ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И ЭТНОГЕНЕЗ. Часть 6.

Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев
в свете данных антропологии

Вводные замечания 

вопросы, связанные с использованием антропологического материала в целях исторического исследования, с одной стороны, и возможности этнической антропологии как вспомогательной исторической дисциплины —
с другой, рассмотрены в статье Г. Ф. Дебеца, М. Г. Левина и Т. А. Трофимовой, на которую выше неоднократно делались ссылки. Одним из основных положений этой статьи является бесспорный тезис о наличии косвенной связи между явлениями исторического порядка — культурой и языком и антропологическими типами. Речь идет в данном случае об
отражении общественно-исторических процессов в фактах антропологии.

Значение исследования антропологических особенностей современного населения может быть показано на примере народов Дагестана. Сопоставление расового типа двух народностей тюркской языковой семьи —ногайцев и кумыков показывает, что первые имеют в своем составе заметную монголоидную примесь, в то время как у вторых она полностью отсутствует.  Поскольку оба народа принадлежат к кипчакской группе
тюркской языковой семьи, следует предполагать, что их формирование связано с близкими в этническом отношении тюркскими народностями  средневековья. Факт наличия отчетливо выраженной монголоидной примеси в расовом составе ногайцев позволяет предположить, что она была  не в меньшей, если не в большей степени выражена и у их тюркоязычных предков. А так как кумыки характеризуются полным отсутствием  монголоидной примеси, не отличаясь в этом отношении от своих иноязычных соседей — даргинцев, возможность их перехода на тюркскую речь  без включения в свой состав значительного количества тюркских переселенцев, т. е. путем простого заимствования иного языка, кажется весьма вероятной. Такой вывод может быть сделан только на основании рассмотрения антропологических данных и полностью согласуется с результатами этнографического исследования, говорящего о культурной близости кумыков к другим народам Дагестана [2].

Все сказанное иллюстрирует возможности использования антропологических данных в качестве полноценного исторического источника. Однако историческое исследование, в свою очередь, предъявляет антропологии некоторые требования, основным из которых является комплексность применяемых для решения исторических вопросов антропологических материалов. Палеоантропологический материал помогает уловить изменение типа во времени и при сопоставлении с данными смежных дисциплин,
в первую очередь археологии, ответить на вопрос о его причинах, но он  в силу своей специфики бессилен при решении проблемы происхождения современных народов. Исследование современного населения рисует картину распространения антропологических типов по территории, но не  помогает при определении их древности и этапов формирования. Таким  образом, только сопоставление тех и других данных дает возможность  перейти от истории типов к их территориальному распределению в на-
стоящее время и использовать полученную информацию для разрешения исторических вопросов.

Однако прямое сопоставление очень затруднительно из-за разного характера получаемых: в обоих случаях сведений. Поэтому в процессе  сопоставления особое значение приобретает изучение краниологических  особенностей современного населения, которое является мостом при
переходе от соматологического материала к палеоантропологическому и  значительно уменьшает ошибку при их коннексии. К сожалению, широкое введение краниологических материалов по современному или близкому к современности населению в практику антропологических работ  началось лишь в последние десятилетия, и в этой области мы имеем  еще много пробелов. К числу таких пробелов относится и почти полное  отсутствие материалов по краниологии балкарцев и карачаевцев. Поэтому в дальнейшем изложении мы вынуждены ограничиться рассмотрением соматологических и палеоантропологических данных, привлекая данные о малочисленной балкарской серии лишь в качестве вспомогательных.



СОМАТОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ

Изучение физических особенностей населения Карачая и Балкарии было начато еще в прошлом веке Р. Ф. фон Эркертом, измерившим пять карачаевцев [3]. В конце XIX и в начале XX в. оно было продолжено рабо-
тами Н. А. Вырубова [4] И. И. Пантюхова [5], С. Соммье [6] и И. С. Щукина [7]. Однако малое количество наблюдений, иная по сравнению с современной методика измерения и отсутствие достаточно хорошо сравнимых, т. е. собранных с соблюдением тех же методических приемов, данных по другим народам Северного Кавказа делают материал, представленный перечисленными исследователями, малопригодным для углубленного  антропологического анализа. Поэтому в дальнейшем изложении я буду
опираться только па собранные в 1926—1928 гг. данные В. И. Левина [8], достаточно полно охватывающие этнические группы Северного Кавказа  и впоследствии вошедшие в ряд сводных работ [9]. Помимо полноты,
большим достоинством этих материалов является также то, что они собраны одним исследователем, т. е. практически полностью сравнимы.

При разграничении монголоидных и европеоидных групп особое значение приобретают описательные или качественные признаки — интенсивность третичного волосяного покрова, строение глазной области,
интенсивность пигментации и т. д. На территории Кавказа показатели,
характеризующие интенсивность пигментации, теряют свою ценность, так  как почти весь Кавказ входит в зону распространения темнопигментированных типов, мало отличающихся в этом отношении от типичных монголоидов. Тем больший интерес имеет сравнение по признакам, характеризующим рост третичного волосяного покрова и строение глазной области, в частности присутствие складки верхнего века.

В. И. Левиным опубликовано процентное соотношение субъектов со  слабым, средним и сильным развитием волосяного покрова, без указания, определялся ли он на лице или на теле. Так или иначе, третичный волосяной покров на лице, очевидно, являлся основным мерилом отнесения  исследованного к той или иной категории развития признака. При обозначении слабого, среднего и сильного роста волос соответственно баллами 1, 2 и 3 мы получаем трехбалльную шкалу для определения этого  признака, правда отличающуюся от современной пятибалльной, но дающую возможность уловить разницу между сопоставляемыми группами  при вычислении среднего балла интенсивности роста третичного волосяного покрова. Карачаевцы и балкарцы отчетливо дифференцируются от  ногайцев, сближаясь с остальными группами Северного Кавказа:

Таким образом, рассмотрение развития третичного волосяного покрова у разных народностей Северного Кавказа приводит к выводу, что  характерный для ногайцев ослабленный рост волос, являющийся следствием наличия в их составе заметной монголоидной примеси, отличает их не только от адыгейских и кабардинских, но и от других тюркских этнических групп Северного Кавказа. Балкарцы и карачаевцы не обнаруживают, следовательно, по этому признаку специфических уклонений в  направлении приближения к большой монголоидной расе.

Сопоставление процента наличия складки верхнего века менее показательно, поскольку опубликованные В. И. Левиным по этому признаку  данные, видимо, не вполне безупречны в методическом отношении. Од-
нако и здесь мы имеем четкие различия между ногайцами, с одной стороны, и балкарцами и карачаевцами — с другой: 


Рассмотрение процентного распределения складки верхнего века также приводит к заключению об отсутствии у балкарцев и карачаевцев  монголоидной примеси, как и сопоставление их с другими группами по
росту третичного волосяного покрова.

В качестве общего вывода из всего сказанного может быть выдвинуто  положение о том, что карачаевцы и балкарцы, подобно кумыкам, перешли на тюркскую речь, не включив в свой состав значительного количества тюркоязычных элементов. Иными словами, тюркизация карачаевцев и балкарцев по языку явилась результатом культурного взаимодействия, а не генетического родства с тюркскими народами средневековья.

В. И. Левин писал, что по антропологическим особенностям карачаевцы и балкарцы не отличаются от других восточноадыгейских групп.
Имевшиеся различия были оставлены без внимания из-за невозможности
определить их таксономический ранг ввиду полного отсутствия сравнимых материалов по основным этническим группам Закавказья. Первая  публикация этих материалов, как и данные по народам центральной  части Северного Кавказа, позволила выделить своеобразный «притерекский» вариант среди ингушей и осетин, отличающийся большими величинами длины тела и черепного указателя и крупными размерами  лица [10]. Обширные материалы по всем грузинским группам, собранные Институтом экспериментальной морфологии АН Грузинской ССР, показали, что характерный для «притерекского» варианта комплекс признаков в более чистом виде распространен в южных и юго-западных
районах и охватывает многие грузинские группы, проживающие на южных склонах Кавказского хребта. В работах грузинских антропологов  он получил название кавкасионского варианта. Сопоставление балкарцев  и карачаевцев с горными осетинскими и северогрузинскими группами по
выделяющим их признакам — длине тела, головному указателю и ширине лица — разъясняет направление различий, дифференцирующих первых от северокавказских народностей абхазо-адыгейской языковой  группы.

По длине тела адыгейские народности, несмотря на наличие отдельных сравнительно высокорослых групп, характеризуются средними величинами. Карачаевцы и балкарцы сближаются по этому признаку с
представителями «кавкасионского» варианта:



Аналогичные результаты мы получаем при рассмотрении вариаций  головного указателя. И по этому признаку балкарцы и карачаевцы сближаются с горными осетинскими и северогрузинскими группами, отчетливо дифференцируясь от соседних адыгейских народностей: 

Особенно показательные результаты получаются при сопоставлении по скуловой ширине лица. Горные группы Осетии и Грузии характеризуются исключительно высокими величинами поперечного диаметра лица,  не уступающими или мало уступающими размерам этого диаметра у  сибирских монголоидов. Таким образом, в этих районах мы имеем очаг широколицести, находящий себе аналогии только за пределами ареала  распространения европеоидной большой расы. В связи с этим сходство  или различие по величине скулового диаметра приобретает особое значение.

Балкарцы и особенно карачаевцы имеют очень широкое лицо, не уступая в этом отношении кавкасионским и горноосетинским группам.
Все адыгейские народности, и даже ногайцы, у которых повышение  широтных размеров лица является следствием монголоидной примеси,
характеризуются заметно меньшими величинами скулового диаметра:


Просмотр приведенных цифровых данных показывает, что у некоторых адыгейских групп проявляются морфологические особенности, характерные для кавкасионского варианта. Так, черноморские шапсуги, чемгуи и армавирские бесленеевцы отличаются относительной высокорослостью, армавирские бесленеевцы и абазины имеют сравнительно широкое лицо и большой головной указатель. Однако вариации отдельных признаков в направлении приближения к кавкасионскому варианту не
имеют того значения, как сдвиг изменчивости по всему комплексу таксономически ценных признаков. Последний в достаточно отчетливой  форме заметен только у балкарцев и карачаевцев. Это дает возможность
высказать предположение о том, что в антропологическом отношении балкарцы и карачаевцы являются представителями кавкасионского варианта европеоидной большой расы и сближаются с горными осетинскими и северогрузинскими группами. Таким образом, при решении вопросов этногенеза народов Карачая и Балкарии следует иметь в виду, что,  исходя из данных антропологии, предположение об общих предках балкарцев и карачаевцев, с одной стороны, и горных осетин и грузин —с другой, представляется более вероятным, чем общее происхождение с  тюркскими и абхазо-адыгейскими народностями Северного Кавказа.



ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ

В сводной работе по палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебеца были описаны лишь три краниологические серии с территории Северного Кавказа эпохи средневековья — из могильника Харх в Осетии, могильника
Дуба-Юрт на территории Чечено-Ингушетии и могильника Мощевая балка  в Прикубанье. Почти за 40 лет, прошедших после публикации этой  работы, положение изменилось: были описаны материалы из нескольких
средневековых могильников на территории Ставрополья, Черкессии, Осетии и Дагестана. Но территории Кабардино-Балкарии не очень повезло в интересующем нас отношении и в эти годы: вскрытые там могильники, давшие палеоантропологический материал, относились к местному,  по-видимому дотюркскому, населению, и только раскопки Верхнечегемского могильника принесли небольшую серию черепов, которые можно
рассматривать как принадлежавшие средневековым предкам балкарцев [12].

Могильник этот был раскопан в 1960 г. Г. И. Ионе близ Верхнего  Чегема (Кабардино-Балкария), в местности Лигит, и отнесен к
VII—XII вв. н. э. [13] И. М. Чеченов датировал его XIII—XIV вв. [14]  Е. П. Алексеева (устное сообщение) заняла промежуточную позицию и
относит могильник к X—XII вв. Не предрешая вопроса об окончательной дате могильника, тем более что полученный из него археологический  материал окончательно не описан, его следует, по-видимому, все же рас-
сматривать как позднесредневековый, подразумевая под этим первые  века II тысячелетия н. э.

Черепа из Верхнечегемского могильника отличаются при абсолютной  выраженности европеоидных особенностей широким лицевым скелетом, черепная коробка также более широкая, чем у населения, оставившего
многие другие могильники на территории Северного Кавказа. Следствием этого является заметное увеличение черепного указателя. Оно в меньшей степени проявляется на женских черепах, но вариации признаков  в женских сериях вообще в подавляющем большинстве случаев менее четки. Таким образом, мы имеем круглоголовое и широколицее население, т. е., следовательно, тот комплекс признаков, который может быть сближен с широколицыми и круглоголовыми европеоидами Центрального Кавказа — кавкасионским типом, о котором говорилось на предыдущих страницах. Таким образом, исходя из палеоантропологических наблюдений, можно достаточно определенно утверждать, что популяция, оставившая могильник у Верхнего Чегема, принадлежала к местному этническому пласту.

Л. И. Лавров со ссылкой на П. Г. Акритаса, Г. И. Ионе и И. М. Мизиева писал о «значительном проценте монголоидов» в составе группы, оставившей Верхнечегемский могильник [15]. Ясно, что речь идет о поверхностном визуальном впечатлении, которое иногда подводит даже профессионалов. В данном случае это обманчивое впечатление возникло за счет значительной ширины лицевого скелета верхнечегемских черепов. В работе Л. И. Лаврова чрезвычайная лабильность антропологических комплексов у предков балкарцев и карачаевцев доказывается сравнением средних в далеко расположенных одна от другой северокавказских группах по случайно выбранным и заведомо динамичным признакам.
Между тем, когда антропологи пишут о стабильности антропологического
типа, подразумеваются не отдельные признаки, а их сочетания. По ним  же производится и сравнение.

В феврале 1974 г. я имел возможность исследовать новый палеоантропологический материал в секторе археологии Кабардино-Балкарского  научно-исследовательского института в Нальчике, поступивший из раскопок последних лет. Материал этот происходит из трех могильников,
расположенных в горной зоне Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии,— Курноятского, Ташлы-Талинского и Карт-Журтского. Практически только из первого могильника в нашем распоряжении находится
небольшая серия; остальные могильники представлены лишь единичными черепами. Погребения Курноятского могильника датируются XIII—XVII вв.[16], два остальных могильника раскопавший их И. М. Мизиев
датирует XV—XVI вв. (Ташлы-Тала) и XIV—XV вв. (Карт-Журт).
И. М. Чеченов, обсуждая с автором проблему датировки этих двух могильников, высказал предположение, что они могли возникнуть на один-два века позже. Таким образом, речь во всех трех случаях идет о хронологически примерно синхронном населении, отстоящем от современности не больше чем на половину тысячелетия.

