ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И ЭТНОГЕНЕЗ. Часть 8.

Древнейшее европеоидное население
средней азии и его потомки



Обзор гипотез происхождения
памиро-ферганскои расы

После работ А. И. Ярхо и Л. В. Ошанина в Средней Азии брахикефальные европеоиды, в составе которых фиксируется иногда поздняя мопголоидная примесь — узбеки и таджики, были выделены в самостоятельную единицу расовой систематики, получившую наименование  памиро-ферганской расы [1] или расы Среднеазиатского междуречья [2]. По
мере дальнейшего накопления материалов по антропологии Средней Азии ее самостоятельное положение в расовой классификации нашло  многократное подтверждение и в настоящее время практически не вызывает сомнения [3]. Однако происхождение комплекса признаков этой расы все еще служит предметом дискуссии, ведущейся вокруг нескольких гипотез.

1. Представители памиро-ферганской расы — преимущественно потомки андроновцев, подвергшиеся грацилизации и брахикефализации [4].
При критике этой точки зрения указывалось на весьма значительную вероятность сравнительно светлой пигментации у андроновцев, что выявляется материалами по антропологии современных казахов [5]. Темную пигментацию узбеков и таджиков трудно объяснить, если допустить относительную светлоглазость и светловолосость древнего андроновского
населения.

2. Узбеки и таджики — исконные представители средиземноморской расы, потомки древнего темнопигментированного и долихокранного населения [6]. Увеличение черепного указателя падает на последние тыся-
челетия. Но эта гипотеза не может удовлетворительно объяснить постепенный и прослеживаемый часто с большой ясностью переход от антропологических особенностей населения андроновской культуры к антропологическому типу захороненных в так называемых сакских и усуньских погребениях на территории Казахстана. Последние краниологически почти неотличимы от современных узбеков.

3. Представители памиро-ферганской расы — население, антропологический тип которого образовался под влиянием обоих факторов — грацилизации древнего андроновского населения и брахикефализации древних
средиземноморцев [7].

Обе указанные в пунктах 1 и 2 трудности заставили искать общее между перечисленными гипотезами и в конце концов принять их почти на одинаковых основаниях. Однако в такой форме их объединения нет
внутреннего единства, синтез этот основывается на теоретической предпосылке, пока еще требующей доказательства,— разные по характеру и темпу формообразующие процессы приводят к одинаковому результату.
При рассмотрении происхождения отдельных групп, входящих в состав памиро-ферганской расы, ясно, что в одном случае преобладал один процесс, в другом — другой. Сложная проблема выбора между двумя гипотезами, следовательно, остается, но переводится на более низкий таксономический уровень, только и всего.

4. Чистыми и наиболее характерными представителями памиро-ферганской расы являются не узбеки, а таджики и народности Памира [8].
В составе узбеков она представлена уже в смешанном виде. Происхождение ее восходит к древнейшему индоевропейскому, а может быть, даже к доиндоевропейскому населению Средней Азии. Судя по тому, что древнейшие долихокранные серии с территории Средней и Передней Азии сопоставляются с морфологическим типом туркмен, можно думать, что автор считает брахикефалию памиро-ферганцев древним образованием. Но
прямо об этом не говорится, и вся гипотеза сейчас, после накопления обширных палеоантропологических материалов по древнему населению Средней Азии, выглядит недостаточно конкретной.

5. Представители памиро-ферганской расы — исконные брахикефалы, сохраняющие эту особенность с глубокой древности, возможно, с эпохи бронзы, а то и неолита [9]. Такой взгляд на происхождение памиро-ферганцев также выглядит умозрительным, так как противоречит палеоантропологическим данным,— все брахикефальные серии эпохи бронзы происходят из могильников, расположенных далеко за пределами Средней
Азии. Специфическое родство памиро-ферганцев с другими брахикефальными вариантами в составе средиземноморской ветви европеоидов, например с арменоидами, признание которого логически вытекает из этой гипотезы, также не доказано.



МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ОТЛИЧИЯ ПАМИРСКИХ НАРОДОВ
ОТ УЗБЕКОВ И ТАДЖИКОВ

Все перечисленные гипотезы объединяет признание единства антропологического типа узбеков, таджиков и памирских народов. Различия между ними сводятся только к разной доле монголоидного компонента в составе
узбеков, с одной стороны, и памирцев — с другой. В качестве эталона чистых представителей памиро-ферганской расы фигурируют обычно горные таджики и памирцы, в составе которых монголоидная примесь практически отсутствует. И. Швидецкая и Ю. Г. Рычков прямо пишут об этом.
У других исследователей эта мысль подразумевается. Для проверки ее сопоставим памирцев и узбеков по основным признакам, пользуясь сначала краниологическими материалами. Памирцы представлены данными по двум группам, по-видимому, середины II ты-
сячелетия н. э.— ишкашимцам и населению Горана, говорящему на бадахшанском диалекте таджикского языка [10]; данные по краниологии узбеков взяты из сводной статьи В. В. Гинзбурга [11] (табл. 21, 22). В таб-
лицы не включены описательные характеристики рельефа черепа, а также величины углов наклона лба, ибо они дают не очень сравнимые и поэтому не очень объективные результаты. Но по скуловому диаметру очевидны существенные различия между узбеками и памирцами, свидетельствующие о массивности лицевого скелета у первых по сравнению со вторыми. Это подтверждается и величинами верхней высоты лица, заметно большими в узбекских сериях. Размеры черепа, особенно в высоту,
у памирцев в целом также меньшие. Носовые кости в памирских сериях выступают сильнее, лицевой скелет более профилирован. Таким образом, памирцы грацильнее узбеков и все признаки европеоидной расы выражены у них гораздо более отчетливо.

На первый взгляд может показаться, что речь идет о признаках, связанных исторической корреляцией, так как известно, что все сибирские и  центральноазиатские монголоиды отличаются массивным строением. Все
данные по антропологии Средней Азии и по этнической истории среднеазиатских народов согласованно говорят, что в состав узбеков вошел монголоидный компонент центральноазиатского происхождения [12]. Но центральноазиатские монголоиды, резко брахикефальны и низкоголовы. Между тем из четырех находящихся в нашем распоряжении узбекских серий две более длинноголовы, чем памирские, несмотря на явное увеличение
доли монголоидной расы в их составе. Высота черепной коробки у более европеоидных памирцев оказывается ниже, чем у узбеков. Таким образом, краниологическое сравнение показывает, что различия между узбеками и памирскими народами не сводятся только к монголоидной примеси у узбеков. По видимому, в состав памирцев вошел иной европеоидный компонент, характеризующийся среди прочих признаков грацильным
строением лицевого скелета. К аналогичному выводу приводит сопоставление соматологических данных. Они менее пригодны для группового сравнения ввиду очевидных методических расхождений у разных авторов, но среди существующих
материалов есть собранные среди узбеков, таджиков и памирцев одним исследователем. По данным Л. В. Ошанина [13], горные таджики и памирцы отличаются от узбеков значительным ростом бороды, менее развитой
складкой верхнего века, меньшим процентом особей с наличием эпикантуса и более узким лицом (узбеки 141—142 мм, горные таджики и памирцы 130—140 мм). В то же время отметить какие-либо отличия узбеков от горных таджиков и памирских народов в головном указателе не удается. Материалы Киргизской археолого-этнографической экспедиции также показывают, что разница между узбеками и таджиками проявляется в признаках, отражающих долю монголоидной примеси, и в ширине лица, но незаметна в головном указателе [14]. Между тем узбеки представлены в материалах Киргизской экспедиции группой без родовых делений,
характеризующейся наименьшим включением монголоидного компонента.
Таким образом, и из соматологических сопоставлений видно, что таджики, особенно горные, и памирские народы отличаются более грацильным лицевым скелетом, и отличие это, судя по рассмотренным выше краниологическим данным, нельзя объяснить только монголоидной примесью

в составе узбеков. Гипотеза о разных европеоидных компонентах в составе узбеков, с одной стороны, горных таджиков и памирцев — с другой, представляется необходимой.

Какой вывод можно сделать из всех этих фактов и сопоставлений? В принципе можно отказаться от идеи связи памиро-ферганской расы с массивным андроновским типом и считать, что только грацильные средиземноморцы в результате перестройки черепной коробки во времени дали начало темнопигментированным брахикефалам, объединяемым под понятием памиро-ферганской расы. Чистыми представителями этой расы являются горные таджики и еще больше памирцы. Отличие от них по
степени массивности узбеков действительно можно отнести за счет монголоидной примеси. Но в этом случае непонятно, почему более монголоидные узбеки имеют более высокую черепную коробку, чем памирцы, а не наоборот?

ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СОПОСТАВЛЕНИЯ

В противоположном случае — при попытке увязать генезис памиро-ферганской расы с андроновским типом — наблюдается хорошее соответствие гипотезы состоянию палеоантропологических материалов. При сравнении краниологических особенностей казахстанских андроновцев, серий из предположительно сако-усуньских памятников Казахстана и Киргизии и узбекских виден постепенный переход от первых ко вторым и от вторых к третьим; иными словами, серии скифо-сарматского времени занимают промежуточное положение между андроновской и современной узбекской (табл. 23) '5. Таким образом, вывод В. В. Гинзбурга о постепенной перестройке на территории Казахстана андроновского типа в памиро-ферганский, или, как он пишет, предпочитая терминологию Л. В. Ошанина, в расу Среднеазиатского междуречья, находит полное
подтверждение в фактических данных, нам сейчас известных. Правда, промежуточное положение скифо-сарматских серий сохранится и в том случае, если в табл. 23 место узбеков займут памирцы. Но тогда мы должны будем предположить, что процесс грацилизации неодинаково шел в разных частях ареала памиро-ферганской расы: на равнине он оказал
гораздо меньшее влияние на перестройку типа, чем в горах. Однако высокогорные районы чаще заселены широколицыми и матуризованными типами — укажу лишь на кавкасионский тип в горах Центрального Кавказа и на дпнарский тип на Балканах. Таким образом, если мы ищем единую основу памиро-ферганской расы в андроновском типе, то должны прибегнуть к дополнительной и далеко не очевидной гипотезе. Единственным выходом из противоречий, как мне представляется, может быть допущение, что антропологические особенности горных таджиков и памирских народов сложились на иной европеоидной основе, чем у узбеков.Представление о двух европеоидных типах, на базе которых сформировались те комбинации признаков, которые объединяются ныне под названием памиро-ферганской расы, ближе всего к гипотезе ее происхождения, которая защищается Т. А. Трофимовой, В. В. Гинзбургом и упомянута выше, в пункте 3. Однако кардинальным отличием развиваемого
здесь взгляда является локализация генетических связей памиро-ферганцев с разными европеоидными типами в пространстве — связь с протоморфными типами на севере и с грацильными на юге. Существенно и расчленение современных памиро-ферганцев в соответствии с этим не

только по степени выраженности монголоидной примеси, но и по степени
матуризованности европеоидной основы.

Ближайшая аналогия тому грацильному европеоидному варианту, который представлен в составе памирцев и горных таджиков, повидимому, может быть отмечена в морфологических особенностях туркмен. По данным Л. В. Ошанина, ширина лица у большинства туркменских племен соответствует ширине лица горных групп таджикского народа (139—140 мм), достигая в отдельных случаях 138 мм. Это тот вариант средиземноморской ветви европеоидной расы, который был выделен под именем ориентального (или восточного) Е. Фишером и подвергнут специальному, очень подробному рассмотрению в известной работе А. И. Ярхо [16]. Сам Л. В. Ошанин называет его закаспийским типом, но представляется
более удачным называть его вслед за В. В. Бунаком [17] просто каспийским, отражая в этом наименовании тот факт, что представители данного  типа занимают территорию не только к востоку, но и к западу от Каспийского моря (азербайджанцы, частично южные дагестанцы). Древнейшими представителями этого типа на территории Средней Азии, безусловно, можно считать население, антропологические особенности которого известны нам по сериям, происходящим из энеолитических памятников
Южной Туркмении — Кара-Депе и -Геоксюра [18] и из памятников эпохи бронзы Южного Узбекистана — Сапаллитепа и Джаркутана [19].

Для иллюстрации морфологического сходства древних каспийцев и  современных памирцев воспользуемся суммарным сопоставлением по
многим признакам, выражая разницу в стандартных величинах квадратических уклонений. Последние взяты из нескольких краниологических  публикаций, содержащих результаты измерений многочисленных однородных серий [20]. Две находящиеся в нашем распоряжении памирские серии
суммируем ввиду их почти полного морфологического тождества. Итог подсчета будет выражаться цифрой 0,49, означающей, что в среднем по одиннадцати признакам строения лицевого скелета (измерения черепной коробки не вводятся в подсчет, так как они подвержены интенсивным изменениям во времени) разница между суммарной памирской и южно-туркменской сериями по обоим полам составляет 0,49 стандартного квадратического уклонения. Для оценки этой величины приведу средние разницы, выраженные в процентах от величин тех же стандартных квадратических уклонений, по следующим сериям (набор признаков тот же, но с добавлением нескольких измерений черепной коробки):

1—2-я стадия тагарской культуры                        0,17

Сарматы Поволжья — сарматы Украины          0,30

Салтовский могильник — 
египтяне XXVI — XXX династий                           0,44

Салтовский могильник — баски                    0,61

Салтовский могильник — монголы                     1,10 


Из этих цифр видно, что морфологическая разница между памирцами
и энеолитическим населением Туркмении соответствует примерно масштабу различий между отдельными сериями средиземноморской ветви европеоидов. Если учесть, что между ними лежит промежуток времени почти в 5000 лет, то разницу следует признать очень небольшой. К этому следует прибавить единый ареал в пределах южных районов Средней  Азии и наличие промежуточных форм: широкое распространение грацильных европеоидов в этих районах в эпоху бронзы, раннего железа и
вплоть до средневековья демонстрируется многочисленными палеоантропологическими сериями. Различиям в форме черепной коробки между  энеолитическими долихокефалами и брахикефалами-памирцами вряд ли следует придавать какое-нибудь значение, так как они соответствуют обычному направлению различий между современным и древним населением и являются следствием если не панойкуменного, то, во всяком случае, широко распространенного процесса. Кстати сказать, уже давно отмечалось, что горные местности способствуют брахикефализации. Может
быть, этим и можно объяснить разную форму черепной коробки у горных таджиков и памирцев, с одной стороны, и у туркмен — с другой.

Итак, предшествующий анализ приводит нас к необходимости расчленить единую памиро-ферганскую расу и прилагать это понятие только к  тому варианту, который представлен в составе узбеков и какой-то части равнинных таджиков. Что же касается горных таджиков и памирцев, их следует включить в состав каспийской расы. К аналогичному выводу пришла Т. П. Кияткина на основании рассмотрения палеоантропологических
материалов с территории Таджикистана [21]. Древнее генетическое родство, выявляемое антропологией, в большей мере связывает их с туркменами, чем с узбеками. Родство это восходит к древнейшему европеоидному
населению южных районов Средней Азии. С точки зрения географии очагов расообразования не только пустынные районы Южной Туркмении,  но и горные районы Таджикистана, включая Памир, нужно рассматривать, следовательно, как северную периферию ареала индо-афганской расы.

Остается сказать несколько слов о происхождении соответственно памиро-ферганской расы в том узком смысле слова, какой мы придаем  этому термину, т. е. о происхождении основного европеоидного компонента, вошедшего в состав узбеков. Выбирать можно практически между двумя альтернативами — связью характерной для узбеков комбинации  признаков с андроновским типом или гипотезой самостоятельности брахикранного компонента с глубокой древности. Ю. Г. Рычков иллюстрирует последнее сравнением краниологического типа таджиков Горана с карасукской серией. Эту аналогию можно дополнить еще несколькими брахикранными сериями: из погребений без вещей на территории Тувы и Западной Монголии (поздняя бронза или раннее железо) [22], из погребений так называемой окуневской культуры в Хакасии (ранняя бропза) [23].
С другой стороны, представление об известной светлоглазости андроновцев остается не снятым с повестки дня, а это создает большую трудность в утверждении наличия преемственности между населением андроновской культуры и современным узбекским народом. Поэтому я склоняюсь к гипотезе значительной древности памиро-ферганской расы и ее основных морфологических особенностей, в том числе и брахикрании.

ВЫВОДЫ

1. Входящие в состав памиро-ферганской расы народы различаются не только долей монголоидной примеси, но и по степени грацильности европеоидного компонента.

2. Европеоидный компонент, представленный у горных таджиков и  памирских народов, входит в состав средиземноморской ветви грацильных европеоидов и сближается с тем вариантом средиземноморской группы популяций, который характерен для древнего и современного населения Туркмении. Иными словами, горные таджики и памирцы — представители не памиро-ферганской, а каспийской расы, что свидетельствует об
их большем родстве с туркменами, нежели с узбеками.

3. В теории происхождения памиро-ферганской расы (подразумевая  под ней лишь комплекс признаков, выраженный у узбеков) наибольшее
значение и наибольшую поддержку со стороны палеоантропологических  данных имеет гипотеза значительной древности брахикрании в составе  европеоидов если и не на территории Средней, то, во всяком случае, на  территории Центральной Азии.



1 Ярхо А. И. Ганджинские тюрки (Азербайджанская АССР) // Антропол. журн. 1932. № 2.

2 Ошанин Л. В. Данные к географическому распространению главнейших антропо-
логических признаков населения Средней Азии и опыт выявления основных расовых типов Средней Азии // Тр. IV Всесоюз. съезда зоологов, анатомов и гистологов. Киев, 1931.

3 Он же. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов  Ереван, 1957. Ч. 1.

4 Гинзбург В. В. Раса Среднеазиатского междуречья и ее происхождение//VII Меж-
дународный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964.

6 Гинзбург В. В., Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Чебоксарое Н. Н. Очерки по антропологии Казахстана // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1952. Вып. 16.


7 Дебец Г. Ф. Опыт графического изображения генеалогической классификации человеческих рас//Сов. этнография. 1958. № 4.
 В последние годы жизни В. В. Гинзбург также присоединился к этой, точке  зрения.

8  Schwidetzky I. Turaniden-Studien // Abhandlungen der mathematischnaturwissen-
schaftlichen Klasse der Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Wiesbaden,
1950. N 9.

9 Рынков Ю. Г. Происхождение расы Среднеазиатского междуречья // Проблемы
этнической антропологии Средней Азии. Ташкент, 1964. (Науч. тр. Ташкент,
гос. ун-та; Вып. 235); Он же. Антропология и генетика изолированных популяций (древние изоляты Памира). М., 1969.

