550-1560-х гг. – В. Н.
135. Здесь речь идет не столько о приказе Большого дворца как учреждения, сколько о дворцовой собственности, т. е. о крупных и средних по размерам сельских и промысловых владениях (волостях, селах и др.), принадлежавших монарху на праве личной собственности. Большим дворцом это учреждение именовались по традиции: в конце XV – середине XVI в. кроме ведомства большого дворецкого (или просто дворецкого) существовало несколько областных дворцов во главе с особыми дворецкими. А именно – Тверской, Дмитровский, Угличский, Рязанский, Новгородский (это ведомство, в отличие от других аналогичных учреждений, располагалось в Новгороде, возникло же оно в первой половине XV в., в годы независимости боярской республики), Нижегородский и Мещерский, позднее, после взятия Казани, он именовался Казанским (он существовал и в XVII в.). Функции и прерогативы ведомства Большого дворца отнюдь не исчерпывались управлением населением и контролем над местным аппаратом дворцовых владений, а также надзором за деятельностью всех дворцовых учреждений в Москве, обслуживавших разнообразные потребности государя, его семьи, в целом государева двора, государственных учреждений. Большой дворецкий и дьяки ведомства обладали объемными судебными, административными и финансовыми прерогативами в отношении целого ряда сословных групп и церковных корпораций. К началу XVII в. в доходную часть этого приказа поступали не только различные налоги, оброчные и пошлинные платежи, откупные деньги с дворцовых крестьян, жителей дворцовых слобод, но и судебные пошлины и штрафы с дел, подсудных и разбиравшихся в данном ведомстве. Во Франции юристы делили королевский домен на вещественный (corporel) и невещественный (incorporeal). В первый включали недвижимость с поступающими доходами от ее хозяйственного использования или аренды. Второй вид означал доходы от осуществления судебных и регальных прав (чеканка монеты, выморочное имущество) и разного рода акцизы (за приложение печати и т. п.). – В. Н., П. У.
136. Речь идет о дворецком, главе приказа Большого дворца. Еще с начала XVI в. большими дворецкими становились лично близкие монарху представители знати (чаще из нетитулованных аристократических семей), а с середины века закрепилась практика назначения главой ведомства ближайших родственников жены. Во Франции maître d'hôtel du Roi осуществлял юрисдикцию над семью высшими слугами королевского стола. – В. Н., П. У.
137. В 1580–1590-е гг. приказы-четверти не имели особых названий и фигурировали как чети (четверти) определенных дьяков. В начале XVII в. за ними закрепляются названия и устойчивый состав управляемых территорий: Новгородская и Нижегородская, с 1601 г. известна особая Нижегородская («новоприбыльная») четь (она, однако, не известна после Смуты), Владимирская, Галицкая, Костромская, Устюжская (получила название, видимо, позднее других, но до февраля 1606 г.). Подробнее см.: Павлов. Приказы. С. 192–193, 198–204; Он же. Эволюция четвертных приказов в конце XVI – начале XVII в. // АРИ. М., 1993. Вып. 3. С. 217–277. Чети ведали в судебно-административном плане податное сельское и городское (но, как правило, не частнозависимое) население, собирали некоторые прямые налоги по посошному раскладу, оброчные, таможенные платежи и различные пошлины с большинства групп податных сословий. – В. Н.
138. Приказ Большого прихода образовался ок. 1554 г., в конце XVI в. возглавлялся боярином, был главным ведомством по сбору прямых налогов. – В. Н.
139. Характерно использование Маржеретом этого термина. Во Франции талья была прямым налогом в королевскую казну, от которого освобождались не-которые привилегированные города, духовенство, дворяне и, как правило, их земли. В России после середины XVI в. (введение унифицированных поземельных окладных единиц, ликвидация налоговых изъятий, введение новых денежных налогов и перевод в денежную форму повинностей и т. п.) совокупность прямых налогов (как правило, трех, но в некоторых областях до 4–5) падала на все податные слои, причем размеры сохи (главной поземельной окладной единицы) варьировали в зависимости от вида земельной собственности (более тяжелыми были нормы государственного обложения для государственных крестьян, более легкими для церковных и дворцовых, еще легче для поместных крестьян) и от качества почв (они делились на «добрые», «середние», «худые»). – В. Н.
140. Маржерету здесь явно вспомнилась Франция: никаких «князей государевой крови», если под ними понимать близких родственников правивших государей, в России начала XVII в. не было. – В. Н.
141. Остается неясным, имел ли в виду Маржерет обычное для документации того времени исчисление «в одном поле, а в трех потому же». Если да, то приведенные цифры близки к распространенным показателям (6 десятин «доброй» земли, или 7 «середней», или 8 «худой»). Но в принципе картина была достаточно пестрой (см.: Шапиро А. Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV–XVI вв.). Л., 1987. С. 80–85, 91–94 и др.). – В. Н.
142. Приведенные Маржеретом цифры нереальны при любом понимании текста. Относит ли он суммы в 10–15 рублей («а то и до двадцати рублей») к счету на десятины или на выти, они многократно превышают реальное обложение. Примерно таковы показатели в расчете на самую крупную окладную единицу – соху (Шапиро А. Л. Указ. соч. С. 101–105). – В. Н.
143. Приказ Казанского и Мещерского дворца ведал всем населением Среднего и Нижнего Поволжья с конца 1550-х гг., с конца 1580-х гг. – Сибирью (в отличие от приказов-четвертей ему было подведомственно русское дворянство, местное служилое и ясачное население в служебном, административном, судебном и налоговом отношениях). Какую именно четверть называет Маржерет «Новой», остается неясным. – В. Н.
144. По сравнению с серединой XVI в., когда ведомство Казны и ее канцелярия охватывало большинство функций будущих приказов (почти всех типов), статус и значение Казны к концу столетия резко уменьшились. На первый план выдвинулось сохранение и умножение государевой казны в форме драгоценностей, мехов, дорогих тканей и т. п. – В. Н.
145. Ведомство печатника с его штатом по традиции считалось подведомственным казначеям (Казне), но в конце XVI – начале XVII в. оно стало самостоятельным учреждением, причем функции печатника и думного посольского дьяка порой соединялись в одном лице (к примеру, В. Я. Щелкалов до 1601 г.). При Лжедмитрии I печатником был думный (но не посольский) дьяк Б. И. Сутупов. Все юридически значимые документы запечатывались печатями разных типов, за что взимались пошлины. – В. Н.
146. Поместный приказ ведал распределением поместных земель, контролировал их оборот, вел учет всех остальных видов землевладения (в т. ч. Светского и церковного вотчинного, а также дворцового и черносошного), руководил земельными описаниями и дозорами (на их основе составлялись платежные книги), судил некоторые поземельные дела и т. п. Образовался в середине 1550-х гг. – В. Н.
147. Конюшенный приказ восходит к ведомству Конюшенного пути, едва ли не древнейшему среди других «путей», совокупность которых образовывала в XIII–XV вв. княжье (великокняжеское) хозяйство (древнейшее указание на Конюший путь восходит к рубежу XII–XIII вв.). По традиции этот путь возглавляло лично близкое к монарху лицо из нетитулованной старо-московской знати в чине боярина, причем в Думе ему принадлежало одно из первых мест (к примеру, в мае 1584 г. конюшим стал боярин Б. Ф. Годунов, будущий царь). Главной, но далеко не единственной задачей было содержание царского конского поголовья (очень многочисленного и различного по качеству пород и целям использования). При продаже коней пятнали (т. е. ставили клеймо), и за эту операцию брались пошлины. – В. Н.
148. Маржерет точен в перечислении номенклатуры российского экспорта. Вывоз зерна требовал специального разрешения царя. Хотя выплата жалованья мехами, оплата ими импортных товаров для государевой казны имели место, обычно это происходило при крупных закупках или единовременной выплате жалованья сравнительно многочисленной группе лиц. Во Франции ведомство Сохранной казны было реорганизовано в 1523 г. с образованием двух отделов. В одном из них аккумулировались доходы королевского домена, в другом – экстраординарные поступления. Сам термин «Сохранная казна» в России тогда не существовал. – В. Н., П. У.
149. Коронация Марины Мнишек стала составной частью свадебных торжеств в Москве в мае 1606 г. – В. Н.
150. Маржерет дал самое развернутое описание щедрых пиров избранного царя Бориса Годунова под Серпуховом во время его похода со всеобщей мобилизацией военных сил (за вычетом гарнизонов в пограничных крепостях). У Буссова рассказ короче и связан с торжественным приемом крымского и персидского посланников (в последнем Буссов ошибается: шахского дипломата летом 1598 г. в России вообще не было, а доставлен-ный в Москву гонец-полусамозванец не был у царя на приеме – Буссов. С. 83). Еще короче сообщение Массы, хотя и он подчеркивает пышность официальных приемов. В «Новом летописце» в связи с приездом крымского посланника подчеркнуты масштабы приема (отряды с огнестрельным оружием стояли на протяжении 7 верст), и «великое жалованье» крымскому мурзе, и «многие дары» хану с русскими послами в Крым. Немногим ранее сообщается о «жалованьи и милости великой» Бориса Годунова «ратным людям и всяким» (Масса. С. 51; ПСРЛ. Т. 14. С. 50–51). В разрядах приведена хронология событий: царь выступил из столицы с государевым полком 7 мая, прибыл в Серпухов 11 мая, прием посланника состоялся 29 июня (он прибыл еще 18 июня), а на следующий день Годунов отбыл в Москву (РК 1475–1598. С. 524, 531–532). Скорее всего, собеседники снабдили капитана довольно достоверной информацией: массовые смотры (с верстанием повышенными окладами) с раздачей денежного жалованья и наград наверняка сопровождались пирами от имени царя. Размах пиршеств все же несколько преувеличен по числу приглашенных на каждый прием, а возможно, и по количеству пиров. – В. Н.
151. Мюид – крупная мера для жидких и сыпучих тел. Парижский мюид для вина равнялся 274 л, в других провинциях он бывал и больше, и меньше этой цифры. Назвать емкость из серебра «бочонком» вряд ли точно – это бочка и притом солидная. – А. Б., П. У.
152. Атлас – вид шелковой плотной ткани с лоском, обычно сложноузорчатой; бархат – вид шелковой ткани с густым, коротко стриженным ворсом (гладким или рытым); камка – вид шелковой ткани с разводами; тафта – вид шелковой гладкой тонкой ткани. Эти сорта дорогих шелковых тканей Россия получала через торговлю с Персией и среднеазиатскими государствами. – В. Н.
153. Приглашенные на военную службу иностранцы, согласно существовавшим в Российском государстве правилам, по прибытии в Москву получали так называемое «жалованье на приезд». Его размеры и состав сильно варьировали прежде всего в зависимости от происхождения, статуса (сословного и профессионального) нанимаемого лица в стране, откуда он приехал, состояния казны и т. п. В жалованье входили деньги, меха (соболи или куницы), дорогие ткани (перечисляемые Маржеретом), а также что-то из серебряной столовой посуды (братины, кубки, чарки и т. п.; см. роспись такого жалованья той части прибывших в 1612 г. наемников, которая отличилась в 1613 г. и была принята в службу в 1614 г. – РИБ. Т. 8. С. 115–116). Парча – вид драгоценной сложноузорчатой ткани с шелковой основой и поперечными золотыми или серебряными нитями (в утке). – В. Н.
154. Габель во Франции – косвенный налог на соль, считавшийся очень тяжелым. Здесь, конечно, речь идет о пошлинах при торговле импортными товарами вполне ощутимых (беспошлинный торг одно время вели купцы английской Московской компании, но с 1584 г. платили и они, хотя поло-винный тариф). Слова «там из них отбирают для императора» означают принудительную продажу, но не конфискацию в Казну товаров, заинтересовавших царских чиновников. – В. Н., П. У.
155. В России того времени выплавляли железо только из болотной железной руды. Попытки поиска серебряных и железных руд с помощью иностранных специалистов в конце XV в. успеха не имели. Маржерет обращается к сравнению денежных систем России и Франции в нескольких местах книги, в каждом случае по конкретным поводам. Здесь в связи с описанием внешней торговли, включая закупку Россией европейских серебряных и золотых монет.
Во Франции той эпохи существовали серебряные и золотые монеты, допускалось также хождение иностранных монет. Власть периодически издавала эдикты, где определялась официальная цена золота, серебра и наиболее распространенных монет. При этом рыночные цены отличались, как правило, от указных, порой заметно. Вот почему во Франции горожане неплохо разбирались в особенностях денежного рынка (Richet D. Le cours officiel des monnaies étrangères circulant en France au XVI-me siècle // Revue historique. P., 1961. T. 458). В дополнение к этому Маржерет еще до приезда в Россию прослужил несколько лет наемником, так что на практике ознакомился с особенностями обращения денег в ряде стран. В книге для читателей во Франции он, естественно, сравнивает российскую и французскую системы денежного счета и монетного обращения. Эти системы (как, впрочем, в большинстве средневековых стран) различались. Во Франции конца XVI – начала XVII в. турский ливр состоял из 20 су (или солей), а один су заключал в себе 12 денье (парижские ливр, су и денье уже в XVI в. не признавались официально). Ливр был только счетной единицей, как и экю, часто упоминавшейся при обозначении сравнительно крупных сумм (один экю считался равным трем ливрам). Маржерет точно описывает денежное обращение в России. Оно включало монеты трех номиналов: копейки (Маржерет параллельно обозначает их «деннингами»; для него вообще показательно использование немецкоязычных слов и выражений; в том же смысле применяли этот термин датчане и другие североевропейские авторы – Мельникова А. С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого. История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. М., 1989. С. 190), деньги (или «московки» – это слово попало в текст капитана явно со столичных улиц) и полушки. Соотношение русских номиналов (в пересчете на французские деньги) указано правильно: одна копейка равнялась двум деньгам («московкам») и четырем полушкам. Стоимость их, по Маржерету, во французской монете такова: полушка равна 4 денье, деньга («московка») – 8 денье, а копейка стоит «около шестнадцати турских денье». В другом месте (на л. 3 об.) капитан привел уплаченную им за ягненка сумму в 10 деннингов, что равнялось «примерно тринадцати су 4 денье». Или иначе, одна копейка приравнивалась им здесь «примерно» 16 денье. Почему неуверенность Маржерета начиналась с самого высокого номинала (впрочем, на л. 33 об., повествуя о годах страшного голода в России, капитан приравнивает деньгу семи, а не восьми денье), точно сказать нельзя (о некоторых возможных мотивах – см. ниже). – А. Б.
156. Маржерет точен в перечислении единиц денежного счета, использовавшихся тогда в России: 1 рубль (он равнялся 100 копейкам), половина (полтина) и четверть рубля, гривна (она состояла из 10 копеек), алтын (равнявшийся 3 копейкам). Французские эквиваленты названы в двух случаях. Алтын, по Маржерету, равнялся 4 солям или су, т. е. здесь он исходил из копейки, приравненной точно к 16 денье (деньга, соответственно, равнялась 8 денье). Рубль же он определил менее твердо: «примерно» 6 ливров и 12 солей, т. е. 132 су или же 1584 денье (вместо 1600 денье при деньге в 8 денье и копейке в 16 денье). Иными словами, цена деньги в этом случае равна 7,92 денье, а копейки – 15,84 денье. Если же приравнять деньгу к 7 денье (см. выше, коммент. 155), то тогда сумме в 6 ливров 12 су будет соответствовать 1,1314 рубля. Итак, некоторая неуверенность у Маржерета возникает при оперировании сравнительно крупными единицами денежного счета. Не исключено, что на это повлияли разные обстоятельства. В частности, конкретные условия жизни в катастрофические голодные годы, при росте цен на зерно в 15, 20 и более раз (в примере Маржерета на л. 33 – более чем в 25 раз). Другая возможная причина – ощутимое завышение стоимости московских монет в книге Маржерета в сравнении с весом содержащегося в них серебра. Капитан отметил, что серебро в русских деньгах более чистое, чем в широко распространенной в Европе монете в 8 реалов. В последней при весе в 27,4680 гр., пробе 67/72-х (т. е. примерно 93,0555 %) содержалось 25,5603 гр. чистого серебра (Vilar Р. Or et monnaie dans l'histoire. 1450–1920. P., 1976. P. 170 и след.). Стало быть, проба серебра в русских монетах, по капитану, достигала 95 %, а возможно, и превышала этот показатель. Но даже если принять пробу в копейке за 100% (что было технологически тогда недостижимо) и исходить из теоретического веса копейки в 0,68 гр. (в реальности он колебался в 1598–1606 гг. между 0,62–0,66 гр. – см.: Мельникова А. С. Русские монеты. С. 301–304), то чистого серебра в ней все равно заметно меньше, чем в 16 денье с 0,736 гр. серебра (при расчетах исходили из официальной стоимости по эдикту Монсо от сентября 1602 г.; в итоге, в одном ливре считаем 11,04 гр. серебра, в одном су – 0,552 гр., а в одном денье – 0,046 гр.). Сделал ли это Маржерет специально или же так у него получилось в результате стечения разных обстоятельств, остается неясным. – А. Б.
157. Торговля европейскими монетами в России описана Маржеретом со знанием дела. Массовый их завоз подтверждается документами: в 1604 г. англичане доставили 30564 талера, голландцы 75564 талера, французы 11986 (Мельникова А. С. Русские монеты. С. 70). Масштабы операций, несомненно, говорят о взаимной выгоде этой торговли. Для западноевропейских купцов, к примеру, монета в 8 реалов (ее Маржерет называет здесь «реал в 40 су») стоила во Франции конца XVI – начала XVII в. 40–42,75 су, в России же они продавали ее (как говорит Маржерет) по 12 алтын, или по 36 копеек, т. е. за 48 су (капитан пишет осторожнее – «около 48 солей»). Необходимо учесть, что казна (и не только она) расплачивалась обычно мехами, кожами, воском и другими экспортными товарами. С учетом значительной разницы цен на эти товары в Западной Европе и в России, профиты иностранных купцов резко увеличивались. Выгоды российских властей заключались прежде всего в том, что приобретение западных монет было необходимым источником денежного хозяйства и денежного обращения в стране. Рейхсталер, учрежденный в 1566 г., был заметно тяжелее восьмиреаловой монеты, но серебро в нем было низкой пробы (88,9 %), так что содержание чистого серебра в них было весьма близким (25,5603 в реале и 25,9855 в талере). Маржерет только упоминает о ввозе золотой монеты, а именно дукате. Помимо старого венецианского дуката (или первого), в Европе имели тогда хождение многие золотые монеты, носившие во Франции (и не только) название дукатов с дополнительным определением – старый испанский, арагонский и кастильский, сицилийский, венгерский и т. д. Ко второй половине XVI в. вес этих монет постепенно понижался (по сравнению со старым венецианским) и колебался вокруг 3,4525 гр. при пробе в 23,5 –23,75 карата. Названная Маржеретом цена в 16 алтын была невысокой, но и диапазон в 18–21 алтын не обещал продавцам заметной прибыли (см. цены на дукаты во Франции во 2-й половине XVI в. – Richet D. Op. cit. P. 390–392). Капитан верно подчеркивает обстоятельства, когда цена на дукаты резко поднималась (до 24 алтын): в особо торжественные дни коронации (он наблюдал коронацию «царя Дмитрия»), царской свадьбы (в мае 1606 г.), крестин в царской семье (см. также коммент. 228 в наст, разделе относительно чеканки русских золотых монет). – А. Б., В. Н.
158. Должность конюшего в царствование Бориса Годунова занимал его дядя, боярин (стал им в особом дворе Ивана IV не позднее 1578 г.) Дмитрий Иванович Годунов. При Лжедмитрии I «великим конюшим» назван его «дядя» по мнимой матери, боярин Михаил Федорович Нагой. Пост конюшего, бесспорно, важный и весьма престижный, не был, тем не менее, высшей должностью в России (см. коммент. 162 в наст, разделе). О Конюшенном приказе и его истоках см. коммент. 147 в наст, разделе. – В. Н.
159. В конце царствования Ивана Грозного царской аптекой и врачами ведал любимец и фаворит царя Богдан (Андрей) Яковлевич Бельский. Существовал ли тогда Аптекарский приказ – вопрос проблематичный. Он же, уже в статусе окольничего, возглавлял Аптекарский приказ осенью 1600 – в середине 1601 г. (до опалы). Затем, в том же 1601 г. во главе ведомства встал близкий родственник царя, окольничий, а с 1602 г. боярин Семен Никитич Годунов. Кто руководил приказом при Самозванце – не известно (Назаров В. Д. Бельский Б. Я. // БРЭ. М., 2005. Т. 3 С. 296). – В. Н.
160. В царствование Бориса Годунова приказ Большого дворца возглавлял его близкий родственник, боярин Степан Васильевич Годунов. В правление Самозванца во главе приказа был поставлен боярин кн. Василий Михайлович Рубец-Масальский (он рано перешел на сторону Лжедмитрия I и остался верен ему в критические моменты января-марта 1605 г.). О Большом дворце, его истории см. коммент. 135, 136 в наст, разделе. – В. Н.
161. Кравчие ведали одной из важнейших сфер царского обихода – царским питьем. Документально эта должность известна не позднее начала XVI в. Обычно (по крайней мере, во второй половине XVI – начале XVII в.) должность давалась «с путем», в который входил гор. Гороховец с волостью. В царствование Бориса Годунова кравчими в Думе последовательно были Иван Иванович Годунов (с сентября 1598 г. по октябрь 1602 г.), а затем Иван Михайлович Годунов (с октября 1602 г.). При Лжедмитрии I кравчим состоял окольничий кн. Борис Михайлович Лыков-Оболенский. – В. Н.
162. Заключение Маржерета о названных четырех должностях как «первых в Совете» (т. е. в Думе) – неверно. Эти учреждения были ведущими (по разным причинам) в системе дворцовых приказов и ведомств, но не управления страной в целом. В разного рода перечнях членов Думы названные выше лица отнюдь не занимали первые места, во главе Думы стояли кн. Бельские (до 1571 г.), Мстиславские, Шуйские. Стольники и стряпчие не были, конечно, должностями. Стольники и стряпчие суть чины (статусные позиции) в структуре Государева двора. Ряды стольников заполняли молодые люди из семей титулованной и нетитулованной знати, несшие разнообразные придворные службы (главным образом на дворцовых приемах и церемониях) и исполнявшие отдельные поручения монарха за пределами столицы (военные, административные, дипломатические). Из стольников попадали в Думу или в состав «московских» дворян. Стряпчие также служили по дворцовым ведомствам (в первую очередь обслуживавшим обиход царской семьи), их пребывание в этом чине не ограничивалось юношескими годами (в отличие от стольников), пополнялись они по преимуществу из рядов старомосковских родов, служивших московским монархам в данном чине на протяжении нескольких поколений. Кого понимает Маржерет под пажами, сказать с определенностью нельзя. Под это определение подходят, скорее всего, жильцы – низшая страта «московских чинов» государева двора, состоявшая из молодых людей, не от-носившихся по происхождению к первостатейной титулованной и нетитулованной знати (о стольниках, стряпчих и жильцах см.: Павлов. Государев двор. С. 109-113, 117-119). – В. Н.
163. Маржерет определяет московских стрельцов как «императорскую гвардию» по их функциям (они несли охрану Кремля, царского дворца в нем и учреждений, сопровождали царя во время поездок по монастырям и т. п.), организации и привилегированному статусу по сравнению со стрельцами в других городах (они ведались в особом Стрелецком приказе, жалованье московских стрельцов было выше и т. п.). Исследователи принимают численность московских стрельцов, приведенную у Маржерета. – В. Н.
164. Капитаном во второй половине XVI – начале XVII в. французы называли командира отдельной военно-тактической и военно-административной единицы – роты или батальона. Приравнивание стрелецкого головы, командовавшего приказом стрельцов в 500 воинов, к капитану роты и даже батальона вряд ли равноценно. Речь, скорее всего, должна идти о более высоком звании и чине. Почему Маржерет не уподобил сотников, командиров сотни стрельцов, лейтенантам – остается неясным, хотя он же видит в стрелецких десятских французских капралов. «Один Генерал» стрельцов – это, конечно, глава Стрелецкого приказа, в котором ведались вообще все стрельцы во всех отношениях, за исключением сферы военно-оперативного руководства во время военных действий (эта функция оставалась за Разрядом). Пост главы Стрелецкого приказа занимал боярин и обычно очень близкое к монарху лицо: при Лжедмитрии I эта должность была за боярином Петром Федоровичем Басмановым, его фаворитом. Позднее, в 1630–1640-е гг. фактический глава правительства возглавлял обычно четыре приказа: Аптекарский, Большой казны, Иноземский и Стрелецкий. – В. Н.
165. В какой мере десятский по своим функциям соответствовал французскому капралу – вопрос, требующий специального изучения. Разделение на сотни и десятки отражает весьма древнюю традицию. Существенны сведения Маржерета о размерах денежного, земельного и хлебного жалованья. – В. Н.
166. Характеристика Маржеретом выборных дворян содержит разнообразную и весьма важную информацию. Прежде всего, количественные квоты – от 16 до 30 дворян той или иной уездной («городовой») корпорации служилых людей «по отечеству». Маржерет говорит о трех годах пребывания этих выборных в Москве. Современные исследователи полагают, что он ошибся: треть года (дворовые служили при дворе посменно именно по «третям») капитан принял за три года (Павлов. Государев двор. С. 119–120 и след.). Вопрос, однако, требует дальнейшего изучения (особенно в плане характера представительства удаленных от Москвы служилых городов). – В. Н.
167. Объярь – вид волнистой (струистой) тонкой шелковой ткани с золотыми и серебряными нитями; скарлат (скорлат) – вид очень дорогого сукна тонкой выделки (итальянской работы). – В. Н.
168. Описание приезда иностранных послов (от границы до Москвы, встречи в столице и т. п.), их пребывания в Москве очень близки к тому, о чем сообщает документация Посольского приказа. Из числа выборных дворян (не находившихся на службе в Москве) назначали пристава у послов или у других лиц (выполнявших те или другие дипломатические поручения), обязанного проводить их до столицы, снабжая едой и фуражом. Во время пребывания послов в Москве назначался другой пристав с помощниками (из числа дворян, а также стрельцов), призванный обеспечить безопасность послов и пресечь их несанкционированные контакты с местным населением. В его обязанности также входило снабжение посла и его свиты всем необходимым. – В. Н.
169. Здесь Маржерет не вполне точен – кормы для посольства брались не только из дворцовых сел и волостей (при их проезде в Москву). В Москве же использовались в первую очередь дворцовые запасы, но кое-что иногда приобретали на рынке. – В. Н.
170. Маржерет описывает ежегодный пятиполковой Береговой разряд, базирующийся на крепости по левому берегу Оки, в ее среднем течении (от Калуги до Каширы). Армия состояла из Большого полка (по Маржерету – «основная часть армии»), полков Правой и Левой руки (у капитана правое и левое «крылья»), Передового полка (по книге – «авангард») и Сторожевого полка (по Маржерету – «арьергард»). Верно отмечена практика действий «в сход». Помимо Берегового разряда, с конца XVI в. южнее Оки, с опорой на вновь воздвигнутые крепости, дислоцировалась ежегодно (с весны по осень) рать трехполкового состава. Средний офицерский состав представлен в России головами, отчасти сотниками (главным образом в пехоте). Последних Маржерет офицерами не признавал. – В. Н.
Русские силы состоят большей частью из кавалерии; кроме дворян, о которых мы говорили ранее, нужно включать в нее остаток выборных дворян и городовых дворян, детей боярских, сыновей боярских, каковые составляют большое число 171. Каждый из отрядов называется по имени города, под которым они имеют [149]
свои земли. Различные города имеют (от) трехсот-четырехсот до
восьмисот-тысячи двухсот человек, например, Смоленск, Нов-город и
другие; есть много таких же городов, выставляющих множество людей. Но
надо, чтобы кроме себя лично каждый снарядил одного конного и одного
пешего воина с каждых 100 четвертей владеемой земли 172.
Я говорю лишь о случае необходимости, так как в другое время довольно
их самих. Это дает невероятное число, но скорее теней, чем людей.
Их содержание, прежде всего вельмож из Совета, – от 500 рублей до 1200 рублей; таково содержание Князя Федора Ивановича Мстиславского, /f. 25 v./ в продолжение жизни четырех Императоров всегда занимавшего первое место 173; окольничих от 200 до 400 рублей и земель от 1000 четвертей до двух тысяч, я знал одновременно пятнадцать окольничих 174; Думных дворян, которых обычно не более шести, – от 100 рублей до 200 рублей и земли от 800 до 1200 четвертей; Московских дворян – от 20 до 100 рублей и земли от 500 до 1000 четвертей, Выборных дворян – от восьми до пятнадцати рублей; Городовых дворян – от пяти до двенадцати рублей и земли до 500 четвертей 175. Кроме вышесказанных четвертей, все это выплачивается ежегодно, и, как указывалось, нужно снарядить двух человек с каждых 100 четвертей. Что касается прочих – детей боярских и сыновей боярских, их жалование – 4, 5 или 6 рублей – выплачивается разом за 6-7 лет. Все они держат земли от Императора, от ста до трехсот четвертей. Их служба обычно соответствует жалованью, то есть состоит скорее в том, чтобы образовать количество, чем в чем-либо другом.
Из вышеназванных лучшие должны иметь кольчугу, шлем, копье, лук и стрелы, как и каждый из их слуг, а также добрую лошадь. Прочие должны иметь пригодных лошадей, лук, стрелы и кривую саблю, как и их слуги. В итоге получается множество людей, плохих наездников, лишенных порядка, рвения и дисциплины, из коих многие /f. 26/ часто приносят армии больше вреда, чем пользы. Кроме того, есть войска Казани, которые, как считают, составляют вместе с Черемисами почти двадцать тысяч коней, есть, далее, [150] Татары, которые за ежегодную плату служат Императору вместе с Мордвинами, они составят от семи до восьми тысяч коней, их жалование от восьми до тридцати рублей, 176 затем есть Черкассы, их от трех до четырех тысяч, затем иностранцы – как Немцы, Поляки, так и Греки, их две тысячи пятьсот, каковые получают жалование от двенадцати до шестидесяти рублей, некоторые капитаны получают до 120 рублей, не считая земли, которой же у них от шестисот до тысячи четвертей 177. Наконец, есть Даточные люди, которых должны выставлять патриарх, епископы, аббаты и прочие священнослужители, владеющие землями, а именно, как сказано выше, одного конного и одного пешего с каждых ста четвертей, порой, если нужно, берут у указанных священнослужителей вместо людей большое количество лошадей, чтобы перевозить артиллерию и прочие боевые припасы, и для стрельцов и прочих, которых нужно снабжать лошадьми. Этого достаточно для [описания] кавалерии 178.
Их лошади большей частью приводятся из Татарии, именуемой Нагайской, каковых лошадей они называют Конями, они невысокого роста, весьма хороши в работе и скачут семь-восемь часов без отдыха, но если их совсем загнали, для их восстановления потребуется четыре-пять месяцев. Они весьма пугливы и /f. 26 v./ очень боятся аркебузных выстрелов. Их никогда не подковывают, так же как и местных лошадей, овса они едят мало или совсем не едят, и к нему надо их приучать мало-помалу, коли возникнет желание его им давать. Затем у них есть легкие верховые лошади Грузин, но они не распространены, это красивые и хорошие лошади, но они несравнимы с конями ни в выносливости, ни в скорости, разве только в беге на короткое расстояние. Затем у них есть Турецкие и Польские лошади, которых они зовут Аргамаками, среди них есть хорошие; все их лошади – холощеные. Кроме того, среди ногайских встречаются, но довольно редко, очень хорошие кобылки, все белые и в мелких черных пятнах, как тигры или леопарды, так что их можно принять за раскрашенных. Местные лошади называются меринами, они обычно маленькие и хорошие, прежде всего те, что из Вологды и ее окрестностей, и гораздо скорее объезжаются, чем татарские. За двадцать рублей можно приобрести весьма красивую и хорошую татарскую или местную лошадь, [151] которая послужит больше, чем аргамак – турецкая лошадь, которая будет стоить пятьдесят, шестьдесят и сто рублей. Все эти лошади болеют чаще, чем во Франции, они весьма подвержены болезни, называемой Норица: это гной, скапливающийся спереди, и если это быстро не вылечить, он переходит в ноги и тогда уже не помочь. Но как только его замечают, то прорезают кожу на груди почти между ногами и вкладывают туда веревку из пеньки и /f. 27/ древесной коры, которую натирают дегтем, затем два-три раза в день заставляют лошадь бегать, пока она не будет вся в мыле, и часто передвигают названную веревку, и через три-четыре дня созревает нечистота, которая выходит через отверстие. Так продолжается до пятнадцати дней или трех недель, затем вынимают веревку, и дыра со временем заживает, лошади после этого вполне резвы. А чтобы избежать этой болезни, они загоняют всех лошадей в реку, когда та вскроется ото льда, где держат их по шею в воде час или два, пока они едва смогут держаться на ногах от сильной дрожи, что их сильно истощает, поскольку продолжается в течение пятнадцати дней, но после того они становятся весьма резвыми. Эти лошади также весьма склонны к запалу. Татарскую или местную лошадь считают пригодной к работе лишь с семи или восьми лет и продолжают считать таковой до двадцати лет. Я видел лошадей в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, все еще несущих добрую службу. Десяти-или двенадцатилетних считают [еще] молодыми. Находятся среди них и весьма хорошие иноходцы.
Лучшая пехота состоит из стрельцов, как было сказано выше, и из Казаков, о которых еще не было речи; помимо десяти тысяч аркебузиров в Москве, они есть в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, в зависимости от величины имеющихся там замков, от примерно шестидесяти-восьмидесяти до ста пятидесяти, помимо пограничных /f. 27 v./ городов, где их достаточно. Затем есть казаки, которых рассылают зимой в города по ту сторону Оки, они получают плату, равную со стрельцами, и зерно; кроме того, Император снабжает их порохом и свинцом. Есть еще и другие, имеющие земли и не покидающие гарнизонов. Таких, выступающих на войну, там наберется от 5 до 6 тысяч 179. Затем есть настоящие казаки, которые [152] держатся в татарских полях вдоль таких рек, как Волга, Дон, Днепр и другие, и часто наносят гораздо больший урон татарам, чем вся русская армия; они не получают большого содержания от Императора, разве только, как говорят, свободу вести себя как можно более вызывающе. Им позволяется иногда направляться в пограничные города, продавать там свою добычу и покупать необходимое. Когда Император намеревается обратиться к ним, он посылает им пороха, свинца и каких-нибудь 7, 8 или 10 тысяч рублей. Это именно они обычно приводят из Татарии первых пленников, от которых узнают замысел неприятеля 180. Есть обычай тому, кто взял какого-либо пленного и привел его, дарить хорошего сукна и камки, чтобы из того и другого сделать платье, 40 куниц, серебряную чашу и 20 или 30 рублей. Они располагаются по рекам числом от 8 до 10 тысяч, готовые соединиться с армией по приказу Императора, что и происходит в случае необходимости, хотя казаки с Поднепровья содержатся /f. 28/ чаще всего в Подолии 181. Надо еще прибавить по одному человеку [выставляемому] с каждых ста четвертей, каковые все являются крестьянами, более годными управляться с плугом, чем с аркебузой. Их, однако, не отличишь по одежде, поскольку им надлежит быть одетыми по-казацки, то есть – в платье ниже колен, узкое, как камзол, с большим воротом, откинутым назад и доходящим до пояса. Половина из них должны иметь аркебузы, по два фунта пороха, четыре фунта свинца и саблю. Остальные – по произволу тех, кто их посылает, при условии, что будут иметь лук, стрелы и саблю или нечто вроде кола, пригодного скорее для того, чтобы проткнуть медведя, вылезающего из берлоги, чем для всего того, что им делают. Не нужно забывать и про саблю. Кроме того, и купцы должны при необходимости снаряжать воинов в соответствии со своими средствами, кто трех, кто четырех, более или менее.
Как замечено выше, казаки обычно в начале Великого поста приводят пленных, от которых узнают, не собирается ли Татарин 182, и в зависимости от новостей по всей стране отдается приказ. Пока лежит снег, каждый должен отправить свою провизию в города, у которых решено встретить неприятеля. Эти припасы перевозятся на санях в указанные города; они состоят из Сухарей, то есть хлеба, нарезанного на мелкие кусочки и [153] высушенного в печке, как галеты. Затем из «крупы», которая делается из проса, очищенного ячменя, /f. 28 v./ но главным образом – из овса. Затем у них есть Толокно, это – запаренный, затем высушенный овес, превращенный в муку, они приготовляют его по-разному, как для еды, так и для питья: всыпают две-три ложки названной муки на добрую дозу воды, с двумя-тремя крупинками соли, размешивают, выпивают и считают это вкусным и здоровым напитком. Затем – соленая и копченая свинина, говядина и баранина, масло и сушеный и мелко толченный, как песок, сыр, из двух-трех ложек его делают похлебку, затем много водки и сушеная и соленая рыба, которую они едят сырой. Это пища начальников, так как остальные довольствуются сухарями, овсяной крупой и толокном с небольшим количеством соли. Они редко выступают в поход против татар, пока не появится трава. Относительно других врагов придерживаются того же порядка, если только они не появляются неожиданно. Таким образом, и во время войны, и без нее Император почти ничего не тратит на воинство, разве только лишь на вознаграждения за какие-нибудь заслуги – тому, кто возьмет пленного, убьет врага, получит рану и тому подобное, так как им в соответствии со званием дарят кусок золотой парчи или другой шелковой материи на платье 183.
Русские Императоры имеют сношение с Римским императором, королями /f. 29/ Английским и Датским и с королем Персидским. Также имеют и издревле имели с королями Польским и Шведским, но в настоящее время только для формы, так как они постоянно подозревают друг друга, не зная, когда разразится война. Что касается турок, то с тех пор, как они сняли осаду Астрахани, которую осадили лет сорок назад 184 с татарами, именуемыми Нагаями, и некоторым числом Пятигорских Черкассов, то есть Грузин, в России побывали всего лишь два турецких посла, и два русских – в Константинополе, так что хотя они и не воюют друг с другом, но меж ними не было переписки и приветствий в течение тридцати лет, как если бы они были гораздо более удалены. С тех пор не было войн, кроме как с Татарами, называемыми Крым 185, и Пятигорскими Черкассами, то есть Грузинами, потому что на их землях и границах были [154] построены четыре или пять городов и замков, главные – Терек и Самария 186. В тысяча шестьсот пятом году грузины взяли один из ближайших к их границам замков при помощи некоторых турок, но это не возымело серьезных последствий. Грузины – люди воинственные, на прекрасных лошадях, большинство их лошадей – рысаки; они вооружены легкими нагрудными латами превосходного закала, весьма ловки и все носят пики или дротики; они могли бы нанести большой урон России, если бы были столь же многочисленны, как прочие ее соседи, хотя их и разделяет Волга, так как они живут между морем /f. 29 v./ Каспием и Понтом Эвксинским 187.
Вернемся к Борису Федоровичу, короновавшемуся императором первого сентября тысяча пятьсот девяносто восьмого года и мирно вкушавшему власть в большем благоденствии, чем любой из его предшественников, каковой изменил обычную манеру, заключавшуюся в том, чтобы выслушивать прошения и обращения каждого особо, ибо вместо этого он скрывался, нечасто показываясь народу, и с гораздо большими церемониями и препонами, чем любой из его предшественников. У него был сын, по имени Федор Борисович, и дочь 188. Тогда он начал действовать с целью породниться с какими-нибудь чужеземными государями, чтобы утвердиться на Императорском троне самому и закрепить его за своим родом. Кроме того, он начал ссылать тех, кто был для него подозрителен и заключал браки так, по своему усмотрению, соединяя свойством со своим домом тех, кем надеялся воспользоваться; и в городе Москве осталось лишь пять или шесть домов, с которыми он не породнился, а именно дом Мстиславского 189, неженатого и имевшего двух сестер, одна из которых вышла за царя Симеона 190, другую, незамужнюю, он против ее воли сделал монахиней 191 и не позволил сказанному Мстиславскому жениться. Затем был дом Шуйских, их было три брата; чтобы породниться со сказанным домом, он выдал за среднего брата, по имени Димитрий 192, сестру своей жены 193, не дозволяя жениться старшему, князю Василию Ивановичу Шуйскому 194, ныне /[f. 30/ правящему в Московии, о котором будет пространно рассказано позднее, из опасения, чтобы какие-нибудь дома, соединившись, [155] вместе не оказали бы ему сопротивления. В конце концов он отправил в ссылку царя Симеона, о котором подробно говорилось выше, женатого на сестре указанного Мстиславского. Когда тот был в ссылке, этот император Борис послал ему в день своего рождения, день, широко празднуемый по всей России, письмо, в котором обнадеживал его скорым прощением, и тот, кто доставил письмо вместе с одновременно посланным Борисом испанским вином, велел ему и его слуге выпить за здоровье Императора, и спустя немного времени они ослепли, а указанный царь Симеон и поныне слеп, этот рассказ я слышал из его собственных уст.
Во второй год своего правления он сделал так, что в страну приехал Густав 195, сын шведского короля Эрика 196 (который был низложен своим братом, Иоанном 197, королем Швеции), пообещав ему дать в жены свою дочь, если тот оправдает его надежды. Он действительно был принят с большим великолепием и удостоен великих даров от Императора, а именно: серебряной посуды для всех его людей, многих тканей: золотой и серебряной персидской парчи, бархата, атласа и других шелковых тканей для всей его свиты, драгоценностей, золотых и жемчужных цепей, многих прекрасных лошадей с полной сбруей, всевозможных мехов или шкур и суммы денег, которая на /f. 30 v./ самом деле не соответствовала дарам: а именно десять тысяч рублей. Он въехал как Государь, но вел себя не лучшим образом; в конце концов, как впавший в немилость, он был отправлен в Углич (город, где, как полагали, был умерщвлен Димитрий Иоаннович); его годовой доход при надлежащей рачительности поднимался до четырех тысяч рублей.
В 1600 году прибыло великое посольство из Польши, именно Лев Сапега 198, нынешний канцлер Литвы, с которым был заключен мир на двенадцать лет; его долго задерживали против воли, ибо он прожил в Москве с августа до конца Великого поста 1601-го, поскольку Борис был тогда болен. В день, когда он получил свои послания, он поцеловал руку Императора, сидевшего в палате аудиенций на императорском троне, с короной на голове, скипетром в руке, золотой державой перед собой; сын его сидел рядом по левую руку, господа из Совета и окольничие сидели на скамьях кругом палаты, одетые в платья из очень дорогой золотой парчи, обшитые [156] жемчугом, в шапках из черной лисы; по обе стороны от Императора стояли два молодых сеньора, одетых в платья из белого бархата, снаружи кругом обшитые горностаем на ширину в полфута, в высоких белых шапках, с большими золотыми цепями, покрытыми эмалью и перекрещенными на шее, и каждый с дорогим боевым топором из дамасской стали, они держат их на плече, /f. 31/ словно готовясь нанести удар 199; все это олицетворяет величие государя. Большая зала, через которую проходят послы, полна скамей, на которых сидят прочие дворяне, одетые так же; никто не смеет присутствовать там без платья из золотой парчи; они не шевельнутся, пока посол не проследует по проходу, оставленному для этой цели, и там такая тишина, что можно было бы счесть палату и залу пустыми. Таков обычный порядок приема послов. Он обедал в присутствии Императора, с ним и все его люди, числом до трехсот человек, им подавали на золотой посуде, которой там великое множество, я имею в виду блюда, так как ни о тарелках, ни о салфетках там и речи нет, даже Император ими совсем не пользуется, и ели очень хорошую, но скверно приготовленную рыбу, так как это было в Великий пост, когда они не едят яиц, масла, ничего молочного, и много выпивши за здоровье обеих сторон, он был отправлен с хорошими и подобающими дарами.
А нужно заметить, что по древнему обычаю страны Император велит подавать себе на стол весьма пышно, а именно двести или триста знатных людей, одетых в платья из золотой или серебряной персидской парчи, с большим воротником, расшитым жемчугом, который спускается сзади по плечам на добрых полфута, и в круглых шапках, также расшитых, шапки эти совсем без полей, но сделаны в точности как суповая чашка без ручек, а сверху сказанной шапки высокая шапка из черной лисы, /f. 31 v./ затем массивные золотые цепи на шее; и сказанные двести или триста человек, число которых увеличивают смотря по количеству приглашенных, назначены подносить Императору кушанья и держать их до тех пор, пока он не спросит того или другого. Порядок таков, что после того, как усядется Император, а также послы или другие приглашенные, вышесказанные дворяне, одетые как сказано, начинают проходить по двое пред столом Императора, [157] низко ему кланяются и отправляются также по двое, одни за другими, выносить кушанья из кухонь и подносят их Императору 200; но перед тем, как появится кушанье, приносят на столы водку в серебряных сосудах, вместе с чашечками, чтобы наливать в них и пить. На сказанных столах только хлеб, соль, уксус и перец, но совсем нет ни тарелок, ни салфеток. После того, как выпьют, или пока пьют водку, Император посылает со своего стола каждому в отдельности кусок хлеба, называя громко по имени того, кому его предназначает, тот встает, и ему дают хлеб, говоря: Царь господарь и великий князь N. всея Россия жалует тебе, то есть Император, господин и великий герцог всех Русских оказывает тебе милость; тот его берет, кланяется и затем садится, и так каждому в отдельности. Затем, когда приносят кушанье, Император отправляет полное блюдо кушанья каждому из знатнейших, и после этого на все столы подаются яства в великом изобилии. Затем /f. 32/ Император посылает каждому отдельно кубок или чашу какого-нибудь испанского вина, с теми же словами и церемониями, что и прежде; затем, когда обед перевалит за середину, Император снова посылает каждому большую чашу красного медона, какового есть у них различные сорта. После этого приносят большие серебряные тазы, полные белого медона, которые ставят на столы, и все большими чашами черпают оттуда, и по мере того, как один опустеет, приносят другой, с другим сортом, смотря какой спросят – большей или меньшей крепости. Затем Император в третий раз посылает каждому чашу крепкого медона или вина-кларета. В заключение, когда Император отобедает, он посылает каждому в четвертый и в последний раз очередную чашу, полную паточного меда, то есть напитка из чистейшего медона, он не крепкий, но прозрачный, как родниковая вода, и весьма вкусный. После этого Император посылает каждому в отдельности блюдо с кушаньем, которое каждый отправляет домой, а для тех, кому Император более всего благоволит, он, прежде чем послать, что дает, пробует указанное кушанье, причем повторяются вышеназванные слова, как и всякий раз при подношении во время обеда. Кроме приглашенных, Император отсылает домой каждому дворянину и всем тем, кого он жалует, блюдо кушанья, которое [158] называется Подача; и не только с пиршеств, но ежедневно по разу, что соблюдается как возможно /f. 32 v./ точно 201. Если Император не расположен пировать с послом, после приема, по обычаю страны, Император посылает ему обед домой следующим порядком: прежде всего направляет какого-нибудь знатного дворянина, одетого в золотую парчу, с воротником и в шапке, расшитыми жемчугом, который перед обедом отправляется верхом, чтобы передать послу приветствие и объявить милость Императора, а также чтобы составить ему компанию за обедом. Его лошадь окружают пятнадцать или двадцать слуг, затем идут два человека, несущие каждый по скатерти, свернутой в свиток, затем следуют двое других, несущие солонки, и еще двое с двумя уксусницами, полными уксуса, затем еще двое, один из которых несет два ножа, а другой две ложки, весьма дорогие, далее следует хлеб, который несут шесть человек, идущих парами; далее следует водка и после – дюжина человек, несущих каждый по серебряному сосуду, примерно в три шопина 202 каждый, с винами разных сортов, но по большей части с крепкими винами из Испании, с Канар и из других мест. После этого несут столько же больших кубков немецкой работы; дальше следуют кушанья, а именно: сначала те, которые едят холодными, затем вареное и жареное и, наконец, пирожное. Все эти кушанья приносятся в больших серебряных блюдах, но если Император благоволит послу, то вся посуда, которой накрывают на стол, – золотая. Затем появляются /f. 33/ восемнадцать или двадцать больших жбанов, наполненных медоном различных сортов, каждый из них несут два человека, далее следует дюжина людей, несущих каждый по пять-шесть больших чаш для питья, и после всего следуют две или три тележки с медоном и брагой для простолюдинов, все несут отряженные для этого стрельцы, которые одеты самым подобающим образом. Я видел до трех и четырех сотен их, несущих, как сказано выше, кушанья и напитки для одного обеда, и видел, как в один день посылали три обеда разным послам, но одному больше, другому – меньше; однако тем же вышеописанным порядком 203. [159]
В тысяча шестьсот первом году начался тот великий голод, который продлился три года; мерка зерна, которая продавалась за пятнадцать солей, продавалась за три рубля, что составляет почти двадцать ливров. В продолжение этих трех лет совершались вещи столь чудовищные, что выглядят невероятными, ибо было довольно привычно видеть, как муж покидал жену и детей, жена умерщвляла мужа, мать – детей, чтобы их съесть. Я был также свидетелем, как четыре жившие по соседству женщины, оставленные мужьями, сговорились, что одна пойдет на рынок купить телегу дров, сделав это, пообещает крестьянину заплатить у себя дома, но когда, разгрузив дрова, он вошел в горницу, чтобы получить плату, то был удавлен этими женщинами и положен туда, где на холоде мог сохраняться, дожидаясь, пока его лошадь будет ими съедена в первую очередь; когда же это /f. 33 v./ открылось, признались в содеянном и в том, что тело этого крестьянина было третьим. Словом, это был столь великий голод, что не считая тех, кто умер в других городах России, в городе Москве умерли от голода более ста двадцати тысяч человек; они были похоронены в трех общественных местах, отведенных для этого за городом, о чем, включая даже саван для погребения, заботились по приказу и на средства Императора 204. Причина столь большого числа умерших в городе Москве состоит в том, что Император Борис велел ежедневно раздавать милостыню всем бедным, сколько их будет, каждому по одной московке, то есть около семи турских денье, так что, прослышав о щедрости Императора, все бежали туда, хотя у некоторых из них еще было на что жить; а когда прибывали в Москву, то не могли прожить на эти семь денье, хотя в большие праздники и по воскресеньям получали деннинг, то есть вдвойне, и, впадая в еще большую слабость, умирали в сказанном городе или на дорогах, возвращаясь обратно. В конце концов Борис, узнав, что все бегут в Москву, чтобы в Москве умереть, и что страна мало-помалу начала пустеть, приказал больше ничего им не давать; с этого времени стали находить их на дорогах мертвыми и полумертвыми от перенесенных холода и голода, что было ужасным зрелищем. Сумма, которую Император Борис потратил на бедных, невероятна; не считая расходов, которые он понес в Москве, [160] по всей России не было города, куда бы он не посылал больше или меньше /f. 34/ для прокормления указанных нищих. Мне известно, что он послал в Смоленск с одним моим знакомым двадцать тысяч рублей. Его хорошей чертой было то, что он обычно щедро раздавал милостыни и много богатств передавал священнослужителям, которые в свою очередь все были за него. Этот голод значительно уменьшил силы России и доход Императора 205.
В начале августа тысяча шестьсот второго года приехал герцог Иоанн 206, брат короля Датского Христиана, чтобы жениться на дочери Императора. По обычаю страны, он был встречен с большими почестями; в свите его было около двухсот человек, охрана состояла из двадцати четырех аркебузиров и двадцати четырех алебардьеров. Через три дня после приезда он имел аудиенцию у Его Величества, который принял его ласково, называя сыном; рядом со своим сыном он и отвел для него кресло в тронном зале. После приема он отобедал вместе с Императором за его столом, чего прежде не было, так как против обычая страны, чтобы там сидел кто-либо, кроме его сыновей. После того, как поднялись из-за стола, сделав ему богатые подарки, проводили в его жилище. Дней пятнадцать спустя он заболел, как считают, от невоздержанности, от чего умер спустя некоторое время. Император со своим сыном трижды навещал его во время болезни и много сожалел о нем; все врачи впали в немилость. Император не допустил, чтобы его набальзамировали, так как это противоречит их религии. Он был похоронен в Немецкой церкви, /f. 34 v./ в двух верстах от города; все дворяне сопровождали его до сказанной церкви, где они оставались до самого конца церемонии; Император и все его дворянство три недели носили по нему траур. Немного позже умерла Императрица, сестра его, вдова Императора Федора Иоанновича, она была похоронена в женском монастыре 207.
Все это время его зависть и подозрительность постоянно возрастали; он много раз ссылал Шуйских, подозревая их больше всех остальных, хотя средний брат был женат на сестре его жены; многие были безвинно подвергнуты пыткам за то, что навещали их пусть даже и в ту пору, когда они были в милости. Без [161] приказания Императора ни один врач под страхом изгнания не смел посещать вельмож или прописывать им что-либо, так как во всей России никогда не бывало никаких врачей, кроме тех, что служат Императору, даже ни одной аптекарской лавки. Наконец, прослышав в тысяча шестисотом году слух, что некоторые считают Димитрия Иоанновича живым, он с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу. Отныне, если слуга доносил на своего хозяина, хотя бы ложно, в надежде получить свободу, он бывал им вознагражден, а хозяина или кого-нибудь из его главных слуг подвергали пытке, чтобы заставить сознаться в том, чего они никогда не делали, не видели и не слышали. Мать указанного Димитрия была взята из монастыря, где она /f. 35/ жила, и отправлена примерно за шестьсот верст от Москвы. Наконец, осталось совсем мало хороших фамилий, которые не испытали бы, что такое подозрительность тирана, хотя его считали очень милосердным государем, так как за время своего правления до прихода Дмитрия в Россию он не казнил публично и десяти человек, кроме некоторых воров, которых собралось числом до пятисот, и многие из них, взятые под стражу, были повешены 208. Но тайно множество людей были подвергнуты пыткам и отправлены в ссылку, отравлены в дороге, и бесконечное число утоплено; однако он не почувствовал облегчения.
Наконец, в 1604 году обнаружился тот, кого он так опасался, а именно Димитрий Иоаннович, сын Императора Иоанна Васильевича, которого, как было сказано выше, считали убитым в Угличе. Каковой примерно с четырьмя тысячами человек вступил в Россию через границы Подолии, осадил сначала замок под названием Чернигов, который сдался, затем другой, который также сдался, затем они пришли в Путивль, очень большой и богатый город, который сдался, и с ним многие другие замки, как Рыльск, Кромы, Карачев и многие другие, а в стороне Татарии сдались Царьгород, Борисов Город, Ливны и другие города 209. И поскольку его войско выросло, он начал осаду Новгород-Северского, это замок, стоящий на горе, губернатора которого звали Петр Федорович /f. 35 v./ Басманов 210 (о котором будет сказано ниже), каковой оказал столь хорошее сопротивление, что он не смог его взять. Наконец, 15 [162] декабря армия Императора Бориса расположилась верстах в десяти от его армии. Князь Федор Иванович Мстиславский, бывший генералом основной армии, ждал еще подкрепления; несмотря на это, 20 декабря две армии сошлись и после двух-трехчасовой стычки разошлись без особых потерь, разве что Димитрий упустил там хороший случай, его капитаны проявили недостаток опыта в военном искусстве. Ибо вступив в стычку, три польских роты обрушились на один из батальонов столь яростно, что сей батальон опрокинулся на правое крыло и также на основную армию в таком беспорядке и смятении, что кроме левого крыла все войско смешалось и обратило врагам тыл, так что если бы другая сотня всадников ударила во фланг или по другому батальону, наполовину смешавшемуся, то, без сомнения, четыре роты разбили бы всю армию Императора; ибо сказанный Мстиславский, генерал армии, был сбит с лошади и получил три или четыре удара в голову, и был бы взят в плен Димитрием, если бы не дюжина аркебузиров, которые освободили его от пленения. Словом, казалось, что у Русских не было рук, чтобы биться, несмотря на то, что их было от сорока до пятидесяти тысяч человек. Армии, разойдясь в стороны, пребывали в бездействии до Рождества; пленники, /f. 36/ между которыми находился капитан польской кавалерии по имени Домарацкий 211, были отправлены в Москву. Двадцать восьмого декабря Димитрий Иоаннович, видя, что ничего не может сделать, снял осаду Новгорода и ушел в Северскую землю, которая весьма плодородна, где его покинула большая часть Поляков. Несмотря на это, он собрал все силы, какие смог, как Русских, Казаков, так и Поляков и доброе число крестьян, которые приучались к оружию. Армия Бориса также крепла с каждым днем, хотя одна его армия находилась в стороне Кром и преследовала указанного Димитрия (но так медленно, что можно было подумать, что они не желают схватить их). Наконец, целый месяц пробыв в лесах и чащах, сквозь которые вели армию, они вновь приблизились к войскам Димитрия, который узнав, что армия расположилась в деревне в такой тесноте, что невозможно было двинуться, решил напасть ночью врасплох и предать огню указанную деревню при помощи нескольких крестьян, которые знали к ней подходы. Но они были со всех сторон обнаружены дозорными и до утра простояли в [163] боевой готовности, а это было утро 21 января 1605 года. Армии сблизились и, после нескольких стычек, при пушечной стрельбе с обеих сторон, Димитрий послал основную свою кавалерию вдоль ложбины, чтобы попытаться отрезать армию от деревни; узнав об этом, Мстиславский выдвинул вперед правое крыло с двумя /f. 36 v./ отрядами иноземцев. Поляки, видя, что их предупредили, все поставили на кон, атаковав с какими-нибудь десятью хоругвями кавалерии правое крыло с такой яростью, что после некоторого сопротивления, оказанного этими иноземцами, все обратились в бегство, кроме основной армии, которая была как завороженная и не трогалась, словно потеряв всякую чувствительность, затем они двинулись вправо к деревне, у которой находилась большая часть пехоты и несколько пушек. Пехота эта, видя поляков так близко, начала давать залпы, произведя десять или двадцать тысяч аркебузных выстрелов, которые вселили такой ужас в ряды поляков, что они в полном смятении обратились в бегство. Тем временем остальная часть их кавалерии и пехота приближались с величайшей поспешностью, считая дело выигранным. Но увидев своих, поворотивших назад в таком беспорядке, пустились бежать; и на протяжении семи или восьми верст они были преследуемы пятью или шестью тысячами всадников. Димитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тринадцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву 212. Димитрий с остатком своих войск ушел в Путивль, где находился до мая.
Армия Бориса приступила к осаде Рыльска, сдавшегося вышеназванному /f. 37/ Димитрию. Но, пробыв там в бездействии пятнадцать дней, осаду сняли, намереваясь распустить на несколько месяцев армию, которая очень устала. Однако Борис, узнав об этом, написал командующим своей армии, безоговорочно запретив ее распускать. После того, как армия немного оправилась и отдохнула в Северской земле, Мстиславский и князь Василий Иванович Шуйский (который был послан из Москвы в товарищи сказанному Мстиславскому) 213 [164] направились к другой армии, которая, прослышав о поражении Дмитрия, осадила Кромы. Обе соединившиеся армии пребывали под Кромами, не занимаясь ничем достойным, вызывая лишь насмешки, вплоть до кончины указанного Бориса Федоровича, который умер от апоплексии в субботу двадцать третьего апреля того же года 214.
А прежде чем перейти к дальнейшему, следует отметить, что меж ними совсем не бывает дуэлей 215, так как, во-первых, они не носят никакого оружия, разве только на войне или в каком-нибудь путешествии, и если кто-нибудь оскорблен словами или иначе, то должно требовать удовлетворения только путем суда, который приговаривает того, кто задел честь другого, к штрафу, называемому бесчест[ие], то есть возмещение ущерба для чести, которое, однако, зависит от пострадавшего, а именно – подвергнуть ли битью батогами (что происходит таким образом): ему обнажают спину до рубахи, затем укладывают его на землю на живот, два человека держат его, один за голову и другой /f. 37 v./ за ноги, и прутьями в палец толщиной бьют его по спине в присутствии судьи и оскорбленного и всех тех, кто тут [случайно] находится, до тех пор, пока судья не скажет «довольно»; или же обязать его выплатить заинтересованному лицу в качестве возмещения сумму жалования, которое тот ежегодно получает от Императора. Но если тот женат, он должен заплатить вдвое больше в удовлетворение за оскорбление его жены, так что если тот получает пятнадцать рублей ежегодного жалования, он платит ему пятнадцать рублей в удовлетворение за оскорбление и тридцать рублей для его жены, что составляет сорок пять рублей, и так поступают, каким бы ни было жалование. Но оскорбление может быть таким, что оскорбившего бьют кнутом и гонят по городу, сверх того он заплатит сказанную сумму и затем будет сослан. Если в непредвиденном случае, какому я был свидетелем один раз за шесть лет, произойдет дуэль между иностранцами, и если одна из сторон будет ранена, буде то вызвавший или вызванный, так как для них это безразлично, его наказывают как убийцу и ничто ему не служит оправданием. Более того, даже если человек был сильно оскорблен словами, ему, однако, не разрешается ударить хотя бы рукой под угрозой вышесказанного. Если же это произойдет и другой возвратит ему удар, [165] то в случае жалобы их обоих приговаривают к вышеназванному наказанию или к уплате штрафа Императору, по той причине, как они говорят, что, отомстив за себя оскорблением или возвратив удар оскорбителю, оскорбленный покусился на авторитет суда (который оставляет лишь в своей компетенции расследование ущерба и наказание за него); /f. 38/ и поэтому суд намного более скор и строг в этих спорах, оскорблениях и клевете, чем при любых других делах. Это соблюдается весьма строго не только в городах и мирное время, но также в армиях во время войны, относясь лишь к дворянству (так как удовлетворение за оскорбление простолюдина и буржуа 216 всего лишь два рубля). Правда, они не придираются немедленно к каждому слову, потому что весьма просты в разговоре, так как употребляют только «ты», и даже были еще проще, так как если идет разговор о чем-либо сомнительном или небывалом, то вместо того, чтобы сказать: «это по-вашему», или «простите меня», или тому подобное, они говорят «ты врешь», и так даже слуга своему господину. И хотя Иоанн Васильевич был прозван и слыл тираном, однако не считал за дурное подобные уличения во лжи; но теперь, с тех пор, как среди них появились иностранцы, не прибегают к ним так свободно, как каких-нибудь двадцать или тридцать лет назад.
Князья Мстиславский и Шуйский были отозваны незамедлительно после смерти указанного Бориса его женой императрицей и Федором Борисовичем, сыном покойного; армия, однако, не была оповещена об его смерти. Двадцать седьмого для того, чтобы привести воинство к присяге, и для того, чтобы сменить на этом месте своих предшественников, в армию приехал Петр Федорович Басманов (который был губернатором Новгорода, /f. 38 v./ когда Димитрий его осаждал) и еще один [вельможа]. Армия признала Императором и присягнула в верности и покорности Федору Борисовичу, сыну покойного, который послал весьма благосклонные письма в армию, увещевая ее хранить по отношению к нему ту же верность, что она показала по отношению к усопшему отцу Борису Федоровичу, заверяя в своей щедрости к каждому по истечении шести недель траура. [166]
Князья Василий Иванович Голицын 217 и Петр Федорович Басманов со многими другими семнадцатого мая перешли к Димитрию Иоанновичу и взяли в качестве пленников двух других воевод, Ивановича Годунова 218 и Михаила Салтыкова 219. Остальные воеводы и армия пустились бежать в Москву, бросив в траншеях все пушки и военные припасы. Изо дня в день города и замки сдавались сказанному Димитрию, который выступил из Путивля навстречу армии. У него было только шесть отрядов Польской кавалерии, то есть шесть сотен человек, некоторое число Казаков с берегов Дона и Днепра и немного Русских. Он немедленно послал приказ распустить армию на отдых недели на три-четыре, а именно тех, у кого были земли по эту сторону от Москвы, а остаток армии послал отрезать съестные припасы от города Москвы. Сам же с двумя тысячами человек отправился короткими переходами к указанному городу Москве, ежедневно посылая туда письма как к дворянству, так и к простому люду 220, уверяя их в своем милосердии, если /f. 39/ они сдадутся, указывая, что прежде Бог, а затем и он не преминут наказать их за упрямство и непокорность, если они не остановятся. Наконец, получив одно из сказанных писем, народ собрался на площади перед замком. Мстиславский, Шуйский, Бельский 221 и другие были посланы, чтобы усмирить волнение, тем не менее письма были публично прочитаны; и, распалив друг друга, те и другие побежали в замок, захватили императрицу – вдову покойного Императора Бориса 222 с сыном и дочерью и сверх того всех Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых – это все одна семья, и разграбили все, что нашли.
Димитрий Иоаннович был в Туле – городе, удаленном от Москвы на сто шестьдесят верст, когда он получил известие о происшедшем, и поспешил отправить князя Василия Голицына, чтобы привести город к присяге. Вся знать вышла навстречу сказанному Димитрию к Туле. Наконец, двадцатого июня императрица – вдова покойного и его сын Федор Борисович были, как считают, удавлены, но был пущен слух, что они отравились. Дочь была оставлена под стражей, все другие родственники были сосланы кто куда. Покойный Борис Федорович был по просьбе вельмож вырыт в Архангельской церкви, месте погребения великих князей и императоров, захоронен в другой церкви 223. [167]
Наконец, тридцатого июня Димитрий Иоаннович вступил /f. 39 v./ в город Москву; приехав туда, он поспешил отправить Мстиславского, Шуйского, Воротынского 224, Мосальского 225 и других за своей матерью, императрицей, которая находилась в монастыре за 600 верст от Москвы 226. Димитрий отправился встречать ее за версту от города, и, после четверть-часовой беседы в присутствии всех дворян и жителей города, она взошла в карету, и Император Димитрий и вся знать окружили карету и пешком препроводили ее до императорского дворца, где она жила до тех пор, пока не был перестроен для нее монастырь, в котором похоронена Императрица – вдова Императора Федора, сестра Бориса. Наконец, в конце июля он короновался, что свершилось без больших торжеств, разве только весь путь от покоев до церкви Богоматери и оттуда до Архангельской был устлан алым сукном, а сверху золотой персидской парчой, по которой он шагал. Когда он вошел в сказанную церковь Богоматери, где его ждал Патриарх 227 со всем духовенством, то после молитв и других обрядов ему вынесли из сокровищницы корону, скипетр и золотое [державное] яблоко, которые были ему вручены. Затем, когда он выходил из сказанной церкви, направляясь в Архангельскую, по пути бросали мелкие золотые монеты, стоимостью в пол-экю, в экю и некоторые в два экю, отчеканенные для этого случая, так как в России совсем не делают золотых монет 228; а из Архангельской он возвратился в свой Дворец, где /f. 40/ был накрыт стол для всех, кто мог усесться. Таков их обычай, соблюдаемый при коронации. Немного времени спустя князь Василий Шуйский был обвинен и изобличен в присутствии лиц, избранных из всех сословий, в преступлении оскорбления Величества 229 и приговорен Императором Димитрием Иоанновичем к отсечению головы, а два его брата отправлены в ссылку. Четыре дня спустя он был выведен на площадь, но когда голова его уже лежала на деревянной колоде в ожидании удара, явилось помилование, испрошенное Императрицей – матерью названного Димитрия, и одним поляком, по имени Бучинский 230, и другими. Тем не менее, он был отправлен в ссылку вместе с братьями, где он нисколько и не пробыл. Это было самой большой [168] ошибкой, какую только мог допустить Император Димитрий, ибо стало причиной его гибели. Тем временем он спешно отправил Афанасия Ивановича Власьева 231 с посольством в Польшу, как считают, чтобы исполнить данное палатину Сандомирскому 232 секретное обещание, чтобы получить от него помощь при завоевании империи, жениться на его дочери 233, когда Богу будет угодно восстановить его на троне покойного отца Иоанна Васильевича. Афанасий приехал ко двору и провел переговоры так хорошо, что в Кракове была отпразднована свадьба, на которой лично присутствовал Польский король. В это время Император Димитрий велел навербовать иноземную гвардию, а именно отряд в сотню стрелков для охраны своей особы, которыми я имел честь командовать, и двести алебардьеров (чего /f. 40 v./ прежде не видывали в России). Он разрешил жениться всем тем, кто при Борисе не смел жениться: так, Мстиславский женился на двоюродной сестре матери указанного Императора Димитрия, который два дня подряд присутствовал на свадьбе. Василий Шуйский, будучи снова призван [из ссылки] и в столь же великой милости, как прежде, посватался уже к одной из этого же дома, его свадьба должна была праздноваться через месяц после свадьбы Императора. Словом, только и слышно было о свадьбах и радости ко всеобщему удовольствию, ибо он давал им понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милосердным государем. Каждый день или дважды в день он навещал Императрицу мать. Он вел себя иногда слишком запросто с вельможами, которые воспитаны и взращены в таком унижении и страхе, что без приказания почти не осмеливались говорить в присутствии своего Государя; хотя указанный Император умел иначе являть свое величие и могущество, достойное такому, как он, Государю, к тому же он был мудр, достаточно разумен, чтобы выступать в роли школьного учителя для всего своего Совета. И все же, начали проявляться какие-то тайные интриги, и был схвачен один секретарь или дьяк, пытанный в присутствии самого большого любимца Императора, Петра Федоровича Басманова, но не сознавшийся и не выдавший главаря этой интриги, кем был, как позднее стало известно, Василий Шуйский; и вышеназванный секретарь был отправлен в ссылку 234. [169] /f. 41/
Наконец императрица достигла границ России со своим отцом и братом, и своим зятем, по имени Вишневецкий 235, и многими другими вельможами. 20 апреля Михаил Игнатьевич Татищев 236, вельможа, пользовавшийся большим доверием Императора, был удален, впав в немилость за некие дерзкие слова, обращенные к Императору в поддержку князя Василия Шуйского, поспорившего тогда с Императором о бывшем на столе телячьем жарком, поскольку это противоречило их религии. В конце концов, он вернул себе милость в день Пасхи по ходатайству Петра Федоровича Басманова, хотя все, и сам Император (который вовсе не был мнительным государем), подозревали, что существует какой-то скверный заговор, так как он прежде обычно не вел себя так, как недели за две до своего изгнания; его возвращение было ошибкой почти равной возвращению Шуйского, так как его злобный нрав, не забывавший никаких обид, был всем известен.
В конце апреля Император Димитрий получил известие, что между Казанью и Астраханью собрались около четырех тысяч Казаков (указанные Казаки, как и все те, о которых говорилось выше, и как следует понимать везде в данном сочинении – пешие воины, а не кавалеристы, как Казаки, живущие в Подолии и Черной Руси под властью Польского короля, встречающиеся в войсках в Трансильвании, в Валахии и Молдавии и в других местах, /f. 41 v./ каковые Казаки с древности были конными и вооружались, как Татары, и [ныне] продолжают также, разве только с недавнего времени большинство их пользуется аркебузами, но они не носят никакого оборонительного оружия, если не считать таковым кривую саблю 237). Каковые Казаки, разбойничавшие по Волге, говорили, что с ними находится молодой государь по имени Царь Петр 238, являвшийся истинным сыном (как они пустили слух) Императора Федора Иоанновича, сына Иоанна Васильевича, и сестры Бориса Федоровича, правившего после указанного Федора, родившимся около 1588 года и тайно подмененным, тогда как, по их словам, на его место подставили девочку, которая умерла в возрасте трех лет, как мы упомянули выше. Если бы они говорили правду, то этому Царю Петру могло быть от шестнадцати до семнадцати лет; но было хорошо известно, что это всего лишь предлог, [170] чтобы грабить страну из-за недовольства указанным Димитрием со стороны этих Казаков, полагавших, что они не вознаграждены так, как они надеялись. И все же Император написал ему письмо, в котором извещал, что коли он истинный сын его брата Федора, то да будет желанным гостем, и приказал наделять его в пути всем необходимым по части припасов, что они зовут кормом, но если он истинным не является, то пусть покинет его пределы. Пока послания шли туда и обратно, был указанный Димитрий подло убит, как будет описано ниже. Но /f. 42/ до моего отъезда из России указанные Казаки захватили и разграбили три замка вдоль Волги, захватили несколько маленьких пушек и другое военное снаряжение и разделились: большинство отправилось в татарские равнины, другие ушли в замок, находящийся на полдороге между Казанью и Астраханью, в надежде грабить купцов, торгующих в Астрахани, или, по меньшей мере, вынудить у них некую дань. Но, будучи в Архангельске, я получил известие, что там все успокоилось и названные Казаки все это оставили 239.