Основные метрические характеристики исследованных черепов представлены в табл. 8. Индивидуальные измерения опубликованы в специальной работе [17]. Главной особенностью, которая бросается в глаза
при рассмотрении материала из могильника Курноят, является значительная ширина лицевого скелета. Эта особенность сочетается с очень сильной выраженностью европеоидных признаков и тенденций к расширению
головы. Весь такой комплекс, характерный для многих народов Центрального Кавказа в современную эпоху, был свойствен их предкам и в эпоху средневековья. Исследовавший могильник Курноят И. М. Мизиев высказал предположение, что он оставлен балкарцами, непосредственными предками современного населения — балкарцев верховьев Черека, где
расположен могильник. Палеоантропологические наблюдения подтверждают это предположение. Находящаяся в нашем распоряжении серия черепов из поздних балкарских склепов очень сходна с курноятской серией по всем основным признакам [18], что также свидетельствует в пользу  принадлежности могильника Курноят к кругу балкарских могильников.Каково отношение позднесредневекового населения, проживавшего в верховьях Черека и известного нам антропологически по могильнику Курноят, к населению несколько более раннего времени, проживавшему в  верховьях Чегема? Иными словами, каково отношение серии из могильника Курноят к черепам из Верхнечегемского могильника? Верхнечегемские черепа также отличаются большой шириной лица и сильной выраженностью европеоидных особенностей, т. е. теми же антропологическими чертами, что и черепа из Курноята и современная балкарская серия.
Можно думать, что в верховьях Чегема также проживали предки балкарцев, как и в верховьях Черека, и что Верхнечегемский могильник представляет собой более раннюю стадию их формирования и истории, чем
Курноятский. Как и в настоящее время, между населением этих двух  ущелий эпохи средневековья невозможно проследить никакой антропологической разницы. К сожалению, нет палеоантропологических данных по

предшествующим периодам, которые позволили бы нам реконструировать более глубокие хронологические истоки формирования того комплекса признаков, о котором идет речь.

В связи с исключительной ролью, которую играло аланское население степей и предгорий Северного Кавказа в сложении культуры и этнических особенностей северокавказских народов, небесполезно задать вопрос: каково конкретно было их значение в формировании антропологических особенностей балкарцев, оказали ли аланы на них какое-нибудь
влияние, т. е. вступали ли они в брачный контакт с предками балкарцев или нет? Свойственный аланам краниологический комплекс был составлен длинной черепной коробкой, узким и относительно высоким лицевым скелетом при резкой выраженности европеоидных особенностей и отсутствии какой-либо монголоидной примеси. Пытаясь ответить на заданный  выше вопрос и сопоставляя краниологические особенности населения,  оставившего аланские и балкарские памятники, мы приходим к выводу, что в составе средневекового населения Верхней Балкарии не заметно  никаких следов примеси того комплекса признаков, который был характерен для алан. Среди территориальных групп современных балкарцев  также нет таких, которые выделялись бы узколицестью. Таким образом, на вопрос о влиянии алан на сложение антропологического состава средневекового населения горной зоны Кабардино-Балкарии нужно пока, до получения новых материалов, могущих изменить это заключение, ответить отрицательно. 

Такой вывод, надо думать, справедлив и для территории Карачая.
Поскольку ареал расселения алан охватывал в какой-то мере и территорию современного Карачая, постольку мы вправе предполагать, что свойственный им комплекс признаков был характерен и для средневекового  населения, занимавшего область расселения современных карачаевцев.
Так как они, как мы убедились, тоже имеют резко брахикранную черепную коробку и широкий лицевой скелет, общим итогом сопоставления палеоантропологических и соматологических данных является констатация факта отсутствия преемственности между современными карачаевцами и аланами. Увеличение черепного указателя у современного населения по сравнению с древним, зафиксированное для многих областей  СССР, не является аргументом против указанного генетического разрыва, ибо оно всегда сопровождается уменьшением широтных размеров лицевого скелета, тогда как в рассматриваемом случае отличия карачаевцев и балкарцев от средневекового населения идут в обратном направлении.

ОБСУЖДЕНИЕ СУЩЕСТВУЮЩИХ ГИПОТЕЗ

Большое количество существующих в литературе гипотез о происхождении балкарцев и карачаевцев само по себе свидетельствует о сложности проблемы. Некоторые из них, например чешская гипотеза
И. А. Гильденштедта [19] или гуннская гипотеза Ж. Шардена и А. Ламберти [20], имеют в настоящее время лишь историографический интерес и
не нуждаются в специальном обсуждении. Другие, как, например, гипотеза, рассматривающая современное население Карачая и Балкарии как осколки полчищ Тимура, могут удачно объяснить происхождение отдельных карачаевских и балкарских фамилий, но не решают проблему
этногенеза балкарцев и карачаевцев в целом [21]. Нет нужды останавливаться и па гипотезе собственно турецкого или крымского происхождения последних, как основанной только па данных фольклора, имеющего
заведомо вторичное происхождение, и полностью противоречащей историческим данным [22]. В качестве солидно обоснованных историческими и  другими данными могут расцениваться гипотезы тюркского и аланского
происхождения карачаевцев и балкарцев. К их обсуждению и должны быть в первую очередь привлечены результаты антропологического исследования.

Основным аргументом в пользу тюркской гипотезы является принадлежность языка карачаевцев и балкарцев к тюркской языковой семье, где он занимает место в кипчакско-огузской, или половецкой, подгруппе кипчакской группы вместе с кипчакским, караимским и кумыкским языками [23]. Другой тюркский язык Северного Кавказа — ногайский вместе  с каракалпакским и казахским языками принадлежит к кипчакско-ногайской подгруппе кипчакской группы тюрских языков. Сам по себе  факт принадлежности карачаево-балкарского и ногайского языков к  разным языковым подгруппам опровергает ногайский вариант тюркской  гипотезы карачаево-балкарского этногенеза [24]. Антропологический материал приносит дополнительную аргументацию в пользу отсутствия прямой генетической связи между ногайцами, с одной стороны, и балкарцами и карачаевцами — с другой. Наличие у первых сильной монголоидной
примеси резко отличает их от вторых, у которых монголоидная примесь полностью отсутствует. Таким образом, ногайский вариант тюркской гипотезы должен быть оставлен, как игнорирующий существенные различия между ногайцами и балкаро-карачаевцами по языку и физическим  особенностям.

X. О. Лайпанов сообщает, что в карачаево-балкарском фольклоре бытует легенда, выводящая предков карачаевцев и балкарцев из древнего  города Маджары и считающая их предками хазар [25]. Очевидно, что основным аргументом в пользу происхождения карачаевцев и балкарцев  от хазар является призпание города Маджары хазарским. Такая точка зрения действительно высказывалась в начале XX в. Г. Н. Прозрителевым [26]. Однако археологические раскопки В. А. Городцова в пределах  города Маджары [27] и тщательное сопоставление всех содержащихся в  письменных источниках сведений о нем, произведенное Т. М. Минаевой [28], показали, что город Маджары являлся одним из золотоордынских городов, время расцвета которого падает на XIV в. Таким образом,
хотя и нет оснований отрицать, что потомки хазар могли составлять определенный процент населения города, этот факт еще не является доказательством генетической связи древних хазар и современных балкарцев и карачаевцев. Хазарский вариант тюркской гипотезы карачаево-балкарского этногенеза нуждается, следовательно, в дополнительной аргументации, и поэтому мнение X. О. Лайпанова о том, что «хазарский элемент
является одним из главных элементов в этническом составе карачаевцев
и балкарцев» [29], выглядит малоубедительным.

Антропологические данные также не подтверждают хазарскую гипотезу. Особенности физического типа хазар могут быть восстановлены на основании изучения обширного палеоантропологического материала, добытого при раскопках хазарской крепости Саркел [30]. Он свидетельствует о том, что расовый состав хазар характеризовался наличием заметной
монголоидной примеси. Правда, она незаметна в материале, происходящем из большого кургана, но вполне отчетливо проявляется на черепах  из малых курганов, по мнению М. И. Артамонова также оставленных населепием города. Результаты исследования краниологического материала согласуются с сообщениями письменных источников, согласно которым карикатурное изображение царя хазар, выставленное на стене
города Тбилиси персами при осаде его хазарами, отличалось как раз утрировкой монголоидных признаков [31]. В качестве косвенного аргумента, говорящего о наличии монголоидной примеси в составе хазар, может
рассматриваться и наличие монголоидной примеси у населения средневекового крымского города Херсонеса, где стоял хазарский гарнизон [32].
Все это позволяет сделать вывод, что с антропологической точки зрения
генетическая преемственность между хазарами, с одной стороны, и карачаевцами и балкарцами — с другой, хотя и не исключена полностью, но маловероятна ввиду наличия монголоидной примеси у первых и отсутствия ее у вторых.

Об отсутствии генетической преемственности между средневековым  населением города Маджары и современными балкарцами можно говорить с полной определенностью. Изучение краниологической коллекции, собранной В. А. Городцовым при раскопках средневекового могильника в городе Маджары, и сравнение ее с краниологическими материалами с Волги, относящимися к хазарам и населению золотоордынских городов, подтвердили принадлежность города к числу золотоордынских [33]. Специальное сравнение с балкарской краниологической серией продемонстрировало отсутствие морфологического сходства между населением Маджар и представителями балкарского народа, а следовательно, и отсутствие между ними генетического родства.

Кипчакский вариант тюркской гипотезы аргументирован гораздо более солидно, чем все предыдущие [34]. В пользу этой гипотезы свидетельствуют языковые и этнографические (в частности, совпадение погребальных
обрядов), как и собственно исторические, данные. Сам по себе антропологический материал также не дает возможности возражать против прямого родства кипчаков с балкарцами и карачаевцами просто в силу пол-
ного отсутствия сведений о физическом типе кипчаков. Однако рассуждение, приведенное при рассмотрении ногайской и хазарской гипотез, не теряет своего значения и в данном случае. Наличие отчетливо выраженной монголоидной примеси в составе ногайцев, представляющих собой группу, в общем занимающую промежуточное между европеоидами  и монголоидами положение, заставляет предполагать, что принадлежность
к кипчакской ветви тюркской языковой семьи и выраженность монголоидных особенностей в антропологическом типе являются на территории  Северного Кавказа следствием единого исторического процесса. Отсутствие у балкарцев и карачаевцев монголоидной примеси мешает, следовательно, полностью принять кипчакскую гипотезу. Другим косвенным аргументом, свидетельствующим против нее, является близкое сходство
антропологического типа карачаевцев и балкарцев с физическим типом  горных осетин и горных групп Грузии. Поскольку в отношении последних не существует ни малейших намеков на связь их с кипчаками, нет  оснований полагать, что близкое сходство горных групп Грузии и Осетии  с балкарцами и карачаевцами по антропологическим особенностям имеет  своей причиной общее происхождение от кипчаков. Таким образом, антропология, не располагая в этом случае прямыми данными, позволяет  тем не менее критически отнестись к гипотезе кипчакского происхождения современных тюркских народностей Карачая и Балкарии на основа-
нии косвенных соображений. Хотя факт происхождения современного карачаево-балкарского языка от половецкого засвидетельствован целым  рядом письменных источников и в настоящее время может считаться  бесспорным, весьма вероятно, что среди прямых предков карачаевцев и
балкарцев кипчаки составляли ничтожное меньшинство. В свете данных  антропологии кипчакская гипотеза должна пониматься, следовательно,  скорее как выражение имевшего место культурного взаимодействия,
а не генетического родства.

Н. Ходнев высказал предположение о происхождении балкарцев от одного из колен кавказских булгар [35]. Позже оно было поддержано  В. Ф. Миллером [36]. Оба автора основывались преимущественно на совпадении племенных названий. Разумеется, совпадение такого рода не может служить достаточно веским аргументом в пользу генетического родства. Рассмотрение палеоантропологического материала из сельских  булгарских могильников Поволжья [31] и собственно Болгарии [38] показывает, что для булгар был характерен европеоидный тип, отличавшийся  умеренной брахикранией и относительной широколицестью, т. е. теми
особенностями, которые выражены и в типе карачаевцев и балкарцев.
Однако абсолютные размеры ширины лица, так же как и диаметра головы, у первых все же заметно меныпе, чем у вторых. Эпохальная из-
менчивость, зафиксированная для многих признаков, идет скорее по линии уменьшения, а не увеличения абсолютных размеров. Таким образом,  в случае признания булгарской гипотезы мы должны допустить изменение антропологических признаков в обратном обычному направлению,  что в свете общих соображений представляется маловероятным. Высказанное в последнее время предположение о том, что в составе булгар
были аланские племена [39], принципиально не меняет отношения к булгарской гипотезе, поскольку признание иной этнической и языковой  принадлежности булгар не уничтожает факта отсутствия преемственно-
сти между ними и балкарцами и карачаевцами в антропологических особенностях.

Полная разработка вопроса о возможной связи карачаевцев и балкарцев со средневековыми аланами отсутствует в исторической литературе.
Однако существуют многочисленные источники, называющие население
Карачая и Балкарии аланами в эпоху, когда там уже жили предки карачаевцев и балкарцев, т. е. после XIII в. [40] Сопоставление палеоантропологических материалов эпохи средневековья, приписываемых аланам,
с результатами соматологического исследования балкарцев и карачаевцев дает возможность критически отнестись и к этой гипотезе. Не отрицая полностью участия аланского компонента в образовании карачаево-балкарской народности, следует подчеркнуть, что подавляющее большинство
предков современных карачаевцев и балкарцев должно было принадлежать к другому антропологическому типу, чем тот, который, по-видимому, был преобладающим в средневековом аланском населении. Правда, кавкасионский вариант, характерный для балкарцев и карачаевцев, представлен и у горных групп осетин. Последние, так же как и осетины  плоскогорья, по языку, как известно, являются прямыми потомками алан [41]. Однако, поскольку в средневековых могильниках Осетии, принадлежащих аланам, представлен тот же узколицый, умеренно длинноголовый тип, что и в других районах Северного Кавказа, и в этом  случае нет оснований полагать, что „кавкасионский" вариант восходит к  аланам.

Происхождение кавкасионского варианта будет подробно рассмотрено  в следующем очерке. Так как он приурочен к горным районам Цент-
рального и Северного Кавказа, только раскопки древних могильников в  этих районах помогут выяснить его генезис. Однако специфические особенности этого типа и его выраженность у горных групп Осетии, Грузии и Черкесии уже сейчас позволяют поставить вопрос о каком-то общем компоненте, вошедшем в их состав. Н. Я. Марр называл этот компонент яфетическим. В той общей форме, которую приобрели его представления о «яфетидах», потомками которых, по его мнению, являлись  буришки на Памире и баски на Пиренейском полуострове, они не выражают никакой конкретной исторической реальности. Однако в применении к интересующему нас вопросу проблема какого-то этнического субстрата, не сводимого к уже упомянутым, приобретает известную актуальность. Может быть, например, именно с ним связано сравнительно изолированное положение сванского языка в системе картвельских языков. Возможно, что именно с ним связано и наличие общего слоя в осетинском и карачаево-балкарском языках, не сводимого ни к тюркской, ни к иранской лексике [42]. Таким образом, специфические особенности антропологического типа балкарцев и карачаевцев наводят на мысль о
необходимости поисков их генетических связей в первую очередь со  сванами и другими высокогорными группами Северной Грузии, поскольку ясно, что в формировании потомков алан, каковыми являются осетины, общий субстрат, о котором идет речь, играл подчиненную роль.