10  Автор описания, Ю. Г. Рычков, данными которого я пользуюсь, называет их горанцами. См. также: Розенфелъд А. 3. Таджикоязычное население Советского Бадахшана: (Материалы по этнографии и языку) //Сов. этнография. 1963. № 1.

11  Гинзбург В. В. Краниологическая характеристика узбеков: (По материалам из
кладбища Шейхантаур в Ташкенте) //Антропологический сборник, IV. М., 1963.
(Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 32).

12  Ошанин Л. В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов. Ереван, 1958. Ч. 2.

13  Он же. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее на-
родов в свете данных антропологии // Ошанин Л. В., Зезенкова В. II. Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. Ташкент, 1953.

13  Золотарева И. М. Соматологические исследования в Ферганской долине // Тр.
Киргиз. археол.-этногр. экспедиции. М., 1956. Т. 1.

14 Для составления таблицы использованы материалы: Гинзбург В. В. Древнее на-
селение Центрального Тянь-Шаня и Алая по антропологическим данным // Сред-
неазиатский этнографический сборник, I. М., 1954. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Т. 21); Исмагулов О. Население Казахстана от эпохи бронзы до современ-
ности (палеоантропологическое исследование). Алма-Ата, 1970.

16 Ярхо А. П. Туркмены Хорезма и Северного Кавказа: Антропологический очерк
о длинноголовом европеоидном компоненте турецких народностей СССР // Антропол. журн. 1933. № 1, 2.

17 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. Тбилиси, 1946. Т. 13.

18 Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Черепа эпохи энеолита и бронзы из Южной
Туркмении//Сов. этнография. 1959. № 1; Трофимова Т. А., Гинзбург В. В. Антро-
пологический состав населения Южной Туркмении в эпоху энеолита: (По материалам раскопок Кара-Депе и Геоксюра) // Тр. Южно-Туркмен. археол. комплекс, экспедиции. Ашхабад, 1961. Т. 10; Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.

19 Ходжайов Т. К. Антропологический состав населения эпохи бронзы Сапаллитепа.
Ташкент, 1976; Алексеев В. П., Ходжайов Т. К., Халилое X. X. Население верховьев Амударьи по данным палеоантропологии. Ташкент, 1984.

23 Алексеев В. П. Антрополопя Салтгвского могильника//MaTepiann з антропологи
Украши. Кшв, 1962. Вип. 2.

24 Кияткина Т. П. Материалы к палеоантропологии Таджикистана. Душанбе, 1976.

25 Алексеев В. П. Новые данные о европеоидной расе в Центральной Азии // Брон-
зовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974.

26 Дебец Г. Ф. Палеоантропология окуневской культуры // Палеоантропология Си-
бири. М., 1980.





ОПЫТ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЙ ОЦЕНКИ СКУЛЬПТУР ХАЛЧАЯНА И ДАЛЬВЕРЗИНА



АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ  ДРЕВНЕЙ СКУЛЬПТУРЫ

В 1977 г. я имел возможность благодаря любезности Г. А. Путаченковой и Э. В. Ртвеладзе изучить в Ташкенте богатую коллекцию скульптуры, добытую при раскопках древних поселений Халчаян и Дальверзин, расположенных на территории Сурхандарьинской области Узбекской ССР.



Скульптура эта была описана и издана в нескольких монументальных книгах Г. А. Пугаченковойв которых подробно изложены обстоятельства археологических раскопок памятников, рассмотрены вопросы функционального назначения, семантического содержания и художественного стиля скульптуры, освещено ее место среди других аналогичных произведений скульптурной пластики эллинистического восточносредиземноморского искусства. Естественно, обстоятельному рассмотрению подвергнута в них и проблема генезиса скульптуры кушанской Бактрии и ее
взаимоотношений с гандхарским искусством и искусством других районов огромной кушанской империи.

Краткие итоги многолетнего исследования Г. А. Пугаченковой скульптуры Халчаяпа и Дальверзина сведены к следующему: «Анализ памятников бактрийского ваяния выявляет в нем три основных источника, слившихся в единый поток: профессиональное искусство античного бактрийского города, впитавшего высокие достижения греческой цивилизации,
архаизирующую старобактрийскую струю, хранителем которой было, по-видимому, в основном село, и, наконец, культуру кочевой степи. В лучших образцах бактрийского искусства три этих начала предстают в не-
разрывном синтезе» [2]. В своих исследованиях Г. А. Пугаченкова неоднократно обращает внимание на высокие реалистические достоинства и портретность скульптуры Халчаяна, частично и Дальверзина [3], и даже
использует халчаянский материал в сопоставлении с нумизматическим
для реконструкции иконографии Герая [4].

Впечатляющий реализм и портретность халчаянских скульптур дали возможность исследовательнице остановиться и на антропологических особенностях изображенных. Чтобы дать полное представление о ее трактовке этого вопроса, приведу пространную цитату из работы, посвя-.
щенной иконографии Герая: «Ни одно лицо не повторяет другого, все они глубоко индивидуальны, по-видимому, портретны, передавая возраст, темперамент, персональные отличия черт. А между тем антропологический тип их явно един. Характерны некоторое западание линии лба у середины и резкое нависание над переносицей, придающее лицам определенную суровость, правильный некрупный нос, небольшая скуластость, подквадратное очертание нижней челюсти, выразительный рот с  припухлой нижней губой. Глаза удлиненного разреза, но без малейшего  признака монгольской складки, однако при окраске статуй скульптор отчеркнул веки краской, удлинив их несколько вкось к вискам. Затылочная часть сильно уплощена — возможно, что это связано не только с особенностями самой скульптурной лепки (поскольку фигуры входили в горельефные композиции и головы почти соприкасались со стеной), но что
здесь передается та уплощенность, которая в таджикской, узбекской, уйгурской среде получается в результате привязывания младенца к плоскодопной люльке — бешику. Вполне вероятно, что наши скульптурные
головы отражают одну из разновидностей искусственной деформации черепа, которая была столь типична для многих народов древности, а в туркменской среде сохранялась еще до недавнего времени. И уплощенньй за-
тылок, и костное нависание лба над переносицей при закатанной форме его наверху — все это могло быть вызвано перетяжкой детского черепа специальным бинтом; у взрослых же сохранялся узкий ремень как обязательная деталь перехвата волос.

Описанные скульптурные головы принадлежат к той расовой категории, которую антропологи именуют „европеоидной расой Среднеазиатского междуречья", с присущими для определенного племенного состава свое-
образней и сходством этнического типа и, очевидно, традиционной для данного племени подстрижкой растительности» [5].

Каковы причины обращения антрополога к рассмотрению халчаянских и дальверзинских статуй? Частично они указаны выше — это их
портретность и высокая степень совершенства в передаче деталей лица.
Скульптурные головы из Дальверзина выполнены в несколько более условной манере, но и в них можно видеть с высокой долей вероятности  портретные изображения. Однако дело не только в этом. Палеоантропология Бактрии на рубеже нашей эры, к которому относится рассматриваемая скульптура, представлена лишь небольшой серией черепов из раскопок М. М. Дьяконова на городище Туп-Хона, расположенном на тер-
ритории Гиссарского р-на Таджикской ССР. Погребения, из которых происходят черепа, датируются временем от I в. до н. э. до VIII в.
н. э. И небольшое количество добытых палеоантропологических материалов, и их не очень определенная датировка в широких хронологических пределах лишают эту краниологическую серию серьезного значения. Исследовавший ее В. В. Гинзбург диагностировал ее как относящуюся к  типу Среднеазиатского междуречья и отметил слабую монголоидную примесь [6]. Но подтвердить последнее заключение точными краниометрическими измерениями не удается, и оно остается визуальным впечатлением; что же касается первого вывода, то характер самой серии не позволяет экстраполировать его на население окружающих территорий в
пространстве и локализовать во времени. Отдельные единичные находки
мало меняют дело [7].

Но и скудность палеоантропологического материала в данном случае не исчерпывает причин, которые заставляют обратиться к анализу иконографии. Мне уже приходилось отмечать ее самостоятельное значение [8]. В скульптурных и живописных изображениях прошлых эпох отражен облик живых людей, и они дополняют палеоантропологический
материал так же, как дополняют его соматологические данные, т. е. обогащают нас знанием строения мягких тканей лица, частично и пигментации, которые неопределимы на черепе и скелете. Поэтому даже в тех случаях, когда мы имеем богатые краниологические коллекции, как, например, с территории Древнего Египта, антропологическое исследование древнеегипетской скульптуры имело бы первостепенное как узкоморфологическое, так и историко-этногенетическое значение.

Подход к скульптурному произведению как к антропологическому источнику сам по себе ставит много проблем. Необходимо учитывать и уровень художественной культуры данного общества в тот или иной отрезок времени, предопределяющий степень формального совершенства в воспроизведении натуры, в том числе и человеческого лица; и господствующий стиль, в рамках которого колебания от стремления к внешнему  правдоподобию до полного его отрицания приводят к прямо противоположным художественным решениям; и индивидуальность творца, создающая значительный диапазон отклонений от фотографического копирования натуры; и огромную амплитуду в выборе того, что фиксируется художником в лице человека как типичное. Чтобы сделать первые шаги
в освоении антропологом скульптуры как антропологического источника, мы оставляем эти обстоятельства без внимания, условно исходя из вероятного, хотя и недоказанного, предположения, что реалистический характер скульптуры в данном случае (пластика Халчаяна и Дальверзина) создает достаточную основу для суждения об антропологических особенностях оставивших их популяций.