В пятницу 12 мая состоялся въезд в Москву Императрицы – супруги Димитрия, великолепнее всех, когда-либо виденных в России. В ее карету впряжены были десять ногайских лошадей, белых с черными пятнами, как тигры или леопарды, которые были так похожи, что нельзя было бы отличить одну от другой; у нее было четыре отряда польской кавалерии на весьма хороших лошадях и в богатых одеждах, затем отряд гайдуков – телохранителей, она имела много вельмож в своей свите. Ее отвезли в монастырь к Императрице – матери Императора, где она прожила до семнадцатого числа, когда ее доставили в верхние покои дворца. Назавтра она была коронована по тому же обряду, что и Император. Под руку ее вел посол Польского короля шатлен Малогощский 240, под левую жена /f. 42 v./ Мстиславского, а при выходе из церкви ее вел за руку Император Димитрий, и под левую руку ее вел Василий Шуйский. В этот день на пиршестве присутствовали только русские; девятнадцатого начались свадебные торжества, где присутствовали все поляки, за исключением посла, так как Император отказался усадить его за свой стол. И хотя это против обычая Русских – сажать [171] какого-нибудь посла за царский стол, этот шатлен Малогощский, посол Польского короля, не преминул заметить Императору, что его послу была оказана подобная честь Королем его повелителем, так как во время свадебных торжеств его всегда усаживали за собственным столом Короля Польши. Но в субботу и в воскресенье он обедал за отдельным столом, рядом со столом их Величеств. Тем временем Император Димитрий был предупрежден своим тестем, палатином Сандомирским и его секретарем, и Петром Басмановым, и другими, что против него самого нечто затевается, кое-кто был взят под стражу, но Император, казалось, не слишком поверил этому.
Наконец, в субботу 27 мая (здесь, как и в других местах, подразумевается новый стиль, хотя русские считают по старому стилю), в шесть часов утра, когда менее всего помышляли об этом, наступил роковой день, когда Император Димитрий Иоаннович был бесчеловечно убит и, как считают, вырезаны тысяча семьсот пять Поляков, чьи жилища были удалены друг /f. 43/ от друга. Главой заговорщиков был Василий Иванович Шуйский. Петр Федорович Басманов был убит на галерее против покоев Императора и первый удар получил от Михаила Татищева, которому он незадолго до этого испросил свободу, и были убиты несколько стрелков из телохранителей. Императрица – супруга сказанного Императора Димитрия, ее отец, брат, зять и все прочие, избежавшие народной ярости, были заключены под стражу, каждый в отдельном доме 241. Покойного Димитрия, мертвого и нагого, протащили мимо монастыря Императрицы, его матери, до площади, где тому же Василию Шуйскому должны были отрубить голову, и положили указанного Димитрия на стол длиной примерно в ольн 242 так, что голова свешивалась с одной стороны и ноги с другой, а указанного Петра Басманова положили под этот стол. Они три дня оставались зрелищем для каждого, пока указанный глава заговора Василий Иванович Шуйский, тот, о ком мы столько говорили, не был избран Императором (хотя это королевство не выборное, а наследственное, но, поскольку Димитрий был последним из этого дома, и не осталось никого, кто был бы его крови, указанный Шуйский посредством своих козней и интриг был избран, как ранее сделал и Борис Федорович после смерти Федора, о чем [172] мы упоминали выше); каковой велел зарыть указанного Димитрия за городом у большой дороги. В ночь после того, как он был /f. 43 v./ убит, наступил великий холод, продлившийся восемь дней, который погубил все хлеба, деревья и даже траву на полях. Такого прежде не бывало в это время, поэтому по требованию тех, кто следовал партии сказанного Шуйского, спустя несколько дней Димитрия вырыли, сожгли и обратили в пепел. В это время был слышен лишь ропот, одни плакали, другие горевали, а некоторые другие радовались, словом, это была полная метаморфоза. Совет, народ и страна разделены одни против других, начав новые предательства. Провинции восставали, не имея возможности узнать, что там произойдет дальше. Польского посла неотступно стерегут. Все, к кому сколько-нибудь был благосклонен покойный, высланы. Наконец, Императрицу, вдову покойного Императора Димитрия Иоанновича, препроводили в жилище палатина, ее отца, и очень строго охраняли вместе со всеми статс-дамами и другими Польками 243.
И чтобы усмирить народное волнение и ропот, избранный Василий Шуйский отправил своего брата Димитрия и Михаила Татищева и других своих [людей] в Углич, чтобы извлечь тело или кости истинного Дмитрия, который, как они утверждали, был сыном Иоанна Васильевича, умерщвленным около семнадцати лет назад в Угличе, как мы упоминали выше 244. Они обнаружили, что тело (как они распустили слух) совершенно цело, одежды такие же свежие и /f. 44/ целые, какими были, когда его хоронили (так как принято хоронить каждого в той одежде, в которой он был убит), и даже орехи в его руке целы. После того, как его выкопали, он сотворил, как говорят, много чудес как в городе, так и по дороге. В сопровождении процессии с патриархом, всем духовенством, всеми мощами, каковые имеются у них в большом числе, с избранным Императором Василием Шуйским, с матерью покойного Димитрия и со всем дворянством его доставили в город Москву, где он был канонизирован по указанию вышеназванного Василия Шуйского. Это почти не усмирило народ, так как указанный Василий дважды был очень близок к низложению, хотя он и короновался двадцатого июня того же года 245. [173]
Он выслал в Польшу большое количество Поляков, а именно слуг, людей низкого положения, задержав в плену главных, чтобы принудить Поляка к миру; палатина Сандомирского с дочерью-Императрицей он сослал в Углич, чтобы содержать их там под стражей, причем указанный палатин был очень болен 246.
Итак, покойному Императору Димитрию Иоанновичу, сыну Императора Иоанна Васильевича, прозванного Тираном, было около двадцати пяти лет, бороды совсем не имел, был среднего роста, с сильными и жилистыми членами, смугл лицом; у него была бородавка около носа под правым глазом; он был ловок, большого ума, был милосерден, вспыльчив, но отходчив, щедр; наконец, был государем, /f. 44 v./ любившим честь и питавшим к ней уважение. Он был честолюбив, намеревался стать известным потомству и решился, отдав уже своему секретарю приказание готовиться к тому, чтобы в августе минувшего тысяча шестьсот шестого года плыть с английскими кораблями во Францию, дабы приветствовать Христианнейшего короля 247 и завязать отношения с ним, о котором он мне говорил много раз с великим почтением. Короче, Христианский мир много потерял с его смертью, если таковая случилась, что весьма вероятно; я говорю так потому, что своими глазами не видел его мертвым, поскольку я был тогда болен.
Несколько дней спустя после этого убийства разошелся слух, что был убит не Димитрий, но некто на него похожий, которого он поместил на свое место после того, как за несколько часов до рассвета был предупрежден о том, что должно произойти. Он выехал из Москвы, чтобы посмотреть, что же произойдет, не столько из какого-то страха (как я думаю, коли это оказалось бы правдой), так как он мог это предотвратить иным способом, сколько для того, чтобы узнать, кто ему верен, чего он не мог устроить иначе, как избрав самый опасный путь. Это можно объяснить тем, что он мало сомневался в верности своих подданных. Сей слух держался до моего отъезда из России, произошедшего четырнадцатого сентября тысяча шестьсот шестого года; я думал, что в действительности это были козни каких-нибудь новых заговорщиков с целью сделать ныне правящего Василия Ивановича Шуйского, [174] /[f. 45/ главу заговора, ненавистным для народа, чтобы легче было достичь своих замыслов 248; и [даже] теперь я не могу предположить что-либо иное, имея в виду то, что будет сказано ниже. В подтверждение этого слуха русские ссылаются, во-первых, на то, что после полуночи от имени Императора Димитрия явились взять из малой конюшни, которая находится в замке, трех турецких лошадей, которые не были приведены обратно, и до сих пор неизвестно, что с ними стало; того, кто их выдал, после замучили до смерти по приказу Шуйского, вынуждая его сознаться, как это было. Далее [ссылаются] на то, что хозяин первого жилья, где указанный Димитрий должен был отдыхать после своего отъезда из Москвы, подтвердил, что говорил с указанным Димитрием, и даже принес письмо, написанное (как он говорил) его рукой, в котором тот винил русских, упрекая их в неблагодарности и в забвении его доброты и милосердия и грозил вскоре покарать виновных. И сверх того обнаружилось много записок и писем, разбросанных на улицах, сводящихся к тому же, и еще к тому, что его узнали в большинстве мест, где он брал подставных лошадей. В августе также обнаружилось много других писем, свидетельствовавших о том, что их попытка не удалась и что вскоре, в первый день года, сказанный Димитрий с ними повстречается. Я отмечу заодно то, что мне сообщил французский купец по имени Бертран де Кассан 249, вернувшись с площади, /f. 45 v./ где было тело указанного Димитрия; он сказал, что не думал, будто у Димитрия была какая-либо борода, так как он не замечал ее при его жизни (потому что ее и в самом деле не было), но что тело, лежавшее на площади, имело, как можно было видеть, густую бороду, хотя [у Димитрия] она была выбрита; и также говорил мне, что волосы у него были гораздо длиннее, чем он думал, так как видел его за день до смерти. Кроме того, секретарь указанного Димитрия, по имени Станислав Бучинский 250, уверял, что был один молодой русский вельможа, весьма любимый и жалуемый сказанным Димитрием, который весьма на него походил, только у него была небольшая борода, который совершенно исчез, и, по словам русских, неизвестно, что с ним сталось.
Затем я узнал от одного француза, бывшего поваром у палатина Сандомирского, что Императрица – жена указанного Димитрия, [175] узнав о ходившем слухе, полностью уверилась, что он жив, утверждая, что не может представить себе его иначе, и с того времени казалась гораздо веселее, чем прежде.
Некоторое время спустя после избрания сказанного Шуйского взбунтовались пять или шесть главных городов на татарских границах, пленили генералов, перебили и уничтожили и разоружили часть их войск и гарнизонов, но перед моим отъездом в июле прислали в Москву просить о прощении, которого они добились, извинив себя тем, что их известили, будто /f. 46/ император Димитрий жив. В это время в Москве происходил большой раздор между дворянами и прочими из-за того, что Василий Шуйский был выбран без их согласия и одобрения, и сказанный Шуйский едва не был низложен; в конце концов все успокоилось, и он был коронован двадцатого июня 251.
Против указанного Шуйского после его коронации начались новые секретные козни, в пользу (как я предполагаю) князя Федора Ивановича Мстиславского, который происходил из знатнейшего во всей России дома и получил много голосов при выборах и был бы избран, если бы собралась [вся] страна. Несмотря на это, он отказался от избрания, как ходят слухи, заверив, что сделается монахом, если выбор падет на него. Сказанный Мстиславский был женат на двоюродной сестре матери Димитрия, которая (как мы упомянули) из рода Нагих, так что есть вероятность, как я полагаю, что эти происки происходят более от родственников его жены, чем с его согласия. Затем знатный вельможа Петр Никитович Шереметев 252 в свое отсутствие был обвинен и изобличен свидетелями как глава этих козней; он из указанного рода Нагих; и из города, где он находился, он был отправлен в ссылку и, как я слышал, был впоследствии отравлен в дороге.
Тогда же было однажды ночью написано на воротах большинства дворян и иностранцев, что поскольку они суть предатели, Император Василий Шуйский приказывает дать черни /f. 46 v./ указанные дома на разорение, и, чтобы выполнить это, собралась указанная чернь (которой предыдущие перемены привили вкус к добыче, и полагаю, что она была бы довольна на таких условиях каждую неделю иметь новых императоров), каковая была усмирена [176] с некоторым трудом. Спустя какое-то время в воскресенье тайно от Шуйского созвали от его имени перед замком народ под предлогом, что он хочет говорить с ним; я случайно находился около Императора Шуйского, когда он выходил, чтобы идти к службе 253. Узнав, что народ собирается от его имени на площади, он был весьма удивлен и велел провести расследование, кто затеял этот сбор. Он остался на месте, где узнал об этом, и когда все туда прибежали, указанный Шуйский начал плакать, упрекая их в непостоянстве, и говорил, что они не должны пускаться на такую хитрость, чтобы избавиться от него, если они того желают; что они сами его избрали и в их же власти его низложить, если он им неугоден, то не в его намерении тому противиться. И, отдав им род посоха, который не носит никто, кроме Императора, и шапку, сказал им: если так, изберите другого, кто вам понравится; и, тотчас взяв жезл обратно, сказал: мне надоели эти козни, то вы хотите убить меня, а то дворян и даже иноземцев, по меньшей мере, вы хотите их хотя бы пограбить; если вы признаете меня тем, кем избрали, /f. 47/ я не желаю, чтобы это осталось безнаказанным. Вслед за этим все присутствующие вскричали, что они присягнули ему в верности и послушании, что все хотят умереть за него и что пусть те, кто окажутся виновными, будут наказаны. До этого народу было дано приказание расходиться по домам, и были схвачены пять человек, которые оказались зачинщиками этого созыва народа. Считают, что если бы указанный Шуйский вышел, или собрался бы весь народ, то он подвергся бы такой же опасности, как и Димитрий. Несколько дней спустя эти пять человек были приговорены к битью кнутом среди города, то есть к обычному наказанию, а затем высланы. При оглашении приговора упомянули, что Мстиславский, который был обвинен как глава этих происков, невиновен, вина же падает на вышеназванного Петра Шереметева.
Указанный Василий Шуйский подвергся другой опасности, когда в Москву привезли тело истинного Димитрия (как о том пустили слух), умерщвленного семнадцать лет назад, как я упоминал выше, и указанный Шуйский с патриархом и всем духовенством отправился встречать его за город; там указанный Шуйский, как говорят, был едва не побит камнями, хотя дворяне усмирили народ прежде, чем он собрался. [177]
В это время взбунтовалось Северское герцогство, по словам русских, уже присягнувшее указанному Шуйскому; и утверждая, что Димитрий жив, в поход отправились семь или восемь тысяч человек, совсем без /f. 47 v./ предводителей, которые поэтому были разбиты войсками, посланными туда Василием Шуйским, включавшими от пятидесяти до шестидесяти тысяч человек, и всех иноземцев; известия об этом я получил в Архангельске 254. Те, кто спаслись, ушли в Путивль – один из главных городов сказанного Северского герцогства; говорили также, что сказанный город сдался, и что все восстания учинили какие-то польские шайки, скопившиеся у границ России и Подолии. Это все, из подтверждающего предположение, что Димитрий жив, произошедшее до четырнадцатого сентября тысяча шестьсот шестого года.
Что касается мнения тех, кто считает, что Димитрий Иоаннович не сын или не был сыном Иоанна Васильевича, прозванного Тираном, но [был] самозванцем, я отвечу на это, сообщив свои соображения об этом.
Возражение русских исходит прежде всего от правившего тогда Бориса Федоровича, государя весьма хитрого и лукавого, и от прочих его врагов, ссылавшихся на то, что он был самозванец, поскольку истинного Димитрия убили в возрасте семи-восьми лет в Угличе семнадцать лет тому назад, как мы упомянули выше, и что он сам был Расстрига, а именно монах, покинувший свой монастырь, по имени Гришка, или Григорий Отрепьев.
Те же, кто считают себя самыми проницательными, как иностранцы, знавшие его, так и прочие, указывают на то, что он был не Русским, но Поляком, /f. 48/ Трансильванцем или другой нации, взращенным и воспитанным для этой цели 255.
Дабы ответить на это, я уже прежде упомянул причину, почему Борис Федорович, правитель империи при Федоре Иоанновиче, сыне Иоанна Васильевича и брате указанного Димитрия Иоанновича, отправил этого Димитрия с Императрицей-матерью в Углич 256; и как можно судить по рассказу, это сделал не указанный Федор, его брат, как по простоте своей, так и потому, что [178] этот Димитрий был тогда всего лишь ребенком четырех-пяти лет, который не мог ему чем-либо повредить, но это были козни указанного Бориса Федоровича. Вполне вероятно, что его мать и другие из оставшейся тогда высшей знати, как Романовичи, Нагие и другие, зная цель, к которой стремился сказанный Борис, пытались всеми средствами избавить ребенка от опасности, в которой он находился. И я считаю и полагаю, что всякий согласится с тем, что не было никакого иного средства, кроме как подменить его и подставить на его место другого, а его воспитать тайно, пока время не переменит или вовсе не смешает замыслы указанного Бориса Федоровича. Что они и проделали, и столь хорошо, что никто кроме соучастников ничего не узнал. Он был воспитан тайно, после смерти брата (поскольку я считаю Императора Федора таковым), когда сказанный Борис Федорович был избран Императором, он был отправлен с этим вышеупомянутым Расстригой в Польшу, в монашеской одежде, чтобы его провели через границы России. Как считают, /f. 48 v./ прибыв туда, он стал служить одному польскому вельможе по имени Вишневецкий 257, зятю палатина Сандомирского; затем перешел на службу к сказанному палатину и открылся ему. Тот доставил его к польскому двору, где он получил некую небольшую помощь. Вышесказанное послужит для ответа и подтвердит, что в Угличе был умерщвлен не он, но подставленный на его место.
Касательно того, кого они называют Расстригой, то совершенно достоверно, что спустя немного времени после избрания Бориса Федоровича объявился один монах, бежавший из монастыря, где он жил, прозываемый Расстригой, по имени Гришка Отрепьев, который прежде был секретарем патриарха и бежал в Польшу. Именно с тех пор Борис начал подозревать, в чем было дело: как можно убедиться из его жизни. Чтобы ответить на это, скажу, что достоверно известно, что в монашеской одежде бежали двое, именно, этот Расстрига и другой, до сих пор совершенно безымянный. Ибо правивший тогда Император Борис послал ко всем границам гонцов с беспрекословным приказом сторожить все переходы и задерживать всякого, не пропуская даже тех, у кого есть паспорт. Потому что (так говорилось в письменном приказе указанного Бориса, как я узнал) два предателя Империи [179] бежали в Польшу; и эти дороги были перекрыты таким образом, что в течение трех или четырех месяцев никто не мог ни въехать, ни выехать из одного города в другой из-за Застав, то /f. 49/ есть своего рода стражи, охранявшей дороги, которую ставят только во время морового поветрия 258.
Кроме того, совершенно бесспорно и достоверно то, что указанному Расстриге было от тридцати пяти до тридцати восьми лет, в то время как указанному Димитрию, когда он вернулся в Россию, могло быть только от двадцати трех до двадцати четырех лет. Потом он [Димитрий] привел его [Расстригу] в Россию, и всякий, кто хотел, видел его; еще живы его братья, имеющие земли под городом Галичем. Этого Расстригу знали до бегства как человека дерзкого, приверженного к пьянству, за каковую дерзость он и был указанным Димитрием удален в Ярославль, за двести тридцать верст от Москвы, где есть дом Английской компании. И тот, кто там жил, когда указанный Димитрий был убит, мне ручался, что даже тогда, когда пришли известия об убиении указанного Димитрия и об избрании Василия Шуйского Императором, сей Расстрига уверял его в том, что указанный Димитрий был истинным сыном Императора Иоанна Васильевича и что он выводил его из России. Сие он подтверждал великими клятвами, уверяя, что невозможно отрицать, что он сам – Гришка Отрепьев, прозванный Расстригой, это его собственное признание, и немного найдется русских, которые думали бы иначе. Спустя некоторое время Василий Шуйский, избранный Императором, прислал за ним, но я не знаю, что с ним сталось. Этого довольно будет для приведенного возражения.
Что касается возражения, которое высказывают большинство /f. 49 v./ иностранцев, что он был Поляк или Трансильванец, самозванец сам по себе или воспитанный для этой цели, то они хотят доказать это тем, что он говорил по-русски не так чисто, как ему подобало, кроме того, не имел русских привычек, над которыми насмехался, соблюдал их религию только по форме и другими подобными доводами, так что, следовательно (говорят они), во всех его поступках и манерах чувствовался Поляк.
Итак, если бы он был Поляк, воспитанный с этой целью, то нужно было бы в конце концов знать кем; притом я не думаю, [180] чтобы взяли ребенка с улицы, и скажу мимоходом, что среди пяти сотен не найдется и одного, способного исполнить то, за что он взялся в возрасте 23-24 лет. Но сверх того, какое соображение могло подвигнуть зачинщиков этой интриги предпринять такое дело, когда в России не сомневались в убийстве? Далее, Борис Федорович правил страной при большем благоденствии, чем любой из его предшественников, народ почитал и боялся его, как только возможно; притом мать названного Димитрия и многочисленные родственники были живы и могли засвидетельствовать, кто он. И если бы так было, то по всей вероятности такой замысел был бы осуществлен с согласия Короля Польши и Штатов, ибо совершенно невероятно без ведома Короля предпринять дело, имеющее столь значительные последствия, весь урон от которого, если оно не удастся, падет на Польшу в виде большой войны в невыгодное время. Но если бы так было, /f. 50/ то война не была бы начата с 4000 человек, и сказанный Димитрий имел бы, как я полагаю, нескольких советников и благородных людей из польских вельмож, отряженных Королем, чтобы быть ему советниками в этой войне. Далее, я считаю, что они помогли бы ему деньгами; также неправдоподобно, [в таком случае], что, когда он снял осаду Новгорода Северского, его покинули бы большинство Поляков, как мы упомянули выше, тем более, что он удерживал уже около пятнадцати городов и замков, а его армия крепла с каждым днем. И, как мне кажется, было бы наивно поверить предположению, что это самозванец, который предпринял все самостоятельно. Имея всего лишь 20 или 21 год от роду, ко времени, когда он объявился, [ему бы пришлось] заранее, в продолжение долгих лет учиться с этой целью русскому языку, даже читать и писать по-русски, притом что можно спросить, где бы он мог его выучить, потому что, как я полагаю, он внятно и разумно отвечал на каждый заданный вопрос, когда он объявился; ибо Россия – это не свободная страна, куда можно отправиться обучаться языку и разузнать о том-то и о том-то, а затем уехать; так как сверх того, что она недоступна, как мы уже упомянули, все вещи там столь секретны, что весьма трудно узнать правду о том, чего не видел собственными глазами. Итак, мне кажется неправдоподобным, что он смог бы осуществить этот замысел так, чтобы никто о нем [181] не узнал. А если бы кто-нибудь о нем узнал, то объявился бы при его жизни или после его смерти, /f. 50 v./
Наконец, если бы он был Поляком, то вел бы себя иначе по отношению к некоторым из них. И я не думаю, что палатин Сандомирский давал бы ему какое-нибудь обещание столь поспешно, не узнав сначала получше, кто он такой. Говорить, что палатину тот не был неизвестен, неправдоподобно, как заметим ниже.
Касательно тех, кто считает, что он воспитан и выращен иезуитами, то к какой же нации, по их мнению, он принадлежал? Ведь он не Поляк, как явствует из вышесказанного и будет замечено ниже, еще менее вероятно, что он – какой-то иной нации, кроме Русской. И коли признать это, то спрашивается, где они его взяли, так как до прихода Димитрия во всей России не бывало иезуитов, разве только при послах, с которых не спускают глаз, так что они не смогли бы вывезти ребенка из России. Итак, вывезти ребенка из страны было возможно только во время войн, которые Польский король Стефан вел с Россией около тридцати лет назад. И если бы даже они знали способ сыскать ребенка во время войны Швеции с Россией, насколько возможно, чтобы они сыскали такого, который был бы несравним ни с одним в России? Я думаю также, что они не смогли бы воспитать его в такой тайне, что кто-нибудь из польских Штатов, а следовательно, и палатин Сандомирский, в конце концов не были бы о том извещены. Признаем по меньшей мере, что сказанный Димитрий не заблуждался относительно того, кто он такой и, если бы он был воспитан иезуитами, они, без сомнения, научили бы его говорить, читать и писать по /f. 51/ латыни.
Но совершено ясно, что он совсем не говорил на латыни, я могу это засвидетельствовать, еще менее умел по-латински читать и писать, как я могу показать по его имени, которое он написал не слишком уверенно. Он также больше жаловал бы сказанных иезуитов, чем он это делал, принимая во внимание, что их было всего трое во всей России, приехавших вслед за Польскими военными, у которых не было других монахов; после коронации Димитрия один из этих иезуитов был по их просьбе отправлен в Рим 259. [182]
Касательно других возражений, что он неправильно говорил по-русски, я отвечу, что слышал его спустя немного времени после его приезда в Россию и нахожу, что он говорил по-русски как нельзя лучше, разве только, чтобы украсить речь, вставлял порой польские фразы. Я видел также письма, продиктованные им по разным поводам до того, как он въехал в Москву, которые были так хороши, что ни один русский не мог бы найти повода для упреков. А если и были ошибки в произношении некоторых слов, этого недостаточно, чтобы осуждать его, принимая во внимание его долгое отсутствие в стране и с такого юного возраста.
Ссылаются и на то, что он насмехался над русскими обычаями и следовал русской религии только по форме; этому не нужно удивляться. Особенно если принять во внимание их нравы и образ жизни, так как они грубы и необразованны, без всякой учтивости, народ /f. 51 v./ лживый, без веры, без закона, без совести, содомиты и запятнаны бесчисленными другими пороками и грубостью. Ведь Борис Федорович, в котором никто не усомнится, ненавидел не столько их, сколько их пороки, и так мало преуспел в их исправлении. Как же мог Димитрий, который отчасти узнал свет, некоторое время воспитывался в Польше – свободной стране – и среди знатных, по меньшей мере не желать как-то исправить и цивилизовать своих подданных?
Говорят еще, что он не соблюдал их религию. Но так же поступают многие русские, которых я знал, среди прочих некто по имени Посник Димитриев 260, который, побывав с посольством Бориса Федоровича в Дании, узнав отчасти, что такое религия, по возвращении среди близких друзей открыто высмеивал невежество московитов. Почему бы Димитрию, который для своих лет не лишен был разумения, предавался чтению Священного Писания и, без сомнения, слышал в Польше рассуждения о религиозных спорах и познал смысл догматов веры, которые надлежит чтить всем христианам, не презирать их невежество? Я говорю так, исходя из их утверждения, хотя я уверен, что, за редким исключением, никто из его иностранных и мало кто из русских обвинителей не заметил ничего такого, что подтверждало бы вещи, в которых его обвиняют, так как он обычно соблюдал все их обряды; хотя я и знаю, что он решил [183] /f. 52/ основать университет 261. В заключение, если бы он был поляком, он не причинил бы никому из них неудовольствия. Да и сами русские, например, Борис и его приверженцы и ныне правящий Император Василий Шуйский не лишили бы себя столь надежной опоры, коли могли бы с правдоподобием показать, что Димитрий – иностранец.
Касательно тех, кто, подобно некоторым русским, хочет возразить, что кто бы он ни был, уж палатин Сандомирский не заблуждался на его счет; если это так и если бы он был кем-то иным, а не истинным Димитрием, то какова вероятность, что он так скоро вступил бы с ним в родство, хотя был осведомлен об измене, в которой был уличен Шуйский вскоре после приезда Димитрия в Москву? Кроме того, поскольку он хотел породниться с ним, он, вероятно, посоветовал бы не распускать бывших при нем Поляков и Казаков, которых он мог удержать, не вызывая никаких подозрений, если принять во внимание, что все его предшественники всегда старались привлечь к себе на службу столько иностранцев, сколько было возможно; этого не случилось, так как он распустил всех их, за исключением отряда в сотню всадников. Я полагаю также, что палатин привел бы большее войско со своей дочерью-Императрицей, чем было, и изыскал бы способ разместить поляков вблизи друг от друга, вместо того, чтобы поселять их на значительном отдалении во власти русских. Также после совершения свадьбы, когда, как мы увидели из вышесказанного, столько говорилось об измене, он смог бы упросить Димитрия /f. 52 v./ и мог бы столько указать ему и посоветовать, что они могли бы все предотвратить с большой легкостью.
Еще большим доказательством того, что он был не просто русским, но именно истинным сыном Иоанна Васильевича, я считаю, во-первых, то, что его противникам удалось бы и при его жизни, и после смерти найти его родственников, кем бы те ни были, особенно если принять во внимание порядок и способ ведения дел у русских. Далее, если бы он чувствовал свою вину, он, вероятно, стремился бы всегда и во всем угождать русским; и поскольку ему было хорошо известно, что Борису уже ничего не оставалось, дабы одержать верх, кроме как провозгласить его еретиком, он, [184] следовательно, не разрешил бы ни одному иезуиту войти в Москву; и поскольку он знал хорошо, что Борис вызвал недовольство народа, пытаясь породниться с каким-нибудь иноземным государем, он, следовательно, избежал бы этого, породнившись, как все его предшественники, с каким-нибудь русским родом, что укрепило бы его положение. Но если мы примем во внимание его уверенность, мы увидим, что он должен был быть по меньшей мере сыном какого-нибудь великого государя. Его красноречие очаровывало всех русских, а в нем также блистала некая величественность, которой нельзя выразить словами и невиданная прежде среди знати в России, еще менее – среди людей низкого происхождения, к которым он неизбежно должен был принадлежать, если бы не был сыном Иоанна Васильевича. Его правоту, кажется, достаточно доказывает то, что со столь малым числом людей, что он имел, он решился напасть на столь огромную страну, когда она процветала более, чем когда-либо, управляемая государем проницательным и внушавшим страх своим подданным, породнившимся /f. 53/ с большинством знатных фамилий в России и изгнавшим, предавшим смерти и сославшим всех тех, в ком он сомневался, любимым всем духовенством, благодеяниями и подаяниями завоевавшим, как можно было судить, сердца всех подданных, замирившимся со всеми соседями и мирно правившим восемь или девять лет, Примем во внимание и то, что мать Димитрия и многочисленные оставшиеся в живых родственники могли бы высказать противное, если бы это было не так.
Затем рассмотрим его положение, когда он был оставлен большей частью поляков; с какой уверенностью он отдался в руки русских, в которых еще не мог быть вполне уверен, притом их силы не превышали восьми–девяти тысяч человек, из которых большая часть были крестьяне, и решился противостоять более чем стотысячной армии; затем, проиграв сражение, причем все его указанные войска были разгромлены, утрачены немногие имеющиеся у него пушки со всеми боевыми припасами, он с тридцатью или сорока людьми вернулся в город, именуемый Рыльск, который сдался ему немного раньше, не будучи убежден в его верности, и оттуда в Путивль – большой и богатый город, где жил с января по май того же года, и никогда не проявлял себя как-то иначе в своих[185] невзгодах. Хотя Борис прилагал все усилия как тайными кознями, так и открыто веля его отравить, убить /f. 53 v./ или захватить в плен, а также ложными уверениями убедить народ в том, что он самозванец, тем не менее при этом Борис ни разу не захотел допросить всенародно его мать, чтобы засвидетельствовать, кто он такой, и в итоге пришлось объявить, что даже если бы он и был истинным сыном Иоанна Васильевича, он не мог бы быть признан, поскольку он не был бы законен в виду того, что был сыном от седьмой жены, что противоречит их религии, и потому, что он – еретик; и тем не менее это ничем не помогло. Затем скажем о его милосердии ко всякому после его въезда в Москву, и особенно к Василию Шуйскому, нынешнему Императору, который был уличен в измене, и ему было доказано по анналам России и по его поступкам в отношении Бориса, что ни он, ни его род никогда не были верными слугами своих государей, также и все присутствовавшие просили Димитрия предать его смерти, так как он всегда был возмутителем общественного спокойствия, я говорю то, что слышал своими ушами и видел своими глазами; и, несмотря на это, Димитрий его простил, хотя хорошо знал, что никто не посмеет стремиться к короне, кроме сказанного рода Шуйских 262; он простил также многих других, так как чужд был подозрений.
Кроме того, если, как они говорят, он был самозванцем, и истина открылась лишь незадолго до убийства, почему он сам не был взят под стражу? Или почему его не вывели на площадь, пока он был жив, /f. 54/ чтобы перед собравшимся народом уличить его как самозванца, не прибегая к убийству и не ввергая страну в столь серьезную распрю, при которой многие лишились жизни? И вся страна должна была безо всякого другого доказательства поверить словам четырех или пяти человек, которые были главными заговорщиками. Далее, почему Василий Шуйский и его сообщники взяли на себя труд измыслить столько лжи, чтобы сделать его ненавистным для народа? Ибо они приказали публично читать письма, в которых говорилось, что Димитрий хочет подарить большую часть России королю Польши, а также своему тестю-палатину, словом, что он хотел разделить Россию, а также, что он отправил всю казну в Польшу. [186] И что он намеревался на следующий день, в воскресенье, собрать простонародье и дворянство под предлогом, что хочет развлечься с палатином, своим тестем, и показать ему все пушки, которые с этой целью должны были вывезти из города, и намеревался приказать полякам всех их перебить, разграбить их дома и поджечь город, и что он послал в Смоленск приказ учинить то же, и другие бесконечные вымыслы. К чему прибавили, как рассказано выше, что тело истинного Димитрия, убитого семнадцать лет назад, когда ему было восемь лет, было найдено совсем целым, и, как мы уже упомянули, канонизировали его как святого по повелению указанного Шуйского. Все это для того, чтобы убедить народ в своих словах. И поэтому я заключаю, что если /f. 54 v./ бы Димитрий был самозванцем, то было бы достаточно доказать чистую правду, чтобы сделать его ненавистным для каждого; что если бы он чувствовал себя виновным в чем-либо, он с полным основанием был бы склонен поверить, что вокруг него замышляются и строятся козни и измена, о которых он был в достаточной мере осведомлен, и мог предотвратить их с большой легкостью. Посему я считаю, что раз ни при его жизни, ни после смерти не удалось доказать, что он – другой; далее, по подозрению, которое питал к нему Борис и по тирании, к которой он поэтому прибег; далее, по разногласиям во мнениях о нем; далее, по его поведению и уверенности и по другим бывшим у него качествам государя, качествам, невозможным для подмененного и узурпатора, и также потому, что он был уверен и чужд подозрений; особенно принимая во внимание то, что сказано выше об этом Димитрии, я заключаю, что он был истинный Димитрий Иоаннович, сын Императора Иоанна Васильевича, прозванного Тираном!
172. Приведенные Маржеретом нормы, согласно которым каждый дворянин-землевладелец обязан выставить определенное число конных и пеших воинов с определенного количества земли, относятся к 1556 г. По Уложению 1604 г., эти нормы были увеличены вдвое (с каждых 200, а не 100 четвертей). Следует только помнить, что отсчет начинался после первых 100 или 200 четвертей (с них нес службу сам дворянин). Обычно такими военными слугами были холопы-послужильцы, привилегированная верхушка холопов. Наконец, далеко не всегда корпорация целиком участвовала в той или иной военной кампании, а когда мобилизовывалась, то она нередко дробилась между разными полками и распускалась после завершения похода или оборонительных действий. – В. И.
173. Кн. Федор Иванович Мстиславский (ум. в 1622 г.), боярин в земской Думе (с 1576 г.). Участник дворцовой борьбы в 1584–1587 гг., завершившейся для его отца постригом в монахи, а затем смертью (в 1587 г.). Согласно местническому счету и традиции, с июня 1586 г. и практически до конца жизни считался первым боярином в Думе, однако реальной практической властью не обладал. Его имя называлось современниками в качестве кандидатуры на царский трон в 1598 г., в 1606 г., в 1610 г. и в 1613 г. Участник всех Земских соборов конца XVI – начала XVII в. Возглавлял правительственную армию в кампании против Лжедмитрия I зимой-весной 1604–1605 гг. Участник заговора против «царя Дмитрия Ивановича». Позднее активно участвовал в кампаниях против повстанцев в 1606–1607 гг. После свержения царя Василия Шуйского возглавил правительство Семибоярщины, подписал как член Семибоярщины августовский договор с Сигизмундом III об условиях избрания королевича Владислава на русский трон. Крупнейший (после государей) светский землевладелец: в 1613 г. в его вотчинах было ок. 50000 дес. Упомянутые Маржеретом четыре императора – это цари Федор Иванович, Борис Федорович (Годунов), «Димитрий Иванович» и Василий Иванович (Шуйский). – В. Н.
174. Ровно 15 окольничих названо в перечне Совета (думы) Лжедмитрия I в подразделе «Совет других окольничих». Указанные Маржеретом размеры денежных и земельных окладов по чинам близки к тем, которые известны по документам (правда, сугубо отрывочно). – В. Н.
175. Нормы земельных окладов выборных дворян не указаны, но они заметно превышали оклады городовых детей боярских. Следует иметь в виду, что оклады сильно варьировали в разных корпорациях в зависимости от целого ряда причин. – В. Н.
176. Сведения Маржерета о местных служилых людях Казанского края и соседних территорий являются, пожалуй, наиболее полными (особенно интересны сведения о денежном жалованья). Под черкасами Маржерет понимает, скорее всего, служилые группы северокавказских народностей, хотя цифра, почти наверняка, преувеличена. – В. Н.
177. Сам Маржерет получил при выезде на службу в Россию поместный оклад в 700 четей (1050 десятин в трех полях) и денежный оклад в 80 рублей. Документально известно о получении им годового за 1604/05 г. жалованья в полном размере. О своих земельных владениях в 1600–1606 гг. он молчит (см. документы № 1, 18 во втором разделе наст. издания, с. 265, 338–339). Прибывшие с ним наемники получили заметно меньшие оклады. Майские пожалования 1611 г. вотчинами и поместьями (см. документы № 5–7 во втором разделе наст. издания, с. 274–276) вряд ли были получены Маржеретом. – В. Н.
178. Следует отличать даточных людей, которых брали на службу со светских владельцев вотчин и поместий, не несущих по разным причинам военной службы, а также с церковных владений, от посошных людей, которых мобилизовывали на военно-транспортные (прежде всего транспортировку артиллерии и боеприпасов) и военно-инженерные работы по сошному рас-кладу. Хотя грань между ними была зыбкой. В росписи русской армии 1604 г., опубликованной в свое время С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславским, значительный объем занимают списки даточных людей с частичным их распределением по полкам (последнее издание см.: Станиславский. Двор. С. 378-404 и др.). – В. Н.
179. Стрельцы входили в состав гарнизонов не только южных крепостей страны, но и западных, в частности, укомплектованные и подготовленные стрелецкие приказы располагались в Смоленске, Пскове, отдельные отряды в целом ряде других городов на западном пограничье. Далее Маржерет описывает различные группы служилых казаков в южных же гарнизонах (кормовые казаки, беломестные, поместные и т. п.). Если цифра в 5000–6000 относится только к служилому казачеству на юге, то она, возможно, несколько преувеличена. – В. Н.
180. Маржерет, описывая главные черты быта и жизни вольных («настоящих») казаков, справедливо не обращает особого внимания на их географическое разделение. И те, и другие, и третьи принципиально объединены условиями существования за границами государственно-оформленных стран (России, Речи Посполитой). Капитан говорит здесь только о практике сношений с вольными казаками российского правительства и точно указывает размеры индивидуальных награждений и выплат жалованья на войско в целом. Остается неясным, кто включен им в цифру от 8 до 10 тысяч казаков – вся вольница по Днепру, Дону, Волге или же только донские и волжские казаки. – В. Н.
181. Подолия здесь, как и в других местах, суть Западная Украина. – В. Н.
182. «Татарин» здесь – крымский хан. Информативно описание заготовки провианта и его доставки русскими воинами в южные крепости. – В. Н.
183. Номенклатура подарков была намного шире. В нее включались золотые монеты разных номиналов (как своеобразные памятные медали по случаю значимых побед), шубы, меха (соболи, куницы, чернобурки), серебряная посуда, иногда лошади. Кроме того, наградой было увеличение денежного и земельного окладов. Так что дорогие ткани были лишь частью этого каталога наград. Чаще награды давали коллективно, чем персонально. В конечном итоге, все зависело от повода (т. е. значимости военного успеха), статуса награждаемых и возможностей казны (что стало особенно актуальным позднее в Смуту). – В. Н.
184. Маржерет имеет в виду поход и сравнительно недолгую осаду Астрахани турецкими и крымскими войсками в 1569 г. – В. Н.
185. В 1591 г. армия крымского хана Казы-Гирея достигла окрестностей Москвы, но после ожесточенных боев была вынуждена стремительно отступить, понеся при этом большие потери. По некоторым данным, хан был ранен. В 1592 г. состоялся набег крымских царевичей на русские украины. С 1593 г. Крым, повинуясь султану, был втянут в австро-турецкую («долгую») войну. – В. Н.
186. Маржерет здесь неточен. Русские войска не воевали на Северном Кавказе с грузинами; военные действия велись с владетелями Дагестана и ряда иных полугосударственных образований, находившихся под сюзеренитетом по преимуществу Османской империи. В конце 1580-х – начале 1600-х гг. успешные в целом наступательные операции русских войск и разумная дипломатия укрепили позиции Российского государства, расширили его территории в регионе. В 1588 г. был восстановлен Терский городок (в устье реки Терек), позднее были сооружены Сунженский городок (на одноименной реке; скорее всего, это и есть таинственная Самария в книге Маржерета) и Койсинский острог (на реке Кейсу, или Сулак). После того, как русские отряды взяли Тарки, там из имевшихся сооружений воздвигли каменную крепостцу. Но все эти успехи перечеркнуло тяжелое поражение 1605 г., после которого за русскими сохранился только Терский городок (Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая половина XVI – 30-е годы XVII века. М., 1963. С. 270-289). – В. Н.
187. Местоположение грузин и Грузии между Черным и Каспийским морями указано Маржеретом правильно. Но каким образом наличие Волги могло им помешать успешно воевать с Россией (если таковая возможность станет реальной) – совершенно непонятно. Лишнее доказательство столичной «оседлости» капитана, на Волге он не бывал. – В. Н.
188. В семье Годуновых еще до 1598 г. были дети, скончавшиеся во младенчестве: сын Мина (умер ок. 1591/92 г.) и дочь Ирина (умерла в августе 1597 г.). Дочь Бориса Ксения родилась ок. 1582 г. и предназначалась отцом в супруги отпрыску какой-либо европейской королевской династии. Две попытки оказались неудачными: переговоры с Габсбургами в течение ряда лет по этому поводу не привели к успеху; датский принц Иоганн скоропостижно скончался вскоре после приезда в Москву (осень 1602 г.). После свержения правительства Годуновых, гибели матери и брата (10(20).06.1605 г.), Ксения осталась жива. С этого момента начинаются разноречия в источниках. Официальные тексты в правление первого Самозванца сообщали о самоубийстве Годуновых (матери и сына) и о том, что Ксения выжила и вскоре приняла постриг под именем Ольги. Большинство позднейших русских источников, практически все иностранные авторы настаивают на факте убийства Годуновых по приказу Самозванца и на взятии им Ксении в наложницы (слухи об этом дошли до Юрия Мнишка в Польше). Позднее, еще при Лжедмитрии I (точные сроки определить трудно) Ксения была пострижена под именем Ольги и отправлена в Горицкий женский монастырь на Белоозеро. Участвовала в перезахоронении останков родителей и брата в Троице-Сергиевом монастыре летом 1606 г. Находилась в обители во время ее осады отрядами Я. П. Сапеги в 1608 г. – начале 1610 г. (сохранилось ее письмо этого времени). Позднее была на покое в Суздальском девичьем Покровском монастыре, умерла до сентября 1622 г. Федор родился ок. 1589 г., уже с 1595 г. его имя порой фигурировало рядом с отцовским пока еще в частных, но имевших публичный акцент акциях. С 1597 г. участвовал в дипломатических встречах на дворе отца (Борис Федорович с 1589 г. имел право самостоятельно вести переговоры). Во время Серпуховского похода 1598 г. был оставлен на Москве при двух царицах (тетке-инокине и матери) с восемью членами Думы. Официальная документация шла, как правило, от имени отца и сына, начиная с осени 1598 г., закрепляя статус Федора как наследника и формального соправителя. После смерти отца 13(23).04.1605 г. был наречен на царство Освященным собором, Думой, бывшими в Москве членами двора. В Москве и в ряде городов успели присягнуть царице-матери и царю Федору, но далеко не везде. 7(17).05.1605 г. вспыхнули волнения в правительственных войсках под Кромами, восстание москвичей 1(10).06.1605 г. скинуло правительство Годуновых, мать и дети были арестованы и находились в заключении на старом дворе Бориса Годунова. 10(20).06.1605 г. мать и сын были убиты стрельцами по приказу присланных Самозванцем лиц (кн. В. В. Голицын, кн. В. М. Рубец Масальский и др.). Как самоубийц (по официальной точке зрения) их погребли без отпевания в Варсонофьевском монастыре на Сретенке, туда же отправили гроб с останками Бориса Годунова, извлеченный из захоронения в Архангельском соборе Кремля. – В. Н.
189. Практика запрета на браки представителям высшей знати существовала и при Иване Грозном, и при Борисе Годунове. Боярину кн. Ф. И. Мстиславскому разрешил жениться только «царь Димитрий Иванович» (на мнимой его родственнице из Нагих). – В. Н.
190. Супругой царя Симеона Бекбулатовича стала княгиня Анастасия Ивановна Мстиславская, сестра боярина кн. Федора Ивановича Мстиславского. Время свадьбы точно неизвестно, но, возможно, бракосочетание состоялось вскоре после перехода царевича в православие (1572 г.). В любом случае, брак заключили до «посажения» Симеона на царский трон в Москве в октябре 1575 г. Кн. Анастасия приняла постриг весной или летом 1606 г., вслед за насильственным пострижением ее мужа (оно состоялось 25 марта (4 апреля) 1606 г., причем по приказу «царя Димитрия Ивановича» Симеона отправили в Кирилло-Белозерский монастырь, а уже по приказу В. И. Шуйского на Соловки. – В. Н.
191. Речь идет о княгине Ирине Ивановне Мстиславской. Известны ее многочисленные вклады в монастыри, в частности, в Троице-Сергиев, три пожертвования датируются 1605–1607 гг. (в т. ч. по инокине-царице Александре Годуновой). Вклад по брату состоялся в октябре 1624 г. (вместе с его вдовой), а по себе – в 1635 г. Скончалась старица княгиня Ирина не позднее марта 1640 г. – В. Н.
192. Князь Дмитрий Иванович Шуйский был третьим по старшинству из пяти братьев Шуйских. Маржерет знал трех: Василия, Дмитрия и Ивана – кн. Андрея убил пристав в ссылке после опалы в конце 1586 г., а кн. Александр умер в 1601 г. Все братья делали свою карьеру в Особом дворе Ивана IV в 1570-е гг. Кн. Дмитрий был стольником в конце 1570-х гг., с 1580 г. – кравчий «с путем», с весны 1586 г. – боярин. С конца того же года – в опале и ссылке, откуда возвращен с подтверждением статуса и чина весной 1591 г. Занимал важные воеводские и административные должности в 1598– 1605 гг. В царствование старшего брата, кн. Василия Шуйского, был крайне неудачлив в военных действиях: проигрывал все решающие сражения и кампании (весной 1608 г. под Болховым отрядам Лжедмитрия II, в июле 1610 г. под Клушиным корпусу гетмана С. Жолкевского и др.). Польским королем Сигизмундом III вывезен в качестве трофея в Польшу, где умер в заключении в 1612 г. – В. Н.
193. Три дочери Григория (Малюты) Лукьяновича Скуратова-Бельского были выданы замуж за Б. Ф. Годунова, кн. И. М. Глинского (Иван IV по матери был из Глинских) и кн. Д. И. Шуйского. Свадьба Шуйского имела место где-то в середине – второй половине 1570-х гг. В это время сыграть решающую роль в заключении брака своячницы с кн. Шуйским Борис Годунов никак не мог, так что в этом пункте Маржерет, скорее всего, ошибся. – В. Н.
194. Первая жена кн. В. И. Шуйского не пережила 1580-е гг. (она упомянута в разряде свадьбы Ивана IV с Марией Нагой в октябре 1580 г.). Разрешение (видимо, предварительное) на второй брак он получил от «царя Димитрия Ивановича». Впрочем, оно так и не потребовалось. После успешной реализации заговора против Самозванца во главе с самим кн. Василием, что позволило ему стать царем, а затем устроить пышную свадьбу в январе 1608 г. после подавления осенью 1607 г. восстания под предводительством И. И. Болотникова. – В. Н.
195. Густав, сын Эрика XIV от «солдатки» Карин Монсдоттер, родился в 1568 г. и в том же году с семьей оказался в заключении, после того, как его отец был свергнут с престола. Через 5 лет семью разлучили, а еще через два года Густава отправили в Пруссию. Получил образование в разных коллегиях иезуитов, к середине 1590-х оказался в Праге при дворе императора Рудольфа II. Именно там завязали с ним контакты русские дипломаты: незаконнорожденному принцу отправили ценные дары и грамоты. Контакты приобрели регулярный характер к концу века. В итоге в июле 1599 г. Густав пересек российскую границу, а 16(26) августа он был принят царем. Русскими планами предусматривалось создание вассального и дружественного России герцогства на землях шведской Прибалтики с небольшими приращениями для России (Нарва с округой и др.). Проект оказался нереалистичным по ряду причин, поведение Густава вызывало нарекания, в 1601 г. он был сослан в Углич. Рассказы иностранных авторов, в том числе Маржерета, об обещании Бориса Годунова Густаву выдать за него дочь вряд ли достоверны и отражают лишь расходившиеся по столице слухи. Последние могли быть спровоцированы великолепием и щедростью приемов, размерами даров Густаву. – В. Н.
196. Эрик XIV (род. в 1533 г., ум. в 1577 г.), старший сын короля Густава I Вазы. Наследовал отцу в 1560 г., коронация состоялась в 1561 г. Его правление сопровождалось ожесточенной, кровавой борьбой со шведской аристократией и родными братьями. Свергнут с престола в 1568 г. – В. Н.
197. Юхан III (Иоанн) (род. в 1537 г., ум. в 1592 г.), старший сын Густава I Вазы от второй жены. Получил качественное образование, владел, в частности, пятью языками. Его борьба с единокровным братом Эриком XIV завершилась полной победой: риксдаг, формально низложивший Эрика XIV, провозгласил его королем. Был сторонником восстановления единства религии (веры) в Европе, воспитал старшего сына Сигизмунда (от Катарины Ягеллонки) в католическом духе. К концу его правления сплотилась оп-позиция на конфессиональной основе, роль лидера взял на себя третий сын Густава I, Карл. – В. Н.
198. Лев Сапега (род. в 1557 г., ум. в 1633 г.), литовский магнат и виднейший государственно-политический деятель Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, канцлер литовский (1589–1623 гг.), виленский воевода (1623–1633 гг.), великий гетман литовский (1625–1633 гг.). Один из главных «конструкторов» внешнеполитического курса по отношению к России и Прибалтике, последовательный, но умеренный сторонник экспансионистской линии в обоих направлениях. Возглавил «великое» посольство 1600–1601 гг., заключившее с Россией перемирие на 20 лет. Подробный анализ предыстории посольства, хода переговоров и достигнутых результатов см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения. С. 102–169. – В. Н.
199. Маржерет пишет о рындах, составлявших парадную охрану монарха во время дипломатических приемов, других дворцовых церемоний. Кроме того, рынды обязательно сопровождали государя в царских походах, и каждый рында отвечал вместе с помощниками-поддатнями за какой-либо один предмет царского воинского оружия («большого наряда»). Служба рынд была одной из наиболее почетных, значимых в местническом отношении, ее исполняли стольники из аристократических, титулованных и нетитулованных, родов. Описание приема Сапеги, кажется, выдает очевидца. – В. Н.
200. В этом месте Маржерет живописует пир после официального приема и излагает обязанности стольников во время пира. В зависимости от ранга посольства и послов, от хода переговоров и ряда конкретных обстоятельств «программа» пира могла меняться. Виды работ стольников классифицировались: они «у столов стояли», «в столы смотрели», «вина наряжали», «пить наливали», «в столы отпускали» и др. Эти обязанности не только регламентировались по функциям, но и ранжировались по значимости (о немного более поздней практике см.: Петров К. В. Царские «столы» (по материалам 1622–1629 гг.) // Государев двор в истории России XV–XVII столетий. Материалы международной научно-практической конференции. Владимир, 2006. С. 219-237). – В. Н.
201. Обычай «подачи», т. е. рассылки блюд и питья с царского стола на дом имел традиционные корни, а кроме того, развивался в условиях концентрации двора и дворовых чинов в столице. Это разнообразило формы «непосредственных» связей монарха с членами двора (прежде всего, его верхушечных слоев, но не только). Подачи бывали отнюдь не только во время больших дипломатических приемов или «внутренних» масштабных пиров. Подачи отправлялись и с царских столов с небольшим количеством приглашенных. – В. Н.
202. Шопин – небольшая мера жидкости, немного превышающая 0,5 литра. Парижский шопин равен 0,62 л. – П. У.
203. Торжественная процессия, несущая блюда и питье на подворье, где были размещены послы и их свита, – бытовая, но яркая и часто описываемая картинка дипломатического этикета и политического быта России того времени. – В. Н.
204. Похороны жертв голода в коллективных захоронениях и за государственный счет в катастрофические 1601–1603 гг. были не только и не столько актом благотворительности, сколько попыткой упреждающих мер санитарной и социальной безопасности. Попытка оказалась далекой от успеха. – В. Н.
205. Климатическая катастрофа 1601–1603 гг. в центральных и северо-западных уездах во многом подорвала возможности регенерации крестьянских хозяйств, соответственно, резко ослабли хозяйственные возможности поместий и вотчин основной массы служилого дворянства, а соответственно резко понизился их военно-служебный потенциал. Заметно возросли налоговые недоимки. Голодные годы привели к массовым подвижкам сельского населения как в территориальном плане (сильный приток беглых в южные пограничные уезды), так и в сословном. Одним из итогов стало противоречивое законодательство, регулировавшее условия прикрепления крестьян к тяглу, приведшее к нарастанию социальных напряжений во всех сферах жизни государства и общества (см.: Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975. С. 117– 190; Скрынников Р. Г. Россия накануне Смутного времени. 2-е изд., доп. М., 1985. С. 101-107, 151-180). – В. Н.
206. Кристиан (Христиан) IV (род. в 1577 г., ум. в 1648 г.), сын короля Фредерика II (ум. в 1588 г.), герцог Шлезвиг-Гольштейнский с 1593 г. на праве самостоятельного управления, король Дании и Норвегии с 1596 г. (коронован в том же году). На базе антишведских ориентации вел переговоры с русскими послами в конце 1601 г., завершившиеся уже весной 1602 г. при поездке датских послов в Россию брачным проектом – предполагавшейся женитьбой брата короля, герцога Шлезвиг-Гольштейнского Ханса (Ганса; у Маржерета – Иоанна или Иоганна) на Ксении Годуновой. Контракт предусматривал выделение Хансу (Иоганну) с семьей Тверского княжения (без Твери) и Важской земли; молодые должны были иметь резиденции в столице и в уделе, принц и его свита имели право свободно отправлять свой культ и выстроить две кирхи «датцкой веры». Ханс (Иоганн) прибыл в Россию в конце лета 1602 г., но планы сорвались вследствие скоротечной болезни и кончины принца 28 октября (7 ноября) 1602 г. (его похоронили в подклете протестантской церкви в Немецкой слободе Москвы). Несколько человек из свиты поступили немногим позднее на русскую военную службу. В 1603 г. переговоры велись о новом женихе для Ксении. – В. Н.
207. Маржерету слегка изменила память: инокиня-царица Александра умерла почти ровно через год – 26 сентября (6 октября) 1603 г. Скончалась она в Новодевичьем монастыре, а похоронена, как и положено царице, в соборе кремлевского женского Вознесенского монастыря. – В. Н.
208. Речь идет о репрессиях в отношении взятых в плен участников восстания Хлопка, развернувшегося летом и особенно в сентябре 1603 г. (Корецкий В. И. Формирование крепостного права. С. 192–235). – В. Н.
209. Маржерет суммарно, но в целом верно описывает последовательность перехода под знамена Самозванца (не забудем, финальная часть книги посвящена аргументам о подлинности «царя Димитрия Ивановича») городов-крепостей в Северской земле (пять первых из названных им) и в южных пограничных уездах. – В. Н.
210. Петр Федорович Басманов – из нетитулованной знати: фамилия Басмановых выделилась в середине XVI в. из старейшей линии старшей ветви рода Плещеевых. Петр Федорович – старший сын Федора Алексеевича, опричного фаворита Ивана IV, и внук Алексея Даниловича, блестящего воеводы и одного из инициаторов опричнины. Петр Федорович начал карьеру стольником в конце 1580-х гг., чашничий в 1598–1599 гг., окольничий с 1600 г., боярин с весны 1606 г. В кампании 1604–1605 гг. был реальным командующим в оборонительных боях и действиях гарнизона Новгород-Северского (формально был вторым воеводой). Входил в круг близких советников царя Бориса Годунова (о его последующей судьбе см. коммент. 217, 234 в наст. разделе и Назаров В. Д. Басмановы // БРЭ. Т. 3 С. 88–89). – В. Н.
211. Маржерет вспомнил и зафиксировал в тексте фамилию ротмистра (капитана) Матвея Домарацкого явно по той причине, что хорошо знал его позднее, на службе «царю Дмитрию Ивановичю» в Москве. Возможно, Маржерет имел отношение к допросам пленных наемников. М. Домарацкий участвовал в походе Лжедмитрия I, остался на службе у него после воцарения, позднее перешел в Тушино. Описание первого сражения дано кратко, но профессионально. Выразительная деталь: у Маржерета превалируют даты по григорианскому календарю, но в рассказах о двух решающих сражениях приведены даты по юлианскому календарю. – В. Н.
212. Описание сражения при Добрыничах едва ли не лучшее и в отечественных, и в зарубежных текстах. Упоминания о массовых казнях по приказам царя Бориса русских пленных, о триумфах в Москве с трофеями и пленными иностранцами подтверждаются другими источниками. – В. Н.
213. Кн. Василий Иванович Шуйский – старший из пяти братьев. Карьеру начал стольником в Особом дворе Ивана IV, был дружкой со стороны жениха на свадьбе Ивана IV с Марией Нагой (сент. 1580 г.), воеводские назначения получал с 1581 г. Стал боярином до 20(30) мая 1584 г., в опале с конца 1586 и по весну 1591 г. Возглавил комиссию Думы по выяснению причин смерти царевича Дмитрия и волнений горожан в Угличе. На помощь рати кн. Ф. И. Мстиславского был направлен 1(10).01.1605 г. во главе отрядов, состоявших почти целиком из членов двора – стольников, стряпчих, жильцов и т. п. Эти силы в сражении при Добрыничах участвовали, как и сам кн. Василий Шуйский (Назаров В. Д. Василий Иванович Шуйский // БРЭ. Т. 4. С. 635-637). – В. Н.
214. Дата смерти царя Бориса Годунова приведена по григорианскому календарю. Маржерет точен в диагнозе. – В. Н.
215. Институт дуэлей утвердился во французском обществе с середины XVI в. и был распространен в первую очередь в военной среде. Уже к началу XVII в. они приобрели характер национального бедствия. – В. Р. Н., П. У.
216. Под «буржуа» понимали прежде всего привилегированных жителей города, обладающих достатком, определенным престижем и пользующихся всем объемом городских прав. – П. У.
217. События в правительственной армии под Кромами снова даны Маржеретом по григорианскому календарю. Волнениям предшествовала смена воевод (бояре кн. Ф. И. Мстиславский и В. И. Шуйский были отозваны в Москву, а на их место из столицы прислали боярина кн. М. П. Катырева и боярина Петра Федоровича Басманова). Роспись воевод вызвала целый ряд местнических дел и недовольство многих знатных военачальников тем, кто и как начал реально править (что и отразилось в воеводских назначениях). Давно копившееся недовольство длительностью и плохими условиями службы спровоцировало выступления городовых корпораций – рязанской и некоторых других южных городов. Хотя армия и присягнула сначала царице и сыну, волнения усиливались. В этих событиях весьма значительную роль сыграли боярин П. Ф. Басманов и боярин князь В. В. Голицын (получил боярство летом 1602 г.). В итоге армия как боеспособная сила перестала существовать. Часть воевод была арестована, другие бежали, основная масса дворян отправилась по домам. – В. Н.
218. Это Иван Иванович Годунов, кравчий с 1598 г., окольничий с октября 1602 г. Вслед за родственниками после выступлений горожан Москвы 1(10).06.1605 г. был арестован и сослан. – В. Н.
219. Михаил Глебович Салтыков, окольничий с 1590 г., боярин с лета 1601 г. – В. Н.
220. Текст такого письма сохранили некоторые русские нарративы. – В. Н.
221. Бельский Богдан Яковлевич, фаворит и любимец Ивана IV в 1576–1584 гг., думный дворянин (с 1576 или 1577 г.) и оружничий (с 1578 г.). После смерти Ивана Грозного возглавил «партию» незнатных думных дворян из его особого двора, попал в опалу уже весной 1584 г. Позднее оказывался в немилости не один раз, осенью 1598 г. получил чин окольничего, но на рубеже 1601–1602 гг. снова в ссылке. В Москве появился после смерти Бориса Годунова. В описываемых здесь событиях – в антигодуновском восстании москвичей 1(10).06.1605 г. – Бельский стал едва ли не главным провокатором выступлений городских низов, в ходе которых были разграблены и частью уничтожены дворы Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых (все они были арестованы), а заодно дома врачей-иностранцев. Позднее Бельский пользовался симпатиями «царя Дмитрия Ивановича», но в круг его близких советников не входил. Царь Василий Шуйский отправил его воеводой в Казань, где весной 1611 г. во время волнений горожан и местных дворян он был казнен (см. Назаров 6. Д. Бельский Б. Я. // БРЭ. Т. 3. С. 296). – В. Н.
222. Семью Бориса Годунова арестовали и посадили на старом его дворе «за приставы» в день восстания в Москве. Сабуровых, Годуновых и Вельяминовых заключили в тюрьму 8(18) июня, в ссылки их стали отправлять с 15(25) и 16(26) июня. Царицу-мать и царя Федора Борисовича убили 10(20) июня. – В. Н.
223. В Варсонофьевском монастыре на Сретенке. – В. Н.
224. Князь И. М. Воротынский, старший сын выдающегося русского полководца кн. Михаила Ивановича Воротынского. В правление и в царствование Бориса Годунова почти все время находился или в опалах, или на далеких воеводствах в Поволжье (в Нижнем Новгороде и почти 10 лет в Казани). Получил чин боярина весной 1605 г., после восстания 1(10).06.1605 г. возглавил делегацию сословий столицы к «царю Димитрию Ивановичу». Участвовал в его свержении, а позднее был активнейшим участником политической и военной борьбы 1606–1618 гг. Умер в январе 1627 г. (см.: Назаров В. Д. Воротынский Иван Михайлович // БРЭ. М., 2006. Т. 5. С. 730). – В. Н.
225. Маржерет ошибается. Названные им лица участвовали в торжественной встрече мнимой «матери» и «царя Димитрия» под Москвой. В далекую обитель ездил за инокиней-царицей Марфой кн. М. В. Скопин-Шуйский. Кн. Василий Михайлович Рубец Мосальский был назначен воеводой в Путивль в 1603 г. Осенью 1604 г. перешел на сторону Лжедмитрия I (отчасти под давлением горожан и гарнизона) и с тех пор был его вернейшим сторонником. Еще до прихода «царя Димитрия» в Москву кн. Василий получил чин боярина и должность главы приказа Большого дворца, был близок к Самозванцу. При Василии Шуйском удален воеводой в Корелу, позднее оказался в Тушинском лагере. – В. Н.
226. Речь идет о Николо-Выксинском монастыре. – В. Н.
227. Венчал на царство Лжедмитрия патриарх Игнатий, грек по происхождению, епископ города Ериссо. В некоторых русских текстах его неправомерно титулуют архиепископом Кипрским. В Россию прибыл в 1595 г. «за милостыней», в качестве представителя местоблюстителя вселенского патриарха присутствовал на торжествах по случаю избрания царем Бориса Годунова (1598 г.). Ок. 1603 г. поставлен архиепископом Рязанским. В начале июня 1606 г. встречал Лжедмитрия I в Туле (город был в его епархии), принимал присягу ему у местных жителей и прибывавших из других городов делегаций. Сопровождал его при походе в Москву. Избран и поставлен Патриархом Освященным собором 30 июня (10 июля) 1605 г. В день убийства Самозванца сведен с кафедры, затем судим, лишен архиерейства и заключен в Чудов монастырь. Освобожден и вновь возведен на патриаршество командованием польско-литовского гарнизона весной 1611 г. Осенью того же года уехал в Литву, умер ок. 1640 г. в Виленском униатском Троицком монастыре (Макарий (Булгаков). История русской церкви. М., 1996. Кн. 6. Отд. 1. С. 78, 79, 85, 104-106, 644-645). – В. Н.
228. О чеканке при Самозванце золотых монет разных типов и различного назначения см. детальное исследование: Лаврентьев. Царь. С. 50–150. Во Франции самый распространенный тип экю («экю золотого солнца») равнялся тогда трем ливрам. – В. Н., П. У.
229. Во французской теории права и юридической практике к концу XVI в. утверждается заимствованное из римского права определение «Оскорбление Величества» как самого тяжкого преступления против Бога, короля и общественного блага. Даже намерение организовать заговор против короля считалось заслуживающим смерти. Показательно, как Маржерет характеризует состав суда и судебные процедуры; обвинение с доказательствами вины происходило публично в присутствии избранных из всех сословий представителей. В другом месте книги он сообщает дополнительные детали: улики в измене Василия Шуйского, помимо прочего, были продемонстрированы «по анналам истории и по его поступкам в отношении Бориса», так «что ни он, ни его род никогда не были верными слугами своих государей» (см. с. 185 наст. издания). Такому описанию судебного процесса корреспондируют известия других иностранных авторов, есть параллели (по составу собора) в Новом летописце. Л. В. Черепнин справедливо отнес это событие к числу судебных соборов (Черепнин Л. В. Земские соборы. С. 90, 150–151). – В. Н., П. У.
230. Речь идет о Яне Бучинском (иностранным секретарем «царя Димитрия» был еще его брат, Станислав), главном секретаре в этой группе чиновников, составлявших близкий круг сотрудников и советников правителя (см., в частности: Лаврентьев. Царь. С. 16, 18, 152–153, 158 и др.). В начале января 1606 г. прибыл в Польшу с крупными суммами денег (для Ю. Мнишка и других кредиторов) и дорогими подарками для невесты. Добивался скорейшего отъезда Марины Мнишек с родственниками в Россию, сопровождал их в этой поездке до окрестностей Москвы. Затем участвовал в свадебных торжествах. После переворота 17(27).05 был арестован, активно допрашивался, дал показания, позднее сослан (Дневник. С. 33, 37, 42, 171 и др.). Мера подлинности «расспросных речей» Бучинских вызывает большие сомнения. – В. Н.
231. Власьев Афанасий Иванович – из дьяческой семьи, приказная карьера началась не позже середины 1580-х гг. Не позднее 1594 г. подьячий в Посольском приказе с самым высоким среди подьячих денежным жалованьем и поместным окладом. С 1595 г. и до 1603 г. – дьяк приказа Казанского дворца (думский дьяк с 1598 г.) с одновременным исполнением обязанностей по дипломатическому ведомству (участие в переговорах, посольских приемах, посольствах). Постепенно его занятие международными делами выходит на первый план. Возглавил русское посольство в Империю в 1599–1600 гг., с этого года – второй посольский дьяк, с конца 1601 г. (после отставки В. Я. Щелкалова) – думный дьяк и глава Посольского приказа. В 1599–1605 гг. был главой или членом русских посольств в Империю, Речь Посполитую, Данию и др. Участвовал в переговорах с представителями Англии, Швеции, Речи Посполитой, Дании, Ганзейских городов, Крымского ханства. Был очень близок к Борису Годунову, выполнял отдельные поручения по политическому сыску (1601 г.), связанные с матримониальными планами царской семьи (вне рамок протокола), по контролю над действиями воевод в кампании против первого Самозванца. Сохранил свой пост при царе Федоре Борисовиче, оставался думным посольским дьяком («и подскарбием надворным», т. е. казначеем) в правление «царя Дмитрия Ивановича». 5(15) сентября 1605 г. выехал из Москвы во главе огромного посольства (230 человек) в Речь Посполитую за невестой для царя, Мариной Мнишек. 12(22) ноября 1605 г. представлял особу царя на церемонии обручения (по католическому обряду), 1(11) декабря как представитель «царя Димитрия Ивановича» присутствовал на брачных торжествах Сигизмунда III (тот вторым браком женился на эрцгерцогине Констанции Габсбург), занимая самые почетные места среди всех дипломатов. Сопровождал Марину, ее родных и огромную свиту в поездке в Россию (в конце путешествия Власьев немного их опередил, прибыв в Москву 14(24) апреля 1606 г.). По возвращении возглавил Посольский и Казенный приказы, участвовал в переговорах с послами Речи Посполитой, в свадебных торжествах. После переворота и воцарения Василия Шуйского попал в опалу с конфискацией недвижимости, был отправлен вторым воеводой в Уфу. В начале 1611 г. Сигизмунд распорядился о возвращении ему отобранного имущества, примерно тогда же от короля получил чин думного дворянина. (Лисейцев. Посольский приказ. Ч. 1. С. 56–75). – В. Н.
232. Палатин Сандомирский – Юрий Мнишек (род. ок. 1548 – умер 1613 г.), сенатор Речи Посполитой, воевода Самборский и староста Львовский. К моменту появления на его горизонте «царевича Дмитрия» находился в тяжелейшем финансовом положении из-за неуплаты налогов и доходов с королевских имений и соляных копей. Организовал поддержку авантюре Самозванца со стороны части магнатов, короля и его окружения (в негласной форме), католической церкви Короны, включая финансовое обеспечение для найма небольшого войска. В ответ получил от Лжедмитрия I обязательства жениться на его дочери Марине (с выделением значительного удела), уступки самому Мнишку части территории России, а также возмещения всех расходов. В качестве гетмана возглавил польско-литовскую часть армии Самозванца на начальном этапе похода, в начале января 1605 г. вернулся в Речь Посполитую с большинством польско-литовских отрядов. После воцарения Самозванца получил от него крупные суммы, затягивал отъезд Марины в Россию. В поездке на свадьбу в Москву (май 1606 г.) его сопровождали многочисленные родственники, знакомые, клиенты. После убийства «царя Димитрия» был допрошен, а в августе 1606 г. с Мариной, другими родственниками и многочисленной дворней сослан в Ярославль. По июльскому договору 1608 г. подлежал (наряду с другими сосланными) отправке на родину, но вместо этого с семьей и близкими был перехвачен недалеко от границы отрядами Лжедмитрия II (по предварительной договоренности): 5(15) сентября в Тушино состоялась церемония встречи «чудесно спасшегося царя Дмитрия» с его супругой и тестем. В конце 1608 г. выехал из России. – В. Н.