Результаты исторического исследования как будто бы подтверждают намеченную линию сопоставлений. Л. И. Лавров привел убедительные  доказательства расселения сванов но Баксанскому ущелью в XVII в. [43]
Пребывание сванов в верховьях Кубани, повидимому, относится к более ранней эпохи и датируется пока очень приблизительно, периодом  между XIV и XVII вв. [44] Не исключено, следовательно, что на территории горной части нынешних Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии сваны соприкасались с половцами, заселившими, как утверждает
Л. И. Лавров, эту территорию под напором татаро-монгольских орд в XIII в. Гипотеза, согласно которой часть сванов восприняли кипчакский  язык и остались в указанных районах, удачно разрешает те трудности,
с которыми сталкиваются все остальные гипотезы карачаево-балкарского
этногенеза при анализе их в свете фактов антропологии. В рамках этой гипотезы находит себе место и идея балкаро-сванского языкового скрещения, с которой все-таки нельзя не считаться, хотя она и была высказана Н. Я. Марром уже тогда, когда он стал «марристом» [45]. Так или  иначе, рассмотрение всей совокупности антропологических данных, имеющих отношение к проблеме происхождения балкарцев и карачаевцев,
приводит к выводу, что историческое исследование должно идти по линии выявления специфических связей тюркских народностей Карачая и  Балкарии с горными группами Осетии и Грузии, и в первую очередь
Сванетии.

ВЫВОДЫ 

1. Карачаевцы и балкарцы относятся к европеоидной большой расе и не имеют в своем составе никаких следов монголоидной примеси.

2. Внутри европеоидной расы карачаевцы и балкарцы относятся к кавкасионскому варианту, представленному в наиболее чистом виде у горных групп Осетии и Северной Грузии.

3. Отсутствие в составе карачаевцев и балкарцев монголоидной примеси дает возможность критически отнестись к тюркской гипотезе карачаево-балкарского этногенеза, а сопоставление соматологических наблюдений с палеоантропологическими заставляет отвергнуть и аланскую гипотезу.

4. Расселение представителей кавкасионского варианта — сванов в  районе нынешнего обитания балкарцев и карачаевцев в эпоху средневековья, как и полное тождество их антропологических особенностей, позволяет предполагать, что оформление тюркских народностей Карачая и  Балкарии было процессом перехода части сванов или, возможно, какойлибо другой высокогорной группы местного населения на кипчакский
язык.

5. Предлагаемая гипотеза требует специального изучения исторических источников, как и этнографических и языковых материалов, в целях вскрытия специфических связей карачаево-балкарцев и сванов,  а также организации раскопочных работ на территории Карачая, Балкарий и горных районов Грузии, результатом которых должно явиться
накопление палеоантропологических и краниологических материалов и
выяснение генезиса кавкасионского варианта.


1 Миклашевская Н. Н. Некоторые материалы по антропологии народов Дагеста-
на // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1953. Вып. 19.

2 См., напр.: Гаджиева С. Ш. Кумыки: Ист.-этногр. исслед. М., 1961.

3 Фон-Эркерт Р. Ф. Антропологические измерения кавказских народов и описание
измеренных субъектов //.Изв. Кавказ, отд-ния Рус. геогр. о-ва. Тифлис, 1884- 1885. Т. 8.

4 Вырубов Н. А. Отчет о поездке на Кавказ летом 1890 года//Тр. антропол. отд.
О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1890. Т. 12, вып. 9.

5 Пантюхов И. И. Антропологические наблюдения на Кавказе. Тифлис, 1983.

6 Sommier S. Note volanti sui Karatciai ed alcune misure di Abasa, Kabardini e Aba-
sekh//Arch. anthrop. e ethnol. Firenze, 1901. Vol. 31.

7 Щукин И. С. Материалы для изучения карачаевцев//Рус. антропол. журн. 1913.
№ 1/2.

8 Левин В. И. Этно-географическое распределение некоторых расовых признаков у
населения Северного Кавказа//Антропол. журн. 1932. № 2.

9 Ярхо А. И. Краткий обзор антропологического изучения турецких народностей СССР за 10 лет (1924-1934) //Там же. 1936. № 1; Бунак В. В. Антропологический
состав населения Кавказа // Вестн. Гос. музея Грузии. Тбилиси, 1947. Т. 13.

10 Бунак В. В. Указ. соч.

11 Натишвили А. И., Абдушелишвили М. И., Абдушелишвили М. Г. Материалы экс-
педиции 1950 года по антропологии современного населения Грузинской ССР//Тр.
Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1953. Т. 4; Натишвили А. Н., Аб-
душелишвили М. Г. Предварительные данные об антропологических исследова-
ниях грузинского народа//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1955. Вып. 22.

12 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М, 1974.
Там же сводка данных по средневековому населению Северного Кавказа и биб-
лиография.

13 Опрышко О. Л. Раннехристианский могильник в сел. Верхний Чегем КБ АССР
(раскопки 1960 г.) // Сборник статей по истории Кабардино-Балкарии. Нальчик,
1961.

14 Чеченов И. М. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1969.

15 Лавров Л. И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в. // Кавказский этнографи-
ческий сборник. М., 1969. Т. 4. С. 73.

16 Мизиев И. М. Средневековые каменные ящики в Верхней Балкарии // Сов. архео-
логия. 1971. № 4.

17 Алексеев В. П. К палеоантропологии Кабардино-Балкарии эпохи позднего сред-
невековья//Археология и вопросы древней истории Кабардино-Балкарии. Наль-
чик, 1980. Вып. 1.

18 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа.

19 Гилъденштедт И. А. Географическое и статистическое описание Грузии и Кавка-
за. СПб.. 1809.

20 Шарден Ж. Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672—1673 годах //
Кавказ, вестн. Тифлис, 1900. № 8; Ламберта А. Описание Колхиды или Мингрс-
лии // Зап. Одес. о-ва истории и древности. Одесса, 1877. Т. 10.

21 Лайпанов X. О. К истории карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1957.

22 Там же.

23 Баскаков Н. А. Классификация тюркских языков в связи с исторической периодизацией их развития и формирования//Тр. Ин-та языкознания. М., 1952. Т. 1; Он же. Введение в изучение тюркских языков. М., 1962; 2-е изд. 1969.

24 См. библиографию: Лайпанов X. О. Указ. соч.

25 Там же.

26 Прозрителев Г. И. Маджары — один ив древнейших городов Северного Кавказа.
Ставрополь, 1906.

27 Городцов В. А. Результаты археологических исследований на месте развалин
г. Маджары в 1907 году. М., 1911.

28 Минаева Т. М. Золотоордынский город Маджар // Материалы по изучению Став-
ропольского края. Ставрополь, 1953. Вып. 5; Она же. Очерки по археологии Став-
рополья. Ставрополь, 1965.

29 Лайпанов X. О. Указ. соч. С. 9.


30 Гинзбург В. В. Антропологические материалы к проблеме происхождения насе-
ления Хазарского каганата // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
М.; Л., 1951. Т. 13; Статьи Л. Г. Вуич, В. В. Гинзбурга и Б. В. Фирштейн, опубликованные в: Тр. Волго-Донской археол. экспедиции. М.; Л., 1963. Т. 3. (Материалы и исслед. по археологии СССР; № 109).

31 Артамонов М. И. Очерки древнейшей истории хазар. Л., 1936.

32 Дебец Г. Ф. Антропологический состав средневековых городов Крыма // Сб. Му-
зея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1949. Т. 12.

33 Алексеев В. 77. Происхождение народов Кавказа.

34 Самойлович А. Н. Кавказ и турецкий мир. Баку, 1926; Лайпанов X. О. Указ. соч.;
Лавров Л. И. Происхождение кабардинцев и заселение ими нынешней территории//Сов. этнография. 1956. №. 1.

35 Ходнев Н. Заметки о древних названиях кавказских народов // Кавказ. 1867. № 45.

36 Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. III // Учен. зап. Моск. ун-та. 1887. Вып. 8.

37 Герасимова М. М. Скелеты древних болгар из раскопок у с. Кайбелы//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. М., 1956. Т. 33.

38 Балан М., Боев 77. Антропологические материалы от некропола при Нови пазар //
Изв. по археол. ин-там. София., 1955. Кн. 20.

39 Мерперт 77. 77. К вопросу о древнейших болгарских племенах. Казань, 1957.

40 См. библиографию: Лайпанов X. О. Указ. соч.

41 Абаев В. 77. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1.

42 Он же. Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев // Язык и мы-
шление. Л., 1933. Т. 1.

43 Лавров Л. И. Расселение сванов на Северном Кавказе до XIX в. // Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 10.

44 Там же.

45 Марр Н. 77. Балкаро-сванское скрещение//Избр. работы. Л., 1937. Т. 4.



Антропологические данные
и происхождение осетинского народа



История изучения

Начало антропологического изучения народов Кавказа падает на 80-е  годы прошлого века. К этому же времени относится и начало антропометрического изучения осетин. Оно связано с деятельностью Р. Ф. Эркерта, на протяжении нескольких лет занимавшегося антропометрией  многих северокавказских и закавказских народов. Среди прочих он про-
извел антропометрические измерения 16 осетин   Одновременно с  Р. Ф. Эркертом на Кавказе работал Э. Шантр. Основным его занятием  было исследование археологических памятников Кавказа, но он в соответствии с традицией комплексности, господствовавшей в науке о человеке в конце прошлого столетия, также производил антропометрическое
изучение современного населения. Им изучено 18 осетин [2]. Наряду с антропометрическими наблюдениями первые шаги кавказской антропологии, как и вообще антропологической науки, связаны и с визуальными  впечатлениями о физическом типе народов Кавказа врачей, этнографов,
правительственных чиновников, военных, путешественников. Среди наблюдений жизни и быта кавказских народов, иногда важных и интересных даже сейчас, иногда поверхностных, встречаются и отдельные замечания об их физическом типе, антропология как бы незаметно вырас-
тает из этнографии. В качестве примера для Осетии укажу путевой очерк К. Н. Россикова [3].

На последнее десятилетие прошлого века падает начало и расцвет  деятельности двух антропологов, много сделавших для изучения антропологии Кавказа в целом и Осетии в частности,— Н. В. Гильченко и И. И. Пантюхова. Н. В. Гильченко окончил Военно-медицинскую академию в Петербурге, был одним из первых учеников известного русского
антрополога, профессора кафедры нормальной анатомии Военно-медицинской академии А. И. Таренецкого [4] и первым защитил докторскую
диссертацию по антропологии. Объемистая диссертация его была посвящена антропологии осетин [5]. Материал для нее Н. В. Гильченко собрал  среди военнослужащих на Кавказе. В отличие от Р. Ф. Эркерта и  Э. Шаптра, в распоряжении которых были лишь единичные наблюдения над антропологическим типом осетин, Н. В. Гильченко изучил  200 человек — обширный для того времени материал. Если учесть, что  программа измерений его была очень подробна и включала определения
нескольких десятков не только морфологических, но и физиологических
признаков, то можно сказать, что работы Н. В. Гильченко так и не  были превзойдены до революции по своему качественному и количественному уровню. Правда, И. И. Пантюхов измерил 258 осетин в Южной
Осетии (материал собирался среди призывных), но использованная им
программа измерений включала определения всего лишь нескольких  признаков [6]. Однако достоинство материалов, собранных И. И. Пантюховым, заключалось в другом — в широком охвате народов Северного
Кавказа и Закавказья, который позволил произвести сравнение антропологических особенностей разных народов и до какой-то степени выявить  их антропологическое своеобразие. Особенно выгодное впечатление в
этом отношении производит обобщающая работа И. И. Пантюхова, вышедшая на рубеже прошлого и нашего столетий и основанная на измерениях более чем 10 000 человек [7]. Но теоретические положения этого  сочинения отстают даже от уровня русской науки того времени и содержат в зародыше те расистские взгляды, которыми И. И. Пантюхов так
печально прославился в последующие годы.

Каковы теоретические итоги всех этих исследований? Оценка их может быть объединена с рассмотрением истории антропологического изучения осетин в начале XX в. (до 1917 г.), так как теоретический
уровень русских антропологических исследований на Кавказе не шагнул
за эти годы вперед сколько-нибудь заметным образом, а новых полевых  наблюдений, сбора новых антропометрических материалов не производилось. Н. В. Гильченко, отметив краткое упоминание Аммианом Марцеллином светловолосости алан, особо остановился на темной пигментации  осетин. Он полагал, что потемнение осетин по сравнению с аланами вызвано смешением с монголами или татарами. Таким образом, по его  мнению, в составе осетин может быть отмечена монголоидная примесь.
К аналогичному выводу пришел А. Н. Харузии, не производивший самостоятельных исследований среди осетин, но сопоставивший результаты  измерений Н. В. Гильченко с измерениями тюркских народов, сделанными другими исследователями. Он уже определенно высказывался в пользу того, что монголоидная примесь в составе осетин обязана своим про-
исхождением смешению их с тюркскими народами [8]. В сводной работе
по антропологии России А. А. Ивановский подчеркнул своеобразие антропологического типа осетин и обособленное положение их среди других  народов Северного Кавказа и Закавказья [9]. Он выделил особый осетин-
ский вариант и указал на сходство его с армянским и кабардинским.
В следующей обобщающей работе, охватывающей уже население всего
земного шара, А. А. Ивановский выделил осетино-кабардинскую антропологическую общность, придав этим большее значение, по его мнению,  антропологическому сходству между осетинами и кабардинцами и как бы подчеркнув этим их генетическое родство [10]. Но выводы А. А. Ивановского, основанные на формальном статистическом анализе, не встретили сочувственного отношения в русской науке, неоднократно подвергались критике и остались надолго примером того, как абстрактные математические умствования, оторванные от конкретного материала и
прилагаемые к нему на недостаточно профессиональном уровне, заводят
исследователя в тупик".

