к проблеме происхождения
населения центральных предгорий
кавказского хребта
Состояние материалов
Население различных районов Кавказа давно является объектом интенсивных антропологических исследований. Это — следствие как своеобразного положения Кавказа па стыке двух материков, так и сложности этнических процессов на Кавказе, для выяснения истории которых использовались самые разнообразные данные. Однако антропологические
материалы всех дореволюционных экспедиций, в свое время сыгравшие определенную роль, в настоящий момент не удовлетворяют исследователей из-за своей малочисленности, методологического несовершенства и отсутствия данных по многим описательным признакам, которым теперь
придается первостепенное значение.
Результаты исследований советских антропологов за период до Отечественной войны суммированы в работе В. В. Бунака, содержащей также обширные материалы по антропологии грузинских и армянских групп, собранные автором [2]. Среди ингушей и осетин В. В. Бунак выделил притерекский вариант, характеризующийся большими размерами лица, высоким ростом и выраженной брахикефалией. Выделение этого
варианта явилось первым намеком на своеобразие антропологического типа горных групп Центрального Кавказа. Однако отсутствие данных по горным группам Грузии не давало возможности определить его место в расовой систематике населения Кавказа.
Поворотный пункт в изучении антропологии народов Кавказа связан с деятельностью антропологического отдела Института экспериментальной морфологии Академии наук Грузинской ССР. В процессе экспедиционных исследований 1950—1960 гг. грузинскими антропологами были изучены все этнические группы населения Северного Кавказа, Грузии и Армении, что позволило подойти к обоснованному суждению о степе-
ни их сходства и различия и к широкому использованию антропологических данных для решения этногенетических проблем [3]. В составе населения Центрального Кавказа выделен кавкасионский тип, к которому
были отнесены осетины, а из картвельских групп — сваны, пшавы, рачинцы, хевсуры, мтиульцы, гудамакарцы, мохевцы, кистины и тушины.
Антропологические исследования в Дагестане, произведенные Г. Ф. Дебецом, показали, что кавкасионский тип представлен и в населении Западного Дагестана среди аварцев и андийских групп [4]. Наконец, антропологическое изучение западных соседей этнографических горных грузинских групп — тюркоязычных балкарцев п карачаевцев, проведенное в 1958 г. М. Г. Абдушелишвили и Г. К. Джанберидзе, позволило отнести их также к кавкасионскому типу [5]. К аналогичному выводу пришел и автор [6] при рассмотрении материалов В. И. Левина [7]. Таким образом, специфическое морфологическое сходство объединяет, по-видимому, все или почти все группы населения Кавказа, проживающие по
отрогам центральной части Кавказского хребта.
В чем оно проявляется? Ответ па этот вопрос дает сравнение различных представителей кавкасионского типа между собой.
В табл. 9 представлены признаки, послужившие для выделения кавкасионского типа. К их числу относятся величина длины тела, большие размеры продольного и особенно поперечного диаметров головы, соотношение которых дает высокий черепной указатель, огромная ширина лица, в пределах европеоидной расы находящая аналогии только у черногорцев [8], и некоторая тенденция к посветлению пигментации, которая
выражается в значительном по сравнению с другими кавказскими группами проценте индивидуумов со светлыми оттенками глаз. В общем, если исключить тенденцию к депигментации, все эти признаки являют-
ся функцией интенсивности роста. Таким образом, интенсивный рост организма в данном случае следует, по-видимому, считать расовой особенностью, следствием которой являются большие размеры головы и лица.
Некоторую аргументацию в пользу такой трактовки этих особенностей можно почерпнуть из рассмотрения ранговых коэффициентов межгрупповой связи между ними (табл. 10). Коэффициенты связи длины
тела с диаметрами черепной коробки и шириной лица имеют положительный знак и сохраняют те же величины, которые характерны для коэффициентов внутригрупповой изменчивости. Мы не имеем здесь, следовательно, обычного нарушения внутригрупповой изменчивости. Наблюдаемые различия между группами легко объясняются колебаниями роста.Пигментация, разумеется, не связана непосредственной функциональной корреляцией с ростовой тенденцией организма. Правда, нельзя исключить наличие косвенной связи. Т. Дзержикрай-Рогальский и М. Олекевич получили интересные данные о корреляции интенсивности
очень незначительно, увеличением количества индивидуумов со светлыми глазами. Но по другим признакам различия отсутствуют.
Аналогичным образом сваны и горные рачинцы выделяются относительно темным цветом глаз. Однако они ничуть не более высокорослы, широколицы и большеголовы, чем остальные группы, относящиеся к
кавкасионскому типу. Можно было бы думать, что на западе территории, занятой представителями кавкасионского типа, цвет глаз темнее, чем на востоке [10]. Но среди западных соседей сванов — балкарцев —
и особенно карачаевцев процент светлоглазых довольно высок.
ГИПОТЕЗЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ КАВКАСИОНСКОГО ТИПА
Совершенно естественно, что происхождение этой своеобразной комбинации признаков явилось предметом широкого обсуждения. Были предложены две гипотезы — автохтонная и миграционная.
Автохтонная гипотеза впервые была высказана А. Н. Натишвили и М. Г. Абдушелишвили в 1956 г. Отмечая крайнее положение, которое
занимает кавкасионский тип среди других кавказских типов по целому ряду признаков, они писали, что «входящие в его состав группы представляют собой потомков аборигенного населения Кавказских гор» [11].
Эта точка зрения получила дальнейшее обоснование в работе М. Г. Абдушелишвили, посвященной антропологическому типу осетин [12]. По его мнению, тип осетин-иронцев сложился в процессе слияния представителей местного кавкасионского типа и аланского населения, тип осетин-дигорцев и населения Южной Осетии сохранял физические особенности древнего населения предгорий Кавказского хребта. Доказательством
автохтонного происхождения кавкасионского типа является компактный ареал в предгорьях центральной части Кавказского хребта и отсутствие ясных аналогий ему на Кавказе и за его пределами.
Всесторонняя аргументация этой гипотезы затруднена почти полным отсутствием палеоантропологических материалов с территории Центрального Кавказа. Изученный М. Г. Абдушелишвили материал из Самтаврского могильника позволяет сделать заключение, что население равнинной Грузии в эпоху бронзы и раннего железа относилось к длинноголовому и узколицему европеоидному типу [13]. Население Северного Кавказа в эту эпоху, по-видимому, отличалось сравнительно высоким черепным указателем и меньшей грацильностью [14]. Однако этот вывод
основан на рассмотрении единичных находок и носит сугубо предварительный характер. В качестве единственной убедительной аналогии кавкасионскому типу может служить только морфологический тип черепов эпохи позднего средневековья, добытых при раскопках могильника Харх в Осетии [16]. Но их также мало, и они отстоят от современности приблизительно на тысячу лет, тогда как кавкасионский тип имеет, очевидно, гораздо более древнее происхождение.
Произведенное М. Г. Абдушелишвили сопоставление разновременных
палеоантропологических серий из Самтаврского могильника в целях выявления динамики признаков во времени привело его к интересному выводу о том, что процесс грацилизации, характерный для других областей Советского Союза [16], не имел места на территории Грузии. Наоборот, черепные серии эпохи бронзы отличаются от взятых для
сравнения краниологических серий Грузии XV—XVII вв. меньшим скуловым диаметром, более прямым лбом, менее развитым надбровьем и значительно более низким черепным указателем. Это может быть показано как на основании простого сравнения средних величин отдельных серий, так и при помощи графического выражения разницы между ними.
Повышение черепного указателя укладывается в рамки процесса брахикефализации и совпадает с обычно наблюдаемым направлением различий по черепному указателю между ранними и поздними сериями [18]. Но по всем другим признакам направление различий противоположно обычно наблюдаемому. Поскольку археологические и исторические данные не дают оснований предполагать отсутствие преемственности между группами населения, оставившего разновременные погребения
Самтаврского могильника, М. Г. Абдушелишвили делает вывод о своеобразных путях эпохальной трансформации антропологических признаков у древнего населения Грузии. Проблема происхождения кавкасионского типа при этом не затрагивается. Однако очевидно, что, коль
скоро отличия современных грузин равнинных районов от населения эпохи бронзы могут быть объяснены как следствие этой закономерности, последнюю можно распространить и на горные этнографические группы грузинского народа.
Иная точка зрения на происхождение кавкасионского типа была выдвинута Г. Ф. Дебецом [19]. Характерное для кавкасионских групп посветление пигментации он ставит в связь с распространением элементов
восточноевропейского происхождения. Аналогичное объяснение Г. Ф. Дебец допускает и для возникновения широколицести, указывая на распространение широколицых типов по всей территории Восточной Европы, в Скандинавии и среди европеоидного населения Южной Сибири в
эпоху бронзы и раннего железа. Однако он не исключает полностью того направления в эпохальной изменчивости признаков, на которое обратил внимание М. Г. Абдушелишвили, и считает широколицесть и
круглоголовость осетин поздним образованием, возникшим на протяжении последних столетий. Общий вывод тем не менее остается неизменным; при исследовании вопросов происхождения кавкасионских групп
Г. Ф. Дебец рекомендует «иметь в виду также и связи с северными областями, в первую очередь, очевидно, с территорией Русской равнины» [20].
В целях полноты изложения следует упомянуть, что в сводной работе по палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебец считал, что широколицый брахикранный тип, представленный в Хархе, имеет местное происхождение и восходит к типу населения скифо-сарматского времени, а может быть, и эпохи бронзы. Но, разумеется, подобная точка зрения не исключает допущения о переселении представителей этого типа на территорию Северного Кавказа в более раннее время и вопреки мнению Н. Н. Миклашевской [21] не противоречит более поздним высказываниям Г. Ф. Дебеца, разобранным выше.
Гипотеза Г. Ф. Дебеца о происхождении кавкасионского типа была поддержана Н. Н. Миклашевской на основании исследования палеоантропологических материалов с территории Дагестана [22]. В качестве
параллелей кавкасионскому типу она указывает на черепные серии из сарматских погребений Западного Казахстана [23], Нижнего Поволжья [24] и Украины [25]. Однако вопрос о времени проникновения этого типа на Северный Кавказ остается открытым из-за почти полного отсутствия палеоантропологических материалов эпохи неолита и бронзы.
ФАКТЫ, КОТОРЫЕ СЛЕДУЕТ УЧИТЫВАТЬ
ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ГИПОТЕЗЫ М. Г. АБДУШЕЛИШВИЛИ
Поскольку автохтонная гипотеза наиболее полно аргументирована М. Г. Абдушелишвили, она в дальнейшем изложении будет фигурировать под его именем. Рассмотрим критически тот материал, на основании которого сделано заключение о своеобразии в течении процессов эпохального изменения признаков на территории Грузии.
В первую очередь следует отметить, что материал этот происходит из одного могильника. Правда, Самтаврский могильник сыграл выдающуюся роль в изучении кавказских древностей [26], а его погребальные комплексы до сих пор имеют первостепенное значение в качестве основы для выработки хронологической шкалы эпохи бронзы и раннего железа не только для Грузии, но и для всего Закавказья [27]. Однако исключительное значение памятника и высочайший художественный уровень
найденных в нем предметов культуры и искусства еще не дают оснований переносить наблюдения и выводы, сделанные при изучении этого материала, на развитие материальной культуры всех древних этнических групп, проживавших на грузинской территории. Не исключено, что области древней Карталинии в эпоху бронзы характеризовались определенной этнической спецификой, хотя, может быть, и менее резко
выраженной, чем в более позднее время. Во всяком случае, археологический материал пусть пока приглушенно, но говорит о наличии локальных вариантов культуры населения отдельных районов Грузии в эпоху
бронзы [28]. Весьма вероятно, что палеоантропологические данные, если бы
они были получены в результате анализа пока отсутствующего материала из многих удаленных друг от друга могильников, позволили бы составить иную картину динамики изменения признаков по эпохам и не
противопоставлять территорию Грузии другим областям Советского Союза. М. Г. Абдушелишвили сам пишет, что «против малочисленности наших серий возражать не приходится, и, может быть, никто так явно
не ощущает необходимость их пополнения, как мы» [29].
в основном торговцы и ремесленники, а также княжеская дружина.
В этих обстоятельствах следует ожидать здесь специальную выборку, специфика которой, очевидно, еще усиливалась этнической пестротой, характерной для поселений городского типа. Конечно, условия жизни
в последних в значительно меньшей степени отличались от условий жизни крестьянского населения, чем в настоящее время. В соответствии с этим и различия в физическом типе городского и сельского населения были, по-видимому, заметно меньше [30]. Но все же их нельзя совсем оставить без внимания. Таким образом, этот факт также предостерегает против слишком расширительной трактовки выводов, полученных в результате изучения палеоантропологического материала из Самтаврского могильника.