233. Марина Мнишек (род. в 1588/89 г., умерла до весны 1615 г.), младшая дочь Юрия Мнишка от его первого брака (ее мать – Ядвига Тарло, из известного магнатского рода), 12(22) ноября 1605 г. была обручена в Кракове с «царем Димитрием Ивановичем» (его особу представлял А. И. Власьев), что приравнивалось в католическом обряде венчанию. На свадебных торжествах в Москве 8(18).05.1606 г. была миропомазана по православному обряду (что было воспринято русскими как присоединение к православию по второму чину) во время коронации (так она стала первой коронованной русской царицей), а в последующей процедуре брачного венчания то ли приняла из рук патриарха Игнатия православное причастие, то ли отказалась его принять (последнее, видимо, ближе к реальности). После убийства мужа была переведена из царских покоев во двор к отцу, затем вместе с ним, родными, свитой и многочисленными слугами сослана в Ярославль. Летом 1608 г. сознательно выбрала Тушинский лагерь (вместо возвращения в Самбор), публично признав в Лжедмитрии II чудом спасшегося мужа (при этом настояла на тайном венчании). В дни кризиса и распада Тушинского лагеря вновь отказалась вернуться на родину, не приняв предложений короля, а в январе 1610 г., ускользнув от охраны, добралась верхом в сопровождении небольшой свиты до Калуги, где находился лагерь и резиденция Лжедмитрия II. В начале января 1611 г. родила от него сына Ивана, которого вскоре после рождения публично «отдала» под защиту горожан Калуги (Самозванец был убит в декабре 1610 г.). Ок. 3(13) января 1611 г. отправилась с сыном под охраной И. М. Заруцкого в Тулу. Позднее находилась в Коломне под его же покровительством: весной 1611 г. Заруцкий стал одним из организаторов и предводителей Первого земского ополчения. Сопровождала его с сыном и маленькой свитой, когда он осенью 1612 г. пытался воссоздать на юге страны антиправительственную военную коалицию. Летом 1614 г. была выдана казаками (с Заруцким и сыном) правительственным отрядам на р. Яик, затем привезена в Москву. Умерла в заключении («с тоски»), по одному из преданий, в «Маринкиной башне» Коломенского кремля. Ее сын был повешен. И, М. Заруцкий то ли посажен на кол (по одним данным), то ли колесован (Козляков В. Н. Марина Мнишек. М., 2004; Успенский Б. А. Царь и патриарх. Харизма власти в России. С. 187–210). – В. Н.
234. Буссов (с. 112) точно датирует учреждение «царем Димитрием» личной охраны из наемников январем 1606 г., примерно к тому же времени относит этот факт и Масса, (с. 118, 122). Свадьба кн. Ф. И. Мстиславского имела место в конце января-феврале 1606 г. (с 3 марта начался Великий пост). Поэтому арест «секретаря или дьяка» следует датировать зимой – началом весны. Некоторые исследователи сближают это известие Маржерета с сообщением Массы об обнаружении неких лиц вблизи покоев царя ночью 8 января 1606 г. (двух лиц арестовали и позднее казнили) и последующим его рассказом о том, что Андрей Шерефединов был подкуплен для убийства царя (Скрынников Р. Г. Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев. Новосибирск, 1987. С. 179–180). Но Масса не называет Шерефединова дьяком, что соответствовало реалиям: после опалы 1584 г. А. В. Шерефединов был выборным дворянином по Коломне, и в таком качестве он известен боярским спискам 1598/99 г., 1602/03 г. и нач. XVII в. В августе 1604 г. был вторым членом комиссии, верставшей детей боярских Арзамаса и Коломны (возможно, он уже был пожалован в московские дворяне). Новый летописец указывает его среди лиц, отправленных в Москву для убийства царицы М. Г. Годуновой и царя Федора Борисовича в июне 1605 г. (Масса вообще приписывает это убийство только ему). Но в отличие от других лиц, любимцев Ивана IV, он совсем незаметен в окружении Самозванца. В боярских списках 1606–1607 г. и 1610–1611 г. он, правда, фигурирует в перечнях московских дворян (Веселовский. Дьяки. С. 578; Станиславский. Двор. С. 256, 275, 302, 359; Сторожев. Материалы. С. 90). Можно, конечно, догадываться, что отсутствие значимого карьерного роста при столь важной услуге привело А. Шерефединова в ряды заговорщиков против Самозванца, но в любом случае он и дьяк (у Маржерета без имени) – разные люди, хотя из одного, оппозиционного «царю Димитрию» лагеря. Указание на присутствие П. Ф. Басманова при пытке дьяка говорит об его особой близости к государю – политический сыск был ему подведомственен. Он же возглавлял Стрелецкий приказ, что должно было гарантировать (дополнительно к учрежденной охране из наемников) безопасность правителя. – В. Н.
235. Марина Мнишек пересекла русскую границу 8(18) апреля 1606 г. Князь Константин Вишневецкий (род. в 1564 г., ум. в 1641 г.), магнат, Кременецкий староста, из княжеского дома турово-пинских Рюриковичей, перешел в католичество в 1595 г. Женат на старшей сестре Марины Мнишек, Урсуле. В имении его двоюродного брата, кн. Адама Вишневецкого, летом 1603 г. его русский слуга объявил себя сыном Ивана Грозного. Самозванец очутился в Самборе у Мнишка именно благодаря этим родственным связям. После выступления 17(27).05.1606 г. в Москве кн. Константин был в ссылке в Костроме, позднее поучаствовал в военных действиях на стороне тушинцев и в армии королевича Владислава в 1618 г. – В. Н.
236. Эпизод с М. И. Татищевым внутренне противоречив, ведь православная Пасха приходилась в 1606 г. на 20 апреля. Если у Маржерета григорианский календарь, то никакой мясной еды за 10 дней до Пасхи подать на царский стол не могли. Но и вместить в один день опалу на Татищева, его удаление (по контексту не просто из Кремля) и прощение «по ходатайству» П. Ф. Басманова невозможно. Соответственно, инцидент и ссылку Татищева следует датировать январем– и до 17 февраля 1606 г. (о том, что его сослали «в дальний острог» знали в мае того же года послы Речи Посполитой). В критический момент заговора именно Татищев убил ножом Басманова (по Буссову) или нанес ему первый удар (по Маржерету). Начало карьеры обеспечил его отец, думный дворянин в Особом дворе Ивана Грозного: в 1590-е М. И. Татищев ясельничий, в январе 1599 он получил думное дворянство, считался одним из любимцев Бориса Годунова, выполнял значимые дипломатические поручения. В 1604–1605 гг. возглавил посольство в Грузию, имевшее, помимо прочих, тайное задание: поиск невесты для царевича Федора Годунова. Вернулся он в Москву 12(22) ноября 1605 г., в правление «царя Дмитрия Ивановича». Не позднее 16(26) декабря Татищев получил чин окольничего. «Отплатил» он активнейшим участием в заговоре. Позднее участвовал в военных действиях против болотниковцев, затем получил назначение 2-м воеводой в Новгород. По подозрению в намерении передаться к Лжедмитрию II (но и по причине его крайнего корыстолюбия) решением походного отряда новгородских дворян и воинских людей был утоплен в конце 1608 г. (Павлов. Государев двор. С. 53, 64, 69; РИО. М., 1912. Т. 137. С. 192; Буссов. С. 119). – В. Н.
237. Здесь и везде далее Маржерет называет саблю словом cimeterre. Оно подразумевало восточную, в первую очередь турецкую саблю с достаточно широким клинком с обоюдозаточенным боевым острием-елманью и широким обухом. Сабля обладала значительным изгибом и по своей конструкции отличалась от восточноевропейских сабель венгерского типа (sabre). – В. Р. H.
238. Конечно, не «Царь Петр», но «царевич Петр», сын муромского посадского человека Илья Горчаков, он же Илейка Муромец. Итогом его скитаний по Волге стало вступление в отряды терских казаков в качестве чуры (ученика-слуги) старых казаков. Был выдвинут старыми казаками на роль сына царя Федора Ивановича, царевича Петра. Объявление его в этой роли и движение казаков вверх по Волге к Москве выявило, помимо прочего, неравномерность кризисных явлений в их социально-политическом обличьи (терские казаки явно хотели получить свою долю наград и жалованья, оглядываясь на донских казаков). Характерны также те способы, которыми Лжедмитрий попытался первоначально решить неожиданно возникшую сложную проблему (ненасильственными мерами). – В. Н.
239. Здесь Маржерет, а точнее его информаторы, ошибся – движение «царевича Петра» продолжалось, казаки изменили маршрут. В конце 1606 г. оно придало восстанию под предводительством И. Болотникова новый мощнейший импульс. – В. Н.
240. Дата въезда Марины Мнишек в Москву приведена по григорианскому календарю. Посол Сигизмунда III – Николай Олесницкий (род. ок. 1558 г., ум. в 1629 г.), воевода радомский, каштелян г. Малогощ в Коронной части Речи Посполитой (Польше). Во время приема посольства «царем Дмитрием» происходили резкие словесные перепалки между ним и послами из-за непризнания польской стороной нового титула Самозванца («непобедимый цесарь» и т. п.). После выступления москвичей 17(27).05.1606 г. и убийства боярами «царя Димитрия Ивановича» Олесницкий содержался вместе с другими чинами посольства под стражей в Москве. После возвращения в Польшу с 1619 г. воевода Люблинский, автор записок о Смуте в России. – В. Н.
241. Дата выступления горожан и действий заговорщиков приведена по григорианскому календарю. Другими источниками подтверждается убийство П. Ф. Басманова Татищевым, насильственная смерть нескольких телохранителей. Цифра убитых поляков и литовцев у Маржерета меньше, чем у Буссова, но больше, чем у Массы и особенно чем в польских записях. – В. Н.
242. Тело «царя Димитрия Ивановича» было выставлено на столе на Лобном месте Красной площади (торговых рядов). Парижский ольн (или ол) составлял 188,8 см. – В. Н., П. У.
243. О внезапном похолодании вслед за убийством Лжедмитрия I сообщают многие источники. Соответствует другим известиям запись Маржерета о разделении («один против других») «Совета (т. е. Думы), народа и страны». Иными словами, раскол российского общества произошел и в социальном измерении, и в административно-территориальном плане. Точно указание об опалах и ссылках всех близких к «царю Димитрию» лиц. Перевод Марины Мнишек в охраняемое стражей подворье ее отца состоялся 23 мая (2 июня) 1606 г. – В. Н.
244. Во главе церковной части комиссии стоял ростовский митрополит (по некоторым источникам, «нареченный патриарх») Филарет (Романов), светскую часть комиссии возглавлял боярин кн. И. М. Воротынский. – В. Н.
245. Дата коронации дана по григорианскому календарю. Сведения Маржерета о двух фактах волнений в Москве, едва не приведших к низложению нового царя, Василия Шуйского, наиболее информативны. – В. Н.
246. Юрий Мнишек, Марина, их ближайшие родственники, сопровождавшие их лица и слуги были сосланы 6 августа 1606 г. в Ярославль (не Углич). – В. Н.
247. «Христианнейший король» – официальный титул французских королей с XV в. То, как определяет автор 1606 год («минувший»), датирует данный абзац – он написан или отредактирован в Париже в 1607 г. Не сказалось ли это на точности выражения? Трудно понять, идет ли речь о намерении Самозванца самому со свитой отправиться во Францию (что крайне маловероятно) или же планировалось представительное посольство из знатных и близких к царю лиц. – В. Н., П. У.
248. Этот текст Маржерета очень важен: он фиксирует распространение слухов о спасении «царя Димитрия» в столице практически сразу после его убийства. – В. Н.
249. Бертран де Коссан – французский купец из Ла-Рошели. Согласно грамоте Генриха IV на имя царя Василия Шуйского от 1607 г., Бертран впервые посетил Россию с торговыми целями в 1580 г. (нельзя полностью исключить описку или какую-то ошибку в письме Генриха IV) и, возможно, бывал в ней и позднее. Король ходатайствует о возврате купцу 300 рублей за взятые в казну и внесенные «в реестр» драгоценности (т. е. зафиксирован и факт сдачи, и факт оценки сданных ценностей). Во время восстания 17(27) мая 1606 г. Коссан, скорее всего, не пострадал физически (раз он наведался на Лобное место) и не был ограблен (раз об этом не говорится в письме). По справедливому мнению Жордания, обращение Коссана к королю явно передал при аудиенции сам Маржерет, хотя и другой вариант (купец сам или через парижских знакомцев обратился к Генриху IV) не исключен. Дошло ли письмо Генриха IV до царя (что сомнительно), а если и дошло, то получил ли Коссан удовлетворение своим претензиям – вопрос остается открытым (Жордания. Очерки. Ч. 1. С. 109–116, 222-225). – В. Н., П. У.
250. Бучинский Станислав, шляхтич, брат Яна Бучинского, секретарь Лжедмитрия I. После событий 17(27) мая 1606 г. арестован и был допрошен вместе с братом. – В. Н.
251. Согласно этому известию Маржерета, восстания в важнейших крепостях юга страны вспыхнули в самом начале июня 1606 г. – В. Н.
252. Шереметев Петр Никитович – из младшей линии знаменитого аристократического нетитулованного рода. Входил в ближайшее окружение правителя, затем царя Бориса Годунова. Неоднократно сопровождал его в поездках по монастырям, участвовал в царских приемах, пирах, выполнял отдельные поручения. 1(10).10.1602 г. получил чин окольничего. Слухи, потом более серьезная (?!) информация о его активном участии в заговоре против В. И. Шуйского дошли до царя, когда Шереметев в составе комиссии по переносу мощей царевича Дмитрия был в Угличе. Немногим позднее был сослан. – В. Н.
253. Текст содержит весьма ценную информацию о характере выступлений москвичей в кризисное время. – В. Н.
254. В данном месте речь, скорее всего, идет об армии во главе с боярином кн. И. М. Воротынским, направленной под Елец. Рать Воротынского действительно нанесла поражение повстанцам, что, однако, не привело к падению крепости. К концу лета ситуация изменилась кардинально: после неудачного боя армия Воротынского сначала отступила (к Туле), а затем практически развалилась. – В. Н.
255. Подобные суждения имели хождение преимущественно в протестантских странах и регионах. – В. Н.
256. Царевич Димитрий и Мария Нагая с рядом родственников были отправлены в Углич («на удел») 24 мая (3 июня) 1584 г. – В. Н.
257. Речь идет о кн. Адаме Вишневецком (см. выше, коммент. 235 в наст. разделе). Конечно, Маржерет ошибается, соединяя в одно лицо двоюродных братьев. Князь Адам позднее собирал отряды и для Лжедмитрия II. – В. Н.
258. Маржерет прав: во времена эпидемий и стихийных бедствий правительство резко усиливало меры по контролю над передвижением населения, особенно на границе с Речью Посполитой и шведской Прибалтикой. – В. Н.
259. Речь идет о посольстве от имени «цесаря Дмитрия Ивановича» к папе; послом стал А. Лавицкий, один из полковых священников-иезуитов, сопровождавших «царевича» в походе 1604–1605 г. Посольство имело предварительный характер (Пирлинг П. Из Смутного времени. СПб., 1902. С. 114-119). – В. Н.
260. Посольство И. Ржевского и дьяка П. Дмитриева состоялось в 1601– 1602 гг. Карьера дьяка известна, но с лакунами. В 1588–1592 гг. был вторым дьяком Посольского приказа, в 1595–1599 гг. вместе с дьяком И. Нармацким возглавлял Новый четвертной приказ (Новую четь), из которой образовалась Новгородская четверть. Параллельно (в 1597– 1598 гг.) был дьяком в Московском Судном приказе. Выполнял отдельные поручения дипломатического и служебно-разрядного характера (Павлов. Приказы. С. 192, 194, 199). – В. Н.
261. О желании Лжедмитрия основать университет писали, в частности, сопровождавшие его в походе на Москву иезуиты (Пирлинг П. Из Смутного времени. С. 137, 138 и далее). – В. Н.
262. Вряд ли Маржерет прав: соборы 1598 г. и 1613 г. показали, что «стремились» к российской короне представители ряда фамилий – Голицыны, Трубецкие, Воротынские, Романовы, Годуновы и др. В мае 1606 г. вопрос не был однозначен. Интриги (в отношении Шуйского, о которых пишет сам Маржерет) это доказывают. – В. Н.
Введение
Предисловие
Часть 1
Часть 2
Российские документы. Часть 1
Российские документы. Часть 2
Зарубежные документы
Современники о Маржерете
Приложение I
Приложение II
Литература
Сокращения
Генеалогическая таблица
Письма
Текст
ЖАК МАРЖЕРЕТ
СОСТОЯНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
ESTAT DE L'EMPIRE DE RUSSIE
ВВЕДЕНИЕ
Маржерет:
«Tudieu, il у fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul».
«Tudieu, il у fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul».
Маржерет:
«Бог мой! Становится жарко! Этот дьявол Самозванец, как они его называют, бестия, которому перцу насыпали на хвост!»
«Бог мой! Становится жарко! Этот дьявол Самозванец, как они его называют, бестия, которому перцу насыпали на хвост!»
А. Пушкин «Борис Годунов»
Его профессиональная судьба «солдата удачи» немало поспособствовала и тому, что он очутился в России, и тому, как он сумел ее увидеть и описать.
Он не был первым французом, который пытался создать и передать своим соотечественникам образ тогдашней России, но он был первым из взявшихся за перо, кто сочетал столь высокую информированность с глубоким погружением в реальную жизнь российского общества. Он настолько тесно оказался вплетенным в ткань русской истории, что вопреки требованиям транслитерации Жак Маржере так и остался в нашей традиции с произносимым финальным «т» в фамилии. Официальные документы российского происхождения XVII в. звали его Мержеретом. Но [8] уже в XVIII столетии спохватились: Мержерет стал привычным нам Маржеретом. Под этим именем он присутствует на страницах «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина и отчаянно ругается на равнине близ Новгорода-Северского в пушкинском «Борисе Годунове». Издание Устрялова, в которых впервые текст Маржерета был переведен на русский язык, канонически закрепило в российской историографии именно это написание родового имени.
Само сочинение Маржерета и во Франции, и в России публиковалось неоднократно. Сравнительно недавно оно было переведено на английский и испанский языки 1. Оно хорошо знакомо всем исследователям российской истории XVI–XVII столетий. Какие же причины вызвали появление настоящего издания?
Предлагаемая публикация является частью российско-французского исследовательского проекта, посвященного изучению взаимосвязей России и Франции XVI–XVII вв. прежде всего в сфере личных контактов и обмена идеями. Для эпохи последней трети XVI – первой трети XVII в., времени критического как для России, так и для Франции, фигура капитана Маржерета сугубо символична. В 1600–1614 гг. он занимал, пожалуй, одну из наиболее выгодных позиций в плане обмена информацией и идеями между Россией и остальным Христианским миром Европы по степени своей информированности и вовлеченности в водоворот событий. Заметим сразу, что термин «обмен идеями» следует понимать в самом широком смысле: от бытовых контактов, связанных с профессиональной жизнью разных людей, до политических, конфессиональных и военных планов в отношении будущего государственного бытия России, почти одновременно и во множестве возникавших при дворах Рима, Речи Посполитой, Швеции и Англии.
Все сказанное объясняет наше обращение к сочинению и к личной биографии капитана Маржерета. Были и дополнительные резоны в реализации проекта именно таким образом.
Первый и, пожалуй, наиболее важный из них – сравнительное обилие синхронной документации и источников о нашем [9] герое. К примеру, мы не знаем ни одного документа, относящегося к биографии Конрада Буссова после его приезда в Россию и до его отъезда в конце 1611 г. Все, что нам о нем известно, извлечено из его сочинения, из русского источника «шведского» периода его жизни и двух писем, составленных им через полтора-два года после отъезда из России. Исаак Масса вообще не известен нам по российским документам до 1613 г., свое же сочинение о России он написал в Нидерландах в 1609–1610 гг., к тому же оно оставалось неопубликованным до середины XIX века. Тогда как о жизни и деятельности Маржерета (как в России, так и за ее пределами) обнаруживались и вводились в научный оборот все новые документы как в XIX, так и в XX в. Составители данного издания счастливы тем, что и им удалось пополнить репертуар свидетельств о капитане Маржерете
Следующим аргументом в пользу выбора личности Маржерета для данного исследования явились новые подходы в компаративном изучении институтов и идей разных конфессионально-цивилизационных традиций. В этом плане качественный перевод текста сочинения Маржерета, осуществленный в 1983 г. ленинградскими исследователями, нуждался в смысловом обновлении в ряде важных пунктов. К тому же издание 1983 г. было осуществлено по экземпляру сочинения издания 1607 г., хранящегося в Российской национальной библиотеке. Но, как оказалось, лишь экземпляр Национальной библиотеки Франции содержал более десятка маргиналий на полях. При отсутствии авторской рукописи сочинения значение этих помет – авторских или же редакторских – приобретает исключительное значение. В данном томе сочинение Маржерета публикуется по Парижскому экземпляру с воспроизведением всех маргиналий.
Еще одной особенностью данного издания является публикация всего комплекса известных на сегодняшний день сведений о Маржерете. Это потребовало большой работы по выявлению всех возможных документальных и нарративных источников в российских и зарубежных архивах и библиотеках. К сожалению, не все удалось здесь сделать: в частности, составители не сумели обнаружить подлинники документов царской казны (Казенного приказа) 1610–1611 гг., которые известны по публикации середины XIX века. Надо думать, что документальные следы деятельности Маржерета могут быть еще обнаружены также в личных архивах [10] кн. Радзивиллов (в Польше, Белоруссии, Литве), в ряде государственных архивов Германии. Но эти документы могли бы раскрыть нам лишь заключительные страницы жизни Маржерета. Это, конечно, очень важно, но к теме «Маржерет и Россия» они вряд ли будут иметь прямое отношение.
И последнее обстоятельство. Авторы по мере своих сил постарались соответствовать главному герою своего проекта, хотя бы в объеме той информации, которую они сумели собрать и сообщить читателю в комментариях. Ведь реальное содержание сочинения Маржерета может быть понято в максимально развернутых контекстах разнообразнейших и разноплановых сведений. Все это авторы постарались отразить в своих комментариях и к сочинению Маржерета, и к документам.
Что касается воспроизведения нами издания 1607 г. по экземпляру Национальной библиотеки, то сведения об авторской и издательской правке приведены в примечаниях к французскому тексту. Мы полностью сохранили пунктуацию и орфографию первого издания. Исключение составляют лишь буквы «u» и «v», а также «s» – чье написание дается согласно общепринятым современным принципам транслитерации памятников среднефранцузского языка. В словах под титлами вставляемые буквы даны курсивом. Следует отметить, что текст авторского предисловия – «Обращения к королю» набран курсивом и представляет собой отдельную тетрадь, не входящую в общую нумерацию тетрадей книги. «Обращение» содержит буквы, не встречающиеся в основном тексте книги – «j» и «ß». Впрочем, в колонтитулах всей книги, также набранных курсивом, «Россия» пишется как «Rußie», в отличие от основного текста, употребляющего форму: «Russie». Это уточнение тем более необходимо, что при воспроизведении французского текста колонтитулы были нами опущены.
В русском переводе курсив воспроизводит шрифт оригинала. Жирный шрифт используется нами для того, чтобы выделить слова, которые Маржерет старался дать в русской транскрипции. Так, например, «les Nobles» переводятся нами как «Дворяне», а «Deuorenne» как «Дворяне».
Состав второго раздела тома определялся авторами по следующим основаниям. В его первую часть – «Ж. Маржерет в российских документах. Тексты и примечания. Комментарии» были [11] отобраны материалы двух видов. Во-первых все материалы, прямо связанные с деятельностью Маржерета или же оценкой его деятельности российскими современниками. Во-вторых, публикуются материалы, освещающие деятельность француза де Лескера в России в 1612–1613 гг. Поводом для их включения в данный том послужило то обстоятельство, что взаимоотношения группы наемников, прибывших в Россию в навигацию 1612 г. (в этот отряд изначально входил и Маржерет) с де Лескером, почти сразу свелись к подаче доносов друг на друга (особенно в 1613 г.) с тяжкими обвинениями в шпионстве и государственной измене.
Авторы не посчитали нужным печатать соответствующие отрывки наказов российским послам во Францию (1615 г.) и некоторые другие страны с сугубо отрицательными оценками деятельности Маржерета за 1610–1611 гг. Дело в том, что они повторяют, порой лишь с сокращениями, публикуемую в настоящем издании наказную память российским послам в Англию 1613 г. (А. И. Зюзину и А. Витовтову). Всего в этот подраздел включено 18 дел и документов, причем три дела состоят из 17 грамот, так что всего печатается 32 документа.
Тексты издаются по правилам публикации документальных источников XVI–XVII веков. Буквы ь, ω, θ, i заменены – соответственно – на буквы «е, о, ф, и». Буква «ер» сохранена согласно написанию в источнике. Без дополнительных оговорок слова под титлом раскрываются, выносные буквы вносятся в строку, выносные согласные смягчаются в соответствии с современным произношением. Синтаксис и пунктуация – издателей. В квадратные скобки заключены утраченные к настоящему времени части документов (к счастью, незначительные по объему), восстанавливаемые по публикациям XIX – начала XX в. или же по смыслу. Отточиями отмечены утраченные части текста, не поддающиеся однозначным реконструкциям.
Входящая документация представлена приказными подлинниками, написанными в воеводских городских избах Архангельска, Вологды, Ярославля. Они не требуют дополнительных текстологических пояснений. Исходящая из центральных ведомств документация (в 1612 г. – из приказов Второго ополчения, в 1613 г. – из московских учреждений) представляет так называемые отпуски (разной степени готовности черновики). В них всегда присутствует [12] значительная правка текста. Составители постарались полностью учесть характер и объем данной правки, в отдельных случаях восстанавливая зачеркнутый текст (когда это было важно для уяснения смысла распоряжения). Все текстологические примечания приведены в буквенных сносках в конце легенд каждого документа. В легендах к документам приведены все необходимые сведения о месте нахождения источника, его состоянии, размерах, филигранях, а также вся дополнительная информация, которую можно извлечь из сопутствующих текстов на обороте документов. В легендах различаются пометки и пометы: к первым отнесены (согласно археографической практике) трафаретные тексты – «адреса» документов, записи об их поступлении и т. п. Пометами же обозначены тексты резолюций, резюме и т. п. К сожалению, в сохранившихся подлинниках отсутствуют печати; там, где они были, налицо лишь следы приложенных сургучных печатей. Все сведения, сообщаемые в легендах, набраны курсивом, за исключением текстов пометок и помет, разночтений и т. п. – они набраны прямым шрифтом.
В очень немногих случаях понадобилось обоснование датировки, которое приведено в комментариях. В документах и в датированных известиях в комментариях после октября 1582 г. составители и авторы приводят даты по обоим календарным стилям, причем первой дается «родная» дата, а в скобках – переводная. Соответственно, составители или прибавляли 10 суток (когда первой шла «юлианская» дата), или отнимали 10 суток (в документах, вышедших из канцелярии короля под Смоленском и т. п.). В отдельных случаях вопрос остается неясным, предположения и оценки приведены в комментарии.
Во второй части раздела – «Ж. Маржерет в зарубежных документах. Тексты и примечания. Комментарии» – приводятся материалы о Маржерете, хранящиеся в зарубежных архивах (Франции, Англии, Польши). Речь идет, прежде всего, о письмах самого Маржерета. Это два автографа (причем в одном случае сохранилась даже личная печать капитана, которой он запечатал свое письмо), а также копия его письма из Гамбурга (где он оказался вскоре после своего отъезда из осажденной Москвы в октябре 1611 г.), воспроизведенной в издании, предпринятом младшим современником Маржерета, Сэмюэлом Перчасом. Это единственный случай, когда письмо в нашем издании воспроизводится по публикации. В данном [13] подразделе также приводятся два письма, упоминающие о капитане Маржерете (они впервые вводятся в научный оборот). И, наконец, – любопытный проект военной экспедиции на русский Север, представленный в 1613 г. на имя английского короля Якова I и написанный по-французски. С высочайшей долей вероятности можно заключить, что этот текст написан рукой Маржерета. Несмотря на то, что письма Маржерета ранее переводились на русский язык, пришлось проделать эту работу заново, прежние варианты перевода содержали серьезные лакуны и неточности.
При воспроизведении оригинальных текстов в данном издании орфография и пунктуация оставлены без изменения. В словах под титлами вставляемые буквы даны курсивом.
Очевиден отбор текстов современников о капитане Маржерете. К. Буссов и И. Масса (особенно – первый) активно общались с нашим героем в Москве и в России в 1600–1606 гг. Буссов явно продолжил знакомство в начале 1611 г. Почти наверняка они и уехали из Москвы в одной группе наемников в октябре 1611 г. Показательно, что, не сговариваясь, молодой голландский купеческий приказчик И. Масса и К. Буссов, немец-наемник более низкого служебного ранга, чем Маржерет, вспомнили о нем в своих сочинениях, написанных в разное время и в разных местах. Это объективно подчеркивает реальное значение Маржерета в российской жизни в указанное время. Другое дело – французский историки дипломат Ж. О. де Ту. У него были разнообразные источники сведений о России, но одним из самых ценных стал текст самого Маржерета и, как написано в его книге, личная беседа с капитаном. Через книгу де Ту (точнее – через ее посмертное издание, вышедшее с предисловием знакомого Маржерету К. Лингельсхайма) европейский читатель познакомился с именем Маржерета, а отчасти и с его личностью. Свидетельства современников приводятся по лучшим изданиям.
Четвертый раздел составлен из статей, посвященных наименее изученной проблеме (происхождению Маржерета, роли его рода во Франции XVI–XVII вв.), а также разным аспектам темы «Капитан Маржерет и Россия» в начале XVII в.. Историю публикаций сочинения Маржерета в разных историографических и археографических традициях (французской, российской и др.) раскрывает статья трех авторов (она предшествует в нашем томе тексту издания 1607 г.) [14]
Работа авторского коллектива на различных этапах реализации проекта осуществлялась разными лицами.
Подготовка французского текста книги Маржерета (транскрипция и набор) осуществлены П. Ю. Уваровым. Перевод его на русский язык осуществлен П. Ю. Уваровым при участии А. Береловича.
Комментарии к сочинению Маржерета написаны A. Береловичем (в комментариях – А. Б.), В. Д. Назаровым (В. Н), B. Р. Новоселовым (В. Р. Н.), П. Ю. Уваровым (П. У)
Первая часть второго раздела в настоящем виде подготовлена Т. А. Лаптевой и В. Д. Назаровым. На начальном этапе реализации проекта первичное выявление материалов в фонде «Сношения с Англией» и в фонде «Дела о выезде иностранцев», их первое копирование было произведено Т. Н. Алексинской. Окончательная подготовка текста к публикации с проведением всей необходимой текстологической работы была осуществлена Т. А. Лаптевой, за исключением документа № 12, выявленного и подготовленного к печати В. Д. Назаровым в отделе рукописей РНБ. Археографическая обработка (заголовки, легенды и др.), датировка документов (при необходимости) были проведены В. Д. Назаровым и Т. А. Лаптевой. Подлинник послания барона фон Флодрофа к царю Михаилу Федоровичу Романову на немецком языке был прочитан и транскрибирован В. Н. Маловым, перевод немецкого теста на русский язык был осуществлен М. А. Бойцовым.
Авторы выражают искреннюю признательность и благодарность Е. В. Калмыковой, взявшей на себя труд перевести английский текст письма Дж. Меррика на русский язык. Комментарии к документам написаны В. Д. Назаровым.
Вторая часть второго раздела издания включает пять документов из архивов Варшавы, Лондона, Парижа. Письмо Маржерета к Джону Меррику публикуется по изданию Перчеса 1625 г. Английский текст подготовлен к печати и переведен на русский язык П. Ю. Уваровым. Документы № 2–5 были ксерокопированы в Государственном архиве Англии и в Национальной библиотеке Франции по инициативе А. и В. Береловичей. Тексты этих документов на английском и французском языках были подготовлены к печати и переведены на русский язык П. Ю. Уваровым при участии А. Береловича. Археографическая обработка документов, включая заголовки, легенды и необходимые примечания, произведены П. Ю. Уваровым [15] и В. Д. Назаровым. Честь обнаружения документа № 6 принадлежит О. И. Дзярновичу. Он подготовил немецкий текст документа к печати, перевел его на русский язык. Ему же принадлежат и археографическая обработка документа, палеографические, лингвистические и содержательные комментарии (О. Д.). Комментарии к документам № 1–5 написаны П. Ю. Уваровым, В. Д. Назаровым. Датировка документа № 2 дана В. Д. Назаровым.
Тексты третьего раздела подготовлены к печати В. Д. Назаровым (Буссов, Масса) и П. Ю. Уваровым (де Ту), ими же составлены краткие биографические справки.
Авторы и редакторы считают своим обязательным и очень приятным долгом выразить большую благодарность всем коллегам, способствовавшим рождению и осуществлению этого проекта.
Особые слова благодарности и признательности за ценные советы и постоянную помощь в работе авторы и редакторы выражают А. И. Алексееву, А. В. Антонову, В. Береловичу (Париж–Женева), Т. П. Гусаровой, Б. Н. Морозову, Е. Л. Назаровой, С. П. Орленко, А. П. Павлову, О. В. Скобелкину, чл.-корр. РАН Б. Н. Флоре, А. Л. Хорошкевич, Ю. М. Эскину.
Редакторы: А. Берелович, В. Д. Назаров, П. Ю. Уваров. [16]
Комментарии
1. Подробнее см. статью А. Береловича, В. Д. Назарова и П. Ю. Уварова настоящего издания.
Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
ESTAT DE L'EMPIRE DE RUSSIE
КАК ИЗДАВАЛИ ЗАПИСКИ КАПИТАНА МАРЖЕРЕТА
Французские издания сочинения Маржерета
Посвящение книги королю, одобрительное отношение Генриха IV к сочинению Маржерета помогли ли автору найти издателя за такой короткий срок? Ответить на этот вопрос, увы, невозможно. Частный архив Матьё Гиймо, если он вообще существовал, пропал бесследно. Поиски в парижском нотариальном архиве 5 не позволили также обнаружить договора между автором и издателем, хотя некоторые частные акты подобного типа, [17] немногим более поздние, сохранились 6. Зато издательская деятельность Гиймо довольно хорошо известна. Она дает право предполагать, что их встреча с Маржеретом вряд ли была случайной. Кем был первый издатель сочинения капитана-наемника?
Матьё Гиймо I 7 был принят в корпорацию парижских книгопродавцев в 1584 г. Его лавка под вывеской золотой лилии тогда находилась на улице Сен-Жак. В 1585 г. он перенес ее во Дворец Правосудия, «в галерею, что ведет в канцелярию» 8, – это тот самый адрес, который указан на титульном листе «Состояния Российской империи». Однако парижские беспорядки, связанные с Лигой, цензура, осуществляемая над печатью ультра-католиками, но главным образом переезд парламента в город Тур принудили Гиймо перебраться туда же в 1591 г. Находясь, как и его собратья в изгнании, в трудном материальном положении, он, вместе с шестью другими книгопродавцами-издателями, образовал товарищество, учредительный договор которого сохранился 9. Один из шести паев получил Гиймо пополам с Себастьеном дю Муленом. Оба совместно издавали свои книги с 1592 по 1594 г.
В 1595 г. Гиймо очевидно вернулся в столицу: он единственный издатель «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо, переведенного на французский язык, книга же опубликована в Париже. Лавка его все еще находилась во Дворце Правосудия, но он с семьей переселился и снял дом на улице де Нуайе 10, причем договор упоминает «лавку под вывеской золотого креста» 11. Не совсем ясно, имел ли Гиймо две лавки, одну при Дворце Правосудия, другую в Латинском квартале (в доме, где он жил), или же жил он на улице де Нуайе, а работал при Дворце. Вопрос о местонахождении далеко не безразличен, если принять во внимание географию парижского издательства на рубеже двух веков.
В Париже было два центра книжной торговли, оба – вблизи потенциальных покупателей. Большинство парижан жили и работали в крохотном Латинском квартале, между Сеной и холмом Сент-Женевьев, т. е. на территории, находившейся под покровительством и надзором Университета. Лавки и печатные цеха располагались или на улице Сен-Жак, или на самом холме. Эта улица – наиболее древний очаг книжного дела, где продолжались традиции писцов Средневековья. Там печатались, главным образом на латыни, учебники, богословские труды, сочинения [18] латинских классиков, изучаемые в Сорбонне 12. Однако начиная с XV века появились книжные лавки и во Дворце Правосудия, в галерее, где уже существовали модные и галантерейные магазины, предназначенные для богатой и элегантной публики. Судейские могли купить здесь юридические трактаты и справочники, а публика, посещающая Дворец, находила здесь произведения изящной литературы на французском языке: сборники стихов, романы и переводы аналогичных произведении с итальянского и с испанского. Таким образом, книгопродавцы при Дворце оказались в водовороте светской и интеллектуальной жизни, где возникала, порой недолговременная, литературная слава. Именно к этой группе наиболее модных издателей и принадлежал Матьё Гиймо 13.
Правда, не все его книги были рассчитаны на светского читателя. Еще в Туре он опубликовал по крайней мере два юридических справочника, вероятно, рассчитанных на прибывших в изгнание парижских парламентариев 14, а также, безусловно, изданное по заказу властей «Обращение господина де ла Шатр, маршала Франции, к жителям Орлеана ... 17 февраля 1594 г., дабы их привести к признанию Короля» 15. Этого факта, конечно, недостаточно для выводов о взглядах и политической позиции Гиймо. Однако гипотеза о том, что этот издатель был активным приверженцем Генриха IV, представляется вероятной.
Другие сочинения могут быть причислены к серьезной или поучительной литературе: история и путешествия (о них речь впереди), классики древности («История» Диодора Сицилийского, 1585), военное искусство («Две книги о военной дисциплине и о ведении войны», 1587, перевод трактата венецианца Франческо Ферретти), философия («Трактат о постоянстве» Юста Липсия, 1594 16).
Уже после смерти Гиймо (он скончался в 1610 г., до 5 мая) его вдова осуществила богато иллюстрированные издания, задуманные ее мужем: «Пятнадцать разговоров о метаморфозах Овидия» (1612), «Картины плоской живописи» [иначе говоря, портреты] обоих Филостратов 17 (1614). В этих публикациях отразилась другая сторона издательской деятельности Гиймо. Учитывая вкусы богатой, образованной, но не ученой публики, он выпускал то роскошные книги, украшенные гравюрами модных художников, то более [19] дешевые французские и переводные издания. К первой категории относятся переиздания «Сновидений Полифила» Франческо Колонна (1601, самая известная иллюстрированная книга XVI в.) и уже упомянутые «Картины плоской живописи» (также очень популярное в начале XVII столетия иллюстрированное издание).
Подавляющее большинство изданий Гиймо относится, естественно, ко второй категории. Тут и повести: «Новые истории, трагические или же комические»; «Жалостная история принца Эраста»; «Любовные страсти Эзионы» Бероальда де Вервиля, произведениям которого посвящена значительная часть каталога Матьё Гиймо 18. Тут и пасторали, очень модные в начале XVII в. 19: в 1592 г. Гиймо напечатал «Вторую книгу пастушеских стихотворений Жюльеты», сочинение Никола де Монтрё, автора «Турецкой войны». К концу века пасторали выходят в свет чуть ли не ежегодно: «Целомудренная любовь Элен де Март»; «Любовное раскаяние Иеромена, пастораль»; «Любовные страсти Аминтиса»; «Миртиль, пастушеское стихотворение, переложенное на французский» Г. де Базира; «Любовное пренебрежение, пастораль» 20. Увлечение итальянской, а с начала века и испанской литературой, объясняет обилие переводов и даже учебных пособий: в 1596 г. Гиймо выпускает самоучитель испанского языка, в 1604 г. испанский словарь Палле 21. В 1609 г. повести Боккаччо и комедию Грото, в 1610 г. «Часы досуга» Гвиччардини напечатаны «по итальянски и по-французски, чтоб научиться обоим языкам» 22.
Однако главная заслуга Матьё Гиймо перед французской литературой – издания современной французской поэзии, благодаря которым он и стал известным. Некоторых поэтов он печатает отдельно (Боннефон, дю Фор де Пибрак, де Валагр, упомянутые Вервиль и Базир 23), но предпочитает антологии, составленные им самим («Французские музы, собранные с разных сторон», 1599; «Парнасс самых отличных поэтов сего времени», 2 т., 1607; «Новый Парнасс», 1609) или другими («Собрание муз» Деспинеля и «Цветы красноречия» де Рю, 1603 24).
Почему же модный издатель, знаток поэзии и «изящной словесности», решил печатать «Состояние Российской империи»? Чтоб ответить на этот вопрос, нужно снова обратиться к списку сочинений, выпущенных Гиймо. В 1605 г. вышла «История Франции и достопамятных событий, происшедших в иностранных [20] областях за семь мирных годов царствования Генриха IV», автором которой был Пьер Матьё, официальный королевский историограф, в 1607 г. – «История Тамерлана», автор Жан дю Бек 25. Позже появляется «История и хроника христианнейшего короля Людовика IX» Жуанвиля. В посмертной описи имущества Гиймо 1610 г. находились гравировальные доски к книге Никола де Николаи «Плавания, странствия и путешествия по Турции» 26.
Книга Маржерета, таким образом, не была единичной в издательской деятельности Матьё Гиймо. Она откликалась и на интерес французской публики к истории, и на увлечение ее экзотикой и соответствовала личным пристрастиям книгопродавца. А поскольку капитан описывал с достоверностью очевидца прогремевшую по всей Европе историю Лжедмитрия 27, вплетался еще третий, быть может, решающий, элемент – злободневность. Протекция короля в такой ситуации, видимо, не была абсолютно необходимой.
Книга появилась в маленьком формате (в осьмушку) с типографской маркой – отличительным знаком издателя. В ней отсутствовали ангелочки и рога изобилия, которые видны на экземплярах более крупного формата, например «Истории» Диодора Сицилийского. Остался медальон: обрамленный лавровыми листьями (которые, как известно, символизировали славу), он представляет розовый куст, окруженный ростками чеснока. Вокруг лаврового венка извивается лента с латинской надписью «PER OPPOSITA» («Чрез противоположности») 28. Жан Ла Кай, сам потомственный издатель, написавший в 1689 г. «Историю типографии и книжной торговли», так истолковывает смысл эмблемы: «[От чеснока] запах роз становится сильнее» 29. У корня розового куста – монограмма, где можно, не без труда, разобрать буквы М. GVILLEMOT. Кроме художественного и морального удовлетворения (французы XVI–ХVII вв. страстно любили гербы и эмблемы), медальон и монограмма имели еще и практическую цель: осложнить возможность контрафактных изданий.
Какой был успех у книги – неизвестно. Впрочем, авторы, занимавшиеся описанием хитросплетений европейской политики кануна Тридцатилетней войны, по достоинству оценили информированность капитана Маржерета. Опубликованный парижским книгопродавцем Жаном Рише в 1611 г. первый том «Французского Меркурия», впоследствии ставшего первым [21] французским периодическим изданием, упоминает о книге Маржерета и заимствует из нее некоторые из пассажей, в частности – разъяснения по поводу терминов «Русь» и «Московия», рассказ об обстоятельствах убийства Димитрия. Маржерет оказывается важным информатором и для историка Жака-Огюста де Ту, который, описывая события в Московии, ссылался как на личную беседу с капитаном, так и на его книгу (подробнее см. раздел III настоящего издания). Учитывая немалую популярность «Меркурия» у французской образованной публики, а «Истории» де Ту, написанной по-латыни, – у европейской «республики ученых», можно утверждать, что Маржерет и его книга не были полностью забыты. Когда в Париж 1 сентября (21 августа) 1668 г. прибыл царский посланник, стольник Петр Иванович Потемкин, это событие снова возбудило интерес к описанию России 30. Издатель Жак Ланглуа-сын 31 стал разыскивать экземпляр «Состояния Российской империи» для перепечатки с тем, чтобы удовлетворить возникшие запросы французской публики. Книга издания 1607 г. имела «столь хороший сбыт», гласит привилегия 23 сентября 1668 г. (н. с), «что не нашлось ее ни у наследников вышеупомянутого Гиймо, ни у каких-либо других книготорговцев». Причем книгу, кроме Ланглуа, искали «еще несколько особ, любопытствующих познать вышеупомянутое Великое Герцогство Московское». Итак, шестьдесят лет спустя первое издание сочинения Маржерета оказалось распроданным. Конечно, не зная ни тиража первого издания, ни того, когда был продан последний экземпляр, трудно прийти к каким-то определенным заключениям относительно популярности книги.
Вместе с тем, проблема распространения сочинения французского капитана исключительно интересна. Возможно, здесь могут помочь посмертные описи частных библиотек. Разумеется, никто или почти никто своей библиотеки подряд не читает, но тем не менее наличие «Состояния Российской империи» у дипломата, полководца или чиновника было бы весьма показательным. Увы, розыски в этой сфере пока ограничиваются главным образом описями последней трети XVII – XVIII столетия, предпринятых к тому же с иными целями 32. Каталоги публичных продаж частных книжных собраний, хранящиеся в парижской Национальной библиотеке под шифром «Δ» и «Q», также не охватывают первой [22] половины XVII в. Другой, косвенный (и, стало быть, менее надежный), подход – обращение к современным библиографиям, в первую очередь к Георгу Драуту (лат. Draudius), труд которого до середины XIX века служил главным источником для библиографических сведений 33. Он в 1611 г. выпустил в свет «Классическую библиотеку», справочник о фундаментальных трудах во всех отраслях науки. Почти в конце раздела «географических и политических трудов» он перечисляет «Moscovitica»: Одерборн, Бреденбах, Иоган Фабер, Александр Гванини, Гейденштейн, Герберштейн, Павел Иовий Новокомский, Поссевино, Броневский. Маржерет отсутствует 34. В «Экзотической библиотеке» 35 фигурирует известная «Легенда о жизни и смерти Дмитрия, великого герцога Московского», изданная в Амстердаме в 1606 г. 36. Книга Маржерета и тут не упоминается.
Хотя выявить читателей «Состояния Российской империи» пока не представляется возможным, мотивы и обстоятельства второго издания книги в 1669 г. могут быть прояснены 37. Сопоставим данные, извлеченные из привилегии 23 сентября 1668 г., с наблюдениями над опечатками первого издания и их исправлениями во втором. Привилегия сообщает, что Жак Ланглуа младший, не раздобыв экземпляра книги у своих коллег-книготорговцев, получил, по его словам, от «господина Маржерета, члена наших [королевских] советов и главного аудиенциария Франции, внучатого племянника вышеупомянутого капитана, единственный экземпляр сказанной книги, оставшийся в семье, дабы ее перепечатать, с условием никоим образом ее не изменять». Этим объясняется почти буквальное воспроизведение текста 1607 г. в издании 1669 г., включая опечатки первого издания и шероховатости речи автора. Истекшие между двумя изданиями шестьдесят лет прошли во Франции под знаком классицизма, значительно ужесточившего требования к языку и стилю. Поэтому издатель вынужден «оправдываться»: «Получив позволение перепечатать [книгу] только с условием ничего не изменять», пишет Жак Ланглуа в «Обращении к читателю», «приходится покорно просить тех, кто ценят одну лишь учтивость речи, припомнить, что автор был военным и что в его время [французы] говорили ничуть не лучше».
Другие неисправности могли проистекать от недостаточного знания Маржеретом русского языка. Лингвист Дин Уорт посвятил [23] этому вопросу небольшое исследование. Он убедительно доказал, что автор сочинения учился русскому языку на слух: его передача русских слов зависит от ударения. Но в целом ученый слишком суров к Маржерету, а порой ошибается и сам: «Prave» он понимает как искаженное «управа», тогда как речь идет о правеже 38. Не учитывает Уорт и другого обстоятельства – небрежности типографа, который несет главную ответственность за погрешности в работе с авторской рукописью. Поскольку последняя нам недоступна, судить можно только о правописании французских слов. В этом отношении допущены грубые ошибки: «servide» вместо «service», «noser» вместо «noter», «Po-Pologne» и т. д. Сохранившиеся и доступные экземпляры книги 1607 г. 39 содержат на последней странице список шести замеченных опечаток («Errata»). Все они аккуратно отмечены пером на соответствующих страницах экземпляра Национальной библиотеки. Кроме того, восемнадцать поправок внесены тем же легко читаемым почерком XVII века в разных местах печатного текста 40. Вместе с тем, не обнаружено ни одной рукописной пометки на страницах экземпляров библиотеки Сен-Женевьев и Арсенала (если не считать надписей о включении книги в библиотечный фонд) 41.
Из шести опечаток, перечисленных в «Errata», пять исправлены в издании 1669 г., оказалась неучтенной одна, но весьма важная: покупная цена дуката определена «по шестнадцати алтын и по два рубля», тогда как правильно: «по полрубля». Из восемнадцати дополнительных рукописных поправок восемь были учтены типографом. Все они относятся к орфографическим или грамматическим ошибкам. Единственное исключение – была учтена очень важная смысловая поправка, когда ошибочное «среди 500 сотен» (500.cens) исправлено на верное «среди пятисот». Многие орфографические правки были сделаны вне зависимости ни от «Errata», ни от маргиналий и исправлений экземпляра издания 1607 г., хранящегося в Национальной библиотеке 42. Поскольку десять неучтенных во втором издании рукописных поправок носят смысловой или стилистический характер, нельзя сказать с полной уверенностью, что именно этот экземпляр послужил протографом для издания Ланглуа в 1669 г. Тем не менее нельзя исключить гипотезы, что именно данный экземпляр принадлежал до 1668–69 гг. главному аудиенциарию Пьеру III [24] Маржерету 43 и был им предоставлен Ж. Ланглуа, а затем попал в Королевскую (Национальную) библиотеку.
Интерес к сочинению Маржерета возродился в начале XIX в. Очевидные политические международные стимулы – ведущая роль Российского императора Александра I в государственном обустройстве Европы после наполеоновских войн – побуждали французскую публику вновь обратиться к истории Российской империи. На этот общественный запрос откликнулся известный востоковед Юлиус Клапрот (Julius Klaproth, 1783–1835), обосновавшийся в Париже в 1815 г., который опубликовал в 1821 г. третье издание «Состояния Российской империи» 44. Родившийся в Берлине, сын знаменитого химика Мартина Генриха Клапрота, он долгое время был сотрудником Российской Академии наук в Санкт-Петербурге. Он интересовался русской историей и по специальности, и в силу своего продолжительного пребывания в стране. Посмертный каталог его библиотеки, опубликованный в 1839 г., содержит целый раздел, посвященный Восточной Европе, включая Турцию, Финляндию и азиатскую территорию Российской империи 45. Непосредственно после сочинений Герберштейна идут четыре экземпляра «Состояния Российской империи»: издания 1607 г. (№ 1436), 1669 г. (№ 1437) и два экземпляра его собственного издания 1821 г. (№ 1438–1439); № 1440 – известие, переведенное с итальянского и напечатанное в Лисабоне, о чудесном завоевании отцовского царства Дмитрием, великим князем Mocкoвcким 46.
Поскольку Клапрот буквально, без комментария, воспроизводит ему принадлежащее издание 1669 г., его вклад в изучение книги капитана можно считать весьма скромным. В длительной перспективе, благодаря ему, другим филологам, коллекционерам и библиофилам, Маржерета не совсем забыли во Франции – в этом, наверное, главное значение издания Клапрота. Шарль Брюнэ (Brunet), в пятом издании своего знаменитого «Руководства для книготорговца и книжного любителя», оспаривает утверждение Пьера Жане (Jannet) о том, что «не сыщется во Франции и двух экземпляров» «Состояния Российской империи» в издании 1607 г. 47. Он называет, кроме каталога дю Рура, в котором как раз появилось спорное мнение Жане, четыре списка, где упоминается сочинение Маржерета. В хронологическом порядке: у маршала д’Эстрэ, чья [25] библиотека была описана в 1740 г., было два экземпляра издания 1607 г. 48; у К. Фальконе 49 и у маркиза де Куртанво было по экземпляру 1607 г. и 1669 г. 50. Библиотека Клапрота уже известна. Маркиз дю Рур имел всего-навсего один экземпляр Маржерета, да и то лишь в издании 1669 г. 51.
Но коллекционеры, как правило, мало интересуются содержанием собираемых ими книг. Понадобилось еще одно поколение, чтобы охота за редкой книгой превратилась в настоящую исследовательскую работу. Анри Шеврёль (1819–1889), как и Клапрот, был сыном знаменитого химика, Мишеля Эжена Шеврёля. А. Шеврёль жил в Дижоне и активно занимался историей XVI в., главным образом – местной. Он издал множество трактатов об охоте и сборник документов о гражданских войнах конца XVI в. в Бургундии 52. За заслуги в области краеведения он был избран председателем дижонской Академии Наук, Искусств и Изящной Литературы (1876–1877). Интерес к Маржерету, бургундцу по происхождению, был вполне естественным, и побудил его дать новое и более научное издание сочинения капитана 53. Не исключено, что тут подействовало (по крайней мере на издателя Потьэ) еще одно обстоятельство: Крымская война 1853–1856 гг. вновь возбудила большой общественный интерес к России.
Недостатки издания Шеврёля очевидны. Он почему-то не поместил, как, впрочем, и Ланглуа, интереснейшее «Предуведомление читателю» 1607 г. Он отнесся некритически к краткой автобиографии Маржерета, изложенной в его «Обращении к королю». Странно, что Шеврёль не попытался изучить участие Маржерета в хорошо ему знакомых религиозных войнах в Бургундии. Однако нельзя отказать Шеврёлю в несомненных заслугах. Он в основном воспроизвел текст 1607 г., исправив его опечатки, а также присовокупил привилегию 1668 г. Ж. Ланглуа и обращение издателя к читателю в издании 1669 г. Он, таким образом, расширил круг доступной для читателя информации об издательской судьбе сочинения Маржерета в XVII в. 54. Шеврёль впервые снабдил издание книги Маржерета его биографией и словарем русских терминов, восстановленных трудами Проспера Мериме (сам Шеврёль, очевидно, русского языка не знал) 55. Что самое главное, он ввел, или вернул, сочинения Маржерета в актуальный научный оборот. [26]
Для наглядности приводим таблицу содержания четырех французских изданий Маржерета XVII–XIX вв.
Состав изданий сочинения Маржерета 1607, 1669, 1855 и 1860 гг.
издания
|
||||
1607
|
1669
|
1855
|
1860
|
|
| Привилегия 2 марта 1607 (выдержки) |
Нн.
(1 ст.) |
–
|
–
|
–
|
| Au Roy (Королю) |
A ii – А iii об.
|
А iiii – IX
|
XXV–XXVIII
|
XXIX–XXXII
|
| Avertissement au lecteur (Предуведомление читателю) |
Нн,
(2 ст.) |
–
|
–
|
–
|
| Estаt de l’Empire (Состояние Российской империи) |
Л. 1–54 об.
|
1–175
|
1–106
|
1–118
|
| Errata (Список опечаток) |
Нн.
(1 ст.) |
–
|
–
|
–
|
| Привилегия 23 сентября 1668 г. |
–
|
Нн.
(5 ст.) |
Нн.
|
125–127
|
| Notice [известие Шеврёля о Маржерете и о его книге] |
–
|
–
|
III–XXI
|
I–XVIII
|
| L’imprimeur au lecteur (Издатель – читателю) |
–
|
A ii– А ii об.
|
XXIII–XXIV
|
XXVII–XXVIII
|
| Rectification des mots russes [исправление русских слов] |
–
|
–
|
107–113
|
119–124
|
| Два письма Маржерета |
–
|
–
|
–
|
XIX–XXVI
|
Ничего существенного за полтора века к его трудам не было прибавлено. Издание 1946 г. еще раз повторило публикацию Шеврёля 56, добавив лишь маржеретово «Предуведомление к читателю». Это переиздание явно вписывалось в общественную атмосферу мощного русофильства, преобладавшего тогда во Франции в связи с ролью Советского Союза в разгроме нацистской Германии. [27]
Известный ученый-востоковед Александр Беннигсен предпринял новое издание сочинения Маржерета в 1983 г. 57, снабдив его броским заголовком «Мушкетер в Москве». Модернизация текста и бегло написанное введение сделали «Состояние Российской империи» доступным широкой публике. Но в рамках популярной коллекции было немыслимо искать ответ на многие нерешенные проблемы, связанные с биографией капитана, с историей его книги и с кругом его читателей. Впрочем, свою роль в популяризации личности капитана-наемника издание Беннигсена сыграло 58.
Издания сочинения Маржерета за пределами Франции
Очевидно, что наибольший интерес к книге Маржерета был проявлен в
России. Фигура капитана-наемника слишком хорошо была известна в России
первой четверти XVII в. Постоянный интерес к событиям Смутного времени
стал основанием для раннего знакомства с текстом французского автора. В
ученой среде он стал известен задолго до перевода его книги на русский
язык. Уже В. Н. Татищев, составляя свои замечания к книге Ф. И.
Страленберга «Север и Восточная часть Европы и Азии» 59, обращался к текстам Маржерета и Петрея при истолковании событий, связанных с воцарением Василия Ивановича Шуйского 60.
Пользовался он, скорее всего, изданием 1669 г., но ниоткуда не видно,
что его специально интересовали судьбы сочинения Маржерета или же его
биография (показательно, что Татищев именует его польским капитаном) 61.
Постоянное внимание отечественных исследователей и просто любителей
истории фигура французского капитана стала привлекать с выходом в свет
заключительных глав «Истории Российской» Н. М. Карамзина. Оттуда он и
перекочевал, к примеру, в число действующих лиц пушкинского «Бориса
Годунова». Растущий запрос на тексты описания России иностранными
авторами, прежде всего – участниками или очевидцами событий Смутного
времени, со стороны ученой среды и просто образованного общества был
удовлетворен усилиями Н. Г. Устрялова. Выпускник Санкт-Петербургского
университета, он посвятил первый этап своей ученой деятельности подбору
текстов, их переводам и комментированию записок иностранцев о русской
Смуте. [28]Эти занятия стали фундаментом его последующих разысканий (не касаемся здесь содержания и роли его широко известных учебников) и обеспечили ему быстрый карьерный рост. Уже в 29 лет он стал профессором Университета. А через три года его избрали действительным членом Петербургской Академии. Маржерет явно «поспособствовал» этим успехам. В 1830 г. почти параллельно в Петербурге и Москве появляются два издания его книги. Полный текст перевода с французского с предисловием и комментариями (и перевод, и авторские разделы были выполнены Устряловым) вышел в свет в Петербурге в типографии Главного управления путей сообщения 62. Сокращенный вариант этой же публикации и под измененным названием был издан в Москве Лазаревским Институтом восточных языков 63 (интерес этого заведения к тексту Маржерета вполне оправдан).
Успех предприятия был очевидным, и уже вскоре последовали новые переиздания. В них, однако, книга Маржерета стала необходимой частью целого корпуса иностранных сочинений о Смуте, авторы которых принадлежали по преимуществу к числу ее участников и лишь в отдельных случаях – к числу ее внимательных наблюдателей. Устрялов дал серии общее название: «Сказание современников о Дмитрии Самозванце». Первое ее издание в пяти томах увидело свет в 1831–1834 гг., причем книга Маржерета, наряду с разделом сочинения де Ту, составила третий том публикации (СПб., 1832). За вычетом неизбежных поправок, были воспроизведены перевод и тексты издания 1830 г. Вскоре появилось и второе издание серии: третий том с текстами Маржерета и де Ту вышел в свет всего лишь через пять лет, в 1837 г. Наконец, в 1859 г. Н. Г. Устрялов предпринял уже третью публикацию серии в целом. Он объединил сочинения издаваемых авторов в два тома. Причем в первый, помимо сочинений Маржерета и де Ту, вошли записки М. Вера и Г. Паерле 64. В переводы были внесены исправления, комментарии были уточнены и несколько расширены (особенно за счет источников).
Несомненно, что в руках Н. Г. Устрялова было французское издание 1669 г., хотя трудно сказать, пользовался ли он при переводе именно экземпляром из тиража Ж. Ланглуа или экземпляром, опубликованным в 1821 г. В любом случае, к моменту третьего переиздания он знал и высоко ценил публикацию книги [29] Маржерета М. Шеврёля 1855 г. за ее близость к первоизданию 1607 г. 65. В примечаниях он поместил два текста 1612 г., освещающие важные моменты биографии Маржерета: его январское письмо Джону Мерику из Гамбурга и августовскую ответную грамоту предводителей Второго ополчения группе наемников, предложивших свои услуги 66.
Не беремся оценивать качество перевода Устрялова в контексте культуры научных переводов его времени. Как бы то ни было, на сто с лишним лет Маржерет «в редакции Устрялова» стал обязательным источником для всех исследователей, обращавшихся к истории России XVI–XVII вв. Только устряловский текст переиздавался (как правило частично) в самых разных учебных популярных публикациях. Полная публикация такого рода была осуществлена в 1913 г. 67.
Но с точки зрения требований, сформулированных в отечественной науке в 1930–1960-е годы, издания Устрялова уже считались неудовлетворительными. Это относится и к культуре археографической подготовки, и к полноте и точности перевода. Текстовые сокращения (а они у Устрялова встречаются) никак не могут быть оправданы, равно как содержательные ошибки и неотмеченные пропуски в переводе. В последнем случае стало широко известным устряловское искажение описания Маржеретом характера выборного Земского Собора 1598 г.: новое обращение к французскому тексту позволило советским и американским ученым почти синхронно указать на эту ошибку, принципиально меняющую оценку Маржеретом высшего сословно-представительного института в России 68.
Издание английского перевода книги Маржерета американским профессором Честером Даннингом, несомненно, заслуживает положительной оценки. Он предпринял свою публикацию на основе экземпляра издания 1607 г., хранящегося в Гарварде 69. Ч. Даннинг изучил еще ряд экземпляров первого и второго изданий Маржерета, имеющихся в американских библиотеках, а также в Британской библиотеке и в парижской Национальной библиотеке, знаком ему и петербургский экземпляр.
К сожалению, отсутствие французского текста в этой публикации не дает возможности понять, в какой мере автор учел те поправки, которые содержались в издании 1607 г. в «Errata» и в рукописных пометах экземпляра Национальной библиотеки. Принципы [29] перевода на английский язык не были сформулированы эксплицитно. Однако перевод осуществлен тщательно, с привлечением всех доступных словарей французского языка XVI–XVII вв. и с солидной проработкой терминологического аппарата. Издание снабжено обширными комментариями и может быть включено в своеобразный «конвой». В 1980–90-е годы Ч. Даннинг издал серию статей и публикаций, заметно расширяющих наши знания о Маржерете и о тех событиях, которые были прямо или косвенно с ним связаны.
Осуществленная в 1982 г. ленинградскими учеными Ю. А. Лимоновым и Т. И. Шаскольской публикация книги французского капитана вполне соответствует современным археографическим подходам к изданиям иноязычных авторов далеких эпох. Текст Маржерета представлен французским изданием 1607 г. (по экземпляру Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге), с учетом «Errata» к этой книге. Авторы воспроизвели «Обращение к читателю», опущенное Шеврёлем. Перепечатка французского текста предваряет русский перевод, выполненный под редакцией Н. В. Ревуненковой и отрецензированный В. Райцесом – известными медиевистами ленинградской школы. Текст снабжен небольшими комментариями, в основном историко-биографического и – реже – смыслового характера. В предисловии исследователей восстанавливается жизненный путь Маржерета, вносятся определенные уточнения в традиционные представления. Так, например, справедливо берется под сомнение устряловская характеристика Маржерета как католика, поскольку отдельные пассажи в тексте указывают, по меньшей мере, на симпатии капитана к протестантизму.
Пожалуй, главным недостатком этой публикации является ее малый тираж и ротапринтная форма издания. Что же касается перевода, то авторы пытались максимально облегчить русскому читателю восприятие текста сочинения французского капитана. Для этого они, следуя традиции, стремились передать французские обозначения тех или иных институтов с использованием русских терминов. Там, где Маржерет говорит о «Совете» (Conseil) – переводится «Дума», о герцогстве (Duché) – «княжество» и т. д. Но Маржерету вполне знакомы слова «князь» и «дума», и иногда он транслитерирует французские слова русскими буквами. Таким образом, Россия для французского читателя представлялась в этом трактате как страна довольно экзотическая, но все же принципиально [31] сопоставимая с французскими реалиями. Это не всегда удавалось передать в публикации Лимонова–Шаскольской. Порой перевод нуждается в более углубленном знакомстве с французскими политическими традициями. Так, когда говорится о том, что император в России «дарует каждому свободу совести при отправлении обрядов и верований, за исключением римских католиков», – это создает впечатление, что пребывание в России католиков было вообще запрещено 70. Но во французском тексте значится: «l’Empereur donne liberté de conscience à un chacun d’exercer sa devotion et religion publiquement, hormis aux Catholiques Romains». Речь шла именно о публичном выражении своих религиозных чувств – строительстве церквей, устройстве крестных ходов и проч. Этого католикам в России не дозволялось, но само их присутствие в России было при этом вполне ощутимым. Гугенотам во Франции не раз давали свободу совести, но только в рамках собственных жилищ и поместий, этого, однако, им казалось недостаточно, они хотели отправлять свои культы публично, что и приводило ко все новым религиозным войнам.
Предлагаемый в нашем издании новый перевод с точки зрения удобочитаемости уступает переводу Т. И. Шаскольской, но стремится в большей степени передать французские реалии того времени и то, как Маржерет их соотносил с описываемыми им схожими явлениями российской действительности. Цель капитана состояла в том, чтобы Россия стала понятнее французским читателям его книги. Мы же видели свою цель в том, чтобы максимально приблизить современного читателя к исторической реальности двух стран, расположенных на разных оконечностях Христианского мира Европы.
Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
Комментарии
1. Estat de l’Empire de Russie et Grande Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable & Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçauoir depuis l’an 1590. iusques en l’an 1606. en Septembre. Par le capitaine Margeret. A PARIS, Chez Mathiev Gvillemot, marchant Libraire au Palais, à la gallerie par où on va à la Chancellerie. M.D.C.VII. Avec privilege du Roy. in-12. 114 P.2. Огромное большинство издателей были одновременно и книготорговцами. Иногда они занимались и типографской деятельностью, но последняя все более и более выделялась как самостоятельная профессия.
3. 14 сентября: «Это все произшедшее до четырнадцатого сентября тысяча шестьсот шестого года» (с. 100, 173 наст. изд.). Контекст показывает, что имеется в виду день его отплытия. Дата 2 марта указана в привилегии: см. с. 43, 114 наст. изд.
4. Александр Беннигсен считает, наоборот, что книга была написана «наспех, весной 1607 г.» (Bennigsen А. Un mosquetaire à Moscou. Mémoires sur la première révolution russe, 1604–1614. Paris, 1983. P. 33). 5 Зa период октябрь 1606 – март 1607 г. просмотрены фонды нотариальных контор, с которыми Матьё Гиймо особенно часто имел дело: фонд XLIX, нотариусы Jean François, потом Nicolas de Beaumont на площади Мобер и Jacques Fardeau на улице Сен-Жак (Archives nationales, Minutier central, далее в примечаниях «AN», «МС»).
6. Traité d’impression pour La Nuit des Nuits et le Jour des Jours, ou tes Naissances des deux Dauphins du Ciel et de la Terre, par Yves Hos, écuyer, sieur du Bois (AN, MC, ex 100, 25 сентября 1640).
7. О нем: Renouard Ph. Répertoire des imprimeurs parisiens, libraires, fondeurs de caractères et correcteurs d’imprimerie„depuis l’introduction de l’imprimerie à Paris jusqu’à la fin du XVI e siècle. Paris» 1965; Martin H.-J. Livre, pouvoirs et société à Paris au XVII e siècle (1598–1701). Genève, 1974. T. 2. P 347–348. После его смерти дело продолжили его вдова, а впоследствии Матьё Гиймо II.
8. Ее еще называли «Galerie des prisonniers» (Галерея заключенных).
9. Etienne Giraudet. Une association d’imprimeurs et de libraires de Paris réfugiés à Tours au XVP siècle. Tours, 1877.
10. Rue des Noyers (улица Грецких орехов): до 1680 г., она соединяла улицу Мон-Сен-Женевьев с улицей Сен-Жак, на уровне современного бульвара Сен-Жермен (Lazare F., Lazare L. Dictionnaire historique et administratif des rues et monuments de Paris. Paris, 1855; nouv. éd. 1994. P. 593; Franklin A. Estat, Noms et Nombre de toutes les rues de Paris en 1636. Paris, 1873; nouv. éd. 1998. P. 129).
11. Договор найма на пять лет, заключен между владельцем, Жеромом Маршаном, адвокатом при парижском Парламенте, и Матьё Гиймо, «уже в этом доме проживающем» (AN, МС XXIX, 156).
12. Franklin А. Ор. cit. Р. 431 et suiv.; Febvre L., Martin H.-J. L’apparition du livre. Paris, 1958 ; 2 éd. 1971. P. 254–256.
13. ChartierR., Martin H.-J. Histoire de l’édition française. Vol. I. Le livre conquérant. Paris, 1985. P. 388-389.
14. Imbert J. Les Institutions forenses, ou pratique judiciaire, à Tours, chez Sébastien Moulin et Mathieu Guillemot, 1593; Boyer Ph. Le Stile de la Cour et Justice des Requestes du Palais, à Tours, chez Sébastien Moulin et Mathieu Guillemot, 1594.
15. Declaration de Monsieur de la Chastre, Mareschal de France faicte aux habitans d’Orléans,... le jeudy dixseptiesme Fevrier, 1594, pour les induire à recognoistre le Roy, A Tours, chez Sebastien Moulin & Mathieu Guillemot, tenant leur bouticque à la Court de Parlement.
16. Ferretti Fr. Della Osservanza militare libri due di nuovo revisti. Venezia, 1576; французский перевод: Deux livres de l’Observation militaire et conduite de la guerre; Juste Lipse, Traité de la Constance, A Tours, chez Sebastien Moulin & Mathieu Guillemot, MDXCIIII (1594).
17. Quinze discours sur les métamorphoses d’Ovide. 1612; Philostrate. Tableaux de platte peinture, par Blaise de Vigenère, planches en taille douce de Léonard Gaultier. Paris, chez les veuves d’Abel Langelier et de Mathieu Guillemot, 1614. Филострат Лемносский – софист III в. нашей эры, оставивший описание 64 картин; его внук, тоже Филострат, подражая деду, сочинил в конце III в. новый сборник портретов. Фюретьер, объясняя в своем словаре значение «plate peinture», приводит как раз пример Филострата: «On dit aussi des tableaux de plate peinture, comme ceux de Philostrate, des représentations qui n’ont aucun relief». Медные гравировальные доски, приготовленные (отчасти фламандскими граверами) для Овидия и Филостратов, фигурируют в посмертной описи имущества Гиймо (AN., МС, XLIX, 263, 5 мая 1610 г.) См.: Henri-Jean Martin. Op. cit. Т 2. P. 347-348, 383.
18. Habanc V. Nouvelles histoires tant tragiques que comiques. Paris, 1585; Histoire pitoyable du prince Erastus. Paris, 1587 (приписанное Антонио де Гевара); Verville Béroalde de. Les Amours d’Æsionne. Paris, 1597. Настоящее имя Бероальда куда более прозаично: Франсуа Бруар (1556–1623 или 1629). Воспитанный в протестантстве, он обратился в католичество между 1586 и 1588 гг. (Dictionnaire des lettres françaises. XVI e siècle. Paris, 1951. P. 98–99). Из его сочинений, кроме «Эзионы», Гиймо опубликовал «Кабинет Минервы» (Тур; Париж, 1596), «Орлеанскую деву» (La Pucelle d’Orléans, restituée par Béroalde de Verville. Paris, 1599) и обработку «Сновидения Полифила»: Le tableau des riches inventions couvertes du voile de feintes amoureuses, qui sont représentées dans le Songe de Poliphile, exposées par Béroalde. Paris, 1600.
19. Первый том «Астреи» Онорэ д’Юрфэ вышел в 1607 г., как и «Состояние Российской империи».
20. Montreux N. de. Le second livre des bergeries de Juliette. A Tours, chez Sebastien Moulin & Mathieu Guillemot, MDXCII (1592); Les chastes amours d’Hélène de Marthe. Paris, 1597, аноним; R. B. G. T. Le Repentir d’Amour de Hieromene, pastorale. Paris, 1598; G. de Bazyre. Les amours d’Amynthis. Paris, 1601; Andreini I, Myrtille, bergerie [...] mise en François. Paris, 1602; Bracciolini F. Le dédain amoureux. Pastorale. Faite en François sur l’italien. Paris, 1603.