Однако подобное исходное положение, позволяющее отвлечься от перечисленных выше вопросов, которые хотя и назрели, но не могут быть  сейчас решены и требуют для этого совокупных усилий искусствоведов,
историков культуры и антропологов, само по себе не предопределяет выбора конкретной методики исследования. Можно, например, визуально  оценивать сходство скульптурных и живописных портретов с теми или  иными расовыми комбинациями, что неоднократно делалось [9], но такой подход мало отличается от определения расового типа индивидуума —
процедуры, оставленной современной антропологией. Г. Ф. Дебец ввел в
исследование такого специфического материала, как таштыкские погребальные маски, количественный момент, выразив в градусах горизонтальный профиль среднего отдела лица и подсчитав процент встречаемости некоторых морфологических вариаций, в первую очередь в носовой
области [10]. На этом основании удалось сделать вывод о близости антропологического типа таштыкского населения к морфологическим комбинациям, зафиксированным у шорцев и хакасов. Но формализованный подход и в этом случае охватил лишь некоторые детали строения мягких тканей лица.



Изучение скульптур Дальверзина и Халчаяна
с помощью соматологической методики
Представляется целесообразным, по возможности, полностью использовать применительно к антропологическому изучению скульптуры из Халчаяна и Дальверзина опыт, накопленный в соматологии Это означает фиксацию элементов мягких тканей лица на скульптуре так, как если
бы перед нами был живой субъект, т. е. с помощью баллов, каждый из которых отражает определенный-вариант. Разумеется, речь может идти  только об описательных признаках, измерение скульптуры, как легко понять, совершенно бессмысленно. Даже определение индексов, т. е. отношений двух размеров, невозможно из-за трудности фиксации точек, на  которые опираются размеры. Что же касается описательных признаков, то они, за исключением немногих случаев, легко фиксируются на скульптурных портретах и определения их практически полностью сравнимы се  стандартными соматологическими данными.

Однако, прежде чем перейти к рассмотрению результатов применения  соматологической методики к изучению халчаянских и дальверзинских  скульптурных портретов, отмечу два момента, которые фиксируются ви-
зуально,— строение мозгового черепа и пигментацию. Из приведенной в начале статьи цитаты ясно видно, что Г. А. Пугаченкова считает весьма  вероятным проявление кольцевой деформации на скульптурных головах из Халчаяна. В дополнение к ее аргументации можно указать на полученную с помощью балловой характеристики (табл. 24) аргументацию в  пользу значительной уплощенности лобной кости, сопровождающейся сильным надбровьем. Можно было бы думать, что такие показатели проистекают за счет сугубо индивидуального способа их определения, на чтo уже указывалось в литературе [12], но в дальверзинской популяции нет ни того, ни другого, п вариации, и наклон лба, и развитие надбровья не выходят за пределы современных средних. Можно полагать поэтому, что следы кольцевой деформации на скульптурных головах из Халчаяна почти несомненны. Что же касается происхождения и ареала этой деформации, являющейся в значительной мере следствием пребывания в бешике
в детском возрасте, то ареал этот не ограничивается только перечислен-

ной Г. А. Пугаченковой узбекской, таджикской и уйгурской этнической  средой, но широко oхватывал в древности, помимо Средней Азии, территорию Передней Азии и Кавказа. Е. В. Жиров считал даже результатом  действия бешика в целом широкое распространение брахикефалии в Передней и Средней Азии 13, что не нашло, правда, поддержки у других
исследователей [14]. Кстати говоря, против уплощенности затылка как  следствия горельефного характера скульптур говорит и равномерное расширение головы от области лба назад, несомненно свидетельствующее о
брахикефалии.

Рассматриваемые статуи были раскрашены, и следы этой раскраски  сохранились. Они позволяют до какой-то степени судить о пигментации  исследуемого населения. Во всех случаях, когда можно уверенно говорить
об этом, и глаза, и волосы были закрашены черным цветом (цвет волос: пять мужских статуй и две женские Халчаяна, одна мужская и одна женская статуи Дальверзина; цвет глаз: девять мужских и три женские  статуи Халчаяна, одна женская статуя Дальверзина). Разумеется, эта  окраска не дает никакой возможности судить об оттенках темного цвета
волос и глаз, которые фиксируются в соматологии. Однако не вызывает сомнения, что на статуях изображены люди, являющиеся носителями  темнопигментированного антропологического комплекса, отличавшегося
интенсивно черным цветом волос и глаз. В сочетании с брахикефалией и   визуально фиксируемым европеоидным строением лица такая пигментация образует комбинацию признаков, действительно близкую к так называемой расе Среднеазиатского междуречья в традиционном понимании   этого термина.

В табл. 24—27 сведены данные о вариациях определявшихся описательных признаков. Не углубляясь в детали, интересные лишь специалистам-антропологам, и помня об условности многих определений на скульптурных портретах и о небольшом числе наблюдений, можно следующим  образом суммарно охарактеризовать их антропологические особенности.
Волосяной покров на лице у мужчин развит сильно, значительный процент, очевидно, составляли лица с волнистыми волосами на голове. Глаза  широко открытые и в подавляющем большинстве случаев горизонтально  поставленные, с чрезвычайно малым развитием складки верхнего века и
полным отсутствием эпикантуса. Горизонтальный профиль лица очень
острый, скулы практически совсем не выступают. Расстояние от основания носа до верхней губы довольно большое, верхняя губа у большинства ортохейличная, т. е. не выступает вперед, обе губы умеренно толстые,
подбородок сильно выступающий. Нос с очень высоким переносьем, чаще  всего прямой, с преобладанием выпуклых форм спинки положение кончика и основания умеренно приподнятые. Крылья носа высокие и сильно
выступающие, ограничивающие их борозды четко моделированы.



Расовая диагностика
и генезис населения Северной Бактрии

Описанное сочетание признаков, несомненно, свидетельствует о сильной  выраженности европеоидных особенностей. Популяции с сильной выраженностью европеоидных особенностей встречаются и на севере и на юге
ареала расселения европеоидов, но темная пигментация и значительное число лиц с волнистыми волосами позволяют нам определенно констатировать, что мы имеем дело с южноевропеоидным средиземноморским  комплексом признаков. В обобщающих работах по антропологии и палео-антропологии Средней Азии он так и называется хотя в конкретных  исследованиях его часто называют вслед за Э. Фишером восточно-средиземноморским [16], не приводя в доказательство оправданности такого наименования никакого набора диагностически ценных морфологических  признаков, специфичного для географических восточносредиземноморских  популяций в отличие от популяций Западного Средиземноморья. Называют его и закаспийским  что опять отражает чисто географический  подход к проблеме генезиса этого комплекса и к вопросам расовой тер-
минологии.

Каково отношение этого комплекса к расе Среднеазиатского междуречья, которую вслед за А. И. Ярхо называют еще, более удачно в соответствии с нормами русского языка, памиро-ферганской, [8], хотя это наименование и не стало употребительным? Между ними, если традиционно рассматривать носителей памиро-ферганского комплекса как кругло-
головых европеоидов с монголоидной примесью, нельзя ставить знак равенства: современные памиро-фергаицы, в частности узбеки Сурхандарьинской области, т. е. жители того же района, где обнаружены памятники,
о которых идет речь, гораздо более монголоидны, чем жители северной
Бактрии в последние века до новой эры. У них ниже переносье, площе  лицо в горизонтальной плоскости, значительно сильнее развиты скулы,  заметнее складка верхнего века, есть эпикантус [19]. Но дело даже не в  этом. Основной момент состоит в том, что памиро-ферганская раса потеряла в настоящее время свое морфологическое единство. Не приуроченные к этническим общностям, но территориально дифференцированные
исследования внутри ее ареала выявили значительно различающиеся  комплексы признаков [20]. Различия между ними видны пе только в головном указателе, о чем вскользь упоминалось и раньше (по отношению к
палеоантропологическому материалу говорилось и о размерах лица) [21],
но и во многих других признаках. Происхождение этих комплексов, очевидно, различно. Таким образом, население, представленное в скульптурах Халчаяна и Дальверзина, несмотря на брахикефалию, трудно диагностировать как относящееся к памиро-ферганской расе, или расе Среднеазиатского междуречья.

Итак, перед нами типичные представители средиземноморской ветви  европеоидов, к которой на территории Средней Азии принято относить  туркмен [22]. Однако среди туркмен отчетливо фиксируется монголоидная
примесь, имеющая, очевидно, двоякое происхождение и восходящая как
к монголоидным компонентам, включившимся в состав предков туркмен  в эпоху средневековья, так и к более древнему монголоидному населению [23]. Европеоидный компонент в составе туркмен, предположительно  представленный сериями эпохи энеолита и ранней бронзы из Кара-Депе
и Геоксюра [24], отличался четко выраженной долихокранией и также не  может быть поэтому сопоставлен со средиземноморским комплексом Халчаяна и Дальверзина.