После этих предварительных замечаний обратимся к рассмотрению результатов сопоставления разновременных серий из Самтаврского могильника. Малое количество черепов отдельных периодов заставляет
объединить их в более крупные группы по тысячелетиям. М. Г. Абдушелишвили производил объединение, получая арифметическую среднюю величину из величин, характерных для соответствующих хронологических групп. Однако количество материала не освобождает при этом от
влияния случайных колебаний средних по отдельным периодам на общие средние по тысячелетиям. Поэтому целесообразнее, по-видимому, воспользоваться взвешенными средними по тысячелетиям. Одновременно с этим интересно ввести в анализ данные об эпохальном изменении не только скулового диаметра, но и других размеров, определяющих
ширину лица,— верхней и средней ширины. Соответствующие величины представлены в табл. 11 [31]. Они же выражены и графически на рис. 25.
При построении графика величины наиболее ранней серии II тысячелетия до и. э. приняты за 100%.
Скуловая ширина мужских черепов увеличивается на протяжении приблизительно трех с половиной тысяч лет более чем на 4%, скуловой диаметр женских — на величину заметно меньшую. Обращает на себя внимание темп нарастания его в женских группах. По сравнению с серией II тысячелетия до и. э. он увеличивается в серии I тысячелетия до и. э., затем падает почти до первоначальной величины и опять повышается в серии, относящейся к непосредственным предкам современных грузин и датируемой XVI—XVII вв. н. э. Таким образом, эпохальное изменение скуловой ширины не представляет собой процесса, идущего в одном направлении. Можно было бы думать, что неравномерность ее нарастания — явление кажущееся и проистекает просто из малого числа наблюдений и сопровождающей его случайности выборки.
Однако количество женских черепов, находящихся в нашем распоряжении, немногим меньше, чем количество мужских, дающих значительно более ясную картину. Следовательно, если еще учесть, что периоды заметного изменения скуловой ширины совпадают в мужской и женской группах, приходится признать имеющиеся данные недостаточными для окончательного суждения.
Верхняя ширина лица в мужской группе увеличивается в современную эпоху по сравнению с эпохой бронзы приблизительно на 4%, т. е. примерно на столько же, на сколько увеличивается скуловой диаметр, в женской — после заметного повышения в I тысячелетии до н. э., наоборот, уменьшается, хотя и незначительно. Хотя мужские черепа более многочисленны, чем женские, разница в количестве наблюдений в мужской и женской группах недостаточно велика, чтобы отдать предпочтение показаниям по одному из полов. Таким образом, и эпохальные вариации верхней ширины лица не дают возможности сделать твердый вывод о расширении лица в поздние эпохи по сравнению с ранними.
Направление изменчивости средней ширины лица повторяется у мужских и женских черепов. Резкое увеличение этого размера в сериях I тысячелетия н. э., по-видимому, может считаться реальным фактом. Однако во II тысячелетии и. э. средняя ширина лица уменьшается, и ее величина лишь незначительно превышает величину этого размера на черепах эпохи бронзы. Статистически эти различия не выдерживают
критерия достоверности. В данном случае мы наблюдаем, следовательно, иную картину, чем при рассмотрении предыдущих размеров. При параллелизме изменчивости сама величина различий не свидетельствует о расширении лица при приближении к современной эпохе.Как известно, поперечные размеры лица связаны довольно большой морфологической корреляцией. Коэффициенты связи представлены в табл. 12 для двух монголоидных и трех европеоидных серий. В сериях армян и хакасов они вычислены по опубликованным индивидуальным
данным [32], для серии хантов использованы неопубликованные бланки измерений М. Г. Левина [33], величины связи в серии осетин и в серии египтян XXVI—XXX династий, датирующейся рубежом новой эры, взяты из работ В. В. Бунака [34] и К. Пирсона и А. Левин [35]. Мы видим, что все коэффициенты имеют положительный знак и колеблются вокруг величины 0,5. Это свидетельствует о довольно значительной связи всех размеров и о взаимоопределяющем влиянии их друг на друга в процессе роста. Однако межгрупповые соотношения между расовыми признаками чаще всего, как известно, не совпадают с внутригрупповыми, что было отмечено еще в начале века английскими биометриками [36],
многочисленного материала Е. М. Чепурковским [37] и А. И. Ярхо [38].
Может быть, отсутствие параллелизма в эпохальных изменениях всех трех диаметров ширины лица на территории Грузии объясняется их иным по сравнению с внутригрупповым межгрупповым соотношением?
Если это действительно так, неправомерным представляется проделанное нами совокупное рассмотрение этих признаков.Для выяснения соотношения между внутригрупповой и межгрупповой изменчивостью поперечных диаметров лица были вычислены ранговые коэффициенты межгрупповой связи между ними (табл. 13). Поскольку динамика расообразовательного процесса, которую как раз и выражает межгрупповое сопоставление, имеет свою специфику на раз-
дельно для этнических групп Сибири, Европы и Кавказа. В качестве материала для вычисления использованы краниологические данные, опубликованные по народам Сибири Г. Ф. Дебецом [39], Н. С. Розовым [40] и автором", по народам Европы Д. Морантом [41], В. Макдонеллом [43], Б. Хук [44], М. Янгом [45], К. Скрайнером [46], И. Жилинскасом и А. ЮргутисомМ. С. Акимовой [48] и К. Ю. Марк [49], по народам Кавказа В. В. Бунаком [50], М. Г. Абдушелишвили [51], К.X. Беслекоевой [52], Р. М. Касимовой [53] и автором [64]. При вычислении коэффициентов межгрупповой корреляции для народов Сибири использованы также данные Н. Н. Миклашевской о киргизах [55] и данные В. В. Гинзбурга и Н. Г. Залкинд о казахах [56], для народов Европы и Кавказа неопубликованные
данные автора о восточных латышах, русских и украинцах. Материалы различных исследователей по одним и тем же народам суммированы.
Из-за отсутствия данных о верхней и средней ширине лица в большинстве серий по народам Сибири использованы величины биорбитального и зигомаксиллярного диаметров. Отсутствием данных о вариациях средней ширины лица в материалах по народам Западной Европы объясняется и разное количество серий, по которым вычислены отдельные коэффициенты корреляции для европейских народов.
Рассмотрение приведенных коэффициентов ранговой корреляции показывает, что межгрупповое соотношение между поперечными диаметрами лица сохраняет положительный знак. Величины коэффициентов, вычисленные по способу рангов, не вполне сопоставимы с внутригрупповыми. Все же можно утверждать, что степень тесноты связи при
межгрупповом сопоставлении мало изменилась по сравнению с внутригрупповым. Это означает, что разница между группами по всем признакам, определяющим ширину лица, не является следствием расообразовательного процесса, а отражает лишь морфологическую зависимость между признаками. Сами по себе одноименные межгрупповые коэффициенты варьируют довольно значительно. Но, по-видимому, для них характерна большая ошибка, и, кроме того, разница между ними не обнаруживает определенной направленности: скуловая ширина с верхней шириной и последняя со средней шириной наименее тесно связаны на Кавказе, но величина связи скуловой ширины со средней на Кавказе
наибольшая. Таким образом, находящиеся в нашем распоряжении данные свидетельствуют о почти полном параллелизме межгрупповой и
внутригрупповой изменчивости широтных размеров лица. Отсутствие параллелизма в эпохальном изменении их на территории Грузии не сводится, следовательно, к влиянию каких-то расообразовательных процессов. По-видимому, его следует рассматривать как аргумент против гипотезы о прямолинейном изменении ширины лица во времени у древнего
населения Грузии.
Другой способ оценки закономерностей изменения ширины лица во времени на территории Грузии заключается в сравнении их с темпами изменчивости определяющих ширину лица признаков на других территориях. С этой целью целесообразно использовать материал, при помощи которого Г. Ф. Дебец главным образом и обосновал свою концепцию
эпохального сужения лица,— палеоантропологические серии с территории Алтае-Саянского нагорья и Нижнего Поволжья , Алтае-Саянское нагорье может быть представлено двумя сериями ранней бронзы и раннего железа — афанасьевской и тагарской [58]; Нижнее Поволжье — также двумя сериями ранней и поздней бронзы. Последние составились из материалов М. М. Герасимовой [59], В. В. Гинзбурга [60], Н. М. Глазковой и В. П. Чтецова [61], Г. Ф. Дебеца [62] и неопубликованных данных Б. В. Фирштейн [83] (табл. 14). Материал количественно значительно превышает тот, который был в распоряжении Г. Ф. Дебеца, несравним
он в этом отношении и с материалами по палеоантропологии Грузии, и поэтому все сделанные при его рассмотрении заключения могут считаться обстоятельно аргументированными. Для наглядности результаты сопоставления представлены также графически (рис. 26 и 27). Так же как и для территории Грузии, графики построены не по абсолютным размерам, а на основании процентного соотношения величин, послуживших для сопоставления серий. За 100% приняты величины серий из могильников афанасьевской и ямной культур.
Уменьшение поперечных размеров лица у мужских черепов тагарской эпохи по сравнению с афанасьевской серией выражено чрезвычайно отчетливо. Последовательность уменьшения при переходе от более ранних эпох к более поздним свидетельствует в пользу прямолинейного и равномерного процесса грацилизации. Единственным исключением является увеличение верхней ширины лица в мужской серии третьей стадии тагарской эпохи по сравнению с предыдущей. Однако разница ничтожна, и даже при большой численности серий второй и третьей стадий тагара ею можно пренебречь.
Аналогичным образом изменяются размеры и у женских черепов. Исключение составляют черепа третьей стадии, у которых все три по-
культуры, которая в силу каких-то, скорее всего случайных, причин повела к увеличению широтных размеров лица именно в женской серии.
В общем и в том и в другом случае данные об изменчивости ширины лица у мужских групп, основанные на значительно более многочисленном материале, очевидно, более представительны и дают основание сделать вы-
вод о закономерном характере эпохального изменения ширины лица у древнего населения Минусинской котловины. Прямолинейность и равномерность этого процесса выражены гораздо более четко, чем на территории Грузии.
При рассмотрении эпохальной динамики признаков у древнего населения Нижнего Поволжья следует иметь в виду, что для суждения о ней в нашем распоряжении находятся только две серии. Тем не менее результаты сопоставления достаточно определенные. В группе мужских черепов уменьшение абсолютной величины характерно для всех трех диаметров ширины лица в эпоху срубной культуры по сравнению с ямной.
В женской группе наблюдается увеличение средней ширины лица у черепов срубной эпохи. Однако женская серия черепов ямной культуры вообще состоит из единичных экземпляров, и поэтому все результаты сопоставления женских серий вряд ли могут считаться особенно убедительными. Все же нельзя не отметить, что скуловой диаметр и верхняя ширина лица у женских черепов срубной эпохи меньше, чем у женских
черепов ямной культуры, и что различие по верхней ширине лица между ними довольно значительное. Таким образом, и на территории Нижнего Поволжья закономерность эпохального изменения поперечных диаметров
ранними на территории Грузии, менее демонстративны, чем аргументы в пользу гипотезы грацилизации лицевого скелета у древнего населения Алтае-Саянского нагорья и Нижнего Поволжья. Полагаю, что это представление нуждается в специальном дополнительном обосновании.
Факты, которые следует учитывать при обсуждении гипотезы Г. Ф. Дебеца Развиваемые Г. Ф. Дебецом взгляды о направлении и темпах эпохального изменения признаков не исключают, как известно, представления о разных формах этого процесса на различных территориях и в различных
этнических группах [64]. Так, Г. Ф. Дебец, ограничиваясь лишь территорией Советского Союза, указывает, что процесс брахикефализации интенсивно действовал в популяциях, относящихся к южной ветви европеоидной и монголоидной рас. В то же время по признакам, характеризующим массивность черепа, древние представители монголоидной расы и южной ветви европеоидной не отличаются от современных. Лишний раз свидетельствуя о независимом течении процессов брахикефализации и грацилизации, что было показано также на основании анализа межгрупповых корреляций [65], эти данные говорят о том, что уменьшение массивности черепа, и в частности ширины лица, при приближении к современной эпохе не может считаться сколько-нибудь общей тенденцией, характерной для человека современного вида. Чтобы не быть голословным, приведу два примера, выходящие за пределы Советского Союза.
Один из них относится к эпохальной динамике признаков на территории Северного Китая, другой — к аналогичному явлению на территории Египта и Нубии. Речь пойдет только о специально интересующем нас признаке — ширине лица.