21. La Parfaite méthode pour entendre, escrire [...] la langue espagnole. Paris, 1596; Jean Pallet. Diccionario muy coppioso de la lengua española. Paris, 1604.
22. Boccace. La Fiamette amoureuse. Italien et François. Paris, 1609; Groto L. La Emilia [...] Emilie, comédie. Traduite en François. Paris, 1609; Guichardin L. L’hore di recreatione [...] faictes italiennes et françoises pour [...] apprendre les deux langues. Paris, 1610.
23. Bonnefons J., Pancharis Io. Bonefonii Arverni Cæsaroduni Turonum. Apud Sebastianum Mollineum & Matthæum Guillemot, MDXCII (Tours, 1592); Pibrac Guy du Faur de. Les quatrains du seigneur de Pybrac, à Tours, chez Sébastien Moulin et Mathieu Guillemot, 1592; Valagre le sieur de; Maisonfleur E. de. Les Cantiques du Sieur de Valagre, et les cantiques du Sieur de Maizon-fleur. Tours, 1592.
24. Les Muses françoises ralliées de diverses pars. Paris, 1599; Le Parnasse des plus excellens poètes de ce temps. 2 vol. Paris, 1607; Le Nouveau Parnasse. Paris, 1609; Despinelle, Les Muses r’alliées. Paris, 16,03; Rues F. de. Les fleurs du bien-dire Recueillies ès cabinets des plus rares esprits [...] pour exprimer les passions amoureuses, оба издания, Paris, 1603. В последнем случае известный книговед Шарль Брюне считал, что составитель – сам Гиймо.
25. Matthieu Р. Histoire de France et des choses mémorables, advenues aux provinces estrangeres durant sept années de paix, du règne de Henry IV, en sept livres. 2 t. Paris, 1605; Bec J. du. Histoire du grand Tamerlane, ou sont descrits les rencontres, escarmouches, batailles [...] qu’il a conduites & mises a fin durant son règne. Paris, 1607.
26. Joinville J. de. Histoire et chronique du très chrestien Roy Sainct Loys, IX. du nom. Paris, 1609; заглавие Nicolas de Nicolay идентично антверпенскому изданию 1576 г. Les navigations, peregrinations et voyages faicts en la Turquie. Первое, лионское, издание названо иначе: Les Quatre Premiers Livres des navigations et peregrinations orientales de Nicolas de Nicolay. Lyon, 1567–1568.
27. Об отголосках московских происшествий в западной Европе можно, в частности, судить по диссертации: Erwin Brody.The Demetrius Legend and its Literary Treatment in the Age of the Baroque. Rutherford, 1972. Ho к литературным произведениям следует прибавить периодику, летучие листки и т. д., которые еще не подверглись полному учету и системному исследованию.
28. Описание и снимки у Silvestre L.-C. Marques typographiques, ou Recueil des monogrammes, chiffres, enseignes [...] des libraires et imprimeurs qui ont exercé en France depuis [...] 1470 jusqu’à la fin du XVI e siècle. Paris, 1867. № 886–887. P. 508–509, 510–511.
29. La Caille J. Histoire de l’imprimerie et de la librairie, où l’on voit son origine et son progrès, jusqu’en 1689. A Paris, chez Jean La Caille, MDCLXXXIX (1589). P. 174.
30. Rambaud R. Recueil des instructions données aux ambassadeurs et ministres de France [...]. T. VIII. Russie. Paris, 1890. P. 54–55. По старому стилю 21 августа (Путешествия русских послов XVI–XVII вв. М.; Л. С. 249).
31. Жак Ланглуа-отец был принят в корпорацию типографов-книготорговцев 12 мая 1633 г., Жак Ланглуа-сын 21 ноября 1652 г. Унаследовав должность отца, он стал королевским типографом (La Caille J. Op. cit. P. 278). Как Ла Кай, как Гиймо, Ланглуа – потомственный типограф.
32. Chartier R. Lectures et lecteurs dans la France d’Ancien Régime. Paris, 1987. P. 166 et suiv. О начальном этапе разысканий в этой области см.: Берелович А. Кто читал Герберштейна в XVII веке? // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. М., 2002. С. 118–120.
33. Его книга хранится в иностранном кабинете Петербургской Государственной консерватории. См. статью: Равикович А. М. Собрание старопечатных книжных изданий иностранного кабинета Ленинградской ордена Ленина Государственной консерватории. http.://biblio.conservatory.ru/Today/Public/ Ravikov.htm. О Драудиусе см.: Allgemeine Deutsche Biographie. Bd. 5. 1877. S. 383.
34. M. Draudius Georgius. Bibliotheca classica, sive catalogus officinalis, in quo singuli singularum facultatum ac professionum libri, qui in quavis fere lingua extant [...] ordine alphabetico recensentur Francofurti a.M., 1611 (2-е изд.: Там же. 1625) P. 860.
35. Idem. Bibliotheca Exotica, sive, Catalogus officinalis librorum peregrinis linguis usualibus scriptorum. Frankfurt, 1610 (2-е изд.: Там же. 1625). P. 117
36. La Légende de la vie & de la mort de Demetrius grand Duc de Moscovie, à Amsterdam chez Corneille Nicolai, 1606 (хранится в парижской Национальной библиотеке, шифр [Rés. M 808) и 1607. Это известие приписано Пирлингом Уильяму Раселлу (R. Р. Pierling. La Russie et le Saint-Siège. T. 3. Paris, 1901. P. 456). Ho он сразу прибавляет, что оно является переводом того же анонимного источника, что и «Рассказ о кровавом и ужасном избиении, происшедшем в городе Москве, а также о страшной кончине покойного герцога Дмитрия», изданный князем Августином Голицыным в Париже (Récit du sanglant et terrible massacre arrivé dans la ville de Moscou, ainsi que de la fin effrayante du dernier duc Demetrius. 1859). О «Легенде» см.: Межов В. И. Русская историческая библиография. Указатель книг и статей по русской и всеобщей истории и вспомогательным наукам за 1800–1854 гг. включительно. Т 1-3. СПб., 1892-1893. С. 200. № 4032.
37. Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, A Paris, chez Iacqves Langlois, fils, au Mont S. Hilaire, ruё d’Ecosse, aux trois Cramillieres. M. DCLXIX. Avec Privilege du Roy.
38. Dean S. Worth. The French captain’s Russian // Russian linguistics. 5 (3), август 1981. С. 199-210.
39. Просмотрены: в парижской Национальной библиотеке, шифр [Rés. M 805; в парижской библиотеке Сен-Женевьев, шифр [8° M Sup 262 Rés.; в парижской библиотеке Арсенала [8-Н-16928, владельч. запись Moncrij S. Dionyshij in Francia Congr. S. Mauri.
40. Исправление опечаток в издании 1607 г. и их перенесение во второе издание:
Издание 1607 г.
|
Издание 1669 г.
|
||
| Лист | Исправления | Стр. | Напечатано |
| А iii | «Affectation» (вместо «affection») | Королю | «affection» не исправлено |
| 5 | «Tsisar*» (вместо «Tgisar») | 13 | «tsisar» поправка сделана |
| 5 | «Alleguoyent» вместо «disent» | 14 | «disent» не исправлено |
| 6 об. | «Engendrèrent» (вместо «engendrent») | 19 | «Engendrent» не исправлено |
| 7 об. | «Fit» (вместо «fait») | 22 | «Fait» не исправлено |
| 13 об. | «Diac*» (вместо «Diacre») | 42 | «Diac» поправка сделана |
| 15 | «Service» (вместо «servi de») | 47 | «Service» поправка сделана |
| 15 | «Noter» (вместо «noser») | 47 | «Noter» поправка сделана |
| 15 об. | «Rouge ou jaune» (вместо «rouge & jaune») | 49 | «rouge & jaune» не исправлено |
| 19 | «brodées de perles» (вместо «bordées») | 60 | «bordées» не исправлено |
| 19 об. | «brodées de perles» (вместо «bordées») | 60 | «bordées» не исправлено |
| 21 | «1\2 roubles*» (вместо «deux roubles») | 66 | «deux roubles» не исправлено |
| 27 | «X mille*» (вместо «mille») | 86 | «dix mille» поправка сделана |
| 28 | «espece*» (вместо «espée») | 89 | «Espèce» поправка сделана |
| 32 | «Месаn*» упразднен («Patisni Месаn mieud») | 102 | «Patisni mieud» поправка сделана |
| 36 об. | «les autres» (вместо «ces autres») | 117 | «les autres» поправка сделана |
| 36 об. | «en la ville» (вместо «ln la ville») | 117 | «en la ville» поправка сделана |
| 37 об. | «dise hola» (вместо «disent hola») | 119 | «dise hola» поправка сделана |
| 40 | «Demetrius» (вместо «Detrius») | 128 | «Demetrius» поправка сделана |
| 40 | «Pologne» (вместо «Po-Pologne») | 128 | «Pologne» поправка сделана |
| 43. об. | «bruslé» (вместо «& bruslé») | 138 | «& bruslé» не исправлено |
| 47. об. | Прибавлено: «alleguoyent» | 152 | «alleguoyent» нет |
| 49. об. | «entre 500» (вместо «entre 500. cens») | 158 | «entre 500» поправка сделана |
| 51 | «avec les gens» (вместо «apres les gens») | 163 | «apres» не исправлено |
41. Титульный лист и л. 40.
42. Титлы раскрыты (например, «devieñent» превращается в «deviennent»), применяются современные, более строгие орфографические нормы: «populeus» становится «populeux», «indifferamment» – «indifferemment», «interroguans» – «interrogeans» и т. д.
43. См. статью А. Береловича «Капитан Маржерет во французских архивах» в настоящем издании.
44. Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, Paris, chez Fain, 1821, in-12, IX-180 P.
45. Catalogue des livres imprimés, des manuscrits et des ouvrages chinois, tartares, japonais, etc., composant la bibliothèque de feu M. Klaproth. Paris, 1839. P. 163–174. № 1405–1509. Шифр Национальной библиотеки: [Δ 7608.
46. Relacion de la senalada, y como milagrosa conquista del paterno imperio conseguida del serenissimo principe Ivan Demetrio [так!], gran duque de Moscovia, en el año de 1605 ; juntamente con su coronación, y con lo que a hecho después que fue coronado ...traduzido de lengua italiana en nuestro vulgar castellano per Juan Mosquera de la Compaña de Jesús, Lisboa, Alvarez, 1606.
47. Charles Brunet (1780–1867), Manuel du libraire et de l’amateur de livres. 5 e éd. V. 3. Paris, 1862. Col. 1412. Жане, по словам Брюне, ссылался на Аделунга. Заметим, что на первой странице экземпляра 1607 г. Национальной библиотеки ([Rés. M 805) написано по-французски, почерком XIX в., «Редчайший, и вероятно единственный, экземпляр».
48. Catalogue des livres de la bibliothèque de feu Monseigneur le Maréchal Duc d’Estrées [...] chez Jacques Guérin. T. 2. Paris, 1740, шифр Национальной библиотеки [Δ 48678. Rossica: С. 96–98, № 18477-18499; Маржерет, 1607: № 18493 и 18914 (последний включен в Polonica). Владелец – Виктор-Мари д’Эстрэ, маршал и контр-адмирал (1660–1737).
49. Catalogue de la bibliothèque de feu M. Falconet, médecin consultant du Roi [...] de l’Académie des Inscriptions et belles-lettres, A PARIS chez BARROIS, T. 2, 1763, шифр Национальной библиотеки [Q 7435. Rossica: С. 344–345, № 17204–17225; Маржерет, 1607: № 17211; Маржерет, 1669: 17212. Камий Фальконе (1671–1762) – врач, известный филолог и библиофил, академик, не имевший со скульптором никаких родственных связей.
50. Catalogue des livres de la bibliothèque de feu François-César Le Tellier, marquis de Courtanvaux, capitaine-colonel des Cent-Suisses, dont la vente se fera en son hôtel [...] le lundi quatre mars et jours suivans. A Paris, chez Nyon l’aîné, 1782, шифр Национальной библиотеки [Q 8174. Rossica: С. 333–334, № 3399–3412; Маржерет, 1607: № 3403; Маржерет, 1669: 3404. Маркиз де Куртанво был правнуком Лувуа; освобожденный из-за болезни от настоящей военной службы, он всецело посвятил себя наукам (1718–1781).
51. Catalogue des livres rares et précieux composant la bibliothèque de M. L. M. d. R., Paris, P. Jannet, successeur de L.-C. Silvestre. Paris, 1848, шифр Национальной библиотеки [Δ 9811. Rossica с Данией и Исландией: Р. 276, № 2164–2172; Маржерет, 1669:2168. Маркиз дю Рур (Auguste-François Grimoard de Beauvoir, marquis du Roure), известный библиофил и книговед, автор Analecta Biblion. Paris, 1840.
52. Charles IX, La chasse royale. Paris, 1857; Idem. Livre du roy Charles. De la chasse au cerf. Paris, 1859; Guillaume Budé. Traité de la vénerie. Paris, 1861; Charles Perrault. La Chasse, poème. Paris, 1862; Pièces sur la Ligue en Bourgogne. 1 e série, Dijon, 1882; 2,1883; 3, 1886; 4, 1887.
53. Первое издание Шеврёля: Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, Paris, Potier, 1855, in-16, XXVIII-116 С. Второе издание: Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre, par le capitaine MARGERET. Novvelle édition, précédée de deux lettres inédites de l’auteur et d’une notice biographique et bibliographique par Henri Chevreul. A PARIS, Chez L. Potier, 1860, in-16, XXXII-127 P.
54. См.таблицу II нас. 26.
55. Словарь уже фигурирует в издании 1855 г., но авторство Мериме указано только в 1860 г. (Estat de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie... Paris, 1860. P. XVII).
56. Margeret Jacques. Esta de l’Empire de Russie, et Grand Duché de Moscovie avec ce qui s’y est passé de plus mémorable et Tragique, pendant le règne de quatre Empereurs: à sçavoir depuis l’an 1590 jusques en l’an 1606, en Septembre. Paris, éditions du Genêt, 1946.106 P.
57. Un mousquetaire à Moscou. Mémoires sur la première révolution russe, 1604– 1614, édité avec des notes par Alexandre Bennigsen, Paris, éd. Maspéro-La Découverte, 1983. 128 P.
58. Судя по всему, именно издание Беннигсена было переведено на испанский язык. Un mosquetero en Moscu. Jacques Margeret. Laia, 1989.125 P. К сожалению, мы не имели возможности ознакомиться с этим изданием.
59. Strahlenberg Ph. J., von. Das Nord und Ostliche Thiel von Europa und Asia. Stockholm, 1730.
60. Замечания В. H. Татищева были изданы многим позднее их написания. Последнюю публикацию см.: Татищев В. Н. История Российская. Л., 1968. Т. VII. С. 424.
61. Наличие в России во второй трети XVIII в. книги Маржерета 1607 г. практически невероятно, особенно учитывая ее редкость во Франции. Является простой опечаткой отсылка на несуществующее издание сочинения Маржерета в 1769 г. в комментариях издателей Татищева 1968 г. (Татищев В. И. Указ. соч. С. 449.). Так что первый российский историк здесь ничего не исказил, вопреки замечанию Ч. Даннинга. (J. Margeret. The Empire and Grand Duch of Moscow. A 17 th-century French Account / Transl, and edited by Ch. S. L. Dunning. Pittsbourgh, 1983. P. 104–105. Далее – Dunning Ch. Op. cit.).
62. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского в начале XVII века с присовокуплением известий о достопамятных событиях, случившихся в правление четырех Государей, с 1590 года по сентябрь 1606. Сочинение капитана Маржерета, капитана гвардии Дмитрия Самозванца. Перевод с французского, предисловие и примечания Н. Г. Устрялова. СПб., 1830.
63. Исторические записки, содержащие в себе повествование о знаменитейших происшествиях, случившихся в царствование пяти государей, как-то: Иоанна Васильевича Грозного, сына его Федора Иоанновича, Бориса Федоровича Годунова, Лжедмитрия и Василия Ивановича Шуйского, начиная с 1590 по 14-е сентября 1806 года; с присовокуплением нравов и обычаев двора Российского и народа в то время, сочиненные очевидцем Маржеретом. Перевод с французского. М., 1830. В типографии Лазаревых Института восточных языков.
64. Сказания современников о Димитрии Самозванце. СПб., 1859. Изд. третье, испр. Ч. 1. На титульных листах обоих томов указаний на Н. Г. Устрялова нет, но принадлежность публикации именно ему была слишком известна. Его именем подписано лишь общее введение (датировано 1 июня 1858), помещенное в первой части (Там же. С. XIII).
65. Там же. С. 240 (примеч.).
66. Там же. С. 447, комм. № 266; С. 420–424, комм. № 176. Устрялов в последнем случае ссылается на Московский архив (речь должна идти о Московском архиве Министерства иностранных дел), хотя текст грамоты был уже опубликован в «Собрании государственных грамот и договоров». М., 1819. Ч. 2. С. 604-607.
67. Маржерет Ж. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского. С предисловием И. Н. Бороздина. М., 1913.
68. Так, фразу «et pour ce vouloit deüement faire convoquer les Estats du pays...» Устрялов интерпретировал так, что Годунов притворно велел созвать Собор, в то время как архаичное слово «deüement», производное от глагола «devoir» – «долженствовать», означало: «как и было должно», «надлежащим образом». См.: Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета / Сост. Ю. А. Лимонов, отв. ред. В. И. Буганов. М., 1982. С. 60–61 (французский текст), с. 152 (русский перевод), с. 227–22, комм. № 19; Dunning Ch. Op. cit. P. 105, com. № 98. К сожалению, эта ошибка устряловского перевода долго воспроизводилась в литературе о Земских Соборах (см., например: Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М.; 1978. С. 146).
69. Этот экземпляр происходил из личной библиотеки Николая II и был подарен Хаугтонской библиотеке князем Лобановым-Ростовским.
70. Россия начала XVII в.... С. 155. Это соображение приводится как важный аргумент в доказательство того, что Маржерет не был католиком к моменту поступления на русскую службу (Там же. С. 35).
ЖАК МАРЖЕРЕТ
СОСТОЯНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
ESTAT DE L'EMPIRE DE RUSSIE
СОЧИНЕНИЕ Ж. МАРЖЕРЕТА О РОССИИ
СОСТОЯНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ и ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГСТВА
МОСКОВСКОГО С ОПИСАНИЕМ ПРИМЕЧАТЕЛЬНЫХ И ТРАГИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ,
СЛУЧИВШИХСЯ В ПРАВЛЕНИЕ ЧЕТЫРЕХ ПОСЛЕДНИХ ИМПЕРАТОРОВ,
то есть с 1590 до сентября 1607 г.
КАПИТАНА МАРЖЕРЕТА В ПАРИЖЕ,
MDCVII
С королевской привилегией
Извлечение из королевской привилегии
Королевской милостью и привилегией дозволяется МАТЬЕ ГИЙMO 2,
книгопродавцу, печатать самому или по своему усмотрению отдавать в
печать тому или иному типографу книгу, озаглавленную «О СОСТОЯНИИ РОССИИ
И МОСКОВИИ, НАПИСАННУЮ КАПИТАНОМ МАРЖЕРЕТОМ» 3
и запрещается всем книгопродавцам, типографам и другим печатать или
отдавать в печать указанную книгу либо извлечения из нее в том или ином
виде, а также выставлять ее на продажу кому-либо, кроме тех экземпляров,
что были отпечатаны указанным Гиймо, до истечения ближайших шести лет,
начиная со дня, когда книгу закончат печатать. Все это – под угрозой
конфискации книг, печатаемых в течение указанного времени иначе, чем по
заказу вышеназванного Гиймо, а также под страхом произвольного штрафа и
возмещения всех издержек и убытков по суду, невзирая ни на какие
апелляции и протесты, о чем более подробно изложено в оригинале
привилегии. Выдано в Париже, 2 марта 1607 г. Нашего царствия год 18.От имени короля в его Совете –
Сир, если бы подданные Вашего Величества, путешествующие в дальних странах, составляли правдивые изложения того, что они увидели и отметили как наиболее важное, то их частная выгода обернулась бы к общественной пользе вашего государства; не только побуждая к подражанию тому, что есть хорошего и искусного у других, ибо поистине Бог, чтобы наилучшим образом поддерживать сообщество меж людьми, устроил все так, что одни находят в других местах то, чего нету них, но также придавая смелости многим праздным молодым домоседам отправиться искать и учиться добродетели в трудных, но полезных и почетных занятиях: путешествиях и ратных делах на чужбине, и рассеивая ошибку многих, полагающих, что Христианский мир 6 заканчивается Венгрией. Ибо /f. А ii v./ доподлинно могу сказать, что Россия, описание коей я предпринимаю по поручению Вашего Величества, – один из надежнейших редутов Христианского мира, ибо эта Империя, эта страна более обширна, могущественна, населена и изобильна, чем думают, и лучше вооружена и защищена против скифов и иных магометанских народов, чем считают многие. Абсолютная власть государя 7 в своем государстве внушает страх и почтение подданным, а внутри страны хороший порядок и управление 8 защищают ее от постоянных варварских набегов.
С тех пор, Сир, как ваши победы и ваша благодать добыли Вашему Величеству покой, которым поныне наслаждается Франция, сочтя теперь бесполезной службу Вашему Величеству и отчизне, каковую во время смуты я нес под началом господина де Вогренана 9 в Сен-Жан де Лон, на других рубежах вашего герцогства Бургундского, я отправился служить государю Трансильванскому 10 и Императору 11 в Венгрии, а затем – королю польскому 12 в чине капитана отряда пехотинцев, и, наконец, судьба привела меня на службу к Борису 13, российскому Императору. Он оказал мне честь командовать кавалерийским отрядом. И после его кончины Димитрий 14 получивший это королевство, оставил меня на службе, дав /f. А iii/ мне первый отряд своей гвардии. За это время я кроме языка имел возможность изучить множество вещей, относящихся к его [116] государству: законы, нравы и веру страны, что я и изложил в сем кратком сочинении, написанном без всяких ухищрений и с такой простотой, что не только Ваше величество, наделенное на удивление рассудительным и проницательным умом, но и каждый распознает в нем истину, которую древние называли душой и жизнью истории.
Если сие сочинение хоть немного понравится Вашему Величеству, это будет для меня единственной наградой, раз вы не только снизошли до того, чтобы меня выслушать, но соблаговолили прочесть мое сочинение, заверив, что в нем смогут увидеть весьма примечательные происшествия, из коих великие Государи извлекут некоторую пользу, даже из несчастья моего господина Димитрия, пришедшего к власти в своей Империи, преодолев большие препятствия, возвысившегося и низвергнутого всего за два года 15, и самая его смерть явилась следствием того несчастья, что некоторые считали его самозванцем или подмененным. Можно там увидеть многое и об особенностях этого государства, достойного быть известным, но все же незнакомого как в силу удаленности своего местоположения, так и вследствие умения русских скрывать и замалчивать дела своего государства.
Я молю Бога, Сир, хранить Ваше Величество в благоденствии, ваше /f. А iii v./ королевство в мире, монсеньора Дофина 16 – в желании подражать вашим достоинствам, а меня – в постоянном моем рвении покорнейшей службой всегда быть достойным имени, Сир,
вашего покорнейшего подданного, вернейшего и преданнейшего слуги В(ашего) В(еличества),
МАРЖЕРЕТА [117] /f. А iiii/
Предуведомление к читателюРоссийская Империя является частью страны, издавна именуемой Скифией, каковым словом «Скифы» и сегодня называют Татар, которые были некогда сеньорами России, и великие герцоги владели ею как вассалы Татар, зовущихся Крым 17. Эти Русские, с некоторых пор, после того, как сбросили иго Татар 18, и Христианский мир получил о них некоторое представление, стали называться Московитами, по имени столичного города Москва, обладание которым дает герцогский титул 19, но не первый в стране. Ибо некогда государь именовался Великим герцогом Владимирским и поныне продолжает именовать себя Великим герцогом Владимирским и Московским 20. Таким образом, не только мы, удаленные от них, но и ближайшие их соседи впадают в ошибку, именуя их Московитами, а не Русскими. Сами же они, когда их спрашивают, какой они нации, отвечают «Руссак», что означает – Русские, а если спрашивают, откуда они, то отвечают «из Москвы» – из Москвы, Вологды, Рязани или из других городов 21. Но /f. А iiii v./ следует также уразуметь, что есть две России, а именно – та, что носит титул Империи и которую поляки называют Белой Россией, и другая, Черная Россия, находящаяся в зависимости от Польского королевства и примыкающая к Подолии. Сеньором этой Черной России и называет себя король Польши в своих титулах, когда именуется Великий герцог Литовский, Русский, Прусский и прочая 22. Об этом я хотел предуведомить читателя, чтобы он знал, что русские, о которых идет здесь речь – это те, кого некогда звали Скифами, затем, по ошибке – Московитами, хотя московитами могут называться жители одного лишь города, все равно как если бы всех Французов начали бы называть Парижанами по той причине, что Париж – столица Франции, да и то с большим основанием, поскольку Париж является столицей с незапамятных времен 23, а Москва – всего лишь сто или двести лет 24. Также краткий титул их Государя – «царь Господарь и Великий князь всея Россия» 25, что дословно означает: «Король, сеньор и великий герцог N всех Русских», или можно понимать также: «всей России», но отнюдь не «Московитов» или «Московии». А чтобы отличать Черную Россию от этой, Поляки все расположенное по ту сторону Днепра [118] зовут Белой Россией, иначе же, без такого различения, в этом сочинении будут все время путаться, поскольку речь здесь идет только о Белой России, некогда Скифии, а ныне – Московии. /f. 1/
СОСТОЯНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ И ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГСТВА МОСКОВСКОГО 1606 г.
Россия – страна громадной протяженности, полная больших лесов даже в
самых населенных местах со стороны Литвы и Ливонии – больших болот,
которые для России как бы служат укреплениями. Она довольно плотно
заселена от Нарвы, замка и морского порта на Ливонской границе, принадлежащего королевству Швеции, до Архангельска или Святого Николая, – другого морского порта, удаленного от первого на 2800 верст 26 (четыре версты равны одному лье 27), и от Смоленска (города на Литовской границе, при Федоре Ивановиче обнесенного каменной стеной Борисом Федоровичем 28, бывшим в ту пору протектором Империи) до Казани, на расстоянии примерно 1300 верст 29. Эта область Казань была некогда абсолютным королевством Татарии 30, которое было завоевано великими герцогами Василием Иоанновичем 31 и его сыном Иоанном Васильевичем 32. Государь /f. 1 v./ той страны был взят в плен в указанном городе Казани Иоанном Васильевичем и поныне еще живет в Московии и зовется Царь Симеон 33. Указанный город омывается той знаменитой рекой Волгой, куда впадает река Ока. Близ указанного города обитают Черемисы. За Казанью вдоль Волги
(каковая впадает в Каспийское море у Астрахани) простирается большая
страна, сплошь покрытая безлюдными степями, впрочем, на указанной реке
построены некие замки. От Казани около 2000 верст до Астрахани 34.
Это укрепленный город, торгующий больше, чем любой другой в России, и
почти всю Россию снабжающий солью и соленой рыбой. Полагают, что сей
край очень плодороден, поскольку на равнинах между Казанью и Астраханью
множество мелких вишневых деревьев, приносящих плоды, и даже встречаются
лозы дикого винограда. В указанном городе Астрахани много хороших
фруктов, а в окрестностях имеется животное-растение, которое ранее было
описано некоторыми [119]
авторами, а именно: бараны, растущие из земли, соединенные с корнем
чем-то вроде идущей от пупа кишки в два-три брасса длиной. Сей баран
съедает всю траву вокруг себя, а затем умирает; размером они с ягненка, с
курчавой шерстью, у одних шкуры совсем белые, у других – слегка
пятнистые. Я видел разные их шкуры 35. Эта область была завоевана Иоанном Васильевичем 36. При его жизни англичане торговали там, а оттуда – с Персией 37. За [f. 2]Волгой обитают Татары, именующиеся Нагаями. Помимо того, имеется еще одна большая провинция, покоренная Иоанном Васильевичем, которую они зовут Империей или Королевством Сибири. Область эта полна лесов, чащоб и болот и пока еще совсем не открыта: считают, что одной своей стороной она примыкает к реке Оби. Из этой страны поступает почти вся пушнина, как-то: черные лисы, высоко ценимые в самой стране, соболь и куница, приносящие Императору большой доход 38. Эту страну начинают уже возделывать и находят ее достаточно плодородной для зерна 39. Там построены четыре города, где размещены гарнизоны, дабы держать в повиновении народ 40, который весьма прост, маленького роста и внешне походит на татар, называемых Нагаями, то есть – лицо у них широкое и плоское, нос приплюснут, маленькие глаза, они весьма смуглы, носят длинные волосы, мало кто из них имеет бороду, одеты в соболиные шкуры, мехом наружу, еще тридцать лет назад не знали, что такое хлеб. Эта страна служит основным местом ссылки большинства тех, кто впадает в немилость Государя 41.
Со стороны Татарии [населенной] теми, кого они зовут крым[цами], являющимися союзниками Турецкого султана, с чьей помощью они, начиная с 1593 г. по настоящее время, не раз ходили на Венгрию, особенно – в 1595 г., когда произошла великая битва при Агрии 42. В степях Татарии построены многие города и замки, чтобы помешать /f. 2 v./ набегам Татар, но эта страна обитаема лишь до Ливен, расположенных примерно в 700 верстах от Москвы 43. За ними есть различные города, а именно: Борисов город, Царев город и другие. Этот Царев город почти на 1000 верст удален от указанных Ливен 44. Города сии и ныне продолжают заселяться: земля там очень плодородна, но [120] они осмеливаются ее обрабатывать лишь в окрестностях городов. Считают, что Царев город всего в восьми днях пути от Великой Ставки. Некогда там собирались татары, чтобы устраивать набеги на Европу. Итак, эта страна большой протяженности, ибо она граничите Литвой, Подолией, Турцией, Татарией, рекой Обью, Каспийским морем, затем – с Ливонией, Швецией, Норвегией, Новой Землей и Ледовитым морем.
Эта земля очень холодна, я имею в виду самые ее населенные Северную и Западную части, как мы упомянули ранее, ибо, что касается степей, лежащих в Татарии, или на берегах Волги от Казани до Астрахани, или у реки Обь, с восточной стороны, то они районы весьма умеренные. В вышеназванных же холодных провинциях зима длится шесть месяцев, это означает, что снегу всегда по пояс и что любую реку можно перейти по льду. Тем не менее, они весьма плодородны, там в изобилии имеются все те же злаки, что и у нас во Франции: рожь там сеют в начале или в середине августа, пшеницу и овес – в апреле или в мае, смотря по продолжительности зимы, и ячмень в конце /f. 3/ мая 45. Есть фрукты и овощи, а именно: изрядно большие дыни, лучшие из тех, что я где-либо ел, много огурцов и хороших яблок и черешен, груш и слив мало, орехов, земляники и подобных плодов там во множестве. Летом дождей мало, а зимой, следовательно, и вовсе нет. В Холмогорах [–] Архангельске и Св. Николае 46, а также и в других местах Севера на протяжении месяца или шести недель лета солнце видно и днем, и ночью, и в полночь его видно на высоте двух-трех брассов над землей; зимой в продолжение месяца совсем нет дня, поскольку солнце не показывается вовсе. Также вы обнаружите там всю возможную крупную дичь и животных, какие есть и во Франции, за исключением кабанов. Оленей, ланей и косуль достаточно встречается на востоке и на юге, в татарских степях, а также между Казанью и Астраханью; множество лосей – так называемого большого зверя; кролики же по всей России весьма редки; в изобилии фазаны, куропатки, певчие и черные дрозды, перепелки и жаворонки, не считая бесчисленной прочей дичи, но бекасы попадаются там довольно редко. В августе и сентябре большое количество журавлей, зимой – лебедей, диких гусей и уток; аиста мне довелось видеть лишь однажды, и он был черного цвета. Хищные звери – [121] белые и черные медведи, которых очень много, пять видов лисиц и пропасть волков, наносящих большой вред скоту, поскольку /f.3 v./ там везде большие чащобы. Помимо того, кое-где на севере встречаются северные олени, они немного меньше обыкновенных и носят прекрасные большие рога, шкура у них серая, почти белая, копыта же раздвоены гораздо больше, чем у обычного оленя. Жителям тех областей они дают пищу, одежду и служат вместо лошадей, ибо их впрягают по одному в особо изготовленные сани, и они бегут быстрее любой лошади; питаются большую часть времени тем, что отыскивают под снегом. Все зайцы там зимой становятся белыми, летом же они такого цвета, как во Франции. Летом и зимой там встречаются белые куропатки, а также соколы, челиги и другие хищные птицы. Во всей Европе нельзя сыскать лучших и более разнообразных сортов пресноводных рыб, каковых они имеют в большом количестве, а именно: Осетр, Белуга, Осетрина, Белая рыба, то есть рыба с белым мясом, она немного крупнее лосося; стерлядь и все те рыбы, что есть и у нас во Франции, за исключением форелей. Всё стоит очень дешево, как, впрочем, и все другие съестные припасы 47. Ибо несмотря на тот великий голод, о котором я расскажу ниже и который истребил в стране почти весь скот, я купил по дороге домой ягненка, такого большого, как баран у нас во Франции или самую малость поменьше, за десять денингов, что составляет примерно тринадцать су 4 денье, а также цыпленка за семь турских денье 48. Каплунов у них совсем нет, разве только у иностранцев. Причина такой дешевизны в том, что каждая овца /f. 4/ приносит обычно двух или трех ягнят, а те на следующий год становятся матерями такого же числа ягнят. Что касается быков и коров, то они множатся столь же быстро, поскольку во всей России не едят телятины, ибо это противоречит их вере, к тому же они соблюдают пятнадцать недель поста в году, помимо среды и пятницы каждую неделю, что составляет около полугода 49. Это делает мясо дешевым, как дешев и хлеб, которого очень много, так как его не вывозят из страны. Земля же там сама по себе столь тучна и плодородна, что никогда не удобряется, разве что в некоторых местах, и ребенок двенадцати – пятнадцати лет с одной лошадкой вспахивает за день арпан 50 или два земли. [122]
Хотя съестных припасов там много и они дешевы, простой народ довольствуется весьма малым, поскольку они не могли бы иначе обеспечить себя, не имея никаких промыслов и будучи очень ленивыми, так они не расположены к труду, но столь расположены к пьянству, что более невозможно. Когда они отдыхают, то их выпивка в основном состоит из водки и медона, который делают из меда, добываемого ими без труда и в изобилии, как можно судить по большому количеству воска, ежегодно вывозимого из страны 51. У них есть также брага 52 и прочая дешевая выпивка. Этому пороку пьянства без меры предаются все, как мужчины, так и женщины, девушки и дети; священники не меньше, /f. 4 v./ а то и больше, чем другие. Ибо пока остается выпивка, которую им позволено готовить лишь к нескольким большим праздникам в году 53, нечего и надеяться, что они когда-либо остановятся, прежде, чем не покончат с ней. Я говорю о простом народе, поскольку дворяне вольны делать любую выпивку и пить, когда захотят.
Согласно анналам России, считается, что Великие герцоги ведут свое происхождение от трех братьев, выходцев из Дании, завоевавших Россию, Литву и Подолию примерно восемьсот лет назад, и старший брат Рюрик стал называться Великим герцогом Владимирским, от которого произошли все великие герцоги по мужской линии до Иоанна Васильевича, который после завоевания Казани, Астрахани и Сибири первым был именован титулом Императора Римским императором Максимилианом 54.
Что же касается принятого ими титула, они, веля себя именовать Царь, думают, что нет титула выше. Римского императора они именуют Цисарь, что они образовали от Цезаря, а всех королей – Кроль, на польский манер. Короля Персии они называют кизел Баша, а Турецкого султана – «Великий Господар турок», то есть великий Господин Турции, в подражание имени Великий Государь. Но о слове «ЦАРЬ» они говорят, что оно содержится в Священном Писании, ибо всюду, где сказано о Давиде, или о Соломоне, или о прочих королях, они названы «Царь Давид», «Царь Соломон», что мы /f. 5/ переводим как «Король Давид», «Король Соломон» и т. д. И они считают имя «Царь» наиболее древним, и, по их словам, этим [123] именем Богу некогда было угодно удостоить Давида, Соломона и других, правивших домом Иуды и Израиля, и что эти слова «Цисарь» и «кроль» суть всего лишь человеческое измышление, каковое имя некто стяжал себе воинскими подвигами. Поэтому, после того, как русский царь Федор Иоаннович снял предпринятую им осаду Нарвы, и с обеих сторон депутаты и послы собрались, чтобы заключить мир между Россией и Швецией, они более двух дней спорили о титуле – Федор хотел иметь титул Императора, а Шведы не желали признавать его за ним. Русские ссылались на то, что слово Царь еще важнее, чем император и в итоге пришли к соглашению, что его всегда будут именовать Царем и Великим герцогом Московии 55, причем каждая из сторон считала, что обманула другую этим словом Царь. Польский король так же величает его письменно. Римский император 56 титулует его Императором, как делала покойная королева Английская 57, и подобным образом поступает король Великобритании 58; король Дании 59, Великий герцог Тосканский 60, король Персии 61 и все азиатские короли именуют его всеми титулами, которые он принимает. Что касается Турецкого султана 62, то, поскольку при мне между ними не было ни переписки, ни послов, я не знаю, как тот его титулует.
Этот Иоанн Васильевич, вопреки их религии, не разрешающей жениться /f. 5 v./ свыше трех раз, имел семь жен, от которых у него было три сына 63. Ходит слух, что он убил старшего 64 своей собственной рукой, но было, как я считаю, иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла, подкованного четырехгранным стальным острием, каковой жезл в форме епископского посоха никто, кроме императора, не смеет носить, этот жезл великие герцоги некогда получали в знак вассальной зависимости 65 от Татар, именуемых Крым, и тот получил какое-то ранение, но умер не от этого, а некоторое время спустя, во время паломничества 66.
Вторым сыном был Федор Иванович 67, наследовавший отцу. Третий, а именно – Димитрий Иоаннович был от последней жены 68, принадлежавшей к дому Нагих 69. Указанный Иоанн Васильевич, прозванный Тираном, не будучи уверен в верности своих подданных, испытывал их разными способами, но главным был тот, когда он возвел вместо себя на императорский трон [124] Царя Симеона 70, о котором было сказано выше, короновал его, передал ему все императорские титулы, а для себя велел возвести дворец напротив замка, велев называть себя Великий Князь Московский. Симеон правил целых два года, ведя как дела внутри страны, так и посольские и иные внешние дела, разумеется, испрашивая у него сперва совета, который значил столько же, что и категорический приказ 71. По истечении двух лет [Иоанн] лишил его Императорской власти, даровав ему большие имения 72. После смерти своего старшего сына, своего второго сына, а именно – Федора, он женил на дочери 73 Бориса Федоровича, который был дворянином достаточно знатного рода, называемого Дворяне Московские 74, и /f. 6/ мало-помалу приобрел милость императора Иоанна, скончавшегося в марте 1584 года. После его кончины власть в Империи унаследовал указанный Федор, государь весьма простоватый, часто забавлявшийся звоня в колокола или проводя большую часть времени в церкви. Борис Федорович, в ту пору достаточно любимый народом и находящийся в большой милости у указанного Федора, вмешивался в государственные дела и, будучи весьма ловок и сметлив, умел потрафить каждому. Посему, когда стал раздаваться ропот, чтобы низложить Федора по причине его простоты, протектором страны в итоге был избран Борис, который, как считают, с тех пор начал мечтать о короне, видя, что у Федора нет детей, кроме дочери, умершей в возрасте трех лет 75, и с этой целью стал благодеяниями привлекать народ. Он повелел укрепить вышеназванный город Смоленск 76. Он распорядился обнести Москву каменной стеной вместо прежней, деревянной 77; он построил несколько замков между Казанью и Астраханью, равно как и на границах Татарии 78. Заручившись, таким образом, поддержкой народа и даже дворянства, за исключением самых могущественных и дальновидных, он под любым предлогом отправлял в ссылку тех, кого считал наибольшими своими противниками. Затем, наконец, отправил Императрицу, жену указанного покойного Иоанна Васильевича, с ее сыном Димитрием Иоанновичем в Углич, город, удаленный от Москвы на 180 верст 79. Как полагают, мать и некоторые другие вельможи, предвидя цель указанного Бориса, и сознавая [125] /f.6 v./ опасность, которой мог подвергнуться ребенок, поскольку уже знали о том, что многие вельможи, отправленные в ссылку, были в дороге отравлены, сумели подменить его и подставить на его место другого. После он безвинно предал смерти еще многих вельмож. И поскольку он не опасался более никого, кроме этого принца, чтобы обезопасить себя полностью, он послал в Углич убить вышеназванного принца, который был подменен. Что и было исполнено сыном того, кого он отправил матери в качестве секретаря. Принцу было лет семь-восемь; тот, кто нанес удар, был убит на месте, а подмененный принц был похоронен весьма скромно. Достигнув Москвы, новости породили многие толки, о них шептали и судили по-разному. Будучи извещен обо всем этом, Борис велел поджечь ночью самые богатые лавки, купеческие дома, а также дома в разных местах, чтобы наделать им хлопот вплоть до того времени, как ропот немного стихнет и умы успокоятся. Он лично присутствовал там и распоряжался тушением огня, чтобы создалось впечатление, что его очень занимает нанесенный ущерб. Затем, собрав всех потерпевших и обратившись к ним с длинной речью, чтобы утешить их и выразить сожаление об их потерях, пообещал выхлопотать у Императора некоторое возмещение убытков для каждого, чтобы они могли отстроить дома, и даже пообещал выстроить им каменные лавки, тогда как прежде /f. 7/ они были сплошь деревянными 80. Это он и исполнил так хорошо, что каждый остался доволен и почитал счастьем иметь такого хорошего протектора. Наконец, в январе 1598 скончался указанный Федор (некоторые говорят, что тот же Борис был творцом его смерти 81). Тогда он пуще прежнего начал домогаться императорской власти, но так скрытно, что никто, кроме самых дальновидных, которые, впрочем, не осмеливались ему противиться, этого не замечал, поскольку он делал вид, что добивается власти для своей сестры, вдовы покойного Федора, хотя это и противоречит законам страны, не позволяющим ни одной вдове – я разумею здесь вдов Великих герцогов или Императоров – жить свободно, но обязывают через шесть недель после похорон постричься в монахини 82. Он даже делал вид, что отказывает тем, кто Советом Императрицы направлялся либо к его дверям, либо в палату Совета (куда в период [126] междуцарствия каждый мог свободно входить) 83. Так он заставил себя просить принять титул Императора, но возражал им, указывал, что они делают ошибку, столь торопясь в деле, заслуживающем более зрелого рассуждения, и что их сейчас ничто не торопит, ибо они в мире со всеми, и что якобы Империя будет пребывать в том же состоянии, что и при покойном Императоре, когда он сам был ее протектором, вплоть до того времени, когда они по зрелом рассуждении выберут другого. По правде говоря, страна, действительно, при нем не понесла ущерба ни в чем, он приумножил Казну, кроме того, что по его распоряжению было построено много городов, замков и крепостей, /f.7 v./ он также заключил мир со всеми своими соседями. Посему он хотел созвать Штаты страны 84 надлежащим образом, а именно по восемь-десять человек от каждого города, с тем, чтобы вся страна единодушно решила, кого должно избрать; для этого требовалось время, ибо его желанием (как он говорил) было удовлетворить каждого.
В это время он распустил слух, что сам Татарский [хан] с большим войском идет грабить Россию, как показали приведенные казаками пленные 85. От этих новостей народ более настоятельно стал просить его принять корону, на что он все время заявлял, что он принимает ее против воли, поскольку есть много выходцев из родов более знатных, чем его, которым по праву должна принадлежать корона. И что и без того он мог бы проявлять свою отеческую любовь к народу, с таким же тщанием в делах общественных, что и прежде. Но поскольку он видит, что народ этого столь желает и что никто другой не хочет вмешиваться, он рад будет взять на себя столь тяжкое бремя, одержав верх над неверными, идущими со стотысячным войском разорять Империю, и приведя к порядку их и прочих соседей. С тех пор его именовали титулами его предшественников. Для того же, чтобы осуществить все вышесказанное, он велел собрать войско в Серпу[хове], городе в 90 верстах от Москвы, расположенном на Оке, на /f. 8/ месте обычной переправы Татар 86, куда он прибыл сам, после того, как его сестра – Императрица удалилась в Девичий Монастырь, что означает Обитель Дев, расположенный в 3-х верстах от Москвы 87. [127] В июле был проведен смотр войска: по словам как иностранцев, так и присутствовавших там русских, было пятьсот тысяч человек пеших и конных. Я еще называю наименьшее число, ибо Россия никогда не была на таком подъеме, как в то время. И раз это кажется неправдоподобным, я объясню ниже способ, каким им удается выставить так много людей, насколько я его увидел и понял. Но чтобы закончить эту войну, не нашлось другого неприятеля, кроме посла с примерно сотней людей, одетых по их обычаю в овчины, но на очень хороших конях, посланных Татарским [ханом] 88 для заключения какого-то соглашения, о чем Борис был хорошо осведомлен заранее. Это соглашение принесло ему большую известность, так как, показав послу все военные силы России, он велел палить всем пушкам, расположенным по обе стороны дороги, шириной около двух верст, причем орудия были достаточно удалены друг от друга, несколько раз проведя указанного посла между этими орудиями, он, наконец, отослал его с богатыми подарками. Распустив после этого армию, указанный Борис Федорович с большим триумфом вступил в Москву. Ходили слухи, что Татары не осмелились идти дальше, прослышав о его прибытии. И был /f. 8 v./ указанный Борис коронован первого сентября 1598 г., в день, который для них – первый день года 89.
Эта страна приняла Христианство около 700 лет назад изначально от епископа Константинопольского. Они придерживаются греческой религии и крестят детей, троекратно погружая их в воду: во имя Отца, Сына и Святого Духа, затем священник вешает им на шею крест, полученный им у крестного отца, чтобы засвидетельствовать крещение, каковой [крест] носят до смерти. Они почитают Троицу, однако отличаются от нас тем, что не признают Святой Дух исходящим равно от Отца и от Сына, но – лишь от одного Отца, покоясь на Сыне. У них много икон, но совсем нет скульптур, кроме Распятия, все остальные – плоские изображения. Они утверждают, что у них есть Дева Мария, писанная рукой самого Луки Евангелиста 90; их главный патрон – святой Николай; помимо святых, которых они переняли из Греции, они канонизируют многих. Но у них нет ни одной святой, кроме Девы Марии. У них есть Патриарх 91, поставленный при Иоанне Васильевиче патриархом Константинопольским 92. Если не ошибаюсь, у них пять [128] Архиепископов, много епископов и аббатов 93. Свершают таинства лишь священники, каковые священники женаты, и если их жены умирают, то они не могут более свершать таинства, и, коли они не женятся снова, они могут стать монахами. Монахи же неженаты, как и Патриарх, Епископы и Аббаты, и потому не могут ни свершать таинств, ни есть мяса, и посему каждый /f. 9/ из них получает причастие от вышеназванных священников 94. Они причащают под обоими видами всех, не разделяя на клириков и мирян, после тайной исповеди 95, проводимой обычно раз в год. Если священники женятся вторично, то они становятся мирянами. Крещеными они не признают никого, кто не крестился по греческому обряду, однако освобождают католиков от необходимости перекрещиваться 96. Они точно соблюдают все свои праздники, и даже пятницу, так же как и воскресенье; хотя нет такого большого праздника, в который они бы не разрешали после полудня открывать лавки и делать необходимую работу. Они постятся по средам и пятницам, помимо того у них четыре поста в году, а именно: Великий пост, о котором мы скажем ниже, два других по две недели каждый и четвертый, начинающийся за неделю до дня святого Николая и заканчивающийся на Рождество, каковые они соблюдают сколь возможно строго, не употребляя ни яиц, ни всего, имеющего животное происхождение 97. У них есть Священное писание на своем языке, которым является Славянский. Они высоко ставят псалмы Давида. У них никогда не проповедуют, разве что по некоторым праздникам они устраивают определенные наставления 98, где читают главы из Библии или Нового завета, но невежество среди народа таково, что и треть не знает, что такое Отче наш или Символ веры. Словом, можно сказать, что невежество – мать их благочестия. Они ненавидят учение и, в особенности, латинский язык. У них нет ни одной школы, /f. 9 v./ ни университета. Только священники обучают молодежь читать и писать, что мало кого привлекает. Большая часть их букв по начертанию – греческие, и почти все их книги писаны от руки, за исключением нескольких печатных Библий и Новых заветов из Польши. Поскольку они обучились книгопечатанию лишь десять-двенадцать лет назад 99, то рукописные книги ценятся [129] выше печатных. Два раза в год там освящаются реки и проточные воды, и после указанного освящения Император и вельможи имеют обыкновение прыгать в воду, и я даже видел, как для этого прорубили лед, и Император прыгнул туда. В Вербное воскресенье на осла сажают Патриарха, который садится по-женски; если нет осла, то берут лошадь, покрывают ее белым полотном, так, что видны только глаза, приделывают ей длинные уши, и Император ведет ее под уздцы к церкви, расположенной вне замка и именуемой Иерусалим, а оттуда ведет ее к церкви Богоматери 100. На этот день назначают особых людей, которые срывают с себя одежды, устилая ими дорогу процессии священников и других духовных лиц города. Есть средь них особый разряд людей, которые уже соборовались, как бы чувствуя приближение смерти, и если они все же не умерли, то оставшуюся жизнь обязаны носить особое одеяние, отличное от других монашеских одежд, они почитают это за великую святость. И жены этих людей могут вновь выходить замуж. Никто /f. 10/ из иноверцев не может заходить в их церкви. Патриарха, епископов и аббатов поставляют по воле Императора. Патриархом решаются все церковные дела, не имеющие особой важности, в последнем случае о них надо сообщать Императору. Под любым предлогом муж может отказаться от жены, отправить ее против воли в один из многочисленных монастырей и жениться снова до трех раз.
Император дарует каждому свободу совести публично отправлять свои обряды и исповедовать религию, за исключением Римских Католиков 101. И не допускают у себя ни одного Еврея с тех пор, как Иоанн Васильевич, прозванный Тираном, велел собрать их всех, кто был в стране, и приказал отвести их на мост, связав им руки и ноги, велел им отречься от своей веры и принудил их сказать, что они хотят быть окрещены и верить в Бога-Отца, Сына и Святого Духа, и тотчас же приказал всех их бросить в воду 102.
Ливонцы, которые были взяты в плен в Ливонии тридцать восемь или сорок лет назад, когда указанный Иоанн Васильевич завоевал большую ее часть и вывел всех жителей Дерпта и Нарвы в Московию, эти ливонцы, принадлежа к Лютеранской вере, получили два храма внутри города Москвы и публично отправляли там службу, но, в конце концов, из-за их высокомерия и тщеславия эти храмы были по приказанию Иоанна Васильевича разрушены, [130] и дома их всех, без различия пола и возраста, были разорены 103. И хотя зимой /f. 10 v./ они были изгнаны нагими, в чем мать родила, им не на кого пенять, кроме как на самих себя, ибо, забыв о приключившихся с ними несчастьях, о том, что они уведены из своей страны, что их имущество отнято, а они ввергнуты в рабство во власть народа совсем грубого и варварского, и, вдобавок, управляемого государем-тираном, вместо того, чтобы смириться перед лицом свершившегося с ними, вели себя столь высокомерно, их манеры были столь вызывающи, а платья – столь роскошны, что их можно было принять за принцев и принцесс, поскольку женщины, отправляясь в церковь, одевались не иначе, как в бархат, атлас, камку, на худой конец – тафту, даже если у них за душой ничего другого не было. Основной их барыш заключался в том, что им была дарована свобода продавать водку, медон и иные крепкие напитки, на чем они наживают не какие-нибудь десять процентов, но – сто процентов, что покажется невероятным, но однако же это правда. И хотя Ливонцы всегда были и будут такими, можно было бы вообразить, что они были выведены в Россию, чтобы там явить свое тщеславие и заносчивость, коих они не смели выказывать в своей собственной стране по причине законов и правосудия; и им, в конце концов, было дано место вне города, чтобы построить там дома и церковь, и с тех пор не дозволяется жить в городе Москве.
Под властью русских находятся также татары, турки и персы, помимо Мордовитов [мордвы] и иных магометанских народов, /f. 11/ исповедующих свою религию 104, не считая сибиряков, лапландцев и прочих, каковые не являются ни христианами, ни магометанами, но, следуя своим фантазиям, поклоняются различным животным, не принуждаемые в своей вере.
Они никогда не оставляют покойников на сутки, будь то Государь или раб. И если он умирает утром, его хоронят вечером. Чтобы оплакивать покойников, обычно имеется множество женщин, которые вопрошают, зачем он умер, разве не был он обласкан Императором, разве не было достаточно добра, разве не было у него достаточно детей, честной жены, либо, если это женщина, – разве не было у нее доброго мужа, и подобную чепуху. Затем ему [131] надевают новую рубаху, гетры, туфли, наподобие тапок, и колпак, затем кладут его в гроб и предают земле в присутствии родных и друзей. После погребения они принимаются плакать на могиле, вопрошая, как и прежде, затем уходят, и через шесть недель вдова и близкие друзья собираются на могиле и приносят еду и питье; вволю поплакав и задав те же вопросы, они едят принесенные кушанья, раздавая нищим остатки того, что не смогли съесть. Так принято у простонародья, но если умерший – человек знатный, то указанный пир устраивают дома, после возвращения близких родственников с могилы, где они произносили те же вопрошания, или предоставили /f. 11 v./ делать это нанятым с этой целью женщинам, и раздавали нищим все, что принесли на могилу. И продолжают каждый год устраивать подобные пиры в память об умерших. По истечении шести недель, женщина может вновь выходить замуж, поскольку траур не длится дольше 105.
А Великий пост соблюдают так: неделю перед ним, которую они называют Маслониц[а], то есть масленой неделей, они, хотя и не позволяют себе ничего мясного, едят прочую пищу животного происхождения: масло, сыр, яйца, молоко. И ходят друг другу в гости, целуясь, кланяясь и прося друг у друга прощения, если обидели словами или поступками. И даже встречаясь на улице, даже если прежде не виделись, целуются, говоря Прости мене Пожалой, что означает «простите меня, пожалуйста», на что отвечают Бох тиби прости, «Бог вас простит и меня простите также». Прежде, чем перейти к дальнейшему, следует отметить, что они целуются не только в эту пору, но всегда, поскольку это – вроде приветствия, принятого у них, как у мужчин, так и у женщин: целоваться при прощании или при встрече после долгой разлуки. В конце этой недели все они идут в баню и всю следующую неделю почти совсем не выходят из дома и по большей части едят лишь три раза на протяжении указанной недели, но не мясо и не рыбу, а только мед и разного рода коренья. /f. 12/
На следующей неделе они выходят из своих жилищ, но очень скромно одетыми, как если бы они носили траур. Далее на протяжении Великого поста (кроме последней недели) они едят всякую [132] рыбу, как свежую, так и соленую, без масла и всего, имеющего животное происхождение, но по средам и пятницам они едят мало свежей рыбы, а лишь соленую рыбу и коренья; последняя неделя соблюдается так же, если не более строго, как и первая, так как теперь по обычаю они все получают причастие. В день Пасхи и на следующей неделе они ходят друг другу в гости (как и на масленой неделе) и дарят друг другу красные яйца, говоря: Христус вос Христ, что означает «Христос воскрес», на что другой отвечает: Ас истен вос Христ, «воистину воскрес», меняют или дарят яйцо и целуются, делая это в знак радости, свидетельствуя о воскресении. Император соблюдает тот же порядок (как и в последний день масленой недели, [когда] каждый приходит поцеловать ему руку): сразу после Пасхи, как и на следующий день, когда он идет к службе, каждый из знатных и приближенных к Императору приходит целовать ему руку, а он дарит одно, два или три яйца, смотря по тому, кого как жалует. Пиры идут все две следующих недели. В России много колоколов, и этим, казалось бы, они отличаются от Греков, которые совсем не держат их в своих церквах, насколько это можно видеть у тех, кто придерживается их религии, как то: у Валахов, Молдован, Ретов [Русин] и других, /f. l2 v./ но это не противоречит греческой религии. Однако находясь под владычеством турок, коим, как и Евреям, Коран не позволяет иметь колокола в их синагогах, они также не смеют их держать, хотя они имелись у Католиков, Протестантов и Ариан в Трансильвании в ту пору, когда Стефан 106, впоследствии король Польши, а затем и Сигизмунд Баторий владели ею как вассалы Турецкого султана. Греки же их совсем не имели.
Все выезды из страны закрыты так плотно, что покинуть ее без дозволения Императора невозможно; до сих пор не бывало, чтобы они выпускали кого-нибудь из тех, кто носит оружие, я же был первым 107. Даже если ведется война против Поляков, ни одного Поляка они на нее не пошлют, хотя их и немало, но отправляют их на границы Татарии, и так же они поступают с другими имеющимися среди них нациями, из опасения, что указанные инородцы сбегут или перейдут на сторону врага 108, ибо это самая мнительная и недоверчивая нация на свете. [133]
Все их замки и крепости деревянные, за исключением Смоленска, замка Иван-города или Нарвы, замка Тулы, Казани и Астрахани, замка Коломны и замка Путивля на границах Подолии 109, а также города Москвы – большого города, через который протекает река, большая, чем Сена. Город обнесен деревянной стеной, которая в окружности, как я полагаю, больше Парижа 110. /f. 13/
Далее есть еще одна высокая стена, окружностью в половину деревянной, но не заходящая за реку. Затем следует третья стена из кирпича, которая опоясывает все каменные лавки купцов; затем есть большой замок, построенный при Василии Иоанновиче, отце Иоанна Васильевича, одним итальянцем 111. В замке находятся различные каменные церкви, из коих четыре сплошь покрыты золоченой медью. Город полон деревянных зданий, каждое здание только в два этажа, но их жилье включает также [пустое] пространство, поскольку они подвержены пожарам. Недавно они отстроили много каменных церквей, но и деревянных там множество, и даже улицы вымощены или выложены деревом.
В Москве постоянно проживает высшее дворянство, а именно князья (то есть герцоги), затем члены Совета, которые зовутся Думный боярин, затем – Окольничие, которые суть маршалы, затем Думные Дворяне и еще – Московские Дворяне. Из них выбираются правители и губернаторы городов 112. У Совета нет четко определенного числа членов, так как от Императора зависит назначить по своему усмотрению. Я знал их до тридцати двух. Тайный совет для дел сугубой важности обычно из ближайших родственников 113. Спрашивают мнение духовенства (для формы), приглашая на Совет Патриарха с некоторыми епископами, хотя /f. l3 v./ у них, собственно говоря, нет иного закона или совета, кроме воли Императора, будь она хороша или дурна – все придать огню и мечу, правых и виноватых. Я считаю его одним из самых абсолютных монархов. Ибо все жители страны, благородные и неблагородные, и даже братья Императора называют Хлопы господаро, что означает рабы Императора 114. Сверх того в Совет допускают двух думных дьяков, которых я считаю скорее секретарями, чем канцлерами 115, хотя они и настаивают на таком переводе. В ведомство одного входят дела послов и торговли с другими странами 116. [134] У другого в ведомстве все дела военных, как Наместников, губернаторов городов 117, так и других, за исключением Стрельцов – их лучшей пехоты (которые суть аркебузиры 118), поскольку они имеют отдельное ведомство.
Помимо этого, каждая провинция имеет свое ведомство, куда входит член Совета или окольничий с дьяком, чтобы судить все споры, возникающие меж теми, кто служит Императору 119. Надо отметить, что никто из судей и должностных лиц не смеет принимать никаких подарков от тех, чьи дела они решают, ибо если их обвинят в том их же служители, либо те, кто сделал им подношение (что случается часто, если дело не решилось так, как они надеялись), или кто бы то ни был другой, и будут изобличены, то все их имущество будет конфисковано, да сверх того они будут поставлены на Праве[ж] (о котором – ниже), чтобы после возвращения подношения заставить их платить /f. 14/ штраф, смотря сколько назначит Император – от пятисот до двух тысяч рублей, в зависимости от положения виновного. Но если это дьяк, который не слишком жалуем императором, его хлещут и гоняют плетьми по городу, повесив ему на шею кошель, полный денег (если он брал деньгами), и таким же образом поступают с любыми другими вещами, будь то меха, жемчуг и даже соленая рыба – все имеют обыкновение вешать на шею пока порют, причем не розгами, но кнутом, затем отправляют в ссылку. И делается сие не только ради настоящего, но еще и впредь на будущее. Но невзирая ни на что, продолжают брать, ибо придумали новый способ, который заключается в том, что у того, с кем имеют дело, делают подношение иконе (каковых икон много в каждом доме, и которых одни, самые простые, зовут Бох, что означает «Бог», а другие – оброз, что значит – «икона» или «изображение»), подвешивая его к этой иконе, что, впрочем, не служит оправданием, если презент превышает семь или восемь рублей и если о том узнает Император. Им дозволено в продолжении недели по Пасхе принимать небольшие подарки в придачу к яйцам, когда они целуются, как уже отмечалось. Но они не должны принимать никаких подарков, если их подносят в надежде заслужить тем благоволение, ибо если та сторона, от кого они получили подношение, их обвинит и сможет доказать, что делалось это с той или иной целью, [135] /f. 14 v./ то это уже не будет служить оправданием. Однако от прочих обвинений они в эти дни защищены. Итак, все судьи и должностные лица обязаны довольствоваться своими ежегодными пенсионами и землями, которые они получают от Императора 120. Вынесенный приговор не подлежит обжалованию, жители любой провинции, как бы ни была она удалена, обязаны, за исключением горожан, судиться в городе Москве 121. Что касается простых горожан, то в каждом городе есть Губно[й] Ст[а]рост[а], все дела, подсудные ему, могут обжаловаться в Москве. Эти судьи первой инстанции наделены также властью разыскивать и заключать в тюрьму всех убийц, воров и разбойников, допрашивать их и, получив признание, писать в Москву, в назначенное для этого ведомство, именуемое ими Разбойный приказ 122. Во всей России нельзя казнить человека без особого постановления Высшего суда в Москве. По их законам каждый ведет судебный процесс сам, либо через какого-нибудь назначенного для этого родственника или слугу, так как о прокуроре или адвокате 123 там нет и речи. Все споры, за исключением тех, что можно рассудить на глазок, заканчиваются тем, что одна сторона присуждается дать клятву другой и обязана целовать крест в отведенной для этого церкви, соблюдая при этом определенные церемонии. Следует заметить, что те, кто несет конную службу Императору, освобождены от того, чтобы давать такую клятву лично, и велят целовать крест своему слуге, за исключением тех случаев, когда присягают Государям 124. Тех, кто /f. 15/ должен Императору или кому другому некую сумму денег, которую платить не хочет или не может, они выставляют на правеж; это место, где им надо в будни находиться с восхода солнца до десяти или одиннадцати часов и получать удары палкой или прутом по икрам ног от назначенных для этого людей, которые зовутся Неделыциками 125. Я много раз видел, как их отвозили домой на телегах, и это продолжается до полного возмещения долга. Те же, кто несет конную службу Императору, освобождены от этого и выставляют вместо себя кого-либо из своих людей.
Дворянство, под которым я понимаю всех, кто получает ежегодное жалование, владея землями Императора 126, придерживается такого порядка: летом они поднимаются обычно с [136] восходом солнца и отправляются в замок (разумеется, это если они в Москве), где Совет заседает с часу до шести часов дня, затем Император в сопровождении Совета отправляется слушать службу, которая длится с седьмого до восьмого часа, то есть с одиннадцати часов до полудня. После того, как Император удалится, все идут к себе обедать и после обеда ложатся и спят часа два-три, затем, в четырнадцатом часу звонит колокол, и все эти вельможи возвращаются в замок, где пребывают до двух или трех часов вечера, затем возвращаются, ужинают и ложатся спать 127. Надо отметить, что летом все ездят верхом, а зимой на санях, так что не свершают никаких упражнений, /f. l5 v./ что делает их жирными и тучными, они даже почитают наиболее пузатых, зовя их Дородный Человек, что означает славный человек; одеваются они очень просто, кроме праздничных дней, публичного выхода Императора или приема какого-нибудь посла. Их жены летом ездят в повозках, а зимой на санях, если только Императрица не выезжает за город, ибо тогда изрядное число женщин следует за ее каретой, сидя верхом по-мужски. Женщины носят шляпы из тонкого белого войлока, наподобие тех, что носят на прогулках епископы и аббаты, разве что они темно-серые или черные. Одеваются они в длинное платье, одинаково широкое в плечах и до полу, обычно скарлатового или хорошего красного сукна, под которым они носят другое платье какой-нибудь шелковой ткани с рукавами свыше парижского локтя шириной, спереди рукава обшиты золотой парчой на треть локтя, на голове – шитый жемчугом убор, если она замужняя женщина, если же это девица, она носит высокий головной убор из черной лисы, какой надевают дворяне при приеме посла, если же это женщина, совсем не имеющая детей, она может носить девичий убор. Затем все они носят жемчужные ожерелья в добрых четыре пальца шириной и весьма длинные серьги; обуваются в сапожки красного и желтого сафьяна с каблуком /f. 16/ в три пальца высотой, подкованные, наподобие венгерских и польских сапог; они все красятся, но весьма грубо, и все – молодые и старые, бедные и богатые – почитают стыдным не краситься. Их содержат в строгости, и их покои отделены от покоев мужа. Их [137] никогда не видно, так как показывать жен друг другу – у них знак высочайшего расположения, если речь не идет о близких родственниках. Если же кто-нибудь захочет жениться, то надо поговорить с родителями девушки, и если те согласны заключить с ним союз, то он посылает одного из самых верных друзей или родственников посмотреть эту девушку и рассказать ему, и по этому рассказу сговариваются о браке, и если кто затем откажется, выплачивает условленную меж ними сумму денег 128. После этого договора он может пойти посмотреть свою супругу. В день свадьбы ее ведут в церковь, закрыв лицо покрывалом, как сделала Ревекка, когда ей сказали, что идущий вдали человек и есть Исаак 129. Так что и она не может никого видеть, и ее лица никто не может разглядеть. Затем ее таким же образом ведут и усаживают за стол, и так она остается закрытой до завершения свадьбы, после чего они идут в баню, или же, если не идут туда, то велят вылить себе на голову ведро воды, ибо до того считают себя оскверненными, следуя в том Евреям и Туркам. Им нужно получить благословение священника или монаха, прежде чем заходить в их церкви, или даже предстать перед одной из икон, каковых много в доме у каждого, и так поступают /f. 16 v./ всякий раз, когда познают своих жен. Все, что дается при заключении брака, оценивается [против обыкновенного] вдвое или втрое; а если случается так, что она умирает не оставив детей, муж выплачивает все ближайшим родственникам согласно оценке 130.
Каждый из них считается богатым в зависимости от того, сколько у него слуг и служанок, а не от того, сколько у него денег, и это они сохранили от Древних. Ведь слуги, которых у них множество, являются рабами, и как они, так и их дети, остаются сервами 131 наследников своего первого хозяина. Помимо этого, они многие вещи ведут от древности, как и в своих письменах, поскольку их реестры, докладные записки и жалобы или прошения свернуты в свитки, а не регистрируются в книгах или не сложены как у нас 132, и так же все их прочие бумаги. В этом они подражают древним и также Святому писанию, как мы читаем у пророка Иезекииля Гл. 3 133. Так же, как и в их способе приглашать на пир или на обед. Сам Император, приглашая послов, говорит не иначе, как клеб есть са мной, что означает «поешьте со мной хлеба», и самый большой упрек, который можно сделать тому, кто проявил неблагодарность, [138] это сказать: ты забыл мой хлеб и соль. Если же Император путешествует, или будет Император венчан на царство, или же будет жениться, или участвовать в крещении, [простой] народ каждый раз среди прочих подарков будет подносить ему хлеб и соль. В знак почтения у них снимают шапки и простираются в поклоне, но не на манер Турок, Персов или прочих /f. 17/ Магометан, прикладывающих руку к голове или груди, а опускают правую руку до земли, или не так низко, в зависимости от того, какой почет хотят оказать. Но если низший хочет испросить чего-либо у высшего, то простирается на земле ниц. Подобным же образом поступают во время молитвы перед некоторыми иконами, и не знают иных знаков почтения, и не преклоняют колен, ибо таков (по их словам) обычай Магометан, поскольку те обыкновенно опускаются на колени, садясь на землю, и женщины поступают подобным же образом. Среди них много пожилых людей – 80, 100 либо 120 лет. Они не столь подвержены болезням в сих краях. Они не знают врачей, разве что Император и несколько главных вельмож 134. Многие вещи, используемые врачами, они даже считают нечистыми, среди прочего неохотно принимают пилюли, клистиры же ненавидят, равно как мускус, цибет и прочие подобные средства. Если же заболевают простолюдины, то они берут обычно добрую чарку водки и засыпают туда заряд ружейного пороху, или же головку толченого чесноку, перемешивают все это и выпивают, затем сразу же идут в парилку, столь жаркую, что почти невозможно терпеть, и сидят там, пока не пропотеют час или два, и так поступают при всякой болезни.