Общая оцепка роли,всех перечисленных работ в истории антропологического изучения осетин определяется нашей оценкой методологии и
методики дореволюционных исследований в области расоведения вообще и не может быть высокой — все эти работы представляют в настоящее время лишь историографический интерес. Методологически они  крайне несовершенны, хотя авторы и использовали антропологический  материал не только для выделения и характеристики антропологических   типов, но и для установления родства между ними, но делалось это  очень несистематически, на основании случайно выбранных исходных  положений, иногда при этом использовались формальные статистические  приемы. Отсюда и произвольные выводы о наличии монголоидной примеси в составе осетин, о родстве их с кабардинцами, что не подтверди-
лось в ходе дальнейших исследований. Нечеткость методологических  установок отражала методическую слабость проводимых исследований:
в подавляющем большинстве случаев весь собранный материал был  крайне малочислен (работы Р. Ф. Эркерта и Э. Шантра), программа измерений отличалась неполнотой (работы И. И. Пантюхова), данные разных авторов вследствие применения в поле различных приемов измерений  были плохо сравнимы друг с другом. В программе измерений почти отсутствовало определение так называемых описательных признаков, т. е.  строения отдельных деталей лица, а именно они являются основными  при выделении и классификации антропологических типов и установлении их генетических взаимоотношений. Исключение составляла наиболее  полная работа Н. В. Гильченко, но собранный им материал повисал в
воздухе из-за отсутствия аналогичных сравнительных данных. Большим
недостатком всех дореволюционных публикаций по антропологии осетин
было то, что их физические особенности рассматривались суммарно, без  попытки выявить антропологическое своеобразие отдельных территориальных и этнографических групп. В общем, повторяю, использовать антропологический материал по осетинам, собранный дореволюционными
исследователями, в настоящее время чрезвычайно трудно.

В первое послереволюционное десятилетие основное внимание было  уделено усовершенствованию методической стороны антропологических  исследований. Широкая разработка проблем морфологии человека, осу-
ществленная в Институте антропологии при Московском государственном  университете под руководством В. В. Бунака, позволила выработать наиболее целесообразную программу расоведческих исследований, в которой  основное место заняли описательные признаки. Для каждого признака  были предложены четкая классификация его вариаций и удобные способы фиксации их при полевой экспедиционной работе. Все это заслуживает специального упоминания потому, что с соблюдением этих методических принципов работали в 1925—1927 гг. на Кавказе все экспедиции  Института антропологии. Охвачены были основные народы как Северного Кавказа, так и Закавказья, в том числе и осетины. Но количественно   собранный материал не превышал сборы Н. В. Гильченко — в нем все
осетины были представлены суммарно — и к тому же остался на протяжении 20 лет неопубликованным. По сути дела, неосвоенными и неиспользованными остались также нервые данные по распределению
групп крови у осетин, опубликованные Е. М. Семенской в виде краткой  табличной сводки)2. Сводка эта содержит сведения только о распределении генетических факторов системы АВО и в настоящее время, когда
открыты десятки других систем, представляется устаревшей. Кроме
того, все этнографические группы в составе осетинского народа представлены в ней суммарно, как и в соматологических материалах; но она все  же допускала сравнение серологической характеристики осетин с таковой других северокавказских и закавказских народов, что, однако, не
было сделано.

Антропологические материалы, собранные экспедициями Института  антропологии на Северном Кавказе, в том числе и в Осетии, были опубликованы уже после Отечественной войны в статье В. В. Бунака [13].
Но значение ее не только в этом. В. В. Бунак подвел итог всем предшествующим исследованиям и на основании собранных им самим и другими данных разработал и предложил удачную классификацию антропо-
логических типов Северного Кавказа и Закавказья. Применительно к  нашей теме большая заслуга В. В. Бунака заключается в том, что он  уделил большое внимание вариациям ширины лица — признака, как
оказалось потом, решающего значения для диагностики антропологических типов на Кавказе — и выделил специальный притерекский вариант,  представители которого отличаются широким лицом и массивностью черепа. Вариант этот как раз и локализован, по мнению В. В. Бунака,
преимущественно в этнографических группах осетинского народа. Но и  в распоряжении В. В. Бунака, несмотря на то что он ввел в научный  оборот много новых данных, не было исчерпывающих материалов по  всем народам Кавказа, антропологический тип каждого народа рассматривался суммарно, границы выделенных антропологических типов были
намечены поэтому лишь приблизительно и не отличались достаточной  четкостью. После работы В. В. Бунака, очень обстоятельной и глубокой  по содержанию, стало особенно ясно видно, что на очереди стоит изучение антропологического состава Кавказа во всем многообразии территориальных вариаций, т. е. охват антропологическим исследованием основных этнографических групп всех народов Кавказа, выделение, характеристика, выяснение генеалогических взаимоотношений не только основных антропологических типов, но и локальных вариантов в составе этих
типов. Это мероприятие осуществлялось на протяжении последних 15 лет.



СОМАТОЛОГИЯ И ТИПОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

Наибольшую роль в таком сплошном антропологическом обследовании
народов Кавказа, включающем малые народы и даже мелкие этнографические группы, сыграли многолетние экспедиции Института экспери-
ментальной морфологии Академии наук Грузинской ССР под руководством А. Н. Натишвили и затем М. Г. Абдушелишвили14. Практически  только Дагестан и Азербайджан остались не обследованными экспедициями грузинских антропологов, вся остальная территория как Северного  Кавказа, так и Закавказья была охвачена с применением новейшей антропометрической методики. Народы Азербайджана были исследованы в
эти же годы азербайджанскими антропологами, работавшими под руководством Г. Ф. Дебеца [15]. Наконец, народы Дагестана были изучены
частично Г. Ф. Дебецом [16] и затем А. Г. Гаджиевым  выгодным отличием работы которого было то обстоятельство, что он собирал серологические и дерматоглифические данные [18]. Таким образом, в результате всей этой большой многолетней деятельности удалось впервые получить материалы, достаточно полные для детальной морфологической характеристики кавказских народов, и составить исчерпывающее представление о вариациях антропологических типов на Кавказе во всем их  многообразии.

В 1950 г. М. Г. Абдушелишвили и Г. К. Джанберидзе исследовали  группу осетин-туальцев в Джавском районе Юго-Осетинской АО [19]. Исследование производилось в селениях Кемульта и Лесори. В 1951 г. они
работали в Северо-Осетинской АССР и исследовали группу осетин-дигорцев в Ирафском районе (селения Лескен и Толдзгун) и группу осетин-иронцев в Гизельдонском районе (селения Нижняя Саниба, Майрамдаг,
Дзуарикау) [20]. Наконец, в 1956 г. ими же были повторно изучены осетины-туальцы в Цхинвальском районе Юго-Осетинской АО [21]. Таким  образом, для суждения об антропологическом типе грузинского народа в
нашем распоряжении есть данные по четырем этнографическим и территориальным группам — двум североосетинским и двум югоосетинским;  с помощью такого материала трудно судить о локальных вариациях антропологических признаков по отдельным селениям, что небезынтересно,  если учесть степень изоляции селений, но он достаточен для выделения  и оценки комплексов признаков, характерных для каждой из этнографических групп. Во всяком случае, только эти данные и позволили впервые поставить и рассмотреть вопрос о единстве или, наоборот, сложности  антропологического состава осетинского народа.

Идея В. В. Бунака о выделении и самостоятельном положении в антропологической систематике народов Кавказа особого притерекского варианта, или типа, получила всестороннее подтверждение и дальнейшее   развитие в новых материалах. В высокогорных районах Центрального
Кавказа был выявлен новый антропологический тип, отличающийся
большим морфологическим своеобразием. Он получил, как известно, наименование кавкасионского от грузинского названия Кавказа. Термин этот  нельзя признать очень удачным, так как кавкасионский тип распространен далеко за пределами горных районов одной только Грузии, но, во
всяком случае, он вошел в антропологическую литературу и в настоящее  время является общепринятым; при этом общепринятость термина не  ограничивается только кругами антропологов, так как из антропологической литературы он проник в археологическую и историческую. Распространен кавкасионский тип среди народов разных языковых семей —
от черкесов, балкарцев и карачаевцев па западе до аварцев, андо-цунтинских народов и лакцев на востоке. Но основной его ареал несколько
уже, так как у восточных черкесов и лакцев он представлен в виде  примеси. Если перечислять все народы, относящиеся к этому типу,
с запада на восток, то нужно назвать балкарцев и карачаевцев, все горные этнографические группы грузинского народа — сванов, рачинцев,  пшавов, мтиулов, гудамакарцев, тушин, хевсуров, северных и южных
осетин, чеченцев, ингушей, аварцев, все андо-цунтинские народы. Таким  образом, практически все народы, обитающие на большой высоте в пределах предгорий Главного Кавказского хребта, включаются в состав  этого типа.

В чем морфологическое своеобразие кавкасионского типа? Перечисленные народы отличаются высоким ростом (свыше 168 см), очень массивным черепом, чрезвычайно большой шириной лица, круглой головой.

Особенно демонстративны и бросаются в глаза отличия от других народов Кавказа по ширине лица. Народы Кавказа вообще довольно широколицы в пределах европеоидной расы; правда, среди кавказских народов встречаются и узколицые группы, например удипы, но они составляют меньшинство. Тем более удивительна широколицесть представите-
лей кавкасионского типа — по сравнению с другими народами Кавказа  лицо шире у них в среднем на сантиметр. Иными словами отличие их  от других кавказских народов по ширине лица соответствует по абсолютной величине амплитуде колебаний этого признака в пределах всей европеоидной расы, а сами кавкасионцы сближаются с сибирскими монголоидами, для которых очень большая ширина лица представляет собой  один из самых характерных антропологических признаков. Ширина лпца  связана с ростом и массивностью черепа, как говорят антропологи, высокой внутригрупповой корреляцией, т. е., иными словами, люди высокого роста с массивным черепом чаще отличаются широким лицом, чем,
наоборот, люди маленького роста с маломассивным, или, как говорят в
антропологии, грацильным, черепом. Все три признака выражают интенсивный рост скелета в целом, что, очевидно, характерно для представителей кавкасионского типа вообще. Другой отличительный признак кавкасионцев при сравнении с другими кавказскими народами — относительная депигментация, т. е. некоторое посветление волос и глаз.

Все изученные этнографические и территориальные группы осетинского народа являются классическими представителями кавкасионского  типа. Им свойственны высокий рост, круглая форма черепной коробки,  большая, вернее, очень большая ширина лица, заметное посветление
волос и глаз по сравнению с народами Закавказья. По ширине лица  осетины Джавского района Юго-Осетинской АО занимают на Кавказе   крайнее положение, имея максимально широкое лицо по сравнению со  всеми остальными кавказскими народами. У дигорцев и особенно иронцев и в другой группе, у туальцев, лицо несколько уже, но также чрезвычайно широкое, типичное для кавкасионского комплекса признаков.
На основапии разницы в скуловой ширине, равной 2 мм, что составляет  не более одной пятой разницы между представителями кавкасионского  типа и другими кавказскими народами, М. Г. Абдушелишвили сделал
вывод о разном тяготении различных этнографических групп осетин по
антропологическим признакам, считая дигорцев и туальцев типичными
кавкасионцами, а в иронцах видя смешанную антропологическую группу, морфологический тип которой сложился в процессе метпсации кавкасионского типа с другими северокавказскими и закавказскими антро-
пологическими типами, в частности понтийским [22] Отсюда был сделан
и второй вывод о большем влиянии на них того комплекса признаков,  который был представлен у алан. Однако если по другим признакам,  служащим для характеристики кавкасионского типа,— росту, массивности черепа, черепному указателю, цвету волос и глаз — между всеми  изученными осетинскими группами и проявляются некоторые различия,
то они не носят закономерного характера, не складываются в определенные комплексы. На этом основании можно высказаться в пользу
единства антропологического состава осетинского народа и не приписывать наблюдаемой разнице в ширине лица между иронцами, с одной  стороны, дигорцами и осетинами Джавского района Юго-Осетинской
АО — с другой, таксономического и тем более расогепетического значения. Это тем более оправданно, что осетины Цхинвальского района не  более широколицы, чем осетины-иронцы. Иными словами, разница в ширине лица между двумя территориальными группами осетин-туальцев  ничуть не меньше, чем между иронцами и дигорцами.

Каково этническое значение того факта, что осетины относятся к  кавкасионскому типу? Оно велико. Основную роль в определении древности какого-нибудь антропологического признака играет, помимо палеоантропологических материалов, территория его распространения: чем
больше и компактнее территория однородных вариаций, тем они древнее,  так как для их распространения по большой территории потребовался  длительный промежуток времени. Представители кавкасионского типа
занимают без перерыва, без каких-либо инородных включений обширную
область от Черкесни на западе до Центрального Дагестана на востоке.
Это означает, что потребовалось много времени, чтобы кавкасионская
комбинация признаков, возникнув где-то внутри этой области, распространилась на сотни километров в труднодоступных высокогорных местностях. Если исходить из географии кавкасионского типа, то сплошной
характер его ареала свидетельствует в дополнение к древности также и
о местном его происхождении, так как в противном случае при заселении нынешней территории в сравнительно недавнее время кавкасионцы  встретились бы с местным населением и вместо сплошного ареала мы
имели бы сложную географическую мозаику разных комплексов. Другой  аргумент в пользу местного происхождения, а частично и глубокой древности кавкасионского типа — его морфологическое своеобразие. Отличаясь от других кавказских народов большой шириной лица и несколько  более светлой пигментацией, представители кавкасионского типа тем не  менее в антропологическом отношении типичные кавказцы, т. е. обнаруживают в своих физических признаках всю антропологическую специфику, характерную для народов Кавказа в целом. Сохранение в их антропологическом типе некоторых протоморфных особенностей — еще один  аргумент в пользу большой древности кавкасионского типа. Таким образом, включение осетин в число представителей кавкасионского типа приводит к выводу, что их антропологический тип сформировался в глубокой древности и приблизительно на той же территории, на какой осетины проживают и в настоящее время. Однако, для того чтобы понять
этногенетическое значение этого факта в полном объеме и правильно истолковать в свете антропологических данных этническую историю  осетинского народа, необходимо рассмотреть происхождение кавкасионского типа, изложив существующие гипотезы и критически разобрав  фактические данные и теоретические соображения, на которые они опираются.

Изложенные соображения легли в основу вывода А. Н. Натишвили и М. Г. Абдушелишвили об автохтонном происхождении кавкасионского
типа, который был впервые сформулирован в работе, посвященной предварительному сообщению об антропологических данных, собранных экспедицией Института экспериментальной морфологии Академии наук  Грузинской ССР в 1954 г. [23] Позже они были развиты М. Г. Абдушелишвили в специальной работе, посвященной антропологии осетинского народа и основанной на разработке и анализе данных по четырем перечисленным группам осетин [24]. Но палеоантропологический материал, если
говорить о древних эпохах, в частности об эпохе бронзы, известный   преимущественно с территории Грузии и также изученный М. Г. Абдушелишвили, не подтверждал вывода о глубокой древности кавкасионского типа: население Грузии в эпоху бронзы было грацильным и узколицым [25]. Правда, весь имевшийся в наличии палеоантропологический материал происходил из Самтаврского могильника и, следовательно,  имел узколокальное значение, не мог быть представительным для характеристики населения всей Грузии, а тем более ее горных районов, но он  оставался единственным. По-видимому, именно эта ограниченность данных, полное отсутствие их по отношению к населению горных районов  и вызвали следующий шаг — попытку обосновать древность и автохтонное происхождение кавкасионского типа с помощью наличного материала из Самтаврского могильника. Первым шагом на этом пути явилось
предпринятое М. Г. Абдушелишвили рассмотрение изменений краниологических признаков во времени на территории Грузии [26]. При сопоставлении разновременных серий из Самтаврского могильника и сравнении  их с близкой к современности серией грузинских черепов ему удалось
показать, что ширина лица не уменьшалась в поздние эпохи по сравнению с ранними, как в других районах СССР, а увеличивалась. Твердая констатация этого факта открыла возможность объяснить широколицесть
кавкасионского типа своеобразным направлением изменений ширины
лица на территории Грузии во времени. Последний этап на этом пути  составило исследование М. Г. Абдушелишвили, в котором сделана попытка показать полное морфологическое сходство между хевсурской серией XVI—XVII вв. (хевсуры также классические представители кавкасионского типа) и сериями из Самтаврского могильника во всех признаках, кроме ширины лица [27].