ной этого явилось и небольшое количество хорошо сохранившихся черепов эпохи бронзы, имевших лицевой скелет. Сводку почти всех краниологических материалов по современным китайцам произвел Н. Н. Чебоксаров [69]. В частности, им же суммированы данные по краниологии северных китайцев на всей территории их распространения от Западного
Китая до Маньчжурии. Однако мы в целях более строгого отбора материала и достижения большей сопоставимости данных по древнему и современному населению воспользуемся краниологическими сериями только с территории собственно Северного Китая. Это материалы, опубликованные И. Коганеи [70], К. Хаберером [71], М. Райхером [72], А.Шульцом [73], К. Накано [74], Д. Блэком [75] и Н. Н. Чебоксаровым [76]. За исключением данных Н. Н. Чебоксарова, все они фигурируют в сводной работе Г. Шимы [77]. Несколько черепов, описанных А. Катрфажем и Е. Ами [78], не включено в подсчеты из-за неясного происхождения.
Дополнительная трудность сопоставления данных по краниологии современного и древнего населения Северного Китая заключается в том, что в данных Д. Блэка, относящихся как к паселению эпохи неолита и
бронзы, так и к современным китайцам, отсутствует характеристика верхней ширины лица. Вместо нее приведены величины биорбитальной ширины. С целью получить обычное соотношение между двумя этими
величинами и вычислить верхнюю ширину лица при помощи имеющейся биорбитальной ширины в сериях, в которых данные по ней отсутствуют, вычислены разницы между верхней и биорбитальной шириной в 24 современных или близких к современности краниологических сериях [79] (табл. 15). К сожалению, неполнота краниологических программ и отсутствие в них этих размеров привели к резкой выборочное [80] материала — почти все использованные нами серии относятся к европеоидному
и монголоидному расовым стволам. Единственное исключение составляют австралийцы, о которых, кстати говоря, имеются данные лишь по мужскому полу. Характерная для них разница является максимальной, Однако на этом основании не следует думать, что включение в подсчет
пеоидов, то скорее в сторону, противоположную той, в которую отличаются от них черепа австралийцев. Таким образом, полученные величины поправок для обоих полов следует, по-видимому, считать достаточно близкими к действительным соотношениям.
Возвращаюсь к рассмотрению данных по Северному Китаю, которые суммированы с учетом указанных поправок (табл. 16) и, кроме того, представлены в графической форме (рис. 28). Из-за отсутствия данных по женской серии неолитического времени основа графика различна при сопоставлении мужских и женских серий. В первом случае за 100% приняты величины неолитической серии, во втором — суммарной
Величина сдвигов в отдельных признаках заметно больше на мужских черепах в сравнении с женскими. Так как мужские серии значительно более многочисленны, казалось бы, изменение величины отдельных признаков при сравнении мужских черепов должно рассматриваться как доказательство проявления процесса эпохальных изменений. Однако направление этих изменений по отдельным признакам различно. Так верхняя ширина лица последовательно уменьшается по мере приближения к современной эпохе. Скуловая ширина, наоборот, так же последовательно увеличивается. Средняя ширина лица увеличивается на очень
незначительную величину в объединенной серии эпохи неолита и бронзы по сравнению с черепами неолитического времени. Очевидно, что при сопоставлении черепов неолитического периода, с одной стороны, и эпохи бронзы — с другой, разница была бы заметно больше. В современную эпоху средняя ширина лица более чем на 2 мм уступает величине этого
размера в суммарной серии неолита и бронзы. Таким образом, на территории Северного Китая не наблюдается определенным образом направленного уменьшения или нарастания размеров, характеризующих ширину лица, при сопоставлении серий разного времени. Они связаны отрицательной межгрупповой корреляцией, что, принимая во внимание
положительный характер связи между ними, по-видимому, свидетельствует, несмотря на достаточно большое количество наблюдений в отдельных сопоставленных сериях, о случайном характере наблюдаемых различий.
Этот вывод может быть подтвержден и рассмотрением данных о женских черепах. Правда, верхняя ширина лица в современную эпоху меньше, чем в эпоху неолита и бронзы, а скуловая ширина больше, т. е. мы имеем то же соотношение, что и в мужских группах. Но величина различий ничтожна. Противоположное направление изменений по признакам, связанным тесной функциональной и межгрупповой зависимостью, также, как только что отмечалось, говорит, скорее всего, об их случайном характере. Средняя ширина лица практически совсем не изменяется на протяжении 4000—5000 лет. Таким образом, и привлечение к анализу данных об эпохальной динамике в женских группах не дает возможности уловить какие-либо закономерные сдвиги в этих признаках на
территории Северного Китая за период от неолита до современности.
Материалы по краниологии древнего и современного населения Египта и Нубии достаточно многочисленны количественно и охватывают обширный период, приблизительно 7000 лет. Правда, не во всех случаях можно проследить непосредственную преемственность между древним и
современным населением, последнее, по видимому, испытало достаточно
интенсивное влияние этнических групп окружающих областей. Но при обилии краниологических материалов из древних могильников разных эпох в этом и нет большой необходимости. Количество этих материалов дает также возможность произвести сопоставление разновременных данных отдельно для Нижнего Египта, Верхнего Египта и Нубии.
Краниологические данные из погребений додинастического времени в Нижнем Египте отсутствуют. Единственное исключение составляют единичные черепа из погребений у Серимды [80], но данные о них остаются неопубликованными. Эпоха I династии представлена черепами из Саккары, описанными А. Батрави и Д. Морантом [81], эпоха IV—V династий — несколькими сериями, описанными П. Брока, А. Томсоном и
Д. Макивером. Данные о них приведены в сводной работе Д. Моранта [82]. Серия черепов из могильника IX династии у селения Седмент
была описана Т. By [83], огромная серия XXVI—XXX династий из обширного некрополя в Гизах — К. Пирсоном и А. Девин [84]. Данные о немногочисленной серии эллинистического периода, измеренной П. Брока, опубликованы Д. Морантом [85]. Описанные А. Верциньским черепа этого периода из оазиса Сива [86] не включены в сопоставление, так как они
происходят из области, удаленной на значительное расстояние от долины Нила, откуда происходят остальные, более древние серии. Для сопоставления с последними привлечены данные о черепах из коптского
кладбища в окрестностях Каира, с известной вероятностью датируемого II тысячелетием н. э. [67] Во всех перечисленных публикациях отсутствуют измерения верхней ширины лица и не всегда приводятся результаты измерений женских черепов. Поэтому количество сравниваемых групп неодинаково по обоим полам (табл. 17, рис. 29).
В мужской группе черепа из коптского кладбища обнаруживают некоторое уменьшение скулового диаметра при сравнeнии с серией эпохи I династии. Однако это уменьшение не носит закономерного характера.
Полигон изменчивости скуловой ширины обнаруживает две вершины, падающие на середины III и I тысячелетий до п. э. Если различия между сериями I и IV—V династий основаны на сравнении нескольких десятков черепов и их причиной может быть случайность выборки, то такое предположение не объясняет увеличения скулового диаметра в серии эпохи XXVI—XXX династий, состоящей из нескольких сот черепов, по сравнению с серией эпохи IX династии. Изменения средней ширины лица
во времени имеют более закономерный характер. Но и в данном признаке мы видим резкое, достигающее почти 3% первоначальной величины, уменьшение в эпоху IX династии, после чего направление изменчивости
меняется на противоположное и средняя ширина лица опять увеличивается в серии из некрополя в Гизах.
Изменения в женской группе, состоящей, правда, лишь из трех разновременных серий, обнаруживают определенную последовательность при сопоставлении более поздних серий с более ранними. Но отличия копт-
меньше, чем на черепах эпохи XXVI—XXX династий, но у последних скуловой диаметр увеличился по сравнению с серией IX династии на 3,5 мм. Так как численность женских серий ненамного уступает численности мужских, нет оснований пренебрегать этими наблюдениями и присуждении об эпохальном изменении ширины лица основываться только на данных по мужским сериям. Совокупное рассмотрение данных по полам приводит к выводу об отсутствии эпохальных изменений в ширине
лица у населения Нижнего Египта.На территории Верхнего Египта не раскапывалось поздних кладбищ,
которые были бы синхронны коптскому кладбищу близ Каира. Поэтому наиболее поздняя из находящихся в нашем распоряжении серий с территории Верхнего Египта относится к первым векам нашей эры. Зато здесь были раскопаны многочисленные могильники до династического времени, датируемые V—IV тысячелетиями до н. э. Таким образом, период времени, на протяжении которого мы можем проследить изменение антропологического типа древнего населения, так же как и в Нижнем Египте, охватывает приблизительно около 5000 лет.
признакам, и в частности по ширине лица. Однако, так как сами могильники расположены вперемежку, а археологический материал из них не свидетельствует об этнической неоднородности населения, эти различия
могут быть, по-видимому, отнесены за счет случайности выборки, посмертного отбора и т. д. Во всяком случае, здесь они рассматриваются суммарно и подразделены только хронологически. К раннему периоду
додинастической эпохи отнесены материалы из могильников в Эль-Амре, Ковамиле, Бейт-Алляме и Нагаде [89]. К ним присоединены материалы из Бадарийского могильника, опубликованные В. Стоссигер [90] и Д. Морантом [91]. Средний период додинастической эпохи представлен материалами из Нагады, опубликованными С. Фоссет [92]. К позднему периоду отнесены
серии из Эль-Амры, Эль-Хоцана и Ху. Для получения достаточно представительных материалов по династическому времени и первым векам нашей эры суммированы обширные данные, опубликованные Д. Морантом по измерениям разных авторов [93]. К ним прибавлены результаты измерений Д. Дерри черепов эпохи XI династии, опубликованные А. Батрави и Д. Морантом [94] Как и в материалах по Нижнему Египту, в нашем распоряжении нет данных р женских черепах многих эпох (табл. 18, рис. 30).Верхняя ширина на мужских черепах эпохи I—II династий много больше, чем на до династических. В эпоху XVIII—XXI династий она уменьшается, но лишь на 1 мм, что само по себе говорит о случайном характере отмеченной разницы. В общем, если сопоставлять разновременные серии только по верхней ширине лица, можно сказать, что серии более позднего времени заметно более широколицы, чем до династическая.
Этот вывод может быть повторен и при рассмотрении вариаций средней ширины лица — с той лишь разницей, что масштаб различий по этому признаку между черепами эпохи начала Нового царства и до династическим значительно меньше, чем по верхней ширине лица. Любопытно, что максимальная величина размера и в этом случае фиксируется в серии эпохи I—II династий. Резкое увеличение скуловой ширины отмечается в эпохи I—II -и XXVI династий. Но на черепах первых веков нашей эры скуловая ширина уменьшается почти до величины, характерной для
до династических серий. В общем если и можно говорить о каком-то процессе эпохального изменения ширины лица у древнего населения Верхнего Египта, то оно проявляется скорее в увеличении широтных диаметров
Вариации широтных размеров лица в женской группе также недостаточно определенны. Скуловая ширина в серии средней поры додинастического времени уменьшается по сравнению с ранней, средняя ширина лица увеличивается. В эпоху начала Нового царства средняя ширина лица, наоборот, уменьшается, скуловая ширина увеличивается. В общем
оба размера больше в серии XVIII—XXI династий по сравнению с до династическими. Но разница не достигает статистически реальных величин даже по скуловому диаметру. В средней ширине лица она практически отсутствует, будучи равна 0,2 мм. Таким образом, и в этом случае мы приходим к заключению об отсутствии ощутимых сдвигов в ширине лица у населения древнего Египта.
Палеоантропологические материалы по древнему населению Нубии суммированы А. Батрави [95] Им использованы и пересчитаны данные всех предшествующих авторов, за исключением данных о черепах эпохи XII—XIII династий из Кермы, описанных М. Коллет [96]. Поскольку опубликованная А. Батрави серия эпохи VII—XVI династий достаточно многочисленна сама по себе, можно воспользоваться его данными без суммирования их с данными М. Коллет, тем более что последние относятся к населению более южной территории. Наиболее ранняя из представленных в работе А. Батрави серий относится к эпохе первых династий, наиболее поздняя датируется III—VI вв. и. э. Таким образом, материал охватывает достаточно продолжительный период — 3000—3500 лет
(табл. 19, рис. 31). К сожалению, отсутствует характеристика верхней ширины лица, почему приходится ограничиваться рассмотрением двух других широтных диаметров.