Что касается доходов Империи, то в них придерживаются следующего порядка. Прежде всего, домен Императора /f. 17 v./ поступает в ведомство, которое они называют Дворец 135, над этим ведомством осуществляет надзор и суд гофмейстер 136 с двумя дьяками; кроме того, страна разделена на пять ведомств, которые они называют Четвертями, в каковые ведомства поступают ординарные доходы 137. Сверх того есть и другое ведомство, называемое Большой Приход, это ведомство проверяет вышеназванные Четверти, и если вводятся экстраординарные налоги, они также поступают в этот Приход 138. Помимо домена, доход Императора [139] складывается из тальи 139, которую должны платить не только города, но также все крестьяне, не исключая наследственных земель [князей государевой] крови 140, затем из налогов и акцизов на товары всякого рода и на кабаки, где они продают водку, медон, или винный мед, или медовуху, и брагу, так как во всей России, в каждом городе и деревне их не осмеливается продавать никто, кроме тех, кто взял кабаки на откуп, а также – на меха, воск и иные товары. Хотя императорский домен по большей части состоит из припасов, а именно: зерна, водки, меда, крупной дичи, мяса, птицы, фруктов и всего прочего, потребного для кухни и кладовой, всякая вещь все равно облагается особым налогом по самой высокой цене, а с тех, кто хоть немного удален от города, все берут деньгами, со многих налоги исчисляются деньгами, а именно с каждой выти, что включает в себя семь-восемь десятин обрабатываемой земли, смотря по месту нахождения 141. Десятина – это участок земли, на котором можно /f. 18/ засеять две четверти зерна, все равно что арпан земли, и с нее платят ежегодно десять, двенадцать, пятнадцать рублей, а то и до двадцати рублей 142, в зависимости от плодородия земли, рубль же составляет примерно шесть ливров двенадцать солей, что дает ежегодно сумму настолько великую, что в этом ведомстве находится от ста двадцати до ста пятидесяти тысяч рублей чистыми каждый год – в зависимости от расходов и издержек заграничных послов и прочих экстраординарных расходов, что исходят из этого ведомства. Кроме того, в некоторых из тех пяти четвертей, как, например, в Казанской и в Новой Четверти 143, после осуществления всех расходов (а именно с этих земель выплачиваются всякие пенсии и жалования большинству военных) остаются чистые деньги, числом до восьмидесяти – ста тысяч рублей, и в остальных от сорока до шестидесяти тысяч рублей сверх тех, что поступают в Большой приход, куда кроме экстраординарных налогов, взимаемых по всей стране и свозимых по приказу Императора в город Москву, попадают и многие иные случайные доходы, как, например, от попавших в опалу, чье имущество конфискуется. Затем имеются еще меха и воск, что поступают в ведомство, именуемое Казна, то есть место хранения казны 144. Все, что поступает от приложения печати, а именно по четверти рубля с каждой запечатанной грамоты, – [140] также относится к этому ведомству. Отсюда оплачиваются всякие товары, взятые для Императора 145. Сверх того, каждое ведомство в провинции приносит немалые деньги /f. 18 v./ в конце года, ибо Император имеет право на десятую часть того, что взимается правосудием. Есть два ведомства, а именно: одно, раздающее земельные пожалования, именуемое Поместный приказ 146, ибо за каждую грамоту надобно заплатить два, три или четыре рубля в зависимости от размера земель, во владение которыми они вступают, а также, если кто-нибудь попадает в опалу, доходы с указанных земель поступают в то же ведомство, до того срока, пока Император не передаст их кому-нибудь иному. Другое ведомство называется Конюшенный приказ, то есть ведомство конюшни. Указанное ведомство имеет также много доходов и случайных поступлений, ибо с любой лошади, которую продают по всей стране, все, за исключением крестьян, платят около двадцати солей за регистрацию сделки, с тем, чтобы не подвергаться никакой опасности, если скажут, что лошадь была ранее украдена 147. Затем имеются также большие доходы с лошадей, которых приводят в Россию на продажу Татары, называемые Нагаями. Ибо, во-первых, Император отбирает десятую часть лошадей; сверх того с каждой лошади, что они продают, он берет пять процентов с продавца или покупателя, смотря по договоренности. Выращивая два или три года указанную десятую часть лошадей, которые к моменту продажи были молодыми лошадьми или жеребятами, их продают, и это составляет крупную сумму денег, так как я однажды видел, как туда доставили [их] около сорока тысяч. Они приезжают туда два или три раза в год и приводят их в большем или меньшем количестве, так что невозможно точно определить доход Императора. И все же это очень богатая страна, /f. 19/ поскольку из нее вовсе не вывозят денег, ибо они осуществляют все расчеты товарами, каковых у них в изобилии: всевозможные меха, воск, сало, коровьи и конские кожи, другие кожи, крашенные в красный цвет, лен, пеньку, всякого рода канаты, кавьяр – то есть икру соленой рыбы, доставляющуюся в большом количестве в Италию, затем соленую семгу, много рыбьего жиру и многие другие товары. Ибо зерно, хотя его у них в изобилии, они не осмеливаются [141] вывозить из страны в направлении Ливонии. Кроме того, у них много поташа, льняного семени, пряжи и других товаров, каковые они меняют или продают, ничего не покупая у иностранцев за звонкую монету, и даже Император, если речь идет о какой-нибудь сумме в 4 или в 5000 рублей, велит платить мехами или воском. Император имеет сохранную казну 148, к которой он и не притрагивается, но, напротив, каждый год что-либо туда добавляет. Сверх того, имеется Расходная казна, то есть казна, из которой берутся деньги на экстраординарные расходы. Она полна всевозможными драгоценностями, в основном жемчугом, так как его носят в России больше, чем в остальной Европе. Я видел в казне самое меньшее 50 переменных платьев Императора, расшитых по краям драгоценностями вместо позументов, и платья, полностью вышитые жемчугом, и платья, покрытые жемчужной вышивкой на фут, на полфута, на четыре пальца. Я там видел полдюжины /f. 19 v./ постельных покрывал, полностью вышитых жемчугом, и многие другие вещи. Там есть также много драгоценностей, хранящихся в казне, поскольку их покупали ежегодно, сверх того, что получали от послов. Там есть четыре короны, а именно: три императорских и четвертая, которой некогда были увенчаны Великие герцоги, это не считая той, что Димитрий велел сделать для своей жены – императрицы, которая не была еще закончена, ибо не в обычае той страны короновать жен ни Императоров, ни Великих герцогов. Димитрий был первым 149. Имеются там два скипетра, по меньшей мере два золотых [державных] яблока, каковые я видел, имея честь многократно сопровождать Димитрия Иоанновича под своды, где расположена казна. Итак, они считают и говорят, что все относится к казне, будь то одежда, драгоценности, ткани или деньги. Кроме того, там имеется два цельных рога Единорога и один посох, с которым ходят Императоры, сделанный из цельного куска [рога] Единорога – имеется в виду продольная его часть, поскольку верхняя перекладина, на которую опираются, сделана из среза рога Единорога; кроме того, имеется еще половина [рога] Единорога, который используют повседневно как медицинское средство. Я еще видел другой золотой посох, но отчасти полый изнутри, из-за своей тяжести. Там имеется еще множество больших и малых золотых блюд и чаш для питья, сверх того – серебряной посуды, [142] позолоченной и непозолоченной, бесконечное число, как можно заключить из следующего рассуждения: после избрания Бориса Федоровича, когда он повелел собрать армию под Серпухо[вым], как мы упоминали /f. 20/ выше, он закатывал пиры в течение шести недель, почти ежедневно, на десять тысяч человек каждый раз. Всем им подавали в шатрах на серебряной посуде, по рассказам тех, кто там присутствовал 150. Я там видел полдюжины бочек, сделанных из серебра, которые Иоанн Васильевич повелел сделать из серебряной посуды, захваченной им в Ливонии, когда он ее завоевал; один из вышеназванных бочонков емкостью почти в мюид 151, прочие меньшего размера: много серебряных тазов, больших и тяжелых, имеющих петли с обеих сторон, за которые их можно нести. И обычно четыре человека ставят их, наполненных медоном, на каждый стол, в зависимости от его длины три или четыре таза, где больше, где меньше, и к каждому еще большие серебряные чаши, чтобы черпать из этих тазов, ибо двух или трех сотен людей не хватило бы, чтобы разливать питье всем гостям на пиру. Вся эта посуда русской работы, но сверх того есть множество серебряной посуды из Германии, Англии, Польши, либо подаренных государями через послов, либо купленных за редкостную работу. Затем, в той же казне имеются в изобилии всякого рода ткани, а именно: золотая и серебряная парча из Персии и Турции, всевозможные сорта бархата, атласа, камки, тафты и прочих шелковых тканей 152. И, действительно, они потребны в большом количестве, поскольку все те, кто прибывает служить Императору, получают [подарок на] приезд, как они его называют, который состоит из денег /f. 20 v./ и, смотря по достоинству [прибывшего] – из платья золотой парчи или столько же бархата, атласа, камки или тафты, чтобы пошить ему одежду 153; кроме того, когда он вознаграждает кого-либо за военную или иную службу, он дарит ему то же; также и все послы, прибывающие либо от Татар и Ногаев, или от крым[цев], либо от какого иного азиатского народа, как сами они, так и их люди получают платья и шелковые ткани каждый согласно своему достоинству. Поэтому, чтобы казна всегда была полна, все купцы, как иностранные, так и русские, обязаны приносить все ткани и иные [143] ценные вещи в Казну, чтобы там выбрать [вещи] для Императора. И если обнаружится, что они, прежде чем показать, продали или утаили товаров на десять или двенадцать экю, все остальное конфискуется, хотя бы они и уплатили габель 154 и все налоги. У них совсем нет минералов, кроме железа, довольно мягкого, хотя я не сомневаюсь, что в такой большой стране есть и иные ископаемые, но у них нет никого, кто бы в этом понимал.
У них нет иной монеты, кроме Деннин[гов], или копеек, которые стоят около шестнадцати турских денье, и Московок, или денег, которые стоят восемь турских денье, и еще Полушки, которые стоят четыре денье. Эти монеты из серебра, немного более чистого, чем в восьмиреаловой 155 монете. Этой монетой они выплачивают все суммы, так как иной в России нет, они переводят все свои суммы в Рубли, которые составляют сто деннингов, стоимостью, как отмечалось, примерно в шесть ливров двенадцать солей, и в половины /f. 21/ рубля или четверти рубля, затем – в Гривны, что составляет десять деннингов, и в Алтыны, которые суть три деннинга и стоят четыре соля 156. Иностранные купцы привозят туда много реалов и рейхсталлеров, что выгодно [русским], поскольку Русские их покупают и принимают ими платежи по двенадцати алтын за штуку, что составляет тридцать шесть деннин[гов], то есть около сорока восьми солей, затем перепродают их на монетный двор, где их сколь-нибудь очищают и перечеканивают в вышеназванную монету. Реал в сорок солей, как мы его зовем, если соответствует уставному весу, весит как сорок два деннинга. Помимо того, вышеназванные купцы привозят туда великое множество дукатов 157, каковые покупаются и продаются, как и прочие товары, на чем они часто много выигрывают. Я видел, как платили за них по двадцать четыре алтына за штуку, что составляет примерно четыре ливра шестнадцать солей, и я также видел, как их продавали по шестнадцати алтын и по полрубля за штуку, но самая обычная цена – от восемнадцати до двадцати одного алтына. И эта дороговизна дукатов бывает, когда коронуется или женится Император, или при крестинах. Потому что каждый, как мы упомянули выше, спешит преподнести несколько подарков, но простонародье объединяется в группы и компании, которые, стремясь перещеголять друг друга, преподносят [144] дорогие подарки, среди которых обычно бывает много дукатов в серебряных кубках, или чашах, или на блюдах, покрытых тафтой, они также поднимаются в цене за несколько дней до Пасхи, поскольку с этого времени до восьмого дня по Пасхе есть обычай посещать друг друга с красными яйцами и целоваться, /f. 21 v./ как мы уже упоминали прежде, но, посещая важных особ и тех, к кому у них есть дело, преподносят им вместе с яйцом и какую-нибудь драгоценность, жемчуг или несколько дукатов, поскольку это единственное время в течение всего года, когда они осмеливаются это принимать. Причем надо, чтобы это было скрытно, ибо если примут вещь, превышающую стоимостью десять или двенадцать рублей, то не спасет и время года.
Высшая должность в России – Главный начальник конюшни, которого они называют Конюшенный Боярин 158, затем – тот, кто надзирает за врачами и аптекарями, коего они зовут Аптецкий боярин 159, далее дворецкий 160, и затем – кравчий 161: эти четыре должности являются первыми в Совете. Кроме этих, есть еще много разных должностей, как Стольник, чашник, стряпщий, пажи и многие другие 162. Императорская гвардия 163 состоит из десяти тысяч Стрельцов, размещенных в городе Москве; это аркебузиры, у них лишь один Генерал: они разделены на Приказы, которые суть отряды по пятисот человек, над которыми стоит Голова, по-нашему Капитан 164, каждая сотня человек имеет Сотника, и каждый десяток человек имеет Десятника, по-нашему Капрала 165. Нет у них ни Лейтенанта, ни знаменосцев. Каждый капитан, в зависимости от своих заслуг, имеет по тридцать, сорок и до шестидесяти рублей ежегодного жалования, и на тех же условиях земли до трех, четырех и пяти сотен четвертей: каждая четверть есть арпан земли, и так следует понимать /f. 22/ во всем этом сочинении. Большинство сотников имеют земли и от двенадцати до двадцати рублей, капралы до десяти рублей и стрельцы четыре-пять рублей в год. Вдобавок они имеют каждый по двенадцати четвертей ржи и столько же овса всякий год.
Когда Император выезжает за город, пусть даже на шесть-семь верст от города, большая их часть отправляются с ним, получая лошадей из конюшен Императора. Когда их отправляют куда-либо [145] в армию или в гарнизон, им дают лошадей. Имеются люди, коим поручено их кормить. Каждый десяток имеет свою повозку, чтобы везти их припасы.
Помимо тех, ранее названных, живущих в Москве, выбирают самых знатных дворян в каждом городе, вокруг которого они владеют землями, и называют их Выборные дворяне такого-то города. В зависимости от его размеров их бывает шестнадцать, восемнадцать – до двадцати, а то и до тридцати, которые пребывают в Москве в течение трех лет, затем выбирают других, а этих отпускают 166. Это приводит к тому, что всегда есть достаточно кавалерии, настолько, что Император часто не выходит без того, чтобы при нем не было восемнадцати-двадцати тысяч всадников, ибо все, кто подчинен двору, садится на коня. Большая часть из них по очереди ночует во Дворце, безо всякого оружия.
Если нужно встретить какого-нибудь посла, то смотря по тому, какой почет ему хочет оказать Государь, он посылает этих стрельцов с аркебузами выстроиться в ряд по обе стороны дороги /f. 22 v./ до самого его жилья. А именно от деревянных или каменных ворот в зависимости от того, как прикажет Император. Затем – множество московских и последними названных Дворян, что идут вместе с главнейшими купцами, если надо – очень богато одетыми, поскольку это зависит от той чести, которую хотят оказать послу. На этот случай каждый имеет три-четыре платья на смену. Иногда им велят одеться в золотую и серебряную парчу с высокой шапкой из черной лисы. Иногда – в Цветное платье: то есть объяринное платье из шелковой объяри или шелкового камелота, скарлатового или какого-нибудь другого дорогого тонкого светлого сукна, расшитого золотом 167, и черную шапку. В иных случаях [они носят] одежды, которые они называют Чистое Платье и которое является нарядным одеянием. Число людей и их достоинство возрастает и уменьшается в зависимости от оказываемых почестей. Они выходят встречать на расстояние полета стрелы от города, а некоторые – на четверть лье, куда приводят указанному послу и его людям лошадей из императорской конюшни, дабы въехать в город, и так их сопровождают до самого их жилья, перед которым выставляют стражу, не позволяя туда заходить никому, кроме тех, кому это поручено. Но также и не выходить никому без стражи, [146] чтобы следить, куда он идет, что сделает и скажет. Они имеют людей, назначенных для этого, а также, чтобы снабжать их на границе всем необходимым за счет Императора 168. Не только послы, /f. 23/ но и все иностранцы, прибывающие на службу Императору, каждый в зависимости от своего достоинства, как в Москве, так и по дороге обеспечивается всеми припасами, необходимыми как для себя, так и для своих лошадей, что называется у них Корм, каковой послам увеличивают или урезают по приказанию Императора. Все это поставляется из ведомства, называемого Дворец, как отмечалось выше 169.
Что касается военных, то прежде надо сказать о Воеводах, которые являются генералами армии. Обычно их выбирают из Думных бояр и Окольничих, надо отметить, что это – в случае появления неприятеля, ибо в иное время они ежегодно избираются из Думных и Московских Дворян, которых они направляют на границы Татарии, дабы помешать набегам каких-нибудь объединенных татарских отрядов, являющихся порой, чтобы похищать с пастбищ гарнизонных лошадей, а если они не встречают сопротивления, то разоряют еще больше.
Они разделяют свою армию на пять частей, а именно: авангард, расположенный у какого-нибудь города, наиболее приближенного к границам Татарии; вторая – правое крыло, размещенное близ какого-нибудь другого города, третья – левое крыло, затем – основная часть армии и арьергард. Все они разделены между собой, но генералы должны идти на соединение по первому же уведомлению 170. Кроме этих генералов, других должностей в армии нет, если не считать, что все воинство, как кавалерия, так и пехота, подчинено /f. 23 v./ капитанам, а лейтенантов, знаменосцев, трубачей и барабанщиков нет. Каждый генерал имеет свою особую хоругвь, они различаются по тому, какой святой на ней изображен, они освящаются Патриархом, как и иные [лики] святых. Два-три человека назначены его поддерживать. Помимо этого, каждый генерал имеет свой личный, как они говорят, Набат, это медные барабаны, перевозимые на лошадях, у каждого их десять или двенадцать и столько же труб и несколько гобоев, все это звучит лишь тогда, когда они готовы вступить в бой, или во время какой-нибудь стычки, за [147] исключением одного из барабанов, в который бьют, чтобы выступать в поход или садиться на коней.
Порядок, которого они придерживаются, чтобы обнаружить врагов в этих громадных равнинах Татарии, таков. Имеются дороги, которые они зовут: дорога Императора, крымская дорога, дорога Великой Ставки. Кроме этого, на равнинах здесь и там рассеяны дубы, удаленные друг от друга на восемь, десять, и до сорока верст. Под большинством этих деревьев помещены дозоры, а именно два человека, каждый с подставной лошадью. Один несет дозор на вершине дерева, другой пасет оседланных лошадей, они сменяются каждые четыре дня. Если тот, кто наверху, видит, что в воздух поднимается пыль, ему приказано спускаться не говоря ни слова, пока не окажется в седле, и скакать на своей лошади во весь опор к следующему дереву, подавая знаки и крича, что он увидел людей. Тот, кто стережет коней /f. 24/ у другого дерева, садится на лошадь по команде того, кто, сидя на дереве, еще издали обнаруживает его [первого дозорщика], и как только он может услышать или разобрать, на какую сторону указывает тот, кто увидел эту пыль, то скачет во весь опор до другого дерева, где происходит то же самое. И так из рук в руки до первой крепости, а оттуда – в Москву, не сообщая никаких новостей, кроме того, что видели людей. Поэтому часто оказывалось, что это лишь табун диких коней или стадо каких-нибудь диких животных. Но если приезжает тот, кто остался на первом дереве и подтверждает новости, также как и первый со второго дерева, тогда они вооружаются, и вышеназванные генералы соединяются и посылают разведать силы врага. Среди этих дозорных находятся те, кто съезжают с дороги и рассеиваются тут и там, поджидая, пока проедет неприятель, идут по его следу и приблизительно определяют его численность по ширине дороги, проложенной ими в траве, которая выше лошади, но это не луговая трава, но трава дикой земли, так как каждую весну русские выжигают ее, как с тем, чтобы Татарин в раннюю пору не имел бы пастбищ, так и с тем, чтобы она лучше росла. И если они едут по любой из вышеназванных дорог, то их число определяют также весьма примерно, по глубине протоптанного ими пути. Также примерно их распознают, наблюдая подымаемую ими в воздух пыль, [148] /f. 24 v./ поскольку они не любят ехать прямо по траве, опасаясь, что лошади запыхаются. И когда эти дозорные по тайным ведомым им тропам приносят вести об их силах, для отпора им генералы отступают до какой-нибудь реки или леса, чтобы помешать их продвижению. Но Татарин – враг столь легкий и проворный, что прознав об этом с двадцатью или тридцатью тысячами коней отвлекает армию и в то же время направляет другую часть разорять страну по иной дороге, и это проделают с такой быстротой, что их удар будет нанесен прежде, чем русская армия получит предупреждение. Они не отягощают себя иной добычей, кроме пленников, и не берут с собой никакой поклажи, хотя каждый из них имеет одну или две сменных лошади, столь хорошо выученных, что не доставляют им хлопот, а они сами столь проворны, что нарысях прыгают с одной лошади и вскакивают на другую. Из оружия у них только лук, стрелы и кривая сабля; удирая они стреляют гораздо сильнее и точнее, чем в иных обстоятельствах. Провизия, которую они берут с собой, – немного сушеного на солнце мяса, очень мелко нарезанного; кроме того, они привязывают к арчаку седла толстую и длинную веревку. В итоге сотня их всегда обратит в бегство двести русских, если только это не будут отборные люди. Русская пехота, или аркебузиры, находясь на берегу реки или в лесу, заставляет их убегать во весь опор, хотя в действительности /f. 25/ они более способны их напугать, нежели чем нанести какой-нибудь вред. Если случится, что отряд в пятнадцать или двадцать тысяч всадников начинает их преследовать, то на расстоянии пушечного выстрела их не окажется и трех-четырех тысяч вместе, а остальные будут походить скорее на привидения на ослах, чем на людей на лошадях. Таким образом татары уходят, никогда не неся больших потерь, если только, поджидая их возвращение, им не перекроют проход через какой-нибудь лес или реку, но это случается нечасто.
(пер. Уваров П. Ю., Берелович А.)
Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
Комментарии
1. Имеется в виду Дворец Правосудия Palais de Justice – место расположения Парижского парламента и других судебных курий. Галереи Дворца Правосудия были к тому же излюбленным местом прогулок парижской публики. Здесь размещался один из двух важнейших центров книжной торговли. В отличие от университетского квартала, где шла торговля в основном религиозной, учебной и научной литературой, книгопродавцы, обосновавшиеся в галереях Дворца, специализировались на юридических книгах и литературных новинках, отечественных и переводных (подробнее см.: Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. Как издавали записки капитана Маржерета – наст. изд. С. 17–18). – А. Б., П. У.2. Гиймо Матьё (Guillemot Mathieu) (?–1612), парижский книготорговец. О нем подробнее см.: Берелович А., Назаров В. Д., Уваров П. Ю. Указ. соч. С. 17-18. – А Б.
3. В привилегии так и стоит «de l'estat et empire» («о состоянии»), что несколько расходится с титульным листом как этого, так и последующего издания. В привилегии 1668 г. предлог «de» отсутствует. – П. У.
4. Перре Анри (Henri Perret), королевский секретарь, докладчик Палаты прошений (рекетмейстр) Королевского совета Генриха IV. – П.У.
5. Генрих IV Бурбон (1553–1610), король Наварры (с 1563 г), король Франции (с августа 1589, коронован 27(17).02.1594 г., Париж открыл ему ворота 22(12).03.1594 г., в 1595 г. окончательно примирился с папой Климентом VIII. В литературе по-разному оценивается роль короля в подготовке и публикации книги Маржерета. Это во многом объясняется неясностями в его «Обращении к королю», которое в издании 1607 г. предшествует и «Предуведомлению к читателю», и собственно тексту книги. Что же посчитал необходимым сообщить на сей счет сам автор? Строго говоря, два факта. Первый – капитан «предпринял описание» России «по поручению» Генриха IV. Ни о форме, ни о времени полученного от монарха задания Маржерет ничего не говорит. Второй факт – аудиенция автора книги у короля: он выслушал капитана, высказался о «некоторой пользе», которую «великие государи извлекут» из описанных в сочинении «весьма примечательных происшествиях». В ходе приема выяснилось также, что Генрих IV «соблаговолил прочесть» текст Маржерета. Сопоставим эту информацию с хронологией возвращения капитана и другими обстоятельствами. Последняя точная дата пребывания капитана в России 14(4) сентября 1606 г., когда он находился в Архангельске. Около этой даты Маржерет отплыл оттуда на корабле, принадлежавшем, скорее всего, английской Московской компании. Время его путешествия трудно определить точно. Но при любом маршруте (через Англию, Голландию или же порты Германии) он вряд ли появился в Париже ранее первой половины – середины ноября 1606 г. Уже 2 марта (20 февраля) 1607 г. издатель книги получил на нее привилегию: процедура предполагала предварительное представление рукописи. Итак, на написание книги и на все повседневные и карьерные заботы – наем жилья и устройство жизни в Париже, поиски издателя-типографа, установление связей при дворе (напомним, что родные места Маржерета находились далеко от французской столицы) – у капитана оставалось почти наверняка никак не более трех месяцев. Думаем, что в таких обстоятельствах составление описания России с чистого листа вряд ли было выполнимой задачей даже для столь бравого и решительного воина, как Маржерет. Полагаем, что основные разделы своего сочинения он составил еще в России. В Париже капитан приноравливал текст к требованиям жанра описаний (уже вполне устоявшимся в европейском издательском деле), а главное – к «высочайшим» пожеланиям, исходящим от короля и его окружения. В частности, заключительный раздел, целиком посвященный разбору аргументов о подлинности или ложности «царевича Димитрия», выпадал из канона описаний государства, страны, общества или же попал в книге явно не на свое место (и в этом случае он был бы непропорционально велик). Но эта часть прекрасно соответствовала реальному интересу короля и его окружения, запросам столичной публики. Ее любопытство уже раздразнили донесения и брошюры о чудесном появлении сына и наследника царя Ивана-«деспота», о его победе в войне с могущественным государем далекой России, Борисом Годуновым, о недолгом его правлении и трагической свадьбе. Можно представить реакцию двора и читающего общества, когда в Париже оказался бургундский наемник-гугенот, не просто участник и очевидец многих драматических событий, но начальник личной охраны «царя Димитрия».
Догадывался ли Маржерет, находясь в Москве, о растущем интересе к тому, что происходило в России? Предполагаем, что он был неплохо осведомлен. На его глазах происходил интенсивный дипломатический обмен с рядом стран, но главное – с папским престолом; он имел доверительные беседы с самим царем и многое почерпнул от его польских секретарей и, возможно, кое-что от сопровождавших «царевича» иезуитов. Наконец, он общался с лицами, приехавшими на майские свадебные торжества, в том числе с купцами (одного французского торговца он называет по имени, но вряд ли им ограничивалось «представительство» Франции). Он знал наверняка или же уверенно догадывался о том, что убийство «царя Димитрия» и воцарение Василия Шуйского будет оперативно отражено в европейской печати. В Архангельске он вращался среди английских и голландских купцов, крайне заинтересованных в получении свежей информации из Москвы и ее передаче за рубеж (как известно, автором брошюры о майских событиях 1606 г. в российской столице был Уильям Рассел или Руссель – о нем см. коммент. 38 на с. 361 во 2-м разделе наст, издания). Наконец, от самого «царя Димитрия Ивановича» ему было известно о его намерении отправить летом 1606 г. посла к Генриху IV. Так что у капитана нашлось немало веских причин еще в России заняться заметками о ее устройстве. Сообразуя сказанное, предлагаем следующую гипотезу. Маржерет объявился в Париже уже с какими-то текстами будущей книги. Он (возможно, совместными усилиями с издателем М. Гиймо) довел сей факт до сведения короля и его советников, получив в ответ монаршее «поручение», сообщенное ему, скорее всего, кем-то из близких к Генриху IV лиц. Рукопись книги, а скорее, составленную на ее основе «меморию», король «соблаговолил» прочесть, видимо, где-то в конце января-февраля 1607 г. – вряд ли ознакомление и последовавшая за ним аудиенция далеко отстояли от 2 марта. Нельзя исключать того, что после беседы с королем капитан внес в рукопись какие-то поправки. Так ли это было или же случилось иначе, но вскоре книга Маржерета увидела свет и стала доступна обществу. Сказанное – лишь один из вариантов интерпретации той информации, каковую сообщил капитан во вступительных текстах и основных разделах книги и касающуюся вопросов ее написания. При любом истолковании несомненна личная заинтересованность Генриха IV в публикации сочинения и весьма вероятно составление автором еще в России текста ее описания, если не целиком, то в виде каких-то больших разделов. – В. Н.
6. Христианский мир («Chrétienté») – не столько конфессиональный, сколько геополитический и культурный термин, самоназвание западноевропейской цивилизации. Входил ли в этот понятийный круг византийский (православный) культурный ареал и если да, то когда и в каких контекстах – ответить достаточно сложно. Во всяком случае мнение о том, что Венгрия является пограничной христианской страной, окруженной «неверными» (сарацинами), было вполне распространено во Франции. Еще в 1424 г. один из венгерских теологов, обучавшийся в Парижском Университете, пытался через суд доказать, что Венгрия не только древняя христианская страна, но находится на значительном удалении от сарацинских земель. Однако в годы османской экспансии XVI в. представление о Венгрии как о последнем бастионе христианства только усилилось. Именно прямые и казавшиеся порой неотвратимыми угрозы христианской Европе со стороны Османской империи резко усилили в середине 1520-х годов интерес к России как мощному христианскому (и православному) государству и потенциальному союзнику (см., в частности: Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы / Сост., автор вводных ст., примеч., указателей – О. Ф. Кудрявцев. М., 1997). Этот фактор был значим и позднее при описании России, но уже не играл, как правило, ведущей роли. – В. Н., П. У.
7. Термин «абсолютная власть» имел несколько значений. Прежде всего он указывал на полную независимость правителя. Так, согласно позднесредневековым определениям, король Франции являлся абсолютным государем, то есть «императором в своем отечестве», независимым ни от императора Священной Римской империи, ни от папы. Именно независимость русского государя позволяла Маржерету именовать его императором. В этом же значении автор упоминает позднее о Казанском ханстве до его завоевания Иваном Грозным. В XVI и, особенно, в XVII веке термин «абсолютная власть» все чаще употреблялся в значении «неограниченной монархии». Распоряжения монарха, наделенного абсолютной властью, имели большую силу, чем обычаи страны, позитивное право или постановления различного рода представительных учреждений. При этом всячески подчеркивалось, что абсолютная власть не тождественна тирании и деспотизму. Негативные коннотации термин обретает лишь накануне и во время Французской революции. Определение Маржеретом характера власти московского государя в данном случае не содержит никакого осуждения, а скорее, наоборот, сообщает читателям позитивную оценку. – П.У.
8. «Le bon ordre et pollice du dedans» – слова «порядок» и «управление» не были полностью синонимичными. Во Франции XVI–XVII вв. термин «ordre» означал богоустановленную упорядоченность мира, и долг монарха заключался в поддержании общих принципов порядка и равновесия. Термин «police» указывал на действия короля по поддержанию этого порядка и включал в себя все относящееся к королевской службе во имя общего блага. – П.У.
9. Вогренан Байе де, Филипп (Vaugrenan Baillet, Philippe, sieur de) (1555 – окт. 1595) – французский капитан, во время религиозных войн действовал на стороне короля Генриха IV. В 1589–1595 гг. возглавлял оборону г. Сен-Жан де Лон в Бургундии от войск Католической Лиги, под его началом и воевал Жак Маржерет. Умер в должности коменданта Сен-Жан де Лон. Генрих IV посетил город (один из немногих своих оплотов в Бургундии) в июне 1595 г. уже после коронации (в феврале 1594 г.). – П.У.
10. Маржерет перечисляет монархов, которым он служил как наемник-профессионал, почти наверняка в хронологической последовательности. В таком случае, в государе Трансильвании (Семиградья) следует видеть Сигизмунда Батория (Батори), княжившего там с перерывами в 1588– 1602 гг. Вообще в последней трети XVI в. дунайские княжества (Валахия, Трансильвания, Молдова) были объектом постоянной борьбы между Османской империей, Габсбургами и Речью Посполитой. С формированием в 1593 г. «Священной Лиги» (ее ядром была Священная Римская империя германской нации во главе с австрийскими Габсбургами) Сигизмунд вошел в ее состав в начале 1594 г. под патронатом императора Рудольфа II. После поражения в конце октября 1596 г. от турок имперских и венгерских войск (см. коммент. 42 в наст, разделе) ситуация в регионе (весьма сложная из-за множества противоречивых интересов) оказалась еще запутанней, чем обычно. Внешние факторы не ограничивались Империей и Турцией, в борьбу все более втягивалась Речь Посполитая (и в целом, и отдельные группировки магнатов), а с 1595–1596 гг. – Валахия. В итоге Сигизмунд всего за 6 лет трижды отрекался от власти в Трансильвании и, соответственно, дважды возвращался. Первый его отъезд произошел в апреле 1598 г.: по декабрьскому соглашению 1597 г. он получал от императора два герцогства в Силезии и годовую ренту, отказываясь от власти в Трансильвании (здесь Сигизмунд как бы развивал договор 1595 г., по которому Рудольф II наследовал его права в случае бездетной смерти трансильванского правителя). Причем в мае 1598 г. эрцгерцог Максимилиан публично (под давлением императора) отказался от своих претензий на трон в Речи Посполитой, что, казалось бы, предполагало ее невмешательство в трансильванские коллизии. По одному из вариантов эрцгерцог и намечался в качестве верховного правителя Трансильвании. Но события пошли совсем иначе. Уже в августе 1598 г. государственное собрание призвало Сигизмунда, вскоре вернувшегося в страну Последний, не получив немедленной и достаточной помощи в Вене, стал искать ее в другой стране, вызвав двоюродного брата Андрея (Андраша) Батория, католического прелата в Речи Посполитой. Кандидатуру последнего утвердило государственное собрание в марте 1599 г. В острую внутреннюю борьбу в Трансильвании в 1599 г. вмешивается валашский господарь: он сумел заключить мир с османами в октябре 1598 г. и пользовался военно-дипломатической поддержкой Вены еще с 1597 г. В военной борьбе гибнет Андрей Баторий, Сигизмунд еще до начала кампании уезжает на польскую территорию, в конце 1599 г. Михай Храбрый государственным собранием утвержден князем Трансильвании.
Его попытка объединить под своей властью все три придунайские княжения завершилась полным поражением, несмотря на первые успехи. В мае 1600 г. он изгнал молдавского господаря Иеремию Могилу, ставленника Речи Посполитой, но уже в сентябре был разбит ее армией во главе с великим коронным гетманом и коронным канцлером Я. Замойским. В том же месяце в Трансильвании вспыхивает восстание против его гарнизонов и управителей, а османские войска оккупируют центральные области Валахии. Михай бежит на территорию Империи. В феврале 1601 г. Сигизмунд Баторий в третий раз избирается трансильванским господарем (при поддержке протурецкой партии местных магнатов), в августе его войска терпят поражение от отрядов Михая и наемников под командованием Д. Баста, ориентировавшихся на Империю. В феврале 1602 г. Сигизмунд Баторий в третий и последний раз отрекается от власти в Трансильвании и в конце июля окончательно покидает ее. В августе 1601 г. от рук наемников погибает Михай Храбрый. Условия службы наемников в первые годы «долгой войны» были заманчивыми, что, скорее всего, объясняет несколько большее внимание Маржерета к этому периоду своей «среднеевропейской» биографии (подробнее см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI – начале XVII в. М., 1973. С. 18-35, 81-86, 110-120, 135 и др.; Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. М., 1998. С. 29–76, разделы В. П. Шушарина, Б. Н. Флори, Л. Е. Семеновой; Семенова Л. Е. Княжества Валахия и Молдавия. Конец XIV – начало XIX в. М., 2006. С. 168-177). – В. И.
11. Рудольф II Габсбург (1552–1612), император Священной Римской империи германской нации и король Венгрии с 1576 г. Последовательный сторонник контрреформации, один из главных организаторов «Священной Лиги» (1593), В его правление состоялась едва ли не самая длительная война с Османской империей, получившая у современников название «Долгой» (завершилась в 1606 г.). С 1589 г. взял курс на дипломатическое сближение с Речью Посполитой, пытаясь опереться на Сигизмунда III и контрреформационные круги коронной знати и шляхты. – В. И.
12. Сигизмунд III Ваза (1566–1632), старший сын шведского короля Юхана III и Катарины Ягеллонки; польский король с 1587 г. и великий князь Литовский (с января 1588 г.), коронован в 1588 г.; король Швеции в 1592–1599 гг. Был воспитан отцом в католической традиции, что, помимо прочего, способствовало его успеху в соперничестве за польскую корону. Решительную победу над эрцгерцогом Максимилианом в январе 1588 г. ему обеспечили сторонники «партии политиков» во главе с коронным канцлером Я. Замойским. При избрании Сигизмунд III вместе с отцом обещали инкорпорировать шведские владения в Северной Прибалтике в состав Речи Посполитой, но обещание оказалось невыполненным. После смерти Юхана III в ноябре 1592 г. Сигизмунд III наследовал ему: он прибыл в Швецию в сентябре 1593 г. и был коронован в феврале 1594 г., летом того же года вернулся в Речь Посполитую, публично гарантировав права лютеран на коронационном риксдаге. Верховным правителем в Швеции оставался дядя Сигизмунда III, герцог Карл (в будущем король Карл IX). Последний сумел сплотить основную массу дворянства, большинство аристократических фамилий, оттесняя сторонников Сигизмунда III от рычагов реальной политики и консолидируя общество вокруг требований защиты веры (лютеранства) и национальных (политических и экономических) интересов. Решающие события развернулись в 1598–1599 гг. Получив деньги от сейма на личную военную экспедицию (Речь Посполитая войну Швеции не объявляла), Сигизмунд летом 1598 г. высадился в Швеции, но потерпел решительное поражение в сентябре того же года. Почти сразу нарушил условия подписанного соглашения, отказавшись распустить остатки своей армии и захватив Кальмар, после чего отбыл в Польшу. В 1599 г. пал Кальмар, Сигизмунд III утратил контроль над шведскими гарнизонами в северной Прибалтике, к весне 1600 г. его сторонники потерпели окончательное поражение в Финляндии. В 1599 г. риксдаг низложил Сигизмунда III, а в 1600 г. провозгласил королем Карла IX (последовательно именовался в официальных документах королем с 1604 г., коронован в 1607 г.). На сейме 1600 г. Сигизмунд III провозгласил инкорпорацию шведских владений в Эстонии в Речь Посполитую, что предопределило начало войны, получившей название «Инфлянтской» и шедшей с переменным успехом. Последовательный и активный сторонник контрреформации, что отражалось в его внутренней и в гораздо большей степени во внешней политике. – В. Н.
13. Борис Федорович Годунов (ок. 1552 – 13(23).04.1605), русский царь в 1598– 1605 гг. Происходил из древнего боярского служилого рода Сабуровых – Вельяминовых – Годуновых. Делал карьеру в опричном, а затем особом дворе Ивана IV. Успех ему обеспечили женитьба на Марии, дочери Г. Л. Скуратова-Вельского (ок. 1570) и брак его сестры Ирины с царевичем Феодором Ивановичем. Боярин с 1580 г., в 1580–1584 гг. входил в ближайшее окружение царя Ивана, был им включен в состав совета опекунов при Федоре. После воцарения последнего уже к осени 1584 г. возглавил правительство, в 1586–87 гг. окончательно стал единоличным правителем (к 1589 г. получил право самостоятельных дипломатических сношений, в 1591 г. – почетный титул «слуги государя»). После смерти царя Федора Ивановича главный претендент на русский трон: избран царем на Земском Соборе 17(27).02.1598 г., «наречен на царство» 21 февраля (3 марта) и коронован 3(13) сентября того же года. В 1598–1600 гг. пытался организовать коалицию государств против Речи Посполитой, но результат оказался отрицательным (Павлов. Государев двор. С. 27–63; Назаров В. Д. Борис Федорович Годунов // БРЭ. М., 2006. Т. 4. С. 45-46). – В. Н.
14. «Царь Димитрий Иванович» – самозванец, выдавший себя летом 1603 г. в имении князя А. Вишневецкого за сына Ивана IV от Марии Нагой. По общепринятому мнению специалистов, этнический русский, скорее всего, происходил из незнатного служилого рода уездных дворян Нелединских-Отрепьевых. Юрий (Юшко) Богданов сын Отрепьева при постриге принял имя Григорий. Пересек границу России в середине октября 1604 г. во главе небольшого войска, состоявшего из наемников, украинских и донских казаков. Вступил в Москву 20(30) июня, короновался 21(31).07.1605 г. Убит боярами-заговорщиками в ходе восстания жителей Москвы против польских и литовских гостей, прибывших на царскую свадьбу 17(27) мая 1606 г. – В. Н.
15. Отсчет «возвышения» «моего господина Димитрия» Маржерет явно ведет со дня начала военной кампании. Отсюда и «два года». – В. Н.
16. Наследник престола, будущий король Франции Людовик XIII (1610–1643). В 1606 г. дофину было пять лет. Политики и придворные начала XVII в. на все лады подчеркивали его сходство с Генрихом IV, видя в этом залог продолжения долгожданного мира и процветания королевства. В массовом порядке печатались изображения королевской семьи или отдельно портреты дофина, где подчеркивалось его сходство с королем. Ведь за последние сорок лет у французских королей не было наследников по прямой линии, что имело катастрофические последствия для страны. – П.У.
17. Речь идет о Крымском ханстве, образовавшемся при распаде Золотой Орды во второй четверти XV в. В момент написания Маржеретом своей книги других суверенных ханств (Казанского, Астраханского, Сибирского), выделившихся из Золотой Орды при ее развале, уже не существовало. – В. Н.
18. Ликвидация ордынской зависимости произошла в правление великого князя Ивана III. В современной литературе этот факт относят или к 1472 г., или к 1480 г. (последнее, на наш взгляд, предпочтительней – Назаров В. Д. Свержение ордынского ига на Руси. М., 1983. С. 33–56; ср.: Горский А. А. Москва и Орда. М., 2000. С. 154-182). – В. Н.
19. Маржерет придерживался той традиции в описании России, когда герцогский титул приравнивается к титулу великого князя. Московское княжество образовалось в последней трети XIII в., первым московским князем стал кн. Даниил Александрович. Титул великого князя закрепился за его вторым сыном, Иваном Калитой, двумя сыновьями последнего и всеми последующими государями из династии московских Рюриковичей (последний – царь Федор Иванович). – В. Н.
20. Маржерет точно фиксирует иерархию великокняжеских титулов, не объясняя, правда, ее происхождения, что, впрочем, вряд ли входило в его задачу. Дело в том, что княжества Северо-Восточной Руси, находившейся в политической и экономической зависимости от ханов Золотой Орды, объединялись по их воле, а отчасти в соответствии с добатыевской традицией в иерархическое сообщество во главе с Великим княжением Владимирским. В отличие от доордынских времен этот княжеский стол не был наследуемым, передача ярлыка на него была исключительной компетенцией ханов Золотой Орды. На протяжении XIII – начала XIV в. территория собственно Владимирского великого княжества росла за счет выморочных княжений. Сам великий князь Владимирский обладал рядом прав, преимуществ, но и обязанностей. Именно он отвечал за доставку (а в ряде случаев и за сбор) выхода (дани) в Сарай, он возглавлял соединенные силы княжеств в походах, предпринимаемых по приказу хана. Соответственно, после пребывания какого-то князя на великокняжеском столе во Владимире титул великого князя как бы распространялся и на его родовое княжение. Так, в XIV–XV вв. великими князьями титуловались стольные князья тверские, московские, нижегородско-суздальские. В разные периоды XIII–XIV вв. владимирский стол объединял от 7 до 10 княжеств. По завещанию 1389 г. великого князя Дмитрия Ивановича Донского, так или иначе санкционированному ханом Тохтамышем, Владимирское великое княжение стало «наследуемой вотчиной» московских монархов. С тех пор только в их полном титуловании мог употребляться, и притом на первом месте (до 1547 г., когда был принят еще и царский титул), титул великого князя Владимирского. Заметим, что Рязанское, Смоленское княжества и оставшаяся часть Черниговского княжения в государственно-политическую систему Владимирского княжества не входили. Изменение в статусе Владимирского стола в конце XIV в. привело к уравниванию формального статуса всех княжеств Северо-Восточной Руси при сохранении их зависимости от Орды. – В. Н.
21. Это наблюдение Маржерета чрезвычайно важно для понимания этнической (и государственной) самоидентификации российских людей в конце XVI – начале XVII в. особенно в контексте идущих ныне дискуссий. – В. Н.
22. Указание Маржерета на местоположение Черной Руси и на последовательность титулов польского короля при перечислении объектов владения в титулатуре великого князя Литовского соответствуют реалиям эпохи. Под Подолией он понимает северо-западную часть современной Украины, а в других местах своей книги вообще украинские земли или даже большую их часть. – В. Н.
23. Париж мог претендовать на звание «столицы» с 987 г., со времени вступления на престол династии Капетингов, графов Парижских. Реально роль главного города королевства Париж начинает играть со второй половины XII века. «Миф о Париже» объяснял духовное лидерство города тем фактом, что его первым епископом был ученик апостола Павла Дионисий Ареопагит. Все бы хорошо, тем более, что первого епископа Парижа действительно звали Дионисием. Но беда в том, что новозаветный Дионисий не был Ареопагитом, а оба они не имели никакого отношения к Парижу – П. У.
24. Маржерет не разъясняет принцип подсчета лет применительно к Москве как столице: идет ли речь о стольном граде великого княжения Московского (тогда цифра должна приближаться к 300 годам), или же речь идет о столице двух объединенных великих княжеств (в этом случае следует говорить о 220 годах), или же он говорит о Москве как о политическом и государственном центре всей России (тут дело ограничится примерно 120 годами). – В. Н.
25. Маржерет включил в краткий царский титул редко встречающийся термин «господарь» вместо «государь», возможно, вследствие своего опыта ознакомления с титулатурой великого князя Литовского. Формула «всея Руси» (по капитану – «всея Россия») закрепилась в официальной, и притом различной (по видам) документации в России (так или иначе исходящей от имени правящего монарха) с 1470-х – середины 1480-х гг. Ранее эта формула использовалась, не всегда, правда, последовательно, на монетах, печатях, а также в официальных документах московских государей, направленных в адрес новгородских или псковских властей и т. п. (подробнее см.: Филюшкин А. И. Титулы русских государей. М.; СПб., 2006. С. 159–167 и др.). – В. Н.
26. Измерение протяженности европейской части России – от Нарвы до Архангельска, – предлагаемое Маржеретом, уникально и почти наверняка объясняется личным опытом капитана. Он прибыл в страну в составе небольшой группы наемников, завербованных русским послом в Империю дьяком Аф. Власьевым. Царский дипломат зафрахтовал в Любеке два судна и приплыл на них в Ивангород в конце июня 1600 г., в конце июля того же года посол и сопровождающие его лица въехали в Москву. Отплыл же Маржерет в середине сентября 1606 г. из Архангельска. Несколько удивительно замечание Маржерета о плотности заселения. Впрочем, оно объяснимо: и дорога из Ивангорода до Москвы (через Великий Новгород), и дорога Москва-Архангельск были главными артериями внешней торговли в государстве, что не могло не сказаться на заселенности непосредственно прилегающих к ним территорий. Не умеем объяснить цифру в 2800 верст. Если измерить расстояние по названным путям, то их сумма составит немногим менее 2300 верст. Это, видимо, ошибка памяти, вызванная разновременностью обеих поездок. (Петров. Справочники. С. 110, 145–146; Книга Большому чертежу. М.; Л., 1950. С. 153). Маршрут приезда должен был особенно врезаться в память Маржерета из-за случившегося инцидента. Аф. Власьев закупил большую партию товаров для казны, а не на продажу. Посему он счел возможным, не нарушая, по его мнению, условий Тявзинского договора, выгрузить товары также в Ивангороде. Комендант Нарвы усмотрел, однако, в этом нарушение русской стороной договорных обязательств и с целью воспрепятствовать такому ходу дел собирался открыть огонь из пушек. Правитель Швеции герцог Карл (будущий король Карл IX) отдал приказ шведской эскадре блокировать устье р. Наровы, захватить и конфисковать любекские корабли. Одному из них удалось прорваться во время шторма, команда второго провела в России более года и отплыла на родину на другом судне (Флоря Б. Н. Русско-польские отношения. С. 125–126). – В. Н.
27. В эпоху Старого порядка величина этой меры длины варьировалась. В почтовом лье было 3898 м (200 туазов), морской лье составлял 5556 м (двадцатая часть градуса земной поверхности), сухопутный, или «обычный», лье – 4445 м (одна двадцать пятая часть градуса), метрический лье составлял 4000 м. Судя по соотношению версты и лье, речь у Маржерета идет о сухопутных лье. – П.У.
28. Федор Иванович (1557– 7(17).01.1598), второй по старшинству из неумерших в младенчестве сыновей царя Ивана IV, «наречен» (провозглашен) царем сразу же после кончины отца (в ночь на 19.03.1584 г.), коронация состоялась 31 мая (10 июня) 1584 г. (по другим сведениям – 28 мая (7 июня) 1584 г. (Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 126–129; Павлов. Государев двор. С. 29-35,219–221). Маржерет несколько ошибается в сроках строительства крепости в Смоленске: подготовительные работы велись в 1595 г., возведение крепостных стен и башен началось в 1596 г. и завершилось в 1602 г., уже в царствование Бориса Годунова. Любопытно, как по-разному фиксирует он написание фонетически идентичных букв в разных позициях. Так, отчество Бориса Годунова здесь и далее передается как «Federvits», тогда как имя царя Федора – как «Theodore» (с учетом происхождения имени из греческого языка). Равным образом капитан пишет имя Иван (Иоанн) как «Iohannes», но отчество – «Ivanovots». – В. Н., П. У.
29. По поверстным книгам считалось от Смоленска до Москвы 260 верст, а от Москвы до Казани посуху 680 верст, водным же путем – 960 верст (по Москве-реке, Оке, Волге, Казанке). Сумма 260 и 960 (1220 верст) близка к цифре Маржерета (Петров. Справочники. С. 120, 144). – В. Н.
30. Un royaume absolu de Tartarie – букв. «абсолютное королевство Татарии». В данном случае термин «абсолютный» применен в первом значении – «независимый от всякой иной власти», что и дало нам возможность перевести данное словосочетание с использованием понятия «суверенитет». Впрочем, реальная история взаимоотношений Москвы и Казани была намного сложнее, чем об этом писал Маржерет. Так, с 1487 г. и по начало XVI в. российские государи не раз «сажали из своей руки» казанских ханов из представителей местной династии. Позднее, в первой половине 1530-х и во второй половине 1540-х гг. в роли московских ставленников выступали, как правило, касимовские царевичи. – В. Н.
31. Василий Иванович (1479–1533), старший сын великого князя Ивана III от второй жены Софьи (Зои) Палеолог. В опале под домашним арестом с декабря 1497 г., прощен с получением титула великого князя в марте 1499 г. (стал вторым соправителем отца; первым с февраля 1498 г. был великий князь Дмитрий Иванович, внук Ивана III от единственного сына от первой жены). 14 апреля 1502 г. венчан «великим князем Владимирским и Московским и всеа Руси самодержцем» (Дмитрий-внук арестован тремя днями ранее). С этого времени и до конца октября 1505 г. (когда умер Иван III) был единственным соправителем и наследником отца. Маржерет ошибается: при Василии III состоялось четыре похода на Казань (1506, 1523, 1524, 1530 гг.), но ни один из них не завершился взятием столицы ханства. Московское влияние в ханстве после 1487 г. было порой определяющим в выборе или смене правителей, но после 1518 г. (когда пресеклась местная династия), а в особенности после 1521 г. возможности политического давления Москвы на местную знать резко сократились. – В. Н.
32. Иван Васильевич (1530–1584), старший сын великого князя Василия III от второй жены Елены Глинской, великий князь с декабря 1533 г., первый русский царь (венчан 16.01.1547 г.). Казанские походы начались в 1545 г., с зимнего похода 1547–1548 г. в войне с Казанским ханством стал участвовать Иван IV. Этот поход, как и зимний поход 1549–1550 г. оказались в целом неудачными. Военные действия летом 1551 г. привели к построению на правом берегу Волги, рядом с устьем Казанки, русской крепости Свияжск. Поход 1552 г. завершился взятием Казани и ликвидацией Казанского ханства. – В. Н.
33. Маржерет путает двух Чингисидов, носивших одно имя после крещения в православие – Симеон. Первый из них – последний казанский хан Едигер (Ядгар), из астраханской династии Чингисидов (потомок хана Большой Орды Ахмада). В 1542 г. выехал на службу в Россию, где пробыл до 1550 г. в статусе служилого царевича. С 1550 г. ушел в Ногайскую Орду; где-то с весны 1552 г. – хан в Казани, оказал ожесточенное сопротивление русским войскам при осаде и штурме Казани в августе-октябре 1552 г. Личный пленник Ивана IV. 23 февраля 1553 г. крестился (далее в источниках именовался царем Симеоном Касаевичем), получил в удел Звенигород, в ноябре 1553 г. состоялась его женитьба на М. А. Кутузовой. Участвовал в царских походах в 1555 г., 1562–1563 гг. при взятии Полоцка. Умер 28 августа 1565 г. Касимовский царевич Саин-булат (умер в 1616 г.) в качестве представителя местной династии известен в конце 1560-х – начале 1570-х гг. При крещении в 1572 г. принял православное имя Симеона и затем именовался Симеоном Бекбулатовичем. С октября 1575 г. по середину сентября 1576 г. – «великий князь всеа Русии» (Иван IV при этом формально получил статус удельного князя Московского). После 1576 г. получил на удельном праве великое княжение Тверское (см. также коммент. 70–72 и 190 в наст. разделе). – В. Н.
34. По поверстной книге от Казани до Самары считалось 350 верст, от Самары до Саратова – 350 верст, от Саратова до Царицына – 350 верст, от Царицына до Черного Яра – 200 верст, а от него до Астрахани – 300 верст. В сумме это составляет 1550 верст, что заметно отличается от цифры, которую приводит Маржерет (Петров. Справочники. С. 120–121). – В. Н. 35 Сюжет о «растущем из земли баране» восходит к более пространному рассказу С. Герберштейна, ссылавшегося на свидетельства его русских собеседников. Текст рассказа (особенно Герберштейна) причудливо соединил полуфантастическую информацию о среднеазиатских бахчевых культурах со сведениями о способах получения каракуля – его выделывали из шкурок новорожденных или извлеченных из материнской утробы ягнят (Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988. С. 180, 342 – комментарии). У кого конкретно позаимствовал капитан это известие, остается неясным. Знакомство с каракулем или шапками из него у Маржерета явно состоялось на московском торгу (вниз по Волге он не плавал). – В. Н.
36. Маржерет верно относит завоевание Астраханского ханства к правлению Ивана IV. После взятия Казани и включения территории Казанского ханства в состав Российского государства продвижение к дельте Волги по экономическим (прежде всего торговым) и политическим мотивам стало неизбежным, особенно учитывая ориентацию астраханского хана Ямгурчея (Ямгурчи) на Крым и Османскую империю. Русская рать во главе с кн. Ю. И. Пронским-Шемякиным 2 июля 1554 г. заняла (практически без боя) Астрахань (Хаждитархан) – хан с ближайшим окружением бежал. По договоренности с пророссийской группировкой нагайских мурз русские воеводы возвели на ханский трон Дервиш-Али, «царевича» из местной династии Чингисидов. Он дал шерть (присягу) Ивану IV, обязался платить дань (деньгами и рыбой) и служить московскому государю. В Астрахани был оставлен русский гарнизон с огнестрельным оружием. Уже с октября 1554 г. в полный титул Ивана IV было введено дополнительное именование – «царь Астраханский». С весны 1555 г. Дервиш-Али стал менять свою политику, что привело весной 1556 г. к вытеснению из Астрахани российского гарнизона. Новая военная экспедиция летом того же года имела результатом полную ликвидацию ханской власти и вассального статуса бывшего ханства, что означало окончательное включение его территории в состав России (Зайцев И. В. Астраханское ханство. М., 2004. С. 148-176).
До 1556 г. город не имел сколько-нибудь серьезных оборонительных сооружений, именно московские власти озаботились возведением первоначально дерево-земляной крепости (в ней русские войска выдержали осаду большой турецко-крымской армии в 1569 г.), а позднее, в 1582–1589 гг. – каменной. Для военно-политического контроля над Волжским торговым путем (в экономическом плане очень важными были связи с Персией и среднеазиатскими странами) в конце XVI в. был возведены города-крепости – Самара (1586 г.), Саратов (1590 г.), Царицын (1588 г.) (Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 514, 515). – В. Н.
37. Одна из важнейших торговых привилегий Московской (Русской) компании английских купцов – право свободного проезда и беспошлинной торговли в Казани, Астрахани, а также свободной транзитной торговли с Персией. В полном объеме эти преимущества были получены компанией от Ивана IV в 1569 г. (частично – двумя годами ранее). В царствование Федора Ивановича, а затем Бориса Годунова (пожалования 1584, 1586, 1596 и 1598 гг.) перечисленные привилегии были отменены или резко ограничены. В частности, ликвидировался режим свободного доступа членов Московской компании на рынки Казани и Астрахани, были прекращены торговые экспедиции англичан в Персию – последняя из них завершилась в 1581 г. (Любименко И. И. История торговых отношений России с Англией. Юрьев, 1912. Вып. 1. XVI-й век. С. 42-55, 124-125; Willan Т. S. The Early History of the Russia Company. 1553–1603. Manchester, 1968. P. 59-61, 145-155). – В. H.
38. Маржерет был осведомлен о существовании в Сибири ханства, вот почему он и определяет ее как «Империю или Королевство», причем первый термин суть калька российского политического словаря. У русских политиков и книжников это – Сибирское царство, еще одно владение царского рода Чингисидов. Как бы попутное утверждение Маржерета о «покорении» Сибири Иваном IV соответствует официальной точке зрения. В современной историографии начальный этап завоевания связывается, по преимуществу, с походом отряда Ермака, организованным на средства купцов Строгановых (датируется, как правило, 1581 или 1582 г.). Уже зимой 1583–1584 г. в Сибирь прибыли отряды правительственных стрельцов, а вскоре началось интенсивное строительство крепостей (см. коммент. 40 в наст, разделе).
Официальных данных об объеме поступавшей из Сибири пушнины на конец XVI – начало XVII в. нет (речь идет в первую очередь о соболях). По Флетчеру (Флетчер. С. 67), из Сибири поступило в качестве «царской подати» более 18,5 тысячи соболиных шкурок (это данные, скорее всего, за 1588 г. или даже за 1587 г. – в мае 1589 г. Флетчер уехал из Москвы). Немногим более поздние сведения таковы. За десятилетие (с 1621 по 1630 г.) правительство и частные лица получили из четырех уездов – Мангазейского, Енисейского, Сургутского, Томского – более 850 тысяч шкурок соболя (в виде ясачной дани, десятинной пошлины и других таможенных сборов, частного промысла и торговли с местным населением и т. п.). Только с нескольких западносибирских уездов ясак в годовом исчислении в тот же период приближался к 19-20 тысячам шкурок. Помимо соболиных, из Сибири поступали шкурки чернобурых лисиц и другие ценные меха. По некоторым сведениям, в середине 1610-х гг. доля пушнины (главным образом сибирской) в доходной части «бюджета» государства приближалась к 16 % (Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. Красноярск, 1972. С. 70–103, 358–369, 398–407 и др.). – В. Н.
39. Распространение пашенного земледелия в Западной Сибири вызывалось прежде всего практическими потребностями производства зерновых и овощных культур на месте в процессе быстро идущей промысловой и государственной колонизации Сибири в целом. Дополнительным стимулом стало открытие более удобного пути через Урал – по реке Туре (подробнее см.: Преображенский А. А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI – начале XVIII в. М., 1972. С. 82-99; Шунков В. И. Вопросы аграрной истории России. М., 1974. С. 25–191; История крестьянства СССР. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1990. Т. 2. С. 477–481). – В Н.
40. Трудно сказать, какие именно крепости в Сибири были известны Маржерету и знал ли он их названия. К 1606 г. их уже считалось более десяти, правда, весьма неодинаковых по размерам и устройству. В том числе Тюмень (1586 г.), Тобольск (1587 г., с 1590 г. – административный и военный центр Западной Сибири), Пелым (1592 г.), Березов (1593 г.), Сургут (1594 г.), Тара (1594 г.), Обдорск (1595 г.). Верхотурье (1598 г.), Мангазея (1601 г.), Томск (1604 г.) и ряд других (подробнее о правительственной и военной колонизации региона см.: Никитин Н. И. Служилые люди в Западной Сибири XVII века. Новосибирск, 1988. С. 26-31 и след.). – В. И.
41. Виды ссылки в Сибирь были разнообразны. Само назначение в сибирские города на воеводские и приказные должности считалось «царской немилостью», одной из форм опалы, правда, не всегда. Отправка на поселение в Сибирь служила также наказанием за тяжелые уголовные и политические преступления (так поступили с жителями Углича, принявшими участие в майском выступлении 1591 г. после гибели царевича Дмитрия). В Сибирь отправляли и за должностные преступления детей боярских и приборных служилых людей, нередко без утраты социального статуса. Лиц податных сословий обычно ссылали в Сибирь «на пашню». – В. И.
42. Агрия – латинская форма названия венгерского города Эгер (к северо-востоку от Пешта, на правобережной части Тисы). Маржерет ошибся на год: решающие события первого этапа Пятнадцатилетней, или «долгой», войны (1593–1596 гг.) произошли осенью 1596 г. Для первых лет характерны большие походы многочисленных армий, широкомасштабные осады крепостей воюющими сторонами (Османской империей и участниками Священной лиги). В сентябре 1596 г. огромная армия с личным участием султана осадила Эгер, одну из наиболее мощных и хорошо снабженных боеприпасами и продовольствием крепостей с профессиональным гарнизоном в 3500 наемников. Город был взят 13 октября (н. ст.), а днем позже валашский господарь Михай (он тогда входил в Лигу) нанес поражение отрядам Крымского ханства, направлявшихся к Эгеру. В многодневном сражении под Мезекерестеше (завершилось 26 октября по новому стилю) австрийцы с союзниками, несмотря на первые, и притом значительные успехи, потерпели в итоге жестокое поражение: османы взяли лагерь австрийцев, им досталась вся артиллерия, потери участников Лиги убитыми превысили 12 тысяч человек (правда, потери осман были больше, до 20000 убитых). После поражения Михай вернулся под сюзеренитет Порты и временно возобновил уплату дани в Стамбул. В Великом княжестве Молдова польский ставленник господарь Иеремия Могила еще в 1595 г. признавал власть султана наряду с зависимостью от Речи Посполитой. О развитии дел в Трансильвании в эти и последующие годы см. коммент. 10 в наст. разделе. В 1595 г. крымские отряды воевали в Валахии и Молдове (Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. Ч. 1. С. 31-35, 66-69 и др.). – В. Н.
43. Маржерет ошибается, и довольно существенно. По поверстной книге от Москвы до Ливен через Тулу считалось 350 верст, а через Калугу – 400 верст (Петров. Справочники. С. 130). – В. Н.
44. Сложное наименование самой выдвинутой в степи (в «Дикое поле») крепости – Царев-Борисова – сподвигло Маржерета на ошибку: из одного укрепленного города он сделал два. Возможно, этому способствовал факт почти одновременного возведения двух крепостей на реке Оскол: Валуйки построили примерно в среднем ее течении, Царев-Борисов – при впадении Оскола в Северский Донец. Указы о построении этих крепостей последовали в июне (Царев-Борисов) и августе 1599 г. Ошибся капитан и в определении расстояния до «обоих Царев-Борисов»: по поверстной книге считалось от Москвы до Валуек 600 верст, а от Валуек до Царев-Борисова – 160 верст, т. е. в сумме – 760 верст. От Ливен же до Царев-Борисова было 410 верст, но никак не 1000 верст (Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж, 1991. С. 222–228; Петров. Справочники. С. 130-131). – В. Н.
45. Сроки посевных работ, указанные Маржеретом, типичны для центральных уездов в междуречье Оки и Волги, прежде всего для так называемых ополий (Владимиро-Суздальского и др.). – В. Н.
46. Написание в книге Маржерета Холмогор и Архангельска через дефис, быть может, не случайно. Город в устье Северной Двины прочно стал именоваться Архангельском где-то с 1610-х годов. Город возводился по указу Ивана IV 1583 г., и в конце XVI в. его, пожалуй, чаще называли Новыми Холмогорами, хотя и именование Архангельском также известно. Мотивы построения крепости-порта прозрачны: после поражения в Ливонской войне и утраты Нарвы развивавшаяся свободная торговля с Западной Европой через Белое и Баренцево моря требовала создания соответствующих условий и инфраструктуры (помимо прочего, далеко не все морские суда могли подниматься вверх по Двине до Холмогор). Так что принятое в книге обозначение двух городов подчеркивало, возможно, их генетическое и реальное единство (в Холмогорах также располагались гостиные дворы, склады и разные заведения иностранных купцов, в частности, канатное производство английской Московской (русской) компании и т. п.). В первой половине XVII в. считалось от Холмогор до Архангельска по Двине 60 верст, а от порта до моря – 50 верст или немногим больше (Книга Большому чертежу М.; Л., 1950. С. 158,163). Холмогоры располагались на двинском острове, поблизости от места впадения в Двину ее правого притока, Пинеги. Как крепость («городок») с посадами поселение точно известно не позднее рубежа XIV–XV в., но как административный центр владений Великого Новгорода в Подвинье был, несомненно, намного старше. С 1471 г. – резиденция наместников великого князя Московского в Двинской земле. Флетчер в своем описании России включает Холмогоры в число крупнейших городов (Флетчер. С. 29).
«Св. Николай» – Николо-Карельский монастырь, который располагался на мысе Двинской губы, в начале XX в. от Архангельска до монастыря считалось 34 версты (Книга Большому чертежу. С. 158; Денисов Л. И. Православные монастыри Российской империи. Полный список. М., 1908. С. 5). Как недавно показал игумен Андроник, обитель была основана где-то на рубеже XIV–XV вв. богатой и влиятельной новгородской боярыней Марфой после гибели в морской экспедиции двух ее сыновей (Антона и Феликса), тела которых были выброшены на берег. На ее средства был возведен храм во имя святого Николая, а основанной обители она завещала села, сенокосные угодья и рыбные ловли. Позднейшая традиция отождествила ее с Марфой Борецкой, жившей на полвека позднее (Андроник (Трубачев), игум. Антон и Феликс // Православная энциклопедия. М., 2001. Т. II. С. 668-669). – В. Н.
47. Описание рыб у Маржерета (с упором на осетровые, водившиеся тогда практически по всему бассейну Волги) традиционно для иностранных писателей, что объясняется просто: даже краткое пребывание в России (особенно в осенне-зимние месяцы) воочию знакомило наблюдателей на городских торгах с богатством речной прежде всего, но и морской фауны. Столь же традиционно фиксируют они дешевизну продуктов питания, рыбы и мяса в первую очередь. – В. Н.
48. О соответствии счетных и монетных систем России и Франции по Маржерету см. ниже, коммент. 155, 156 в наст, разделе. – В. Н.
49. Маржерет в описании постов в Русской Православной церкви в целом прав – постные дни занимали около полугода. Но он не вполне точен в определении суммарной протяженности длительных постов. Великий пост, Успенский и Рождественский (Филиппов) дают 102 постных дня, или 15 недель (без трех дней). Петров пост в зависимости от дня празднования святой Троицы (на 50-й день после Пасхи) мог продолжаться от 8 до 42 дней (он начинался в понедельник после праздничной «сплошной» Троицкой недели). Кроме того, существовали однодневные посты, помимо среды и пятницы. Таковых было три – навечерие Богоявления, день усекновения главы Иоанна Предтечи, Воздвижение креста Господня. Среда и пятница не были постными днями в праздничные («сплошные») недели (их было четыре), в святки (с Рождества Христова и до навечерия Богоявления), а также в Рождество и Богоявление, если они пришлись на среду или пятницу. В общей сумме длительность постных дней в году колебалась от 170 до 190 с лишним. Мера строгости постов заметно различалась в зависимости от социальной среды (и среди мирян, и среди духовного чина) и в зависимости от вида поста (многодневные посты были неодинаково суровы). – В. Н.
50. Размеры арпана заметно варьировались в разных регионах и областях позднесредневековой Франции. Но наиболее распространенным был арпан в 0,5162 га. – А. Б., П. У.
51. По Флетчеру, «теперь», т. е. в конце 1580-х годов, из России ежегодно вывозили до 10 тысяч пудов воска, а ранее – в пять раз больше. В последнем случае речь, скорее всего, шла о периоде так называемого Нарвского плавания, т. е. свободной торговли через стапельный порт Ганзейского союза в те годы, когда Нарва была под московской властью (Флетчер. С. 23). – В. Н.
52. Cervoise, в других местах у Маржерета – servoise. Речь идет о слабоалкогольном напитке, изготовляемом из ячменя, иных злаков (овса, ржи) без добавления хмеля, что и отличало его от пива (bière). – П.У.
53. Тяглым (податным) сословиям запрещалось свободное изготовление пива, браги, питейного меда и т. п., а тем более продажа этих продуктов. Производство и реализация алкоголя было монополией государственной власти, причем монарх в период существования кормленой системы в местном управлении мог пожаловать право содержать корчму тому или иному кормленщику (прежде всего наместникам, редко волостелям). Тяглые крестьяне и горожане имели право изготовления «пития», но с рядом существенных ограничений. Во-первых, они должны были предварительно «являть», т. е. заявлять агентам кормленщика, а с середины XVI в. – местным выборным органам (земским старостам, «излюбленным» головам и другим) каждый случай варки пива, браги и т. п. Во-вторых, ограничивались поводы. Изготовлять «питье» (брагу, пиво и т. п.) разрешалось к главным церковным праздникам, к престольному дню приходской церкви, а также к главным семейным событиям: свадьбам, «родинам», крестинам, поминовению родителей. В-третьих, все приготовленные алкогольные напитки должны были быть потреблены за определенное время: обычно за 2–3 дня, но порой разрешалось «пить» 4–5 дней. Категорически запрещалась продажа любого количества «пития» посторонним людям и сохранение его «про запас». Нарушение этих норм каралось большими штрафами и более серьезными наказаниями. Последнее обстоятельство и принималось иноземными наблюдателями (Маржеретом также) за особенную склонность русских «к пороку пьянства». Подчеркнем, что здесь у Маржерета речь идет не о питейном деле, связанном с государственными кабаками. – В. Н.
54. Весь этот абзац, демонстрирующий объем знаний капитана о генеалогии правившей в России в XVI в. династии, об идеологических и политических предпосылках принятого московскими монархами титула, показателен, прежде всего, как отражение представлений той среды, в которой вращался Маржерет в 1600–1606 гг. Помимо иноземцев (наемников и купцов), это были лица из приказной бюрократии (разных ее сегментов) и члены государева двора среднего и относительно высокого уровней. Значимы, на наш взгляд, следующие пункты. В этих кругах прочно знали о древнем и иноземном («немецком», скандинавском) происхождении московских государей: расхождения с Повестью временных лет в хронологии (примерно в полстолетия) и точная «прописка» Рюрика с братьями в Дании можно полагать несущественными (варяги вполне соотносимы с ней). Куда важнее иное: Маржерет усваивает Рюрику титул великого князя (герцога) Владимирского и полагает источником его власти завоевание им России, Литвы (т. е. Великого княжества Литовского) и Подолии (так Маржерет обозначает те украинские земли, которые в Речи Посполитой по преимуществу входили в состав Короны Польской). Хотя он и упоминает «анналы России» (т. е. летописи), он, почти наверняка, не знакомился с ними лично, но пересказывал (через призму собственных представлений) сообщенное ему русскими собеседниками. И здесь важно, что для его информаторов естественным, не требующим дополнительных разъяснений и доказательств способом установления власти над какой-либо территорией является завоевание (строй мыслей капитана в этом пункте вряд ли был существенно иным). В этом плане логична (и выразительна в своей последовательности) ошибка Маржерета. Усвоив титул великого князя Владимирского Рюрику (что глубоко неверно во всех отношениях), он сообщает о признании титула императора у Ивана IV после завоевания Казани, Астрахани и Сибири императором Максимилианом I – русский государь «сравнивается» с императором Священной Римской империи, только покорив и присоединив к своим владениям три «царства». Все бы замечательно, если не знать, что Максимилиан умер в 1519 г. (он стал императором в 1493 г.), что титул императора (в латинском тексте) или кайзера (в немецком варианте) был усвоен московскому великому князю Василию III в союзном антипольском договоре 1514 г. (он был заключен в Москве в начале 1514 г. императорским послом, но позднее так и не был ратифицирован Максимилианом), что еще ранее титул императора фигурировал в дипломатической документации Ивана III и Василия III до 1514 г. (см. комментарии № 55, 59, 61 в наст, разделе; об эпизоде 1514 г. см.: Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени (очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972. С. 156–157, 169–170; ошибка Маржерета замечена в литературе, см., в частности: Успенский Б. А. Царь и император. Помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000. С. 44–45, 89; ср.: Филюшкин А. И. Титулы русских государей. С. 71–144 и др.). Важно также упоминание Литвы и Подолии в числе завоеванных Рюриком земель – в представлениях собеседников Маржерета это не могло не расцениваться как правовое основание для наследников Рюрика на территориальные претензии к Литве. Правда, они (в отличие от практики русско-литовских переговоров с конца XV в.) лишены адресной конкретики. Перед нами, скорее, некое общее представление, не актуализирующееся в какие-то реальные военные или дипломатические планы. – В. Н.
55. Осада Нарвы русскими войсками была прекращена в феврале 1590 г. Подробнее о русско-шведских переговорах в первой половине 1590-х годов см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения. С. 35–62. Шведские правители усваивали московским государям императорский титул с начала 1480-х годов (Успенский Б. А. Царь и император. С. 44, 85). О сакральном значении титула «царь», его библейских истоках, семантике и синхронной соотнесенности с титулами в Западной и Центральной Европе подробнее см.: Успенский Б. А. Царь и император. С. 27–31, 34–48, 77–90; Он же. Царь и патриарх. Харизма власти в России. М., 1998. С. 21–29, 136–144; Филюшкин А. И. Титулы русских государей. С. 106–151. – В. Н.
56. В этом пункте у Маржерета речь идет о практике конца XVI – начала XVII в., т. е. о сношениях с императором Рудольфом II и австрийским эрцгерцогом Максимилианом. – В. Н.