Изложенная точки зрения не могла полностью удовлетворить из-за  известного нигилизма, который проявился в ней по отношению к морфологическим данным. Для признания "генетического родства древнего населения Центральной Картли и современных представителей кавкасионского типа нужно было пренебречь разницей в ширине лица, превышающей сантиметр и соответствующей различиям между крайними  вариантами европеоидной расы в этом признаке. Некоторый протест вызывало и то обстоятельство, что кавкасионский тип выводился из того  комплекса признаков, который был характерен для населения равнин-
ных районов Грузии в эпоху бронзы. Между тем горные районы были в  эпоху бронзы уже заселены человеком, о чем недвусмысленно свидетельствуют и старые находки, и новые раскопки. Специфика Самтаврского могильника как кладбища городского поселка и, может быть,  даже княжеской дружины также предостерегала против принятия гипотезы родства древнего населения равнинной Грузии и современного населения горных районов. Поэтому автор высказал иную гипотезу происхождения кавкасионского типа, которая в основе своей не отличается  от гипотезы М. Г.Абдушелишвили, так как также опирается на представление о глубокой древности кавкасионского типа, но в которой поиному понимаются первые этапы его формирования [28]. Массивность и  широколицесть — признаки, которые были характерны для древнейших  представителей европеоидной расы, европейского населения верхнего палеолита и мезолита. Ему свойственна была также некоторая уплощенность верхней части лица — особенность, проявляющаяся и у современных кавкасионцев. Это сходство между древнейшими европеоидными типами и кавкасионский вариантом наводит на мысль об их специфическом родстве. Как истолковать его? Очевидно, только с помощью
предположения об истоках кавкасионского типа в древнейшем населении  еще каменного века, характерные антропологические черты которого  сохранились в условиях высокогорной изоляции. В соответствии с этой
гипотезой древнейшие представители кавкасионского типа пока просто не найдены из-за плохой известности и малых масштабов раскопок памятников эпохи неолита и бронзы (не говоря уже о более ранних) в  высокогорье.

Какая из двух перечисленных гипотез происхождения кавкасионского типа — М. Г. Абдушелишвили или В. П. Алексеева — окажется справедливой, покажет будущее. Да дело даже и не в этом, гораздо важнее
другое: согласно обеим гипотезам, кавкасионский тип, как это с полной
определенностью вытекает из его морфологической специфики и характера его географического распространения, имеет автохтонное происхождение и представляет собой древнюю формацию в составе европеоидной  расы. Применительно к этногенезу осетин это означает, что их физические предки проживали на той же территории, на какой они проживают в настоящее время, уже несколько тысячелетий назад. Уточнить  эту дату из-за отсутствия палеоантропологических материалов пока не-
возможно, но характер ее, во всяком случае, устанавливается точно: речь  должна идти не о столетиях, а именно о нескольких тысячелетиях автохтонного развития в пределах высоких предгорий Главного Кавказского  хребта. Итак, местное происхождение и автохтонное развитие на протяжении тысячелетий — вот первый и основной вывод, который мы можем
сделать в результате рассмотрения антропологических данных, когда говорим о предках осетинского народа. Проблема осетинского этногенеза  в свете антропологических материалов и сопоставлений — проблема  местная, северокавказская.



Краниологические вариации

Первый краниологический материал с территории Осетии был описан
А. А. Ивановским — тем самым исследователем, которому принадлежит
неудачная попытка антропологической классификации народов России и определения места в ней осетинского народа [29]. Этот материал происходит из склеповых захоронений в ущельях Северной Осетии, плохо датирован, обработан с помощью устаревшей методики (программа измерений А. А. Ивановского была очень мала и сильно отличалась от современной) и к настоящему моменту потерял почти все свое значение.
Следующая публикация черепов из склепов Северной Осетии была осуществлена М. А. Мисиковым. По отношению к ней почти без изменений  можно повторить характеристику, только что данную работе А. А. Ивановского: датировка описанных М. А. Мисиковым черепов оставляет желать лучшего, принятая им программа измерений не включала измерений многих важных деталей строения лицевого скелета, наконец, сам
материал в целом не был достаточно многочисленным [30]. Этими двумя
исследованиями, очень несовершенными даже с точки зрения науки  того времени, исчерпывается тот вклад, который внесли русские антропологи в изучение краниологического типа населения Осетии до революции.

Значительное прибавление данных в этой области относится уже к  советскому периоду, к 20-м годам, когда экспедицией Института антропологии при МГУ под руководством Б. А. Куфтина были раскопаны  склепы на территории расселения осетин-иронцев. В процессе этих раскопок было добыто свыше сотни черепов, которые были измерены одним
из студентов-дипломников кафедры антропологии Московского государственного университета. Его измерения вошли в сводную работу по  палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебеца [31]. Но этот материал, первый материал по краниологии близкого к современности населения Осетии,
относился только к одной этнографической группе в составе осетинского  народа. Поэтому, будучи пригодной для суммарного сопоставления с  краниологическими материалами по другим народам, серия из раскопок  Б. А. Куфтина не удовлетворила полностью потребность в достаточно
многочисленных и охватывающих все этнографические группы краниологических данных по осетинам; раскопки поздних склепов в связи с  этим требовали продолжения, что было сделано, правда только через  20 лет, в 1947 и 1949 гг., В. В. Бунаком, впервые добывшим краниологические серии с территории расселения всех трех этнографических  групп в составе осетинского народа — иронцев, дигорцев и туальцев [32].
В. В. Бунак обследовал склепы всех главпейших ущелий Северной Осетии, а также склепы в долине р. Лиахвы и собрал свыше 300 черепов  взрослых людей — неоценимый материал для изучения краниологического типа непосредственных и ближайших предков осетинского народа.
Материал этот послужил предметом обстоятельной публикации, в которой к его анализу были также широко привлечены палеоантропологические данные о древнем населении Северного Кавказа в целом.

Параллельно с экспедициями В. В. Бунака, сборы которого попали в  Музей антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде, аналогичные  экспедиции проводились кафедрой нормальной анатомии медицинского
института в Орджоникидзе, в которых принимали участие Л. Д. Габолаев и К. X. Беслекоева. В отличие от экспедиций В. В. Бунака эти  экспедиции работали только в ущельях Северной Осетии и охватили
территорию расселения иронцев и дигорцев, но по этим группам были  собраны очень большие коллекции. Сборы Л. Д. Габолаева остались не-
опубликованными, но К. X. Беслекоева обнародовала часть собранных ею
материалов [33]. Наконец, М. Г. Абдушелишвили повторно изучил коллекцию Б. А. Куфтина с помощью методических приемов, соответствующих  современному уровню антропологической науки: на черепах из раскопок  Б. А. Куфтина им впервые были измерены многие признаки, чрезвычайно важпые для расовой диагностики [34].

Все перечисленные серии, добытые в основном раскопками Б. А. Куфтина, В. В. Бунака, Л. Д. Габолаева и К. X. Беслекоевой, а также про-
исходящие из случайных сборов, хранятся в Музее антропологии при  Московском государственном университете, Музее антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде, на кафедре нормальной анатомии медицинского института в Орджоникидзе и на кафедре нормальной анатомии медицинского института в Одессе. Автор повторно исследовал все  серии, в ряде случаев полностью измерив материал по более полной программе (Музей антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде),  иногда ограничившись дополнительными измерениями некоторых признаков, и в частности повторно определив все описательные признаки в  целях унификации методики. Некоторые коллекции были изучены впервые (материалы Л. Д. Габолаева, коллекции кафедры нормальной анатомии Одесского мединститута). Таким образом, в настоящее время сведен полностью весь имеющийся в музеях Советского Союза материал по  краниологии, и осетинские краниологические серии могут считаться едва ли не самыми многочисленными сериями на территории СССР, уступая в этом лишь материалам по краниологии русского народа [35].

Серии с территорий расселения каждой этнографической группы осетин происходят из склепов нескольких селений, что увеличивает их  представительность. По отношению к иронской территории это склепы вокруг селений Лац (Куртатинское ущелье, долина р. Фиагдон), Саниба, Хуссар-Хинцаг, Джимара и Даргавс (Гизельдонское ущелье, долина
р. Гизельдон), Цми и Зарамаг (Алагирское ущелье, долина р. Ардон).
Ареал расселения дигорцев представлен в краниологических материалах  сериями из склепов у селений Кумбулта, Уакац, Махческ, Фаснал и Мацута (Дигорское ущелье, долина р. Урух). Находящиеся в нашем распоряжении краниологические серии из Южной Осетии происходят из  склепов вокруг селений Верхнее Эрмани. Верхнее Рок. Контанто. Бпети и
Эдисси (ущелье р. Большая Лиахва). Датировка всех этих серий пока  может быть произведена только в достаточно широких пределах — от
XIII до XVIII в. н. э. Основанием для нее является произведенная  Л. П. Семеновым разбивка склепов на три типа — подземный, полуподземный и надземный — и отнесение их к разному времени: подземные  склепы выделены в качестве наиболее ранней группы, надземные — в качестве наиболее поздней [36]. Абсолютные даты — XIII—XVI вв. для
полуподземпых склепов, XVI—XVIII вв. для поздних полуподземных и  надземных склепов. Несколько лет назад эта классификация склеповых  погребальных сооружений и их относительная датировка были подтверждены Е. И. Крупновым и В. А. Кузнецовым на новом, гораздо более  полном материале [3']. Не следует забывать того обстоятельства, что ис-
пользование склепов разных типов осуществлялось на протяжении длительных промежутков времени; что крайние даты разных по конструкции  склеповых сооружений заходят друг за друга и, следовательно, в действительности имело, по-видимому, место сосуществование разных типов  погребальных памятников; что датировки происходящих из них краниологических серий не имеют, следовательно, абсолютного значения,
а сами серии не могут быть полностью противопоставлены одна другой, как хронологически разновременные. Но в целом указанная археологами   последовательность возведения склепов, конечно, отражает основные  этапы истории погребальпых сооружений, а с ней и последовательность
поколений ближайших предков осетин, о которых мы судим по захороненным в склепах скелетам. Имеющийся в нашем распоряжении краниологический материал в ряде случаев может быть разбит па серии из  более ранних полуподземных и более поздних надземных склепов (серии  из склепов у селений Махческ, например), в ряде случаев такую разбивку произвести невозможно, так как при сборе черепов не отмечалась  конструкция погребальных сооружений. Но в целом материал достаточно определенно датирован, чтобы его можно было использовать для характеристики краниологического типа близких к современности жителей
Северной и Южной Осетии.

Каковы краниологические особенности осетинского народа в целом и
составляющих его этнографических групп? Прежде всего бросается в  глаза четкая выраженность признаков европеоидной расы, не позволяющая говорить ни о какой монголоидной примеси, довольно резкая профилировка лицевого скелета в горизонтальной плоскости и очень сильное
выступание носовых костей по отношению к плоскости лицевого скелета,  т. е. как раз те признаки, которые составляют наиболее характерные  свойства представителей европеоидной расы, дают возможность включить  осетин в круг других кавказских народов, для которых типична в целом
четкая выраженность европеоидных черт. Из специфических признаков обращают на себя внимание чрезвычайно большая ширина лицевого скелета и некоторая его уплощенность в верхней части — характерные краниологические отличия кавкасионского типа. К числу таких отличий следует отнести и брахикранию, т. е. круглую форму черепной коробки,  четко выраженную на осетинских черепах. Типично кавкасионский признаком является и чрезвычайно сильное развитие черепного рельефа —надбровных дуг, надпереносья, сосцевидных отростков и других мест  прикрепления черепных мышц. Одни из этих признаков повторяют ту  информацию, которая была получена при изучении современного населения,— форма головы, ширина лица; другие не повторяют вариаций
кефалометрических признаков и являются самостоятельными — степень
уплощенности лица в горизонтальной плоскости, рельеф черепа. По  этим признакам, так же как и по другим, повторяющим кефалометрические, осетинские черепа обнаруживают полное сходство с черепами балкарцев, хевсуров, ингушей, высокогорных лакцев — других типичных представителей кавкасионского типа. Таким образом, краниологическая  характеристика кавкасионского типа оказывается ничуть не менее определенной в морфологическом смысле, чем соматологическая. Не менее
четко очерчивается по краниологическим данным и его ареал в центральных предгорьях Главного Кавказского хребта. Краниологический  материал дает, следовательно, дополнительные и очень веские доказательства принадлежности осетин к кавкасионскому типу, своеобразия
морфологического кавкасионского типа, его географической локализации  в высоких предгорьях Центрального Кавказа.

Соматологические данные, опубликованные грузинскими антропологами, были собраны, как отмечено выше, в 1950, 1951 и 1952 гг. Несмотря на высокий методический уровень работы экспедиций Института
экспериментальной морфологии Академии наук Грузинской ССР, нужно  сказать, что само состояние антропологической методики (имеются в  виду методы изучения современного населения — измерение и описание  живых людей) сейчас не может исключить некоторой субъективности
результатов исследований, произведенных в разные годы. Причина этому — сдвиг в оценке описательных признаков. Этот недостаток антропологической методики преодолевается применением специальных шкал
и фотографий, повторными экспедициями в одни и те же районы, как  можно более широким охватом разных народов, по возможности различающихся своими морфологическими особенностями, при экспедиционной работе на протяжении одного полевого сезона. Хотя первое из этих
условий — применение шкал и фотографии — было соблюдено, но само  количество изученных групп исключило возможность повторного исследования. Поэтому, хотя методические расхождения между определениями  разных лет в данном случае и маловероятны, они не могут быть исключены полностью. Краниологические данные свободны от всякого субъективизма и сдвигов в масштабе оценки признаков, поэтому сравнение  краниологических признаков всех трех этнографических групп осетинского народа может быть произведено с полной объективностью. Это сравнение подтверждает тот вывод, который был сделан при рассмотрении  соматологических данных: антропологический тип осетинского народа в
основе своей один и не обнаруживает заметных вариаций, которым можно было бы приписать расогенетическое зпачение. Правда, и на краниологическом материале выявляется разница между осетинами-туальцами
и осетинами-иронцами в ширине лица, но она составляет приблизительно лишь 2 мм. В других краниологических особенностях никакой разницы нет, вернее говоря, она не выходит за границы случайных колебаний. Не группируются эти различия в определенные комплексы и при  сравнении серий из склепов отдельных селений с территорией расселения иронцев, дигорцев и туальцев. Поэтому на основании концентрации  наибольшей ширины лица в туальских сериях можно говорить о наиболее резкой и четкой выраженности особенностей кавкасионского типа
у осетин-туальцев, но иронцев и дигорцев при этом также нет оснований исключать из числа его типичных представителей.