При сравнении древних и поздних серий наблюдается отчетливое уменьшение как скуловой, так и средней ширины лица и на мужских и на женских черепах. Но различия в общем невелики. Так, скуловая ши-
ны даже выше, чем в серии первых династий. То же самое соотношение мы имеем в женской группе. По-видимому, несмотря на сравнительно небольшое количество черепов и малую величину разницы, оно не может быть отнесено только за счет случайности выборки. На женских черепах относительно высокие величины скулового диаметра, превышающие его размер в серии эпохи первых династий, фиксируются в I в. н. э. Эпохальное изменение средней ширины лица также не носит закономерного характера. Таким образом, некоторое уменьшение поперечных диаметров
лица очевидно только при сопоставлении величин, характерных для начального и конечного рубежей рассматриваемого отрезка времени. Что же касается равномерности изменения, то оно выражено гораздо менее от-
четливо, чем, скажем, на территории Нижнего Поволжья.Этих выборочных примеров, как мне представляется, достаточно для того, чтобы утверждать, что тенденция к уменьшению широтных диаметров лица у современных народов по сравнению с древними не является
всеобщей и имеет много исключений. Естественно было бы предположить, что отсутствие убедительных доказательств наличия противоположной тенденции является, скорее всего, результатом недостаточности данных. С этой точки зрения попытка М. Г. Абдушелишвили выявить на
Палеоантропологический материал эпохи бронзы происходит из погребений эпохи поздней бронзы, раскопанных в 1956—1958 гг. у селения Лчашен на юго-западном побережье оз. Севан. Из этого же района происходит часть материала эпохи раннего железа, изученная В. А. Тер-Мартиросяном. Другая часть, исследованная автором, происходит из курганов, расположенных восточнее, у селения Норадуз Наконец, для получения более представительных данных эти материалы суммированы с материалами, добытыми из курганов восточной части южного побережья
оз. Севан и описанными В. В. Бунаком [98]. Данные о современной армянской краниологической серии взяты из работы М. Г. Абдушелишвили [99] (табл. 20, рис. 32).
Все три широтных размера на черепах раннего железного века меньше, чем в серии эпохи бронзы. Верхняя ширина лица уменьшается и в
последующее время. Однако величина разницы очень мала. Скуловой диаметр и средняя ширина лица увеличиваются в современную эпоху по сравнению с эпохой раннего железа и, таким образом, практически опять
достигают величин, характерных для населения эпохи поздней бронзы.
В общем отличия современных армян от древнего населения эпохи бронзы по ширине лица столь незначительны, что о каком-либо закономерном изменении этого признака на территории Армении не может быть и речи.
Сходная картина может быть отмечена и в женской группе. Отличия женской серии современных армян от женских черепов эпохи бронзы малы по абсолютной величине и не повторяются по разным признакам.
Исключение составляет средняя ширина лица, величина которой в современной серии более чем па 2% превышает аналогичный размер на
черепах эпохи бронзы. Но это лишний раз свидетельствует против гипотезы грацилизации в применении к территории Армении.
После рассмотрения всех приведенных материалов возникает ряд вопросов. Так, в частности, вызывает сомнение возможность сопоставления данных по разным эпохам для показа того или иного направления эпохальных изменений, когда не доказана строгая преемственность исследуемого населения. Действительно, бесспорные доказательства преемственности населения па протяжении тысячелетий на избранных нами тер-
риториях отсутствуют. Да их, как правило, и не может быть из-за фрагментарности находящихся в нашем распоряжении исторических источников. Но с известной долей вероятности последние все же позволяют сделать некоторые выводы.
Прежде всего симптоматичны сами по себе результаты сопоставления палеоантропологических и краниологических данных. Они свидетельству-
ют о почти полном тождестве типов древнего и современного населения и в Северном Китае, и в Египте, и в Армении. Разница между ними проявляется только в соотношении горизонтальных диаметров черепной коробки. Величина черепного указателя в современной армянской серии значительно превышает его величину на черепах эпохи поздней бронзы
и раннего железа, различие в этом признаке между коптами и древним населением долины Нила, с одной стороны, и северными китайцами и древним населением долины Хуанхэ - с другой, заметно меньше, по и в
том и другом случае оно может быть объяснено как следствие действующего с разной интенсивностью процесса брахикефализации и не требует допущения о примеси иных типов.
Исторические данные в общем также свидетельствуют скорее в пользу гипотезы преемственности для всех этих территорий. Во всяком случае, преемственность населения разных эпох весьма вероятна на протяжении тех периодов, в границах которых мы производили сопоставление
палеоантропологических и краниологических данных. Таким образом, отсутствие каких-либо изменений в строении лица у населения Северного Китая, Египта и Армении на протяжении тысячелетий, по-видимому, не
может быть объяснено за счет примеси широколицых типов, привнесенных на эти территории в более поздние эпохи населением иного происхождения. Кстати говоря, здесь уместно указать на то, что этот процесс
не сыграл сколько-нибудь значительной роли и па территории Грузии.
Г. С. Читая приводит данные о переселении представителей горных этнографических групп грузинского народа на равнину 10°. Но они всегда составляли ничтожное меньшинство по отношению ко всему населению Грузии. Поэтому отмечаемое на палеоантропологическом материале
Самтаврского могильника отсутствие уменьшения поперечных диаметров
лица вряд ли можно поставить в связь с примесью широколицых представителей кавкасионского типа.
Г. Ф. Дебец заметил, что уменьшение ширины лица и массивности черепа совпадает с переходом к земледелию. По его мнению, антропологические различия между населением эпохи неолита и бронзы, относящимся к южной и северной ветвям европеоидной расы, могут быть поставлены в связь с тем обстоятельством, что возникновение земледелия в южных районах относится к значительно более раннему времени [101].
Если бы это наблюдение подтвердилось, можно было бы говорить о влиянии формируемой самим человеком общественной среды на его физический тип. В частности, можно было бы утверждать, что в Северном
Китае, Египте и Армении эпохальное изменение признаков не отмечается просто потому, что население этих территорий перешло к земледелию в эпохи, предшествующие тем, к которым относится находящийся в нашем распоряжении материал. Однако имеются факты, не укладывающие-
ся в рамки представления о влиянии определенного образа жизни и питания, связанного с земледельческим хозяйством, на интенсивность процесса грацилизации. Некоторые из них отмечены самим Г. Ф. Де-
бецом. Это — грацильное строение скелета пигмеев, никогда не занимавшихся земледелием, и узколицесть некоторых мезолитических серий из Средиземноморья, относящихся к эпохе, когда земледелие только зарождалось [102]. Число последних может быть увеличено за счет черепов из
мезолитических могильников Украины [103].
Палеоантропологические материалы неолитического времени с территории Европы также не во всех случаях соответствуют концепции Г. Ф. Дебеца. Экономика и хозяйство неолитических племен Швеции и
Норвегии, с одной стороны [104], и северных районов Восточной Европы, в частности Прионежья,— с другой [105], достаточно сходны. Можно утверждать, что земледелие не играло в обоих случаях сколько-нибудь существенной роли. Между тем различия в антропологическом типе населения обеих территорий достаточно демонстративны. Правда, с территории Норвегии в нашем распоряжении находятся единичные черепа [106], но серии из неолитических могильников Швеции и Прионежья достаточно многочисленны, чтобы составить о них определенное суждение [107].
Неопределенны различия в хозяйстве и в тех случаях, когда сопоставление разновременных могильников как будто бы дает возможность уловить эпохальные изменения отдельных признаков. Так, трудно утверждать, что земледелие занимало большое место в хозяйстве тагарцев по сравнению с афанасьевцами в Минусинской котловине, а охота потеряла для них почти всякое значение [108], чего нельзя, правда, повторить по
отношению к ямпой и срубной культурам Нижнего Поволжья [109]. Все это не дает возможности признать, что отмеченная выше стабильность признаков у населения Северного Китая, Египта, Армении проистекает только за счет того, что изменения, аналогичные изменениям на других территориях, имели здесь место в более раннее время и не получили отражения в имеющемся палеоантропологическом материале. Повидимому, она указывает как на разный характер процессов эпохального изменения
в зависимости от места и времени, так и на возможность сохранения при определенных условиях определенных величин признаков на протяжении длительного периода.
Это заключение позволяет критически отнестись к выводу Г. Ф. Дебеца о появлении представителей кавкасионского типа на нынешней территории их расселения в результате миграции из более северных областей. Если отвлечься от гипотезы повсеместного сужения лица, легко можно представить себе, что характерная для кавкасионского типа широколицесть имеет местное происхождение и образовалась или, вернее, сохранилась с древности скорее в результате изоляции. Кстати говоря, если защищать ту точку зрения, что эпохальное изменение ширины лица на Кавказе подчинено обычным закономерностям, трудно объяснить,
почему переселившиеся с севера группы сохранили в условиях Кавказа большие широтные диаметры лицевого скелета. Потому что в высокогорных районах они не смогли перейти к земледелию? Но, во-первых, этнографические группы грузинского народа, проживающие на равнине, также имеют большую ширину лица "; во-вторых, как мы уже убедились выше, темпы грацилизации не всегда совпадают с той или иной формой
хозяйственной деятельности.
Некоторая депигментация представителей кавкасионского типа также, как мне кажется, не может считаться бесспорным доказательством примеси элементов северного происхождения. Если бы это было действительно так, как думает Г. Ф. Дебец, следовало бы ожидать закономерного географического распределения признаков пигментации, т. е. усиления интенсивности цвета волос и глаз по направлению с северо-запада на юго-восток. Как уже было отмечено, на самом деле этого нет. Правда, самые западные представители этого типа — карачаевцы содержат в своем составе довольно большой процент светлоглазых индивидуумов и занимают по этому признаку место, близкое к верхним границам изменчивости в пределах кавкасионского типа (см. табл. 9). Более светлоглазыми оказываются лишь тушины, аварцы западных районов, некоторые
группы осетин и андо-дидойцев. Но зато сваны и горные рачинцы характеризуются наиболее темным цветом глаз среди кавкасионских групп.
Таким образом, можно предполагать, что изоляция, часто оказывающая огромное влияние на концентрацию тех или иных вариантов признаков с простой наследственной структурой [111] (а пигментация глаз является
именно таким признаком [112]), сыграла известную роль и в данном случае. А раз мы допускаем влияние изоляции, логично предположить, что оно могло сказаться не только в усилении интенсивности пигментации
глаз у сванов и горных рачинцев, но и в посветлении глаз у остальных представителей кавкасионского типа. Допущение о примеси светлопигментированных северных элементов восточноевропейского происхождения представляется, следовательно, и по отношению к цвету глаз излишним.
Большое значение для обсуждения интересующей нас темы имеют историко-этнографические данные. При принятии гипотезы о приходе этнических групп, относящихся к кавкасионскому типу, с севера следует ожидать, что в этнографических материалах, фольклоре, данных языка мы найдем многочисленные свидетельства их степного происхождения и прежнего проживания на равнине. Однако такие свидетельства немногочисленны и крайне фрагментарны. Этнографический материал
говорит о том, что культура народов, населяющих предгорья центральной части Кавказского хребта, представляет собой своеобразный комплекс, отличающийся идеальным приспособлением к сложным и трудным условиям высокогорья, что все эти народы, метафорически выражаясь, не гости, а хозяева гор [113]. Об этом же свидетельствуют и результаты изучения фольклора этих народов [114]. Что же касается данных языка, то, конечно, ираноязычность осетин и тюркоязычность балкарцев и карачаевцев в общем могут быть использованы как доказательство их пришлого происхождения. Однако, во-первых, в культуре и языке этих народов выявляется мощный пласт связей с местной этнической средой, кавказский субстрат [115], во-вторых, переход народа на новый язык может осуществляться вследствие культурного и политического влияния,
а совсем не обязательно этнического взаимодействия [116], в-третьих, наконец, принадлежность к иранской и тюркской языковым семьям на Кавказе может быть истолкована как доказательство приблизительно в равной степени и северного и южного происхождения [1l7]. Таким образом,
историко-этнографические и лингвистические материалы не дают прямых данных для подтверждения гипотезы Г. Ф. Дебеца.
Для ее обоснования можно было бы использовать данные о скифо-сарматском влиянии на культуру народов Северного Кавказа , [118]. Как известно, И. А. Джавахишвили полагал даже, что скифо-сарматские племена были по языку родственны грузинам, и сам термин «сармат» пытался объяснить из адыгейских, нахских и лезгинского языков. Он писал, что «скифы и сарматы, как это с достаточной очевидностью выясняется при помощи несомненного лексического материала, принадлежали лишь
к северокавказским адыгейско-чечено-лезгинским народностям» [119]. Однако точка зрения И. А. Джавахишвили не получила сколько-нибудь убедительного подтверждения и он остался в одиночестве [120]. Особенное значение для ее опровержения имели работы В. И. Абаева, убедительно доказавшего индоевропейский характер скифского языка и его принадлежность к иранской языковой семье [121]. Таким образом, выявляется с полной определенностью, что скифские и сарматские племена были инородным включением в местную кавказскую этническую среду и не приняли значительного участия в сложении современных народов Кавказа, за исключением, может быть, осетин. Кроме того, из всей совокупности имеющихся данных вытекает, что их распространение ограничивалось предгорными районами и не захватывало высокогорных областей [122]. Что же касается некоторых местных северокавказских племен, также, как полагал И. А. Джавахишвили и сейчас полагает Г. А. Меликишвили, фигурировавших в источниках под собирательным названием скифо-сарматов [123], то они, очевидно, не имеют отношения к проблеме этнических связей населения Кавказа с населением Восточно-Европейской равнины. Их следы в Закавказье указывают лишь на этнические взаимодействия народов Северного Кавказа и Закавказья, носившие, по-
видимому, более локализованный характер и не выходившие по своему значению за рамки древней истории этих районов. Косвенный аргумент против гипотезы Г. Ф. Дебеца вытекает из рассмотрения географического положения этнических групп, относящихся к кавкасионскому типу.