57. Речь идет о Елизавете I Тюдор (1533–1603 гг.), королеве Англии с 1558 г. При ней дипломатические отношения с Россией были весьма интенсивными, почти исключительно вследствие торговых интересов королевства в целом, Русской или Московской компании прежде всего. – В. Н.
58. Маржерет говорит об Иакове I Стюарте (1566–1625 гг.), короле Шотландии (с 1567 г.), Англии и Ирландии (с 1603 г.). При нем объемные торгово-экономические сношения все более дополнялись международно-политическим содержанием, особенно в 1613–1616 гг. – В. Н., П. У.
59. Датский король Кристиан (Христиан) IV (1577–1648 гг.), король Дании и Норвегии с 1588 г., совершеннолетний правитель герцогств Шлезвиг и Гольштейн с 1593 г. (входили в состав Дании), с июня 1596 г. официально получил право управлять собственно Данией и Норвегией, коронован в августе того же года. Датские короли употребляли титул императора в отношении московского великого князя Ивана III не позднее 1493 г. (Успенский Б. А. Царь и император. С. 44, 86). – В. Н.
60. Речь идет о Фердинанде I Медичи (1549–1609 гг.), великом герцоге Тосканском с 1587 г. – П. У.
61. Любопытно именование Маржеретом монарха Персии королем, особенно в сравнении с главой Османской империи, которого он называет султаном. Неназванный правитель Персии – Аббас I (1570–1629 гг.), шах с 1587 г. Помимо перечисленных капитаном суверенов в конце XV – первой трети XVI в. российского монарха именовали «императором» в дипломатической документации власти Тевтонского и Ливонского орденов, Ганзейские города и т. п. (Успенский Б. А. Царь и император. С. 44, 86–88 и др.; подробнее о русско-иранских отношениях см.: Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586-1612 гг. М., 1976). – В. Н.
62. Речь идет об Ахмеде III, султане Османской империи в 1603– 1617 гг. – П. У.
63. В официальных текстах (главным образом нарративных, а частью документальных) говорится о шести женах Ивана Грозного. Даже когда речь идет о семи спутницах царя, обычно не называют имени шестой по счету. Приведем перечень жен в хронологическом порядке (учтем, что по брачному праву Православной Церкви законными считались только три брака, вот почему понадобилось специальное решение Освященного Собора на четвертую свадьбу): 1) Анастасия Романовна, из старого московского боярского рода Захарьиных-Юрьевых, венчание 3.02.1547 г., скончалась 7.08.1560 г.; 2) Мария (Кученей) Темрюковна, из княжеского кабардинского рода (кн. Черкасских), венчание 21.08.1561 г., скончалась 6.09.1569 г.; 3) Марфа Васильевна Собакина, из рода, принадлежавшего к верхнему слою провинциального дворянства (выборные дворяне и дети боярские), младшая ветвь рода Нагих, венчание 28.10.1571 г., скончалась 13.11.1571 г.; 4) Анна Алексеевна Колтовская, из семьи, представлявшей одну из младших линий в многочисленном роде Сорокумовых-Глебовых, и также относившейся к верхам провинциального дворянства, венчание ок. 28.04.1572 г. – насильственный постриг осенью того же года; 5) Анна Григорьевна Васильчикова, из рода, принадлежавшего к верхней страте уездного дворянства (выбор из городов и дворовые дети боярские), венчание в январе (до 25.01) 1575 г. (возможно, в сентябре-октябре 1574 г.), опала и постриг где-то летом того же года, скончалась в конце 1576 – начале 1577 г.; 6) «женище», вдова Василиса Мелентьева (была, видимо, замужем за дьяком Мелентием Ивановым), венчания не было, скончалась не позднее 1578/79 г. (сентябрьского года); 7) Марфа Федоровна Нагая – см. коммент. 68 и 69 в наст. разделе (подробнее о семейной жизни Ивана IV см.: Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 206–214; Он же. Царство террора. СПб., 1992, по указателю; Кобрин В. Б. Иван Грозный. М., 1989; Зимин. Канун, по указателю; Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999). Маржерет, надо думать, знал только о не умерших во младенчестве сыновьях царя. При учете последних перечень отпрысков мужского вырастет до пяти. Маржерету остались неизвестны: 1) первенец от Анастасии – Димитрий, родился в октябре 1552 г. (известие о его рождении Иван IV получил во Владимире, на обратном пути после взятия Казани), умер 26.06.1553 г. (утонул в Шексне); 2) первенец от Марии Темрюковны – Василий, родился 21.03.1563 г. (известие о его рождении Иван IV получил накануне въезда в столицу, когда возвращался после взятия Полоцка), умер 3.05.1563 г. – В. Н.
64. Старший из не умерших во младенчестве сыновей Ивана IV – Иван, родился 28.03.1554 г., умер 19.11.1581 г. По настоянию отца был трижды женат (с 1571 г. по 1580 г.). – В. Н.
65. Маржерет не вполне точен в описании царского посоха – его форма не была идентичной форме епископского посоха. О посохах как регалии светской власти монарха можно, видимо, говорить не позднее второй половины XV в. (см.: Чернецов А. В. Резные посохи XV в.: работа кремлевских мастеров. М., 1987), Маржерет постоянно отождествляет Золотую или Большую Орду (именно их ханы были сюзеренами Северо-Восточной Руси в эпоху ее ордынской зависимости) с Крымским ханством как носителем былой власти над Российским государством. Известие капитана о том, что посох-жезл московские великие князья получали от ханов («царей») как символ вассальной зависимости, – как будто уникально, но, скорее всего, ошибочно. – В. Н.
66. Через четверть века московское общество многое и в целом точно помнило о событиях, происходивших в Александровой слободе. Знали о конфликтной ситуации между отцом и сыном, помнили о том, что ссора завершилась ударом острия посоха в голову царевича. Но в отличие от Маржерета, абсолютное большинство других источников полагали полученную царевичем Иваном рану смертельной. Инцидент произошел 9 ноября 1581 г., но даже приехавшие в Слободу царские врачи не смогли помочь наследнику, он скончался 19.11.1581 г. Смерть царевича Ивана, виновником которой он, несомненно, был, потрясла царя (см.: Флоря Б. Н. Иван Грозный. С. 371–375 и др.). – В. Н.
67. Царевич Федор родился от Анастасии Романовны 31.05.1557 г., скончался в ночь с 6(17) на 7(17) января 1598 г. Женился на Ирине Федоровне Годуновой ок. 1574 г., наследовал отцу после его смерти 18.03.1584 г., короновался 31.05. (или 28.05.) 1584 г., в связи с коронацией созывался Земский собор. – В. Н.
68. Последняя «венчанная» жена Ивана IV – Мария Федоровна Нагая (дочь окольничего в особом дворе Ивана Грозного Федора Федоровича Нагово), свадьба состоялась 6.09.1580 г. Дмитрий родился 19.10.1582 г., погиб в Угличе 15(25).05.1591 г., куда был отослан «на удел» с матерью и несколькими близкими родственниками 24.05(03.06).1584 г., т. е. за неделю до коронации единокровного старшего брата. Еще раньше, в марте-апреле, другие представители рода Нагих были отправлены на дальние воеводства (о событиях 1584 г. см.: Павлов. Государев двор. С. 29-31, 44 и др.). После смерти сына и волнений в Угличе в мае 1591 г. Мария Федоровна была пострижена под именем Марфы и отправлена в северный монастырь. Была возвращена в столицу ее мнимым сыном летом 1605 г. Скончалась до 24.10.(3.11.)1616 г. – В. Н.
69. Род ближайших свойственников царя (по последней его жене) был, естественно, для Маржерета «домом». Нагие – старинный тверской боярский род, представители которого успешно интегрировались в нетитулованную часть общероссийской знати в конце XV – первой половине XVI в. Наиболее успешной была линия близких родственников царицы. Ее дед, Федор Немой Михайлович Нагой известен на придворных и военных службах с 1526 г., не позднее лета 1547 г. – окольничий, последнее назначение получил летом 1555 г.; на его племяннице, Евдокии Александровне, первым браком женился двоюродный брат царя, старицкий удельный князь Владимир Андреевич (осень 1549 г.). Из его сыновей наиболее известны Федор Федорович (отец царицы, военные назначения получал с 1562 г., окольничий особого двора Ивана IV не позднее 1576 г.) и Афанасий Федорович – дядя царицы, русский посол в Крымском ханстве с весны 1563 г. по осень 1573 г., думный дворянин особого двора, входил в круг ближайших советников Ивана IV в последние годы его правления. – В. Н.
70. Поставление Симеона Бекбулатовича «великим князем всея Руси» Иван IV произвел в октябре 1575 г. Маржерет верно сообщает о факте коронации, но неточен в другой детали – Иван Грозный, оставив себе удел и титул князя Московского (в полный титул еще входили «княжества» Дмитровское, Псковское, Ростовское), не передавал формальному сюзерену царского титула. Вообще, процедура «посажения» на великое княжение Симеона была проведена не вполне легитимно, о чем Грозный специально и вскоре рассказал английскому послу. Формально под властью Симеона находилась подавляющая часть страны (вся земщина), реально все происходило под контролем Ивана IV (в частности, царь так и не передал Симеону земскую казну), на чем Маржерет акцентирует внимание читателей. Мотивы и цели такого режима государственного управления давно дискутируются в науке и остаются спорными до сих пор (см.: Зимин. Канун. С. 10-48; Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 484-507; Флоря Б. Н. Иван Грозный. С. 309-320 и др.; см. также коммент. 33 в наст, разделе). – В. Н.
71. Маржерет неточен в определении сроков пребывания на великокняжеском троне Симеона Бекбулатовича: он «правил» в таком качестве менее года, в сентябре 1576 г. Иван IV вернул себе все титулы и формальные признаки верховной власти в государстве. Существенно, что при этом сохранилось разделение Думы и государева двора в целом на земский и особый двор Ивана Грозного, а также (отчасти) разделение территории. – В. Н.
72. Иван IV усвоил Симеону Бекбулатовичу в конце 1576 г. титул великого князя Тверского со статусом удельного князя московской правящей династии, передав в его удел значительные территории Тверского и Новоторжского уездов. У тверского князя Симеона был свой двор, дворцовые и приказные учреждения, ему служило немалое число детей боярских названных уездов. После гибели царевича Дмитрия в мае 1591 г., а быть может, двумя или тремя годами ранее, Симеон по инициативе Годунова был лишен основных своих владений, за исключением большой вотчины, с. Кушалина (Зимин. Канун. С. 205; Антонов А. В. Предисловие // Писцовые материалы Тверского уезда XVI века. М., 2005. С. 10. В этой публикации заново и весьма качественно издана писцовая книга владений Симеона Бекбулатовича в Тверском уезде 1580 г., а также окладные перечни служащих ему лиц 1585 г. – Там же. С. 311-493, 635-647; см. также о нем коммент. 190 в наст, разделе). – В. Н.
73. Необъяснимая ошибка Маржерета – царевич Федор Иванович женился на родной сестре, а не дочери, Бориса Годунова, Ирине Федоровне Годуновой. И случилось это не после 19 ноября 1581 г. (когда умер царевич Иван), а ок. 1574 г. Хронологической неточностью капитан обязан, скорее всего, своим московским информаторам и, возможно, собственной логике: младший сын после смерти старшего обретает статус наследника и женитьба становится обязательной. – В. Н.
74. Маржерет точно описал социальный облик особой группы (страты) или статусного в структуре государева двора: «московские (большие) дворяне» состояли из представителей титулованной и нетитулованной знати, и лишь отдельные представители незнатных фамилий могли попасть в эту среду вследствие тех или других обстоятельств. Правда, заметные подвижки в данной сфере произошли в годы опричнины и особого двора Ивана – в этих структурах доля худородных среди «больших дворян» стала весьма заметной. Однако в правление царя Федора после восстановления единства государева двора доопричные критерии отбора персонального состава разных страт двора стали преобладающими (Павлов. Государев двор. С. 28-62, 86-104, 113-117 и др.). Но что касается самого Бориса Годунова, то, скорее всего, он не имел чина московского дворянина. Борис начал карьеру стряпчим в опричном дворе (в 1567 г.), обеспечил ее дальнейший успех женитьбой на дочери Г. Л. Скуратова-Бельского (ок. 1570 г.), уже в 1571-1572 гг. стал стольником и служил рындой при царевиче Иване, не позднее 1577 г. получил престижную должность кравчего, а в 1580 г., не достигнув и 30 лет, получил боярство (Назаров В. Д. Борис Федорович Годунов // БРЭ. Т. 4. С. 45-46). – В. Н.
75. Единственная дочь царя Федора и Ирины Годуновой, Феодосия родилась 29.05(8.06).1592 г. Чуть ли не сразу ей стали искать жениха за рубежом (в частности, велись разговоры с представителем Священной Римской империи). Девочка, однако, умерла, не прожив и двух полных лет (25.01(4.02).1594 г.). Фактически Борис Годунов возглавил деятельность правящего круга лиц («правительства») с осени 1584 г., после поражения «партии» кн. Шуйских и иных их союзников в 1587 г. стал единоличным правителем, опираясь на своих сторонников в Думе и во дворе (он получил право самостоятельных дипломатических сношений (с 1589 г.), почетный титул «слуги» в 1591 г. и т. п.). С формальной стороны соответствующие решения принимал царь Федор Иванович, и ни в каком «избрании протектором» Годунов не нуждался. – В. Н.
76. О строительстве Смоленска см. коммент. 28 в наст. разделе. – В. Н.
77. Грандиозное строительство Белого города («Царя города») в Москве (по периметру бульварного кольца) началось в мае 1585 г. и продолжалось несколько лет: по одним данным – до 1591/92 г., по другим – до 1592/93 г. Мощные и высокие стены имели протяженность 9 км, включая 27 башен, из которых 10 были проездными (учитывая масштабы стройки, вряд ли верна еще одна летописная дата окончания стройки – 1588/89 г.; Зимин. Канун. С. 127, 273). – В. Н.
78. О возведении каменной крепости в Астрахани (1582–1589 гг.), сооружении трех крепостей в Нижнем Поволжье (1586–1590 гг.) см. коммент. 36 в наст. разделе. О строительстве на южной границе городов-крепостей Ливен, Царев-Борисова и Валуек (Ливны в 1585 г., Валуйки и Царев-Борисов в 1599 г.) см. коммент. 44 в наст. разделе. Помимо названных в 1580– 1590-е годы в пограничной с Диким полем зоне были основаны города-крепости – Воронеж (в 1585 г.), Елец (в 1592 г.), Белгород, Оскол, Курск (в 1596 г.) (Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья. С. 197–227). Возведение крепостей в 1590-е годы на самых опасных направлениях крымских походов стало ответом на поход хана Казы-Гирея 1591 г. (о нем см. коммент. 185 в наст. разделе). – В. Н.
79. По поверстной книге от Москвы до Углича считалось 160 верст (Петров. Справочники. С. 147). Маржерет сюжетно выстраивает повествование о правлении Бориса Годунова до его воцарения. Он предпринял много полезных и важных дел, в итоге «заручившись... поддержкой народа и даже дворянства». На его пути к трону – только сын Ивана IV от последней жены, его надо отправить из столицы в ссылку (по аналогии с другими его противниками), где легче и незаметнее осуществить покушение на его жизнь. Но то, о чем капитан только что рассказал, относится, главным образом, к 1590-м годам, а частью ко времени царствования самого Бориса. Соответственно, текст Маржерета соединил ходившие по Москве слухи (их капитан мог наслушаться, начиная с 1602–1603 гг.) и официальную легенду «царя Дмитрия Ивановича» о его спасении – явно оттуда Маржерет позаимствовал эпизод с подменой царевича. Напомним (см. коммент. 68 в наст, разделе), что царевич Дмитрий с матерью и родственниками был отправлен в Углич 24 мая 1584 г., а его гибель случилась 15(25) мая 1591 г. – В. Н.
80. Слух о поджоге столицы в 1591 г. Борисом Годуновым распространился уже в том же году и оказался весьма устойчивым. Но Маржерет соединяет здесь два пожара: 1591 г. и 1595 г., когда выгорела значительная часть Китай-города в Москве. Именно после второго бедствия последовал указ царя Федора о строительстве каменных лавок на торгу (Зимин. Канун. С. 191). – В. Н.
81. Слух об отравлении царя Федора Годуновым широко ходил в 1598 г. (его зафиксировали официальные лица Речи Посполитой) и также оказался весьма живучим. – В. Н.
82. Маржерет здесь дважды ошибается. Во-первых, почти двести лет вдовы Московских государей или вообще не постригались в монахини, или делали это много позже, чем на 40-й день после смерти супруга (капитан немного неточен и в определении одного из дней поминовения усопшего – это был 40-й, а не 42-й день). Так, великая княгиня Софья Витовтовна умерла через 28 лет после кончины Василия I, будучи светским лицом, в 1425–1433 гг. была фактической правительницей в Московском великом княжении при сыне-отроке. Вдова Василия II, великая княгиня Мария Ярославна, приняла постриг в феврале 1478 г., почти через 16 лет после смерти мужа. Великая княгиня Елена Глинская была фактической правительницей при малолетнем сыне (будущем первом русском царе) в 1533–1538 гг. и умерла от отравы в «мирском чину». Наконец, Мария Нагая с сыном Дмитрием с мая 1584 г. и по май 1591 г. была «на уделе» в Угличе; ее насильственно постригли в связи с волнениями в Угличе после гибели царевича. Во-вторых, Ирина Годунова постриглась в монахини 15(25) января 1598 г. после заупокойных служб по царе Федоре Ивановиче на 9-й день со дня его кончины (7(17).01.1598 г.). – В. Н.
83. С точки зрения синтаксиса современного французского языка фразу, по-видимому, надо понимать так, что императрица давала советы значимым лицам обращаться к Борису Годунову. Но в издании слово «Совет императрицы» напечатано с заглавной буквы, что делает предпочтительным иное толкование – «Совет императрицы», т. е. Дума (или Боярская дума) направляла своих представителей к Годунову. В пользу такого понимания говорит и указание на «палату Совета». О роли Думы и Ирины (инокини Александры) Годуновой с 7(17) января (дня кончины царя Федора) и по 21 февраля (3 марта) 1598 г. (день окончательного избрания Годунова Земским собором и «наречения» его царем) подробнее см.: Павлов. Государев двор. С. 56–60, – В. Н., П. У.
84. Говоря о соборе 1598 г., Маржерет употребляет термин «Штаты», хорошо знакомый французским читателям. Этот традиционный институт сословного представительства во Франции существовал в двух модификациях: региональной и общегосударственной. Провинциальные штаты функционировали в ряде исторических областей Франции (не во всех). На уровне всего королевства действовали генеральные штаты, созывавшиеся королем нерегулярно, по преимуществу в кризисные периоды и главным образом с целью получить согласие сословий на введение новых общегосударственных налогов. Духовенство и дворянство (конечно, далеко не все) вызывались по персональным приглашениям монарха, «добрые» (привилегированные) города избирали своих депутатов. То, как Маржерет описывает процедуру формирования состава собора, находит довольно близкие и понятные аналогии с практикой созыва Генеральных штатов. Еще до отъезда капитана из Франции состоялись собранные сторонниками Католической Лиги в 1593 г. Генеральные штаты, в разгар ее борьбы с «королем-еретиком» Генрихом IV Бурбоном. И здесь был повод для сравнения с Россией: речь шла о том, кто займет престол вместо Бурбона. От собора 1598 г. сохранились некоторые документы (в том числе Утвержденная грамота в разных редакциях и с подписями многих участников), а также известия о нем в нарративах, дипломатических и документальных текстах, его созыв и деятельность изучались многими исследователями (подробнее см.: Черепнин Л. В. Земские соборы. С. 133–149; Павлов. Государев двор. С. 56–59, 221–226, с развернутой оценкой данного свидетельства Маржерета). – В. Н., П. У.
85. Приезд казаков с известиями о возможном набеге крымского хана на русские земли, получение в Москве аналогичной информации из ряда пограничных городов и областей в начале марта 1598 г. зафиксированы разрядными книгами (РК 1475–1598. С. 517). Маржерет отразил именно слухи, враждебные Борису Годунову, тем более, что ко времени поступления «крымских» известий Борис Годунов уже был «наречен» на царство. Это, конечно, не отменяет политической подоплеки Серпуховского похода. – В. Н.
86. В определении расстояния до Серпухова Маржерет точен – и по поверстным книгам до него считалось 90 верст (Петров. Справочники. С. 126). Верно и то, что здесь было традиционное место переправы через Оку крымских отрядов (с уточнением – одно из «обычных мест переправы»). Но, конечно, вся армия не была сконцентрирована в Серпухове. По первым разрядным назначениям, предусматривалась трехполковая рать «украинного разряда» (на Туле, в Дедилове и Кропивне), воеводы с отрядами еще в 15 пограничных крепостях, гарнизоны и сторожи на засеках. Основные силы (пятиполковая армия «берегового разряда») с 16 апреля располагались в Серпухове (Большой полк), Алексине (полк Правой руки), Калуге (Передовой полк), Коломне (Сторожевой полк), Кашире (полк Левой руки). Сам Борис Годунов выступил из Москвы со свитой и «государевым полком» 7(17) мая 1598 г. (РК 1475-1598. С. 518-527 и др.). – В. Н.
87. В Новодевичий монастырь (по Маржерету – «девичий») Ирина Годунова удалилась сразу в день пострига, т. е. 15(25) января, и более из него не выезжала до дня смерти. Монастырь основан летом 1525 г. по обету великого князя Василия III, данному им в связи со взятием и присоединением Смоленска в 1514 г. Главный престол собора монастыря посвящен иконе Смоленской Одигитрии (празднование 28 июля по старому стилю). Обитель с самого начала стала местом пострижения представительниц знати, а с середины XVI в. приобрела не просто аристократический, но «царственный» характер, как бы в дополнение к кремлевскому Вознесенскому монастырю (подробнее см.: Назаров В. Д. Введение к разделу «Новодевичий монастырь» // Акты Российского государства. Архивы московских монастырей и соборов. XV – начало XVII в. М., 1998. С. 267–278). Монастырь был (и остался в памяти москвичей) как Новодевичий в сравнении с более древними женскими обителями в Москве – Алексеевской, Рождественской, Вознесенской и др. – В. Н.
88. Численность российской армии Маржеретом, бесспорно, сильно преувеличена, другие иностранные наблюдатели дают цифру в диапазоне от 200 до 300 тысяч. Точных сведений в российских источниках нет. Возможно, что вся совокупность вооруженных сил государства колебалась в интервале от 110–120 до 140–150 тысяч. Крымским ханом в 1598 г. был Казы-Гирей Бора, правивший в 1588–1608 гг. – В. Н.
89. Коронационные церемонии и торжества по случаю официального вступления Бориса Годунова на престол продолжались три дня, но собственно коронация имела место 3(13) сентября 1598 г. В России до Петра I новый год начинался 1(10) сентября. – В. Н.
90. Речь идет о чудотворной иконе Владимирской Божией Матери («Умиление»), которую предание приписывало руке евангелиста Луки. Она находилась в кафедральном храме Московской патриархии в Успенском соборе Московского Кремля и была наиболее почитаемым образом. – В. Н.
91. В годы первого пребывания в России Маржерет должен был знать имена трех Патриархов – Иова, Игнатия, Гермогена. Здесь речь идет об Иове. – В. Н.
92. Маржерет сообщает точный факт, но делает при этом хронологическую ошибку. Первый патриарх Московский и «всея Русии», Иов, действительно был поставлен в Москве, в кафедральном Успенском соборе «вселенским» патриархом Константинопольским Иеремией I, но не при Иване IV, а в царствование его сына, Федора Ивановича: избрание Иова (из трех кандидатов) и его наречение состоялось 23 января (2 февраля) 1589 г., поставление – 26 января (5 февраля). Ошибка, возможно, объясняется биографией Иова: Иван Грозный, судя по ряду фактов, покровительствовал выходцу из посадских людей Старицы. В 1569 г. по его инициативе Иова поставили архимандритом Успенского монастыря в Старице, через 2 года его перевели в столицу настоятелем знаменитого Симонова монастыря, в 1575 г. он стал архимандритом Московского Новоспасского монастыря (т. е. первым среди всех столичных настоятелей). В 1581 г. Иов был хиротонисан во епископа Коломенского. После смерти Ивана IV он продолжал пользоваться благоволением нового царя и покровительством Бориса Годунова: в 1586 г. Иов поставлен архиепископом Ростовским, а после низведения митрополита Дионисия Освященным Собором был избран митрополитом Московским (11(21) декабря 1586 г.). Вскоре после антигодуновского восстания в Москве 1(10).06.1605 г. низведен с престола по приказу первого Самозванца и отправлен в Старицкий Успенский монастырь. – В. Н.
93. Маржерет несколько неточен. После учреждения в России патриаршества предполагалось введение ряда новых кафедр, число которых должно было достигнуть девятнадцати. Планы остались не вполне реализованными. После 1602 г. в России было четырнадцать церковно-административных округов и владычных кафедр разного статуса (включая патриарший десятины, т. е. территории, непосредственно управлявшиеся патриархом и его чиновниками). А именно: 4 митрополии (Новгородская и Великолуцкая, Ростовская и Ярославская, Казанская и Свияжская, Сарская и Подонская или Крутицкая), шесть архиепископий (Рязанская и Муромская, Тверская и Кашинская, Суздальская и Тарусская, Вологодская и Великопермская, Смоленская и Брянская, Астраханская и Терская) и три епископии (Коломенская и Каширская, Псковская и Изборская, Карельская и Орешковская). Число монастырей в стране на конец XVI – начало XVII в. точно определить невозможно из-за состояния источников. – В. Н.
94. Маржерет ошибается – в православном монашестве иеромонахи имеют право совершать таинства. В русском монашестве они существовали практически изначально. – В. Н.
95. Значимо указание Маржерета на частоту исповеди и причащения (раз в год). Капитан, скорее всего, неточен в другом: разделение клириков и мирян при таинстве причастия – в плане очередности – имело место быть. Термин, употребленный в книге (confession auriculaire), дословно означает «исповедь на ухо». Этот вид индивидуальной исповеди пришел на смену древней публичной и коллективной исповеди. В годы Реформации призывали к восстановлению практики публичной исповеди (в частности, Ж. Кальвин). Гугенот Маржерет, судя по терминологии, здесь традиционен. – В. Н., П. У.
96. Эта важная информация Маржерета давно оценена историками. После Смуты ситуация меняется кардинально – перекрещивание для католиков стало обязательным. – В. Н.
97. О постах в Русской Православной церкви см. коммент. 49 в наст. разделе. Маржерет неточен, определяя Петровский пост (наряду с Успенским) в две недели: он может продолжаться от 8 до 42 дней. – В. Н.
98. В тексте «leson» – видимо, искажение «leçon». Термин означал тогда не только «урок» или «наставление», но и тексты Св. Писания или Отцов Церкви, читавшиеся (певшиеся) за богослужением. В этом плане понятие сближается с русской практикой, тут же описанной Маржеретом. – В. Н., П. У.
99. Капитан плохо осведомлен: книгопечатание в России началось не позднее 1553/54 г., и к началу XVII в. состоялось ок. 30 изданий (о девяти из них есть различные указания, но пока не разысканы сами книги), появившиеся по крайней мере в трех городах (Москве, Казани, Александровской слободе; есть также сведения о неразысканных экземплярах старопечатных книг в т. ч. в иных местах издания). В настоящее время известны 629 экземпляров старопечатных книг XVI в. (подробнее см.: Гусева А. А. Издания кирилловского шрифта второй половины XVI века. Сводный каталог. М., 2003. Кн. 2. С. 1271 и др.). – В. Н.
100. Великое водосвятие проходило ближе к вечеру накануне Богоявления (Крещения Христа) на реках, источниках, озерах или же в день праздника. Скорее всего, Маржерет описывает богоявленское водосвятие при «царе Димитрии»: информация о болезни Бориса Годунова поступала уже с 1599 г., но особенно с осени 1600 г. Вряд ли он в таком состоянии рискнул бы «прыгнуть» в прорубь на Москве-реке. О телесной же крепости первого Самозванца пишут практически все зарубежные и отечественные авторы. Малое водоосвящение происходило 1(10) августа, в день Происхождения Честных Древ Креста Господня. Иерусалимом (вслед за москвичами) Маржерет называет храм Покрова Богородицы, что на рву (храм Василия Блаженного). Один из его престолов был посвящен Входу Господню в Иерусалим. В Вербное воскресенье (им заканчивалась 6-я неделя Великого поста, неделя Ваий) и происходило «шествие на осляти» от Покровского храма к Успенскому собору в Кремле, когда сидящий на «осляти» патриарх символизировал Христа, а «император» демонстрировал подчинение и послушание светской власти Господней. По названным только что причинам и здесь речь идет, скорее всего, о церемонии в краткое правление Лжедмитрия 1. В принципе царь при необходимости замещался одним из авторитетных членов Боярской думы. Живость описания выдает очевидца события. – В. Н.
101. Во Франции эпохи религиозных войн понятия свободы совести, вероисповедания и права публично отправлять культ (право свободного возведения храмов религиозной общиной, устраивать религиозные манифестации, крестные ходы, публичные песнопения и т. п.) не были тождественными. Достигнутые соглашения о веротерпимости обычно нарушались именно потому, что меньшинство, которому позволялось отправлять свою веру «как частное дело», стремились к ее публичной репрезентации. Своеобразным прологом религиозных войн, к примеру, стал инцидент в г. Васси, где протестанты в нарушение закона организовали публичные песнопения. Обратный пример – случай в немецком г. Донауверте, где католическое меньшинство, вопреки постановлениям протестантского магистрата, устроило в 1606 г. крестный ход. Что и стало, с иными похожими событиями (включая ответные действия католиков в немецких государствах), прологом Тридцатилетней войны. Запрет на публичное богослужение католиков был в России традиционным. В Смуту, в частности в правление Лжедимитрия I, в договорах 1610 г. с польским королем Сигизмундом III об условиях избрания царем королевича Владислава проблема строительства костелов для его свиты из Польши возникала и обсуждалась. Иное дело частная жизнь – у сосланных в 1606 г. поляков и литовцев не было жестких ограничений на отправление культа в частном и семейном порядке. – В. Н., П. У.
102. Речь идет о массовой казни евреев с семьями по приказу Ивана IV после штурма и сдачи Полоцка 25 февраля 1563 г. Из русских синхронных источников об этом сообщает Псковская третья летопись (ПЛ. Вып. 2. С. 244; из текста видно, что казнь состоялась между 15 и 25 февраля, в день отъезда Ивана Грозного из Полоцка). Факт был известен Штадену. Казнь евреев (явно по конфессиональным мотивам) по времени и способу осуществления явно отличалась от неизбежных при штурме крепости массовых расправ и казней (подробнее см. Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С. 328–334). Почему в этом событии Маржерет увидел казнь всех евреев, «кто был в стране» (а других, кроме полоцких, в России тогда и не было), остается неясным. – В. Н.
103. В рассказе Маржерета о ливонских немцах в России, и прежде всего в Москве, соединились несколько сюжетных линий. Первая – время и формы вывода жителей Ливонии. Капитан в данной связи говорит о населении Нарвы и Дерпта (Юрьева). Первая крепость была взята штурмом в мае 1558 г., вторая сдалась после недолгой осады в июле того же года. Условием капитуляции было обещание русских воевод не выводить горожан из Дерпта. Захваченных в плен горожан Нарвы русские власти вернули на места жительства и восстановили уничтоженные при штурме крепостные сооружения, дома, причалы и портовые помещения в том же и следующем году: морская торговля через Нарву стала недолгим (она закончилась со взятием крепости шведскими войсками в сентябре 1581 г.), но чрезвычайно значимым для государства итогом первых побед в Ливонии. Массы пленных ливонцев хлынули в Россию после крупных походов зимой 1559 г. и летом 1560 г., но здесь не было государственного вывода: полон разошелся среди участников похода. Репрессии (в том числе казни) и ссылки летом 1560 г. коснулись сравнительно небольшой части рыцарей Ордена. Население Дерпта (но не Нарвы) было целиком выведено летом 1565 г. по обвинению в тайных изменнических связях и расселено в разных городах (Нижнем Новгороде, Владимире, Костроме, Угличе). Об этом событии говорят псковский летописец, Г. Штаден, а с преувеличениями и явными политическими задачами – так называемые летучие листки и иные оперативные немецкие издания (ПЛ. Вып. 2. С. 235–240, 247–248; Хорошкевич А. Л. Указ. соч. С. 215-223, 230-257, 407-408, 417-420). Второй сюжет – условия и места расселения ливонских немцев в столице. По недостатку и отрывочности источников вопрос остается в значительной мере непроясненным. Скорее всего, на практике еще с конца XV в. имели место быть два способа расселения иноземцев: они жили в отдельных домах (дворах) в границах города (включая посад), а также в особых поселениях типа слобод. Одна из них, возможно, находилась поблизости от Серпуховских ворот (Конской площадки). В XIX–XX вв. там были обнаружены могильные плиты с латинскими надписями. Для Штадена кладбище немцев (вообще, иноземцев) в Наливках – некая данность, о которой он упоминает попутно. Вот при размене пленных в Литву уезжает Довойна (командовал гарнизоном Полоцка в 1562–1563 гг.) и берет с собой тело умершей в Москве жены – гроб выкапывают на кладбище в Наливках. Там же сам Штаден хоронит в заранее сооруженном склепе Эльферфельдта, поступившего на русскую службу вряд ли позднее 1559 г. и быстро занявшего при царе место своеобразного «советника-консультанта» по Ливонии (он и обеспечил начало карьеры Штадена в опричнине). Трудно думать, что кладбище было топографически оторвано от одной из иноземных слобод. Именно о таком поселении пишет применительно к правлению Василия III С. Герберштейн, называя его «Нали» (Герберштейн. С. 132; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925. С. 117, 134; Дрбоглав Д. А. Камни рассказывают... М., 1988; Беляев Л. А. Лиценциат при дворе Иоанна Грозного. Надгробие Каспара фон Эльферфельдта на древнейшем кладбище иноземцев в Москве // Он же. Русское средневековое надгробие. М., 1996. С. 233–245; 277–282 – дополнения к каталогу-публикации Д. Дрбоглава). Вторая слобода, заселенная по преимуществу немцами, и прежде всего военными наемниками, находилась на Яузе. Туда ее помещает Штаден (он ее называет Болвановка) и авторы начала XVII в. Немец-опричник указывает размеры двора конного воина-немца (40 х 40 саженей) и специально отмечает право иметь корчму на таких дворах, подтверждая известие Маржерета. Кстати, многие злоключения Штадена были вызваны воровством и мошенничеством его слуг в связи с торговлей спиртным. Подчеркнем, что в слободе проживали, конечно, отнюдь не только наемники, но и немцы мирных профессий (Штаден Г. Указ. соч. С. 67, 73, 121; Масса. С. 68–70; Буссов. С. 86, 117; Платонов С. Ф. Москва и Запад в XVI–XVII веках. Л., 1925. С. 33–35; Богоявленский С. К. Московская немецкая слобода // Известия АН СССР. Сер. философии и истории. М., 1947. Т. IV; Снегирев В. Московские слободы. М., 1956. С. 208–210). Третий сюжет – массовая опала на немцев-лютеран в Москве. Она точно датируется ноябрем 1578 г. Указание Маржерета на два разрушенных храма, возможно, соответствует действительности. Возможно, в каждой из указанных выше слобод было по кирхе. По вероятному мнению А. А. Зимина, причинами жестокого гонения послужили и поведение ливонцев (о чем пишет Маржерет), и измена герцога Магнуса в начале 1578 г, и поражение русских войск под Венденом (Кесою) в октябре того же года (Зимин. Канун. С. 53–54). Позднее Немецкая слобода была восстановлена и, возможно, несколько перенесена. – В. Н.
104. Отнесение мордвы с числу «магометанских народов» остается неясным – имел ли в виду Маржерет служилую верхушку, часть которой исповедовала ислам? Второе недоумение вызывает включение в этот перечень «турок» – их, как будто, в числе российских подданных тогда не было. – В. И.
105. Описание похорон и поминальных обрядов еще раз выявляет конфессиональную принадлежность Маржерета в его оценке похоронных плачей и плакальщиц. Не вполне ясно, почему не назван им девятый день. Заметим, что поминальный культ, весьма распространившийся с конца XIV в. и имевший немало социальных следствий (в преобладающем типе монастырей с общежительным уставом, в росте монастырского и вообще церковного землевладения и т. п.), подразумевал при «нормальных» вкладах в монастыри двукратное поминание в году, обычно в день именин и в день кончины (в обителях, как правило, устанавливалась четкая такса для поминаний разного рода). – В. Н.
106. Стефан Баторий (1533–1586), князь Трансильвании и вассал Османской империи в 1571–76 гг., его кандидатура на выборах польского короля была поддержана султаном, а главное – антигабсбургскими кругами магнатов и шляхты Речи Посполитой. Коронация его королем польским состоялась 1.05.1576 г., 3 июня того же года он был избран великим князем Литовским. Сторонник активной, экспансионистской политики в Прибалтике и по отношению к России, один из виднейших и удачливых полководцев своего времени. Умер во время подготовки новой (второй) войны против России. – В. Н.
107. Французский термин «носящие оружие» или «те, чья профессия носить оружие» подразумевал в это время, во-первых, воинов-профессионалов, а во-вторых, родовитых дворян, так как в глазах общества их функцией по-прежнему было занятие войной. Поэтому фразу Маржерета можно толковать двояко: из России запрещено было уезжать без официального разрешения военным людям (прежде всего иностранцам) и дворянам (как русским, так и иноземным). В принципе капитан прав, но небольшая поправка нужна: в годы Ливонской войны отдельные случаи отпуска иноземцев имели место быть (правда, специфические, на службу «голдовнику», герцогу Магнусу). – В. Н.
108. Практика переселений в удаленные пограничные районы стала традиционной с периода русско-литовских войн конца XV – первой четверти XVI в. Она, правда, не распространялась на владения верховских служилых князей, окончательно перешедших под власть московского государя в 1487-1500 гг. – В. Н.
109. Перечень каменных крепостей у Маржерета очень неполон. Почему в него не попали Серпухов, Зарайск, Нижний Новгород на юге и юго-востоке от Москвы, более десятка крепостей на северо-западе от столицы, начиная с Великого Новгорода и Пскова, а кончая Порховым Корелой, Орешком, наконец, пограничные монастыри-крепости (Псково-Печерский, Соловецкий) и ряд других – остается неясным. – В. Н.
110. Видел ли Париж Маржерет до своего отъезда, в этом можно сомневаться. Поэтому данную фразу следует, скорее, отнести к тому, что капитан писал в столице «христианнейшего королевства»: он в 1606 или 1607 г. сравнивал именно Париж с Москвой, а не наоборот. «Деревянная стена» Москвы – это земляной город («Скородом»), деревянно-земляные укрепления, достаточно мощные, окружностью примерно в 15,6 км (по периметру современного Садового кольца) с более чем 50 башнями. Диаметр городской площади внутри «Скородома» от 4 до 4,6–4,8 км. Протяженность стен, окружавших Париж, составляла до 16 км с диаметром городской территории более 2,5 км. – В. Н., П. У.
111. Маржерет последовательно перечисляет после «Скородома» (его соорудили в 1591–1592 гг.) Белый город (воздвигли в камне в 1590-е гг., протяженность свыше 9 км), Китай-город (отстроен в камне и кирпиче в 1535–1538 гг., 14 башен, в т. ч. 6 проездных, протяженность ок. 2,6 км) и Кремль (в современном виде – без дополнений XVII в. – стены и башни были воздвигнуты в 1485–1495 гг., стены и башни по рву и к реке в 1508–1516 гг.; 18 башен, в т. ч. 3 угловых и 6 проездных, протяженность ок. 2,23 км). Общая протяженность каменных крепостных сооружений – ок. 14 км, со «Скородомом» – немногим менее 30 км. Строительство Кремля, включая крепостные укрепления, соборы и церкви, дворцы и хозяйственные постройки, заняло более 40 лет. Маржерет (что извинительно) ошибается дважды. «Кремлевская перестройка» (каменные соборы и укрепления существовали еще со времен Дмитрия Донского и Василия I) была начата Иваном III, при нем и был выполнен основной объем работ. Строили Кремль около десяти итальянских архитекторов и множество иноземных и русских мастеров. – В. Н.
112. Маржерет здесь верно перечислил высшие страты государева двора – три думных чина (бояр, окольничих, думных дворян) и московских дворян, наиболее многочисленную часть верхушки двора. Почему нет думных дьяков и стольников – понятно. О первых, их статусе и функциях он говорит на следующей странице. Отсутствие стольников объясняет выбранный угол зрения: речь идет о тех группах членов двора, которые поставляют кадры в высшие слои управленцев в центре и на местах. В этот период стольниками еще по традиции служили аристократы сравнительно молодого возраста, несшие по преимуществу придворно-церемониальные службы и исполнявшие отдельные поручения монарха (анализ состава и структуры двора в 1584–1605 гг. см.: Павлов. Государев двор. С. 107–139; о московских дворянах см. с. 113–117).– В. Н.
113. «Тайный совет» Маржерета – это то, что в историографии принято называть «ближней думой». На какой год указывает цифра в 32 члена Думы, сказать нельзя, так как остаются неясными критерии капитана: учитывал ли он «списочный состав» или только тех, кто находился в столице и т. п. Известные исследователям показатели таковы: к концу 1598 – началу 1599 г. в Думе было 52 человека, весной 1605 г. (в конце правления Бориса Годунова) – 38 членов, перечень «светских персон» совета «царя Дмитрия Ивановича» включает 59 имен, причем этот список неполон. Если из 38 думцев «позднего» Бориса Годунова исключить двух думных дьяков, кравчего, то мы получим 35 человек, показатель довольно близкий к цифре капитана (Павлов. Государев двор. С. 64–66; СГГД. Т. II. С. 208-210). – В. Н.
114. Маржерет вполне традиционен в толковании понятия «холоп» применительно к взаимоотношениям государя и его подданных. Но капитан не учитывает адресную ситуативность (термин фигурирует в челобитных на имя царя и отсутствует в исходящей от имени монарха документации в адрес тех или других лиц) и традицию словоупотребления. Такое обращение заимствовано из практики Золотой Орды, где оно вовсе не означало «раб», а использовалось применительно к высокоранговым лицам в составе собственно ордынской элиты и русских владетельных князей (Горский А. А. О происхождении «холопства» московской знати // ОИ. 2003. № 3). – В. Н.
115. Канцлер во Франции возглавлял всю судебно-административную иерархию, в частности, только его подпись и печать могли стоять под королевскими распоряжениями, удостоверяя их практическую силу. Должность канцлера была несменяемой, что делало ее обладателя де-юре, а временами и де-факто главой правительства. Под королевскими секретарями (в 1608 г. королевских секретарей-нотариусов в пяти коллегиях канцелярии короля насчитывалось 260 человек) Маржерет – по аналогии с московскими думными дьяками – подразумевает четырех государственных или статс-секретарей, полномочия которых были распределены по функциям (иностранные дела, военная служба, морские силы, королевский двор) и по территориям (каждый из них отвечал за определенные провинции). Думные дьяки России статусно и по объему прерогатив, конечно, не соответствовали французским канцлерам, но один нюанс, упущенный Маржеретом, необходимо помнить: во второй половине XVI – начале XVII в. в целом ряде случаев думный посольский дьяк исполнял одновременно функции печатника. – В. Н., П. У.
116. Речь идет о Посольском приказе и думном дьяке Посольского приказа. Уточним также два обстоятельства. Во-первых, в первой половине – середине XVI в. торговля, а во многом и сношения с восточными странами были под контролем казначеев и канцелярии Казны. Во-вторых, Посольский приказ управлял в конце XVI – начале XVII в. рядом территорий в южном пограничье.
Термин office во Франции того времени имел ряд значений. Здесь важно выделить два: властные прерогативы, делегируемые монархом лицу, назначаемому на публичную должность; определенное бюро (институт управления или суда) или некая должность. Термин «приказ», обозначавший со второй половины XVI в. в России центральное учреждение с административно-управительскими, а также судебными функциями и прерогативами (таковых было большинство), генетически связан с «приказом-поручением» монарха тому или иному лицу «ведать» определенный круг дел, какие-то территории и т. п. (о дипломатической работе и устройстве Посольского приказа в это время см.: Лисейцев. Посольский приказ. Вып. 1–2). – В. Н., П. У.
117. Речь идет о Разрядном приказе. Определение сферы его деятельности Маржеретом слишком общо, а потому неточно. Главные функции Разряда – оперативно-военные: организация военного дела и военных действий, как в дни войны, так и в мирные годы. Это – назначение полковых (в полевую армию) и городовых (гарнизонных) воевод, контроль над бесперебойным несением службы дворянством, над состоянием крепостей и иных оборонительных сооружений, оперативное руководство в походах, осадах, оборонительных акциях всеми военными силами, учет личного состава служилого дворянства, назначение поместного и денежного окладов и т. п. Во Франции наместники (gouverneur) и лейтенанты (lieutenant) были представителями короля в тех или иных провинциях (их полномочия обычно фиксировались особым документом). Но были также «местные губернаторы», распоряжавшиеся именем короля в городах, где находились королевские гарнизоны. В России институт наместников к концу XVI в. сохранялся лишь в отдельных (причем, как правило, незначительных) городах; наряду с земскими органами власти с последней трети XVI в. все более распространяется институт городовых воевод, назначаемых царем и обладавших, помимо военных, широкими административно-судебными прерогативами. – В. Н., П. У.
118. Речь идет о Стрелецком приказе – он ведал и судил стрельцов во всех отношениях (московских и городовых, начальствующий и рядовой состав), за исключением оперативного руководства в военных действиях. На вооружении у стрельцов в конце XVI – начале XVII в. были ручные пищали (самопалы, ручницы; фитильные гладкоствольные ружья российского производства), позднее в XVII в. получили распространение западноевропейские мушкеты (Романов М. Ю. Московские стрельцы. М., 2004; Волков В. Войны и войска Московского государства. М., 2004. С. 344–357). Западноевропейская пехота того времени использовала в качестве стрелкового оружия аркебузы и мушкеты. Аркебузы с фитильным замком появились уже в начале XVI в., мушкеты стали медленно распространяться с 60–70-х гг. того же века. Мушкеты были тяжелее (весили до 10 кг) и длиннее аркебуз, они стреляли тяжелой пулей крупного калибра, неудобство обращения с ними заключалось в необходимости использования подставки под ствол – сошки (без нее было трудно прицеливаться и удерживать оружие в руках). Аркебузы были короче и легче, меньше были и аркебузные пули. Мушкет обладал дальностью выстрела до 500 шагов и большой убойной силой (его пули поражали закованного в доспехи противника, в т. ч. кавалеристов). Стрельба из аркебузы была эффективной на расстоянии до 200 шагов, а поразить противника в доспехах можно было только с еще меньшей дистанции (80–60 шагов). Дульнозарядные мушкеты и аркебузы в большинстве своем были гладкоствольными, поскольку перезаряжение нарезных дульнозарядных ружей было трудоемким и требовало большого времени. Более эффективными были аркебузы и мушкеты с колесцовым замком, но такое оружие было значительно дороже и потому оставалось менее распространенным. – B. Н., В. Р. Н.
119. Маржерет говорит здесь о четырех Судных приказах – Владимирском, Московском, Дмитровском и Рязанском. В них судились именно те, «кто служит императору», т. е. высшее и рядовое дворянство (об этих приказах подробнее см.: Назаров В. Д. Указная книга Московского Судного приказа // АЕ за 1962 г. М., 1963. С. 462-484; Князьков С. Е. Судные приказы в конце XVI – первой половине XVII в. // ИЗ. М., 1987. Т. 115. C. 268-285). – В. Н.
120. Маржерет имеет в виду денежный и поместный (земельный) оклады, которыми верстались все «служилые люди по отечеству» (т. е. дворянство), находившиеся на военной или государственно-административной службе. – В. Я.
121. Здесь Маржерет немного неправ: суду первой инстанции на местах (земскому, кое-где в это время наместничьему, а гораздо чаще воеводскому) подлежали все тяглые слои населения, не находившиеся в частной юрисдикции. Иными словами, горожане, дворцовые и черносошные (государственные) крестьяне. – В. Н.
122. Маржерет точен в описании компетенции губных старост именно в конце XVI – начале XVII в., когда их прерогативы и функции заметно расширились. Губная реформа (началась в конце 1530-х гг.) имела целью изъять из ведения наместников и волостелей ряда дел высшей уголовной юрисдикции (воровство, разбои «ведомых» преступников) с передачей их выборным из числа местного дворянства с избираемым же из тяглых слоев местного населения помощниками (целовальниками). Относительная неудача реформы местного управления в районах с преимущественным светским и церковным землевладением в 1550–1560-е гг. (избрание «излюбленных» голов из дворян в качестве администраторов и судей первой инстанции на местах) имела следствием заметное расширение судебных и иных прерогатив губных старост (они в качестве судей низшей инстанции разбирали теперь дела об убийстве, поземельные споры и др.). С момента рождения институт губных старост совмещал собственно судебные и одновременно следственно-полицейские функции (сыск, суд и наказание преступников). Первоначально губные старосты подчинялись комиссии бояр, которым «разбойные дела приказаны». Не позднее 1555–1556 г. возник Разбойный приказ, ставший центральной инстанцией в судебном и административном плане для губных старост. – В. Н.
123. Во французском судопроизводстве фигуры прокуроров и адвокатов были чрезвычайно важны. Они не считались магистратами (должностными лицами), поскольку жили не за счет жалованья, а получали гонорары со своих клиентов. Они также не состояли в судебных корпорациях, однако же считались связанными с судами узами клятвы. Прокуроры вели всю документацию судебной тяжбы, адвокаты же произносили речь в суде. Профессия адвоката считалась гораздо престижнее прокурорской. Адвокат должен был иметь университетскую степень, он мог (по крайней мере – в теории) стать магистратом – советником парламента или иного высшего суда. – П. У.
124. В княжествах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. крестоцелование было обязательным элементом фиксации вассальных отношений между князьями (великими и удельными, великими и служилыми), между князьями и боярами (в широком смысле слова). Целование креста сохранило ключевое значение и при присяге в XVI – начале XVII в., когда на смену вассальным связям пришли отношения подданства. – В. Н.
125. Недельщики выполняли различные функции судебных приставов: они вызвали в суд участников разбирательства, свидетелей, производили (при необходимости) сбор свидетельских показаний на местах (в т. ч. проводили «повальный обыск»), были исполнителями судебных решений в отдельных случаях или же присутствовали при их исполнении. – В. Н.
126. Эта фраза показательна для Маржерета. Он наверняка был знаком с полемикой об «истинном благородстве истинного дворянства», вспыхнувшей в годы религиозных войн и продолжавшейся в течение многих лет. Если в первой половине XVI в. в обществе преобладало расширительное толкование (дворянство, «обретенное в силу добродетелей» на службе королю, почиталось «истинным»), то к рубежу столетий общественное мнение более склонялось к признанию «истинно благородным» только дворянство «крови». Именно в начале XVII в. в репертуар сословной градации входит понятие «дворянство мантии»: оно было призвано отделять аноблированных чиновников от «подлинного» дворянства «шпаги». Сословно-политический словарь Русского государства должен был импонировать Маржерету – его понимание не расходилось с российской практикой. Приказные чиновники высшего и среднего уровня вписывались в обширный слой «служилых людей по отечеству». В него же входили и вновь поверстанные в городовых детей боярских лица незнатного или сомнительного происхождения. Все они, как и родовитейшие представители титулованной и нетитулованной знати, определяются современными исследователями объединяющей (весьма широкой) категорией «дворянства». – В. Н., П. У.
127. Хотя в начале фразы Маржерет говорит о дворянстве вообще, в его максимальных социальных границах, далее он излагает распорядок дня не просто дворянина или даже не просто члена государева двора во время его пребывания в Москве, но именно члена Думы по статусу или по должности. О дневном сне иностранные авторы упоминают нередко. – В. Н.
128. В такого рода фактах смешивались морально-этические и имущественные аспекты – отказ от «сговоренной» свадьбы мог рассматриваться с любой стороны (и жениха, и невесты) как посягательство на личную и семейную (родовую) честь, а также как нанесение материального ущерба (особенно при отказе невесты). Сумма денежной компенсации называлась зарядом, а документы такого рода – «зарядными записями». – В. Н.
129. «И сказали рабу: кто этот человек, который идет по полю навстречу нам? Раб сказал: это господин мой. И она взяла покрывало и покрылась» (Быт. 24:65). Дополнительный штрих, свидетельствующий в пользу гугенотского прошлого капитана (ср.: Зорин Н. В. Русский свадебный ритуал. М., 2001). – В. Н., П. У.
130. Трудно сказать, насколько точно наблюдение Маржерета о завышенной оценке приданого и уплаты этой повышенной суммы мужем в семью жены в случае ее бездетной смерти. Необходимо уточнение: оценка могла производиться в отношении недвижимого имущества, а также драгоценностей и ценного платья. В принципе, приданое считалось личной собственностью супруги, но эти права актуализировались ею самой в случае смерти мужа или же его пострига, а также ближайшими родственниками в случае ее бездетной кончины. Во Франции завышенная оценка приданого в XVII в. не была редкостью (по мотивам престижа, в чем могли сойтись интересы семей и жениха, и невесты). В случаях бездетной смерти супруги в ее род возвращалась именно зафиксированная сумма (по крайней мере, формально). Но во Франции существовала так называемая «вдовья доля», т. е. имущественное обязательство мужа, полагавшееся супруге в случае его смерти. В некоторых областях оно могло превышать приданое (в стоимостном выражении) в те же два-три раза. В России вдова, помимо приданого (в натуральном или денежном виде), обычно получала по завещанию супруга определенную долю его имущества отдельно от детей. – В. Н., П. У.
131. Двойственность терминологии Маржерета (слуги, в данном контексте, несомненно, холопы, обозначены у него двумя словами – «esclaves» и «serfs») проистекает из сложности описываемого явления. Необходимо учесть два момента. Во-первых, серваж (одна из наиболее ранних и тяжелых форм личной зависимости крестьян от сеньора) не был рабской зависимостью (последняя сохранялась в средневековой Франции в очень незначительных масштабах в форме домашнего рабства). К концу XVI в. от древнего серважа остались лишь некоторые следы в нормах права ряда провинций. Вот одна из причин, почему капитан как бы колеблется в выборе термина, используя оба в одной фразе. Во-вторых, Маржерет – столичный житель Российского государства, перед его глазами возникала прежде всего панорама жизни московских домов его русских знакомцев. Положение же холопов на барском дворе в Москве и в сельской (вотчинной или поместной) усадьбе барина существенно разнилось по ряду характеристик. Не входя в детали, отметим самое существенное. Холопство с середины XVI в. существовало в двух видах. К первому относились полные, докладные и документально оформленные старинные холопы. Только их (и то с рядом важных ограничений) можно охарактеризовать как «esclaves». Уже в начале XVII в. фактически исчезли полные и докладные холопы, старинные пополнялись исключительно за счет естественного прироста (их численность медленно, но неуклонно сокращалась). Второй вид представлен кабальными (по служилой кабале) и добровольными холопами. Все попытки власти законодательно запретить существование последних (переводя в разряд кабальных холопов) оказались неудачными, и эта форма зависимости (ее никак нельзя назвать рабской) оказалась живучей на протяжении всего XVII в. Кабальным людям в 1597 г. запретили прекращать зависимость путем выплаты долга – служба для них заканчивалась только со смертью господина. Но тот же закон отменил наследственный характер кабальной службы: холоп и его семья становились свободными в момент смерти хозяина (другое дело, как эта норма реализовывалась или же нарушалась). Использование холопов на господской пашне – давнее, уходящее в глубь столетий и известное в науке явление (см.: Панеях В. М. Холопство в XVI – начале XVII века. Л., 1975). Важно другое – к концу XVI в. становится заметной тенденция «осаживания» холопов на тяглом наделе (другое дело, что масштабы этого не следует преувеличивать). По всем названным обстоятельствам терминологический параллелизм капитана вполне оправдан. – В. Н., П. У.
132. В делопроизводстве Франции свитки вышли из употребления в XIV в. Подчеркивая архаичность, порядков на Руси («они многие вещи ведут от древности»), Маржерет несколько неточен: оборот документов и их фиксация велись в разных формах: в виде отдельных листков, в тетрадях, в книгах разного формата и в разных переплетах и в столбцах также. Так было в центральных ведомствах и в местных учреждениях. – В. Н., П. У
133. «И Он развернул его передо мною, и вот список исписан был внутри и сна-ружи, и написано на нем...» (Иез. 2:10). – П. У.
134. Приглашения иностранных врачей для лечения монарха и его семьи известны с конца XV в., в устойчивую традицию это явление оформилось с 1550-1560-х гг. – В. Н.
135. Здесь речь идет не столько о приказе Большого дворца как учреждения, сколько о дворцовой собственности, т. е. о крупных и средних по размерам сельских и промысловых владениях (волостях, селах и др.), принадлежавших монарху на праве личной собственности. Большим дворцом это учреждение именовались по традиции: в конце XV – середине XVI в. кроме ведомства большого дворецкого (или просто дворецкого) существовало несколько областных дворцов во главе с особыми дворецкими. А именно – Тверской, Дмитровский, Угличский, Рязанский, Новгородский (это ведомство, в отличие от других аналогичных учреждений, располагалось в Новгороде, возникло же оно в первой половине XV в., в годы независимости боярской республики), Нижегородский и Мещерский, позднее, после взятия Казани, он именовался Казанским (он существовал и в XVII в.). Функции и прерогативы ведомства Большого дворца отнюдь не исчерпывались управлением населением и контролем над местным аппаратом дворцовых владений, а также надзором за деятельностью всех дворцовых учреждений в Москве, обслуживавших разнообразные потребности государя, его семьи, в целом государева двора, государственных учреждений. Большой дворецкий и дьяки ведомства обладали объемными судебными, административными и финансовыми прерогативами в отношении целого ряда сословных групп и церковных корпораций. К началу XVII в. в доходную часть этого приказа поступали не только различные налоги, оброчные и пошлинные платежи, откупные деньги с дворцовых крестьян, жителей дворцовых слобод, но и судебные пошлины и штрафы с дел, подсудных и разбиравшихся в данном ведомстве. Во Франции юристы делили королевский домен на вещественный (corporel) и невещественный (incorporeal). В первый включали недвижимость с поступающими доходами от ее хозяйственного использования или аренды. Второй вид означал доходы от осуществления судебных и регальных прав (чеканка монеты, выморочное имущество) и разного рода акцизы (за приложение печати и т. п.). – В. Н., П. У.
136. Речь идет о дворецком, главе приказа Большого дворца. Еще с начала XVI в. большими дворецкими становились лично близкие монарху представители знати (чаще из нетитулованных аристократических семей), а с середины века закрепилась практика назначения главой ведомства ближайших родственников жены. Во Франции maître d'hôtel du Roi осуществлял юрисдикцию над семью высшими слугами королевского стола. – В. Н., П. У.
137. В 1580–1590-е гг. приказы-четверти не имели особых названий и фигурировали как чети (четверти) определенных дьяков. В начале XVII в. за ними закрепляются названия и устойчивый состав управляемых территорий: Новгородская и Нижегородская, с 1601 г. известна особая Нижегородская («новоприбыльная») четь (она, однако, не известна после Смуты), Владимирская, Галицкая, Костромская, Устюжская (получила название, видимо, позднее других, но до февраля 1606 г.). Подробнее см.: Павлов. Приказы. С. 192–193, 198–204; Он же. Эволюция четвертных приказов в конце XVI – начале XVII в. // АРИ. М., 1993. Вып. 3. С. 217–277. Чети ведали в судебно-административном плане податное сельское и городское (но, как правило, не частнозависимое) население, собирали некоторые прямые налоги по посошному раскладу, оброчные, таможенные платежи и различные пошлины с большинства групп податных сословий. – В. Н.
138. Приказ Большого прихода образовался ок. 1554 г., в конце XVI в. возглавлялся боярином, был главным ведомством по сбору прямых налогов. – В. Н.
139. Характерно использование Маржеретом этого термина. Во Франции талья была прямым налогом в королевскую казну, от которого освобождались не-которые привилегированные города, духовенство, дворяне и, как правило, их земли. В России после середины XVI в. (введение унифицированных поземельных окладных единиц, ликвидация налоговых изъятий, введение новых денежных налогов и перевод в денежную форму повинностей и т. п.) совокупность прямых налогов (как правило, трех, но в некоторых областях до 4–5) падала на все податные слои, причем размеры сохи (главной поземельной окладной единицы) варьировали в зависимости от вида земельной собственности (более тяжелыми были нормы государственного обложения для государственных крестьян, более легкими для церковных и дворцовых, еще легче для поместных крестьян) и от качества почв (они делились на «добрые», «середние», «худые»). – В. Н.
140. Маржерету здесь явно вспомнилась Франция: никаких «князей государевой крови», если под ними понимать близких родственников правивших государей, в России начала XVII в. не было. – В. Н.
141. Остается неясным, имел ли в виду Маржерет обычное для документации того времени исчисление «в одном поле, а в трех потому же». Если да, то приведенные цифры близки к распространенным показателям (6 десятин «доброй» земли, или 7 «середней», или 8 «худой»). Но в принципе картина была достаточно пестрой (см.: Шапиро А. Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV–XVI вв.). Л., 1987. С. 80–85, 91–94 и др.). – В. Н.
142. Приведенные Маржеретом цифры нереальны при любом понимании текста. Относит ли он суммы в 10–15 рублей («а то и до двадцати рублей») к счету на десятины или на выти, они многократно превышают реальное обложение. Примерно таковы показатели в расчете на самую крупную окладную единицу – соху (Шапиро А. Л. Указ. соч. С. 101–105). – В. Н.
143. Приказ Казанского и Мещерского дворца ведал всем населением Среднего и Нижнего Поволжья с конца 1550-х гг., с конца 1580-х гг. – Сибирью (в отличие от приказов-четвертей ему было подведомственно русское дворянство, местное служилое и ясачное население в служебном, административном, судебном и налоговом отношениях). Какую именно четверть называет Маржерет «Новой», остается неясным. – В. Н.
144. По сравнению с серединой XVI в., когда ведомство Казны и ее канцелярия охватывало большинство функций будущих приказов (почти всех типов), статус и значение Казны к концу столетия резко уменьшились. На первый план выдвинулось сохранение и умножение государевой казны в форме драгоценностей, мехов, дорогих тканей и т. п. – В. Н.
145. Ведомство печатника с его штатом по традиции считалось подведомственным казначеям (Казне), но в конце XVI – начале XVII в. оно стало самостоятельным учреждением, причем функции печатника и думного посольского дьяка порой соединялись в одном лице (к примеру, В. Я. Щелкалов до 1601 г.). При Лжедмитрии I печатником был думный (но не посольский) дьяк Б. И. Сутупов. Все юридически значимые документы запечатывались печатями разных типов, за что взимались пошлины. – В. Н.
146. Поместный приказ ведал распределением поместных земель, контролировал их оборот, вел учет всех остальных видов землевладения (в т. ч. Светского и церковного вотчинного, а также дворцового и черносошного), руководил земельными описаниями и дозорами (на их основе составлялись платежные книги), судил некоторые поземельные дела и т. п. Образовался в середине 1550-х гг. – В. Н.
147. Конюшенный приказ восходит к ведомству Конюшенного пути, едва ли не древнейшему среди других «путей», совокупность которых образовывала в XIII–XV вв. княжье (великокняжеское) хозяйство (древнейшее указание на Конюший путь восходит к рубежу XII–XIII вв.). По традиции этот путь возглавляло лично близкое к монарху лицо из нетитулованной старо-московской знати в чине боярина, причем в Думе ему принадлежало одно из первых мест (к примеру, в мае 1584 г. конюшим стал боярин Б. Ф. Годунов, будущий царь). Главной, но далеко не единственной задачей было содержание царского конского поголовья (очень многочисленного и различного по качеству пород и целям использования). При продаже коней пятнали (т. е. ставили клеймо), и за эту операцию брались пошлины. – В. Н.
148. Маржерет точен в перечислении номенклатуры российского экспорта. Вывоз зерна требовал специального разрешения царя. Хотя выплата жалованья мехами, оплата ими импортных товаров для государевой казны имели место, обычно это происходило при крупных закупках или единовременной выплате жалованья сравнительно многочисленной группе лиц. Во Франции ведомство Сохранной казны было реорганизовано в 1523 г. с образованием двух отделов. В одном из них аккумулировались доходы королевского домена, в другом – экстраординарные поступления. Сам термин «Сохранная казна» в России тогда не существовал. – В. Н., П. У.
149. Коронация Марины Мнишек стала составной частью свадебных торжеств в Москве в мае 1606 г. – В. Н.
150. Маржерет дал самое развернутое описание щедрых пиров избранного царя Бориса Годунова под Серпуховом во время его похода со всеобщей мобилизацией военных сил (за вычетом гарнизонов в пограничных крепостях). У Буссова рассказ короче и связан с торжественным приемом крымского и персидского посланников (в последнем Буссов ошибается: шахского дипломата летом 1598 г. в России вообще не было, а доставлен-ный в Москву гонец-полусамозванец не был у царя на приеме – Буссов. С. 83). Еще короче сообщение Массы, хотя и он подчеркивает пышность официальных приемов. В «Новом летописце» в связи с приездом крымского посланника подчеркнуты масштабы приема (отряды с огнестрельным оружием стояли на протяжении 7 верст), и «великое жалованье» крымскому мурзе, и «многие дары» хану с русскими послами в Крым. Немногим ранее сообщается о «жалованьи и милости великой» Бориса Годунова «ратным людям и всяким» (Масса. С. 51; ПСРЛ. Т. 14. С. 50–51). В разрядах приведена хронология событий: царь выступил из столицы с государевым полком 7 мая, прибыл в Серпухов 11 мая, прием посланника состоялся 29 июня (он прибыл еще 18 июня), а на следующий день Годунов отбыл в Москву (РК 1475–1598. С. 524, 531–532). Скорее всего, собеседники снабдили капитана довольно достоверной информацией: массовые смотры (с верстанием повышенными окладами) с раздачей денежного жалованья и наград наверняка сопровождались пирами от имени царя. Размах пиршеств все же несколько преувеличен по числу приглашенных на каждый прием, а возможно, и по количеству пиров. – В. Н.
151. Мюид – крупная мера для жидких и сыпучих тел. Парижский мюид для вина равнялся 274 л, в других провинциях он бывал и больше, и меньше этой цифры. Назвать емкость из серебра «бочонком» вряд ли точно – это бочка и притом солидная. – А. Б., П. У.
152. Атлас – вид шелковой плотной ткани с лоском, обычно сложноузорчатой; бархат – вид шелковой ткани с густым, коротко стриженным ворсом (гладким или рытым); камка – вид шелковой ткани с разводами; тафта – вид шелковой гладкой тонкой ткани. Эти сорта дорогих шелковых тканей Россия получала через торговлю с Персией и среднеазиатскими государствами. – В. Н.
153. Приглашенные на военную службу иностранцы, согласно существовавшим в Российском государстве правилам, по прибытии в Москву получали так называемое «жалованье на приезд». Его размеры и состав сильно варьировали прежде всего в зависимости от происхождения, статуса (сословного и профессионального) нанимаемого лица в стране, откуда он приехал, состояния казны и т. п. В жалованье входили деньги, меха (соболи или куницы), дорогие ткани (перечисляемые Маржеретом), а также что-то из серебряной столовой посуды (братины, кубки, чарки и т. п.; см. роспись такого жалованья той части прибывших в 1612 г. наемников, которая отличилась в 1613 г. и была принята в службу в 1614 г. – РИБ. Т. 8. С. 115–116). Парча – вид драгоценной сложноузорчатой ткани с шелковой основой и поперечными золотыми или серебряными нитями (в утке). – В. Н.
154. Габель во Франции – косвенный налог на соль, считавшийся очень тяжелым. Здесь, конечно, речь идет о пошлинах при торговле импортными товарами вполне ощутимых (беспошлинный торг одно время вели купцы английской Московской компании, но с 1584 г. платили и они, хотя поло-винный тариф). Слова «там из них отбирают для императора» означают принудительную продажу, но не конфискацию в Казну товаров, заинтересовавших царских чиновников. – В. Н., П. У.
155. В России того времени выплавляли железо только из болотной железной руды. Попытки поиска серебряных и железных руд с помощью иностранных специалистов в конце XV в. успеха не имели. Маржерет обращается к сравнению денежных систем России и Франции в нескольких местах книги, в каждом случае по конкретным поводам. Здесь в связи с описанием внешней торговли, включая закупку Россией европейских серебряных и золотых монет.
Во Франции той эпохи существовали серебряные и золотые монеты, допускалось также хождение иностранных монет. Власть периодически издавала эдикты, где определялась официальная цена золота, серебра и наиболее распространенных монет. При этом рыночные цены отличались, как правило, от указных, порой заметно. Вот почему во Франции горожане неплохо разбирались в особенностях денежного рынка (Richet D. Le cours officiel des monnaies étrangères circulant en France au XVI-me siècle // Revue historique. P., 1961. T. 458). В дополнение к этому Маржерет еще до приезда в Россию прослужил несколько лет наемником, так что на практике ознакомился с особенностями обращения денег в ряде стран. В книге для читателей во Франции он, естественно, сравнивает российскую и французскую системы денежного счета и монетного обращения. Эти системы (как, впрочем, в большинстве средневековых стран) различались. Во Франции конца XVI – начала XVII в. турский ливр состоял из 20 су (или солей), а один су заключал в себе 12 денье (парижские ливр, су и денье уже в XVI в. не признавались официально). Ливр был только счетной единицей, как и экю, часто упоминавшейся при обозначении сравнительно крупных сумм (один экю считался равным трем ливрам). Маржерет точно описывает денежное обращение в России. Оно включало монеты трех номиналов: копейки (Маржерет параллельно обозначает их «деннингами»; для него вообще показательно использование немецкоязычных слов и выражений; в том же смысле применяли этот термин датчане и другие североевропейские авторы – Мельникова А. С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого. История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. М., 1989. С. 190), деньги (или «московки» – это слово попало в текст капитана явно со столичных улиц) и полушки. Соотношение русских номиналов (в пересчете на французские деньги) указано правильно: одна копейка равнялась двум деньгам («московкам») и четырем полушкам. Стоимость их, по Маржерету, во французской монете такова: полушка равна 4 денье, деньга («московка») – 8 денье, а копейка стоит «около шестнадцати турских денье». В другом месте (на л. 3 об.) капитан привел уплаченную им за ягненка сумму в 10 деннингов, что равнялось «примерно тринадцати су 4 денье». Или иначе, одна копейка приравнивалась им здесь «примерно» 16 денье. Почему неуверенность Маржерета начиналась с самого высокого номинала (впрочем, на л. 33 об., повествуя о годах страшного голода в России, капитан приравнивает деньгу семи, а не восьми денье), точно сказать нельзя (о некоторых возможных мотивах – см. ниже). – А. Б.