В цитированной работе, специально посвященной антропологической
характеристике осетин, М. Г. Абдушелишвили писал о двух компонентах в составе южных осетин — северном, по происхождению кавкасионском, и южном, по происхождению картвельском. Вопрос об их относительной древности был решен в пользу картвельского компонента, которому была приписана наибольшая древность, тогда как относительно
кавкасионского компонента говорилось, что на территории Южной Осетии он существует не более тысячи лет. При такой постановке вопроса  население Южной Осетии рассматривалось, хотя об этом прямо и не говорилось, в качестве картвелов, вошедших в состав осетин сравнительно поздно, и отрывалось, следовательно, от населения Северной Осетии;  ему приписывались особые этнические судьбы, особый путь формирования. Между тем ни соматологический, ни краниологический материал  не дает аргументов для поддержки тезиса о сложности антропологического состава осетинского народа, а наоборот, свидетельствуют о его  единстве. Это в равной мере справедливо как по отношению к осетинам  в целом, так и по отношению к каждой из входящих в состав осетинского народа этнографических групп. Ясная и четкая выраженность  ссобенпостей кавкасионского типа у осетин-туальцев — типичных кавкасионцев, в какой-то мере, может быть, даже более кавкасионцев, чем  иронцы и диторцы,— тем более заставляет высказаться против представления о сложении антропологического типа туальцев в результате
смешения кавкасионских и закавказских элементов, против гипотезы их  особого происхождения по сравнению с другими осетинскими группами,  в поддержку тезиса об общем и едипом процессе расогенеза и этногенеза на территории Северной и Южной Осетии.

В заключение этого раздела уместно сказать несколько слов о принципах сравнения краниологических материалов из склепов с результатами исследования современного населения Осетии. За последние несколько столетий у осетин по сравнению с их ближайшими предками  увеличился заметно головной указатель, т. е. голова стала круглее,— произошел процесс брахикефализации, характерный на протяжении последнего тясячелетия для многих районов Советского Союза, Западной  Европы и других областей ойкумены. Но помимо сравнения указателей,
т. е. соотношений размеров на черепах и при измерении живых людей,  сравниваются и сами размеры с помощью введения условных поправок  на толщину мягких тканей, которые вычитаются из величины размеров,
определенных на живом субъекте, или, наоборот, прибавляются к величине размеров черепа. Для скуловой ширины такая поправка принята в 8 мм38. Если пользоваться этой поправкой, то можно подумать, что  население Осетии эпохи возведения склепов, т. е. всего лишь несколько веков назад, было более узколицым, чем современное. На этом основании был даже сделан вывод о расширении лица у осетин параллельно
с увеличением головного указателя, т. е. на протяжении последних столетий [39]. Но при сопоставлении однородных краниологических и соматологических данных по ширине лица, выбранных с таким расчетом, чтобы быть твердо уверенным в том, что они относятся к одной и той же  этнической группе, видно, что предложенная поправка занижена и должна быть увеличена до 10—11 мм: именно на эту величину в среднем  различаются краниологические и соматологические наблюдения. Кстати  сказать, гипноз этой заниженной поправки сказывался на протяжении  ряда лет, когда при изучении краниологических материалов по центральнокавказскпм народам, представителям кавкасионского типа, все время   вызывали недоумение относительно малые цифры ширины лицевого скелета на черепах по сравнению с современным населением. В. В. Бунак  в цитированной выше работе, посвященной краниологии осетин, относил  даже серии из склепов к более узколицему, чем кавкасионский, понтийскому типу. Теперь это недоумение отпадает, а с ним отпадает и необходимость в дополнительной, надо сказать, в свете всех имеющихся
антропологических фактов довольно страпной и искусственной гипотезе  расширения лица у предков осетин за несколько последних столетий.



ГИПОТЕЗА СЕВЕРНЫХ АНАЛОГИИ

Своеобразие кавкасионского типа так велико, что проблема его места в  антропологической классификации привлекает внимание многих исследователей, истолковывающих его по-разному. В связи с указанием на  расширение лица у предков осетин в позднюю эпоху стоит гипотеза северного происхождения кавкасионского типа на Северном Кавказе, собственно говоря, даже не гипотеза, а мнение, так как оно высказано в  нескольких фразах без особой аргументации [40]. Коль скоро, однако,
такое мнение существует, оно должно быть разобрано наряду с другими возможными гипотезами, и именно после обзора краниологических  данных по осетинам, так как они важны в первую очередь для оценки
этого мнения. Оно было поддержано Н. Н. Миклашевской в работах по  палеоантропологии Дагестана. В качестве параллели кавкасионскому  типу она указала на краниологические серии из сарматских могильников Западного Кавказа, Нижнего Поволжья и Украины [41]. В пользу северного происхождения кавкасионского типа Г. Ф. Дебец приводил следующие аргументы: большая ширина лица, широко представленная у  древнего населения Русской равнины, и относительно светлая пигментация, которая, по его мнению, ставит кавкасионские группы на промежуточное место между населением Закавказья и Восточной Европы,
Позже он, как мы помним, отказался от первого аргумента, указав на  возможность сравнительно позднего расширения лица у непосредственных предков осетин, а значит, и у ближайших предков других кавкасионских народов. Н. Н. Миклашевская усмотрела в его точке зрения  на северное происхождение кавкасионского типа противоречие с высказанным в сводной работе по палеоантропологии СССР мнением о мест-
ном происхождении комбинации антропологических признаков, характерной для черепов из Харха, и об истоках ее в населении Северного   Кавказа в эпоху раннего железа и даже бронзы. Противоречие это,  однако, кажущееся, так как переселение (если считать именно его основным фактором в процессе формирования кавкасионского типа) с тер-
ритории Русской равнины на Северный Кавказ могло иметь место в более раннее время — например, в конце неолита или в эпоху ранней
бронзы. Выше было отмечено, что в нашем распоряжении нет достаточно веских фактических оснований полагать, что ширина лица у представителей кавкасионского типа представляет собой позднюю, а не древнюю особенность. Может быть, это действительно аргумент в пользу  северного происхождения кавкасионского типа с относительно светлой
пигментацией? Аналогичные воззрения на происхождение и историю антропологических типов Северного Кавказа сформулировал В. В. Бунак в работе по  краниологии осетин. Характерные особенности широколицего и брахикранного (читай кавкасионского у других авторов) типа наиболее четко  выражены, с его точки зрения, в сериях из ущелья р. Армхи, т. е. ингушских. Морфологические аналогии ему находятся в составе древнего  населения на севере, в южных, степных районах европейской части СССР,  по Дону и нижнему течению Волги. Правда, В. В. Бунак считает, как
уже было отмечено выше, что тип этот представлен у осетин лишь в  виде примеси, довольно, однако, значительной, но это не меняет сути  дела: принадлежность осетин к кавкасионскому типу демонстрируется
всей совокупностью имеющихся морфологических данных, в этом мы
уже убедились, и точка зрения В. В. Бунака стоит особняком.

Прежде всего несколько слов о значении цвета волос и глаз для установления северного происхождения населения Центрального Кавказа.
Тот факт, что оно занимает промежуточное положение между пародами  Закавказья и Восточной Европы (правда, ближе к первым), не вызывает сомнений, и, следовательно, известное основание утверждать, что
в составе народов — представителей кавкасионского типа есть примесь
северных элементов, как будто бы имеется. Но, с другой стороны, обращает на себя внимание то обстоятельство, что в пределах расселения
самих кавкасионских народов пигментация не усиливается с северо-запада на юго-восток, что непременно имело бы место, если бы посветление волос и глаз было следствием примеси элементов северного происхождения: проживающие на западе кавкасионского ареала сваны и горные рачинцы отличаются как раз сравнительно темной пигментацией.
Этот факт нельзя объяснить с точки зрения северной гипотезы происхождения кавкасионского типа, но он легко объясняется в рамках гипотезы изоляции, защищаемой автором. В биологии и антропологии хорошо
изучены процессы изменений признаков в условиях изоляции в результате случайных сдвигов,— процессы, получившие название генетико  автоматических. При случайных сдвигах в изменчивости резкие различия в отдельных признаках могут образоваться в пределах заведомо  родственных групп, если эти группы живут в условиях изоляции. При-
мером тому (кстати сказать, чрезвычайно для нас важным, потому что  он тоже относится к горной местности) служат резкие различия в соотношении групп крови системы АВО между жителями отдельных памирских селений [42]. Такими генетико-автоматическими процессами в условиях изоляции и можно объяснить как посветление пигментации у  представителей кавкасионского типа в целом, так и сохранение темной  пигментации у сванов и горных рачинцев. При таком подходе, оправданном генетически, посветление волос и глаз теряет значение аргумента в пользу северного происхождения кавкасионского типа.

Антропологические типы древнейшего населения Восточно-Европейской равнины прошли в своем развитии через те же этапы, что и древнейшие представители европеоидной расы вообще: они отличались массивностью, широколицестью и сильным развитием черепного рельефа,  т. е. теми признаками, которые характерны и для современного кавкасионского типа. Среди населения нескольких культур эпохи неолита и
бронзы, физический тип которого известен по палеоантропологическому  материалу (ямная, катакомбная, срубная, фатьяновская и абашевская культуры), практически только фатьяновская группа отличалась относительной узколицестью [43]. Что же касается остальных четырех, то люди, оставившие эти культуры, концентрировали в своем физическом типе все  перечисленные особенности и на первый взгляд могут считаться прототипом кавкасионского варианта. Такое сходство является как будто аргументом в пользу его северного происхождения,— тем аргументом,
которым не смогла послужить пигментация. Правда, современные краниологические серии из центральных предгорий Главного Кавказского  хребта несколько более узколицы и грацильны, чем серии эпохи энеолита и бронзы, а черепной указатель у них намного выше, но таковы  вообще постоянные отличия более поздних черепов от более ранних —
результат направленных процессов общих изменений антропологических
признаков во времени. В скифскую эпоху массивный и широколицый
европеоидный тип не прослеживается на территории Восточной Европы — скифы более узколицы и грацильны, а для характеристики других этнических групп в нашем распоряжении нет палеоантропологических материалов, но зато для сармат он является основным по всей  территории их расселения [44]. Если сравнить физические особенности
сармат с краниологическими признаками народов, принадлежащих к  кавкасионскому типу, то здесь трудно заметить даже те различия, которые были отмечены при сопоставлении кавкасионцев с населением эпо-
хи бронзы. Сарматы были более грацильны, чем население эпохи неолита и бронзы, и отличались круглой формой черепной коробки, поэтому  и сходство их с кавкасионцами большее. На это морфологическое сходство и опирались прежде всего перечисленные исследователи, формулируя гипотезу генетического родства древнего населения Восточной Европы и современного населения предгорий Центрального Кавказа.

И все же, несмотря на такое морфологическое сходство, гипотеза эта  вызывает серьезные сомнения. Начать с того, что при сопоставлении  с другими синхронными сериями из могильников степной полосы Евразии в составе сармат выявляется небольшая, но отчетливая монголоидная примесь, которой нет у народов Северного Кавказа, в том числе и  у осетин. Поэтому, по-видимому, лицевой скелет на сарматских черепах  более уплощен в нижней части, чем на черепах балкарцев, осетин, ингушей — народов кавкасионского типа. Но дело даже пе в этом — монголоидная примесь могла в конце концов раствориться за две тысячи
лет от рубежа и. э. до современности, хотя такое предположение и  противоречит общегенетическим соображениям,— а в отсутствии какой-либо специфики в отмеченном сходстве населения эпохи энеолита и  бронзы и сармат с народами Центрального Кавказа. Это — сходство в
пределах ветви матуризованных, очень массивных европеоидов, сходство
скорее типологическое, чем генетическое. Опираясь на него, можно  было бы с таким же успехом вести генезис кавкасионского типа от неолитического населения Украины, мезолитического населения Северной
Африки и Франции и т. д. Кстати сказать, именно Г. Ф. Дебец, высказавшийся за северное происхождение кавкасионского типа, более,  чем кто-либо другой, старался показать, что широколицесть и массивность — общие морфологические свойства всех древних вариантов европеоидной расы, что все современные европеоидные типы прошли через  стадию, характеризовавшуюся такими признаками. Но в таком случае  зачем вести происхождение населения Центрального Кавказа из Восточной Европы, не проще ли предположить, что предки современных кавказских народов отличались теми же протоморфными морфологическими
чертами, что и предки народов восточноевропейских? Это было бы логичнее. И тогда неизбежен вывод об искусственности гипотезы северного происхождения кавкасионского типа и о правомерности, более строгой фактической и логической обоснованности гипотезы его местного
происхождения. Так мы получаем возможность еще раз и с еще большим основанием высказаться в пользу автохтонного происхождения осетинского народа — носителя этого типа.



ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ

Есть ли какие-либо прямые палеоантропологические доказательства глу-
бокой древности кавкасионского типа на Северном Кавказе, и в частности в Осетии? Палеоантропология Кавказа сделала значительные шаги  в последние годы, но при исключительной этнической пестроте, которая
была характерна для Кавказа во все эпохи, и при глубокой изоляции,
разобщавшей население отдельных районов, количество палеоантропологических материалов все еще остается недостаточным, и группируются они в основном по сравнительно доступным местностям (труднодоступные районы, например Дагестан, высокогорная Грузия, остаются практически пе охваченными палеоантропологическим исследованием) [45].
Поэтому при попытке проследить генезис современных антропологических типов нужно прибегать к многочисленным экстраполяциям, вызванным еще и изменением антропологических признаков во времени. При рассмотрении генезиса кавкасионского типа и подыскании ему палеоантропологических аналогий необходимо отрешиться прежде всего от одного признака — черепного указателя: ископаемые формы кавкасионского  типа, если судить по аналогии с обычно наблюдаемыми изменениями черепного указателя во времени, должны быть долихокранны.