Они занимают наиболее труднодоступные районы Кавказского хребта [124]
Сложно объяснить, почему жители равнины, каковыми, очевидно, являлись, по Г. Ф. Дебецу, предки современных кавкасионских групп, заняли именно эту территорию и каким образом они сумели освоить ее.
Л. И. Лавров пишет о том, что кипчаки и аланы, сыгравшие большую роль в этногенезе осетин, балкарцев и карачаевцев, заняли высокогорные области под давлением разгромивших их монгольских орд [125]. Но это событие относится к гораздо более позднему времени, чем оформление кавкасионского типа, и не имеет к нему непосредственного отношения. То же самое можно сказать и о экспансии гуннов. Что же касается насильственных переселений целых народов в более раннюю эпоху вследствие
событий, подобных гуннскому и монгольскому нашествиям, то они для рассматриваемой территории маловероятны и, во всяком случае, не подтверждаются прямыми фактами.
Гипотеза изоляции
Антропологические данные дают возможность подойти к анализу проблемы происхождения кавкасионского типа и с другой стороны. Я имею в виду уже отмечавшееся выше влияние изоляции. Основная особенность представителей кавкасионского типа, отличающая их от других европеоидных групп и придающая кавкасионскому типу исключительное своеобразие среди других европеоидных типов,— большая ширина лица
сближает их с древними представителями европеоидной расы. Как известно, на территории Западной Европы широколицый тип был преобладающим в населении верхнепалеолитического и мезолитического времени [126], на территории Восточной Европы он сохранялся и в эпоху неолита и бронзы [127]. В разных работах этот тип получил наименование «кроманьонского в широком смысле слова» [128], «палеоевропейского» [129] и т. д. Помимо большой ширины лица в сочетании с его небольшими высотными диаметрами, он характеризовался некоторой уплощенностью лицевого скелета на уровне назомалярных точек [130]. Интересно отметить, что такое сочетание признаков характерно и для краниологических серий кавкасионского типа. Особенно ярко оно выражено в хевсурской серии, которая, по-видимому, в наиболее чистом виде сохраняет особенности
кавкасионского типа, тогда как, скажем, по отношению к осетинским сериям из склепов трудно полностью исключить влияние алапского элемента [131]. Разумеется, в форме черепной коробки различия представителей
кавкасионского и палеоевропейского типов достаточно демонстративны.
Но это и понятно, если учесть значение интенсивно действовавших на Кавказе процессов брахикефализации.
К сожалению, фрагментарность палеоантропологических данных поч-
ти полностью лишает нас возможности продолжить поиски аналогий кавкасионскому типу на территории Кавказа. Они есть, но древность их в общем не превышает тысячи лет. Кроме того, почти все они относятся
к территориям, не входящим непосредственно в ареал кавкасионского типа. Это серии из средневековых могильников Прикубанья [132], Северной Осетии [133], Дагестана и Азербайджана [134]. Из них только могильники у Харха и Змейской в Северной Осетии расположены в районе, который и сейчас входит в зону распространения кавкасионского типа. Ясные аналогии ему в палеоантропологических материалах более ранних эпох отсутствуют. Но все же можно отметить несколько серий, для которых
характерны сравнительно большие величины широтных размеров лица.
Это черепа из могильников раннего железного века из Цамакаберда и Норадуза и на юго-западном берегу оз. Севан [135], из групповых могильников Мингечаура [136] и из некоторых единичных погребений Северного Кавказа [137]. Интересная находка была сделана в неолитическом погребении, раскопанном грузинскими археологами в предгорной Имеретии. Добытый в нем череп исследован М. Г. Абдушелишвили [138]. Он характеризуется массивностью, большими размерами черепной коробки, огромной шириной лица. Любопытно, что погребение, из которого происходит этот череп, было открыто в области, непосредственно примыкающей к областям, заселенным представителями кавкасионского типа.
Перечисленные палеоантропологические материалы, несмотря на свою неполноту, позволяют сделать один важный вывод, имеющий непосредственное отношение к нашей теме. Я имею в виду распространение широколицых типов в разных областях Кавказа, по-видимому, с глубокой
древности. Как ни подходить к решению вопросов их генетических взаимоотношений, можно утверждать, что Кавказ входил в зону распространения широколицых типов большой европеоидной расы начиная по крайней мере с неолитического времени, а скорее всего, с эпохи появления здесь человека современного вида. Компактный ареал кавкасионского
типа в настоящее время и его приуроченность к высокогорным районам, а также морфологическое своеобразие этого типа не позволяют считать его поздним образованием. С другой стороны, палеоантропологические
данные также свидетельствуют скорее в пользу предположения о его древнем происхождении. Весьма вероятно, что раскопки древних могильников в предгорьях Центрального Кавказа доставят нам палеоантропологический материал, который решит этот вопрос с необходимой определенностью. Но и сейчас гипотеза о широколицести древнего населения центральных предгорий Кавказского хребта и консервации этой особенности вследствие изоляции в специфических условиях высокогорья представляется весьма правдоподобной. По-видимому, горные этнографические группы грузинского народа и их соседи сохраняют особенности своего антропологического типа с эпохи заселения этой территории человеком современного вида.
Обратимся к этнографическим данным. Они свидетельствуют об известной общности культуры народов, относящихся к кавкасионскому типу. Во многом эта общность проистекает, по всей вероятности, вследствие сходных физико-географических условий существования и одинакового уровня общественного развития. Так, отмечаемое среди горных этнографических групп грузинского народа сходство многих общественных институтов, скорее всего, результат того, что они стоят на одном уровне
развития производительных сил и производственных отношений [139].
В известной мере за счет конвергентного развития в сходных условиях
существования может быть отнесено и сходство в конструкции жилищ на
обширной территории Свании, горной Рачи, Хевсурии и Тушетии [140].
Однако здесь уже выявляются черты, свидетельствующие и об общности
происхождения. Более яркий пример специфических связей, объединяющих эти народы, может быть найден в фольклоре горных грузинских групп [141]. При этом важно отметить, что бытующий в горных районах Грузии охотничий эпос доносит до современности глубокую архаику.
Наиболее архаичны сванские сюжеты, затем рачинские и горцев Восточной Грузии.
Изучение традиционных форм быта у горных этнографических групп грузинского народа и народностей Западного Дагестана также позволяет говорить о древности и архаичности существующих обычаев, выявляет мощный пласт родового строя, восходящего, повидимому, к глубокой древности [142]. Аналогичным образом это явление может быть отмечено и у их тюркоязычных соседей, также относящихся к кавкасионскому типу,— карачаевцев и балкарцев, и у других представителей этого типа — осетин [143]. Хотя сами по себе обычаи и социальный строй каких-либо народов не дают прямых данных для установления генетических параллелей, они могут свидетельствовать о чрезвычайно архаическом уровне культурного развития, о проживании в близком соседстве и в сходных
условиях географической среды, о многовековой изоляции, а именно это и важно для нас в данном случае. В качестве дополнительного аргумента в пользу изоляции хотелось бы указать на языковой материал, на
изолированное положение сванского языка в системе картвельских языков [144]. Поскольку и в культуре сваны выделяются наибольшей архаичностью среди других грузин-горцев, не свидетельствует ли обособленное положение сванского языка о том, что именно сваны являются потомками древнейших этнических групп, заселявших высокогорные районы
Центрального Кавказа? Может быть, тогда абхазо-сванские языковые схождения [145] и историко-топонимические данные о пребывании сванов южнее территории их теперешнего расселения [146] можно истолковывать в пользу южного пути заселения высокогорных областей Кавказа? Но
здесь мы вступаем в сферу догадок.
Уже неоднократно указывалось, что на пути принятия гипотезы об этническом родстве представителей кавкасионского типа стоит языковая принадлежность осетин, балкарцев и карачаевцев. С другой стороны, было отмечено, что в их культуре может быть выделен комплекс явлений, наличие которого говорит о вхождении в их состав кавказского субстрата. Рассмотрим эту проблему подробнее.
Прежде всего остановимся на фактах, относящихся к области языка.
Осетинский язык был подвергнут почти исчерпывающему анализу в многочисленных исследованиях В. И. Абаева. Оказалось, что при бесспорно иранском характере грамматики и лексики он отличается особенностями,
указывающими на взаимодействие с кавказскими языками [147]. К их числу относятся некоторые морфологические и синтаксические формы, а также заимствования в области лексики. Многие из них имеют специфический характер и восходят к сванскому языку [148] В. И. Абаев полагает,
что ираноязычные предки осетин, по-видимому аланы, застали в горах местные племена, говорившие на кавказских языках, и включили их в свой состав. В качестве аргумента в пользу такой гипотезы он приводит
и некоторые этнографические факты [149]. В дополнение к ним можно указать на широкое распространение в горной Дигории топономических названий с суффиксом — ск, имеющих яфетическое происхождение [150].
В совокупности с антропологическими данными все перечисленные факты, показательные и сами по себе, приобретают большой вес и вряд ли могут быть истолкованы как случайные. По-видимому, гипотеза местного кавказского пласта в этногенезе осетин, который в свете результатов
исследования антропологических данных с большой долей вероятности следует назвать картвельским, отражает реальную действительность и должна учитываться при решении проблем этногенеза осетинского народа. Ее важность для интересующего нас вопроса определяется тем обстоятельством, что она удачно объясняет, каким образом ираноязычные осетины сохранили антропологический тип, сближающий их с горными этнографическими группами грузинского народа.
Балкарцы и карачаевцы также не отличаются, как уже отмечалось, по своему антропологическому типу от грузин-горцев. Однако по языку они сближаются с караимами и кумыками [151]. Из вымерших языков к
карачаево-балкарскому языку наиболее близко стоят половецкий и древнеболгарский [152]. На этом основании преобладающее значение в разработке вопросов происхождения балкарского и карачаевского народов получила тюркская гипотеза, представленная в двух вариантах — кипчакском и болгарском [153]. Однако эта гипотеза сталкивается с рядом
трудностей при рассмотрении антропологических данных [154]. Не учитывает их и аланская гипотеза, также имеющая ряд сторонников [155]. Основываясь на этих данных, автор выдвинул гипотезу кавказского суострата в этногенезе балкарцев и карачаевцев [156]. В качестве родственной им
конкретной картвельской группы были названы сваны.
Разумеется, значение обоих этих утверждений неравноценно. Полное тождество антропологического типа балкарцев и карачаевцев, с одной стороны, и горных этнографических групп грузин — с другой, само по себе без всякой дополнительной аргументации заставляет признать наличие мощного кавказского субстрата в этногенезе балкарского и карачаевского народов. По мнению автора, балкарцы и карачаевцы представляют собой сванов, по тем или иным причинам перешедших на несванскую
речь. Это, конечно, гипотеза, однако она получает некоторую опору как в языковых, так и в историко-этнографических данных.
Исторические данные и топонимика свидетельствуют о том, что сваны в XIV—XVII вв. проживали в верховьях Кубани и по Баксану, т. е. на территории, занятой в настоящее время карачаевцами и балкарцами [157].
Это обстоятельство дает известные основания для увязки именно с ними местного кавказского слоя в балкарском языке [158]. В добавление к этому можно указать на некоторые этногенетические предания [159], общие фамилии [160], на сходство некоторых элементов культуры и общую терминологию жилища и хозяйственных построек. Однако, даже если считать все эти факты недостаточными для окончательного суждения по вопросу о родстве карачаевского и балкарского народов, с одной стороны, и сванов — с другой, бесспорно, как уже отмечалось, их глубокое родство, выявляемое антропологическими данными, с горцами-грузинами вообще. Именно это заключение имеет для нас наибольшее значение и
позволяет, как и при рассмотрении происхождения осетинского народа,
понять своеобразное перекрещивание двух этногенетических компонентов в процессе происхождения балкарцев и карачаевцев, один из которых, более поздний, сыграл решающую роль в образовании карачаево-балкарского языка, а другой, восходящий к глубокой древности, наложил отпечаток на формирование их физического типа.