Культурно-историческая обстановка в северной Бактрии и особенно  события, связанные с самим образованием Бактрийского царства, позволяют предполагать значительное влияние греческого этнического элемента, особенно в правящих кругах [25]. Исследование антропологического состава греков на разных территориях их расселения продемонстрировало  широкое распространение резко выраженных европеоидных, но брахикефальных комплексов [26]. Описан такой комплекс в составе греков
и на краниологическом материале [27]. Древнее население Греции эпохи неолита и бронзы было долихокранным [28] но уже скульптура   классического периода, антропологическое исследование которой предстоит осуществить, дает нам много образцов портретов круглоголовых людей [29]. Представляется весьма вероятным, что смешение такого брахикефального европеоидного компонента, принесенного с. территории Малой  Азии и юга Балканского полуострова, с местным, основные особенности  которого мы можем представить себе на основании исследований, проведенных в южных районах Таджикистана [30], и обусловило своеобразие  антропологических черт людей, портреты которых отражены в скульптуре  Халчаяна и Дальверзина.

Каковы генетические связи местного антропологического компонента,
характерного для населения Южного Таджикистана и, несомненно, вошедшего через ираноязычный «сартский» пласт в этногенез узбеков и в  состав современного таджикского населения? В предварительном сообщении о результатах антропологического изучения скульптуры Халчаяна и  Дальверзина я попытался кратко наметить вероятный круг аналогий [31] использовав опыт исследования представителей той локальной расы в составе южных средиземноморских европеоидов, которая получила наименования «индо-афганской» и «индо-памирской» и к которой, кроме таджиков, относятся некоторые народы Средней Азии и Кавказа, многие  этнические группы Афганистана и подавляющее большинство народов  Северной и Северо-Западной Индии.

Речь идет о работе на территории штата Махараштра, где в 1974—1975 гг. были определены соматотипы и описательные признаки у 10  этнокастовых групп. Состав экспедиции позволил обеспечить довольно
широкую программу исследований, которые отражены в печати лишь в предварительной форме [32]. В частности, в число этих 10 групп в качестве сравнительных входят такие разные по своим антропологическим
особенностям народы, как парсы, изученные в Бомбее, и санталы, изученные в окрестностях Калькутты. Нас, однако, интересуют в связи с нашей  темой в первую очередь антропологические особенности высоких каст —дешастхи ригведи, каястха прабху и чптпаванов. Им оказались свойственны очень темная пигментация волос и глаз при относительно светлой коже, резко выраженные южноевропеоидные особенности в строении мягких тканей лица — сильно выступающий нос, резкий горизонтальный профиль, припухлые губы, наконец, значительный процент среди них составляли индивидуумы с волнистыми волосами. Налицо комбинация признаков, близкая к той, которая с определенными модификациями зафиксирована на статуях Халчаяна и Дальверзина. Как исторически объяснить это морфологическое сходство? Я вижу ему лишь одно объяснение: на территории южных районов Средней Азии до рубежа нашей эры сохранились популяции, предки которых во II тысячелетии до н. э. входили в число племен, осуществивших миграцию в Индию и образовавших  там высокие касты. И на основании предшествующих исследований можно было говорить о преобладании европеоидных комбинаций признаков
среди представителей высших каст, негро-австралоидных — среди представителей низших [33].

Не составляет труда тезисно сформулировать выводы из предшествующего изложения:

1) используемая в соматологии методика описания вариаций мягких  тканей лица с помощью баллов применима к портретной скульптуре и  дает возможность более детально, нежели просто визуальное описание,
оценить антропологические особенности людей, облик которых запечатлен в скульптуре; 2) статуи Халчаяна и Дальверзина демонстрируют иное сочетание  признаков, чем современное население южных районов Средней Азии;  они обнаруживают влияние греческого этнического элемента;

3) основной представленный в них комплекс признаков отражает антропологические особенности потомков древних ариев и поэтому сходен с  антропологическим типом высших каст северных и западных районов
Индии.

Вопрос о том, в какой мере антропологические особенности скульптурных портретов Халчаяна и Дальверзина отражают антропологические  особенности соответствующего населения в целом (Г. А. Пугаченкова,  например, не без оснований видит в них изображения представителей
царской династии и высшей знати), выходит за рамки возможностей антропологического исследования и может быть решен только с помощью  дальнейших раскопок и совокупных усилий историков и искусствоведов.

1 Пугаченкова Г. А. Хапчаян: К проблеме художественной культуры северной Бактрии. Ташкент, 1966; Она же. Скульптура Халчаяна. М., 1977; Она же. Художественные сокровища Дальверзин-тепе. Л., 1978; Она же. Искусство Бактрии эпохи  кушан. М., 1979.

2 Пугаченкова Г. А. Скульптура Халчаяна. С. 11.

3 Pougatchenkova G. La sculpture de Khaltchayan // Iranica Antique. Leiden, 1965.
Vol. V. Fasc. 2.

4 Пугаченкова Г. А. К иконографии Герая: (О некоторых вопросах раннекушанской
истории) // Вестн. древней истории. 1965. № 1.

5 Там же. С. 132, 133.

6 Гинзбург В. В. Первые антропологические материалы к проблеме этногенеза
Бактрии // Материалы и исследования по археологии СССР. 1950. № 15.

7 Он же. Антропологические материалы к этногенезу таджиков//Крат, сообщ.
Ин-та истории материальной культуры. 1956. Вып. 61.

8 Алексеев В. П. Историческая антропология. М., 1979.

9 Poole В. The Egyptian classification of the races of man//Journal of the anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1887. Т. XVI; Fritsch G. Die Volkerdarstellungen auf den altagyptischen und assirischen Denkmalern // Korrespondenz-
Blatt der preussischen Akademie der Wissenschaften. 1902. Bd. XXXIII; Hamy E.
La figure humaine dans les monuments de l'Egypt ancienne // Bulletin de la socie-
te d'anthropologic de Paris. Ser. 5. 1907. Т. VIII; Трофимова Т. А. Краниологические материалы из античных крепостей Калалы-Гыр 1 и 2//Тр. Хорезм, археол. экспедиции. 1958. Т. 2.

15 Дебец Г. Ф. Антропологическое исследование погребальных масок таштыкской
культуры (Минусинский край) // Крат, сообщ. НИИ и Музея антропологии МГУ
за 1938—1939 гг. М., 1941; Он же. Палеоантропология СССР. // Тр. Ин-та этногра-
фии АН СССР. Т. 4. М.; Л., 1948.

16 Ярхо А. И. Унификация определения мягких частей лица//Антропол. журн.
1932. № 1; Бунак В. В. Антропометрия: (Пракигческий курс). М., 1941.

12 Золотарева И. М. Антропологическая дифференциация восточных самодийцев //
Антропология и геногеографии. М., 1974.

13 Жиров Е. В. Разновидности брахикефалии // Крат, сообщ. Ин-та истории матери-
альной культуры. 1941. Вып. 10.

14 Дебец Г. Ф. К вопросу о влиянии искусственной деформации на головной ука-
затель//Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1947. Вып. 14.

15 Гинзбург В. В. Расовые типы Средней Азии и их формирование в процессе этно-
генеза ее народов // Проблемы этнической антропологии Средней Азии. Ташкент,
1964. (Тр. Ташкент, гос. ун-та; Вып. 235); Гинзбург В. В., Трофимова Т. А.
Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.

16 Трофимова Т. А., Гинзбург В. В. Антропологический состав населения южной
Туркмении в эпоху энеолита//Тр. Южно-Туркмен. археол. экспедиции. 1960.
Т. 10.

17 Ошанин Л. В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов. Ереван, 1957. Ч. 1.

18 Ярхо А. И. Антропологический состав турецких народностей Средней Азии // Ан-
тропол. журн. 1933. № 3.

19 Наджимов К. Н. Антропологический состав населения Сурхан-Дарьинской области (в связи с некоторыми вопросами этногенеза). Ташкент, 1958. 20 Пестряков А. П. Антропологическое исследование некоторых групп населения
Таджикистана и Узбекистана//Сов. этнография. 1975. № 1; Дубова Н. А. Распре-
деление антропологических признаков на территории Северного Таджикистана //
Некоторые проблемы этнической истории народов мира. М., 1976; Она же.
К проблеме формирования памиро-ферганской расы // Сов. этнография, 1978. № 4.

21 Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии.

22 Ошанин Л. В. Тысячелетняя давность долихокрапии у туркмен и возможные пути
ее происхождепия // Изв. Средазкомстариса. Вып. 1. Ташкент, 1926. Он же. Ан-
тропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов. Ереван,
1959. Ч. 3.

23 Дебец Г. Ф. Данные антропологии о происхождении туркмен//Сов. этнография.
Вып. 6/7, 1947; Алексеев В. П. Краниологические материалы к втногенеау туркменского народа // Проблемы этногенеза туркменского народа. Ашхабад, 1977.

24 Трофимова Т. А., Гинзбург В. В. Антропологический состав населения Южной
Туркмении в эпоху энеолита; Они же. Палеоантропология Средней Азии.

25 Ставиский Б. Я. Кушанская Бактрия: проблемы истории и культуры. М., 1977.

26 Пулянос А. Н. Антропологический состав населения Греции. Географическая
дифференциация отдельных признаков // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
Т. 71. 1961.

27 Morant G. The classification of European races based on cranial measurements // Biometrica. 1928. Vol. XX-B.

28 Boev P. Dit Rassentypen der Balkanhalbsinsel und der ostagaisclicn Inselwelt und
deren Badeutung fur die Herkunft ihrer Bevolkerung. Sofia, 1972; Xirotiris N. Ras-
sengeschichte von Griechenland // Rassengeschichte der Mensclilieit. 6. Lieferung.
Munchen; Wien, 1979.