156. Маржерет точен в перечислении единиц денежного счета, использовавшихся тогда в России: 1 рубль (он равнялся 100 копейкам), половина (полтина) и четверть рубля, гривна (она состояла из 10 копеек), алтын (равнявшийся 3 копейкам). Французские эквиваленты названы в двух случаях. Алтын, по Маржерету, равнялся 4 солям или су, т. е. здесь он исходил из копейки, приравненной точно к 16 денье (деньга, соответственно, равнялась 8 денье). Рубль же он определил менее твердо: «примерно» 6 ливров и 12 солей, т. е. 132 су или же 1584 денье (вместо 1600 денье при деньге в 8 денье и копейке в 16 денье). Иными словами, цена деньги в этом случае равна 7,92 денье, а копейки – 15,84 денье. Если же приравнять деньгу к 7 денье (см. выше, коммент. 155), то тогда сумме в 6 ливров 12 су будет соответствовать 1,1314 рубля. Итак, некоторая неуверенность у Маржерета возникает при оперировании сравнительно крупными единицами денежного счета. Не исключено, что на это повлияли разные обстоятельства. В частности, конкретные условия жизни в катастрофические голодные годы, при росте цен на зерно в 15, 20 и более раз (в примере Маржерета на л. 33 – более чем в 25 раз). Другая возможная причина – ощутимое завышение стоимости московских монет в книге Маржерета в сравнении с весом содержащегося в них серебра. Капитан отметил, что серебро в русских деньгах более чистое, чем в широко распространенной в Европе монете в 8 реалов. В последней при весе в 27,4680 гр., пробе 67/72-х (т. е. примерно 93,0555 %) содержалось 25,5603 гр. чистого серебра (Vilar Р. Or et monnaie dans l'histoire. 1450–1920. P., 1976. P. 170 и след.). Стало быть, проба серебра в русских монетах, по капитану, достигала 95 %, а возможно, и превышала этот показатель. Но даже если принять пробу в копейке за 100% (что было технологически тогда недостижимо) и исходить из теоретического веса копейки в 0,68 гр. (в реальности он колебался в 1598–1606 гг. между 0,62–0,66 гр. – см.: Мельникова А. С. Русские монеты. С. 301–304), то чистого серебра в ней все равно заметно меньше, чем в 16 денье с 0,736 гр. серебра (при расчетах исходили из официальной стоимости по эдикту Монсо от сентября 1602 г.; в итоге, в одном ливре считаем 11,04 гр. серебра, в одном су – 0,552 гр., а в одном денье – 0,046 гр.). Сделал ли это Маржерет специально или же так у него получилось в результате стечения разных обстоятельств, остается неясным. – А. Б.
157. Торговля европейскими монетами в России описана Маржеретом со знанием дела. Массовый их завоз подтверждается документами: в 1604 г. англичане доставили 30564 талера, голландцы 75564 талера, французы 11986 (Мельникова А. С. Русские монеты. С. 70). Масштабы операций, несомненно, говорят о взаимной выгоде этой торговли. Для западноевропейских купцов, к примеру, монета в 8 реалов (ее Маржерет называет здесь «реал в 40 су») стоила во Франции конца XVI – начала XVII в. 40–42,75 су, в России же они продавали ее (как говорит Маржерет) по 12 алтын, или по 36 копеек, т. е. за 48 су (капитан пишет осторожнее – «около 48 солей»). Необходимо учесть, что казна (и не только она) расплачивалась обычно мехами, кожами, воском и другими экспортными товарами. С учетом значительной разницы цен на эти товары в Западной Европе и в России, профиты иностранных купцов резко увеличивались. Выгоды российских властей заключались прежде всего в том, что приобретение западных монет было необходимым источником денежного хозяйства и денежного обращения в стране. Рейхсталер, учрежденный в 1566 г., был заметно тяжелее восьмиреаловой монеты, но серебро в нем было низкой пробы (88,9 %), так что содержание чистого серебра в них было весьма близким (25,5603 в реале и 25,9855 в талере). Маржерет только упоминает о ввозе золотой монеты, а именно дукате. Помимо старого венецианского дуката (или первого), в Европе имели тогда хождение многие золотые монеты, носившие во Франции (и не только) название дукатов с дополнительным определением – старый испанский, арагонский и кастильский, сицилийский, венгерский и т. д. Ко второй половине XVI в. вес этих монет постепенно понижался (по сравнению со старым венецианским) и колебался вокруг 3,4525 гр. при пробе в 23,5 –23,75 карата. Названная Маржеретом цена в 16 алтын была невысокой, но и диапазон в 18–21 алтын не обещал продавцам заметной прибыли (см. цены на дукаты во Франции во 2-й половине XVI в. – Richet D. Op. cit. P. 390–392). Капитан верно подчеркивает обстоятельства, когда цена на дукаты резко поднималась (до 24 алтын): в особо торжественные дни коронации (он наблюдал коронацию «царя Дмитрия»), царской свадьбы (в мае 1606 г.), крестин в царской семье (см. также коммент. 228 в наст, разделе относительно чеканки русских золотых монет). – А. Б., В. Н.
158. Должность конюшего в царствование Бориса Годунова занимал его дядя, боярин (стал им в особом дворе Ивана IV не позднее 1578 г.) Дмитрий Иванович Годунов. При Лжедмитрии I «великим конюшим» назван его «дядя» по мнимой матери, боярин Михаил Федорович Нагой. Пост конюшего, бесспорно, важный и весьма престижный, не был, тем не менее, высшей должностью в России (см. коммент. 162 в наст, разделе). О Конюшенном приказе и его истоках см. коммент. 147 в наст, разделе. – В. Н.
159. В конце царствования Ивана Грозного царской аптекой и врачами ведал любимец и фаворит царя Богдан (Андрей) Яковлевич Бельский. Существовал ли тогда Аптекарский приказ – вопрос проблематичный. Он же, уже в статусе окольничего, возглавлял Аптекарский приказ осенью 1600 – в середине 1601 г. (до опалы). Затем, в том же 1601 г. во главе ведомства встал близкий родственник царя, окольничий, а с 1602 г. боярин Семен Никитич Годунов. Кто руководил приказом при Самозванце – не известно (Назаров В. Д. Бельский Б. Я. // БРЭ. М., 2005. Т. 3 С. 296). – В. Н.
160. В царствование Бориса Годунова приказ Большого дворца возглавлял его близкий родственник, боярин Степан Васильевич Годунов. В правление Самозванца во главе приказа был поставлен боярин кн. Василий Михайлович Рубец-Масальский (он рано перешел на сторону Лжедмитрия I и остался верен ему в критические моменты января-марта 1605 г.). О Большом дворце, его истории см. коммент. 135, 136 в наст, разделе. – В. Н.
161. Кравчие ведали одной из важнейших сфер царского обихода – царским питьем. Документально эта должность известна не позднее начала XVI в. Обычно (по крайней мере, во второй половине XVI – начале XVII в.) должность давалась «с путем», в который входил гор. Гороховец с волостью. В царствование Бориса Годунова кравчими в Думе последовательно были Иван Иванович Годунов (с сентября 1598 г. по октябрь 1602 г.), а затем Иван Михайлович Годунов (с октября 1602 г.). При Лжедмитрии I кравчим состоял окольничий кн. Борис Михайлович Лыков-Оболенский. – В. Н.
162. Заключение Маржерета о названных четырех должностях как «первых в Совете» (т. е. в Думе) – неверно. Эти учреждения были ведущими (по разным причинам) в системе дворцовых приказов и ведомств, но не управления страной в целом. В разного рода перечнях членов Думы названные выше лица отнюдь не занимали первые места, во главе Думы стояли кн. Бельские (до 1571 г.), Мстиславские, Шуйские. Стольники и стряпчие не были, конечно, должностями. Стольники и стряпчие суть чины (статусные позиции) в структуре Государева двора. Ряды стольников заполняли молодые люди из семей титулованной и нетитулованной знати, несшие разнообразные придворные службы (главным образом на дворцовых приемах и церемониях) и исполнявшие отдельные поручения монарха за пределами столицы (военные, административные, дипломатические). Из стольников попадали в Думу или в состав «московских» дворян. Стряпчие также служили по дворцовым ведомствам (в первую очередь обслуживавшим обиход царской семьи), их пребывание в этом чине не ограничивалось юношескими годами (в отличие от стольников), пополнялись они по преимуществу из рядов старомосковских родов, служивших московским монархам в данном чине на протяжении нескольких поколений. Кого понимает Маржерет под пажами, сказать с определенностью нельзя. Под это определение подходят, скорее всего, жильцы – низшая страта «московских чинов» государева двора, состоявшая из молодых людей, не от-носившихся по происхождению к первостатейной титулованной и нетитулованной знати (о стольниках, стряпчих и жильцах см.: Павлов. Государев двор. С. 109-113, 117-119). – В. Н.
163. Маржерет определяет московских стрельцов как «императорскую гвардию» по их функциям (они несли охрану Кремля, царского дворца в нем и учреждений, сопровождали царя во время поездок по монастырям и т. п.), организации и привилегированному статусу по сравнению со стрельцами в других городах (они ведались в особом Стрелецком приказе, жалованье московских стрельцов было выше и т. п.). Исследователи принимают численность московских стрельцов, приведенную у Маржерета. – В. Н.
164. Капитаном во второй половине XVI – начале XVII в. французы называли командира отдельной военно-тактической и военно-административной единицы – роты или батальона. Приравнивание стрелецкого головы, командовавшего приказом стрельцов в 500 воинов, к капитану роты и даже батальона вряд ли равноценно. Речь, скорее всего, должна идти о более высоком звании и чине. Почему Маржерет не уподобил сотников, командиров сотни стрельцов, лейтенантам – остается неясным, хотя он же видит в стрелецких десятских французских капралов. «Один Генерал» стрельцов – это, конечно, глава Стрелецкого приказа, в котором ведались вообще все стрельцы во всех отношениях, за исключением сферы военно-оперативного руководства во время военных действий (эта функция оставалась за Разрядом). Пост главы Стрелецкого приказа занимал боярин и обычно очень близкое к монарху лицо: при Лжедмитрии I эта должность была за боярином Петром Федоровичем Басмановым, его фаворитом. Позднее, в 1630–1640-е гг. фактический глава правительства возглавлял обычно четыре приказа: Аптекарский, Большой казны, Иноземский и Стрелецкий. – В. Н.
165. В какой мере десятский по своим функциям соответствовал французскому капралу – вопрос, требующий специального изучения. Разделение на сотни и десятки отражает весьма древнюю традицию. Существенны сведения Маржерета о размерах денежного, земельного и хлебного жалованья. – В. Н.
166. Характеристика Маржеретом выборных дворян содержит разнообразную и весьма важную информацию. Прежде всего, количественные квоты – от 16 до 30 дворян той или иной уездной («городовой») корпорации служилых людей «по отечеству». Маржерет говорит о трех годах пребывания этих выборных в Москве. Современные исследователи полагают, что он ошибся: треть года (дворовые служили при дворе посменно именно по «третям») капитан принял за три года (Павлов. Государев двор. С. 119–120 и след.). Вопрос, однако, требует дальнейшего изучения (особенно в плане характера представительства удаленных от Москвы служилых городов). – В. Н.
167. Объярь – вид волнистой (струистой) тонкой шелковой ткани с золотыми и серебряными нитями; скарлат (скорлат) – вид очень дорогого сукна тонкой выделки (итальянской работы). – В. Н.
168. Описание приезда иностранных послов (от границы до Москвы, встречи в столице и т. п.), их пребывания в Москве очень близки к тому, о чем сообщает документация Посольского приказа. Из числа выборных дворян (не находившихся на службе в Москве) назначали пристава у послов или у других лиц (выполнявших те или другие дипломатические поручения), обязанного проводить их до столицы, снабжая едой и фуражом. Во время пребывания послов в Москве назначался другой пристав с помощниками (из числа дворян, а также стрельцов), призванный обеспечить безопасность послов и пресечь их несанкционированные контакты с местным населением. В его обязанности также входило снабжение посла и его свиты всем необходимым. – В. Н.
169. Здесь Маржерет не вполне точен – кормы для посольства брались не только из дворцовых сел и волостей (при их проезде в Москву). В Москве же использовались в первую очередь дворцовые запасы, но кое-что иногда приобретали на рынке. – В. Н.
170. Маржерет описывает ежегодный пятиполковой Береговой разряд, базирующийся на крепости по левому берегу Оки, в ее среднем течении (от Калуги до Каширы). Армия состояла из Большого полка (по Маржерету – «основная часть армии»), полков Правой и Левой руки (у капитана правое и левое «крылья»), Передового полка (по книге – «авангард») и Сторожевого полка (по Маржерету – «арьергард»). Верно отмечена практика действий «в сход». Помимо Берегового разряда, с конца XVI в. южнее Оки, с опорой на вновь воздвигнутые крепости, дислоцировалась ежегодно (с весны по осень) рать трехполкового состава. Средний офицерский состав представлен в России головами, отчасти сотниками (главным образом в пехоте). Последних Маржерет офицерами не признавал. – В. Н.
ESTAT DE L'EMPIRE DE RUSSIE
Их содержание, прежде всего вельмож из Совета, – от 500 рублей до 1200 рублей; таково содержание Князя Федора Ивановича Мстиславского, /f. 25 v./ в продолжение жизни четырех Императоров всегда занимавшего первое место 173; окольничих от 200 до 400 рублей и земель от 1000 четвертей до двух тысяч, я знал одновременно пятнадцать окольничих 174; Думных дворян, которых обычно не более шести, – от 100 рублей до 200 рублей и земли от 800 до 1200 четвертей; Московских дворян – от 20 до 100 рублей и земли от 500 до 1000 четвертей, Выборных дворян – от восьми до пятнадцати рублей; Городовых дворян – от пяти до двенадцати рублей и земли до 500 четвертей 175. Кроме вышесказанных четвертей, все это выплачивается ежегодно, и, как указывалось, нужно снарядить двух человек с каждых 100 четвертей. Что касается прочих – детей боярских и сыновей боярских, их жалование – 4, 5 или 6 рублей – выплачивается разом за 6-7 лет. Все они держат земли от Императора, от ста до трехсот четвертей. Их служба обычно соответствует жалованью, то есть состоит скорее в том, чтобы образовать количество, чем в чем-либо другом.
Из вышеназванных лучшие должны иметь кольчугу, шлем, копье, лук и стрелы, как и каждый из их слуг, а также добрую лошадь. Прочие должны иметь пригодных лошадей, лук, стрелы и кривую саблю, как и их слуги. В итоге получается множество людей, плохих наездников, лишенных порядка, рвения и дисциплины, из коих многие /f. 26/ часто приносят армии больше вреда, чем пользы. Кроме того, есть войска Казани, которые, как считают, составляют вместе с Черемисами почти двадцать тысяч коней, есть, далее, [150] Татары, которые за ежегодную плату служат Императору вместе с Мордвинами, они составят от семи до восьми тысяч коней, их жалование от восьми до тридцати рублей, 176 затем есть Черкассы, их от трех до четырех тысяч, затем иностранцы – как Немцы, Поляки, так и Греки, их две тысячи пятьсот, каковые получают жалование от двенадцати до шестидесяти рублей, некоторые капитаны получают до 120 рублей, не считая земли, которой же у них от шестисот до тысячи четвертей 177. Наконец, есть Даточные люди, которых должны выставлять патриарх, епископы, аббаты и прочие священнослужители, владеющие землями, а именно, как сказано выше, одного конного и одного пешего с каждых ста четвертей, порой, если нужно, берут у указанных священнослужителей вместо людей большое количество лошадей, чтобы перевозить артиллерию и прочие боевые припасы, и для стрельцов и прочих, которых нужно снабжать лошадьми. Этого достаточно для [описания] кавалерии 178.
Их лошади большей частью приводятся из Татарии, именуемой Нагайской, каковых лошадей они называют Конями, они невысокого роста, весьма хороши в работе и скачут семь-восемь часов без отдыха, но если их совсем загнали, для их восстановления потребуется четыре-пять месяцев. Они весьма пугливы и /f. 26 v./ очень боятся аркебузных выстрелов. Их никогда не подковывают, так же как и местных лошадей, овса они едят мало или совсем не едят, и к нему надо их приучать мало-помалу, коли возникнет желание его им давать. Затем у них есть легкие верховые лошади Грузин, но они не распространены, это красивые и хорошие лошади, но они несравнимы с конями ни в выносливости, ни в скорости, разве только в беге на короткое расстояние. Затем у них есть Турецкие и Польские лошади, которых они зовут Аргамаками, среди них есть хорошие; все их лошади – холощеные. Кроме того, среди ногайских встречаются, но довольно редко, очень хорошие кобылки, все белые и в мелких черных пятнах, как тигры или леопарды, так что их можно принять за раскрашенных. Местные лошади называются меринами, они обычно маленькие и хорошие, прежде всего те, что из Вологды и ее окрестностей, и гораздо скорее объезжаются, чем татарские. За двадцать рублей можно приобрести весьма красивую и хорошую татарскую или местную лошадь, [151] которая послужит больше, чем аргамак – турецкая лошадь, которая будет стоить пятьдесят, шестьдесят и сто рублей. Все эти лошади болеют чаще, чем во Франции, они весьма подвержены болезни, называемой Норица: это гной, скапливающийся спереди, и если это быстро не вылечить, он переходит в ноги и тогда уже не помочь. Но как только его замечают, то прорезают кожу на груди почти между ногами и вкладывают туда веревку из пеньки и /f. 27/ древесной коры, которую натирают дегтем, затем два-три раза в день заставляют лошадь бегать, пока она не будет вся в мыле, и часто передвигают названную веревку, и через три-четыре дня созревает нечистота, которая выходит через отверстие. Так продолжается до пятнадцати дней или трех недель, затем вынимают веревку, и дыра со временем заживает, лошади после этого вполне резвы. А чтобы избежать этой болезни, они загоняют всех лошадей в реку, когда та вскроется ото льда, где держат их по шею в воде час или два, пока они едва смогут держаться на ногах от сильной дрожи, что их сильно истощает, поскольку продолжается в течение пятнадцати дней, но после того они становятся весьма резвыми. Эти лошади также весьма склонны к запалу. Татарскую или местную лошадь считают пригодной к работе лишь с семи или восьми лет и продолжают считать таковой до двадцати лет. Я видел лошадей в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, все еще несущих добрую службу. Десяти-или двенадцатилетних считают [еще] молодыми. Находятся среди них и весьма хорошие иноходцы.
Лучшая пехота состоит из стрельцов, как было сказано выше, и из Казаков, о которых еще не было речи; помимо десяти тысяч аркебузиров в Москве, они есть в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, в зависимости от величины имеющихся там замков, от примерно шестидесяти-восьмидесяти до ста пятидесяти, помимо пограничных /f. 27 v./ городов, где их достаточно. Затем есть казаки, которых рассылают зимой в города по ту сторону Оки, они получают плату, равную со стрельцами, и зерно; кроме того, Император снабжает их порохом и свинцом. Есть еще и другие, имеющие земли и не покидающие гарнизонов. Таких, выступающих на войну, там наберется от 5 до 6 тысяч 179. Затем есть настоящие казаки, которые [152] держатся в татарских полях вдоль таких рек, как Волга, Дон, Днепр и другие, и часто наносят гораздо больший урон татарам, чем вся русская армия; они не получают большого содержания от Императора, разве только, как говорят, свободу вести себя как можно более вызывающе. Им позволяется иногда направляться в пограничные города, продавать там свою добычу и покупать необходимое. Когда Император намеревается обратиться к ним, он посылает им пороха, свинца и каких-нибудь 7, 8 или 10 тысяч рублей. Это именно они обычно приводят из Татарии первых пленников, от которых узнают замысел неприятеля 180. Есть обычай тому, кто взял какого-либо пленного и привел его, дарить хорошего сукна и камки, чтобы из того и другого сделать платье, 40 куниц, серебряную чашу и 20 или 30 рублей. Они располагаются по рекам числом от 8 до 10 тысяч, готовые соединиться с армией по приказу Императора, что и происходит в случае необходимости, хотя казаки с Поднепровья содержатся /f. 28/ чаще всего в Подолии 181. Надо еще прибавить по одному человеку [выставляемому] с каждых ста четвертей, каковые все являются крестьянами, более годными управляться с плугом, чем с аркебузой. Их, однако, не отличишь по одежде, поскольку им надлежит быть одетыми по-казацки, то есть – в платье ниже колен, узкое, как камзол, с большим воротом, откинутым назад и доходящим до пояса. Половина из них должны иметь аркебузы, по два фунта пороха, четыре фунта свинца и саблю. Остальные – по произволу тех, кто их посылает, при условии, что будут иметь лук, стрелы и саблю или нечто вроде кола, пригодного скорее для того, чтобы проткнуть медведя, вылезающего из берлоги, чем для всего того, что им делают. Не нужно забывать и про саблю. Кроме того, и купцы должны при необходимости снаряжать воинов в соответствии со своими средствами, кто трех, кто четырех, более или менее.
Как замечено выше, казаки обычно в начале Великого поста приводят пленных, от которых узнают, не собирается ли Татарин 182, и в зависимости от новостей по всей стране отдается приказ. Пока лежит снег, каждый должен отправить свою провизию в города, у которых решено встретить неприятеля. Эти припасы перевозятся на санях в указанные города; они состоят из Сухарей, то есть хлеба, нарезанного на мелкие кусочки и [153] высушенного в печке, как галеты. Затем из «крупы», которая делается из проса, очищенного ячменя, /f. 28 v./ но главным образом – из овса. Затем у них есть Толокно, это – запаренный, затем высушенный овес, превращенный в муку, они приготовляют его по-разному, как для еды, так и для питья: всыпают две-три ложки названной муки на добрую дозу воды, с двумя-тремя крупинками соли, размешивают, выпивают и считают это вкусным и здоровым напитком. Затем – соленая и копченая свинина, говядина и баранина, масло и сушеный и мелко толченный, как песок, сыр, из двух-трех ложек его делают похлебку, затем много водки и сушеная и соленая рыба, которую они едят сырой. Это пища начальников, так как остальные довольствуются сухарями, овсяной крупой и толокном с небольшим количеством соли. Они редко выступают в поход против татар, пока не появится трава. Относительно других врагов придерживаются того же порядка, если только они не появляются неожиданно. Таким образом, и во время войны, и без нее Император почти ничего не тратит на воинство, разве только лишь на вознаграждения за какие-нибудь заслуги – тому, кто возьмет пленного, убьет врага, получит рану и тому подобное, так как им в соответствии со званием дарят кусок золотой парчи или другой шелковой материи на платье 183.
Русские Императоры имеют сношение с Римским императором, королями /f. 29/ Английским и Датским и с королем Персидским. Также имеют и издревле имели с королями Польским и Шведским, но в настоящее время только для формы, так как они постоянно подозревают друг друга, не зная, когда разразится война. Что касается турок, то с тех пор, как они сняли осаду Астрахани, которую осадили лет сорок назад 184 с татарами, именуемыми Нагаями, и некоторым числом Пятигорских Черкассов, то есть Грузин, в России побывали всего лишь два турецких посла, и два русских – в Константинополе, так что хотя они и не воюют друг с другом, но меж ними не было переписки и приветствий в течение тридцати лет, как если бы они были гораздо более удалены. С тех пор не было войн, кроме как с Татарами, называемыми Крым 185, и Пятигорскими Черкассами, то есть Грузинами, потому что на их землях и границах были [154] построены четыре или пять городов и замков, главные – Терек и Самария 186. В тысяча шестьсот пятом году грузины взяли один из ближайших к их границам замков при помощи некоторых турок, но это не возымело серьезных последствий. Грузины – люди воинственные, на прекрасных лошадях, большинство их лошадей – рысаки; они вооружены легкими нагрудными латами превосходного закала, весьма ловки и все носят пики или дротики; они могли бы нанести большой урон России, если бы были столь же многочисленны, как прочие ее соседи, хотя их и разделяет Волга, так как они живут между морем /f. 29 v./ Каспием и Понтом Эвксинским 187.
Вернемся к Борису Федоровичу, короновавшемуся императором первого сентября тысяча пятьсот девяносто восьмого года и мирно вкушавшему власть в большем благоденствии, чем любой из его предшественников, каковой изменил обычную манеру, заключавшуюся в том, чтобы выслушивать прошения и обращения каждого особо, ибо вместо этого он скрывался, нечасто показываясь народу, и с гораздо большими церемониями и препонами, чем любой из его предшественников. У него был сын, по имени Федор Борисович, и дочь 188. Тогда он начал действовать с целью породниться с какими-нибудь чужеземными государями, чтобы утвердиться на Императорском троне самому и закрепить его за своим родом. Кроме того, он начал ссылать тех, кто был для него подозрителен и заключал браки так, по своему усмотрению, соединяя свойством со своим домом тех, кем надеялся воспользоваться; и в городе Москве осталось лишь пять или шесть домов, с которыми он не породнился, а именно дом Мстиславского 189, неженатого и имевшего двух сестер, одна из которых вышла за царя Симеона 190, другую, незамужнюю, он против ее воли сделал монахиней 191 и не позволил сказанному Мстиславскому жениться. Затем был дом Шуйских, их было три брата; чтобы породниться со сказанным домом, он выдал за среднего брата, по имени Димитрий 192, сестру своей жены 193, не дозволяя жениться старшему, князю Василию Ивановичу Шуйскому 194, ныне /[f. 30/ правящему в Московии, о котором будет пространно рассказано позднее, из опасения, чтобы какие-нибудь дома, соединившись, [155] вместе не оказали бы ему сопротивления. В конце концов он отправил в ссылку царя Симеона, о котором подробно говорилось выше, женатого на сестре указанного Мстиславского. Когда тот был в ссылке, этот император Борис послал ему в день своего рождения, день, широко празднуемый по всей России, письмо, в котором обнадеживал его скорым прощением, и тот, кто доставил письмо вместе с одновременно посланным Борисом испанским вином, велел ему и его слуге выпить за здоровье Императора, и спустя немного времени они ослепли, а указанный царь Симеон и поныне слеп, этот рассказ я слышал из его собственных уст.
Во второй год своего правления он сделал так, что в страну приехал Густав 195, сын шведского короля Эрика 196 (который был низложен своим братом, Иоанном 197, королем Швеции), пообещав ему дать в жены свою дочь, если тот оправдает его надежды. Он действительно был принят с большим великолепием и удостоен великих даров от Императора, а именно: серебряной посуды для всех его людей, многих тканей: золотой и серебряной персидской парчи, бархата, атласа и других шелковых тканей для всей его свиты, драгоценностей, золотых и жемчужных цепей, многих прекрасных лошадей с полной сбруей, всевозможных мехов или шкур и суммы денег, которая на /f. 30 v./ самом деле не соответствовала дарам: а именно десять тысяч рублей. Он въехал как Государь, но вел себя не лучшим образом; в конце концов, как впавший в немилость, он был отправлен в Углич (город, где, как полагали, был умерщвлен Димитрий Иоаннович); его годовой доход при надлежащей рачительности поднимался до четырех тысяч рублей.
В 1600 году прибыло великое посольство из Польши, именно Лев Сапега 198, нынешний канцлер Литвы, с которым был заключен мир на двенадцать лет; его долго задерживали против воли, ибо он прожил в Москве с августа до конца Великого поста 1601-го, поскольку Борис был тогда болен. В день, когда он получил свои послания, он поцеловал руку Императора, сидевшего в палате аудиенций на императорском троне, с короной на голове, скипетром в руке, золотой державой перед собой; сын его сидел рядом по левую руку, господа из Совета и окольничие сидели на скамьях кругом палаты, одетые в платья из очень дорогой золотой парчи, обшитые [156] жемчугом, в шапках из черной лисы; по обе стороны от Императора стояли два молодых сеньора, одетых в платья из белого бархата, снаружи кругом обшитые горностаем на ширину в полфута, в высоких белых шапках, с большими золотыми цепями, покрытыми эмалью и перекрещенными на шее, и каждый с дорогим боевым топором из дамасской стали, они держат их на плече, /f. 31/ словно готовясь нанести удар 199; все это олицетворяет величие государя. Большая зала, через которую проходят послы, полна скамей, на которых сидят прочие дворяне, одетые так же; никто не смеет присутствовать там без платья из золотой парчи; они не шевельнутся, пока посол не проследует по проходу, оставленному для этой цели, и там такая тишина, что можно было бы счесть палату и залу пустыми. Таков обычный порядок приема послов. Он обедал в присутствии Императора, с ним и все его люди, числом до трехсот человек, им подавали на золотой посуде, которой там великое множество, я имею в виду блюда, так как ни о тарелках, ни о салфетках там и речи нет, даже Император ими совсем не пользуется, и ели очень хорошую, но скверно приготовленную рыбу, так как это было в Великий пост, когда они не едят яиц, масла, ничего молочного, и много выпивши за здоровье обеих сторон, он был отправлен с хорошими и подобающими дарами.
А нужно заметить, что по древнему обычаю страны Император велит подавать себе на стол весьма пышно, а именно двести или триста знатных людей, одетых в платья из золотой или серебряной персидской парчи, с большим воротником, расшитым жемчугом, который спускается сзади по плечам на добрых полфута, и в круглых шапках, также расшитых, шапки эти совсем без полей, но сделаны в точности как суповая чашка без ручек, а сверху сказанной шапки высокая шапка из черной лисы, /f. 31 v./ затем массивные золотые цепи на шее; и сказанные двести или триста человек, число которых увеличивают смотря по количеству приглашенных, назначены подносить Императору кушанья и держать их до тех пор, пока он не спросит того или другого. Порядок таков, что после того, как усядется Император, а также послы или другие приглашенные, вышесказанные дворяне, одетые как сказано, начинают проходить по двое пред столом Императора, [157] низко ему кланяются и отправляются также по двое, одни за другими, выносить кушанья из кухонь и подносят их Императору 200; но перед тем, как появится кушанье, приносят на столы водку в серебряных сосудах, вместе с чашечками, чтобы наливать в них и пить. На сказанных столах только хлеб, соль, уксус и перец, но совсем нет ни тарелок, ни салфеток. После того, как выпьют, или пока пьют водку, Император посылает со своего стола каждому в отдельности кусок хлеба, называя громко по имени того, кому его предназначает, тот встает, и ему дают хлеб, говоря: Царь господарь и великий князь N. всея Россия жалует тебе, то есть Император, господин и великий герцог всех Русских оказывает тебе милость; тот его берет, кланяется и затем садится, и так каждому в отдельности. Затем, когда приносят кушанье, Император отправляет полное блюдо кушанья каждому из знатнейших, и после этого на все столы подаются яства в великом изобилии. Затем /f. 32/ Император посылает каждому отдельно кубок или чашу какого-нибудь испанского вина, с теми же словами и церемониями, что и прежде; затем, когда обед перевалит за середину, Император снова посылает каждому большую чашу красного медона, какового есть у них различные сорта. После этого приносят большие серебряные тазы, полные белого медона, которые ставят на столы, и все большими чашами черпают оттуда, и по мере того, как один опустеет, приносят другой, с другим сортом, смотря какой спросят – большей или меньшей крепости. Затем Император в третий раз посылает каждому чашу крепкого медона или вина-кларета. В заключение, когда Император отобедает, он посылает каждому в четвертый и в последний раз очередную чашу, полную паточного меда, то есть напитка из чистейшего медона, он не крепкий, но прозрачный, как родниковая вода, и весьма вкусный. После этого Император посылает каждому в отдельности блюдо с кушаньем, которое каждый отправляет домой, а для тех, кому Император более всего благоволит, он, прежде чем послать, что дает, пробует указанное кушанье, причем повторяются вышеназванные слова, как и всякий раз при подношении во время обеда. Кроме приглашенных, Император отсылает домой каждому дворянину и всем тем, кого он жалует, блюдо кушанья, которое [158] называется Подача; и не только с пиршеств, но ежедневно по разу, что соблюдается как возможно /f. 32 v./ точно 201. Если Император не расположен пировать с послом, после приема, по обычаю страны, Император посылает ему обед домой следующим порядком: прежде всего направляет какого-нибудь знатного дворянина, одетого в золотую парчу, с воротником и в шапке, расшитыми жемчугом, который перед обедом отправляется верхом, чтобы передать послу приветствие и объявить милость Императора, а также чтобы составить ему компанию за обедом. Его лошадь окружают пятнадцать или двадцать слуг, затем идут два человека, несущие каждый по скатерти, свернутой в свиток, затем следуют двое других, несущие солонки, и еще двое с двумя уксусницами, полными уксуса, затем еще двое, один из которых несет два ножа, а другой две ложки, весьма дорогие, далее следует хлеб, который несут шесть человек, идущих парами; далее следует водка и после – дюжина человек, несущих каждый по серебряному сосуду, примерно в три шопина 202 каждый, с винами разных сортов, но по большей части с крепкими винами из Испании, с Канар и из других мест. После этого несут столько же больших кубков немецкой работы; дальше следуют кушанья, а именно: сначала те, которые едят холодными, затем вареное и жареное и, наконец, пирожное. Все эти кушанья приносятся в больших серебряных блюдах, но если Император благоволит послу, то вся посуда, которой накрывают на стол, – золотая. Затем появляются /f. 33/ восемнадцать или двадцать больших жбанов, наполненных медоном различных сортов, каждый из них несут два человека, далее следует дюжина людей, несущих каждый по пять-шесть больших чаш для питья, и после всего следуют две или три тележки с медоном и брагой для простолюдинов, все несут отряженные для этого стрельцы, которые одеты самым подобающим образом. Я видел до трех и четырех сотен их, несущих, как сказано выше, кушанья и напитки для одного обеда, и видел, как в один день посылали три обеда разным послам, но одному больше, другому – меньше; однако тем же вышеописанным порядком 203. [159]
В тысяча шестьсот первом году начался тот великий голод, который продлился три года; мерка зерна, которая продавалась за пятнадцать солей, продавалась за три рубля, что составляет почти двадцать ливров. В продолжение этих трех лет совершались вещи столь чудовищные, что выглядят невероятными, ибо было довольно привычно видеть, как муж покидал жену и детей, жена умерщвляла мужа, мать – детей, чтобы их съесть. Я был также свидетелем, как четыре жившие по соседству женщины, оставленные мужьями, сговорились, что одна пойдет на рынок купить телегу дров, сделав это, пообещает крестьянину заплатить у себя дома, но когда, разгрузив дрова, он вошел в горницу, чтобы получить плату, то был удавлен этими женщинами и положен туда, где на холоде мог сохраняться, дожидаясь, пока его лошадь будет ими съедена в первую очередь; когда же это /f. 33 v./ открылось, признались в содеянном и в том, что тело этого крестьянина было третьим. Словом, это был столь великий голод, что не считая тех, кто умер в других городах России, в городе Москве умерли от голода более ста двадцати тысяч человек; они были похоронены в трех общественных местах, отведенных для этого за городом, о чем, включая даже саван для погребения, заботились по приказу и на средства Императора 204. Причина столь большого числа умерших в городе Москве состоит в том, что Император Борис велел ежедневно раздавать милостыню всем бедным, сколько их будет, каждому по одной московке, то есть около семи турских денье, так что, прослышав о щедрости Императора, все бежали туда, хотя у некоторых из них еще было на что жить; а когда прибывали в Москву, то не могли прожить на эти семь денье, хотя в большие праздники и по воскресеньям получали деннинг, то есть вдвойне, и, впадая в еще большую слабость, умирали в сказанном городе или на дорогах, возвращаясь обратно. В конце концов Борис, узнав, что все бегут в Москву, чтобы в Москве умереть, и что страна мало-помалу начала пустеть, приказал больше ничего им не давать; с этого времени стали находить их на дорогах мертвыми и полумертвыми от перенесенных холода и голода, что было ужасным зрелищем. Сумма, которую Император Борис потратил на бедных, невероятна; не считая расходов, которые он понес в Москве, [160] по всей России не было города, куда бы он не посылал больше или меньше /f. 34/ для прокормления указанных нищих. Мне известно, что он послал в Смоленск с одним моим знакомым двадцать тысяч рублей. Его хорошей чертой было то, что он обычно щедро раздавал милостыни и много богатств передавал священнослужителям, которые в свою очередь все были за него. Этот голод значительно уменьшил силы России и доход Императора 205.
В начале августа тысяча шестьсот второго года приехал герцог Иоанн 206, брат короля Датского Христиана, чтобы жениться на дочери Императора. По обычаю страны, он был встречен с большими почестями; в свите его было около двухсот человек, охрана состояла из двадцати четырех аркебузиров и двадцати четырех алебардьеров. Через три дня после приезда он имел аудиенцию у Его Величества, который принял его ласково, называя сыном; рядом со своим сыном он и отвел для него кресло в тронном зале. После приема он отобедал вместе с Императором за его столом, чего прежде не было, так как против обычая страны, чтобы там сидел кто-либо, кроме его сыновей. После того, как поднялись из-за стола, сделав ему богатые подарки, проводили в его жилище. Дней пятнадцать спустя он заболел, как считают, от невоздержанности, от чего умер спустя некоторое время. Император со своим сыном трижды навещал его во время болезни и много сожалел о нем; все врачи впали в немилость. Император не допустил, чтобы его набальзамировали, так как это противоречит их религии. Он был похоронен в Немецкой церкви, /f. 34 v./ в двух верстах от города; все дворяне сопровождали его до сказанной церкви, где они оставались до самого конца церемонии; Император и все его дворянство три недели носили по нему траур. Немного позже умерла Императрица, сестра его, вдова Императора Федора Иоанновича, она была похоронена в женском монастыре 207.
Все это время его зависть и подозрительность постоянно возрастали; он много раз ссылал Шуйских, подозревая их больше всех остальных, хотя средний брат был женат на сестре его жены; многие были безвинно подвергнуты пыткам за то, что навещали их пусть даже и в ту пору, когда они были в милости. Без [161] приказания Императора ни один врач под страхом изгнания не смел посещать вельмож или прописывать им что-либо, так как во всей России никогда не бывало никаких врачей, кроме тех, что служат Императору, даже ни одной аптекарской лавки. Наконец, прослышав в тысяча шестисотом году слух, что некоторые считают Димитрия Иоанновича живым, он с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу. Отныне, если слуга доносил на своего хозяина, хотя бы ложно, в надежде получить свободу, он бывал им вознагражден, а хозяина или кого-нибудь из его главных слуг подвергали пытке, чтобы заставить сознаться в том, чего они никогда не делали, не видели и не слышали. Мать указанного Димитрия была взята из монастыря, где она /f. 35/ жила, и отправлена примерно за шестьсот верст от Москвы. Наконец, осталось совсем мало хороших фамилий, которые не испытали бы, что такое подозрительность тирана, хотя его считали очень милосердным государем, так как за время своего правления до прихода Дмитрия в Россию он не казнил публично и десяти человек, кроме некоторых воров, которых собралось числом до пятисот, и многие из них, взятые под стражу, были повешены 208. Но тайно множество людей были подвергнуты пыткам и отправлены в ссылку, отравлены в дороге, и бесконечное число утоплено; однако он не почувствовал облегчения.
Наконец, в 1604 году обнаружился тот, кого он так опасался, а именно Димитрий Иоаннович, сын Императора Иоанна Васильевича, которого, как было сказано выше, считали убитым в Угличе. Каковой примерно с четырьмя тысячами человек вступил в Россию через границы Подолии, осадил сначала замок под названием Чернигов, который сдался, затем другой, который также сдался, затем они пришли в Путивль, очень большой и богатый город, который сдался, и с ним многие другие замки, как Рыльск, Кромы, Карачев и многие другие, а в стороне Татарии сдались Царьгород, Борисов Город, Ливны и другие города 209. И поскольку его войско выросло, он начал осаду Новгород-Северского, это замок, стоящий на горе, губернатора которого звали Петр Федорович /f. 35 v./ Басманов 210 (о котором будет сказано ниже), каковой оказал столь хорошее сопротивление, что он не смог его взять. Наконец, 15 [162] декабря армия Императора Бориса расположилась верстах в десяти от его армии. Князь Федор Иванович Мстиславский, бывший генералом основной армии, ждал еще подкрепления; несмотря на это, 20 декабря две армии сошлись и после двух-трехчасовой стычки разошлись без особых потерь, разве что Димитрий упустил там хороший случай, его капитаны проявили недостаток опыта в военном искусстве. Ибо вступив в стычку, три польских роты обрушились на один из батальонов столь яростно, что сей батальон опрокинулся на правое крыло и также на основную армию в таком беспорядке и смятении, что кроме левого крыла все войско смешалось и обратило врагам тыл, так что если бы другая сотня всадников ударила во фланг или по другому батальону, наполовину смешавшемуся, то, без сомнения, четыре роты разбили бы всю армию Императора; ибо сказанный Мстиславский, генерал армии, был сбит с лошади и получил три или четыре удара в голову, и был бы взят в плен Димитрием, если бы не дюжина аркебузиров, которые освободили его от пленения. Словом, казалось, что у Русских не было рук, чтобы биться, несмотря на то, что их было от сорока до пятидесяти тысяч человек. Армии, разойдясь в стороны, пребывали в бездействии до Рождества; пленники, /f. 36/ между которыми находился капитан польской кавалерии по имени Домарацкий 211, были отправлены в Москву. Двадцать восьмого декабря Димитрий Иоаннович, видя, что ничего не может сделать, снял осаду Новгорода и ушел в Северскую землю, которая весьма плодородна, где его покинула большая часть Поляков. Несмотря на это, он собрал все силы, какие смог, как Русских, Казаков, так и Поляков и доброе число крестьян, которые приучались к оружию. Армия Бориса также крепла с каждым днем, хотя одна его армия находилась в стороне Кром и преследовала указанного Димитрия (но так медленно, что можно было подумать, что они не желают схватить их). Наконец, целый месяц пробыв в лесах и чащах, сквозь которые вели армию, они вновь приблизились к войскам Димитрия, который узнав, что армия расположилась в деревне в такой тесноте, что невозможно было двинуться, решил напасть ночью врасплох и предать огню указанную деревню при помощи нескольких крестьян, которые знали к ней подходы. Но они были со всех сторон обнаружены дозорными и до утра простояли в [163] боевой готовности, а это было утро 21 января 1605 года. Армии сблизились и, после нескольких стычек, при пушечной стрельбе с обеих сторон, Димитрий послал основную свою кавалерию вдоль ложбины, чтобы попытаться отрезать армию от деревни; узнав об этом, Мстиславский выдвинул вперед правое крыло с двумя /f. 36 v./ отрядами иноземцев. Поляки, видя, что их предупредили, все поставили на кон, атаковав с какими-нибудь десятью хоругвями кавалерии правое крыло с такой яростью, что после некоторого сопротивления, оказанного этими иноземцами, все обратились в бегство, кроме основной армии, которая была как завороженная и не трогалась, словно потеряв всякую чувствительность, затем они двинулись вправо к деревне, у которой находилась большая часть пехоты и несколько пушек. Пехота эта, видя поляков так близко, начала давать залпы, произведя десять или двадцать тысяч аркебузных выстрелов, которые вселили такой ужас в ряды поляков, что они в полном смятении обратились в бегство. Тем временем остальная часть их кавалерии и пехота приближались с величайшей поспешностью, считая дело выигранным. Но увидев своих, поворотивших назад в таком беспорядке, пустились бежать; и на протяжении семи или восьми верст они были преследуемы пятью или шестью тысячами всадников. Димитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тринадцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву 212. Димитрий с остатком своих войск ушел в Путивль, где находился до мая.
Армия Бориса приступила к осаде Рыльска, сдавшегося вышеназванному /f. 37/ Димитрию. Но, пробыв там в бездействии пятнадцать дней, осаду сняли, намереваясь распустить на несколько месяцев армию, которая очень устала. Однако Борис, узнав об этом, написал командующим своей армии, безоговорочно запретив ее распускать. После того, как армия немного оправилась и отдохнула в Северской земле, Мстиславский и князь Василий Иванович Шуйский (который был послан из Москвы в товарищи сказанному Мстиславскому) 213 [164] направились к другой армии, которая, прослышав о поражении Дмитрия, осадила Кромы. Обе соединившиеся армии пребывали под Кромами, не занимаясь ничем достойным, вызывая лишь насмешки, вплоть до кончины указанного Бориса Федоровича, который умер от апоплексии в субботу двадцать третьего апреля того же года 214.
А прежде чем перейти к дальнейшему, следует отметить, что меж ними совсем не бывает дуэлей 215, так как, во-первых, они не носят никакого оружия, разве только на войне или в каком-нибудь путешествии, и если кто-нибудь оскорблен словами или иначе, то должно требовать удовлетворения только путем суда, который приговаривает того, кто задел честь другого, к штрафу, называемому бесчест[ие], то есть возмещение ущерба для чести, которое, однако, зависит от пострадавшего, а именно – подвергнуть ли битью батогами (что происходит таким образом): ему обнажают спину до рубахи, затем укладывают его на землю на живот, два человека держат его, один за голову и другой /f. 37 v./ за ноги, и прутьями в палец толщиной бьют его по спине в присутствии судьи и оскорбленного и всех тех, кто тут [случайно] находится, до тех пор, пока судья не скажет «довольно»; или же обязать его выплатить заинтересованному лицу в качестве возмещения сумму жалования, которое тот ежегодно получает от Императора. Но если тот женат, он должен заплатить вдвое больше в удовлетворение за оскорбление его жены, так что если тот получает пятнадцать рублей ежегодного жалования, он платит ему пятнадцать рублей в удовлетворение за оскорбление и тридцать рублей для его жены, что составляет сорок пять рублей, и так поступают, каким бы ни было жалование. Но оскорбление может быть таким, что оскорбившего бьют кнутом и гонят по городу, сверх того он заплатит сказанную сумму и затем будет сослан. Если в непредвиденном случае, какому я был свидетелем один раз за шесть лет, произойдет дуэль между иностранцами, и если одна из сторон будет ранена, буде то вызвавший или вызванный, так как для них это безразлично, его наказывают как убийцу и ничто ему не служит оправданием. Более того, даже если человек был сильно оскорблен словами, ему, однако, не разрешается ударить хотя бы рукой под угрозой вышесказанного. Если же это произойдет и другой возвратит ему удар, [165] то в случае жалобы их обоих приговаривают к вышеназванному наказанию или к уплате штрафа Императору, по той причине, как они говорят, что, отомстив за себя оскорблением или возвратив удар оскорбителю, оскорбленный покусился на авторитет суда (который оставляет лишь в своей компетенции расследование ущерба и наказание за него); /f. 38/ и поэтому суд намного более скор и строг в этих спорах, оскорблениях и клевете, чем при любых других делах. Это соблюдается весьма строго не только в городах и мирное время, но также в армиях во время войны, относясь лишь к дворянству (так как удовлетворение за оскорбление простолюдина и буржуа 216 всего лишь два рубля). Правда, они не придираются немедленно к каждому слову, потому что весьма просты в разговоре, так как употребляют только «ты», и даже были еще проще, так как если идет разговор о чем-либо сомнительном или небывалом, то вместо того, чтобы сказать: «это по-вашему», или «простите меня», или тому подобное, они говорят «ты врешь», и так даже слуга своему господину. И хотя Иоанн Васильевич был прозван и слыл тираном, однако не считал за дурное подобные уличения во лжи; но теперь, с тех пор, как среди них появились иностранцы, не прибегают к ним так свободно, как каких-нибудь двадцать или тридцать лет назад.
Князья Мстиславский и Шуйский были отозваны незамедлительно после смерти указанного Бориса его женой императрицей и Федором Борисовичем, сыном покойного; армия, однако, не была оповещена об его смерти. Двадцать седьмого для того, чтобы привести воинство к присяге, и для того, чтобы сменить на этом месте своих предшественников, в армию приехал Петр Федорович Басманов (который был губернатором Новгорода, /f. 38 v./ когда Димитрий его осаждал) и еще один [вельможа]. Армия признала Императором и присягнула в верности и покорности Федору Борисовичу, сыну покойного, который послал весьма благосклонные письма в армию, увещевая ее хранить по отношению к нему ту же верность, что она показала по отношению к усопшему отцу Борису Федоровичу, заверяя в своей щедрости к каждому по истечении шести недель траура. [166]
Князья Василий Иванович Голицын 217 и Петр Федорович Басманов со многими другими семнадцатого мая перешли к Димитрию Иоанновичу и взяли в качестве пленников двух других воевод, Ивановича Годунова 218 и Михаила Салтыкова 219. Остальные воеводы и армия пустились бежать в Москву, бросив в траншеях все пушки и военные припасы. Изо дня в день города и замки сдавались сказанному Димитрию, который выступил из Путивля навстречу армии. У него было только шесть отрядов Польской кавалерии, то есть шесть сотен человек, некоторое число Казаков с берегов Дона и Днепра и немного Русских. Он немедленно послал приказ распустить армию на отдых недели на три-четыре, а именно тех, у кого были земли по эту сторону от Москвы, а остаток армии послал отрезать съестные припасы от города Москвы. Сам же с двумя тысячами человек отправился короткими переходами к указанному городу Москве, ежедневно посылая туда письма как к дворянству, так и к простому люду 220, уверяя их в своем милосердии, если /f. 39/ они сдадутся, указывая, что прежде Бог, а затем и он не преминут наказать их за упрямство и непокорность, если они не остановятся. Наконец, получив одно из сказанных писем, народ собрался на площади перед замком. Мстиславский, Шуйский, Бельский 221 и другие были посланы, чтобы усмирить волнение, тем не менее письма были публично прочитаны; и, распалив друг друга, те и другие побежали в замок, захватили императрицу – вдову покойного Императора Бориса 222 с сыном и дочерью и сверх того всех Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых – это все одна семья, и разграбили все, что нашли.
Димитрий Иоаннович был в Туле – городе, удаленном от Москвы на сто шестьдесят верст, когда он получил известие о происшедшем, и поспешил отправить князя Василия Голицына, чтобы привести город к присяге. Вся знать вышла навстречу сказанному Димитрию к Туле. Наконец, двадцатого июня императрица – вдова покойного и его сын Федор Борисович были, как считают, удавлены, но был пущен слух, что они отравились. Дочь была оставлена под стражей, все другие родственники были сосланы кто куда. Покойный Борис Федорович был по просьбе вельмож вырыт в Архангельской церкви, месте погребения великих князей и императоров, захоронен в другой церкви 223. [167]
Наконец, тридцатого июня Димитрий Иоаннович вступил /f. 39 v./ в город Москву; приехав туда, он поспешил отправить Мстиславского, Шуйского, Воротынского 224, Мосальского 225 и других за своей матерью, императрицей, которая находилась в монастыре за 600 верст от Москвы 226. Димитрий отправился встречать ее за версту от города, и, после четверть-часовой беседы в присутствии всех дворян и жителей города, она взошла в карету, и Император Димитрий и вся знать окружили карету и пешком препроводили ее до императорского дворца, где она жила до тех пор, пока не был перестроен для нее монастырь, в котором похоронена Императрица – вдова Императора Федора, сестра Бориса. Наконец, в конце июля он короновался, что свершилось без больших торжеств, разве только весь путь от покоев до церкви Богоматери и оттуда до Архангельской был устлан алым сукном, а сверху золотой персидской парчой, по которой он шагал. Когда он вошел в сказанную церковь Богоматери, где его ждал Патриарх 227 со всем духовенством, то после молитв и других обрядов ему вынесли из сокровищницы корону, скипетр и золотое [державное] яблоко, которые были ему вручены. Затем, когда он выходил из сказанной церкви, направляясь в Архангельскую, по пути бросали мелкие золотые монеты, стоимостью в пол-экю, в экю и некоторые в два экю, отчеканенные для этого случая, так как в России совсем не делают золотых монет 228; а из Архангельской он возвратился в свой Дворец, где /f. 40/ был накрыт стол для всех, кто мог усесться. Таков их обычай, соблюдаемый при коронации. Немного времени спустя князь Василий Шуйский был обвинен и изобличен в присутствии лиц, избранных из всех сословий, в преступлении оскорбления Величества 229 и приговорен Императором Димитрием Иоанновичем к отсечению головы, а два его брата отправлены в ссылку. Четыре дня спустя он был выведен на площадь, но когда голова его уже лежала на деревянной колоде в ожидании удара, явилось помилование, испрошенное Императрицей – матерью названного Димитрия, и одним поляком, по имени Бучинский 230, и другими. Тем не менее, он был отправлен в ссылку вместе с братьями, где он нисколько и не пробыл. Это было самой большой [168] ошибкой, какую только мог допустить Император Димитрий, ибо стало причиной его гибели. Тем временем он спешно отправил Афанасия Ивановича Власьева 231 с посольством в Польшу, как считают, чтобы исполнить данное палатину Сандомирскому 232 секретное обещание, чтобы получить от него помощь при завоевании империи, жениться на его дочери 233, когда Богу будет угодно восстановить его на троне покойного отца Иоанна Васильевича. Афанасий приехал ко двору и провел переговоры так хорошо, что в Кракове была отпразднована свадьба, на которой лично присутствовал Польский король. В это время Император Димитрий велел навербовать иноземную гвардию, а именно отряд в сотню стрелков для охраны своей особы, которыми я имел честь командовать, и двести алебардьеров (чего /f. 40 v./ прежде не видывали в России). Он разрешил жениться всем тем, кто при Борисе не смел жениться: так, Мстиславский женился на двоюродной сестре матери указанного Императора Димитрия, который два дня подряд присутствовал на свадьбе. Василий Шуйский, будучи снова призван [из ссылки] и в столь же великой милости, как прежде, посватался уже к одной из этого же дома, его свадьба должна была праздноваться через месяц после свадьбы Императора. Словом, только и слышно было о свадьбах и радости ко всеобщему удовольствию, ибо он давал им понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милосердным государем. Каждый день или дважды в день он навещал Императрицу мать. Он вел себя иногда слишком запросто с вельможами, которые воспитаны и взращены в таком унижении и страхе, что без приказания почти не осмеливались говорить в присутствии своего Государя; хотя указанный Император умел иначе являть свое величие и могущество, достойное такому, как он, Государю, к тому же он был мудр, достаточно разумен, чтобы выступать в роли школьного учителя для всего своего Совета. И все же, начали проявляться какие-то тайные интриги, и был схвачен один секретарь или дьяк, пытанный в присутствии самого большого любимца Императора, Петра Федоровича Басманова, но не сознавшийся и не выдавший главаря этой интриги, кем был, как позднее стало известно, Василий Шуйский; и вышеназванный секретарь был отправлен в ссылку 234. [169] /f. 41/
Наконец императрица достигла границ России со своим отцом и братом, и своим зятем, по имени Вишневецкий 235, и многими другими вельможами. 20 апреля Михаил Игнатьевич Татищев 236, вельможа, пользовавшийся большим доверием Императора, был удален, впав в немилость за некие дерзкие слова, обращенные к Императору в поддержку князя Василия Шуйского, поспорившего тогда с Императором о бывшем на столе телячьем жарком, поскольку это противоречило их религии. В конце концов, он вернул себе милость в день Пасхи по ходатайству Петра Федоровича Басманова, хотя все, и сам Император (который вовсе не был мнительным государем), подозревали, что существует какой-то скверный заговор, так как он прежде обычно не вел себя так, как недели за две до своего изгнания; его возвращение было ошибкой почти равной возвращению Шуйского, так как его злобный нрав, не забывавший никаких обид, был всем известен.
В конце апреля Император Димитрий получил известие, что между Казанью и Астраханью собрались около четырех тысяч Казаков (указанные Казаки, как и все те, о которых говорилось выше, и как следует понимать везде в данном сочинении – пешие воины, а не кавалеристы, как Казаки, живущие в Подолии и Черной Руси под властью Польского короля, встречающиеся в войсках в Трансильвании, в Валахии и Молдавии и в других местах, /f. 41 v./ каковые Казаки с древности были конными и вооружались, как Татары, и [ныне] продолжают также, разве только с недавнего времени большинство их пользуется аркебузами, но они не носят никакого оборонительного оружия, если не считать таковым кривую саблю 237). Каковые Казаки, разбойничавшие по Волге, говорили, что с ними находится молодой государь по имени Царь Петр 238, являвшийся истинным сыном (как они пустили слух) Императора Федора Иоанновича, сына Иоанна Васильевича, и сестры Бориса Федоровича, правившего после указанного Федора, родившимся около 1588 года и тайно подмененным, тогда как, по их словам, на его место подставили девочку, которая умерла в возрасте трех лет, как мы упомянули выше. Если бы они говорили правду, то этому Царю Петру могло быть от шестнадцати до семнадцати лет; но было хорошо известно, что это всего лишь предлог, [170] чтобы грабить страну из-за недовольства указанным Димитрием со стороны этих Казаков, полагавших, что они не вознаграждены так, как они надеялись. И все же Император написал ему письмо, в котором извещал, что коли он истинный сын его брата Федора, то да будет желанным гостем, и приказал наделять его в пути всем необходимым по части припасов, что они зовут кормом, но если он истинным не является, то пусть покинет его пределы. Пока послания шли туда и обратно, был указанный Димитрий подло убит, как будет описано ниже. Но /f. 42/ до моего отъезда из России указанные Казаки захватили и разграбили три замка вдоль Волги, захватили несколько маленьких пушек и другое военное снаряжение и разделились: большинство отправилось в татарские равнины, другие ушли в замок, находящийся на полдороге между Казанью и Астраханью, в надежде грабить купцов, торгующих в Астрахани, или, по меньшей мере, вынудить у них некую дань. Но, будучи в Архангельске, я получил известие, что там все успокоилось и названные Казаки все это оставили 239.
В пятницу 12 мая состоялся въезд в Москву Императрицы – супруги Димитрия, великолепнее всех, когда-либо виденных в России. В ее карету впряжены были десять ногайских лошадей, белых с черными пятнами, как тигры или леопарды, которые были так похожи, что нельзя было бы отличить одну от другой; у нее было четыре отряда польской кавалерии на весьма хороших лошадях и в богатых одеждах, затем отряд гайдуков – телохранителей, она имела много вельмож в своей свите. Ее отвезли в монастырь к Императрице – матери Императора, где она прожила до семнадцатого числа, когда ее доставили в верхние покои дворца. Назавтра она была коронована по тому же обряду, что и Император. Под руку ее вел посол Польского короля шатлен Малогощский 240, под левую жена /f. 42 v./ Мстиславского, а при выходе из церкви ее вел за руку Император Димитрий, и под левую руку ее вел Василий Шуйский. В этот день на пиршестве присутствовали только русские; девятнадцатого начались свадебные торжества, где присутствовали все поляки, за исключением посла, так как Император отказался усадить его за свой стол. И хотя это против обычая Русских – сажать [171] какого-нибудь посла за царский стол, этот шатлен Малогощский, посол Польского короля, не преминул заметить Императору, что его послу была оказана подобная честь Королем его повелителем, так как во время свадебных торжеств его всегда усаживали за собственным столом Короля Польши. Но в субботу и в воскресенье он обедал за отдельным столом, рядом со столом их Величеств. Тем временем Император Димитрий был предупрежден своим тестем, палатином Сандомирским и его секретарем, и Петром Басмановым, и другими, что против него самого нечто затевается, кое-кто был взят под стражу, но Император, казалось, не слишком поверил этому.
Наконец, в субботу 27 мая (здесь, как и в других местах, подразумевается новый стиль, хотя русские считают по старому стилю), в шесть часов утра, когда менее всего помышляли об этом, наступил роковой день, когда Император Димитрий Иоаннович был бесчеловечно убит и, как считают, вырезаны тысяча семьсот пять Поляков, чьи жилища были удалены друг /f. 43/ от друга. Главой заговорщиков был Василий Иванович Шуйский. Петр Федорович Басманов был убит на галерее против покоев Императора и первый удар получил от Михаила Татищева, которому он незадолго до этого испросил свободу, и были убиты несколько стрелков из телохранителей. Императрица – супруга сказанного Императора Димитрия, ее отец, брат, зять и все прочие, избежавшие народной ярости, были заключены под стражу, каждый в отдельном доме 241. Покойного Димитрия, мертвого и нагого, протащили мимо монастыря Императрицы, его матери, до площади, где тому же Василию Шуйскому должны были отрубить голову, и положили указанного Димитрия на стол длиной примерно в ольн 242 так, что голова свешивалась с одной стороны и ноги с другой, а указанного Петра Басманова положили под этот стол. Они три дня оставались зрелищем для каждого, пока указанный глава заговора Василий Иванович Шуйский, тот, о ком мы столько говорили, не был избран Императором (хотя это королевство не выборное, а наследственное, но, поскольку Димитрий был последним из этого дома, и не осталось никого, кто был бы его крови, указанный Шуйский посредством своих козней и интриг был избран, как ранее сделал и Борис Федорович после смерти Федора, о чем [172] мы упоминали выше); каковой велел зарыть указанного Димитрия за городом у большой дороги. В ночь после того, как он был /f. 43 v./ убит, наступил великий холод, продлившийся восемь дней, который погубил все хлеба, деревья и даже траву на полях. Такого прежде не бывало в это время, поэтому по требованию тех, кто следовал партии сказанного Шуйского, спустя несколько дней Димитрия вырыли, сожгли и обратили в пепел. В это время был слышен лишь ропот, одни плакали, другие горевали, а некоторые другие радовались, словом, это была полная метаморфоза. Совет, народ и страна разделены одни против других, начав новые предательства. Провинции восставали, не имея возможности узнать, что там произойдет дальше. Польского посла неотступно стерегут. Все, к кому сколько-нибудь был благосклонен покойный, высланы. Наконец, Императрицу, вдову покойного Императора Димитрия Иоанновича, препроводили в жилище палатина, ее отца, и очень строго охраняли вместе со всеми статс-дамами и другими Польками 243.
И чтобы усмирить народное волнение и ропот, избранный Василий Шуйский отправил своего брата Димитрия и Михаила Татищева и других своих [людей] в Углич, чтобы извлечь тело или кости истинного Дмитрия, который, как они утверждали, был сыном Иоанна Васильевича, умерщвленным около семнадцати лет назад в Угличе, как мы упоминали выше 244. Они обнаружили, что тело (как они распустили слух) совершенно цело, одежды такие же свежие и /f. 44/ целые, какими были, когда его хоронили (так как принято хоронить каждого в той одежде, в которой он был убит), и даже орехи в его руке целы. После того, как его выкопали, он сотворил, как говорят, много чудес как в городе, так и по дороге. В сопровождении процессии с патриархом, всем духовенством, всеми мощами, каковые имеются у них в большом числе, с избранным Императором Василием Шуйским, с матерью покойного Димитрия и со всем дворянством его доставили в город Москву, где он был канонизирован по указанию вышеназванного Василия Шуйского. Это почти не усмирило народ, так как указанный Василий дважды был очень близок к низложению, хотя он и короновался двадцатого июня того же года 245. [173]
Он выслал в Польшу большое количество Поляков, а именно слуг, людей низкого положения, задержав в плену главных, чтобы принудить Поляка к миру; палатина Сандомирского с дочерью-Императрицей он сослал в Углич, чтобы содержать их там под стражей, причем указанный палатин был очень болен 246.
Итак, покойному Императору Димитрию Иоанновичу, сыну Императора Иоанна Васильевича, прозванного Тираном, было около двадцати пяти лет, бороды совсем не имел, был среднего роста, с сильными и жилистыми членами, смугл лицом; у него была бородавка около носа под правым глазом; он был ловок, большого ума, был милосерден, вспыльчив, но отходчив, щедр; наконец, был государем, /f. 44 v./ любившим честь и питавшим к ней уважение. Он был честолюбив, намеревался стать известным потомству и решился, отдав уже своему секретарю приказание готовиться к тому, чтобы в августе минувшего тысяча шестьсот шестого года плыть с английскими кораблями во Францию, дабы приветствовать Христианнейшего короля 247 и завязать отношения с ним, о котором он мне говорил много раз с великим почтением. Короче, Христианский мир много потерял с его смертью, если таковая случилась, что весьма вероятно; я говорю так потому, что своими глазами не видел его мертвым, поскольку я был тогда болен.
Несколько дней спустя после этого убийства разошелся слух, что был убит не Димитрий, но некто на него похожий, которого он поместил на свое место после того, как за несколько часов до рассвета был предупрежден о том, что должно произойти. Он выехал из Москвы, чтобы посмотреть, что же произойдет, не столько из какого-то страха (как я думаю, коли это оказалось бы правдой), так как он мог это предотвратить иным способом, сколько для того, чтобы узнать, кто ему верен, чего он не мог устроить иначе, как избрав самый опасный путь. Это можно объяснить тем, что он мало сомневался в верности своих подданных. Сей слух держался до моего отъезда из России, произошедшего четырнадцатого сентября тысяча шестьсот шестого года; я думал, что в действительности это были козни каких-нибудь новых заговорщиков с целью сделать ныне правящего Василия Ивановича Шуйского, [174] /[f. 45/ главу заговора, ненавистным для народа, чтобы легче было достичь своих замыслов 248; и [даже] теперь я не могу предположить что-либо иное, имея в виду то, что будет сказано ниже. В подтверждение этого слуха русские ссылаются, во-первых, на то, что после полуночи от имени Императора Димитрия явились взять из малой конюшни, которая находится в замке, трех турецких лошадей, которые не были приведены обратно, и до сих пор неизвестно, что с ними стало; того, кто их выдал, после замучили до смерти по приказу Шуйского, вынуждая его сознаться, как это было. Далее [ссылаются] на то, что хозяин первого жилья, где указанный Димитрий должен был отдыхать после своего отъезда из Москвы, подтвердил, что говорил с указанным Димитрием, и даже принес письмо, написанное (как он говорил) его рукой, в котором тот винил русских, упрекая их в неблагодарности и в забвении его доброты и милосердия и грозил вскоре покарать виновных. И сверх того обнаружилось много записок и писем, разбросанных на улицах, сводящихся к тому же, и еще к тому, что его узнали в большинстве мест, где он брал подставных лошадей. В августе также обнаружилось много других писем, свидетельствовавших о том, что их попытка не удалась и что вскоре, в первый день года, сказанный Димитрий с ними повстречается. Я отмечу заодно то, что мне сообщил французский купец по имени Бертран де Кассан 249, вернувшись с площади, /f. 45 v./ где было тело указанного Димитрия; он сказал, что не думал, будто у Димитрия была какая-либо борода, так как он не замечал ее при его жизни (потому что ее и в самом деле не было), но что тело, лежавшее на площади, имело, как можно было видеть, густую бороду, хотя [у Димитрия] она была выбрита; и также говорил мне, что волосы у него были гораздо длиннее, чем он думал, так как видел его за день до смерти. Кроме того, секретарь указанного Димитрия, по имени Станислав Бучинский 250, уверял, что был один молодой русский вельможа, весьма любимый и жалуемый сказанным Димитрием, который весьма на него походил, только у него была небольшая борода, который совершенно исчез, и, по словам русских, неизвестно, что с ним сталось.
Затем я узнал от одного француза, бывшего поваром у палатина Сандомирского, что Императрица – жена указанного Димитрия, [175] узнав о ходившем слухе, полностью уверилась, что он жив, утверждая, что не может представить себе его иначе, и с того времени казалась гораздо веселее, чем прежде.
Некоторое время спустя после избрания сказанного Шуйского взбунтовались пять или шесть главных городов на татарских границах, пленили генералов, перебили и уничтожили и разоружили часть их войск и гарнизонов, но перед моим отъездом в июле прислали в Москву просить о прощении, которого они добились, извинив себя тем, что их известили, будто /f. 46/ император Димитрий жив. В это время в Москве происходил большой раздор между дворянами и прочими из-за того, что Василий Шуйский был выбран без их согласия и одобрения, и сказанный Шуйский едва не был низложен; в конце концов все успокоилось, и он был коронован двадцатого июня 251.
Против указанного Шуйского после его коронации начались новые секретные козни, в пользу (как я предполагаю) князя Федора Ивановича Мстиславского, который происходил из знатнейшего во всей России дома и получил много голосов при выборах и был бы избран, если бы собралась [вся] страна. Несмотря на это, он отказался от избрания, как ходят слухи, заверив, что сделается монахом, если выбор падет на него. Сказанный Мстиславский был женат на двоюродной сестре матери Димитрия, которая (как мы упомянули) из рода Нагих, так что есть вероятность, как я полагаю, что эти происки происходят более от родственников его жены, чем с его согласия. Затем знатный вельможа Петр Никитович Шереметев 252 в свое отсутствие был обвинен и изобличен свидетелями как глава этих козней; он из указанного рода Нагих; и из города, где он находился, он был отправлен в ссылку и, как я слышал, был впоследствии отравлен в дороге.
Тогда же было однажды ночью написано на воротах большинства дворян и иностранцев, что поскольку они суть предатели, Император Василий Шуйский приказывает дать черни /f. 46 v./ указанные дома на разорение, и, чтобы выполнить это, собралась указанная чернь (которой предыдущие перемены привили вкус к добыче, и полагаю, что она была бы довольна на таких условиях каждую неделю иметь новых императоров), каковая была усмирена [176] с некоторым трудом. Спустя какое-то время в воскресенье тайно от Шуйского созвали от его имени перед замком народ под предлогом, что он хочет говорить с ним; я случайно находился около Императора Шуйского, когда он выходил, чтобы идти к службе 253. Узнав, что народ собирается от его имени на площади, он был весьма удивлен и велел провести расследование, кто затеял этот сбор. Он остался на месте, где узнал об этом, и когда все туда прибежали, указанный Шуйский начал плакать, упрекая их в непостоянстве, и говорил, что они не должны пускаться на такую хитрость, чтобы избавиться от него, если они того желают; что они сами его избрали и в их же власти его низложить, если он им неугоден, то не в его намерении тому противиться. И, отдав им род посоха, который не носит никто, кроме Императора, и шапку, сказал им: если так, изберите другого, кто вам понравится; и, тотчас взяв жезл обратно, сказал: мне надоели эти козни, то вы хотите убить меня, а то дворян и даже иноземцев, по меньшей мере, вы хотите их хотя бы пограбить; если вы признаете меня тем, кем избрали, /f. 47/ я не желаю, чтобы это осталось безнаказанным. Вслед за этим все присутствующие вскричали, что они присягнули ему в верности и послушании, что все хотят умереть за него и что пусть те, кто окажутся виновными, будут наказаны. До этого народу было дано приказание расходиться по домам, и были схвачены пять человек, которые оказались зачинщиками этого созыва народа. Считают, что если бы указанный Шуйский вышел, или собрался бы весь народ, то он подвергся бы такой же опасности, как и Димитрий. Несколько дней спустя эти пять человек были приговорены к битью кнутом среди города, то есть к обычному наказанию, а затем высланы. При оглашении приговора упомянули, что Мстиславский, который был обвинен как глава этих происков, невиновен, вина же падает на вышеназванного Петра Шереметева.
Указанный Василий Шуйский подвергся другой опасности, когда в Москву привезли тело истинного Димитрия (как о том пустили слух), умерщвленного семнадцать лет назад, как я упоминал выше, и указанный Шуйский с патриархом и всем духовенством отправился встречать его за город; там указанный Шуйский, как говорят, был едва не побит камнями, хотя дворяне усмирили народ прежде, чем он собрался. [177]
В это время взбунтовалось Северское герцогство, по словам русских, уже присягнувшее указанному Шуйскому; и утверждая, что Димитрий жив, в поход отправились семь или восемь тысяч человек, совсем без /f. 47 v./ предводителей, которые поэтому были разбиты войсками, посланными туда Василием Шуйским, включавшими от пятидесяти до шестидесяти тысяч человек, и всех иноземцев; известия об этом я получил в Архангельске 254. Те, кто спаслись, ушли в Путивль – один из главных городов сказанного Северского герцогства; говорили также, что сказанный город сдался, и что все восстания учинили какие-то польские шайки, скопившиеся у границ России и Подолии. Это все, из подтверждающего предположение, что Димитрий жив, произошедшее до четырнадцатого сентября тысяча шестьсот шестого года.
Что касается мнения тех, кто считает, что Димитрий Иоаннович не сын или не был сыном Иоанна Васильевича, прозванного Тираном, но [был] самозванцем, я отвечу на это, сообщив свои соображения об этом.
Возражение русских исходит прежде всего от правившего тогда Бориса Федоровича, государя весьма хитрого и лукавого, и от прочих его врагов, ссылавшихся на то, что он был самозванец, поскольку истинного Димитрия убили в возрасте семи-восьми лет в Угличе семнадцать лет тому назад, как мы упомянули выше, и что он сам был Расстрига, а именно монах, покинувший свой монастырь, по имени Гришка, или Григорий Отрепьев.
Те же, кто считают себя самыми проницательными, как иностранцы, знавшие его, так и прочие, указывают на то, что он был не Русским, но Поляком, /f. 48/ Трансильванцем или другой нации, взращенным и воспитанным для этой цели 255.