Итак, совокупное сопоставление антропологических, лингвистических
и историко-этнографических данных приводит к выводу, что народы, населяющие высокогорные районы центральной части Кавказского хребта, обнаруживают в своем антропологическом типе и в своих культурных
особенностях ряд параллелей, которые могут быть удачно объяснены только общностью их происхождения. Таким образом, исходя из широко аргументированного в последние годы учения о хозяйственно-культурных типах и историко-этнографических областях [161], мы имеем возможность выделить на этой территории историко-этнографическую общность, к которой следует отнести карачаевцев, балкарцев, осетин, горные этнографические группы грузинского народа, аварцев и андо-дидойские или андоцезские народности Западного Дагестана. Древнейшие археологические находки, сделанные в районах, заселенных этими народами, относятся к эпохе бронзы [162]. Но несомненно, что они были заселены в значительно более раннюю эпоху. Полагаю, что общность всех перечисленных пародов
восходит к эпохе заселения этих районов человеком современного вида и является следствием изоляции в условиях труднодоступного высокогорья.
выводы
1. Балкарцы, карачаевцы, осетины, горные этнографические группы грузинского народа, аварцы и андо-цезские народности обнаруживают специфическое сходство в антропологических признаках, позволяющее отнести их к единому типу. В работах грузинских антропологов этот тип получил иаименование кавкасионского и таким вошел в антропологическую литературу. От других типов европеоидной расы он отличается рядом
своеобразных особенностей, из которых наиболее характерной является большая ширина лица, на первый взгляд сближающая представителей этого типа с представителями монголоидной расы.
2. Гипотеза о специфическом направлении эпохальных изменений антропологических признаков, и в частности ширины лица, на территории Кавказа, отличающемся от обычно наблюдаемого на территории Советского Союза, основана на выборочном и количественно недостаточном материале и нуждается в дополнительной аргументации. Применение этой гипотезы к конкретной проблеме происхождения кавкасионского
типа встречается с трудностями фактического и теоретического порядка.
3. Гипотеза о происхождении кавкасионского типа в результате переселения с севера древних представителей палеоевропейского типа европеоидной расы в горы Кавказа основана на скрытом предположении о всеобщности действия процесса грацилизации и невозможности найти область, где этот процесс не проявлял бы себя с достаточной определенностью. Между тем сопоставление древних и современных краниологических серий с территории Северного Китая, Египта и Армении, по отношению к которым можно настаивать на наличии непрерывной генетической преемственности, показывает, что одинаковые величины ширины лица точно так же, как и других признаков, могут сохраняться без заметных изменений на протяжении нескольких тысячелетий. Историко-этнографические и лингвистические данные также не подтверждают миграционную гипотезу.
4. Предположение о том, что Кавказ не входил в область интенсивного действия процесса грацилизации, позволяет выдвинуть гипотезу о
формировании кавкасионского типа на той же территории, какую он занимает в настоящее время, в результате консервации антропологических особенностей древнейшего населения, восходящего, возможно, к эпохе
неолита или верхнего палеолита и относившегося к палеоевропейскому типу европеоидной расы. Изоляция в труднодоступных районах высокогорья способствовала консервации этих особенностей. По всей вероятности, следствием изоляции является некоторое посветление пигментации представителей, кавкасионского типа по сравнению с народами Закавказья. Данных о том, что их предки в центральных предгорьях Кавказского хребта появились с севера или с юга. не имеется.
5. Анализ историко-этнографических и лингвистических материалов дает возможность выявить кавказский субстрат в составе осетинского, балкарского и карачаевского народов. Таким образом, народы, относящиеся к кавкасионскому типу, могут быть объединены не только на основании антропологических данных, но и на основании историко-культурных особенностей. Последние также говорят о глубокой древности этих народов и их местном происхождении. Все это позволяет выделить в центральных районах Кавказского хребта особую историко-этнографическую область, к которой следует отнести проживающие в ней ирано-, тюрко- и картвелоязычные народы на основании общности их происхождения.
1 Ивановский А. А. Об антропологическом составе населения России//Тр. антропол.
отд. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1904.
Т. XXII. См. также: Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. И., Абдушелишви-
ли М. Г. Материалы экспедиции 1950 года по антропологии современного насе-
ления Грузинской ССР // Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси,
1953. Т. 4.
2 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. Тбилиси, 1946. Т. ХШ-А.
3 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. И., Абдушелишвили М. Г. Указ. соч.; На-
тишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Осповные итоги антропологических экспе-
диций 1950, 1951 и 1952 гг. Ин-та эксперимен. морфологии АН ГССР//Тез. докл.
на выездной науч. сес. Ин-та эксперим. морфологии в г. Батуми. Тбилиси, 1954;
Они же. Материалы к антропологии грузинского народа//Тр. Ин-<га эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5; Они же. Предварительные данные об
антропологических исследованиях грузинского народа // Кр. сообщ. Ин-та этно-
графии АН СССР. 1955. Вып. 22; Они же. Материалы антропологической экспеди-
ции 1954 г. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР // Тез. докл. на 7-й сес.
Ин-та эксперим. морфологии. Тбилиси, 1956; Абдушелишвили М. Г. К во-
просу антропологии удинов // Сообщ. АН ГССР. Т. XVII. Тбилиси, 1956. Л» 5;
Он же. Осетины: (Антропол. очерк) //Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР.
Тбилиси, 1957. Т. 6; Он же. Об антропологическом составе современного населе-
ния Грузии // Там же. Тбилиси, 1958. Т. 7; Ахвледиани О. М. К антропологии ко-
ренного населения Аджарской АССР // Тез. докл. на выездной науч. сес. Ин-та
эксперим. морфологии в г. Батуми; Он оке. К антропологии коренного населения
Аджарской АССР. Батуми, 1957; Джанберидзе Г. К. К антропологии современного
населения горной полосы северо-западной Грузии («сваны») //Тез. докл. на вы-
ездной науч. сес. Ин-та эксперим. морфологии в г. Батуми; Он же. Абхазо-ады-
гейские взаимоотношения в свете данных антропологии // Тез. докл. на 7-й сес.
Ин-та вксперпм. морфологии; Он же. К аптропологии абазин//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1962. Т. 10; Он же. Взаимоотношения
абхазов с картвельскими и адыгейскими этническими группами в свеге
данных антропологии//Там же. Тбилиси, 1963. Т. И. Сводка данных: Абдуше-
лишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии. Тбили-
си, 1964.
6 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане//Тр. Ин-та этнографии
АН СССР. Н. С. Т. 33. М., 1956.
7 Джанберидзе Г. К. О происхождении балкарцев и карачаевцев // Материалы на-
учной сессии по проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов.
Нальчик, 1960.
8 Алексеев В. 77. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии // Там же.
9 Левин В. И. Этно-географическое распределение некоторых расовых признаков у
населения Северного Кавказа//Антропол. журн. 1932. № 2.
10 Сооп С. The Races of Europe. N. Y. 1939.
11 Dzierzykrai-Rogalski Т., Olekiewicz M. Barma oczu i wlosow a grupy krwi // Materialy i
prace anthropologiczne. N 44. Wroclaw, 1958.
12 См.: Абдушелишвили M. Г. Об антропологическом составе современного населения Грузии.
13 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Материалы антропологической экспеди-
ции 1954 г. Ин-та эксперим. морфологии АН ГрузССР. С. 24. Абдушелишвили М. Г. Осетины: (Аптропол. очерк).
14 Он же. К палеоантропологии Самтаврского могильника. Тбилиси, 1954; Он же.
Палеоантропологический материал из поздних погребений Самтаврского могиль-
ника//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1960. Т. 8.
Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
Т. 4. М.; Л., 1948.
Там же.
15 Debetz G. F. Certains aspects des transformations somatiques de l'Homo sapiens //
Communications de la delegation sovietique au VI congres international des sciences anthropologiques et ethnologiques. M., 1960; Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях изменений в строении человека современного вида // Сов. этнография.
1961. № 2.
16 Абдушелишвили М. Г. Об эпохальной изменчивости антропологических призна-
ков//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 33.
17 Weidenreick F. The brachycephalization of recent mankind//Southwestern Journal
of Anthropology. 1945. Vol. 1, N 1; Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Бу-
нак В. В. Структурные изменения черепа в процессе брахикефализации//Тр. V
18 Всесоюз. съезда анатомов, гистологов и эмбриологов. Л., 1951; Он же. Череп человека и стадии его формирования у ископаемых людей и современных рас // Тр.
Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1959. Т. 19.
19 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане; Он же. Антропологи-
ческие типы // Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
20 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане. С. 214.
21 Миклашевская Н. Й. Антропологический состав населения Дагестана в алано-ха-
зарское время // Вопр. антропологии. 1960. Вып. 5.
22 Она же. Новые палеоантропологические материалы с территории Дагестана // Ма-
териалы по археологии Дагестана. Махачкала, 1959. Т. 1; Она же. Антропологиче-
ский состав населения Дагестана в алано-хазарское время.
23 Гинзбург В. В., Фирштейн Б. В. Материалы к антропологии древнего населения
Западного Казахстана//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л.,
1958. Т. 18.
24 Дебец Г. Ф. Материалы по палеоантропологии СССР (Нижнее Поволжье) // Антро-пол. журн. 1936. № 1; Он же. Палеоантропология СССР.
25 Кондукторова Т. С. Материалы по палеоантропологии Украины//Антропологиче-
ский сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 33)..
26 Пиотровский Б. В. Археология Закавказья. Л., 1949.
27 Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Т. 1: Опыт периодизации
памятников. Тбилиси, 1941.
28 Бердзенишвили П., Джавахишвили И., Джанашиа С. История Грузии. Ч. 1:
С древнейших времен до начала XIX века. Тбилиси, 1946.
29 Абдушелишвили М. Г. Об эпохальной изменчивости антропологических призна-
ков. С. 97.
30 По этой проблеме имеется огромная литература. См., напр.: Чебоксаров И. П. Фи-
зический тип китайцев различных социальных групп // Антропол. журн., 1935.
№ 1.
31 Абдушелишвили М. Г. Палеоантропологический материал из поздних погребений
Самтаврского могильника.
32 Бунак В. В. Crania Armenica. М., 1927; Алексеев В. П. Краниология хакасов в свя-
зи с вопросами их происхождения // Тр. Киргиз. археол.-этногр. экспедиции. М.,
1960. Т. 4. Величины связи скуловой ширины с верхней и средней шириной лица
в армянской и хантской сериях взяты из работы: Рогинский Я. Я. Величина из-
менчивости измерительных признаков черепа и некоторые закономерности их
корреляции у человека // Учен. зап. МГУ. 1954. Вып. 166.
33 Хранятся в Институте антропологии МГУ. Приношу глубокую благодарность ди-
рекции института за разрешение воспользоваться ими.
34 Бунак В. В. Череп человека и стадии его формирования у ископаемых людей и
современных рас.
35 Pearson К., Bavin A. On the hiometric constants of the human skull // Biometrica.
1924. Vol. XVI, pt. 3-4. Tabl. 5.
36 Fawcette C. D. A second study of the variation and correlation of the human skull,
with special reference to the Naqada crania//Biometrica. 1902. Vol. 1, pt. 4; Jacob S.,
Lee A., Pearson K. Preliminary note on interracial characters and their correlation
in man //Biometrica. 1903. Vol. II, pt. 3.
37 Tschepourkowsky E. Contribution to the study of interractial correlation//Biometri-
ca. 1905. Vol. IV, pt. 3; Он же. Географическое распределение формы головы и
цветности крестьянского населения преимущественно Великороссии в связи с
колонизацией ее славянами // Изв. О-ва любителей естествознания, антропологии
и этнографии. М., 1913. Т. CXXIV. Вып. 2.
38 Ярхо А. И. Ганджинские тюрки//Антропол. журн. 1932. № 2; Он же. Туркмены
Хорезма и Северного Кавказа//Там же. 1933. № 1/2; Он же. О некоторых вопро-
сах расового анализа // Там же. 1934. № 3.
39 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1951. Т. 17.
40 Розов Н. С. Материалы по краниологии чулымцев и селькупов // Антропологиче-
ский сборник, I. М., 1956 (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. Т. 33).
41 Алексеев В. П. Краниология хакасов в связи с вопросами их происхождения.