Средневековое население Северного Кавказа, о котором мы можем  судить по палеоантропологическим сериям из могильников рубежа I—II тысячелетий н. э. и начала II тысячелетия, обнаруживает тот же
диапазон изменчивости в антропологических признаках, что и современное. Например, этническая группа, оставившая могильник Дуба-Юрт и Чечне, отличалась исключительной узколицестью [46]. Сравнительно узколицым было и население Черкесии [47]. С другой стороны, широколицый массивный тип, аналогичный кавкасионскому, выражен отчетливо в сериях из могильника в Мощевой балке на Кубани [48], из могильника на  городище Верхний Джулат [49], из могильника Харх (Дарьяльское
ущелье, 4 км от Чми) [50]. Особенно любопытен небольшой палеоантропологический материал из Харха — могильника, расположенного сравнительно высоко в горах и в то же время относящегося не к пришлой,  аланской, а к местной культуре по конструкции погребальных сооружений (каменные ящики) [51]. Черепа из Харха отличаются при сильной выраженности европеоидных особенностей массивностью, большой шириной лицевого скелета, высоким черепным указателем. Таким образом,
отличительные черты кавкасионского типа, включая и высокий черепной "указатель, совершенно отчетливо выражены в составе средневекового  населения, что также позволяет отвергнуть тезис о расширении лица у осетин на протяжении последних столетий. Уходя вглубь еще на одно  тысячелетие, до скифо-сарматской эпохи, можно отметить находки единичных широколицых массивных черепов в отдельных могильниках Северного Кавказа, но палеоантропология Северного Кавказа этого периода вообще базируется пока на случайных и очень малочисленных
материалах. Древность широколицего и массивного комплекса признаков
в Закавказье может быть углублена до середины I тысячелетия до н. э. (грунтовые погребения с вытянутыми костяками из Мингечаура) [52] и даже до рубежа II и I тысячелетий до н. э. (курганы на юго-восточ-
ном побережье оз. Севан) [53]. Общий итог палеоантропологических исследований к настоящему времени сводится, следовательно, к констатации сравнительно большой древности кавкасионского типа в горах
Кавказа, хотя палеоантропологический материал пока не дает возможности уверенно говорить о такой глубокой древности этого типа, как  косвенные соображения, основанные на рассмотрении его морфологической специфики и ареала распространения.

Особо следует остановиться на находке черепа человека близ Чиатуры (Имеретия). Найденный вместе с черепом археологический инвентарь  позволяет, по мнению Г. К. Григолия, датировать погребение энеолитическим временем [54]. Еще до того, как череп был описан Э. Н. Джавахишвили, автор имел возможность осмотреть его в музее Института  экспериментальной морфологии АН Грузинской ССР и с любезного разрешения М. Г. Абдушелишвили использовать эту находку в печати для  обоснования своего представления о древности кавкасионского типа на Центральном Кавказе [55]. Череп действительно отличается исключительной массивностью и шириной лицевого скелета, сильным развитием черепного рельефа и поэтому вполне подходит на роль энеолитической  аналогии современным сериям, относящимся к кавкасионскому типу.
В книге по антропологии Грузии М. Г. Абдушелишвили, критикуя позиции автора, особо остановился на возможности такой интерпретации  находки в Чиатуре и высказался против нее; основания для такой критики — недостаточная точность датировки и единичность находки.
Что касается первого обстоятельства, то, несмотря на раскопку погребения рабочими при строительных работах и поэтому недостаточную  документацию, факт находки шлифованных каменных орудий и энеолитической керамики вместе с черепом несомненен, а именно эти предметы и определяют его хронологическую дату. Единичность находки  предостерегает против того, чтобы использовать ее для окончательных  выводов, только и всего; в то же время она существует и, не являясь
решающим аргументом, подтверждает представление о древности морфологических отличий кавкасионского типа, основанное на косвенных соображениях, а игнорировать ее было бы, как представляется автору,
необъективно. Автор не видит поэтому оснований для отказа от своего
прежнего взгляда на эту находку как на первое, пусть не окончательное, но существенное, доказательство стабильности характерного для
кавкасионского типа комплекса морфологических признаков, начиная
минимум с эпохи неолита.

Другой вывод, который позволяют сделать палеоантропологические  данные, касается генетических взаимоотношений средневекового аланского и современного населения Осетии. Умозрительно можно было бы  предполагать, что аланы, которые, по мнению многих исследователей,
сыграли столь решающую роль в сложении осетинского народа (а по  мнению некоторых — просто могут рассматриваться как прямые предки  осетин [56]), отличались таким же физическим типом, что u современное
население Осетии. Таким образом, сходство между ними по физическим признакам было даже большее, чем сходство между сарматами и осетинами. Однако палеоантропологический материал позволяет без всяких  обиняков отвергнуть это сомнительное предположение. Все могильники,  которые можно с полным основанием приписать аланам на Северном
Кавказе (Байтал-Чепкан, Узун-Кол, Адиюх и др.), дали краниологические серии, отличающиеся искусственно деформированной черепной коробкой и узким лицевым скелетом Искусственная деформация головы специфически аланского типа (кстати сказать, в целом подтверждающая гипотезу среднеазиатского происхождения алан, так как наибольшая  концентрация обычая такой деформации падает на древнее население
Средней Азии) — культурная черта, которая могла и исчезнуть за тысячу лет, отделяющих средневековье от современности. Но узколицесть  и грацильность заставляют считать алан представителями иного антропологического типа по сравнению с современными осетинами. Единственное исключение среди аланских могильников образует Змейский могильник, черепа из погребений которого несколько более широколицы, чем  другие аланские серии. Но черепной указатель на этих черепах также
выше, чем на аланских, они массивнее, и поэтому в составе населения,  оставившего этот могильник, можно предполагать примесь кавкасионского типа. Именно это предположение и сделали авторы описания и
первой публикации краниологического материала из этого могильника [58].



ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ

Теперь, после того как рассмотрены все находящиеся в нашем распоряжении антропологические данные, имеющие отношение к происхождению осетинского народа, и выяснена картина антропологического состава как древнего, так и современного населения Осетии и окружающих  районов, наступило время подвести этногенетические итоги, сделать те
выводы о происхождении осетин, которые вытекают из антропологических материалов. Из факта древности и автохтонного формирования  кавкасионского типа уже был сделан вывод, что осетины представляют
собой потомков местных этнических групп, населявших Центральный  Кавказ с глубокой древности. То обстоятельство, что тип этот представлен у народов в основном картвельской, нахской и аваро-андо-дидойской
языковых семей, свидетельствует о том, что местные этнические группы говорили на одном из местных кавказских языков. Серьезные морфологические различия между аланами и современными коренными жителями Осетии, отсутствие специфического сходства между ними и сарматами не дают возможности принять гипотезу, согласно которой предками
осетин были ираноязычные народы. Как примирить эти твердо установленные антропологией и не вызывающие сомнений факты с ираноязычностью осетинского народа? Единственное удовлетворительное объяснение заключается в том, что мы допускаем переход предков осетин с местной кавказской на иранскую речь на каком-то отрезке их истории. Все другие объяснения не выдерживают критики с точки зрения  антропологических фактов.

Когда произошел переход осетин на иранскую речь с местной кавказской, должны решать лингвисты и историки, а не антропологи.
Антропология не располагает прямыми данными о языковой принадлежности тех народов, физический тип которых она изучает, и переход от  антропологических данных к выводам историко-этнографического и
лингвистического характера осуществляется в антропологическом исследовании по аналогии. Восприятие новой, иранской речи предками осетин  могло иметь место как в эпоху раннего средневековья, эпоху процветания алан на Северном Кавказе, так и в более ранний период — во время проникновения скифо-сарматских племен на Северный Кавказ [5Э].
В первом случае следовало бы ожидать значительного влияния алан на физический тип осетин. Между тем в наличных данных оно не выявляется, несмотря даже на то, что аланы, как уже было отмечено выше, резко отличались по антропологическим особенностям от местного населения, и примесь характерного для них типа сказалась бы заметным  образом на физическом строении осетин. С другой стороны, сарматы
отличались от осетин значительно меньше, и поэтому сарматскую примесь у осетин отрицать на основании антропологических данных нет никакой возможности: если даже сарматский элемент составляет в составе
осетин несколько процентов по своему удельному весу, его не удается
выявить с помощью имеющихся материалов, так как антропология пока  не располагает методами для различения морфологически близких типов. Из этого следует, что результатам антропологического анализа
больше соответствует гипотеза иранизации предков осетин через сармат,  а не через аланов (трудно представить себе, что такой важный в истории народа процесс, как переход на иную речь, может происходить без  прямых браков между носителями побежденного языка и языка-победителя, а в этом случае допущение о примеси сарматского элемента больше соответствует, как мы пытались показать, антропологическому составу современных осетин, чем гипотеза аланской примеси) [60]. Но, разумеется, окончательный выбор принадлежит лингвистам и историкам.

Переход предков осетин — местных племен, говоривших на кавказских языках, на иную речь — речь пришлого населения — не единичное  событие в истории народов Северного Кавказа. С аналогичным процессом мы сталкиваемся при рассмотрении происхождения балкарцев и  карачаевцев — тоже типичных представителей кавкасионского типа.
Все средневековые народы, от которых балкарцы и карачаевцы могли  получить свой тюркский язык, резко отличались от них по своему физическому типу и никак не могут рассматриваться в качестве их физических предков. Поэтому по отношению к предкам балкарцев и карачаевцев остается сделать тот же вывод, какой мы сделали по отношению к предкам осетинского народа,— они говорили изначально на одном  из местных, кавказских языков и лишь в эпоху средневековья перешли
на иную речь, в данном случае тюркскую



НЕКОТОРЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ДАЛЬНЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Из предыдущего раздела ясно видно, что автор, исходя из анализа  антропологических материалов, придает решающее значение местному,  кавказскому субстрату в этногенезе осетинского народа и считает вторичными, неисходными и незначальными иранские элементы в его  культуре и его ираноязычность. В пользу такой гипотезы можно было бы  привести результаты изучения осетинского языка, выявляющего в нем
местный, кавказский компонент (исследования В. И. Абаева), наличие  на территории Осетии топонимики, необъяснимой из иранских языков  (исследования А. Д. Цагаевой), общекавказские элементы в народном
жилище горных районов Осетии (работы М. И. Джандиери, Г. И. Лежава и Н. Ф. Такоевой), археологические материалы, с помощью которых можно проследить преемственность материальной культуры в Осетии вплоть до эпохи бронзы (многолетние исследования Е. И. Крупнова и В. А. Кузнецова), наконец, отдельные совпадения мотивов  осетинского народного искусства с грузинским (работы многих авторов —Б. А. Алборова, К. А. Берладиной, В. И. Долидзе, П. Б. Мамулова).
Однако все эти данные сознательно оставлены без рассмотрения, так как на сессии, посвященной комплексному обсуждению проблемы происхождения осетинского народа, они исчерпывающе представлены в других докладах. Автор видит свою задачу в более полном суммировании  антропологических данных применительно к проблеме осетинского этногенеза и поэтому остановится в заключение на том, что должно быть
еще сделано в области антропологии Осетии и смежных районов.

Предыдущий обзор палеоантропологии Осетии показал, что сколько-нибудь многочисленный палеоантропологический материал из Северной
Осетии мы имеем только по средневековому населению, да и то больше  равнинных областей, а не высокогорных ущелий. Могильники эпохи  бронзы и раннего железа дали пока единичные черепа или очень не-
многочисленные серии, непригодные для обстоятельного анализа и  исключающие возможность однозначного решения тех или иных вопросов генезиса и истории антропологических типов. Что касается территории Южной Осетии, то она, несмотря на интенсивно разворачивающиеся археологические исследования (в первую очередь нужно назвать  работы Б. В. Техова), представляет собой пока «белое пятно» в палеоантропологическом отношении. Заполнение этого большого пробела, накопление палеоантропологических материалов по древнейшему населению Северной и Южной Осетии, по средневековому населению Южной  Осетии и горных районов Северной Осетии — насущная задача палеоантропологии и археологии Кавказа, от успешного решения которой зависит эффективность использования антропологических данных в разработке этногенетических проблем.

Палеоантропологический материал накапливается чаще всего медленно, в ходе многолетних археологических исследований. Между тем материалы по антропологии современного населения собираются обычно
планомерно, регулярными экспедициями, которые могут строго планироваться. Организация таких экспедиций также насущная задача  антропологии Кавказа в целом и Осетии в частности, настоятельная необходимость ближайших лет, так как в уже собранных данных по современному населению все еще много пробелов, а в целом ряде аспектов они односторонни и отстают от современного уровня требований,
несмотря на то что были собраны 10—12 лет назад. Поэтому речь должна идти как о расширении географии антропологических исследований  в Осетии и соседних районах, так и о значительном пополнении программы исследований. Расширение географии — это охват антропологическими измерениями коренных жителей всех основных ущелий как
Северной, так и Южной Осетии, чтобы каждое ущелье было представлено в наших данных двумя-тремя изученными группами. Совершенно  естественно, что для полноценного анализа собранных материалов понадобятся одновременно собранные данные по ближайшим соседям осетин — ингушам и чеченцам, кабардинцам, балкарцам и карачаевцам, тушинам, хевсурам, мтиулам и гудамакарцам, пшавам, рачинцам. Расширение программы антропологических обследований связано как с  возможностью использования некоторых традиционных методов, пока
еще не применявшихся на Кавказе при полевых исследованиях или  применявшихся лишь в малой степени, так и с появлением новых ме-
тодов. На протяжении последних десятилетий большие успехи сделала  дерматоглифика, т. е. изучение пальцевых узоров и ладонных линий
человека, а также область, которая особенно бурно развивается сейчас  и которую можно назвать физиологической антропологией. К ней относятся изучение групп крови у разных рас и народов, белков сыворотки и типов гемоглобина, определение других физиологических показателей — биохимии слюны, двигательных реакций и т. д. По всем этим  показателям обнаруживаются вполне четкие различия как между народами, так и между представителями разных антропологических типов,  а следовательно, они могут быть использованы в этногенетической исследовании с такой же убедительностью и эффективностью, с какой
используются в нем результаты изучения строения мягких тканей лица.
Сбор таких данных даст возможность значительно обогатить нашу информацию о физических признаках осетинского народа, основных причинах их изменений и этапах формирования и, таким образом, внесет
много новых деталей в ту картину этногенеза осетин, которая сейчас  обрисовывается на основании антропологических материалов. В случае  организации постоянно действующей экспедиции, которая работала бы
на протяжении летних месяцев каждого полевого сезона, сбор этих данных можно было бы осуществить за три года.



В ЗАЩИТУ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ДАННЫХ
В ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКОЙ ИССЛЕДОВАНИИ ОСЕТИН

В процессе обсуждения аргументированных выше положений на сессии  по этногенезу осетин, прошедшей в Орджоникидзе в 1966 г.,— единственной сессии, посвященной этой проблеме в целом, было высказано не-
сколько критических замечаний в адрес антропологов, основывавшихся
на общих соображениях. При этом собственно фактический материал  не затрагивался ни одним из критиков. Хотелось бы поступить наоборот — рассмотреть эти общие соображения под углом зрения тех фактических данных, которыми располагает антропологическая наука. Если
суммировать все возражения, то они сводятся к трем пунктам.

1. Отрицание миграций. Мне не совсем понятен этот упрек. Ни один  из антропологов не может отрицать и не отрицает миграции вообще;
наоборот, многие миграции в первобытном обществе устанавливаются  лишь на основании палеоантропологических данных. Укажу на расселение южных типов в степных районах европейской части СССР в эпоху
верхнего палеолита и мезолита, на расселение европеоидов в Южиой  Сибири в эпоху бронзы, на распространение монголоидов в эпоху неолита до Восточной Прибалтики и Центральной Германии и т. д.
Но примерительно к Центральному Кавказу антропологические данные  дают основание для отрицания миграции с севера и для утверждения  автохтонной гипотезы происхождения центральнокавказских народов,
в том числе и осетин. Об этом свидетельствуют и историко-этнографические данные — исключительное своеобразие и единство культуры горнокавказских пародов, и данные языковые — своеобразие кавказских
языков и отсутствие в них аналогий индоевропейским и финским языкам Русской равнины и Поволжья.