29 Нолпинский Ю. Д. Искусство эгейского мира и Древней Греции. М., 1970.

30 Ошанин Л. В. Иранские племена Западного Памира. Сравнительно-антропологическое исследование. Ташкент, 1937; Гинзбург В. В. Горные таджики: Материалы
по антропологии таджиков Каратегина и Дарваза. М.; Л„ 1937; Рынков Ю. Г.
Антропология и генетика изолированных популяций (древние изоляты Памира). М., 1969.

31 Алексеев В. П. Попытка анализа античной скульптуры из Средней Азии (Халчаян и Дальверзин) для антропологической реконструкции // Всесоюз. науч. со-
вещ. «Античная культура Средней Азии и Казахстана». Ташкент, 1979.

3- Абдушелишвили М. Г., Алексеев В. П., Арутюнов С. А., Исмагулов О., Семаш-
ко П. М. Совместные советско-ипдийские антропологические исследования в Ин-
дии в 1974—1975 гг. // Сов. этнография, 1976. № 6.

33 Risley Н. Peoples of India. Calcutta, 1915; Guha В. Racial affinities of the peoples
of India//Census of India. 1931. Vol. 1, pt. Ill; Ethnographical. Simla, 1935; Maha-
ianobis P. C, Majumdar D. TV., Rao C. R. Antropometric survey of the United provinces. 1941. A statistical study // Sankhya. The Indian journal of statistics. 1949. Vol. 9, pt. 2—3; Majumdar D. N., Rao C. R. Bengal anthropometric survey. 1945.
A statistical study//Sankhya. The Indian journal of statistics. 1958. Vol. 19, pt. 2—
3; Olivier G. Anthropologie des Tamouls du sud de lTnde. P., 1961.

Антропологические аспекты
индоиранской проблемы

Соматологические данные

Отсутствие бесспорно приуроченной к индоиранским народам антропологической информации неизбежно приводит нас к восстановлению  антропологического состава индоиранских народов и его истории косвен-
ными путями. Таких путей два: а) перенесение результатов изучения  антропологических особенностей современных иранских и индоарийских  народов на исторически и лингвистически зафиксированное время суще-
ствования индоиранцев, т. е. примерно III —начало II тысячелетия  до н. э.[1], что, разумеется, требует многоступенчатой экстраполяции;
б) рассмотрение палеоантропологических материалов, относящихся к  этой эпохе, с территории возможного расселения индоиранцев, т. е. из  Передней и Средней Азии и южнорусских степей. Сразу же оговорюсь,  что территория Кавказа исключается из рассмотрения ввиду очевидного  господства там во II тысячелетии до н. э., как и в предшествующую эпоху, носителей древнейших форм кавказских языков [2].

Современные иранские народы являются носителями разных антропологических комплексов. Соматологические данные о них собирались многими исследователями, из которых назову главнейших: по народам
Ирана основной материал собран Г. Филдом [3], по иранским народам Средней Азии — В. В. Гинзбургом [4], Л. В. Ошаниным [5], И. Швидецкой [6] и Ю. Г. Рычковым [7], по иранским народам Кавказа — М. Г. Абдушелишвили [8], по народам Афганистана — Г. Ф. Дебецом 9. Краниологические материалы по современным иранским народам публиковались В. В. Бунаком [10], М. Г. Абдушелишвили [11] Ю. Г. Рычковым [12] и автором настоящей книги [13]. В результате сами морфологические комплексы в составе иранских народов могут быть охарактеризованы достаточно  полно; можно проследить и аналогии им у других народов.

Начнем с тех комбинаций признаков, которые представлены преимущественно в среде пеиранских народов, а у иранцев встречаются лишь  спорадически. Массивность черепа, очень большие размеры ширины  лица, круглоголовость, относительно светлая для южного народа пигментация — характерные антропологические признаки осетин; такое сочетание признаков не зафиксировано больше ни у одного из иранских народов [14]. В то же время эта комбинация свойственна многим народам  Центрального Кавказа и. по видимому, имеет местное происхождение.
Следовательно, ираноязычные осетины сформировались на местной биологической основе и может быть прослежена непрерывная генетическая преемственность поколений от древнего населения, говорившего на кавказских языках, к современным осетинам. Такая ситуация, естественно,  исключает антропологические особенности осетин из круга данных, пригодных для реконструкции индоиранского состояния.

Ираноязычные народы Южного Дагестана и Азербайджана — таты и талыши имеют в отличие от осетин узкое лицо и темную пигментацию, европеоидный комплекс признаков выражен так же сильно, как и у осетин [15]. Эта комбинация признаков в чистом виде представлена также в разных группах азербайджанского народа [16], у туркмен Северного Кавказа и у туркмен Средней Азии В подавляющем большинстве работ, посвященных общим вопросам антропологической классификации, она
рассматривается как местная по происхождению, тем более что ей находятся палеоантропологические аналогии, восходящие к IV тысячелетию до н. э. [18]. В этом случае теоретически возможны две гипотезы;
предполагать (так же, как и в случае с осетинами), что иранизация  местного субстрата явилась следствием распространения иранских языков и не сопровождалась реальным переселением каких-то групп нового
населения, или думать, что в составе талышей и татов мы застаем антропологический компонент, типичный для иранцев вообще и представленный в составе и других иранских народов. Заведомо поздняя тюркизация
предков азербайджанцев и туркмен и веские аргументы в пользу их хотя бы частичной иранской принадлежности заставляют склоняться ко  второй гипотезе. Таким образом, если распространение иранского языка  в пределах центральных предгорий Главного Кавказского хребта представляет собой следствие только языковой  ассимиляции, то в Восточном Закавказье, можно думать, проживало население, антропологически родственное древним иранцам и индоиранцам. На юг и на восток от Каспия мы сталкиваемся уже с подлинными антропологическими компонентами, среди которых изначально складывался антропологический состав иранских народов и которые были, очевидно, представлены и среди недифференцированных индоиранцев. К сожалению, хотя морфологическая характеристика этих компонентов достаточно ясна и объективна сама по себе, будучи основанной на
многочисленных и разнообразных полевых наблюдениях, проблемы их генетических взаимоотношений, времени образования и места в существующих расовых классификациях продолжают вызывать много споров и  не решены однозначно в современной антропологической науке. Выбор
наиболее правдоподобных гипотез корректируется стремлением избежать
крайних точек зрения и ориентировкой на то, чтобы формулировать  выводы в достаточно общей форме, помня об особой сложности и важности проблемы.

Наиболее крупные из иранских народов — персы, паштуны, курды, таджики — носители разных комбинаций морфологических признаков.
Только персы и паштуны более или менее близки друг к другу в этом  отношении: их отличают тенденция к долихокефалии, узкое лицо и грацильный череп, у них темные волосы и глаза при относительно светлой коже, а также значительный волосяной покров на лице и теле [19]. В пределах этой комбинации признаков отмечено много локальных вариантов, свойственных и отдельным малочисленным ираноязычным народам,
и этническим группам на территории Ирана и Афганистана, но все они выделяются по сдвигам в вариациях одного-двух признаков и в целом не  нарушают гомогенности рассматриваемой комбинации признаков в пределах всего ареала ее распространения. Практически эта же комбинация — может быть, с небольшими локальными различиями — представлена и в Восточном Закавказье среди упоминавшихся татов и талышей [20].

Особый вопрос — принадлежность к этому комплексу памирских народов, причем это понятие трактуется в широком смысле, т. е. включает народы и этнографические группы, проживающие не только в пределах СССР, но и на территории Северо-Восточного Афганистана. На фоне того же морфологического сочетания признаков они выделяются значительным процентом лиц со смешанными оттенками волос и особенно
глаз. Подобный сдвиг характерен и для живущих южнее и восточнее
носителей дардских языков [21]. Три-четыре десятилетия назад исследователи писали о возможном влиянии северной примеси на сложение этого  комплекса. Однако сейчас наиболее распространенная и хорошо аргументированная точка зрения сводится к тому, что появление определенного  числа индивидуумов с относительно светлыми волосами и глазами обязано своим происхождением действию генетических процессов, происходящих в замкнутых популяциях [22], каковыми являются популяции памирских и дардских народов (высокогорная изоляция, усиленная эндогамной структурой брачных кругов). Согласно этой точке зрения, отличия высокогорных народов Памира и Северо-Восточного Афганистана от паштунов и персов носят вторичный характер и не препятствуют их объединению в единый расовый комплекс, имеющий общее происхождение.
Занимая обширную территорию, он может считаться очень древним и исконным, во всяком случае в пределах Ирана и Афганистана. Ниже  мы убедимся, что его ареал охватывает также территорию Пакистана
и Северо-Восточной Индии.

Курды значительно отличаются от персов и паштунов практически  в одном, но очень важном признаке — в развитии волосяного покрова .
Если добавить к этому еще и физиономические различия, хотя и более  слабо выраженные, то налицо явное сходство курдов с армянами, айсорами и некоторыми территориальными группами арабов, которые являются носителями так называемой арменоидной комбинации признаков [24]. Она занимает самостоятельное таксономическое положение и
также является, по-видимому, чрезвычайно древней на территории Передней Азии [25]. Неполная выраженность этой комбинации у курдов —арменоиды брахикефальны, в то время как курды сохранили долихокранию,— позволяет думать, что арменоидная комбинация не является  исконной для иранских народов и что предки курдов приобрели свои  характерные антропологические особенности в процессе позднейших  брачных контактов с не иранскими народами.