42 Morant G. М. A preliminary classification of european races based on cranial mea-
surements // Biometrica V. XX — B. 1928. P. 3—4; Он же. A. contribution to the Basque
craniometry//Biometrica. Vol. XXI. 1929, pt. 1—4; Он оке. A study of the recently
excavated Spitalfields crania//Biometrica. 1931. Vol. XXIII, pt. 1—2; см. также:
Stoessiger В. N., Morant G. M. A study of the crania in the vaulted ambulatory of
Saint Leonard's Church, Hythe//Biometrica. 1932. Vol. XXIV, pt. 1-2.
43 Macdonell W. R. A study of the variation and correlation of the human skull, with
special reference to English crania//Biometrica. 1904. Vol. Ill, pt. 2—3; Он же.
A second study of the English skull, with special reference to Moorfieds crania//
Biometrica. 1906. Vol. V, pt. 1-2.
44 Hooke B. G. S. A third study of the English skull, with special reference to the Far-
rington street crania // Biometrica. 1926. Vol. XVIII, pt. 1-2.
45 Yaung M. The West Scottish skull and its affinities//Biometrica. 1931. Vol. XXIII,
pt. 1-2.
46 Schreiner K. Zur Kraniologie der Lappen. Oslo, 1931-1935. Bd. I—II; Idem. Crania
Norvegica. Oslo, 1939. Vol. I.
47 Zilinskas I., lurgutis A. Crania lithuanica (XX amsiaus ir iskastines lietnviu kaukoles) // Acta medicinae facultatis vytauti magni universitatis. Kaunas, 1939. Vol. V.
Fasc. 3.
48 Акимова M. С. Палеоантропологические материалы с территории Чувашской
АССР//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. XXIII. 1955; Она же. Краниоло-
гия современного населения Мордовской и Марийской АССР // Крат, сообщ. Ип-
та этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29; Она же. Краниологическая характеристи-
ка мордвы-эрзи//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. Т. 13. М., 1960.
49 Марк К. Ю. Палеоантропология Эстонской ССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР.
Н.С. Т. 32. М., 1956.
50 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в сравнительно-антропологиче-
ском освещении // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1953.
Т. 14.
51 Абдушелишвили И. Г. Материалы к краниологии Кавказа//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси. 1955. Т. 5.
52 Беслекоева К. X. Краниология осетин и происхождение осетинского народа // Изв,
Сев.-Осет. научн.-исслед. ин-та им. Орджоникидзе, 1957. Т. 19.
53 Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура (в связи
с изучением этногенеза азербайджанского народа). Баку, 1960.
54 Алексеев В. Л. Антропологический тип адыгов в эпоху позднего средневековья//
Материалы по археологии Адыгеи. Майкоп, 1961. Т. 2.
55 Миклашевская Н. Н. Краниология киргизов//Тр. Киргиз, археол.-этногр. экспе-
диции. М., 1959. Т. 2.
56 Гинзбург В. В., Залкинд Н. Г. Материалы к краниологии казахов (в связи с во-
просами этногенеза) //Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л.,
1955. Т. 16.
57 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
68 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья эпохи неолита и
бронзы//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1961. Т. 21; Он же. Палеоантро-
пология Хакасии эпохи железа // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
М.; Л, 1961. Т. 20.
59 Герасимова М. М. Черепа из погребений срубной культуры в Среднем Поволжье
//Крат, сообщ. Пн-та истории материальной культуры. 1958. Вып. 71.
60 Гинзбург В. В. Этнические связи древнего населения Сталинградского Заволжья //
Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1959. № 60.
61 Глазкова Н. М., Чтецов В. П. Палеоантропологические материалы Нижневолжского отряда Сталинградской экспедиции // Материалы и исследования по антропологии СССР. М., 1960. № 78.
62 Дебец Г. Ф. Материалы по палеоантропологии СССР (Нижнее Поволжье); Он же.
Палеоантропологические материалы из погребений срубной культуры Среднего
Заволжья // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1954. № 42.
63 Искренне признателен Б. В. Фирштейн за их предоставление.
64 Debetz G. F. Certains aspects des transformations somatiques de l'Homo Sapiens;
Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях измерений в строении человека современ-
ного вида.
65 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
66 Andersson .1. С. Preliminary report on archaeological research in Kansu // Memoirs
of the Geological Survey of China. Ser. A. Peking, 1925. N 5; Idem. Children of the
Yellow Earth. L. 1934.
67 Blach D. A study of Kansu and Honan aeneolithic skulls and specimens from later
Kansu prehistoric sites in comparison with North China and other recent crama //
Palaeontologia Sinica. Ser. D. Peking, 1928. Vol. VI. Fasc. 1. Позже были опублико-
ваны и другие материалы, морфологически повторяющие с небольшими модифи-
кациями тот же комплекс. Библиографию и сводку данных см.: Крюков М. В.,
Софронов М. Ф., Чебоксарое Н. И. Древние китайцы: проблемы этногенеза. М.,
1978.
68 Речь идет лишь о размерах, характеризующих ширину лица. По некоторым другим имеются данные и отдельно о серии черепов эпохи бронзы.
69 Чебоксаров Н. Н. Основные направления расовой дифференциации в Восточной
Азии // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1947. Т. 2.
70 Koganei J. Messungen an mannlichen Schinesen-Schadeln // International Central-
blatt fur Anthropologie und Verwandte Wissenschaften. 1902. Bd. VII.
71 Haberer K. A. Schadel und Skeletteile aus Peking. Jena, 1902.
72 Reicher M. Untersuchungen fiber die Schadelform der alpenlandischen und mongoli-
schen Brachvcephalen // Zeitschriti' fur Morphologie und Anthropologie. 1913-1914.
Bd. XV-XVI.
73 Schultz A. H. Anthropologische Untersuchungen an der Schadelbasis. Zurich, 1917.
74 Nakano C. Measurements of skulls from Peiping//Zurenkai Zassi. XXV. N 11. 1920.
75 Black D. A study of Kansu and Honan aeneolithic skulls and specimens from later
Kansu prehistoric sites in comparison with North China and other recent crania.
76 Чебоксаров И. И. Основные направления расовой дифференциации в Восточной
Азии.
77 Shima G. Anthropological study of the Chinese skull obtained from the suburbs of
Fushun, Manchuria//Journal of Anthropological society of Tokyo. 1933. VoL XLVIII,
N 550.
78 Quatrefages A., Hamy E. Crania Ethnica: les Cranes des races humaines. Paris, 1882.
79 Wagner K. The Craniology of the Oceanic races // Skrifter utgitt av det Norske Viden-
skaps-Akademi i Oslo I. Mat.-Naturv. Klasse. Oslo, 1937. N 2; Бунак В. В. Черепа из
склепов горного Кавказа в сравнительно-антропологическом освещении; Абдуше-
лишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа; Розов Н. С. Материалы по
краниологии чулымцев и селькупов; Миклашевская Н. Ы. Краниология киргизов;
Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура (в свя-
зи с изучением этногенеза азербайджанского народа); Алексеев В. П. Краниоло-
гия хакасов в связи с вопросами их происхождения; Он же. Антропологический
тип адыгов в эпоху позднего средневековья; Мамонова Н. Н. Кочевники Забай-
калья IX—XIII вв. по данным палеоантропологии // Антропологический сборник,
III. М., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 21). Кроме этого, исполь-
зованы данные автора по краниологии финнов, восточных латышей и украин-
цев: См.: Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол.
исслед.). М., 1969.
80 Сооп С. The Races of Europe; Batrawi A. M. The racial history of Egypt and Nubia.
Pt. II: The racial relationships of the ancient and modern populations of Egypt and
Nubia // Journal of the Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1946.
Pt. II. Vol. LXXVI.
81 Batrawi A. M., Morant G. M. A study of a first dynasty series of egyptian skulls from
Sakkara and of an eleventh dynasty series from Thebes//Biometrica. 1947. Vol.
XXXIV, pt. 1-2.
82 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times // Biometrica. 1925. Vol. XVII, pt. 1-2.
83 Woo T. L. A study of seventy-one ninth dynasty egyptian skulls from Sedment//
Biometrica. 1930. Vol. XXII, pt. 1-2.
84 Pearson K., Bavin A. On the biometric constants of the human skull.
85 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times.
86 Wiercinski A. Bacial analysis of ancient crania from the Siwah oasis // Acta Facul-
tatis Kerum Naturalium Universitatis Comenianae. Bratislava, 1961. Vol. V. Fasc. Ill—
VI.
87 Fawcett C. A second study of the variation and correlation of the human skull, with
special reference of the Nagada crania.
88 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times.
89 Имеется в виду южное кладбище в Нагаде.
90 Stoessiger В. N. A study of the Badarian crania recently excavated by the British
school of archeology in Egypt // Biometrica. 1927. Vol. XIX, pt. 1—2.
91 Morant G. M. A study of predynastic egyptian skulls from Badari based on measure-
ments taken by Miss B. N. Stoessiger and Professor D. E. Derry//Biometrica. 1935.
Vol. XXVII, pt. 3-4.
92 Fawcett C. A second study of the variation and correlation of the human skull, with special reference to the Nagada crania.
93 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times.
94 Batrawi A. M., Morant G. M. A study of a first dynasty series of egyptian skulls...
95 Batrawi A. M. The racial history of Egypt and Nubia. Pt. 1: The craniology of Lower
Nubia from predinastic times to the sixth century A. D. // Journal of the Anthropolo-
gical Institute of Great Britain and Ireland. 1945. Vol. LXXV, pt. 11.
96 Collett M. A Study of twelfth and thirteenth dynasty skulls from Kerma (Nubia) //
Biometrica. 1933. Vol. XXV, pt. 3—4. Позже были опубликованы обширные мате-
риалы, морфологически, однако, повторяющие предыдущие: Nielsen О. The Nubian
skeleton through 4000 years (metrical and non-metrical anatomical variations).
Kobenhavn, 1970. -
97 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.
Данными о размерах 43 и 46 я обязан Г. А. Азизяну.
98 Бунак В. В. Черепа железного века из Севанского района Армении//Рус. антро-
пол. журн. 1929. Т. 17, вып. 3/4.
99 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа.
100 Tschitaia G. Sur Г agriculture de montagne en Georige//Докл. сов. делегации на
VI Междунар. конгр. антропологов и этнографов. М., 1960.
101 Debetz G. V. Certains aspects des transformations somatiques de I'Homo sapiens;
Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях изменений в строении человека современ-
ного вида.
102 Дебец Г. Ф. Черепа из эпипалеолитического могильника у с. Волошского//Сов.этнография. 1955. № 3.
103 Кондукторова Т. С. Палеоантропологические материалы из мезолитического могильника Васильевка I // Сов. антропология. 1957. № 2; Якимов В. П. Население европейской части СССР в позднем палеолите и мезолите // Вопр. антропологии.
1961. Вып. 7; Гохман И. И. Население Украины в эпоху мезолита и неолита: (Антропол. очерк). М., 1966.
104 Childe V. G. The dawn of european civilization. London, 1950 (рус. пер.: Чайлд Г.
У истоков европейской цивилизации. М., 1952).
105 Турина Н. Н. Оленеостровский могильник // Материалы и исследования по архео-
логии СССР. М.; Л., 1956. № 47.
106 Schreiner К. Е. Crania norvegica. Vol. И//Instituttet for sammentignende kulturfor-
skning. Ser. B. Vol. XXXVI, N 2. Oslo, 1946.
107 Retzius G. Crania suecica antiqua. Stockholm, 1900; Fiirst C. Zur Kraniologie der
schwedischen Steinzeit//Svenska Vetenskaps Akademie Handlingar. 1912. Vol. 49.
N 1; Якимов В. П. Антропологические материалы из неолитического могильника
на Южном Оленьем острове // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
М.; Л., 1960. Т. 19.
108 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951.
109 Круглое А. П., Подгаецкий Г. В. Родовое общество степей Восточной Европы//
Изв. ГАИМК. М.; Л., 1938. Вып. 119. Очерки истории СССР (первобытнообщинный
строй и древнейшие государства). М., 1956.
110 См. перечисленные выше работы по антропологии населения Грузии.
111 Гинзбург В. В. Горные таджики. М.; Л., 1937; Игнатьев М. В. Статистические
константы в изолированной популяции // Антропол. журн. 1937. № 2; Он же. Ис-
следования по генетическому анализу популяций // Учен. зап. МГУ. 1940. Вып. 34;
Рогинский Я. Я. Закономерности пространственного распределения групп крови
у человека//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. Т. 1. М.; Л., 1947.
112 Сводку огромной литературы по этому вопросу см.: Gates R. R. Human genetics.
N.Y., 1946. Vol. 1.
113 Гарданов В. К. Народы Кавказа // Очерки общей этнографии. Азиатская часть
СССР. М., 1960. С. 5-154; Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
114 Нартский эпос. Орджоникидзе, 1957.