2. Противопоставление иронцев и дигорцев. Это недоразумение. Антропологические данные дают возможность объединить иронцев и дигорцев, позволяют говорить об их антропологическом типе как о чем-то
целом, что объединяет все три этнографические группы (имеются в виду
не только иронцы и дигорцы, но и туальцы) в составе осетинского  народа.

3. Антропологические данные якобы противоречат исторической концепции. Какой концепции? Опубликованы чрезвычайно большие, разносторонние материалы, которые свидетельствуют о том, что культура и язык осетинского народа представляют собой сложный противоречивый комплекс. Говорилось о том, что антропологи разделяют концепцию  сугубо кавказского происхождения осетин и не хотят считаться с иранскими связями. Это несерьезный упрек. Современные осетины говорят  на иранском языке — это факт, с которым никто не может не считаться. Вопрос о том, как этот факт увязывается с данными морфологии.
Антропологические данные свидетельствуют о том, что осетины близки, родственны народам Центрального Кавказа и что аланское население  резко от них отличалось. Из этого нельзя сделать никакого другого вывода, кроме того, о котором я говорил: физические предки осетин до  появления алан, принесших иранскую речь, говорили на одном из кавказских языков. Только после того как этот местный компонент принял иранскую речь, за языком потянулась культура. Поэтому понятно, что  сейчас исторические и лингвистические данные свидетельствуют о местном субстрате меньше, чем антропологические. Но антропологические
данные говорят о том, что брачные связи аланского и местного населения если и имели место, то удельный вес их был ничтожен. И никаких других выводов в настоящее время антропологический материал сделать
не дает.

Мне хотелось бы сказать в заключение, что мы должны, как мне кажется, усилить работу в области изучения этногенеза осетинского народа. В настоящее время бурно развиваются многие новые области антропологической науки — дерматоглифика, изучение групп крови, зубной  системы человека и т. д. Все эти области доставляют серьезную этногенетическую информацию, и без них трудно сейчас представить себе  любое этногенетическое исследование, основанное на антропологических  материалах. Накопление таких данных, которое легко можно организовать на территории Осетии, было бы серьезным вкладом в изучение
этногенеза осетинского народа.

1 Эркерт Р. Ф. Антропологические измерения некоторых кавказских народов и описание измеренных субъектов // Изв. Кавказ, отд-ния Рус. геогр. о-ва. Тифлис, 1882-1883. Т. 7, 8; ErkeH R. Kopfemessungen kaukasischer Volker // Arch. Anthropol. Bd. XVIII-XIX. Braunschweig, 1891.

2 Chantre E. Recherches anthropologiques dans le Caucase. P.; Lyon, 1887. Т. IV. Сравнению результатов измерений P. Ф. Эркерта и Э. ПТантра (последний издал часть
своих материалов в нескольких предварительных сообщениях) посвящена специальная статья: Загурский Л. П. Антропологические измерения кавказских народов, произведенные Р. Фон-Эркертом и Э. Шантром // Изв. Кавказ, отд-ния Рус.
геогр. о-ва. Тифлис, 1883. Т. 8.

3 Россиков К. Н. Поездка в юго-западную часть горной Осетии и Дагестан//Там же.
1886-1888. Т. 9.

1 А. И. Таренецкий подготовил из своих учеников целую плеяду антропологов, со-
биравших антропологические материалы в военных частях и защитивших докторские диссертации по антропологии. О его деятельности см.: Ивановский А. А.
А. И. Таренецкий//Рус. антропол. журн. 1905. № 3/4. Список антропологических
диссертаций его учеников, в котором диссертация Н. В. Гильченко по дате свое-
го выхода в свет занимает первое место, см.: Дебец Г. Ф. Этническая антропология в работах русских антропологов конца XIX и начала XX века (петербургская
и московская школы) //Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии, II //Тр. Пн-та этнографии АН СССР. Н. С. М., 1963. Т. 85.

5 Гилъчено Н. В. Материалы для антропологии Кавказа. СПб., 1890. Т. I: Осетины.
Основные выводы этой работы опубликованы: Гильченко Н. В. Антропологический очерк осетин // Протоколы заседаний Рус. антропол. о-ва при Петербург, ун-те за 1890-1891 гг. СПб., 1892.

6 Пантюхов И. И. Антропологические наблюдения на Кавказе//Зап. Кавказ, отд-
ния Рус. геогр. о-ва. Тифлис, 1893. Кн. 15; Он же. Антропологические типы Кавказа. Тифлис, 1893. Часть собранных им материалов была опубликована ранее: Он же. О росте некоторых племен Закавказского края // Мед. сб. Тифлис, 1889.  № 50. 

7 Пантюхов И. И. Расы Кавказа//Кавказский календарь. Тифлис, 1900. в Харузин А. Н. О влиянии тюркской крови на иранский тин осетин //Изв. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1890. Т. 18.

9 Ивановский А. А. Об антропологическом составе населения России//Там же. 1904.
Т. 105.

10 Он же. Население земного шара: (Опыт антропологической классификации) //
Там же. 1911. Т. 121. См. также: Он же. Добавление к «Населению земного ша-
ра» //Там же. 1913. Прил.

11 Об этом см.: Чепурковский Е. М. О классификации человеческих рас и некоторых
задачах антропологии в России // Естествознание и география. М., 1912. Кн. 2;
Руденко С. И. По поводу опыта антропологической классификации населения
земного шара А. А. Ивановского//Ежегодник Рус. антропол. о-ва. СПб., 1913. Т. 4.

12 Семенская Е. М. Изучение групп крови народов Кавказа//Сов. этнография. 1936.
№ 4/5.

13 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. 1946. Т. 13.

14 Полная сводка собранных данных: Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего
и современного населения Грузии. Тбилиси, 1964. Там же полная библиография
предварительных сообщений.

15 Собранные материалы были сначала опубликованы лишь частично: Касимо-
ва Р. М. Антропологическое исследование современного населения Куринской
долины // Вопр. антропологии. 1960. Вып. 5. В настоящее время они вышли в пе-
чати в виде отдельной монографии: Касимова Р. М. Антропологические исследования современного населения Азербайджана. Баку, 1975.

16 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане // Антропологический  сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 33).

17 Гаджиев А. Г. К этнической антропологии народов Дагестана//Вопр. антропологии. 1962. Вып. 12; Он же. Происхождение народов Дагестана (по данным антропологии). Махачкала, 1965.

18 Гаджиев А. Г. Данные по дерматоглифике народов Дагестана // Вопр. антрополо-
гии. 1962. Вып. 9; Он же. Данные по группам крови народов Дагестана//Там же.
1964. Вып. 17; Он же. Антропология малых популяций Дагестана. Махачкала,
1971.

19 Первая публикация: Натишвили А. И., Абдушелишвили М. И., Абдушелишви-
ли М. Г. Материалы экспедиции 1950 года по антропологии современного населе-
ния Грузинской ССР//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси,
1953. Т. 4.

20 Первая публикация: Они же. Материалы к антропологии грузинского народа //
Там же. 1955. Т. 5.

21 Первая публикация: Абдушелишвили М. Г. Указ .соч.

22 Он же. Осетины: (Антропол. очерк) //Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР.
Тбилиси, 1957. Т. 6.

23 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Материалы антропологической экспеди-
ции 1954 г. Института экспериментальной морфологии АН ГрузССР // VII науч.
сес. Ин-та эксперим. морфологии 1956 г.: Тез. докл. Тбилиси, 1956. См. также:
Они же. Предварительные данные об антропологических исследованиях грузин-
ского народа // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1955. Вып. 22. Термин
«кавкасионский тип» впервые появился в работе: Они же. Основные итоги антро-
пологических экспедиций 1950, 1951 и 1952 гг. Ин-та эксперим. морфологии АН
ГрузССР//Тез. докл. на выездной научн. сес. Ин-та эксперим. морфологии в г. Батуми, Тбилиси, 1954. Об автохтонном происхождении кавкасионского типа в  этой работе не говорится.

24 Абдушелишвили М. Г. Осетины: (Антропол. очерк).

25 Он же. К палеоантропологии Самтаврского могильника. Тбилиси, 1954.

26 Он же. К эпохальной изменчивости антропологических признаков // Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 33.

27 Он же. Черепа из поздних погребений Самтаврского могильника//Тр. Ин-та эк-
сперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1960. Т. 8.

28 Алексеев В. П. Антропологические данные к проблеме происхождения населения центральных предгорий Кавказского хребта // Антропологический сборник, IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С, Т. 82).

29 Ивановский А. А. Черепа из могильников Осетии //Изв. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1891. Т. 21, вып. 5. 30 Мисиков М. А. Материалы для антропологии осетин. Одесса, 1916. Предварительное сообщение см.: Мисикое М. А. Антропологические сведения об осетинах //
Протоколы заседаний и отчеты Русского антропологического о-ва за 1909 (1910—
1911) — 1912 гг. СПб., 1912. Оценку работ А. А. Ивановского и М. А. Мисикова в
соответствии с уровнем развития краниологии в конце XIX — начале XX в. см.:
Алексеев В. П. История краниологии народов Восточной Европы и Кавказа //
Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии, III. М.,

1965. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 91).

31 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
М.; Л., 1948. Т. 4.

32 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в сравнительно-антропологиче-
ском освещении//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1953.
Т. 14.

33 Беслекоева К. X. Краниология Осетии и происхождение осетинского народа//Изв.
Сев.-Осет. НИИ. Орджоникидзе, 1957. Т. 19.

34 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5.

35 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974
Ср.: Он же. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол. исслед.).
М., 1969.

36 Семенов Л. П. Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в
1925-1927 гг.//Изв. Ингуш. НИИ. Владикавказ, 1928. Т. 1; Он же. Эволюция ингушских святилищ // Тр. секции археологии Рос. ассоц. науч.-исслед. ин-та обществ, наук. 1928. Т. 4; Он же. Археологические разыскания в Северной Осетии //
Изв. Сев.-Осет. НИИ. Дзауджикау, 1948. Т. 12; Он же. Из истории работы Музея
краеведения Северо-Осетинской АССР по изучению памятников материальной
культуры Северной Осетии. Дзауджикау, 1952.

37 Крупное Е. И. Археологические памятники верховьев р. Терек и бассейна р. Сунжи//Археологический сборник. М., 1948, (Тр. Гос. Ист. музея; Вып. 17); Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа // Материалы и исследования по  археологии СССР. М., 1962. № 106.

38 Именно такая величина поправки не основана на каких-либо точных анатомических или рентгенологических исследованиях и выбрана скорее на основании общих представлений о толщине мягких тканей по всему лицу.

39 Дебец Г. Ф. Антропологические типы//Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.

40 Он же. Антропологические исследования в Дагестане.

41 Миклашевская Н. И. Новые палеоантропологические материалы с территории Дагестана // Материалы по археологии Дагестана. Махачкала, 1959. Т. 1; Она же.
Антропологический состав населения Дагестана в алано-хазарское время //Вопр.
антропологии. 1960. Вып. 5.

42 Гинзбург В. В. Горные таджики: Материалы по антропологии Каратегина и Дарваза. М.; Л., 1937.

43 Об этом свидетельствуют и новые материалы: Денисова Р. Я. Новые данные об
антропологическом типе населения фатьяновской культуры // Сов. этнография. 1966. № 4; Она же. Антропология древних балтов. Рига, 1975. 

44 Кроме сводной работы Г. Ф. Дебеца по антропологии СССР, см.: Кондукторова Т. С. Материалы по палеоантропологии Украины // Антропологический сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 33); Она же. Антропология  древнего населения Украины (I тысячелетие' до н. э.— середина I тысячелетия н. э.). М., 1972; Она же. Антропология населения Украины мезолита, неолита и  эпохи бронзы. М., 1973.

45 Обзор палеоантропологии Кавказа, доведенный, правда, не до сегодняшнего дня,
можно найти в трех работах автора: Alexeev V. A study of the paleoanthropology
of the Caucasus//Reports and communications by archaeologists of the USSR. M.,
1962; Алексеев В. П. Итоги изучения палеоантропологии Кавказа//Ист.-филол.
журн. 1963. № 2; Он же. Происхождение народов Кавказа.

46 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.

47 Алексеев В. П. Краниологические типы средневекового населения Северного Кавка-
за//Современная антропология. М., 1964. (Тр. Моск. о-ва испытателей природы;
Т. 14).

48 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.

49 Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Краниологическая характеристика средневекового населения Осетии // Средневековые памятники Северной Осетии. Материалы  и исследования по археологии СССР. 1963. № 114.

50 Первая публикация: Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. Некоторые важные  дополнительные признаки были измерены автором. Кроме перечисленных мо- гильников, широколицые черепа происходят из отдельных могильников Дагеста-
на. Си. статьи Н. Н. Миклашевской, перечисленные выше.

51 См.: Кузнецов В. А. Указ. соч.

52 Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура (в связи
с изучением этногенеза азербайджанского народа). Баку, 1964.

53 Предварительное сообщение см.: Алексеев В. П. О двух группах населения Ар-
мении в эпоху бронзы и раннего железа//Изв. АН АрмССР. Обществ, науки.
1964. № 1.

64 См.: Джавахишвили Э. И. Новая палеоантропологическая находка в Грузии (че-
реп чиатурского эиеолитического человека) // Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН
ГССР. Тбилиси, 1964. Т. И.

55 См. работы автора, перечисленные выше.

56 См., паир: Ванеев 3. Н. Средневековая Алания. Цхиивали, 1959.

57 Предварительную публикацию данных см.: Алексеев В. П. Краниологические
типы средневекового населения Северного Кавказа.

58 Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Указ. соч. На кафедре нормальной анатомии ме-
дицинского института в Орджоникидзе хранится еще не описанный краниологи-
ческий материал из Змейского могильника, который ждет своей публикации и
позволит проверить это предположение.

59 Археологический очерк о сарматах в восточных районах Северного Кавказа см.:
Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа//Тр. Чеч.-Ингуш. науч.-
исслед. ин-та. Грозный, 1963. Т. 6.

60 Тому есть и лингвистические свидетельства в виде скифо-сарматских элементов в  осетинском языке: Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока  и Запада. М., 1965.61 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в свете данных антропологии // О происхождении балкарцев
и карачаевцев: Материалы науч. сес. по пробл. происхождения балкар, и кара-
чаев, народов. Начьчик, 1960. Там же приведены и некоторые факты из истории,
языкознания, этнографии и других смежных дисциплин, подтверждающие изложенную точку зрения. См. также предшествующий раздел.

ПРОДОЛЖЕНИЕ.