Дабы ответить на это, я уже прежде упомянул причину, почему Борис Федорович, правитель империи при Федоре Иоанновиче, сыне Иоанна Васильевича и брате указанного Димитрия Иоанновича, отправил этого Димитрия с Императрицей-матерью в Углич 256; и как можно судить по рассказу, это сделал не указанный Федор, его брат, как по простоте своей, так и потому, что [178] этот Димитрий был тогда всего лишь ребенком четырех-пяти лет, который не мог ему чем-либо повредить, но это были козни указанного Бориса Федоровича. Вполне вероятно, что его мать и другие из оставшейся тогда высшей знати, как Романовичи, Нагие и другие, зная цель, к которой стремился сказанный Борис, пытались всеми средствами избавить ребенка от опасности, в которой он находился. И я считаю и полагаю, что всякий согласится с тем, что не было никакого иного средства, кроме как подменить его и подставить на его место другого, а его воспитать тайно, пока время не переменит или вовсе не смешает замыслы указанного Бориса Федоровича. Что они и проделали, и столь хорошо, что никто кроме соучастников ничего не узнал. Он был воспитан тайно, после смерти брата (поскольку я считаю Императора Федора таковым), когда сказанный Борис Федорович был избран Императором, он был отправлен с этим вышеупомянутым Расстригой в Польшу, в монашеской одежде, чтобы его провели через границы России. Как считают, /f. 48 v./ прибыв туда, он стал служить одному польскому вельможе по имени Вишневецкий 257, зятю палатина Сандомирского; затем перешел на службу к сказанному палатину и открылся ему. Тот доставил его к польскому двору, где он получил некую небольшую помощь. Вышесказанное послужит для ответа и подтвердит, что в Угличе был умерщвлен не он, но подставленный на его место.
Касательно того, кого они называют Расстригой, то совершенно достоверно, что спустя немного времени после избрания Бориса Федоровича объявился один монах, бежавший из монастыря, где он жил, прозываемый Расстригой, по имени Гришка Отрепьев, который прежде был секретарем патриарха и бежал в Польшу. Именно с тех пор Борис начал подозревать, в чем было дело: как можно убедиться из его жизни. Чтобы ответить на это, скажу, что достоверно известно, что в монашеской одежде бежали двое, именно, этот Расстрига и другой, до сих пор совершенно безымянный. Ибо правивший тогда Император Борис послал ко всем границам гонцов с беспрекословным приказом сторожить все переходы и задерживать всякого, не пропуская даже тех, у кого есть паспорт. Потому что (так говорилось в письменном приказе указанного Бориса, как я узнал) два предателя Империи [179] бежали в Польшу; и эти дороги были перекрыты таким образом, что в течение трех или четырех месяцев никто не мог ни въехать, ни выехать из одного города в другой из-за Застав, то /f. 49/ есть своего рода стражи, охранявшей дороги, которую ставят только во время морового поветрия 258.
Кроме того, совершенно бесспорно и достоверно то, что указанному Расстриге было от тридцати пяти до тридцати восьми лет, в то время как указанному Димитрию, когда он вернулся в Россию, могло быть только от двадцати трех до двадцати четырех лет. Потом он [Димитрий] привел его [Расстригу] в Россию, и всякий, кто хотел, видел его; еще живы его братья, имеющие земли под городом Галичем. Этого Расстригу знали до бегства как человека дерзкого, приверженного к пьянству, за каковую дерзость он и был указанным Димитрием удален в Ярославль, за двести тридцать верст от Москвы, где есть дом Английской компании. И тот, кто там жил, когда указанный Димитрий был убит, мне ручался, что даже тогда, когда пришли известия об убиении указанного Димитрия и об избрании Василия Шуйского Императором, сей Расстрига уверял его в том, что указанный Димитрий был истинным сыном Императора Иоанна Васильевича и что он выводил его из России. Сие он подтверждал великими клятвами, уверяя, что невозможно отрицать, что он сам – Гришка Отрепьев, прозванный Расстригой, это его собственное признание, и немного найдется русских, которые думали бы иначе. Спустя некоторое время Василий Шуйский, избранный Императором, прислал за ним, но я не знаю, что с ним сталось. Этого довольно будет для приведенного возражения.
Что касается возражения, которое высказывают большинство /f. 49 v./ иностранцев, что он был Поляк или Трансильванец, самозванец сам по себе или воспитанный для этой цели, то они хотят доказать это тем, что он говорил по-русски не так чисто, как ему подобало, кроме того, не имел русских привычек, над которыми насмехался, соблюдал их религию только по форме и другими подобными доводами, так что, следовательно (говорят они), во всех его поступках и манерах чувствовался Поляк.
Итак, если бы он был Поляк, воспитанный с этой целью, то нужно было бы в конце концов знать кем; притом я не думаю, [180] чтобы взяли ребенка с улицы, и скажу мимоходом, что среди пяти сотен не найдется и одного, способного исполнить то, за что он взялся в возрасте 23-24 лет. Но сверх того, какое соображение могло подвигнуть зачинщиков этой интриги предпринять такое дело, когда в России не сомневались в убийстве? Далее, Борис Федорович правил страной при большем благоденствии, чем любой из его предшественников, народ почитал и боялся его, как только возможно; притом мать названного Димитрия и многочисленные родственники были живы и могли засвидетельствовать, кто он. И если бы так было, то по всей вероятности такой замысел был бы осуществлен с согласия Короля Польши и Штатов, ибо совершенно невероятно без ведома Короля предпринять дело, имеющее столь значительные последствия, весь урон от которого, если оно не удастся, падет на Польшу в виде большой войны в невыгодное время. Но если бы так было, /f. 50/ то война не была бы начата с 4000 человек, и сказанный Димитрий имел бы, как я полагаю, нескольких советников и благородных людей из польских вельмож, отряженных Королем, чтобы быть ему советниками в этой войне. Далее, я считаю, что они помогли бы ему деньгами; также неправдоподобно, [в таком случае], что, когда он снял осаду Новгорода Северского, его покинули бы большинство Поляков, как мы упомянули выше, тем более, что он удерживал уже около пятнадцати городов и замков, а его армия крепла с каждым днем. И, как мне кажется, было бы наивно поверить предположению, что это самозванец, который предпринял все самостоятельно. Имея всего лишь 20 или 21 год от роду, ко времени, когда он объявился, [ему бы пришлось] заранее, в продолжение долгих лет учиться с этой целью русскому языку, даже читать и писать по-русски, притом что можно спросить, где бы он мог его выучить, потому что, как я полагаю, он внятно и разумно отвечал на каждый заданный вопрос, когда он объявился; ибо Россия – это не свободная страна, куда можно отправиться обучаться языку и разузнать о том-то и о том-то, а затем уехать; так как сверх того, что она недоступна, как мы уже упомянули, все вещи там столь секретны, что весьма трудно узнать правду о том, чего не видел собственными глазами. Итак, мне кажется неправдоподобным, что он смог бы осуществить этот замысел так, чтобы никто о нем [181] не узнал. А если бы кто-нибудь о нем узнал, то объявился бы при его жизни или после его смерти, /f. 50 v./
Наконец, если бы он был Поляком, то вел бы себя иначе по отношению к некоторым из них. И я не думаю, что палатин Сандомирский давал бы ему какое-нибудь обещание столь поспешно, не узнав сначала получше, кто он такой. Говорить, что палатину тот не был неизвестен, неправдоподобно, как заметим ниже.
Касательно тех, кто считает, что он воспитан и выращен иезуитами, то к какой же нации, по их мнению, он принадлежал? Ведь он не Поляк, как явствует из вышесказанного и будет замечено ниже, еще менее вероятно, что он – какой-то иной нации, кроме Русской. И коли признать это, то спрашивается, где они его взяли, так как до прихода Димитрия во всей России не бывало иезуитов, разве только при послах, с которых не спускают глаз, так что они не смогли бы вывезти ребенка из России. Итак, вывезти ребенка из страны было возможно только во время войн, которые Польский король Стефан вел с Россией около тридцати лет назад. И если бы даже они знали способ сыскать ребенка во время войны Швеции с Россией, насколько возможно, чтобы они сыскали такого, который был бы несравним ни с одним в России? Я думаю также, что они не смогли бы воспитать его в такой тайне, что кто-нибудь из польских Штатов, а следовательно, и палатин Сандомирский, в конце концов не были бы о том извещены. Признаем по меньшей мере, что сказанный Димитрий не заблуждался относительно того, кто он такой и, если бы он был воспитан иезуитами, они, без сомнения, научили бы его говорить, читать и писать по /f. 51/ латыни.
Но совершено ясно, что он совсем не говорил на латыни, я могу это засвидетельствовать, еще менее умел по-латински читать и писать, как я могу показать по его имени, которое он написал не слишком уверенно. Он также больше жаловал бы сказанных иезуитов, чем он это делал, принимая во внимание, что их было всего трое во всей России, приехавших вслед за Польскими военными, у которых не было других монахов; после коронации Димитрия один из этих иезуитов был по их просьбе отправлен в Рим 259. [182]
Касательно других возражений, что он неправильно говорил по-русски, я отвечу, что слышал его спустя немного времени после его приезда в Россию и нахожу, что он говорил по-русски как нельзя лучше, разве только, чтобы украсить речь, вставлял порой польские фразы. Я видел также письма, продиктованные им по разным поводам до того, как он въехал в Москву, которые были так хороши, что ни один русский не мог бы найти повода для упреков. А если и были ошибки в произношении некоторых слов, этого недостаточно, чтобы осуждать его, принимая во внимание его долгое отсутствие в стране и с такого юного возраста.
Ссылаются и на то, что он насмехался над русскими обычаями и следовал русской религии только по форме; этому не нужно удивляться. Особенно если принять во внимание их нравы и образ жизни, так как они грубы и необразованны, без всякой учтивости, народ /f. 51 v./ лживый, без веры, без закона, без совести, содомиты и запятнаны бесчисленными другими пороками и грубостью. Ведь Борис Федорович, в котором никто не усомнится, ненавидел не столько их, сколько их пороки, и так мало преуспел в их исправлении. Как же мог Димитрий, который отчасти узнал свет, некоторое время воспитывался в Польше – свободной стране – и среди знатных, по меньшей мере не желать как-то исправить и цивилизовать своих подданных?
Говорят еще, что он не соблюдал их религию. Но так же поступают многие русские, которых я знал, среди прочих некто по имени Посник Димитриев 260, который, побывав с посольством Бориса Федоровича в Дании, узнав отчасти, что такое религия, по возвращении среди близких друзей открыто высмеивал невежество московитов. Почему бы Димитрию, который для своих лет не лишен был разумения, предавался чтению Священного Писания и, без сомнения, слышал в Польше рассуждения о религиозных спорах и познал смысл догматов веры, которые надлежит чтить всем христианам, не презирать их невежество? Я говорю так, исходя из их утверждения, хотя я уверен, что, за редким исключением, никто из его иностранных и мало кто из русских обвинителей не заметил ничего такого, что подтверждало бы вещи, в которых его обвиняют, так как он обычно соблюдал все их обряды; хотя я и знаю, что он решил [183] /f. 52/ основать университет 261. В заключение, если бы он был поляком, он не причинил бы никому из них неудовольствия. Да и сами русские, например, Борис и его приверженцы и ныне правящий Император Василий Шуйский не лишили бы себя столь надежной опоры, коли могли бы с правдоподобием показать, что Димитрий – иностранец.
Касательно тех, кто, подобно некоторым русским, хочет возразить, что кто бы он ни был, уж палатин Сандомирский не заблуждался на его счет; если это так и если бы он был кем-то иным, а не истинным Димитрием, то какова вероятность, что он так скоро вступил бы с ним в родство, хотя был осведомлен об измене, в которой был уличен Шуйский вскоре после приезда Димитрия в Москву? Кроме того, поскольку он хотел породниться с ним, он, вероятно, посоветовал бы не распускать бывших при нем Поляков и Казаков, которых он мог удержать, не вызывая никаких подозрений, если принять во внимание, что все его предшественники всегда старались привлечь к себе на службу столько иностранцев, сколько было возможно; этого не случилось, так как он распустил всех их, за исключением отряда в сотню всадников. Я полагаю также, что палатин привел бы большее войско со своей дочерью-Императрицей, чем было, и изыскал бы способ разместить поляков вблизи друг от друга, вместо того, чтобы поселять их на значительном отдалении во власти русских. Также после совершения свадьбы, когда, как мы увидели из вышесказанного, столько говорилось об измене, он смог бы упросить Димитрия /f. 52 v./ и мог бы столько указать ему и посоветовать, что они могли бы все предотвратить с большой легкостью.
Еще большим доказательством того, что он был не просто русским, но именно истинным сыном Иоанна Васильевича, я считаю, во-первых, то, что его противникам удалось бы и при его жизни, и после смерти найти его родственников, кем бы те ни были, особенно если принять во внимание порядок и способ ведения дел у русских. Далее, если бы он чувствовал свою вину, он, вероятно, стремился бы всегда и во всем угождать русским; и поскольку ему было хорошо известно, что Борису уже ничего не оставалось, дабы одержать верх, кроме как провозгласить его еретиком, он, [184] следовательно, не разрешил бы ни одному иезуиту войти в Москву; и поскольку он знал хорошо, что Борис вызвал недовольство народа, пытаясь породниться с каким-нибудь иноземным государем, он, следовательно, избежал бы этого, породнившись, как все его предшественники, с каким-нибудь русским родом, что укрепило бы его положение. Но если мы примем во внимание его уверенность, мы увидим, что он должен был быть по меньшей мере сыном какого-нибудь великого государя. Его красноречие очаровывало всех русских, а в нем также блистала некая величественность, которой нельзя выразить словами и невиданная прежде среди знати в России, еще менее – среди людей низкого происхождения, к которым он неизбежно должен был принадлежать, если бы не был сыном Иоанна Васильевича. Его правоту, кажется, достаточно доказывает то, что со столь малым числом людей, что он имел, он решился напасть на столь огромную страну, когда она процветала более, чем когда-либо, управляемая государем проницательным и внушавшим страх своим подданным, породнившимся /f. 53/ с большинством знатных фамилий в России и изгнавшим, предавшим смерти и сославшим всех тех, в ком он сомневался, любимым всем духовенством, благодеяниями и подаяниями завоевавшим, как можно было судить, сердца всех подданных, замирившимся со всеми соседями и мирно правившим восемь или девять лет, Примем во внимание и то, что мать Димитрия и многочисленные оставшиеся в живых родственники могли бы высказать противное, если бы это было не так.
Затем рассмотрим его положение, когда он был оставлен большей частью поляков; с какой уверенностью он отдался в руки русских, в которых еще не мог быть вполне уверен, притом их силы не превышали восьми–девяти тысяч человек, из которых большая часть были крестьяне, и решился противостоять более чем стотысячной армии; затем, проиграв сражение, причем все его указанные войска были разгромлены, утрачены немногие имеющиеся у него пушки со всеми боевыми припасами, он с тридцатью или сорока людьми вернулся в город, именуемый Рыльск, который сдался ему немного раньше, не будучи убежден в его верности, и оттуда в Путивль – большой и богатый город, где жил с января по май того же года, и никогда не проявлял себя как-то иначе в своих[185] невзгодах. Хотя Борис прилагал все усилия как тайными кознями, так и открыто веля его отравить, убить /f. 53 v./ или захватить в плен, а также ложными уверениями убедить народ в том, что он самозванец, тем не менее при этом Борис ни разу не захотел допросить всенародно его мать, чтобы засвидетельствовать, кто он такой, и в итоге пришлось объявить, что даже если бы он и был истинным сыном Иоанна Васильевича, он не мог бы быть признан, поскольку он не был бы законен в виду того, что был сыном от седьмой жены, что противоречит их религии, и потому, что он – еретик; и тем не менее это ничем не помогло. Затем скажем о его милосердии ко всякому после его въезда в Москву, и особенно к Василию Шуйскому, нынешнему Императору, который был уличен в измене, и ему было доказано по анналам России и по его поступкам в отношении Бориса, что ни он, ни его род никогда не были верными слугами своих государей, также и все присутствовавшие просили Димитрия предать его смерти, так как он всегда был возмутителем общественного спокойствия, я говорю то, что слышал своими ушами и видел своими глазами; и, несмотря на это, Димитрий его простил, хотя хорошо знал, что никто не посмеет стремиться к короне, кроме сказанного рода Шуйских 262; он простил также многих других, так как чужд был подозрений.
Кроме того, если, как они говорят, он был самозванцем, и истина открылась лишь незадолго до убийства, почему он сам не был взят под стражу? Или почему его не вывели на площадь, пока он был жив, /f. 54/ чтобы перед собравшимся народом уличить его как самозванца, не прибегая к убийству и не ввергая страну в столь серьезную распрю, при которой многие лишились жизни? И вся страна должна была безо всякого другого доказательства поверить словам четырех или пяти человек, которые были главными заговорщиками. Далее, почему Василий Шуйский и его сообщники взяли на себя труд измыслить столько лжи, чтобы сделать его ненавистным для народа? Ибо они приказали публично читать письма, в которых говорилось, что Димитрий хочет подарить большую часть России королю Польши, а также своему тестю-палатину, словом, что он хотел разделить Россию, а также, что он отправил всю казну в Польшу. [186] И что он намеревался на следующий день, в воскресенье, собрать простонародье и дворянство под предлогом, что хочет развлечься с палатином, своим тестем, и показать ему все пушки, которые с этой целью должны были вывезти из города, и намеревался приказать полякам всех их перебить, разграбить их дома и поджечь город, и что он послал в Смоленск приказ учинить то же, и другие бесконечные вымыслы. К чему прибавили, как рассказано выше, что тело истинного Димитрия, убитого семнадцать лет назад, когда ему было восемь лет, было найдено совсем целым, и, как мы уже упомянули, канонизировали его как святого по повелению указанного Шуйского. Все это для того, чтобы убедить народ в своих словах. И поэтому я заключаю, что если /f. 54 v./ бы Димитрий был самозванцем, то было бы достаточно доказать чистую правду, чтобы сделать его ненавистным для каждого; что если бы он чувствовал себя виновным в чем-либо, он с полным основанием был бы склонен поверить, что вокруг него замышляются и строятся козни и измена, о которых он был в достаточной мере осведомлен, и мог предотвратить их с большой легкостью. Посему я считаю, что раз ни при его жизни, ни после смерти не удалось доказать, что он – другой; далее, по подозрению, которое питал к нему Борис и по тирании, к которой он поэтому прибег; далее, по разногласиям во мнениях о нем; далее, по его поведению и уверенности и по другим бывшим у него качествам государя, качествам, невозможным для подмененного и узурпатора, и также потому, что он был уверен и чужд подозрений; особенно принимая во внимание то, что сказано выше об этом Димитрии, я заключаю, что он был истинный Димитрий Иоаннович, сын Императора Иоанна Васильевича, прозванного Тираном!
КОНЕЦ.
(пер. Уваров П. Ю., Берелович А.)
Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007
© текст - Берелович А., Уваров П. Ю. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007
Комментарии
171. Маржерет в принципе верно описывает структуру поместного ополчения, состоявшего из городовых (уездных) детей боярских, объединенных в служебном и поземельном отношении в уездные корпорации (они учитывались особыми документами – десятнями разных типов по тому или другому городу). Точен он и в цифрах – действительно, крупнейшие дворянские корпорации заметно превышали 1000 человек. – В. Н.172. Приведенные Маржеретом нормы, согласно которым каждый дворянин-землевладелец обязан выставить определенное число конных и пеших воинов с определенного количества земли, относятся к 1556 г. По Уложению 1604 г., эти нормы были увеличены вдвое (с каждых 200, а не 100 четвертей). Следует только помнить, что отсчет начинался после первых 100 или 200 четвертей (с них нес службу сам дворянин). Обычно такими военными слугами были холопы-послужильцы, привилегированная верхушка холопов. Наконец, далеко не всегда корпорация целиком участвовала в той или иной военной кампании, а когда мобилизовывалась, то она нередко дробилась между разными полками и распускалась после завершения похода или оборонительных действий. – В. И.
173. Кн. Федор Иванович Мстиславский (ум. в 1622 г.), боярин в земской Думе (с 1576 г.). Участник дворцовой борьбы в 1584–1587 гг., завершившейся для его отца постригом в монахи, а затем смертью (в 1587 г.). Согласно местническому счету и традиции, с июня 1586 г. и практически до конца жизни считался первым боярином в Думе, однако реальной практической властью не обладал. Его имя называлось современниками в качестве кандидатуры на царский трон в 1598 г., в 1606 г., в 1610 г. и в 1613 г. Участник всех Земских соборов конца XVI – начала XVII в. Возглавлял правительственную армию в кампании против Лжедмитрия I зимой-весной 1604–1605 гг. Участник заговора против «царя Дмитрия Ивановича». Позднее активно участвовал в кампаниях против повстанцев в 1606–1607 гг. После свержения царя Василия Шуйского возглавил правительство Семибоярщины, подписал как член Семибоярщины августовский договор с Сигизмундом III об условиях избрания королевича Владислава на русский трон. Крупнейший (после государей) светский землевладелец: в 1613 г. в его вотчинах было ок. 50000 дес. Упомянутые Маржеретом четыре императора – это цари Федор Иванович, Борис Федорович (Годунов), «Димитрий Иванович» и Василий Иванович (Шуйский). – В. Н.
174. Ровно 15 окольничих названо в перечне Совета (думы) Лжедмитрия I в подразделе «Совет других окольничих». Указанные Маржеретом размеры денежных и земельных окладов по чинам близки к тем, которые известны по документам (правда, сугубо отрывочно). – В. Н.
175. Нормы земельных окладов выборных дворян не указаны, но они заметно превышали оклады городовых детей боярских. Следует иметь в виду, что оклады сильно варьировали в разных корпорациях в зависимости от целого ряда причин. – В. Н.
176. Сведения Маржерета о местных служилых людях Казанского края и соседних территорий являются, пожалуй, наиболее полными (особенно интересны сведения о денежном жалованья). Под черкасами Маржерет понимает, скорее всего, служилые группы северокавказских народностей, хотя цифра, почти наверняка, преувеличена. – В. Н.
177. Сам Маржерет получил при выезде на службу в Россию поместный оклад в 700 четей (1050 десятин в трех полях) и денежный оклад в 80 рублей. Документально известно о получении им годового за 1604/05 г. жалованья в полном размере. О своих земельных владениях в 1600–1606 гг. он молчит (см. документы № 1, 18 во втором разделе наст. издания, с. 265, 338–339). Прибывшие с ним наемники получили заметно меньшие оклады. Майские пожалования 1611 г. вотчинами и поместьями (см. документы № 5–7 во втором разделе наст. издания, с. 274–276) вряд ли были получены Маржеретом. – В. Н.
178. Следует отличать даточных людей, которых брали на службу со светских владельцев вотчин и поместий, не несущих по разным причинам военной службы, а также с церковных владений, от посошных людей, которых мобилизовывали на военно-транспортные (прежде всего транспортировку артиллерии и боеприпасов) и военно-инженерные работы по сошному рас-кладу. Хотя грань между ними была зыбкой. В росписи русской армии 1604 г., опубликованной в свое время С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславским, значительный объем занимают списки даточных людей с частичным их распределением по полкам (последнее издание см.: Станиславский. Двор. С. 378-404 и др.). – В. Н.
179. Стрельцы входили в состав гарнизонов не только южных крепостей страны, но и западных, в частности, укомплектованные и подготовленные стрелецкие приказы располагались в Смоленске, Пскове, отдельные отряды в целом ряде других городов на западном пограничье. Далее Маржерет описывает различные группы служилых казаков в южных же гарнизонах (кормовые казаки, беломестные, поместные и т. п.). Если цифра в 5000–6000 относится только к служилому казачеству на юге, то она, возможно, несколько преувеличена. – В. Н.
180. Маржерет, описывая главные черты быта и жизни вольных («настоящих») казаков, справедливо не обращает особого внимания на их географическое разделение. И те, и другие, и третьи принципиально объединены условиями существования за границами государственно-оформленных стран (России, Речи Посполитой). Капитан говорит здесь только о практике сношений с вольными казаками российского правительства и точно указывает размеры индивидуальных награждений и выплат жалованья на войско в целом. Остается неясным, кто включен им в цифру от 8 до 10 тысяч казаков – вся вольница по Днепру, Дону, Волге или же только донские и волжские казаки. – В. Н.
181. Подолия здесь, как и в других местах, суть Западная Украина. – В. Н.
182. «Татарин» здесь – крымский хан. Информативно описание заготовки провианта и его доставки русскими воинами в южные крепости. – В. Н.
183. Номенклатура подарков была намного шире. В нее включались золотые монеты разных номиналов (как своеобразные памятные медали по случаю значимых побед), шубы, меха (соболи, куницы, чернобурки), серебряная посуда, иногда лошади. Кроме того, наградой было увеличение денежного и земельного окладов. Так что дорогие ткани были лишь частью этого каталога наград. Чаще награды давали коллективно, чем персонально. В конечном итоге, все зависело от повода (т. е. значимости военного успеха), статуса награждаемых и возможностей казны (что стало особенно актуальным позднее в Смуту). – В. Н.
184. Маржерет имеет в виду поход и сравнительно недолгую осаду Астрахани турецкими и крымскими войсками в 1569 г. – В. Н.
185. В 1591 г. армия крымского хана Казы-Гирея достигла окрестностей Москвы, но после ожесточенных боев была вынуждена стремительно отступить, понеся при этом большие потери. По некоторым данным, хан был ранен. В 1592 г. состоялся набег крымских царевичей на русские украины. С 1593 г. Крым, повинуясь султану, был втянут в австро-турецкую («долгую») войну. – В. Н.
186. Маржерет здесь неточен. Русские войска не воевали на Северном Кавказе с грузинами; военные действия велись с владетелями Дагестана и ряда иных полугосударственных образований, находившихся под сюзеренитетом по преимуществу Османской империи. В конце 1580-х – начале 1600-х гг. успешные в целом наступательные операции русских войск и разумная дипломатия укрепили позиции Российского государства, расширили его территории в регионе. В 1588 г. был восстановлен Терский городок (в устье реки Терек), позднее были сооружены Сунженский городок (на одноименной реке; скорее всего, это и есть таинственная Самария в книге Маржерета) и Койсинский острог (на реке Кейсу, или Сулак). После того, как русские отряды взяли Тарки, там из имевшихся сооружений воздвигли каменную крепостцу. Но все эти успехи перечеркнуло тяжелое поражение 1605 г., после которого за русскими сохранился только Терский городок (Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая половина XVI – 30-е годы XVII века. М., 1963. С. 270-289). – В. Н.
187. Местоположение грузин и Грузии между Черным и Каспийским морями указано Маржеретом правильно. Но каким образом наличие Волги могло им помешать успешно воевать с Россией (если таковая возможность станет реальной) – совершенно непонятно. Лишнее доказательство столичной «оседлости» капитана, на Волге он не бывал. – В. Н.
188. В семье Годуновых еще до 1598 г. были дети, скончавшиеся во младенчестве: сын Мина (умер ок. 1591/92 г.) и дочь Ирина (умерла в августе 1597 г.). Дочь Бориса Ксения родилась ок. 1582 г. и предназначалась отцом в супруги отпрыску какой-либо европейской королевской династии. Две попытки оказались неудачными: переговоры с Габсбургами в течение ряда лет по этому поводу не привели к успеху; датский принц Иоганн скоропостижно скончался вскоре после приезда в Москву (осень 1602 г.). После свержения правительства Годуновых, гибели матери и брата (10(20).06.1605 г.), Ксения осталась жива. С этого момента начинаются разноречия в источниках. Официальные тексты в правление первого Самозванца сообщали о самоубийстве Годуновых (матери и сына) и о том, что Ксения выжила и вскоре приняла постриг под именем Ольги. Большинство позднейших русских источников, практически все иностранные авторы настаивают на факте убийства Годуновых по приказу Самозванца и на взятии им Ксении в наложницы (слухи об этом дошли до Юрия Мнишка в Польше). Позднее, еще при Лжедмитрии I (точные сроки определить трудно) Ксения была пострижена под именем Ольги и отправлена в Горицкий женский монастырь на Белоозеро. Участвовала в перезахоронении останков родителей и брата в Троице-Сергиевом монастыре летом 1606 г. Находилась в обители во время ее осады отрядами Я. П. Сапеги в 1608 г. – начале 1610 г. (сохранилось ее письмо этого времени). Позднее была на покое в Суздальском девичьем Покровском монастыре, умерла до сентября 1622 г. Федор родился ок. 1589 г., уже с 1595 г. его имя порой фигурировало рядом с отцовским пока еще в частных, но имевших публичный акцент акциях. С 1597 г. участвовал в дипломатических встречах на дворе отца (Борис Федорович с 1589 г. имел право самостоятельно вести переговоры). Во время Серпуховского похода 1598 г. был оставлен на Москве при двух царицах (тетке-инокине и матери) с восемью членами Думы. Официальная документация шла, как правило, от имени отца и сына, начиная с осени 1598 г., закрепляя статус Федора как наследника и формального соправителя. После смерти отца 13(23).04.1605 г. был наречен на царство Освященным собором, Думой, бывшими в Москве членами двора. В Москве и в ряде городов успели присягнуть царице-матери и царю Федору, но далеко не везде. 7(17).05.1605 г. вспыхнули волнения в правительственных войсках под Кромами, восстание москвичей 1(10).06.1605 г. скинуло правительство Годуновых, мать и дети были арестованы и находились в заключении на старом дворе Бориса Годунова. 10(20).06.1605 г. мать и сын были убиты стрельцами по приказу присланных Самозванцем лиц (кн. В. В. Голицын, кн. В. М. Рубец Масальский и др.). Как самоубийц (по официальной точке зрения) их погребли без отпевания в Варсонофьевском монастыре на Сретенке, туда же отправили гроб с останками Бориса Годунова, извлеченный из захоронения в Архангельском соборе Кремля. – В. Н.
189. Практика запрета на браки представителям высшей знати существовала и при Иване Грозном, и при Борисе Годунове. Боярину кн. Ф. И. Мстиславскому разрешил жениться только «царь Димитрий Иванович» (на мнимой его родственнице из Нагих). – В. Н.
190. Супругой царя Симеона Бекбулатовича стала княгиня Анастасия Ивановна Мстиславская, сестра боярина кн. Федора Ивановича Мстиславского. Время свадьбы точно неизвестно, но, возможно, бракосочетание состоялось вскоре после перехода царевича в православие (1572 г.). В любом случае, брак заключили до «посажения» Симеона на царский трон в Москве в октябре 1575 г. Кн. Анастасия приняла постриг весной или летом 1606 г., вслед за насильственным пострижением ее мужа (оно состоялось 25 марта (4 апреля) 1606 г., причем по приказу «царя Димитрия Ивановича» Симеона отправили в Кирилло-Белозерский монастырь, а уже по приказу В. И. Шуйского на Соловки. – В. Н.
191. Речь идет о княгине Ирине Ивановне Мстиславской. Известны ее многочисленные вклады в монастыри, в частности, в Троице-Сергиев, три пожертвования датируются 1605–1607 гг. (в т. ч. по инокине-царице Александре Годуновой). Вклад по брату состоялся в октябре 1624 г. (вместе с его вдовой), а по себе – в 1635 г. Скончалась старица княгиня Ирина не позднее марта 1640 г. – В. Н.
192. Князь Дмитрий Иванович Шуйский был третьим по старшинству из пяти братьев Шуйских. Маржерет знал трех: Василия, Дмитрия и Ивана – кн. Андрея убил пристав в ссылке после опалы в конце 1586 г., а кн. Александр умер в 1601 г. Все братья делали свою карьеру в Особом дворе Ивана IV в 1570-е гг. Кн. Дмитрий был стольником в конце 1570-х гг., с 1580 г. – кравчий «с путем», с весны 1586 г. – боярин. С конца того же года – в опале и ссылке, откуда возвращен с подтверждением статуса и чина весной 1591 г. Занимал важные воеводские и административные должности в 1598– 1605 гг. В царствование старшего брата, кн. Василия Шуйского, был крайне неудачлив в военных действиях: проигрывал все решающие сражения и кампании (весной 1608 г. под Болховым отрядам Лжедмитрия II, в июле 1610 г. под Клушиным корпусу гетмана С. Жолкевского и др.). Польским королем Сигизмундом III вывезен в качестве трофея в Польшу, где умер в заключении в 1612 г. – В. Н.
193. Три дочери Григория (Малюты) Лукьяновича Скуратова-Бельского были выданы замуж за Б. Ф. Годунова, кн. И. М. Глинского (Иван IV по матери был из Глинских) и кн. Д. И. Шуйского. Свадьба Шуйского имела место где-то в середине – второй половине 1570-х гг. В это время сыграть решающую роль в заключении брака своячницы с кн. Шуйским Борис Годунов никак не мог, так что в этом пункте Маржерет, скорее всего, ошибся. – В. Н.
194. Первая жена кн. В. И. Шуйского не пережила 1580-е гг. (она упомянута в разряде свадьбы Ивана IV с Марией Нагой в октябре 1580 г.). Разрешение (видимо, предварительное) на второй брак он получил от «царя Димитрия Ивановича». Впрочем, оно так и не потребовалось. После успешной реализации заговора против Самозванца во главе с самим кн. Василием, что позволило ему стать царем, а затем устроить пышную свадьбу в январе 1608 г. после подавления осенью 1607 г. восстания под предводительством И. И. Болотникова. – В. Н.
195. Густав, сын Эрика XIV от «солдатки» Карин Монсдоттер, родился в 1568 г. и в том же году с семьей оказался в заключении, после того, как его отец был свергнут с престола. Через 5 лет семью разлучили, а еще через два года Густава отправили в Пруссию. Получил образование в разных коллегиях иезуитов, к середине 1590-х оказался в Праге при дворе императора Рудольфа II. Именно там завязали с ним контакты русские дипломаты: незаконнорожденному принцу отправили ценные дары и грамоты. Контакты приобрели регулярный характер к концу века. В итоге в июле 1599 г. Густав пересек российскую границу, а 16(26) августа он был принят царем. Русскими планами предусматривалось создание вассального и дружественного России герцогства на землях шведской Прибалтики с небольшими приращениями для России (Нарва с округой и др.). Проект оказался нереалистичным по ряду причин, поведение Густава вызывало нарекания, в 1601 г. он был сослан в Углич. Рассказы иностранных авторов, в том числе Маржерета, об обещании Бориса Годунова Густаву выдать за него дочь вряд ли достоверны и отражают лишь расходившиеся по столице слухи. Последние могли быть спровоцированы великолепием и щедростью приемов, размерами даров Густаву. – В. Н.
196. Эрик XIV (род. в 1533 г., ум. в 1577 г.), старший сын короля Густава I Вазы. Наследовал отцу в 1560 г., коронация состоялась в 1561 г. Его правление сопровождалось ожесточенной, кровавой борьбой со шведской аристократией и родными братьями. Свергнут с престола в 1568 г. – В. Н.
197. Юхан III (Иоанн) (род. в 1537 г., ум. в 1592 г.), старший сын Густава I Вазы от второй жены. Получил качественное образование, владел, в частности, пятью языками. Его борьба с единокровным братом Эриком XIV завершилась полной победой: риксдаг, формально низложивший Эрика XIV, провозгласил его королем. Был сторонником восстановления единства религии (веры) в Европе, воспитал старшего сына Сигизмунда (от Катарины Ягеллонки) в католическом духе. К концу его правления сплотилась оп-позиция на конфессиональной основе, роль лидера взял на себя третий сын Густава I, Карл. – В. Н.
198. Лев Сапега (род. в 1557 г., ум. в 1633 г.), литовский магнат и виднейший государственно-политический деятель Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, канцлер литовский (1589–1623 гг.), виленский воевода (1623–1633 гг.), великий гетман литовский (1625–1633 гг.). Один из главных «конструкторов» внешнеполитического курса по отношению к России и Прибалтике, последовательный, но умеренный сторонник экспансионистской линии в обоих направлениях. Возглавил «великое» посольство 1600–1601 гг., заключившее с Россией перемирие на 20 лет. Подробный анализ предыстории посольства, хода переговоров и достигнутых результатов см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения. С. 102–169. – В. Н.
199. Маржерет пишет о рындах, составлявших парадную охрану монарха во время дипломатических приемов, других дворцовых церемоний. Кроме того, рынды обязательно сопровождали государя в царских походах, и каждый рында отвечал вместе с помощниками-поддатнями за какой-либо один предмет царского воинского оружия («большого наряда»). Служба рынд была одной из наиболее почетных, значимых в местническом отношении, ее исполняли стольники из аристократических, титулованных и нетитулованных, родов. Описание приема Сапеги, кажется, выдает очевидца. – В. Н.
200. В этом месте Маржерет живописует пир после официального приема и излагает обязанности стольников во время пира. В зависимости от ранга посольства и послов, от хода переговоров и ряда конкретных обстоятельств «программа» пира могла меняться. Виды работ стольников классифицировались: они «у столов стояли», «в столы смотрели», «вина наряжали», «пить наливали», «в столы отпускали» и др. Эти обязанности не только регламентировались по функциям, но и ранжировались по значимости (о немного более поздней практике см.: Петров К. В. Царские «столы» (по материалам 1622–1629 гг.) // Государев двор в истории России XV–XVII столетий. Материалы международной научно-практической конференции. Владимир, 2006. С. 219-237). – В. Н.
201. Обычай «подачи», т. е. рассылки блюд и питья с царского стола на дом имел традиционные корни, а кроме того, развивался в условиях концентрации двора и дворовых чинов в столице. Это разнообразило формы «непосредственных» связей монарха с членами двора (прежде всего, его верхушечных слоев, но не только). Подачи бывали отнюдь не только во время больших дипломатических приемов или «внутренних» масштабных пиров. Подачи отправлялись и с царских столов с небольшим количеством приглашенных. – В. Н.
202. Шопин – небольшая мера жидкости, немного превышающая 0,5 литра. Парижский шопин равен 0,62 л. – П. У.
203. Торжественная процессия, несущая блюда и питье на подворье, где были размещены послы и их свита, – бытовая, но яркая и часто описываемая картинка дипломатического этикета и политического быта России того времени. – В. Н.
204. Похороны жертв голода в коллективных захоронениях и за государственный счет в катастрофические 1601–1603 гг. были не только и не столько актом благотворительности, сколько попыткой упреждающих мер санитарной и социальной безопасности. Попытка оказалась далекой от успеха. – В. Н.
205. Климатическая катастрофа 1601–1603 гг. в центральных и северо-западных уездах во многом подорвала возможности регенерации крестьянских хозяйств, соответственно, резко ослабли хозяйственные возможности поместий и вотчин основной массы служилого дворянства, а соответственно резко понизился их военно-служебный потенциал. Заметно возросли налоговые недоимки. Голодные годы привели к массовым подвижкам сельского населения как в территориальном плане (сильный приток беглых в южные пограничные уезды), так и в сословном. Одним из итогов стало противоречивое законодательство, регулировавшее условия прикрепления крестьян к тяглу, приведшее к нарастанию социальных напряжений во всех сферах жизни государства и общества (см.: Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975. С. 117– 190; Скрынников Р. Г. Россия накануне Смутного времени. 2-е изд., доп. М., 1985. С. 101-107, 151-180). – В. Н.
206. Кристиан (Христиан) IV (род. в 1577 г., ум. в 1648 г.), сын короля Фредерика II (ум. в 1588 г.), герцог Шлезвиг-Гольштейнский с 1593 г. на праве самостоятельного управления, король Дании и Норвегии с 1596 г. (коронован в том же году). На базе антишведских ориентации вел переговоры с русскими послами в конце 1601 г., завершившиеся уже весной 1602 г. при поездке датских послов в Россию брачным проектом – предполагавшейся женитьбой брата короля, герцога Шлезвиг-Гольштейнского Ханса (Ганса; у Маржерета – Иоанна или Иоганна) на Ксении Годуновой. Контракт предусматривал выделение Хансу (Иоганну) с семьей Тверского княжения (без Твери) и Важской земли; молодые должны были иметь резиденции в столице и в уделе, принц и его свита имели право свободно отправлять свой культ и выстроить две кирхи «датцкой веры». Ханс (Иоганн) прибыл в Россию в конце лета 1602 г., но планы сорвались вследствие скоротечной болезни и кончины принца 28 октября (7 ноября) 1602 г. (его похоронили в подклете протестантской церкви в Немецкой слободе Москвы). Несколько человек из свиты поступили немногим позднее на русскую военную службу. В 1603 г. переговоры велись о новом женихе для Ксении. – В. Н.
207. Маржерету слегка изменила память: инокиня-царица Александра умерла почти ровно через год – 26 сентября (6 октября) 1603 г. Скончалась она в Новодевичьем монастыре, а похоронена, как и положено царице, в соборе кремлевского женского Вознесенского монастыря. – В. Н.
208. Речь идет о репрессиях в отношении взятых в плен участников восстания Хлопка, развернувшегося летом и особенно в сентябре 1603 г. (Корецкий В. И. Формирование крепостного права. С. 192–235). – В. Н.
209. Маржерет суммарно, но в целом верно описывает последовательность перехода под знамена Самозванца (не забудем, финальная часть книги посвящена аргументам о подлинности «царя Димитрия Ивановича») городов-крепостей в Северской земле (пять первых из названных им) и в южных пограничных уездах. – В. Н.
210. Петр Федорович Басманов – из нетитулованной знати: фамилия Басмановых выделилась в середине XVI в. из старейшей линии старшей ветви рода Плещеевых. Петр Федорович – старший сын Федора Алексеевича, опричного фаворита Ивана IV, и внук Алексея Даниловича, блестящего воеводы и одного из инициаторов опричнины. Петр Федорович начал карьеру стольником в конце 1580-х гг., чашничий в 1598–1599 гг., окольничий с 1600 г., боярин с весны 1606 г. В кампании 1604–1605 гг. был реальным командующим в оборонительных боях и действиях гарнизона Новгород-Северского (формально был вторым воеводой). Входил в круг близких советников царя Бориса Годунова (о его последующей судьбе см. коммент. 217, 234 в наст. разделе и Назаров В. Д. Басмановы // БРЭ. Т. 3 С. 88–89). – В. Н.
211. Маржерет вспомнил и зафиксировал в тексте фамилию ротмистра (капитана) Матвея Домарацкого явно по той причине, что хорошо знал его позднее, на службе «царю Дмитрию Ивановичю» в Москве. Возможно, Маржерет имел отношение к допросам пленных наемников. М. Домарацкий участвовал в походе Лжедмитрия I, остался на службе у него после воцарения, позднее перешел в Тушино. Описание первого сражения дано кратко, но профессионально. Выразительная деталь: у Маржерета превалируют даты по григорианскому календарю, но в рассказах о двух решающих сражениях приведены даты по юлианскому календарю. – В. Н.
212. Описание сражения при Добрыничах едва ли не лучшее и в отечественных, и в зарубежных текстах. Упоминания о массовых казнях по приказам царя Бориса русских пленных, о триумфах в Москве с трофеями и пленными иностранцами подтверждаются другими источниками. – В. Н.
213. Кн. Василий Иванович Шуйский – старший из пяти братьев. Карьеру начал стольником в Особом дворе Ивана IV, был дружкой со стороны жениха на свадьбе Ивана IV с Марией Нагой (сент. 1580 г.), воеводские назначения получал с 1581 г. Стал боярином до 20(30) мая 1584 г., в опале с конца 1586 и по весну 1591 г. Возглавил комиссию Думы по выяснению причин смерти царевича Дмитрия и волнений горожан в Угличе. На помощь рати кн. Ф. И. Мстиславского был направлен 1(10).01.1605 г. во главе отрядов, состоявших почти целиком из членов двора – стольников, стряпчих, жильцов и т. п. Эти силы в сражении при Добрыничах участвовали, как и сам кн. Василий Шуйский (Назаров В. Д. Василий Иванович Шуйский // БРЭ. Т. 4. С. 635-637). – В. Н.
214. Дата смерти царя Бориса Годунова приведена по григорианскому календарю. Маржерет точен в диагнозе. – В. Н.
215. Институт дуэлей утвердился во французском обществе с середины XVI в. и был распространен в первую очередь в военной среде. Уже к началу XVII в. они приобрели характер национального бедствия. – В. Р. Н., П. У.
216. Под «буржуа» понимали прежде всего привилегированных жителей города, обладающих достатком, определенным престижем и пользующихся всем объемом городских прав. – П. У.
217. События в правительственной армии под Кромами снова даны Маржеретом по григорианскому календарю. Волнениям предшествовала смена воевод (бояре кн. Ф. И. Мстиславский и В. И. Шуйский были отозваны в Москву, а на их место из столицы прислали боярина кн. М. П. Катырева и боярина Петра Федоровича Басманова). Роспись воевод вызвала целый ряд местнических дел и недовольство многих знатных военачальников тем, кто и как начал реально править (что и отразилось в воеводских назначениях). Давно копившееся недовольство длительностью и плохими условиями службы спровоцировало выступления городовых корпораций – рязанской и некоторых других южных городов. Хотя армия и присягнула сначала царице и сыну, волнения усиливались. В этих событиях весьма значительную роль сыграли боярин П. Ф. Басманов и боярин князь В. В. Голицын (получил боярство летом 1602 г.). В итоге армия как боеспособная сила перестала существовать. Часть воевод была арестована, другие бежали, основная масса дворян отправилась по домам. – В. Н.
218. Это Иван Иванович Годунов, кравчий с 1598 г., окольничий с октября 1602 г. Вслед за родственниками после выступлений горожан Москвы 1(10).06.1605 г. был арестован и сослан. – В. Н.
219. Михаил Глебович Салтыков, окольничий с 1590 г., боярин с лета 1601 г. – В. Н.
220. Текст такого письма сохранили некоторые русские нарративы. – В. Н.
221. Бельский Богдан Яковлевич, фаворит и любимец Ивана IV в 1576–1584 гг., думный дворянин (с 1576 или 1577 г.) и оружничий (с 1578 г.). После смерти Ивана Грозного возглавил «партию» незнатных думных дворян из его особого двора, попал в опалу уже весной 1584 г. Позднее оказывался в немилости не один раз, осенью 1598 г. получил чин окольничего, но на рубеже 1601–1602 гг. снова в ссылке. В Москве появился после смерти Бориса Годунова. В описываемых здесь событиях – в антигодуновском восстании москвичей 1(10).06.1605 г. – Бельский стал едва ли не главным провокатором выступлений городских низов, в ходе которых были разграблены и частью уничтожены дворы Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых (все они были арестованы), а заодно дома врачей-иностранцев. Позднее Бельский пользовался симпатиями «царя Дмитрия Ивановича», но в круг его близких советников не входил. Царь Василий Шуйский отправил его воеводой в Казань, где весной 1611 г. во время волнений горожан и местных дворян он был казнен (см. Назаров 6. Д. Бельский Б. Я. // БРЭ. Т. 3. С. 296). – В. Н.
222. Семью Бориса Годунова арестовали и посадили на старом его дворе «за приставы» в день восстания в Москве. Сабуровых, Годуновых и Вельяминовых заключили в тюрьму 8(18) июня, в ссылки их стали отправлять с 15(25) и 16(26) июня. Царицу-мать и царя Федора Борисовича убили 10(20) июня. – В. Н.
223. В Варсонофьевском монастыре на Сретенке. – В. Н.
224. Князь И. М. Воротынский, старший сын выдающегося русского полководца кн. Михаила Ивановича Воротынского. В правление и в царствование Бориса Годунова почти все время находился или в опалах, или на далеких воеводствах в Поволжье (в Нижнем Новгороде и почти 10 лет в Казани). Получил чин боярина весной 1605 г., после восстания 1(10).06.1605 г. возглавил делегацию сословий столицы к «царю Димитрию Ивановичу». Участвовал в его свержении, а позднее был активнейшим участником политической и военной борьбы 1606–1618 гг. Умер в январе 1627 г. (см.: Назаров В. Д. Воротынский Иван Михайлович // БРЭ. М., 2006. Т. 5. С. 730). – В. Н.
225. Маржерет ошибается. Названные им лица участвовали в торжественной встрече мнимой «матери» и «царя Димитрия» под Москвой. В далекую обитель ездил за инокиней-царицей Марфой кн. М. В. Скопин-Шуйский. Кн. Василий Михайлович Рубец Мосальский был назначен воеводой в Путивль в 1603 г. Осенью 1604 г. перешел на сторону Лжедмитрия I (отчасти под давлением горожан и гарнизона) и с тех пор был его вернейшим сторонником. Еще до прихода «царя Димитрия» в Москву кн. Василий получил чин боярина и должность главы приказа Большого дворца, был близок к Самозванцу. При Василии Шуйском удален воеводой в Корелу, позднее оказался в Тушинском лагере. – В. Н.
226. Речь идет о Николо-Выксинском монастыре. – В. Н.
227. Венчал на царство Лжедмитрия патриарх Игнатий, грек по происхождению, епископ города Ериссо. В некоторых русских текстах его неправомерно титулуют архиепископом Кипрским. В Россию прибыл в 1595 г. «за милостыней», в качестве представителя местоблюстителя вселенского патриарха присутствовал на торжествах по случаю избрания царем Бориса Годунова (1598 г.). Ок. 1603 г. поставлен архиепископом Рязанским. В начале июня 1606 г. встречал Лжедмитрия I в Туле (город был в его епархии), принимал присягу ему у местных жителей и прибывавших из других городов делегаций. Сопровождал его при походе в Москву. Избран и поставлен Патриархом Освященным собором 30 июня (10 июля) 1605 г. В день убийства Самозванца сведен с кафедры, затем судим, лишен архиерейства и заключен в Чудов монастырь. Освобожден и вновь возведен на патриаршество командованием польско-литовского гарнизона весной 1611 г. Осенью того же года уехал в Литву, умер ок. 1640 г. в Виленском униатском Троицком монастыре (Макарий (Булгаков). История русской церкви. М., 1996. Кн. 6. Отд. 1. С. 78, 79, 85, 104-106, 644-645). – В. Н.
228. О чеканке при Самозванце золотых монет разных типов и различного назначения см. детальное исследование: Лаврентьев. Царь. С. 50–150. Во Франции самый распространенный тип экю («экю золотого солнца») равнялся тогда трем ливрам. – В. Н., П. У.
229. Во французской теории права и юридической практике к концу XVI в. утверждается заимствованное из римского права определение «Оскорбление Величества» как самого тяжкого преступления против Бога, короля и общественного блага. Даже намерение организовать заговор против короля считалось заслуживающим смерти. Показательно, как Маржерет характеризует состав суда и судебные процедуры; обвинение с доказательствами вины происходило публично в присутствии избранных из всех сословий представителей. В другом месте книги он сообщает дополнительные детали: улики в измене Василия Шуйского, помимо прочего, были продемонстрированы «по анналам истории и по его поступкам в отношении Бориса», так «что ни он, ни его род никогда не были верными слугами своих государей» (см. с. 185 наст. издания). Такому описанию судебного процесса корреспондируют известия других иностранных авторов, есть параллели (по составу собора) в Новом летописце. Л. В. Черепнин справедливо отнес это событие к числу судебных соборов (Черепнин Л. В. Земские соборы. С. 90, 150–151). – В. Н., П. У.
230. Речь идет о Яне Бучинском (иностранным секретарем «царя Димитрия» был еще его брат, Станислав), главном секретаре в этой группе чиновников, составлявших близкий круг сотрудников и советников правителя (см., в частности: Лаврентьев. Царь. С. 16, 18, 152–153, 158 и др.). В начале января 1606 г. прибыл в Польшу с крупными суммами денег (для Ю. Мнишка и других кредиторов) и дорогими подарками для невесты. Добивался скорейшего отъезда Марины Мнишек с родственниками в Россию, сопровождал их в этой поездке до окрестностей Москвы. Затем участвовал в свадебных торжествах. После переворота 17(27).05 был арестован, активно допрашивался, дал показания, позднее сослан (Дневник. С. 33, 37, 42, 171 и др.). Мера подлинности «расспросных речей» Бучинских вызывает большие сомнения. – В. Н.
231. Власьев Афанасий Иванович – из дьяческой семьи, приказная карьера началась не позже середины 1580-х гг. Не позднее 1594 г. подьячий в Посольском приказе с самым высоким среди подьячих денежным жалованьем и поместным окладом. С 1595 г. и до 1603 г. – дьяк приказа Казанского дворца (думский дьяк с 1598 г.) с одновременным исполнением обязанностей по дипломатическому ведомству (участие в переговорах, посольских приемах, посольствах). Постепенно его занятие международными делами выходит на первый план. Возглавил русское посольство в Империю в 1599–1600 гг., с этого года – второй посольский дьяк, с конца 1601 г. (после отставки В. Я. Щелкалова) – думный дьяк и глава Посольского приказа. В 1599–1605 гг. был главой или членом русских посольств в Империю, Речь Посполитую, Данию и др. Участвовал в переговорах с представителями Англии, Швеции, Речи Посполитой, Дании, Ганзейских городов, Крымского ханства. Был очень близок к Борису Годунову, выполнял отдельные поручения по политическому сыску (1601 г.), связанные с матримониальными планами царской семьи (вне рамок протокола), по контролю над действиями воевод в кампании против первого Самозванца. Сохранил свой пост при царе Федоре Борисовиче, оставался думным посольским дьяком («и подскарбием надворным», т. е. казначеем) в правление «царя Дмитрия Ивановича». 5(15) сентября 1605 г. выехал из Москвы во главе огромного посольства (230 человек) в Речь Посполитую за невестой для царя, Мариной Мнишек. 12(22) ноября 1605 г. представлял особу царя на церемонии обручения (по католическому обряду), 1(11) декабря как представитель «царя Димитрия Ивановича» присутствовал на брачных торжествах Сигизмунда III (тот вторым браком женился на эрцгерцогине Констанции Габсбург), занимая самые почетные места среди всех дипломатов. Сопровождал Марину, ее родных и огромную свиту в поездке в Россию (в конце путешествия Власьев немного их опередил, прибыв в Москву 14(24) апреля 1606 г.). По возвращении возглавил Посольский и Казенный приказы, участвовал в переговорах с послами Речи Посполитой, в свадебных торжествах. После переворота и воцарения Василия Шуйского попал в опалу с конфискацией недвижимости, был отправлен вторым воеводой в Уфу. В начале 1611 г. Сигизмунд распорядился о возвращении ему отобранного имущества, примерно тогда же от короля получил чин думного дворянина. (Лисейцев. Посольский приказ. Ч. 1. С. 56–75). – В. Н.
232. Палатин Сандомирский – Юрий Мнишек (род. ок. 1548 – умер 1613 г.), сенатор Речи Посполитой, воевода Самборский и староста Львовский. К моменту появления на его горизонте «царевича Дмитрия» находился в тяжелейшем финансовом положении из-за неуплаты налогов и доходов с королевских имений и соляных копей. Организовал поддержку авантюре Самозванца со стороны части магнатов, короля и его окружения (в негласной форме), католической церкви Короны, включая финансовое обеспечение для найма небольшого войска. В ответ получил от Лжедмитрия I обязательства жениться на его дочери Марине (с выделением значительного удела), уступки самому Мнишку части территории России, а также возмещения всех расходов. В качестве гетмана возглавил польско-литовскую часть армии Самозванца на начальном этапе похода, в начале января 1605 г. вернулся в Речь Посполитую с большинством польско-литовских отрядов. После воцарения Самозванца получил от него крупные суммы, затягивал отъезд Марины в Россию. В поездке на свадьбу в Москву (май 1606 г.) его сопровождали многочисленные родственники, знакомые, клиенты. После убийства «царя Димитрия» был допрошен, а в августе 1606 г. с Мариной, другими родственниками и многочисленной дворней сослан в Ярославль. По июльскому договору 1608 г. подлежал (наряду с другими сосланными) отправке на родину, но вместо этого с семьей и близкими был перехвачен недалеко от границы отрядами Лжедмитрия II (по предварительной договоренности): 5(15) сентября в Тушино состоялась церемония встречи «чудесно спасшегося царя Дмитрия» с его супругой и тестем. В конце 1608 г. выехал из России. – В. Н.
233. Марина Мнишек (род. в 1588/89 г., умерла до весны 1615 г.), младшая дочь Юрия Мнишка от его первого брака (ее мать – Ядвига Тарло, из известного магнатского рода), 12(22) ноября 1605 г. была обручена в Кракове с «царем Димитрием Ивановичем» (его особу представлял А. И. Власьев), что приравнивалось в католическом обряде венчанию. На свадебных торжествах в Москве 8(18).05.1606 г. была миропомазана по православному обряду (что было воспринято русскими как присоединение к православию по второму чину) во время коронации (так она стала первой коронованной русской царицей), а в последующей процедуре брачного венчания то ли приняла из рук патриарха Игнатия православное причастие, то ли отказалась его принять (последнее, видимо, ближе к реальности). После убийства мужа была переведена из царских покоев во двор к отцу, затем вместе с ним, родными, свитой и многочисленными слугами сослана в Ярославль. Летом 1608 г. сознательно выбрала Тушинский лагерь (вместо возвращения в Самбор), публично признав в Лжедмитрии II чудом спасшегося мужа (при этом настояла на тайном венчании). В дни кризиса и распада Тушинского лагеря вновь отказалась вернуться на родину, не приняв предложений короля, а в январе 1610 г., ускользнув от охраны, добралась верхом в сопровождении небольшой свиты до Калуги, где находился лагерь и резиденция Лжедмитрия II. В начале января 1611 г. родила от него сына Ивана, которого вскоре после рождения публично «отдала» под защиту горожан Калуги (Самозванец был убит в декабре 1610 г.). Ок. 3(13) января 1611 г. отправилась с сыном под охраной И. М. Заруцкого в Тулу. Позднее находилась в Коломне под его же покровительством: весной 1611 г. Заруцкий стал одним из организаторов и предводителей Первого земского ополчения. Сопровождала его с сыном и маленькой свитой, когда он осенью 1612 г. пытался воссоздать на юге страны антиправительственную военную коалицию. Летом 1614 г. была выдана казаками (с Заруцким и сыном) правительственным отрядам на р. Яик, затем привезена в Москву. Умерла в заключении («с тоски»), по одному из преданий, в «Маринкиной башне» Коломенского кремля. Ее сын был повешен. И, М. Заруцкий то ли посажен на кол (по одним данным), то ли колесован (Козляков В. Н. Марина Мнишек. М., 2004; Успенский Б. А. Царь и патриарх. Харизма власти в России. С. 187–210). – В. Н.
234. Буссов (с. 112) точно датирует учреждение «царем Димитрием» личной охраны из наемников январем 1606 г., примерно к тому же времени относит этот факт и Масса, (с. 118, 122). Свадьба кн. Ф. И. Мстиславского имела место в конце января-феврале 1606 г. (с 3 марта начался Великий пост). Поэтому арест «секретаря или дьяка» следует датировать зимой – началом весны. Некоторые исследователи сближают это известие Маржерета с сообщением Массы об обнаружении неких лиц вблизи покоев царя ночью 8 января 1606 г. (двух лиц арестовали и позднее казнили) и последующим его рассказом о том, что Андрей Шерефединов был подкуплен для убийства царя (Скрынников Р. Г. Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев. Новосибирск, 1987. С. 179–180). Но Масса не называет Шерефединова дьяком, что соответствовало реалиям: после опалы 1584 г. А. В. Шерефединов был выборным дворянином по Коломне, и в таком качестве он известен боярским спискам 1598/99 г., 1602/03 г. и нач. XVII в. В августе 1604 г. был вторым членом комиссии, верставшей детей боярских Арзамаса и Коломны (возможно, он уже был пожалован в московские дворяне). Новый летописец указывает его среди лиц, отправленных в Москву для убийства царицы М. Г. Годуновой и царя Федора Борисовича в июне 1605 г. (Масса вообще приписывает это убийство только ему). Но в отличие от других лиц, любимцев Ивана IV, он совсем незаметен в окружении Самозванца. В боярских списках 1606–1607 г. и 1610–1611 г. он, правда, фигурирует в перечнях московских дворян (Веселовский. Дьяки. С. 578; Станиславский. Двор. С. 256, 275, 302, 359; Сторожев. Материалы. С. 90). Можно, конечно, догадываться, что отсутствие значимого карьерного роста при столь важной услуге привело А. Шерефединова в ряды заговорщиков против Самозванца, но в любом случае он и дьяк (у Маржерета без имени) – разные люди, хотя из одного, оппозиционного «царю Димитрию» лагеря. Указание на присутствие П. Ф. Басманова при пытке дьяка говорит об его особой близости к государю – политический сыск был ему подведомственен. Он же возглавлял Стрелецкий приказ, что должно было гарантировать (дополнительно к учрежденной охране из наемников) безопасность правителя. – В. Н.
235. Марина Мнишек пересекла русскую границу 8(18) апреля 1606 г. Князь Константин Вишневецкий (род. в 1564 г., ум. в 1641 г.), магнат, Кременецкий староста, из княжеского дома турово-пинских Рюриковичей, перешел в католичество в 1595 г. Женат на старшей сестре Марины Мнишек, Урсуле. В имении его двоюродного брата, кн. Адама Вишневецкого, летом 1603 г. его русский слуга объявил себя сыном Ивана Грозного. Самозванец очутился в Самборе у Мнишка именно благодаря этим родственным связям. После выступления 17(27).05.1606 г. в Москве кн. Константин был в ссылке в Костроме, позднее поучаствовал в военных действиях на стороне тушинцев и в армии королевича Владислава в 1618 г. – В. Н.
236. Эпизод с М. И. Татищевым внутренне противоречив, ведь православная Пасха приходилась в 1606 г. на 20 апреля. Если у Маржерета григорианский календарь, то никакой мясной еды за 10 дней до Пасхи подать на царский стол не могли. Но и вместить в один день опалу на Татищева, его удаление (по контексту не просто из Кремля) и прощение «по ходатайству» П. Ф. Басманова невозможно. Соответственно, инцидент и ссылку Татищева следует датировать январем– и до 17 февраля 1606 г. (о том, что его сослали «в дальний острог» знали в мае того же года послы Речи Посполитой). В критический момент заговора именно Татищев убил ножом Басманова (по Буссову) или нанес ему первый удар (по Маржерету). Начало карьеры обеспечил его отец, думный дворянин в Особом дворе Ивана Грозного: в 1590-е М. И. Татищев ясельничий, в январе 1599 он получил думное дворянство, считался одним из любимцев Бориса Годунова, выполнял значимые дипломатические поручения. В 1604–1605 гг. возглавил посольство в Грузию, имевшее, помимо прочих, тайное задание: поиск невесты для царевича Федора Годунова. Вернулся он в Москву 12(22) ноября 1605 г., в правление «царя Дмитрия Ивановича». Не позднее 16(26) декабря Татищев получил чин окольничего. «Отплатил» он активнейшим участием в заговоре. Позднее участвовал в военных действиях против болотниковцев, затем получил назначение 2-м воеводой в Новгород. По подозрению в намерении передаться к Лжедмитрию II (но и по причине его крайнего корыстолюбия) решением походного отряда новгородских дворян и воинских людей был утоплен в конце 1608 г. (Павлов. Государев двор. С. 53, 64, 69; РИО. М., 1912. Т. 137. С. 192; Буссов. С. 119). – В. Н.
237. Здесь и везде далее Маржерет называет саблю словом cimeterre. Оно подразумевало восточную, в первую очередь турецкую саблю с достаточно широким клинком с обоюдозаточенным боевым острием-елманью и широким обухом. Сабля обладала значительным изгибом и по своей конструкции отличалась от восточноевропейских сабель венгерского типа (sabre). – В. Р. H.
238. Конечно, не «Царь Петр», но «царевич Петр», сын муромского посадского человека Илья Горчаков, он же Илейка Муромец. Итогом его скитаний по Волге стало вступление в отряды терских казаков в качестве чуры (ученика-слуги) старых казаков. Был выдвинут старыми казаками на роль сына царя Федора Ивановича, царевича Петра. Объявление его в этой роли и движение казаков вверх по Волге к Москве выявило, помимо прочего, неравномерность кризисных явлений в их социально-политическом обличьи (терские казаки явно хотели получить свою долю наград и жалованья, оглядываясь на донских казаков). Характерны также те способы, которыми Лжедмитрий попытался первоначально решить неожиданно возникшую сложную проблему (ненасильственными мерами). – В. Н.
239. Здесь Маржерет, а точнее его информаторы, ошибся – движение «царевича Петра» продолжалось, казаки изменили маршрут. В конце 1606 г. оно придало восстанию под предводительством И. Болотникова новый мощнейший импульс. – В. Н.
240. Дата въезда Марины Мнишек в Москву приведена по григорианскому календарю. Посол Сигизмунда III – Николай Олесницкий (род. ок. 1558 г., ум. в 1629 г.), воевода радомский, каштелян г. Малогощ в Коронной части Речи Посполитой (Польше). Во время приема посольства «царем Дмитрием» происходили резкие словесные перепалки между ним и послами из-за непризнания польской стороной нового титула Самозванца («непобедимый цесарь» и т. п.). После выступления москвичей 17(27).05.1606 г. и убийства боярами «царя Димитрия Ивановича» Олесницкий содержался вместе с другими чинами посольства под стражей в Москве. После возвращения в Польшу с 1619 г. воевода Люблинский, автор записок о Смуте в России. – В. Н.
241. Дата выступления горожан и действий заговорщиков приведена по григорианскому календарю. Другими источниками подтверждается убийство П. Ф. Басманова Татищевым, насильственная смерть нескольких телохранителей. Цифра убитых поляков и литовцев у Маржерета меньше, чем у Буссова, но больше, чем у Массы и особенно чем в польских записях. – В. Н.
242. Тело «царя Димитрия Ивановича» было выставлено на столе на Лобном месте Красной площади (торговых рядов). Парижский ольн (или ол) составлял 188,8 см. – В. Н., П. У.
243. О внезапном похолодании вслед за убийством Лжедмитрия I сообщают многие источники. Соответствует другим известиям запись Маржерета о разделении («один против других») «Совета (т. е. Думы), народа и страны». Иными словами, раскол российского общества произошел и в социальном измерении, и в административно-территориальном плане. Точно указание об опалах и ссылках всех близких к «царю Димитрию» лиц. Перевод Марины Мнишек в охраняемое стражей подворье ее отца состоялся 23 мая (2 июня) 1606 г. – В. Н.
244. Во главе церковной части комиссии стоял ростовский митрополит (по некоторым источникам, «нареченный патриарх») Филарет (Романов), светскую часть комиссии возглавлял боярин кн. И. М. Воротынский. – В. Н.
245. Дата коронации дана по григорианскому календарю. Сведения Маржерета о двух фактах волнений в Москве, едва не приведших к низложению нового царя, Василия Шуйского, наиболее информативны. – В. Н.
246. Юрий Мнишек, Марина, их ближайшие родственники, сопровождавшие их лица и слуги были сосланы 6 августа 1606 г. в Ярославль (не Углич). – В. Н.
247. «Христианнейший король» – официальный титул французских королей с XV в. То, как определяет автор 1606 год («минувший»), датирует данный абзац – он написан или отредактирован в Париже в 1607 г. Не сказалось ли это на точности выражения? Трудно понять, идет ли речь о намерении Самозванца самому со свитой отправиться во Францию (что крайне маловероятно) или же планировалось представительное посольство из знатных и близких к царю лиц. – В. Н., П. У.
248. Этот текст Маржерета очень важен: он фиксирует распространение слухов о спасении «царя Димитрия» в столице практически сразу после его убийства. – В. Н.
249. Бертран де Коссан – французский купец из Ла-Рошели. Согласно грамоте Генриха IV на имя царя Василия Шуйского от 1607 г., Бертран впервые посетил Россию с торговыми целями в 1580 г. (нельзя полностью исключить описку или какую-то ошибку в письме Генриха IV) и, возможно, бывал в ней и позднее. Король ходатайствует о возврате купцу 300 рублей за взятые в казну и внесенные «в реестр» драгоценности (т. е. зафиксирован и факт сдачи, и факт оценки сданных ценностей). Во время восстания 17(27) мая 1606 г. Коссан, скорее всего, не пострадал физически (раз он наведался на Лобное место) и не был ограблен (раз об этом не говорится в письме). По справедливому мнению Жордания, обращение Коссана к королю явно передал при аудиенции сам Маржерет, хотя и другой вариант (купец сам или через парижских знакомцев обратился к Генриху IV) не исключен. Дошло ли письмо Генриха IV до царя (что сомнительно), а если и дошло, то получил ли Коссан удовлетворение своим претензиям – вопрос остается открытым (Жордания. Очерки. Ч. 1. С. 109–116, 222-225). – В. Н., П. У.
250. Бучинский Станислав, шляхтич, брат Яна Бучинского, секретарь Лжедмитрия I. После событий 17(27) мая 1606 г. арестован и был допрошен вместе с братом. – В. Н.
251. Согласно этому известию Маржерета, восстания в важнейших крепостях юга страны вспыхнули в самом начале июня 1606 г. – В. Н.
252. Шереметев Петр Никитович – из младшей линии знаменитого аристократического нетитулованного рода. Входил в ближайшее окружение правителя, затем царя Бориса Годунова. Неоднократно сопровождал его в поездках по монастырям, участвовал в царских приемах, пирах, выполнял отдельные поручения. 1(10).10.1602 г. получил чин окольничего. Слухи, потом более серьезная (?!) информация о его активном участии в заговоре против В. И. Шуйского дошли до царя, когда Шереметев в составе комиссии по переносу мощей царевича Дмитрия был в Угличе. Немногим позднее был сослан. – В. Н.
253. Текст содержит весьма ценную информацию о характере выступлений москвичей в кризисное время. – В. Н.
254. В данном месте речь, скорее всего, идет об армии во главе с боярином кн. И. М. Воротынским, направленной под Елец. Рать Воротынского действительно нанесла поражение повстанцам, что, однако, не привело к падению крепости. К концу лета ситуация изменилась кардинально: после неудачного боя армия Воротынского сначала отступила (к Туле), а затем практически развалилась. – В. Н.
255. Подобные суждения имели хождение преимущественно в протестантских странах и регионах. – В. Н.
256. Царевич Димитрий и Мария Нагая с рядом родственников были отправлены в Углич («на удел») 24 мая (3 июня) 1584 г. – В. Н.
257. Речь идет о кн. Адаме Вишневецком (см. выше, коммент. 235 в наст. разделе). Конечно, Маржерет ошибается, соединяя в одно лицо двоюродных братьев. Князь Адам позднее собирал отряды и для Лжедмитрия II. – В. Н.
258. Маржерет прав: во времена эпидемий и стихийных бедствий правительство резко усиливало меры по контролю над передвижением населения, особенно на границе с Речью Посполитой и шведской Прибалтикой. – В. Н.
259. Речь идет о посольстве от имени «цесаря Дмитрия Ивановича» к папе; послом стал А. Лавицкий, один из полковых священников-иезуитов, сопровождавших «царевича» в походе 1604–1605 г. Посольство имело предварительный характер (Пирлинг П. Из Смутного времени. СПб., 1902. С. 114-119). – В. Н.
260. Посольство И. Ржевского и дьяка П. Дмитриева состоялось в 1601– 1602 гг. Карьера дьяка известна, но с лакунами. В 1588–1592 гг. был вторым дьяком Посольского приказа, в 1595–1599 гг. вместе с дьяком И. Нармацким возглавлял Новый четвертной приказ (Новую четь), из которой образовалась Новгородская четверть. Параллельно (в 1597– 1598 гг.) был дьяком в Московском Судном приказе. Выполнял отдельные поручения дипломатического и служебно-разрядного характера (Павлов. Приказы. С. 192, 194, 199). – В. Н.
261. О желании Лжедмитрия основать университет писали, в частности, сопровождавшие его в походе на Москву иезуиты (Пирлинг П. Из Смутного времени. С. 137, 138 и далее). – В. Н.
262. Вряд ли Маржерет прав: соборы 1598 г. и 1613 г. показали, что «стремились» к российской короне представители ряда фамилий – Голицыны, Трубецкие, Воротынские, Романовы, Годуновы и др. В мае 1606 г. вопрос не был однозначен. Интриги (в отношении Шуйского, о которых пишет сам Маржерет) это доказывают. – В. Н.