115 Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1; О происхождении
балкарцев и карачаевцев: (Материалы научной сессии по проблеме происхожде-
ния балкарского и карачаевского народов). Нальчик, 1960.
116 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как ис-
точник изучения вопросов этногенеза // Тезисы совещания по методологии этно-
генетических исследований. М., 1951; Они же. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Сов. этнография. 1952. № 1; Левин М. Г.
Этнографические и антропологические материалы как исторический источник (к
методологии изучения истории бесписьменных народов) //Там же. 1961. № 1.
117 Баскаков И. А. Тюркские языки. М., 1960; Оранский И. М. Введение в иранскую
мифологию. М., 1960.
118 Миллер Вс. Ф. Осетинские этюды. М., 1881-1887. Ч. I—III; Джавахишвили И. А.
Основные историко-этнологические проблемы истории Грузии, Кавказа и Ближ-
него Востока древнейшей эпохи // Вестн. древней истории. 1939. № 4; Абаев В. И.
Осетинский язык и фольклор. Т. 1.
119 Джавахишвили И. А. Основные историко-этнологические проблемы истории Гру-
зии, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи. С. 44.
110 Кокабадзе С. С. О так называемых «хетско-иберийских» языках // Вопр. языкозна-
ния. 1955. № 4.
121 Абаев В. И. Скифский язык, осетинский язык и фольклор. Т. 1.
122 Там же; Иессен А. А. Некоторые памятники VIII—VII вв. до н. э. на Северном
Кавказе//Вопросы скифо^сарматской археологии. М., 1952; Крупное Е. И. Древ-
няя история и культура Кабарды. М., 1957; Он же. Древняя история Северного
Кавказа. М., 1960; О походах скифов через Закавказье см.: Крупное Е. И. О по-
ходах скифов через Кавказ // Вопросы скифо-сарматской археологии; Пиотров-
ский Б. Б. Скифы и древний Восток//Сов. археология, 1954. Т. 19; Он же. Ван-
ское царство. М., 1959; Дьяконов И. М. История Мидии. М.; Л., 1956.
423 Меликишвили Г. А. О происхождении грузинского народа. Тбилиси, 1952; Он же.
К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
124 Их всестороннюю географическую характеристику см.: Берг Л. С. Географические
зоны Советского Союза. М., 1952. Т. 2.
125 Лавров Л. И. Происхождение кабардинцев и заселение ими нынешней террито-
рии//Сов. этнография. 1956. № 1; Он же. Происхождение балкарцев и карачаев-
цев//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1959. Вып. 32; Он же. О некото-
рых этнографических данных по вопросу происхождения балкарцев и карачаев-
цев // О происхождении балкарцев и карачаевцев.
126 Morant G. М. Studies of palaeolithic man. Part IV: A biometric study of the upper
palaeolithic skulls of Europe and of their relationship to earlier and later types//
Annales of eugenics. L., 1930. Vol. 4, pt. I—II; Boule M., Vallois H. Les Hommes fos-
siles. P. 1952; Якимов В. П. Население европейской части СССР в позднем палео-
лите и мезолите.
127 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Он же. Современное состояние палеоан-
тропологических исследований в СССР // Тез. докл. на сес. отд. ист. наук и пле-
нума Ин-та истории материальной культуры. М.; Л., 1956; Он же. Основные итоги
палеоантропологических исследований в СССР // Докл. сов. делегации на V Меж-
дунар. конгр. антропологов и этнографов. М., 1956.
128 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
129 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья эпохи неолита и
бронзы//Антропологический сборник, III. М., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 21).
130 Якимов В. П. Начальные этапы заселения восточной Прибалтики//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. Т. 32. М., 1956; Он же. О древней монголоидности в
Европе // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. Вып. 28, 1957. Он же. Гори-
зонтальная профилированность лицевого отдела черепа у современных и древних
людей // Вопр. антропологии. 1960. Вып. 4; Он же. Горизонтальная профилирован-
ность лицевого черепа у современных и древних людей // Acta facultatis rerum na-
turalium universitatis comenianae. Bratislava, 1961. Т. V. Fasc. Ill—IV; Бунак В. Д.
Череп человека и стадии его формирования у ископаемых людей и современных
рас; Цуй Чен-яо. Данные по горизонтальной профилированное™ лицевого скеле-
та ископаемых людей // Вопр. антропологии. 1960. Вып. 1.
131 Алексеев В. II. Происхождение нароюв Кавказа.
132 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
133 Там же; Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Краниологическая характеристика сред-
невекового населения Осетии // Материалы и исследования по археологии СССР.
М., 1963. № 114.
134 Миклашевская П. П. Новые палеоантропологические материалы с территории Дагестана; Она же. Антропологический состав населения Дагестана в алано-хазарское время; Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура (в связи с изучением этногенеза азербайджанского народа).
135 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа.
136 Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из' Мипгечаура...
137 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Бунак В. В. Черепа из склепов горного
Кавказа в сравнительно-антропологическом освещении.
138 М. Г. Абдушелишвили предоставил в мое распоряжение свои неопубликованные
измерения этого черепа, за что приношу ему глубокую благодарность. Позже че-
реп был описан: См.: Джавахишвили Э. Н. Новая палеоантропологическая наход-
ка в Грузии // Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1964. Т. 11.
139 Харадзе Р. Л. К вопросу о территориально-общинных объединениях у грузингорцев // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29. Все сказанное здесь и дальше об архаической культуре горских народов относится к дореволюционному прошлому.
140 Джандиери М. И., Лежава Г. И. Архитектура горной Грузии. М., 1940; Робакидзе А. И. Новые черты современного грузинского крестьянсного жилища//Сов. этнография. 1961. № 1; Он же. Жилище и население горцев Грузии в прошлом и
настоящем // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1962. Вып. 36.
141 Вирсаладзе Е. Б. Из истории охотничьего эпоса в Грузии//Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29.
142 Литература о горных этнографических группах грузинского народа и народностях
Западного Дагестана огромна. См., напр. Ковалевский Б. Страна снегов и башен
(Свания). Л., 1930; Макалатия С. И. Из старого народного быта шпавов//Сов.
этнография. М., Л., 1938. Т. 1; Он же. Хевсурети: (Ист.-этногр. очерк
дореволюционного быта хевсуров). Тбилиси, 1940; Панек Л. Б. Следы родового строя у мтиулов // Сов. этнография. М., Л., 1939. Т. 2; Она же. Социальные отношения мтиулов//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1946. Вып. 1; Народы Кавказа.
143 Студенецкая Е. Н. К вопросу о феодализме и рабстве в Карачае XIX в. (по не-
которым архивным документам) // Сов. этнография. 1937. JY» 2, 3; Лавров Л. 11.
Из поездки в Балкарию//Там же. М.; Л., 1939. Т. 2. Ковалевский 31. М. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении. М., 1886. Т. 1, 2.
144 Марр Н. Я. Где сохранилось сванское склонение? // Изв. АН. СПб., 1911; Он же.
Заимствование числительных в яфетических языках//Изв. АН. СПб., 1913; Он же.
Из поездок в Сванию (летом 1911 и 1912 гг.) //Христианский восток. Т. II. Вып. 1;
СПб., 1913; Он же. Племенной состав населения Кавказа//Тр. Комис. по изуч.
племенного состава. Пг., 1920. Вып. 14. По глоттохронологическому методу отхож-
дение сванского от грузино-ганского единства датируется не позднее чем кон-
цом III — началом II тысячелетия до н. э. См.: Климов А. Г. О глоттохроноло-
гическом методе датировки распада праязыка // Вопр. языкознания. 1959. № 2.
145 Чарая 77. Об отношении абхазского языка к яфетическим // Материалы по яфе-
тическому языкознанию. СПб., 1912. Т. IV; Марр Н. Я. К вопросу о положении
абхазского языка среди яфетических // Там же. СПб., 1912. Т. V; Он же. Из линг-
вистической поездки в Абхазию (к этнологическим вопросам) //Изв. АН. СПб.,
1913; Он же. Абхазоведение и абхазы (к вопросу о происхождении абхазов и эт-
ногонии Восточной Европы) // Восточный сборник. Л., 1926. Т. 1.
146 Марр И. Я. Яфетические элементы в языках Армении, IV//Изв. АН. СПб., 1911;
Он же. Тубал-кайнский вклад б сванском//Там же. СПб., 1912; Он же. Из поездок
в Сванию; Он же. К дате эмиграции мосохов из Армении в Сванию // Изв. АН.
СПб., 1916; Орбели И. А. Город близнецов «Диоскуриада» и племя возниц «хенио-
хи» //ЖМНП. СПб., 1911; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии.
147 Абаев В. И. Осетинские этнические термины iron, allon // Яфетический сборник.
Л., 1927. Т. 5; Он же. К характеристике современного осетинского языка // Яфе-
тический. Л., 1932. Т., Он же. Поездка к верховьям Кубани, Баксана и
Черека // Язык и мышление. Л., 1933. Т. 1; Он же. О языке южных осетин // Языки
Северного Кавказа и Дагестана. М.; Л., 1935. Т. 1; Он же. О взаимоотношении
иранского и кавказского элемента в осетинском // Осетинский язык и фольклор.
Т. 1; Он же. Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка//
Там же. См. также: Марр Н. Я. Ossetica-Japhetica // Изв. АН Пг., 1918.
148 Абаев В. И. Поездка в Сванетию//Там же.
449 Он же. Значение и происхождение слова allu-ton // Там же; Он же. Значение и
происхождение слова rong // Там же. См. также: Такоева Н. Ф. Из истории осе-
тинского горного жилища//Сов. этнография. 1952. № 3.
150 Цыгаева А. Ф. Из топонимики и гидронимики Западной Осетии//Изв. Сев.-Осет.науч.-исслед. ин-та. Орджоникидзе, 1960. Т. 22, вып. 1.
151 Боровков А. К. Карачаево-балкарский язык//Яфетический сборник. Л., 1932. Т. 7;
Он же. Очерки карачаево-балкарской грамматики // Языки Северного Кавказа и
Дагестана. Л., 1935. Т. 1; Баскаков Н. А. Классификация тюркских языков в свя-
зи с исторической периодизацией их развития и формирования // Тр. Ин-та язы-
кознания АН СССР. М., 1952. Т. 1; Он же. Тюркские языки.
152 Баскаков Н. А. Выступление на научной сессии по проблеме происхождения
балкарского и карачаевского народов // О происхождении балкарцев и карачаев-
цев; Саттаев А. X. Происхождение балкарцев и карачаевцев по данным языка//
Там же.
153 Обзор существующих гипотез см.: Лайпанов X. О. К истории карачаевцев и бал-
карцев. Черкесск, 1959; Лавров Л. И. Происхождение балкарцев и карачаевцев.
154 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии.
155 Абаев В. И. Об аланском субстрате в балкаро-карачаевском языке//О происхож-
дении балкарцев и карачаевцев; Алексеева Е. П. Некоторые замечания по вопросу
происхождения балкарцев и карачаевцев по данным археологии.
155 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии.
156 Лавров Л. И. Расселение сванов на Северном Кавказе до XIX века//Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 10.
157 Марр И. Я. Балкаро-сванское скрещение//Докл. АН СССР. 1929; Абаев В. И.
Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев//Язык и мышление.
Л., 1933. Т. 1.
158 Миллер М. Ф. Терская область (археологические экскурсии) // Материалы по археологии Кавказа. М., 1888. Вып. 1. С. 79; Лавров Л. И. Расселение сванов на Се-
верном Кавказе XIX века.
159 Робакидзе А. И. К вопросу о форме поселения в Сванетии//Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29; Робакидзе А. И. Харадзе Р. Л. К вопросу о
сванско-балкарских этнокультурных взаимоотношениях // О происхождении бал-
карцев и карачаевцев.
160 Толстов С. П. Очерки первоначального ислама//Сов. этнография. 1932. № 2; Он
же. Этнография и современность//Там же. 1946. № 1; Левин М. Г., Чебокса-
ров Н. Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области //
Там же. 1955. № 4; Брук С. И., Козлов В. И., Левин М. Г. О предмете и задачах
этногеографии // Тезисы докладов на заседаниях, посвященных итогам полевых
исследований, 1961 г. М., 1962.
161 Уварова П. С. Поездка в Пшавию, Хевсуретию и Сванетию//Материалы по археологии Кавказа. М., 1904 Т. 10; Деген-Ковалевский Б. Е. К истории железного про-
изводства Закавказья (по материалам раскопок Чуберской железоплавильни —
В. Свания) // Изв. ГАИМК. М.; Л., 1935. Вып. 120; Иессен А. И. К вопросу о древ-
ней металлургии меди на Кавказе // Там же; Макалатия С. И. Хевсурети.