Принадлежность таджикского и памирских языков к числу иранских часто гипнотически действовала на антропологов, заставляя преуменьшать различия и преувеличивать сходство. В то же время таджики равнинных районов очень близки к узбекам [26]. Все это привело к конструированию антропологической общности, охватывающей обширный ареал  и, по мнению многих специалистов, имеющей общее происхождение [27].
Однако детальное антропологическое обследование Таджикистана и сравнение с итогами антропологического изучения населения окружающих территорий показали, что конструирование такой общности во многом  носит искусственный характер. Таджики южных районов более грацильны и узколицы, чем северных, и действительно, по-видимому, могут быть  объединены с памирцами (оставаясь, однако, темнее их) и с населением Афганистана и Ирана в одну таксономическую единицу [28]. Таджики
северных районов более широколицы и массивны, обнаруживая реальную связь с узбеками [29]. И у северных таджиков, и у узбеков отчетливо фиксируется монголоидная примесь, палеоантропологическая история
которой достаточно ясна и которая восходит к двум последним тысячелетиям их истории. Если отвлечься от влияния этой монголоидной примеси, то перед нами остается комбинация признаков, явно обнаруживающая при относительно темной пигментации более северное тяготение  (массивность, широколицесть), чем основной, уже рассмотренный, грацильный и узколицый темнопигментированный комплекс в составе иранцев. Он восходит к ранним эпохам истории местных антропологических  комплексов на территории Средней Азии, и нет оснований сомневаться  в исконной принадлежности к нему таджиков северных районов теперешнего их расселения. К нему же относились и ираноязычные предки узбеков до их тюркизации [30].

Бегло рассмотрев антропологический состав иранских народов и выявив в нем два изначальных компонента — грацильный и узколицый,  массивный и широколицый, оба очень темные, хотя и различающиеся по
пигментации (второй из них относительно светлее, что полностью согласуется с его более северным территориальным положением и несколько более «северным» морфологическим обликом), мы переходим теперь
к рассмотрению антропологического состава индоарийских народов, населяющих Восточный Пакистан, Северо-Западную, Северную и частично  Северо-Восточную Индию. Основой такого рассмотрения служат многочисленные данные полевых наблюдений, собранные многими исследователями, но в первую очередь X. Риели [31], Б. Гуха [32], Г. Филдом [33], Н. Н. Чебоксаровым [34] и М. Г. Абдушелишвили [35]. К сожалению, краниологический материал по индоарийским народам, суммированный и частично описанный Дж. Морантом [36], гораздо менее представителен, чем материал по иранским народам. Все же и этот небольшой краниологический материал, и, самое главное, результаты соматологических  исследований не оставляют сомнения в том, что основной гранильный  комплекс у иранцев является одновременно преобладающим среди индоарийских народов. Из этого факта вытекает заключение о достаточно обширном ареале грацильных темнопигментированных европеоидов в  Передней Азии не только в современную эпоху, но и в древности.

Население южных и многих центральных районов Индии отличается  от них, как известно, гораздо более темной кожей, широконосостью,  прогнатизмом и в целом принадлежит к иному кругу антропологических
форм. Влияние этих форм на антропологический состав населения Северной Индии было довольно значительным и проявляется как специфически  в отдельных районах, так и в целом, выражаясь в некотором потемнении пигментации кожи у индоариев, например, по сравнению с таджиками. Такая особенность легко объясняется историей индоариев, которые  издавна, по крайней мере в течение трех с половиной тысяч лет, нахо-
дились в контакте с дравидами [37]. Поэтому можно думать, что южная (негроидная, австралоидная, дравидоидная, веддоидная — разные специалисты употребляют различпую терминологию) примесь у индоариев не имеет отношения к сложению их исходного антропологического комплекса и проистекает за счет этих многовековых контактов. Такой вывод  находится в согласии с фактом большой близости иранских и индоарийских языков, разделением их на рубеже III—II тысячелетий до н. э.  и былым распространением индоарийских языков и их носителей, по-видимому, к северу от дравидов [38]. Последние в северных районах их расселения (брагуи) сами носители того же комплекса признаков, который  является основным у иранцев и преобладающим у индоариев [39].

Таксономическое обозначение этого комплекса в антропологической  литературе неоднозначно. Его называют индо-памирской или индо-афганской расой, подчеркивая генетическую общность населения восточной
части Передней Азии, южных районов Средней Азии и Северной Индии.
Оба наименования одинаково широко распространены в специальных публикациях[40], но второе кажется мне предпочтительнее, так как основные особенности комплекса четче выражены у паштунов (без депигментации вследствие проживания в высокогорье), чем у памирцев. Более  массивный компонент у северных таджиков обозначают как памиро-ферганскую расу или расу Среднеазиатского междуречья, также относительно самостоятельную единицу расовой систематики [41]. Оба наименования
примерно одинаково используются в литературе. Многие антропологи  включают памиро-ферганский комплекс в индо-афганскую расу в качестве локального варианта [4\] но обсуждение целесообразности такой таксономической операции не имеет отношения к нашей теме.

С трактовкой данных по современным индоарuйским и иранским народам связана еще одна проблема — наличие в исходном пучке европеоидных расовых вариантов, на основе которых складывались антропологические особенности индоиранцев, негроидных и монголоидных  элементов. В доказательство первого можно было бы вспомнить неоднократные указания на якобы негроидные особенности белуджей. Однако
в действительности следует говорить только о некотором потемнении у  них цвета кожи, так как по всем другим признакам они не отличаются  от европеоидов [43]. Такое потемнение кожи могло быть следствием каких то случайных, сравнительно поздних контактов с более южными темнопигментированными формами. Доказательством второго может служить
реальная монголоидпость хазара. Решение дискутировавшегося в литературе вопроса о центральноазиатском или тибето-гималайском происхождении монголоидности у хазара выходит за рамки нашего сообщения.
Но как бы его ни решать, проникновение монголоидов на территорию  нынешнего Афганистана не может быть ранним. Оно не подтверждается  никакими убедительными палеоантропологическими материалами или
историческими наблюдениями. Поэтому на вопрос о наличии негроидной или монголоидной примеси в составе исходных антропологических комплексов, носителями которых были нндоиранцы, а также древние иранцы  и индоарии, нужно ответить отрицательно: во всех случаях, когда эта
примесь фиксируется, либо она является достаточно поздней, либо предположение о ее позднем вторичном происхождении можно сделать c достаточной долей вероятности.

ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА 

Древние палеоантропологические материалы с территории Ирана небогаты (Тепе-Сиалк[44], Тепе-Гиссар[45]), для территории Афганистана они  почти отсутствуют[46], информация с территории Пакистана и Северо-Западной Индии представлена лишь несколькими сериями (Тимаргарха [47], Мохенджо-Даро [48], Хараппа [49]). Все они без исключения обращают на себя внимание двумя морфологическими особенностями — резко
подчеркнутыми европеоидными признаками и значительной грацильностью лица [50], которая в отдельных случаях приближается, по-видимому, к мировому максимуму. Арменоидная комбинация признаков, о ко-
торой мы упоминали при рассмотрении антропологического облика курдов, отличается, кроме усиленного развития волосяного покрова на теле,  брахикефалией, тогда как все перечисленные серии долихокранпы. Казалось бы, можно положить этот признак в основу отделения древних
индо-афганцев и арменоидов, коль скоро интенсивность развития волосяного покрова невозможно фиксировать на палеоантропологическом материале. Но быстрая динамика формы головы во времени общеизвестна [51];  на территории самой Армении уже в эпоху средневековья преобладают  долихокранпые формы, что свидетельствует о долихокрании древних
арменоидов [52]. Следовательно, отделить их от индо-афганской расы в эпоху существования индоиранцев невозможно, но малый удельный вес  арменоидного комплекса в составе современных иранских народов дает
возможность предполагать, что во всех перечисленных случаях мы имеем  дело с ископаемыми представителями индо-афганской расы.

На территории Северного Таджикистана и прилегающих к нему районов мы сталкиваемся в эпоху энеолита и бронзы с иным комплексом
признаков, при сильной выраженности европеоидных особенностей отличающимся массивным лицевым скелетом [53]. Он является преобладающим
и в южнорусских степях [54] Преемственность этого комплекса с комбинацией признаков, свойственной северным таджикам и узбекам, иллюстрируется хронологически разновременными материалами и не вызывает
сомнений. В эпоху поздней бронзы носители этого комплекса проникали  и в южные районы нынешнего Таджикистана (Тулхар [55]). Таким образом, в палеоантропологических материалах мы находим реальные доказательства исконного формирования северных групп древних иранцев на  основе массивных европеоидных комбинаций, отличающихся в этом признаке от южных.

В итоге мы приходим к следующим выводам. Индоиранские народы  формировались в антропологической среде, составленной двумя европеоидными компонентами, различавшимися в массивности лицевого скелета. Ареал южного, более грацильного компонента соприкасался на юге с негро-австралоидными формами. Ареал северного, более массивного  компонента охватывал огромную область южнорусских степей, Казахстана и северных районов Средней Азии, в пределах которой Северный и  Южный Таджикистан представляли собой далекую южную периферию. Прародина индоиранцев в свете палеоантропологических и антропологических данных очерчивается, следовательно, в пределах обширного района, охватывающего юг Средней Азии и Иранское нагорье. Границы прародины на западе и на востоке остаются не очень определенными, но
кажется вероятным, исходя из резкого перепада ландшафтных характеристик и экстраантропологических соображений (успешная дешифровка  надписей из Мохенджо-Даро на базе дравидийских языков [56]), что восточная граница не заходила за долину Инда. 

1 Оранский И. М. Введение в иранскую филологию. М., 1960; Он же. Иранские
языки. М., 1963.

2 Чикобава А. С. Введение // Языки народов СССР. Т. IV: Иберийско-кавказские
языки. М., 1967.

3 Field Н. Contribution to the Anthropology of Iran // Field Museum of Natural Histo-
ry. Anth. Series. Chicago, 1939. Vol. 29; Idem. The Anthropology of Iran: the Lower
Euphrates-Tigris Region//Field Museum of Natural History. Anth. Series. Vol. 30.
Chicago, 1949. Pt. 1. N 2.

4 Гинзбург В. В. Горные таджики: (Материалы по антропологии таджиков Каратегина и Дарваза). М.; Л., 1937.

5 Ошанин Л. В. Иранские племена Западного Памира (сравнительно-антропологическое исследование). Ташкент, 1937; Он же. Антропологический состав и вопросы этногенеза таджиков и узбекских племен Южного Таджикистана. Сталинабад, 1957; Он же. Антропологический состав населения Средней Азии в этногенез ее народов. Ереван, 1957—1959. Ч. 1—3; Ошанин Л. В., Зезенкоеа В. И.
Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. Ташкент,
1953.

6 Schwidetzky I. Turaniden-Studien // Akademie der Wissenschaften und der Literatur,
Abhandlungen der mathematisch-naturwissenschaftliche Klasse. Wiesbaden, 1950.
N 9.

7 Рынков Ю. Г. Антропология и генетика изолированных популяций: (Древние
изоляты Памира). М., 1969.

8 Абдушелишвили М. Г. Осетины//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР.
Тбилиси, 1957. Т. 6; Он же. Антропология древнего и современного населения
Грузии. Тбилиси, 1964.

9 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Афганистане//Сов. этнография.
1967. № 4.

10 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в сравнительно-антропологиче-
ском освещении//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1953.
Т. 14.

11 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5.

12 Рынков Ю. Г. Происхождение расы Среднеазиатского междуречья//Проблемы эт-
нической антропологии Средней Азии. Ташкент, 1964. (Тр. Ташкент, гос. ун-та;
Вып. 235).

13 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.

14 Абдушелишвили М. Г. Осетины.

15 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. Тбилиси, 1946. Т. ХШ-А; Касимова Р. М. Антропологические исследо-
вания современного населения Азербайджанской ССР. Баку, 1975.

16 См. книгу Р. М. Касимовой, указанную в пред. примеч.

17 Ярхо А. И. Туркмены Хорезма и Северного Кавказа: Антропологический очерк
о длинноголовом европеоидном компоненте турецких народностей СССР // Антроп.
журн. 1933. № 1, 2. 18 Алексеев В. П. Древнейшее европеоидное население Средней Азии и его потомки//Проблемы этнической антропологии и морфологии человека. Л., 1974.

19 В дополнение к работам Г. Филда и Г. Ф. Дебеца, указанным в примеч. 3 и 9,
см.: Field Н. An anthropological reconnaissance in West Pakistan//Paper of the Peabody museum of Amer. archaeology and ethnology. Cambridge, Massachusetts, 1959. Vol. LII.

20 Касимова P. M. Антропологическое исследование современного населения Азербайджанской ССР.

21 В дополнение к работе Г. Ф. Дебеца см.: Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stam-
meskunde der Hindukush-Kafiren. Berlin. 1937; Jorgensen I. et al. Anthropological Studies in the Hindu Kush and the Punjab // Folk. Vol. 6. Kopenhavn, 1965.

22 Вавилов H. И., Букинич Д. Д. Земледельческий Афганистан. Л., 1929; Гаджиев А. Г. Происхождение народов Дагестана (по данным антропологии). Махачкала, 1965; Дебец Г. Ф. Опыт графического изображения генеалогической классификации человеческих рас//Сов. этнография. 1958. № 4.

21 Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии.

22 В дополнение к только что указанной работе М. Г. Абдушелишвили см.: Бу-
нак В. В. Crania Armenica: (Исследование по антропологии Передней Азии) //
Тр. Науч.-исслед. ин-та антропологии при I МГУ. 1927. Вып. 2.

25 Бунак В. В. Древнейшие краниологические типы Передней Азии //Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1947. Вып. 2.

26 См. книги, указанные в примеч. 5.

27 Гинзбург В. В. Расовые типы Средней Азии и их формирование в процессе этно-
генеза ее народов // Проблемы этнической антропологии Средней Азии; Он же.
Раса Среднеазиатского междуречья и ее происхождение//Тр. VII Междунар.
конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1968. Т. 3; Гинзбург В. В., Трофимова Т. А.
Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.

28 Пестряков А. П. Антропологическое исследование некоторых групп населения
Таджикистана и Узбекистана //Сов. этнография. 1975. № 1.

29 Дубова Н. А. Антропологическая характеристика некоторых групп населения
Северного Таджикистана // Вопр. антропологии. 1976. Вып. 52.

30 Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии.

31 Risley Н. Peoples of India. Calcutta, 1915.

32 Guha В. Racial Affinities of the Peoples of India//'Census of of India 1931. Vol. 1.
Pt. 3. Simla, 1935. В дополнение см.: Oliver G. Anthropologie des Tamouls de Sud
de Tlnde. P. 1961.

См. примеч. 19.

34 Чебоксарое П. Я. Антропологические исследования в Индии//Проблемы социаль-
но-экономической истории Индии. М., 1971.

35 Абдушелишвили М. Г. Материалы совместных советско-индийских антропологи-
ческих исследований в свете общих проблем генезиса индо-средиземноморской расы//Сов. этнография. 1972. № 6; Он же. Новые данные к изучению генезиса индо-средиземноморской расы вообще и индо-памирской в частности // Расогенетические процессы в этнической истории. М., 1974; Абдушелишвили М. Г., Алек-
сеев В. П., Арутюнов С. А., Семашко И. М. Совместные советско-индийские антро-
пологические исследования в Индии в 1974—1975 гг.//Сов. этнография. 1976. № 6.

36 Morant G. A Study of Certain Oriental Series of Crania Including the Nepalese and
Tibetan Series in the British Museum (Natural History) //Biometrica. 1924. Vol. 16.
Pt. 1—2; Woo Т., Morant G. A Preliminary Classification of Asiatic Baces Based on
Cranial Measurements//Biometrica. 1932. Vol. XXIV, pt. 1-2. См. также: Алексеев В. П. К краниологии бенгальцев//Новые материалы к антропологии Западной Индии: Результаты советско-индийских исследований. М., 1982.

31 Алексеев В. П. Антропологический состав населения древней Индии //Индия в
древности. М., 1964.

36 См. примеч. 1.

37 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Афганистане.

38 Ошанин Л. В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов.

41 Гинзбург В. В. Раса Среднеазиатского междуречья и ее происхождение; Рын-
ков Ю. Г. Происхождение расы Среднеазиатского междуречья.

42 Дебец Г. Ф. Опыт графического изображения генеалогической классификации
человеческих рас.

43 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Афганистане.

44 Vallois П. Les ossements humains de Sialk. Contribution a l'etude de l'histoire ra-
cial de l'lran ancien//Girshman R. Fouilles de Sialk. Paris, 1940. Т. II.

45 Krogman W. Racial Types from Tepe-Hissar. Iran. From the Late Fifth to the Early

Second Millennium В. С. // Verhandlingen der Koninkiislo Nederlandsche Akademie
van Wetteshappen. Amsterdam, 1940. N 2. "Vol. 34.

46 Mendrez C. Etude anlliropologique des squelettes Mundigak // Bulletin de l'ecole
Francaise d'Extreme Orient. 1966. Fasc. 1. T. LIII.

47 Bernhard W. Human Skeletal Remains from the Cemetery of Timargarha // Bulletin
of the Archaeological Department of the University of Peshawar. 1967. Vol. III.

48 Sewell R., Guha B. Human Remains //Marshall J. (ed.). Mohenjo-Daro and the Indus
Civilisation. London, 1931.

49 Gupta P., Dutta P., Basil A. Human Skeletal Remains from Harappa // Bulletin of the
Anthropological Survey of India. Calcutta, 1962. Vol. 9.

50 Абдушелишвили M. Г., Алексеев В. П., Малъхотра К. Ч. К характеристике го-
ризонтального профиля и уплогценности носовых костей некоторых групп населения Западной и Южной Индии в эпохи неолита и бронзы // Совместные советско-индийские антропологические исследования на территории Индии в 1974—1975 гг. М., 1978.

51 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.

М.; Л., 1948. Т. 4.
53 См. примеч. 13.

53 Кияткина Т. П. Материалы к палеоантропологии Таджикистана. Душанбе, 1976.

54 См. примеч. 51.

55 Кияткина Т. П. Черепа эпохи бронзы с территории Юго-Западпого Таджикиста-
на // Мандельштам А. М. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане //
Материалы и исследования по археологии СССР. Л., 1968. № 145.56 Кнорозов Ю. В. Характеристика протоиндийского языка // Предварительное сообщение об исследовании протоиндийских текстов. М., 1965.

ПРОДОЛЖЕНИЕ.